Из дневника Полины.
«Я назвала его Кеем. Посмотрев на маленькое гладкое существо с испуганными глазками-бусинками, поняла сразу, что мой подопечный — лесной зверёныш и, находясь на солнце, он совершенно беззащитен. Тогда, положив его на подушку в сумраке выделенной мне хижины, я принялась за работу и сделала ему домик. Получилась кривоватая, частично перегороженная, корзинка. Одна половинка её была отведена под столовую, а вторая, маленькая, устланная мхом, была спальней, в которую Кей мог удалиться в любой момент. Мы прожили с ним на берегу две ночи, и Кей полюбил этот домик.
Все своё время он проводил в мягкой спаленке, высовывая в столовую только голову и передние лапки-ручки. В таком смешном положении он обычно и спал. Глаза его, изредка открывались на какой-нибудь шум, но только для того, чтобы через минуту вновь закрыть веки.
Для дикого звереныша, попавшего к людям при таких ужасающих для него обстоятельствах, Кей был очень любопытен.
Прыгнув ко мне, он забился в складки шарфа и потом, оставшись наедине, с удовольствием сунул мордочку в мою чашку и всё выпил. Трудно поверить, что в крыску, длиной с мужскую ладонь, влезла большая чашка чая. Позднее я вспомнила, что он был сладким, и в кружке плавал лимон. Кею это не только не навредило, но и понравилось!
Питомец не издавал никаких звуков, но был глазаст, зубаст и шкодлив!
Спросив у милейшего толстячка со страшным прозвищем Скелет, чем питаются лесные крыски и, получив разъяснения: «Что, вероятно, тараканами!», Я отправилась на охоту за последними, с целью обеспечить пропитание своему домашнему питомцу. Повернув бревнышко, служившее лавочкой у обеденного костра, я сразу обнаружила под корой несколько больших и жирных насекомых. Желая угостить Кея, я поймала самого красивого и мощного представителя этого рода и понесла его, держа двумя пальцами на расстоянии от платья.
Кей, тем временем, был обнаружен в своей спальне, в которой он наслаждался светом лучика солнца, пробившегося сквозь крышу шалаша. Я позвала зверька и, положив рядом с ним таракана, решила, что малышу захочется изловить добычу самому. Но крыска, издалека посмотрев на что-то непонятное и шевелящееся, не стала выяснять причину и, стремительно пятясь задом, стала отступать. Где-то через четверть часа, пересилив себя и страхи, крысёнок все-таки вылез и сел перед тараканом. Потом осторожно вытянул лапку и ударил его. Насекомое тут же стало удирать, а Кей отпрянул назад и обтёр лапку о грудь. Пришлось предложить ещё чаю. Напиток был принят и употреблён».
***
Поимка крылатого зверя была одною из главных причин, почему лучшие охотники северного острова отправились в поход. Странные белые люди появились на большом корабле, который не был похож на пхенинскую мореходную джонку, но тоже вполне уверенно держался на воде. Прибывшие предложили племени вкусное свежее мясо и невиданный горящий внутри напиток, названный «Виски». Короче, они напросились на охоту…
Первые два дня после начала похода все только и говорили, что о летающем чудище. Но пока вокруг были джунгли, полные других злобных тварей, предположительный монстр пугал слабее реального гиппопотама!
Солнце зверело, и мир, простиравшийся вокруг искателей пр (себе на пятую точку) приключений, казалось, испарялся в его лучах. Во всем этом море травы не было жизни… Двигались только отряд и его тени.
Пираты, в отличие от своих тренированных братьев по разуму, были настолько измотаны походом, что буквально дремали на ходу во время этого бесконечного забега.
Вдруг абориген, возглавлявший отряд, встал и, издав горловой звук: «Ууу-ав», — замер. Теодор, сквозь едкую соль в глазах, увидел: посреди равнины окаймленное сухим тростником озеро, по берегам которого маленькими веничками торчали колючие кустарники.
Чем ближе отряд подходил к водоёму, тем больше жизни становилось вокруг — вот небольшой крокодил тихо съехал в густую тёмную жижу, почти не потревожив её, вот шесть пеликанов, переваливаясь гусаками, прошли по берегу, флегматично опустив свои мешки в воду.
— Боб, очнись, полюбуйся! — предложил молодой Леопард.
Устало пошевелившаяся под шляпой голова изрекла «Да Hy-y…» самый безжизненным звуком, на какой был способен боцман.
Внезапно тропу пересекли две извивающиеся чёрно-бурые ленты. Огг протянул руку и, ухватив открывшего, было, рот Теодора, негромко сказал:
— Мамба!
Пиратам не потребовался носитель языка, чтобы понять — они только что наблюдали несущих верную смерть!
Рядом с тропой, в ожидании доброго ужина, важно сидела пара грифов. Падальщики проследили за ними взглядами, не предвещавшими ничего доброго… Миновав озеро, команда решила сделать стоянку, с целью дальнейшей разведки.
***
Припасы, взятые на берегу, подходили к концу. Вокруг бегало, бекало, рычало и мычало вкусное мягкое свежее мясо, и путешественники были не прочь попробовать что-нибудь более аппетитное, чем сухая и вонючая рыба.
С трудом оторвавшись от земли, вечно голодный Хьюго Пью подошёл к вожаку туземной части и, вопросительно посмотрев на него, махнул рукой. Вожак показал на местность, а затем, поднеся руку ко рту, стал двигать челюстями с таким зверским видом, будто уже жуёт окровавленный кусок мяса, собственноротно выкушенный из филейной части коровы!
В ответ туземец стукнул себя кулаком в грудь и сообщил: «Мак Уак!».
— О чём это он? — спросил Боб.
— Судя по всему, он предлагает либо поохотиться с тобой, либо на тебя, — сообщил Хьюго, — Теодор вечером нас уверял, что Мак-Уак смог объясниться с ним по-бритландски. Вот и момент истины! Пусть вспомнит всё и расскажет нам о дальнейших событиях!
Но рослый охотник, посмотрел Хьюго в глаза, выдал короткую нечленораздельную тираду. Видя, что недалекие спутники его не понимают, он еще раз чётко повторил слова, но пираты не смогли ничего понять.
Белокожие разочарованно смотрели на аборигенов. Аборигены грустили и смотрели на пришельцев из-за моря.
Вдруг Мак Уак очнулся! Его словно осенило — зачем говорить с этими дебилами, когда есть язык жестов! Для начала показал рукой вокруг, мол, это то самое место. Здесь много вкусной еды. Потом положил ладони под щеку и, наклонив голову, громко захрапел. Это означало — зверь сейчас спит. И, наконец, он построил весь отряд в линию и велел всем идти и, крича, пытаться спугнуть животное с его места лёжки. Отдельно он потыкал пальцем в лоб, каждому моряку, видимо, для лучшего уплотнения полученных знаний в черепную коробку.
Итак, они выстроились в ряд и побрели сквозь траву, пытаясь извлечь из лёгких как можно более громкие звуки.
Ден Рудж, шедший справа от Теодора, блестяще изображал трели гавкающей мелкой шавки, слева раздавались арии из пивных трактирных частушек от Боба Акулы, перемежаемые пронзительными возгласами: «Шш-кыш! Шш-кыш!», выступавшего за ним Хьюго Пью. Такая комбинация, наконец, вспугнула небольшое семейство свинок!
Вскоре затрещал костёр, охотники извлекли калебас с пальмовым вином, и наступивший вечер пообещал им быть нескучным!
…Ночь упала на бивуак. На небе ещё не зажглись все звёзды, и в полнейшей темноте первобытной природы одиноким ярким глазом светил костёр. Под действием сытости, усталости и пальмового вина, поющие разведчики не обратили внимания на гигантскую серую тень, бесшумно отделившуюся от дальних холмов и устремившуюся на свет!
Он появился так тихо, что только свист вонючего тухлого воздуха, пролетевший над головами, ознаменовал приближение смерти. Миг, и дико кричащий человек оторвавшись от земли взвился в небеса. Раздались крики ярости и страха, кто-то успел дотянуться до оружия, началась беспорядочная пальба, а потом… все стихло…
Минут через двадцать, на другой стороне озера раздалось рычание голодного льва, мир вокруг продолжил свою ночную жизнь…
Утром их осталось тринадцать. Одного из молодых рослых и уверенных в своей силе темнокожих парней не оказалось в строю…
Отряд приближался к холмам…
Целый день шли без остановки. Из луговой саванны путники вновь углубились в совсем уже непроходимый лес. Кажущиеся такими близкими, холмы и горный склон, отвесный с этой стороны, почти не приближались. Лес, после яркого дневного света, казался тёмным, мрачным и прохладным. Свет, просачивающийся сквозь тысячи листьев, приобрёл ядовитый зеленовато-болотный оттенок, который придавал всему окружающему пейзажу призрачный жутковато-таинственный характер. Гниющие листья пахли кладбищем, а замыкающий маленький отряд Хьюго, всё время оглядывался. Его не оставляло ощущение взгляда. За ними кто то наблюдал…
Охотники пробирались по лесу между поваленными, покрытыми мхом стволами, с трудом обнаруживая извилистую, едва различимую тропу. Это была дорога, по которой передвигались только лесные обитатели. Здесь в первый раз ступала нога человека. Солнце изредка прорывалось сквозь щели в листве, окрашивая неживым светом окружающее пространство, и тогда становилось видно, как между стволами, порхали чёрные, беззвучно шевелящие крыльями, огромные мохнатые мотыльки. По дороге людям попадались небольшие озерца, но аборигены старательно обходили их. Без труда поняв мимику Огга, северные пришельцы осознали, что по мнению жителей островов, ручьи являлись источниками не только питья, но и еды… Отряд не представлял опасности с точки зрения мясоедов. Дикие звери не знали человека… На одной из песчаных отмелей все увидели свежий след большой кошки, размер лапы превышал крупную мужскую ладонь раза в полтора…
Наконец, измученные путешественники достигли скалы. Найдя узкую щель, они увидели проход, и на высоте десяти метров от себя в конце извилистой тропы —пещеру, а чуть в стороне от первой ещё одну, побольше.
