Ника Калинкова пришла в себя в медицинском боксе. Она лежала на койке, на её руки и ноги были натянуты фиксирующие ремни. Кроме белого махрового халата и трусов, одежды на ней не было. Сам халат был расстёгнут, а к груди прикреплены специальные датчики, которые передавали данные на стоящий рядом монитор. Ника попыталась повертеть головой и поняла, что к ней тоже подсоединены какие-то устройства, напоминающие девушке по ощущениям шапку с проводами.
Ника постаралась выдернуть руки, однако фиксирующие ремни были затянуты очень туго. Она что есть силы дёрнула руку, но ремень продолжал удерживать её тело. Однако Ника не прекращала попыток вырваться из плена.
Она осмотрелась по сторонам в поисках своих вещей. Однако ничего не увидела, кроме медицинского оборудования.
– Эй! Есть здесь кто? Где мои вещи? – громко, насколько смогла, произнесла Калинкова.
Белая дверь с тонированным стеклом бесшумно открылась и в палату вошла крепкая рыжеволосая женщина в белом медицинском халате. Вошедшая подошла к койке, на которой была зафиксирована Ника.
– Здравствуй, – произнесла она и притронулась рукой ко лбу. – Как самочувствие? Тошнота? Головокружение? Озноб?
– Где я? – Ника попыталась приподняться на койке.
– Скажем так, в закрытом медучреждении, – протянула женщина. – И ты не ответила на вопросы о своём самочувствии.
– Я не собираюсь вам ничего отвечать! – замотала головой Ника.
– Ну и дура, – с ухмылкой бросила рыжая.
Она подошла к монитору, по которому бежала строчка Никиной кардиограммы и высвечивались другие данные, и углубилась в их чтение.
– Почему удерживаете меня здесь?
– Удерживаем? – рыжая вспыхнула бирюзовыми глазами, пронзая лежащую на койке взглядом. – Так давай я тебя сейчас развяжу и иди на все четыре стороны. Там как раз ДГБ тебя дожидается. Давай, дуй прямо к ним. Уж они-то тебя удерживать не будут.
– Тогда зачем вы меня связали? – допытывалась Ника.
– Деточка моя, когда мы тебя сюда доставили, ты была, мягко говоря, в неадеквате. Дралась, кусалась, верещала, как мартовская кошка. Это было сделано исключительно из мер предосторожности.
Ника снова со всей силы дёрнулась. Однако ремни держали плотно.
– Как видишь, у нас всё надёжно, – продолжала рыжая.
– Я что, в психбольнице? – прокряхтела Ника, снова предприняв попытки освободиться от ремней, которыми было перевязано её тело. – Здесь как будто всё для психов.
– А ты что, повидала много психбольниц? – усмехнулась рыжеволосая. – Тебя хоть чем-то кололи из того, что для психов? Ремни для твоего же блага, чтобы ты себе не навредила.
– Тогда где я? Почему вы мне не говорите? – практически взвыла Ника.
– Ты в блоке «Т» одного медицинского учреждения, называть которое я тебе пока не буду. Здесь люди, на которых тестируют экспериментальные препараты. Эффект после них может быть непредсказуемым. Поэтому всё делается для того, чтобы человек не нанёс увечий себе и окружающим. Результаты твоих анализов ещё не пришли, но по имеющимся у тебя симптомам могу утверждать, что тебе был введён один из таких препаратов. Хотелось бы выяснить, где и кем.
Ника молчала, разглядывая женщину в белом халате.
– Но не переживай. Такие препараты – довольно безобидная штука, – продолжала рыжая. – Правда, безобидная для матёрого мужика, военного, весом килограмм под сто. А для такой хрупкой девочки, как ты, естественно, это была лошадиная доза, чего коловший не угадал, не понял или не мог знать. Тут надо было сделать пересчёт по весу, чего он явно не сообразил. Это ведь был не врач и не работник больницы, правда?
Женщина задержала на Нике любопытный взгляд. Та продолжала молчать.
– Что же, не хочешь говорить прямо сейчас – не говори. Лежать тебе ещё как минимум несколько дней. Прочистим тебе и кровь, и мозги, – многозначительно сказала незнакомка. – Поэтому успокойся, расслабься и лишних движений не делай. Ты же умная девочка? Дуры в журналистике не работают.
От этих слов Ника дёрнулась.
– Как видишь, я про тебя достаточно много знаю. Поэтому сейчас ты спокойненько откроешь ротик и так же спокойненько будешь отвечать на мои вопросики. Поняла? Я же не спрашиваю, что у тебя было в кармане, кто тебе это дал и почему ты это пыталась скрыть. Ещё и так защищала, что тебе еле-еле разжали руки. Если что, он лежит в сейфе в ординаторской. Но меня он не колышет. Я – врач, а не следователь. Меня интересует другое – препарат, который тебе вкололи.
После фразы о том, что у Ники в кармане было нечто, чем могут заинтересоваться следователи, у девушки всё похолодело внутри. Она помнила, как в больнице её главный редактор Громов передал ей предмет, который просил хранить, как зеницу ока. Где теперь он? В сейфе у этих странных людей? В закрытом медучреждении, название которого они ей даже не говорят?
– Что вам от меня нужно? – зло процедила Ника.
– Для начала, чтобы ты назвала свои данные: имя, фамилию, год рождения. И ответила на вопрос кто, когда и чем тебя колол.
– Я не собираюсь вам ничего отвечать! – замотала головой Ника.
– Ну, раз не хочешь иметь дело со злой тётей Наташей, придётся отпустить тебя к добрым дяденькам из ДГБ, которые тебя ищут и никак не доищутся, – с ухмылкой протараторила рыжая. – Кстати, мы сами от них еле ноги унесли, пока тебя сюда доставили.
В этот момент у рыжей зазвонил телефон.
– Да, Кирилл Александрович, слушаю, – произнесла она, поднеся мобильный к уху.
Сердце у Калинковой ушло в пятки, когда она услышала имя-отчество звонящего. Именно так звали сотрудника ДГБ, который должен был её допрашивать.
– Да, хорошо, сейчас буду.
Рыжая закончила звонок и на секунду застыла с мобильным в руках, глядя в сторону койки.
– Не надо! – с мольбой в глазах произнесла Ника. – Не выдавайте. Я отвечу на все ваши вопросы.
– Вот и умница, совсем другой разговор, – протянула рыжая и, подойдя к койке, потрепала Нику по малиновой шевелюре.
– Человек, который это мне вколол, был в маске. Но я запомнила, как выглядел шприц с препаратом. Он был красного цвета с надписью «НИК «ЗАЛП».
Рыжая поменялась в лице.
– Надо же, – протянула она. – Ладно, разберёмся. Я вынуждена отъехать, надеюсь ненадолго. Потом я тебя осмотрю, а сейчас распоряжусь, чтобы тебя развязали и накормили.
Женщина отсоединила датчики, которые были присоединены к груди Калинковой, и прикрыла ей халат.
– Оставляю тебя на Василия. Он у нас парень хороший, общий язык ты с ним найдёшь.
Женщина вышла за дверь, подозвала кого-то и устремилась по коридору.
Тем временем к зданию первой городской больницы начали съезжаться экипажи полиции с мигалками, оглушая ночные кварталы воем сирен. Люди в экипировке с автоматами в руках вбегали внутрь, распугивая больных и медперсонал. В коридоре на первом этаже возле уборной столпилась масса людей, сбежавшихся на крики девушки, которая заперлась внутри одной из кабинок в мужской уборной и кричала, что её хотят убить. На полу перед кабинками лежали два мужских тела в бронежилетах. Некоторые люди с ужасом покидали больничный корпус, так и не дождавшись оказанной помощи.
Стешкин опустился на корточки перед лежащими спецназовцами, осматривая головы и шеи, ощупывая грудную клетку. И осторожно перевернул сначала одно, потом другое тело на бок.
– Да живы они, успокойтесь! – раздражённым голосом сообщил он, расстёгивая экипировку одного из лежащих мужчин.
Ко второму подоспел медбрат.
– Следов насилия не вижу, – произнёс он, внимательно осматривая спецназовца. – Судя по всему, их просто вырубили. Только чем?
– Электрошокером, что ли? – предположил Стешкин.
– Откуда у него электрошокер? Обшмонали же! – послышался голос капитана ДГБ Егорова, который пытался протиснуться сквозь толпу.
Следом за ним с портативной камерой в руках в уборную влез сержант Самокуров. Он тут же приступил к видеофиксации места преступления и пострадавших.
У входа и в дверном проёме столпились любопытные пациенты и часть младшего медперсонала. Кто-то шёпотом заговорил о теракте.
Стешкин решил взять ситуацию в свои руки и успокоить присутствующих. Достав из нагрудного кармана удостоверение работника мэрии, он вышел в центр помещения.
– В больнице произошла внештатная ситуация, но всё под контролем. Здесь представители городской власти и правоохранительных органов. – Он говорил спокойно, ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Что здесь произошло? Теракт? – раздался голос журналистки НТК «Фарватер» Юлии Алютиной.
– Какой теракт?! Хватит нести чушь! – лейтенант Решко зло ударил кулаком по кабинке, в которой рыдала их перепуганная сотрудница, и подскочил к журналистке. – Здесь остаются только представители правоохранительных органов и медперсонал. Попрошу вас освободить помещение!
Подоспевшие сотрудники ДГБ стали выталкивать людей из уборной. Оператор Потапов стоял возле окна с камерой на плече и открыто снимал происходящее в уборной на камеру. Двое дэгэбистов налетели на него, силой повели по коридору в закуток и начали отбирать камеру.
– Что вы себе позволяете? – закричала подоспевшая к ним Алютина. – Оставьте аппаратуру в покое! Это собственность телеканала!
Дэгэбисты силой отобрали камеру, вынули кассету, а камеру поставили на пол рядом с Потаповым.
– Ну ты посмотри, а! Что творят! Налётчики в форме! – с возмущением прикрикнула Алютина, глядя, как особисты завладели кассетой с отснятым материалом.
Трясясь от негодования и чувства безысходности, журналистка достала свой мобильный и, вернувшись ко входу в уборную, включила прямой эфир в социальной сети.
– Мы находимся в Первой городской больнице. Сюда ворвалась группа сотрудников ДГБ и начала досматривать всех подряд, даже больных, которые просто ждали своей очереди на осмотр. – Алютина задыхалась, но, как телевизионщица со стажем, говорила чётко. – У оператора «Фарватера» Михаила Потапова, который снимал происходящее, сотрудники ДГБ забрали камеру и вынули кассету. Произошло это после того, как ему удалось заснять, как одна из их сотрудниц, проводивших досмотр, закрылась в кабинке мужского туалета и начала кричать про какого-то диверсанта, который хочет всех убить. Это мужской туалет приемного отделения. Мужчины, которых вы видите в кадре, сотрудники ДГБ. Их оглушил неизвестный, которого они повели сюда вымыть лицо, измазанное какой-то грязью.
Один из дэгэбистов снова вернулся к ней, схватил её за руку и попробовал выбить из рук телефон.
– Только попробуй со мной что-то сделать! Это прямой эфир, трансляция! Я всё уже в интернет выкладываю! – громогласно прокричала Алютина, после чего тот замешкался и ослабил хватку.
Дабы усилить эффект и заставить дэгэбистов отстать от неё, Алютина начала направлять свой мобильный, по которому велась трансляция, на них. Дэгэбисты тут же от неё отпрянули и начали отворачиваться, чтобы в кадр не попали их лица.
– Я не понял. Что происходит? – взволнованно произнёс Стешкин, выйдя в коридор, откуда он услышал крики Алютиной.
– Вы препятствуете деятельности журналистов! – кричала Алютина. – Верните кассету немедленно! Это собственность редакции телеканала!
– Юлия Николаевна, не переживайте, – послышался рядом холодный тон Егорова, который отвлёкся от лежащих спецназовцев. – Завтра мы эту кассету передадим вашему руководителю.
– Вы совсем уже оборзели? – сцепив зубы, выдавил из себя Стешкин, едва не схватив дэгэбиста за грудки. – Вы и так уже нарушили статей десять уголовного кодекса! Может, хватит уже произвола?
– Иван Митрофанович, не лезьте не в своё дело, – зло прочеканил Егоров. – Иначе будь моя воля – и вы пулей вылетите отсюда. Вы вообще не имеете права здесь находиться.
– Это ты мне, уполномоченному представителю Адмиральского горсовета говорить будешь? – прошипел ему прямо в лицо Стешкин, невольно сжав руки в кулаки. – А об «успехах» вашей операции в этой больнице ты рассказать не хочешь? Чем вы здесь занимались, вместо того, чтобы искать тех, кто напал на журналистку. Она же под твоим руководством проходит, не так ли? Лучше расскажи своему генерал-майору Соболеву, как сопляк с мазутом на морде, ещё недавно на горшок ходивший, уделал двоих ваших спецназовцев и сбежал. Где он сейчас? Небось активно ищете?
Лицо Егорова, всегда спокойное и ровное, в этот момент перекосило в гримасе ненависти и отчаяния. Будь они со Стешкиным наедине, он бы, скорее всего, заехал тому по зубам. Впрочем, лицо Стешкина выражало то же самое.
– А по поводу инцидента, – сказал Стешкин, имея в виду нападение дэгэбистов на съёмочную группу телеканала, – я буду рекомендовать им обратиться в Союз журналистов и подать на вас в суд. Лично пойду свидетелем!
– У нас есть своё постановление, что когда снимают наших сотрудников, мы эти файлы обязаны изымать, – Егоров говорил по-прежнему жёстко, но теперь уже с оправдательными нотками в голосе.
– Нет у вас такого постановления, – оборвал его Стешкин. – Ты его только что придумал. А если есть, я выясню его реквизиты и приложу усилия, чтобы оно было обжаловано!
– Завтра все отснятые вами материалы, кроме тех, где наши сотрудники, мы вернём вашему руководству, – по-видимому, пытаясь сгладить ситуацию, Егоров вновь обратился к Алютиной.
Поскольку девушка уже держала камеру мобильного с прямым эфиром прямо напротив лица Егорова, тот решил уже особо не прятаться и прямо в этот эфир прокомментировать всё случившееся.
– Ничего страшного не произошло. Но мы все на нервах, потому что молодой человек с окровавленным лицом, которого повели наши сотрудники в туалет, напал на них. Как это произошло, установят эксперты. Что касается кассеты НТК «Фарватер», которую изъяли наши сотрудники, в течение суток она вернётся директору телеканала. А сейчас я попрошу вас прекратить эту съёмку. Вы мешаете проведению следственных действий.
Оператор Потапов поднял камеру и подошёл к Алютиной. Положив руку на плечо своей напарнице, он тихо шепнул ей на ухо, чтобы она не слишком уж горячилась. Запасная кассета, мол, есть, ещё наснимаем.
Старый УАЗ защитного цвета с красным крестом проехал в ворота для скорых. Водитель высматривал место для стоянки, больничная парковка и подъезды к ней были заняты. Слева расположились три легковушки, одна из которых – «Волга» советских времён, по обе стороны, практически впритирку к ним расположились автомобили со спецномерами ДГБ. Тут же стояли три полицейских экипажа, микроавтобус кинологической службы и мобильная лаборатория криминалистов.
– Наталья Петровна, я вас, наверное, к центральному входу подвезу, а сам стану за воротами, – обратился водитель к рыжеволосой женщине, сидящей справа от него. – А потом, когда вы закончите, так же за вами подъеду.
– Хорошо, Володь, так и сделаем, – произнесла его пассажирка, вглядываясь в синие огни полицейских мигалок. – Что же тут произошло? Явно такой переполох не из-за одной только Насти.
Водитель приостановил машину возле входа. Рыжая накинула белый халат, достала свою раскладку и, оглядываясь по сторонам, зашла вовнутрь. У входа с внутренней стороны стоял человек с автоматом. По коридору ходили двое в бронежилетах с автоматами. Кинолог шёл по коридору с матёрой овчаркой на поводке. На скамейках вдоль стен перешёптывались пациенты. Испуганно озираясь по сторонам, две молодые медсестры добежали до приёмного покоя и так же пулей выбежали обратно.
К Калинковой подошёл молодой человек в форме защитного цвета и начал развязывать ремни, которыми было сковано её тело.
– Здравствуйте, меня зовут Василий. А вы, вероятно, Ника, – вежливо начал он, освобождая девушку.
Та тут же вскочила и, не глядя на Василия, подбежала к окну. Перед ней внизу открылась городская панорама, но среди ночи она так и не смогла сообразить, в какой именно точке города она находится.
Окна были без решёток, с качественными стеклопакетами. Но открыть их изнутри было невозможно, так как открывающая ручка была снята.
– Почему вы закрыли окна? Мне душно, – с волнением проговорила Ника.
– Это вам только кажется. Здесь работает система климат-контроль, стоят датчики кислорода. Воздух практически как в горах, намного лучше, чем там, – военный сделал красноречивый жест в сторону окна.
– Мне надо выйти! – потребовала Калинкова.
– В вашем состоянии? – скептически глянул на неё Василий. – Не самая лучшая идея.
– В туалет я, надеюсь, могу пройти? – раздражённо спросила Ника.
– У вас в боксе есть все необходимые удобства, – пожал плечами военный, указав на двери, за которыми находился санузел.
– Где я вообще нахожусь? Это что, психбольница? – продолжала расспрос Ника.
Глаза военного округлились. Он с удивлением и недоумением посмотрел на девушку.
– Чего? Психбольница?! – он прыснул от хохота. – Вот это ты загнула!
Продолжая смеяться, он подошёл к столу и разложил на нём какие-то бумаги. Тут Ника заметила закреплённое на его поясе оружие в кобуре.
– Возможно, вам говорили, что вы находитесь на территории Научно-Исследовательского Института Экспериментальной медицины, – отдышавшись от хохота, произнёс он.
– Какого ещё института?
– Здесь на добровольцах тестируют экспериментальные медицинские препараты.
– Для военных? – высказала догадку Ника.
Ей вдруг показалось, что она находится в военном учреждении.
– Ну, не только для военных. Есть и для гражданских. Вы как раз относитесь к гражданским. Кстати, тут бумаги, вам их необходимо заполнить и подписать, – он взял со стола планшетку и, прикрепив к ней распечатанные листы, передал Калинковой.
Девушка начала пересматривать. «АНКЕТА ТЕСТИРУЕМОГО», – гласил заголовок одного документа и содержал перечень из двадцати вопросов. Другой содержал текст согласия на проведение медицинских исследований с применением препаратов. В нём была оставлена пустая строка для фамилии, имени, отчества, и ещё три для препаратов.
– Я ничего не буду подписывать! Я не давала своего согласия ни на какие исследования! И я не хочу, чтобы мне что-то кололи! – с волнением в голосе продолжала Ника. – С кем я могу поговорить, чтобы меня выпустили?
– С врачом, который вас курирует.
– Кто он? Как мне его найти?
– Бабенко Наталья Петровна, вы с ней только что общались. Но она сейчас на выезде, поговорите с ней, когда приедет. – Парень с пистолетом в кобуре был спокоен и интеллигентен. – Да вы не переживайте, никто ничего насильно вам колоть не будет. В любом случае, раз вы здесь оказались, это значит, что вы пришли сюда добровольно, здесь никто никого насильно не держит.
– Василий, понимаете, я не знаю, как я здесь оказалась!
– В смысле не знаете? Не помните? Хм… – Василий посерьёзнел. – Ну, бывает и такое. Вы не переживайте, через это многие проходят. Препараты экспериментальные, эффект может быть разный.
– Вы хотите сказать, что мои провалы в памяти вызваны действием какого-то препарата? – Ника даже не знала – она больше напугана или удивлена.
– Смотря какой препарат на вас испытывали, – так же спокойно продолжал Василий. – Если розовая эмульсия, то она действует как сыворотка правды, о которой когда-то писали фантасты – человеку задают вопросы, и его мозг работает так, что не может соврать. На следующий день человек действительно не помнит, кто, что, о чём и при каких обстоятельствах его расспрашивал.
От этих слов Калинкова пришла в ужас. В её памяти тут же всплыл вечер, когда они с Дорогиным ходили в мэрию к Стешкину, тот угощал их вишнёвой наливкой и после её употребления Дорогин тоже ничего не помнил.
«Розовая эмульсия, значит, – подумала Ника. – А что если эти люди как-то связаны со Стешкиным, или он с ними?».
А Стешкин тем временем внимательно изучал следы чёрной жижи на подоконнике в уборной первой городской больницы.
– По цвету напоминает графитовую смазку, но запах не тот. И не солидол, – размышлял вслух чиновник. – Похоже на отработку двигателя.
– Что-что? – переспросил Егоров.
– Иными словами, слитое с двигателя отработанное масло.
Капитан ДГБ Егоров боролся с желанием вытолкать норовистого чиновника за пределы помещения, но после их последней перепалки с журналистами уже не решался на грубые действия. Раз Стешкин так рьяно вступился за журналистов, которые с ним и связаны не были, то Егорову оставалось лишь догадываться, какую деятельность он разовьёт, если дэгэбисты только попробуют его отсюда выпроводить.
С одной стороны, Егоров понимал, что Стешкин может быть ему даже полезен. Во-первых, когда-то он работал в КБ, и его навыки могли пригодиться при установлении тех или иных веществ и обстоятельств. Но куда важнее было другое. Именно он в критический момент взял ситуацию в свои руки, встал посреди помещения со своим удостоверением и успокоил общественность, сказав, что всё под контролем городской власти, и заставил больных разойтись по палатам. Хотя делать это он был не обязан. Особенно учитывая, что перед этим дэгэбэшники обшмонали его авто. Из чувства мести и негодования он мог бы даже начать нагнетать обстановку. Но делать этого Стешкин не стал, за что Егоров был ему отдельно благодарен. Егоров был весьма неглупым человеком, чтобы понимать, что в этой ситуации чиновник даже прикрыл их зад.
С другой стороны, именно Стешкин, самовольно покинувший место проведения следственных действий, отвлёк на себя внимание Егорова, что косвенно привело к побегу диверсанта.
– Всё это очень интересно, Иван Митрофанович, – цедил сквозь зубы Егоров. – Но ответьте мне на один вопрос: пересекались ли вы раньше с человеком, которого сюда повели умываться? Вы как-то странно с ним встретились взглядами, когда вошли в помещение больницы. Словно вы друг друга знаете. И помощь ему оказали, когда дед угрел его палкой. Как-то по-отечески даже, что ли.
– По-отечески, говорите? Нет, раньше я с ним не пересекался, – холодно и спокойно ответил чиновник. – Помощь оказал, потому что поблизости не было врача.
