Сезон дождей закончился, и наступила зима. Точнее, зимой это назвать было сложно: днем воздух прогревался градусов до двадцати, а вот ночами было прохладно, зато небо теперь частенько украшали северные сияния, а активность инсектоидов порядком снизилась, давая нам солидную передышку. Одной такой прекрасной ночью в середине зимы на пороге нашей казармы возник Тони, встревоженный и суетливый. Я тут же подорвался с места: двухметровый полицейский в состоянии тревожной озабоченности меня несколько взбудоражил.
– Что у тебя случилось? – спросил я его негромко, чтобы не перебудить казарму. В темноте светился только смарт Вика, недавно вступившего в наши ряды – он оказался неперевоспитуемой совой.
– Трое в самоволку ушли.
– Так, и зачем я?
Тони с отчаянием и надеждой посмотрел на меня, и я, предчувствуя нехорошее, предположил:
– Они что, за пределы защиты выперлись? В лес? Ночью? Совсем дебилы или просто решили так оригинально покончить с собой?
Тони только горестно вздохнул: защитный купол на всю колонию поставили только недавно, но колонисты уже успели расслабиться, чему я категорически не был рад и пилил Тайвина, пытаясь заставить его сделать на всю колонию систему экстренных оповещений. А заодно с ней – дополнить каждый жилой модуль-блок локальным модулем развертки защитного купола. И на всякий случай всех, кто в поле ходит, капсулами защиты снабдить. Мало ли что может произойти. Вот сейчас бы точно с собой пригодились. Но ученый шипел сквозь зубы и отмахивался от меня, считая подобные меры предосторожности излишними.
– Новый набор, недавно прислали. Мне бойцы рассказали, что они на спор, выпендриться хотели и показать, что круче них только вареные яйца, – объяснял мне с виноватым видом Тони, помогая влезть в облегченную броню.
– Как дети малые, – покачал головой я, пристегивая перчатки. – Это ж не прогулка по кладбищу, нервишки пощекотать, тут помереть как нефиг делать.
– Я с вами, – из темноты возникла рядом с нами Макс.
Я недоуменно повел плечами и сказал:
– Я не вижу необходимости. Тем более тебе завтра с биологами идти…
Макс набычилась, стало понятно, что никуда она сейчас не уйдет, тем более спать.
– Я тебе какое-нибудь обидное прозвище придумаю, – пригрозил я. – О, придумал! Будешь Липучкой.
Макс упрямо продолжала сверлить меня взглядом.
– Ладно, – сдался я. – Хоть ты и Липучка теперь, но лишней точно не будешь.
– Тогда и я пойду, – сказал смутный силуэт из темноты, оказавшийся Энди, нашим вечным неопределившимся. Он все время то пребывал у нас, то уходил к военным, то просился к Тони, не в силах принять решение: ему нравилось у всех одинаково. Из-за двери высунулся и Вик, и я только рукой махнул – да хоть все идите. Сколько надо народу, чтобы спасти троицу незадачливых полицейских, я даже приблизительно не мог себе представить. Вик посмотрел на количество со мной собравшихся и поднял бровь, и я, подумав, отослал его в казарму, отрицательно мотнув головой. Зелен еще по полям ходить.
– А как мы их искать будем? – поинтересовался я.
Тони протянул мне смарт – над ним развернулась голограмма с видом ближайшего лесочка и три точки внутри него.
– Нам только сегодня вечером из «Авангарда» прислали, новое приложение, аварийные маячки. Если их на смарте активировать, километра на полтора сигнал дают. Говорят, какая-то девица разработала.
Я повертел смарт, позавидовав:
– Удобная штука! Надо будет всем колонистам на смарты поставить. Так не потеряешься. Пришлешь завтра?
– Угу, только с военными согласую, – поддакнул Тони, и мы понеслись по проложенному к точкам маршруту.
Ночной лес встретил нас шорохами, скрежетом и порыкиваниями. Суккубам со скорпикорами было холодновато, и они почти не охотились, но всегда была вероятность на них нарваться. К тому же, в темноте не было видно мелкую ядовитость, а свет включать было нельзя: на него тут же летели дезориентированные гарпии, некрупные и неядовитые насекомые, но вот на их скопление как раз могли прийти ночные хищники. Впрочем, неяркого свечения двух спутников планеты хватало, чтобы не включать фонарики, и мы уверенно продвигались в лес. Тони ностальгически вздохнул, вставая в круг: он успел все-таки привыкнуть и немножко соскучиться по полевой работе.
Послышался такой шум, словно в кустах топало стадо ежей, по пути предаваясь оргиям: трещали ветки, кто-то переговаривался и шумно сопел. Меня аж перекосило: и как только еще живы? Тони понимающе на меня покосился и шепнул:
– Выгоню засранцев.
Я кивнул, соглашаясь. Если человек идиот – то это надолго, и не лечится, а тут повышенный градус идиотии был, как говорится, налицо. Полицейские, отмахиваясь от гарпий, светили в темноте на большое темное пятно. Им оказалось нечто, похожее больше всего на гнездо шершней, только шершни тогда должны быть размером с пуму примерно. И, кажется, я догадывался, кто сейчас из него вылезет. И точно: показалась до тошноты знакомая по проекциям и по опыту узкая восьмиглазая черная морда. И еще три. Так эти заразы в гнездах стаями живут, никогда бы не подумал!
Пока полицейские смотрели на суккуб, а те на них, мы подкрались из темноты и схватили пропажу за шкирки: деморализованные дезертиры не стали сопротивляться. Заинтересованных суккубьих морд стало больше, и я нервно поежился: эту тварь и одну-то нам не доводилось убивать, а их здесь… уже десятка полтора. Но они были сонные, вялые и нападать не спешили.
– Тише! В центр круга и молча под купол! – скомандовал я, а Тони сопроводил мой приказ парой пинков, загоняя полицейских за наши спины, и мы стали медленно отползать обратно. Заинтересованные суккубы, выгибая спины и потягиваясь, выползли из гнезда и стали принюхиваться в нашу сторону, и тут нервы одного из полицейских не выдержали.
– Что это за тварь? – громким шепотом поинтересовался он. Макс на него шикнула, но он не унимался. – А чего вы тут командуете?
Тони обернулся к недалекого ума новобранцу и отчитал:
– Для тебя за пределами купола любой первопроходец – царь и Бог. Сказали молча – значит, молча!
Одно из животных подползло к нам и попыталось цапнуть Тони за ногу. Тот отпихнул зверя в сторону – тяжелую броню замерзший инсектоид не должен прокусить. Но суккуба не отставала, к ней присоединилась еще одна, и тут стало понятно, что нам надо сматываться совсем срочно, если мы не хотим, чтобы наши косточки украсили их жилище. А до купола было не так уж далеко.
– Бежим! – и мы понеслись домой. Раззадоренные суккубы скачками понеслись вслед за нами, и Тони на бегу умудрился достать игломет и попытаться пристрелить хотя бы одну.
– Не надо! – попытался я его остановить, но не успел.
Раненая суккуба зашипела, расправив вибриссы, и к ней присоединился весь рой. Этого-то я и боялся. Как ужаленные, мы влетели под защитный купол, но суккубы, раздраженные и злые, принялись пробивать преграду – радужная пленка мерцала и пока держала оборону, но я видел, что еще немного, и помочь нам сможет только чудо. Пока я пытался сообразить, что сделать, чудо не замедлило явиться, но лучше б его не было.
Из темноты к взбудораженно роящимся вокруг купола суккубам вытянулось длинное щупальце и, сцапав одну, утянуло ее в темноту. Послышалось довольное уханье, и из леса к куполу выползло нечто громадных поистине размеров. Цвет я различить не смог, очертания у животного были очень странные и напоминали больше всего… Это что, таких размеров тут гидры водятся? Суккубы разом взвыли, не в силах разорваться между прогрызаемой защитой и новой опасностью. Чудо вытянуло в сторону суккуб еще десяток щупалец, хватая одну за одной и отправляя в бездонную глотку, из которой слышался только предсмертный хрип хищников и неприятный хруст. Одна из суккуб, сопротивляясь, откусила щупальце, и гидра практически сразу отрастила его обратно. У меня перехватило дыхание: как, в случае чего, защитить поселение от такой твари?
Наконец, суккубы решили, что жизнь им дороже, и разбежались, а гидра, ухая и причмокивая, втянулась обратно в лес. Мы с Тони переглянулись, и он спросил, слегка заикаясь:
– Эт-то что сейчас было?
– Ты думаешь, я знаю? – глядя в темноту, ответил я. – Гидра-переросток. Да-а-а, похоже, Шестому еще много чем есть нас удивить.
Энди, сняв шлем и потирая шею, сказал:
– Знаешь, пожалуй, я определился, чем буду заниматься. Пойду к Тони новобранцев натаскивать, чтоб первопроходцев слушались. Я и специфику знаю…
Я кивнул и, убедившись, что опасности больше нет, пошел обратно к своим, досыпать остаток ночи, по пути думая, как писать для ксенозоологов отчет, и размышляя о том, что пора бы, наверно, просить для нас отдельный офис и жилые модуль-блоки. Мне-то фиолетово, я где угодно могу прижиться, а вот ребятам, я точно видел, здорово не хватает и личного пространства, и удобного помещения для работы. Неужели у колонии не найдется и на нас немножечко ресурсов?
Спустя два дня оказалось, что тормоз тут только я, и руководство о нас давно подумало и позаботилось. Нам торжественно презентовали небольшое трехэтажное здание со спортзалом, парковкой для флаеров, собственным арсеналом, и на третьем этаже уютно расположились большие комнаты, вкусно пахнущие новенькой мебелью и техникой: одна отходила нам, вторая, через коридор – Тайвину с его лаборантами, третья, в конце коридора, аналитикам. В нашем отделе посередке стояли столы с голопланшетами для оперативников, в уголке у окна примостился дежурный пульт. Тайвин оповестил меня, что теперь я могу хотя бы предупредить колонистов в случае опасности с его помощью через систему громкоговорителей. Пользуясь случаем, я тут же записал оповещение о тревоге. Да, я параноик, но мало ли. Мне и Тайвину досталось по отдельному кабинету, начальство все-таки, а с другой стороны нашего отдела примостился кабинет шефа, – словом, мы обрели постоянное место работы, что лично меня невероятно воодушевило.
Разумеется, мы не могли не отметить такое событие и, собравшись у нас, с удовольствием обсуждали перемены. Я, по уши довольный, уже начинал прикидывать, как выбить для моих ребят жилые модуль-блоки, в каких секторах, и для каких нужд приспособить старую казарму, как вдруг по хребту пронеслась знакомая волна ледяных мурашек, и я на секунду замер: сквозь тосты, смех и гул разговоров нашего первого в жизни корпоратива послышалось басовитое раскатистое уханье. Поскольку я его уже слышал двумя днями ранее, ошибиться я не мог, такое не скоро забудешь. Но почему-то прозвучало оно не со стороны леса и болота, как следовало бы, а подозрительно близко… Я подошел к окну и вгляделся в ночную тьму, едва освещаемую сполохами авроры и малым спутником – солнце в первую зиму существования колонии в новом мире было особенно активным, и полярные сияния доходили и до средних широт. Что-то казалось мне подозрительным. Пока я пытался понять, что в полуночном созерцании колонии не соответствует привычной картине мира, уханье повторилось. На этот раз вроде бы еще ближе, но шум мне очень мешал, поэтому, не особо церемонясь, я гаркнул:
– Тихо!
Воцарилась тишина, на меня с удивлением смотрели оперативники, ученые, аналитики и начальство, пока, я, воздев указательный палец кверху, прислушивался к шорохам и звукам. Только Макс раскрыла рот что-то сказать, как довольное сытое «У-у-ух!» прокатилось по всей колонии – гидра вышла на охоту. И тут же я понял, что шевелилось где-то на изнанке восприятия: не было привычного мерцания купола. Я похолодел и бегом бросился к пульту управления только-только внедренной по моей инициативе системе оповещений, попутно раздавая указания:
– Твою мать! Купол сдох! Тайвин! Ищите причину, активируйте локальные купола, выгребайте все запасы, все, что у вас есть. Пугалки звуковые остались еще? Включите! Всем надеть броню! Ан, Чингиз, срочно мне на смарт доклад, кто в ближайшие несколько дней прилетал, у кого есть доступ к стационарным узлам развертки защиты, съемки с этих секторов. Тони, поднимай своих ребят, нужно всю колонию обойти, эвакуировать ночные смены под локальные купола. И постарайтесь в щупальца не попадаться.
Все разбежались, Тони кивнул и испарился, а Тайвин быстрым шагом направился было к себе в полевую лабораторию, переехать они еще не успели толком, но я рыкнул на него:
– Бегом! – и ученый был вынужден ускориться.
– Полковник, у вас есть что-то очень бронебойное? – с отчаянием спросил я, памятуя о размерах животного.
– Найдем, – коротко ответил военный. – Что там?
– Гидра. – Увидев непонимание на его лице, я пояснил: – Новая тварь, мы на нее позавчера с Тони наткнулись, когда его молодняк по кустам ловили. О ней и ксенозоологи еще не знают, и в справочник не внесена. Шкура толстая, щупалец полно, регенерация на диких скоростях, жрет все, что шевелится. Хорошо, что ночь, большую часть людей можно укрыть по домам. Говорил я, надо общую систему развертки локальных куполов сделать по всей колонии, у каждого дома и каждого офиса чтоб был! Сейчас бы тык по тревожной кнопке – и все в порядке!
– Не паникуйте, Честер, – спокойно сказал мне шеф. – Работаем.
Я выдохнул, собрался, стараясь прекратить внутреннюю панику, и понесся влезать в экзоброню.
На улице из недавно установленных репродукторов доносилось мною же накануне записанное объявление: «Внимание! Это не учебная тревога! Всем проследовать в помещения, при наличии локальных куполов зашиты развернуть и оставаться внутри. Сохраняйте спокойствие! Повторяю…» Я удовлетворено хмыкнул, пристегивая к основной броне на ходу перчатки, и побежал туда, где в последний раз слышал уханье зловредной гидры.
Вокруг царила суматоха – туристы и ученые, напуганные предупреждением, затаились по домам, полиция и военные разносили по основным точкам скопления людей локальные купола зашиты, а над нашей муравьиной суматохой возвышалась громадная туша гидры и ее щупальца. Я зажмурился, представляя, каких бед может натворить одно крупное животное в поисках легкой добычи, и прицелился в щупальце – то как раз схватило одного из ребят Тони и тянуло к прожорливой пасти.
Игла перебила конечность точно посередке, и я с ужасом увидел, как зверь спокойно отбрасывает ставшей ненужной лапу и отращивает новую. Не было печали… Полицейский приземлился на землю и молча откатился куда-то в темноту, а гидра потянулась к следующему объекту. Я рванул вперед, понимая, что противопоставить ей мне нечего, но тут вдруг увидел, что только что вытянувшееся в три длины от первоначальной щупальце боязливо отдергивается от простого оружейного фонаря, которым боец подсветил точку выстрела.
Судорожно соображая на ходу, как это применить, я вызвал полковника:
– Отбой! Не надо бронебойного, половину колонии разнесем, тащите светошумовые! Она свет не переносит!
Военный на голограмме кивнул и отключился. Через пару мгновений гидру гнали обратно за пределы колонии вспышками. Один из подчиненных полковника притащил мне десяток гранат, и я активно участвовал в общем веселье. И, хотя мы сами были ослеплены и оглушены, зверю приходилось во много раз хуже: скорее всего, как и у земных кишечнополостных, у нее отсутствовала центральная нервная система, и это делало гидру полностью уязвимой. Атакованная со всех, как ей, наверное, казалось, сторон, она понимала только, что наиболее безопасный вариант – ползти в сторону спасительной темноты.
Со всех сторон ревели инфразвуковые пугалки, гидра, обиженно ухая и подвывая, отползала в сторону родного болота, а мы наступали ей почти на щупальца, прогоняя туда, откуда она откопалась. Как только мы пересекли границу поселения, довольно четко обозначенную по земле линией свернувшейся защиты, купол замерцал вновь – Тайвин обнаружил проблему и восстановил его. Гидра хлестнула по изменившейся рядом с ней среде конечностями, реагируя на освещенность, но отдернула их – ага, так вот почему ты до сих пор не нападала, нанопротекторная защита тебе не нравится. Нам же лучше. Звякнул вызов смарта, и я, кидая предпоследнюю гранату в животное, взял на заметку – никогда не звонить оперативникам на вызове. Вот прям красным шрифтом это прописать во всех инструкциях, мало ли, чем они могут быть заняты в конкретный момент.
Наступила благословенная тишина: гидра юрко для немаленькой комплекции весом около тонны нырнула в лес, и я только всплеск услышал в ночной темноте.
– Все назад! – скомандовал я, и люди потянулись под защиту купола. Не знаю, что там своим орлам сказали полковник и Тони, что меня беспрекословно послушались, а может, и ничего не говорили, но жить-то всем хочется. Мы забежали под купол, и я, глядя на ожидающие указаний взгляды, с видимым спокойствием постарался скоординировать действия:
– Колониальная полиция! – часть бойцов вытянулась в струнку. – Проверить всех гражданских, пересчитать потери, помочь пострадавшим.
– Авангард! – полицейские разбежались, а военные молча ожидали приказа. – Проверить все системы защиты, обновить боезапас, организовать посты возле стационарных узлов развертки купола, там же поставить прожекторы.
– Корпус! – военные разошлись, а мои ребята подтянулись поближе. Я быстренько их пересчитал: вроде все на месте. – Срочно прочесывайте территорию. Вряд ли за пару часов с таким шумом можно ждать неприятностей, но мало ли.
Мои красавцы разбежались, и я перезвонил аналитикам.
– Ан, Чингиз, что там у вас?
Ан на проекции выглядел так, будто только что съел червяка.
– Чез, ты не поверишь. Вчера прилетели кибернетики, муж с женой, у них сынишка подрастает, шестнадцать лет пацану. Вроде как подающий надежды талант. В общем… вот.
Я с возрастающей яростью наблюдал за транслируемой записью: вот, оглядываясь по сторонам, субтильный парнишка с несколькими сотоварищами крадется вдоль забора к стационарному узлу развертки нанопротекторного купола защиты, вот прикладывает код-ключ к двери ангара, вот заходит внутрь… Через мгновение купол сворачивается, а малый и его друзья улепетывают со всех ног. Через пару минут в кадр вползает первое щупальце гидры.
Вот скотина ползучая, получается, только и ждала удобного момента! Но мальчонка-то хорош! Мало того, что сходу разобрался в программировании защиты, но и вовремя сделал ноги. Досмотрев, я задал только один короткий вопрос.
– Где?
Ан скинул мне координаты, благо, было недалеко, и я помчался в пятый сектор к физикам. По пути ко мне постепенно присоединялись освободившиеся оперативники: значит, в колонии опасного зверья нет, и я с каждым первопроходцем становился все спокойнее, но и все злее. Найдя нужный жилой модуль-блок, я на пару секунд остановился перед ним, переводя дыхание, и нажал на звонок. Практически сразу передо мной предстал отец семейства: интеллигентного вида седой, но моложавый мужчина, его полненькая жена, и за ними – знакомая мне по записи фигурка. Я прищурился и попросил:
– Разрешите мне поговорить с вашим сыном?
По реакции напуганных суматохой и моим визитом родителей я понял сразу, что мы попали в точку. Мать всплеснула руками, а отец просто посторонился. Мне навстречу вышел нескладный паренек с высоко поднятой головой и горящими глазами. Я не стал церемониться и показал запись, просто и коротко спросив:
– Ты?
Мальчик с явной гордостью в выражении лица кивнул, и тут мое терпение кончилось. Схватив тощего юнца за грудки, я, встряхивая его на каждом предложении, отвел душу:
– Ты зачем купол снес, а?! Стащил у предков код-ключ и доволен? Герой? Ты подверг опасности всю колонию! Из-за тебя могли умереть сотни людей! Астронавты, военные, ученые, строители!
– Дядь, я…
– Я тебе не дядь! Я тебе Честер Уайз, оперативный отдел Корпуса первопроходцев! Чем ты думал, расскажи мне! Ладно, о безопасности колонии в твоей прямой извилине ничего не зашевелилось, но мог умереть ты, твои друзья, родители, в конце концов!
На глазах у юноши показались слезы, подбородок задрожал. Ребенок еще, что с него взять. Отпустив подростка, я посмотрел в сторону встревоженных родителей, молча наблюдавших за безобразной истерикой с моей стороны, и, сглотнув, поднял ладони и оценил их мелкое подрагивание, затем опустил и с достоинством произнес:
– Прошу прощения. Вспылил. Пожалуйста, позвоните координатору от Ассоциации наук, такой талант следует направить в более… конструктивное русло. И, пожалуйста, следите за своими код-ключами. И своим ребенком.
Ребенок попытался качать права:
– Мне уже шестнадцать!
Я резко всем телом развернулся в его сторону и посмотрел на него так, что «ребенок» испуганно отшатнулся.
– А по поведению и поступкам тебе не шестнадцать, а шесть! Еще слово – и ты вылетишь с Шестого сию же секунду, полномочий на это мне хватит.
Обиженный подросток, замолчав, начал от обиды хватать ртом воздух, и родители его увели, мать что-то сочувствующе шептала на ушко, а отец сопроводил великовозрастного пацана неплохим подзатыльником. Я же, чувствуя, как из меня вынули внутренний стержень, устало сказал притихшим оперативникам, ожидавшим исхода событий:
– Пойдем. Пока мы гидру гоняли по болотам, у нас все шампанское нагрелось. Обидно пропустить первый же корпоратив!
– Ты как? – Макс первая подошла, заглянула мне в глаза и взяла за руку. Я только головой покачал: адреналин отпускал, и меня начинало трясти от усталости и эмоций, на которые раньше времени просто не было. А ведь еще Тайвину рассудок на место ставить. Я встряхнулся и легкой трусцой, пока еще остался запал, направился к нашему новому офису.
Влетев в кабинет к ученому и найдя его на месте, я навис над ним и принялся чихвостить:
– Тайвин! Вот вы говорите, зачем локальные купола, зачем, а вот зачем! Если бы вы последовали моему совету, у нас было бы втрое меньше проблем! Мало ли, а вдруг еще какое-то прибабахнутое юное дарование в колонию прилетит! Или окажется, что еще какую-то новую тварь мы не знаем! Надо, чтобы локальный купол был у каждого дома, везде, где только можно. И мне все равно, как, но придумайте им систему оповещения, связи там какой-нибудь, чтобы если основной купол отключится – локальные включались сразу же!
Тайвин посмотрел на меня снизу вверх, затем встал, налил стакан воды и пододвинул мне под коленки стул. Я плюхнулся на него, понимая, что ноги именно в этот момент предательски задрожали и отказались меня держать. А штатный гений, сунув мне в руку водичку, невозмутимо заметил:
– У вас стресс, Честер. К вашему совету я, конечно, прислушаюсь. Но не надо на меня кричать, я не люблю громкие звуки.
