От неожиданности укусил Глеба за нижнюю губу. Он дёрнулся и оторвался. Стоял, глядя на меня исподлобья, и дышал так, как будто только что пробежал стометровку. Из прокушенной губы на подбородок пробежала тоненькая струйка крови. Мгновенье — глаза в глаза, и рванули друг друга одновременно, жадно впиваясь рот в рот в сумасшедшем, нервном поцелуе. Всё смешалось: рваное придыхание, хриплые стоны, солоноватый привкус крови горячих, нетерпеливых губ, немыслимый танец сплетённых языков, и руки… руки, судорожными движениями исследующие вжатые друг в друга тела…
Меня охватило мгновенное, парализующее возбуждение, выбившее все трезвые мысли из головы. Мой организм, мой разум требовал продолжения этого безумного, не поддающегося никакой логике дикого, сумасшедшего слияния наших ртов и тел. Внезапно Глеб прервал поцелуй и стал опускаться вниз, прокладывая губами по моему телу влажную дорожку, одновременно скользя по бёдрам за резинку трусов и опуская их ниже плавным движением.
Во рту пересохло и перехватило дыхание. Я судорожно схватился за край подоконника, когда почувствовал, как возбуждённый член обхватили горячие влажные губы… Замер, напрягшись всем телом, впитывая давно забытые ощущения, и почувствовал лёгкие порхания языком по расщелине. Затем несмело облизали головку… ещё… ещё… прошлись по уздечке и погрузили член во влажную, горячую тесноту рта, то убыстряя, то замедляя поступательные движения, посасывая и лаская языком, сжимая и разжимая мягкими губами.
Голову кружило в раскалённом мареве, поглотившем все мысли… Ощущения сконцентрировались внизу, откуда горячей, расплавленной лавой растекалось по всему телу вожделение, вспыхивающими фейерверками взрываясь в голове, отдаваясь звоном в ушах, пощипывая ознобом по спине и плечам. Я больше себя не контролировал — организм плавился и растекался от крышесносного наслаждения, а охваченный животной похотью разум вбивал в виски лишь одну мысль: «Ещё… ещё… сильней… глубже… ааах-хааа…»
С силой обхватил влажными ладонями голову Глеба, вдавливая лицо в пах: «Ещё…так…даааа…»
Глеб, стоял на коленях между моих ног, вбирая набухший член всё глубже, легонько надрачивая рукой у самого основания, то выпуская из горячего плена рта, то погружая назад до самого паха. Он был возбуждён не меньше, чем я. Посасывания, заглатывания становились всё более резкими и яростными. Горячий влажный рот слился воедино с членом, превратив его в непрерывно работающий, раскалённый поршень. Очередной толчок, и член входит особенно глубоко, врываясь в самое горло. Глеб давится, резко отстраняется, кашляя, хрипя и мотая головой.
Я с трудом сглотнул вязкую слюну и несколько раз дрожащими руками провёл по его волосам, успокаивая. Глеб приподнял голову, поймал мой расфокусированный взгляд и, опять обхватив рукой у основания, начал посасывать, несильно прижимая головку языком к нёбу, по-прежнему не отрывая от меня взгляда. А затем, смежив веки, начал языком выписывать немыслимые круги, прихватывая и лаская губами мошонку, осторожно беря в рот и посасывая то одно, то другое яичко.
Я потерялся в пространстве и во времени: возбуждение звенело тонкой натянутой струной, достигая пика. Глеб, ни на секунду не останавливаясь, уже мощными рывками то выпуская, то вбирая, до корня заглатывал мой член… Я непроизвольно всхлипнул, и, чувствуя наступающее приближение оргазма, схватил его за волосы, желая оторвать от себя:
— Глеееб… я сейча-аас…
Но он, не слушая, ещё яростней вжимал разгорячённое лицо в пах, не переставая надрачивать и плотно обхватив губами всасывать в себя моё пульсирующее орудие, всё более ускоряя темп. Мощная струя семени выстрелила в самое горло, в мгновение взорвав в голове тысячу фейерверков. Звенящая тишина… И по телу прокатилась волна облегчения. Я глубоко вдохнул… выдохнул и еле удержался на вмиг ослабевших ногах. Глеб, проглотив вязкую субстанцию, выпустил изо рта подрагивающий, ещё не до конца обмякший член, тяжело привалился лбом к мокрому паху и, притянув меня за бёдра, стоял так минуту, выравнивая ритм сбившегося дыхания. Я держал его за плечи и тоже приходил в себя.
