— Увидимся, ангел. И не надо так смотреть. Со мной все в порядке.
Вообще-то с Кроули все было далеко не в порядке*. Азирафаэль понял это еще до того, как на церковь святого Альфежа упала бомба, так ярко завершив карьеру нескольких немецких шпионов, чья основная ошибка заключалась лишь в том, что они наивно предполагали, будто не платить ангелу за купленные редкие книги пророчеств — очень выгодная и ничем не грозящая им лично идея. Он надеялся, что после взрыва и разрушения алтаря Кроули станет легче**, однако этого не произошло.
Всю дорогу до книжного магазина Кроули говорил мало и отрывисто, сквозь стиснутые зубы. Скорее даже шипел. А потом и вовсе замолчал. Сидел, низко склонившись к лобовому стеклу и обеими руками вцепившись в руль. И дышал. Нехорошо так дышал, тяжело и резко. Словно забыв, что демону это вовсе не обязательно.
Рядом с горящей церковью было довольно светло, и какое-то время она еще подсвечивала им дорогу и бросала блики в заднее стекло своеобразным маяком (Азирафаэль почти машинально позаботился, чтобы огонь не перекинулся на склеп, служивший бомбоубежищем, с тревогой прислушиваясь к тяжелому дыханию Кроули). Но стоило свернуть на первую же ведущую к Сохо улочку — и их окружила непроглядная темнота, лишь только где-то на востоке мерцали отсветы далеких пожаров и шарили по темному небу белые пальцы прожекторов***. Здесь же город словно вымер, испуганно затаившись за плотно сдвинутыми шторами. Светомаскировка, ничего не поделаешь.
Мотор урчал на грани слышимости, за окнами царила непроглядная темнота****, и Азирафаэлю даже начало казаться, что бентли вообще никуда не едет, а завис неподвижно в гигантской банке с чернилами, но тут Кроули как раз буркнул (по-прежнему сквозь зубы):
— Мы приехали, ангел.
Голос его Азирафаэлю не понравился. Как и то, что он дважды запнулся на такой короткой фразе.
Азирафаэль осторожно выбрался в темноту, но к смутно угадываемой двери не пошел. Вместо этого обогнул машину спереди и открыл дверцу рядом с водительским сиденьем. То ли глаза уже слегка привыкли к темноте, то ли на этой улочке перед его книжным действительно было светлее, но Азирафаэль отлично видел злую ухмылку Кроули, когда тот повернул голову в его сторону, уставившись черными дулами очков. Вот тогда-то Кроули и сказал, что с ним все в порядке. И Азирафаэль сделал вид, что поверил. И прощебетал с как можно более безмятежной улыбкой:
— Рад это слышать, мой дорогой. В таком случае ты же не откажешься зайти ко мне, ведь правда? Как-то не очень уютно в такую ночь одному, ну и… — Он пожал плечами. — Я знаю, чай ты не любишь, но у меня есть какао и даже сахар, невообразимая роскошь по нынешним временам.
Где-то далеко провыла сирена отбоя воздушной тревоги. Ветер поскрипывал сломанным фонарем на углу. Кроули молчал, пряча глаза за темными стеклами. Потом отвернулся. Буркнул негромко.
— Не настолько… в порядке.
И больше ничего не сказал, даже когда Азирафаэль присел рядом с машиной и скользнул рукой вдоль его ноги к педалям, нащупывая ботинок. Он отлично помнил обычную обувь Кроули — всегда модельную и чертовски элегантную, из мягкой кожи высочайшего класса и на очень тонкой подошве. Вряд ли сейчас на нем что-то иное: Кроули не был бы самим собой, если бы делал поправки на грязь и бомбежки. Или на освященную церковную землю…
Так и есть: очень мягкая кожа, липкая и мокрая. И шнурки — тоже в чем-то мокром и липком. Азирафаэль поднял голову, глядя снизу вверх на упрямо сжатые губы и выпяченный вперед подбородок.
— Тогда тем более стоит зайти. Я все-таки ангел, мой дорогой. Мы умеем… многое.
Он в последний момент удержался и не сказал про исцеление — увидев, как перекосило Кроули. И потому не нарвался на безусловный отказ. Вместо этого Кроули какое-то время молчал, все еще недовольно морщась, а потом спросил:
— А кофе ангелы варить тоже умеют?