Я только руками развел, едва не расплескав содержимое тары, ответить мне было нечего, и выпил предложенную воду, безудержно клацая зубами о край стакана. Поставив посуду на стол, я громко пожаловался в пространство:
– Вся колония могла погибнуть из-за малолетнего талантливого идиота! Вот за что мне это все? Позавчера красны молодцы у Тони решили ночью удалью помериться, сегодня это вот… недоразумение…
– Вот говорят, есть такой термин, как посттравматическое стрессовое расстройство. А нам, пожалуй, нужно ввести в наш лексикон новый термин: постполевое напряжение. А еще говорят, снаряд дважды в одну воронку не падает. Бессовестно врут. Неправильно вы, Тайвин, стресс лечите, тут другие средства нужны, – из дверного проема показался Роман, и я ему обрадовался настолько, что от усталости без вежливостей и экивоков впервые, пожалуй, использовав меткое близнецовое прозвище, заявил:
– Берц абсолютно прав. Постполевое напряжение… мне нравится.
Роман рассмеялся и протянул мне бокал с чем-то, напутствуя:
– Пойдем, спаситель человечества. Тебя там заждались уже.
Я выпил и только потом понял, что это был отборный коньяк, и закашлялся:
– Ты изверг! Без закуски…
Я с трудом поднялся и пошел за Романом несколько нетрезвыми траекториями, ученый тоже увязался вслед за нами, а в коридоре из дальнего кабинета вынырнули и присоединились к нам аналитики. Я криво им улыбнулся, и зашел в наш отдел, попутно отметив, как же здорово пахнет новая мебель, и вообще, как нам уютно и красиво организовали место работы. На столах оперативники успели за время моих пререканий с Тайвином все убрать и расставить заново. Я отметил, как мы все устали, из последних сил собрался, и улыбнулся первопроходцам:
– Ребята! И девчата, – Макс улыбнулась в ответ. – Вы сегодня очень большие молодцы. Поздравляю всех с новым офисом, с достойно пройденным вступительным испытанием гидрой и официальным началом существования Корпуса первопроходцев в новом офисе!
Мне зааплодировали, поднимая стаканчики, а из коридора чеканным шагом зашел полковник. Мне резко стало немножко нехорошо, так, на всякий случай, но военный с порога объявил:
– Присоединяюсь к поздравлениям! Вы знаете, что у нас нет ни одной потери ни среди военных, ни среди гражданских? Теперь знайте. И, кстати, у меня есть для вас еще две новости.
Я нервно икнул:
– Давайте с плохой.
– Ну почему же сразу с плохой, – военный скупо улыбнулся. – Обе новости хорошие. Первая: я от вас отстану окончательно. Буду пока руководителем поселения и куратором «Авангарда». Часть полномочий мы у вас заберем, чтобы вам было полегче. Но все равно стоит за вами присматривать, лишний контроль точно не помешает.
Я чуть повеселел:
– Шикарно. А вторая?
– Вот. Не успел вручить до начала… м-м-м… инцидента. Черный агат, нитинол и ваше место обитания в поселении. Разбирайте, где чей.
И полковник высыпал на стол пятнадцать восхитительных брелков с прицепленными к ним код-ключами: маленький каменный шарик, обернутый в металлический диск с характерными оранжевыми переливами. Самая настоящая черная дыра на цепочке! Я тут же вцепился в первый попавшийся и обнаружил там дарственную надпись на нижней стороне аккреционного диска. Я отдал его счастливому владельцу – им оказался Роман – и отступил в сторону, давая ребятам разобрать сувениры. Как только последний исчез со стола, я вопросительно глянул на военного. Тот протянул мне точно такой же, шестнадцатый, и прокомментировал:
– Спасибо, Честер. Могу вам сказать, что если бы не ваша своевременная реакция на опасность, мы могли бы лишиться сотен людей, а то и всей колонии. Вы нас спасли. Рад вручить вам этот подарок лично.
За окном занимался ало-фиолетовый рассвет, мирно мерцал купол, над ним виднелись силуэты стимфал и большого спутника, в то время как малый медленно закатывался за горизонт. Я с удовольствием принял брелок, пожал полковнику руку, оглянувшись на первопроходцев, Тони, ученых, застывших в сторонке аналитиков, улыбавшихся во все тридцать два так, что я сразу понял, чья это была затея с брелками, и твердо сказал:
– Не я. Мы. Колонию спасли мы все.
***
Пока Честер обживался в новоприобретенном жилище, его руководство тоже устроило небольшие кабинетные посиделки с просмотром увлекательного кино с дронов и стационарных голокамер под напиток цвета осеннего солнца с жестким вкусом и запахом, потребление которого между собой они называли «вкусить креозоту». Глядя в записи на то, как глава оперативников организует спасение колонии, военный удовлетворенно заметил, крутя в руках пузатый бокал с виски:
– А вы были правы на его счет, признаю свою ошибку. Похоже, что колония в надежных руках.
Седовласый из глубины своего кожаного монстра, кем-то названным креслом, отсалютовал ему таким же бокалом, удовлетворенно покивал головой и произнес:
– Запомните, друг мой, настоящий лидер – это не тот, кто гонится за властью, а тот, за которым ей самой приходится гнаться.
На следующий день я вне очереди вышел на службу и принялся наблюдать. Лаборанты хором устроили своему руководителю бойкот – общались только по работе, без жесткой необходимости к ученому не заходили и уж тем более не совались к нему в кабинет в его отсутствие, и все внимание уделяли исключительно довольной Гайяне. Та светилась солнышком в обрамлении каштановых кудряшек и всячески старалась укрепить позиции в коллективе. Камеру мы втихую с Тайвином установили, но мне было очень неспокойно. Момент с новой сотрудницей мы не продумали, она сейчас одеяло попросту на себя перетянет – и ученый сломается. Я в него самого верил, на его психике можно румбу плясать. Но как он отреагирует на смену приоритетов молодых умов, тщательно воспитываемых им без малого четыре местных года? И что реально им может дать Гайяна?
Я-то видел ее манеру поведения – нет-нет, да и проскальзывали в ней замашки истинного диктатора, там Тайвин и рядом не стоял. Она с каждым днем все активнее принимала позиции руководителя: выдавала указания, окорачивала что младших, что старших лаборантов, хотя была с ними в одной должности, изредка я слышал эпизоды прямого сомнения в компетентности отдельных ученых, обвинения в криворукости, отстранение от текущих задач… Словом, вела она себя как заправский эгоцентрист, привыкший помыкать рабами, а не как суровый, замкнутый и крайне жесткий научный руководитель, делящийся знаниями и опытом, каким для своих подопечных старался быть Тайвин. Нет уж, такого нам не надо, решил я на пятый день и приперся к ученому в кабинет. Но, к моему удивлению, его на месте не оказалось.
Посмотрев на пустой стул, я глубоко вдохнул, разыскивая где-то в недрах собственного существа решимость попытаться вправить мозг целому отделу. Не нашел, поэтому просто открыл дверь, сделал пару шагов из святая святых штатного гения и провозгласил:
– Народ! Мне надо с вами серьезно поговорить.
Лаборанты, занимавшиеся своими делами, кто встал на месте, кто поднял голову от аппаратуры и графиков, а я стоял перед ними и внимательно их разглядывал, не торопясь продолжать. Интрига должна была быть, и я выдерживал театральную паузу. Встревоженный улей лаборатории загудел шепотками, но постепенно стих, и все взгляды устремились на меня.
– Я смотрю, вы Тайвину устроили полноценный бойкот. И я знаю, что во Всемирной ассоциации наук готовы его с руками оторвать, ему предлагали место в коммерческих лабораториях, в «Авангарде» его ждут с распростертыми объятиями, да и вообще он личность востребованная. Он мог бы куда угодно пойти, если бы захотел. Но он вроде никуда не собирался. Поэтому у меня возник один вопрос. Почему вы хотите выжить своего руководителя к черту на кулички? – я постарался задать максимально неудобный вопрос, сделав подчеркнутый акцент на слове «вы». Лаборанты опустили глаза, пока кто-то самый смелый (или просто Тайвин именно его достал больше всех) не пояснил:
– Честер, вы же видите, как он с нами обращается. Мы для него – ресурс, не более. Я не уверен, что он знает, как меня зовут, например. А мы работаем вместе почти с самого основания колонии. Я устал постоянно быть «гамадрилом», понимаете?
Лаборанты зашумели, и я выслушал прорвавшийся поток обвинений. И в грош не ставит, и не ценит, и не хвалит, и вообще, деспот и сатрап.
– Я понял. Притесняют и тиранят. Кевин, – обратился я к тому, кто посмелее, – а вы хотели бы руководить лабораторией?
Ушастый парень с растрепанной блондинистой шевелюрой вздрогнул, как от удара пониже спины – явно не ожидал, что я их по именам различаю. Немного подумал, прикидывая, потянет ли он роль большого начальства, затем с сомнением покачал головой.
– Нет. Я бы хотел и дальше заниматься научной деятельностью, – его взгляд стал чуть виноватым. – Тайвин – хороший руководитель, но…
– Так, – прервал я его, – а кто-то из вас в принципе готов начальствовать?
Значит, Тайвин внезапно стал хорошим руководителем. Уже прогресс! Лаборанты снова зашептались, и я приметил тени колебания, недоверия и отрицания – а потяну ли? А вдруг это проверка какая? Да ну нафиг. Прикинули подчиненные штатного гения и тот объем работы, что выполняет только он, покосившись на его кабинет, где через окошко был виден стол, заваленный какими-то расчетами и недопаянными разработками.
– Наверное, мы не готовы, – резюмировал кареглазый Нил с немного азиатскими чертами лица, один из самых сообразительных подручных ученого. – Но с ним практически невозможно сработаться, он же гений-одиночка. А мы только его инструменты.
– Восстание инструментов прошло успешно, поздравляю, – едко отметил я. – А что он потом работать не сможет из-за разболтанного душевного состояния, вы не подумали, конечно, достойные работники науки?
– А о нас он много думает? – уязвленно отметил темноволосый зеленоглазый Михаил, физик-кибернетик и обладатель самого орлиного профиля и шикарного носа с горбинкой в их теплой компании белых халатов.
– А это уже другой вопрос, и его я тоже… провентилирую, – пообещал я и продолжил: – С этим прояснили, руководить – не призвание истинного ученого. А если у вас будет другой начальник? Или… начальница? – прозрачно намекнул я на старшинство Гайяны в моменты отсутствия Тайвина. Та, не принимавшая участия в обсуждении, вспыхнула и зарделась.
– Я только приглашенный специалист, для обмена опытом, – коротко пояснила она. – Но мне было бы лестно занять такую должность.
– То есть вы бы потянули? – уточнил я.
– Думаю, да.
Угу, понятно, еще один экземпляр человеческой породы, что от скромности не умрет точно. Пожалуй, эти двое споются, если сначала друг друга не разорвут в клочья. Продолжаем разговор.
– Так, а вы что скажете? – обратился я к лаборантам. Те на Гайяну покосились, как гептаподы на химеру: вдруг кинется и загрызет. – Я серьезно, ребят. Жду вашего ответа.
Научные сотрудники переглянулись между собой, и Нил осторожно заметил:
– Вообще мы бы хотели, наверно, остаться под руководством Тайвина. – Он оглянулся, ища поддержки, и его коллеги согласно закивали, и он перевел взгляд на Гайяну. – Но и вас мы бы не хотели отпускать. Вы нам невероятно помогаете.
Нил несмело улыбнулся бойкой карьеристке, но она лишь кинула на лаборанта высокомерный взгляд, в котором обещала незадачливому парню все кары небесные за недоверие и принижение ее достоинств.
– А вы бы хотели у нас остаться под началом Тайвина? – продолжал допытываться я. Гайяна задорно тряхнула каштановыми кудряшками.
– А почему бы и нет? У вас весело. И всяко интереснее, чем у меня в «Авангарде».
– Угу, – оставалось лишь закрепить успех. – А теперь внимание – фокус. Давайте вы все отойдете вот в тот угол и минутку помолчите, хорошо? Вот прям ни звука, договорились?
Заинтригованные лаборанты заняли указанный мной угол и принялись оттуда сверкать на меня взглядами. Я в это время достал смарт и вызвал Александра Николаевича Санникова – координатора Всемирной ассоциации наук, неугомонного, мелкого, но крепко сбитого мужичка лет сорока, едкого и концентрированного, успевавшего по сто раз на день раздавать пинки по всем научным подразделениям колонии. Из всех, кого я знал, не поддавался на его подколки и провокации только Тайвин – и он же был единственным, кого этот чертик из табакерки безмерно уважал и обожал, уж не знаю, за что.
– Добрый день, Александр! Найдется минутка? – поздоровался я.
– О, какие люди! Честер, для тебя – сколько угодно, – живо ответил этот неугомонный маленький ученый с доброй душой и неиссякаемым научным энтузиазмом.
– Есть у меня на примете один человечек, – начал я, и тут же был перебит.
– Человечек? От тебя лично или от вас? Очень, очень интересно! – воодушевился Александр. – Кто? Откуда? Какие навыки, кем работает? Ты же пристроить хочешь, я правильно понял?
– Да-да, правильно. Так вот, наша заноза очкасткая задумал отдел реорганизовать… – не успел я даже заикнуться, как и без того бьющий через край молотком по голове энтузиазм Александра прямо-таки взбурлил.
– Ни слова больше! Из-под Тайвина любого заберу. Хоть косого, хоть хромого, хоть кривого. Я бы всех взял, хоть на полставочки, хоть на пару деньков по очереди, да он у вас жадина и не делится. Шутка ли, воспитанники гения! – Внезапно он подался всей проекцией ко мне вперед, хитро ухмыльнулся и заговорщически прошептал: – И никому больше не звони, понял? Я хочу этот эксклюзив себе и только себе! Заметано?
– Заметано, – улыбнулся в ответ я и отключил связь. В лаборатории можно было уронить иголку – и звук ее падения был бы самым оглушающим в этот момент. Я перевел взгляд на замерших лаборантов. – Надеюсь, иллюстраций достаточно. А то детский сад какой-то развели с обоих сторон, унижают, обижают… А с Тайвином насчет его отношения к вам я поговорю, давно пора. Кстати, никто не знает, где он?
Лаборанты переглянулись, и мне сразу это не понравилось.
– Та-а-ак, – протянул я. – Кто-то вообще видел его сегодня с утра?
– Я видел. – Нил немножко побледнел, но еще был уверен в собственной непогрешимости. – Он с утра зашел в кабинет, а потом через пару минут оттуда выбежал и больше не возвращался.
Я кинулся к окну: флаера на месте не было. Куда же ты делся, очкарик? Лаборанты негромко зашумели, а я забежал к ученому в кабинет и прочел последние записи на настольном голопланшете. Там среди непонятных мне расчетов и формул несколько раз были обведены какие-то данные и поставлен восклицательный знак с пометкой N.B. На что же ты хотел обратить внимание… Я вчитался внимательнее, и понял: это были координаты нашей последней экспедиции. Так я и знал, что изгнанием «Апостола» дело не кончится! Что от них ожидать теперь, я и представить себе не мог.
Как назло, весь мой отдел разбежался по вызовам, так что лететь, похоже, предстояло мне одному. В том, что надо лететь вслед за ученым, сорвавшимся к точке пресловутой экспедиции с низкого старта, я не сомневался ни секунды: мое чутье вопило в голос о том, что Тайвину грозит нешуточная опасность, хотя я не мог разобраться пока, какая и с какой стати. Рудник на экваторе активно разрабатывался, там были и купол, и натасканные нами стажеры, и охрана, но что-то покоя мне не давало.
– Так. Гайяна, принимайте временное руководство лабораторией. Как только кто из моих покажется, скажете им, что я на экватор полетел, координаты у них есть, да и Тайвин вот оставил.
– А почему вы просто кому-нибудь не позвоните?
– Нет времени, и отвлекать оперативников во время работы опасно, – пояснил я и убежал к своей машине.
Через пару часов полета примерно на середине пути я начал заметно дергаться: связи в этих дебрях отродясь не было, и случись вдруг что, меня только приблизительно искать можно по аварийному маячку на флаере или смарте. На смарте у первопроходцев он всегда включен, а в аппарате вот сейчас и активирую, пока не забыл. И только я это сделал, как автоматика летательного аппарата выдала мне длинный и очень неприятный для понимающего водителя сигнал.
– Не-не-не, не смей! – наорал я на приборную панель своего флаера, мигающую разноцветными огоньками. Флаер меж тем слушать меня вовсе не собирался, а собирался громко и звонко падать прямо в ломкие кусты похожих на хризантемы цветов, отчаянно пытающихся выжить своим хрупким естеством среди асимметричного кремнийорганического пространства Шестого. Летающая машина, не вняв моим предупреждениям, мягко спланировала к поверхности и, зависнув в паре метров от почвы, неэлегантно рухнула вниз, прямо на них. У меня сложилось стойкое ощущение, что позвонки устроили перекличку, кого-то не нашли и пересчитались еще раз. Впрочем, отстегнув ремень безопасности, я понял, что, кроме неприятных ушибов в районе крестца, особо не пострадал – значит, и сетовать не на что.
Стоило мне высунуть нос за пределы флаера – тут же свистнули иглы, с тяжелым металлическим звуком прошибившие бок злосчастного летательного аппарата. Хорошо, не меня, я бы не был рад и счастлив.
– Эй, я могу и обидеться! – крикнул я в пространство. Окружающие кусты отозвались пролетевшими над ухом снарядами. Понятно, конструктивный диалог невозможен. Надо будет озаботиться укреплением техники. Защиту там навесить, бронепластины, что ли… Но расхолаживаться мне не дали, продолжив стрелять. Я затаился за хвостом флаера – самой его бронебойной, по моему мнению, частью – и ввел запрос на координаты смарта Тайвина. Судя по пришедшему ответу, ученый был достаточно близко, примерно в полутора километрах от меня. Повезло, что он тоже озаботился маячок включить, и что сигнал добил. Мне оставалось только глубоко вздохнуть – и пойти на поиски.
Первые мои передвижения знаменовались активным обстрелом, а пара игл прошла в сантиметрах от виска – кто ж там такой талантливый снайпер? И главное, откуда тут засада, ведь не могли же эти партизаны знать, в какой момент откажет флаер, и тем более, когда и куда я полечу. Или могли? Мельком глянув на флаер, я увидел точечные повреждения, но оценить навскидку не смог, как-то было не до того, и просто их запомнил.
Мне удалось потихоньку скрыться в полупрозрачном кустарнике, не потревожив гнездо сциллок и традиционно дежурившую рядом харибду. Никак мне не понять, какие симбиотически-паразитические отношения связывают эту парочку! Впрочем, было совсем не время для практической зоологии, и я осторожно прополз под хрустальным куполом листвы вязецвета и чего-то еще, похожего на стеклянную имитацию черемухи. Прикрылся высоченной прозрачно-зеленоватой травой, обманчиво-хрупкой, выдающей мое расположение тоненькими звонкими молоточками звука. Оставалось надеяться, что оппоненты, кем бы они ни были, не знают тонкостей работы с деликатным миром Шестого и попросту меня не заметят.
Над головой снова свистнули иглы, глубоко вонзившиеся во фрактальные разводы на стволах кустарников, брызнули щепки. Не прокатило. Я замер, уповая на буйство жизни – она могла спрятать, и она же с легкостью могла и убить.
Шевеление неподалеку от меня тоже замерло – преследователи явно пытались вычислить, куда я уполз, и уже двинулись в мою сторону, когда между нами возникла агрессивно настроенная крестоглавая химера – пожалуй, самый редкий и осторожный хищник в здешних краях. Я постарался прекратить дышать, а вот враги не были столь осведомлены в отношении зверя и попытались прошибить ее шкуру. Ха три раза, так она им и поддалась. Химера раскрыла четырехлепестковую пасть, издала душераздирающий скрежет пополам с визгом и кинулась в их сторону. Я, оставив гнусных злодеев, покушавшихся на меня, на попечение химеры, беззастенчиво смылся.
Флаер Тайвина я нашел относительно быстро – не прошло и получаса. Смарт ученого давал более-менее точные координаты, но загвоздка заключалась в том, что человека внутри машины попросту не было. Я внимательно осмотрел флаер, отметил, что повреждены те же точки, что и на моем: испорчен аварийный маячок, чуть надпилены хвостовые рычаги управления и шланг системы охлаждения. Выходит, я опять столкнулся с полномасштабной диверсией – кто-то и мне, и штатному гению флаеры испортил весьма грамотно и злонамеренно. С подтекающим хладагентом и более-менее управляемая, машина аккурат должна была пролететь пару тысяч километров, не больше – так и произошло.
И, главное, талантливо-то как, почти рядом с местом падения аппарата Тайвина – засада. А, ну да, точно, траектория полета же была записана в автопилот флаеров «Апостола», и спрогнозировать, где и как упадет машина, вполне реально. Как и подготовиться к нападению. Наверняка еще одну бумажку подкинули, ироды, он и не выдержал. В том, что это снова происки синдиката я ни на секунду не засомневался. Но что криминальные элементы не учли – так это то, что я за ним почти сразу полечу. И что флаер Тайвина имеет роботизированную систему автопочинки – ученый тот еще параноик в отношении техники – тоже упустили. В итоге обстреляли ни за что ни про что меня, причем, судя по синим пятнам, которые я краем глаза видел в точках попадания игл, сердечник в них явно с парализантом. Я, по-хорошему, должен был просто потерпеть крушение на том же месте спустя какое-то время… и что дальше? Наверно, или пристрелили бы, или сам бы подох, сезон дождей в разгаре, и агрессивных суккуб с химерами полно, на двутелок охотятся. А вот где наш камушек в ботинке, которого хотели оглушить и утащить… Загадка века.
Я еще раз осмотрел летательный аппарат – стекло было выбито и окроплено крупными кляксами крови. Похоже, Тайвин опять не пристегнулся, классическая ошибка самоуверенного новичка, и когда флаер резко встал и начал падать – он вылетел головой вперед, обогнав машину в полете. И мне перспектива искать по кустам его переломанное тело не улыбалась – было невероятно страшно его найти. Но, переборов себя, через пару секунд я пошел разыскивать следы. Где ж ты приземлился, птичка наша? Живой ли еще, или я зря сюда под иглами полз?
Алая кровь на стеклянном мареве травы была видна настолько отчетливо, что я с холодеющей вдоль хребта спиной почти бежал по следу, про себя матерясь и пытаясь отследить шевеления в кустах – стать обедом для суккубы или химеры не хотелось, а от мелочи у меня есть аптечка и легкая броня. Повезло, что дождь не шел, и жалко, что опять я пренебрег правилами безопасности и нацепил облегченный вариант – послушать Макс, что ли, в следующий раз… Но и так тоже ничего, не штаны с футболкой все-таки.
Пока мозг старательно меня отвлекал от мрачных перспектив, ноги и выучка свое дело делали, и за следующим буреломом мне открылась не очень обнадеживающая картина. Тайвин, явно в бессознательном состоянии, с неестественно вывернутой левой рукой, лежал под кустом сциллок, которые заинтересованно тянулись к нему всем своим многоголовым организмом, но пока к активным действиям не переходили – резкий металлический запах человеческой крови им, похоже, не нравился.
Мне он не нравился тоже, поэтому я осторожно оттянул ученого из-под куста – гнездовой колонии животных и внимательно обследовал. Черт, похоже, дело плохо. Звук дыхания сильно отличался от нормального – свист и шум на затрудненном вздохе, рваные движения грудной клетки и вмятина на левой стороне груди говорили о том, что или одно, или несколько ребер проткнули плевру, и легкое спалось.