Всё, что мы сотворили, было до жути неправильно, но было нереально охуенно!
Глеб, всё ещё стоя на коленях, посмотрел на меня. Я потянул его вверх и обнял за талию. Мы стояли так минуту, молча глядя друг на друга и с шумом вдыхая и выдыхая раскалённый воздух.
— Что… теперь? — полухриплым шёпотом спросил Глеб.
Я притронулся ладонью к его щеке, проведя большим пальцем по раскрытым губам. Глеб обхватил палец влажными губами и погрузил, посасывая, в глубину рта. Я отнял палец и накрыл дрогнувшие губы коротким поцелуем, чувствуя вяжуще-терпкий привкус собственной спермы.
— Идём… — потянул в комнату и толкнул на кровать.
Он всё ещё был возбуждён и, прерывисто дыша, ждал моих дальнейших действий. Сев рядом, провёл рукой по влажному подрагивающему телу к паху, прижал набухший бугор через ткань боксеров. Глеб, запрокинув голову, напрягся и хрипло втянул в себя воздух. Я снова почувствовал нарастающее возбуждение. Ни смазки, ни презервативов у нас не было, а воспалённый похотью разум требовал продолжения, пуская по телу покалывающие волны тока.
Я быстро стянул с него мешающие боксеры и отбросил их в сторону. Перекинув ногу через бедро Глеба, сел сверху, соединяя в руке стоящие колом члены. Размазав по обеим головкам и стволам выступившие из расщелин капельки смазки, начал слегка сжимая надрачивать, всё ускоряя темп. Второй рукой гладил, лаская, напряжённый живот Глеба и дальше, куда дотягивалась рука. Глеб слегка приподнялся и, перехватив мою руку, стал облизывать и посасывать пальцы, глубоко по одному погружая в рот.
Возбуждение нарастало с неимоверной, ускоряющейся силой, неумолимо накрывая обоих лавиной приближающегося оргазма. Мы ничего не видели вокруг, сфокусировав все мысли и действия на удовлетворении жадной, поглотившей нас целиком животной похоти. Глеб отпустил мою руку, упал на подушку и, выгнувшись струной, надрывно закричав, выстрелил струёй, оросив живот и грудь липкой, обильной слизью. Видимо, его воздержание, как и моё, было настолько длительным, что его пульсирующий в моей руке член продолжал и продолжал выталкивать остатки спермы — ещё и ещё… Я кончил следом, в изнеможении упав на скользкую от наших бурных оргазмов грудь Глеба. В эту ночь мы так и не заснули, продолжая это, внезапоно накрывшее нас, стихийное безумие.
И эта ночь положила начало нашим отношениям — мы с Глебом стали любовниками.
Полгода спустя…
Октябрь… В Москве, на удивление, стоит тёплая, сухая погода. Пасмурно, но тихо и безветренно. Обожаю такую погоду. Не жарко и не холодно. С деревьев ещё не опала листва, и город окутан багряно-охровой дымкой готовящейся к зиме природы. Золотая осень, воспетая не одним поэтом!
Я гуляю по Арбату. С некоторых пор Глеб больше не противится моим одиночным «вылазкам», но всегда по моему возвращению в нашу «берлогу» требует подробный отчёт — где был, что видел. Обычно это происходит вечером за ужином, который мы готовим вместе. Вместе… Это ёмкое слово полгода назад плотно зашло в мою жизнь. Да, теперь мы вместе. Мы, как это называется — пара. Так случилось… И я, наверное, этому даже рад. Мне рядом с Глебом живётся спокойно и комфортно. Он не требует от меня ни изъявления пылкой страсти, ни признаний в любви до гроба, мы не строим планов на будущее. Живём каждый день — здесь и сейчас.