– Давайте будем откровенны: это больница. И врачи здесь были, – колко смотрел на Стешкина Егоров. – Я бы ещё понял ваш поступок, если бы вы сами были врачом. Но вы не врач. И, тем не менее, начали оказывать ему помощь. И именно благодаря вашей помощи ему хватило сил напасть на наших сотрудников и сбежать. Как вы думаете, о чём это говорит?
– То, что он нашёл в себе силы оказать сопротивление и совершить побег, говорит лишь о том, что помощь, оказанная мной, была достаточно квалифицированной. Хоть я и не врач, как вы сказали. Во-вторых, задерживать его не входило в мои функции. Это была как раз ВАША работа. Которую вы провалили. Я понимаю, что вам предстоит искать крайних, чтобы оправдаться за свои провалы. Но не стоит пытаться вешать вину на меня или медицинских работников. Во-первых, это будет неубедительно. Во-вторых, Я вам это делать не позволю, – не глядя на Егорова ответил Стешкин, продолжая изучать пятна на подоконнике.
В этот момент через толпу людей, собравшихся в коридоре первой городской больницы, стала прорываться крепкая женщина лет пятидесяти. Она тут же зашла в мужской туалет, где столпились дэгэбисты, и прижалась к двери, из-за которой доносились измученные женские вздохи и стенания.
– Настя. Это я, Наташа, – сказала прибывшая женщина. – Открой мне.
– Там они! Они хотели меня убить! – слышался из кабинки безнадёжный женский плач.
Женщина зашла в соседнюю кабинку и начала ощупывать перегородки. Они оказались разборными. То есть, если приложить усилия, их можно было демонтировать.
– Наталья Петровна. Спасите меня, – плакала за перегородкой девушка-дэгэбистка
– Конечно же, родная. Я тебя спасу, – сказала женщина.
Она расстегнула белый халат и вытащила из бокового кармана комбинезона мультитул.
Женщина принялась отжимать детали, которые крепили перегородку, отделявшую одну кабинку от другой.
Глянув на десяток глаз, которые стояли прямо у кабинки и наблюдали за её действиями, она внезапно потянула дверь на себя и закрыла кабинку на защёлку.
– Что вы делаете? – послышался чей-то обеспокоенный голос снаружи.
– Так, не мешайте мне. Знаю, что делаю, – сухо ответила рыжая и продолжила сдвигать крепления.
При этом она поддерживала диалог с девушкой, находившейся в соседней кабинке.
– Смотри, всё в порядке. Мы никому ничего не открываем. Я сейчас откручиваю внутреннюю перегородку и перехожу к тебе. А ты спокойно меня подождёшь. Хорошо?
– Да, – ответила та.
Женщина сняла последние крепления, отодвинула перегородку и шагнула в соседнюю кабинку, в углу которой сидела загнанная, до смерти напуганная девушка. Женщина тут же склонилась над ней и обняла её. Та тоже протянула к ней свои руки и громко заплакала.
– Всё в порядке. Я на месте. Я своя, – говорила женщина, обнимая девушку и гладя её по голове. – Я ни с кем не заодно. Я с тобой…
– Нет! Только не открывайте! – тут же встрепенулась та, указывая на дверь.
– Эту дверь мы открывать не будем. Мы через эту выйдем.
Наталья Петровна помогла своей подопечной перелезть через отодвинутую перегородку и открыла защёлку кабинки, в которую до этого заходила сама. Дверь открылась, и, обнимая девушку обеими руками, женщина неторопливо вывела её в ту часть туалета, где находились умывальники.
– Видишь, здесь никого нет. Только мы с тобой, – заботливо произнесла Наталья Петровна и сделала строгий жест обступившим им дэгэбистам, чтобы те не говорили ни слова. – Никто не стреляет, никто никого не убивает. Успокойся. Я с тобой, я рядом. Всё закончилось.
Алютина сняла этот эпизод на видео, не обронив ни слова. Егоров бросил на неё косой взгляд, но препятствовать этой съёмке уже никто не стал.
– Вот такая у тебя работа, детка. Да, да, сложная, я понимаю. Не можешь – переходи на другую. Я тебе предлагала быть художником.
Под наблюдением двух десятков ошеломлённых глаз Наталья Петровна вывела девушку на свежий воздух и повела к тому месту, где стоял припаркованный УАЗик.
– Я рядом, я здесь. Всё в порядке. Всё хорошо, – приговаривала женщина.
– Он на нас нападёт. Он нас убьёт.
– Володя, покажи, что у тебя есть, – сказала женщина водителю в камуфляже, который к этому моменту уже вышел из кабины.
Тот достал пистолет.
– Смотри. Если только он вздумает с нами что-то сделать, Володенька его сразу на мушку, – успокоила Настю Наталья Петровна. – Ты со мной. Ты в безопасности. Давай, ложись спокойно.
Она уложила девушку на носилки в салоне УАЗа и достала чемоданчик.
– Я тебе сейчас вколю витамины. Ты поспишь, и всё будет хорошо. Ты же Володе доверяешь? Ты же хорошо его знаешь?
По просьбе рыжей, водитель Володя залез в салон.
– Побудь с ней, – попросила Наталья. – Мне надо спросить у врачей, что произошло. На запись включи – нам это всё понадобится.
Наталья Петровна снова зашла в приёмный покой, и первое, на что в этот раз упал её взгляд – это вещдоки, лежавшие на подоконнике. Цепкий взгляд тут же выхватил из полумрака прозрачный пакет, в котором лежал шприц с надписью НИК «ЗАЛП». Оглянувшись по сторонам, женщина аккуратно сунула пакет со шприцем себе в чемоданчик.
– Я должна осмотреть тех, на кого он напал, – сказала она Егорову, зайдя в коридор.
Там с пострадавших уже сняли экипировку и перевели в пустую палату недалеко от сестринской. Телегина и медбрат начали осмотр.
– Ножевых и огнестрельных, слава Богу, нет, – говорила Наталья Петровна, склонившись над спецназовцами. – На удары по голове тоже не похоже – остались бы следы и симптоматика была бы другая. Отравление химическими веществами – тоже нет. Были какие-то сильные импульсы, которые воздействуют на нервную систему… Парни, что было? Как он на вас напал?
Парни говорили путано, но сказанного было достаточно для того, чтобы восстановить картину произошедшего.
– Мы завели подозреваемого в туалет, чтобы смыть с него грязь и повезти в управление, – начал рассказывать один мужчина. – Он наклонился под раковину, будто что-то туда выбрасывает. А сам достал из мусорки какой-то прибор, резко развернулся и начал жать какие-то кнопки…
– Мы не поняли, что происходит, – дополнял рассказ другой. – Были какие-то яркие вспышки…
– Понятно. Значит, электроразряды. Как выглядел прибор, можете описать?
– Да как пульт от телевизора. Обычный квадратный корпус с кнопочками.
– Как интересно, – задумчиво произнесла рыжая, словно о чём-то догадываясь.
Она подошла в уборную, где Стешкин беседовал с экспертами, берущими смывы пятен. Его она очень хорошо знала. Когда они познакомились, он возглавлял сектор гражданской обороны, а она приступила к работе в Научно-Исследовательском Институте Экспериментальной медицины, и в дальнейшем они довольно часто пересекались по работе и поддерживали товарищеские отношения.
– Слушай, Иван. Ты аналогий никаких не находишь? – начала рыжая, подойдя к Стешкину и передав вкратце суть того, что рассказали спецназовцы. – С тем, что создавали когда-то, испытания проводили… Помнишь?
– Ну, Наташ, это было давно, – развёл руками Стешкин. – Тем более, те разработки так и не поступили в серийное производство. А электрошокеры… Технологии ведь не стоят на месте. Выбор электрошокеров сейчас, я думаю, велик.
– Электрошокеры, они все контактные, – сказала рыжеволосая. – Они оставляют следы на руках, на ногах. А у них вообще никаких следов. Тем не менее, все симптомы и их рассказ указывают на то, что их оглушили каким-то прибором, который нападающий просто на них направил. И это был не пистолет, не оружие…
Тот пожал плечами.
– Ну, думай, Иван. Ты же умный мальчик! По всем симптомам это электрический разряд. Но никаких следов на теле нет. По их рассказам, это был не баллон, не газ. Все симптомы указывают на то, что их оглушили электричеством. Но так, чтобы при этом у них не осталось серьёзных травм. Это контролируемый разряд. Его цель – не просто ударить током. Воздействие обычного тока предсказать очень трудно – человека может хватить инфаркт, может просто остановиться сердце. То, что я вижу у этих спецназовцев – это не просто удар током, который подключён у нас к проводам между стенами. Это высокочастотный и низкоамперный разряд. Ведь в чём опасность тока? Чем выше его сопротивление, тем большая степень повреждения тканей, – раскладывала по полочкам Наталья Петровна. – А здесь такое электричество, которое ткани не повреждает, но при этом человек вырубается. Действие этого электроразряда направлено не на то, чтобы нанести человеку физическое увечье. Это низкотравматическое воздействие, чтобы на короткий период времени вывести человека из состояния сознания. А теперь подумай, что это может быть.
– Да мало ли где он мог это достать. У нас, или за границей… – Стешкин говорил неохотно и как будто без интереса.
Это было странно, учитывая то, что он лично участвовал в подобных разработках. Впрочем, рыжая была догадливой и, глядя на толпу экспертов и силовиков, поняла, что завела этот разговор не в том месте.
– Я не слышала, чтобы где-то в свободном доступе были приборы, которые могут генерировать такой разряд. Ты там, в мэрии, может, и не совсем в курсе, потому как не связан со спецслужбами и с полицией. А я кручусь в этой сфере, я знаю! – уверенно проговорила рыжая. Эту фразу она сказала довольно громко. А потом практически шёпотом добавила: – Тот, кто применил эти разряды, имеет доступ к каким-то разработкам. Нашим, не нашим – это уже второй вопрос. А ты, по возможности, забегай сегодня ко мне на чай в институт. Покалякаем.
В этот момент Алютина шла с Потаповым по коридору к выходу. Внутри всё клокотало от обиды и злости. Она понимала, что кроме того, что она наснимала на свой телефон, у неё ничего не осталось.
Столько времени проторчали сначала на Тупике Тральщиков, потом в больнице – и всё коту под хвост! Что она теперь будет говорить директору канала? Что они так бездарно проворонили видеоряд, который мог бы лечь в основу не одного, а сразу нескольких сюжетов? Ведь на кассете, которую изъяли дэгэбисты, были не только их сотрудники – там были кадры и из Тупика Тральщиков, где напали на их коллегу, и кадры из больницы, где её отказались госпитализировать. Эти кадры были эксклюзивными и представляли из себя сенсацию общегосударственного и даже международного масштаба.
Сейчас Алютина понимала, что отдала бы многое ради того, чтобы им вернули хотя бы это! Но она прекрасно понимала, что ничего им уже не вернут. Скорее всего, всё удалят. Никто в ДГБ не будет разбираться, на каких кадрах есть их сотрудники, а на каких нет. Отдадут пустую кассету или выдадут чистую взамен этой. «Может, Потапову не стоило их снимать – тогда хотя бы кадры с пострадавшей Калинковой и с врачами были на месте?», – думала про себя журналистка. С другой стороны, в больнице происходили события, не снимать которые было невозможно. И если бы оператор их не снимал, она бы ругала и его, и себя за то, что у них нет этих кадров.
В этот момент Алютиной стало по-настоящему грустно. И обидно. До боли, до глубины души.
– Гады! – невольно вырвалось у неё. – Они как будто специально выискивали подходящий момент, когда все будут заняты чем-то другим. Ещё и в сторону тебя отвели, чтобы никто не увидел.
– Как думаешь, вернут? – осторожно спросил оператор, словно чувствовал вину за происшедшее.
– Кассету-то они вернут, но там ведь ничего уже не будет! Там ведь не только дэгэбисты. Там и врачи, которые отказывали Калинковой в госпитализации, и… Боже! Она ведь и доказать теперь ничего не сможет! – Алютина закрыла руками лицо. По щекам и пальцам потекли слёзы.
– Да ладно тебе, Юль, не расстраивайся, – обнял её оператор. Он вёл себя спокойно, хотя было видно, что раздёрган не меньше. – Доказать она сможет. Громов ведь тоже снимал. И записи телефонных звонков, где Крючков требует не класть Веронику в больницу. Они ведь были как раз у Громова.
– А как деда крутят! Где мы теперь это возьмём?! – Алютина уже практически расплакалась, уткнувшись лицом в грудь Потапову, который по мышечной массе немногим уступал дэгэбисту Решко.
– Стоп! Записи! – Алютина убрала руки от лица. Её словно осенило.
Они как раз находились в той части приёмного отделения, где не так давно осматривали молодчика с перемазанным лицом.
К удивлению Алютиной, изъятый у молодчика телефон лежал всё там же, на подоконнике, и не было никого, кто за ним бы присматривал. Дэгэбисты были заняты спецназовцами, которых приводили в чувства в соседних помещениях, и напрочь забыли про всё остальное.
Алютина беспардонно взяла телефон в руки, оглядевшись по сторонам, чтобы никто не видел. На её удивление, смартфон не был запаролирован, и она запросто зашла в галерею. Там была масса фотографий молодых людей то в масках, то без масок, которые позируют то с плакатами, то с оружием, то на фоне флагов и надписей на стенах домов и заборов, ими же, очевидно, и сделанных.
– Юль, что ты делаешь? – удивился стоящий рядом Потапов.
– Тихо, Миха. Не пали контору, – сосредоточенно сказала Алютина, заходя в соседнюю папку – «Видео».
Юля прекрасно помнила этот телефон. Она как раз находилась рядом, когда симпатичная девушка из ДГБ подошла сначала к ним, а потом к деду и белорусу, и попросила их быть понятыми при оформлении как вещдока одного видеофайла. Она сказала, что у молодого человека изъяли телефон, на котором была видеозапись, где радикалы в масках разрисовывают свастикой памятник жертвам нацизма. Полностью просмотреть эту запись им не удалось. Увидев только начало и всё поняв, дед набросился на молодчика, у которого был изъят телефон, и пытался угреть его тростью.
И она не ошиблась – эта запись в видеогалерее шла самой первой. Она клацнула на этот файл, выбрала опцию «Переслать» и ввела свой номер телефона. Пока файл пересылался на её телефон, она просматривала другие записи, расположенные от более старых к более новым. На экране возникали кадры с разных инцидентов, демонстрирующих бесчинства радикалов, о многих из которых журналисты даже не знали. Вот они врываются в комсомольскую библиотеку, оскорбляют женщин, бьют известного поэта, который за них заступается. Вот обливают зелёнкой какую-то девушку и ставят её на колени. Ни одно из этих преступлений не было раскрыто – «не нашлось свидетелей», «установить виновных не удалось». Все эти файлы журналистка тоже поставила на переправку самой себе.
– О, наш телецентр. Тупик Тральщиков, – вырвалось у Алютиной при просмотре одной из последних записей.
Однако улыбка сменилась ужасом. На записи была запечатлена машина такси и девушка с малиновыми волосами, которую молодчики в масках выволакивают наружу и бьют. И мужчина, которого сбивают с ног, когда он бежит к своей машине.
– О Боже! – вскрикнула вдруг Алютина.
– Что такое? – удивился Потапов.
– Да тут же… Тут нападение на нашу Нику! – Она закрыла рот рукой. Из глаз снова хлынули слёзы.
– Ни хрена себе! – в ошеломлении вымолвил оператор, просматривая кадры, как молодчики распылили газ внутри салона, запихнули туда избитую Нику, захлопнули дверь и дали дёру в сторону Торгового двора.
– Э-э-э, а что это вы делаете? – раздался в коридоре чей-то голос.
Алютина и Потапов дёрнулись. Они подняли глаза и увидели стоящего неподалёку компьютерщика Самокурова.
– Ничего. Просто смотрим кино, – закосила под дурочку журналистка. А сама в этот момент и этот файл поставила на пересылку.
– Э, э, э! Положи на место! Слышишь, что говорю? – сказал компьютерщик и быстрым шагом направился к журналистке в желании вырвать у неё телефон из рук.
Но путь ему перегородил Потапов.
– А ну положите на место! – строго вымолвил компьютерщик, приближаясь к телевизионщикам.
– А ты чего распоряжаешься? Твоё, что ли? – не менее строгим голосом отреагировал Потапов.
Самокуров опешил. Он работал в Департаменте государственной безопасности два с половиной года, но на все силовые операции и задержания выезжал именно как компьютерщик. И когда его вызвали в составе группы силовиков в первую горбольницу, ему сказали, что он должен будет осмотреть некий прибор, который будут изымать. Но что ему самому придётся защищать какие-то вещдоки едва ли не силой, его никто не предупреждал, и к этому готов он не был.
Он не знал, как вести себя в подобных ситуациях и как пресекать такие действия. Он даже забыл про рацию, которая висела у него на поясе.
– Это вещдок!
– И что теперь?! Целый час ваш вещдок пролежал без присмотра, никому до него дела не было! Теперь вдруг резко появилось? Иди, откуда пришёл, не мелькай перед глазами!
– Э, э, э! А ну верните немедленно! – требовал Самокуров.
– Чего ты разэкался? Глухонемой, что ли? Иди, Герасим! Никто твою Му-Му топить не собирается! – Потапов готов был говорить всё что угодно, лишь бы дать Алютиной время, чтобы она успела переправить эти записи себе.
Чтобы докопировать, Алютина вышла с телефоном на улицу. Оператор пошёл вслед за ней, готовясь даже, если вдруг понадобится, прикрыть её своей спиной.
– Я сейчас группу захвата вызову! – в отчаянии пригрозил Самокуров.
– В параше твоя группа захвата, в прямом смысле слова! Её уже вызвали!
– А действительно, что нам здесь делать? – театрально сказала Алютина, покидая с Потаповым коридоры больницы. – Кассету всё равно у нас забрали, снимать уже не получится. А телефон – это так, маленькая компенсация. Пусть это будет моя маленькая женская месть.
Самокуров сначала попытался плестись за ними, но понимал, что Алютину будет защищать Потапов, а с Потаповым он не справится. Потом помчался вовнутрь больницы – докладывать руководству о краже вещдока. В глубине коридора замаячили несколько фигур в чёрных костюмах, устремившиеся к выходу, через который только что вышли Алютина с позаимствованным телефоном и Потапов с камерой, из которой дэгэбэшники недавно вытащили кассету.
Быстрым жестом Алютина указала Потапову, что нужно бежать. Однако в этот момент услышала голос со стороны расположенной рядом парковки:
– Дэвущка, такси?
Посреди парковки сбоку стоял молодой человек кавказской наружности и с соответствующим акцентом, который приглашал их сесть в свою машину.
– Да! Такси! – прокричала Алютина.
Через боковое и заднее окна легковушки Алютина видела, как из больницы выбежали несколько дэгэбистов, среди которых был и Егоров. Он лихорадочно указывал на машину такси, покидающую пределы больницы, однако все крутились друг вокруг друга и были настолько растеряны, что даже не знали, в какую машину им сесть, чтобы за ними погнаться.
Следом за ними из больницы вышел и Громов, которому, судя по всему, стало любопытно, за чем же таким интересным погнались дэгэбисты, что бросили даже своих ударенных током товарищей. Однако все они остались во дворе больницы. За машиной такси, в которой скрылись журналисты «Фарватера», гнаться никто не стал.
Егоров схватился за голову и нервно взъерошил на ней волосы. Затем его взгляд упал на машины «адмиральской троицы», которые несколько часов назад осматривали дэгэбисты в поисках похищенного прибора. Взгляд Егорова задержался на этой точке и всё больше наполнялся недоумением. Место, где стояла машина ректора АКУ Семёна Караваева, теперь пустовало, а протоколов осмотра, которые заполняли дэгэбисты на капотах машин, не было и в помине.
– Где? Где все бумаги? – в крайней степени недоумения произнёс Егоров.
– Какие бумаги? – удивился Громов.
– Осмотра машин! Протоколы, опись. Где всё?!
– Я не знаю, – спокойно ответил Громов. – И я, и Стешкин всё это время были у вас на виду. Мы уж точно ничего не брали.
Вот только Караваев последние пару часов был не здесь. Громов помнил, что в больницу он зашёл вместе с ними. И даже помнил, как он отреагировал, когда увидел человека в маске. Реакция была такой, словно они знакомы и что этой встрече он совсем не рад.
Но потом Караваева с ними не было. Он просто куда-то исчез.
Исчезла теперь, как он видел, и его машина. Видно, он просто он вышел из больницы, сел в неё и уехал.
Что же случилось с бумагами, которые дэгэбисты тоже оставили без присмотра, побежав на крики Насти, закрывшейся потом в кабинке туалета, тоже никто не знал.
– Твою мать!!! – отчаянно закричал Егоров, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, и принялся отчаянно пинать ногой дуб во дворе больницы.
Громов с ухмылкой смотрел на взбесившегося от настигших его неудач дэгэбиста и испытывал какую-то необъяснимую радость.
– Что это? – отошедший от шока после просмотренного видео Егоров поднял недоумённый взгляд на стоящего перед ним молодчика.
– Я же говорю – отчёт, – всё так же спокойно ответил парень с перемазанным лицом.
– Чей отчёт? Кому? Я не понимаю… – капитан ДГБ Егоров оттянул ворот рубашки.
– Да всё вы понимаете! – нагло и задиристо заявил парень.
Егоров начал листать другие записи на телефоне. Люди в масках нападают на колонну коммунистов во время шествия. Ещё одна запись, где молодчики срывают вечер памяти Маяковского в комсомольской библиотеке. Вот они толкают директора библиотеки Зою Вишнякову и разбивают памятную инсталляцию. Им пытается помешать местный поэт и общественный деятель Иван Ватаман. На записи видно, как его валят на пол и бьют ногами, затем ослабшего поэта с окровавленным лицом выволакивают в коридор, и там уже другая группа людей в масках начинает колотить его бейсбольными битами.
– И как тебе с этим жить? Внутри не щемит? – спрашивал Егоров. Его передёргивало от негодования и злости. – И как же таких отморозков земля носит…
– Так всё благодаря вам, – издевательски ухмылялся молодчик.
Большинство этих записей радикалы выкладывали на своих пабликах, бахвалясь и выдавая свои выходки за некий героизм. Всё это вызывало общественный резонанс, руководство Егорова грозилось найти и наказать виновных, однако всякий раз оказывалось, что личности виновных установить не удалось, и что жертвы нападений сами виноваты в произошедшем – спровоцировали ситуацию своим поведением.