Что там – кровь или воздух – я не знал, но примерно понимал, что лучшим решением будет сделать в ученом лишнюю дырку, пока не стало слишком поздно. Левая рука была сломана, к тому же на месте выхода лучевой кости, торчащей из-под кожи, шевелилась харибда, вцепившаяся в края раны. Ее я аккуратно отцепил и, осторожно положив правую руку ученого себе на шею, отволок его подальше, в казавшееся мне относительно безопасным место.
Там я быстренько, пользуясь нитиноловым ножом как топориком, срубил пару веток, примотав их содранным с Тайвина халатом на место перелома. Еще вопрос, ядовита ли харибда, этой задачей на моей памяти практически не занимались – существо это было не особо часто встречающееся, всегда в паре с гнездом сциллок, и как они взаимодействуют предстояло еще выяснить. Но ответы мне были нужны сейчас, поэтому я тут же вколол ученому его же изобретение – универсальный антидот от основных силитоксинов, и обезболивающее.
Через пару минут, когда я уже примеривался всадить иглу ему в грудь, как велело некое подсознательное намерение, гений открыл глаза и с откровенно шокированным выражением уставился на меня.
– А что вы тут делаете? – спросил он.
– Тебя спасаю, – просто ответил я, и попробовал уточнить, раз уж выдалась такая возможность. – Куда ткнуть, чтобы пневмоторакс расхлопнулся?
– Термины у вас… – сморщился Тайвин. Очередной вздох дал ему понять, что я вполне серьезен, и он, часто и неглубоко вдыхая, посоветовал: – По среднеключичной линии, второе межреберье. А почему я боли не чувствую?
– Болевой шок, наверное, – сосредоточенно нащупывая его ребра под рубашкой, отозвался я. – И обезболивающее я вколол. Одно из двух. Держись, сейчас комарик укусит.
И я, с силой шарахнув рукоятью игломета, вогнал в нужную точку иглу, предварительно обезвредив ей сердечник – зачем мне поломанный ученый под действием парализанта? – и тут же аккуратно вытянул ее обратно. Тайвин судорожно вдохнул – шипение воздуха из раны дало мне понять, что немножко времени я выиграл. Зрачки у него сузились, но неравномерно – похоже, что есть и сотрясение. Я помог ему подняться, и мы поковыляли в сторону его флаера. Дошел же я один сюда, попробуем и вдвоем дойти обратно.
– Маячок тебе поломали, – жаловался я, забив окончательно на субординацию. Ну какой смысл выкать, если тащишь человека на плече? – Систему охлаждения, систему управления. А хочешь прикол?
– Хочу, – слегка заплетающимся языком ответил ученый.
– Мне тоже поломали. Диверсанты, мать их! – я, тяжело дыша, постепенно приближался к разбитому флаеру Тайвина, но вынужден был устраивать передышки. Опустив его на ломкую изумрудно-прозрачную подстилку, я отдышался и отметил: – Похоже, что твоя автопочинка сыграла с тобой злую шутку. Пыталась флаер починить, но окончательно поломала. И ты приземлился не в расчетной точке, а хрен знает где.
– А ты? – поднял на меня мутные глаза гений.
– А я приземлился где кому-то было надо, чтоб приземлился ты. И чуть не получил в задницу иглу с парализантом. Так что непонятно, больше повезло тебе или мне.
– Никому не повезло, – констатировал ученый. – Зачем вообще ты меня тащишь? Брось, да и забудь.
– С глузду двинулся? – изумился я. – Разбежался, аж три раза.
– Да кому я нужен, – начал ныть Тайвин. – Все мои гамадрилы к этой… чертихе в юбке убежали. Один, я всегда один…
Я разозлился.
– Ты мне тут классику не цитируй, гений признанный. Ты хоть раз лаборантов своих хвалил? Интересовался, чем они живут, какие у них проблемы? С личной жизнью что, с интересами, с увлечениями?
– А зачем? – нечетко ответил Тайвин. Его сознание явно плыло, и я попробовал лоб на ощупь – вроде не горячий. Странно. Может, это из-за кислородного голодания мозга после пневмоторакса? Или последствия укуса харибды…
– Затем, глупый ты начальник, что ты все на себя взвалил и тащишь, как ишак. А как тебе твои гамадрилы помогают, и не видишь вовсе, – я старался быть мягким и объективным, но из-за бессилия помочь ученому беспокоился и отвечал резче, чем следовало.
– Вижу, – грустно сказал Тайвин. – Я все вижу. Они молодцы, они старательные, работоспособные, умные. Нила я хотел Александру отдать, у него там больше перспектив было бы…
– Слон в лесу сдох! – изумился я, подымая ученого и подтаскивая еще на пару метров ближе к летательной машине. – А им ты хоть раз об этом рассказывал? А Нила ты спросил, чего он хочет? Они вообще уверены, что ты даже по именам их не знаешь. А почему еще, ты думаешь, они под крылышко к Гаяйне прилетели? Потому что ты сухарь из сухарей, дурная твоя голова. Одни мозги там, поди, – я осторожно постучал ему по лбу указательным пальцем.
Тайвин нервно всхлипнул, так что я даже остановился проверить, все ли хорошо. И нет, ничего хорошего я не увидел – у него явно начинался бред, гений вспотел, взгляд бесцельно блуждал по окрестностям.
– Сухари местами поменялись… – сказал он куда-то в кусты.
– Это ты про кого? – уточнил я.
– Про Александра. И про себя. – Ученый немного помолчал и продолжил. – Они думают, я железный. Я не железный! И не титановый. И даже не из углепластика!
Я внутренне холодел, внешне обливаясь семью потами. Что ж мне с ним делать-то…
– Я почему их не хвалю – потому что они все правильно делают. Сделал правильно – это норма, зачем хвалить? Я им все даю – знания, опыт, практику. А они не ценят. Вот за что тебя любят, а меня – нет?
– Ой, дура-а-ак, – выдохнул я. – Какие ж вы все идиоты…
– Не ругайся, – назидательно произнес ученый.
– И то верно, силы еще тратить. – Я замолчал, и поволок его обмякшее тело к уже виднеющемуся сквозь заросли флаеру. И тут между нами и аппаратом нарисовалась она – красавица-скорпикора. Настоящая. Бронированная и ядовитая. Да вашу ж мать, ну серьезно?
Я осторожно опустил Тайвина на землю, тот слегка приоткрыл глаза, оценил обстановку и произнес:
– Нам кранты.
Я не мог с ним не согласиться и все же, почувствовав в глубине груди комок обиды, бессильной ярости и тупой обреченности, произнес в сердцах, словно выплюнув его наружу:
– Только тебя тут и не хватало! Шла бы ты…
Скорпикора, нервно дернув хвостом, к моему удивлению, повернулась ко мне задом и скрылась в кустах. Тут уже я бессильно осел рядом с Тайвином и, чувствуя глубокую опустошенность, отметил – приближается гул флаера. Мне уже было наплевать, чей он, лишь бы оказали помощь. Хоть какую-нибудь. Тайвин посмотрел на меня плохо фокусирующимся взглядом и уточнил:
– Ты ей приказал уйти?
– Да, – устало подтвердил я.
– И она ушла?
– Да.
– А-фи-геть, – неожиданно ясным голосом произнес ученый и вырубился.
Море тренировало своё гладкое тело, играя серыми мускулами волн, рождая пену. Сверкающие стайки планктона, собранные в яркие светильники, уже начали ткать лунную дорогу… Она стлалась на поверхности моря зыбким, неровным и рваным после недавнего шторма ковром. Темным торсом борца-эфиопа в пенном трико выступал гранитный пояс острова. С берега, наперекор прибою, слышался визгливый крик просыпающихся цикад. Нюкта-ночь только собиралась украшать легкими шёлковыми лентами тьмы оливковые рощи, живущие за гранитной чертой. Мир, находящийся в переходе от света к муару темноты, обрёл на краткий срок очертания небрежно скомканного серо-коричневого покрывала – складки, выступы и впадины причудливыми изломами проступали под лунным светом. А в складках этого покрывала прятался маленький храм.
Из тяжёлого давящего рокота Великих Вод, в которых, несмотря на всю силу, чудилось изумление, рождались тёмные фигуры, которые призрачными языками неживого пламени тихо приближались к одиноко стоящей постройке, чтобы на миг озарить ее стены кровавым мазком-всполохом и исчезнуть, растворившись в стенах. Любознательная Селена не рисковала приближаться к старым камням. Только маленькая фигурка в белом пеплосе с утренней зарей, ежедневно перешагивала порог дома, посвящённого безымянным богам.
Она одна во всем мире могла сделать главный шаг через привратный камень, и стены открывали ее глазам проход в пустой пыльный зал, свод которого давно потерялся в поднебесье. Там, в центре, тысячелетиями врастая в твердь своей ненасытной тяжестью, светился шестиугольный камень, покрытый странными огненными письменами.
Тот, кто смог бы, как жрица, переступить заветную черту, увидел бы на нем древние знаки: рок, совесть, семья, память, жертва, судьба. Шесть лучей, шесть судеб, шесть вечных душ и маленькая хрупкая Астинь, принадлежащая только одному из них. Единственному неподвластному времени, обреченному, как и она, на муки молодости. Кто из шести — молодость? Жертва или судьба, а может быть рок или совесть; семья, память — кто? Вечный вопрос. Вопрос, который решают один раз за астральный цикл и никогда не могут разрешить. Скоро конец эпохи и, возможно, цикла. Скоро выбирать, потому что теням ещё очень долго собираться в этом медленно уходящем в небытие, храме.
Им суждено жить ровно один галактический год — 226 миллионов человеческих лет. Год, состоящий из рождения, развития и смерти мысли на планете. Год ее разума. Тени наблюдают и вынужденно играют в старую игру. Никто из теней не знает, какая из граней ее. Их главная игра — победить того, кто обречён, того, кто не стареет, того,кто останется, кто не исчезнет, когда истечет год…
Тени играют в шахматы. Тени любят тишину и покой. Теням нужны помощники. Тени хотят остаться — все тени, кроме одной, которая не хочет, но которой суждено…
***
Маша медленно шла по белым дорожкам засыпанным мелким гравием. Следом за ней так же неспешно перемещался Ян. Сегодня они осматривали очередную (с точки зрения начальника особого отдела, конечно) лондонскую достопримечательность. На бесконечной аллее старого некрополя царила та торжественная тишина, которая присутствует только на погостах, в какой бы стране они ни находились.
— И запах, — добавила Маша, слушая исторический опус.
Ян чуть пригнулся и, внезапно превратившись в любознательный крючок, зашевелил длинным носом. Затем выпрямился и спросил подружку:
— Какой запах?
Маша, задумавшись на секунду, пояснила:
— Запах прелых старых листьев, перегноя, старости, гниющих мокрых досок и… знаешь, я бы еще добавила… крови.
— Машка, ты супер, — хмыкнул ее приятель. — Я всегда знал, что здесь проживает любопытная семейка. Иногда газеты все же не врут!
***
Кладбище Святого Джеймса, со временем переименованное в честь рядом располагавшейся деревеньки в Хайгертское, было освящено в 1839 году. Первое захоронение было сделано 26 мая, когда в могилу положили умершую Элизабет Джексон. С тех пор более 170 тысяч покойников нашли здесь свои последние квартиры. Среди них Джон Голсуорси и Джек Потрошитель; Карл Маркс и Александр Литвиненко; семья Чарльза Диккенса и прототип профессора Мориарти. Прогуливаясь по заросшим темно-зелёным плющом аллеям, любопытствующие сталкиваются с египетскими мавзолеями и ливанской похоронной тематикой. Погост представляет собой удивительный образец эпохи королевы Виктории. Над этой землей всегда витала тень из романа Брема Стокера, а множество лис, ежей, ласок и прочей мелкой живности только добавляли своего зловещего колорита.
В 1968 году о кладбище появилось первое нетривиальное упоминание в центральной прессе. Небольшая заметка о проявлениях темных сил мелькнула и исчезла, но разговоры пошли. А вскоре странные слухи нашли своё не менее удивительное подтверждение.
Как—то ночью в поисках острых ощущений две излишне эмансипированные подруги шестнадцати лет решили прогуляться по ночному городу мертвых. Прогулка получилась недолгой, но результативной (острых ощущений во всяком случае, отважные любительницы приключений испытали даже более, чем того желали). И уже через пару часов в полицейском участке заспанные констебли прослушали в исполнении девиц увлекательную историю о мертвецах, пачками вставших из могил посмотреть на полную Луну, так порадовавшую наблюдательниц в эту тёплую ночь. Повествование вышло красочным и очень, очень эмоциональным. Описания клыков, когтей и «загадочных глаз, полных тьмы», сыпались градом. А когда одна из девиц решила добавить рассказу аудиоэффектов и попыталась передать полночный вой над жутким кладбищем, терпение служителей закона лопнуло. Искательницы приключений были тихо переданы из рук в руки родителям. А какие пожелания при этом были высказаны, история умалчивает. Во всяком случае, пожелание обследоваться у врачей там точно прозвучало…
Естественно, эта глупая история должна была быть забыта. Но после роковой экскурсии у одной из участниц внезапно были выявлены хроническая анемия и две скромные ранки на шее, явно от укуса. А после того, как газета «Хампстед и Хайгейт-экспресс» опубликовала историю Элизабет Войдила, выяснилось, что к 24 декабря 1969 года в 9 госпиталях, расположенных неподалёку от Хайгейтского кладбища,лежат весьма похожие истории болезни еще 47 пациентов! Симптомы были схожи до чрезвычайности: несчастные поступали с хронической анемией, жалобами на страхи по ночам, дурные сны и незаживающие маленькие ранки в области шеи.
Полиция, слегка посопротивлявшись, все-таки открыла официальное досудебное расследование данных инцидентов. Правда, вампиров доблестные представители законов обвинять все же не стали. Дело открыли с целью поиска сатанинских сект, каковые на загадочном кладбище и в его окрестностях отсутствовали. В результате кроме обескровленных трупов крупных собак, упокоенных во множестве в канавах возле кладбища (более 110) ничего подозрительного обнаружить не удалось. Дело №487/16—71 было закрыто.
Но кто в Британии полагается на полицию? Да здравствуют Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро или, на худой конец, мисс Марпл! Только на них может положиться английский гражданин, если речь заходит о чем-либо сложнее банального воровства кошелька.
Свой «Шерлок Холмс» нашелся и здесь. Спустя восемь месяцев любознательный член Британского физического и оккультного сообщества Дэвид Фэррант провёл расследование и в пятницу, 13 марта 1970 года, обнаружил склеп с «вампирским гнездом».
Более того, мистер Фэррант проявил не только находчивость, но и незаурядный ум – хотя бы в том, что сам в оный склеп не полез. Двери «вампирского обиталища» были попросту замурованы. И как ни странно, это дало результат: нападения на собак на время прекратились, а анемичные пациенты в течение двух лет перестали массово поступать в госпитали.
Но уже к 1972 году склеп по непонятным причинам разрушился, и команда «вампироловов», возобновив поиски, нашла недалеко от кладбища старый особняк, в котором и изловила оставшихся неупокоенных особей.
Правда, слава о вампирах жива до сих пор …
***
К вечеру опять зарядила мерзкая жалящая морось. Куски лондонского тумана повисли на окнах рваными грязными простынями. По радио передавали, что где-то в районе Бродстерса на побережье штормом смело все недавно установленные новенькие пляжные лежаки. В вечерних новостях показали, как вся береговая линия Восточного Кента и его жемчужина — городской залив Viking Bay, славившийся своим золотым песком — покрыты грязью и мусором. На фоне разрухи новенькая аккуратная вывеска:«Дно резко обрывается! Внимательно следите за детьми и соблюдайте осторожность, если плохо плаваете!» — смотрелась в телевизоре юмореской. Мрачной.
— Интересное местечко. Погода наладится — и поедем, — заметил за ужином Ян.
— Смотреть развалины X века? — съязвила Ксения.
— Там над заливом стоит Bleak House, дорогая. Дом Чарльза Диккенса, — заметил Борис.
— А в июне все жители наряжаются в старинные платья и устраивают фестиваль, — добавила Маша.
— Я вообще-то имел в виду искупаться. Но если вас так манят достопримечательности — недалеко на кладбище покоится автор Франкенштейна, Мэри Шелли.
— И что? — строго спросила маленькая Кесслер.
— Да ничего. Могила как могила. Тихая. Просто она похоронена с сердцем своего мужа, которое хранила лет двадцать в ящике своего письменного стола, в банке со спиртом, и велела перед смертью его извлечь, сунуть в пакет формата А4 и зарыть, положив ей на грудь. О! Ещё вспомнил! Она лишилась девственности на могиле своей матери… — Ян надкусил особенно симпатичный пирожок и зажмурился от удовольствия, не замечая, как дружно поперхнулись Илья и Борис. — Тут недалеко, на кладбище у старой церкви Сент-Панкрас в Лондоне.
— Ян Геннадьевич… — тихо охнул Телицын.
— Чего? — прервал монолог начальник.
— Дети…
— Где?! — одновременно вздрогнули все Кесслеры.
Борис Евгеньевич осуждающе посмотрел на Машу, покраснел и затих.
С наступлением весны на столицу Королевства обрушились голуби, которые на своих плохо гнущихся крыльях пытались удрать от спятивших с приходом весны котов. Даже окончательно материализовавшийся с появлением мистера Сомса Олладий с любознательным мявом периодически царапал оконные стекла. Присевшая на карниз голубка, скорее всего, получила инфаркт от появившейся из ниоткуда кошачьей рожи с впечатляющими клыками. А потом второй — от сплоченного крика близнецов, как раз ворвавшихся в гостиную.
Остальное население слаженно (что значит тренировка!) вздрогнуло и обратило свои взгляды на виновника всех бед. Терпение коллектива было на пределе. И стремительно этот барьер преодолевало – прямо к отметке «бунт на корабле».. Первым, разумеется начал самый отважный и безбашенный. Точнее… начала.
— Почему мы терпим все это? — неожиданно показав на окно, проговорила Ксения. — Зачем нам эта мерзкая страна с ее отвратительным климатом и законами? Мы ничем не заняты! Только пьём и едим!т
В помещении повисла тишина. Маленькие самураи дружно плюхнули попы на пол и замолчали. Рядом рыжим половичком расстелилась Милка (Мрак решил не рисковать…).
Ксения продолжила взывать к совести начальства:
— Ян! Посмотри на нас! Я скоро превращусь в жирную корову! Борис совсем отдалился и, закопанный в пожелтевших бумажках, больше всего напоминает мне червяка! Илья, своими лопатообразными ладонями перекопал, как крот, весь палисадник, а его жена заставляет нас есть редис, наивно веря, что последний является кладовой аскорбиновой кислоты! Даже дядя Боря перестал печь блины, перейдя на правильное питание нас, несчастных, пустой овсянкой!
На кухне гулко ухнуло. Мистер Сомс уронил на пол огромный пергаментный свиток Афинея «Пир мудрецов».
— Эй! — возмущению Яна не было предела. — Это, между прочим, единственный полный вариант этой поваренной книги. Весь! Из тридцати томов. Аккуратнее.
— Ничего подобного! — запоздало смогла вставить вместо сержанта фразу Танюша.
Ксения резко повернула голову и одарила окружающих воинственным взглядом.
— Минерва! — восхищенно ляпнул Кесслер.
Объект восхищения уничижительно посмотрела на мужа снизу вверх и, сделав глубокий вдох, продолжила:
— Ян, сделай над собой усилие и роди, наконец, мысль! Зачем мы здесь? Давай, очнись уже…
Мир вокруг остановился. Часы на каминной полке замерли. Кот внезапно исчез, прихватив в потустороннее небытие собаку, мистера Сомса и, с какой-то совершенно непонятной целью, близнецов. Телицын превратился в картонный плоский манекен, а пейзаж за окном — в примитивные лубочные декорации.
Никто ещё не разговаривал с полковником… так.
И уж, конечно, никто не представлял, во что подобный разговор выльется. Но Кот предпочел переждать последствия где-нибудь подальше. Чисто на всякий случай. Остальные просто замерли – на инстинктах. Как деревья перед грозой.
И тишина была – тоже как перед грозой.
И она длилась… длилась…
— Вот ты торопыга! — вдруг услышали в ответ ошеломлённые домочадцы. — Давайте нальём коньячка и разберемся.
***
На свете есть предметы, явления и субстанции, чье существование, в общем-то, не подлежит сомнению, но они настолько эфемерны, что увидеть и потрогать их нельзя. К таковым, кажется, относилась и совесть дорогого начальника, к которой Ксения пыталась воззвать.
И сейчас Ян наглядно демонстрировал эту самую эфемерность, азартно размахивая руками и втолковывая свою точку зрения:
— Мир, моя возмущённая Ксюша — как зебра. За белой полосой всегда прет чёрная, но самое обидное, как ни начинай считать — хоть с холки, хоть из-под хвоста — чёрных полос всегда больше. Илюх, не округляй глаза и не вздумай детям рассказать. Мы тогда не только зебру, а вообще все полоски с ними подсчитаем…
Я прикинул и решил, вы — мой отдел, мы вместе, навсегда. А раз так, то и тащить вам всю эту телегу со мной, пожизненно!
Короче, прихватив собаку, банки варенья, детский сачок с грузовиком, книги и вас-любимых, я переехал в этот оплот мракобесия и капиталистической заразы.
Хочу сразу вас заверить, что крейсер «Аврора» никогда здесь не всплывет, совершать переворот в Вестминстере не в моих планах, а к лордам и пэрам я отношусь приблизительно как Колчак к дамским шляпкам. Сидите вы здесь со мной без дел не потому, что их нет, а просто моя подлая перемена ещё не достаточно проникла в вашу кровь. Я просто не хочу, чтобы в один прекрасный день мы все проснулись и, высыпав на палубу, обнаружили себя на «Титанике».
Особо любопытствующим сообщу: жизнь нам предстоит веселая, наполненная событиями, а потому небезопасная… мир пришёл к смене эпох. Но мы за Родину! Прошу не забывать!
С этими словами начальство отсалютовало команде невесть откуда появившимся в руке фужером (не пустым) и тут же оный потребило по назначению.
Команда переваривала услышанное. Переваривалось с трудом. Особенно последняя фраза.
Илья почесал нос и на фоне паузы решил задать вопрос:
— А Родина об этом знает?
Ян хмыкнул:
— Не будь таким нетерпеливым и даже не сомневайся!
Танюша погладила красного от напряжения мужа и поцеловала.
— Покорно и неискренне, — хмыкнул обнаглевший начальник.
— Твой муж сейчас похож на Мрака у фонарного столба. А Ксения — на мегеру, а не на Афину Палладу! Спать пошли, а? Предлагаю в качестве жеста доброй воли разобраться завтра на кладбище…
На рассвете шестого июня наконец-то улетели родители и брат Инги.
В качестве подарков Платон загрузил часть трюма транспортника мороженой рыбой, копчёными курами и бочонками прошлогодним мёдом. Перед отлётом Яков Иванович ещё раз проинструктировал Эмму по уходу за индоутками — и спокойно вошёл в шлюз.
