На рассвете шестого июня наконец-то улетели родители и брат Инги.
В качестве подарков Платон загрузил часть трюма транспортника мороженой рыбой, копчёными курами и бочонками прошлогодним мёдом. Перед отлётом Яков Иванович ещё раз проинструктировал Эмму по уходу за индоутками — и спокойно вошёл в шлюз.
Гости, живущие так долго и указывающие всем, что и как правильно делать, утомляют — и Нина облегчённо вздохнула, когда транспортник поднялся в небо и направился в сторону космопорта.
***
В десять утра шестого июня из Звёздного вернулись студенты театрального училища и их преподаватели. Половина радовалась возможности так внезапно получить роль в настоящем кинофильме – другие были расстроены, что для них роли не нашлось и что сценарий снова был изменён. Нина, видевшая процесс съёмки фильма только по коротким видеозаписям, искренне не понимала, что их так не устраивает – ведь их туда привезли бесплатно, разместили в удобных комнатах, кормили-одевали-гримировали-показывали город и море тоже за счёт администрации города Звёздный и колхоза «Заря»… — всё бесплатно, только творите! Но почему-то нашлись те, кому это не понравилось.
К полудню прилетели из Звёздного Дробот и Дар – вот они оба были счастливы! Оба не имели настоящего актёрского образования (кроме видеокурсов от ОЗК), оба жили в деревне и оба никогда не были в настоящем театре (кроме театра в Янтарном, куда Дробот летал с классом на детский спектакль лет в двенадцать или в тринадцать) – и оба получили роли, хоть и второстепенные, но всё же роли в настоящем фильме! Оба друга приняли приглашение Нины пообедать и после этого полетели в свою деревню.
В половине третьего прилетели Светлана, Златко и Бернард, уставшие, немного замёрзшие – но совершенно счастливые. Светлана смогла активно поучаствовать в съёмке фильма, Златко изрисовал весь планшет несколько раз – и несколько раз скидывал рисунки на срочно купленный для него жёсткий диск, а Бернард смог вволю поголографировать всё подряд. И потому сразу после прилёта они скинули всё отснятое на Пушка и по сети отправили папку на искин в офисе ОЗК, оставив Нине копию, чтобы она смогла посмотреть, что они натворили.
В половине шестого вернулись все киборги, улетавшие в Звёздный в качестве съёмочной группы. Вместе с ними прилетела и Олеся, не пожелавшая расставаться с любимым. Руслан выглядел бледным и сильно похудевшим – как оказалось, для полного вживания в роль ему запретили есть, пока не закончатся съёмки с ним, так как его персонаж был по роли истощён и избит. За тем, чтобы его не повредили, следили местный медик и Светлана, добившаяся статуса первого режиссёра, так как изначально пьеса была придумана и поставлена ею – но Руслан добросовестно выполнял указания не только их, но и второго режиссёра с операторами насчёт похудения. И только при полёте обратно он позволил себе две банки кормосмеси, которую получали неразумные DEX’ы охраны.
В семь часов вечера в банкетном зале столовой Платон дал для всей съёмочной группы торжественный ужин. К началу его прилетели из города Карина, Леон и Эва. Первым делом Платон поблагодарил Руслана, согласившегося сыграть такую сложную роль и не побоявшегося быстро похудеть почти на пятнадцать килограмм для достоверности, потом сказал благодарственные слова Светлане за то, что она разрешила снимать фильм по её пьесе и допустить изменения в тексте, студентов и их преподавателей — за то, что нашли возможность прилететь… — он для всех нашел доброе слово, и даже высказал благодарность Нине за то, что она смогла сдержаться и не прилетела в Звёздный со своими советами.
Остин и Берёза хотели улететь сразу после поздравлений, но Платон уговорил их остаться на ужин и до завтрашнего полудня, так как Руслану надо выспаться и хоть немного набрать вес. К тому же чуть позже на этом же банкете он собирался чествовать и их, так как Остин добровольно согласился помочь Руслану в уходе за лошадьми, а Берёза готовила пирожные в таком количестве, чтобы хватило всем.
Потом слово взял руководитель труппы:
— Мы летели сюда только посмотреть, ведь Олеся нам так много рассказывала о вашем колхозе и о будущем строящегося города. О том, что будет театр, в котором будут играть киборги наравне с людьми… о планах на конный театр…
Он говорил долго, с цифрами на планшете, так, как привык выступать на собраниях, и его внимательно слушали — причём он старался говорить так, чтобы никого не обидеть, так как уже не различал, кто в зале люди, а кто — киборги.
Столики были заставлены блюдами, крынками и мисками с жареной и печёной рыбой, кашами, салатами, пирогами, мисочками с вареньями и мёдом, но поскольку никто не прикасался к еде, пока он говорил, волхву пришлось его остановить:
— Всё это хорошо, но ребятам надо поесть как следует, все устали и хотят отдохнуть. Насколько я понимаю, сделана только половина работы, и сейчас вам предстоит монтаж и озвучание фильма. Всё это возможно сделать здесь, на оборудовании студии «Белый парус». Или в студиях голоканала в Янтарном… представитель голоканала здесь, и он совсем не против, чтобы премьера фильма состоялась на его канале.
— Мы тоже заинтересованы в результате, — поддержала его Карина, — киборги на монтаже фильма могут работать почти круглосуточно. Но я за то, чтобы премьера состоялась у нас, в здании «Надежда», где находится офис местного отделения ОЗК…
— А я за то, чтобы провести премьеру здесь! – высказалась Нина, — ведь и главный актёр-киборг живёт здесь, и остальные киборги тоже!
Начавшийся спор остановила Светлана:
— Предлагаю тройную премьеру: здесь, в ОЗК и на голоканале. Причём одновременно. А на следующий день разместить фильм на сайте ОЗК. Сколько времени нужно на монтаж и сведение всех эпизодов фильма с озвучкой? Неделю или две? Тем, кто не будет занят на этой работе, предлагаю сейчас полететь с нами в город и познакомиться с деятельностью нашего офиса ОЗК. Гостевые комнаты у нас есть, разместим всех желающих. Кто с нами сейчас летит в город, а кто – утром? Сейчас можем взять двоих в наш флайер и двое поместятся в флайер Карины Ашотовны…
Студенты переглянулись – и четверо согласившихся лететь вышли из-за стола, сходили в общежитие за вещами и через четверть часа два флайера поднялись в небо и улетели.
Тем временем принесли чай и пирожные, а после чаепития гостям был показан мультфильм «Репка», созданный в студии «Белый парус». После просмотра мультфильма все пошли отдыхать – и уже в половине десятого Нина была в своей спальне.
***
Седьмого июня в шесть утра в Янтарный улетел Платон, сопровождаемый Самсоном, и остальные студенты-заочники, в семь часов в город улетели остальные студенты и их преподаватели на арендованном в заповеднике флайеробусе, а студийцы под руководством Ларисы занялись монтажом и озвучанием фильма.
В десять часов коляску к крыльцу подал Руслан – и обрадованная этим Нина окончательно успокоилась. Температура воздуха поднялась до плюс двадцати двух и появились первые мошки, светило солнце, Руслан, переставший худеть, радостно рассказывал о своей роли… всё было, как всегда, привычно и правильно. Капучино, приготовленный Маем, был дивно вкусен, пирожные были чудесны, в саду Ратко открывал купол и радовался прижившимся саженцам – домой Нина вернулась совершенно счастливой.
Перед полуднем Остин и Берёза собрались лететь в конезавод. Нина знала, что они хотят лететь в этот день, но не думала, что они соберутся так рано – и потому, когда радостная irien’ка позвонила ей, чтобы попросить флайер, Нина удивлённо спросила девушку:
— А кто вместо тебя останется кондитером?
— Гелиос… ну, то есть, Гамма. Он разумен и уже сам придумал себе имя. Это разрешено… и я могу сменить его нашивку с именем на форме.
— Берёза, пока он сам в этом не признается, то есть, в том, что он разумен, он будет иметь или номер или букву латинского алфавита. Все эти трое Irien’ов более совершенны, чем ты или любой другой Irien из здесь живущих. Но это не значит, что им будут просто так даны имена, без сканирования и признания их разумными.
— Он боится тестирования, — призналась Берёза, — он… и те двое тоже… знали, что будут сотрудники ОЗК, у них более совершенные встроенные модемы, чем у нас… и при открытии инкубатора прошла автоматическая регистрация в ОЗК и всем был дан доступ к архиву ОЗК. И скорость принятия информации у них быстрее тоже. Но… при их тестировании никого из ОЗК не наблюдалось, и они решили…
— Они решили, что не нужны ОЗК. А потом их привезли сюда… и они до сих пор думают, что им станут ломать кости, если их разумность откроется? Попрошу Платона поговорить с ними… они лучше смогут найти общий язык. Кстати, а на чём вы собрались лететь? — Нина взглянула на удивленную Берёзу и пояснила: — У Остина своего транспорта нет, он прилетел вместе с Юрием Сергеевичем на его флайере. Свой флайер я дать вам не могу, на нём Платон улетел в Янтарный на сессию. Он возвращается на ночь, и поэтому это не выход. С ним Аглая и Динара, а Пламен и Влад летают на скутерах, теперь лето, не замёрзнут. Единственное, что могу предложить – кобайк Хельги… но это его кобайк, он нашёл его в озере, и вам надо спросить его согласия.
Нина взглянула на сияющего «рыцаря», который уже был на связи с Остином и объяснял, что кобайк не на ходу и его надо заправить и смазать – и Остин понимал, что это отговорки и нежелание Хельги давать свою вещь тому, кто так некачественно возил в коляске его маму. Нина молчание парней поняла по-своему:
— Я думаю, Хельги разрешит взять его кобайк… Остин, не обижайся на меня, пожалуйста, просто Руслан более привычен к упряжным лошадям, а тебе управлять коляской в новинку. К тому же мне очень хотелось посмотреть на съёмку фильма и улететь в Звёздный было нельзя… обидно было, но не на тебя. Ты молчал, и я не знала, как с тобой поговорить и не обидеть. И… Берёза, кто из твоих братьев будет сопровождать тебя? У нас так принято, что девушек сопровождают братья… чем больше сопровождающих, тем выше статус девушки. Оставайтесь на обед, потом Остин подготовит кобайк, а я попрошу Змея найти Берёзе DEX’а в статусе брата… и через час полетите.
Остин и Берёза радостно согласились – и Остин пошёл в гараж осматривать кобайк, а Берёза передала запись разговора Змею, который тут же попросил Волчка слетать с ней. Хельги, узнав, что на его кобайке полетит ещё и Волчок, связался с ним и скинул несколько файлов с инструкциями по уходу за техникой.
Когда в два часа пополудни Остин, Волчок и Берёза улетели, Нина решила слетать в город за подарками для Сребренки и её няни — ведь девочке через день будет четыре года!
Но оставить острова без присмотра нельзя! — и она пошла к волхву попросить присмотреть за домом и парком.
— А на чём ты лететь собралась? — рассмеялся старик, — твой флайер занят Платоном, а на кобайке улетели ребята на конезавод. День рождения — дело хорошее… но он будет послезавтра. Вот завтра с утра и слетаешь… а завтра день долгий…
— Лететь не на чем. Тут ты прав. Пора делать стоянку для общественного транспорта… чтобы рейсовый флайеробус к нам летал хоть раз в неделю.
— Ладно, будем думать, что ты меня уговорила. Можешь взять мой флайер, он, конечно, двухместный… но и ты только с Хельги. Зато багажник у него вместительный, много глины влезет… ты ведь отвезёшь Раджу глину? Иди, собирайся, я попрошу Моржа загрузить ещё и рыбы ребятам. Полетишь часов в восемь утра… и к ночи вернёшься.
— Вот спасибо! Я быстро соберусь! – и радостная пошла обратно в дом.
***
Восьмое июня началось с лёгкого заморозка, который к восьми утра полностью растаял. Флайер волхва был ненамного моложе его самого и летел медленнее, чем её собственный, к тому же по пути она зашла к Вите, которая после отъезда на сессию Влада осталась одна на Домашнем острове — и потому в город Нина попала только к половине одиннадцатого.
В доме обнаружились гости: Мира, у которой заканчивалась сессия, успела пригласить Беляну отметить окончание первого курса, а Беляна явилась в сопровождении Дробота и Дара. Плюсом к этому были две подружки Миры с её курса — и Нина мимоходом про себя удивилась, когда это она успела разрешить Раджу впускать в дом и их.
Нина поздоровалась и девушки вывалили на неё столько новостей, что она остановила их:
— Не все сразу! По очереди… а то я не понимаю, что происходит, где и с кем. Кстати, а где Зарина Баженовна?
— Дежурит в ОЗК вместе со своими киборгами, — ответила Алёна, — мы тут… решили немного попраздновать… — она оглянулась и представила Нине однокурсниц: — Это Вика, а это Ангела… я пригласила их в Орлово погостить, вдруг понравится. Скоро Огнедар прилетит на каникулы… и Заруба скоро вернётся, он лётное училище закончил, теперь в отпуске перед началом работы.
— Заруба? Твой старший брат?
— Да, он младше близнецов Белогора и Белояра и почти на год старше Ратмира. Он теперь второй пилот гражданского туристического лайнера, живёт в Янтарном и ещё не женат. А впустить подружек ты сама разрешила Раджу ещё в прошлый раз.
— Ладно, я не против, — ответила Нина, — в гости ходить полезно. Я за подарками прилетела, ведь завтра Сребренке четыре года, хочу купить что-нибудь полезное… и вкусненькое тоже.
— Классно! Мы с вами! — мгновенно заявила Алёна, — выберем самое красивое платье! И плюшевого медведя!
— Отлично, — ответила Мира, — но сначала чай… Фред, собери, пожалуйста, на стол… Ой, тётя Нина, а ничего, что я в твоём доме командую? Мы здесь гости…
— Ты же здесь живёшь, а я прилетела, — усмехнулась Нина. – значит, и я немного гость. Скоро у тебя свой дом будет, сама будешь гостей принимать.
Сначала Хельги выгрузил блоки глины, привезенной Раджу, и мешки с рыбой, а уже после этого Нина с Хельги сели за стол в гостиной, уставленный пирогами и мисочками с вареньем и с мёдом. Через полчаса Нина с Хельги, Мира с Зимой и двумя подружками, Алёна с Сэмом и Дробот с Даром и Беляной вышли из дома и направились пешком к универмагу.
Первые два часа пешей прогулки по магазинам плавно превратились в десяток пакетов с покупками — и только после этого Хельги вызвал флайер и загрузил покупки в багажник.
Потом была прогулка по городу всей толпой — шесть человек и пять киборгов — и голографирование на киборгов и на «мыльницу» Алёны, потом зашли в кафе-мороженое в детском парке — и Нина оплатила по две порции мороженого киборгам и девушкам и кофе для себя. Мороженое и кофе для себя, Дара и Алёны Дробот гордо оплатил сам, и Алёна это оценила, но незаметно для него перевела на его карту всю сумму и скинула Дару пару использованных электронных лотерейных билетов, чтобы Дар мог сказать другу, что он эти деньги выиграл.
Потом снова прошлись по магазинам, зашли в ОЗК, там снова выпили кофе, но уже с булочками — и после лёгкого полдника Нина собралась лететь домой.
В багажник двухместного флайера все покупки уже не помещались и Дробот предложила часть подарков положить в багажник его флайера:
— Мы всё равно летим дальше вас. Выгрузим и двинемся к дому.
— Отлично! — обрадовалась Нина, — а домой можете не торопиться, переночуете у нас. Я, как приемная мать Раджа, приглашаю вас в свой дом. Беляна посмотрит острова, может быть, ей понравится.
— Благодарю, но мы после выгрузки полетим домой. Беляне пока нельзя проводить ночь в доме матери будущего мужа. Мы прилетим как-нибудь на день, с утра до вечера.
— Хорошо, встретимся у нас позже.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 11-й день бездорожного месяца
С трудом добравшись до трактира в Оплаксином дворе, колдун тут же завалился в постель и проспал до обеда. Хорк хотел тем временем показать фрели Ойе Котельный собор, но по пути она уговорила его пройти по лавкам гостиного двора — и отказать невесте Хорк не смог. Признаться, ему понравилось: фрели с восторгом разглядывала заморские безделушки и радовалась, как дитя, когда Хорк покупал их ей в подарок. Безделушки были вовсе недорогими, и огорчал Хорка лишь выбор фрели Ойи — ни бусы, ни височные кольца, ни очелья ее не интересовали, мимо платьев и башмачков она тоже проходила в полном равнодушии. А вот собачий свисток, издающий неслышный звук, она захотела купить непременно и даже призналась Хорку, как весело можно шутить над егерем и сворой, обладая такой полезной вещицей. Увидев махонькие кораблики — точные копии настоящих морских судов, — фрели ахнула от радости и всплеснула руками, и надо было быть совершенно бесчувственным человеком, чтобы не обрадовать невесту такой малостью.
— Хотите, куплю вам все? — спросил Хорк.
— Нет, зачем же все? Покажи лучше такой, на каком ты плавал.
— По морю не плавают, а ходят. Вот похожая шнава, — показал Хорк.
— Вот ее и купи. И еще какой-нибудь, какой не жалко — чтобы пускать по ручью.
Еще фрели пожелала купить чучелко мыши — чтобы пугать фрели Илму и няньку, чертика, выскакивающего из коробка, — чтобы пугать матушку, перламутровый ларец с хитрым замочком — чтобы прятать в нем купленное.
Ни книга с советами по домоводству, ни поваренная книга ее не заинтересовали, а купить фрели пожелала книгу про морские сражения — со множеством рисунков и карт.
— Фрели, зачем вам эта книга? — чуть не плача спросил Хорк.
— Йерр Хорк, какой ты скучный… Вот представь: вернемся мы на мызу, настанет вечер, мы с тобой сядем рядышком, и ты станешь объяснять мне, что тут нарисовано. Разве не здорово?
Признаться, у Хорка захватило дух от такой перспективы, и он купил книгу без дальнейших колебаний.
За нож узорчатой стали, который приглянулся фрели, просили в три раза больше серебра, чем весило его лезвие, и такую опасную вещь Хорк тоже сначала покупать не хотел.
— Ну йерр же Хорк! — возмутилась фрели. — Ты же слышал, он сам собою затачивается. Представь, как удобно им рубить капусту или резать окорок!
Вообще-то, рубить капусту таким ножом было оскорбительно для ножа и оружия вообще, о чем купец с далекого полудня так Хорку и заявил. Тот был с купцом полностью согласен и собрался было ответить фрели твердым «нет», если бы купец не добавил, что женская рука вообще не должна касаться столь совершенного оружия — и это его высказывание Хорк счел оскорбительным уже для невесты. В результате пришлось накинуть сверху две гривны, чтобы нож все-таки достался фрели Ойе. В глубине души Хорк понимал: купец с полудня его, что называется, «разводит», но поворачивать назад было поздно. Да и радость фрели того стоила.
Конечно, глупо было выезжать из города чуть ли не на ночь глядя, но и терять полдня не хотелось. Как назло, у Стольных врат под Хорком захромал конь. и пришлось искать кузницу, чтобы его перековать. Задержались и в Столярной слободе, прозванной в народе Стамеской, потому что фрели неудачно замотала портянки и натерла ногу до крови — Хорк счел, что ей требуется заживляющее зелье, и нашел-таки в Стамеске белокаменную, недавно отстроенную часовню и коренного мага в ней.
В результате Воронья гора показалась впереди только к наступлению сумерек, а до развилки дороги у подножья горы добрались уже в полной темноте. Хорк чиркнул спичиной, чтобы разглядеть стрелки, выбитые на высоком ледниковом камне: налево — Сарица, Сарская мыза и Пушкин двор, направо — Пулкала, прямо, через гору, — Хотчино.
Что может быть черней осенней ночи? Да еще когда дорога идет через лес, да под низкими тучами, да у подножья горы, закрывшей полнеба… Кони начали спотыкаться, пришлось спешиться. И все равно лошади беспокоились: вздрагивали, всхрапывали, а то и шарахались в стороны. Колдун тоже оглядывался и поводил плечами: то ли ему передалось беспокойство лошадей, то ли те почуяли его тревогу.
— До Пулкалы с полверсты осталось всего, дойдем… — сказал колдун. — Не в лесу же ночевать…
— Разве на Пулкалу прямо? — удивилась Ойя. — На камне же стрелка направо показывала…
— Там Подгорная Пулкала. А нам в Нагорную, туда, где живут ученые звездочеты и стоят каменные кольца, — пояснил колдун. — У меня там знакомцы, примут лучше, чем на любом постоялом дворе.
Он снова беспокойно оглянулся и замолчал — в этот миг из лесу раздался ехидный смешок…
Признаться, от этого смеха у Хорка мороз пошел по коже, а когда с другой стороны дороги кто-то снова хрипло рассмеялся, на лбу выступили капли пота… Никогда Хорк не слышал ничего более жуткого — от этого смеха кровь стыла в жилах, и фрели, не издав ни звука, остановилась вдруг и сделала шаг в сторону Хорка. Остановился и колдун, повернулся на пятках в сторону леса, и Хорк услышал шорох лезвия о ножны. Помнится, по пути на Волосницыну мызу над ним смеялся лесной хозяин, но колдун тогда не обеспокоился и ножа не доставал…
Вместо смеха из лесу донеслось приглушенное рыдание, которое снова перебил смешок.
— Ойя, возьми у нас лошадей, иди позади Хорка и отдай мне свой новый ножик, — тихо сказал колдун. — Хорк, вынимай палаш. И тесак бери в левую руку.
К смеху присоединились тяжелые стоны, потом снова послышались рыдания, но быстро оборотились глумливым хохотом.
— Что это? — спросил Хорк так же тихо. Рука фрели коснулась его руки, забирая повод коня.