Дальше шли две записи, где люди с закрытыми лицами расписывают расистскими лозунгами второй корпус общежития Адмиральского кораблестроительного университета, где жили иностранные студенты. Эту запись радикалы никуда не выкладывали – либо побоялись возможной ответственности, либо изначально такой цели не ставили, а оставляли эти надписи по другой причине – то ли просто развлекались, то ли хотели запугать иностранцев, показав им своё превосходство.
Егоров помнил, как к ним в управление поступали письма от куратора иностранных студентов Эллы Магниевой с требованием возбудить уголовное дело и найти виновных. Он помнил отписки, которые направлял заявительнице от имени управления. Не потому, что плохо выполнял свои обязанности. А потому, что информировать особо было не о чем: виновных искали, но всякий раз оказывалось, что не хватает улик. Теперь же он видел эту запись в телефоне стоявшего перед ним молодчика. Тот смотрел на сотрудника органов так бесстыдно и нагло, словно был уверен, что и в этот раз ему ничего не будет.
Но то, что Егоров увидел далее, повергло его в шок. Ночь. Сквер памяти жертв нацизма. Молодчики в масках рисуют свастику и нацистский лозунг на огромном камне, являющемся частью мемориала, и заливают красной краской гранитную табличку с именами погибших узников лагеря для военнопленных. Эту запись тоже никто никуда не выкладывал, Егоров видел её впервые. Но будь она в распоряжении капитана ДГБ на два года или хотя бы на год раньше, он бы не стал церемониться.
Перед глазами дэгэбиста вновь поплыли кадры тех событий. Сознание выхватило эти воспоминания из глубин памяти так, как всплывает на поверхность грязь и тина, если кому-то удаётся всколыхнуть мутную воду.
Это было в позапрошлом году. Накануне дня памяти жертв нацизма городские власти готовили традиционную церемонию с выступлениями первых лиц и возложением цветов к мемориалу. На церемонии вместе с членами общества узников концлагерей и жертв Холокоста должен был присутствовать и мэр, и депутаты, и всё городское руководство.
Рано утром, когда коммунальщики привезли венки для возложения, а работники управления культуры приехали монтировать звукоусиливающую аппаратуру, они обнаружили на памятнике огромную свастику и залитую краской табличку. Они тут же сообщили об инциденте в мэрию, и уже через двадцать минут к памятнику доставили в канистрах растворитель.
Тогда пришлось даже переносить время начала церемонии. Коммунальщики спешно пытались отмыть позорные надписи. Им помогали простые горожане, которые пришли возложить цветы к памятнику. Соцсети были перенасыщены фотографиями осквернённого мемориала и комментариями горожан, возмущённых бездействием правоохранительных органов. И хотя вандальные надписи были отмыты, об инциденте говорил уже весь город.
Егоров помнил и слова мэра Колокольцева, которые разошлись тогда по всем городским и общегосударственным каналам: «В городе разгул фашизма. Разрисовывают памятники, нападают на иностранцев. И всё это остаётся безнаказанным, словно так и надо. Я не понимаю, чем у нас занимается Департамент государственной безопасности. Мне стыдно быть мэром этого города». Все эти цитаты были разобраны на заголовки десятками СМИ и украшали первые страницы газет.
Было возбуждено уголовное дело. Дэгэбист помнил, сколько недовольства им пришлось тогда выслушивать и от мэра, который возмущался, почему до сих пор не нашли мерзавцев, осквернивших памятник, и от председателя совета национальных обществ, которая, выступая по телевидению по поводу этого инцидента, задавала напрямую вопрос, чем же у нас тогда занимаются сотрудники правоохранительных органов, если до сих пор не могут установить виновных.
Но это было правдой лишь отчасти. На самом деле Егорову и отделу по борьбе с терроризмом и экстремизмом удалось найти косвенные улики, а с помощью проведённой радиоразведки – установить номера телефонов тех, кто находился в ту злополучную ночь в квадрате расположения памятника. Это были представители бойцовского клуба «Питбуль», которые одновременно входили в радикальную группировку «Белый коготь» – организации с очень неоднозначной репутацией, как писали о ней СМИ. Однако во время допросов они утверждали, что всего лишь пили пиво в расположенном неподалёку баре и к памятнику даже не приближались. Но даже когда он показывал своему руководству записи с камер, установленных в этом баре, на которых было видно, как группа отдыхающих радикалов в какой-то момент покидает бар, а через двадцать минут возвращается снова, начальство морщило лоб — мол, это же не прямое доказательство того, что именно эти молодчики разрисовали памятник. Вот если бы было зафиксировано, как они его разрисовывают, тогда другое дело. А пока доказательств нет. Ищите.
И Егоров искал. Как собака бегал с подчинёнными по киоскам, клубам, всевозможным забегаловкам. Переполошили все магазины, где были хоть какие-то камеры, опрашивали владельцев, продавцов, завсегдатаев — авось кто-то что-то слышал или видел. Опрашивали работников близлежащей автозаправки, собачников, гуляющих по парку. Капитан ДГБ помнил, с каким трудом они пытались найти тех, кто это сделал. Кто тогда только ни песочил силовиков — и мэр, который не уставал поднимать этот вопрос на всех совещаниях, посвящённых подготовке к памятным датам, и общество узников концлагерей, которое заваливало управление ДГБ своими запросами. Но больше ничего установить не удалось.
Поскольку найти виновных не смогли, начали искать крайних. И крайним сделали Егорова, поскольку содеянное имело признаки экстремизма, а борьба с этим явлением как раз и входила в компетенцию отдела, который он возглавлял. Его тогда лишили премии и чуть не понизили в должности.
Усугублялось всё общим настроением жителей. В Адмиральске жили потомки людей, которые в годы войны пострадали от действий нацистов. Сам мемориальный комплекс был установлен на месте бывшего концентрационного лагеря, где погибли десятки тысяч военнопленных и мирных граждан. Так что для жителей Адмиральска этот памятник представлял большое значение, и люди были крайне недовольны как самим инцидентом, так и тем, что виновные не понесли ответственность.
То, что не удалось наказать виновных, стало личной бедой и для Егорова. Старший брат его деда ушёл на фронт, был ранен, попал в окружение, так и не смог добраться до своих, и погиб в том самом лагере для военнопленных. Сохранились документы и воспоминания очевидцев и жертв о зверствах, которые там происходили, многие до последнего времени были засекречены. Егоров, как сотрудник спецслужбы, специально ходил в закрытый архив, чтобы добыть информацию о своём деде и его замученных фашистами родственниках. И он как никто другой понимал, насколько страшен нацизм в чистом виде.
Коллеги восприняли произошедшее не так болезненно. И после инцидента ему многие говорили: «Егоров, да чего ты паришься? Ну, подумаешь, разрисовали каменюку». Его же раздирало изнутри чувство злости и подавленности, потому что это касалось конкретно его семьи. Сам факт, что кто-то себе позволил таким образом надругаться над памятником жертвам нацизма, было плевком ему в лицо и как сотруднику ДГБ, и как жителю Адмиральска, потерявшему родственника от рук нацистов.
И вот запись, так необходимая для доказательства вины причастных к тому инциденту, была в его руках.
– Подонки! – срывались слова с губ капитана ДГБ. Руки, держащие телефон, дрожали.
Неподалёку крутились сотрудники его отдела.
– Вы установили личность молодого человека? – Особист говорил сухо, но внутри у него всё кипело.
– При нём были документы на имя Карпенко Виталия Фёдоровича, ученический билет профтехучилища № 21 и жетон бойцовского клуба «Питбуль», – бойко ответила Анастасия Артамонова, перебирая лежащие на подоконнике бумаги. – Изъята также бейсбольная бита и нож. Они находились у него в рюкзаке.
Егоров подошёл вплотную к молодчику.
– Значит так, Виталик. Сейчас ты поедешь со мной в управление и расскажешь там про свои «подвиги», – дэгэбист невольно стискивал зубы от злости.
Он подошёл к лейтенанту Решко – старшему группы, который проводил ранее досмотр Калинковой.
– Боря, оформляй его, – с азартом в голосе произнёс Егоров.
– Кирилл Александрович, он же из «Питбуля». Нам сказали их не трогать.
– Это если найден просто жетон «Питбуля», то да, не трогать. А если, извини меня, такое говно на телефоне, то мне жетон не указ. Видал, что у него там? Там видео, где эти отморозки бьют журналистку и обрисовывают памятник. Так что я его забираю. Буду с ним работать, – с нотками металла в голосе сказал Егоров и подозвал своих подчинённых. – Самокуров, Артамонова. Пробить по базе и оформить телефон как вещественное доказательство.
Особист-компьютерщик – худой парень, который перед этим осматривал телефон Калинковой – взял из рук Егорова смартфон.
Парень с перемазанным лицом как-то отрешённо смотрел в потолок, будто его это и вовсе не касалось.
– Задание все поняли? Валера, берёшь телефон, пробиваешь по базе. А ты, Настя, ищешь понятых и оформляешь как вещдок, – скомандовал Егоров и устало опустился на кушетку.
– Кирилл Александрович, я тогда за понятыми… – донёсся до него гулкий, как из колодца, голос Насти Артамоновой.
Больничные часы показывали три часа ночи. Воспалёнными глазами дэгэбист смотрел на длинные коридоры, освещенные люминесцентными лампами, и на снующий по ним персонал. Но после смены эти люди снимут белые халаты и пойдут по домам. Ему же предстояло возвратиться в управление и провести там ещё один нескончаемый тягучий день.
Он видел, как уходила его сотрудница, теряясь в глубине коридора, а Самокуров копался в телефоне, получая доступ к каким-то перепискам. Шла обычная рутинная работа. Усталость и сонливость одолевали Егорова. Капитан ДГБ привалился к стене и закрыл глаза…
Очнулся он от сильного удара по плечу и рефлекторно схватился за кобуру на поясе. Хромой дед – тот самый, который выбивал дверь смотровой – сейчас размахивал своей палкой и пытался угодить по парню с перемазанным лицом.
– Выродок фашистский! Да мы таких стреляли в сорок третьем! – неистово орал дед на весь коридор.
Его пытались утихомирить двое сотрудников ДГБ – Решко и Самокуров, однако старик не унимался.
– Да откуда вы берётесь, мрази такие! – хрипел он, замахиваясь на молодчика. – Суки! Ублюдки! Не добили! Ох, не добили!
Тот лишь ловко уворачивался, даже не пытаясь пнуть деда в ответ, что было крайне нехарактерно для членов бойцовского клуба «Питбуль». Обычно для них не составляло труда ударить хоть старика, хоть девушку, хоть несовершеннолетнего. Никаких мук совести при этом они не испытывали. Они считали себя выше этих общественных правил, и если им кто-то противодействовал, даже если это была защита, то били в ответ, несмотря ни на пол, ни на возраст.
Здесь же, вжавшись в подоконник, перепугано хлопала глазами Анастасия Артамонова.
– К-кирилл Александрович… вы просили понятых… я нашла… д-деда и студента, белоруса… остальные отказались… – глотала воздух она. – Начали оформлять протокол… ну и показали им видео… мы же должны были им показать, п-по инструкции… А старик стал палкой в этого…
Егоров вскочил и стал усиленно протирать глаза и лоб, пытаясь спросонок понять, что же произошло. До него начало доходить, что реакция деда вызвана записью, которую он увидел у молодчика на телефоне.
– Начальник! Позволь мне его грохнуть! – истошно закричал старик так, что его, наверное, слышали несколько этажей.
Донёсся крик и до Громова, Стешкина и Караваева, находящихся на парковке больницы, пока их автомобили обыскивали сотрудники департамента госбезопасности. Стоящие недоумённо переглянулись. Дэгэбисты, заканчивавшие с оформлением протоколов осмотра их транспортных средств, оторвали взгляд от бумаг.
Хватая свой кожаный портфель, Стешкин двинулся ко входу в приёмное отделение.
– Нельзя. Не положено, – попытался преградить ему дорогу сотрудник, копошившийся до этого в его машине.
Однако чиновник толкнул его в плечо с такой силой, что тот едва удержался на ногах.
Он стоял в растерянности, пытаясь сообразить, что ему делать. Был бы Стешкин простым человеком, его бы наверняка скрутили. Но рукоприкладствовать по отношению к сотруднику мэрии, да ещё и в ситуации, когда он мог опротестовать сам обыск, было чревато неприятными последствиями. К тому же ничего запрещённого, или того, что искали дэгэбисты, у чиновника не нашли. Поэтому совершать действия, которые могли бы ограничить Стешкина в свободе передвижения, дэгэбист уже не рискнул.
Громов и Караваев последовали примеру Стешкина, однако сделали это более осторожно. Громов настойчиво, но обходительно объяснил сотрудникам, что в больнице сейчас происходит что-то странное и ему, как журналисту, надо быть там. Дэгэбисты понимали, что попытка его удержать могла бы быть приравнена к препятствованию в осуществлении журналистской деятельности, и тоже рисковать не стали.
Караваева отпустили уже «за компанию». Тем более что ничего, как-либо связанного с разработкой вооружения, у него в машине тоже не нашли. Он лишь неуверенно добавил, что если сотрудникам ДГБ нужна его подпись, то пусть, мол, пока ничего не сворачивают, потом он обязательно подойдёт.
Когда все трое оказались в больничном коридоре, перед их глазами предстала следующая картина. Совсем древний старик пытался ударить палкой молодого парня в чёрной куртке с лицом, перемазанным чёрной жижей. Дед замахивался, а парень уворачивался. Сотрудники ДГБ пытались оттащить разъярённого деда и как-то закрыть собой молодчика, дабы тот его не укокошил, а журналисты МТК «Фарватер» – миниатюрная рыжая корреспондентка Юлия Алютина и огромный, как гора, телеоператор Михаил Потапов – снимали разыгравшуюся в коридоре больницы сцену на камеру.
Наконец, крепыш Решко встал между дедом с палкой и молодчиком, пытаясь сдержать старика руками.
– Дед! Успокойся! – взывал он к нему. – Мы проводим следственные действия! Уже сам этот факт говорит о том, что от ответа никто не ушёл!
– Давай, дед! Наподдай ему хорошенько! – подогревал старика сидевший на лавочке в нескольких метрах белорус. – Вмажь ему, как в сорок пятом!
– Заткнись! – заорал на белоруса доведённый до предела здоровяк из ДГБ. – Иначе пойдёшь как зачинщик!
Егоров смотрел на разыгравшуюся сцену – и поражался, откуда у старого деда, который, казалось, на ладан дышал и еле передвигал клешнями, появились вдруг такие силы. Он же до этого даже стоять толком не мог! А теперь вдруг такая стойкость, такая мощь в мышцах, что даже крепыш Решко его еле сдерживал.
Егоров даже представил, как это было во время войны. Люди из последних сил боролись. Невзирая на слабость, на возраст… Перед глазами Егорова поплыли кадры войны. Он даже замотал головой, чтобы отмахнуться от возникших в голове ассоциаций.
И тут Егоров увидел свою «адмиральскую троицу» – Громова, Стешкина и Караваева.
– Э, а вы что здесь делаете? Кто вас отпустил? – нахмурил брови Егоров.
Парень с перемазанным лицом тоже повернул голову на вновь пришедших. На Громова он посмотрел вскользь, отстранённо. Зато когда встретился глазами с Караваевым, того словно бросило в холод – ректор АКУ отвёл взгляд и сжался. Этот момент не ускользнул от внимания Громова, и он пытался понять, чем же вызвана такая реакция. Затем парень задержал взгляд на Стешкине, с интересом рассматривая его, будто изучая. Складывалось впечатление, что он с ним уже где-то пересекался.
В этот момент старик вырвался из-под рук дэгэбиста и, замахнувшись клюкой, ударил отвлёкшегося парня по голове. Удар пришёлся с такой силой, что рассёк тому лицо над правым глазом, чуть выше брови. Неудержимым потоком хлынула кровь. Журналистка Алютина с ужасом вскрикнула. Дед и сдерживавшие его дэгэбисты на мгновенье замерли.
Парень как-то странно посмотрел в их сторону, будто не понимая, что произошло. Но спустя пару секунд зажмурился, потому что кровь залила ему глаз и щеку. Он спокойно вытер глаз, и, казалось, делал это не потому, что ему было больно, а потому что просто было трудно смотреть.
– Это же какой болевой порог надо иметь. И какие стальные нервы… – изумлённо проговорил Стешкин на ухо Громову.
– Ты его знаешь? – также тихо спросил Громов у чиновника.
– Первый раз вижу, – покачал тот головой.
Капли крови, скатываясь по щеке парня, смешивались с черной жижей и неопрятными кляксами разбивались о когда-то стерильную больничную плитку. Глядя на это, молоденькая медсестричка, которая шла по коридору, выронила ёмкость для стерилизации с медицинскими инструментами.
Парень продолжал смахивать кровь, глядя на остальных и будто ожидая их дальнейших действий.
Первым вышел из оцепенения Стешкин. Из нагрудного кармана пиджака чиновник достал отглаженный платок и плотно прижал к ране парня, чтобы остановить кровь. Потом глянул на ошарашенную медсестру.
– Ну что ты стоишь, как вкопанная? Неси перекись, антисептики.
Девушка метнулась в процедурную и тут же выбежала с пузырьком перекиси водорода и кюветой ватных тампонов. Пробормотав что-то невнятное, она протянула их Стешкину и бросилась собирать упавшие инструменты обратно в ёмкость стерилизатора.
– Держи платок так же плотно, как я. Уберёшь, когда я скажу, – командовал Стешкин парню.
Чиновник засучил рукава пиджака, затем обильно полил вату перекисью водорода и поднёс к голове раненного.
– Убирай платок, – спокойно проговаривал он, промакивая рану. – И вообще, я не понял, где ваш дежурный врач? Где хоть какой-то медперсонал?
Девушка устремилась по коридору, открыла дверь приёмного покоя, что-то спросила в дверном проёме и тут же вернулась обратно.
– Людей привезли с ДТП, – оправдывалась медсестра. – Телегина там. А Бухтеев на совещании.
– Совещание? В три часа ночи?.. – недовольству Стешкина не было предела.
– Да убежал он, поджав хвост, как только начался этот обыск, – вставил свои пять копеек плечистый студент-белорус.
– И оставил всё отделение на откуп молодым медсёстрам, только вчера окончившим интернатуру?.. Непорядок. Я обязательно с этим потом разберусь, – сказал Стешкин, продолжая сосредоточенно колдовать над покромсанной бровью парня.
Он убрал от лица окровавленную вату и приложил новую, обильно смоченную перекисью.
– А теперь объясните мне, как представителю городской власти, что здесь произошло, – обратился Стешкин к Решко и Егорову.
– А что объяснять? Всё на ваших глазах было, – выставил грудь колесом Решко. – Дед угрел пацана по голове и теперь будет привлечён к ответственности. За членовредительство.
– Я привлечён? – губы старика задрожали, дыхание стало тяжким и прерывистым. – Да я же его за дело ударил, за памятник… Я же каждый год… каждый год туда с цветами… Сколько же наших полегло… Сколько пострадало… Зверства такие… А они свастику там нарисовали… – хрипел старик и чуть не плакал. – И им ничего, а меня в тюрьму, да?
Палка выпала из его руки, колени стали подгибаться. Он прислонился к стене и схватился за сердце.
– Э, дед, успокойся, – дёрнулся парень с рассечённой бровью. – Я просто поскользнулся на плитке и напоролся на твою трость. Никаких увечий ты мне не причинил.
Однако старик его уже не слышал. Он сползал на пол, хрипя и судорожно дёргаясь. Его глаза закрывались.
Стешкин бросился к нему. Расстегнул пиджак, рубашку и на глазах перепуганных сотрудников ДГБ начал делать непрямой массаж сердца.
– Позовите, в конце концов, реаниматолога! Он у вас сейчас концы отдаст! – практически орал чиновник, не прекращая массаж грудной клетки.
– Здесь нужен адреналин в сердечную мышцу! – выкрикнул парень с перемазанным лицом медсестре, которая металась из стороны в сторону, закусив зубами пальцы, и не знала, что ей делать.
Тут подбежала старшая медсестра Телегина с бутылкой нашатырного спирта и начала подносить его на ватке к носу деда.
– Так. Нужно вызывать реаниматолога. Срочно, – заключила она.
Молодая медсестричка тут же побежала в сестринскую и взялась за трубку стационарного телефона, набирая номер.
Спустя минуту в отделение прибежала группа врачей с фонендоскопами и другими приборами, принялись осматривать деда, мерить ему давление и сердечный ритм.
– Да, серьёзный случай. Тут и сердце, и возраст… Мы его забираем к себе, – качал головой врач, по-видимому, из реанимационного отделения.
Деда уложили на носилки, внезапно у него из нагрудного кармана вывалился старый кошелёк. Взяв его в руки, Телегина обнаружила внутри очки, какие-то мелкие купюры, смятые бумажки, паспорт и несколько удостоверений.
– Господи, да это же ветеран войны! – прочитала она и подняла преисполненный укора взгляд на сотрудников ДГБ. – Ваша работа, да? Это вы довели старика? Досматривали его небось!
– Да никто его не досматривал! – закричал в ответ Решко.
– А что, он просто так чуть коньки не отбросил? Что вы ему уже наговорили? В управу отвезти не грозились, как меня полчаса назад? – резко ответила Телегина.
– Ещё скажите, что вы руки ему не заламывали, когда он пытался в смотровую попасть, – тут же вставил свои пять копеек находчивый белорус.
– Да что ж вы свалились-то на мою голову! Да сгиньте вы уже отсюда! Из-за вас уже люди страдают! Как бы мы его не потеряли! – причитала Телегина, направляя весь свой гнев на дэгэбиста.
Решко на этот пассаж отреагировал довольно болезненно:
– Это вы теперь на нас вину вешаете, да? Да если бы его вовремя осмотрели, а не заставили сидеть здесь два часа, ничего бы этого не было! Сколько времени он здесь просидел без вашей грёбанной помощи? И когда он полез палкой дверь открывать, он был озлоблен! В первую очередь, на качество вашего обслуживания! А теперь, когда у него криз и когда выяснилось, что он ветеран, конечно, легко сказать, что это мы во всём виноваты. Хотя это ВЫ его не осматривали!
– Так потому и не осмотрели, потому что вы смотровую заняли! – огрызнулась Телегина.
Тут в её поле зрения попали пятна крови на плитке и окровавленные пучки ваты на полу. Тут же стоял парень с перемазанным лицом, прижимая к брови окровавленный платок.
– Там в конце коридора уборная. Умыться – и ко мне на перевязку, – деловым, не терпящим возражения тоном скомандовала Телегина, обращаясь к пострадавшему.
Парень кивнул и направился по коридору. Однако путь ему преградили лейтенант Решко и двое спецназовцев.
– Один вы туда не пойдёте. Только в сопровождении, – объяснил лейтенант. – После перевязки вас велено доставить в отделение.
