Лето – осень 99 года до н.э.с.. Продолжение
На следующий день после обильных возлияний в обществе Глаголена и его кафедры Войта спустился к завтраку поздно и с сильной головной болью.
– Доброе утро, доктор Воен, – как ни в чем не бывало поприветствовал его Глаголен.
– Доброе утро, – ответил Войта и зевнул, пропустив обращение мрачуна мимо ушей.
– Я знаю, ты много о себе думаешь и не сомневаешься, что заслужил степень доктора. Но мог бы отметить и приложенные к этому мои усилия.
Только после этого Войта сообразил, как его назвал Глаголен.
– Ох… Простите, господин Глаголен. – Он согнулся в шутовском поклоне. – Право, я в растерянности… Но то, что вы сегодня явно проснулись задолго до полудня, – вот истинное усилие, за которое я буду благодарен вам много лет.
– Я просто не ложился, – ответил Глаголен с улыбкой в усах.
– Едрена мышь, Глаголен… – Войта сел за стол. – Я в самом деле доктор?
– Да. Обсуждение прошло еще вчера вечером, но узнал я об этом только сегодня. Хвала Предвечному, до принятия окончательного решения. Скажи, а ты часом не знаком с человеком по имени Достославлен?
– Я встречался с ним. А что?
– Мне бы хотелось знать, при каких обстоятельствах ты с ним встречался. И вовсе не из любопытства.
– Если не из любопытства, то я встречался с ним в трактире «Ржаная пампушка» несколько дней назад.
– В умении наживать себе врагов ты можешь сравниться только с собственным сыном, – фыркнул Глаголен. – И чем же ты так обидел господина Достославлена, что он приложил столько усилий к тому, чтобы ты не стал доктором?
– А мнение господина Достославлена учитывается Северским научным сообществом? – кашлянул Войта.
– Еще как.
– Тогда я скажу, что это на редкость глупое, презренное, подленькое и трусливое существо. И когда я предложил ему выяснить отношения, он не побоялся применить против меня удар чудотвора, за что и получил по зубам. Не от меня, к сожалению.
Глаголен сложил губы в нитку и покачал головой.
– У меня нет слов… Это мне говорит доктор математики? Не школяр, не наемник, не пьяница из городского отребья?
– Я тогда еще не был доктором математики.
– Доктор Воен, ты болван, – пробормотал мрачун, закатив глаза к потолку. – Достославлен относится к разряду людей, умеющих без масла влезть в любое отверстие. Несмотря на то, что он чудотвор, ему благоволит даже ректор университета.
– Вот как? Тогда расскажите ректору, что Достославлен назвал мрачунов из научного сообщества старыми пердунами и в ближайшее время собирается сделать их мальчиками у себя на посылках. Кстати, он и вам кое-что передавал: вы должны дрожать в своем замке, ибо недолго вам осталось устраивать световые представления и заседать на сессиях университета.
– Увы, даже если я расскажу об этом ректору, он мне не поверит. Кстати, о световых представлениях… Через три дня состоится большой прием по случаю завершения сессии, и меня попросили показать световое представление над Лудоной. Мое согласие решило твою судьбу, без него ты бы не увидел степени доктора как своих ушей. Да, я соглашался не посоветовавшись с тобой, а потому ты волен мне отказать, поскольку просьба моя может тебя оскорбить или поставить в унизительное положение перед твоими соплеменниками. Я не подумал об этом сразу.
– Вы хотите, чтобы я зажег вам солнечные камни, что ли? – хмыкнул Войта. – Меня это не оскорбит, на мнение соплеменников мне плевать, но лучше бы это представление не было таким грандиозным, как обычно бывает в замке, потому что мои возможности не беспредельны.
– Разумеется. Надеюсь, ты делаешь это не из благодарности, а с осознанием вины за ссору с Достославленом.
– Еще одно слово, Глаголен, и я заберу свое согласие назад.
– Да, ты тоже приглашен на этот прием и присутствовать на нем должен обязательно. – Глаголен пропустил последние слова Войты мимо ушей. – Но вернемся к Достославлену. Это, по твоим словам, на редкость глупое существо имеет не так уж мало мозгов. Твою теорию объявили нежелательной для распространения и вот-вот отнесут к герметичным знаниям, это первое. Второе: решается вопрос о запрете на изучение природного магнетизма немрачунами, а мрачунам рекомендуется не вести исследований в этом направлении.