— Не знаю, — ответил колдун. — Но звучит угрожающе…
— Это, наверное, какое-то черное колдовство… — озираясь, предположил Хорк.
Кобыла заржала и рванула повод из рук фрели — но фрели держала ее крепко.
— Ойя, дай мне нож, я сказал. Ты все равно одной рукой три повода не удержишь, — снова велел ей колдун.
— Ладно… — проворчала фрели недовольно.
— Поводья на руку не наматывай, если кони будут сильно рваться — лучше отпускай, а то зашибут.
— Не зашибут, — ответила она. — Ты с навью умеешь говорить, а я с лошадьми.
В лесу снова кто-то захохотал, будто его рассмешили слова фрели.
— Похоже, самое время применить амберную магию, — сказал колдун. — Я бы попробовал достать фонарь, но, признаться, мне совсем неохота поворачиваться к лесу спиной.
— А амберная магия защищает от черного колдовства? — спросила фрели.
— Нет. Но свет разгоняет мороки. Я сперва думал, это бурые волки. Лошади будто волков чуяли. Но мне не доводилось слышать, чтобы бурые волки так мерзко хихикали.
Вместо смеха из лесу донеслись всхлипы и детский плач — будто ребенок лет трех-четырех тоненько воет, шмыгает носом и размазывает слезы по лицу.
— Там дитя! — воскликнул Хорк. — Вы слышите?
Но фрели еще до его возгласа шагнула с дороги в сторону, намереваясь, должно быть, найти малыша. Лошади уперлись, не желая идти за ней, кобыла снова заржала.
— Куда? — рявкну колдун. — Совсем обалдели? Это морок! Нас нарочно в лес заманивают!
Фрели нерешительно остановилась, а плач внезапно смолк.
— Йерр Лахт, а это не может быть лесной хозяин? — спросила она почему-то шепотом.
— Нет. Это не лесной хозяин.
— Говорят, русалки заманивают путников в лес… — прошептал Хорк, и плечи ему передернуло дрожью.
— И не русалки. И не водяницы. Лошади не боятся нави. Разве что волчий пастырь привел свое стадо — но с чего бы волчьему пастырю заниматься ерундой, да еще и так близко к большому городу? — Колдун выругался. — Угораздило фонарь так глубоко запрятать…
— А твое наитие ничего тебе не говорит? — поинтересовалась фрели.
— Наитие говорит мне не поворачиваться к лесу спиной и не выпускать из рук нож…
Дорога все круче поднималась в гору и Хорку показалось, что впереди, на вершине, проблескивает свет огня. Звериный хохот все чаще сменялся стонами и воем, по сторонам дороги мерещилось быстрые тени — тени огромных горбатых зверей…
Колдун шел спиной вперед, одной рукой сжимая нож, а другой выискивал амберный фонарь в седельной сумке. И если перед глазами Хорка поднималась черная громада горы, то на севере небо освещалось заревом города и последними сполохами заката.
— О боги, сущие и мнимые… — вдруг пробормотал колдун. — Хорк, держи палаш покрепче…
— Что? Ты догадался, кто это может быть?
— Я не догадался. Я увидел. Сбылась твоя мечта… Признаться, никогда мне не доводилось встречаться с печорными гиенами…
— Гиенами? Откуда тут взяться гиенам? Капеллан говорил, они водятся далеко на востоке, за Белым озером, в землях вепси.
— Они и в Карьяле водятся, и на Чудно́м озере… Но в глуши — люди возле себя столь опасных зверей долго терпеть не станут.
Услышав, что это не черное колдовство и не происки Рогатого, а всего лишь стая зверей, Хорк немного успокоился и опасался теперь только за Ойю, но тут колдун добавил:
— Хорк, в глаза им не смотри — в самом деле заворожат. И вообще, я вам скажу, мы здорово вляпались… Знал бы — ни за что на ночь из города не выходил бы. Одна такая тварь запросто валит лошадь, а их две. Будем надеяться, что они не посмеют напасть. Но если осмелятся, то кидаться будут спереди или сбоку. Я фонарь достал, теперь надо достать банку-накопитель…
— Я тебя прикрою! — предложил Хорк.
— Прикрой лучше лошадей и фрели. А я как-нибудь сам. Идем вперед, но не быстро.
В десяти шагах по правую руку метнулась и исчезла тень, еще одна тень быстро пересекла дорогу — с того места, где она растворилась в черноте леса, снова раздался издевательский смех и звучал совершенно по-человечески. Будто не звери глядели на Хорка, а люди, превращенные в зверей. Или превратившиеся…
— Они точно не оборотни? — спросил Хорк. Есть разница: убивать зверей или людей в зверином обличье.
— Сказали же: обычно нет.
Колдун теперь сжимал в обеих руках по ножу и все так же шел спиной вперед, слегка придерживаясь за седло Ветерка, и при этом старался расстегнуть седельную сумку, где вез свою тяжелую свинцовую банку, полную амберной магии. Хорк тоже был готов к нападению в любую секунду, и, конечно, его палаш и тесак были более грозным оружием, чем ножи в руках колдуна.
Хохот и стоны, доносившиеся из лесу, выворачивали душу — не было оснований не доверять колдуну, но Хорк с каждым шагом все меньше верил в то, что их окружила звериная стая.
— Йерр Лахт, а это точно гиены? — спросила Ойя.
— Точно, — раздраженно ответил тот.
— Голоса у них… будто человеческие.
— Хитрые твари. От их смеха у людей поджилки трясутся… Одного не пойму: откуда им здесь взяться? Таких зверей люди рядом недолго терпят, кому надо, чтобы они скотину жрали и на людей охотились? А тут до Стольных врат пятнадцать верст всего, да и деревень поблизости хватает… Давно бы гиен перебили, чтобы спать спокойно. Не иначе, черное колдовство.
— Вот и я думаю: черное колдовство, — согласился Хорк.
— Очень я надеюсь, что тебе не придется с ним схватиться… — хмыкнул колдун.
— Да ладно, я же черный всадник, это как раз по мне, — у Хорка сами собой развернулись плечи. Ведь настоящее дело для рейтара Конгрегации — защищать людей от страшных тварей.
— Было бы нас хотя бы пятеро, а не двое, я бы не беспокоился, — ответил колдун.
— Нас трое, — ревниво вставила фрели.
— Тогда шестеро, — усмехнулся колдун. — Печорные гиены — звери серьезные. Слышала, что говорил капеллан? Нет зверя, у которого челюсти сильней, чем у них. И охота на гиен — дело неблагодарное…
— Ой, йерр Хорк! Так их же нельзя убивать! Вдруг они на тебя нашлют лютую смерть в судорогах? — испугалась фрели.
— Я же буду защищаться и защищать вас, фрели! Нас с йерром Лахтом как раз двое — получается один на один.
— Да, кстати, Ойя… — заметил колдун. — Если ты сунешься, получится уже трое на двое… Так что лучше крепче держи лошадей.
Все чаще по сторонам дороги мелькали две горбатые тени — будто гиены чуяли, что добыча вот-вот ускользнет.
— Слушай, Лахт… — подумал вдруг Хорк вслух. — А если их илмерский Волос сюда привел? Волчий пастырь?
— Делать нечего илмерскому Волосу, — фыркнул колдун. — Сильнейший из мнимых не дурак и паству свою бережет. Как бы хитры гиены ни были, а долго они тут не проживут. Нет, если это колдовство, то меньше всего черный колдун думал о гиенах. И вообще, наше дело до ученых звездочетов добраться, а не разбираться, кто сюда привел гиен…
По правую руку меж деревьев вдруг появился просвет — белая лестница, круто забиравшая вверх, в конце которой маяком горели огни, и тень зверя, которая пересекла лестницу, заставила Хорка содрогнуться: и дело не в том, что горбатая холка гиены дошла бы ему до пояса… Короткие задние ноги, поджатый хвост, опущенная к земле тяжелая голова на мощной шее, взгляд исподлобья — зверь будто пресмыкался, но подобострастная его поза не могла обмануть: именно из этого положения удобней всего совершить бросок снизу вверх.
Колдун оглянулся на тихий возглас Хорка и сказал:
— А нам как раз сюда. Надо же, никогда не думал, что эта дорожка такая узкая и крутая… Есть дорога в обход, через ворота, однако это еще полверсты… Но вроде я скоро зажгу фонарь — осталось его к банке подключить, никак на ощупь не получается…
И только Хорк свернул к лестнице, звери захохотали, будто обрадовались столь недальновидному его поступку. Кони уперлись вдруг, начали рвать поводья из рук фрели, и Хорк оглянулся — этого оказалось довольно, чтобы звери почуяли слабину своих жертв…
Не на того напали! Хорк спиной ощутил бросок и рубанул палашом с разворота, вслепую, — не совсем удачно: задел гиене грудь самым кончиком, и тяжелого зверя порез не остановил, он навалился на правую руку, подбираясь клыками к запястью. В схватках время для Хорка замедлялось, вытягивалось, а голова становилась холодной и рассудительной. Позади коротко выругался колдун — и тут же раздался отчаянный, почти человеческий визг гиены. Заржали и рванулись в стороны лошади, вскрикнула фрели, и Хорк шагнул влево, чтобы прикрыть ее от раненого колдуном зверя, нацелившегося ей в горло. Этого шага хватило, чтобы на миг потерять равновесие — прыгавший на Ойю разъяренный зверь опрокинул Хорка, а второй в это мгновенье таки сомкнул тяжелую челюсть у Хорка на запястье — боли Хорк в тот миг не заметил, но ощущение было такое, будто руку намертво зажали в тисках, пальцы разжались и палаш упал на землю. Навалившегося сверху зверя Хорк наобум ударил тесаком в бок, и тот, снова издав страшный, почти человеческий вопль, перекувырнулся и впился зубами Хорку в левый локоть, намертво пригвоздив руку к земле. А с другой стороны, целясь в горло, уже наваливался второй зверь. Хорк не собирался сдаваться: разверстая пасть с широкими короткими клыками, хорошо заметными в темноте, будто нацелилась ему в глаза, время совсем остановилось: он видел, что клыки приближаются к его лицу, одним движением освободился от повисшего на локте раненого зверя, успел отшатнуться и выставить руки вперед, поймать страшные челюсти, не дать им сомкнуться. Да, силища в этих челюстях была неимоверная — Хорк изо всей мочи тянул их в разные стороны, чтобы гиена не отхватила ему пальцы, и старался подмять ее под себя. Они раза три перекатились по земле, прежде чем вспыхнул амберный фонарь, и зверь дал слабину — мгновенья хватило, чтобы раскрыть его пасть на всю ширину, после чего выломать нижнюю челюсть было уже не так тяжело. Зверь выл и хрипел, и за миг до того, как тело его обмякло, у Хорка потемнело в глазах от неожиданной отчаянной боли в левой руке…
Позади кричала фрели Ойя, ржали и били копытами перепуганные кони, раненая гиена, собрав последние силы, бросилась прочь от света амберного фонаря; Хорк медленно разжал пальцы, все еще державшие челюсти мертвого зверя. И не сразу понял, что не лежит, а стоит на коленях. Неужели лошади поранили фрели? Боль не давала вздохнуть, а малейшее движение левой рукой било в голову ослепительными вспышками перед глазами. Должно быть, гиена, вцепившаяся в локоть, что-то в нем сильно повредила.
Колдун усмирял коней тихими, но вескими словами, и теперь фонарь был в руках плачущей фрели; думалось Хорку медленно и почему-то с трудом, но он догадался: раз она может держать фонарь, значит с нею все в порядке, если кони и ушибли ее, то не сильно, не опасно.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 11-й день бездорожного месяца
Серебро способно помериться силой с магией — это Хорк знал с детства. Серебро открывает запертые двери и развязывает языки, не говоря о том, что оно дает пищу, тепло, крышу над головой. Имея серебро, можно купить все, даже любовь и верность, — вопрос только в цене. Серебро может спасти жизнь — и, спасая жизнь, глупо жалеть серебро.
Неудивительно, что иногда люди любят его сильней, чем Триликую…
Пошатавшись под освещенными окнами Высокого дома, Хорк постучал-таки в привратную дверь — и не ошибся. Ворота охраняли двое рейтар — равных Хорку по положению в Конгрегации, чтобы спокойно с ними заговорить, но не столь богатых, чтобы отказаться от предложенного серебра.
Один из привратников нашел мзду столь щедрой, что через полчаса разузнал все, о чем просил Хорк, — не за страх, а за совесть.
— Дело плохо, твоего товарища допрашивают высокие маги. Говорят, за допросом наблюдает сам старый Исбьёрн…
— Кто такой старый Исбьёрн? — перебил Хорк и поморщился, выговаривая ротсоланское имя.
— Никогда не слышал? Исбьёрн из рода Исхильдов, человек магистериума.
— Самый главный?
— Ну, не самый… Но из главных, да. И богатый — серебром его не купишь, он сам кого хошь купит с потрохами.
— Я бы попытался… — вздохнул Хорк, — поговорить.
— Не знаю. Мне кажется, это бесполезно.
Хорк помялся, но все же спросил:
— Слышь, допрашивают с пристрастием?
— Пока они только начинают. Если человеку хватает ума не врать, так и вовсе могут узнать, что им надо, и отпустить. Это же не у ландмайтера в застенке — им зазря обвинять никого нужды нет, им ответы нужны, а не признания.
Хорка покоробил ответ привратника. Будто Конгрегация только и ищет, на кого бы возвести напраслину…
— Но если твой друг врать им будет или запираться — я ему не завидую. Ну, или если он знает что-то такое, чего знать не положено, — тогда он оттуда не выйдет. И все равно лучше не врать — тогда убьют без мучений, быстро.
Хорк не был уверен, что колдун с радостью расскажет высоким магам все, что их интересует. Например, про упыря — ведь тогда высокие маги убьют землю йерра Тула. Но защищать чужую землю под пытками смысла нет, и Хорк посоветовал бы колдуну все рассказать, спасти себя от мук.
Он едва не забыл, что за воротами его ждет фрели Ойя…
— Послушайте, неужели нет никакого способа вызвать оттуда этого вашего…
— Исбьёрна?
— Ну да. Если пожар случится или наводнение…
— Здесь не бывает пожаров и наводнений — они ж высокие маги! Заморозят и огонь, и воду. Да и говорю же: не купишь ты его.
— Может, и не куплю… Но попытаться-то надо!
Хорка обдало холодом: попытка не пытка… Очень уж уместной выходила шутка.
— За все время моей службы Исбьёрна только однажды вызывали с галереи во двор — когда приехал нарочный от магистериума и привез срочное письмо. И должен был передать его лично в руки. У тебя есть к нему срочное письмо из магистериума? — с издевкой спросил привратник.
— Да. Есть, — ответил Хорк, не долго думая. — Давай, беги, сообщай кому положено, что прибыл нарочный из магистериума и привез Исбьёрну срочное письмо.
— Ты чего? Хочешь, чтобы из меня сегодня же сделали горстку праха? И хорошо, если сегодня, а то начать могут прямо сейчас, а закончат дня через три!
— А ты-то при чем? Твое дело привратное: прибыл нарочный, сказался нарочным — ты должен доложить. Не проходимца же ты впускаешь в логово… то есть в дом высоких магов, а рейтара Конгрегации. Откуда тебе знать, что у меня нет никакого письма?
— Знаешь что, — осклабился привратник. — Ты им быстро всю правду расскажешь: и кому, и сколько, и за что заплатил, и о чем разговаривал, и что об этом думал… Я умирать пока не собираюсь.
Хорк вспыхнул от этих оскорбительных слов, хотел даже ухватить привратника за грудки, но сдержался. Просто спросил с угрозой:
— Думаешь, морского купца так просто заставить говорить? Слово морского купца тверже камня!
Впрочем, веру в твердое слово морского купца Хорк подкрепил серебряной полтиной — раза в три больше, небось, чем его жалование за месяц…
Исбьерн вышел навстречу Хорку торопливо: шагал он широко, спину держал прямой и стариком не выглядел.
— Ну? — выговорил Исбьерн с раздражением и протянул руку. Так спешил вернуться к допросу?
— Йерр Исбьёрн, у меня нет для тебя письма. Я хотел говорить о другом…
— Что тебе нужно? — спросил старик с угрозой — в другой раз у Хорка и ноги бы от страха подкосились, но тут он просто не успел испугаться.
— Йерр Исбьёрн, вот, возьми… — Хорк судорожно рванул перстень с безымянного пальца. — Это камень чистейшей воды и настоящее золото.
— Подходящее время для столь дорогих подарков… — высокий маг хрипло и коротко посмеялся. — Ты, наверное, хочешь получить что-нибудь взамен?
— Нет. То есть да. Отпусти йерра Лахта, он ни в чем не виноват. Это я поручил ему узнать, кто расплел косу моей невесты…
— Вот оно что… — старый ротсолан едва заметно усмехнулся. — И как же ты посмел, Каменный Хорк, предлагать мзду высокому магу, члену магистериума?
Он ни слова не сказал о том, что Хорк посмел обманом вызвать его с допроса.
— Я не мзду… Я в знак признательности… За доброту и справедливость.
Старик снова хрипло рассмеялся, надел перстень на палец и ни слова не говоря пошел своей дорогой, оставив Хорка гадать, исполнит он просьбу или нет. Жест его среди честных купцов означал, что просьба будет исполнена, но ведь ротсолане хитрые обманщики…
Привратники посоветовали ему прийти поближе к утру, уверенные, что раньше высокие маги колдуна не отпустят — если отпустят вообще.
Хорк, конечно, чувствовал усталость после столь долгого перехода, но мог держаться на ногах еще как минимум сутки, а если надо — то и больше. Однако он думал о фрели, которой передохнуть было просто необходимо, а значит, требовалось найти место для ночлега. И накормить ее тоже не мешало…
Город Священного Камня огромный, из конца в конец почти десяток верст, но это не Бездорожная улица в Хотчино — от Литейной слободы по Володарской просеке и Новобережной дороге за полчаса добрались до гостиного двора, но Хорк решил двигаться дальше. Гостиный двор не для морских купцов, а для разжиревших торгашей, привыкших сидеть в лавках, — морские купцы продавали по-крупному и по-крупному покупали в Оплаксином дворе, подходя туда на шнавах по Безымянной протоке. Там обычно и останавливались.
Хорк быстро нашел знакомый трактир с комнатами, но не мог долго усидеть на месте — поручил трактирщице, которую неплохо и давно знал, заботу о фрели, признавшись, что это вовсе не мальчик, а его невеста. И после этого мог не опасаться — ни один волос не упал бы с головы фрели под защитой этой крупной и строгой с морскими купцами женщины. Конечно, фрели Ойя не хотела отпускать Хорка одного, и ему пришлось уйти из трактира тайком.
Он помчался обратно в Литейную слободу вскачь, распугивая одиноких прохожих грохотом копыт тяжелого коня — здесь, в самом сердце города, в двух шагах от Котельного собора, дороги мостили камнем, и подковы выбивали искры из мостовой.
Время не подошло даже к полуночи, когда Хорк снова постучал в привратную дверь. Рейтары встретили его радушно, предложили отдохнуть и выпить вина — когда он поделился с новыми товарищами жареным окороком, прихваченным из трактира.
* * *
Лахт едва держался на ногах. Усталость давно стала болью во всем теле, ступни ломило теперь не только от холода, пить хотелось до умопомрачения, так же как и спать. Никто пока не снимал с него кожу живьем, не промораживал плоть до костей и не обращал его в прах — так что жаловаться, вообще-то, было даже как-то неловко. А два высоких мага как ни в чем не бывало продолжали задавать вопрос за вопросом. По десять, по двадцать раз спрашивая об одном и том же — надеялись, должно быть, что Лахт на двадцатый раз ответит как-нибудь иначе, чем в первые девятнадцать. И, похоже, они Лахта ни в чем не подозревали и не обвиняли, лишь хотели точно знать, почему и при каких обстоятельствах он нашел в крипте мертвого младенца.
И тем не менее высокие маги умели спрашивать гораздо лучше, чем Лахт умел отвечать, а потому он не ставил перед собой недостижимых целей и собирался скрыть лишь имя отца мертвого младенца под Часовней-на-Роднике и свое чутье соборной некромагии. Чтобы скрыть существования упыря, который ходит к фрели Ойе, нужно было бы совсем завраться… И совсем завираться Лахт не стал. Счастье, что он имел привычку логикой проверять свое наитие — слишком много вопросов ему задали о том, как он догадался залезть в крипту под часовней.
Счет времени он давно потерял — сосредотачивался на том, чтобы сохранять на лице невозмутимость, не упасть и не сказать ничего лишнего. Хотя бы для того, чтобы за этим лишним не последовал каскад новых вопросов. Лахт даже о смерти думал теперь равнодушно, без страха и сожаления.
Высокие маги были холодны, как лед. Никаких чувств их лица не выражали: ни досады, ни раздражения, ни радости, ни усталости — ничего. Будто говоришь с истуканами. Не на что было опереться, выбирая ответ. И предугадать следующий вопрос тоже не получалось.
От света амберных ламп слезились глаза, а потому, когда белое пятно на галерее качнулось и исчезло, Лахт решил, что ему это померещилось. Оно однажды уже исчезало, а потом вдруг снова оказалось на месте. Но в этот раз где-то сбоку раздался скрип деревянной лестницы — с галереи спускался третий высокий маг, наблюдавший за допросом издали. Лахт думал, что ему уже все равно: убьют его или отпустят, заморозят или сожгут, по частям или сразу… Однако увидев приближавшегося высокого старика в белом плаще, ощутил вдруг тревогу и страх — тоскливый, как пасмурный день, страх смерти. Вовсе не тот, который заставляет сопротивляться, биться до последнего, и даже не тот, от которого стынет кровь в жилах…
Старик был высок и широк в плечах, спину держал прямо и тоже смотрел на Лахта холодно, не с презрением, но будто бы сверху вниз. И только когда он подошел вплотную, стало заметно, что он одного с Лахтом роста — почему-то издали казалось, что старик намного выше.