Мак Уак скомандовал привал, а сам с двумя наиболее расторопными воинами полез по каменистой тропинке вверх, к отверстию, на разведку. Вернувшись где-то через час, он, с удивлением и недовольством, увидел спящий в полном составе отряд белолицых, и стоящих в той же жутковато напряжённой позе охотников.
— Туда пойдём, — пошевелив ногой туловище одного из искателей, сказал он.
— Вы хотите поймать нам обед? — скорее показали, чем спросили его.
— Нет, я хочу поймать летуна, — уже не скрывая недовольства глупыми белыми, ответил вождь.
— С помощью Господа нашего! — вдруг набожно выдавил из себя Хьюго.
Вначале подъем к нижней пещере показался отряду несложным, но быстро стало понятно, что каменистая поверхность не была гладкой. Природа слепила её из множества продольных плит с тонкими краями. Расцарапанные в кровь охотники, наконец, доползли и всем, вначале, показалось, что это не пещера, а какой-то гигантский шевелящийся монстр. Мерзкий писк и шум от взмахов крыльев летучих мышей делал картину сюрреалистической.
Дьявольских созданий прогнали не без труда. Повеселевший Теодор обратился в Руджу:
— Я бы подумал, что меня схватили злые духи, Ден, такой зловещий у них вид.
— Пока что нет, Гризли, но иногда в таких местах они точно встречаются, — проговорил шкипер и показал на аборигенов, которые стояли на коленях, обратив лица к горе, а губы туземцев громко произносили только один звук:
— Ю ююю юююююуууу..
— А где Гогг? — спросил Хьюго, осмотревшись.
— Он пошёл дальше, выше ещё одна дыра, — ответил Боб.
— Возможно, найдет там съедобное, — с явным сомнением отметил Теодор.
Вторая пещера располагалась выше и, чтобы достичь её входа, необходимо было ещё карабкаться по острым гребенчатым уступам. Вход в неё был совершенно закрыт похожей на вьюнки растительностью. Но судя по наличию около входа множества мелких костей, в ней обитали не только мыши, но и кто-то покрупнее.
Не долго думая, Теодор выстрелил в темноту и, проверив таким образом ещё и потолок на прочность, возглавил рейд во вторую пещеру.
Оттуда с громким беканьем, на радость охотникам, выскочил не леопард, а старый горный козёл. И, хотя мягкое мясо водяных свинок было намного вкуснее, отряд был рад ночлегу в закрытом от ужасов природы месте и сытному ужину.
***
Весь день был посвящён наблюдению. Тринадцать одинаково нелепых фигур передвигались в его сторону вереницей. Шли медленно. Существа имели четыре лапы, но использовали для ходьбы только две. Две другие, напоминающие молодые и гибкие ветки, они приспособили их для захвата разнообразных предметов, которые несли с собой. Ему было любопытно. Беспокойство за свой отросток притупилось в процессе исследования.
Вечером на закате зверята захватили маленькую пещерку и убили старого козла. Но расцветший ярко-красный жгучий огонь навёл его на удивительную мысль. Когда-то давно он находился в месте, которое называлось сад. И там тоже ходили такие звери. Потом страшный ураган сумел оторвать его от земли и принёс сюда. Это было так давно, что он забыл. Потом наступила ночь. Время его спокойных размышлений. Над белой короной раскинулось звёздное небо. Оно всегда дарило покой и равновесие. Оно было вестником нового дня.
***
Ночью спали мало. Когда мгла упала на дикий лес, раздался мерзкий тявкающий хохот голодной гиены. Стая сбежалась к подножию скалы у пещеры, чтобы подобрать кровавые останки старого козла. Снизу слышался громкий хруст раскалываемых костей, а отдававшееся эхом в ночном небе чавканье вызывало в горячем ночном воздухе непроизвольный озноб.
Осознав, что в этой какофонии диких звуков не уснуть, люди, собравшись у входа в убежище, стали бросать вниз камни и комья земли, пытаясь отогнать падальщиков. Но напрасно. Уже через час у Теодора создалось впечатление, что на обед под их пещерой собрались гиены и шакалы со всего острова.
На какой-то момент всё стихло, и совсем рядом, у нижней из пещер за тёмными зарослями колючего кустарника послышалась тяжёлая поступь крупного хищника. Затем, раздался визг испуганных шакалов, и громовой рёв растёкся по земле. Царь зверей сообщил подданным о начале охоты. На фоне тлеющих углей, не разгоняющих, а наоборот, сгущающих тьму, люди услышали низкий жуткий звук, и огромный, во много раз увеличенный тенями, светлый силуэт показался на поляне перед каменной насыпью. Расстояние от гигантской тени до входа в укрытие не превышало пяти метров. Длинные копья аборигенов были выставлены перед входом, и люди замерли, ожидая нападения.
Послышался металлический звук затворов — это пираты встали плечом к плечу. Атаки не последовало.
Но перед самым рассветом прайд решил возобновить нападение. Слишком лакомым казался львам маленький беззубый отряд. Цари острова мало знали царей природы. В воздухе снова разлился громоподобный раскат. Уже не один, а несколько зверей, серыми тенями мелькали в предрассветной мари.
Акула Боб понял, какой невероятной удачей с их стороны была вторая высокая пещера, надёжно защищавшая маленький отряд от подарков ещё не знавшей человека природы.
Опять никто не спал, опять люди слепо пялились в ночь.
— Осторожно! — вдруг закричал Огг.
И массивная фигура льва, стальной закалённой пружиной взлетела в воздух. Хищник пересек линию костра, оказавшись среди людей.
Но не ружья, а копья бывалых аборигенов, остановили зверя, впившись ему в бока и грудь. Лев заревел в агонии, и наступила тишина.
Оглушительный вопль победы прокатился по пространству тропического леса. Туша, усилиями пятерых храбрецов была выброшена за пределы пещеры, а охотники, еще дрожа от не отпустившего возбуждения, без сил упали на каменный пол.
Твари следили за людьми до рассвета, но было ясно, что никто из них не решится на повторное нападение.
Отряд выбрал остаться и выспаться в пещере при свете дня, тем более, что солнце на открытом гористом пространстве светило немилосердно, и камень вокруг напоминал раскалённый металл.
Несмотря на тяжёлую ночь, спали недолго, и после полудня, едва дождавшись теней, по жаре ушли от пещеры и уже начинавшей смердеть туши хищника. Часа через три тяжёлого подъёма в гору, достигли русла почти высохшего ручья и по его относительно гладкому, выточенному водой дну продолжили восхождение.
Место для новой ночной стоянки выбрали у небольшого источника, который пробивался из щели между скал. Собрав валяющиеся рядом камни, траву и какие-то ветки, люди соорудили подобие изгороди и ночью мирно спали. Они поднялись уже достаточно высоко, и отдаленное рычание львов не пугало.
На четвертый день каменистая почва уступила место камням, на которых, цепляясь тощими корнями, произрастала только огненная красная трава с узкими и тонкими зазубренными листьями, способными разорвать даже ткань. Потом исчезла и она. Впереди маячила вершина одинокой скалы, похожей на вулкан, из котлована которой, по предположению Мак Уака и вылетал на свою охоту страшный летун-людоед.
***
Из дневника Полины.
Вечером в нашем лагере поднялся сильный шум. Голосистый петух, которого все обещали вот-вот сварить в котле, поднял крик. Он не просто кричал по-петушиному, провожая солнце — из птичьего горла вырывалась какая-то доисторическая ярость! Будто пернатый вожак созывал всех на бой. Выглянув из палатки, я обратилась к нашему удивительному толстячку Скелету — смешной усатый пират опекал меня.
— Дядюшка, что у нас за шум?
— Поймали чёрную смерть, — нехотя ответил он, — Иди-ка отдыхать, мисс. Всё-таки здесь не безопасно.
С этими словами он встал и захлопнул полог моей палатки. Нам с Кеем ничего ни оставалось, как лечь спать. А утром мой попечитель решительно заявил, что отправляет меня на корабль с дядюшкой Ски, под охрану Мери. Я, было, хотела возразить, но мне объяснили, что дорогая Мери не любит быть одна. Пустота на палубе её пугает… Так, пиратский кормчий и мы с Кеем оказались на корабле, отрезанные кромкой сине-зелёной прозрачной глади от острова диких зверей.
Вечером, выходя из каюты подышать прохладным морским ветерком, я услышала пение. Пела Мери… Её голос был подобен переливам арфы. Звуки напоминали шелест влажной от дождя листвы, а от её фигуры словно исходил свет, веяло свежестью соснового бора… Я стояла, любовалась закатом, слушая волшебную мелодию… Солнце, мигнув последним лучом, закатилось за горизонт, и всё стихло. Прошло несколько минут, прежде чем, переведя дыхание, я решилась спросить:
— Мери, а о чём твоя песня?
