За три дня до Потопа Азирафаэль чувствует себя так, словно его тело поместили в большой чан, а затем растоптали в надежде, что оно превратится в вино. Кроули, как ему казалось, держится немного лучше, но к концу долгого дня, в течение которого они связывали сухой тростник в пучки, которые потом будут связаны в более крупные пучки, чтобы затем каким-то образом превратиться в лодки, — они оба лежат на берегу у самой кромки воды, глядя в темнеющее небо.
— «Тебе помогут», — еле слышно бормочет Кроули, сносно подражая голосу Азирафаэля, которым тот несколько дней назад произносил свою речь с горящей абрикосовой веткой. — «Вон тот благословенный идиот-демон, у которого не хватило ума удрать подальше до того, как всё начало портиться, о да, он поможет тебе. Он обожает такие вещи. Это же очень даже подходящее занятие для демона — помогать людям…»
— О, тише, я ведь всё ещё здесь, тебе не кажется? — ворчит Азирафаэль. — И у меня совсем не такой голос.
— «И у меня совсем не такой голос. А ещё я не верещу, словно беременный гусь, когда наступаю в лягушачью кладку, о которой Кроули предупреждал меня всего пять благословенных секунд назад. О нет, только не я!»
— Я думал, ты показываешь на другое место! — стонет Азирафаэль. — Не напоминай! Это было отвратительно, и, если всё, что ты можешь сделать, это посмеяться, я пойду поищу кого-нибудь другого, с кем можно упасть рядом.
— «Я мог бы упасть рядом с кем угодно, но вместо этого я всегда стараюсь упасть рядом с…» Ох, какого черта?!
Азирафаэль поворачивает голову и видит рядом ребёнка лет пяти-шести с палкой в руке. И обиженного и растерянного Кроули, держащегося за бок.
— О, ты молодец, дитя моё, — говорит Азирафаэль. — Сделай это ещё раз, и я благословлю твой род до четырнадцатого колена.
Должно быть, для ребёнка это прозвучало очень убедительно, потому что он снова тычет палкой в бедро Кроули, заставляя демона сесть с сердитым видом.
— Сделай это ещё раз, и я наложу на тебя проклятье, заставив вечно плеваться лягушачьими яйцами, — обещает он тоже довольно убедительно. — Почему, во имя Сатаны, ты тычешь в меня палкой?
— Махла велела прийти за тобой и отвести в деревню, — говорит ребёнок. — Она хочет, чтобы ты пришел сегодня на ужин.
Азирафаэль моргает.
— О, это очень мило с её стороны…
— А в какой момент в этой истории появилась палка? — подозрительно спрашивает Кроули.
— Махла говорит, что палки — это дары Неведомого, которые позволяют нам исследовать мир, не будучи укушенными.
— Это очень похоже на то, что могла бы сказать Махла, — ворчит Кроули. — Я вижу, однако, что она ещё не объяснила тебе, что такое шаговая доступность и демоническая скорость реакции.
Прежде чем Азирафаэль успевает что-либо предпринять, демон бросается на ребёнка, сверкая желтыми глазами, оскалив зубы и сжав пальцы в когти.
«Нет-нет-нет-нет, нет, этого не может быть, я доверял ему, нет, он не может, он не может…»
Мысли Азирафаэля суматошно мечутся, когда он кидается к Кроули, и в животе у него всё сжимается. Нет! Даже в самом начале движения он знает, что опоздал, что демоническая скорость не преувеличение. Кроули быстрее него, демоны всегда быстрее, но Азирафаэль не подозревал, не верил, не думал, что Кроули так поступит…
— Эй, осторожно!
Остановиться Азирафаэля заставляют не слова, а голос, их произнесший. Знакомый голос, возмущённый и напряжённо-спокойный одновременно. Ангел замирает совсем рядом с Кроули, который держит ребёнка вверх ногами за лодыжки, резко встряхивая, что вызывает лишь приглушенное фырканье и хихиканье.
— Ты просто…
— Да, я просто. Ох… А. Понятно.
Что-то мелькает в глазах Кроули, а затем он быстро отводит взгляд и с равнодушным видом пожимает плечами. Азирафаэль отступает назад, и тошнотворное ощущение в животе превращается из паники и ужаса в не менее тошнотворное и горячее чувство стыда.
— Кроули, я… Я вовсе не имел в виду…
— Ну да, конечно. В наши дни нельзя быть осторожным избыточно. Демоны вокруг и все такое. А демон всегда остается демоном, и тут ничего не поделать.
Азирафаэль съёживается.
— Кроули, я не хотел…
— Во всяком случае, нам давно уже пора направляться в деревню, не так ли?
Кроули подчёркнуто обращается с вопросом к ребёнку, поднимая того на уровень глаз. Ребёнок, как не может не заметить Азирафаэль, висит в руках Кроули, словно особенно безвольная тряпка, совершенно расслабленный и непринужденный.