– Останьтесь здесь. Вдруг ещё что-то произойдёт, – сказал молодчик.
– Всё, что могло произойти, уже произошло. Идёмте, – сухо ответил спецназовец.
– Но я ещё в туалет хочу.
– Сходишь в нашем присутствии. От стыда не сгоришь, не девчонка.
Дойдя до конца коридора, парень и двое спецназовцев скрылись за дверью.
– Так а кто это был? – задал вопрос Стешкин, обращаясь к Егорову.
– Малолетний фашист, – ответил Егоров и прошёл к подоконнику, где стояли его подчинённые.
Егоров скрыл подробности. Однако задался вопросом, как бы отреагировал Стешкин, если бы узнал, что оказывал помощь человеку, на телефоне которого хранились записи, как нападают на молодую журналистку Веронику Калинкову.
Капитан ДГБ установил, что данную особу чиновник очень сильно опекал в последнее время. Была ли она ему нужна для того, чтобы достать прибор или ещё для каких целей, он не ведал. Кроме того, нужно было разыскать и допросить саму Калинкову, которой каким-то невероятным образом удалось сбежать. Но это позже. Сейчас ему и его команде предстояло оформить телефон молодчика как вещественное доказательство и везти парня на допрос в отделение.
Самокуров и Артамонова стояли у подоконника и смотрели на своего шефа в ожидании дальнейших указаний.
– Так, Валера. Найди-ка ты мне второго понятого, вместо деда, – начал Егоров, нервно барабаня пальцами по подоконнику. – Или лучше двух. Иностранец – не совсем подходящая личность.
Самокуров кивнул и отправился выполнять поручение.
– А я? – удивлённо подняла глаза Артамонова.
– А ты, Настенька… – он задумался. – Пойди-ка поторопи наших. А то что-то долго они его умывают.
Настенька послушно отправилась вглубь коридора. Лейтенант Решко проводил её недобрым взглядом. Или он её просто недолюбливал, или с самой Настенькой было что-то не так.
– Кирилл Александрович, я намерен писать рапорт на Артамонову, – послышался сзади голос лейтенанта. – Вызвать спецназ, чтобы скрутить старика – это была её дурацкая затея.
– Борис, не руби сгоряча. Да, я согласен, дед пострадал понапрасну. Дед просто ждал своей очереди на приём и у него сдали нервы. Но ты и её пойми. Она девочка хрупкая, и у неё тоже сдали нервы. Эта адская работа с ненормированным графиком, без нормального сна… Тут и не каждый мужик выдержит, – пытался оправдать сотрудницу Егоров, вспоминая, как ещё совсем недавно он сам погрузился от усталости в сон.
– Ну ладно, тупанула, бывает, – согласился Решко. – Но спустя полчаса привлечь этого же деда в качестве понятого, совершенно не подумав о том, как он может среагировать на видео со свастикой…
Тут у Егорова и Решко одновременно сработали рации.
– Срочно, в мужской туалет! Нападение на сотрудников! – раздался оттуда голос, похожий на Настин.
– Ты издеваешься? Второе нападение? – недоумённо задал вопрос в рацию Егоров.
Решко цинично усмехнулся.
– Опять, наверное, какой-то дедок. Рвётся в сортир, бедолага, – засмеялся Решко, качая головой.
– Ааа! Там двое! Наши люди! – снова раздался панический голос из рации.
– Какие люди?
– Там лежат! Двое!
– Кто лежит? Обдолбанные, что ли?
– Нет! Наши люди! Он их убил! – задыхаясь, тараторила в рацию Настя.
– Кого убил?
– Этих!
– Кого – этих? – со всё большим раздражением спрашивал Егоров.
– Он напал! Он их уложил!
– Кого? Спецназ? Ты прикалываешься?
Через секунду они услышали истошный женский вопль. Только доносился уже не из рации, а прямо из коридоров приёмного отделения.
– НЕ УБИВАЙ МЕНЯ, НЕТ! МАМОЧКИ-И-И-И!!!
Дэгэбист и Решко ринулись в мужской туалет.
На полу лежали бесчувственные тела двух спецназовцев в экипировке. Окно в туалете было открыто, на нём и на стенах были следы чёрной жижи и крови. Похоже, тот, кого спецназовцы сопровождали умываться, сбежал через окно.
Из закрытой туалетной кабинки доносился женский плач.
– Настя, открой, это мы! – говорил Егоров, стучась в закрытую кабинку.
– Нет! Вы предатели! Вы с ними заодно! – доносился из кабинки истерический голос.
У входа в мужской туалет собрались около тридцати человек, были среди них и врачи, и медсёстры, и больные, и обычные посетители. Многие вытягивали головы, пытаясь рассмотреть, что же произошло. Сюда же подбежали Стешкин и Громов.
– Настя, потише! Здесь пресса! – сжав зубы, умоляюще проговорил Егоров, прижавшись к двери и косясь на подоспевших Алютину с Потаповым и Громова.
– Я звала вас на помощь, но вы не пришли. Потому что вы заодно! Заодно с диверсантом!
– Да что за ахинею ты несёшь?! Открывай! – закричал на неё лейтенант Решко и стукнул кулаком по двери.
Он попытался выломать дверь, но Егоров его остановил.
– Боря, прекрати. Так нельзя, – тихо, но отчётливо сказал он ему. – Ты же видишь, в каком она состоянии. Хочешь, чтобы у неё окончательно крыша поехала?
Та продолжала визжать из туалетной кабинки.
– Вы с ними заодно! Вы заодно с диверсантом! Вы хотите меня убить! Вы ВСЕХ хотите убить!
Отчаявшись, Егоров вышел из уборной, набирая кого-то по телефону.
– Наталья Петровна, здравствуйте. Это Егоров, отдел по борьбе с терроризмом и экстремизмом, – нервно проговорил он. – Я по поводу Артамоновой. Вы говорили, что если у неё опять случится кризис, чтобы я сразу набирал вас. Так вот, сейчас именно та ситуация. Мы в первой горбольнице. Без вашей помощи не обойтись.
УАЗ защитного цвета с красным крестом на боку подъехал к старому остановочному павильону. Из него вышла крепкая рыжая женщина с короткой стрижкой, одетая в медицинский халат поверх чёрного комбинезона. На вид ей было около пятидесяти лет.
Дедок в фуфайке с огромной копной седых волос, одной рукой опираясь на трость, а в другой сжимая фонарик, стоял возле скамейки. На ней, свернувшись калачиком, лежала девушка с малиновыми волосами в защитной куртке.
Завидев женщину, старик довольно помахал фонариком.
– Наташенька, ты извини, что я тебя дёрнул среди ночи, – кряхтя, проговорил он. – Машинисты со смены возвращались, и вот её обнаружили.
Наталья бросила взгляд на лежащую.
– Так а почему вы меня вызвали, а не скорую? – резким голосом спросила она. – Тем более, больница рядом.
– Так нельзя ей туда. Я давеча новостной выпуск смотрел. Её крупным планом показали, и журналистка сказала, что бедолаге там отказали в госпитализации. Видать, она пошла домой, и её по дороге сморило.
– Домой? К старому вокзалу? – женщина недоверчиво посмотрела на старика. – Что-то ты мне не договариваешь. Когда это ты новостные выпуски стал отслеживать?
Старик заелозил по внутренним карманам фуфайки и достал оттуда логарифмическую линейку. Показал её собеседнице, а потом сдвинул бегунок на два деления. Его собеседница кивнула. Видимо, это был своеобразный условный знак.
Если бы лежащая на скамейке девушка была в сознании, она бы наверняка узнала в старике седого и на первый взгляд простодушного дедулю, который открывал двери морга преследовавшим её сотрудникам департамента госбезопасности.
– Натах, забери её к себе, – заговорщически прошептал дедок. – Потом сочтёмся.
– Само собой, на улице не оставлю. Но для начала я должна понять, что с ней, и подлежит ли она транспортировке.
Женщина в комбинезоне вернулась к УАЗу, достала из кабины сумку защитного цвета, которая оказалась военной медицинской укладкой, и подошла к девушке, лежащей на скамейке. Она дала водителю знак, и подтянутый, на вид лет около тридцати, мужчина в камуфляже нажал на приборной панели УАЗа рычаг, который привёл в действие выдвижной прожектор на крыше авто. Затем он покинул водительское кресло и побежал регулировать угол наклона прожектора.
– Спасибо, Володя, – кивнула ему Наталья. – А теперь радар включи. И дашь знать, как будет движение в нашем направлении.
– Слушаюсь, – мужчина по-военному кивнул, бросил быстрый взгляд на девушку с малиновыми волосами и, заметив стоящего рядом старика, отсалютовал ему и вернулся в кабину.
Наталья тут же приступила к работе. Она сжала пальцами запястье лежащей, проверяя пульс. Закатив ей рукав куртки, достала из своего кармана браслет-тонометр. Прожектор освещал её строгое сосредоточенное лицо без тени макияжа. Короткие рыжие волосы в свете прожектора приобретали огненный блеск. Выразительные глаза серо-зелёного цвета цепко смотрели на девушку. Надев ей на руку тонометр, женщина покачала головой.
– Семьдесят на сорок, – тихо проговорила она и записала полученные показания в небольшой блокнотик.
Наблюдая за её движениями, старик стоял как зачарованный.
Закончив с тонометром, Наталья распахнула чемоданчик, в котором оказался портативный кардиограф и, склонившись над лежащей, начала расстёгивать ей куртку. Внезапно девушка вздрогнула и выбросила вперёд руки, да так резко, что женщина невольно отпрыгнула.
Чуть поодаль стояли трое мужчин сорокалетнего возраста и тихо переговаривались.
– Это машинисты, которые её обнаружили, – объяснил старик и жестом попросил их подойти ближе.
– У неё тут мобильный звонил, – раздался голос одного из машинистов, крупного мужичка с загорелым лицом. – Я в карман полез, хотел ответить. Так она мне чуть руку не вывернула. Хотя до этого, казалось, была без сознания. Мы даже не могли понять, живая она или нет.
– А вот это уже интересно, – произнесла Наталья и повернулась к старику. – А ну-ка, дружище, дай мне посветить.
Она попросила у деда фонарик и, приподняв у лежащей девушки верхнее веко, начала светить в глаза. Зрачки были расширены до предела, никакой реакции на источник света не последовало. После чего Наталья осторожно прикоснулась к молнии на куртке. Девушка оттолкнула её настолько сильно, что женщина едва удержалась на ногах.
– Надо же, как занятно. Володя, тащи носилки! – скомандовала она водителю УАЗа.
Подозвав в помощь машинистов, Наталья велела двоим держать носилки, а третьему аккуратно поднять девчонку со скамейки и уложить на них.
Девушка рефлекторно сжала карманы.
– Надо же, на свет не реагирует, – удивлённо произнесла Наталья. – Тонометр – ноль на массу. При этом отчаянно защищает содержимое карманов.
Старик подошёл ближе и провёл рукой у девушки по голове. Та не шевельнулась. Он схватил за прядь волос и слегка дёрнул. Реакции не последовало.
Тут раздался голос водителя.
– Радар показывает, что к нам приближается группа автомобилей. Поторапливайтесь.
Железнодорожники тут же засуетились и под руководством Натальи загрузили носилки в УАЗ, закрепив их внутри салона. Водитель вернул рычаг в исходное положение и откидной прожектор на выдвижных креплениях компактно уместился на крыше. Наталья заняла место на откидном стульчике внутри салона, оставив пустующим бордовое обтянутое кожзамом кресло.
– Всем спасибо, все свободны, – улыбнулась она, обращаясь к машинистам. Потом перевела взгляд на косматого старика. – А вас, Штирлиц, я попрошу остаться. Раз вы меня вызвали, то и поедете со мной. Если она по дороге что-то выкинет, будете сдерживать.
Однако вопреки её ожиданиям старик подошёл к правой передней двери. Держа свою трость подмышкой, старик бодро запрыгнул в кабину УАЗа с ловкостью, которой бы позавидовал молодой, и сел рядом с водителем.
– Ты сама справишься, – бросил он. – А мне здесь быть важнее.
До них донёсся звук сирен стремительно приближающихся машин.
– Это за ней? – Наталья тревожно посмотрела на девушку без сознания.
– За ней, за ней. И полиция, и ДГБ, – старик на переднем сидении обернулся к женщине. – Теперь, Натах, ты понимаешь, почему я тебя вызвал?
– Ей госпитализация нужна срочно, – продолжала Наталья. – Очень похоже на черепно-мозговую травму и передозировку сильнейшим стимулятором.
– Стимулятором, говоришь? – старик взъерошил седую лохматую шевелюру. – Интересно, каким?
– Это я смогу сказать после лабораторных исследований.
Водитель смотрел на зелёный экранчик радара с вращающимся по кругу ярко-салатным отрезком и нервно барабанил пальцами по приборной панели.
– Наталья Петровна, радар показывает, что они уже рядом, – не выдержал он. – Если ехать, то сейчас.
– Надо ехать, – раздался голос старика. – Сначала к старому спиртзаводу до Заводского проезда, затем направо и по Меловой на объездную.
– До госпиталя по объездной? Но это крюк, – скептически глянул на него водитель. – Проще сразу до Пограничной и на Суворовский. Так будет быстрее и дорога там получше.
– Володь, езжай до госпиталя по объездной, – подтвердила Наталья голосом, в котором послышались нотки металла.
Пожав плечами, водитель направил УАЗ к старому спиртзаводу. Они ехали вдоль трамвайных путей. Совсем рядом, со стороны улицы Пограничной доносился звук сирен. Автомобили с включёнными фарами прочёсывали район.
– Видишь, Володенька, на Пограничную нельзя, – кряхтя, проговорил старик.
У спиртзавода не было ни души, только старый фонарь тускло освещал местами поржавевшие массивные ворота и пространство перед ними, где беззаботно резвилась пара котов, никак не реагируя на проезжающий автомобиль.
Звуки сирен стали отчётливее и громче. Водитель тревожно глянул на радар, заметив две приближающихся машины и третью чуть дальше.
– Они вышли на наш курс, – с тревогой сообщил он.
Впереди в свете фар замаячил стоящий посреди дороги запрещающий знак – «кирпич». УАЗ начал делать манёвр, собираясь свернуть.
– Продолжай движение в заданном направлении! – теперь голос старика зазвучал как приказ, заставив водителя дрогнуть.
– Но кирпич же! – не соглашался тот.
– Володенька, там всего лишь разрытая теплотрасса. Ты её аккуратно по кромке проедешь. Габаритами впишешься.
Водитель переключил первую передачу, снизив скорость до минимума, и осторожно стал перемещаться дальше. Оборвав бампером сигнальную ленту, машина поехала практически впритирку к стенам домов. До максимума заезжая правыми колесами на обочину, а левыми двигаясь прямо вдоль кромки разрыва.
– Давай, миленький, давай, мой хороший. Спокойно, плавно, как балеринка на пуантах, – приговаривал дедок.
Дед полностью открыл ветровое стекло и, высунув наружу голову и руку с фонариком, светил на траншею. УАЗ, нерешительно покачиваясь на взрыхленной земле, карабкался буквально в пяти сантиметрах от края, и метр за метром преодолел опасный участок. Водитель тут же перевел на вторую, а затем на третью передачу. Стрелка спидометра прыгнула вправо, достигнув отметки 50.
Лучи фонарей выхватывали из тьмы мрачные силуэты огромных кранов-исполинов. Они приближались к Заводскому проезду – тоннелю под железнодорожной магистралью. И снова послышались звуки сирен. Их преследовали три иномарки со спецномерами.
– Догоняют, – произнёс водитель и тихо выругался.
– А ты газку добавь, сынок, – подбадривал дед.
Водитель переключил на четвёртую передачу. Стрелка спидометра поползла на отметку 70… 80… 90…
– Давай, Вова! Нажимай! – подбадривал старик. – Нам бы только до Меловой дотянуть. Там дорога – дрянь, они на импорте не проедут.
100… 110… 120…
Выжав педаль газа по максимуму, водитель напряжённо наблюдал за ночной дорогой. Не снижая скорости, они влетели в тоннель и, вылетев оттуда, резко свернули вправо и вывернули на улицу Меловую. Она пролегала вдоль некогда работающего завода железобетонных изделий до Второго судостроительного завода, ныне признанного банкротом.
Когда-то по этой дороге перевозили песок, цемент, извёстку, оставляя белые следы по пути следования. В частности из-за извёстки, которую возили регулярно, она и получила название – «меловая дорога», а потом и улица была названа Меловой. Пока работали оба завода, дорогу ремонтировали регулярно. Сейчас же, вся в ямах, как после бомбёжки, кое-где засыпанных гравием, она представляла опасность для водителей даже в дневное время. Работающие уличные фонари улица Меловая видела ещё при работающих заводах.
Старик глянул в зеркало заднего вида – их преследователи заметно отставали. Одна машина и вовсе остановилась, видимо со всего размаху соскочив в яму.
УАЗ подпрыгивал на ямах, но продолжал движение. Спидометр показывал 130 километров в час – с такой скоростью армейская «скорая помощь» не ездила отродясь. Машину трясло и болтало, как катер во время шторма.
Наталья одной рукой схватилась за поручень, а второй придерживала лежащую на носилках.
– Девчонки, вы как там? Живые? – бодрым голосом бросил старик, оборачиваясь назад.
– А куда мы денемся? – так же бодро ответила Наталья. – Мне не в первой, а ей по барабану.
Тем не менее, старик заметил, что она заметно нервничает, постоянно нащупывая пульс девушки. Гнать на всех парах, имея на борту человека с черепно-мозговой травмой – большой риск. Но ещё больший – отдать её на откуп преследователям, которые и вовсе оставят без медицинской помощи.
Вой сирен прекратился. Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и, не обнаружив ни одной машины, сверился с радаром и начал плавно снижать скорость, пока спидометр не дошёл до отметки 50.
– Они отстали, – сообщил он. – Но нас, конечно, заметили. И номер авто, я думаю, тоже зафиксировали, – строго произнёс он.
– Володенька, знаешь поговорку: «Не пойман – не вор!», – дедок цокнул языком. – Мы – скорая. Ехали на вызов к пациенту. Мало ли к кому. А то, что быстро ехали, так состояние пациента того требовало. Машина машиной, а жизнь дороже.
Он снова обернулся к женщине-врачу.
– Наташ, если нужны будут доказательства, говори, что к Афанасьеву ездили. Он подтвердит.
Спустя пару километров они выехали на ровную дорогу, и водитель повёл свою машину по знакомому пути. Наконец, впереди показался семиэтажный корпус военного госпиталя.
Заехав в госпитальные ворота и завернув ко входу, предназначенному для карет скорой помощи, водитель наконец заглушил мотор и, шумно выдохнув, бросился открывать дверь.
– Наталья Петровна, вы как? – обеспокоенно спросил он.
– Я-то нормально. А вот девчонке мы сотряса добавили, – сообщила она, оглядывая девушку на носилках.
На полу под носилками валялся её смартфон. Видимо, выпал во время трясучки в машине. Однако всё так же плотно девушка прижимала к себе второй карман.
– Что ж у неё там такое лежит? – Наталья удивлённо смотрела на узкую кисть, сжимающую карман, пытаясь на глаз определить габариты содержимого.
Она подняла смартфон и глянула на экран. 19 пропущенных звонков. 5 сообщений. Вот пришло шестое с текстом: «Ника, ты где? С тобой всё в порядке?»
– Значит, Ника. Если это её телефон, – заключила Наталья и обернулась к деду и шофёру. – А ну-ка, парни, помогите мне.
Старик тут же открыл переднюю дверь и ловко выпрыгнул, подхватывая свою трость. Вместе с водителем Володей они взялись за носилки.
– Натах, командуй, куда нести.
Он держал носилки так легко, словно на них не было человека.
– А всё зависит от того, кто она, и как я её буду оформлять.
– Журналистка. Попала в передрягу.
– Ясно. Гражданская. – Наталья Петровна провела рукой по вспотевшей шевелюре, что-то прикидывая. – Ладно. Размещу в крыле Института, в блоке Т. Запишу как добровольца.
Они прошли вдоль небольшого коридора к медицинскому лифту.
– И да, Володь, – добавила она, посмотрев на водителя. – Не забудь с утра машину отдать на техосмотр.
– Наташ, ты особо не переживай за свою лошадку, – проговорил дед. – Знаешь шофёрскую поговорку: «УАЗ – это машина, которую никогда нельзя полностью отремонтировать, но зато и никогда нельзя окончательно сломать».
Капитан ДГБ Егоров был вне себя от ярости и отчитывал своих подчинённых.
– Как могло получиться, что от вас сбежала главная фигурантка? – нахмурил брови особист.
– Да нас вот эта уборщица выпихнула, – оправдывалась девушка, указывая на Телегину.
Та презрительно посмотрела на девушку и строго фыркнула:
– Я не уборщица, а старшая медсестра!
Дальнейшие пререкания женщин превратились в гул, проносящийся по коридорам больницы. Егоров отвёл Решко в сторону – подальше от посторонних ушей.
– На выходе дежурил спецназ. Два человека на том входе, один на этом. Как такое могло произойти, что десять обученных сотрудников не смогли удержать какую-то девчонку, да ещё и после травмы? – цедил слова сквозь зубы Егоров. Он был очень зол.
– Ну всех же вызвали. Якобы нападение на сотрудников, – оправдывался Решко.
Егоров указал на парня в балаклаве, стоящего к стене лицом, перемазанным чем-то жутко вонючим.
– Кто напал? Вот этот?
– Да нет. Там дед, – виновато произнёс дэгэбэшник.
– Я что-то вообще не понял, – продолжал разнос Егоров. – Вы сорвали всех в одно место, чтобы скрутить руки какому-то деду – и упустили главную фигурантку? Кто отдал приказ?
– Приказа не было. Просто Настя сообщила, что…
– Настя в нашем отделе работает без году неделя. Где были вы?
– Иностранца досматривали.
– Какого ещё иностранца?
– Вот он, рядом ошивался.
– То есть, вы досматривали сначала одного, потом сосредоточились на каком-то иностранце. А человека, который мне был нужен для беседы, вы упустили? – Егоров качал головой и не находил себе места. – Мне её надо было по горячему допросить. Сейчас она успокоится, отлежится, всё обдумает. Она уже будет абсолютно по-другому себя вести. Если она действительно к чему-то причастна, она уже поймёт, как это скрыть… Ну как так можно было? Вы за ней должны были следить в первую очередь. Даже если кто-то сидел рядом с ней и пришёл конкретно к ней, главная во всей этой истории – она. Прибор если и был, то у неё. А вы так бездарно всё просрали!
