Утром я проводила его до Озерцовской больницы.
Было темно, в воздухе кружили снежинки, до Октябрьских оставалось еще дня три, но улицу Коммунаров уже украсили красными флагами. На площади Революции сколачивали трибуну, там пахло фанерными стружками и краской.
Ощущения праздника не было. Наоборот. В сердце засело тревожное ожидание.
Наверное, это чувство преследовало не только меня. Ему словно поддался уже весь город. С каждым днем все тяжелей становилось дышать. Даже если выдавался ясный день, все равно казалось, что над Энском — хмурые тучи. Под ними нельзя было долго находиться. Задержишься — и приходит желание просто лечь на землю и тихонько ждать, когда наступит зима и наметет на этом месте невысокий слепяще-белый холмик…
Мы остановились у парадного подъезда.
— Ну вот. Не скучай без меня. Варя… Варька.
— Что?
— Имя у тебя интересное. Откуда оно?
— Не знаю.
В памяти осталось только, как Евдокия Леонтьевна крутит в руках мои корочки:
«Варвара Полякова… Ничего, что я буду вас Варей звать? Вы еще так молоды»…
— Хорошее имя.
Он вдруг наклонился и легонько поцеловал меня в краешек губ. Быстро. Взмахнул рукой и ушел.
Два дня я провела как обычно. Просто вернулась во времена до знакомства с Виктором. На праздник, после демонстрации, соседи собрались у бабы Клавы, позвали и меня. С утра улицу прихватило морозцем, на деревьях и траве появился иней. Двор стал нарядным и хрупким. Но за разговорами, за теплым чаем и принесенным кем-то самогоном, за песнями под гармошку («Расцветали яблони и груши…») все равно стояла отчетливая, тревожная тишина. Гости ее тоже ощущали и расходиться начали рано.
Вот и мы с Евдокией засобирались. Она сослалась на дурное самочувствие, а я взялась проводить. Хозяйка вышла с нами. Пока мы искали калоши, пока прощались, мне все казалось, что тишина затаилась снаружи, и только ждет, чтобы кто-то раскрыл двери, впустил ее в тепло и уют. Но оказалось, на улице поднялся ветер и снова начался мелкий снег.
— Варюша, помоги мне… Что-то пуговицу не застегнуть…
Евдокия Леонтьевна натянула осеннее пальто поверх платка, и пуговица действительно не желала застегиваться. Я поправила платок. Неожиданно пальцами коснулась теплого и гладкого металла и именно в этот момент тишина улицы меня догнала.
Догнала, накрыла, спеленала. Отправила куда-то в прошлое. В почти легендарные времена до войны…
Офицер вермахта. Парадная форма, белые перчатки снял, держит в руке. Фуражки на голове тоже нет, видны светлые коротко остриженные волосы. На узких губах улыбка, взгляд веселый: «Пани София! Вам так идет этот цвет! В Берлине вы произвели бы фурор!»…
«Зося, кажется, ты вскружила голову нашему гостю!»
О, нет, не вскружила. Немцы расчетливы и холодны. И даже на официальных приемах думают о деле.
В зале много света, на мамином фортепиано горят свечи. Гости сегодня особые. Не только старая великопольская знать, еще и те, от кого сейчас зависит жизнь Познани, политики, офицеры. Немцы. Отец считает, что с ними следует поддерживать добрые отношения: Германия нынче сильна. Сильна и опасна. Ссориться с ее представителями не следует…
«Господа, прошу к столу! Зося, не стой столбом, это твой праздник!»
Праздник… Не так она представляла себе этот день рождения. Но что поделать: «Ты должна понимать. Это политическое решение. Ничего, завтра мы устроим маленький праздник в семейном кругу. А сегодня постарайся быть очаровательной и прелестной!»
Офицер молод и хорош собой. Его лицо портят только эти узкие бледные губы. И у него приятный акцент. Он смягчает «р», отчего звук получается почти французским. Другие немцы говорят отрывисто, резко. А этот словно проговаривает сначала все в уме. У него довольно чистое произношение.
«Пани София! В честь ваших именин разрешите вам поднести этот подарок»…
Он протягивает на раскрытой ладони черную бархатную коробочку, в которой лежит серебряный кулон с ярко-красным рубином в центре.