– Погодите, Глаголен… Меня обвинили в предательстве именно потому, что я, изучая природный магнетизм, обесцениваю способность чудотворов двигать магнитные камни. А в чем тогда резон мрачунов?
– Открытое исследование природного магнетизма дает в руки чудотворам знания для развития герметичного магнетизма, – пожал плечами Глаголен. – Вот такой интересный парадокс, однако Достославлену удалось убедить ректора в необходимости запрета. И научное сообщество поддержит эту идею. Мое световое представление не поможет поколебать их уверенность, это вопрос принципа.
Войта усмехнулся.
– А знаете, Глаголен, ведь это моя идея… Я к тому, что не надо приписывать Достославлену блестящий ум.
– Вот как? Ты предложил отнести теорию предельного сложения несущих к герметичной области знаний?
– Нет, я переспросил, не хотят ли чудотворы наложить запрет на изучение природного магнетизма. Я это переспросил с иронией, если вы не поняли. Достославлену идея понравилась, но я не думал, что он кинется воплощать ее в жизнь немедленно.
С этого дня Глаголен обращался к Войте не иначе как «доктор Воен», и серьезность этого обращения звучала высшей степенью сарказма.
Войта, разумеется, не хотел идти на прием по случаю завершения сессии и за два часа до его начала снова попытался «отвертеться» от тяжкой обязанности, заявив об этом Глаголену.
– Доктор Воен, не надо плевать в лицо научному сообществу, это плохое начало. После этого приема ты можешь никогда больше не являться в Храст, но сегодня изволь предстать перед светлыми очами ректора – он собирается надеть на тебя докторскую тогу.
– А можно уйти сразу после того, как на меня эту тогу наденут?
– Вообще-то нежелательно. Но я, так и быть, скажу, что ты готовишься к световому представлению. Если, конечно, ты не хочешь хорошенько поужинать.
– Я замечательно поужинаю в любом трактире. Я могу вообще не ужинать. Едрена мышь, Глаголен, на меня опять будут смотреть как на говорящую собаку!
– Не без этого, – ответил мрачун без тени иронии. – Тебя это смущает?
– Меня это выводит из себя.
– Прими к сведению: у меня здесь много врагов. И, не осмеливаясь выступать против меня, по крайней мере в открытую, они воспользуются возможностью уязвить меня через тебя. Замечу, что мордобой, поножовщина и прочие способы выяснять отношения, принятые в твоем кругу, здесь вызовут недоумение. Тут в цене словесные поединки и подковёрные игры.
– Я не силен в подковёрных играх.
– Зато без словесных поединков ты не можешь обойтись и минуты.
– Отчего же? Я, например, никогда не спорю с женой, – усмехнулся Войта.
– Это жена никогда с тобой не спорит. Но я рад, что отточенным на мне остроумием ты не пользуешься против женщин и детей.
Да, на него смотрели как на говорящую собаку. Иногда шептались за спиной, иногда хихикали, а иногда, переглянувшись, провожали взрывами хохота. Войта порывался обернуться, но его останавливало присутствие Глаголена. Пока тот не проворчал вполголоса:
– Не понимаю, как тебе хватает сил сносить столь оскорбительное к себе отношение…
– Вы же сказали, что мордобой здесь не в чести, – пожал плечами Войта.
Глаголен лишь закатил глаза и выругался одними губами.
В зале совета сияли сотни, а то и тысячи свечей, полированный базальт пола матовым черным зеркалом удваивал их число – и все равно зал казался мрачным и полутемным. Два ряда блестящих черных колонн упирались в далекий сводчатый потолок, ниши в стенах хранили глубокие тени, тени собирались в тонкой резьбе выступов, карнизов и капителей, и выяснению отношений со здешней публикой Войта предпочитал размышления о свойстве черного камня скрадывать свет. Над парадной дверью нависал узкий балкон с витиеватым кованым ограждением, подтверждая это свойство как нельзя лучше.
Сотни ученых мужей праздно шатались по всему залу, чопорно приветствовали друг друга, собирались в группы, вели разговоры, иногда громкие и горячие, иногда – глухие и скрытные. Глаголен, направляясь вглубь зала, раскланивался с равными и кивал в ответ на приветствия остальным.
Сзади раздалось издевательское:
– Интересно, сколько нынче стоит чудотвор с ученой степенью? Я бы купил парочку…
Шутка понравилась не только тем, к кому обращалась, – смех послышался сразу с трех сторон.
Назло Глаголену (чтобы в другой раз не ехидничал) Войта повернул назад и шагнул к шутнику – им оказался смазливый хлыщ в тоге магистра. Одного шага хватило, чтобы с его лица сползла уверенная усмешка.