Именно поэтому, наши отношения меня не напрягают, и я за это ему благодарен. Глеб никогда не говорит о своих чувствах, не спрашивает меня, что я к нему чувствую. Мы вообще не затрагиваем эту деликатную тему, и за это я ему тоже благодарен. Если бы было по-другому, то не думаю, что наши новые отношения продлились бы долго. А так — всё более, чем нормально: Глеб — классный парень, преданный друг и умелый любовник. Чего ещё желать?
А любовь? Любовь — это как очень редкий и ценный минерал, который доступен лишь немногим избранным. К тому же со временем он теряет свои ценные качества, превращаясь в простой бесполезный камень. Во всяком случае, немногим удаётся сохранить эти его ценные свойства на долгие годы. У меня был такой, но его отняли, а другой мне не нужен. И потом… оказалось, что можно вполне прожить и без него. Ferrari тоже может себе позволить не каждый, но никто из-за этого не страдает, вполне комфортно катаются на других, менее шикарных авто. Всему и всегда можно найти замену и не чувствовать себя при этом обделённым.
На Арбате сегодня проходит какая-то осенняя ярмарка, типа — «Дары осени» или что-то в этом роде. Множество торговых ларьков, лотков, украшенных охапками веток с жёлто-багряной листвой и гроздьями ягод рябины, калины, боярышника — кто во что горазд. И толпы гуляющего народа возле них: кому-то что-нибудь купить, а кому-то, как мне, просто поглазеть. Продавцы наряжены в разнообразные костюмы в традициях Старой Руси, надетые прямо поверх курток и ветровок. Всё-таки уже не лето, и на улице достаточно прохладно для лёгких сарафанов и косовороток. Тут же ещё не закрытые с лета уличные кафе, отгороженные от основной площади балюстрадами — заходи в любое и наслаждайся американо, капучино, латте с молочной «пушистой» пенкой, а то и чем покрепче — кому что нравится. Шумно, весело — толкотня, музыка, крики зазывал к лоткам с разнообразным товаром: «Только сегодня!.. Только у нас!.. Не проходите!.. Не пропустите!..»
Я тоже решился на покупку. На одном из лотков с сувенирами увидел смешных домовят в платье из рогожки, в маленьких соломенных лапоточках, пшеничными нитяными вихрами, забавной рожицей и веником в руках. На венике «телеграммка» с пожеланием добра и достатка «вашему дому». Домовят на прилавке стояла целая «батарея», и я никак не мог определиться — какого выбрать. При близком рассмотрении они были уже не так хороши: у кого-то улыбка кривовата, у кого-то глаз косит. В общем, довольно средняя кустарная работа, но почему-то без домовёнка уходить не хотелось. Я уже ему и место придумал — в кухне на стене у стола. Наконец потянулся за одним, как сзади кто-то хлопнул меня по плечу…
Я обернулся. Пашка…
— Привет! А я смотрю: знакомая личность вроде. Присмотрелся — точно — ты! Что-то покупаешь?
— Да, так… Ничего особенного. Хотел домовёнка купить, на кухне повесить.
— О! Прикольные! Мне нравятся! Слушай, а давай я тебе его подарю? Хочу сам выбрать себе и тебе. Ты не против?
Я растерянно кивнул, не сводя глаз с родного и, в то же время, незнакомого лица. Пашка не замечая мой ошарашенный вид, продолжал быстро говорить, как будто опасаясь, что я передумаю:
— Ты ведь столько для меня сделал, — он несильно толкнул моё плечо знакомым жестом, — в больницу всё время приходил… и вообще.
Он замолчал и пожал плечами, изучающе глядя на меня.
— А я даже «спасибо» тебе не сказал.
Не дождавшись ответа от окаменевшего «истукана», опять повернулся к прилавку, разглядывая домовят.
— Всё, я выбрал. Смотри, как тебе этот?