— Я пела о Саде, милая, — прошелестела корма корабля, — Я росла в дивном месте, которое Вы, люди, называете Райскими Кущами. Там, на склонах Синих Гор, живет мой народ. Раз в сто лет десять деревянных ростков в глиняных горшках увозят на материк. Мы растём и становимся владыками места нашей службы. А сами служим Великому Лесу. Через триста лет я вернусь. Вернусь, чтобы попытаться доказать своим Владыкам, что могу дать жизнь новым росткам.
— Ооооо, Скелетище идёт.
Прерванная появлением боцмана, сказка, так заинтересовавшая меня, осталась без конца, но Мери уже про неё забыла.
— Я слышала, — закудахтала она обидным клекотом наседки, старый толстый Шкелет испугался маленькой змейки??? Ха-ха-ха!
Вздохнув, я вынуждена была вернуться к себе в каюту…
***
Нежное лазоревое раннее утро тёплого летнего дня придаёт любому ландшафту волшебных красок. Своими персиковыми, салатовыми, кремовыми, пастельными тонами оно может смягчить любой суровый островной северный пейзаж. Низкое бритландское облачное небо, освобождаемое от густого покрывала облаков только на два коротких месяца, открывало взору чудеса паркового искусства, создаваемые руками неутомимых садовников королевства.
В окрестностях Линдона, где расположено поместье Грейсток, всегда не хватало тёплых дней.
Но в начале августа, уже в преддверии осени, здесь иногда наступали удивительные моменты, превращающие поместье в светлый и радостный пасторальный уголок.
Именно в такое утро, когда бледные облака исчезающего тумана ещё низко висели над землёй, и день только вступал в свои права, леди Анна неторопливо шла по берегу искусственного, идеально круглого озера, окружённого тростником и низкими игольчатыми кустами.
В светло-салатовом платье и кремовой шали она выглядела воплощением чистоты, и когда луч солнца касался кистей накинутого на плечи полотна, казалось, что это сама нимфа земли идёт не касаясь дорожек. На лужайке сидела, греясь, семейка кроликов. К хозяйке вышла просить утренний кусок хлеба косуля и, получив, склонилась к воде. Пейзаж был достоин кисти дворцового мастера.
Тишина поместья нарушилась перестуком копыт, и по центральной аллее, совсем не далеко от графини проскакал всадник. Молодая хозяйка узнала Андре, верного поверенного милорда Ампла. На глазах сами по себе выступили слёзы, и её лицо на миг приобрело странное, какое-то крысиное выражение. Она не желала никого видеть и, досадуя более на себя, молодая женщина направилась дальше к глухим и запущенным местам парка. Там, в старой беседке, она углубилась в чтение новой книги, взятой ею из библиотеки…
Когда Андре остановил коня у переднего фасада основного дома, все ставни старинного дома Грейстоков были открыты по случаю тёплого дня, Бросив поводья, он без почтения вошёл в приёмный зал. Наконец, посланник очутился перед кабинетом. Постучал, и неплотно прикрытая дверь приоткрылась. Леди Маргарет, в лёгком платье принимала его. Она впустила юношу, но при этом не дала пройти вглубь кабинета.
— Миледи, — торопливо сообщил тот, — Я имею чёткое указание сообщить Вам, что в случае прибытия «Морского Мозгоеда» в порт после удачного похода, Её Величество разрешит вам снова блистать на осеннем балу.
— Тише, Эндрю! Скорее всего ты не понял или ошибся.
— Я имею честь передать вам дословное послание от милорда Ампла…
— Хорошо, мой милый! Вот тебе — за усердие… Теперь иди, у тебя есть ещё новости? — Новостей не было. Проводив посыльного, леди села за столик, взяла бумагу, перо и начала что-то быстро писать…
***
По склону, к каменной, почти неприступной, вершине люди ползли весь тяжкий день. Наступила ночь. Гризли нервничал и часто оглядывался на восток. Там серо-седой луч над каменными пиками предвещал восход луны.
— Я не знаю, идут за нами хищники, или нет, — шипел Теодор. — Но если идут, то беда. Шакалы — это стая, и они могут вместе одолеть даже носорога!
Небо приобрело цвет пепла и, наконец, угрюмо темневшая впереди громада засеребрилась, уступы подъема на относительно ровной поверхности гранита выделились чёрными силуэтами. Взошла луна. Крепко сжимая ружья и копья, поминутно оглядываясь и прислушиваясь, люди шли в ряд по одному вдоль скал, медленно поднимаясь к вершине. Они спешили за ночь забраться максимально высоко, чтобы покинуть мрачное открытое каменное пространство, удобное для охоты на самих охотников.
Ранее раздававшиеся лай и тявканье — почти стихли, лес внизу под горой молчал, выжидая. Все вымерло вокруг — только хруст мелкого камня, да быстрые шаги нарушали тишину. Интуитивно люди держались вблизи утесов, отбрасывающих мрачные зыбкие тени. Шагая след вслед, они, наконец, свернули к порогу центральной вершины и вступили на длинную гранитную площадку, резко поднимающуюся вверх.
Наконец, Мак Уак встал и, круто развернувшись, стал слушать. Ден, Боб и все остальные напряглись, но никто ничего не слышал. В мире царили тишина и ночь. А охотник, ведущий отряд, осторожно ускоряясь и не реагируя на тихие перешептывания моряков, двинулся вперёд. В напряженном молчании, они прошли ещё с тысячу шагов.
— Кто-то идёт за нами, — наконец возвестил Огг и прилёг к дороге. Ден тут же повторил движение темнокожего. Гризли стоя, щурил глаза и пробуя хоть что-нибудь увидеть в мёртвой завесе света луны, скрывающую темноту. Огг, прижав ухо к камню, грозная тишина вокруг сильно его беспокоила. Наконец, раздался слабый звук, переданный гранитом. Он участился, периодически звуча чёткими металлическими: клик-клик! Огг поднял голову, и звук мгновенно исчез. Мак Уак, тоже лёг на камень, слушал лежа на гранитной тропе, прикладывая то одно, то другое ухо, а затем вдруг подскочил:
— За нами идёт зверь. Плохо… Огромный. Не знаю, кто. У него когти, не когти — ножи… Это не слон и не пума, это не зверь…
— Ерунда, что значит не зверь? Буйвол или носорог, — высказал предположение Боб, нервно озираясь. Но командир охотников только махнул головой:
— Нет, это демон! — решительно сказал негр. — Надо бежать. Большой, очень большой, демон… — шептал он.
— Вперёд, скорее! — решился Огг, и люди суматошно побежали, не опасаясь уже трещин в гранитной скале — страх гнал их вперёд. А сзади, уже слышный всем, звучал металлический стук тяжёлой поступи. Ускоряющиеся шаги говорили охотникам, которые вдруг сами стали добычей, что кто-то там внизу уже перешёл на бег и решил догнать их. Клик, клик, клик! — звук настигал, становился всё ближе. Теодор оглянулся и увидел серый расплывчатый силуэт, бледной тенью догонявший отряд.
— Догнал! Нам больше нельзя бежать. Находиться к нему спиной — это гибель!.. — крикнул Гог.
— Будем биться! — проворчал Мак Уак.
Охотники встали двумя полукружиями в паре метров друг от друга и повернулись лицом к мрачному монстру, настигавшему их в тишине ночи. Зверь молчал, как сама тьма, — за всё это время он не проронил ни звука, и это странное для хищника поведение ужасало. Люди стояли, напряжённо вглядываясь в темноту. Плечом к плечу. Чёрный и белый. До боли в руках сжимая и копьё и винтовку. До рези в глазах вглядываясь в тёмное густое марево тепла, уходящего вверх от камня в небо.
Наконец, контуры чудовища очертила ночь. Не больше двухсот метров оставалось до людей, когда монстр приостановил свой подъем, уже наверняка зная, что ужин не уйдёт. Охотники ещё никогда не видели такого зверя… Он был огромен и высился над людьми метра на четыре. Массивные кожистые, как у гигантской курицы лапы заканчивались мощными птичьими когтями. Верхняя половина туловища сильно возвышалась и выглядела уже. На тонкой подвижной шее прямо сидела длинная, слегка сплюснутая с двух сторон, совершенно лысая, голова, с высоким заострённым гребнем. Узкий клювообразный рот, с крупными игольчатыми зубами, был приоткрыт, и оттуда вырывались потоки смрадного гнилостного запаха. Маленькие глазки горели тупой яростью. Зверь развернул сложенные зонтом передние лапы, раскрыв перед оцепеневшими от ужаса людьми огромный парашют перепончатых крыльев. Каждая перепонка заканчивалась огромным крюком. Размах крыльев был невероятен! Узкая грудь, плечи и загривок не подавляли массивностью, но громадные толстые лапы с когтями, вывернутыми наружу, зловеще стучали, нагоняя ужас. Монстр двигался, словно переваливаясь, и опирался при ходьбе не только на мощные птичьи лапы, но и на крюки, расположенные на жёстких крыльях летучей мыши. Голова его возвышалась высоко над землёй, хотя гигантский рот-клюв, тянул её вниз, опуская в половину роста.
— Кто это?! Дьявол? — глухо шепнул Ден, кусая внезапно пересохшие губы.
— Не знаю, — еле смог ответить Теодор.
Между тем, чудовище остановилось. Маленькие круглые, глазки зажглись интересом. Голова на тонкой шее описала небольшую дугу, и из клюва-глотки раздалось змеиное шипение… Гребень раскрылся и ещё добавил роста чудовищу. Оперевшись на кожистые крылья, с загнутыми внутрь огромными, в половину человеческой руки, когтями, он готовился к нападению: Клинк, клинк… Клинк… В его поведении, в жутком молчании, во взгляде маленьких злых глаз, расположенных по бокам от узкого лба, было что-то первобытное. Люди осознали, что чудовище, появившееся перед ними — из другого, старого мира, чудом сохранившееся до наших дней. Плечом к плечу они встретили ночной кошмар. Издав зловещее шипение, монстр ринулся на отряд. Открылась пасть, мелкие острые крючкообразные зубы заблестели в лучах луны.