– Тебе в самом деле пригодился бы чудотвор. – Войта подошел к хлыщу вплотную и толкнул бы его грудью, если бы тот не попятился, растерянно озираясь в поисках поддержки товарищей. – В качестве телохранителя, чтобы шутить без опаски.
– Как… как вы смеете… – выговорил шутник, бледнея и запинаясь.
– Но переплачивать за ученую степень не советую – никакого толку.
Посчитав, что вполне напугал хлыща-магистра, Войта поспешил догнать Глаголена.
– Мужик сиволапый… – прошипел хлыщ ему в спину.
Глаголен прикусил губы, расползавшиеся в усмешке.
– Согласитесь, это был именно словесный поединок, – заметил Войта.
– Не прикидывайся простачком, ты прекрасно знаешь, что такое словесный поединок… – Глаголен не удержался и издал придушенный смешок.
Чудотворы стояли особняком, в тени колонны, и издали бросались в глаза присутствующим. На прием явились только соискатели ученых степеней и их наставники, без телохранителей. Войта скользнул по ним взглядом и более туда не смотрел.
Глаголен нашел ученых с учрежденной им кафедры в дальнем конце зала, неподалеку от стола совета. И стоило попасть в поле зрения совета, как в их сторону тут же устремились два мрачуна в белых тогах.
– Глаголен, это и есть твой невольник? – бесцеремонно разглядывая Войту, спросил один из них, высокомерием и крючковатым носом напоминавший хищную птицу.
– Это правда, что ты научил его читать и писать? – поинтересовался второй, явно старавшийся угодить первому.
– Доктор Воен вышел из Славленской школы экстатических практик, где получил степень магистра, и случайно оказался у меня в замке. Но я рад этой случайности.
– Славлена – это деревушка в устье Сажицы, если я ничего не путаю? – поморщился хищный член совета.
– Славлена – это укрепленный город, – с вызовом сказал Войта. – А в школе экстатических практик подвизаются ученые со всех концов Обитаемого мира.
– И все эти ученые – чудотворы? – с отеческой улыбкой, за которой трудно было усмотреть издевку, спросил хищник.
– Да, все эти ученые – чудотворы, – кивнул Войта, не опуская глаз.
– Что ж, если со всего Обитаемого мира собрать чудотворов, умеющих читать, то это уникальное собрание можно назвать школой…
– Доктор Воен привез сюда непревзойденный математический труд и защитил его перед учеными Северского университета, – заметил Глаголен.
– Нет-нет, я не умаляю заслуг доктора Воена. Но это не заставит меня всерьез относиться к славленским дроволомам, именующим себя учеными. Впрочем, один из их докладов показался мне забавным, поскольку относился к герметичной герпетологии, – о многоглавых чудовищах Исподнего мира.
– И что же в нем было забавного? – вежливо осведомился Глаголен.
– Наглость, с которой чудотвор выдвигает научный труд по герметичной дисциплине. – Хищник посмеялся над собственной шуткой. – Но выяснилось, что это не наглость, а глупость: автор доклада не подозревал, что герпетология – герметичная наука. Я знаю, ты противник герметичности некоторых наук, но согласись, что герпетология ну никак не должна интересовать чудотворов.
– Да, я противник запретов, которые мы накладываем на знание, – с достоинством сказал Глаголен.
– Запрет на знание наложен не нами, а самим Предвечным, – назидательно, сверху вниз произнес хищник и раскланялся. Вместе с ним убрался и его подхалим.
– Ты только что имел честь быть представленным ректору Северского университета, – сообщил Глаголен. – Судя по всему, ты произвел благоприятное впечатление, несмотря на старания залезть в бутылку. Постарайся продержаться еще с полчаса, пока не начнется торжественная часть.
Войта слишком утомился за проведенные в зале несколько минут, и полчаса казались ему вечностью. Он поискал глазами местечко, где можно было бы укрыться от любопытных взглядов, но так и не нашел – стоял, заложив руки за спину, и перекатывался с пяток на носки от нечего делать.
От этого занятия его отвлек тихий оклик из-за колонны: Айда Очен не решился выйти на свет, пробрался на другую сторону зала по стеночке, прячась в тени. И изображал рукой недвусмысленную просьбу подойти к нему поближе.
– Что тебе нужно? – спросил Войта, вняв этой просьбе только от скуки.
– Я должен поговорить с тобой.
– О чем?
– Не здесь. Давай выйдем на галерею.