Он взял Лахта за подбородок, приподнял его лицо, повернул в одну сторону, в другую — будто приценивался к товару. Его пальцы были теплыми, как у обычного человека, а глаза — ледяными.
— Ледовой Лахт сын Яакарху сына Сузи? — хрипло спросил высокий маг с непонятной усмешкой. Его ротсоланский выговор был едва заметен, и даже наоборот — имя Лахта он произнес скорее по-суомски. Обычно ротсолане худо-бедно осваивали язык славитов, но мало кто из них утруждал себя изучением еще и угорских языков.
Вопрос не требовал ответа, а кивнуть Лахт не мог.
— Почему ты не попросил воды? — в этом вопросе не было и тени любопытства.
— Зачем просить, если все равно не дадут? — усмехнулся Лахт. Говорить, когда тебя держат за подбородок, было неудобно и неприятно.
— Почему ты решил, что тебе не дадут воды?
— Это было очевидно.
Как ни странно, высокого мага удовлетворил ответ, а Лахт уже собирался рассказать ему, что любому человеку надо пить, есть, спать и одеваться потеплей, если холодно. Раз уж высокие маги такие глупцы и сами об этом не догадались.
Маг отпустил подбородок Лахта и поправил запону своего плаща. Если бы он не сделал этого, Лахт не заметил бы тяжелого перстня на его руке… Перстня Хорка! Конечно, всякое случается в этой жизни, и у высокого мага мог быть точно такой же перстень, как у богатого морского купца, и Лахт скорей поверил бы в совпадение, чем в то, что высокий маг может быть мздоимцем… Но в глубине души шевельнулась надежда, от которой, будто от можжевеловки, повело голову и едва не подкосились ноги. Нет, хуже — словно придавило тяжелым ледниковым камнем. Вот пока не было надежды, были силы держаться на ногах и что-то говорить, а появилась она — и силы кончились, иссякли, пересохли, как ручеек с прозрачной водой в жаркие дни…
Лахт давал себе слово, что не будет думать о ручейках с прозрачной водой. Даже о грязных лужах вспоминать не будет. Это нарочно, высокий маг показал перстень нарочно, хотел сломать появившейся надеждой, поглядеть, как Лахта придавит тяжелым ледниковым камнем…
Показалось — или высокий маг в самом деле протянул руку, чтобы взять Лахта за плечо, не дать опрокинуться навзничь? Но Лахт успел выпрямиться до того, как рука высокого мага его коснулась.
Высокие маги мзду не берут. И если Хорк был так наивен, что отдал дорогую вещь, чтобы выкупить Лахта, то сделал он это напрасно — магу нужно было всего лишь проверить, не сломает ли Лахта надежда на освобождение. Не слишком ли?
Лахт решил, что ему нечего терять.
— Отдайте Хорку перстень. Это подарок его отца. Это нечестно.
Лицо мага на миг стало удовлетворенным, сытым, будто он только что выиграл спор с высокой ставкой. Но Лахту он ничего не ответил, а повернулся к своим товарищам и сказал что-то по-ротсолански. Лахт по-ротсолански не понимал ни слова, но почему-то догадался: старик только что отдал приказ отпустить его на все четыре стороны.
* * *
— Я думал, что выпью всю Новую реку… — усмехнулся колдун, зябко кутаясь в плащ.
— На, глотни теперь можжевеловки, чтоб согреться, — Хорк протянул ему флягу.
Они сидели у леса на краю Литейной слободы, потому что колдун не смог сразу влезть на коня. Когда на рассвете рейтары вывели его к воротам, Хорк ничего такого не заметил — обрадовался только, что колдун идет своими ногами, целый и невредимый. Не догадался даже за локоть его взять… А тот, едва оказался за воротами, сделал два шага и упал коленями на мостовую, как подкошенный. Да еще и сказал, что теперь ни за что не встанет.
— Ну вот, сразу пожрать захотелось, — от можжевеловки колдун немного взбодрился и повеселел.
Хорк собрался лезть в седельную сумку, где лежал припрятанный рыбный пирог, взятый из трактира, но колдун сказал, что если поест, то немедленно уснет.
— Ты понимаешь, что даже если я продам все, что у меня есть, я не смогу вернуть тебе перстень? — колдун глянул на Хорка искоса.
— Ты чего? Это же я втравил тебя в эту историю! А получилось, что ты один держишь ответ. Я должен был это исправить.
— Что тебе отец теперь скажет?
— Не знаю. Но не убьет совершенно точно. Он всегда говорил, что, спасая жизнь, глупо жалеть серебро.
— Он имел в виду собственную жизнь, а не чужую.
— Не скажи. Если в шторм тонет чужая шнава, а ты не придешь на помощь…
— Что, будешь вовеки проклят? — усмехнулся колдун.
— После этого тебе ни один морской купец никогда больше руки не подаст. Это не проклятье, а позор.
— И все равно, зря ты отдал ему перстень.
— Но он же тебя отпустил. Значит, не зря.
— Вот женишься ты на фрели Ойе, купишь деревеньку, поставишь мызу — я тебе амберную магию там налажу. Идет?
— Не надо. Нехорошо выйдет — будто ты отслужить собираешься.
— Почему отслужить? Сделаю хорошее дело для хорошего парня.
* * *
Всю дорогу проклятое наитие не давало Лахту покоя: высокие маги мзду не берут. Запона на плаще старого ротсолана, спустившегося с галереи, стоит в несколько раз дороже перстня Хорка. В жадность высокого мага, доходящую до умопомрачения, почему-то не верилось… Конечно, перстень Хорка не ежовый чих, стоит он немало, но мздоимец всегда рискует… Или этому старому ротсолану нечего опасаться? Даже если устав клана высоких магов и не предусматривает наказания за мздоимство, все равно: слыть продажным человеком само по себе должно быть неприятно. И ладно бы подношение было сто́ящим… А так — все равно что предложить Лахту бутылку вина в обмен на предательство.
Зачем высокий маг взял перстень?
Проклятое наитие шептало в уши: потому что богатый ротсолан и без перстня собирался Лахта отпустить.
А перстень стал эдаким приятным дополнением к принятому решению? Нет, столь логичное предположение наитию почему-то не понравилось. И оно продолжало назойливо лезть в голову: ротсолан добился того, чтобы Лахт сказал о перстне вслух.
Ерунда! Ротсолан не мог этого добиться! Никто в здравом уме не сказал бы высокому магу ничего подобного, да и Лахт сделал это не от большого ума…
Но высокий маг обрадовался сказанному. Ну, не обрадовался, а, скорей, удовлетворился. И тут же прекратил допрос. Почему?
Проклятое наитие знало ответ и на этот вопрос: потому что перстень он хотел показать вовсе не Лахту. И после слов Лахта двое других высоких магов не могли не заметить чужого перстня на пальце богатого ротсолана.
Значит, он хотел обвинения в мздоимстве? Зачем? Для чего?
Потому что у ротсолана была другая причина отпустить Лахта, как раз ее он и собирался скрыть от своих. Это, наверное, было уже не наитие, а простой логический вывод. По крайней мере, другого объяснения странному поведению мага Лахт выдумать не смог. Однако насчет того, что же это была за причина, наитие помалкивало.
Сергей не верил в чудеса. Точнее, верил давно, в детстве, но тридцатилетнему мужчине не до глупостей. А если бы верил, попросил бы у Деда Мороза в этот Новый год чудо. Или несколько. Плохо у него дела складывались. Без чудес не выбраться.
Главное, Лиля отказалась встречать с ним Новый год. Сказала, что отец не разрешает. А Сергей так надеялся! Представлял, как они останутся вдвоём в его квартире и он наконец сделает предложение. К тому шло: Лиля благосклонно принимала цветы и подарки, несколько раз ходила с ним в кино, рассказывала о себе. Хорошо бы к Новому году и предложение сделать! Но, выходит, не судьба.
На работе снова обошли при распределении премии. Премию дали, но меньше, чем ожидалось. Он всегда знал, что в институте полно блатных, которые получают премии не за работу, а за то, что они чьи-то родственники, но обидно!
Машина испортилась. Чинить её под Новый год было негде. Везде закрыто. Статью из журнала вернули. Написали, что не подходит тематика. Начинало сдавать зрение, барахлило сердце. Постоянное сидение за компьютером и нервотрёпка на работе давали знать. интернет и тот отключили. Он забыл вовремя оплатить, и теперь придётся тащиться полкилометра к ближайшему терминалу, так как его дом находится в стороне от центральных улиц.
В общем, всё было плохо, и чудес не ожидалось. До Нового года оставалось полчаса. Сергей налил вина, чокнулся с монитором, с которого смотрела улыбающаяся Лиля, и выпил «за прошедший». И тут в дверь позвонили. На пороге стоял сосед сверху с бутылкой шампанского.
– Слушай, Серёга, жена ушла с подругами Новый год встречать. Ты тоже один? Давай вместе встретим.
Сергей удивился, но не возразил. С соседом Димой он почти не общался, лишь здоровался при встрече. Не знал даже, кем тот работает.
Вместе быстро расставили посуду, нарезали сыр и колбасу. Дмитрий много говорил, рассказывая о себе. Вслушиваясь, Сергей на время забыл о собственных проблемах. Оказалось, сосед работает рекламным агентом.
– Ты прикинь, – Дима достал из кармана странную фигурку снеговичка с рожками. – Это обычная пластиковая фигурка, цена ей рублей двадцать от силы. А нужно разрекламировать так, чтобы люди за сто брали и радовались, что им досталось. Ты бы смог?
– Нет, конечно! Не мой профиль.
– Я тоже раньше не мог. А теперь научился, – Димка поставил снеговичка на вытянутую ладонь и затараторил:
– Этот необычный снеговик – лучший подарок в Год Козы. Его рожки говорят о родстве с символом года. К тому же сейчас луна находится в созвездии Козерога, снеговик может быть отождествлён и с годом, и с месяцем. А ещё он – существо волшебное, родной брат чёртика, потому и с рожками. Спешите купить – всего за сто рублей – и удача в новом году вам гарантирована.
– Здорово! – Сергей привстал от восторга. – Я куплю. Лиле подарю.
– Бери! Для тебя бесплатно.
Воспоминание о Лиле вернуло Сергея к реальности. Тут с экрана зазвучал знакомый голос – началось новогоднее поздравление Президента. Сергей и Дмитрий его внимательно прослушали, чокнулись и под звон курантов выпили.
Наступил Новый год. Вдруг Дмитрий подмигнул и таинственным шёпотом произнёс:
– Знаешь, а один из миллиона таких снеговичков действительно является волшебным!
– Шутишь?
– Нет, честно.
– А в чём волшебство?
– Он исполняет желания!
– А как узнать, не волшебный ли мне попался?
– Он сам с тобой заговорит. Если захочет, – с этими словами Дима направился к двери. – Ну, пойду домой. Квартиру я, кажется, не запер. С Новым годом!
Сергей остался один. Он посмотрел на подаренного снеговичка, будто ожидая от него подвоха. И тот не заставил долго ждать: вдруг зашевелился, замахал руками-веточками. Сергей моргнул: всего пару бокалов выпил, а мерещится такое. Неожиданно раздался голос:
– Тебе повезло. Я и есть тот миллионный волшебный снеговичок.
Голос шёл со стороны фигурки, хотя рот у неё оставался закрытым.
– Значит, ты можешь исполнять желания? А сколько? – час назад Сергей и подумать не мог, что станет обсуждать возможность исполнения желаний с рогатым снеговичком.
– Могу исполнить три желания.
– Любые?
– Абсолютно!
– А когда нужно желать? Я не соображу сразу.
– Обычно у людей всегда наготове как минимум три желания, но можешь не спешить. Мои способности сохранятся на протяжении всего года. Так что, если нет ничего срочного, с желаниями можно повременить.
– Хорошо, я подумаю.
– Договорились. А чтобы потом не было сомнений в том, что ты хотел, заявки на желания необходимо отправлять по электронной почте. Мейл увидишь, если перевернёшь меня.
Сергей поднял снеговичка и увидел приклеенный к основанию листок с напечатанным на нём мейлом.
Думал он недолго. Что требуется человеку для счастья? Любовь, деньги и здоровье. Значит, нужно пожелать, чтобы Лиля его любила, чтобы он получил много денег, чтобы стал сильным и не болел. Всё ясно! Сергей сел за компьютер, собираясь отправить соответствующий мейл, но вспомнил про отключённый интернет. А может, оно и к лучшему? Он сначала чётко сформулирует желания, а потом отправит. Куда спешить? Весь год впереди.
А может быть, что-то можно сделать самому? Тогда не придётся тратить желания. Хотя бы машину починить. Кажется, он понял, в чём дело.
Сергей решил выйти на улицу и проверить идею насчёт машины. Всё равно идти платить за интернет. Он оказался прав: почистил клеммы аккумулятора – и машина завелась.
Сергею пришло в голову позвонить Лиле: чем чёрт не шутит, вдруг она согласится встретиться с ним сейчас, когда Новый год в кругу семьи отмечен? Лиля взяла трубку сразу, будто ждала звонка.
– С Новым годом! С новым счастьем! Может быть, увидимся? – без остановки прокричал Сергей, опасаясь, что в решающий момент не сможет сказать главные слова.
– Хорошо. Заезжай! А то по телевизору скукота. Лучше поедем развеемся.
– Жди! – Сергей дал газ, и машина рванулась с места.
Через полчаса, купив по пути цветы и тортик, он стоял у двери Лилиной квартиры. Раньше он не был у Лили дома – боялся, что строгий отец, бывший военный, даст незадачливому кандидату физ.-мат. наук от ворот поворот. Но в Новый год можно и не на такое решиться. Тем более у него в запасе оставалось целых три желания! Если отец плохо встретит, Сергей пожелает, чтобы тот изменил отношение к нему – и все дела. Чего бояться?
Дверь открыла Лиля.
– Заходи! Папа давно хотел с тобой познакомиться.
– Очень приятно, – поднялся навстречу крепкий мужчина. – Вот ты какой, Сергей. Вижу, дочка в надёжных руках.
Сергей не знал, что и думать. Дела шли как по маслу. О том, чтобы так быстро завоевать расположение отца любимой девушки, он и не мечтал.
– Мне тоже приятно, Андрей Петрович! А ничего, если я Лилю заберу? Не будете скучать?
– Понятно, дело молодое! Да я спать собираюсь. Забирай!
Но Лиля сначала усадила Сергея за стол – отведать приготовленных к празднику вкусностей. Он всё попробовал, оценил и от души похвалил, помня, что дома ждёт лишь начатая бутылка вина и колбаса с сыром. Наконец молодые люди поднялись и, пожелав Андрею Петровичу приятных снов, вышли на улицу.
Всю дорогу Сергей молчал, откладывая решающее объяснение до того момента, как они окажутся дома. Не делать же предложение, сидя за рулём и глядя на дорогу! Когда машина остановилась у подъезда, Лиля предложила немного пройтись.
– Погода такая хорошая! Успеем в комнате насидеться.
Сергей не возражал. С Лилей ему везде было хорошо.
– Кстати, нужно за интернет заплатить. Давай прогуляемся до терминала.
Мелкий снежок падал на лица. Глаза Лили загадочно блестели при лунном свете. Сергей понял, что главные слова нужно сказать сейчас.
– Лиля, я тебя люблю! Выходи за меня!
Девушка почти минуту молчала, и Сергею стало казаться, что она никогда не заговорит. Подумал, что зря завёл этот разговор на улице, но Лиля всё-таки ответила.
– Я согласна. Я тоже тебя люблю, Серёжа. Лишь сегодня я поняла это точно.
Сергей привлёк девушку к себе и поцеловал. Они целовались всю дорогу до терминала и обратно, не обращая внимания на мороз, который леденил влажные губы. А чтобы лёд на губах растаял, нужно было целоваться снова и снова.
У самого подъезда их окликнули. Сергей не сразу понял, что обращаются к ним. Трое подвыпивших парней просили закурить.
– Я не курю, – резко ответил Сергей, увлекая Лилю в спасительный подъезд.
– Врёшь! Так не отделаешься! – заорали парни, бросаясь следом.
Сергей вспомнил слова своего тренера по боксу, что в уличной драке нужно бить первым, не ждать, пока нападающие организуются. Боксом он занимался всего два года, в седьмом и восьмом классах, но кое-какие навыки остались. Сергей развернулся и, заслоняя Лилю, сделал шаг навстречу вломившимся в подъезд хулиганам. Первый получил прямой в подбородок. Второму достался длинный боковой в левую скулу. Третий, мгновенно протрезвев, крикнул:
– Ты что? Мы же пошутили!
И, поддерживая друг друга, троица вывалилась на улицу. Сергей обернулся к Лиле. В её глазах читалось восхищение, пришедшее на смену недавнему испугу.
– Оказывается, ты боксёр! Не ожидала!
– Я сам не ожидал. Чего не случается в Новый год!
Теперь Сергей верил в чудеса. И он знал, что у него осталось целых три неиспользованных желания. Впрочем, кое-что можно сделать и самому. Зачем зря желания тратить?
Они поднялись на третий этаж в квартиру Сергея. Навстречу спускался сосед Дима.
– Теперь ты прославился. Ролик, где ты разговариваешь со снеговичком, увидят по всем каналам, – огорошил он Сергея.
– Что? – не понял тот.
– Мы же тебя сняли! И наш разговор, и беседу со снеговичком, и все твои дальнейшие действия. Скрытая камера. Понимаешь?
– А зачем?
– Как зачем? Реклама! Теперь все начнут покупать этих снеговичков, надеясь попасть на миллионного. И цена будет не сто, а все пятьсот.
– А миллионный действительно волшебный?
– Конечно! Ты сам проверил!
Сергей подумал, что проверить как раз и не успел. Впрочем, любовь у него есть. Сила и здоровье будут. Остались деньги. Пожелать, что ли? Нет, деньги он сам заработает. Пусть желания останутся про запас.
ссылка на автора
https://vk.com/karalek9
В предпраздничный вечер в Доме-у-перекрестка царил переполох. Каждый из живущих в нем старался подготовиться к торжеству хорошо и еще чуть лучше.
— А комнату мы украсим зеленой мишурой, — кричала близняшка с косичками.
— Елка уже зеленая, — перебивала ее сестра с хвостиками, — поэтому комнату украсим красной!
— А носки на камине какого цвета, а? – язвила любительница зелени, — так что украшаем по-моему!
— Нет, по-моему! — возмущалась близняшка, радеющая за алые оттенки.
— Не ссорьтесь, девочки, — успокаивала их бабушка, — комнату нарядим желтым! Очень люблю такой вот сырный оттенок!
Ведьма, у которой от всей этой суеты с утра болела голова, тяжело поглядела на семью и тихо сказала:
— Мама, пусть они сами решат, какого цвета украшения.
— Но ведь желтый подходит ко всему! – возмутилась старушка.
— Мама! – повысила голос Ведьма, и та тут же поджала губы.
— Делайте, как знаете нужным, — проворчала она и, громко топая деревянными башмаками, поднялась по лестнице.
— Зеленый!
— Красный!
— Зеленый!
— М-у-у, — поддержала общее безумие комолая корова.
Ведьма скривилась. Судя по всему происходящему, к ужину вместо молока у них будет простокваша, и это ладно, если крышу не снесет! Чем старше становились близняшки, тем пагубнее влияли на дом их баталии.
Уже сейчас флюгер отчаянно скрипел, подсказывая, что погода в доме отвратительная. И сам дом словно вздыхал, отчего из камина то и дело вылетали искры, как огненные светлячки.
Ведьма хлебнула кофе и решила, что неплохо бы начать готовить ужин. Упитанного гуся она купила на ярмарке еще месяц назад, и все это время они с дочками откармливали его сладостями и брусникой, готовя к праздничной трапезе.
Оставив дочерей разбираться с убранством комнат, она отправилась в сарай.
Комолая корова, увидав хозяйку, жалобно замычала, и Ведьма, не удержавшись, наколдовала ей букет клевера:
— Держи вот, бедолага, — улыбнулась она, — ты же любишь сладкое?
Корова стегнула хвостом, как бы соглашаясь с хозяйкой. Оставив буренку наедине с угощением, ведьма прошла в ту часть, где жил гусь и остолбенела. Сетка, за которой гусь сидел, обзавелась дырой. Пернатого беглеца на месте не оказалось, и остатки ягод с удовольствием грызли мыши.
— Что это значит?! – воскликнула Ведьма, топая ногами так, что пол заходил ходуном, — где мой гусь, противные мыши?!
Мыши с писком рванули прочь, но одна из них, видимо самая чувствительная, шлепнулась в обморок. Ее серые товарки не решились оставить подругу один на один с разгневанной ведьмой. Вернувшись, они сгрудились подле нее, дрожа точно осиновые листья.
Но едва Ведьма решила испепелить их на месте, как рядом возник Тузенбах.
— Не кипятись, — потребовал кот, начиная урчать необычно громко, как он делал только в особо опасных для окружающих случаях, – мыши не трогали твоего гуся.
— Тогда где же он? – Ведьма, щурясь, взглянула на кота, — может, ты знаешь?
— Я — нет, — тут же признался Туз, — но знаю, кто виноват, хотя я обещал никому не говорить, это очень тайная тайна!
Ведьма многозначительно подняла бровь, ожидая ответа. Тем временем кот задней лапой подал знак, и мыши, подхватив подругу, поспешили скрыться в норе. — Кто же? — Потребовала она ответа.
— Близняшки, — тут же признался кот, глядя на ведьму честным взглядом.
Та фыркнула, повернулась на каблуках и, негодуя, покинула сарай.
Дочери все еще спорили, отчего украшения в комнате ежеминутно меняли цвета с красного на зеленый и обратно. От такого мигания у Ведьмы голова разболелась еще больше.