И он протянул мне именного того, которого я собирался купить.
— А себе вот этого возьму. Девушка, сколько с меня?
Я стоял парализованный, не в силах вымолвить ни слова — болван болваном, и кивал на каждый Пашкин вопрос. И не отрывал от него глаз, не веря, что это он — Пашка — стоит рядом, оживлённый и улыбающийся. До меня даже сразу не дошло, что он собирается купить мне эту кустарную безделушку, про которую я тут же забыл, только увидев его. Пашка с довольной улыбкой поразглядывал тряпичных кукол и покрутил ими рядом со своей лыбящейся мордахой:
— Ну как? Который твой — угадай!
Видя моё глуповатое выражение лица, хмыкнул и посмотрел на одну из них:
— Вот этот твой! Мой тебе подарок!
Я автоматически взял протянутую поделку.
— Пошли, посидим где-нибудь. Ты как? Не торопишься?
Я кивнул:
— Пошли.
Напротив как раз было кафе. Мы отошли от прилавка, с трудом протиснувшись через толпу зевак, и, зайдя за балюстраду, сели под навесом за свободный столик.
— Чур, плачу я! Возражения не принимаются! — с улыбкой произнёс Пашка и пододвинул ко мне лежавшее на столе меню.
— Выбирай, что будешь!
— Американо.
— Отлично! А я буду латте. Ну, где там кто? А, вот… идут!
Пашка сделал заказ и взглянул на меня. Мы сидели и молча какое-то время разглядывали друг друга.
— А ты не изменился, опять молчишь. Всегда такой молчаливый?
— Да нет… не всегда. Просто не ожидал тебя здесь увидеть. Ты теперь в Москве? Где-то учишься?
Нам принесли заказ, и Пашка, прихлёбывая горячий молочный напиток, стал рассказывать о себе. А я опять молчал и слушал, впитывая каждое слово, и смотрел, стараясь запомнить каждую чёрточку незнакомого мне парня, который всё же был Пашкой — моим когда-то Пашкой. И только я знал и помнил об этом. Только я. Для него я был просто Тимур — знакомый из города Ключ, и не более того. И хотя уже давно это принял, всё-таки эта мысль неприятно кольнула внутри, всколыхнув забытые эмоции — горечи и жгучей тоски.
Пашка, наверное, что-то заметил в моём взгляде, потому-что остановился на полуслове и вопросительно посмотрел на меня:
— Тимур, ты извини, я тут разболтался… А про тебя ничего не спрашиваю. У тебя всё в порядке? Выглядишь как-то не очень весело, что-нибудь случилось?
— Нет-нет, Паш! Тебе показалось. Всё у меня нормально, и я рад, что у тебя тоже всё отлично.
— Да. Знаешь, у отца полгода назад был микроинфаркт. Мы, конечно, сильно попереживали с Марио. Но, слава богу, всё обошлось. Теперь Марио взял его под жёсткий контроль, чтобы не перерабатывал и побольше отдыхал. Он у нас, знаешь ли, страшный трудоголик. Свой бизнес, кроме Москвы ещё филиалы в других местах. Мотается постоянно туда-сюда, вот и «намотал» себе микроинфаркт. Может, теперь немного о себе подумает.
— Ну… я рад, что с твоим отцом теперь всё в порядке. Слава богу, что всё обошлось! А кто такой Марио? Я не совсем понял…
— Марио? Только не удивляйся… Он супруг моего отца, они гейская семья, понимаешь? Так вышло, что мой отец — гей. Они вместе давно, уже лет пятнадцать… ну, где-то так, неважно. Ты ведь ничего не имеешь против меньшинств?
«Отец Пашки — гей? Вот как? А как же тогда?..»
Я подумал, как же тогда мог появиться на свет Пашка?
«Да какая разница, главное, что появился! А ведь Пашка тоже был… — меня опять сильно кольнуло. — Вот именно, что был! Теперь — нет, всё поменялось. Заткнись, забудь и возьми себя в руки, выглядишь полным придурком!»