Больше всего Войте хотелось выйти из зала – хотя бы на галерею. Он посчитал унизительным спрашивать разрешения у Глаголена.
Закатное солнце опускалось за стены университета, на галерее было сумрачно и тихо. Войта шел первым, Очен едва за ним поспевал.
– Ну? – Войта остановился в дальнем конце галереи и присел на каменное ограждение, предоставив Очену стоять напротив.
– Возвращайся в Славлену, Войта. С нами. Мы подумали и поняли, что несправедливо тебя осуждали. Мы вообще не имели никакого права тебя осуждать. Ты – гордость нашей школы, и ты нужен Славлене.
– А, то есть магистром я Славлене был не нужен, а доктором я ей понадобился…
– Не передергивай. Я понимаю, что у Глаголена тебе живется лучше. Рента и все такое… Но ты же чудотвор, Войта. Ты наш, ты защищал Славлену с оружием в руках, ты не сломался в плену…
Ни грана фальши не было в его словах, но Войта насторожился.
– И зачем же я вдруг понадобился Славлене? Столько лет Славлена жила без меня и внезапно соскучилась?
– Ты должен заниматься магнитодинамикой в Славлене. Герметичной магнитодинамикой, а не общей, понимаешь?
– Суперпозиция природных магнитных полей мало отличается от суперпозиции полей нескольких чудотворов, а потому нет никакой разницы между герметичной и общей магнитодинамикой. Ну или почти никакой.
– В этом все дело. Общая магнитодинамика сводит на нет уникальность наших способностей. Если двигать магнитные камни может естественная природная сила, зачем людям чудотворы?
– Ну, чудотворы неплохие наемники… И природными силами пока не зажигают солнечные камни.
– Ты напрасно шутишь. Послушай. Драго Достославлен добьется запрета на изучение магнитодинамики, он этого уже почти добился. Но в Славлене плюют на запреты мрачунов, а значит, магнитодинамика будет принадлежать нам безраздельно. Ты нужен Славлене, твоя работа нужна Славлене!
Не пытаться уничтожить – повернуть себе на пользу. Действовать ради будущего, отринув прошлое. Эти принципы беспринципности придумал кто-то из основателей школы экстатических практик. Например, простить предательство – для развития герметичной магнитодинамики. Не наказать в пример другим – заставить приносить пользу.
– Глаголену тоже плевать на запреты мрачунов. У него свой замок. И мне плевать – я не ищу одобрения Северского научного сообщества. И свои труды я от Славлены скрывать не собираюсь.
– Но в замке Глаголена ты не сможешь скрывать их от всех остальных!
– Брось, знания – неходовой товар, я не буду торговать им на ярмарках.
– Зато Глаголен сделает все, чтобы их распространить. Отдать в университетскую библиотеку – и этого будет довольно, чтобы мы никогда не лишили мрачунов власти.
– Видишь ли, изучать магнитодинамику без Глаголена, без его знаний – это напрасная трата времени. Да, я мог бы пройти его путем, но на это уйдут годы – и это будут бессмысленно потраченные годы. Зачем заново изобретать колесо, если его изобрели до меня?
– Нет, не бессмысленно! Лучше заново изобрести колесо, чем дать мрачунам оружие против нас!
– Это не оружие против нас! Это знание, знание природы вещей, оно ценно само по себе, понимаешь? Оно не для мрачунов, не для чудотворов – оно общее для всех! И мрачун Глаголен делится со мной знанием, не опасаясь, что оно станет оружием против мрачунов!
– Будем считать, что ты выведывал у Глаголена тайные знания мрачунов с тем, чтобы отдать их Славлене.
– Я не выведывал у Глаголена тайных знаний. Он дарил мне знания, отдавал безвозмездно. Глаголену плевать на мрачунов. И на чудотворов плевать тоже. Он ученый, он ищет истину, а не власть и не богатство.
Торопливые шаги по галерее Войта услышал лишь благодаря привычке прислушиваться – Очен их прозевал. Люди, шедшие в их сторону под прикрытием тени, явно умели быть незаметными, и Войта сделал вид, что не ждет подвоха.
– Потому что у него уже есть и власть, и богатство. Возвращайся в Славлену, Войта. Пока не поздно.
– Звучит угрожающе.
– Пока ты не стал ее врагом.
Одним из двоих подошедших был Трехпалый, он появился неожиданно для Очена – тот едва не подпрыгнул от испуга. Второй предпочел остаться поодаль, в тени, и Войта не разглядел его лица.
