Промышленников мы перетаскали по одному в их жилой модуль, зафиксировали на кроватях, ввели им анатоксин и оставили мирно спать и выздоравливать.
– Я уверен, что синдикат окажется ни при чем, – сказал я задумчиво, оглядывая картину маслом. Девять сопящих тел, привязанных к койкам, навевали немного странное ощущение: я чувствовал себя рабовладельцем-угнетателем. Что поделать, не привык я с людьми так обращаться, обычно с ними можно договариваться словами через рот, а не вот таким насильственным образом. – Скорее всего, окажется, что они на Алана непосредственно работали. И что нам с этим зоопарком делать?
– Так и будет. А нам-то они зачем? – удивился Берц. – Дождемся Тони с его молодцами и «Авангард» и им отдадим.
– Твоя правда, – вздохнул я. По-хорошему, надо было бы сходить к шахте, но пока вокруг купола прыгала стая суккуб, затея эта представлялась скорее самоубийственной миссией, чем реальной необходимостью.
Полиция и десантура прилетели чертометом – если нам понадобилось для прилета на экватор около восьми часов, то спецслужбы справились за пять. Мы едва успели привести в относительно нормальное состояние Сержа и Уилла, и я лично проследил, чтобы веснушчатый псевдоученый, которого я вырубил первым, получил свою порцию внимания. Яда ему не досталось, так что очнулся он вместе с моими ребятами, и его так же, как и остальных, после парализанта потребовалось напоить. К тому же я чувствовал вину за порезы на руках, хотя и понимал, что иначе было никак не обойтись, поэтому проверил раны, еще раз обеззаразил и перебинтовал. К счастью, ему хватило ума промолчать, хотя он морщился и шипел сквозь зубы.
На площадку приземлились две группы флаеров, резко контрастирующих друг с другом: из сверкающих яркой сине-красной окраской и эмблемами колониальной полиции посыпались знакомые лица во главе с Тони, их непосредственным начальством. Он козырнул и споро раздал указания осмотреть территорию. А вот из матово-черных машин без опознавательных знаков мягко спрыгнул на землю с десяток астродесантников, лица и фигуры которых скрадывала броня-хамелеон. Возглавлял их руководитель колонии – полковник, с ним мы обменялись рукопожатием, и я отрапортовал о положении дел.
Тони тоже выслушал и присвистнул, заглянув мне за спину в жилой модуль апостольцев.
– Чез, я и не подозревал, что ты такой кровожадный. Как тебе в голову вообще могло прийти шантажировать этого, как ты говоришь, его зовут?
– Алан. Да как, жить захочешь, не так раскорячишься. К тому же я думал, что сработает, – развел я руками. – А оно взяло и не сработало.
– Наивный ты человек, – покачал головой начальник полиции, – как был, так и остался. Таким обычно плевать на подчиненных, это же расходник, ресурс.
– Вот и он так сказал, – скорбно покачал головой я, внимательно и серьезно посмотрев на полицейского. – Это ж уму непостижимо. Так нельзя с людьми обращаться.
– Я согласен, конечно, но можешь глазки не строить, докладную все равно писать придется, – по-своему интерпретировал мой взгляд Тони.
– Да напишу я, напишу, – отмахнулся я. – Пойдем лучше посмотрим, что аналитики нарыли.
И мы втроем – цвет и опора Шестой колонии – пошли узнавать размер едва не случившейся катастрофы и интересоваться, как у близнецов с учеными обстоят успехи в перепрограммировании проходчиков.
Рыжие нависли над аппаратурой, надвинув на глаза (Ан – на правый, а Чингиз – на левый) локальные визоры. Перед ними развернулась уже знакомая вероятностная голограмма, но значки на ней были другими, и я дал себе мысленный зарок с их условными обозначениями на всякий пожарный случай разобраться. А то мало ли, вот так уведут их у нас из-под носа, держа под прицелом, и будем потом локти кусать. Я сделал условную зарубку в памяти подбить близнецов сделать обзорный курс для моих бойцов по основам аналитики и покосился на Тайвина.