— Кто выпустил гуся? – тихо спросила она, и дочери замерли, а затем, как по команде, ткнули друг в друга пальцами.
— Это она, — крикнула та, что носила полосатые чулки, указывая на сестру.
— Нет, она! – отпиралась любительница пижам.
— Но ты первая сказала, что гуся жалко! – не сдавалась та, что с косичками.
— А ты предложила его выпустить! – сердилась близняшка с хвостиками.
— И где гусь?! – прервала их спор ведьма, крикнув так громко, что в воздухе запахло грозой, с потолка посыпалась древесная труха, а все украшения приобрели траурно-черный цвет.
— Улетел, — шепнули близняшки и потупили взор.
Ведьма шумно выдохнула. Ей было неясно, как толстая, раскормленная домашняя птица могла улететь, но она абсолютно точно понимала, что к ужину гуся ждать не приходится.
— Я всегда говорила, что птица в праздник слишком банальна! – старушка, выглянув из-за спины Ведьмы, подмигнула внучкам, — поэтому лучшее блюдо — это торт!
— Мама, торт это на сладкое, — прошипела Ведьма.
— Глупости, — отмахнулась та, — на сладкое можно и мороженное съесть, а торт на основное.
— А на закуску что, пирожное?! – рассвирепела Ведьма.
— Почему бы и нет? – старушка пожала плечами.
— Потому что все детство ты мне запрещала есть сладости в таком количестве, — чуть не плача, воскликнула Ведьма.
— Ну видишь, сейчас же разрешила, — улыбнулась ей мама, — лучше поздно, чем никогда, правда, мои лапочки? – обратилась она к внучкам, и те синхронно закивали. – Тогда пойдемте готовить, и что-то тут слишком уныло, — Ведьма-бабушка щелкнула пальцами, и гирлянды, развешенные по стенам, зазолотились.
Это была последняя капля. Непослушные дочери, улетевший гусь, обнаглевшие мыши, кот интриган и вот теперь это желтое безобразие вместо красно-зеленого торжества.
— Я не могу здесь больше жить! — в сердцах воскликнула Ведьма, ощущая себя лишней в собственном доме.
Что-то звякнуло, точно разбился шар, упавший с ветки, но огорченная ведьма не заметила. Чтобы хоть как-то успокоиться, она накинула на плечи пальто и, не взирая на снегопад, пошла гулять.
Серебристые снежинки мерцали в темноте, как бы намекая, что сегодня ночь особенная, волшебная ночь. Даже воздух пах праздником. В нем смешались ароматы имбиря, хвои и жаренной дичи.
Ведьма зло пнула снег. Кто-то сейчас, возможно, готовит её гуся, готовит и радуется, что такая прекрасная птица сама пришла к нему на ужин. А ей придется давиться лимонным пирогом и заедать его малиновым мороженным.
Нет, совсем не так Ведьма представляла себе этот праздник.
Как бы ей хотелось, чтобы в доме собрались друзья, и под елкой лежали подарки. Дочки не ссорились, и гостиная сверкала рождественскими огнями.
Корова дала бы взбитые сливки, и ведьма бы украсила ими кофе, сваренное с любовью и корицей.
А потом все сидели бы у камина, рассказывая самые волшебные истории, что произошли с ними в этом году, а полешки потрескивали в камине, создавая уют. И Туз, конечно, добродушно урчал, увалившись к ней на колени.
Увы, друзей у Ведьмы не было, подарков ждать не приходилось. А как обстояло дело со всем остальным, и вспоминать не хотелось.
Поблуждав по деревенским полям и вытоптав снег разными кольцами и кругами, чтобы утром поселянам было, о чем судачить, промерзшая до костей ведьма отправилась домой.
По ее прикидкам время двигалось к полуночи, и вот-вот должен начать звонить колокол на церкви святого Витте.
Когда она подошла к дому, дверь отворилась, и навстречу ей выбежали дочки, а следом вышла мама, вытирая перепачканные мукой руки.
Ведьме стало совестно, что она так разозлилась на близких, и она уже хотела извиниться, но тут начал бить колокол.
— Смотрите, падающая звезда! – вдруг воскликнула та близняшка, что отличалась романтичностью натуры.
— Это метеор! – возмутилась другая, любительница точных фактов.
Ведьма рассеяно посмотрела вверх и едва успела разглядеть, как что-то ослепительно-яркое несется прямо на них, а затем – «Хрясь! Бам! Ба-бах!» и это что-то рухнуло на крышу Дома-у-перекрестка.
Во все стороны полетела разбитая черепица. Просвистев у самого уха, в снег воткнулся сломанный флюгер. Дом охнул напоследок, и входная дверь вместе с частью стены упала на снег.
Все ведьмовское семейство молча глядело на случившуюся катастрофу. Только мычание комолой коровы нарушало звенящую тишину нового года.
— Ничего себе, с размахом отмечаете, — произнес кто-то рядом.
Ведьма обернулась и, к своему удивлению, увидела Сатира. Замотав горло полосатым шарфом, он удивлённо разглядывал происходящее, прижимая что-то к груди.
— Зачем ты тут? – удивилась Ведьма.
— Так праздник же, я, вот, подарок принес, — Сатир протянул ей рождественский венок из хвойных лап с золотыми шишками и красными ягодами багульника. – Можно повесить на дверь, — робко добавил он.
Ведьма фыркнула и вдруг звонко расхохоталась:
— Можно, — сипела она сквозь смех, — только у меня двери теперь нет!
— Это ерунда, — улыбался Сатир в ответ, — это мы мигом починим!
— Мамочка, там что-то шевелится! – пискнула близняшка с хвостиками, вцепляясь в ее юбку.
— Оно большое и шипит! – подсказала сестричка с косичками.
Ведьма тут же перестала смеяться и уставилась на разрушенный дом. В клубах пыли шевелилось нечто огромное. Оно невнятно ворчало, изредка громко и зло шипя.
Чудовище, спотыкаясь о кирпичи и поломанные доски, выбралось на улицу, и лунный свет ослепил его:
— Сто склянок алхимика! – воскликнуло чудище, — Такой жесткой посадки у меня не было с самого детства! А детство у меня было о-го-го какое! Укуси меня дракон!
— Сейчас я по нему жахну! – пообещала старая ведьма, закатывая рукава для ворожбы.
Ведьма едва успела одернуть руку матери. Старушка уже собралась бить по незнакомцу мощным проклятием:
— Мама, стой! Это не чудище — это наш сосед!
Это и впрямь оказался соседский ведьмак, тот, у которого был свой ездовой дракон. Сейчас он виновато разглядывал собравшихся, сжимая подмышкой взъерошенного гуся.
— Наш гусь! — хором крикнули девочки и, позабыв про всякую опасность, кинулись обнимать растрепанную птицу.
— Как вы тут оказались? – удивилась Ведьма, — И откуда у вас мой ужин?
— Да тут ведь как, компас мне в котел. Приметил, что этот орел по небу летит, и вспомнил, что вы такого же покупали. Видел я вас в тот день на ярмарке, — смутился сосед, — просто не поздоровался. Ну, так я на метлу и за ним, хвать птичку за шею, и к вам, и тут меня как сшибло! Кракен меня разбери, – он потер рукой ушибленный бок.
— Кто ж летает на метле, когда церковный колокол звонит? – изумилась старушка, — вас, юноша, что, в школе ничему не учили? У вас, что, кота ученого не было?
— Ы-ы-ы! — протянул смущенно сосед.
Ведьма поискала глазами Тузенбаха и увидела, как его хвост исчезает подле сарая, усмехнувшись, она взглянула на неудачливого доброжелателя:
— Значит, это вы разгромили мой дом?
— Значит, я, — признался тот и поник головой.
— Придется чинить, — подвела итог Ведьма, — но вот только ума не приложу, где праздник встречать?
— Так у меня, у меня можно! Три сотни саламандр! – обрадовался Ведьмак. — Тут недалеко, с песнями дойдем, а я и печенье напек и дичь зажарил, и это меньшее, зюйд-вест мне в бороду, что я могу для вас сделать, — признался он.
Ведьма милостиво кивнула, и близняшки завопили: «Ура!!!»
Сидя перед камином в доме соседа, в кругу семьи и друзей, Ведьма потягивала горячий кофе с корицей и думала, что все желания сбываются, а, значит. стоит помнить, что загадывать надо только хорошее.
ссылка на автора
https://vk.com/bardellstih
На ноги я встал достаточно быстро: все-таки в двадцать третьем веке простуду, хоть и сильно запущенную почти до пневмонии, лечить научились намного быстрее, чем раньше, хотя и по сию пору волшебной таблетки от насморка не было. В госпиталь ко мне не пускали, чтобы я не перезаражал личный состав, и как-то так волшебным образом оказалось, что я внезапно успел соскучиться по работе и по первопроходцам, которых, к своему удивлению, успел причислить к неотъемлемой части моей маленькой личной Вселенной.
Да что там, за пять дней, что меня еще продержали в койке, я проанализировал свое отношение к Шестому, к экспериментальной программе воспитания первопроходцев, ребятам, начальству, и заодно неплохо покопался и в самом себе, и понял одно – без этой работы мне останется только утопиться. Я застрял в кремнийорганическом мире прочно и надолго, прикипев к нему всей душой, как и к команде, его изучающей. Из больничного корпуса я к своим почти бежал: единственное, что меня останавливало – люди, слаженно работавшие над проектированием будущей колонии, периодически меня на пути задерживали и здоровались, словно я какая-то диковинка. Некоторых я знал, но большинство, видимо, прилетело пока я болел. За что я вдруг стал местной знаменитостью, я понимал, но от такого пристального внимания мне было не слегка неуютно.
Как только я нарисовался в ставшей почти домом родным казарме, ребята таинственно заулыбались. Я, чуя неладное, насторожился, и не зря – из-за их спин ко мне вышел седовласый Воланд и с места в карьер заявил:
– Честер, если вы откажете мне в маленькой просьбе… Я ваш кровный враг на всю жизнь.
Я немножко ошалел от постановки вопроса и неуверенно сказал:
– Я бы не желал подобной перспективы. А чего вы хотите?
– Я вам предложу должность главы оперативного отдела Корпуса первопроходцев, и не вздумайте отказаться, – заявил шеф, не скрывая любопытства и небольшой хитринки во взгляде.
Я встал столбом и вопросительно уставился на первопроходцев, а они на меня, ожидая моей реакции. Макс подмигнула, и я отмер.
– И… и что я должен буду делать? – тихонечко спросил я практически сам у себя.
– Руководить, – насмешливо отозвался седовласый джентльмен, ошарашивший меня внезапной новостью. – Помнится, вы изначально именно в такой роли себя и видели.
– Но я же просто пошутил… – вот теперь я начал серьезно паниковать. – Вы тоже сейчас шутите? Какой из меня, к чертям собачьим, руководитель? Где я и где ответственность?
– Про шутку и правду, я полагаю, вам афоризм известен. Все, что нужно для расчистки территории под колонию, у нас есть, но кто-то должен обеспечивать защиту колонистов от враждебных и опасных для человека видов. Полагаю, подобная задача выработает у вас должный уровень ответственности за действия и решения, – достаточно жестко просветил меня будущий начальник.
Я мгновенно заткнулся и принялся размышлять о смысле жизни и своем месте в этом смысле. Прикинул на должность начальника оперативников всех по очереди и, пробежавшись по будущим первопроходцам взглядом, сделал вывод о том, что каждый из ребят вполне на нее годится. Помотал головой – так дело не пойдет, и принялся раскладывать по полочкам их достоинства и недостатки. Али отличный исследователь, любознательный, умный, с развитой интуицией, но слишком вспыльчив, Уилл – душа компании, но слишком верит в приметы и не очень дальновиден, у Макс полно достоинств, и только один, но серьезный просчет – не хватает выдержки, а Роман, хоть и великолепный командир, недостаточно полагается на чутье. Перебрав так еще раз всех по очереди, я в последнюю очередь проанализировал себя. Нашел кучу недостатков и недочетов и только одно достоинство, которым я втайне гордился – пресловутую интуицию. Только умение вовремя почуять опасность спасало меня все эти месяцы, а так я по всем параметрам выходил наименее подходящим претендентом на руководящий пост.
Седовласый, глядя на мои интеллектуальные мучения, сдерживал улыбку. Вот искуситель. Знает же, что у меня недостанет духу отказать.
– Почему я?
– А почему бы и нет? – пожал он плечами. – Поживем увидим, прав я был или нет. В конце концов, никто не мешает мне передумать в любой момент, так что…
Я мгновенно повеселел. Расклад с постоянной угрозой отстранения меня более чем устраивал. Меньше всего на свете я хотел занимать не свое место, а должность главы оперативников априори не могла быть моей. Я начальник? В эту свою ипостась я не верил ни на грош. Но первопроходцы верят, так что сверхзадача ради них попробовать, а по пути выпрыгнуть из штанов в попытке оправдать свое соответствие собственным сокровенным мечтам была непреодолимой приманкой. А вероятность увольнения за несоответствие оправданным ожиданиям будет меня подстегивать, будоражить и вдохновлять на подвиги во имя перфекционизма и работы над собой. Я несмело поднял глаза на импозантного джентльмена.
– Тогда я согласен. И, кстати, может, вы все-таки представитесь? Нам вместе работать, насколько я понимаю. Странно было бы не знать имени собственного начальства.
– Не скажу, – седовласый улыбался, и я вдруг понял, что именно этого он и ожидал, подначивая меня то должностью, то увольнением. Что я соглашусь. Ловушка Пеннинга для антипротонов вроде меня захлопнулась, я попался. И совершенно не хотел теперь вылезать наружу.
– Почему? – улыбнувшись в ответ, спросил я.
– А не хочу.
Он развернулся и ушел. А я настолько растерялся, что впервые в жизни не находил слов. Ребята окружили меня с поздравлениями, хлопая по спине и плечам, а Макс вообще с радостным визгом повисла на шее и чмокнула в щеку. Подошел Роман и степенно пожал мне руку со словами:
– Знаешь, я с первой встречи подозревал какую-то авантюру с твоим участием. И был прав. Ты справишься.
Я только головой покачал: я-то не был уверен, что справлюсь. Вот бы еще точно знать, с чем мне предстоит справляться.
***
Никогда не предполагай, чего можно ожидать от людей. Я простую прописную эту истину понял и принял в первый же год заселения Шестой колонии.
Если первым колонистам я лично проводил инструкции – что можно делать, чего нельзя, как пользоваться защитным куполом, как различать опасных и неопасных существ, то с увеличением численности людей на Шестом степень моей паники одновременно с постепенным накоплением здорового пофигизма росли пропорционально. В самом деле, если человек стремится к изощренному способу самоубийства, то кто я такой, чтоб ему мешать?
Но вот что меня всегда демотивировало, так это желание людей познать новое, но каким-то очень хитрым способом.
Когда я был несмышленым подростком, как-то меня родители взяли в круиз по Скандинавии с посещением Восьмого, Скандинавского мегалополиса.
Честно сказать, особых различий с нашим Московским я не нашел. Но хорошо запомнил одно наблюдение: соотечественник, с которым мы ехали по фьорду любоваться на скалы, постоянно восклицал: «Ну вот и что? Это что, скалы? Камни и камни. Да видал я в Альпах такие скалы!»
Как-то сразу мне стало понятно, что не сравнивает он скалы Альп со скалами Люсефьорда по настроению, природе и особенностям. Он сравнивает одни скалы с другими, и тот камень оказывается ничуть не круче, чем вот этот. Это для геологов разница есть или для таких несколько пришибленных, как я, а для праздношатающегося туриста, заплатившего за конкретную экскурсию, одна скала похожа на другую примерно так же, как один зоопарк на другой. И внезапно он не находит различий. И возникает у него закономерный вопрос: а за что я, граждане, кровно заработанные-то отдаю? С подобными экземплярами мне приходилось сталкиваться несколько раз, но все они оставили неизгладимое впечатление.
Первая партия туристов – охотников за впечатлениями – прибыла на Шестой спустя несколько месяцев активной жизни колонии. Мы постепенно расселяли колонистов-ученых, ставили вместе с ними компактные жилые модуль-блоки, старались наладить быт. Ну и что, что дома как под копирку, дело не в площади для жизни, а в том, как и чем ее наполнять. К каждому жилому сектору сначала ставили капсульную развертку защитного купола, потом водородный генератор – для обеспечения энергии, разбирались с системами фильтрации и очистки воды, делали обзорные лекции по безопасности… В общем, работы хватало по уши и еще немножко сверху.
И вот посреди попыток организовать мало-мальски налаженный процесс цивилизованной (хотя бы отчасти) колонизации является процессия из шести вооруженных до зубов образчиков человеческой породы, и спонсирует сопровождение первопроходцами в ближайшую степь.
Я был очень недоволен – нас и так рвала на куски Ассоциация наук, туда пойди, здесь помоги, да и в новоявленной колонии хватало занятости, но какая-то крупная шишка на самом-самом верху решила, что весь мир подождет, пока мы на пару дней всем отделом оперативников сходим в приятное сафари.
Увидев индивидуумов, что мне предстояло сопровождать, равно как и моим замечательным пятнадцати подчиненным – по боевой тройке на человека плюс я, старательно пытающийся контролировать эту кодлу и ее заводилу, – я сразу предчувствовал шквал неприятностей и претензий. И, конечно, ничуть не обманулся в ожиданиях.
– Честер? – небольшого росточка шатен с прилизанной к затылку реденькой остаточной волной волос, тщательно пестуемых и лелеемых, протянул мне ладонь. Разумеется, я ответил на приветствие, про себя отметив, что по внешности людей не судят. И нечего тут. Нашелся физиогномист.
Шатен оглянулся на сопровождающих – пятеро крепеньких мужиков, явно наемников, хватались за иглометы, как за последнюю спасительную соломинку. Все они были облачены в слегка переделанную военную экзоброню (я видел, что оттенок сплава защитных пластин темнее, чем у военных или у нас), отчаянно выдвигали мужественные подбородки и сурово хмыкали. Дескать, видали мы в гробу и в белых тапках ваших насекомых, и не такую страсть доводилось переживать.
Я сочувственно посмотрел на них, вспоминая ошибки широкоплечей астродесантуры, вздумавшей с нахрапу покорить качественно отличный от углеродоорганической природы мир, и постарался немножко ввести их в курс дела:
– По правилам безопасности каждый из вас будет иметь вооружение в один стандартный нитиноловый нож и боеприпасы для игломета с парализантом в сердечнике. Разрывные запрещены, боевые запрещены. Сдайте, пожалуйста.
Наемники недовольно заворчали, негромко протестуя против наших порядков, но я был неумолим. Правила есть правила, ребята, как бы вы ни стремились показать свою крутость.
– А теперь, если вы еще не ознакомились с основными нюансами поведения в поле, небольшая лекция, – начал я, но лысеющий шатен по имени Ном меня прервал.
– Оставьте свои условности для тех, кто не имеет настоящего охотничьего опыта, – самодовольно заявил этот покоритель всея дикой природы.
Я терпеливо занудствовал, начиная понимать, что мои невеликие познания в физиономиях людей все-таки имеют претензию на правоту:
– Вы должны представлять, с чем вам придется столкнуться, так что…
– Бросьте. Сколько? – Ном выразительно пошелестел пальцами, а я сделал вид, что искренне не понимаю, что это он мне такое показывает.
– Чего – сколько?
– Сколько еще надо доплатить, чтобы вы отстали от меня с вашей нудятиной?
Я прикрыл глаза и медленно выдохнул.
– Деньги оставьте при себе. Если вы так не хотите меня слушать, то, наверное, хорошо знакомы со спецификой мира?
– Более чем, – Ном был не просто уверен, а настолько самоуверен, что я пожал плечами и загрузил голограмму стандартной формы отказа от ответственности. Ее я сочинил на коленке в тот момент, когда только узнал, что вместо очередной партии колонистов прибудут туристы-авантюристы, и тут же согласовал с шефом, тот лишь пару дельных поправок посоветовал. Я понимал, что иначе все ошибки и огрехи поведения неопытного путешественника могут быть свалены на нашу ответственность. А мне такого не надо было.
– Вот тут поставьте отпечаток пальца, и будете сами отвечать за свои решения, жизнь, здоровье и имущество.
– А зачем тогда вы? – Ном вскинул брови, понимая, что его пытаются нагло ущемить в правах и, естественно, негодуя на эту тему.
– А для страховки, – невозмутимо ответил я и продолжил скучным казенным тоном. – Подписывая вышеупомянутый документ, вы отказываетесь от вводного инструктажа на свой страх и риск, и наша юрисдикция из обязательной превращается в добровольную. Словом, если вы попытаетесь убиться об зубы суккубы или попасть под прогон стаи двутелок – мы в силу своих возможностей и способностей постараемся вас спасти. Но обещать ничего не будем. Или вы слушаете инструктаж и гуляете под нашей защитой. И по нашим правилам.
– И долго длится эта ваша лекция?
– Полтора часа. Кратенько, по верхам. Только самое основное.
Было видно, как Ном колеблется – его разрывало от желания пострелять сию же секунду и в то же время скручивало от жадности из-за впустую потраченных денег и нежелания терять время. Наконец, он злобно ткнул пальцем в форму отказа и рывком натянул перчатку.
– Пошли. И тут бюрократию развели.
Я отправил копию документа шефу, военным и в колониальную полицию на всякий случай – то, что пониже спины, чуяло подвох, и я старался прикрыть ребят от неприятностей. Поставил таймер на смарте на двое суток – ровно столько предполагалось нам отсутствовать в колонии – и по внутреннему переговорнику оперативников предупредил, чтобы были осторожнее и внимательнее: отказ отказом, но груз морального и служебного соответствия я ни с них, ни с себя снимать не собирался.