— Нет, я не гомофоб, если ты это имеешь ввиду. Всё в порядке. У меня есть друзья среди геев. Вместе учимся на одном факультете. Я правда рад, что у тебя всё хорошо, и что учишься в классном вузе, и что не один… Кстати, ты и внешне сильно изменился… мачо!
— Да брось, что за определения? — он хохотнул. — Тоже мне, нашёл мачо! Ты вот на него больше похож. Прям… супермен! Я тебя со спины по твоей выправке и узнал сразу, из толпы сильно выделяешься! — он опять хохотнул. — Но я тоже больше не тот заморыш, каким был раньше. Видел у отца свои фотки — без слёз не взглянешь! И как ты с таким мной дружил, мы же совсем разные? Я бы на того себя и не взглянул даже. Не понимаю тебя! Может, ты мне тогда про нас рассказывал, что бы меня подбодрить?
Он помолчал, хмыкнул каким-то своим мыслям, хлебнул уже остывший латте и добавил:
— Я, знаешь, тебе тогда не слишком поверил… ну, в эту нашу с тобой дружбу. Как-то не сходилось — ты и… я, — он шумно вздохнул и посмотрел на снующих мимо людей. — А сам вот так ничегошеньки и не вспомню. Ладно, проехали… — опять повернулся ко мне. — Тебе, я вижу, не слишком приятно говорить об этом.
Мне неприятно об этом говорить? Да мне хотелось завыть в голос, как смертельно раненому зверю, от этих его слов. Он даже не понимал, как больно мне это слышать. Но Пашка-то ни в чём не виноват, он и не представлял, какую боль причиняют его слова. Просто сидел и болтал, чтобы хоть как-то разговорить не слишком разговорчивого «друга».
— Ну, а ты сам-то как? Расскажи, где живёшь, с кем дружишь? Если не секрет, конечно. Тимур, я ведь правда на самом деле жутко рад тебя видеть! Всё-таки, как-никак — земляки, из одного города! — он весело усмехнулся и тут же стёр улыбку. — Тогда, весной, ты почему-то увидел меня и сразу ушёл. Хотя… я знаю почему, не дурак! Понимаю, что ты был на меня обижен.
Он отпивнул из чашки и снова взглянул на меня. Но я тоже молчал, мне нечего было сказать в своё оправдание.
— Тогда, после больницы, — задумчиво продолжил мой «земляк», — ты извини, но мне правда было влом с тобой общаться. Ты всё время твердил, что мы дружили, а я ничего не помнил и бесился из-за этого. В общем, по-дурацки всё вышло. Не хотел тебя обижать, но обидел. Давай, извини меня за то, и забудем. Окей?
Он через стол протянул руку с аккуратно постриженными (а не обкусанными, как обычно!) ногтями. Я осторожно пожал, ощутив тепло его узкой ладошки. Внутри перевернуло и опрокинуло от ощущений, хотелось подержать подольше, вообще держать и не отпускать, прижать к щеке, трогать губами, вдохнуть до боли родной запах… Но пожал и выпустил.
— Окей! Не парься, всё нормально. Я сам идиот, ты здесь ни при чём, — сказал максимально будничным тоном, хотя голос предательски дрогнул. Но Пашка, похоже, ничего не заметил, опять отвернувшись к проходящей мимо, беззаботно гуляющей публике. Он быстро посмотрел на меня и согласно кивнул.
— Ты, кстати, часто в Ключ ездишь? Я-то не слишком. Так… в августе приезжал на несколько дней. Ксюха обижается. Мы с ней продолжаем встречаться, как и раньше, правда сейчас не видимся почти. Помнишь Ксюху, мы с ней встречались ещё до аварии, ты ведь должен знать? — вопросительно посмотрел он на меня и добавил: — Вы же с ней, кажется, одноклассниками были, она что-то такое говорила.
Я усмехнулся, с усилием скрывая накатившее раздражение от его упоминания про Ксюшу:
— Закидал вопросами! С какого начинать?
— Ну, просто расскажи о себе. Мне всё интересно. Начинай, слушаю и не перебиваю.