— Дьявол, — пробормотал Боб, — и, словно очнувшись, скомандовал: — Пли! Цельтесь в голову, ребята!
Раздался слаженный одновременный выстрел из семи ружей. Но люди не смогли удержать тушу — уже мёртвый зверь, с практически отстреленной головой, всё ещё жил, за счёт своей исполинской силы, и туша его двигаясь по инерции, неслась вперёд.
Копья, с силой навалившиеся на тело, ломались, как спички в руках, люди разлетались в разные стороны. Чудовище в агонии село на лапы и, вдруг развернуло сразу закрывшие небо крылья. Стальные когти-крюки ударили Теодора по бедру, он упал, чуть не потеряв сознания, суставы хрустнули, страшное костяное оружие сидящее на кожистых крыльях по инерции рвало тело. В этот момент Огг, с выпученными от напряжения глазами, изо всех сил уперся копьём под основание клюва звероящера. Монстр последний раз громко щёлкнул зубами и начал падать. Люди напрягли мышцы, чудовищная летучая мышь рухнула на спину.
Отряд не мог опомниться до рассвета.
У Огга была вырвана мышца из могучего плеча. Глубокие борозды от когтей украшали живот. Нога Теодора не сломалась, но повреждённое колено и разможжённые связки лишили его возможности ходить. Бок раздулся и посинел, правда, и рёбра на удивление выдержали удар. Сильнее же всех был ранен Мак Уак.
Ещё никто не мог поверить в почти удачное спасение от чудища, распростёртого под лучами просыпающегося дня. Огг жестами успокоил отряд: труп охранял их от хищников. Претерпевая боль, люди улеглись на жёстком граните, но не смогли даже задремать от недавнего перевозбуждения. Рассвет прорезал горизонт. Дневное светило поднималось и разогревало день. Жажда томила, а троих раненых мучила лихорадка. Но в свете зари всё рассмотрели, как небольшой, но удивительно яркий под огненным светилом, зелёный кустик, до этого момента деловито цеплявшийся за гранитный край скалы, вытащил корешки и быстро заскакал вниз, как маленький гротескный человечек… Хьюго, молчавший всё это время, решительно посмотрел на друзей, сказав сиплым, надтреснутым голосом:
— Мы — справились с пожирателем людей! Кажется нам сопутствует удача! Надо за ним!
Более выносливые и адаптированные к условиям жаркого климата, аборигены, без просьб, взялись нести раненых. И достаточно споро стали спускаться по косогору вниз — за юрким скачущим кустом. Но у подножия все уже задохнулись. Солнце обжигало, уставшие люди выбились из сил. Накал эмоций и возбуждение стихли. Силы оставили охотников, проведших несколько суток на ногах. Бег за непонятным существом перестал казаться им правильным поступком.
Но отряд спустился совсем другой тропой, более прямой, пологой и вышел на плато, заросшее высокой травой. Потеряв из виду бегуна, путники перебрались через холмистую гряду и увидели долину. Там, почти в центре её, стоял зелёный великан. Люди замерли, задыхаясь от волнения, не в силах говорить и дышать.
***
Из дневника Полины.
«Мой маленький Кей всегда был опрятным и чистеньким, будто его отполировали и покрыли лаком. Присмотревшись к нему, можно было решить, что его только что отлили из молочного шоколада, такую он имел форму: гладкую, сверкающую и без единого изъяна. Двигался зверёк, скользя по моей комнате-каюте степенно и неторопливо, словно боялся испачкаться и испортить свою красивую шкурку.
Как только мы оказались на галеоне, он сразу принялся исследовать этот новый для себя мир. В мглистом сумраке корабля единственным звуком было поскрипывание качающихся под лёгким бризом канатов, да с недалёкого берега раздавалось неумолчное пение больших цикад, которые сидели на каждом дереве. Затем стали слышны барабаны…
Нас привёз Джейкоб, и мы должны были ночевать под его присмотром. Бросив взгляд на берег, я была удивлена тем, что помимо нашего большого шатра на острове как-то незаметно появились ещё штук десять шалашей, покрытых тростником с широкими пальмовыми листьями. Они были установлены без правил, в хаотическом порядке.
С борта корабля мне хорошо был виден остров. В центре него стояла гора, окаймленная ожерельем холмов. Издалека эта жертва вулканического извержения выглядела почти рукотворным объектом. Меня поразили его геометрические очертания. А вокруг, как дети при матери геометрии, высились острые углы и равнобедренные треугольники, конусы и подобия скошенных на одну сторону призм. Остров, безусловно, являлся творением спятившего математика.
Но наступал вечер, и мне ничего не оставалось делать, как пойти к себе. Около кровати я обнаружила на полу маленький деревянный лакированный сучок, похожий на лапку зверя, а учитывая свою фантазию, внимательно рассмотрела маленькую ветку с коготками…
В дверь постучал Джейкоб.
— Мисс будет пить кокосовое молоко? — спросил он, размахивая топориком.
— Да, с радостью, — ответила я, посмотрев на большие зеленые плоды. Третий день я с радостью пила кокосовый сок.
Вспомнив про своего дружка, налила удивительного орехового напитка и ему. Кей ловко вылез из своей спаленки, и я вскрикнула. Правой задней лапки у крыски не существовало!
Молчаливый Джейкоб Скелет вздрогнул от неожиданности. Мой возглас в оглушающей тишине пустого судна оказался резким и неожиданным звуком.
— Что случилось, мисс? — спросил он.
В ответ я достала из кармана платья гладкий деревянный сучок и пальцем указала на Кея. Пират сощурился, рассмотрел деревяшку, примерил в воздухе к туловищу Кея и почему-то шёпотом спросил:
— Вы уверены, мисс?
— Да, сэр, честное слово!
Джейкоб опять посмотрел на меня, потом на Кея, потом на сучок, и громко заорав:
«МЕЕРИИИИ!», вылетел из каюты. Я последовала за ним…».
***
Утром к берегу причалили ещё три лодки. На острове наступил шумный торговый день. Пираты, с большим интересом, ходили между заваленной дарами моря и островов землей и присматривались к приплывшим туземкам… Капитан отослал маленькую мисс на корабль, и вечер обещал стать более привлекательным…
Туземный вождь не обманул ожиданий истосковавшихся по женским прелестям моряков и объявил праздник.
Около шатра на поляне был зажжён костёр, к нему, как мотыльки к свету, потянулись все обитатели посёлка.
Пришли и дамы… Туземный вождь махнул рукой, появились барабаны, и танцы начались.
Женщины медленно кружились вокруг белого вождя. Станислав тихо стоял. А вот его моряки стали подпрыгивать, притоптывать, кружиться, но всё это они, по сравнению с девушками, делали как-то кривовато.
Наконец, небрежно помахивая широким листом к капитану подошёл вождь.
Он уселся, почесал голый и влажный от пота живот, а затем, с надеждой, посмотрел на так понравившуюся ему стеклянную бутылку, но она, увы, была уже пуста.
— Виски нет, — поставил перед фактом он капитана.
— Да. — Подтвердил Грейсток.
— Ладно. — Рон воодушевился. — Будем пить пальмовое вино.
Внезапно раздался плеск, затем скрип. Этот звук был настолько резким и выбивающимся на фоне шумного танца, что его услышали даже сильно затуманенные смесью виски и вина мозги.
На импровизированной поляне стояла и недобро щурила ярко-синие накрашенные глаза трехметровая Богиня Возмездия, обёрнутая в белое парусиновое сари.
— Развлекаемся, значит! — раздался гулкий голос, отразившийся о стену близкого леса и вернувшийся эхом…
— Мери, ты почему здесь? — только и смог шепнуть Стас.
И пираты, и туземцы пали на колени перед девой-воительницей!
***
Второй час он наблюдал за приближением организованной группы зверьков, напомнивших ему картины из детства. Маленькие существа совместно тащили своих раненых сородичей, периодически сменяя друг друга.
Новое всегда развлекало Мааса, давало живительную пищу для ума. С особенным удовольствием он рассматривал окрестности, возможно впервые осознав, как приятные воспоминания влияют на осознание собственного «я». Маас не был простой частью окружавшего его мира — к нему целенаправленно полз маленький усталый отряд, за которым, медленно обходя с флангов, шла стая шакалов. Ощущение своего происхождения — не обычного, а особого, надменно выпячиваемого посреди лишённой возвышенностей равнины, отрывало его корни от почвы, наделяя силой, превосходством и независимостью.
Горный ветерок, прохладный даже в этот сверкающий огнём полдень, помог ему принять решение.
***
Скалы, оставшиеся позади, раскалились на солнце, лучи обжигали открытые лица и руки путников. Ветерок не мог дать прохлады. Лёгкие движения горячего воздуха лишь сметали с горного массива мелкую пыль, летевшую в глаза.
Наконец, Гог, ведущий отряд, заметил следы старой звериной тропы, которая шла, по его расчёту, почти к центру долины. За ними двигались падальщики. Останавливаться и давать отпор наглым тварям — не было сил. Да и раненым становилось всё хуже, под огненным оком светила. Вода закончилась ещё на горе.