По мере удаления от локальных куполов защиты Ном и его личная гвардия постепенно снижали градус первоначально излучаемой безграничной уверенности в себе, и апломб шатена пал жертвой первой же малой химерки.
Когда животное прыгнуло на него без всякой задней мысли (хотя лично я сомневаюсь, что насекомые в принципе обладают способностью к мыслительной деятельности), мужчина отшатнулся в сторону и с коротким взвизгом попытался ножом счистить с себя местный сферический аналог обычной луговой кобылки.
Я перехватил руку и аккуратно собрал в горсть ни в чем не повинную зверушку, заметив при этом с максимальной обезличенностью, чтобы не заподозрили в моем любимом тоне «а я говорил»:
– Малая химерка – не опасное создание, она не сможет вас ни укусить, ни чем-то отравить. Ее не стоит бояться, в отличие от красноглазых орфов, – выпустив химерку, я подхватил с земли небольшое двухголовое создание с ярко-красными пятнами глаз и выраженными силихитиновыми наростами вместо зубов в обеих пастях. Головы были сращены прямо с цилиндрического вида тельцем, покрытым плотным шипастым панцирем – карапаксом, а стояла тварюшка на длинных паучьих ножках. Стрекательные клетки в опушке передних клещеносных конечностей с обеих сторон оглушали и жалили мелких животных, а клешни – подтаскивали ко ртам: остальные восемь ног позволяли животному довольно шустро передвигаться и залезать даже на высокие и гладкие препятствия. Для человека яд орфов оказался смертельно опасным, хотя для здешних животных крупнее кошки размером особого вреда не представлял. – Я бы советовал в присутствии очаровательного создания перчаток не снимать и близко к лицу не подносить.
Орф был осторожно препровожден в кусты, откуда тут же улепетнул. Ном, успевший порядком поцарапать броню нитиноловым ножом, осторожно задвинул клинок в ножны, и диковато на меня посмотрел. А я что. Надо было либо смарт со справочником от ксенозоологов под рукой держать, либо инструктаж слушать, одно из двух. Взялся за роль отважного охотника – ну так не сигай теперь в кусты.
В первые же сутки сопровождение Нома и его молодцев превратилось для меня в пытку. Турист каждую сотню метров порывался лишить себя жизни самыми антигуманными методами, какие только могла предложить природа Шестого, начиная от попытки пристрелить неожиданно взлетевшую из-под ног стимфалу и лишь чудом промахнувшись мимо меня и до желания зачем-то попробовать на вкус медно-голубую кровь свежеубитого пентапода. Ее, по-хорошему, и нюхать-то опасно.
Из всей дурной компании уважение и симпатию у меня вызвал только один наемник – тонкий, но жилистый шатен с пытливым и умным взглядом серо-голубых глаз, поразивший меня, когда мы остановились на привал и сняли шлемы, совершенно дикой прической из беспорядочно торчащих во все стороны волос всех оттенков лазури.
Звали красавчика Виктором, но я сразу сократил его до Вика и велел Макс присматривать за ним. Она лишь кивнула и не отлипала от подопечного все оставшееся время, негромко переговариваясь с ним, рассказывая, как правильно обращаться с кремнийорганическим миром, и явно наемнику симпатизируя. Я даже почувствовал что-то похожее на небольшой укольчик ревности, но подавил неуместную эмоцию.
Вечером, развернув локальный защитный купол, мы собрались в кружок, обсуждая события прошедшего дня и планируя маршрут следующего. Я наметил места обитания гептаподов и решил, что неплохо будет и для нас самих немного углубиться в дикие земли, чтобы лишний раз поизучать природу Шестого и ее закономерности. Выходило так, что мы прошли за день около десяти километров, медленно и с остановками, и на следующий нам надо пройти не больше двух-трех, чтобы к концу временного контракта вернуться. К нашему тесному обществу подсел Вик и спросил:
– Разрешите?
Я кивнул и чуть подвинулся. Вик приземлился рядом и всем улыбнулся. Я, понимая, что чем дальше, тем больше мне нравится этот субъект, предложил:
– Расскажете о себе?
Вик обвел нас неуверенным взором и, встретив неподдельный интерес – кто же откажется от свежих баек и нового человека! – завел рассказ.
– Зовут меня Виктор, хотя домашние предпочитают Викто`р. По профессии я, как вы понимаете, наемник, хотя предпочел бы игломету карьеру стилиста. Maman и papa` хотели бы видеть меня неким подобием военного аристократа, но, к сожалению, надежд семьи я не оправдал.
Мы замолчали и с пораженной влюбленностью в такую великолепную личность во все глаза уставились на Вика.
– На самом деле я всегда мечтал создавать модные одеяния, но отец отправил меня в военное училище. Я не стал перечить, закончил Астродесантное, отдал честь присяге и Родине на протяжении двухгодичного контракта, и вот судьба завела меня на скользкий путь наемничества. Бывал на Пятом, служил в эскорт-службе при политиках, и это совершенно не то, о чем вы подумали.
Мы посмеялись, и я, совершенно очарованный Виком, с хитрым видом закинул первую удочку:
– А у нас до сих пор нет парадной и повседневной формы, броня только и обычный камуфляж…
– Как же так? – Вик, казалось, был удивлен. – Я думал, форма – одно из первых дел, решаемых при создании новых подразделений.
– А мы не военные, не гражданские и вообще по статусу не пойми кто, – пояснил я и добавил: – Эксперимент.
У Вика загорелись глаза, и я удовлетворенно прищурился. Никуда ты от нас не денешься, присвоим. Мы еще немного посидели и разошлись – день предстоял сложный. Но я уже видел, что мои ребята Вика отпускать не хотят, как и я.
Следующий день прошел относительно спокойно, как и вечер, а вот возвращение обратно показало, что у некоторых представителей человеческой породы мозг находится не просто в зачаточном состоянии, а в противозачаточном. Отрицательная величина вменяемого сознания убедила Нома, что лезть в гнездо дактилей практически перед самой колонией – самая правильная в мире идея. Насекомые, правда, так отнюдь не считали.
– Куда? – я не успел на крошечную долю секунды, но Ному хватило, чтобы запихать руку в длинный конус, возвышавшийся над почвой. Вот откуда у человека столько стремления сунуть нос и конечности туда, где их точно могут покусать?
Потревоженные дактили высыпали наружу по его рукам, облепив несчастного с головы до ног. Ном истерически орал, пока наемники пытались с него счистить тонкие белесые нити с множеством ножек, и тут в бой вступила основная артиллерия – пока дактили-охотники разбирались с тем, кто потревожил колонию, дактили-оборонщики и дактили-защитники, заметно крупнее по размеру, принялись обстреливать захватчиков струями вонючей липкой жидкости. Насекомые руководствовались исключительно инстинктом: защитить родной дом и заодно попробовать захватить в цепкие лапки добычу, еда лишней никогда не бывает. Ном и наемники, создавая шум, только больше вязли в возне рассерженных насекомых, и я, вздохнув, пошел вызволять их.
По одному вытянув охрану, я отдал их первопроходцам – те знали, что делать, – а вот Нома мстительно оставил напоследок, и тот покрылся слоем насекомых практически полностью. Мне пришлось вынимать его из гущи потревоженных инсектоидов практически за уши и срочно делиться с самоуверенным дураком перчаткой и наголенником – его компоненты брони едкая слизь дактилей проела почти полностью.
Ввалившись под локальный защитный купол нашей части, наемники, бледные, в пятнистой от секрета дактилей экзоброне, помятые и шокированные, потрясенно молчали. Вик, намертво прицепившийся к Макс, сочувственно на них поглядывал – у него хватило ума копировать наши действия и не соваться к колонии дактилей. Нома била крупная дрожь, и он то и дело приглаживал трясущимися пальцами редеющую шевелюру. Наконец, его психика справилась с экзотическими потрясениями, и он заявил, почти переходя на ультразвук:
– Я буду жаловаться!
– На что? – с интересом спросил я. – Точнее, на какого именно представителя флоры или фауны Шестого мира вы хотите подать жалобу? И, главное, кому?
– Это вы виноваты! – понятно, шоковое состояние частенько выливается в попытку переложить ответственность за свои ошибки на кого-то более компетентного. Я знал об этом не понаслышке: в числе моих близких родственников были и врачи, и педагоги, и историй о том, как они могут быть «неправы», я наслушался в детстве и юношестве с избытком.
– В чем же? – продолжал спокойно любопытствовать я.
– Вы не предупредили! А должны были!
Я, внутренне немножко закипая, достал из кармашка брони смарт и включил скачанную под шумок запись с дрона связи – на голограмме отлично было видно, как Ном отрицательным жестом отмахивается от обзорной лекции и показывает известный во всех пяти (а теперь шести) мирах и на Земле жест.
– При необходимости звуковое сопровождение будет очищено и добавлено. Плюс ваша подпись, – и я помахал голограммой отказа, собственноручно подписанного отпечатком пальца Нома. – Вы приняли решение.
Я развернулся к заказчику спиной и перевел взгляд на Вика. Тот заинтересованно меня изучал, склонив голову набок и не скрывая любопытства. Я светским тоном – почему-то меня тянуло говорить с ним исключительно высокопарными конструкциями – осведомился, вспомнив сделанное мне шефом не так давно предложение:
– Любезнейший! Не откажете ли вы мне в маленькой просьбе?
– Не откажу, – Вик не колебался ни на мгновение, и мне это чрезвычайно понравилось.
– Значит, договорились. Закончится контракт – жду вас здесь на курсах подготовки.
И скинул ему на смарт подробности, типовой рабочий контракт первопроходца и свои координаты. Вик до ушей улыбнулся и кивнул. Вот насколько ж погаными были эти дни, настолько же приятным бонусом для меня оказалось потенциальное приобретение нового оперативника. Родственную душу в нем я учуял за километр и был уверен, что в нашем коллективе он приживется.
Наконец все дела были сделаны, контракт выполнен, двое суток в поле с приключениями, достойными отдельной саги о человеческой глупости, завершились буквально пару секунд назад, о чем мне мигнуло уведомление таймера. Клиента и его сопровождение мы доставили туда же, где и забирали, живыми и относительно невредимыми. Так что совесть моя была спокойна, а вот чувство справедливости – раздражено до крайности.
Я махнул бойцам – и мы под негодующие вопли прошествовали в казарму. Пока ребята снимали замызганную броню и делили между собой, кто останется дежурить, а кто больше устал и хочет отдохнуть, я как был, в запыленной и заплеванной легкой броне, без перчатки и наголенника постучался в кабинет к начальству.
Дверь отъехала, и седовласый шеф с любопытством спросил:
– Что вы придумали на этот раз, Честер?
– Для начала – поднимите цену аренды оперативников вдвое для туристов и прочих праздношатающихся и в полтора раза для крупных коммерческих организаций. А ученым – пропорционально снизьте. Мы все-таки не вещи, а если и вещи – то должны быть крайне дорогостоящими, – заявил я, кипя служебным негодованием. – Во-вторых, мне кажется, нужна система грантов на наше свободное время для тех, кому мы действительно нужны. Как раз за счет подъема оплаты наших услуг. В-третьих, надо создать единый документ, регламентирующий взаимоотношения с заказчиками, кто бы они ни были. И обозвать его как-нибудь красиво, например, Кодекс первопроходцев, чтоб была не бумажка, а внушающая уважение и священный трепет броня. В-четвертых, отнимите вообще у туристов право носить оружие в поле! В колонии пусть колониальная полиция разбирается, а в поле мне пародия на снайперов не нужна! А, и я прошу дать мне возможность изгонять особо умных.
– Право вето… – задумчиво кивнуло начальство. – А что, это идея.
Гайяна счастливо существовала в штатном коллективе почти три недели, я украдкой наблюдал, как Тайвин все больше замыкается в себе, а его лаборанты – все больше проникаются симпатией к милой и вежливой ученой. Я чувствовал пятой точкой, что добром это не кончится, и в один прекрасный вечер решил для себя – надо точно сходить к Тайвину в его отдел и поговорить. А то их тайно-явное противостояние всю отлаженную работу Корпуса скорпикоре под хвост пустит. Но не успел.
В дверь кто-то постучал, чему я сильно удивился – звонок же есть, зачем такие сложности.
– И кого принесло? – смарт отозвался на кодовую фразу трансляцией голограммы пространства перед дверью. К моему изумлению, на пороге стоял Тайвин, собственной ученой очкастой персоной, а в руке у него торчал какой-то кулек, на котором, присмотревшись, я узнал логотип местного отделения продуктового ритейлера. Я окончательно уверился в том, что в итоге сетевые магазины захватят мир вместе с крысами, тараканами и медведками.
– Добрый вечер, – поздоровался я, открывая дверь. На моей памяти у меня в гостях Тайвин был… примерно никогда. Если он вообще когда-то к кому-то в гости ходит. – А я как раз о вас думал. Чем обязан?
– Да? Вот и мне с вами надо поговорить, – с порога заявил гений, делая шаг с такой уверенностью, что у меня и мысли не возникло не посторониться. Зайдя в мой жилой модуль-блок, он огляделся, и с явным удовлетворением в голосе сообщил:
– Некоторые признаки вкуса присутствуют. Вы небезнадежны, Честер.
Вот кто точно от скромности не умрет, так это он. Пока я закрывал дверь, он успел обследовать мою музыкальную коллекцию, фотографии на стенах и книги.
– Фантастикой увлекаетесь? Да на бумажных носителях… Вы, оказывается, несколько старомодны. А еще меня очками попрекали.
– Есть такое, – отметил я, и решил, раз такое дело, проявить признаки гостеприимства. – Чаю, кофе?
– Я тут… кое-что принес, – запнулся ученый и протянул мне пакет. Тут же засунув туда любопытствующий нос, я вытащил бутылку текилы, лимон, коробочку соли, нарезку сыра и колбасы, а в финале – огромный апельсин.
– Так, – сказал я сосредоточенно, держа в руке фрукт. – Зачем к текиле соль и лимон, понятно, а апельсин?
– Смотря на сколько у нас хватит духу. Когда-то считалось, что лучшая закуска для пары стопок текилы – ломтик апельсина. А остальное – если будет продолжение банкета, – просветил меня Тайвин, садясь в ближайшее кресло.
– Да? – удивился я. – Не знал. Ладно, пойду тару принесу.
Прихватив с кухни пару стопок, нож, разделочную доску и полотенце, и включив на всякий случай чайник, я быстренько накрыл небольшой столик в гостиной. Плюхнувшись рядом с ученым с размаху на жалобно скрипнувший диван, я ободряюще улыбнулся, не вполне точно процитировав:
– Рассказывайте. Какое дело могло привести вас ко мне?
Тайвин неторопливо разлил текилу по стопкам, тонкими кружочками нарезал лимон и, аккуратно насыпав соль в анатомическую табакерку на руке, зажмурился от явного удовольствия, употребляя всю эту красоту по прямому назначению. Апельсин был демонстративно проигнорирован. Смакуя послевкусие, ученый прищелкнул языком и внимательно посмотрел на меня:
– Вы «Апостол» с Шестого выгнали. Честь вам и хвала. И большое спасибо лично от меня. Но мои проблемы на этом не кончились. Честер, мне кажется, кто-то под меня активно яму роет.
– Вот те раз! – растерялся я. – И в чем же это выражается?
– Смотрите. – Ученый залез в карман пиджака и высыпал передо мной на стол горку бумажек.
Я немедленно принялся разворачивать одну за другой, как конфеты. Тексты в них были вполне прозаичными, и в то же время интригующими своим разбросом крайностей. От «Нечего вам делать в корпусе первопроходцев!» до «Ваш потенциал могут оценить только знающие люди».
Характеристики форматирования стандартные, бумага тоже, кто-то просто набрал текст – и распечатал его. А вот как к Тайвину эти бумаженции попали – большой вопрос, и я его мгновенно озвучил:
– Тайвин, а как вы их находили?
Штатный гений помедлил, припоминая, и попутно разлил текилу по стопкам.
– Вот эту, – он выбрал самую потрепанную, – я нашел прямо у себя на столе. А вот эту, – отобрал он бумажку меньшей степени замызганности, но самую мятую, – в кармане лабораторного халата.
Тайвин судорожно сжал многострадальную бумажку в кулаке и в сердцах слегка стукнул им о стол. Апельсин, торжественно мной помещенный в центр стола, покатился к краю, и я едва успел его подхватить.
– Дайте взглянуть, – вежливо попросил я, водружая фрукт на его законное царское место.
Тайвин, словно опомнившись, разжал пальцы, и я осторожно забрал потрепанный листочек. Аккуратно его расправил, развернул и с удивлением прочитал: «40.000, 132.000, 500.000 – неплохая разница, правда?». Мы выпили, и я спросил:
– А что это за цифры?
Ученый посмотрел на меня чуть снисходительно и пояснил:
– Это средняя температура по больнице. В смысле зарплата по «Авангарду», у нас и где-то еще. Понимаете? Отнюдь не бедная контора меня переманивает, мягко скажем. И «крыса» точно не у нас и не у военных, иначе цифры были бы другие, более близкие к реальности. Проблема в том, что разницу-то я вижу. Но почему деньги должны определять бытие и сознание?
Я пожал плечами. Мне моей зарплаты за глаза хватало.
– А чем еще вас заинтересовать? Нормальный рекрутер рассказал бы вам о зарплате, о карьерном росте или, если речь идет о науке, о научной базе своей фирмы, аппаратуре, которую вам могут предоставить, перспективах ваших исследований. О коллективе в конце концов. Если речь идет только и исключительно о деньгах – это простое прощупывание почвы. Вдруг вы сребролюбец. Или эгоцентрист, и себя любите настолько, что готовы просто взять и пойти туда, где вас будут больше всего ценить?
Я развернул еще несколько бумажек, прочитал и констатировал:
– Ну да, так и есть. Вот тут, смотрите, давят на страсть к деньгам, тут – намекают на то, что будут вас на руках носить и пылинки сдувать, чуть ли не памятник поставят. А тут, – я задумчиво повертел листочек в руках, на нем значилось емкое: «Бездарь!», – пытаются вывести вас из душевного равновесия. Вдруг, если вы вспылите, наделаете глупостей.
Ученый налил еще текилы, повертел стопку в руках и быстрым дерганым движением закинул содержимое себе вовнутрь. Я не стал спешить и провел церемониал потребления алкогольного напитка по всем правилам. Тайвин молча смотрел невидящими глазами в одну точку, и вдруг отмер и спросил:
– Что мне делать, как вы думаете? Меня невероятно раздражает эта… эпистолярия.
Я глубоко вздохнул, понимая, что не смогу ему посоветовать что-то вменяемое, и решил пойти по пути последовательных логических рассуждений.
– Смотрите. Я так понимаю, вас сейчас более-менее все устраивает?
Тайвин кивнул, посмотрев на меня совершенно несчастным и уже немножко остекленевшим взором.
– Тогда просто игнорируйте эту ересь. Ну, или можно с этим к Тони пойти.
– К колониальной полиции? – насмешливо фыркнул Тайвин. – Да ну их к псам, что я у них забыл? Приду и скажу – кто-то мне бумажки подбрасывает?
– Именно так, – строго сказал я, разливая еще по стопке чудесного продукта перегонки сока голубой агавы. – Тут либо просто сделать вид, что вам совершенно не интересно ни одно предложение или предположение в ваш адрес, либо пойти официальным путем и попробовать прижучить бумагомарак. Спокойствия ради и душевного равновесия для.
Штатный гений медленно и вдумчиво насыпал на руку соль, лизнул, выпил текилы, поморщился от удовольствия, положив на язык ломтик лимона.
– Дело в том, Честер, что я уже ни в чем не уверен. Мне начинает казаться, что я и правда бездарь, и у вояк мне самое место… Видели эту… эту… – Он яростно и шумно выдохнул. – Мои гамадрилы за ней ходят как привязанные! Может, пора мне на ее место, а ей – на мое?
Я сделал вид, что задумался, исподтишка наблюдая за ученым: тот подался вперед, напряженно ожидая моего ответа. Какие же мы все порой бываем… недолюбленные. Тот же Тайвин – сколько раз ему говорили о гениальности, в научных кругах его обожают и уважают, мы, оперативники, его стараемся не задевать и не обижать, соблюдая вежливый нейтралитет и оказывая по мере надобности поддержку. А поди ж ты, оказывается, у него огроменный комплекс неполноценности и критический недостаток тепла.
– Нет, – мягко, но серьезно и уверенно ответил я. – Вы, Тайвин, точно на своем месте, и никаких Гаяйн Корпусу первопроходцев и даром не надо. Если только к вам под крылышко как стихийное бедственное дополнение. А у военных вам будет плохо, и вы сами это прекрасно знаете.
Тайвин чуть заметно выдохнул и расслабился. Взяв почти пустую бутылку, с печальным вздохом долил остатки, задумчиво покачал ее в воздухе, глядя на просвет, и осведомился:
– Может, я еще схожу?
– Да сидите, – поднялся я. – Вы же у меня в гостях, а не наоборот. Я сам.
Смотавшись в местное подобие супермаркета, я торжественно выложил на стол удвоенный джентльменский набор – чтобы не пришлось еще раз бегать. Только апельсины брать не стал: мне показалось, что великолепный образчик селекционного безумия на базе цитрусовых уже ничто не переплюнет, значит, нечего и пытаться. Апельсин по-прежнему занимал центральное застольное место молчаливого психолога, а мы продолжали разговор.
Вторая бутылка текилы неумолимо подходила к концу, и мы успели обсудить каждую бумаженцию и понастроить конспирологических теорий, вплоть до подозрения всех и каждого в ближайшем окружении Тайвина. Чайник, меж тем, кипел уже шестой раз – забегая на кухню, я автоматически тыкал кнопочкой, робко надеясь, что текилу все-таки сменит горячий чай, и благополучно забывал о нем до следующего захода.