— Конечно, мой дорогой. Просто райский кофе, — соврал Азирафаэль, не моргнув глазом. И попытался припомнить, есть ли у него вообще кофе. Вспомнить не получилось, но он решил, что в самом крайнем случае настолько маленькое чудо его начальство уж как-нибудь переживет.
— Тогда я, пожалуй, зайду.
Самое трудное было помочь ему встать так, чтобы это не выглядело помощью. И преодолеть несколько шагов — до двери в магазин и уже внутри до дивана, хорошо, что он так близко. Тоже так, чтобы это не выглядело. Просто темнота, просто споткнулся. С кем не бывает.
— Ангел! Ради кофе я готов на любые подвиги… Но не настолько же! Чего ты тут набросал? Ради кофе… Я бы душу дьяволу продал. Ах да. У меня ее нет. Бедный дьявол! Книги не забудь. Слышишь, ангел? Не забудь! Зря я их, что ли… Маленькое демоническое чудо. Черт. Да осторожней же ты! Тут темно, как под мышкой у Бога! И только посмей мне сказать, что я опять богохульствую!
Просто слишком темно. Просто слишком много слов. Но он же всегда такой, правда?
Чудесить свет Азирафаэль не стал, воспользовался спичками: он специально клал коробку под газовым рожком, предпочитая мягкие теплые полутона живого огня ослепительности новомодного электричества. На всякий случай поплотнее задернул шторы, хотя они выполняли роль декорации для случайных посетителей, на магазинчик и так не обращали внимания, если сам Азирафаэль этого не хотел. Обычно он шторы даже не трогал, висят себе и висят. А сейчас задернул. И понял, что тянет время.
А обернувшись, увидел самое необычное зрелище, которое только мог себе представить: Кроули, неподвижно сидящий на диване. Ну, почти неподвижно.
Обычно заставить демона сидеть спокойно не удавалось никому, он умудрялся словно бы танцевать даже сидя. Обычно. Да.
— Чего только не сделаешь ради хорошего кофе, даже к ангелу в гости зайдешь, — ухмыльнулся Кроули, неправильно (а может быть, как раз таки правильно?) истолковав его взгляд. Голос у демона все еще оставался напряженным. — Так сваришь?
Он явно нервничал и не знал, куда девать руки: сначала раскинул на спинку дивана, потом передернул плечами, и руки словно бы сами по себе скользнули на колени, побарабанили пальцами по бедрам, сцепились, расцепились, сжались в кулаки. Ноги его при этом оставались совершенно неподвижными, и у Азирафаэля заломило зубы от острого сопереживания. Он не был демоном и никогда на собственной шкуре не ощущал всю болезненность ожогов святыми субстанциями, но он был ангелом и умел сочувствовать так, как умеют только они: полностью разделяя чужие страдания.
— Конечно, — сказал он севшим голосом. — Обязательно. Но сначала давай мы тебя разуем.
Он подошел к дивану, прихватив по пути маленькую скамеечку, поставил ее рядом и сел. Не на корточках же этим заниматься, в самом деле? А если встать на колени, получится слишком демонстративно, такого Кроули точно не потерпит. Ни единого шанса. Он и сейчас-то…
— Мы так не договаривались, — сказал Кроули хмуро и зло, голос его стал еще более напряженным и хриплым, губы сжались в тонкую нитку, брови сошлись на переносице. В темных стеклах очков отражались два узких язычка пламени, и казалось, что это такие теперь у него зрачки, желтые и светящиеся, танцующие, живые. В абсолютно черных глазах, круглых и мертвых.
Азирафаэль опять смотрел на него снизу вверх, как и рядом с бентли. Но теперь для этого не приходилось так сильно выворачивать голову.
— Ты никогда не пошел бы в церковь ради себя самого, — сказал Азирафаэль тихо, но твердо. — Как бы тебе ни было нужно. Семьдесят лет строил планы по добыче сам знаешь чего, меня уговаривал, но так и не пошел. И я понимаю, оно действительно того не стоит. Однако сегодня ты это сделал. Ради меня. Ну вот и считай, что это ответная любезность, не более. Должен же я тоже сделать для тебя… ну хотя бы что-то.
— Не стоило, — фыркнул Кроули и поморщился. Отвернулся в сторону, зачем-то снял очки, вздохнул раздраженно. Может быть, злился на самого себя непонятно за что. А может, Азирафаэль, развязывая слипшиеся шнурки, потянул слишком сильно.