Гайяна счастливо существовала в штатном коллективе почти три недели, я украдкой наблюдал, как Тайвин все больше замыкается в себе, а его лаборанты – все больше проникаются симпатией к милой и вежливой ученой. Я чувствовал пятой точкой, что добром это не кончится, и в один прекрасный вечер решил для себя – надо точно сходить к Тайвину в его отдел и поговорить. А то их тайно-явное противостояние всю отлаженную работу Корпуса скорпикоре под хвост пустит. Но не успел.
В дверь кто-то постучал, чему я сильно удивился – звонок же есть, зачем такие сложности.
– И кого принесло? – смарт отозвался на кодовую фразу трансляцией голограммы пространства перед дверью. К моему изумлению, на пороге стоял Тайвин, собственной ученой очкастой персоной, а в руке у него торчал какой-то кулек, на котором, присмотревшись, я узнал логотип местного отделения продуктового ритейлера. Я окончательно уверился в том, что в итоге сетевые магазины захватят мир вместе с крысами, тараканами и медведками.
– Добрый вечер, – поздоровался я, открывая дверь. На моей памяти у меня в гостях Тайвин был… примерно никогда. Если он вообще когда-то к кому-то в гости ходит. – А я как раз о вас думал. Чем обязан?
– Да? Вот и мне с вами надо поговорить, – с порога заявил гений, делая шаг с такой уверенностью, что у меня и мысли не возникло не посторониться. Зайдя в мой жилой модуль-блок, он огляделся, и с явным удовлетворением в голосе сообщил:
– Некоторые признаки вкуса присутствуют. Вы небезнадежны, Честер.
Вот кто точно от скромности не умрет, так это он. Пока я закрывал дверь, он успел обследовать мою музыкальную коллекцию, фотографии на стенах и книги.
– Фантастикой увлекаетесь? Да на бумажных носителях… Вы, оказывается, несколько старомодны. А еще меня очками попрекали.
– Есть такое, – отметил я, и решил, раз такое дело, проявить признаки гостеприимства. – Чаю, кофе?
– Я тут… кое-что принес, – запнулся ученый и протянул мне пакет. Тут же засунув туда любопытствующий нос, я вытащил бутылку текилы, лимон, коробочку соли, нарезку сыра и колбасы, а в финале – огромный апельсин.
– Так, – сказал я сосредоточенно, держа в руке фрукт. – Зачем к текиле соль и лимон, понятно, а апельсин?
– Смотря на сколько у нас хватит духу. Когда-то считалось, что лучшая закуска для пары стопок текилы – ломтик апельсина. А остальное – если будет продолжение банкета, – просветил меня Тайвин, садясь в ближайшее кресло.
– Да? – удивился я. – Не знал. Ладно, пойду тару принесу.
Прихватив с кухни пару стопок, нож, разделочную доску и полотенце, и включив на всякий случай чайник, я быстренько накрыл небольшой столик в гостиной. Плюхнувшись рядом с ученым с размаху на жалобно скрипнувший диван, я ободряюще улыбнулся, не вполне точно процитировав:
– Рассказывайте. Какое дело могло привести вас ко мне?
Тайвин неторопливо разлил текилу по стопкам, тонкими кружочками нарезал лимон и, аккуратно насыпав соль в анатомическую табакерку на руке, зажмурился от явного удовольствия, употребляя всю эту красоту по прямому назначению. Апельсин был демонстративно проигнорирован. Смакуя послевкусие, ученый прищелкнул языком и внимательно посмотрел на меня:
– Вы «Апостол» с Шестого выгнали. Честь вам и хвала. И большое спасибо лично от меня. Но мои проблемы на этом не кончились. Честер, мне кажется, кто-то под меня активно яму роет.
– Вот те раз! – растерялся я. – И в чем же это выражается?
– Смотрите. – Ученый залез в карман пиджака и высыпал передо мной на стол горку бумажек.
Я немедленно принялся разворачивать одну за другой, как конфеты. Тексты в них были вполне прозаичными, и в то же время интригующими своим разбросом крайностей. От «Нечего вам делать в корпусе первопроходцев!» до «Ваш потенциал могут оценить только знающие люди».
Характеристики форматирования стандартные, бумага тоже, кто-то просто набрал текст – и распечатал его. А вот как к Тайвину эти бумаженции попали – большой вопрос, и я его мгновенно озвучил:
– Тайвин, а как вы их находили?
Штатный гений помедлил, припоминая, и попутно разлил текилу по стопкам.
– Вот эту, – он выбрал самую потрепанную, – я нашел прямо у себя на столе. А вот эту, – отобрал он бумажку меньшей степени замызганности, но самую мятую, – в кармане лабораторного халата.