Штатный гений стоял с откровенно хищным видом за спинами аналитиков и на появление главенствующего состава отреагировал быстрее всех. Не отрывая взгляда от голограммы, он коротко бросил:
– На проходчиках программная защита. Работают два из трех, выработка руды на уровне пары процентов. Честер! – ученый соизволил обернуться, коротко кивнул прибывшим, и продолжил: – Это невероятная находка. Считайте, мы с вами – русские первооткрыватели, которые нашли золото на Аляске до ее продажи Штатам. Этому руднику цены нет.
– Если не остановить выработку жилы, мы с вами будем почивать у разбитого корыта, пока кто-то радуется намытым самородкам, – резонно парировал я. – Как исторически в итоге и сложилось. Может, на планете такой рудник вообще один.
Близнецы, активно копавшиеся в недрах электронной начинки аппаратуры по дистанционному управлению проходчиками, нервно вздрогнули и стали шевелиться еще более активно.
Мы застыли за их спинами безмолвными статуями, изображая дисциплинированные столбы, чтобы не мешаться чародеям клавиатуры и кодов. Я, как частенько делал в сложные моменты, схватился за любимый брелок. Полковник, скосив на него глаза, чуть качнул головой. Да-да, это был именно его подарок и, несмотря на определенные разногласия между мной и военным, стал очередной моей памятной вещицей, с которой я буду носиться еще по крайней мере несколько лет точно.
Постепенно близнецы подключали все больше возможностей отследить умную аппаратуру – включилась трансляция с дронов связи, и стало заметно, как буры активно вгрызаются в толщу камня, а через верх машин летит фонтан отработанной породы, забрасывая все вокруг пустой рудой и шлаками. Я неодобрительно засопел, и на меня шикнули – всем было интересно, чем закончится противостояние аналитиков и горных проходчиков. Напряжение медленно росло, в собравшихся я практически ощущал готовность взорваться, не хватало только маленькой искры победы или поражения для общей вольтовой дуги эмоций.
И тут Ан откинулся в кресле с чрезвычайно довольным видом. Чингиз, зависнув над голограммой клавиатуры демонстративно приподнял палец над кнопкой ввода и обернулся. Полковник кивнул, а я ухмыльнулся – позеры! Кнопка клацнула, и шахтные проходчики намертво встали. Мы разразились аплодисментами, а близнецы картинно раскланялись.
– Что, теперь мой выход? – поинтересовался я, и теперь взгляды присутствующих перекрестились уже на мне. Я чуть поежился и уточнил: – Самую черную полосу, образно говоря, мы уже доблестно преодолели, «Апостолу» пора и честь знать. Тони, ты же разберешься с молодцами, да? Передай там сведения куда следует.
Куда точно следует передавать информацию о настолько глобальном правонарушении, я представлял себе только в общих чертах, поэтому не удивился, когда полковник перехватил инициативу.
– Это уже наша юрисдикция. Честер, заканчивайте и передавайте дело мне.
– Властью, данной мне вами и Корпусом первопроходцев, – с плохо скрываемым пафосом начал я, но меня прервали.
– Честер, давайте без ваших обычных штук, – попросил полковник.
Я пожал плечами – без, так без. Может, я так хотел напряжение снять. Посерьезнев, я вышел на улицу и сложил пальцы двойным крестом: дроны связи, обретшие свои возможности обратно, подлетели поближе, известив о начале трансляции.
– Экваториальный участок, координаты по смарту, полный малый экспедиционный состав, руководитель Честер Уайз, заказчик – синдикат «Апостол». В связи с нарушением Кодекса первопроходцев, параграфы один, три, пятнадцать, восемнадцать, Экологического кодекса охраны ресурсов и биоразнообразия экзопланет, межмирового законодательства в особо опасных масштабах и положений Конвенции межпланетарного промышленно-гуманитарного права промышленный синдикат «Апостол» лишается права разработок, торговли и пребывания в пределах Шестой колонии и ее суборбитального пространства. Сотрудники синдиката имеют право покинуть колонию в течение стандартных общегалактичекских суток с момента выхода запрета. Право вето использовано руководителем оперативного отдела Корпуса первопроходцев, заверено руководителями колониальной полиции и Шестой колонии. Личность удостоверяю.