– Вот почему, – патетически вопросил я, появляясь в гостиной, – человечество к двадцать третьему веку не научилось мгновенно кипятить воду? То его ждешь по полчаса, а то так было бы удобно: взял, сунул туда какую-нибудь нагревательную пластинку, и сразу кипяток.
Тайвин снисходительно улыбнулся.
– А в чем проблема? Откачайте из чайника воздух, он почти мгновенно закипит.
– Не, – глубокомысленно заявил я, вспомнив школьные основы физики, – так не пойдет. Мне не надо кипящую воду комнатной температуры, я чаю хочу.
– А зачем это вам чай? – подозрительно прищурился ученый. – Споить меня хотите?
– Что вы! – поднял я ладони. – Ни в коем случае. Я с удовольствием составлю вам компанию и дальше, но если мы продолжим в том же духе, то завтра на работу мы не встанем.
– А разве завтра рабочий день? – поднял бровь штатный гений.
– У нас каждый день рабочий, – глубокомысленно изрек я. – Мало ли, что может случиться. Защиту прорвет, кто-то в браконьеры подастся или ребенок убежит. Хорошо, что детей у нас в колонии пока мало, не место им тут. Небезопасно.
Проигнорировав мою сентенцию о детях, Тайвин совершенно трезвым голосом произнес, плеснув порядком текилы мимо стопки:
– Вы вот, Честер, кстати, первый кандидат в подозреваемые. У вас все ресурсы для этого есть, и видимся мы каждый день…
– А вы наблюдение поставьте к себе в кабинет, – посоветовал я.
– О, точно. Да это вы гений! И как мне в голову не пришло? – Тайвин пригорюнился.
– Почему вы сразу с этой макулатурой ко мне или к шефу не пришли? – задал встречный вопрос я. – Уже могли бы потихоньку решить проблему.
Тайвин еще больше приуныл.
– Я… я как-то не подумал. Наверное, понадеялся, что само собой прекратится. Или я сам разберусь.
– Сами даже кошки не родятся, – хмыкнул я. – Давайте мы с вами не будем голословно обвинять кого бы то ни было, а попробуем или привлечь соответствующие службы…
– Или?
– Сами разберемся. Но вместе! – текила порядком ударила в голову и мне, и поиграть в детективов показалось великолепным решением вопроса. – Для начала давайте всему вашему отделу сделаем козу.
– В смысле?
– А попробуем вас от всех изолировать. Вы можете их так обидеть, чтобы ни один ваш гамадрил в течение хотя бы дней трех не смел к вам в кабинет без спросу и вызова даже нос сунуть?
– Могу. Но у меня и так большие сомнения…
– Они у вас не дети малые, переживут. Главное, чтобы вы совсем не перегнули палку и чтобы вы сами справились. Сможете?
– Я… – на Тайвина было жалко смотреть. Он разрывался между необходимостью выяснить источник появления зловредных бумаг и нежеланием портить и без того сложную обстановку в отделе. Я его понимал, но шальная мысль уже захватила мое подвыпившее сознание, и я не мог просто так от нее отказаться. – А это точно сработает?
– Нет, – признался я. – Но мы поставим голокамеру в угол кабинета и точно будем знать, кто в ваше отсутствие у вас бывает. А чтобы убрать фактор неожиданности – ведь лаборанты к вам забегают иногда и в ваше отсутствие, так? – попробуем провернуть этот финт. Вам есть за что их взгреть?
– Конечно, – ученый даже не сомневался. – Всегда есть.
– Ну вот!
– Но, может, я просто скажу, что работаю над важным проектом, и меня не надо беспокоить?
– А это сработает? – вернул я ему вопрос.
Подумав, Тайвин покачал головой.
– Нет. Лаборанты иногда сродни тараканам – везде проползут и все разнюхают, особенно если им интересно. Хотя я вроде стараюсь и так все рассказывать и показывать.
Меня несколько покоробило.
– Вы вот зря, Тайвин, кадры с тараканами сравниваете. Вы же вкладываете в них силы, время, воспитываете их, знаниями делитесь. Я же вижу. Вы не цените своих усилий или их стараний? Или у вас все люди – тараканы?
– Вот не надо мне мораль читать, – оскорбился ученый. – Сам разберусь.
– Угу, вы уже разобрались. Ладно, – выдохнул я. – Утро вечера мудренее. Давайте, что ли, потихоньку спать ложиться.
– Я пошел?
– Стоять! Сейчас я со стола уберу и постелю вам на диване. Куда вы пойдете в таком состоянии?
– Да я…
– Угу, угу. Да-да, вы дойдете, безусловно. До во-о-он той двери, и то неточно.
Уложив Тайвина, я некоторое время сидел в раздумьях, попутно казнив единственного свидетеля наших возлияний – чудовищный апельсин. Проблему взаимоотношений ученого и его лаборантов надо было решать – и решать срочно. И желательно ему самому. И, как я ни старался проверить на изъяны свою идею сначала их поссорить, а потом торжественно помирить, не видел никаких огрехов.
В самом деле, что может быть чудеснее – рассориться так, чтобы пух и перья во все стороны, попутно вскрыв все годами копившиеся нарывы претензий, а потом возрыдать друг у друга на плечах, признаваясь в вечной дружбе и взаимопонимании? Я такое уже проворачивал, и осечек способ не давал. Пока. Так что я сам себе кивнул и отправился к себе в комнату, попутно догрызая дольку апельсина, оказавшегося достойным образцом своей породы – сладким, сочным и невероятно ароматным. Половину фрукта я оставил гению на утро – пусть тоже порадуется.
Утро для меня началось отнюдь не с кофе. Утро началось с осознания собственных грехов. Какого лешего я посоветовал ученому поссориться со всеми лаборантами разом? Чем я только думал?
Штатного гения, конечно, в гостиной на диванчике не оказалось. Термоспальник был аккуратно свернут, следы вчерашнего разгула убраны, причем часть я примерно помнил, как убирал, – об остальном, видимо, позаботился уже Тайвин. Остаток апельсина исчез, что меня несколько примирило с жизнью – стало быть, не такой уж он очкастый бука, раз свою часть спокойно забрал, не став меня будить и уточнять, кому она была предназначена.
Голова резко закружилась, и я с размаху сел в кресло. Все-таки обильные возлияния пользы никому не приносят, не стоит злоупотреблять, даже ради налаживания взаимоотношений. А то потом появляются идеи одна гениальнее другой. Сегодня должна была дежурить Макс, по-моему, Уилл по очереди должен быть, Али… Голова попыталась лопнуть, и я прекратил заниматься изнасилованием памяти, немножко привел себя в порядок, и позвонил на работу.
– Привет, – видимо, мой хмурый и помятый вид как нельзя яснее говорил и о моем самочувствии, и о вечернем времяпрепровождении, потому что Али, который дежурно отозвался с пульта, сочувствующе хмыкнул.
– Хорошо посидели, э? – с сопутствующим акцентом осведомился он.
– Да уж, неплохо, – отозвался я. – Минералочки бы… но и без нее воскресну. Какие новости?
– Да как тебе сказать, – замялся Али. – Похоже, у ученых кадровые перестановки.
Я внутренне похолодел, выдавая себе мысленный подзатыльник, и с невинным видом поинтересовался:
– А что случилось?
– Да Тайвин прилетел с утра, как ведьма на метле. Отругал лаборантов так, что пыль столбом стояла, вах! Я таких слов-то не знаю. А потом что, потом заперся у себя в кабинете и не выходил пока оттуда.
– Понятно. Ну, ты послеживай там, мало ли, вдруг что будет интересное происходить. Если что, мне звякни, хорошо?
– Непременно, – Али отсоединился, голограмма свернулась, а я призадумался. Первая часть плана прошла хорошо, насколько вообще хорошо может работать идея кого-то с кем-то поссорить, чтобы потом помирить. Посмотрим, что будет дальше, раз эксперимент начался.
Неделю, пока шли натурные съёмки в Звёздном, Нина чувствовала себя не спокойно и тревожно, постоянно думая, как там её ребята? – ведь раньше никто из них не снимался в кино и у всех прилетевших деятелей искусств нет опыта работы в кино.
В ночь на тридцатое мая действительно выпал снег – но на островах Киборгского архипелага снег растаял уже к девяти часам утра. Ратко был спокоен, так как над садом уже был купол, а Аглая, предупреждённая Платоном и волхвом, отсрочила посев ячменя и яровой ржи и тоже была спокойна. К вечеру этого же дня температура воздуха поднялась до плюс семнадцати – и посев зерновых был произведён в одни сутки.
Руслан на каждую ночь прилетал на Жемчужный остров, проверял лошадей и на рассвете улетал обратно. При этом он каждый раз скидывал свои записи в запароленную папку на искине дома Нины, чтобы она могла видеть процесс репетиций и съёмок. Ворон и Клара вернулись через сутки, уставшие и замёрзшие, так как даже при наличии термокостюмов под широкими балахонами танцевать пришлось босиком по снегу и без головных уборов и перчаток, причём снимали несколько дублей при разном освещении – они оба тоже скинули записи работы съёмочной группы.
Она просматривала записи — не все, так как их было довольно много — и видела, как студенты относятся к дружбе Олеси и Руслана. И несмотря на то, что уже тридцатого мая попросила Иру приставить к Олесе персональную DEX-охранницу, переживала за них. Из присылаемых Змеем записей она знала, что однокурсники начали посмеиваться над отношениями Олеси и Руслана, говоря: «Жили бы уж вместе, раз собрались пожениться!», и что Руслан отвечал: «Здесь так не принято, чтобы девушка и парень до свадьбы спали вместе! А нам здесь жить, и потому мы должны соблюдать местные обычаи».
Время от времени прилетал на пару часов Змей и привозил то морскую рыбу в столовую, то куски найденного им янтаря, скидывал видеозаписи и улетал обратно. И также временами в Звёздный улетал Платон в сопровождении Самсона, увозя для своих молочные продукты, мёд и конфеты – и тоже привозил новости и видеозаписи. А когда первого июня Платон вместе с другими заочниками улетел в Янтарный на двухнедельную сессию, настроение Нины испортилось окончательно. Даже прилёт Линды и Райво с ребёнком и Валерой не улучшили её состояния, так как они после чаепития собрались и полетели в Звёздный.
Погода улучшилась, дорожки совершенно высохли, но прогулки в коляске уже не радовали, так как привыкший к верховой езде Остин управлял Восходом совершенно не так, как Руслан: то ускорял жеребца там, где ему было легче бежать, но коляску при этом трясло, несмотря на отличные рессоры, то вёл Восхода шагом там, где можно было проехать побыстрее. При этом Остин почти не разговаривал и ничего не предлагал – и это тревожило ещё больше.
Сам Остин добросовестно ухаживал за тремя жеребцами и завершил за Руслана случку кобыл вовремя, а время до и после прогулки использовал для заездки под седло мезенских двухлеток с помощью Олафа, который меньше его весом. Остин видел, как испортилось настроение хозяйки большого дома после отъезда киборгов в Звёздный, а после отъезда туда же Платона оно испортилось окончательно – и даже ежевечернее возвращение Руслана и Платона настроение не улучшали – и потому даже не пытался с ней говорить, чтобы не сделать ещё хуже.
Нина перестала заходить в кафе, третьего июня чуть не сорвалась на крик, когда Бизон в парке тихо попросил её не подходить близко к лебедям на берегу, так как они уже охраняют свои гнёзда, но при этом ничего не говорил Якову Ивановичу, который этих лебедей уже кормил из рук и гладил – и это казалось ей обидным.
Наконец, волхву это надоело, так как на плохое настроение Нины ему стали жаловаться даже киборги – и пятого июня он пригласил её на завтрак в свой модуль. Она, понимая, что разговор предстоит долгий, попросила Хельги сообщить Остину, что утренняя прогулка в коляске отменяется – и в половине девятого пошла пешком на Козий остров. Старик встретил её приветливо и сразу пригласил на кухню, где уже стояли две чашки под чай, блюдо с оладьями и блюдечки с вареньем и мёдом.
— Отпусти парня, пусть погуляет часик, — сказал волхв после приветствия, — поговорим без него.
После того, как Хельги отошёл от модуля, волхв сам налил Нине чай и спросил, что происходит?
— Как это – что? – изумилась Нина, — я же волнуюсь! Как они там? Ведь все эти прилетевшие гости – деятели театра, и в кино не снимались! А у наших тем более нет опыта работы в кино!
— А у тебя есть опыт работы в кино? – совершенно спокойно спросил волхв, — тоже нет? А почему ты решила, что они не в состоянии сами позвонить знакомым киношникам и вызвать их в Звёздный? Ты так уверена, что им нужна твоя помощь? Или им нужна твоя охрана? Группа от голоканала из Янтарного уже там… они профи.
— Я в кино не разбираюсь, — завелась она, — но… а вдруг там будут бывшие хозяева ребят? А если они захотят их вернуть? А… если прилетят дексисты? А если шторм, снег, град…
— Метеориты, астероиды… что ещё? Там достаточно охраны для этого. Что попросила охрану для Олеси – хвалю, девушек надо защищать… даже от них самих порой. А вот зачем сунулась с советом, что найти беглого DEX’а должны именно Герда и Сребренка? Ведь для этого пришлось снова менять сценарий и вставлять эпизод о том, что этого DEX’а после боя списали и продали пару раз… и что он от следующего нового хозяина сбежал. Подумай сама, ведь в местах боевых действий не может быть так, чтобы в доме лесничего спокойно жили девочка с няней! Кстати, Герда с девочкой и пони уже вернулись оттуда, отдыхают. Но… вообще-то… хуже от этого не стало. По сценарию новый злой хозяин этого DEX’а сдаёт его в аренду группе охотников, они приказывают ему раздеться… не совсем, на нём штаны и футболка. И он босой. Учти, по фильму это зима! Там, в Звёздном, снег выпал как в декабре, сугробы по полметра высотой… но для Заполярья это обычно. Короче, они приказывают ему бежать и охотятся на него… как когда-то охотились на Стефана, он рассказывал.
— Я помню, — отозвалась Нина, — после этой охоты его подобрали чуть живого… и сбросили с флайера на камни. Там его Веселина с отцом и нашли. Он говорил, что был голый… и тоже вроде была зима.
— Ну… тут фильм для семейного просмотра, поэтому киборг имеет необходимый минимум одежды. Бежит, падает, снова бежит, в него попадают… арбалетной стрелой или плазмой… это пририсует программист как-нибудь, по-настоящему Руслана бить не будут, там Светлана и Златко от ОЗК, к тому же основа сценария придумана Светланой… DEX ползёт, прячется, наступает ночь, охотники уходят к палатке… а киборг уползает… тихо замерзает под деревом, не решаясь подать сигнал, в бреду видит танец двух Ангелов, снова то бредёт, то ползёт, ловит слабый сигнал сети и далее ползёт к домику лесничего… где уже утром его находит катающаяся на пони Сребренка. Она зовёт няню, та зовёт двоих взрослых детей лесничего, который в лесу ищет браконьеров, которые охотятся на киборга…
— Я в курсе, что их играют Олеся и Дробот, и они по сценарию тётя и дядя девочки и родные младшие сестра и брат матери девочки, которая… в смысле, мать девочки… вдова и ведёт всё хозяйство отца. Змей присылал видео, где Дробот уговаривает Светлану снять в фильме ещё и Дара… это его друг Mary. Этой роли не было в сценарии… но DEX по сценарию настолько слаб, что без медика его не выходить. Лесничий ловит браконьеров и сдаёт их в полицию, DEX’у дают имя Артём, лечат и одновременно начинают обучать ухаживать за животными лесничего.
Старик вздохнул, налил себе и Нине ещё чаю в чашки и сказал уже спокойнее:
— Да, всё так… куры, козы, пони и лошадь… девушка влюбляется в Артёма, её брат с ним дружит и везёт в город регистрировать в ОЗК, где он получает новые программы от Златко и Бернарда, и заканчивается фильм уже свадьбой Артёма и Алисы… по фильму персонажа Олеси зовут именно так. Видишь, они справятся сами… фильм почти любительский, малобюджетный, с кучей почти незаметных нестыковок, но для киборгов пустят информацию бегущей строкой, а для людей этого достаточно. Не мешай им! Дай им самим всё сделать! Вот в посевную ты же не вмешиваешься, знаешь, что Аглая разбирается в этом лучше тебя. И в это не вмешивайся тоже.
— Я же расстраиваюсь, — как-то даже жалобно стала объяснять она, — они же мои дети… хоть кибернетические, но родные. Не обидят ли их, не начнут ли командовать… не украдут ли кого…
— А на самом деле? — рассмеялся старик, — любопытство зашкаливает? Слетай-ка лучше к Пасечнику. Он примет на лето всех жеребчиков, я договорился наконец-то. Грузовик я уже заказал, он с шестью стойлами, придётся три рейса делать. С ними летит Ян, берёт Рыжика, за лето всех научит чему-нибудь.
— Это хорошо, — согласилась Нина, — там им будет, где побегать. А то у нас пастбищ не хватает настолько, что в левады уже скошенную траву привозят. Слетаю, хоть отвлекусь немного.
Нина допила чай, вызвала Хельги и поблагодарила старого учителя. Он поднялся вслед за ней:
— Не сердись, кто-то же должен был тебе всё это сказать… твоё плохое настроение слишком заметно. И влияет на настроение всех, кто на островах. Ты не заходишь в кафе, перестала ходить в парк, не сидишь в зимнем саду с планшетом, не ездишь верхом…
— Я не знаю, как сказать об этом Остину, — призналась она, — ему здесь не нравится, и я это вижу. Он уже привык к простору степей и более высоким лошадям, на которых можно носиться. Он здесь потому, что надо. И просить его о чём-то ещё…
— Духу не хватает? А он тебя боится. Боится сделать что-то не так. Что не разрешишь Берёзе лететь с ним. Что не дашь ему самому улететь обратно.
— Такое даже в голову не приходило… попробую поговорить с ним. Спасибо, что сказал. А… когда прилетит грузовик? Мне надо переодеться… наверное.
— В десять. Я сам с ним поговорю сначала. А насчёт переодеться… не ты же жеребят грузить будешь. Полкан погрузит сам, Ян поедет с первыми и с Рыжиком… так что если хочешь переодеться, то не в рабочее… иди уж. И успокойся, не трепли нервы себе и окружающим.
Нина молча кивнула и вышла из модуля. Хельги уже ждал её за дверью – и показался Нине недовольным. Ведь если она отменила поездку на коляске, то и ему не удалось проехать верхом по островам. Уже дома она попыталась объяснить ему, что он сможет покататься вечером, но он ответил:
— Зато мы можем покататься на грузовике с жеребятами. Такое не каждый день бывает. А покатаюсь вечером.
— Спасибо тебе, ты всё понял без лишних разговоров.
Нина разрешила Хельги отвести Дивана в леваду, пока она сменит платок и куртку на более тёплые и выберет у Ворона подарки-обереги для Заряницы и Лучесвета, дождалась его и вместе с ним пошла к левадам.
Снаружи грузовик не выглядел очень уж большим, но внутри были отгорожены стойла и при двух местах для сопровождающих в салоне было даже просторно. Первые три жеребчика уже стояли, Полкан и Ян вели двух следующих жеребят.
Нина поздоровалась и села на свободное место в салоне. Хельги помог
закрыть леваду после выхода Рыжика и сел на место напротив у входной
двери. Полкан сел на пассажирское место рядом с DEX’ом-пилотом, Ян же
остался стоять у стойла Рыжика, сказав, что коню так будет спокойнее –
и грузовик взлетел.
Перелёт завершился вполне благополучно, жеребят не укачало, чего опасался Полкан, и к полудню грузовик мягко опустился на площадку недалеко от огороженной огромной левады. Выгрузка заняла не более получаса, после чего Полкан и Ян собрались обратно за следующими жеребятами, а Нина, пару минут понаблюдав за жеребятами в леваде, приняла приглашение Пасечника на чай.
После так называемого «чая», оказавшегося плотным обедом с замасленной кашей с курятиной, пирогами и фиточаем, Игорь Олегович Веретено, прозванный местными жителями Пасечником, учёный-культуролог, умудрившийся защитить докторскую диссертацию дистанционно, не выезжая со своего хутора, пригласил Нину осмотреть жилой дом и дом строящийся, курятник, коровник, овчарню – и по пути рассказывал о жизни с киборгами.
— …и нисколько не пожалел ещё, что всю коллекцию фарфора музею продал, — говорил он, показывая огород и пастбище, — с приездом Лучесвета я жить начал, а как девочка с ним прилетела… Заряницей назвал… стало ещё лучше. Вот дом построим, жить будем ещё лучше…
— Сколько сможете разместить киборгов в доме? – перебила его Нина, — у нас селить скоро будет негде. Мой бывший муж обещал ещё полтора десятка битых DEX’ов прислать.
— Вот достроим и скажу… — усмехнулся старый учёный, — твои прилетели.
В половине третьего Полкан и Ян привезли ещё шестерых жеребчиков и за полчаса всех вывели из грузовика и выпустили в леваду. У Нины мелькнула мысль слетать в Звёздный – всего-то чуть больше трехсот километров по прямой от хутора Пасечника – но… обманывать старого волхва не хотелось, а он был против её присутствия на съёмках фильма. В четвёртом часу парни улетели за последней группой жеребят, а Нина попросила Заряницу показать придуманные ею платья и рубашки – и до следующего прилёта грузовика они обсуждали наряды для Динары и Златы, в которых они будут выходить замуж.
В половине шестого третьим рейсом парни привезли последних жеребят – и Пасечник пригласил их и Нину с Хельги на ужин, после которого Нина с Хельги и Полканом полетели домой, а Ян остался с Рыжиком и жеребятами на хуторе.
Когда Нина почти в восемь вечера вернулась домой, Хельги напомнил ей, что его конь остался не тренированным – и она не только разрешила ему поездить верхом, но и отпустила с ним Алю на час.