Люди с трудом пробирались через ямы и кусты из колючек. Наконец, стены густой травы разошлись, показывая долину, закрытую с одной стороны горами, а с другой — лесом. Молчание царило в этом душном и жарком мареве.
Стало слышно уже совсем близкое потявкивание стаи шакалов, идущих за людьми. Раскалённое добела светило висело над людьми, а тишина в отряде была мёртвой, нарушаемой только гулом насекомых и слабыми стонами Мак Уака, пару часов назад потерявшего сознание. Пространство палило огнём.
Отряд остановился и замер в молчании. Первым очнулся Боб:
— Вперёд, надо быстрее вперёд! Нам бы дойти до дерева. Здесь смерть неизбежна — всех нас по очереди сожрет стая, а там… Может быть, спасёмся…
За побежавшим к гигантскому растению пиратом рванули и все остальные. Стая тоже ускорила темп, и радостное тявканье, предвещавшее сытный обед, стремительно приближалось.
Через четверть часа удушающий раскалённый воздух сдавил непокрытые головы, превратившись в багровую мглу, затянувшую, казалось, даже небо. Вершина зелёного великана приблизилась, и в осколках света, разрезавших крону дерева, зловеще задымилась. От огромного ствола исходило собственное живое дыхание, оно ветром коснулось воспалённых лиц и окутало людей густым удушьем. Стало совсем нечем дышать. Огромная тёмная крона, словно чёрная завеса, скрыла небо. Только наверху она оставалась изумрудно-зелёной. Диск солнца, раскалённый добела, исчез в густой листве странного дерева. Голоса гнавшихся шакалов стихли.
Ден споткнулся. Последнее, что он смог рассмотреть, привело его в ужас! Всё внезапно задвигалось. Дерево выкинуло в их направлении толстые, будто живые ветви, земля зашевелилась, а корни понеслись в их сторону, обходя и растекаясь по кольцу, точно жидкость. Дикая зелёная масса налетела на Дена. Сердце дико билось, словно собираясь выскочить из груди. Каждый вдох с трудом рвался через сухое горло. В голове закружилось, а он всё боролся с бесчувствием, пытаясь понять, куда потащила его эта зелёная марь. Последнее, что он увидел, теряя сознание, — были маленькие гибкие ростки, без боли проникающие к нему под кожу. Потом наступила мгла.
***
Мери хорошо помнила своё детство. Она росла там, где утренние туманы. Где природа могла принимать любые формы. Вместе с деревьями-оборотнями. Мелорнами. По красоте их можно было сравнить только с ливанским кедром, но он растёт исключительно вширь. Мелорны же, раскидывали свою тёмно-зелёную крону широко и уходили в бесконечную высоту неба.
Здесь она и жила, не зная забот. Услужливые руки трудолюбивых жрецов и голоса наставников давно предрешили её существование. Мери должна была оторваться от родной земли: она знала — её продадут в неизвестность, по весу таинственного мифрила. Минерала, способного погубить всё живое вокруг. Но чувства будущей потери это не вызывало. Мери росла среди подруг и радовалась на праздниках вместе с остальными. Иногда она выпускала корни, и они продирались к самому краю каменной гряды , охранявшей их долину, и тогда, почти лёжа на гибком стволе, она внимательно рассматривала коз-архаров, любовалась игрой рыб в ручье, наблюдала за жизнью семейства грызунов, сидящих столбиками у норок. Иногда Мери смотрела в верх, широко раскинув ветви и подставив их под ветер. Она наблюдала, как плыли курчавые мягкие облака, и появлялись парящие в них чёрные точки могучих птиц — грифов. Иногда, безбрежное небо погружало её в глубокую задумчивость, а то, вдруг она становилась бесшабашно весёлой. Потом настроение вновь менялось: раздосадованная она, с выражением грозного упорства, бросала вызов судьбе и громко кричала жрецам — воспитателям: «Нет! И все!», — она отказываясь перенимать их знания.
Подруги осуждали, и в глубокой печали, старые мелорны склоняли кроны с потрескавшейся, белой от времени, корой.
Наконец, к ней пришли.
— Скажи, ты любишь свою почву, дева? — сурово спросил старший жрец.
— Зачем ты это спрашиваешь? — насторожилась Мери.
— Видишь ли, ты — Мелорнская Дева, но безумно непоседлива, и мы не смогли привить тебе должную покорность. Ты можешь остаться в положении младшей жены основателя рода и продолжить до конца свой век в долине. Ты не произведёшь на свет отпрысков. Но не будешь продана людям.
— Теперь понятно, — маленькая упрямица колыхнула кроной. — Вот мой ответ, — продажа — ваша цель. Но я не хочу быть послушной нигде. Я хочу видеть Мир. Нас мало. И вы не можете мне отказать! Я могу покинуть сад и уйти. Кто меня остановит?
Ещё много лун, шелестя кронами, жители долины по вечерам вспоминали этот странный ответ.
Чтобы не дать ей засохнуть, строптивицу… Подарили. Но вслед уходящей прозвучали слова: «Триста человеческих лет ты, дикая дева, можешь смотреть этот Мир. Но ты не сможешь найти себе мужа, а не найдя спутника, ты вернёшься, или погибнешь. Остаток дней проведёшь пустоцветом, помогая воспитывать зелёных отпрысков покорных рабынь. Ты не обретёшь потомства! Смирись и не будешь наказана! Мелорны живут со времён сотворения Мира, и никто ещё не видел дерево, погибшее своей смертью, а не от мифрила, или огня!».
Она уходила, не оборачиваясь, на странный корабль — галеон, с удивительным названием «Мозгоед» и командой пиратов, позже ставших ей близкими и родными…
Увидев ЧУЖОЙ отросток, Мери оторопела. Такие бродячие сучки могли отправлять в далёкие походы только взрослые мужские Мелорны. Это означало только одно: её всё-таки продали. Она была на свободе только двадцать лет, и служила. Её друзей уничтожат. А Мери станет, молча, прокладывать путь кораблям Великого Ромского Триумвирата, собирая жизни других и отвозя их в рабство! И дева приняла своё решение.
***
Серебряный свет отражался от полированного блестящего тела и придавал богине поистине неземной вид. Сотворенная из лунного света, вышедшая из морской пены, возникла она на песке. Ореол волшебной чистоты, присущий Мери и увеличенный многократно, окружал ее нежным, идущим изнутри сиянием. Свет ночного светила на решительном лице подчеркнул стремление тела, как и надлежало богине Воздательнице-по-деяниям.
***
Используя бродячий сучок, в качестве проводника, Мери шла не спеша. У трехметровой девы, пахнущей миром и корабельным лаком, вперемешку со смолой и пряностями, не было врагов на острове. Она не сомневалась в гибели своих друзей. И прежде, чем погибнуть самой, хотела хорошенько посмотреть незнакомую ей землю. По берегам реки в мощных мангровых зарослях жило стадо бородавочников, так похожих на огромных клыкастых диких бритландских свиней. По ночам хрюкающие чудовища нагло подрывали звериные тропинки и даже подкарауливали незадачливых небольших зверушек. Мери шла и вспоминала рассказы Боба о том, как он охотился: «Охотник должен чётко знать, где ему искать узкие дорожки, идущие к маленьким родничкам. Это звериные пути. В миг на ней вместе с вами может оказаться стадо кабанов с кривыми клыками»
… Дева снова и снова слышала жизнерадостный голос Теодора: «Эх, Мери, какое же там озеро! Лилии, я принесу тебе лилии, дорогая!»
…Вспоминала больного юношу Дена, волей случая попавшего к ним: «А вы, правда, ничего не расскажете капитану про меня, миледи?»…
Пройдя большую часть пути, Мери остановилась у воды. Над хрустальным водопадом искривлённые временем стволы, седых от мха, деревьев опустили свои ветви в быстрые светлые струи, которые хрустальной занавесью отгородили тихую заводь. Дева, закрутив натуго парусиновый хитон, ей вдруг показалось это важным, переплыла на другую сторону. Белые и розовые лотосы сплошь покрывали глубокий лесной омут, чередуя плоды, цветную подводную траву и звезды цветов. Она с самого детства любила такие озёра: казалось, в медленной, но прозрачной глубокой воде обязательно скрыты невероятные секреты: от ярких рыб, до розового жемчуга. Мери ещё маленьким ростком научилась нырять, к удивлению учителей и подруг. Ей удавалось, зацепившись корнем, уходить под воду и потом смотреть на солнечные дорожки, которые проскальзывали в пузырящейся воде. Потом она, резко отцепившись, выныривала к тёплому солнцу, и над ней тиарой вились бабочки и стрекозы!
Мери поступила как в детстве, зацепившись ногой за осклизлую корягу на дне, она впитала в себя соки озерца, а затем встала в водоёме, как статуя, осматриваясь. Неспешное журчание струй нарушало полуденную тишину. Природа дремала.
«Совсем скоро, я иссушу этот край и погибну сама от внутренней гнили», — подумала Мери. Мелорн посмотрела на тихую заводь, на пунцово-зелёную листву деревьев, на двух маленьких водяных антилоп. Они переминались тонкими копытцами и удивлённо разглядывали ее. Мери в детстве жила светлой жизнью. Память подступила к ней, пробежав картинками и умчались. Светлая и тёмная стороны! Власть и мощь необъятного моря и тихая заводь. Вдруг Мери почувствовала чей-то взгляд. Обернувшись всем корпусом, и, разом утратив мирное настроение, она увидела… Мужчину! Огромного, по всем человеческим меркам пропорционально сложенного, представителя её расы. Взрослого мелорна.