Гости, живущие так долго и указывающие всем, что и как правильно делать, утомляют — и Нина облегчённо вздохнула, когда транспортник поднялся в небо и направился в сторону космопорта.
***
В десять утра шестого июня из Звёздного вернулись студенты театрального училища и их преподаватели. Половина радовалась возможности так внезапно получить роль в настоящем кинофильме – другие были расстроены, что для них роли не нашлось и что сценарий снова был изменён. Нина, видевшая процесс съёмки фильма только по коротким видеозаписям, искренне не понимала, что их так не устраивает – ведь их туда привезли бесплатно, разместили в удобных комнатах, кормили-одевали-гримировали-показывали город и море тоже за счёт администрации города Звёздный и колхоза «Заря»… — всё бесплатно, только творите! Но почему-то нашлись те, кому это не понравилось.
К полудню прилетели из Звёздного Дробот и Дар – вот они оба были счастливы! Оба не имели настоящего актёрского образования (кроме видеокурсов от ОЗК), оба жили в деревне и оба никогда не были в настоящем театре (кроме театра в Янтарном, куда Дробот летал с классом на детский спектакль лет в двенадцать или в тринадцать) – и оба получили роли, хоть и второстепенные, но всё же роли в настоящем фильме! Оба друга приняли приглашение Нины пообедать и после этого полетели в свою деревню.
В половине третьего прилетели Светлана, Златко и Бернард, уставшие, немного замёрзшие – но совершенно счастливые. Светлана смогла активно поучаствовать в съёмке фильма, Златко изрисовал весь планшет несколько раз – и несколько раз скидывал рисунки на срочно купленный для него жёсткий диск, а Бернард смог вволю поголографировать всё подряд. И потому сразу после прилёта они скинули всё отснятое на Пушка и по сети отправили папку на искин в офисе ОЗК, оставив Нине копию, чтобы она смогла посмотреть, что они натворили.
В половине шестого вернулись все киборги, улетавшие в Звёздный в качестве съёмочной группы. Вместе с ними прилетела и Олеся, не пожелавшая расставаться с любимым. Руслан выглядел бледным и сильно похудевшим – как оказалось, для полного вживания в роль ему запретили есть, пока не закончатся съёмки с ним, так как его персонаж был по роли истощён и избит. За тем, чтобы его не повредили, следили местный медик и Светлана, добившаяся статуса первого режиссёра, так как изначально пьеса была придумана и поставлена ею – но Руслан добросовестно выполнял указания не только их, но и второго режиссёра с операторами насчёт похудения. И только при полёте обратно он позволил себе две банки кормосмеси, которую получали неразумные DEX’ы охраны.
В семь часов вечера в банкетном зале столовой Платон дал для всей съёмочной группы торжественный ужин. К началу его прилетели из города Карина, Леон и Эва. Первым делом Платон поблагодарил Руслана, согласившегося сыграть такую сложную роль и не побоявшегося быстро похудеть почти на пятнадцать килограмм для достоверности, потом сказал благодарственные слова Светлане за то, что она разрешила снимать фильм по её пьесе и допустить изменения в тексте, студентов и их преподавателей — за то, что нашли возможность прилететь… — он для всех нашел доброе слово, и даже высказал благодарность Нине за то, что она смогла сдержаться и не прилетела в Звёздный со своими советами.
Остин и Берёза хотели улететь сразу после поздравлений, но Платон уговорил их остаться на ужин и до завтрашнего полудня, так как Руслану надо выспаться и хоть немного набрать вес. К тому же чуть позже на этом же банкете он собирался чествовать и их, так как Остин добровольно согласился помочь Руслану в уходе за лошадьми, а Берёза готовила пирожные в таком количестве, чтобы хватило всем.
Потом слово взял руководитель труппы:
— Мы летели сюда только посмотреть, ведь Олеся нам так много рассказывала о вашем колхозе и о будущем строящегося города. О том, что будет театр, в котором будут играть киборги наравне с людьми… о планах на конный театр…
Он говорил долго, с цифрами на планшете, так, как привык выступать на собраниях, и его внимательно слушали — причём он старался говорить так, чтобы никого не обидеть, так как уже не различал, кто в зале люди, а кто — киборги.
Столики были заставлены блюдами, крынками и мисками с жареной и печёной рыбой, кашами, салатами, пирогами, мисочками с вареньями и мёдом, но поскольку никто не прикасался к еде, пока он говорил, волхву пришлось его остановить:
— Всё это хорошо, но ребятам надо поесть как следует, все устали и хотят отдохнуть. Насколько я понимаю, сделана только половина работы, и сейчас вам предстоит монтаж и озвучание фильма. Всё это возможно сделать здесь, на оборудовании студии «Белый парус». Или в студиях голоканала в Янтарном… представитель голоканала здесь, и он совсем не против, чтобы премьера фильма состоялась на его канале.
— Мы тоже заинтересованы в результате, — поддержала его Карина, — киборги на монтаже фильма могут работать почти круглосуточно. Но я за то, чтобы премьера состоялась у нас, в здании «Надежда», где находится офис местного отделения ОЗК…
— А я за то, чтобы провести премьеру здесь! – высказалась Нина, — ведь и главный актёр-киборг живёт здесь, и остальные киборги тоже!
Начавшийся спор остановила Светлана:
— Предлагаю тройную премьеру: здесь, в ОЗК и на голоканале. Причём одновременно. А на следующий день разместить фильм на сайте ОЗК. Сколько времени нужно на монтаж и сведение всех эпизодов фильма с озвучкой? Неделю или две? Тем, кто не будет занят на этой работе, предлагаю сейчас полететь с нами в город и познакомиться с деятельностью нашего офиса ОЗК. Гостевые комнаты у нас есть, разместим всех желающих. Кто с нами сейчас летит в город, а кто – утром? Сейчас можем взять двоих в наш флайер и двое поместятся в флайер Карины Ашотовны…
Студенты переглянулись – и четверо согласившихся лететь вышли из-за стола, сходили в общежитие за вещами и через четверть часа два флайера поднялись в небо и улетели.
Тем временем принесли чай и пирожные, а после чаепития гостям был показан мультфильм «Репка», созданный в студии «Белый парус». После просмотра мультфильма все пошли отдыхать – и уже в половине десятого Нина была в своей спальне.
***
Седьмого июня в шесть утра в Янтарный улетел Платон, сопровождаемый Самсоном, и остальные студенты-заочники, в семь часов в город улетели остальные студенты и их преподаватели на арендованном в заповеднике флайеробусе, а студийцы под руководством Ларисы занялись монтажом и озвучанием фильма.
В десять часов коляску к крыльцу подал Руслан – и обрадованная этим Нина окончательно успокоилась. Температура воздуха поднялась до плюс двадцати двух и появились первые мошки, светило солнце, Руслан, переставший худеть, радостно рассказывал о своей роли… всё было, как всегда, привычно и правильно. Капучино, приготовленный Маем, был дивно вкусен, пирожные были чудесны, в саду Ратко открывал купол и радовался прижившимся саженцам – домой Нина вернулась совершенно счастливой.
Перед полуднем Остин и Берёза собрались лететь в конезавод. Нина знала, что они хотят лететь в этот день, но не думала, что они соберутся так рано – и потому, когда радостная irien’ка позвонила ей, чтобы попросить флайер, Нина удивлённо спросила девушку:
— А кто вместо тебя останется кондитером?
— Гелиос… ну, то есть, Гамма. Он разумен и уже сам придумал себе имя. Это разрешено… и я могу сменить его нашивку с именем на форме.
— Берёза, пока он сам в этом не признается, то есть, в том, что он разумен, он будет иметь или номер или букву латинского алфавита. Все эти трое Irien’ов более совершенны, чем ты или любой другой Irien из здесь живущих. Но это не значит, что им будут просто так даны имена, без сканирования и признания их разумными.
— Он боится тестирования, — призналась Берёза, — он… и те двое тоже… знали, что будут сотрудники ОЗК, у них более совершенные встроенные модемы, чем у нас… и при открытии инкубатора прошла автоматическая регистрация в ОЗК и всем был дан доступ к архиву ОЗК. И скорость принятия информации у них быстрее тоже. Но… при их тестировании никого из ОЗК не наблюдалось, и они решили…
— Они решили, что не нужны ОЗК. А потом их привезли сюда… и они до сих пор думают, что им станут ломать кости, если их разумность откроется? Попрошу Платона поговорить с ними… они лучше смогут найти общий язык. Кстати, а на чём вы собрались лететь? — Нина взглянула на удивленную Берёзу и пояснила: — У Остина своего транспорта нет, он прилетел вместе с Юрием Сергеевичем на его флайере. Свой флайер я дать вам не могу, на нём Платон улетел в Янтарный на сессию. Он возвращается на ночь, и поэтому это не выход. С ним Аглая и Динара, а Пламен и Влад летают на скутерах, теперь лето, не замёрзнут. Единственное, что могу предложить – кобайк Хельги… но это его кобайк, он нашёл его в озере, и вам надо спросить его согласия.
Нина взглянула на сияющего «рыцаря», который уже был на связи с Остином и объяснял, что кобайк не на ходу и его надо заправить и смазать – и Остин понимал, что это отговорки и нежелание Хельги давать свою вещь тому, кто так некачественно возил в коляске его маму. Нина молчание парней поняла по-своему:
— Я думаю, Хельги разрешит взять его кобайк… Остин, не обижайся на меня, пожалуйста, просто Руслан более привычен к упряжным лошадям, а тебе управлять коляской в новинку. К тому же мне очень хотелось посмотреть на съёмку фильма и улететь в Звёздный было нельзя… обидно было, но не на тебя. Ты молчал, и я не знала, как с тобой поговорить и не обидеть. И… Берёза, кто из твоих братьев будет сопровождать тебя? У нас так принято, что девушек сопровождают братья… чем больше сопровождающих, тем выше статус девушки. Оставайтесь на обед, потом Остин подготовит кобайк, а я попрошу Змея найти Берёзе DEX’а в статусе брата… и через час полетите.
Остин и Берёза радостно согласились – и Остин пошёл в гараж осматривать кобайк, а Берёза передала запись разговора Змею, который тут же попросил Волчка слетать с ней. Хельги, узнав, что на его кобайке полетит ещё и Волчок, связался с ним и скинул несколько файлов с инструкциями по уходу за техникой.
Когда в два часа пополудни Остин, Волчок и Берёза улетели, Нина решила слетать в город за подарками для Сребренки и её няни — ведь девочке через день будет четыре года!
Но оставить острова без присмотра нельзя! — и она пошла к волхву попросить присмотреть за домом и парком.
— А на чём ты лететь собралась? — рассмеялся старик, — твой флайер занят Платоном, а на кобайке улетели ребята на конезавод. День рождения — дело хорошее… но он будет послезавтра. Вот завтра с утра и слетаешь… а завтра день долгий…
— Лететь не на чем. Тут ты прав. Пора делать стоянку для общественного транспорта… чтобы рейсовый флайеробус к нам летал хоть раз в неделю.
— Ладно, будем думать, что ты меня уговорила. Можешь взять мой флайер, он, конечно, двухместный… но и ты только с Хельги. Зато багажник у него вместительный, много глины влезет… ты ведь отвезёшь Раджу глину? Иди, собирайся, я попрошу Моржа загрузить ещё и рыбы ребятам. Полетишь часов в восемь утра… и к ночи вернёшься.
— Вот спасибо! Я быстро соберусь! – и радостная пошла обратно в дом.
***
Восьмое июня началось с лёгкого заморозка, который к восьми утра полностью растаял. Флайер волхва был ненамного моложе его самого и летел медленнее, чем её собственный, к тому же по пути она зашла к Вите, которая после отъезда на сессию Влада осталась одна на Домашнем острове — и потому в город Нина попала только к половине одиннадцатого.
В доме обнаружились гости: Мира, у которой заканчивалась сессия, успела пригласить Беляну отметить окончание первого курса, а Беляна явилась в сопровождении Дробота и Дара. Плюсом к этому были две подружки Миры с её курса — и Нина мимоходом про себя удивилась, когда это она успела разрешить Раджу впускать в дом и их.
Нина поздоровалась и девушки вывалили на неё столько новостей, что она остановила их:
— Не все сразу! По очереди… а то я не понимаю, что происходит, где и с кем. Кстати, а где Зарина Баженовна?
— Дежурит в ОЗК вместе со своими киборгами, — ответила Алёна, — мы тут… решили немного попраздновать… — она оглянулась и представила Нине однокурсниц: — Это Вика, а это Ангела… я пригласила их в Орлово погостить, вдруг понравится. Скоро Огнедар прилетит на каникулы… и Заруба скоро вернётся, он лётное училище закончил, теперь в отпуске перед началом работы.
— Заруба? Твой старший брат?
— Да, он младше близнецов Белогора и Белояра и почти на год старше Ратмира. Он теперь второй пилот гражданского туристического лайнера, живёт в Янтарном и ещё не женат. А впустить подружек ты сама разрешила Раджу ещё в прошлый раз.
— Ладно, я не против, — ответила Нина, — в гости ходить полезно. Я за подарками прилетела, ведь завтра Сребренке четыре года, хочу купить что-нибудь полезное… и вкусненькое тоже.
— Классно! Мы с вами! — мгновенно заявила Алёна, — выберем самое красивое платье! И плюшевого медведя!
— Отлично, — ответила Мира, — но сначала чай… Фред, собери, пожалуйста, на стол… Ой, тётя Нина, а ничего, что я в твоём доме командую? Мы здесь гости…
— Ты же здесь живёшь, а я прилетела, — усмехнулась Нина. – значит, и я немного гость. Скоро у тебя свой дом будет, сама будешь гостей принимать.
Сначала Хельги выгрузил блоки глины, привезенной Раджу, и мешки с рыбой, а уже после этого Нина с Хельги сели за стол в гостиной, уставленный пирогами и мисочками с вареньем и с мёдом. Через полчаса Нина с Хельги, Мира с Зимой и двумя подружками, Алёна с Сэмом и Дробот с Даром и Беляной вышли из дома и направились пешком к универмагу.
Первые два часа пешей прогулки по магазинам плавно превратились в десяток пакетов с покупками — и только после этого Хельги вызвал флайер и загрузил покупки в багажник.
Потом была прогулка по городу всей толпой — шесть человек и пять киборгов — и голографирование на киборгов и на «мыльницу» Алёны, потом зашли в кафе-мороженое в детском парке — и Нина оплатила по две порции мороженого киборгам и девушкам и кофе для себя. Мороженое и кофе для себя, Дара и Алёны Дробот гордо оплатил сам, и Алёна это оценила, но незаметно для него перевела на его карту всю сумму и скинула Дару пару использованных электронных лотерейных билетов, чтобы Дар мог сказать другу, что он эти деньги выиграл.
Потом снова прошлись по магазинам, зашли в ОЗК, там снова выпили кофе, но уже с булочками — и после лёгкого полдника Нина собралась лететь домой.
В багажник двухместного флайера все покупки уже не помещались и Дробот предложила часть подарков положить в багажник его флайера:
— Мы всё равно летим дальше вас. Выгрузим и двинемся к дому.
— Отлично! — обрадовалась Нина, — а домой можете не торопиться, переночуете у нас. Я, как приемная мать Раджа, приглашаю вас в свой дом. Беляна посмотрит острова, может быть, ей понравится.
— Благодарю, но мы после выгрузки полетим домой. Беляне пока нельзя проводить ночь в доме матери будущего мужа. Мы прилетим как-нибудь на день, с утра до вечера.
— Хорошо, встретимся у нас позже.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 11-й день бездорожного месяца
С трудом добравшись до трактира в Оплаксином дворе, колдун тут же завалился в постель и проспал до обеда. Хорк хотел тем временем показать фрели Ойе Котельный собор, но по пути она уговорила его пройти по лавкам гостиного двора — и отказать невесте Хорк не смог. Признаться, ему понравилось: фрели с восторгом разглядывала заморские безделушки и радовалась, как дитя, когда Хорк покупал их ей в подарок. Безделушки были вовсе недорогими, и огорчал Хорка лишь выбор фрели Ойи — ни бусы, ни височные кольца, ни очелья ее не интересовали, мимо платьев и башмачков она тоже проходила в полном равнодушии. А вот собачий свисток, издающий неслышный звук, она захотела купить непременно и даже призналась Хорку, как весело можно шутить над егерем и сворой, обладая такой полезной вещицей. Увидев махонькие кораблики — точные копии настоящих морских судов, — фрели ахнула от радости и всплеснула руками, и надо было быть совершенно бесчувственным человеком, чтобы не обрадовать невесту такой малостью.
— Хотите, куплю вам все? — спросил Хорк.
— Нет, зачем же все? Покажи лучше такой, на каком ты плавал.
— По морю не плавают, а ходят. Вот похожая шнава, — показал Хорк.
— Вот ее и купи. И еще какой-нибудь, какой не жалко — чтобы пускать по ручью.
Еще фрели пожелала купить чучелко мыши — чтобы пугать фрели Илму и няньку, чертика, выскакивающего из коробка, — чтобы пугать матушку, перламутровый ларец с хитрым замочком — чтобы прятать в нем купленное.
Ни книга с советами по домоводству, ни поваренная книга ее не заинтересовали, а купить фрели пожелала книгу про морские сражения — со множеством рисунков и карт.
— Фрели, зачем вам эта книга? — чуть не плача спросил Хорк.
— Йерр Хорк, какой ты скучный… Вот представь: вернемся мы на мызу, настанет вечер, мы с тобой сядем рядышком, и ты станешь объяснять мне, что тут нарисовано. Разве не здорово?
Признаться, у Хорка захватило дух от такой перспективы, и он купил книгу без дальнейших колебаний.
За нож узорчатой стали, который приглянулся фрели, просили в три раза больше серебра, чем весило его лезвие, и такую опасную вещь Хорк тоже сначала покупать не хотел.
— Ну йерр же Хорк! — возмутилась фрели. — Ты же слышал, он сам собою затачивается. Представь, как удобно им рубить капусту или резать окорок!
Вообще-то, рубить капусту таким ножом было оскорбительно для ножа и оружия вообще, о чем купец с далекого полудня так Хорку и заявил. Тот был с купцом полностью согласен и собрался было ответить фрели твердым «нет», если бы купец не добавил, что женская рука вообще не должна касаться столь совершенного оружия — и это его высказывание Хорк счел оскорбительным уже для невесты. В результате пришлось накинуть сверху две гривны, чтобы нож все-таки достался фрели Ойе. В глубине души Хорк понимал: купец с полудня его, что называется, «разводит», но поворачивать назад было поздно. Да и радость фрели того стоила.
Конечно, глупо было выезжать из города чуть ли не на ночь глядя, но и терять полдня не хотелось. Как назло, у Стольных врат под Хорком захромал конь. и пришлось искать кузницу, чтобы его перековать. Задержались и в Столярной слободе, прозванной в народе Стамеской, потому что фрели неудачно замотала портянки и натерла ногу до крови — Хорк счел, что ей требуется заживляющее зелье, и нашел-таки в Стамеске белокаменную, недавно отстроенную часовню и коренного мага в ней.
В результате Воронья гора показалась впереди только к наступлению сумерек, а до развилки дороги у подножья горы добрались уже в полной темноте. Хорк чиркнул спичиной, чтобы разглядеть стрелки, выбитые на высоком ледниковом камне: налево — Сарица, Сарская мыза и Пушкин двор, направо — Пулкала, прямо, через гору, — Хотчино.
Что может быть черней осенней ночи? Да еще когда дорога идет через лес, да под низкими тучами, да у подножья горы, закрывшей полнеба… Кони начали спотыкаться, пришлось спешиться. И все равно лошади беспокоились: вздрагивали, всхрапывали, а то и шарахались в стороны. Колдун тоже оглядывался и поводил плечами: то ли ему передалось беспокойство лошадей, то ли те почуяли его тревогу.
— До Пулкалы с полверсты осталось всего, дойдем… — сказал колдун. — Не в лесу же ночевать…
— Разве на Пулкалу прямо? — удивилась Ойя. — На камне же стрелка направо показывала…
— Там Подгорная Пулкала. А нам в Нагорную, туда, где живут ученые звездочеты и стоят каменные кольца, — пояснил колдун. — У меня там знакомцы, примут лучше, чем на любом постоялом дворе.
Он снова беспокойно оглянулся и замолчал — в этот миг из лесу раздался ехидный смешок…
Признаться, от этого смеха у Хорка мороз пошел по коже, а когда с другой стороны дороги кто-то снова хрипло рассмеялся, на лбу выступили капли пота… Никогда Хорк не слышал ничего более жуткого — от этого смеха кровь стыла в жилах, и фрели, не издав ни звука, остановилась вдруг и сделала шаг в сторону Хорка. Остановился и колдун, повернулся на пятках в сторону леса, и Хорк услышал шорох лезвия о ножны. Помнится, по пути на Волосницыну мызу над ним смеялся лесной хозяин, но колдун тогда не обеспокоился и ножа не доставал…
Вместо смеха из лесу донеслось приглушенное рыдание, которое снова перебил смешок.
— Ойя, возьми у нас лошадей, иди позади Хорка и отдай мне свой новый ножик, — тихо сказал колдун. — Хорк, вынимай палаш. И тесак бери в левую руку.
К смеху присоединились тяжелые стоны, потом снова послышались рыдания, но быстро оборотились глумливым хохотом.
— Что это? — спросил Хорк так же тихо. Рука фрели коснулась его руки, забирая повод коня.
— Не знаю, — ответил колдун. — Но звучит угрожающе…
— Это, наверное, какое-то черное колдовство… — озираясь, предположил Хорк.
Кобыла заржала и рванула повод из рук фрели — но фрели держала ее крепко.
— Ойя, дай мне нож, я сказал. Ты все равно одной рукой три повода не удержишь, — снова велел ей колдун.
— Ладно… — проворчала фрели недовольно.
— Поводья на руку не наматывай, если кони будут сильно рваться — лучше отпускай, а то зашибут.
— Не зашибут, — ответила она. — Ты с навью умеешь говорить, а я с лошадьми.
В лесу снова кто-то захохотал, будто его рассмешили слова фрели.
— Похоже, самое время применить амберную магию, — сказал колдун. — Я бы попробовал достать фонарь, но, признаться, мне совсем неохота поворачиваться к лесу спиной.
— А амберная магия защищает от черного колдовства? — спросила фрели.
— Нет. Но свет разгоняет мороки. Я сперва думал, это бурые волки. Лошади будто волков чуяли. Но мне не доводилось слышать, чтобы бурые волки так мерзко хихикали.
Вместо смеха из лесу донеслись всхлипы и детский плач — будто ребенок лет трех-четырех тоненько воет, шмыгает носом и размазывает слезы по лицу.
— Там дитя! — воскликнул Хорк. — Вы слышите?
Но фрели еще до его возгласа шагнула с дороги в сторону, намереваясь, должно быть, найти малыша. Лошади уперлись, не желая идти за ней, кобыла снова заржала.
— Куда? — рявкну колдун. — Совсем обалдели? Это морок! Нас нарочно в лес заманивают!
Фрели нерешительно остановилась, а плач внезапно смолк.
— Йерр Лахт, а это не может быть лесной хозяин? — спросила она почему-то шепотом.
— Нет. Это не лесной хозяин.
— Говорят, русалки заманивают путников в лес… — прошептал Хорк, и плечи ему передернуло дрожью.