Дрон подлетел еще ближе, просветил мне сетчатку и мигнул зелёным – право вето было активировано, и теперь у Алана, да и у всех апостольцев были ровно сутки, чтобы убраться куда подальше. А у полиции с военными – те же сутки, чтобы не дать им этого сделать и разобраться с диверсией. Но это точно уже не моя работа.
Выдохнув, я достал смарт, набрал знакомый номер, и через пару мгновений передо мной появилась Макс.
– Привет, Липучка! Хочешь, хохму расскажу?
Макс чуть нахмурилась и переспросила:
– Ты уверен, что именно хохму? У нас вообще-то на ушах все стоят. Полиция к вам улетела, «Авангард» все бросил, будто их черти за пятки покусали, с вами связаться не могли толком, ребята волнуются. А у тебя хохма, подумать только! – Макс, распаляя сама себя, говорила все более и более громко и обвиняюще. Был за ней такой грешок – сначала вспылить, потом подумать.
– Поскольку все живы и даже относительно здоровы, то я не буду плакать, драматизировать и воспринимать ситуацию как трагическую. Не приучен, знаешь ли, – суховато ответил я и добавил: – И вообще, кто тут начальство? Это я на тебя орать должен.
Макс осеклась и обиженно буркнула:
– Ты начальство. Но это не мешает мне… нам всем за тебя волноваться! Рассказывай уже.
Я коротко, но в красках очертил ей события прошедших – подумать только, всего-навсего суток!
– Что?! – взорвалась она. – Да как ты вообще можешь так спокойно говорить о том, что вас чуть не угробили! Тебя могла суккуба убить, ты понимаешь? А если бы кто-то из ребят пострадал? Ты Алана отпустил, это как расценивать?
– Не кричи. Куда он денется с подводной лодки? – спокойно переспросил я. – Все полеты отслеживаются, флаер в космос выйти не может, мимо космопорта промышленник не пробежит, а пока он туда долетел, все уже в курсе должны были быть.
– Мне все равно! – продолжала бушевать Макс. – Твои выходки… Это безответственно, глупо и безрассудно!
Я вгляделся в голограмму – за спиной Макс происходили какие-то невнятные шевеления. Похоже, защитный купол ее экспедиционного лагеря намеревалась прорвать маленькая двутелка, а где детеныш, там и родители. Какая ирония, Макс всего-навсего опять забыла перед разбивкой лагеря просмотреть пути миграции этих безобидных, но массивных созданий, а глупый тут, оказывается, я. Стадо двутелок может запросто уничтожить труды геологов, и нас за это точно по голове не погладят.
– Кто бы говорил о безответственности, – покачал головой я. – Ты сейчас на какой широте, и какой сейчас месяц?
– Какая разница? Середина сентября… ой.
– Вот тебе и ой, – резюмировал я. – И это ты на меня кричишь. А должно быть наоборот. Срочно сверяй карту миграционных маршрутов и сворачивай лагерь, пока основное стадо вас не потоптало. День-два у вас есть, чтобы в сторону переместиться. Давай, вперед.
Макс отключилась, не преминув на меня фыркнуть напоследок, а я тихонечко вздохнул. Конечно, она права, я безответственный, безрассудный и еще куча всяких «без», как меня земля только носит. Но с фактами не поспоришь: никто не погиб, выработка лютеция остановлена, и даже ученых удалось спасти и отбить, и мы в сухом остатке отделались всего лишь упущением главного гада. Вроде не так уж и плохо.