Тайвин судорожно сжал многострадальную бумажку в кулаке и в сердцах слегка стукнул им о стол. Апельсин, торжественно мной помещенный в центр стола, покатился к краю, и я едва успел его подхватить.
– Дайте взглянуть, – вежливо попросил я, водружая фрукт на его законное царское место.
Тайвин, словно опомнившись, разжал пальцы, и я осторожно забрал потрепанный листочек. Аккуратно его расправил, развернул и с удивлением прочитал: «40.000, 132.000, 500.000 – неплохая разница, правда?». Мы выпили, и я спросил:
– А что это за цифры?
Ученый посмотрел на меня чуть снисходительно и пояснил:
– Это средняя температура по больнице. В смысле зарплата по «Авангарду», у нас и где-то еще. Понимаете? Отнюдь не бедная контора меня переманивает, мягко скажем. И «крыса» точно не у нас и не у военных, иначе цифры были бы другие, более близкие к реальности. Проблема в том, что разницу-то я вижу. Но почему деньги должны определять бытие и сознание?
Я пожал плечами. Мне моей зарплаты за глаза хватало.
– А чем еще вас заинтересовать? Нормальный рекрутер рассказал бы вам о зарплате, о карьерном росте или, если речь идет о науке, о научной базе своей фирмы, аппаратуре, которую вам могут предоставить, перспективах ваших исследований. О коллективе в конце концов. Если речь идет только и исключительно о деньгах – это простое прощупывание почвы. Вдруг вы сребролюбец. Или эгоцентрист, и себя любите настолько, что готовы просто взять и пойти туда, где вас будут больше всего ценить?
Я развернул еще несколько бумажек, прочитал и констатировал:
– Ну да, так и есть. Вот тут, смотрите, давят на страсть к деньгам, тут – намекают на то, что будут вас на руках носить и пылинки сдувать, чуть ли не памятник поставят. А тут, – я задумчиво повертел листочек в руках, на нем значилось емкое: «Бездарь!», – пытаются вывести вас из душевного равновесия. Вдруг, если вы вспылите, наделаете глупостей.
Ученый налил еще текилы, повертел стопку в руках и быстрым дерганым движением закинул содержимое себе вовнутрь. Я не стал спешить и провел церемониал потребления алкогольного напитка по всем правилам. Тайвин молча смотрел невидящими глазами в одну точку, и вдруг отмер и спросил:
– Что мне делать, как вы думаете? Меня невероятно раздражает эта… эпистолярия.
Я глубоко вздохнул, понимая, что не смогу ему посоветовать что-то вменяемое, и решил пойти по пути последовательных логических рассуждений.
– Смотрите. Я так понимаю, вас сейчас более-менее все устраивает?
Тайвин кивнул, посмотрев на меня совершенно несчастным и уже немножко остекленевшим взором.
– Тогда просто игнорируйте эту ересь. Ну, или можно с этим к Тони пойти.
– К колониальной полиции? – насмешливо фыркнул Тайвин. – Да ну их к псам, что я у них забыл? Приду и скажу – кто-то мне бумажки подбрасывает?
– Именно так, – строго сказал я, разливая еще по стопке чудесного продукта перегонки сока голубой агавы. – Тут либо просто сделать вид, что вам совершенно не интересно ни одно предложение или предположение в ваш адрес, либо пойти официальным путем и попробовать прижучить бумагомарак. Спокойствия ради и душевного равновесия для.
Штатный гений медленно и вдумчиво насыпал на руку соль, лизнул, выпил текилы, поморщился от удовольствия, положив на язык ломтик лимона.
– Дело в том, Честер, что я уже ни в чем не уверен. Мне начинает казаться, что я и правда бездарь, и у вояк мне самое место… Видели эту… эту… – Он яростно и шумно выдохнул. – Мои гамадрилы за ней ходят как привязанные! Может, пора мне на ее место, а ей – на мое?
Я сделал вид, что задумался, исподтишка наблюдая за ученым: тот подался вперед, напряженно ожидая моего ответа. Какие же мы все порой бываем… недолюбленные. Тот же Тайвин – сколько раз ему говорили о гениальности, в научных кругах его обожают и уважают, мы, оперативники, его стараемся не задевать и не обижать, соблюдая вежливый нейтралитет и оказывая по мере надобности поддержку. А поди ж ты, оказывается, у него огроменный комплекс неполноценности и критический недостаток тепла.
– Нет, – мягко, но серьезно и уверенно ответил я. – Вы, Тайвин, точно на своем месте, и никаких Гаяйн Корпусу первопроходцев и даром не надо. Если только к вам под крылышко как стихийное бедственное дополнение. А у военных вам будет плохо, и вы сами это прекрасно знаете.