– Её досмотрели, никакого прибора не было. Она могла его кому-то передать. И тех, кто находился рядом, мы осматривали исключительно из этих соображений.
– И что вам помешало довести всё до конца?
Егоров сохранял спокойствие, но было видно, что ситуация крайне для него неприятна.
Тут они услышали зычный голос Телегиной, которая зашла за угол, где разговаривали Решко и Егоров.
– Так, выпуливайте отсюда! Не срывайте рабочий процесс!
– А ты нам не указывай! Ты и так операцию нам сорвала! – закричал на неё здоровяк в штатском. – Какого хрена ты нас вытолкала? Из-за тебя мы её упустили!
– В отделении у себя будешь операции свои дурацкие устраивать! – тут же попёрла буром против наглого дэгэбиста Софья Алексеевна Телегина. – А это – больница! Здесь врачи и больные! Устроили тут следственный изолятор! А ну марш отсюда!
– Ты как со мной разговариваешь?
– Да как заслужил, так и разговариваю! – не полезла за словом в карман Телегина. – Я тебе, между прочим, даже не в матери, а в бабушки гожусь! Так что «тыкать» мне здесь не надо!
– А ты возрастом не прикрывайся! Я таких знаешь, сколько видел? – презрительно фыркнул на неё дэгэбист. – Ха! Мало того, что позволила сбежать воровке, так ещё и сотрудника органов госбезопасности оскорблять смеет! Поедем в управление – будем там с тобой разговаривать.
– Ты МНЕ это говоришь, медсестре с 60-летним стажем? Ты меня увезёшь, а через час привезут кого-то из твоих коллег, с простреленной головой или грудью! Или тебя при смерти, а я тебя заштопывать буду. Управлением своим он пугать меня будет, – захохотала пожилая медсестра. – Скольких я твоих коллег с того света вытаскивала, когда их сюда с ранениями привозили. Про это ты поговорить не хочешь?
Она подошла к дэгэбисту и заглянула ему в лицо. Тот аж отпрянул.
– Я, милок, тридцать лет отпахала в военном госпитале. Ты знаешь, скольким я там жизнь спасла? Я стольких ваших пролечила, что тебе и не снилось. Ты носки так часто не менял, сколько я – повязки. Так к кому ты меня повезёшь? К ним? Это ОНИ меня будут допрашивать? Те, кого я с того света вытаскивала? Поэтому хочешь меня везти – вези! Только ты здесь на смене тогда остаёшься, будешь принимать больных, уколы им в задницу делать и клизмы вставлять, – строго проговорила Телегина. – А я скатаюсь к ребяткам в управу, приветы им передам.
И только Егоров повернул голову, чтобы пойти к выходу, как стал свидетелем беспрецедентной наглости, которую на его веку не проявлял ещё никто из досматриваемых и обыскиваемых. В коридоре по-прежнему стоял и откровенно вонял странный молодчик, перемазанный какой-то жидкостью, но в его руках снова оказался телефон, до этого изъятый дэгэбистами. Он стоял и нагло снимал всё, что происходило в коридоре.
Егоров опешил:
– Зачем ты это снимаешь?
– Для отчёта.
– Для какого ещё отчёта?
Он подошёл к парню и выхватил у него из рук телефон. Тот даже не сопротивлялся.
– Парень, ты извини, но телефон мы у тебя забираем. Здесь ты снимаешь наших сотрудников. Проходила спецоперация. Мы у тебя его изымем, почистим, под расписку заберёшь.
Ещё раз бросив полный осуждения взгляд на то ли наглого, то ли глупого молодчика, Егоров принялся листать видеозаписи на телефоне. На одной из них был виден Тупик Тральщиков, где вечером произошло нападение на журналистку. Дэгэбист нажал кнопку воспроизведения. На записи была видна остановившаяся машина такси, к которой приближался снимающий с ещё несколькими людьми в масках. Кто-то открывает дверь, вытаскивает оттуда щупленькую девушку с рюкзаком на спине, начинает наносить ей удары, она отлетает на капот. В кадр попадает мужчина, бегущий к машине с криком «Что вы делаете?». Его сбивает с ног другой молодчик, поливает газом из баллончика и наносит несколько ударов по лицу. Затем кадр смещается к задней части машины – несколько негодяев наносят девушке удары ногами в грудь и в живот. Затем дверь открывается, избитую девушку заталкивают в салон, кто-то распыляет газовый баллончик и захлопывает дверь. Из салона слышится сдавленный хрип и кашель. Дальше кадр «скачет» — нападавшие убегают в сторону Торгового двора, расположенного рядом с телецентром.
Глаза Егорова расширились, и он начал нервно сглатывать воздух. Это была видеозапись нападения на Калинкову.
Ника сидела на кушетке, сжимая в руках скрученную валиком куртку, и наблюдала, как дэгэбисты прицепились с вопросами к светловолосому парню. Она дрожала – то ли от холода, то ли от пережитого стресса. Похоже, после досмотра ей снова стало хуже. Голова была невероятно тяжёлой. Хотелось спать. Прилечь прямо здесь, на кушетке.
Она тёрла виски и лоб, подпирала подбородок и вдруг почувствовала на себе чужой взгляд. Резко повернув голову, она встретилась глазами с парнем в капюшоне. На неё смотрели выразительные глаза, настолько тёмные в электрическом освещении больницы, что зрачок сливался с радужной оболочкой. Длинные пряди чёрных волос слегка выбились из-под капюшона, он тут же запрятал их обратно и перехватил на себе взгляд журналистки.
– Плохо? – спросил он, глядя ей в лицо. Не в глаза, а именно в лицо.
Девушка кивнула, продолжая смотреть на незнакомца воспалёнными глазами.
– А ты расслабься, – тихо произнёс парень, роясь в карманах своей куртки. – И получай удовольствие.
Он протянул к Нике левую руку, слегка похлопал её по правому плечу, и тут же правой рукой молниеносно засадил ей в предплечье компактный шприц с короткой и тонкой иглой. Девушка испуганно дёрнулась, чувствуя, как кожа внутри набухает и раздувается. Но спустя пару секунд ощущение прекратилось.
Парень, к которому прицепились с вопросами сотрудники департамента, оказался не робкого десятка. На требование предъявить документы он ответил группе встречной просьбой, чтобы те показали ему свои. При этом, казалось, он и не думал вставать с кушетки, чем дико бесил стоящих над ним дэгэбэшников.
– Ты мне, сотруднику департамента госбезопасности, будешь указывать, что мне делать? – попытался психологически «наехать» на него мужчина крепкого телосложения, изрядно повысив голос. – А ну быстро встал! И документы свои показал, живо!
– Во-первых, вы мне не командир, чтобы я перед вами вскакивал. Во-вторых, я пришёл в больницу, у меня больная печень и стоять мне тяжело. В-третьих, не «показал живо», а «предъявите, пожалуйста». Так, как общаются люди в цивилизованном обществе, – не меняя тона, принялся учить его парень, отчего тот явно опешил. – В-четвёртых, то, что вы сотрудник органов безопасности, я знаю только с ваших слов. В-пятых, вы так по-хамски начали со мной диалог, что дали мне повод усомниться в том, что вы действительно являетесь тем, за кого себя выдаёте.
Дэгэбисты непонимающе переглянулись. Их боялись намного больше, чем полиции. Перед ними обычно робели и лепетали, старались лишний раз их не гневить. Такого смельчака, казалось, они видели впервые.
– Поэтому покажите мне, пожалуйста, свои документы, а я покажу вам свои, – спокойно продолжил парень. – В конце концов, это же вы ко мне обращаетесь, а не я к вам.
Недовольно пыхтя, старший группы достал из нагрудного кармана удостоверение, на секунду открыл его перед парнем и сунул обратно.
– Нет, подождите, так дело не пойдёт, – начал вносить их собеседник свои коррективы. – Мои документы, когда я вам их предъявлю, вы будете переписывать с особой тщательностью. Так что дайте мне переписать ваши. А не так, что помахал перед глазами корочкой – и всё, король.
Кряхтя и сжимая губы, дэгэбист ещё раз достал свою «ксиву».
– Решко Борис Петрович… лейтенант… – проговорил светловолосый, доставая из нагрудного кармана маленький блокнот с прикреплённой к нему ручкой. – Номер удостоверения…
– Всё, хватит! – резко оборвал сотрудник органов и выхватил удостоверение.
– Что значит «хватит»? И чего вы сразу руки свои тянете? – возмутился парень, чем привёл стоящих перед ним дэгэбистов в полное недоумение. – Этот документ удостоверяет вас как сотрудника правоохранительных органов. По закону вы мне обязаны представиться.
– Ничего я тебе не обязан, – отрезал дэгэбист.
– Это вы так привыкли, – глядя в лицо ему, ответил парень. – А по закону вы обязаны. Поэтому дайте мне, пожалуйста, ознакомиться с вашим удостоверением и переписать его данные. Иначе я буду считать, что оно у вас поддельное.
– По какому ещё закону?
– А вы что, работая в такой структуре, не знаете закона, который регламентирует вашу деятельность? А я – знаю. Вы за эти три минуты уже несколько раз нарушили свои инструкции…
Лейтенант Решко скривился, еле сдерживая гнев.
Тем временем русоволосый переписал все его данные.
– Всё, спасибо, – сказал он, возвращая удостоверение его владельцу. – Теперь ваше, девушка.
– Я вам не девушка, – оборвала светловолосая. – А работник органов госбезопасности.
Она уже предвкушала, как наглый парень ей начнёт втирать, что она не просто девушка, а красивая девушка, что не стоит стесняться своей женственности и вообще, как это замечательно, что в органах работают такие люди. Такое ей говорили постоянно и у неё была припасена пара хлёстких фраз в ответ. Но в этот раз что-то пошло не так.
– Ну, об этом я пока знаю только с ваших слов, и верить не обязан. Удостоверение.
Сотрудница ДГБ полезла в правый нагрудный карман, потом в левый. Она наморщила лоб и переносицу. В конец растерявшись, она начала искать своё удостоверение во внутренних карманах.
– Только не говорите, что вы его в дамской сумочке забыли, – подколол русоволосый. – Иначе там вы будете искать очень долго.
На щеках дэгэбистки проступил румянец.
Капитан департамента государственной безопасности Кирилл Егоров наблюдал за работой своих подчинённых, проводящих обыски, переходя от автомобиля к автомобилю. Для оперативности, сразу несколько групп сотрудников ДГБ обыскивали транспортные средства «адмиральской троицы», как прозвал дэгэбист Громова, Стешкина и Караваева.
В отличие от других сотрудников Департамента госбезопасности, Егоров обладал довольно редким для своей профессии качеством – чувством юмора. Почти все следователи ДГБ придумывали прозвища находящимся у них в оперативной разработке лицам и фигурантам различных дел, но, пожалуй, только у Егорова они были смешные и одновременно отражали характер того, кому давались.
Так, Громова, Стешкина и Караваева он окрестил Адмиральской Троицей. «Кто-то на них молится – на всех сразу, или на каждого по отдельности. Кто-то от них бежит, кто-то, наоборот, прибегает. Кто-то считает, что они влияют на его судьбу, а кто-то уверен, что ни на что повлиять они не смогут», – так он объяснял своим коллегам данное прозвище с оттенком религиозности.
Свою родную контору капитан ДГБ называл «лабораторией», а лиц, находящихся у него в разработке — «подопытными».
И вот сейчас дэгэбист с интересом оглядывал лица своих «подопытных», пытаясь уловить малейшие изменения мимики, прочитать их эмоции. Егоров сделал вывод, что больше всех нервничал ректор Адмиральского кораблестроительного университета Семён Караваев. С перепуганным лицом мужчина наблюдал за каждым движением оперативников, ловя взглядом не только извлекаемые предметы, но даже направление, в котором осуществлялся поиск.
«Видимо, ему есть что скрывать, и он опасается, что мы это что-то найдём», – сделал для себя выводы Егоров.
Куда интереснее ему было изучать Александра Громова. Главный редактор «Баррикад» тоже переживал, но, в отличие от ректора, лишь изредка бросал взгляды на свой фольксваген. Однако каждый раз, когда у дэгэбиста оживала рация, он напряжённо прислушивался.
Главный редактор интернет издания «Баррикады» скорее с любопытством наблюдал, как сотрудники департамента госбезопасности копаются в его вещах. У Громова не было причин волноваться за себя, но он сожалел о том, что не объяснил своим сотрудникам, как вести себя во время встреч с представителями спецслужб.
Несмотря на то, что Громов был справедливым руководителем и не раз вытаскивал своих подчинённых из разных передряг и сам неплохо знал законы, он не учил молодых журналистов, что делать, если их вызовут на допрос или начнут обыскивать.
– Мы сейчас возле журналистки. Начать проведение досмотра? – раздался грубый мужской голос из динамика.
– Начинайте! – ответил Егоров и покосился на свою вторую жертву.
Громов хоть и пытался скрыть волнение, но постоянно запускал пятерню в волосы, ероша короткий ежик, и нервно сглатывал.
– Боитесь, что у неё что-то найдут, Александр Васильевич? – подколол дэгэбист.
– А что у неё можно найти? Всё украдено до вас! – сыронизировал Громов.
Дэгэбист ухмыльнулся, оценив хорошую шутку, но мгновение спустя его лицо снова стало серьёзным.
– Переживаешь, да? – Егоров подошёл вплотную и демонстративно похлопал его по плечу, а потом заговорил тихо, почти на ухо: – Громов, скажи честно, зачем ты втравил её в это? У тебя же там есть Ланина, Железнов, Яров, в конце концов ты сам. Мог бы нанять для этих вонючих дел кого-то со стороны, кого не жалко. Но тем не менее ты послал на это задание зелёную, не проработавшую у тебя и года девчонку. Сначала на заводе, теперь вот с прибором. Почему? Потому что у неё нет чувства опасности и её проще контролировать? Чтобы потом на своих «Баррикадах» кричать о том, что злые дэгэбэшники преследуют маленькую девочку, буквально вчера окончившую университет?
– А почему бы не предположить обратное: маленькую девочку ещё не успели запугать злыми дэгэбэшниками. Следовательно, у неё намного больше смелости и сноровки, – ответил Громов, глядя на особиста в упор.
Егоров сделал знак рукой, попросив Громова замолчать и напряжённо прислушался. Среди ночной тишины по больничной плитке отчётливо раздавался звук каблуков. В свете фонарей показался силуэт приближающейся девушки в деловом костюме с гладко зачёсанными волосами.
– Настя? Почему ты здесь? – удивился капитан ДГБ Егоров.
– Да вот, удостоверение забыла, – раздался растерянный девичий голос.
– Так а что, медперсонал потребовал показать документы?
– Да нет, не персонал. Мы осматривали журналистку, но ничего у неё не нашли. И решили досмотреть парня, который сидел на соседней кушетке. Он и потребовал.
Громов с интересом разглядывал сотрудницу ДГБ. Совсем девчонка, внешне ничуть не старше Калинковой. Спокойное лицо с изящными чертами, распахнутые глаза голубого цвета. Точёная фигурка, при этом довольно крупная грудь и крутые бёдра. Её светлые волосы длиной ниже пояса были схвачены в хвост.
Она подошла к служебной машине и дождалась, пока водитель откроет дверь. Схватив сумочку, Настя начала заглядывать во все отсеки и карманы, потом достала бордовый чехол, который оказался косметичкой, извлекая изнутри тушь, губную помаду, карандаши для глаз и бровей. На самом дне чехла лежало её удостоверение.
– Ты его в косметичке носишь? – вздёрнул брови Егоров.
– Последний раз его на переаттестации требовали, – оправдывалась девушка. – До этого всем было достаточно моей должности. Даже фамилии и имени никто не спрашивал.
На этот раз она взяла сумочку с собой. Пробормотав что-то про ненормированный график, устало ойкнув и потупив взгляд, она отправилась обратно. Было глубоко за полночь.
Главный редактор интернет-издания «Баррикады» Александр Громов с любопытством наблюдал за этой сценой, стоя возле своей машины и глядя то на Егорова с Настей, то как сотрудники департамента госбезопасности копаются в его вещах. Когда девушка ушла, главред обратился к дэгэбисту.
– Ты тут давеча про Калинкову спрашивал. У меня к тебе встречный вопрос. А зачем ты взял на сверхважную операцию типичную блондинку, которая носит своё удостоверение в косметичке? У тебя же есть другие сотрудники. Не так ли, Егоров?
Громов нервничал и пытался шутками разрядить обстановку. Он испытывал угрызения совести за то, что отдал молодой и недостаточно опытной сотруднице прибор, за которым уже велась охота. Мог ли он в этот момент предположить, что её тоже начнут досматривать?
Судя по тому, что у неё ничего не нашли, она могла передать устройство в чехле от видеокамеры на сохранение кому-то из пациентов или медперсонала. Видимо, так и было, раз блондинка, которая примчалась за удостоверением, проговорилась, что досматривают кого-то ещё. Но если сейчас они найдут чехол с устройством у другого человека, а этот человек укажет на Нику? Вот что она будет говорить? Как выкрутится? Ведь это будет означать одно: она старалась его перепрятать, а раз старалась, значит понимала, что этот прибор ищут, и не хотела, чтобы его нашли. Он пытался представить, что сейчас должна чувствовать бедная Ника.
Продолжая сидеть на кушетке после внезапного укола, Ника вдруг ощутила невероятный прилив сил, словно хорошо выспалась и выпила чашечку кофе. Головной боли, озноба, болезненной пульсации в висках как не бывало. Парень с капюшоном и в медицинской маске также цепко смотрел на неё.
– Тебе лучше? – спросил он.
– Что это было? – удивлённо разинула рот девушка, не сводя глаз со странного парня.
Он показал ей шприц с остатками вещества. Тёмно-красный поршень, алый шток и такая же по цвету, тёмно-красная пятиконечная звезда на круглом упоре штока. Ника разглядела на прозрачном цилиндре шприца надпись. Шрифт был крайне мелкий, но, к своему удивлению, Ника его прочла.
НИК «ЗАЛП» СССР 1993
Нейроимпульсный катализатор прямого действия
Срок годности – 80 лет
– Нейроимпульсный катализатор? – переспросила журналистка.
– Мы используем наш мозг меньше чем на десять процентов. А ресурсы нашего организма – примерно на тридцать. Нейроимпульсный катализатор позволяет временно повысить этот коэффициент, задействовав втрое больше ресурсов, чем те, на которые мы можем в данный момент рассчитывать, – как машина проговаривал слова парень. – Изготовлен по заказу Министерства Обороны СССР. Экспериментальный препарат. Был разработан для военных на случай ранения или контузии. Блокирует боль, активизирует нейроны, чтобы у раненного хватило сил покинуть поле боя и добраться до своих. Эмоции отключает, голову включает.
– Так это после него у меня зрение обострилось, – прозвучал от Калинковой то ли вопрос, то ли утверждение.
– Добровольцы-десантники, на которых испытывали препарат, также получали дополнительную активизацию органов чувств: зрение, слух, обоняние… Кроме того, после его введения они вспоминали до мельчайших подробностей карты местности, которые им показывали всего раз. Препарат очень сильный и рассчитан на мгновенный эффект в самых кризисных ситуациях.
Человек в капюшоне глянул в сторону дэгэбистов. Но те были заняты русоволосым парнем и на парочку, сидящую на противоположной кушетке, не обращали никакого внимания. Калинкова тоже повернула голову.
– Это что, чей-то сын? – услышала Ника шёпот дэгэбистки, когда та обращалась на ухо к компьютерщику, своему коллеге.
– Не знаю. Первый раз его вижу, – ответил ей тот.
– Слишком грамотно себя ведёт.
Мужчина пожал плечами.
– Ну, ты на всякий случай поосторожнее, – посоветовала ему дэгэбистка. – Мало ли что. Какой-то шибко грамотный. Я ещё с такими не сталкивалась. Поэтому поделикатнее.
Ника даже удивилась, что смогла расслышать эти фразы, потому что произносились они шёпотом на ухо, на расстоянии двух метров от неё. Неужели, это и есть эффект введения нейроимпульсного катализатора?
Тем временем русоволосый переписал данные удостоверения дэгэбистки и парня-компьютерщика.
– Артамонова Анастасия Викторовна, сержант… номер удостоверения… Самокуров Валерий Владимирович, сержант… – всё так же спокойно проговаривал сидящий, записывая данные мелким, но разборчивым почерком, похожим на чертёжный шрифт.
Наконец он дописал и закрыл блокнот. Сержант Артамонова, та светловолосая девушка, спрятала своё удостоверение в нагрудный карман строгого жакета.
– Ваша очередь, – вежливо произнесла она, намекая на документы.
– Хорошо. Но для начала позвольте узнать: вы в чём-то конкретно меня подозреваете? – интересовался парень, пряча блокнот и ручку в нагрудный карман. – Потому как я не видел, чтобы у всех пациентов этой больницы вы просили документы. Обратились с этим вы конкретно ко мне.
– А с какой целью вы сели возле этой девушки? – спокойно произнесла сержант Артамонова.
– Во-первых, не возле, а напротив, – уверенно ответил парень. – Во-вторых, я сел там, где было свободно. Откуда мне было знать, что вы сейчас ворвётесь и начнёте меня допрашивать? Я виноват в том, что я сюда присел, или что?
– Вас никто пока ни в чём не обвиняет. Вас просто попросили показать документы, – миролюбиво продолжала она. – Но вот я вам свои документы предъявила, а вы мне свои – нет.
Русоволосый парень ещё раз окинул её взглядом. Сотрудница ДГБ была младше его лет как минимум на пять. Покачав головой и снисходительно улыбнувшись, он достал из потёртой чёрной барсетки свои документы. Там был загранпаспорт, какие-то визы, студенческий билет и ещё много разных бумажек. Открыв загранпаспорт, сержант Артамонова округлила глаза.
– Владислав Федорец. Гражданство – Республика Беларусь… С какой целью вы сюда прибыли?
– Что значит – с какой целью? – удивился белорус. – Это больница. Я сюда пришёл в больницу. Потому что мне стало плохо. А вот что здесь делаете вы, я не понимаю.
– Мы здесь проводим следственные действия…
– А я каким боком к вашим следственным действиям? – оборвал её иностранец. – Вы куда угодно можете ворваться и кого угодно обыскивать, или что?.. Меня в чём-то обвиняют? Если да, то предъявите обвинение.
Дэгэбистам крайне не нравилась манера, с которой этот человек разговаривал с ними. Обычно их боятся, просят. А здесь ни тени страха. Это им показалось странным. Либо он не понял, с кем имеет дело, либо наоборот — понимает очень хорошо и знает, как с ними общаться.