— И не русалки. И не водяницы. Лошади не боятся нави. Разве что волчий пастырь привел свое стадо — но с чего бы волчьему пастырю заниматься ерундой, да еще и так близко к большому городу? — Колдун выругался. — Угораздило фонарь так глубоко запрятать…
— А твое наитие ничего тебе не говорит? — поинтересовалась фрели.
— Наитие говорит мне не поворачиваться к лесу спиной и не выпускать из рук нож…
Дорога все круче поднималась в гору и Хорку показалось, что впереди, на вершине, проблескивает свет огня. Звериный хохот все чаще сменялся стонами и воем, по сторонам дороги мерещилось быстрые тени — тени огромных горбатых зверей…
Колдун шел спиной вперед, одной рукой сжимая нож, а другой выискивал амберный фонарь в седельной сумке. И если перед глазами Хорка поднималась черная громада горы, то на севере небо освещалось заревом города и последними сполохами заката.
— О боги, сущие и мнимые… — вдруг пробормотал колдун. — Хорк, держи палаш покрепче…
— Что? Ты догадался, кто это может быть?
— Я не догадался. Я увидел. Сбылась твоя мечта… Признаться, никогда мне не доводилось встречаться с печорными гиенами…
— Гиенами? Откуда тут взяться гиенам? Капеллан говорил, они водятся далеко на востоке, за Белым озером, в землях вепси.
— Они и в Карьяле водятся, и на Чудно́м озере… Но в глуши — люди возле себя столь опасных зверей долго терпеть не станут.
Услышав, что это не черное колдовство и не происки Рогатого, а всего лишь стая зверей, Хорк немного успокоился и опасался теперь только за Ойю, но тут колдун добавил:
— Хорк, в глаза им не смотри — в самом деле заворожат. И вообще, я вам скажу, мы здорово вляпались… Знал бы — ни за что на ночь из города не выходил бы. Одна такая тварь запросто валит лошадь, а их две. Будем надеяться, что они не посмеют напасть. Но если осмелятся, то кидаться будут спереди или сбоку. Я фонарь достал, теперь надо достать банку-накопитель…
— Я тебя прикрою! — предложил Хорк.
— Прикрой лучше лошадей и фрели. А я как-нибудь сам. Идем вперед, но не быстро.
В десяти шагах по правую руку метнулась и исчезла тень, еще одна тень быстро пересекла дорогу — с того места, где она растворилась в черноте леса, снова раздался издевательский смех и звучал совершенно по-человечески. Будто не звери глядели на Хорка, а люди, превращенные в зверей. Или превратившиеся…
— Они точно не оборотни? — спросил Хорк. Есть разница: убивать зверей или людей в зверином обличье.
— Сказали же: обычно нет.
Колдун теперь сжимал в обеих руках по ножу и все так же шел спиной вперед, слегка придерживаясь за седло Ветерка, и при этом старался расстегнуть седельную сумку, где вез свою тяжелую свинцовую банку, полную амберной магии. Хорк тоже был готов к нападению в любую секунду, и, конечно, его палаш и тесак были более грозным оружием, чем ножи в руках колдуна.
Хохот и стоны, доносившиеся из лесу, выворачивали душу — не было оснований не доверять колдуну, но Хорк с каждым шагом все меньше верил в то, что их окружила звериная стая.
— Йерр Лахт, а это точно гиены? — спросила Ойя.
— Точно, — раздраженно ответил тот.
— Голоса у них… будто человеческие.
— Хитрые твари. От их смеха у людей поджилки трясутся… Одного не пойму: откуда им здесь взяться? Таких зверей люди рядом недолго терпят, кому надо, чтобы они скотину жрали и на людей охотились? А тут до Стольных врат пятнадцать верст всего, да и деревень поблизости хватает… Давно бы гиен перебили, чтобы спать спокойно. Не иначе, черное колдовство.
— Вот и я думаю: черное колдовство, — согласился Хорк.
— Очень я надеюсь, что тебе не придется с ним схватиться… — хмыкнул колдун.
— Да ладно, я же черный всадник, это как раз по мне, — у Хорка сами собой развернулись плечи. Ведь настоящее дело для рейтара Конгрегации — защищать людей от страшных тварей.
— Было бы нас хотя бы пятеро, а не двое, я бы не беспокоился, — ответил колдун.
— Нас трое, — ревниво вставила фрели.
— Тогда шестеро, — усмехнулся колдун. — Печорные гиены — звери серьезные. Слышала, что говорил капеллан? Нет зверя, у которого челюсти сильней, чем у них. И охота на гиен — дело неблагодарное…
— Ой, йерр Хорк! Так их же нельзя убивать! Вдруг они на тебя нашлют лютую смерть в судорогах? — испугалась фрели.
— Я же буду защищаться и защищать вас, фрели! Нас с йерром Лахтом как раз двое — получается один на один.
— Да, кстати, Ойя… — заметил колдун. — Если ты сунешься, получится уже трое на двое… Так что лучше крепче держи лошадей.
Все чаще по сторонам дороги мелькали две горбатые тени — будто гиены чуяли, что добыча вот-вот ускользнет.
— Слушай, Лахт… — подумал вдруг Хорк вслух. — А если их илмерский Волос сюда привел? Волчий пастырь?
— Делать нечего илмерскому Волосу, — фыркнул колдун. — Сильнейший из мнимых не дурак и паству свою бережет. Как бы хитры гиены ни были, а долго они тут не проживут. Нет, если это колдовство, то меньше всего черный колдун думал о гиенах. И вообще, наше дело до ученых звездочетов добраться, а не разбираться, кто сюда привел гиен…
По правую руку меж деревьев вдруг появился просвет — белая лестница, круто забиравшая вверх, в конце которой маяком горели огни, и тень зверя, которая пересекла лестницу, заставила Хорка содрогнуться: и дело не в том, что горбатая холка гиены дошла бы ему до пояса… Короткие задние ноги, поджатый хвост, опущенная к земле тяжелая голова на мощной шее, взгляд исподлобья — зверь будто пресмыкался, но подобострастная его поза не могла обмануть: именно из этого положения удобней всего совершить бросок снизу вверх.
Колдун оглянулся на тихий возглас Хорка и сказал:
— А нам как раз сюда. Надо же, никогда не думал, что эта дорожка такая узкая и крутая… Есть дорога в обход, через ворота, однако это еще полверсты… Но вроде я скоро зажгу фонарь — осталось его к банке подключить, никак на ощупь не получается…
И только Хорк свернул к лестнице, звери захохотали, будто обрадовались столь недальновидному его поступку. Кони уперлись вдруг, начали рвать поводья из рук фрели, и Хорк оглянулся — этого оказалось довольно, чтобы звери почуяли слабину своих жертв…
Не на того напали! Хорк спиной ощутил бросок и рубанул палашом с разворота, вслепую, — не совсем удачно: задел гиене грудь самым кончиком, и тяжелого зверя порез не остановил, он навалился на правую руку, подбираясь клыками к запястью. В схватках время для Хорка замедлялось, вытягивалось, а голова становилась холодной и рассудительной. Позади коротко выругался колдун — и тут же раздался отчаянный, почти человеческий визг гиены. Заржали и рванулись в стороны лошади, вскрикнула фрели, и Хорк шагнул влево, чтобы прикрыть ее от раненого колдуном зверя, нацелившегося ей в горло. Этого шага хватило, чтобы на миг потерять равновесие — прыгавший на Ойю разъяренный зверь опрокинул Хорка, а второй в это мгновенье таки сомкнул тяжелую челюсть у Хорка на запястье — боли Хорк в тот миг не заметил, но ощущение было такое, будто руку намертво зажали в тисках, пальцы разжались и палаш упал на землю. Навалившегося сверху зверя Хорк наобум ударил тесаком в бок, и тот, снова издав страшный, почти человеческий вопль, перекувырнулся и впился зубами Хорку в левый локоть, намертво пригвоздив руку к земле. А с другой стороны, целясь в горло, уже наваливался второй зверь. Хорк не собирался сдаваться: разверстая пасть с широкими короткими клыками, хорошо заметными в темноте, будто нацелилась ему в глаза, время совсем остановилось: он видел, что клыки приближаются к его лицу, одним движением освободился от повисшего на локте раненого зверя, успел отшатнуться и выставить руки вперед, поймать страшные челюсти, не дать им сомкнуться. Да, силища в этих челюстях была неимоверная — Хорк изо всей мочи тянул их в разные стороны, чтобы гиена не отхватила ему пальцы, и старался подмять ее под себя. Они раза три перекатились по земле, прежде чем вспыхнул амберный фонарь, и зверь дал слабину — мгновенья хватило, чтобы раскрыть его пасть на всю ширину, после чего выломать нижнюю челюсть было уже не так тяжело. Зверь выл и хрипел, и за миг до того, как тело его обмякло, у Хорка потемнело в глазах от неожиданной отчаянной боли в левой руке…
Позади кричала фрели Ойя, ржали и били копытами перепуганные кони, раненая гиена, собрав последние силы, бросилась прочь от света амберного фонаря; Хорк медленно разжал пальцы, все еще державшие челюсти мертвого зверя. И не сразу понял, что не лежит, а стоит на коленях. Неужели лошади поранили фрели? Боль не давала вздохнуть, а малейшее движение левой рукой било в голову ослепительными вспышками перед глазами. Должно быть, гиена, вцепившаяся в локоть, что-то в нем сильно повредила.
Колдун усмирял коней тихими, но вескими словами, и теперь фонарь был в руках плачущей фрели; думалось Хорку медленно и почему-то с трудом, но он догадался: раз она может держать фонарь, значит с нею все в порядке, если кони и ушибли ее, то не сильно, не опасно.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 11-й день бездорожного месяца
Серебро способно помериться силой с магией — это Хорк знал с детства. Серебро открывает запертые двери и развязывает языки, не говоря о том, что оно дает пищу, тепло, крышу над головой. Имея серебро, можно купить все, даже любовь и верность, — вопрос только в цене. Серебро может спасти жизнь — и, спасая жизнь, глупо жалеть серебро.
Неудивительно, что иногда люди любят его сильней, чем Триликую…
Пошатавшись под освещенными окнами Высокого дома, Хорк постучал-таки в привратную дверь — и не ошибся. Ворота охраняли двое рейтар — равных Хорку по положению в Конгрегации, чтобы спокойно с ними заговорить, но не столь богатых, чтобы отказаться от предложенного серебра.
Один из привратников нашел мзду столь щедрой, что через полчаса разузнал все, о чем просил Хорк, — не за страх, а за совесть.
— Дело плохо, твоего товарища допрашивают высокие маги. Говорят, за допросом наблюдает сам старый Исбьёрн…
— Кто такой старый Исбьёрн? — перебил Хорк и поморщился, выговаривая ротсоланское имя.
— Никогда не слышал? Исбьёрн из рода Исхильдов, человек магистериума.
— Самый главный?
— Ну, не самый… Но из главных, да. И богатый — серебром его не купишь, он сам кого хошь купит с потрохами.
— Я бы попытался… — вздохнул Хорк, — поговорить.
— Не знаю. Мне кажется, это бесполезно.
Хорк помялся, но все же спросил:
— Слышь, допрашивают с пристрастием?
— Пока они только начинают. Если человеку хватает ума не врать, так и вовсе могут узнать, что им надо, и отпустить. Это же не у ландмайтера в застенке — им зазря обвинять никого нужды нет, им ответы нужны, а не признания.
Хорка покоробил ответ привратника. Будто Конгрегация только и ищет, на кого бы возвести напраслину…
— Но если твой друг врать им будет или запираться — я ему не завидую. Ну, или если он знает что-то такое, чего знать не положено, — тогда он оттуда не выйдет. И все равно лучше не врать — тогда убьют без мучений, быстро.
Хорк не был уверен, что колдун с радостью расскажет высоким магам все, что их интересует. Например, про упыря — ведь тогда высокие маги убьют землю йерра Тула. Но защищать чужую землю под пытками смысла нет, и Хорк посоветовал бы колдуну все рассказать, спасти себя от мук.
Он едва не забыл, что за воротами его ждет фрели Ойя…
— Послушайте, неужели нет никакого способа вызвать оттуда этого вашего…
— Исбьёрна?
— Ну да. Если пожар случится или наводнение…
— Здесь не бывает пожаров и наводнений — они ж высокие маги! Заморозят и огонь, и воду. Да и говорю же: не купишь ты его.
— Может, и не куплю… Но попытаться-то надо!
Хорка обдало холодом: попытка не пытка… Очень уж уместной выходила шутка.
— За все время моей службы Исбьёрна только однажды вызывали с галереи во двор — когда приехал нарочный от магистериума и привез срочное письмо. И должен был передать его лично в руки. У тебя есть к нему срочное письмо из магистериума? — с издевкой спросил привратник.
— Да. Есть, — ответил Хорк, не долго думая. — Давай, беги, сообщай кому положено, что прибыл нарочный из магистериума и привез Исбьёрну срочное письмо.
— Ты чего? Хочешь, чтобы из меня сегодня же сделали горстку праха? И хорошо, если сегодня, а то начать могут прямо сейчас, а закончат дня через три!
— А ты-то при чем? Твое дело привратное: прибыл нарочный, сказался нарочным — ты должен доложить. Не проходимца же ты впускаешь в логово… то есть в дом высоких магов, а рейтара Конгрегации. Откуда тебе знать, что у меня нет никакого письма?
— Знаешь что, — осклабился привратник. — Ты им быстро всю правду расскажешь: и кому, и сколько, и за что заплатил, и о чем разговаривал, и что об этом думал… Я умирать пока не собираюсь.
Хорк вспыхнул от этих оскорбительных слов, хотел даже ухватить привратника за грудки, но сдержался. Просто спросил с угрозой:
— Думаешь, морского купца так просто заставить говорить? Слово морского купца тверже камня!
Впрочем, веру в твердое слово морского купца Хорк подкрепил серебряной полтиной — раза в три больше, небось, чем его жалование за месяц…
Исбьерн вышел навстречу Хорку торопливо: шагал он широко, спину держал прямой и стариком не выглядел.
— Ну? — выговорил Исбьерн с раздражением и протянул руку. Так спешил вернуться к допросу?
— Йерр Исбьёрн, у меня нет для тебя письма. Я хотел говорить о другом…
— Что тебе нужно? — спросил старик с угрозой — в другой раз у Хорка и ноги бы от страха подкосились, но тут он просто не успел испугаться.
— Йерр Исбьёрн, вот, возьми… — Хорк судорожно рванул перстень с безымянного пальца. — Это камень чистейшей воды и настоящее золото.
— Подходящее время для столь дорогих подарков… — высокий маг хрипло и коротко посмеялся. — Ты, наверное, хочешь получить что-нибудь взамен?
— Нет. То есть да. Отпусти йерра Лахта, он ни в чем не виноват. Это я поручил ему узнать, кто расплел косу моей невесты…
— Вот оно что… — старый ротсолан едва заметно усмехнулся. — И как же ты посмел, Каменный Хорк, предлагать мзду высокому магу, члену магистериума?
Он ни слова не сказал о том, что Хорк посмел обманом вызвать его с допроса.
— Я не мзду… Я в знак признательности… За доброту и справедливость.
Старик снова хрипло рассмеялся, надел перстень на палец и ни слова не говоря пошел своей дорогой, оставив Хорка гадать, исполнит он просьбу или нет. Жест его среди честных купцов означал, что просьба будет исполнена, но ведь ротсолане хитрые обманщики…
Привратники посоветовали ему прийти поближе к утру, уверенные, что раньше высокие маги колдуна не отпустят — если отпустят вообще.
Хорк, конечно, чувствовал усталость после столь долгого перехода, но мог держаться на ногах еще как минимум сутки, а если надо — то и больше. Однако он думал о фрели, которой передохнуть было просто необходимо, а значит, требовалось найти место для ночлега. И накормить ее тоже не мешало…
Город Священного Камня огромный, из конца в конец почти десяток верст, но это не Бездорожная улица в Хотчино — от Литейной слободы по Володарской просеке и Новобережной дороге за полчаса добрались до гостиного двора, но Хорк решил двигаться дальше. Гостиный двор не для морских купцов, а для разжиревших торгашей, привыкших сидеть в лавках, — морские купцы продавали по-крупному и по-крупному покупали в Оплаксином дворе, подходя туда на шнавах по Безымянной протоке. Там обычно и останавливались.
Хорк быстро нашел знакомый трактир с комнатами, но не мог долго усидеть на месте — поручил трактирщице, которую неплохо и давно знал, заботу о фрели, признавшись, что это вовсе не мальчик, а его невеста. И после этого мог не опасаться — ни один волос не упал бы с головы фрели под защитой этой крупной и строгой с морскими купцами женщины. Конечно, фрели Ойя не хотела отпускать Хорка одного, и ему пришлось уйти из трактира тайком.
Он помчался обратно в Литейную слободу вскачь, распугивая одиноких прохожих грохотом копыт тяжелого коня — здесь, в самом сердце города, в двух шагах от Котельного собора, дороги мостили камнем, и подковы выбивали искры из мостовой.
Время не подошло даже к полуночи, когда Хорк снова постучал в привратную дверь. Рейтары встретили его радушно, предложили отдохнуть и выпить вина — когда он поделился с новыми товарищами жареным окороком, прихваченным из трактира.
* * *
Лахт едва держался на ногах. Усталость давно стала болью во всем теле, ступни ломило теперь не только от холода, пить хотелось до умопомрачения, так же как и спать. Никто пока не снимал с него кожу живьем, не промораживал плоть до костей и не обращал его в прах — так что жаловаться, вообще-то, было даже как-то неловко. А два высоких мага как ни в чем не бывало продолжали задавать вопрос за вопросом. По десять, по двадцать раз спрашивая об одном и том же — надеялись, должно быть, что Лахт на двадцатый раз ответит как-нибудь иначе, чем в первые девятнадцать. И, похоже, они Лахта ни в чем не подозревали и не обвиняли, лишь хотели точно знать, почему и при каких обстоятельствах он нашел в крипте мертвого младенца.
И тем не менее высокие маги умели спрашивать гораздо лучше, чем Лахт умел отвечать, а потому он не ставил перед собой недостижимых целей и собирался скрыть лишь имя отца мертвого младенца под Часовней-на-Роднике и свое чутье соборной некромагии. Чтобы скрыть существования упыря, который ходит к фрели Ойе, нужно было бы совсем завраться… И совсем завираться Лахт не стал. Счастье, что он имел привычку логикой проверять свое наитие — слишком много вопросов ему задали о том, как он догадался залезть в крипту под часовней.
Счет времени он давно потерял — сосредотачивался на том, чтобы сохранять на лице невозмутимость, не упасть и не сказать ничего лишнего. Хотя бы для того, чтобы за этим лишним не последовал каскад новых вопросов. Лахт даже о смерти думал теперь равнодушно, без страха и сожаления.
Высокие маги были холодны, как лед. Никаких чувств их лица не выражали: ни досады, ни раздражения, ни радости, ни усталости — ничего. Будто говоришь с истуканами. Не на что было опереться, выбирая ответ. И предугадать следующий вопрос тоже не получалось.
От света амберных ламп слезились глаза, а потому, когда белое пятно на галерее качнулось и исчезло, Лахт решил, что ему это померещилось. Оно однажды уже исчезало, а потом вдруг снова оказалось на месте. Но в этот раз где-то сбоку раздался скрип деревянной лестницы — с галереи спускался третий высокий маг, наблюдавший за допросом издали. Лахт думал, что ему уже все равно: убьют его или отпустят, заморозят или сожгут, по частям или сразу… Однако увидев приближавшегося высокого старика в белом плаще, ощутил вдруг тревогу и страх — тоскливый, как пасмурный день, страх смерти. Вовсе не тот, который заставляет сопротивляться, биться до последнего, и даже не тот, от которого стынет кровь в жилах…
Старик был высок и широк в плечах, спину держал прямо и тоже смотрел на Лахта холодно, не с презрением, но будто бы сверху вниз. И только когда он подошел вплотную, стало заметно, что он одного с Лахтом роста — почему-то издали казалось, что старик намного выше.
Он взял Лахта за подбородок, приподнял его лицо, повернул в одну сторону, в другую — будто приценивался к товару. Его пальцы были теплыми, как у обычного человека, а глаза — ледяными.
— Ледовой Лахт сын Яакарху сына Сузи? — хрипло спросил высокий маг с непонятной усмешкой. Его ротсоланский выговор был едва заметен, и даже наоборот — имя Лахта он произнес скорее по-суомски. Обычно ротсолане худо-бедно осваивали язык славитов, но мало кто из них утруждал себя изучением еще и угорских языков.
Вопрос не требовал ответа, а кивнуть Лахт не мог.
— Почему ты не попросил воды? — в этом вопросе не было и тени любопытства.
— Зачем просить, если все равно не дадут? — усмехнулся Лахт. Говорить, когда тебя держат за подбородок, было неудобно и неприятно.
— Почему ты решил, что тебе не дадут воды?
— Это было очевидно.
Как ни странно, высокого мага удовлетворил ответ, а Лахт уже собирался рассказать ему, что любому человеку надо пить, есть, спать и одеваться потеплей, если холодно. Раз уж высокие маги такие глупцы и сами об этом не догадались.
Маг отпустил подбородок Лахта и поправил запону своего плаща. Если бы он не сделал этого, Лахт не заметил бы тяжелого перстня на его руке… Перстня Хорка! Конечно, всякое случается в этой жизни, и у высокого мага мог быть точно такой же перстень, как у богатого морского купца, и Лахт скорей поверил бы в совпадение, чем в то, что высокий маг может быть мздоимцем… Но в глубине души шевельнулась надежда, от которой, будто от можжевеловки, повело голову и едва не подкосились ноги. Нет, хуже — словно придавило тяжелым ледниковым камнем. Вот пока не было надежды, были силы держаться на ногах и что-то говорить, а появилась она — и силы кончились, иссякли, пересохли, как ручеек с прозрачной водой в жаркие дни…
Лахт давал себе слово, что не будет думать о ручейках с прозрачной водой. Даже о грязных лужах вспоминать не будет. Это нарочно, высокий маг показал перстень нарочно, хотел сломать появившейся надеждой, поглядеть, как Лахта придавит тяжелым ледниковым камнем…
Показалось — или высокий маг в самом деле протянул руку, чтобы взять Лахта за плечо, не дать опрокинуться навзничь? Но Лахт успел выпрямиться до того, как рука высокого мага его коснулась.
Высокие маги мзду не берут. И если Хорк был так наивен, что отдал дорогую вещь, чтобы выкупить Лахта, то сделал он это напрасно — магу нужно было всего лишь проверить, не сломает ли Лахта надежда на освобождение. Не слишком ли?
Лахт решил, что ему нечего терять.
— Отдайте Хорку перстень. Это подарок его отца. Это нечестно.
Лицо мага на миг стало удовлетворенным, сытым, будто он только что выиграл спор с высокой ставкой. Но Лахту он ничего не ответил, а повернулся к своим товарищам и сказал что-то по-ротсолански. Лахт по-ротсолански не понимал ни слова, но почему-то догадался: старик только что отдал приказ отпустить его на все четыре стороны.
* * *
— Я думал, что выпью всю Новую реку… — усмехнулся колдун, зябко кутаясь в плащ.