«Он заговорен на желание. Подумайте хорошенько! И скажите, о чем мечтаете, вслух…»
Она слышала о таких. Они и вправду исполняют желание своего владельца. Вот только силы у таких амулетов ограничены, они далеко не все могут исполнить. К примеру, желать хрустальный замок бесполезно. А вот брильянтовое колье, которое отец тебе никогда в жизни не купит из-за непомерной цены, можно. И новую встречу с Артуром… Хоть ты и знаешь, что Артур в Советском Союзе и раньше чем через год не вернется…
«Ну что же вы, пани София! Загадывайте!»
«Можно, я подумаю?»
«Конечно. Теперь он ваш…»
Она берет из рук офицера коробочку. Рубин очень яркий, как капля крови. Расправляет цепочку. Кусочек холодного металла ложится на кожу, и тут же согревается. Да, теперь он действительно принадлежит ей…
«Разрешите вас пригласить?»
Музыка играет вальс. Она встречается взглядом с отцом. Тот мимикой старается показать, что отказывать ни в коем случае нельзя. Она улыбается, чуть склоняет голову и протягивает офицеру руку…
— Варя, что замерла? С тобой все в порядке? Вот горюшко мое. Может, вернешься в тепло? Я и сама дойду, не так уж я и беспомощна.
Я поспешно стряхнула наваждение. Что я делала? Ах да. Платок. Пуговица. Должно быть, я нечаянно задела этот кулон. А на нем и вправду магия… Надо будет рассказать Вите.
— Все хорошо, Евдокия Леонтьевна. Немного голова закружилась. Идемте!
Благо идти было недалеко. Но всю дорогу меня преследовало ощущение, что тревожная тишина не насытилась нечаянной магией кулона. Что она ждет где-то неподалеку, и ждет именно меня.
Предчувствие не обманывало.
Несмотря на настойчивые приглашения переночевать, я сказала, что пойду к себе. Нужно было подумать. Понять, что произошло. Саму Евдокию явно никакие видения не тревожили. Но может, именно потому, что она сейчас — его хозяйка?
Может быть, стоило ее расспросить. Но момент все не представлялся. А потом мы и вовсе распрощались.
Я решила возвращаться домой через площадь. Там освещение, витрины. Люди.
Прямо под фонарем, напротив трибуны, меня остановили.
— Гражданка, стойте! — Усатый офицер Максимов из Москвы взмахнул перед моим лицом корочками. — Предъявите паспорт.
Я достала из кармана пальто обернутые газетой корочки. Максимов бегло пролистал документ и вернул.
— Варвара… Кузьминична. Вы знакомы с контрмагом Виктором Цветковым?
Я улыбнулась:
— Вы же знаете, что знакома.
— Где он? — Следователь нахмурился. — Дело серьезное. Если он замешан в этих смертях, то и вы, получается, свидетель, а может быть и соучастник преступления.
— Он в больнице. — Я старалась говорить ровно и спокойно. — В Озерцовской. Уже третий день.
— Что-то случилось? Он болен? Почему сейчас?
Я вздохнула и подробно рассказала о воришке, которого Витя, без шуток, чуть не прибил. Максимов выслушал меня внимательно и помрачнел еще больше. Сказал грозно: «Проверю!», и исчез в темноте. Я услышала, как неподалеку заурчал мотор автомобиля. Что же, пусть проверяет. Ни я, ни тем более Виктор ничего предосудительного не делали…
А вот навестить его в больнице надо. Как я раньше не подумала? Надо обязательно его навестить и рассказать про кулон…
Вестибюль Озерцовской больницы — мрачное место. Казенное учреждение, на узких окнах решетки из стальных прутьев. Облезлая конторка, женщина в белом халате — вахтерша, женщина в синем халате — уборщица. В углах под потолком — черная плесень, пыль и паутина. Потолки слишком высокие, чтобы все это убрать. А свет тусклый.
— Вы к кому? — спросила вахтерша. Неприветливая хмурая женщина с военной осанкой.
— К Цветкову. Можно?
— Сейчас неприемное время. Обождите полчаса. — Она смягчилась. — Можете тут побыть. Или погуляйте в парке. Там хорошо сейчас. Снежок…
Снегопад как начался вчера вечером, так и продолжался.