– Тихо… – шепнул Трехпалый и приложил палец к губам. – Все изменилось, Айда, нет времени на уговоры. Войта, Достославлен только что узнал, что тебя собираются убить. Кто-то наверху оценил твою работу и понял, насколько для чудотворов важно ее продолжение. Не только твой мрачун считает, что магнитодинамика – это ключи к овладению миром. Тебе надо бежать. И если ты начнешь упрямиться, я увезу тебя в Славлену силой.
Войта не стал смеяться вслух, ибо война – это искусство обмана. Доводы Очена он счел более убедительными, чем откровенную ложь и угрозы Трехпалого, он собирался подумать – не пообещать подумать, а именно подумать, принять взвешенное решение. Кстати, посоветоваться с Глаголеном – ну, или как минимум поставить его в известность, буде примет решение не в его пользу.
– У меня есть некоторые обязательства. На сегодня. У меня семья в замке Глаголена. Но главное – в замке Глаголена мои записи, потеря которых обойдется слишком дорого. Чудотворам обойдется. – Войта говорил медленно, чтобы выиграть время и обдумать дальнейшие действия.
– Тебя убьют сегодня, здесь, а потому лучше отказаться от некоторых обязательств. Юкша соберет твои записи и выведет твоих из замка.
– Откуда бы Юкше знать, о каких записях речь?
– Твой сын – умный мальчик, весь в отца. Он соберет не только твои записи, но и наиболее ценные книги Глаголена, и его черновики.
– Мой сын шпионил за мной все это время? – Войта не удержался и вскинул глаза. В сгустившемся сумраке лицо Трехпалого показалось куском белого камня.
– Не шпионил. Наблюдал.
Стоило определенного труда унять ставшее тяжелым дыхание.
– Уезжая, Глаголен оставляет волоски на ящиках стола… – медленно начал фантазировать Войта. – Он вообще мастер на разные механические штучки… Если волосок порвется, поднимется звон, который поставит на уши весь замок. Не забудьте передать это Юкше – пусть будет осторожен.
«Убью щенка», – мелькнуло в голове.
В искусстве обмана Трехпалый Войте не уступал и ничем не выдал беспокойства – лишь незаметно сжал и разжал кулаки. Покивал:
– Да, это важно… Надо обязательно его предупредить.
– В ближайшие полчаса ректор собирался надеть на меня докторскую тогу. Думаю, мое исчезновение сразу же заметят. И догадаются, в какую сторону я отправился.
– Храст – большой город, искать здесь человека сложней, чем иголку в стоге сена. До завтрашней ночи отсидишься в надежном месте, а потом мы найдем способ вывезти тебя из города. Так что? Ты согласен бежать?
Следовало поломаться для верности, показать характер…
– Я считаю, что бежать нужно после светового представления Глаголена, ночью. Это надежней.
– Тебя убьют, – напомнил Трехпалый.
– А чтобы меня не убили, ты одолжишь мне свою броню. Если моя жизнь в самом деле тебе дорога.
– Стрела пробьет броню.
– Нож не пробьет. А стрела – это слишком в зале совета. – Войта еле заметно усмехнулся.
Трехпалому следовало признать, что это слабое место в его плане. Если он будет настаивать на своем, ему придется перейти к открытому противостоянию, а это совсем другой разговор.
– Это опасно, Войта… – задушевно произнес Трехпалый. – Очень опасно.
Вряд ли он начнет рвать на себе волосы, заламывать руки и кричать, что не позволит Войте рисковать. Но тут Войта ошибся: роль кликуши отводилась Очену.
– Вы что? – воскликнул он вполне искренне. – Крапчен, вы не должны ему позволять! Его убьют, и мы будем в этом виноваты!
– Айда, давай побьемся об заклад, что я останусь в живых после представления Глаголена.
Трехпалый думал напряженно, не желая мириться с поражением, – вряд ли Войта сумел его обмануть. Что он выберет? Вязать Войту тут же, на галерее, рискуя поднять шум, и потом бежать от погони? Или убедиться в его предательстве и организовать похищение потом? А ведь Трехпалый должен надеяться и на то, что Войта его не обманет и бежит ночью.
– Я выберусь из дома Глаголена перед рассветом. На рассвете откроют ворота в город, и когда меня хватятся, я буду уже далеко от Храста.
Обсуждая детали побега, они оба едва не забыли о броне, и это доказывало Трехпалому, что Войта не верит в ложь об убийстве, а Войте – что Трехпалый лжет.