— На, глотни теперь можжевеловки, чтоб согреться, — Хорк протянул ему флягу.
Они сидели у леса на краю Литейной слободы, потому что колдун не смог сразу влезть на коня. Когда на рассвете рейтары вывели его к воротам, Хорк ничего такого не заметил — обрадовался только, что колдун идет своими ногами, целый и невредимый. Не догадался даже за локоть его взять… А тот, едва оказался за воротами, сделал два шага и упал коленями на мостовую, как подкошенный. Да еще и сказал, что теперь ни за что не встанет.
— Ну вот, сразу пожрать захотелось, — от можжевеловки колдун немного взбодрился и повеселел.
Хорк собрался лезть в седельную сумку, где лежал припрятанный рыбный пирог, взятый из трактира, но колдун сказал, что если поест, то немедленно уснет.
— Ты понимаешь, что даже если я продам все, что у меня есть, я не смогу вернуть тебе перстень? — колдун глянул на Хорка искоса.
— Ты чего? Это же я втравил тебя в эту историю! А получилось, что ты один держишь ответ. Я должен был это исправить.
— Что тебе отец теперь скажет?
— Не знаю. Но не убьет совершенно точно. Он всегда говорил, что, спасая жизнь, глупо жалеть серебро.
— Он имел в виду собственную жизнь, а не чужую.
— Не скажи. Если в шторм тонет чужая шнава, а ты не придешь на помощь…
— Что, будешь вовеки проклят? — усмехнулся колдун.
— После этого тебе ни один морской купец никогда больше руки не подаст. Это не проклятье, а позор.
— И все равно, зря ты отдал ему перстень.
— Но он же тебя отпустил. Значит, не зря.
— Вот женишься ты на фрели Ойе, купишь деревеньку, поставишь мызу — я тебе амберную магию там налажу. Идет?
— Не надо. Нехорошо выйдет — будто ты отслужить собираешься.
— Почему отслужить? Сделаю хорошее дело для хорошего парня.
* * *
Всю дорогу проклятое наитие не давало Лахту покоя: высокие маги мзду не берут. Запона на плаще старого ротсолана, спустившегося с галереи, стоит в несколько раз дороже перстня Хорка. В жадность высокого мага, доходящую до умопомрачения, почему-то не верилось… Конечно, перстень Хорка не ежовый чих, стоит он немало, но мздоимец всегда рискует… Или этому старому ротсолану нечего опасаться? Даже если устав клана высоких магов и не предусматривает наказания за мздоимство, все равно: слыть продажным человеком само по себе должно быть неприятно. И ладно бы подношение было сто́ящим… А так — все равно что предложить Лахту бутылку вина в обмен на предательство.
Зачем высокий маг взял перстень?
Проклятое наитие шептало в уши: потому что богатый ротсолан и без перстня собирался Лахта отпустить.
А перстень стал эдаким приятным дополнением к принятому решению? Нет, столь логичное предположение наитию почему-то не понравилось. И оно продолжало назойливо лезть в голову: ротсолан добился того, чтобы Лахт сказал о перстне вслух.
Ерунда! Ротсолан не мог этого добиться! Никто в здравом уме не сказал бы высокому магу ничего подобного, да и Лахт сделал это не от большого ума…
Но высокий маг обрадовался сказанному. Ну, не обрадовался, а, скорей, удовлетворился. И тут же прекратил допрос. Почему?
Проклятое наитие знало ответ и на этот вопрос: потому что перстень он хотел показать вовсе не Лахту. И после слов Лахта двое других высоких магов не могли не заметить чужого перстня на пальце богатого ротсолана.
Значит, он хотел обвинения в мздоимстве? Зачем? Для чего?
Потому что у ротсолана была другая причина отпустить Лахта, как раз ее он и собирался скрыть от своих. Это, наверное, было уже не наитие, а простой логический вывод. По крайней мере, другого объяснения странному поведению мага Лахт выдумать не смог. Однако насчет того, что же это была за причина, наитие помалкивало.
Сергей не верил в чудеса. Точнее, верил давно, в детстве, но тридцатилетнему мужчине не до глупостей. А если бы верил, попросил бы у Деда Мороза в этот Новый год чудо. Или несколько. Плохо у него дела складывались. Без чудес не выбраться.
Главное, Лиля отказалась встречать с ним Новый год. Сказала, что отец не разрешает. А Сергей так надеялся! Представлял, как они останутся вдвоём в его квартире и он наконец сделает предложение. К тому шло: Лиля благосклонно принимала цветы и подарки, несколько раз ходила с ним в кино, рассказывала о себе. Хорошо бы к Новому году и предложение сделать! Но, выходит, не судьба.
На работе снова обошли при распределении премии. Премию дали, но меньше, чем ожидалось. Он всегда знал, что в институте полно блатных, которые получают премии не за работу, а за то, что они чьи-то родственники, но обидно!
Машина испортилась. Чинить её под Новый год было негде. Везде закрыто. Статью из журнала вернули. Написали, что не подходит тематика. Начинало сдавать зрение, барахлило сердце. Постоянное сидение за компьютером и нервотрёпка на работе давали знать. интернет и тот отключили. Он забыл вовремя оплатить, и теперь придётся тащиться полкилометра к ближайшему терминалу, так как его дом находится в стороне от центральных улиц.
В общем, всё было плохо, и чудес не ожидалось. До Нового года оставалось полчаса. Сергей налил вина, чокнулся с монитором, с которого смотрела улыбающаяся Лиля, и выпил «за прошедший». И тут в дверь позвонили. На пороге стоял сосед сверху с бутылкой шампанского.
– Слушай, Серёга, жена ушла с подругами Новый год встречать. Ты тоже один? Давай вместе встретим.
Сергей удивился, но не возразил. С соседом Димой он почти не общался, лишь здоровался при встрече. Не знал даже, кем тот работает.
Вместе быстро расставили посуду, нарезали сыр и колбасу. Дмитрий много говорил, рассказывая о себе. Вслушиваясь, Сергей на время забыл о собственных проблемах. Оказалось, сосед работает рекламным агентом.
– Ты прикинь, – Дима достал из кармана странную фигурку снеговичка с рожками. – Это обычная пластиковая фигурка, цена ей рублей двадцать от силы. А нужно разрекламировать так, чтобы люди за сто брали и радовались, что им досталось. Ты бы смог?
– Нет, конечно! Не мой профиль.
– Я тоже раньше не мог. А теперь научился, – Димка поставил снеговичка на вытянутую ладонь и затараторил:
– Этот необычный снеговик – лучший подарок в Год Козы. Его рожки говорят о родстве с символом года. К тому же сейчас луна находится в созвездии Козерога, снеговик может быть отождествлён и с годом, и с месяцем. А ещё он – существо волшебное, родной брат чёртика, потому и с рожками. Спешите купить – всего за сто рублей – и удача в новом году вам гарантирована.
– Здорово! – Сергей привстал от восторга. – Я куплю. Лиле подарю.
– Бери! Для тебя бесплатно.
Воспоминание о Лиле вернуло Сергея к реальности. Тут с экрана зазвучал знакомый голос – началось новогоднее поздравление Президента. Сергей и Дмитрий его внимательно прослушали, чокнулись и под звон курантов выпили.
Наступил Новый год. Вдруг Дмитрий подмигнул и таинственным шёпотом произнёс:
– Знаешь, а один из миллиона таких снеговичков действительно является волшебным!
– Шутишь?
– Нет, честно.
– А в чём волшебство?
– Он исполняет желания!
– А как узнать, не волшебный ли мне попался?
– Он сам с тобой заговорит. Если захочет, – с этими словами Дима направился к двери. – Ну, пойду домой. Квартиру я, кажется, не запер. С Новым годом!
Сергей остался один. Он посмотрел на подаренного снеговичка, будто ожидая от него подвоха. И тот не заставил долго ждать: вдруг зашевелился, замахал руками-веточками. Сергей моргнул: всего пару бокалов выпил, а мерещится такое. Неожиданно раздался голос:
– Тебе повезло. Я и есть тот миллионный волшебный снеговичок.
Голос шёл со стороны фигурки, хотя рот у неё оставался закрытым.
– Значит, ты можешь исполнять желания? А сколько? – час назад Сергей и подумать не мог, что станет обсуждать возможность исполнения желаний с рогатым снеговичком.
– Могу исполнить три желания.
– Любые?
– Абсолютно!
– А когда нужно желать? Я не соображу сразу.
– Обычно у людей всегда наготове как минимум три желания, но можешь не спешить. Мои способности сохранятся на протяжении всего года. Так что, если нет ничего срочного, с желаниями можно повременить.
– Хорошо, я подумаю.
– Договорились. А чтобы потом не было сомнений в том, что ты хотел, заявки на желания необходимо отправлять по электронной почте. Мейл увидишь, если перевернёшь меня.
Сергей поднял снеговичка и увидел приклеенный к основанию листок с напечатанным на нём мейлом.
Думал он недолго. Что требуется человеку для счастья? Любовь, деньги и здоровье. Значит, нужно пожелать, чтобы Лиля его любила, чтобы он получил много денег, чтобы стал сильным и не болел. Всё ясно! Сергей сел за компьютер, собираясь отправить соответствующий мейл, но вспомнил про отключённый интернет. А может, оно и к лучшему? Он сначала чётко сформулирует желания, а потом отправит. Куда спешить? Весь год впереди.
А может быть, что-то можно сделать самому? Тогда не придётся тратить желания. Хотя бы машину починить. Кажется, он понял, в чём дело.
Сергей решил выйти на улицу и проверить идею насчёт машины. Всё равно идти платить за интернет. Он оказался прав: почистил клеммы аккумулятора – и машина завелась.
Сергею пришло в голову позвонить Лиле: чем чёрт не шутит, вдруг она согласится встретиться с ним сейчас, когда Новый год в кругу семьи отмечен? Лиля взяла трубку сразу, будто ждала звонка.
– С Новым годом! С новым счастьем! Может быть, увидимся? – без остановки прокричал Сергей, опасаясь, что в решающий момент не сможет сказать главные слова.
– Хорошо. Заезжай! А то по телевизору скукота. Лучше поедем развеемся.
– Жди! – Сергей дал газ, и машина рванулась с места.
Через полчаса, купив по пути цветы и тортик, он стоял у двери Лилиной квартиры. Раньше он не был у Лили дома – боялся, что строгий отец, бывший военный, даст незадачливому кандидату физ.-мат. наук от ворот поворот. Но в Новый год можно и не на такое решиться. Тем более у него в запасе оставалось целых три желания! Если отец плохо встретит, Сергей пожелает, чтобы тот изменил отношение к нему – и все дела. Чего бояться?
Дверь открыла Лиля.
– Заходи! Папа давно хотел с тобой познакомиться.
– Очень приятно, – поднялся навстречу крепкий мужчина. – Вот ты какой, Сергей. Вижу, дочка в надёжных руках.
Сергей не знал, что и думать. Дела шли как по маслу. О том, чтобы так быстро завоевать расположение отца любимой девушки, он и не мечтал.
– Мне тоже приятно, Андрей Петрович! А ничего, если я Лилю заберу? Не будете скучать?
– Понятно, дело молодое! Да я спать собираюсь. Забирай!
Но Лиля сначала усадила Сергея за стол – отведать приготовленных к празднику вкусностей. Он всё попробовал, оценил и от души похвалил, помня, что дома ждёт лишь начатая бутылка вина и колбаса с сыром. Наконец молодые люди поднялись и, пожелав Андрею Петровичу приятных снов, вышли на улицу.
Всю дорогу Сергей молчал, откладывая решающее объяснение до того момента, как они окажутся дома. Не делать же предложение, сидя за рулём и глядя на дорогу! Когда машина остановилась у подъезда, Лиля предложила немного пройтись.
– Погода такая хорошая! Успеем в комнате насидеться.
Сергей не возражал. С Лилей ему везде было хорошо.
– Кстати, нужно за интернет заплатить. Давай прогуляемся до терминала.
Мелкий снежок падал на лица. Глаза Лили загадочно блестели при лунном свете. Сергей понял, что главные слова нужно сказать сейчас.
– Лиля, я тебя люблю! Выходи за меня!
Девушка почти минуту молчала, и Сергею стало казаться, что она никогда не заговорит. Подумал, что зря завёл этот разговор на улице, но Лиля всё-таки ответила.
– Я согласна. Я тоже тебя люблю, Серёжа. Лишь сегодня я поняла это точно.
Сергей привлёк девушку к себе и поцеловал. Они целовались всю дорогу до терминала и обратно, не обращая внимания на мороз, который леденил влажные губы. А чтобы лёд на губах растаял, нужно было целоваться снова и снова.
У самого подъезда их окликнули. Сергей не сразу понял, что обращаются к ним. Трое подвыпивших парней просили закурить.
– Я не курю, – резко ответил Сергей, увлекая Лилю в спасительный подъезд.
– Врёшь! Так не отделаешься! – заорали парни, бросаясь следом.
Сергей вспомнил слова своего тренера по боксу, что в уличной драке нужно бить первым, не ждать, пока нападающие организуются. Боксом он занимался всего два года, в седьмом и восьмом классах, но кое-какие навыки остались. Сергей развернулся и, заслоняя Лилю, сделал шаг навстречу вломившимся в подъезд хулиганам. Первый получил прямой в подбородок. Второму достался длинный боковой в левую скулу. Третий, мгновенно протрезвев, крикнул:
– Ты что? Мы же пошутили!
И, поддерживая друг друга, троица вывалилась на улицу. Сергей обернулся к Лиле. В её глазах читалось восхищение, пришедшее на смену недавнему испугу.
– Оказывается, ты боксёр! Не ожидала!
– Я сам не ожидал. Чего не случается в Новый год!
Теперь Сергей верил в чудеса. И он знал, что у него осталось целых три неиспользованных желания. Впрочем, кое-что можно сделать и самому. Зачем зря желания тратить?
Они поднялись на третий этаж в квартиру Сергея. Навстречу спускался сосед Дима.
– Теперь ты прославился. Ролик, где ты разговариваешь со снеговичком, увидят по всем каналам, – огорошил он Сергея.
– Что? – не понял тот.
– Мы же тебя сняли! И наш разговор, и беседу со снеговичком, и все твои дальнейшие действия. Скрытая камера. Понимаешь?
– А зачем?
– Как зачем? Реклама! Теперь все начнут покупать этих снеговичков, надеясь попасть на миллионного. И цена будет не сто, а все пятьсот.
– А миллионный действительно волшебный?
– Конечно! Ты сам проверил!
Сергей подумал, что проверить как раз и не успел. Впрочем, любовь у него есть. Сила и здоровье будут. Остались деньги. Пожелать, что ли? Нет, деньги он сам заработает. Пусть желания останутся про запас.
ссылка на автора
https://vk.com/karalek9
В предпраздничный вечер в Доме-у-перекрестка царил переполох. Каждый из живущих в нем старался подготовиться к торжеству хорошо и еще чуть лучше.
— А комнату мы украсим зеленой мишурой, — кричала близняшка с косичками.
— Елка уже зеленая, — перебивала ее сестра с хвостиками, — поэтому комнату украсим красной!
— А носки на камине какого цвета, а? – язвила любительница зелени, — так что украшаем по-моему!
— Нет, по-моему! — возмущалась близняшка, радеющая за алые оттенки.
— Не ссорьтесь, девочки, — успокаивала их бабушка, — комнату нарядим желтым! Очень люблю такой вот сырный оттенок!
Ведьма, у которой от всей этой суеты с утра болела голова, тяжело поглядела на семью и тихо сказала:
— Мама, пусть они сами решат, какого цвета украшения.
— Но ведь желтый подходит ко всему! – возмутилась старушка.
— Мама! – повысила голос Ведьма, и та тут же поджала губы.
— Делайте, как знаете нужным, — проворчала она и, громко топая деревянными башмаками, поднялась по лестнице.
— Зеленый!
— Красный!
— Зеленый!
— М-у-у, — поддержала общее безумие комолая корова.
Ведьма скривилась. Судя по всему происходящему, к ужину вместо молока у них будет простокваша, и это ладно, если крышу не снесет! Чем старше становились близняшки, тем пагубнее влияли на дом их баталии.
Уже сейчас флюгер отчаянно скрипел, подсказывая, что погода в доме отвратительная. И сам дом словно вздыхал, отчего из камина то и дело вылетали искры, как огненные светлячки.
Ведьма хлебнула кофе и решила, что неплохо бы начать готовить ужин. Упитанного гуся она купила на ярмарке еще месяц назад, и все это время они с дочками откармливали его сладостями и брусникой, готовя к праздничной трапезе.
Оставив дочерей разбираться с убранством комнат, она отправилась в сарай.
Комолая корова, увидав хозяйку, жалобно замычала, и Ведьма, не удержавшись, наколдовала ей букет клевера:
— Держи вот, бедолага, — улыбнулась она, — ты же любишь сладкое?
Корова стегнула хвостом, как бы соглашаясь с хозяйкой. Оставив буренку наедине с угощением, ведьма прошла в ту часть, где жил гусь и остолбенела. Сетка, за которой гусь сидел, обзавелась дырой. Пернатого беглеца на месте не оказалось, и остатки ягод с удовольствием грызли мыши.
— Что это значит?! – воскликнула Ведьма, топая ногами так, что пол заходил ходуном, — где мой гусь, противные мыши?!
Мыши с писком рванули прочь, но одна из них, видимо самая чувствительная, шлепнулась в обморок. Ее серые товарки не решились оставить подругу один на один с разгневанной ведьмой. Вернувшись, они сгрудились подле нее, дрожа точно осиновые листья.
Но едва Ведьма решила испепелить их на месте, как рядом возник Тузенбах.
— Не кипятись, — потребовал кот, начиная урчать необычно громко, как он делал только в особо опасных для окружающих случаях, – мыши не трогали твоего гуся.
— Тогда где же он? – Ведьма, щурясь, взглянула на кота, — может, ты знаешь?
— Я — нет, — тут же признался Туз, — но знаю, кто виноват, хотя я обещал никому не говорить, это очень тайная тайна!
Ведьма многозначительно подняла бровь, ожидая ответа. Тем временем кот задней лапой подал знак, и мыши, подхватив подругу, поспешили скрыться в норе. — Кто же? — Потребовала она ответа.
— Близняшки, — тут же признался кот, глядя на ведьму честным взглядом.
Та фыркнула, повернулась на каблуках и, негодуя, покинула сарай.
Дочери все еще спорили, отчего украшения в комнате ежеминутно меняли цвета с красного на зеленый и обратно. От такого мигания у Ведьмы голова разболелась еще больше.
— Кто выпустил гуся? – тихо спросила она, и дочери замерли, а затем, как по команде, ткнули друг в друга пальцами.
— Это она, — крикнула та, что носила полосатые чулки, указывая на сестру.
— Нет, она! – отпиралась любительница пижам.
— Но ты первая сказала, что гуся жалко! – не сдавалась та, что с косичками.
— А ты предложила его выпустить! – сердилась близняшка с хвостиками.
— И где гусь?! – прервала их спор ведьма, крикнув так громко, что в воздухе запахло грозой, с потолка посыпалась древесная труха, а все украшения приобрели траурно-черный цвет.
— Улетел, — шепнули близняшки и потупили взор.
Ведьма шумно выдохнула. Ей было неясно, как толстая, раскормленная домашняя птица могла улететь, но она абсолютно точно понимала, что к ужину гуся ждать не приходится.
— Я всегда говорила, что птица в праздник слишком банальна! – старушка, выглянув из-за спины Ведьмы, подмигнула внучкам, — поэтому лучшее блюдо — это торт!
— Мама, торт это на сладкое, — прошипела Ведьма.
— Глупости, — отмахнулась та, — на сладкое можно и мороженное съесть, а торт на основное.
— А на закуску что, пирожное?! – рассвирепела Ведьма.
— Почему бы и нет? – старушка пожала плечами.
— Потому что все детство ты мне запрещала есть сладости в таком количестве, — чуть не плача, воскликнула Ведьма.
— Ну видишь, сейчас же разрешила, — улыбнулась ей мама, — лучше поздно, чем никогда, правда, мои лапочки? – обратилась она к внучкам, и те синхронно закивали. – Тогда пойдемте готовить, и что-то тут слишком уныло, — Ведьма-бабушка щелкнула пальцами, и гирлянды, развешенные по стенам, зазолотились.
Это была последняя капля. Непослушные дочери, улетевший гусь, обнаглевшие мыши, кот интриган и вот теперь это желтое безобразие вместо красно-зеленого торжества.
— Я не могу здесь больше жить! — в сердцах воскликнула Ведьма, ощущая себя лишней в собственном доме.
Что-то звякнуло, точно разбился шар, упавший с ветки, но огорченная ведьма не заметила. Чтобы хоть как-то успокоиться, она накинула на плечи пальто и, не взирая на снегопад, пошла гулять.
Серебристые снежинки мерцали в темноте, как бы намекая, что сегодня ночь особенная, волшебная ночь. Даже воздух пах праздником. В нем смешались ароматы имбиря, хвои и жаренной дичи.
Ведьма зло пнула снег. Кто-то сейчас, возможно, готовит её гуся, готовит и радуется, что такая прекрасная птица сама пришла к нему на ужин. А ей придется давиться лимонным пирогом и заедать его малиновым мороженным.
Нет, совсем не так Ведьма представляла себе этот праздник.
Как бы ей хотелось, чтобы в доме собрались друзья, и под елкой лежали подарки. Дочки не ссорились, и гостиная сверкала рождественскими огнями.
Корова дала бы взбитые сливки, и ведьма бы украсила ими кофе, сваренное с любовью и корицей.
А потом все сидели бы у камина, рассказывая самые волшебные истории, что произошли с ними в этом году, а полешки потрескивали в камине, создавая уют. И Туз, конечно, добродушно урчал, увалившись к ней на колени.
Увы, друзей у Ведьмы не было, подарков ждать не приходилось. А как обстояло дело со всем остальным, и вспоминать не хотелось.
Поблуждав по деревенским полям и вытоптав снег разными кольцами и кругами, чтобы утром поселянам было, о чем судачить, промерзшая до костей ведьма отправилась домой.
По ее прикидкам время двигалось к полуночи, и вот-вот должен начать звонить колокол на церкви святого Витте.
Когда она подошла к дому, дверь отворилась, и навстречу ей выбежали дочки, а следом вышла мама, вытирая перепачканные мукой руки.
Ведьме стало совестно, что она так разозлилась на близких, и она уже хотела извиниться, но тут начал бить колокол.
— Смотрите, падающая звезда! – вдруг воскликнула та близняшка, что отличалась романтичностью натуры.
— Это метеор! – возмутилась другая, любительница точных фактов.
Ведьма рассеяно посмотрела вверх и едва успела разглядеть, как что-то ослепительно-яркое несется прямо на них, а затем – «Хрясь! Бам! Ба-бах!» и это что-то рухнуло на крышу Дома-у-перекрестка.
Во все стороны полетела разбитая черепица. Просвистев у самого уха, в снег воткнулся сломанный флюгер. Дом охнул напоследок, и входная дверь вместе с частью стены упала на снег.
Все ведьмовское семейство молча глядело на случившуюся катастрофу. Только мычание комолой коровы нарушало звенящую тишину нового года.
— Ничего себе, с размахом отмечаете, — произнес кто-то рядом.