***
Прошло два месяца, относительно спокойных и наполненных привычной суматошностью. Рудник на экваторе активно осваивали с соблюдением всех норм и правил, за что нам Димыч с его научным руководителем по случаю, как они выразились, «потрясающей находки», приволокли ящик коллекционного виски прямиком с острова Скай. Еще бы! У них в руках оказалась не только разведанная точка ценнейшего среди шести колоний и матушки-Земли ресурса, но и схема по его быстрой переработке и очистке, извлеченная из недр электронной начинки шахтных проходчиков. Мы, разумеется, трепетно поделили ценный напиток с Тайвином и его научным отделом, а близнецам торжественно вручили отдельную бутылку. Ибо заслужили, как никто другой.
Полковник как руководитель поселения в который раз высказал нам при прессе очередную благодарность от лица колонии и колонистов за «слаженную командную работу» и «проявленный героизм». Мы на церемонии награждения с Берцем, Уиллом и интровертами понимающе переглянулись, вспомнив свистопляску с промышленниками и суккубой, но гомерически хихикать над самими собой в голокамеры было неприлично, и мы сдержались. Постепенно история о диверсии становилась просто очередной байкой для молодежи, что нас совершенно устраивало. Только Макс последний месяц ходила какая-то смурная и недовольная – и я ее периодически подкалывал, что лавры нам достались. Она мрачно огрызалась и угрожала в следующий раз сама все сделать «как надо». Я все собирался устроить ей допрос на предмет стабильно поганого настроения и его причин, но как-то руки не доходили.
А вот с «Апостолом» история вышла очень мутная и неприятная. Непонятно как это произошло, но Макс оказалась права – Алан умудрился с планеты улизнуть. Насколько я понял из разговора с Тони, у него флаер оказался последней модели, способный выйти на орбиту, а там его кто-то ждал. Синдикат, разумеется, открестился от своего экономиста, представив все отчетные документы, как, когда и сколько их специалист «украл» средств, и долго картинно сокрушались по этому поводу. Цифры я мельком пролистал, и у меня закралось некоторое подозрение, что Алан сам их и писал из глубокого подполья. Но подозрение к делу не пришьешь, а остальные оказались всего лишь наемниками, правда, с весьма специфичными умениями. Чего стоил один погибающий актерский талант в лице геофизика! Он и правда имел научное звание, но и наемной работы разного характера, как выяснилось, не гнушался.
Я недоумевал, но сказать или сделать тут было нечего: «Апостол» и Алан – его прикладная персонификация – обвели вокруг креационизма и пальца и военных, и колониальную полицию. Те бесились, но нарыть ничего не смогли, и дело ушло в такую засекреченную контору при Межмировом правительстве, что даже Тони возводил взор к небу и невразумительно мычал. Какие-то небожители, не иначе.
Тайвин плотно зарылся в научную работу, и я его почти не видел – вспоминая гериона, странную субстанцию и мгновенно собравшуюся нанитовую перчатку, я старался лишний раз его не тревожить. Для него и его отдела в порядке вещей было несколько месяцев подряд носиться с какими-то расчетами, а потом предъявлять нам нечто такое, от чего можно было просто садиться на стульчик и полчаса кряду пребывать в немом изумлении. Уж лучше пусть они напряженно работают, чем свою шарманку про реагенты и титрование заводят, – даже я умудрился выучить, а я по химии профан похлеще, чем по физике или геологии. А вот Эйнару и его тетушке с дихлофосом я выбил-таки разрешение на экспериментальную теплицу – тут и ботаники интерес проявили, и тетушке было куда энтузиазм приложить, и генетики-селекционеры надеялись, что местное подобие злаковых можно окультурить. Все были довольны, жизнь кипела под бледно-голубым небом с потрясающими ало-фиолетовыми закатами и рассветами, и даже приближающийся к нашим средним широтам сезон дождей воспринимался как нечто неизбежно-необходимое.
Словом, все шло своим чередом, пока в один прекрасный момент меня не пригласил на внеочередную планерку шеф. Теряясь в догадках, что такого интересного нам предложат на этот раз, я по дороге в его кабинет наткнулся на в кои-то веки сияющую улыбкой Макс.
– О, я смотрю, тебя отпустило! – осторожно отметил я.