– Вообще-то, я имела в виду, с какой целью вы прибыли в Адмиральск? – Анастасия Артамонова пристально смотрела в лицо парня, который вёл себя нагло и, казалось, был полностью уверен в себе и своих действиях.
– А вы внимательно всё посмотрите, – назидательно говорил белорус. – Там есть мой студенческий. Вот из него и узнаете, зачем я сюда приехал.
После этого документы иностранца взял в руки старший группы, лейтенант Решко.
– Ага. Студент, Адмиральский кораблестроительный университет. Всё ясно, – сказал он, зловеще улыбаясь, и поручил подчинённому переписать все данные. – Сейчас как раз обыскивают вашего ректора. Вас мы тоже, пожалуй, осмотрим.
– Вы обыскиваете ректора, а я здесь при чём? – возмутился белорус. – У нас двенадцать с половиной тысяч студентов. Вы что, теперь всех их будете обыскивать?
– Эти двенадцать тысяч сейчас в своих кроватях десятый сон видят. В крайнем случае где-нибудь пьют или кувыркаются на койках в своих общежитиях. И только вы почему-то здесь, – продолжал лейтенант.
– То есть, по-вашему, было бы лучше, если бы я где-нибудь пил? Странные у вас понятия о безопасности. – И, повысив голос, словно перед этим его плохо расслышали, парень продолжил: – Ещё раз повторяю! Мне стало плохо – и я пришёл в больницу!
– Вы сидите рядом с девушкой, которая подозревается в краже важного оборудования. Соответственно, возникает вопрос: с какой целью вы сюда пришли?
– Даже если бы я пришёл к этой девушке, что дальше? Что вы можете мне предъявить? Какую-то железяку, которую я и в руках не держал?
Калинкову от услышанного аж подкинуло. Сотрудники Департамента госбезопасности, похоже, были окончательно сражены смелостью и наглостью этого парня. Другие, когда им говорили о связях с некими подозреваемыми, наоборот, начинали сразу открещиваться, оправдываться: нет-нет, что вы? А этот, казалось, даже провоцирует их.
Тем временем парень в капюшоне, который сидел рядом с Калинковой, спрятал шприц с остатками вещества в нагрудный карман куртки.
– Голова болеть перестала, – призналась Ника, тут её мысли заработали совершенно в другом направлении. – Слушай, а собственно, что я здесь делаю, меня ведь уже досмотрели?
– Вот и я о том же, – подмигнул ей парень. – А теперь не переживай ни за меня, ни за него, и постарайся незаметно исчезнуть. Мы тут разыграем небольшой спектакль и попробуем их отвлечь. А ты поосторожнее с курткой.
Пользуясь тем, что его напарник приковал всё внимание дэгэбистов к себе, парень в капюшоне достал из бокового кармана куртки две небольшие пластиковые баночки диаметром около десяти сантиметров и надписью «Автопаста». Встав с кушетки, он отошёл к окну.
Став спиной к окружающим, парень что-то разложил на подоконнике, проводя какие-то манипуляции с головой. В его левой руке Ника увидела медицинскую маску, которую он снял и через несколько секунд снова надел. По приёмному покою потянуло запахом машинного масла.
Потом он достал несколько влажных салфеток и, по всей видимости, стал протирать руки. После чего выбросил использованные салфетки и пластиковые банки в стоящую рядом урну и надел чёрные латексные перчатки.
Мельком глянув в его сторону, светловолосый парень, белорус, демонстративно встал с кушетки.
– Лучше обращусь в частную клинику, – напоследок бросил он, собираясь уйти.
Дэгэбэшники опасливо переглянулись и тот, кто был старше по званию, отдал поручение проверить содержимое карманов иностранца.
– Вы в своём уме? У вас хоть ордер на совершение этих действий есть? – снова взбунтовался белорус.
Но те как будто его и не слышали, и силой повели его на досмотр в процедурную.
Дедок с палочкой, который по-прежнему сидел на кушетке, снова начал недовольничать:
– Эй, я в очереди! Её без очереди завели, теперь этого!
– Вот правильно! Чего вы деда обижаете? Зачем меня без очереди? – возмущался белорус. Однако даже в этот момент в его словах слышались глумливые нотки, которые были непонятны дэгэбистам. Словно это был не досмотр, а действительно какой-то спектакль.
По коридору как раз проходила медсестра:
– Что здесь происходит?
– Меня ведут без очереди! Деда вытолкали! – кричал ей из прохода в смотровую белорус. – Дед! Я бы на твоём месте пожаловался! Они меня ведут без очереди, ещё и против моей воли! Вместо того, чтобы провести сюда вас, они зачем-то заводят меня!
Дед ничего не слышал. Но слово «пожаловался» он, похоже, расслышал хорошо.
И в момент, когда дэгэбисты Решко и Самокуров затолкали иностранца и закрылись в смотровой, дед своей клюкой начал вышибать дверь.
Стоящая снаружи Анастасия Артамонова совсем растерялась.
– Группа-Б, приёмный покой, быстро! – закричала в рацию молодая дэгэбистка. – Нападение на сотрудников.
Трое людей в экипировке и бронежилетах в одно мгновение оказались в приёмном покое и набросились на деда, выбив палку из его рук и практически сбив и так хромого старика с ног.
К месту всеобщего крика и гомона начали сбегаться другие сотрудники больницы.
– Что здесь происходит? Оставьте старика в покое! Да что за беспредел? Мы сейчас вызовем полицию! – наперебой кричали сбежавшиеся в приёмный покой врачи и медсёстры.
В это время человек в капюшоне открыл рюкзак, достал смартфон в чехле камуфляжной раскраски и начал демонстративно снимать, как трое спецназовцев в бронежилетах завинтили старого деда, который просто барабанил своей палкой в дверь смотровой.
– Он палкой избивал сотрудников! – начал объяснять один из заскочивших в приёмный покой спецназовцев, видимо действительно подумав, что дед набросился на его коллег.
– Да никого он не избивал! – тут же вступились за старика невольные свидетели инцидента. – Он дверь пытался палкой открыть, потому что час уже сидит и ждёт, когда его осмотрят, а вместо этого туда заводят кого-то ваши сотрудники!
Парень со смартфоном продолжал вести съёмку, приближаясь с каждой секундой к смотровой, как будто специально делал так, чтобы его заметили.
– Эй, пацан, ты что творишь? – закричал ему выскочивший из смотровой дэгэбист-компьютерщик. – Отдай мобилу!
– Не хочу, – ответил тот, переведя камеру мобильного телефона на сотрудника органов.
Лейтенант Решко предчувствовал, какой разразится скандал, если запись со спецназовцами и дедом попадёт сеть, и тут же дал команду силовикам отобрать у парня в капюшоне записывающее устройство.
Справившись с дедом, трое людей в экипировке перешли к парню с мобилкой, который и не думал прекращать съёмку. Его схватили за предплечья и завели руки за спину.
У журналистки в горле застыл ком.
Резкими и отработанными движениями двое спецназовцев развернули парня лицом к больничной стене.
– Ноги по ширине плеч! Руки на стену! – командовал третий, наставив на человека в капюшоне табельный пистолет.
Больные с воплями ужаса стали подниматься со своих кушеток. Несколько человек бросились к аварийному выходу. Другие, вопя и причитая, скрылись на лестнице, ведущей на второй этаж.
Члены съёмочной группы «Фарватер» — Потапов и Алютина, находящиеся в это время возле лестницы в коридоре, и тоже прибежали на крик тут же начали вести съёмку. Перепуганные больные, растерянный медперсонал.
Лейтенант Решко заставил развернуть человека к себе лицом. Парня практически вдавили в стену и содрали с головы капюшон, а с лица – медицинскую маску. После чего и Калинкова, и Алютина, и молодая дэгэбистка одновременно вскрикнули от шока. Лицо и часть волос парня были сочно перемазаны защитной краской, похожей на ту, которую используют военные для маскировки. Остальные волосы были покрыты какой-то липкой субстанцией цвета болотной тины с жутким запахом то ли мазута, то ли машинного масла. Такие же липкие болотные следы остались на больничной стене, к которой он прикасался. Это всё настолько невыносимо воняло, что резкий запах начал разноситься по отделению.
Пока спецназовцы держали парня «на мушке», лейтенант Решко снял со спины задержанного рюкзак и похлопывающими движениями начал ощупывать его тело и одежду.
Из нагрудного кармана куртки он извлёк шприц с остатками вещества, которое незнакомец вколол Калинковой. Анастасия Артамонова, сотрудница ДГБ, которая обыскивала Калинкову, надела на руки резиновые перчатки и тут же забрала его, поместив в герметичный пакет с наклеенной на него незаполненной этикеткой, которые использовались сотрудниками органов для хранения вещдоков.
– Что это? Наркота? – вопил Решко, сжимая верхушку пакета с изъятым шприцем и тыча в лицо парня.
Тот не произнёс ни звука.
– Глухой, что ли? – багровел особист.
Вполне возможно, что он бы заехал парню по физиономии, но побрезговал к нему прикоснуться, чтобы не провоняться и не перепачкаться непонятной ерундой.
Тем временем ещё один сотрудник начал брезгливо, но настойчиво ощупывать одежду парня и достал из левого кармана куртки документы, а из правого – какой-то жетон. Сержант Самокуров, компьютерщик, достал портативную видеокамеру и начал вести оперативную съёмку, а остальные, тут же, на подоконнике, стали раскладывать содержимое рюкзака. Они извлекли оттуда бейсбольную биту, две дымовые шашки, чёрную шапку-балаклаву, охотничий нож со специальной рукояткой и отпечатанную на принтере брошюрку, на обложке которой была изображена собачья пасть. Тут же из мусорной корзины были извлечены пластиковые баночки с остатками непонятных субстанций, которыми неизвестный перемазал себя.
Оператор Потапов приблизился к эпицентру событий и снимал происходящее уже практически впритык. Увлечённые обыском сотрудники ДГБ то ли не обратили на него внимания, то ли наоборот решили, что их спецоперация проходит успешно и такое видео задержания вполне достойно показа на городском телеканале.
Пока парни отвлекали особистов, Ника осторожно подтянула к себе куртку, по-прежнему скрученную валиком. На удивление, она была тяжёлой. Слегка развернув, девушка поняла, что в наружном кармане лежит тот самый прибор. Надев куртку на себя, она тихо встала с кушетки и неспешно направилась к боковому выходу. Однако человек в гражданском преградил ей путь. Спустя полминуты подошла сержант Артамонова.
– Гражданка Калинкова, а вас не велено отпускать, – сладким, нетипичным для работников спецслужб голосом произнесла она. – Сейчас капитан Егоров освободится и будет вас допрашивать.
– Допрашивать?! Я повестки не получала, чтобы кто-то имел право устраивать мне допросы, – с возмущением произнесла Калинкова и сама удивилась тому, откуда у неё такие познания.
– Извините, но такая сейчас ситуация, – всё так же сладко говорила дэгэбистка, пытаясь придать своему голосу жёсткость. – И вы знаете, чем эта ситуация вызвана. Поэтому сидите и ждите.
– Я не поняла: я что, задержана? – снова возмутилась Калинкова. – Сидеть и смотреть на этот цирк я не собираюсь. В госпитализации мне отказано, чувствую я себя не ахти, поэтому дальше здесь находиться желания у меня нет.
– Слышь, ты! Борзая сильно? – человек в штатском приблизился к ней и дыхнул прямо в лицо. Ника почувствовала запах крепкого табака, практически перебитый ядрёным луком.
На миг он отвернулся и смачно сплюнул, но это была не слюна. Зрение Ники в эти минуты обострилось настолько, что она даже сумела разглядеть кусочек табака на языке у дэгэбиста во время этого плевка. Видимо, перед этим он ел гамбургер и курил самокрутку.
– Условия нам будешь ставить, соплячка? Сейчас в контору поедем, там тебе быстро перья пообломают!
Тут в разговор вмешался гражданин Беларуси, нагло выйдя из смотровой, где его против его воли пытались досматривать.
– Эй, алё! Ты как с девушкой разговариваешь? – выкрикнул он. – Совсем охренел?
Лицо особиста начало багроветь. Он едва сдерживался.
– Я и тебя сейчас в управление отвезу, придурок! Тебе как пить дать статью вкатают за неуважение к органам!
– А чем это я тебя не уважаю? Тем, что обратил внимание на неуважительное обращение с дамой? Корочку получил – и всё, теперь хозяин жизни, да?
Человек в штатском с ненавистью схватив белоруса за воротник куртки и заглянул ему в лицо.
– Руки свои убрал! – спокойно процедил тот, нагло глядя в глаза.
Тут по коридору замаячил силуэт старшей медсестры, которая ставила Калинковой капельницы. Набрав воздуха в грудь, Ника что есть силы закричала.
– Ты чего орёшь, как овца недорезанная? – повысил на неё голос человек в штатском, держащий иностранца за грудки.
Грузный силуэт в белом халате стремительно приблизился к боковому выходу, у которого развернулись действия.
– Вы что, охренели совсем? Устраивайте свои разборки на улице! Это вам больница, а не полицейский участок! – раздался на весь коридор зычный голос старшей медсестры Телегиной.
Возмущённая женщина в шею вытолкала Калинкову, иностранного гражданина, который за неё вступился, и двух особистов на улицу. И пока Артамонова доказывала ей, что она срывает операцию, а иностранец возмущался, что пришёл в больницу, Ника бросилась наутёк. Она обогнула больничную парковку, на которой проходил обыск её товарищей, и понеслась к воротам, через который заезжали кареты «скорой помощи». Оперативник, дежуривший у входа, метнулся за ней. Артамонова секунду соображала, что произошло, после чего поднесла к губам рацию и сообщила, что журналистка сбежала.
В свете больничных фонарей мелькнуло два силуэта: маленький – девушки или подростка – и мужской. Громов, Стешкин, Караваев и капитан ДГБ Егоров смотрели на это, разинув рты.
– Это Ника? – шёпотом спросил Стешкин у Громова.
– Сам не пойму, – ответил главный редактор.
«Калинкова сбежала!», – в подтверждение донеслось из рации Егорова.
Капитан ДГБ глянул на удаляющийся силуэт, за которым пытался угнаться оперативник, а потом зло посмотрел на Громова.
– Вот так оно – брать на спецоперацию блондинок, – съязвил главред, не скрывая своего облегчения.
То, что Ника могла сбежать во время обыска или задержания, вполне соответствовало её характеру и темпераменту, но как-то совсем не увязывалось с полученным сотрясением мозга и шоком после асфиксии.
Она остановилась, пропуская въезжающие одна за другой две «скорые». Заметив, что её настигает оперативник, метнулась вдоль забора, в сторону больничного морга. Внезапно она вспомнила, что там видела брешь: проём без калитки.
Мозг отчаянно искал выход, словно и вправду помогал выбраться из окружения. Но едва журналистка достигла здания морга, со стороны желанного проёма на территорию забежала ещё одна группа оперативников. Ника прижалась к стене здания. С фонарями в руках, они начали просвечивать территорию.
Руководствуясь непонятным порывом, журналистка тихо присела, а потом и вовсе легла на землю и заползла под кустарник. Её зрение на удивление отчётливо выхватывало их темноты силуэты людей, свет фонаря, блуждающий по растениям и стенам зданий, и звуки приближающихся шагов.
В этот момент тяжёлые деревянные двери со скрипом распахнулись и на пороге показалась сгорбленная фигура.
– Чего ищите, парни? – раздался скрипучий голос человека, который вышел из здания морга.
– Одна девчонка сбежала, – послышался голос оперативника. – Вы позволите нам осмотреть здание?
Он направил фонарик на вход, осветив абсолютно седого косматого старика со странной линейкой в руке. Нике показалось, что этот же силуэт она видела на крейсере.
– Здесь живых нет! – сказал, как отрезал, косматый старик.
– А вы тогда кто? – шутя бросил оперативник.
– А? Что? – дед прислушался, видимо был глуховат.
– Разрешите обыскать помещение, – настаивал оперативник.
– Да пожалуйста! – старик повёл рукой, делая приглашающий жест.
Группа оперативников разделилась на две: часть зашла в помещение морга, другая принялась обшаривать территорию. Мозг подсказывал, что надо затаиться и ждать. Ника не знала, сколько времени она провела здесь. Наконец, вторая группа вышла из здания. Свет фонарей тускнел, люди удалялись.
Поднявшись с земли и проверив в кармане наличие прибора, она дошла до столбов с сиротливо висевшими дверными петлями и покинула территорию больницы. Она шла вдоль больничного забора навстречу движению. Силы снова начали покидать её. Хотелось спать и пить. Кое-как она добрела до остановочного павильона, тускло освещаемого одиноким фонарём и устало опустилась на скамейку.
Сотрудник Департамента Государственной Безопасности Кирилл Егоров ехал на своём служебном автомобиле по ночному городу. Несмотря на прохладный вечер, в салоне авто было тепло и уютно. Он взглянул на табло электронных часов. 23:57.
«Вот у кого действительно ненормированный рабочий день, так это у нас. И спасибо никто не скажет. Только и слышишь, что раздражения и проклятия», – думал капитан ДГБ.
Сейчас у него в разработке находилась подпольно функционирующая ячейка коммунистов, инженер и председатель профсоюзной организации Первого судостроительного завода – Агата Мичман, директор комсомольской библиотеки имени Маяковского – Зоя Вишнякова и любитель одиночных пикетов Алексей Иванов, позиционирующий себя как «гражданский поэт Иван Ватаман». С недавних пор к ним добавились главный редактор интернет-издания «Баррикады» Александр Громов и чиновник мэрии, бывший инженер и конструктор Иван Стешкин. Официально Егоров работал в отделе по борьбе с терроризмом и экстремизмом и будь у него меньше фанатизма и больше критического мышления, он наверняка бы задумался, кто из данных личностей хотя бы отдалённо тянет на экстремиста и почему в разработке у них не проходит ультраправое общественное формирование с неонацистким уклоном «Белый Коготь» и его лидер Олег Камзолов по прозвищу Камзол, или его идейный сторонник, руководитель бойцовского клуба «Питбуль» Алексей Бородавко по прозвищу Махмуд. Впрочем, Егоров понимал, что к деятельности некоторых группировок и отдельных мутных лиц внимание его структуры приковано меньше, чем следовало бы, но успокаивал себя тем, что их объединения под колпаком более высокого руководства (а значит, и под его контролем), и предпочитал об этом не задумываться.
Сейчас ему предстояло ехать в первую городскую больницу, где находилась пострадавшая в результате непонятного инцидента журналистка, для выяснения обстоятельств и мотивов кражи из университета экспериментального прибора. Дело осложняло то, что ей по каким-то причинам отказали в госпитализации. И встречу, которую он планировал провести завтра с утра в её палате, предстояло перенести на сейчас, толком не подготовившись, и наверняка выслушать кучу дерьма от её родственников, почему ДГБ не ищет тех, кто на неё напал, а мучает бедную девушку из-за какой-то железяки.
По последней информации, десять минут назад на территории больницы состоялась встреча ректора Адмиральского кораблестроительного университета, из которого и был похищен прибор, с главным редактором интернет-издания «Баррикады», в котором работает пострадавшая журналистка. О чём они разговаривали, предстояло выяснить, но буквально перед этим он, Егоров, тоже встречался с ректором и показывал ему на видеозаписях зафиксированный факт работы прибора во взаимодействии со сверхмощным лазером, сконструированным ещё в советские времена.
Но это ещё не всё. Группа наружного наблюдения установила, что во время встречи ректора АКУ и главреда «Баррикад» к ним присоединился чиновник из мэрии по фамилии Стешкин, а данными радиоперехвата было установлено, что именно со Стешкиным собиралась встретиться пострадавшая журналистка аккурат перед нападением.
Егоров заехал на больничную парковку, где его уже ждала группа оперативников из управления ДГБ. Они указали на три стоящих рядом автомобиля – белую «Тойоту» ректора АКУ, чёрную «Волгу» чиновника и стоящий между ними серебристый «Фольксваген» главного редактора «Баррикад».
– Фото- и видеофиксация уже произведена, – заявил старший группы.
– Журналистку отложим на потом, для начала разберёмся с этой троицей, – заключил Егоров. – Понятые есть?
В это время Громов, Стешкин и Караваев находились в больничном коридоре, в котором, несмотря на позднее время, было многолюдно и потому тонкий, но зычный голос Алютиной тонул во всеобщем гаме и был слышен только тем, кто находился в непосредственной близости.
В обеих её руках было по смартфону.
– Саш, забрала у твоей подчинённой телефон! Не успела очухаться, как уже переписки ведёт, – бойко жаловалась она, выражая степень крайнего негодования.
– Юль, ну не начинай, – отозвалась Калинкова.
– И вообще, у Ники напрочь отсутствует чувство безопасности! – не унималась телевизионщица. – Она у тебя до того беспечная, что данные своей больничной карты отсылает первому встречному.
– В смысле? – нахмурил брови Громов.
– Представляешь, сфотографировала свою выписку и отправила какому-то Ловцу Квантов. На вопрос, кто он, Ника отвечает: «Заступился за меня в комментариях». Начинаю расспрашивать – и выясняется, что она ни имени его не знает, ни в глаза не видела.
Громов обратил внимание, как дёрнулся и побледнел ректор при упоминании Алютиной Ловца Квантов. «Неужто это и есть то самое чудовище, которое кошмарит университет?», – размышлял главред. Впрочем, среагировал не только Караваев, но и Стешкин, вопросительно глядя на Калинкову.
– И часто ты так отправляешь свои персональные данные невесть кому? – тоненьким голосочком продолжала Алютина, поучая молодую коллегу.
– Юль, ну какие персональные данные? – Калинкова вдохнула и выдохнула. – Это просто выписка с диагнозом. Здесь нет ничего секретного. А о том, что на меня напали, и так уже, наверное, на всех сайтах.
– Это ещё не всё, – продолжала Юлия, обращаясь уже к Громову. – Представляешь, он ей написал, что через полчаса у него будут записи телефонных разговоров отказавших ей врачей.
– Так они уже есть, – обезоруживающе улыбнулся Громов и включил запись второго разговора.
Проходящая рядом медсестричка дёрнулась и огромными глазами уставилась на мобильный журналиста, который транслировал два голоса, вероятно для неё знакомые.
– Алло.
– Дмитрий Иванович, вам, говорят, девушку какую-то привезли с Тупика Тральщиков.
– Да, сидит сейчас передо мной. Как раз осматриваю.
– Каково её состояние?
– Состояние стабильное, средней тяжести.
– Стабильное, да?.. Ну вот и славненько. Выпишите препараты, направления – и пусть лечится амбулаторно. В стационар её к нам не класть.