Тайвин чуть заметно выдохнул и расслабился. Взяв почти пустую бутылку, с печальным вздохом долил остатки, задумчиво покачал ее в воздухе, глядя на просвет, и осведомился:
– Может, я еще схожу?
– Да сидите, – поднялся я. – Вы же у меня в гостях, а не наоборот. Я сам.
Смотавшись в местное подобие супермаркета, я торжественно выложил на стол удвоенный джентльменский набор – чтобы не пришлось еще раз бегать. Только апельсины брать не стал: мне показалось, что великолепный образчик селекционного безумия на базе цитрусовых уже ничто не переплюнет, значит, нечего и пытаться. Апельсин по-прежнему занимал центральное застольное место молчаливого психолога, а мы продолжали разговор.
Вторая бутылка текилы неумолимо подходила к концу, и мы успели обсудить каждую бумаженцию и понастроить конспирологических теорий, вплоть до подозрения всех и каждого в ближайшем окружении Тайвина. Чайник, меж тем, кипел уже шестой раз – забегая на кухню, я автоматически тыкал кнопочкой, робко надеясь, что текилу все-таки сменит горячий чай, и благополучно забывал о нем до следующего захода.
– Вот почему, – патетически вопросил я, появляясь в гостиной, – человечество к двадцать третьему веку не научилось мгновенно кипятить воду? То его ждешь по полчаса, а то так было бы удобно: взял, сунул туда какую-нибудь нагревательную пластинку, и сразу кипяток.
Тайвин снисходительно улыбнулся.
– А в чем проблема? Откачайте из чайника воздух, он почти мгновенно закипит.
– Не, – глубокомысленно заявил я, вспомнив школьные основы физики, – так не пойдет. Мне не надо кипящую воду комнатной температуры, я чаю хочу.
– А зачем это вам чай? – подозрительно прищурился ученый. – Споить меня хотите?
– Что вы! – поднял я ладони. – Ни в коем случае. Я с удовольствием составлю вам компанию и дальше, но если мы продолжим в том же духе, то завтра на работу мы не встанем.
– А разве завтра рабочий день? – поднял бровь штатный гений.
– У нас каждый день рабочий, – глубокомысленно изрек я. – Мало ли, что может случиться. Защиту прорвет, кто-то в браконьеры подастся или ребенок убежит. Хорошо, что детей у нас в колонии пока мало, не место им тут. Небезопасно.
Проигнорировав мою сентенцию о детях, Тайвин совершенно трезвым голосом произнес, плеснув порядком текилы мимо стопки:
– Вы вот, Честер, кстати, первый кандидат в подозреваемые. У вас все ресурсы для этого есть, и видимся мы каждый день…
– А вы наблюдение поставьте к себе в кабинет, – посоветовал я.
– О, точно. Да это вы гений! И как мне в голову не пришло? – Тайвин пригорюнился.
– Почему вы сразу с этой макулатурой ко мне или к шефу не пришли? – задал встречный вопрос я. – Уже могли бы потихоньку решить проблему.
Тайвин еще больше приуныл.
– Я… я как-то не подумал. Наверное, понадеялся, что само собой прекратится. Или я сам разберусь.
– Сами даже кошки не родятся, – хмыкнул я. – Давайте мы с вами не будем голословно обвинять кого бы то ни было, а попробуем или привлечь соответствующие службы…
– Или?
– Сами разберемся. Но вместе! – текила порядком ударила в голову и мне, и поиграть в детективов показалось великолепным решением вопроса. – Для начала давайте всему вашему отделу сделаем козу.
– В смысле?
– А попробуем вас от всех изолировать. Вы можете их так обидеть, чтобы ни один ваш гамадрил в течение хотя бы дней трех не смел к вам в кабинет без спросу и вызова даже нос сунуть?
– Могу. Но у меня и так большие сомнения…
– Они у вас не дети малые, переживут. Главное, чтобы вы совсем не перегнули палку и чтобы вы сами справились. Сможете?
– Я… – на Тайвина было жалко смотреть. Он разрывался между необходимостью выяснить источник появления зловредных бумаг и нежеланием портить и без того сложную обстановку в отделе. Я его понимал, но шальная мысль уже захватила мое подвыпившее сознание, и я не мог просто так от нее отказаться. – А это точно сработает?
– Нет, – признался я. – Но мы поставим голокамеру в угол кабинета и точно будем знать, кто в ваше отсутствие у вас бывает. А чтобы убрать фактор неожиданности – ведь лаборанты к вам забегают иногда и в ваше отсутствие, так? – попробуем провернуть этот финт. Вам есть за что их взгреть?