Ведьма обернулась и, к своему удивлению, увидела Сатира. Замотав горло полосатым шарфом, он удивлённо разглядывал происходящее, прижимая что-то к груди.
— Зачем ты тут? – удивилась Ведьма.
— Так праздник же, я, вот, подарок принес, — Сатир протянул ей рождественский венок из хвойных лап с золотыми шишками и красными ягодами багульника. – Можно повесить на дверь, — робко добавил он.
Ведьма фыркнула и вдруг звонко расхохоталась:
— Можно, — сипела она сквозь смех, — только у меня двери теперь нет!
— Это ерунда, — улыбался Сатир в ответ, — это мы мигом починим!
— Мамочка, там что-то шевелится! – пискнула близняшка с хвостиками, вцепляясь в ее юбку.
— Оно большое и шипит! – подсказала сестричка с косичками.
Ведьма тут же перестала смеяться и уставилась на разрушенный дом. В клубах пыли шевелилось нечто огромное. Оно невнятно ворчало, изредка громко и зло шипя.
Чудовище, спотыкаясь о кирпичи и поломанные доски, выбралось на улицу, и лунный свет ослепил его:
— Сто склянок алхимика! – воскликнуло чудище, — Такой жесткой посадки у меня не было с самого детства! А детство у меня было о-го-го какое! Укуси меня дракон!
— Сейчас я по нему жахну! – пообещала старая ведьма, закатывая рукава для ворожбы.
Ведьма едва успела одернуть руку матери. Старушка уже собралась бить по незнакомцу мощным проклятием:
— Мама, стой! Это не чудище — это наш сосед!
Это и впрямь оказался соседский ведьмак, тот, у которого был свой ездовой дракон. Сейчас он виновато разглядывал собравшихся, сжимая подмышкой взъерошенного гуся.
— Наш гусь! — хором крикнули девочки и, позабыв про всякую опасность, кинулись обнимать растрепанную птицу.
— Как вы тут оказались? – удивилась Ведьма, — И откуда у вас мой ужин?
— Да тут ведь как, компас мне в котел. Приметил, что этот орел по небу летит, и вспомнил, что вы такого же покупали. Видел я вас в тот день на ярмарке, — смутился сосед, — просто не поздоровался. Ну, так я на метлу и за ним, хвать птичку за шею, и к вам, и тут меня как сшибло! Кракен меня разбери, – он потер рукой ушибленный бок.
— Кто ж летает на метле, когда церковный колокол звонит? – изумилась старушка, — вас, юноша, что, в школе ничему не учили? У вас, что, кота ученого не было?
— Ы-ы-ы! — протянул смущенно сосед.
Ведьма поискала глазами Тузенбаха и увидела, как его хвост исчезает подле сарая, усмехнувшись, она взглянула на неудачливого доброжелателя:
— Значит, это вы разгромили мой дом?
— Значит, я, — признался тот и поник головой.
— Придется чинить, — подвела итог Ведьма, — но вот только ума не приложу, где праздник встречать?
— Так у меня, у меня можно! Три сотни саламандр! – обрадовался Ведьмак. — Тут недалеко, с песнями дойдем, а я и печенье напек и дичь зажарил, и это меньшее, зюйд-вест мне в бороду, что я могу для вас сделать, — признался он.
Ведьма милостиво кивнула, и близняшки завопили: «Ура!!!»
Сидя перед камином в доме соседа, в кругу семьи и друзей, Ведьма потягивала горячий кофе с корицей и думала, что все желания сбываются, а, значит. стоит помнить, что загадывать надо только хорошее.
ссылка на автора
https://vk.com/bardellstih
На ноги я встал достаточно быстро: все-таки в двадцать третьем веке простуду, хоть и сильно запущенную почти до пневмонии, лечить научились намного быстрее, чем раньше, хотя и по сию пору волшебной таблетки от насморка не было. В госпиталь ко мне не пускали, чтобы я не перезаражал личный состав, и как-то так волшебным образом оказалось, что я внезапно успел соскучиться по работе и по первопроходцам, которых, к своему удивлению, успел причислить к неотъемлемой части моей маленькой личной Вселенной.
Да что там, за пять дней, что меня еще продержали в койке, я проанализировал свое отношение к Шестому, к экспериментальной программе воспитания первопроходцев, ребятам, начальству, и заодно неплохо покопался и в самом себе, и понял одно – без этой работы мне останется только утопиться. Я застрял в кремнийорганическом мире прочно и надолго, прикипев к нему всей душой, как и к команде, его изучающей. Из больничного корпуса я к своим почти бежал: единственное, что меня останавливало – люди, слаженно работавшие над проектированием будущей колонии, периодически меня на пути задерживали и здоровались, словно я какая-то диковинка. Некоторых я знал, но большинство, видимо, прилетело пока я болел. За что я вдруг стал местной знаменитостью, я понимал, но от такого пристального внимания мне было не слегка неуютно.
Как только я нарисовался в ставшей почти домом родным казарме, ребята таинственно заулыбались. Я, чуя неладное, насторожился, и не зря – из-за их спин ко мне вышел седовласый Воланд и с места в карьер заявил:
– Честер, если вы откажете мне в маленькой просьбе… Я ваш кровный враг на всю жизнь.
Я немножко ошалел от постановки вопроса и неуверенно сказал:
– Я бы не желал подобной перспективы. А чего вы хотите?
– Я вам предложу должность главы оперативного отдела Корпуса первопроходцев, и не вздумайте отказаться, – заявил шеф, не скрывая любопытства и небольшой хитринки во взгляде.
Я встал столбом и вопросительно уставился на первопроходцев, а они на меня, ожидая моей реакции. Макс подмигнула, и я отмер.
– И… и что я должен буду делать? – тихонечко спросил я практически сам у себя.
– Руководить, – насмешливо отозвался седовласый джентльмен, ошарашивший меня внезапной новостью. – Помнится, вы изначально именно в такой роли себя и видели.
– Но я же просто пошутил… – вот теперь я начал серьезно паниковать. – Вы тоже сейчас шутите? Какой из меня, к чертям собачьим, руководитель? Где я и где ответственность?
– Про шутку и правду, я полагаю, вам афоризм известен. Все, что нужно для расчистки территории под колонию, у нас есть, но кто-то должен обеспечивать защиту колонистов от враждебных и опасных для человека видов. Полагаю, подобная задача выработает у вас должный уровень ответственности за действия и решения, – достаточно жестко просветил меня будущий начальник.
Я мгновенно заткнулся и принялся размышлять о смысле жизни и своем месте в этом смысле. Прикинул на должность начальника оперативников всех по очереди и, пробежавшись по будущим первопроходцам взглядом, сделал вывод о том, что каждый из ребят вполне на нее годится. Помотал головой – так дело не пойдет, и принялся раскладывать по полочкам их достоинства и недостатки. Али отличный исследователь, любознательный, умный, с развитой интуицией, но слишком вспыльчив, Уилл – душа компании, но слишком верит в приметы и не очень дальновиден, у Макс полно достоинств, и только один, но серьезный просчет – не хватает выдержки, а Роман, хоть и великолепный командир, недостаточно полагается на чутье. Перебрав так еще раз всех по очереди, я в последнюю очередь проанализировал себя. Нашел кучу недостатков и недочетов и только одно достоинство, которым я втайне гордился – пресловутую интуицию. Только умение вовремя почуять опасность спасало меня все эти месяцы, а так я по всем параметрам выходил наименее подходящим претендентом на руководящий пост.
Седовласый, глядя на мои интеллектуальные мучения, сдерживал улыбку. Вот искуситель. Знает же, что у меня недостанет духу отказать.
– Почему я?
– А почему бы и нет? – пожал он плечами. – Поживем увидим, прав я был или нет. В конце концов, никто не мешает мне передумать в любой момент, так что…
Я мгновенно повеселел. Расклад с постоянной угрозой отстранения меня более чем устраивал. Меньше всего на свете я хотел занимать не свое место, а должность главы оперативников априори не могла быть моей. Я начальник? В эту свою ипостась я не верил ни на грош. Но первопроходцы верят, так что сверхзадача ради них попробовать, а по пути выпрыгнуть из штанов в попытке оправдать свое соответствие собственным сокровенным мечтам была непреодолимой приманкой. А вероятность увольнения за несоответствие оправданным ожиданиям будет меня подстегивать, будоражить и вдохновлять на подвиги во имя перфекционизма и работы над собой. Я несмело поднял глаза на импозантного джентльмена.
– Тогда я согласен. И, кстати, может, вы все-таки представитесь? Нам вместе работать, насколько я понимаю. Странно было бы не знать имени собственного начальства.
– Не скажу, – седовласый улыбался, и я вдруг понял, что именно этого он и ожидал, подначивая меня то должностью, то увольнением. Что я соглашусь. Ловушка Пеннинга для антипротонов вроде меня захлопнулась, я попался. И совершенно не хотел теперь вылезать наружу.
– Почему? – улыбнувшись в ответ, спросил я.
– А не хочу.
Он развернулся и ушел. А я настолько растерялся, что впервые в жизни не находил слов. Ребята окружили меня с поздравлениями, хлопая по спине и плечам, а Макс вообще с радостным визгом повисла на шее и чмокнула в щеку. Подошел Роман и степенно пожал мне руку со словами:
– Знаешь, я с первой встречи подозревал какую-то авантюру с твоим участием. И был прав. Ты справишься.
Я только головой покачал: я-то не был уверен, что справлюсь. Вот бы еще точно знать, с чем мне предстоит справляться.
***
Никогда не предполагай, чего можно ожидать от людей. Я простую прописную эту истину понял и принял в первый же год заселения Шестой колонии.
Если первым колонистам я лично проводил инструкции – что можно делать, чего нельзя, как пользоваться защитным куполом, как различать опасных и неопасных существ, то с увеличением численности людей на Шестом степень моей паники одновременно с постепенным накоплением здорового пофигизма росли пропорционально. В самом деле, если человек стремится к изощренному способу самоубийства, то кто я такой, чтоб ему мешать?
Но вот что меня всегда демотивировало, так это желание людей познать новое, но каким-то очень хитрым способом.
Когда я был несмышленым подростком, как-то меня родители взяли в круиз по Скандинавии с посещением Восьмого, Скандинавского мегалополиса.
Честно сказать, особых различий с нашим Московским я не нашел. Но хорошо запомнил одно наблюдение: соотечественник, с которым мы ехали по фьорду любоваться на скалы, постоянно восклицал: «Ну вот и что? Это что, скалы? Камни и камни. Да видал я в Альпах такие скалы!»
Как-то сразу мне стало понятно, что не сравнивает он скалы Альп со скалами Люсефьорда по настроению, природе и особенностям. Он сравнивает одни скалы с другими, и тот камень оказывается ничуть не круче, чем вот этот. Это для геологов разница есть или для таких несколько пришибленных, как я, а для праздношатающегося туриста, заплатившего за конкретную экскурсию, одна скала похожа на другую примерно так же, как один зоопарк на другой. И внезапно он не находит различий. И возникает у него закономерный вопрос: а за что я, граждане, кровно заработанные-то отдаю? С подобными экземплярами мне приходилось сталкиваться несколько раз, но все они оставили неизгладимое впечатление.
Первая партия туристов – охотников за впечатлениями – прибыла на Шестой спустя несколько месяцев активной жизни колонии. Мы постепенно расселяли колонистов-ученых, ставили вместе с ними компактные жилые модуль-блоки, старались наладить быт. Ну и что, что дома как под копирку, дело не в площади для жизни, а в том, как и чем ее наполнять. К каждому жилому сектору сначала ставили капсульную развертку защитного купола, потом водородный генератор – для обеспечения энергии, разбирались с системами фильтрации и очистки воды, делали обзорные лекции по безопасности… В общем, работы хватало по уши и еще немножко сверху.
И вот посреди попыток организовать мало-мальски налаженный процесс цивилизованной (хотя бы отчасти) колонизации является процессия из шести вооруженных до зубов образчиков человеческой породы, и спонсирует сопровождение первопроходцами в ближайшую степь.
Я был очень недоволен – нас и так рвала на куски Ассоциация наук, туда пойди, здесь помоги, да и в новоявленной колонии хватало занятости, но какая-то крупная шишка на самом-самом верху решила, что весь мир подождет, пока мы на пару дней всем отделом оперативников сходим в приятное сафари.
Увидев индивидуумов, что мне предстояло сопровождать, равно как и моим замечательным пятнадцати подчиненным – по боевой тройке на человека плюс я, старательно пытающийся контролировать эту кодлу и ее заводилу, – я сразу предчувствовал шквал неприятностей и претензий. И, конечно, ничуть не обманулся в ожиданиях.
– Честер? – небольшого росточка шатен с прилизанной к затылку реденькой остаточной волной волос, тщательно пестуемых и лелеемых, протянул мне ладонь. Разумеется, я ответил на приветствие, про себя отметив, что по внешности людей не судят. И нечего тут. Нашелся физиогномист.
Шатен оглянулся на сопровождающих – пятеро крепеньких мужиков, явно наемников, хватались за иглометы, как за последнюю спасительную соломинку. Все они были облачены в слегка переделанную военную экзоброню (я видел, что оттенок сплава защитных пластин темнее, чем у военных или у нас), отчаянно выдвигали мужественные подбородки и сурово хмыкали. Дескать, видали мы в гробу и в белых тапках ваших насекомых, и не такую страсть доводилось переживать.
Я сочувственно посмотрел на них, вспоминая ошибки широкоплечей астродесантуры, вздумавшей с нахрапу покорить качественно отличный от углеродоорганической природы мир, и постарался немножко ввести их в курс дела:
– По правилам безопасности каждый из вас будет иметь вооружение в один стандартный нитиноловый нож и боеприпасы для игломета с парализантом в сердечнике. Разрывные запрещены, боевые запрещены. Сдайте, пожалуйста.
Наемники недовольно заворчали, негромко протестуя против наших порядков, но я был неумолим. Правила есть правила, ребята, как бы вы ни стремились показать свою крутость.
– А теперь, если вы еще не ознакомились с основными нюансами поведения в поле, небольшая лекция, – начал я, но лысеющий шатен по имени Ном меня прервал.
– Оставьте свои условности для тех, кто не имеет настоящего охотничьего опыта, – самодовольно заявил этот покоритель всея дикой природы.
Я терпеливо занудствовал, начиная понимать, что мои невеликие познания в физиономиях людей все-таки имеют претензию на правоту:
– Вы должны представлять, с чем вам придется столкнуться, так что…
– Бросьте. Сколько? – Ном выразительно пошелестел пальцами, а я сделал вид, что искренне не понимаю, что это он мне такое показывает.
– Чего – сколько?
– Сколько еще надо доплатить, чтобы вы отстали от меня с вашей нудятиной?
Я прикрыл глаза и медленно выдохнул.
– Деньги оставьте при себе. Если вы так не хотите меня слушать, то, наверное, хорошо знакомы со спецификой мира?
– Более чем, – Ном был не просто уверен, а настолько самоуверен, что я пожал плечами и загрузил голограмму стандартной формы отказа от ответственности. Ее я сочинил на коленке в тот момент, когда только узнал, что вместо очередной партии колонистов прибудут туристы-авантюристы, и тут же согласовал с шефом, тот лишь пару дельных поправок посоветовал. Я понимал, что иначе все ошибки и огрехи поведения неопытного путешественника могут быть свалены на нашу ответственность. А мне такого не надо было.
– Вот тут поставьте отпечаток пальца, и будете сами отвечать за свои решения, жизнь, здоровье и имущество.
– А зачем тогда вы? – Ном вскинул брови, понимая, что его пытаются нагло ущемить в правах и, естественно, негодуя на эту тему.
– А для страховки, – невозмутимо ответил я и продолжил скучным казенным тоном. – Подписывая вышеупомянутый документ, вы отказываетесь от вводного инструктажа на свой страх и риск, и наша юрисдикция из обязательной превращается в добровольную. Словом, если вы попытаетесь убиться об зубы суккубы или попасть под прогон стаи двутелок – мы в силу своих возможностей и способностей постараемся вас спасти. Но обещать ничего не будем. Или вы слушаете инструктаж и гуляете под нашей защитой. И по нашим правилам.
– И долго длится эта ваша лекция?
– Полтора часа. Кратенько, по верхам. Только самое основное.
Было видно, как Ном колеблется – его разрывало от желания пострелять сию же секунду и в то же время скручивало от жадности из-за впустую потраченных денег и нежелания терять время. Наконец, он злобно ткнул пальцем в форму отказа и рывком натянул перчатку.
– Пошли. И тут бюрократию развели.
Я отправил копию документа шефу, военным и в колониальную полицию на всякий случай – то, что пониже спины, чуяло подвох, и я старался прикрыть ребят от неприятностей. Поставил таймер на смарте на двое суток – ровно столько предполагалось нам отсутствовать в колонии – и по внутреннему переговорнику оперативников предупредил, чтобы были осторожнее и внимательнее: отказ отказом, но груз морального и служебного соответствия я ни с них, ни с себя снимать не собирался.
По мере удаления от локальных куполов защиты Ном и его личная гвардия постепенно снижали градус первоначально излучаемой безграничной уверенности в себе, и апломб шатена пал жертвой первой же малой химерки.
Когда животное прыгнуло на него без всякой задней мысли (хотя лично я сомневаюсь, что насекомые в принципе обладают способностью к мыслительной деятельности), мужчина отшатнулся в сторону и с коротким взвизгом попытался ножом счистить с себя местный сферический аналог обычной луговой кобылки.
Я перехватил руку и аккуратно собрал в горсть ни в чем не повинную зверушку, заметив при этом с максимальной обезличенностью, чтобы не заподозрили в моем любимом тоне «а я говорил»:
– Малая химерка – не опасное создание, она не сможет вас ни укусить, ни чем-то отравить. Ее не стоит бояться, в отличие от красноглазых орфов, – выпустив химерку, я подхватил с земли небольшое двухголовое создание с ярко-красными пятнами глаз и выраженными силихитиновыми наростами вместо зубов в обеих пастях. Головы были сращены прямо с цилиндрического вида тельцем, покрытым плотным шипастым панцирем – карапаксом, а стояла тварюшка на длинных паучьих ножках. Стрекательные клетки в опушке передних клещеносных конечностей с обеих сторон оглушали и жалили мелких животных, а клешни – подтаскивали ко ртам: остальные восемь ног позволяли животному довольно шустро передвигаться и залезать даже на высокие и гладкие препятствия. Для человека яд орфов оказался смертельно опасным, хотя для здешних животных крупнее кошки размером особого вреда не представлял. – Я бы советовал в присутствии очаровательного создания перчаток не снимать и близко к лицу не подносить.
Орф был осторожно препровожден в кусты, откуда тут же улепетнул. Ном, успевший порядком поцарапать броню нитиноловым ножом, осторожно задвинул клинок в ножны, и диковато на меня посмотрел. А я что. Надо было либо смарт со справочником от ксенозоологов под рукой держать, либо инструктаж слушать, одно из двух. Взялся за роль отважного охотника – ну так не сигай теперь в кусты.
В первые же сутки сопровождение Нома и его молодцев превратилось для меня в пытку. Турист каждую сотню метров порывался лишить себя жизни самыми антигуманными методами, какие только могла предложить природа Шестого, начиная от попытки пристрелить неожиданно взлетевшую из-под ног стимфалу и лишь чудом промахнувшись мимо меня и до желания зачем-то попробовать на вкус медно-голубую кровь свежеубитого пентапода. Ее, по-хорошему, и нюхать-то опасно.
Из всей дурной компании уважение и симпатию у меня вызвал только один наемник – тонкий, но жилистый шатен с пытливым и умным взглядом серо-голубых глаз, поразивший меня, когда мы остановились на привал и сняли шлемы, совершенно дикой прической из беспорядочно торчащих во все стороны волос всех оттенков лазури.
Звали красавчика Виктором, но я сразу сократил его до Вика и велел Макс присматривать за ним. Она лишь кивнула и не отлипала от подопечного все оставшееся время, негромко переговариваясь с ним, рассказывая, как правильно обращаться с кремнийорганическим миром, и явно наемнику симпатизируя. Я даже почувствовал что-то похожее на небольшой укольчик ревности, но подавил неуместную эмоцию.
Вечером, развернув локальный защитный купол, мы собрались в кружок, обсуждая события прошедшего дня и планируя маршрут следующего. Я наметил места обитания гептаподов и решил, что неплохо будет и для нас самих немного углубиться в дикие земли, чтобы лишний раз поизучать природу Шестого и ее закономерности. Выходило так, что мы прошли за день около десяти километров, медленно и с остановками, и на следующий нам надо пройти не больше двух-трех, чтобы к концу временного контракта вернуться. К нашему тесному обществу подсел Вик и спросил:
– Разрешите?
Я кивнул и чуть подвинулся. Вик приземлился рядом и всем улыбнулся. Я, понимая, что чем дальше, тем больше мне нравится этот субъект, предложил:
– Расскажете о себе?
Вик обвел нас неуверенным взором и, встретив неподдельный интерес – кто же откажется от свежих баек и нового человека! – завел рассказ.
– Зовут меня Виктор, хотя домашние предпочитают Викто`р. По профессии я, как вы понимаете, наемник, хотя предпочел бы игломету карьеру стилиста. Maman и papa` хотели бы видеть меня неким подобием военного аристократа, но, к сожалению, надежд семьи я не оправдал.
Мы замолчали и с пораженной влюбленностью в такую великолепную личность во все глаза уставились на Вика.
– На самом деле я всегда мечтал создавать модные одеяния, но отец отправил меня в военное училище. Я не стал перечить, закончил Астродесантное, отдал честь присяге и Родине на протяжении двухгодичного контракта, и вот судьба завела меня на скользкий путь наемничества. Бывал на Пятом, служил в эскорт-службе при политиках, и это совершенно не то, о чем вы подумали.
Мы посмеялись, и я, совершенно очарованный Виком, с хитрым видом закинул первую удочку:
– А у нас до сих пор нет парадной и повседневной формы, броня только и обычный камуфляж…
– Как же так? – Вик, казалось, был удивлен. – Я думал, форма – одно из первых дел, решаемых при создании новых подразделений.
– А мы не военные, не гражданские и вообще по статусу не пойми кто, – пояснил я и добавил: – Эксперимент.
У Вика загорелись глаза, и я удовлетворенно прищурился. Никуда ты от нас не денешься, присвоим. Мы еще немного посидели и разошлись – день предстоял сложный. Но я уже видел, что мои ребята Вика отпускать не хотят, как и я.
Следующий день прошел относительно спокойно, как и вечер, а вот возвращение обратно показало, что у некоторых представителей человеческой породы мозг находится не просто в зачаточном состоянии, а в противозачаточном. Отрицательная величина вменяемого сознания убедила Нома, что лезть в гнездо дактилей практически перед самой колонией – самая правильная в мире идея. Насекомые, правда, так отнюдь не считали.
– Куда? – я не успел на крошечную долю секунды, но Ному хватило, чтобы запихать руку в длинный конус, возвышавшийся над почвой. Вот откуда у человека столько стремления сунуть нос и конечности туда, где их точно могут покусать?