***
Учение о разуме двух видов существ, питающихся соками земли, возникло в далёкой глубине столетней мудрости. Великое правило вековых мудрецов: «Время течёт, мы не меняемся!», пришло в несоответствие с вопросом: «Изменяется ли Мелоян в бесконечности времён? Есть ли рост к будущему?».
— Есть мы и другая форма существования! — отвечали мудрецы.
— Нет никакого роста, — говорили философы. — Колесо не может крутиться вечно, но Спираль — поможет медленно спастись от Колеса, и в этом Мы найдём возможность жить не изменяя устои. Надо просто сомкнуть Спираль.
«Мы, мелорны, не создали Мир, Вселенная не наша заслуга, мы первые овладели мудростью и знаниями, мы не изменены и мы вечны, — так учили законники. — Космос – это, Власть. А Власть — это Порядок. И, хотя именно мы дали Миру первый росток, но именно пространство и время образовали жизнь в нём. Эта жизнь Биос — совокупность разумных зверей, называющих себя народом».
«Удовлетворяя свои потребности, эти мыслящие улучшают землю. Они приняли нашу рассудительность, и только маленький срок их жизни не даёт им сделать то, что сделали мы: обрести Спокойствие. Мы не должны им мешать. Но нам интересно наблюдать за их деятельностью.
Поэтому, развивающиеся девы должны вести наблюдения и потом, возвратясь в Великий Сад, передавать нам свои знания. Чем больше знаний накопит дева, чем выше станет её статус, тем сильнее она будет и больше отростков даст. Их знания — это наши надежды. Только один из ста ростков начинает настоящую жизнь. И только один из тысячи становится мелорном. Цель девы: накопить и передать ростку силу. Сила знаний даёт свет жизни».
Всё это хорошо помнила Мери. Помнила и знала: сколько бы знаний она не накопила — её бунтарство ей не простят. Обречённая быть пустоцветом, она, тем не менее, поглощала в себя всё новое, что встречала на своём пути. Ей было интересно абсолютно всё.
И вот сейчас, встретив в лесу Его, она оторопела и испугалась… Это был не один из семи Подвижных Мелорнов которых она видела в Долине. Этот был чужой. Его руки-ветки поражали гибкостью змеиных изгибов. Гладкое тело не допускало ни одного лишнего, или не красивого движения, только мощь и порода. Мери застыла, онемев от подобного чуда.
***
Предоставив зверькам защиту и кров, он не подумал о самом важном: «Зачем?». И теперь, следя за тем, как благодаря его сокам, маленькие настырные животные возвращаются к жизни, Маас размышлял. Поглотить их он мог сразу. К чему тогда потраченные силы? Он принял решение и будет наблюдать! Любой зверь ждёт, когда поправится и будет отпущен на свободу; эти же, скакали, едва очнувшись ото сна, выбивали из веток предложенный им плод, всем скопом падали к основанию, дико крича от испуга. Они Мааса разочаровали. Нижайший уровень сознания был у этих визжащих испуганных комков живой плоти. Под конец, он устал смотреть, как эти белые и чёрные лысые обезьяны вылетают из поддерживающих их пут каждый раз, как он собирался их кормить. Всё это порядком начинало Мааса беспокоить. В результате, через две шумные ночи он начал думать, что его подвиг не сможет оценить никто и никогда, разве только святой, мечтой которого является собственное истязание. Зверьков надо было переправить на берег и забыть об этом сумасшедшем стаде. Отделив себя от своего дома, он пошёл узнать, как обстоят дела, и зачем на него свалилась вся эта семья лысых зверей.
Он шёл по тропке примерно три часа и, наконец, вышел к озеру. Там на ложе из лилий стояла Она! Стояла и смотрела прямо ему в глаза!
***
Много лет спустя, совершенно седой старик, милорд, обладатель всех возможных и порой невозможных титулов, ловкий политик и тонкий дипломат, бесстрашный пират, кавалер и богач, рассказывал своим правнукам об этом дне случившимся в его удивительной жизни. Дети слушали, удивлялись и размышляли о том, что их дед — врун и чудак…
***
Через двое суток забытья удалось понять, что они живы и в плену. Мак Уак встретил свой третий восход солнца с лианами внутри тела. Некоторые тонкие ростки уже засохли и отвалились, но два самых крупных ещё плотно сидели в руке и на бедре…
Дико кричал Тед, увидев, как пятипалая ветка дерева тычет в него банан. Молился Хьюго. Страшно выли аборигены, и молчал Боб…
Только часа через два, проведя перекличку, и, основательно осмотрев себя со всех сторон, люди сделали попытку вырваться из зелёной западни. Лианы, жутковато торчащие из тела командира их маленького отряда, были пересечены ножом. Тут же, два новых извивающихся зелёных уса попытались напасть на Мак Уака, но усилия трёх человек смогли предотвратить попытку, вновь проникнуть в его конечности.
С трудом они пробили зелёную стенку, а когда смогли выбраться из лиственного полога, их накрыл такой раскалённый день, что люди вновь забились внутрь жуткого зелёного храма.
Ветка, на которой расположился отряд, росла примерно в десяти метрах над землёй. Справа от них висела трухлявая деревянная кора-плита, напоминающая гроб; слева где-то метрах в семи, если ползти по ветке в сторону, тянулся сломанный, похожий на гребень-сук, который несмотря на зловещие очертания, заканчивался довольно ровной небольшой поверхностью, за которую можно было уцепиться. Там-то, в тени гигантской ветки временно разместилась колония крупных шакалов, терпеливо ожидавших выхода добычи.
Едва люди высунули головы из-за края ветки, как падальщики заковыляли к ним навстречу. У каждой собаки имелся свой непередаваемый внешний вид, но общая морда стаи словно говорила: «Дорвались!».
Прождав добычу с четверть часа, штук шесть разноцветных шавок, повиливая хвостами, скрылись в сухой траве. Теодор тут же заверил всех, что они скоро вернутся, а Боб, который мигом оценил свои вкусовые качества деликатесного свежего стейка для голодных собак, отполз поближе к гробоподобному наросту коры и улёгся там. Ему начали твердить, что выступ суховат и может обломиться под его тяжестью, и тогда лететь пирату метров десять до земли. Но Боб всех утешил, что он последний трус, но готов пойти на такой риск и полежать повыше, чем смотреть на наглые хари, от которых кровь стынет в жилах.
Шакалы не спешили возвращаться, и Акула приободрился. Воздух после полудня стал медленно остывать. Перед людьми возникла дилемма: переночевать на страшном дереве ещё одну ночь, находясь в относительной безопасности; либо попытаться прорваться к оружию, сиротливо валяющемуся недалеко от корней и, перестреляв часть стаи, освободить себе путь на волю. Последняя перспектива улыбалась больше, ибо никто из даже закаленных детей джунглей не хотел жить на жутком монстре.
Но тут они увидели серо-рыже-чёрную кавалькаду. Это с подмогой возвращались голодные псы. Усевшись вокруг дерева, собаки стали терпеливо ждать. Самые храбрые и наглые из них тявканьем, рычанием и прыжками уговаривали сородичей идти на приступ низко висящей ветки. Теперь уже, спуск казался куда рискованнее, чем подъем. Мысль остаться на дереве исцарапанными обессиленными, но невредимыми уже не пугала.
***
Когда без предупреждения перед озером лиловая листва рассыпалась ковром, словно зазвенели волшебным шелестом тысячи колокольчиков, перед Маасом открылись покои богини. Превращение Мери в гладкую, как статуя, и божественно прекрасную нимфу тихого ручья завершилось. На него смотрела пара её удивленных сияющих звёздами глаз. Спокойным и прекрасным увидел Маас её лицо. Он подошёл к ней, словно жрец, готовящийся совершить последнее воздаяние, негромко вознося мольбы к этой владычице всего сущего.
Мери взволнованно переплела пальцы и вдруг речитативом запела:
На море в шумном прибое находится остров,
Лежащий как раз против солнца.
Его называют там жители «Фэйро».
И самый большой мой корабль,
Что ждёт у главного храма,
Приносит желанье и веру!
Маас вздрогнул, прошелестел порыв ветра, и он, словно увидел долину с ярко-розовыми цветами. Память вечного леса проснулась в нём, и мелорн ответил:
Я — небо, что вечно висит над полями, покрытыми алым.
Ты ветер, который сметает ошибки.
Мы вместе, а значит не ищем напрасно,
мы рядом, и это волшебный напиток!
Потом мужчина и женщина долго смотрели друг на друга в молчании, захваченные необъясним чувством блаженства — ощущением, которое шло через всё их естество, чувство, олицетворяющее у мелорнов душу.
И Мир, прислушавшись к ним, замер! Много тысячелетий минуло, как ушла за край последняя настоящая пара мелорнов.
И когда над островом встало горячее солнце, два существа, слитые воедино, уже знали наверняка, что их нельзя разрубить.
***
Дорога тянулась. После каменистой поверхности постепенно стали появляться островки лесов, зелёными облаками, возвышавшиеся среди моря кустарника на склонах. Как и на родном материке епископа, повсеместно росло тутовое дерево, да тёмные кущи мрачного лавра, где сразу становилось душно и одиноко.
Наконец, его путь подошёл к завершению, и он, увидел Древних, похожих на кедр, или лиственницу, мелорнов. Огромные бугристые стволы мелорнских матрон, с опущенными, как у разлапистых елей, ветвями создавали полутёмное и мрачное царство абсолютного покоя.