– Конечно, – ученый даже не сомневался. – Всегда есть.
– Ну вот!
– Но, может, я просто скажу, что работаю над важным проектом, и меня не надо беспокоить?
– А это сработает? – вернул я ему вопрос.
Подумав, Тайвин покачал головой.
– Нет. Лаборанты иногда сродни тараканам – везде проползут и все разнюхают, особенно если им интересно. Хотя я вроде стараюсь и так все рассказывать и показывать.
Меня несколько покоробило.
– Вы вот зря, Тайвин, кадры с тараканами сравниваете. Вы же вкладываете в них силы, время, воспитываете их, знаниями делитесь. Я же вижу. Вы не цените своих усилий или их стараний? Или у вас все люди – тараканы?
– Вот не надо мне мораль читать, – оскорбился ученый. – Сам разберусь.
– Угу, вы уже разобрались. Ладно, – выдохнул я. – Утро вечера мудренее. Давайте, что ли, потихоньку спать ложиться.
– Я пошел?
– Стоять! Сейчас я со стола уберу и постелю вам на диване. Куда вы пойдете в таком состоянии?
– Да я…
– Угу, угу. Да-да, вы дойдете, безусловно. До во-о-он той двери, и то неточно.
Уложив Тайвина, я некоторое время сидел в раздумьях, попутно казнив единственного свидетеля наших возлияний – чудовищный апельсин. Проблему взаимоотношений ученого и его лаборантов надо было решать – и решать срочно. И желательно ему самому. И, как я ни старался проверить на изъяны свою идею сначала их поссорить, а потом торжественно помирить, не видел никаких огрехов.
В самом деле, что может быть чудеснее – рассориться так, чтобы пух и перья во все стороны, попутно вскрыв все годами копившиеся нарывы претензий, а потом возрыдать друг у друга на плечах, признаваясь в вечной дружбе и взаимопонимании? Я такое уже проворачивал, и осечек способ не давал. Пока. Так что я сам себе кивнул и отправился к себе в комнату, попутно догрызая дольку апельсина, оказавшегося достойным образцом своей породы – сладким, сочным и невероятно ароматным. Половину фрукта я оставил гению на утро – пусть тоже порадуется.
Утро для меня началось отнюдь не с кофе. Утро началось с осознания собственных грехов. Какого лешего я посоветовал ученому поссориться со всеми лаборантами разом? Чем я только думал?
Штатного гения, конечно, в гостиной на диванчике не оказалось. Термоспальник был аккуратно свернут, следы вчерашнего разгула убраны, причем часть я примерно помнил, как убирал, – об остальном, видимо, позаботился уже Тайвин. Остаток апельсина исчез, что меня несколько примирило с жизнью – стало быть, не такой уж он очкастый бука, раз свою часть спокойно забрал, не став меня будить и уточнять, кому она была предназначена.
Голова резко закружилась, и я с размаху сел в кресло. Все-таки обильные возлияния пользы никому не приносят, не стоит злоупотреблять, даже ради налаживания взаимоотношений. А то потом появляются идеи одна гениальнее другой. Сегодня должна была дежурить Макс, по-моему, Уилл по очереди должен быть, Али… Голова попыталась лопнуть, и я прекратил заниматься изнасилованием памяти, немножко привел себя в порядок, и позвонил на работу.
– Привет, – видимо, мой хмурый и помятый вид как нельзя яснее говорил и о моем самочувствии, и о вечернем времяпрепровождении, потому что Али, который дежурно отозвался с пульта, сочувствующе хмыкнул.
– Хорошо посидели, э? – с сопутствующим акцентом осведомился он.
– Да уж, неплохо, – отозвался я. – Минералочки бы… но и без нее воскресну. Какие новости?
– Да как тебе сказать, – замялся Али. – Похоже, у ученых кадровые перестановки.
Я внутренне похолодел, выдавая себе мысленный подзатыльник, и с невинным видом поинтересовался:
– А что случилось?
– Да Тайвин прилетел с утра, как ведьма на метле. Отругал лаборантов так, что пыль столбом стояла, вах! Я таких слов-то не знаю. А потом что, потом заперся у себя в кабинете и не выходил пока оттуда.
– Понятно. Ну, ты послеживай там, мало ли, вдруг что будет интересное происходить. Если что, мне звякни, хорошо?
– Непременно, – Али отсоединился, голограмма свернулась, а я призадумался. Первая часть плана прошла хорошо, насколько вообще хорошо может работать идея кого-то с кем-то поссорить, чтобы потом помирить. Посмотрим, что будет дальше, раз эксперимент начался.