— Да! К утке!
— О! Привет, утка. Мне нравится утка. Пойдём.
Кроули берёт ребёнка под мышку и направляется к деревне, где кто-то уже разжёг костры для приготовления пищи.
— Хм…
— Не волнуйся, ангел, я найду тебе оправдание. Я знаю, что у тебя много обязанностей на большой благословенной лодке.
— Это называется ковчег, — говорит Азирафаэль, но он говорит это уже в пустоту, а Кроули шагает прочь и не оглядывается.
Какое-то мгновение Азирафаэль колеблется, пытаясь вызвать в себе хотя бы отголосок праведного негодования, которое могло бы смягчить чувство вины, поднимающееся в нём. Ну правда, вряд ли можно винить его за то, что он сразу предположил самое худшее, ведь демоны канонически и есть самые худшие… за исключением того, что Кроули — единственный демон здесь. И он помогает. Единственный, кто помогает. И он хлюпает по всему этому мокрому противному болоту точно так же, как и ангел, и из них двоих он гораздо более добродушен и стоек… и… и…
Несмотря на подозрение, что он сказал первую в мире ложь, Азирафаэль был ещё не очень хорошим лжецом. В последующие годы он усовершенствует это умение до чего-то между искусством и наукой, скручивая «О, я обожаю это, мне это необходимо» в «О, это приятный способ совершенно платонически и невинно скоротать время с коллегой», но это будет еще не скоро. Пока что он всё ещё учится и никак не может придумать способ поверить, что не оказался полным ничтожеством.
Когда он добирается до деревни, там на вертелах крутится дюжина уток, люди болтают и толкаются вокруг костров в поисках самых удобных травяных циновок, а дети и козы носятся с безумной самозабвенностью. Взрослые выглядят измученными, но некоторые из них отбивают ритм на своих голых бёдрах, в то время как другие танцуют, выстроившись в круг и держа друг друга за руки, хотя по большей части этот танец и заключается всего лишь в вялом покачивании из стороны в сторону.
Азирафаэлю требуется несколько секунд, чтобы найти Кроули, который сидит в стороне от яркого света костров и внимательно слушает Махлу.
— Ну конечно, палки — это подарки от Неведомого. Я имею в виду, что без них нам пришлось бы сразу же прикасаться к вещам руками. К опасным вещам. Так ведь жить нельзя, правда?
— Послушай, я не спорю, просто хочу подчеркнуть, что, как бы ни внушали благоговение палки, есть целый мир вещей, которые лучше палок.
— Вообще-то нет. Наша деревня и так едва выживает. Мы словно играем в перетягивание верёвки между успешной сытой жизнью и полным уничтожением от любой мелкой напасти. Палки и их близкий родич, скромный камень, дают нам основные жизненно необходимые орудия, чтобы немного уравнять шансы.
— О. Камни, — вклинивается в их разговор Азирафаэль, может быть, слишком поспешно. — Мне самому всегда нравились хорошие камни. Они прекрасны.
Он осекается, когда Махла и Кроули одновременно поворачиваются к нему. Махла смотрит всего лишь с любопытством, но в выражении лица Кроули присутствует какая-то вежливая ровность, что-то слишком хорошо воспитанное, чтобы быть презрительным, но почему-то от этого ранящее вдвойне.
— Ну, я бы не стала заходить так далеко, это же не палки, — наконец говорит Махла. — Твой друг сказал мне, что ты очень занят сегодня вечером и не сможешь прийти.
— Ну, э-э-э. Там много всего происходит… Но. Ты знаешь, всем нужен перерыв и… Что ж. Приглашение еще в силе?
Махла неожиданно улыбается, подходит и хлопает его по плечу.
— Да, разумеется. Садись, где тебе больше нравится. Кстати: что тебе нравится?
— Э-э-э… дифракция света на очень глубокой воде и чувство удовлетворения от почти полного выполнения очень трудного задания?
Это то, что он всегда записывал в анкеты для тимбилдинга, которые Гавриил заставлял их заполнять каждые несколько сотен лет, но почему-то он чувствует, что это не то, о чем сейчас его спрашивает Махла.
— Честно говоря, ты не лучше того, другого, — говорит она. — У нас здесь ничего подобного нет. Как насчет акура и жареной утки? У твоего друга утка и дикая спаржа.
— О, всё это звучит очень привлекательно… — с сомнением произносит Азирафаэль, и Махла кивает.
— Ну же, садись. Я мигом пришлю сюда кого-нибудь с едой.
Азирафаэль бросает взгляд вниз, где Кроули сидит, скрестив ноги, положив локоть на одно колено, подперев подбородок рукой и намеренно глядя в сторону. Азирафаэль, может быть, и отступил бы, но тут ему приходит в голову, что циновка, на которой сидит Кроули, может оказаться чуть шире, чем была раньше, и на ней вполне может стать достаточно места, чтобы можно было сесть кому-то ещё.
0
0