Я поблагодарила. Толкнула тяжелую, украшенную резьбой дверь и вышла на воздух.
Если над городом тревожная тишина парила где-то на уровне облаков, то в Озерцовской больнице, похоже, поселилась ее младшая сестра.
— Постойте! Девушка! Подождите!
Меня догнал высокий пожилой мужчина в темно-сером костюме. Лицо его украшала аккуратная бородка, волосы прятались под белым колпаком. Медицинский халат был накинут на плечи. Я решила, что это доктор.
— Здравствуйте! Меня зовут профессор Алферов. Владимир Сергеевич. Вы ведь пришли к Цветкову?
— Да, к нему. А что случилось?
— Нет, нет, не волнуйтесь, пожалуйста. С ним все хорошо. Вы, простите, кем ему приходитесь? Жена? Родственница?
— Нет, мы недавно знакомы.
— Вот как… В таком случае, — профессор погрустнел, — возможно, я обращаюсь и не по адресу. Но может, вы знаете кого-то из его родни? С кем он чаще общается? Может, родители…
Я припомнила:
— Родом он действительно из Энска. Но, к сожалению, это все, что мне известно. Он не любит о себе рассказывать.
— Да, конечно. Извините.
— Но все-таки. Что случилось?
Мы шли по липовой аллее. Может, снег и вправду немного очистил воздух, но дышать стало легче. В кружении снежинок было что-то завораживающее.
— Ну что ж… В конце концов, вы первая, кто к нему пришел… Видите ли, у Виктора Алексеевича довольно гибкая психика и здравый ум… Но сейчас ему требуется спокойная и доброжелательная атмосфера, а не драки с погонями. Возможно, тогда будет шанс вернуть ему утраченное душевное равновесие. Не берусь предсказывать, удастся ли полностью, травмы, имеющие магическую этиологию, хуже поддаются лечению, но последние исследования внушают надежду. Я еще раз говорю, нужен покой. Старайтесь не спорить с ним. Будьте дружелюбны…
— Так он правильно заподозрил, что может быть опасен?
Профессор нервно пожал плечами:
— Товарищ Цветков достаточно сильный человек, чтобы держать себя в руках в обычной ситуации. Здравомыслящий. Одно то, каким образом он стал моим пациентом, говорит о многом.
Он явно хотел, чтобы я продолжила расспросы.
И я спросила:
— Как же так получилось?
— Пришел сам. Сказал, что зарядил пистолет и даже сейчас готов выстрелить себе в голову. И вы знаете, я ему поверил: в отличие от других неудавшихся самоубийц у него были реальные причины. Но Цветков, несмотря на очень сильное желание покончить с собой, последовал не эмоциональному порыву, а законам логики. Понимаете?
— Не очень, — честно призналась я.
— Он счел, что кто-то не очень умелый навел на него проклятье. Да, он, хоть формально и остается военным магом, фактически, не может магию чувствовать и толком управлять ей. Потому его и комиссовали. Но ему знакомы общие принципы действия магических ловушек и направленных заклятий. Понимаете? Он подумал и пришел к выводу, что к самоубийству его толкает чужая воля, чья-то магия, заклинание, может, какой-то артефакт. И вы знаете, эффект нам снять удалось…
Мы как раз дошли до конца аллеи. Она упиралась в высокую больничную ограду. За прутьями виднелись деревянные домики улицы Красных Коммунаров.
Доктор повернул обратно.
— Но вот то, что нам не удалось, продолжает меня беспокоить…
Я догадалась:
— Другие пациенты с похожими признаками?
— Конечно! И с более выраженными. К сожалению, спасти, а уж тем паче, вернуть обществу, нам удается не всех. А скольких к нам просто не успевают привезти!.. Но это означает, что источник воздействия продолжает существовать. И раз Виктор Алексеевич подвергся ему одним из первых, можно подозревать, что искать этот источник надо поблизости от его дома. И опять же, это означает, что рискуют те, кто проживает рядом. Родственники, члены семьи…
Я медленно кивнула. А сама подумала: «Может так. А может, он просто был лишен защиты. Если человек не чувствует магию, то и защищаться не может…»
Впрочем, мои познания в магической науке были поверхностны и неполны.
0
0