Двадцать седьмого мая в восемь утра прилетел Юрий Сергеевич с большой термосумкой, в которой находились эмбрионы жеребят, и инструментами. Сопровождавший его Остин привёз выводную уздечку и лёгкое скаковое седло для заездки молодняка. Обрадованный Герман тут же рассказал опекуну, как он ухаживал за кобылами и готовил их к подсадке эмбрионов.
Сначала ветврач вместе с Костасом и Германом осмотрел обеих орловских кобыл и подсадил обеим эмбрионы клонов Ливня, а затем в компании киборгов пошёл к левадам. За полдня он успел осмотреть подрастающих мезенских жеребят, обработать им копыта, потом сходил с Остином и Германом (Руслан обедать отказался) на обед в столовую, а за время до ужина осмотрел кобыл.
Когда Руслан не пошёл и на ужин, Юрий Сергеевич удивился:
— Что-то не так? Ты обиделся? С нами есть не хочешь!
— Просто хочу немного похудеть. Чтобы в кино сниматься. В главной роли. Мне обещали. Съёмки через три дня.
— Что за фильм? — спросил ветврач и узнал от Руслана много нового: и о желании Ларисы снять фильм, и о ненаписанном сценарии, и о новой профессиональной камере, купленной для Арнольда, и о предстоящем снегопаде… — и остановил DEX’а вопросом:
— А кто за жеребцами следить будет? Ведь за два-три часа съёмка не закончится. Фильм — дело очень затратное, и по времени, и по финансам. Несколько дублей каждого эпизода на природе, потом съёмки в павильонах… я правильно понимаю, что по тому спектаклю? Хорошо, попрошу Остина остаться здесь на… сначала на неделю, а там видно будет. Покажешь ему, что и как делать и на ком можно ездить, а на ком не нужно.
— Спасибо! — обрадовался Руслан, — а я уже хотел просить Змея! Но на ужин не пойду.
— Как знаешь, заставлять не стану. Но… дам совет. Сходи к вашему медику, он может дать какой-нибудь препарат для ускорения обмена веществ, а потом поработай на дамбе. С мочой и потом выйдет лишняя жидкость из организма. Я ветеринар, поэтому конкретный препарат посоветовать не могу, не имею права… но ваш медик профи и сможет помочь.
— Классно! Спасибо! – и Руслан побежал на медпункт.
***
— Остин, а ты хочешь остаться? — спросила Нина при прощании, когда Юрий Сергеевич уже у дверцы флайера сказал ей, что Остин остаётся, чтобы помочь Руслану.
— Это не имеет значения. Есть слово «надо». И есть слова «могу» и «хочу», — спокойно ответил Остин, — Юрий Сергеевич нам в нашем ОЗК это объяснял. Я могу ухаживать за жеребцами, и я понимаю, что это надо. А вот хочу ли, пока сам не понял.
— Тут ты прав, — кивнула Нина, — есть эти три слова. И не всегда они стыкуются. Остин, как я понимаю, ты не очень хочешь остаться, но можешь ухаживать за жеребцами и понимаешь, что это надо. Остин, если у тебя появится желание сняться в фильме…
— Не появится. Я уже видел, как кино снимают. В армии… — пояснил DEX, — ничего хорошего.
— Хорошо, не хочешь, значит, и не будешь. Заставлять не стану. Благодарю за то, что согласился остаться.
Юрий Сергеевич с Германом улетели в восемь вечера, сделав даже больше, чем планировалось, так как помогающие ему киборги успешно заменяли и лабораторию, и стационарные рентген и сканер – и не было необходимости водить куда-то животных или ставить их в станок для фиксации.
***
В половине восьмого вечера следующего дня, двадцать восьмого мая, на Жемчужный остров прилетели на арендованном Платоном флайеробусе студенты театрального училища с Нового Ярославля. Со студентами прибыли четыре преподавателя — все, как один, заслуженные деятели культуры Федерации — и потрясённая их появлением Нина видела, что с ними можно запросто общаться, как она привыкла с местными крестьянами, и они совсем не заносчивы, как зять волхва.
Руководитель курса поздоровался со встречающими их жителями островов, не делая различий между людьми и киборгами — и тут удивилась не только Нина. Лариса и Милана от шока смогли только поздороваться.
Платон их восторгов встречей со звёздами театра не разделял — для него они ничем особенным не отличались от всех остальных прилетающих гостей, кроме высоких званий — но был спокоен и вежлив. Все вещи студентов и преподавателей уложили в поданную Русланом коляску, Олеся демонстративно и весело села на козлы рядом с ним — и они на коляске повезли вещи к второму общежитию. Сами гости не стали ждать, когда коляска за ними вернётся и пошли в посёлок пешком.
Через полчаса, когда прилетевшие студенты и преподаватели заняли комнаты в общежитии (три четырёхместные и две трёхместные), к ним пришла Лариса и пригласила всех в столовую, где их уже ждали студийцы, светлый волхв, его сын с женой, Нина с Платоном и желающие поучаствовать в обсуждении сценария киборги.
Сначала был ужин — и горожане, не привыкшие к натуральным продуктам, удивлялись обилию блюд в меню, а Платон спрашивал, кому чего принести ещё. А когда все поужинали, и посуда со столов была убрана, Платон скинул на видеофон Олеси схему сценария с внесёнными в него поправками.
Она сразу перекинула файл своим друзьям, открыла его – и перевела изумлённый взгляд на студийцев:
— Вам не кажется, что это многовато? Хватит на небольшой такой сериал… серий в сто… или сто двадцать! Было три страницы…
— А теперь полтора гигабайта! – радостно ответил Клим, — и ещё почти пять часов музыки. Если мало…
— Нет! Не мало! – рассмеялся руководитель труппы, — достаточно. Мы не сериал снимать будем.
— Тогда давайте обсудим, что включим в сценарий, а что пойдёт в мультсериал, — предложил сценарист – и тут волхв мягко, но настойчиво предложил Нине пойти поговорить по пути к её дому.
Она с сожалением вспомнила его слова о том, что ей не следует вмешиваться в съёмки фильма – и вышла из столовой вслед за стариком. Хельги с таким сожалением пошёл за ней следом, что Платон отправил ему сообщение: «Я на связи, пришлю записи!».
От повтора запрета её любопытство разгорелось ещё сильнее – но заговоривший о предстоящих свадьбах волхв не давал ей возможности вернуться. Всё-таки впереди как минимум четыре свадьбы – и к ним надо как следует подготовиться. И первым делом достроить дом Змея, достроить детский сад, поставить фундамент для дома Ростислава… и, возможно, Стожара при условии, что он согласится остаться на островах, так как Лютый однажды проговорился, что готов отдать свой дом в Орлово ему с Любице после свадьбы. И надо готовиться к выставке животных и к празднику мастеров в городе… забыла спросить, на какие дни какие мероприятия назначены и будут ли музейные сотрудники в них участвовать…
Волхв что-то говорил, она думала о чём-то своём, Хельги вёл запись на случай, если Нина спросит – и уже на крыльце дома старик спросил у неё:
— Слышала хоть что-нибудь? Любопытство разбирает? – дождавшись кивка, продолжил: — Ты сама знаешь, что ребята не решатся отказать тебе, и сделают по-твоему. А потом будут думать, что сами сделали бы лучше. Пусть сами… с Ларисой, Светланой и Миланой… им Клим отказать сможет. И остальные ребята тоже. Сейчас они говорят со Светланой и Златко по видеосвязи… я вернусь туда и прослежу, чтобы всё было в порядке.
Нина попросила Хельги вызвать флайер из гаража, отвезти в столовую волхва и привезти Платона – и вошла в дом.
***
Двадцать девятого мая студенты, закончившие обсуждение сценария почти в три часа ночи, уже в половине девятого утра выбрели из общежития и снова собрались в столовой. Преподаватели пришли в столовую немного позже, после прогулки по Жемчужному острову.
После завтрака обсуждение сценария продолжилось – и через час сценарист предложил окончательный вариант для согласования.
— Время поджимает, — сказал он, — поэтому взрывы мы организовать не успеем…
— Здесь заповедник и взрывать ничего нельзя, — остановил его Григорий, зашедший поздороваться и узнать новости, — и вообще… у нас посевная!
— Так мы не здесь и будем взрывать! – возмутился сценарист, — а в Звёздном! Не в самом городе, конечно… но там такое побережье! В длину, конечно… в крайнем случае, взрывы сделает программер. У вас ведь есть программист?
— Своего пока нет, приглашаем из ОЗК или из деревень, — ответил Григорий, — и ни один из них ни разу не отказался прилететь. А почему вы без киборгов прилетели?
— Чтобы вы их у себя не оставили, — мгновенно ответил студент, — шутка. На самом деле в нашем училище не так много киборгов, чтобы брать с собой. Только DEX’ы охраны и несколько Mary на кухнях и в столовой. А после того, как активизировалось ОЗК, у них надо спрашивать согласия на полёт на другую планету. Плюс – надо оплачивать их перелёт. А смысл? Парни у нас почти все отслужили в армии, видели этих… тупиц…
— А ничего, что здесь почти все – киборги? – спросила Фрида, — я тоже киборг. Но это не мешает мне быть председателем сельсовета. В вашем фильме в главной роли – киборг. И главный герой тоже киборг. И композитор, и гримёр, и костюмер, и оба наших оператора, и певица…
— Неужели тоже киборги? Быть этого не может!
— Может… очень даже, — ответила подошедшая Нина и присела за столик, — у нас людей всего около десятка, остальные все киборги… а можно посмотреть, что вы собрались снимать?
— Да, конечно, — и сценарист, не зная, что говорил волхв Нине, скинул ей файл с окончательным вариантом сценария, после чего Нина, поблагодарив его, пошла на выход.
В это утро на козлах коляски, запряженной Восходом, было два кучера: привычный уже Руслан и Остин, для которого управление запряжённой лошадью было в новинку. Вожжи держал Остин, так как он должен был катать Нину по утрам, пока Руслан снимается в фильме, но особой радости на его лице не было – и, чтобы хоть что-то узнать о будущих съёмках, Нина пошла не в кафе, где обычно собирались студийцы, а в столовую, где засели студенты. Хельги оставил своего коня у коляски – и потому Руслан и Остин тоже остались – и пошёл за Ниной. Руслан привычно отправил запрос Берёзе и попросил кофе и пирожные.
Берёза уже через пару минут вынесла парням по кружке кофе с сахаром, а Майя несла тарелку с пирожными.
— Хочешь покататься? — спросил Остин, возвращая Берёзе пустую кружку.
— Хочу. Но не сегодня, — ответила она, — а то слишком много гостей, чтобы отвлекаться.
— Так можно вечером, — вмешался Руслан, — запрягу тебе кобылку, поездишь. Двухлеток всё равно работать надо.
— Я предложил верхом, — недовольно буркнул Остин, — а не в коляске…
— Ребята, давайте так, — остановила их вышедшая из столовой Нина, — извините, что вмешиваюсь… но вы говорили достаточно громко. Остин, здешние мезенские лошади меньше ростом, чем в вашем конезаводе, а крупные орловцы слишком в возрасте. И потому верхом здесь не разгонишься особо. Когда закончатся съёмки и ты соберёшься обратно, Берёза может взять несколько выходных и слетать с тобой в конезавод. И там ты покажешь ей лошадей и научишь ездить.
— Здорово! Я согласна! — обрадовалась Берёза, — я быстро соберусь!
— Погоди, — рассмеялась Нина, — во-первых, это будет самое раннее через неделю, а во-вторых, тебе надо найти себе замену на то время, которое будешь в отпуске. Если тебе понравится в конезаводе, можешь остаться там, ты вправе выбрать сама, где жить и работать. Но так, чтобы здесь тоже был кондитер.
— Спасибо! Я поняла. Сегодня же поспрашиваю, кто хочет быть кондитером.
После разговора с Берёзой Нина села в коляску, доехала до сада, поздоровалась с Ратко и посмотрела на привезённые курьером пару часов назад саженцы сакуры, оливы, персиковых и абрикосовых деревьев – и, пожелав парню удачной посадки, поехала к дому.
***
В восемь вечера этого же дня все студенты с преподавателями полетели в Звёздный на флайеробусе, присланном на автопилоте Ирой. Киборги, желающие принять участие в создании фильма (в том числе и Ворон с Кларой, готовые повторить танец Ангелов), полетели вслед за ними на двух флайерах и четырёх скутерах.
Нина очень хотела полететь с ними, но волхв при отправлении киборгов в Заполярье снова сказал ей: «Не вмешивайся! Они знают, что делать!» — и она с сожалением осталась. Когда поднялся в небо последний скутер, Хельги тихо сказал:
— Если бы полетел Змей, он бы мне посылал видео, и мы бы посмотрели… мне тоже интересно.
Нина взглянула на «рыцаря», потом на Змея – и Змей, кивнув, побежал в гараж за своим скутером и вскоре взлетел и направился на север.
В девять вечера, к великому удивлению Нины, перед её домом опустился семиместный флайер с логотипом ОЗК и из него вышли Светлана, Златко и Бернард.
— Добрый вечер! Мы на минутку, летим в Звёздный… картины привезли, — сказала Светлана на приглашение Нины войти в дом и поужинать, — извини, но этой ночью будут снимать ключевую сцену фильма, ведь этой ночью должен снег выпасть по прогнозу. Как Руслан… то есть, пока DEX без имени… брошен так называемыми «своими» на поле боя и пытается ползти не в свою часть, а в сторону… на свободу. Импланты мешают, программа гонит в часть, а разум рвётся на волю. Он в снегу, замерзает, в бреду видит двух Ангелов, ползёт, видит впереди свет…
— Ему больно и страшно, но он сопротивляется имплантам… а навстречу ему идёт охранник-DEX ближайшего лесничества, даёт ему программу неподчинения, карту местности и еду…
— Да, как-то так. Только находят его утром не городские девочки…
— А Герда и Сребренка на пони? – перебила его Нина. — Вроде как её пони чего-то испугался, понёс в лес и… набрёл на этого беглого киборга…
— А вот этого нет в сценарии, — остановил её Златко, — но я передам Ваше пожелание руководителю проекта. А теперь… куда картины выгрузить?
— Пока в гостиную на первом этаже. А утром мы решим, куда повесить. Хельги, помоги, пожалуйста, занести картины в дом.
«Семёрка» кивнул и Бернард открыл заднюю дверку флайера. Картин оказалось неожиданно много, все были завёрнуты в плотную бумагу — и он стал вынимать их, а Хельги сразу заносил в дом. Пока выгружали картины, появился Дерек с пакетом пирогов для спешащих гостей. Светлана поблагодарила, все вернулись в флайер и полетели в Звёздный.
Вернувшись в дом, Нина сначала пошла смотреть, что нарисовал Златко. Морж и Дерек успели их аккуратно распаковать и расставить на полу, диване и креслах. Четыре картины размером девяносто на сто двадцать сантиметров изображали Змея с гусем в руках, Хельги верхом на коне, Ратко в цветущем саду и Платона в деловом костюме и с портфелем в правой руке. На десяти картинах размером семьдесят на девяносто сантиметров были изображены: Аглая со снопом ржи, Гопал с коровой, Лайма с козами, Соня с овцами… и так далее.
— Куда повесим? – спросил Морж, — на стены в доме?
— Пусть здесь постоят завтрашний день, а послезавтра утром повесишь на свободные места на стенах. Ребята посмотрят на все сразу… или заберут свои портреты, или оставят здесь, — ответила Нина и поднялась в свою квартиру.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 10-й день бездорожного месяца
Поклонники Триликой разошлись, творившие обряд священницы скрылись за вратами жертвенника, но, как и было обещано, Старшая Мать собора вскоре направилась гасить нескончаемый свет под потолком — чудо коренной магии. Гасила она его не силой мысли, а ловко управляя рычагом — поднятый вверх стеклянный светильник прижался краями к потолку, и вскоре огонь погас без доступа воздуха. Похоже, действо не требовало особенных усилий.
Выполнив положенный ритуал с прозаической поспешностью, Старшая Мать двинулась назад, к вратам жертвенника, тут-то Лахт к ней и подошел.
— Здравия вам, матушка, — начал он вполголоса.
Старая карга поглядела на Лахта с величайшим удивлением — привыкла, что все смотрят на нее снизу вверх, а заговаривать и вовсе боятся. Поглядела — и пошла своей дорогой.
— Эй, матушка, я с вами разговариваю, — кашлянул Лахт.
Она замерла, как змея замирает перед броском, и развернулась к Лахту так же быстро, как змея делает бросок. Наверное, хотела напугать.
— Непочтительное обращение к Старшей Матери собора не позволено даже тем, кто поклоняется сущим богам, — прошипела она сквозь зубы.
— Я потратил полдня, чтобы заехать в Хотчино и встретиться с вами, а вы развернулись ко мне спиной в ответ на почтительное обращение. Зато на непочтительное немедленно оборотились ко мне лицом. Вот, возьмите, меня попросили передать вам записку, — Лахт протянул ей бумажный треугольник.
Должно быть, она узнала печать на бумаге, а потому сделала три скорых шага навстречу Лахту, одной рукой выхватила треугольник у него из рук, а другой, с быстротой змеиного броска, изловчилась ухватить Лахта за запястье. Рука у нее была холодной и сухой, даже слишком сухой — как змеиная шкура. Но вцепилась она в Лахта крепко, будто рачья клешня. Впрочем, сопротивление пожилой женщине Лахт находил не самым достойным поступком.
— Стой на месте, — по-змеиному зашипела она, встряхнув сложенную треугольником записку — та развернулась.
Даже если бы Лахту пришло в голову распечатать чужое письмо и заглянуть внутрь, он бы ни о чем не догадался — в записке было всего два слова, написанных то ли по-ротсолански, то ли вообще тайнописью.
Старшая Мать щелкнула пальцами над головой — вот в самом деле лишь щелкнула пальцами! — и из-за небольшой боковой двери тут же появились рейтары Конгрегации. Из тех, что смиренно стояли в задних рядах во время обряда.
В общем-то Лахт подозревал, что они должны быть где-то поблизости — убранство собора слишком богато, чтобы оставить пожилую женщину без охраны, когда двери открыты для всех желающих войти. Но вот увидеть во главе охраны собора двух знакомых по Войсковому постоялому двору полубратьев он не ожидал…
То ли наитие сработало, то ли логика — но Лахту почему-то быстро открылась тайна двух слов в записке: «задержи и обыщи». Ну или что-то похожее. Надо же быть таким дураком, чтобы поверить священнице…
* * *
В соборе фрели Ойя скрыла мужскую одежду под плащом и смиренно простояла первую четверть обряда, внимая пению священниц. Однако живая ее натура взяла верх над смирением и обещаньями священнице, и вскоре фрели спросила тихим шепотом:
— Йерр Хорк, ты намерен простоять тут до самого конца обряда?
— Конечно! Зачем же тогда мы явились в Хотчино?
— Ну тогда я подожду тебя в трактире напротив собора…
Хорк вспомнил не столько обидчиков фрели на Вироланском постоялом дворе, сколько плотников, докучавших девушке из трактира в Дягилене…
— Юной фрели не пристало одной ходить по трактирам, — ответил он твердо.
— Мало ли чего не пристало юным фрели, — фыркнула она. — Ты как хочешь, а я пошла.
Препираться в соборе во время обряда было бы слишком оскорбительно и для Триликой, и для священниц, тем более что со всех сторон на фрели и Хорка начали неодобрительно оглядываться. Не сразу, но Хорк все же решился взять фрели за руку (через плащ, конечно), чтобы удержать ее на месте, но непослушная девчонка стала вырваться, и Хорку пришлось уступить: удержать фрели силой ему ничего не стоило, но, во-первых, возня их была слишком шумной и непристойной, а во-вторых, он счел, что пока не имеет права применять силу против невесты.
Она отпрыгнула от Хорка и чуть не бегом бросилась к выходу — ничего больше не оставалось, как последовать за нею.
Едва оказавшись за дверью, фрели повернулась к Хорку лицом и со злостью сузила глаза.
— Ты! Как ты посмел хватать меня за руки! — она задохнулась от возмущения.
— Фрели, я хотел всего лишь удержать вас в соборе… — ответил Хорк не очень уверенно, потому что она, конечно, была права. — И пока я вам не муж, я, конечно не должен был…
— Пока? — едва не вскрикнула она. — Ты хочешь сказать, что, когда мы поженимся, ты будешь хватать меня за руки и держать, где тебе вздумается?
— Жена ведь должна слушаться мужа…
— Чего? Да пошел ты куда подальше! За каким лешим мне тогда муж? Тем более такой здоровенный!
— Как зачем? — ее вопрос поставил Хорка в тупик. — А зачем люди вообще женятся?
— Чтобы любить друг друга и друг о друге заботиться! — ответила она, не задумавшись. — Заботиться, йерр Хорк! А не удерживать в соборе и не выдумывать, что пристало юной фрели, а что не пристало!
Ее щеки покрылись чудесным румянцем, а синие глаза метали молнии.
— Но ведь я хотел позаботится… Защитить… Чтобы никто в трактире не посмел обойтись с вами грубо или недостойно…
— Надо было просто пойти со мной. И все! Понятно? А не хватать меня за руки!
Ее ответ поразил Хорка очевидностью решения…
— Но я хотел посмотреть весь обряд…
— Вот именно. Хотел — и схватил меня за руку. А я не хотела. И что же теперь, после свадьбы мы будем делать то, что хочешь ты, и только потому, что ты такой большой и сильный? Так, что ли? И я, значит, должна тебя слушаться? Нетушки! Мне такая забота не нужна! Я лучше всю жизнь проживу с батюшкой, у нас дома батюшка всегда слушается матушку, потому что матушка умней. И твоя Триликая тоже говорит, что муж должен слушаться жену!
— Моя? — ужаснулся Хорк. — Почему моя? Ты разве не любишь Триликую всем сердцем?