– Подождите. Что значит – не класть? У неё все показания к госпитали…
– Дмитрий Иванович! Ну не заставляйте меня вас упрашивать. Мне звонил только что очень влиятельный человек. Вступать с ним в спор я не намерен.
– Стоп! Мне что, прямо в приёмном покое ей помощь оказывать?
– Делайте всё, что хотите. Но в стационаре её быть не должно. И когда будете описывать характер её повреждений, постарайтесь сформулировать так, чтобы не было никаких намёков на их криминальное происхождение.
– Так её уже начали оформлять! И здесь её родственники. Что я им скажу?
– Скажите, что палат нет, что врачей не хватает. Вы же чаще общаетесь с родственниками прибывающих, знаете, что им говорить…
От услышанного у Алютиной округлились глаза. Остановившаяся медсестричка тоже продолжала стоять, как вкопанная.
– В упор не понимаю, что это. Фейк, не фейк… – чесал затылок Громов. На него накатывала усталость.
– Саша, это не фейк! Я это слышала! – принялась уверять Алютина. – Он при мне за дверью это говорил. Звучали чётко эти слова. Кто что ему говорил на обратной стороне провода, я, разумеется, слышать не могла. Но вот эти слова: «Что значит – не класть?», «Мне что, в приёмном покое ей помощь оказывать?» – всё точь-с-точь, с такими же интонациями, с такими же интервалами. Я же ещё спросила: «Кто вам звонил? Почему нет палат?»… Саша, а ну дай нам эту запись.
Громов снова включил запись разговора врачей уже для съёмочной группы «Фарватера», а Потапов снимал телефон в его руке. После этого Громов включил ту, что они прослушали ранее, где некий человек просил не госпитализировать «провокаторшу с Тупика Тральщиков».
– Это Крючков про меня, что ли? – скривилась Ника, узнав голос на записи.
Она окинула взглядом стоящих вокруг неё людей и заметила среди них бывшего директора Первого судостроительного завода, а ныне ректора Адмиральского Кораблестроительного Университета Семёна Караваева.
– З… здрасьте… – смутилась девушка, густо покраснев.
– Здравствуйте, Вероника Николаевна, – сухо и сдержанно проговорил ректор. – А я как раз хотел с вами поговорить.
– Сейчас? – Ника посмотрела на него воспалёнными глазами.
– А почему бы и нет?
Вопреки ожиданиям Калинковой, ректор говорил с ней мягко и уважительно, что было странно после дневного инцидента на кафедре. Очевидно, сказывалось воспитание выходца из интеллигентной семьи. Возможно, он так говорил со всеми девушками. Возможно, была и другая причина.
– Это очень важно и не терпит отлагательств. – Караваев присел рядом с ней на кушетку и, слегка приобняв журналистку, заговорил очень тихо. – Я читал пост на вашей странице. Это ведь не вы писали, правда? Кто писал за вас? Или дал вам этот текст…
Девушка нервно сглотнула.
– И второй, ещё более важный вопрос. Куда вы дели то, что случайно вытянули у профессора из кармана?
Ника взглянула на Громова и дёрнулась.
И тут уже её начальник решил взять инициативу в свои руки. Во-первых, после непонятных муток с патентом, ему абсолютно не хотелось отдавать прибор. А во-вторых, ему был крайне неприятен тот факт, что ректор так бесцеремонно, в обход его, лезет говорить с его подчинёнными.
– Может, хватит уже? – вмешался Громов. – Посмотрите на её состояние. Ей сейчас явно не до ваших расспросов.
Главред чувствовал, что вот-вот заведётся и что детонатором может послужить что угодно. Им стал внезапный звонок дэгэбиста Егорова. Взведённый Громов схватил мобильный и раздражённо провёл по экрану, случайно задев функцию «громкой связи».
– Слушаю! – раздался в трубке его раздражённый голос.
– Александр Васильевич, мы с вами срочно должны встретиться, – послышался вежливый голос с нотками стали.
– А вы на время смотрели? Полночь! Какое нахрен встретиться? – почти выкрикнул Громов.
– Александр Васильевич, насколько мне известно, вы сейчас не в постели и даже не дома, – требовательно продолжал голос с той стороны. – Поэтому очень настойчиво прошу вас подойти к своей машине.
– А я очень настойчиво прошу вас выучить уголовно-процессуальный кодекс, оформить повестку и прислать её за три дня до встречи, как того требует закон! – произнеся последнюю фразу Громов нажал кнопку отбоя и огляделся на своих товарищей.
Те молча стояли и смотрели на него.
– Егоров совсем уже охренел. Звонит и «настойчиво просит» подойти к машине! – неистовствовал Громов. – Всем всё от меня сегодня надо. Задолбали!
В этот момент зазвонил мобильный в кармане пиджака Караваева.
– Да. Слушаю… Подойти к машине? – Громов и Алютина заметили, как помрачнел ректор после этих слов. – Хорошо, сейчас буду…
Вид у него был крайне удручённый.
– Вам тоже звонил Егоров? – поинтересовался Громов.
Ректор лишь всплеснул руками и вышел, так ничего и не ответив. В этот момент зазвонил мобильный у Стешкина.
– Егоров звонит, – чиновник ухмыльнулся, показывая на свой смартфон.
Алютина переглянулась с Громовым. Тот нахмурился ещё больше. Тем временем Стешкин ответил на звонок. Окружающие слышали только его сосредоточенно-спокойный голос.
– На связи. Не добрый вечер, а доброй ночи, – раздался поучительный и недовольный, но сдержанный, голос Стешкина. – Подойти к машине? А с какой целью?.. Какие ещё следственные действия?.. А ордер у вас есть?.. Хорошо.
Закончив разговор, Стешкин так же спокойно засунул аппарат в нагрудный карман.
– Хе! Следственные действия они со мной собрались проводить, – ухмыльнулся чиновник.
Поправив воротник пиджака, он направился к выходу. Слегка опешившая от всей ситуации Алютина пришла в себя и, толкнув в бок телеоператора, направилась за Стешкиным.
Чиновник шёл неспеша и, заметив догоняющих его телевизионщиков, приостановился, ободряюще похлопал Алютину по плечу и бросил шутливую фразу:
– Повезло тебе сегодня, Юлька. Сколько информационных поводов! На несколько новостных выпусков хватит.
– Таких поводов, как сегодня, хочется всё-таки меньше, – выдохнула Алютина. – После того, что случилось с Никой, до сих пор не могу прийти в себя.
Капитан Департамента государственной безопасности Егоров внимательно осматривал кипу папок с различными документами в багажнике автомобиля ректора Адмиральского кораблестроительного университета Семёна Караваева, пока его подчинённые, вооружившись фонариками, перерывали содержимое ректорской тойоты. В это время к парковочному карману подошёл чиновник из мэрии в сопровождении съёмочной группы НТК «Фарватер».
При виде телевизионщиков дэгэбист пришёл в замешательство.
– Иван Митрофанович, это ещё что за клоунада? Я сказал, что здесь будут проходить следственные действия. Зачем вы этих с камерой притащили?
– Что значит «этих»? – сделав грудь колесом, Алютина вышла вперёд.
– Давайте не будем, – строго проговорил Егоров, бросив на неё преисполненный укора взгляд.
Он был вежлив, но всем своим видом подавал, что шутить не намерен. Но Стешкин любил расставлять все точки над «і».
– Во-первых, не «этих», а съёмочную группу независимого телеканала. Во-вторых, чтобы снимать открытую местность, им никаких разрешений не требуется. А в-третьих… как бы я мог их привести, если о вашем приезде сюда и о неких «следственных действиях», которые вы собрались со мной проводить, я узнал минуту назад?
Стоящий рядом Караваев, в машине которого уже вовсю лазили дэгэбисты, был поражён и восхищён спокойствием чиновника.
– Вы и в уборную со съёмочной группой ходите? – раздражённо спросил Егоров.
– А вы меня и там подстеречь планировали? – ехидно улыбнувшись, ответил Стешкин и бросил на Егорова снисходительно-смешливый взгляд, чем окончательно вывел последнего из состояния равновесия.
– Кирилл Александрович, ну вы же знаете, я никогда не хожу со съёмочной группой, – невозмутимо продолжал Стешкин. – Зачем вы задаёте мне такие вопросы? Очевидно же, что съёмочная группа приехала сюда не для того, чтобы меня сопровождать…
Ничего не ответив, Егоров достал из чёрной кожаной папки лист бумаги и протянул чиновнику.
– Постановление о проведении обыска, – начал зачитывать Стешкин. – По поручению Адмиральского областного управления Департамента Государственной Безопасности, в рамках уголовного производства № 000100345978 по статье № 357 ч 2. «Незаконные разработки технической документации вооружения и его комплектующих» Адмиральскому городскому управлению поручено провести осмотр личных вещей и транспортных средств лиц, которые могут быть причастны или обладать информацией о проведении данных разработок: Караваева С.С., Стешкина И.М, Громова А.В… – он сделал паузу. – Позвольте полюбопытствовать, а Громов здесь при чём? Какое он имеет отношение к проведению разработок и изготовлению технической документации?
При упоминании Громова Алютина дёрнулась и тут же ущипнула оператора Потапова – это был их давний условный знак, означающий «форс-мажор: действуй на своё усмотрение». Капитан ДГБ Егоров перевёл цепкий взгляд на съёмочную группу.
– А теперь, молодые люди, прошу покинуть территорию, на которой проводятся следственные действия, – металлическим голосом произнёс дэгэбист. – Когда они будут окончены, вы сможете продолжить здесь вашу профессиональную деятельность.
Озадаченная Алютина хотела было что-то ответить, но Стешкин покачал ей головой, давая понять, что с этими ребятами в такой ситуации лучше не спорить. Телевизионщики скрылись в коридорах больницы.
В это время Громов сидел на кушетке рядом с Калинковой и говорил по телефону с Ланиной. Та уже была в курсе разоблачительных записей, которые прислал им некто на редакционную почту. На одной из них она тоже сразу узнала голос Крючкова и, в отличие от своего сомневающегося шефа, была уверена, что эти записи нужно публиковать. И чем скорее, тем лучше.
– Саша, помнишь тот странный митинг судостроителей, который непонятно кто организовал, но который пытались выставить за попытку штурма мэрии? – напоминала Громову Ланина. – На сайте мэрии тогда появилась информация, что они якобы штурмуют здание, хотя никакого штурма на самом деле не было. Потом эта публикация исчезла, и было непонятно, кто её вообще разместил. И вспомни, какие подозрительные фразы я тогда услышала от Крючкова, когда он стал на машине у торца мэрии и разговаривал с кем-то по телефону.
Громов прекрасно помнил эту фразу: «А я вам говорю, уезжайте. Отбой. Да, всё отменяется. Изменились обстоятельства. Слишком много ненужного шума».
– А за углом, со стороны парадного входа в мэрию, стояли заводчане и полицейские с автозаками, которые собрались винтить зачинщиков митинга. На вопрос Стешкина, кто вызвал полицейских и ДГБ, Пастыко тогда ответил, что вызов поступил из мэрии. Но, как выяснилось, охрана никого не вызывала, – продолжала Ланина. – Я не знаю, Саша, зачем это всё Крючкову. Тогда с тем митингом, теперь уже с нашей Никой. Но я уверена, что на записи его голос. Ну, кто бы ещё звонил в больницу такой влиятельный, что всё руководство начало ходить перед ним как по струнке, отказывая в стационарном лечении избитому журналисту, прекрасно зная о том, какой скандал это может вызвать?
В это время в коридоре появилась телевизионщица. Она была явно чем-то обескуражена.
– Саш, там постановление об обыске Стешкин зачитывал, – прерывисто дыша сообщила она. – Так вот. Там и твоя фамилия…
Ответив Ланиной, что перезвонит чуть позже, Громов ошарашенно посмотрел на свою коллегу. В этот момент ему на мобильный поступил новый звонок от Егорова. Алютина приблизилась к динамику.
– Александр Васильевич, я вас ещё раз прошу подойти к вашей машине, – звучал раздражённый голос Егорова. – Если не хотите подойти сюда сами, наши сотрудники вас сопроводят.
Времени на раздумья не было. Понимая, что тот самый прибор, который, возможно, и является целью обыска, до сих пор лежит у него, быстро, насколько это возможно, Громов раскрыл свою барсетку и буквально ткнул чехол от видеокамеры в руки Калинковой.
– Это тот самый?.. – выговорила девушка, не скрывая изумления.
– Он самый. Хранить, как зеницу ока, отвечаешь головой! – произнёс Громов.
В коридоре показались двое людей в штатском. Однако они не были похожи ни на больных, ни на лиц, их сопровождающих, и уж тем более медработников. При виде их Громов направился к боковому выходу. Алютина прикидывала, то ли идти за ним, то ли остаться с Калинковой. С одной стороны, девчонку в таком состоянии оставлять было нельзя, с другой, она рисковала не только оставить своего коллегу и товарища без поддержки, но и пропустить информационный повод. В конце концов, журналистская хватка в ней сработала. Вновь оставив Нику одну на кушетке, телевизионщица заторопилась за Громовым.
Будь Громов сейчас свободнее и бодрее, он мог бы позвонить Крючкову с просьбой прокомментировать эти записи, или дать такое задание Ланиной. С точки зрения журналистской этики это было бы правильно. И было бы интересно даже просто пронаблюдать за реакцией Крючкова – что он ответит, как себя поведёт, будет ли ещё кому-то звонить. Но учитывая, что под больницей уже были дэгэбисты, которые поочерёдно вызывали то Стешкина, то Караваева, то Громова, и двое в штатском уже замаячили в коридоре, главред решил не медлить – и написал в мессенджер Светлане Ланиной: «Ставь. Прямо сейчас». Таким образом, он дал добро на публикацию записей, которые предвещали очень большой скандал.
Не зная, куда спрятать чехол, Ника просто подложила его себе под спину. Внимание Калинковой было приковано к тем двоим в штатском, которых её начальник, видимо, принял за сотрудников ДГБ. Она же узнала в них ребят, о которых ей писал Ловец Квантов. Телефон в кармане Калинковой снова завибрировал. И снова сообщение в мессенджер.
Ловец Квантов: Ты должна мне доверять.
Пока Ника думала, доверяет она этому инкогнито или нет, он прислал новое сообщение.
Ловец Квантов: Впрочем, у тебя нет выбора. Скорее всего тебя сейчас будут обыскивать. Когда к тебе подойдёт мой человек, дашь ему свой телефон и чехол с содержимым.
Калинкова только начала печатать ответ, как сообщения исчезли на её глазах. Спустя минуту невысокий парень в капюшоне на голове, с медицинской маской на лице и чёрных берцах на ногах оказался рядом и бесцеремонно плюхнулся на кушетку.
– Телефон, – незнакомец протянул руку.
Не тратя времени на раздумья, Калинкова протянула свой аппарат. Человек в капюшоне ввёл какую-то комбинацию. По экрану побежали цифры и символы. Почему-то ей сразу вспомнилась встреча в генераторной и манипуляции с её телефоном, которые осуществлял иностранец.
«Может, это и есть тот, кто встречался со мной?» – осенило Нику.
Спустя минуту парень возвратил ей смартфон.
– Чехол, – так же тихо и требовательно произнёс он.
Вот тут Калинкову уже начали одолевать сомнения. А права ли она, что отдаёт ценный прибор невесть кому? Тем более Громов сказал: «Отвечаешь головой». Тут к кушетке подошёл второй парень – крепкий, широкоплечий с русой шевелюрой.
– Уже идут! – шепнул он, закрывая спиной девушку и парня от посторонних глаз.
Пока Ника пребывала в раздумьях, незнакомец не стал ждать и тут же выхватил чехол прямо из-под спины девушки.
– Куртку сними! – так же тихо потребовал он.
Пожав плечами, Калинкова начала снимать защитного цвета ветровку. И так же протянула ему, однако он покачал головой.
– Сверни валиком и положи рядом. После досмотра свернёшь так же.
Его голос был очень странным, не человеческим, похожим на те, которым говорят автоматы или голосовые помощники в сервисных службах. Журналистка даже предположила, что для общения он мог использовать какой-то прибор, изменяющий либо модулирующий голос.
В этот момент ещё трое людей в штатском показались у входа. Они шли по коридору, внимательно разглядывая находящихся в нём людей. Это были двое мужчин и одна женщина, даже скорее девушка. Они дошли до кушетки, на которой сидела журналистка, и остановились.
– Калинкова Вероника Николаевна? – спросил один из них – высокий темноволосый мужчина с хищным выражением лица и глубоко посаженными тёмными глазами. Видимо, главный. – Предъявите к осмотру свои личные вещи и средства связи.
Калинкова протянула аппарат. После чего мужчина передал его второму – худому, жилистому парню с длинными пальцами. Тот тут же начал вводить какие-то комбинации. Однако после того, как её смартфон побывал в руках у незнакомца, беспокойства девушка почти не испытывала.
– Вероника Николаевна, – третья из группы, русоволосая девушка в строгом деловом костюме, подошла совсем близко. Она оглядывалась вокруг в поисках пустых кушеток, однако та, что стояла напротив, была занята крепким парнем, который сидел вразвалочку, заполняя добрую её часть. Остальные, находящиеся подальше, также были заняты.
Перед ними как раз находилась дверь в смотровую. Девушка в костюме заглянула внутрь: несколько пустых кушеток и даже тумбочки есть. Туда медсёстры только что завели старенького мужичка, с сухой сморщившейся кожей, который постоянно переспрашивал, где врач. Сотрудница ДГБ зашла в смотровую и обратилась к старику.
– Прошу вас ненадолго покинуть помещение.
– А? Что? – дедок показал на ухо.
– Покиньте помещение! – ещё громче сказала сотрудница ДГБ. – Выйдите в коридор.
– Сейчас моя очередь, – негодовал тот.
Сотрудники ДГБ, аккуратно под мышки вытянули из смотровой старика и завели Калинкову.
– Куртку захватите, – скомандовал старший девушке.
Дед присел на кушетку в коридоре – ту самую, где вразвалочку сидел русоволосый парень – и обиженно забухтел.
– Как же так? Я первый, а они её без очереди!
– В такую очередь лучше не попадать, – философски заключил сидящий рядом.
Парень с чехлом в руке огляделся по сторонам, видимо собираясь покинуть помещение, но заметил две группы таких же людей в штатском с одной и другой стороны коридора. Ещё один находился у аварийного выхода. Пути отхода были перекрыты, о чём сидящий в капюшоне, видимо, предполагал, а потому особо не нервничал.
В это время сотрудница ДГБ в присутствии своих коллег обыскивала Калинкову. В её руке была странная палка с кольцом на конце, такие же, какие Ника видела у службы безопасности Причерноморского международного аэропорта, которые проводили личный досмотр пассажиров. Сотрудница органов начала проводить кольцом по спине и бёдрам журналистки. Потом попросила девушку передать куртку. Проверив её так же с помощью своего устройства, она вернула журналистке.
– Ничего нет, – сообщила она коллегам.
– В телефоне тоже всё чисто, – отрапортовал второй.
Они вывели девушку из смотровой.
– Можете садиться, – мягко произнесла девушка из группы. – Сейчас подойдёт ещё один наш коллега и задаст вам несколько вопросов.
Усевшись обратно на кушетку, Ника почувствовала облегчение, увидев парня в капюшоне, сидящего на том же месте. Она уже собиралась надеть куртку, но, вовремя спохватившись, свернула валиком.
Теперь внимание сотрудников органов было обращено к двум парням.
– Молодые люди, прошу предъявить ваши вещи к осмотру, – начал старший.
Русый парень ничуть не стушевался.
– А я попрошу вас предъявить ваши удостоверения, – таким же тоном ответил он.
Все разбежались, оставив журналистку «Баррикад» Веронику Калинкову предоставленной самой себе. Она сидела на потертой кушетке в больничном коридоре и оглядывалась по сторонам. Стешкин куда-то запропастился после того, как она показала ему на фотографию прибора и сообщила, что держала его в руках. Не возвращался и её начальник Громов. Съёмочная группа «Фарватера» – корреспондент Юлия Алютина с оператором – вели съёмку где-то на этажах.
Двое парней в куртках с капюшонами и медицинских масках прошлись по коридору. У девушки возникло неприятное чувство. Мимо неё сновали медработники в белых халатах, сопровождая людей с травмами, перебинтованных, на костылях. Тем временем двое в масках приближались. Они уселись на кушетку напротив, демонстративно зыркая на журналистку. «Вот так прибьют здесь, так и знать никто не будет», – с тревогой подумала девушка. Один из парней, расстегнув куртку и скинув капюшон, полез во внутренний карман, ощупывая какой-то предмет, по-видимому находящийся внутри. У Ники пробежали мурашки по коже.
И тут в кармане её куртки раздался звуковой сигнал мобильного телефона, который заставил и без того напуганную девушку вздрогнуть. Несмотря на рекомендации врачей не напрягать зрение, журналистка достала из кармана куртки чудом уцелевший в заварушке смартфон и зашла в уведомления. Сообщение пришло через мессенджер соцсети.
Ловец Квантов: Оставлять тебя здесь одну было крайне неосмотрительно. Поэтому я позаботился о твоей безопасности. Не бойся людей напротив – они от меня.
Калинкова дёрнулась, ещё раз глянув на соседнюю кушетку. Парень, который скинул капюшон, подмигнул ей. Ника разглядела русую стриженную шевелюру, светло-карие глаза с хитрецой, нижнюю часть его лица закрывала медицинская маска. Парень был крепкого телосложения, широкоплечий. Второй по сравнению с первым выглядел крайне щуплым, на нём была тёмная куртка из гладкого, быть может, даже водонепроницаемого материала. Широкий капюшон и маска полностью закрывали его лицо. Девушка разглядела только вместительный рюкзак за спиной. Зыркнув пару раз по сторонам и что-то шепнув своему напарнику, он уткнулся в мобильный, который держал руками в перчатках с прорезями для пальцев. Ника видела такие у местных неформалов и байкеров.
Пока журналистка рассматривала своих охранников, на её телефон пришло новое сообщение от того же отправителя.
Ловец Квантов: Привет из генераторной.
Ника Калинкова: Привет.
Журналистка даже ничего не набирала, просто выбрала это слово из предложенных вариантов. В её воспоминаниях снова возник университет, борьба с профессором на кафедре, прибор, спешно засунутый в рюкзак, и её смартфон в руках странного человека, которого она не смогла разглядеть в кромешной тьме той самой генераторной. Почему-то ей сразу стало спокойнее после этого сообщения. Словно она под присмотром. Как только Ника снова глянула на экран, принятого сообщения уже не было. Только её «Привет». Видимо, стёр после того, как она прочитала. Так же отчётливо девушка помнила, что незнакомец просил её никому не упоминать об их встрече. Пока она задумчиво смотрела в экран смартфона, Ловец Квантов набрал новое сообщение.