Дорога петляла. Далее шли огромные стволы с чешуёй грубой, но не толстой коры медно-золотого цвета. Мужские мелорны. Здесь каждый был личностью, и эти колоссальные деревья не сливались в одно ощущение леса.
Епископ вдыхал полной грудью живительный воздух и с трепетом готовился к встрече. Через час он подъехал к опушке. Его ждали.
— Далёк ли путь?! — услышал он вопрос-приветствие.
— Имеешь ли ты понятие о диафрагме хребтов, разделяющих сушу?
Посланец Великого Ромского Триумвирата поклонился в сторону голосов и начал:
— Ветер донёс нам ваше желание встречи. Мы готовы.
— К чему готовы вы в необъятной первозданности мира? Если мы оказались не готовы, — услышал он. — Наша мелорнская дева сочеталась вечным нерушимым браком с неизвестным нам. Не поставив в известность старших!!!
Епископ не понял, ждут ли от него ответа — такая воцарилась тишина. Поэтому, выждав достаточное для молчания время, сказал:
—Женщина, даже самая умная, всегда останется короткомыслящей!
— Нам не нужны твои выводы, — прозвучал ответ.
— Если Триувират желает видеть на своей службе мелорнских дев, то мы желаем видеть эту пару на своей земле! Создание новой рощи мелорнов в мире нельзя допустить!
***
Едва солнце успело скрыться, как темнота упала на людей глухим и надёжным покрывалом.
Тяжело вздыхавший Хьюго сообщил пространству о превратившихся в дичь охотниках и развлекал свой голодный желудок привлекательным для горящих точек-глаз свистом. Огни радостно отзывались на голос «дичи» потявкиванием и подвыванием. Звери тоже устали ждать. То одна, то другая собака прыгали на низкую ветку и, яростно скаля пасть, пытались привлечь к себе внимание стаи. Становилось ясно, что утра раздосадованные звери ждать не будут.
Немногословные аборигены сбились в кучу. Добраться до ружей не было никакой возможности. Оружие валялось практически под лапами изголодавшихся собак. У людей нашлись три перочинных ножа и одно мачете, так и не выпавшее из рук Мака Уака. Боб обнаружил кремень и кресало. Огг оторвал, от сухого отростка-гроба, кусок коры. Костёр развели из собранного сухостоя прямо на дереве.
Стая, угрожающе ворча, отодвинулась на несколько шагов.
Луна, пробиваясь сквозь мглистую дымку, давала мало света. Чуть больше, но не намного, давал костёр на ветке гигантского дерева. В этом зыбком свете Теодору удалось насчитать более двадцати пар глаз, ярко горящих от голода и нетерпения.
— Я тоже больше терпеть не могу! Зачем?! — отчаянно восклицал самый младший и неопытный Ден. — Пусть смерть, — добавлял он, почти всхлипывая, — Чего ждать? Что изменится? Боб, разве ты боишься смерти?!
Акула поднял руку и с громким хлопком положил её на плечо штурмана.
— Боюсь, и ты это знаешь, — отрезал боцман, — А за нами ещё одиннадцать душ. Или ты хочешь принести их в жертву? Большая цена твоей смерти!
На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только беспокойным собачьим лаем.
Наконец, Боб заговорил:
— Надо попробовать нарубить из сухостоя факелы. Все дикие звери боятся огня.
Люди взбодрились. Пропала отрешённость, которая лежала на иссушенных, измождённых лицах. На дереве сидела уже не добыча, а собирались с мыслями разумные существа! Тяжёлый поход и страшная битва ослабили отряд, но таинственная и необъяснимая помощь, тишина прохладной ночи в сени больших листьев помогли им.
Ден стоял на огромной ветке, и ему казалось, что он уже летит вверх и скоро достигнет небесного свода.
Вдруг все услышали треск, сменившийся стонами. Звук усиливался. Огг показал на далёкие скалы.
— Закричали камни, жара спададает — это время охоты, — спокойно произнёс туземный воин, — Собаки пойдут на приступ.
От звуков, полных такой безнадежности среди голодных шакалов, людям стало не уютно.
Верхушки факелов заалели, и выдох смерти, или вдох свободы, прикоснулись к воспалённым лицам, мелкими песчинками, летящими от горящей коры. Вокруг кричала и выла беснующаяся стая. Люди прыгнули вниз, в самую кучу разгорячённых близкой добычей шакалов. Ден слегка промедлил. Повернув голову, он увидел, как обезумевшая свора отпрянула от огня и, помедлив не больше секунды, пошла на приступ. Люди, выставив перед собой факелы, как пики, встали в кольцо и начали медленно продвигаться к оружию. Шкипер тоже прыгнул.
Мерцая багровыми всполохами, сбившись в плотную кучу, отряд медленно продвигался к ружьям. Лай озверевших животных становился всё более уверенным и грозным, его раскаты громыхали по долине, как гигантские медные колёса. Люди достигли цели. Миг, и послышались щелчки затворов, злая металлическая дробь, насыщенная энергией пороха, понеслась в чёрные лохматые тела, вспыхивая голубоватыми искорками. Вся движущаяся масса стаи откатилась, наполненная воем. Трава задымилась и принялась — аборигены подожгли сухостой.
Всё на мгновение стихло, и Ден открыл глаза. Среди звёзд он увидел силуэт чёрной головы Огга. Абориген сидел над двумя бесчувственными телами растерзанных друзей, слушая трепет жизни в их телах.
Подхватив на руки раненых, отряд развернулся от горящей полосы травы и поспешил к кромке близкого леса, способного обеспечить защиту измученным людям. Зыблющийся туман впереди застилал взоры спотыкавшихся путников, они падали, но поднимались, продолжая борьбу. Наконец, буквально упали в протекавший у кромки леса ручей. Будущее стало казаться им более определённым. Вдали огромным заревом костра полыхало давшее им защиту огромное дерево. Дико выли обожженные шакалы…
Багровое солнце выкатилось из-за горизонта и повисло в пелене тумана.
При утреннем свете они рассмотрели границу леса. Выгнанный из высокой травы водяной оленёнок показал свои рожки. Подкравшись, Гог ударом ножа убил добычу. Люди развели костёр. Это была их первая еда за три дня…
***
Наступило утро…
Маас подал Мери простую кедровую чешуйку, нежно прикоснувшись к её груди. Дева сидела на берегу, любуясь водяными лилиями, и, словно пряталась в свой парусиновый хитон от лучей восходящего светила. Вдали шелестели листья, как призраки прошлой жизни.
Мери смотрела на островитянина.
— Единственная, — серьёзно промолвил незнакомец, и она рассмеялась!
— Почему ты смеёшься? — обиженно и строго сказал Маас.
— Я удивлена: ты ведь принёс мне то, что будущий супруг вручает в день брака, когда снимается покров с мелорнской девы. Но свой дар ты вручил мне во время единственной встречи и прощания.
— Мери, — кто ты?…
— Какая тебе разница, островитянин? Я не из Списка Женщин и не имею права продолжить род!
— Я думаю, что ты величественнее и главнее, чем всё живое окрест, — ответил мелорн, — мне все равно. Я отдал тебе всё, что имею. В этом вся моя жизнь. Я чувствую, что там, за лесом мой дом погиб. Я твой сосуд, на твоих корнях.
Мери восхищенно вздохнула, осторожно взяла крошечную жизнь, погладила и впитала в себя эту странную частичку. Маас заворожённо наблюдал за её бесшумными движениями. В своей странной белой коре, Дева была подобна лунной дорожке на воде ночной реки. Она отрастила тончайшие ветви — волосы, явившись воплощением самой юности, весёлой и резкой. Все это чудесно сочеталось с прагматичной зрелостью женщины, осознающей свою красоту и умеющей преодолевать все трудности жизненного пути. Различие было настолько губительно неотразимо, что Маас застонал. Это была не короткая разлука. Вероятно, он терял её навсегда, ведь дева не останется с мелорном, не имеющим дома. Приняв власть того, кого люди называют Эросом, а мелорны — любовью, он нашёл мгновение и, дотронувшись до Мери, притянул её к себе.
— Я буду обязана уплыть, — коротко сказала она.
— Я не осуждаю и не останавливаю тебя?
— Но мне тоже плохо…
Маас улыбнулся. Она села, касаясь собой его кожи — мягкой и гибкой коричневатой коры. Он же вытянулся и стал целовать Мери в узкую ложбинку между грудей.
***
Наконец, они очнулись. Пришло время вопросов. Теперь Мери смогла получше разглядеть своего избранника.
Дева взглянула на смущенного таким вниманием Мааса. Он чуть побледнел — его маленькие ушки и по-детски смешные щёки с ямочками соединились с белым пятном шеи, могучим стволом сидящим на плавных линиях плеч, закруглявшихся огромными буграми. Дева тепло улыбнулась его робости, поняв, что он моложе её.
Мелорны подходили к опушке леса. Впереди чёрным столбом дымилось место его силы.
Мери ласково прижалась к своему мужчине:
— Но взять тебя с собой я не могу, ты поглотил моих друзей… — печально прошелестела она.
Он молча смотрел на неё. Белая кожа девы, прикрытая мягкой корой, светилась так, как светятся только орхидеи. Мелорны переходили речушку, погружаясь в журчащую прохладу, словно прикасаясь к своим мыслям и чувствам. Он знал, что ему предстоит засохнуть, но шёл вперёд. Она хотела остаться, но могла лишь проводить…
Тревога и негодование проникли в душу Мери. Слишком много смертей. Неисчислимая, невообразимая чаша лет, её нельзя было сравнить с самой Вселенной.
Мелорны не погибают.