Пашка состроил сосредоточенную гримасу. Я невольно усмехнулся. Да-а! Каким бы он ни стал, как бы внешне не изменился, я всё равно вновь угадывал того Пашку, только ему одному принадлежащие черты, только его мимику. Пашку, которого я так любил, и так и не смог разлюбить.
Интересно, эта моя затяжная болезнь под названием «Пашка», она вообще лечится? Вроде уже всё прошло, я успокоился, сумел собрать себя по кусочкам и даже как-то устроил свою личную жизнь. А вот увидел его, и всё вернулось, как будто никуда не исчезало. И как же я теперь буду жить дальше? Смогу ли?
С трудом оторвавшись от своих мыслей, вкратце рассказал о себе, не упоминая, естественно, про отношения с Глебом — это было личное и касалось только меня.
— Понятно. Хотя не слишком-то ты много и рассказал. Странно, что ты один! — он хохотнул. — У ваших девчонок на курсе что, глаз нету, или слишком много претенденток, никак выбрать не можешь?
Я пожал плечами, не зная, что ответить на его «деликатный» вопрос.
— Ладно, извини, кажется, лезу не в своё дело.
Я хмыкнул и отвёл глаза в сторону. На улицу постепенно опускались ранние сумерки, зажигались тусклым светом фонари. Откуда-то подул по-осеннему холодный ветер, бросая клочья листвы пополам с пылью в толпы засуетившихся и спешащих в укрытие гуляющих. Погода портилась на глазах. Начал накрапывать дождь. Торговцы по-быстрому сворачивали свои палатки, пакуя в большие клетчатые «челночные» сумки непроданный товар. Мы молча смотрели на быстро рассасывающийся с площади народ, подгоняемый косыми холодными струями дождя. Я понимал, что надо прощаться, но продолжал сидеть, с панической тревогой ожидая, как приговора:
«Ну, ладно, мне пора. Ещё, может, увидимся!»
Пашка зябко передёргивал плечами (мой вечный мерзляк), время от времени поглядывая на меня сквозь белёсые пушистые ресницы. Я чувствовал, что он напоследок хочет спросить о чём-то, но не решается. Интересно, о чём? Может быть что-то про нас вспомнил?
Наконец он заговорил, автоматически крутя в руках чашку:
— Слушай, Тимур, раз мы раньше дружили, ты ведь всё обо мне должен знать… ну… что было раньше, ведь так?
Он мазнул по мне взглядом, а я невольно усмехнулся: ещё бы мне было не знать «всё» про Пашку.
— Думаю, да. Тебя что-то волнует?
— Да нет. Не то чтобы… Спросить кое-что хотел.
Он замялся, видимо, подбирая слова, потом испытующе посмотрел в упор, наверное, решая, стоит ли меня об этом «кое-чём» спрашивать или нет. Я молча ждал, не торопил.
— Ладно. Слушай… — он приложил палец к губам, а я чуть не задохнулся от этого до боли знакомого жеста, от внезапно нахлынувших чувств, от затопившей меня целиком нежности к моему суслику:
«Господи, дай мне силы выдержать, не выдать себя ничем!..»
— Я вот что хотел спросить… До Ксюхи, ещё раньше… у меня был кто-нибудь? Ну… у меня ещё была девушка?
— П-почему ты спрашиваешь? Вспомнил что-нибудь?
— Да нет. Ничего я не вспомнил, тут другое… Ну, в общем, мы оба парни, думаю можем об этом поговорить. Ничего такого… Понимаешь, мы с Ксюхой пару раз целовались…
Мой Пашка мельком глянул на моё застывшее лицо и растянул губы в смущённой улыбке:
— Так вот, понимаешь, вкус не тот… Даже не знаю, как сказать, может, у меня глюки… Я другой вкус помню… Кто, что — ничего не вспоминается, только ощущение не то… вкус другой.
Я перестал дышать и выпал из реала, а он, склонив голову набок, невесело усмехнулся:
— Я параноик, да?