— Я ее терпеть не могу, потому что от нее одна скукота и неприятности.
От ее слов внутри стало пусто и холодно. Хорка должен был возмутить или даже разозлить такой ответ, но вместо этого он обиделся, растерялся и не сразу нашел, что сказать. Он, конечно, подумал, что фрели еще слишком юна, чтобы верно судить о Триликой, и что она скоро ощутит любовь великой богини и не сможет не ответить на ее любовь, но почему-то легче от этой мысли не стало.
— Разве можно не любить Триликую?.. — спросил он, смешавшись.
— Очень даже можно. Вот йерр Лахт, например, совсем ее не любит.
— С йерром Лахтом я не собираюсь жить всю жизнь до самой старости, — мрачно пробормотал Хорк и, развернувшись, побрел прочь от собора. Он сделал это не задумываясь — или, правильней сказать, не подумав. Просто ему захотелось вдруг сделать так, чтобы она не видела его лица… Ничего подобного раньше с Хорком не случалось.
— Йерр Хорк! — крикнула фрели ему вслед, но он не оглянулся. — Ну Хорк же!
Она догнала его, даже забежала немного вперед и пятилась, заглядывая ему в лицо.
— Ну ты чего? Обиделся, что ли?
Хорк вовсе не хотел, чтобы фрели Ойя решила, будто он обиделся, и тем более не собирался ей что-то доказать или заставить его догонять.
— Ну хочешь, пойдем и досмотрим этот дурацкий обряд… То есть не дурацкий, конечно, я хотела сказать. А?
Она продолжала пятиться и не заметила ледникового камня позади себя. Хорк тоже увидел камень только тогда, когда фрели о него споткнулась и едва не упала — он успел схватить ее за руку и дернуть к себе. И дернуть слишком сильно — фрели не только не упала, но и качнулась в другую сторону, ткнулась лицом Хорку в грудь. Он отшатнулся в испуге, отдернул руку и ожидал нового взрыва ее возмущения за столь бесцеремонный поступок. Но вместо этого фрели звонко рассмеялась.
— Ну надо! Сейчас бы я села в грязь! Какой ты, оказывается, ловкий, йерр Хорк!
— Фрели, простите… Я не хотел ничего такого… — промямлил Хорк виновато.
— Ты чего? Я же чуть не упала… Или ты думаешь, что до свадьбы мне можно падать в грязь сколько угодно, а ты должен стоять и смотреть? — она снова расхохоталась. — Хорк, ну какой ты смешной!
— Смешной?
— Конечно, смешной! Все-то ты выдумываешь какие-то правила! Пристало — не пристало, хорошо — не хорошо… Будь проще!
— Но невесту ведь нельзя брать за руку до свадьбы…
— Глупости! Когда я падаю, меня можно хватать за руки, чтобы удержать. А когда я хочу уйти, меня нельзя хватать за руки, чтобы удержать. Понятно? И неважно, до свадьбы или после.
— Разве не важно?
— Совершенно. Так что, в трактир или в собор?
Как Хорк мог пойти в собор после того, как фрели Ойя столь великодушно (и столь деликатно) простила его бесцеремонность? И… ему так нравилось, когда она смеется…
В трактире горели свечи и пылал очаг, разгоняя сырость тусклого дождливого дня. Народу было не много, но в углу пяток нездешних ученых землемеров пили можжевеловку и распевали похабную песню — Хорк слышал ее не раз и не два…
Засадил старинушка
Хреном огород,
Крепкий хрен, забористый
У него растет.
Крепкий хрен, забористый
Осенью собрал
Да соседке-вдовушке
К празднику подал.
Понятно, одни строчки пелись громким протяжным хором, а другие басом бормотал лишь один из выпивох…
Хорк хотел было развернуться и уйти, чтобы фрели не услышала эдакой скабрезности, но решил просто приструнить не в меру пьяных (в столь ранний час) землемеров — неужели они не видят, что в трактир зашла юная девушка? Однако по пути к землемерам неожиданно вспомнил, что фрели одета в мужское платье и глупо призывать выпивох к порядку…
— Йерр Хорк, у тебя такое лицо, будто ты такие песни первый раз в жизни слышишь! — прыснула фрели.
— Фрели, — забормотал Хорк вполголоса, — давайте лучше уйдем отсюда…
— Вот еще! — она направилась в сторону очага. — Я промокла, продрогла и хочу есть. Ты сам чуть что ругаешься нехорошими словами…
— Я ругаюсь в сердцах, а тут совсем другое…
А землемеры, понятно, продолжали, нисколько присутствием юной фрели не стесняясь:
Задирает вдовушка
Нос курносый свой,
Сарафан узорчатый
У нее с канвой.
У нее мохнатые
Шубы в сундуке,
Ворота широкие
На стальном замке.
Хрен ли ей, красавице,
Подавать к столу?
Не заправить к празднику
Хреном пастилу…
Услышав куплет целиком, фрели Ойя нисколько не смутилась, а расхохоталась… И продолжала хохотать, когда землемеры грянули припев:
Эх, да хрен раскидистый,
Эх, да хрен развесистый,
Эх, заправить к празднику
Хреном хоть бы что!
Хорк, конечно, подошел к ним и попытался угомонить, напирая на то, что юноша, с которым он пришел пообедать, слишком молод, чтобы слушать такие песни, но землемеры похлопали Хорка по плечу и сказали, что он сам слишком молод, чтобы лезть к ученым людям с такими советами. Понимая свою неправоту, Хорк не стал более им докучать.
Спев еще три куплета, землемеры затянули песню про медную ступу с окованным пестом, тоже не вполне пристойную, но не настолько откровенную, однако над нею фрели хохотала еще сильней — и вдохновленные землемеры пели еще громче, уверенные, должно быть, что веселят несмышленого мальчишку.
К тому времени, когда хозяин принес жареное мясо — а фрели не захотела есть сласти, как предполагал Хорк, а потребовала жареного мяса, — землемеры были так пьяны, что пение у них не задавалось…
— Йерр Хорк, ну что ты опять насупился? Я ведь не можжевеловки попросила принести, а пива…
— Юная фрели не должна пить пива. И неюная тоже не должна. Женщины вообще не должны пить пиво, — в отчаянье ответил Хорк.
— Но я ведь не просто так, а чтобы никто не заподозрил, что я юная фрели…
— Никто и так не заподозрит. А если и заподозрит, то все равно я рядом с вами и обидеть вас никто не посмеет.
— И почему ты такой зануда, йерр Хорк?
— Зануда?
— Конечно, зануда. Ты все время думаешь, что я чего-то должна, — она нарочно отвела глаза и уставилась на двери, не глядя в лицо Хорка. — А я ничего такого не должна, и вообще, нехорошо выйдет, если кто-нибудь поймет, что я девушка, да еще и володарская дочь, и сижу в трактире в штанах. Хорк, Хорк! Гляди! Скорее!
Фрели вскочила с места, показывая на дверь. Хорк развернулся: дверь захлопнулась со звоном колокольчика — в трактир зашел какой-то невзрачный попрошайка и остановился у входа.
— Да нет же, Хорк!
Фрели бросилась к дверям, Хорк последовал за нею, а за ним устремился хозяин трактира — требуя платы, разумеется. Хорк на ходу бросил ему серебряную великогородку — обед не стоил и ее четверти.
На дорожке от парка к трактиру стояла карета Конгрегации, запряженная четверкой коней, куда двое рейтаров подсаживали колдуна — и руки у него были крепко связаны за спиной. А рядом с каретой нетерпеливо оглядывался по сторонам тот самый полубрат-ротсолан, который ударил колдуна в трактире на Войсковом постоялом дворе…
Хорк бросился к карете вслед за фрели Ойей и подоспел в ту минуту, когда ротсолан уже поднимался внутрь.
— Погодите! Что вы делаете? За что вы забрали йерра Лахта? Он не сделал ничего дурного, я могу это засвидетельствовать с полной ответственностью!
Ротсолан помедлил. Вздохнул. Спустился ступенькой ниже и повернулся к Хорку.
— Тебе уже советовали хорошенько выбирать друзей… Твой товарищ оскорбил Старшую Мать собора и собирался ограбить обитель священниц. По судной грамоте Великого города его будет судить ландмайстер Конгрегации, а не володарский суд Хотчина.
— Но это неправда! — уверенно ответил Хорк. Если бы полубрат не был ротсоланом, вряд ли Хорку хватило бы уверенности на столь дерзкий ответ.
— Правда это или неправда, будет решать ландмайстерский суд, — усмехнулся ротсолан и нырнул в карету.
— Хорк, это из-за воска! Из-за того, что… — раздался голос колдуна, но сразу же вслед за этим последовал глухой стук, карета качнулась, и колдун больше ничего не сказал.
Кучер тем временем убрал внутрь ступеньки, закрыл дверь и взгромоздился на козлы. Карета тронулась с места, а Хорк так и не додумался, что еще можно предпринять.
— Йерр Хорк! Сделай же что-нибудь! — воскликнула фрели Ойя. — Неужели они так просто могут увезти йерра Лахта?
— Сделаю, — ответил Хорк. — Обязательно сделаю. Но не здесь. Ландмайстерский суд — самый справедливый в городе Священного Камня, и оболгать колдуна я этому ротсолану не позволю!
Хорк подумал было, что фрели следовало бы отвезти домой, ведь до Волосницы оставалось всего верст десять, но решил, что карету Конгрегации лучше не упускать из виду надолго…
— Фрели Ойя, право, я не знаю, не слишком ли тяжелым для вас будет путь до города Священного Камня?
— Йерр Хорк, не болтай глупости, я держусь в седле гораздо лучше тебя. И, я думаю, Ветерка мы тоже должны взять с собой — йерр Лахт его любит, не бросать же его коня на чужих людей…
Первые верст пять пути Хорк был уверен, что доберутся они до города Священного Камня не раньше, чем через три дня, но стоило перебраться через реку Вервию, и дорога выправилась, стала тверже — четверка лошадей, запряженная в карету Конгрегации, понеслась во весь опор. Фрели Ойя радостно гикнула и тоже пустила лошадь вскачь. Хорк чувствовал себя в седле уверенно, только если ехал шагом, ну или не очень скорой рысцой, но, конечно, отстать от фрели не мог. Тем более что она вела еще и Ветерка — и тот бежал рядом с ее кобылой покорно, будто знал, что следует за хозяином.
Кучер кареты иногда давал лошадям передохнуть — пускал их шагом, — но ненадолго. В результате до Вороньей горы добрались всего часа за два с небольшим, а дальше дорога побежала еще веселей.
К Стольным вратам подъезжали незадолго до заката — дождь перестал, и сквозь тучи на горизонте проглядывало низкое солнце. Однако карета Конгрегации направилась не напрямик в сторону корабельных верфей и Котельного собора, а по старой Великогородской дороге — должно быть, в Собор-на-Новом-Берегу.
Но и тут Хорк ошибся — уже в сумерках добравшись до Мятежной площади, карета повернула налево, в сторону Котельного собора, прошла совсем немного по мощеной Новобережной дороге и свернула на темную Володарскую просеку, ведущую к Литейной слободе. И если бы по четырем сторонам кареты кучер не зажег фонари, то Хорк быстро потерял бы ее из виду.
Фрели, проскакавшая на лошади больше сорока верст, ни разу не пожаловалась на усталость, но тут вдруг оробела и подъехала вплотную к Хорку.
— Какая тут темнотища… — проворчала она, но — Хорк догадался — только для вида. Даже ему стало не по себе на Володарской просеке, потому что каждый знал: с некоторых пор Литейная слобода известна не столько литьем пушек, сколько Высоким домом. И это означало, что колдуна везут вовсе не на ландмайстерский суд, а в логово высоких магов…
С Новой реки, на которую выходила Володарская просека, дул крепкий сырой ветер, который казался ледяным, будто шел из самой преисподней…
* * *
— Совершенно незачем тащить меня за тридевять земель, я бы и в Хотчине мог вам все рассказать, — ворчал Лахт по пути в город Священного камня, однако полубрат Конгрегации делал вид, что перед ним пустое место: в сторону Лахта не смотрел и не сказал ему по пути ни слова. Рейтары, сидевшие по обе стороны от Лахта, тоже были неразговорчивы.
Вообще-то от страха душа уходила в пятки — в вироланских землях Лахту случалось видеть калек, побывавших в лапах Конгрегации. Очень не хотелось рассказывать об упыре возле Волосницыной мызы — высокие маги прибудут на землю йерра Тула через несколько часов после этого. И, хоть Лахт ничего капеллану не обещал, выдавать священницу, обрекая на смерть ее дочерей, не хотелось тоже. Однако Лахт лучше многих понимал, что скоро захочется… И еще как захочется. Было время хорошенько подумать, о чем стоит молчать, а о чем молчать нет смысла. Например, прядь волос однозначно выдает священницу — ее имя узнают и без него. А вот если назвать имя Варожа, то упырь никогда не дождется честного володарского суда. Интересно, у капеллана есть дети? Он, конечно, не самый лучший человек на этой земле, но смерти ему Лахт вовсе не желал — хватило бы отрезанного уха… Однако спасать жизнь капеллана ценой собственного здоровья Лахт, пожалуй, не собирался. Так же как жизнь Варожа и землю йерра Тула.
Хорошо хоть не закрыли окошко кареты, и Лахт видел, куда его везут. Освещенную огнями Мятежную площадь он узнал без труда, и когда карета свернула со светлой Новобережной дороги направо, в кромешную темноту, нетрудно было догадаться, что это Володарская просека. А впереди — дом, из которого обычно не возвращаются.
Значит, не в застенки Конгрегации — сразу в логово высоких магов. И если из застенков Конгрегации выходят калеками, то от высоких магов не выходят вообще — предварительно заслужив смерть честным признанием и в том, о чем не спрашивали. А если выходят, то забыв не только свое имя, но и человеческую речь — и неизвестно, что лучше: умереть или превратиться в слабоумное животное.
Сильно хотелось пить — из-за этого Лахт не чувствовал голода, хотя позавтракал до рассвета и за чаем в обители священниц ничего есть не стал, да и чай пил с осторожностью. И рейтары, и полубрат не стесняясь прихлебывали вино из поясных фляжек, но никому из них не пришло в голову предложить вина Лахту. А попросить он не захотел. И вовсе не из гордости: таким людям нельзя быть должным даже самую малость, а удовлетворенная просьба — это всегда хоть маленький, но должок. Кроме того, Лахт вовсе не был уверен, что его просьбу удовлетворят.
Затекли руки — но ослабить веревки Лахт тоже просить не стал, шевелил пальцами время от времени, чтобы разогнать кровь. Без особенного успеха.
Сам дурак. Раз уж хватило глупости поверить старой ведьме, незачем было выворачивать перед священницами душу — отделался бы застенком Конгрегации. А теперь попробуй прикинуться простачком, не подозревающим о некромагии.
Карета добралась до Литейной слободы и вскоре остановилась. Полубрат вышел и заговорил с кем-то по-ротсолански — Лахт не понял, о чем. Должно быть, просил открыть ворота. В карету полубрат не вернулся, а копыта гулко застучали по каменной мостовой — она въехала под свод подворотни.
Двор освещали амберные лампы — рядом с сильной Новой рекой грех не пользоваться амберной магией. Должно быть, река крутит колеса амберных породителей и зимой…
Карета ехала узкими проулками двора, петляя между множеством внутренних построек — непривычных, сделанных на ротсоланский манер. Большинство высоких магов — ротсолане. Вообще — иноземцы. В отличие от священниц, которые должны говорить на языке, понятном там, где стоит собор, высокие маги не ведут разговоров, им не нужны ни местные традиции, ни язык. Потому они растят детей в своих иноземных традициях и учат своему языку. Учат сыновей считать эту землю чужой…
Рейтары вывели его из кареты в маленьком дворике, напоминавшем дно глубокого колодца. Полубрат тоже оказался рядом — говорил о чем-то с другим полубратом, тоже ротсоланом. Наверное, Хорк удивился бы, что Конгрегация состоит на службе у высоких магов, Лахт же не нашел в этом ничего странного.
Плащ и перевязи у Лахта забрали еще в Хотчинском соборе, в карете он и без того продрог, а здесь, на каменной мостовой между каменных стен, в сыром тумане болот низовья Новой реки, тут же ощутил озноб. И ему очень хотелось верить, что знобит его от холода, а не от страха. Высокая магия — это лютый мороз преисподней, сжигающий все живое, а не сырой осенний холод, от которого стучат зубы. И тем не менее именно холод создавал ощущение близости высоких магов…
Лахт видел высоких магов дважды за всю жизнь, но только издали.
Он надеялся, что под крышей будет потеплей, но здорово просчитался: его повели в подвал, еще более холодный и сырой, чем двор, а в довершение велели раздеться — забрали суконную сорочку, кожаные штаны и сапоги, оставив его в исподнем и босиком. Развязали веревки на руках, и Лахт хотел было порадоваться, но снова не угадал: веревки заменили железом, едва он разделся. Оно, правда, стягивало запястья не так туго, но тоже было ледяным…
Его долго вели узкими коридорами подвала по каменному полу, усыпанному кирпичной крошкой, со множеством поворотов, спусков и подъемов — рейтары освещали себе дорогу амберными фонарями. И ни слова не говорили. По пути Лахт нисколько не согрелся, и когда его втолкнули в просторное помещение с высоким потолком, освещенное амберными лампами, выглядел он довольно жалко — трясся, как мокрая мышь, и с трудом наступал на закоченевшие ноги, исколотые битым кирпичом. Во рту пересохло так, что язык не ворочался. Что ж, высокие маги умели правильно начать разговор…
Им не нужны жаровни, кнуты и крючья, они могут оставить человека без кожи силой высокой магии, прожечь плоть холодом на нужную глубину — и вернуть плоти тепло, чтобы она сама сползала с костей клочьями. И пол из блестящего шлифованного камня очень легко мыть…
Их было двое. В просторных белоснежных плащах со сверкающими запонами — алмазами, оправленными в серебро. В свете амберных ламп запоны бросались в глаза, переливались, просверкивали, играли гранями… Лахт не сразу заметил, что их плащи подбиты белым мехом — не менее драгоценным, чем алмазы в запонах. Маги были совершенно седыми, хотя вовсе не старыми — немногим старше его самого.
Потолок терялся в темноте, на высоте трех саженей по кругу шла галерея, непроглядно темная, но на ней угадывалась еще одна фигура в белом — кто-то наблюдал за происходящим сверху, из темноты.
Маги велели рейтарам удалиться и уселись в простые деревянные кресла, уложив руки на подлокотники — в эдаких властных и одновременно расслабленных позах. Лахт остался стоять посреди зала и чувствовал себя весьма неуютно — в глаза светили амберные лампы, широкое пространство и дверь за спиной вызывали неуверенность и тревогу. Скованные руки добавляли неуверенности, пол был ледяным — босые ступни время от времени скручивало судорогой.
— Назови свое имя, — начал допрос один из магов — его ротсоланский выговор был гораздо более заметным, чем у полубрата, который вез сюда Лахта.
— Ледовой Лахт сын Акарху сына Сужи, — ответил он, с трудом разомкнув губы и еле-еле ворочая пересохшим языком. Не было никакого смысла скрывать свое имя, это суеверные вадяки никому не говорят своих настоящих имен… Тем не менее голос Лахта гулко разнесся по широкому каменному залу, шепотом отразился от стен, ударил о перила галереи, достиг потолка — и что-то изменилось, вернулось к Лахту всплеском чужих чувств, острым и коротким импульсом тревоги и страха.
Навь тоже перво-наперво старается вызнать имя того, с кем говорит, но еще мальчиком Лахт узнал, в чем состоит заблуждение вадяков: нет смысла скрывать имя, только называть его надо полностью, призывая на помощь свой род, отца и деда — навь против них бессильна. Но высокие маги — не навь, и радость жизни у человека они забирают совсем не так, как это делает нежить.
— Где ты родился?
— Я сирота, подкидыш. Я не знаю, где родился.
— Сколько тебе лет?
— Тридцать шесть. Примерно.
С таких вопросов начиналось любое дознание, в них не было ничего странного или опасного, но, видимо, не здесь. Каждый ответ будто выбивал почву из-под ног, делая магов сильнее (особенно того, что стоял на галерее), а Лахта уязвимей.
— Чем ты занимаешься?
— Я амберный маг, — без тени усмешки ответил Лахт, чтобы хоть немного поколебать их ледяное спокойствие.
Показалось, или пол под ногами стал холодней? Наверное, не показалось, потому что ступни заломило так, будто Лахт стоял на снегу. Он забыл о том, что хочет пить.
— Я ученый механик, о чем имею грамоту Высшей школы Великого города, — поправился он, не дожидаясь подсказки. Пол не стал теплей. Ответ снова ощутимо прибавил высоким магам силы.
Вскоре ноги уже не ощущали холода, но вовсе не потому, что пол стал теплее — просто потеряли чувствительность. Хотя Лахт понимал, что ничего хорошего в этом нет, все равно вздохнул с облегчением. И напрасно, потому что к нему тут же вернулась жажда.
Вопросы были простые и требовали односложных ответов. Лахт догадался: маги примеривались, всматривались в его лицо, стараясь точно определить, как он говорит правду — чтобы потом безошибочно узнать ложь.
Через некоторое время пол все-таки потеплел, вернул чувствительность ногам, и Лахт догадался, что это будет продолжаться бесконечно: слишком просто было бы позволить ему сразу отморозить ноги. Нет, маги будут качать качели от тепла к холоду и обратно. Не то чтобы это было похоже на пытку — нет, просто выматывало, как и затекшие от неудобного положения руки, как и жажда, невозможность сесть и широкое пространство за спиной. Отвлекало, раздражало, не позволяло сосредоточиться. А еще в голове беспрестанно крутилась мысль, что это только начало.