Мелорны не могут пасть.
Они лишь увядают,
Не дав любимой упасть…
Мери слышала эту мелодию в журчании воды, в шелесте трав, в шуршании листвы. Она знала всегда: нельзя радовать себя длительным счастьем, ибо всегда после этого следует расплата! Рассыпались замки, пронизанные каскадами и бассейнами с хрустальной водой. Всего этого не будет теперь никогда, ибо после этого только тлен…
Она видела, как на синей глади моря, ходят мёртвые волны, раскачивающие остановленные навсегда корабли.
***
Вдалеке показался ещё один небольшой дымок. Мери отчётливо услышала голоса. Теодор? Да?! Нет! Не может быть!
— О, — услышала она шёпот Мааса, — А зверьки-то спаслись!
***
В резном восьмигранном летнем домике, усыпанном лепестками отцветающей вишни, было сумрачно. Через резные ставни, с наборного каменного столика, обратно в парк убегал лучик лунного света. На мягком садовом диване, устланном подушками примостился Андре. Ночь была светлая и тихая. С востока неторопливо пробиралась по небу лёгкая тень облачков, которые вскоре должны были настигнуть висящий широким серпом спутник планеты. Горничная леди Анны зябко прижималась к голому торсу любовника; её щёки алели от страсти, а каждый вздох чуть обволакивал соседа запахом дорогого хозяйского вина.
Вдруг совсем рядом с кустами роз, скрывающих домик, послышался шорох гравия, и чей-то басовитый голос констатировал: «Пора!». Две фигуры мелькнули мимо шёлковых гардин, скрывавших влюблённую пару и устремились в направлении к усадьбе.
— И кто это у вас тут может быть в такое время? — шепнул Андре. — Мне кажется, что надо сообщить всем домашним и поставить в известность леди Маргарет?
Подружка, резко освободившись от объятий, быстро поднялась, готовая уже громко закричать, но внезапно сообразила, что таким образом она выдаст ещё и себя, пребывающую не в своей кровати, а потому со стуком захлопнула рот. Затем Камилла прижала к нему пальцы, попросив не нарушать тишины, и в испуге осталась сидеть у открытой дверцы беседки. Спутник последовал её примеру.
Однако, в это глухое ночное время, действия двух крадущихся фигур были настолько подозрительны, что бравому посыльному ничего не оставалось, как все-таки принять решение и последовать за неизвестными. Он отправился со словами:
— Не шуми и никуда не уходи, Камилла, мне надо за ними проследить. Вон, допей вино, ты вся дрожишь, а я посмотрю, зачем они здесь.
— Да я ни за что, ни на минутку не хочу быть одна! — возмутилась готовая завизжать девушка. — Ни за что! И вообще, Андре, давай-ка всё делать вместе.
Они потихоньку выскользнули с террасы и пошли крадучись параллельно дорожке, где высокие старые кусты, умопомрачительно пахнущей цветущей сирени, надёжно прятали разведчиков. Чернеющий в ночи дом был уже в тридцати метрах, когда Андре отметил, что в окне одной из центральных комнат, принадлежавших молодой леди, за шёлковыми гардинами вспыхнул свет. Робкий огонёк свечи окрасил тенями помещение. Огромный графский дом выглядел почти не жилым. В его полупустом чреве тихо обитали две опальные леди и с десяток их верных слуг. Ещё несколько секунд, и огонёк почти потух, шёлковое полотно взмахнуло белым полупрозрачным узором, и какая то грузная фигура вывалилась из окна. Второй тёмный силуэт недвижимо стоял у стены…
Именно он аккуратно расправил дорогую гардину и прикрыл створки. Стараясь не шуметь, чужаки ночными призраками пошли по траве, потом спустились в водосток, с вросшим от времени камнем и, наконец, пройдя ещё метров десять, вышли на тропу, рядом с которой среди кустов сирени затаились Андре и Камилла. Как только толстый бандит поравнялся с кустами, Камилла резко схватила за плечо возможного претендента на свою руку, она узнала толстяка. Это был её предыдущий ухажёр — Олаф Маркони, непривлекательный вдовец, мрачный, но считающийся сильно верующим почитателем лона Церкви. Девушка боялась Олафа с первой своей встречи с ним, и даже прирождённое кокетство не стало мешать ей тут же отвергнуть все попытки, предпринятые Маркони в качестве возможного претендента на руку ветреной красотки. Бывший жених и неизвестный, со скрытым во тьме лицом, и быстро скрылись за поворотом дорожки. Где -то вдалеке некоторое время улавливались звуки шелестящего под ногами гравия.
— Ты кого-то знаешь из них? — спросил Андре.
— Это Олаф Маркони. Милый, возможно, он хотел надругаться надо мной. Мне очень жутко, Андре!
— Так, дорогая, Камилла, дело-то нехорошее. И не думаю я, что так прямо за тобой и пришли. Олаф — торговец, верит истово, с чего бы он сюда пришёл ночью? Иди быстро, буди старшую леди, всё ей передай подробно, а я попробую нагнать их и проследить куда они сейчас пошли. Камилла была кокетлива, и прикидываясь испуганной дурочкой, но никогда не была излишне сильно труслива. Она быстро поцеловала любовника и поспешила к главному входу. А Андре, жалея потерянного на разговоры времени, устремился за скрывшимися несколько минут назад ночными посетителями.
Скользкий от росы, мрамор широких ступеней заскрипел под маленькой кожаной туфелькой. Быстро поднявшись горничная заметила движение. Кто-то шагал ей навстречу. Девушка сжалась от нахлынувшего ужаса и не сразу сумела поднять глаза. Негр Джон, близоруко щурясь, стоял почти рядом с ней, держа охотничье ружьё. Она выдохнула и, взяв себя в руки, строго и громко произнесла:
— Вы всё проспали, Джон, в доме были чужаки! Я вас бужу-бужу, а вы не подаёте даже признаков жизни! Здесь были воры! Слышите, во-ры!
— Да я никогда не сплю, Камилла! У меня ни минуты покоя по ночам! Я всё время бодрствую, обходя усадьбу-то, а это не маленькие расстояния! Приснилась вам сказка! Спать идите! Вот пожалуюсь хозяйке-то, кто на самом деле бродит ночами! Мне нельзя не доверять! Когда я вёз бедную больную леди Анну, у меня было гораздо больше заботы. И, догадайтесь-ка, что мне скажет лорд Грейсток, когда вернётся? Он сообщит всем: «Ты, Джон, всегда умеешь сделать всё так хорошо, что и я бы не смог! С тобой всегда спокойно. Если на посту Джон Смит, то все всегда в безопасности!».
Старый слуга ещё долго вёл эту неторопливую речь, обратившись к резной деревянной панели в коридоре. Девушка же, пробежав анфиладу комнат, забарабанила в дверь покоев леди Маргарет.
По тёмным коридорам, они опрометью поспешили в половину леди Анны. Собирался рассвет. Было четыре часа утра. Синяя рябь прорезала горизонт, и вот-вот должно было показаться солнце. В доме было очень тихо, хотя из спальни младшей хозяйки пробивался лучик горящей свечи. Неплотно закрытая дверь бесшумно отворилась. Там, на ковре, рядом с кроватью, лежала молодая графиня Грейсток. Её голова была залита кровью. Леди была мертва.
***
На третий день, маленький отряд, без происшествий и потерь, достиг берега моря. Перед Станиславом, чуть склонив головы в свете сияющего утра, стояли счастливые юноша и девушка, редкостной чистой красоты. Две волшебные статуи. Два мелорна.
На следующий день шумно и радостно, совсем не по законам старой расы, люди и мелорны провожали друг друга. Уплывали лодки аборигенов. Они везли весть о победе над чудовищем. Уходил домой галеон.
Море на закате дня встречало путешественников лёгким бризом.
Но уже ближе к полуночи ветер резко усилился. Поднялась зыбкая боковая рябь, вот-вот грозившая перейти в шторм. Корабль поспешил выйти в открытое море. Там, где люди оставили остров, появились чёрные тучи, и кроваво-красная горизонтальная черта подсветила быстро чернеющий горизонт. С островом что-то случилось. Всю ночь там то разгоралось, то затухало багровое пламя. Ветер резко усилился, начался шторм. Вдали слышался гул и какое-то подземное рычание.
Внезапно, моряки услышали страшный грохот, на миг оглушивший всех. Через несколько минут до них долетел шквал, который подхватил корабль, как щепку, и, подняв на гребень, понёс над волнами, а потом бросил в море, собираясь навсегда покончить с беглецами. Над островом поднимался огромный ало-пепельный гриб, который захватил полнеба и стремительно приближался к бегущему прочь кораблю. Люди увидели, как пронзают море огромные раскалённые валуны, способные погубить их с одного удара. А затем, затмив пространство чёрной ревущей водой, на «Морской Мозгоед» накатилась волна. Через бесконечные минуты ожидания тяжёлый галеон смог взобраться на эту жуткую кручу, чтобы пробалансировав несколько секунд на гребне, стоя на излом корпуса, устремиться вниз, скользя в бесконечную чёрную бездну провала.
Следом за первым прошли ещё две водяных вала. В каждом из них мелорны рассмотрели лицо, шептавшее только одно слово: «Нет!». Острова больше не существовало.
Преодолевая волны, могучий галеон, направляемый двумя мелорнами, шёл вперёд. К утру на всех снастях висели гирлянды жирного серого пепла. Вокруг бушевал шторм. Бхенин и боги Эдо попытались отомстить беглецам. Но они уже были бессильны. Над морем вставало солнце!