Макс, довольная и умиротворенная, пояснила:
– Гайка к нам напросилась. Я ей давно предлагала, но она все отнекивалась.
– Э-э-э… кто?
– А, да, я же тебе не рассказывала. Гайяна. Мы с ней подруги еще с детства, вместе на танцы ходили, потом я на военку пошла, как отец велел, а она в науку. Она в «Авангарде» работает.
– Танцы? Ты танцевать умеешь? Потом расскажешь, мне интересно. Военные… ученая… что-то такое припоминаю. Она приложение с аварийными маячками разработала?
Макс кивнула.
– А что твоя Гайка будет делать у нас? – я склонил голову набок, демонстрируя крайнюю степень любопытства. Весть о приходе в наш Корпус некой молодой леди меня не то чтобы не обрадовала, новые лица – всегда хорошо, но интуиция говорила мне, что здесь имеются подводные камни. Вот точно имеются.
– То же, что и обычно, – Макс посмотрела на меня испытующим взглядом, чуть прищурившись. – Мужиков клеить, замуж выходить. У нас же тут цветник, все как на подбор. Шучу. Наукой она будет заниматься, Чез. Она карьеристка жуткая и Тайвину давно мечтает нос утереть.
– Вот как, – понимающе кивнул я. – Это неплохо, Тайвину давно пора свежей крови добавить, а то мы постоянно новичков обучаем, а у него я новых кадров, почитай, уж года три не видел, то есть с самого начала.
Макс согласно кивнула, и я пошел узнавать про таинственную Гайку. Зайдя к шефу, я сразу столкнулся нос к носу с назревающей ссорой: ученый, оперевшись на край стола, нависал над полковником, жестко реагируя на свежие новости.
– Вы подвергаете сомнению мою компетентность? – сдержанно спросил ученый очень, очень холодным тоном. Несмотря на довольно жаркий день, я почувствовал холодок, бегущий по позвоночнику. Эти интонации штатного гения я знал: в моменты, когда ему казалось, будто его полезность и знания не учтены в полной мере, он становился максимально спокойным и вежливым. Это означало только одно – крайнюю степень яростного хладнокровия, потревожить которую означало навлечь на себя всю мощь его едкого интеллекта и перейти в разряд кровных врагов на ближайшие несколько разговоров.
– Нет. Я хочу отправить к вам одну из подающих надежды научных сотрудниц для обмена опытом, – парировал полковник. Тайвин стушевался, в растерянности снял очки и принялся их протирать полой халата.
Я подошел к нему и постарался приободрить:
– Тайвин, разве плохо, что вы возьмете к себе в отдел перспективного нового человека?
Гений скривился так, что мне стало немножко страшно за него, и ответил:
– Она не человек. Она женщина! Женщина и наука, что может быть страшнее!
Я вспомнил, что никогда не видел у него в лаборантах ни одну девушку, и пораженно спросил:
– Вы шовинист?
Тайвин покосился на меня, глубоко вдохнул, выдохнул и сказал:
– Честер, прежде чем употреблять какой-то термин, вам стоило бы детальнее ознакомиться с его дефиницией. Шовинизм – это проповедь превосходства конкретной нации, обосновывающая право на дискриминацию и угнетение других наций. А то, что вы имели в виду, называется мизогиния. И нет, вы зря меня причисляете к стану женоненавистников. Девушки могут быть чрезвычайно талантливы, и Максимиллиана – прекрасный тому пример. Но я не знал, не знаю и, пожалуй, не хочу ничего знать о взаимоотношениях прекрасного пола с наукой. И не надо приводить мне в пример Склодовскую-Кюри, Ковалевскую или Ли Чу Янь! Это скорее исключение, подтверждающее правило.
Я обескураженно кивнул. В самом-то деле, чего я лезу, раз такой –умный, пусть сам и разбирается.
На следующий день в научном отделе я заметил прекрасное видение, обрамленное каштановыми кудряшками, к которому аки пчелы к цветку липли лаборанты, и только головой покачал. Попал ты, очкастый, вот как есть попал.