Потревоженные дактили высыпали наружу по его рукам, облепив несчастного с головы до ног. Ном истерически орал, пока наемники пытались с него счистить тонкие белесые нити с множеством ножек, и тут в бой вступила основная артиллерия – пока дактили-охотники разбирались с тем, кто потревожил колонию, дактили-оборонщики и дактили-защитники, заметно крупнее по размеру, принялись обстреливать захватчиков струями вонючей липкой жидкости. Насекомые руководствовались исключительно инстинктом: защитить родной дом и заодно попробовать захватить в цепкие лапки добычу, еда лишней никогда не бывает. Ном и наемники, создавая шум, только больше вязли в возне рассерженных насекомых, и я, вздохнув, пошел вызволять их.
По одному вытянув охрану, я отдал их первопроходцам – те знали, что делать, – а вот Нома мстительно оставил напоследок, и тот покрылся слоем насекомых практически полностью. Мне пришлось вынимать его из гущи потревоженных инсектоидов практически за уши и срочно делиться с самоуверенным дураком перчаткой и наголенником – его компоненты брони едкая слизь дактилей проела почти полностью.
Ввалившись под локальный защитный купол нашей части, наемники, бледные, в пятнистой от секрета дактилей экзоброне, помятые и шокированные, потрясенно молчали. Вик, намертво прицепившийся к Макс, сочувственно на них поглядывал – у него хватило ума копировать наши действия и не соваться к колонии дактилей. Нома била крупная дрожь, и он то и дело приглаживал трясущимися пальцами редеющую шевелюру. Наконец, его психика справилась с экзотическими потрясениями, и он заявил, почти переходя на ультразвук:
– Я буду жаловаться!
– На что? – с интересом спросил я. – Точнее, на какого именно представителя флоры или фауны Шестого мира вы хотите подать жалобу? И, главное, кому?
– Это вы виноваты! – понятно, шоковое состояние частенько выливается в попытку переложить ответственность за свои ошибки на кого-то более компетентного. Я знал об этом не понаслышке: в числе моих близких родственников были и врачи, и педагоги, и историй о том, как они могут быть «неправы», я наслушался в детстве и юношестве с избытком.
– В чем же? – продолжал спокойно любопытствовать я.
– Вы не предупредили! А должны были!
Я, внутренне немножко закипая, достал из кармашка брони смарт и включил скачанную под шумок запись с дрона связи – на голограмме отлично было видно, как Ном отрицательным жестом отмахивается от обзорной лекции и показывает известный во всех пяти (а теперь шести) мирах и на Земле жест.
– При необходимости звуковое сопровождение будет очищено и добавлено. Плюс ваша подпись, – и я помахал голограммой отказа, собственноручно подписанного отпечатком пальца Нома. – Вы приняли решение.
Я развернулся к заказчику спиной и перевел взгляд на Вика. Тот заинтересованно меня изучал, склонив голову набок и не скрывая любопытства. Я светским тоном – почему-то меня тянуло говорить с ним исключительно высокопарными конструкциями – осведомился, вспомнив сделанное мне шефом не так давно предложение:
– Любезнейший! Не откажете ли вы мне в маленькой просьбе?
– Не откажу, – Вик не колебался ни на мгновение, и мне это чрезвычайно понравилось.
– Значит, договорились. Закончится контракт – жду вас здесь на курсах подготовки.
И скинул ему на смарт подробности, типовой рабочий контракт первопроходца и свои координаты. Вик до ушей улыбнулся и кивнул. Вот насколько ж погаными были эти дни, настолько же приятным бонусом для меня оказалось потенциальное приобретение нового оперативника. Родственную душу в нем я учуял за километр и был уверен, что в нашем коллективе он приживется.
Наконец все дела были сделаны, контракт выполнен, двое суток в поле с приключениями, достойными отдельной саги о человеческой глупости, завершились буквально пару секунд назад, о чем мне мигнуло уведомление таймера. Клиента и его сопровождение мы доставили туда же, где и забирали, живыми и относительно невредимыми. Так что совесть моя была спокойна, а вот чувство справедливости – раздражено до крайности.
Я махнул бойцам – и мы под негодующие вопли прошествовали в казарму. Пока ребята снимали замызганную броню и делили между собой, кто останется дежурить, а кто больше устал и хочет отдохнуть, я как был, в запыленной и заплеванной легкой броне, без перчатки и наголенника постучался в кабинет к начальству.
Дверь отъехала, и седовласый шеф с любопытством спросил:
– Что вы придумали на этот раз, Честер?
– Для начала – поднимите цену аренды оперативников вдвое для туристов и прочих праздношатающихся и в полтора раза для крупных коммерческих организаций. А ученым – пропорционально снизьте. Мы все-таки не вещи, а если и вещи – то должны быть крайне дорогостоящими, – заявил я, кипя служебным негодованием. – Во-вторых, мне кажется, нужна система грантов на наше свободное время для тех, кому мы действительно нужны. Как раз за счет подъема оплаты наших услуг. В-третьих, надо создать единый документ, регламентирующий взаимоотношения с заказчиками, кто бы они ни были. И обозвать его как-нибудь красиво, например, Кодекс первопроходцев, чтоб была не бумажка, а внушающая уважение и священный трепет броня. В-четвертых, отнимите вообще у туристов право носить оружие в поле! В колонии пусть колониальная полиция разбирается, а в поле мне пародия на снайперов не нужна! А, и я прошу дать мне возможность изгонять особо умных.
– Право вето… – задумчиво кивнуло начальство. – А что, это идея.
Гайяна счастливо существовала в штатном коллективе почти три недели, я украдкой наблюдал, как Тайвин все больше замыкается в себе, а его лаборанты – все больше проникаются симпатией к милой и вежливой ученой. Я чувствовал пятой точкой, что добром это не кончится, и в один прекрасный вечер решил для себя – надо точно сходить к Тайвину в его отдел и поговорить. А то их тайно-явное противостояние всю отлаженную работу Корпуса скорпикоре под хвост пустит. Но не успел.
В дверь кто-то постучал, чему я сильно удивился – звонок же есть, зачем такие сложности.
– И кого принесло? – смарт отозвался на кодовую фразу трансляцией голограммы пространства перед дверью. К моему изумлению, на пороге стоял Тайвин, собственной ученой очкастой персоной, а в руке у него торчал какой-то кулек, на котором, присмотревшись, я узнал логотип местного отделения продуктового ритейлера. Я окончательно уверился в том, что в итоге сетевые магазины захватят мир вместе с крысами, тараканами и медведками.
– Добрый вечер, – поздоровался я, открывая дверь. На моей памяти у меня в гостях Тайвин был… примерно никогда. Если он вообще когда-то к кому-то в гости ходит. – А я как раз о вас думал. Чем обязан?
– Да? Вот и мне с вами надо поговорить, – с порога заявил гений, делая шаг с такой уверенностью, что у меня и мысли не возникло не посторониться. Зайдя в мой жилой модуль-блок, он огляделся, и с явным удовлетворением в голосе сообщил:
– Некоторые признаки вкуса присутствуют. Вы небезнадежны, Честер.
Вот кто точно от скромности не умрет, так это он. Пока я закрывал дверь, он успел обследовать мою музыкальную коллекцию, фотографии на стенах и книги.
– Фантастикой увлекаетесь? Да на бумажных носителях… Вы, оказывается, несколько старомодны. А еще меня очками попрекали.
– Есть такое, – отметил я, и решил, раз такое дело, проявить признаки гостеприимства. – Чаю, кофе?
– Я тут… кое-что принес, – запнулся ученый и протянул мне пакет. Тут же засунув туда любопытствующий нос, я вытащил бутылку текилы, лимон, коробочку соли, нарезку сыра и колбасы, а в финале – огромный апельсин.
– Так, – сказал я сосредоточенно, держа в руке фрукт. – Зачем к текиле соль и лимон, понятно, а апельсин?
– Смотря на сколько у нас хватит духу. Когда-то считалось, что лучшая закуска для пары стопок текилы – ломтик апельсина. А остальное – если будет продолжение банкета, – просветил меня Тайвин, садясь в ближайшее кресло.
– Да? – удивился я. – Не знал. Ладно, пойду тару принесу.
Прихватив с кухни пару стопок, нож, разделочную доску и полотенце, и включив на всякий случай чайник, я быстренько накрыл небольшой столик в гостиной. Плюхнувшись рядом с ученым с размаху на жалобно скрипнувший диван, я ободряюще улыбнулся, не вполне точно процитировав:
– Рассказывайте. Какое дело могло привести вас ко мне?
Тайвин неторопливо разлил текилу по стопкам, тонкими кружочками нарезал лимон и, аккуратно насыпав соль в анатомическую табакерку на руке, зажмурился от явного удовольствия, употребляя всю эту красоту по прямому назначению. Апельсин был демонстративно проигнорирован. Смакуя послевкусие, ученый прищелкнул языком и внимательно посмотрел на меня:
– Вы «Апостол» с Шестого выгнали. Честь вам и хвала. И большое спасибо лично от меня. Но мои проблемы на этом не кончились. Честер, мне кажется, кто-то под меня активно яму роет.
– Вот те раз! – растерялся я. – И в чем же это выражается?
– Смотрите. – Ученый залез в карман пиджака и высыпал передо мной на стол горку бумажек.
Я немедленно принялся разворачивать одну за другой, как конфеты. Тексты в них были вполне прозаичными, и в то же время интригующими своим разбросом крайностей. От «Нечего вам делать в корпусе первопроходцев!» до «Ваш потенциал могут оценить только знающие люди».
Характеристики форматирования стандартные, бумага тоже, кто-то просто набрал текст – и распечатал его. А вот как к Тайвину эти бумаженции попали – большой вопрос, и я его мгновенно озвучил:
– Тайвин, а как вы их находили?
Штатный гений помедлил, припоминая, и попутно разлил текилу по стопкам.
– Вот эту, – он выбрал самую потрепанную, – я нашел прямо у себя на столе. А вот эту, – отобрал он бумажку меньшей степени замызганности, но самую мятую, – в кармане лабораторного халата.
Тайвин судорожно сжал многострадальную бумажку в кулаке и в сердцах слегка стукнул им о стол. Апельсин, торжественно мной помещенный в центр стола, покатился к краю, и я едва успел его подхватить.
– Дайте взглянуть, – вежливо попросил я, водружая фрукт на его законное царское место.
Тайвин, словно опомнившись, разжал пальцы, и я осторожно забрал потрепанный листочек. Аккуратно его расправил, развернул и с удивлением прочитал: «40.000, 132.000, 500.000 – неплохая разница, правда?». Мы выпили, и я спросил:
– А что это за цифры?
Ученый посмотрел на меня чуть снисходительно и пояснил:
– Это средняя температура по больнице. В смысле зарплата по «Авангарду», у нас и где-то еще. Понимаете? Отнюдь не бедная контора меня переманивает, мягко скажем. И «крыса» точно не у нас и не у военных, иначе цифры были бы другие, более близкие к реальности. Проблема в том, что разницу-то я вижу. Но почему деньги должны определять бытие и сознание?
Я пожал плечами. Мне моей зарплаты за глаза хватало.
– А чем еще вас заинтересовать? Нормальный рекрутер рассказал бы вам о зарплате, о карьерном росте или, если речь идет о науке, о научной базе своей фирмы, аппаратуре, которую вам могут предоставить, перспективах ваших исследований. О коллективе в конце концов. Если речь идет только и исключительно о деньгах – это простое прощупывание почвы. Вдруг вы сребролюбец. Или эгоцентрист, и себя любите настолько, что готовы просто взять и пойти туда, где вас будут больше всего ценить?
Я развернул еще несколько бумажек, прочитал и констатировал:
– Ну да, так и есть. Вот тут, смотрите, давят на страсть к деньгам, тут – намекают на то, что будут вас на руках носить и пылинки сдувать, чуть ли не памятник поставят. А тут, – я задумчиво повертел листочек в руках, на нем значилось емкое: «Бездарь!», – пытаются вывести вас из душевного равновесия. Вдруг, если вы вспылите, наделаете глупостей.
Ученый налил еще текилы, повертел стопку в руках и быстрым дерганым движением закинул содержимое себе вовнутрь. Я не стал спешить и провел церемониал потребления алкогольного напитка по всем правилам. Тайвин молча смотрел невидящими глазами в одну точку, и вдруг отмер и спросил:
– Что мне делать, как вы думаете? Меня невероятно раздражает эта… эпистолярия.
Я глубоко вздохнул, понимая, что не смогу ему посоветовать что-то вменяемое, и решил пойти по пути последовательных логических рассуждений.
– Смотрите. Я так понимаю, вас сейчас более-менее все устраивает?
Тайвин кивнул, посмотрев на меня совершенно несчастным и уже немножко остекленевшим взором.
– Тогда просто игнорируйте эту ересь. Ну, или можно с этим к Тони пойти.
– К колониальной полиции? – насмешливо фыркнул Тайвин. – Да ну их к псам, что я у них забыл? Приду и скажу – кто-то мне бумажки подбрасывает?
– Именно так, – строго сказал я, разливая еще по стопке чудесного продукта перегонки сока голубой агавы. – Тут либо просто сделать вид, что вам совершенно не интересно ни одно предложение или предположение в ваш адрес, либо пойти официальным путем и попробовать прижучить бумагомарак. Спокойствия ради и душевного равновесия для.
Штатный гений медленно и вдумчиво насыпал на руку соль, лизнул, выпил текилы, поморщился от удовольствия, положив на язык ломтик лимона.
– Дело в том, Честер, что я уже ни в чем не уверен. Мне начинает казаться, что я и правда бездарь, и у вояк мне самое место… Видели эту… эту… – Он яростно и шумно выдохнул. – Мои гамадрилы за ней ходят как привязанные! Может, пора мне на ее место, а ей – на мое?
Я сделал вид, что задумался, исподтишка наблюдая за ученым: тот подался вперед, напряженно ожидая моего ответа. Какие же мы все порой бываем… недолюбленные. Тот же Тайвин – сколько раз ему говорили о гениальности, в научных кругах его обожают и уважают, мы, оперативники, его стараемся не задевать и не обижать, соблюдая вежливый нейтралитет и оказывая по мере надобности поддержку. А поди ж ты, оказывается, у него огроменный комплекс неполноценности и критический недостаток тепла.
– Нет, – мягко, но серьезно и уверенно ответил я. – Вы, Тайвин, точно на своем месте, и никаких Гаяйн Корпусу первопроходцев и даром не надо. Если только к вам под крылышко как стихийное бедственное дополнение. А у военных вам будет плохо, и вы сами это прекрасно знаете.
Тайвин чуть заметно выдохнул и расслабился. Взяв почти пустую бутылку, с печальным вздохом долил остатки, задумчиво покачал ее в воздухе, глядя на просвет, и осведомился:
– Может, я еще схожу?
– Да сидите, – поднялся я. – Вы же у меня в гостях, а не наоборот. Я сам.
Смотавшись в местное подобие супермаркета, я торжественно выложил на стол удвоенный джентльменский набор – чтобы не пришлось еще раз бегать. Только апельсины брать не стал: мне показалось, что великолепный образчик селекционного безумия на базе цитрусовых уже ничто не переплюнет, значит, нечего и пытаться. Апельсин по-прежнему занимал центральное застольное место молчаливого психолога, а мы продолжали разговор.
Вторая бутылка текилы неумолимо подходила к концу, и мы успели обсудить каждую бумаженцию и понастроить конспирологических теорий, вплоть до подозрения всех и каждого в ближайшем окружении Тайвина. Чайник, меж тем, кипел уже шестой раз – забегая на кухню, я автоматически тыкал кнопочкой, робко надеясь, что текилу все-таки сменит горячий чай, и благополучно забывал о нем до следующего захода.
– Вот почему, – патетически вопросил я, появляясь в гостиной, – человечество к двадцать третьему веку не научилось мгновенно кипятить воду? То его ждешь по полчаса, а то так было бы удобно: взял, сунул туда какую-нибудь нагревательную пластинку, и сразу кипяток.
Тайвин снисходительно улыбнулся.
– А в чем проблема? Откачайте из чайника воздух, он почти мгновенно закипит.
– Не, – глубокомысленно заявил я, вспомнив школьные основы физики, – так не пойдет. Мне не надо кипящую воду комнатной температуры, я чаю хочу.
– А зачем это вам чай? – подозрительно прищурился ученый. – Споить меня хотите?
– Что вы! – поднял я ладони. – Ни в коем случае. Я с удовольствием составлю вам компанию и дальше, но если мы продолжим в том же духе, то завтра на работу мы не встанем.
– А разве завтра рабочий день? – поднял бровь штатный гений.
– У нас каждый день рабочий, – глубокомысленно изрек я. – Мало ли, что может случиться. Защиту прорвет, кто-то в браконьеры подастся или ребенок убежит. Хорошо, что детей у нас в колонии пока мало, не место им тут. Небезопасно.
Проигнорировав мою сентенцию о детях, Тайвин совершенно трезвым голосом произнес, плеснув порядком текилы мимо стопки:
– Вы вот, Честер, кстати, первый кандидат в подозреваемые. У вас все ресурсы для этого есть, и видимся мы каждый день…
– А вы наблюдение поставьте к себе в кабинет, – посоветовал я.
– О, точно. Да это вы гений! И как мне в голову не пришло? – Тайвин пригорюнился.
– Почему вы сразу с этой макулатурой ко мне или к шефу не пришли? – задал встречный вопрос я. – Уже могли бы потихоньку решить проблему.
Тайвин еще больше приуныл.
– Я… я как-то не подумал. Наверное, понадеялся, что само собой прекратится. Или я сам разберусь.
– Сами даже кошки не родятся, – хмыкнул я. – Давайте мы с вами не будем голословно обвинять кого бы то ни было, а попробуем или привлечь соответствующие службы…
– Или?
– Сами разберемся. Но вместе! – текила порядком ударила в голову и мне, и поиграть в детективов показалось великолепным решением вопроса. – Для начала давайте всему вашему отделу сделаем козу.
– В смысле?
– А попробуем вас от всех изолировать. Вы можете их так обидеть, чтобы ни один ваш гамадрил в течение хотя бы дней трех не смел к вам в кабинет без спросу и вызова даже нос сунуть?
– Могу. Но у меня и так большие сомнения…
– Они у вас не дети малые, переживут. Главное, чтобы вы совсем не перегнули палку и чтобы вы сами справились. Сможете?
– Я… – на Тайвина было жалко смотреть. Он разрывался между необходимостью выяснить источник появления зловредных бумаг и нежеланием портить и без того сложную обстановку в отделе. Я его понимал, но шальная мысль уже захватила мое подвыпившее сознание, и я не мог просто так от нее отказаться. – А это точно сработает?
– Нет, – признался я. – Но мы поставим голокамеру в угол кабинета и точно будем знать, кто в ваше отсутствие у вас бывает. А чтобы убрать фактор неожиданности – ведь лаборанты к вам забегают иногда и в ваше отсутствие, так? – попробуем провернуть этот финт. Вам есть за что их взгреть?
– Конечно, – ученый даже не сомневался. – Всегда есть.
– Ну вот!
– Но, может, я просто скажу, что работаю над важным проектом, и меня не надо беспокоить?
– А это сработает? – вернул я ему вопрос.
Подумав, Тайвин покачал головой.
– Нет. Лаборанты иногда сродни тараканам – везде проползут и все разнюхают, особенно если им интересно. Хотя я вроде стараюсь и так все рассказывать и показывать.
Меня несколько покоробило.
– Вы вот зря, Тайвин, кадры с тараканами сравниваете. Вы же вкладываете в них силы, время, воспитываете их, знаниями делитесь. Я же вижу. Вы не цените своих усилий или их стараний? Или у вас все люди – тараканы?
– Вот не надо мне мораль читать, – оскорбился ученый. – Сам разберусь.
– Угу, вы уже разобрались. Ладно, – выдохнул я. – Утро вечера мудренее. Давайте, что ли, потихоньку спать ложиться.
– Я пошел?
– Стоять! Сейчас я со стола уберу и постелю вам на диване. Куда вы пойдете в таком состоянии?
– Да я…
– Угу, угу. Да-да, вы дойдете, безусловно. До во-о-он той двери, и то неточно.
Уложив Тайвина, я некоторое время сидел в раздумьях, попутно казнив единственного свидетеля наших возлияний – чудовищный апельсин. Проблему взаимоотношений ученого и его лаборантов надо было решать – и решать срочно. И желательно ему самому. И, как я ни старался проверить на изъяны свою идею сначала их поссорить, а потом торжественно помирить, не видел никаких огрехов.
В самом деле, что может быть чудеснее – рассориться так, чтобы пух и перья во все стороны, попутно вскрыв все годами копившиеся нарывы претензий, а потом возрыдать друг у друга на плечах, признаваясь в вечной дружбе и взаимопонимании? Я такое уже проворачивал, и осечек способ не давал. Пока. Так что я сам себе кивнул и отправился к себе в комнату, попутно догрызая дольку апельсина, оказавшегося достойным образцом своей породы – сладким, сочным и невероятно ароматным. Половину фрукта я оставил гению на утро – пусть тоже порадуется.
Утро для меня началось отнюдь не с кофе. Утро началось с осознания собственных грехов. Какого лешего я посоветовал ученому поссориться со всеми лаборантами разом? Чем я только думал?
Штатного гения, конечно, в гостиной на диванчике не оказалось. Термоспальник был аккуратно свернут, следы вчерашнего разгула убраны, причем часть я примерно помнил, как убирал, – об остальном, видимо, позаботился уже Тайвин. Остаток апельсина исчез, что меня несколько примирило с жизнью – стало быть, не такой уж он очкастый бука, раз свою часть спокойно забрал, не став меня будить и уточнять, кому она была предназначена.
Голова резко закружилась, и я с размаху сел в кресло. Все-таки обильные возлияния пользы никому не приносят, не стоит злоупотреблять, даже ради налаживания взаимоотношений. А то потом появляются идеи одна гениальнее другой. Сегодня должна была дежурить Макс, по-моему, Уилл по очереди должен быть, Али… Голова попыталась лопнуть, и я прекратил заниматься изнасилованием памяти, немножко привел себя в порядок, и позвонил на работу.
– Привет, – видимо, мой хмурый и помятый вид как нельзя яснее говорил и о моем самочувствии, и о вечернем времяпрепровождении, потому что Али, который дежурно отозвался с пульта, сочувствующе хмыкнул.
– Хорошо посидели, э? – с сопутствующим акцентом осведомился он.
– Да уж, неплохо, – отозвался я. – Минералочки бы… но и без нее воскресну. Какие новости?
– Да как тебе сказать, – замялся Али. – Похоже, у ученых кадровые перестановки.
Я внутренне похолодел, выдавая себе мысленный подзатыльник, и с невинным видом поинтересовался:
– А что случилось?
– Да Тайвин прилетел с утра, как ведьма на метле. Отругал лаборантов так, что пыль столбом стояла, вах! Я таких слов-то не знаю. А потом что, потом заперся у себя в кабинете и не выходил пока оттуда.
– Понятно. Ну, ты послеживай там, мало ли, вдруг что будет интересное происходить. Если что, мне звякни, хорошо?
– Непременно, – Али отсоединился, голограмма свернулась, а я призадумался. Первая часть плана прошла хорошо, насколько вообще хорошо может работать идея кого-то с кем-то поссорить, чтобы потом помирить. Посмотрим, что будет дальше, раз эксперимент начался.