Ловец Квантов: Почему тебе отказали в госпитализации, когда у тебя на лицо все признаки сотрясения мозга?
Ника Калинкова: Кто-то позвонил в больницу. После чего они и приняли такое решение. Это я слышала, пока лежала под капельницей.
Ловец Квантов: Звонили врачу, который тебя принимал? Как его фамилия? В котором часу был звонок?
Калинкова попыталась собрать мысли в кучу. Сверила время со смартфоном, взяла лежащий рядом листок выписки, пытаясь прочитать написанную быстрым медицинским почерком фамилию. В конце концов, у неё сдали нервы и она сделала фото выписки и прикрепила к сообщению.
Ника Калинкова: Дежурный врач Бушеев или Бухтеев – не могу разобрать. Попробуй сам. (прикреплено: фото 1)
Ловец Квантов: Отлично. Тут и время, и фамилия, и подпись начмеда. Благодарю за информацию.
Ника Калинкова: Только что ты будешь с ней делать?
Ловец Квантов: Через полчаса у меня будут записи этих звонков.
– Ну вы на неё посмотрите! – раздался за спиной недовольный голосок. – Тебе же сказали глаза беречь. А ты что творишь?
Перед ней стояла миниатюрная Юлия Алютина и недовольно качала кудрявой головой. С камерой на одном плече и треногой штатива на другом быстро подошёл оператор Потапов.
– Ну ни на минуту оставить тебя нельзя! – всплеснула руками Алютина, глядя на Калинкову. – Вот что там тебе такого важного пишут?
Возмущённая корреспондентка МТК «Фарватер» выдернула из Никиных рук телефон и прочитав последнее сообщение от Ловца Квантов, дёрнулась.
– Что значит: «будут записи этих звонков»? «У меня» — это у кого? – проговорила она и недоумённо уставилась то на Калинкову, то на оператора Потапова.
Её коллега лишь шумно вздохнул и развёл руками. Ника молчала. Бросив взгляд на кушетку напротив, она обнаружила, что парней уже нет. Как и когда они ушли, она не заметила. Вероятно, ретировались, как только подошла Алютина.
Тем временем Громов и Караваев подошли к невысокому зданию «Центр «Генетика». Ни в одном из кабинетов не горел свет. Окна первого этажа были закрыты защитными ролетами, а над входом мигала лампочка сигнализации. Судя по табличке с режимом работы Центра, его сотрудники уже три часа как закончили рабочий день. Караваев прошёлся вдоль здания и убедившись, что там не осталось даже охранника, пригласил Громова присесть в небольшой беседке, расположенной у второго выхода из здания, оборудованного пандусом для колясок. Небольшой навес, аккуратные скамейки и столик, очень напоминающий пеленальный.
– Александр Васильевич, я вас привёл сюда, чтобы поговорить о ещё более деликатном деле. Я задам вам один вопрос, на который хотел бы получить предельно честный ответ, каким бы он ни был…
Караваев достал из внутреннего кармана пальто небольшой планшет и положил на столик. Видя немой вопрос в глазах Громова, он тут же объяснил:
– Не переживайте, здесь отключены звуковые модули. Даже если кто-то захочет нас прослушать, сделать это через данное устройство он не сможет. – Караваев ещё несколько раз провёл по планшету пальцем и поставил его перед Громовым. – Буквально час назад мне передали вот это видео. И сказали, что оно было снято вашим журналистом, когда он незаконно проник на завод.
Ректор, который до этого вёл себя услужливо, интеллигентно и даже где-то заискивающе, вдруг проявил предельную твёрдость. И сейчас он глядел на главного редактора «Баррикад» требовательно, сосредоточенно, как, возможно, смотрел на своих подчинённых. Громов даже поймал себя на мысли, что Караваев не такой простачок, как кажется.
На экране появилась запись, которую Громов сразу же узнал: её сделал Артур Дорогин, сидя на стреле заводского крана, когда они с Калинковой осуществили вылазку на завод.
От увиденного его бросило холодный в пот. Он прекрасно помнил, как Дорогин действительно снял на заводе лучи, которые испускал какой-то непонятный прибор, очень похожий на мощный лазер. Они вращались и меняли цвет. Дорогин ещё пытался выяснить, что это за «излучатель» и что он делает на судостроительном заводе.
– Откуда у вас это? – опешил Громов.
– Передали из ДГБ, – ответил ректор. – Мне так и сказали, что это кадры вашего журналиста и что эта запись есть у вас в редакции. Я сначала не поверил, подумал, что меня «разводят». Потом показал её Агате Алексеевне и она её узнала. Сказала, что запись действительно была сделана сотрудниками вашего издания и что она лично видела её на большом мониторе, установленном у вас в редакции, и лично просила вас и ваших журналистов никому её не передавать, не публиковать и не показывать.
– Мне самому интересно, как к ней получили доступ в ДГБ. Никто из нас им эту запись не передавал, – заверил Громов, но тут же усомнился в своих словах.
Если никто не передавал, то как она оказалась в ДГБ? «Калинкова это сделать не могла. Выходит, Дорогин?», – делал выводы Громов. Но тут же отбросил от себя эту мысль, так как ключи от редакции имели все сотрудники. Кроме того, стоящие в редакции компьютеры не были запаролированы. Журналисты работали либо за своими ноутбуками, либо могли сесть за любой свободный компьютер, не говоря уже о том, что для удобства все они были объединены в общую локальную сеть. Получается, проникнуть в сервер с видеоархивом мог кто угодно. Если и так, то зачем? Кому это было нужно?
Громов нервно заёрзал на скамейке. Он по привычке хотел взять свой смартфон, но вспомнил, что его мобильный аппарат сейчас лежит в автомобиле у ректора, и от этого ему было неуютно.
Громов с внимательным видом слушал ректора.
– Агрегатом, стоящим на заводе, наши спецслужбы интересуются уже давно, с момента его создания. После смерти главного конструктора – Милоша Лучича – никто так и не смог его запустить. Он просто стоял и работал в тестовом режиме на пяти процентах мощности. Неоднократно дэгэбисты поднимали этот вопрос, когда я ещё был директором судостроительного завода. У них была информация о том, что Альберт Графченко и Агата Мичман ведут работы над восстановлением работоспособности прибора. Но они сами видели, что какие бы работы ни велись, предпринимавшиеся попытки оказывались безуспешными. Собственно, мы так и промаялись более двадцати лет, пока в январе не появился ОН.
– Он – это кто? – оживился Громов.
– Назовём его условно – «изобретатель», – не стал выдавать Караваев. – Он не местный и в нашем вузе появился очень странным образом – не как сотрудник и не как студент. Чуть позже я расскажу вам эту историю. Я ему доверил работу над этим устройством без какой-то особой надежды, просто в качестве эксперимента, потому что перед этим он показал себя хорошим разработчиком. Я ему показал схемы, чертежи, все наши двадцатилетние наработки по этой теме. Некоторые он просмотрел беглым взглядом, что-то для себя пометил. Остальные просто пролистал как неинтересную книгу. Я думал, что он будет ковыряться в платах, схемах, вычислять алгоритмы – так же, как когда-то все мы. А он вообще не стал этого делать. И ту схему, которую я ему чертил со всей тщательностью, показывая все детали этого операционного блока, он просто перечеркнул и сказал: «Это всё фигня. Так оно не заработает. Мы будем делать по-другому». И он придумал, как обойти этот операционный блок.
– А как он это сделал? – Громов повёл бровями, выразительно глядя на ректора.
– Он давал операционному блоку посчитать простейшую задачу, которая у него была заложена в тестовом режиме, и в этот момент имитировал на карманном компьютере задачу, которая необходима, с её решением так, как будто её посчитала сама машина. И в момент передачи на блок принятия решений отключалась задача, заданная операционному блоку. В результате агрегат воспринимал это как задачу, посчитанную на самой машине. По сути, он применил хакерские методы. Но они сработали! Я смотрел и не верил своим глазам! Задача, над которой мы долбались двадцать лет, была выполнена!
Ректор говорил восторженно, но Громов улавливал в его выражении лица и мимике беспокойство и тревогу.
– Однако он не захотел останавливаться на достигнутом, – продолжил Караваев. – Прошло ещё три месяца – и он продемонстрировал мне новый операционный блок, не уступающий по мощности основному, компактный и способный подключиться к любому устройству и любой системе, содержащей в своей основе цвето-световой код. Более того, в него уже был встроен синхронизатор – и теперь он мог свободно интегрироваться и в другие системы. Взаимодействуя уже с их операционными блоками, он синхронизирует работу всех остальных автоматических систем. С этими предложениями он хотел идти к Стешкину и остальным. И пошёл бы, если бы я его не остановил.
При упоминании фамилии своего друга главред дёрнулся.
– Я ему сказал: «Подожди месяц, два, максимум полгода. Мы запросим разрешение у Министерства обороны для проведения тестовых опытов – и будешь работать с установкой уже на законных основаниях». И что ты думаешь? Это чудовище не стало ждать! Когда у него всё было готово, он тут же полез на завод и запустил агрегат, стоящий на вышке. Всё бы ничего, но именно в этот момент там оказались твои журналисты, которые засняли работающий прибор. Агата ко мне ещё тогда прибежала и сказала: это же надо, так совпало, что когда ребята Громова снимали разрушения, они зафиксировали факт работы этого агрегата. Я как стоял в своём кабинете, так и присел. На пол. Агату тоже всю типало, хотя она не знала про наши последние разработки – про то, что нам удалось создать устройство, способное запустить агрегат. А я-то знал! Агата лично говорила с Калинковой и Калинкова её уверила, что придавать это огласке не будет. На этом мы считали, что проблема исчерпана. Но сегодня я получил вот это видео, на котором есть факт фиксации работы прибора. Теперь ДГБ от меня требует выдать им этот синхронизатор, все разработки и чертежи по нему и методику управления и главное – выдать изобретателя. Показывают мне в качестве доказательства факт видеофиксации работы прибора. В противном случае обещают, что на вуз будет наложен ряд запретов, поскольку мы занимаемся подобными разработками без разрешения Министерства обороны, что является нарушением законодательства и чуть ли не антигосударственной деятельностью. Ты представляешь, во что он нас втянул?
Громов наблюдал за Караваевым и поймал себя на мысли, что никогда ещё не видел его таким взволнованным.
– В тот же день, когда он запустил прибор и когда меня ошарашила этим известием Агата, я чётко дал ему команду не проводить никаких опытов и ждать разрешения от Министерства обороны. И знаешь, что он мне заявил? «Передачи данных о своей разработке Министерству обороны я не допущу, так как завтра это окажется в руках врага». Мы постарались оградить его от процессов, провели с ним беседу, думали, что этого достаточно. Сегодня у него Графченко отобрал этот прибор, синхронизатор, чтобы он прекратил свои эксперименты. И мы считали, что нам удалось хотя бы частично его обуздать…
Он сделал паузу, шумно выдохнув.
– И надо же было именно в этот момент твоим завалиться на кафедру и мало того, что сфотографировать готовящийся патент, так ещё и забрать у профессора именно это устройство! Если бы я не знал вас и не знал, что это твои журналисты, я бы подумал, что это специально нанятые провокаторы, или что все трое вообще заодно. Ну как такое возможно?! Этот попёрся на завод проводить свои опыты — и твои полезли туда же это всё снимать.
Громов ещё больше напрягся. Пока Графченко распинался в комментариях, доказывая что Калинкова засняла черновик, Караваев говорил о готовящемся патенте. Не привыкший ходить вокруг да около, главред задал интересующий его вопрос.
– Так, Семён Семёнович, вы мне прямо скажите: лист, сфотографированный нашей журналисткой, с заявкой на патент – правда или фейк. И если действительно вы собирались всё официально регистрировать, то почему там стоит фамилия Графченко, а не Лучич?
Ректор взъерошил волосы на висках.
– Ты понимаешь… регистрировать на иностранца – это столько проволочек, – виновато начал он.
– Значит, Ника была права и вы действительно пытались присвоить чужую интеллектуальную собственность? – Громов рефлекторно ухватился за барсетку.
– Да нет же! – вскрикнул Караваев и ударил кулаком по деревянному столику в беседке. – В пояснительной записке было написано, кто первым в лабораторных условиях воспроизвёл данный процесс и ввёл термин «квантовая ловушка». Но просто Альберт всю жизнь посвятил разработкам этого прибора, и сын у него в патентном бюро работает, то есть не должно было возникнуть никаких проволочек…
– Вы так со мной не говорите, Семён Семёнович. Я ведь могу сейчас встать и уйти. – Громов демонстративно поднялся со скамейки. Желание отдавать ценный прибор ректору пропадало у Громова с каждой минутой.
Он знал, что ничем не обязан Караваеву. Более того – в момент этого непростого диалога осознал, что оправдываться перед ректором АКУ ему не в чем. Ведь не его же подчинённая напала на профессора – это он напал на неё. Не она у него пыталась отобрать телефон, а он у неё. Прибор она выхватила из кармана Графченко по ошибке. Так в чём её вина? И если устройство настолько ценное, какого хрена тогда это бородатое чучело носит его в кармане, что любой может туда залезть и вытащить? А то, что Ника залезла на кафедру, так извините – это тоже часть её работы. И в этот раз она имела результат – Калинковой, как ни крути, удалось РАЗОБЛАЧИТЬ руководство вуза и сейчас его ректор фактически подтверждает, что чужое изобретение действительно пытались зарегистрировать на работника вуза. В западных СМИ за такие расследования журналисты получают признание и огромные гонорары.
«Сфотографировать прибор во всех ракурсах и выложить на сайт», – пришла в голову журналиста шальная мысль. Однако он её тут же отбросил, так как разработка действительно могла быть секретной. А вот показать Стешкину, чем занимаются в вузе у него за спиной, не мешало бы. «Не потому ли ему объявили бойкот – чтобы он ничего не узнал об этом приборе?», – вдруг подумал Громов, и его взгляд, которым он смотрел на Караваева, стал ещё более злым и решительным.
– Александр Васильевич, подождите… – умоляюще произнёс ректор, внезапно перейдя на вы. – Поймите, я просто весь на нервах.
Даже после погрома на судостроительном заводе он выглядел более спокойным и уверенным в себе.
– Объясните мне: из-за чего такой кипиш? – выговорил уставший главред. Получилось у него это несколько раздражённо. – Мало ли всяких безумцев, которые у себя дома, в кабинетах или в гаражах проводят опыты с пробирками, со взрывчатыми веществами. Даже если появился такой умелец в стенах вашего вуза – вы что, за каждого должны отвечать?
Караваев встал со своей скамейки, обошёл беседку и остановился аккурат возле стоящего Громова.
– Ты понимаешь, что этим можно спутники сбивать на орбитах! – полушёпотом выдавил Караваев. Его губы дрожали.
– Синхронизатором? – недоуменно проговорил Громов.
– Устройством, содержащим в своей основе сверхмощный лазер, которым он управляет! В Советском Союзе был целый проект по созданию оружия, способного выводить из строя устройства противника, ведущие аэрофотосъёмку над нашими стратегическими объектами. Тогда же Графченко и занялся этими лазерами. Он реально всю жизнь этому посвятил. Повторял опыты Теодора Меймана, полностью проштудировал теоретические работы Альберта Эйнштейна в этой области. Встречался с группой Жореса Алфёрова, которая занималась квантовыми точками. Наш Графченко – автор более сотни публикаций в этой области. Изначально на заводских вышках должно было стоять его оборудование. А потом появился тот самый конструктор из Югославии. Занимаясь дистанционными системами на цвето-световом коде, он параллельно изучал наши наработки по лазерам и на их основе придумал свой принцип «квантовой ловушки». Собственно, тогда его лазер и установили.
– Семён Семёнович, мне сложно себе представить, что в наши дни найдётся тот, кто доведёт до ума советское оборудование, чтобы использовать его по прямому назначению. Союз распался, от завода вы сами знаете что осталось… Сейчас это действительно выглядит как безумие.
– Я тоже так думал, – сказал Караваев, – пока Агата не рассказала мне про работающий прибор, который мы двадцать лет не могли запустить. А тот, кому удалось это сделать, мне прямо сказал, что собирается сбивать спутники Военного Альянса, незаконно пролетающие над нашей территорией и проводящие съёмку стратегических объектов — заводов, электростанций, мостов и полигонов. Я-то и сам понимаю, что спутников Военного Альянса не должно быть над нашей территорией. Но не лазерами же их сбивать! Ты понимаешь, что он на нашу страну войну этим навлечёт!
– Вы уверены, что он это может сделать? – усомнился главред. – Допустим, «оживил» он этот пресловутый лазер. А дальше? Там же и траекторию просчитать нужно, и силу этого лазера… Надо знать точное расположение мишеней… Да ну, бред какой-то.
– Поверь: этот – может, – заверил Громова Караваев. – Там столько злости, столько ненависти на этот Военный Альянс, я тебе даже передать не могу.
– Ну, я к Военному Альянсу тоже тёплых чувств не питаю. Но мысли сбивать их спутники и ракеты у меня не возникает. Откуда у него такая ненависть? И почему именно Военный Альянс? Почему не спутники геолокации или метеослужбы? К ним обычно больше недоверия. А тут сразу Военный Альянс…
– Да псих он, Громов! Псих и маньяк! – в сердцах выпалил ректор АКУ. – Я его спросил: «Ну вот сбил ты спутник Военного Альянса – что дальше? Ты понимаешь, что это фактически означает втягивание нашей страны в войну?». А он говорит: «Да, я знаю. Но мои технологии позволят её выиграть». И для этого не понадобится большого человеческого ресурса и даже, как он уверяет, участия армии. Говорит, что это будет война инженеров и технологий. Он мне на полном серьёзе сказал, что его цель — это война с Альянсом и его безоговорочная капитуляция. Ты вообще понимаешь, что это значит?
– Тебя послушать, так у вас там чуть ли не новый Адольф объявился.
Ректор перевёл дыхание и начал говорить более спокойно.
– Кстати, он тоже неплохо рисует, – сказал Караваев. – Концептуальное его отличие от Адольфа в том, что он не расист, не нацист и не фашист. Он не делит людей по национальному признаку. Про таких в Советском Союзе говорили «гражданин мира». Он себя и причисляет к таким космополитам. Вплоть до того, что когда мы хотели создать отдельное общежитие для иностранцев и поселить их туда, он сказал, что не видит в этом смысла и что с этого и начинается любая дискриминация – с того, что людей начинают делить. Ещё ладно пол – мужской и женский. Или знание языка. Но при чём здесь национальность? Если ты знаешь язык и готов общаться со всеми, кто также им владеет, почему твоя национальность должна определять, куда тебя поселят и с кем ты будешь жить? Он потому и ненавидит Военный Альянс – потому что считает, что именно эта структура поделила людей на сорта.
– Ну, всякие есть маргиналы, – успокаивал ректора Громов. – Это его идеология, и если она никому не в ущерб, он имеет право думать так, как думает. Но если он имеет отношение к вашему вузу, должны же вы иметь на него какое-то влияние.
– Видишь ли, Громов, меня и пугает то, что он каким-то образом смог сплотить вокруг себя весь иностранный факультет. Все иностранцы стоят за него горой. Более того – он привлёк на свою сторону Эллу Магниеву. Эллу, которая никогда никого не поддерживала и всегда держалась особняком, теперь стоит за него горой.
– Магниеву? Это та, которая сегодня представляла ваш вуз на встрече с уполномоченной по защите прав человека и рассказывала, как местные фашисты напали на африканскую студентку?
– Да, это она. Защитница иностранцев. Так вот, Элле импонирует его взгляд на вещи, когда он говорит, что с этими фашистами надо бороться силовыми методами, если мирных методов они не понимают. Говорит, что всё должно быть по третьему закону Ньютона: «Силе действия равна сила противодействия». Я пытаюсь его остудить, а она, наоборот, поддерживает.
– Я тоже считаю, что уроды должны получать по заслугам, – уверенно проговорил Громов. – И в этом абсолютно с ними согласен.
– Ты просто не знаешь, с кем мы имеем дело, – зловеще проговорил Караваев.
– Так проясните, – сказал Громов. – Кто он такой, что смог создать такую коалицию в вашем вузе? Как он вообще у вас появился?
Однако получить ответ на этот вопрос в этот вечер было, видимо, не суждено. В темноте раздались чьи-то быстрые шаги. Спустя несколько мгновений перед Громовым и Караваевым появился Стешкин.
– Вот вы где. А я ищу вас, ищу… – бегло заговорил чиновник, подавая руку для приветствия.
– Добрый Вечер, Иван Митрофанович, – учтиво сказал Караваев и пожал ему руку. – А мы тут говорили с Александром Васильевичем. Я лично решил выразить сожаление, что знакомство его сотрудницы с нашим вузом закончилось таким неприятным образом, и дабы это исправить, хотел пригласить Александра Васильевича и Веронику Калинкову на нашу научную конференцию, которая состоится в следующий четверг. Собственно, для этого и приехал. Давайте пройдёмся к моей машине, я вам дам брошюры с материалами конференции…
Караваев начал в красках рассказывать Громову и Стешкину о достоинствах университета. По тону главред понимал, что ректор нервничает и стремится увести разговор в другое русло.
Открыв двери своего автомобиля, ректор потянулся за печатной литературой, лежащей в ящике на его сидении.
– Здесь брошюры, список участников, – бормотал он. Потом как бы невзначай передал Громову его телефон. – Александр Васильевич, вы оставили…
В его голосе росло напряжение. Громов глянул на экран. Тринадцать пропущенных звонков. Один от Алютиной и два от Дорогина, остальные были от Стешкина. В мессенджере было три сообщения. В одном Дорогин писал, что хочет навестить Калинкову и просил написать, в какой она палате – видимо не знал о перипетиях с отказом в госпитализации (хотя для этого было достаточно зайти на сайт). Второе было от Стешкина с просьбой не отдавать содержимое барсетки.
«Да что ж у вас за шпионские игры такие? – нахмурил брови главред. – Графченко регистрирует прибор на себя, Караваев запрещает разработчику связываться со Стешкиным, Стешкин просит не отдавать прибор…».
Последнее сообщение было от неизвестного контакта, подписанное какой-то «абракадаброй». Оно содержало просьбу проверить электронную почту редакции.
Громов это сделал тут же, со смартфона. От увиденного, а точнее услышанного, он обомлел.
В письме содержалось три аудизаписи. Пошарив по карманам в поисках наушников, Громов не захотел открывать барсетку и нажал на кнопку воспроизведения через динамик.
На первой аудиозаписи был запечатлён разговор двух людей. Один, по всей видимости, медработник, а услышав второго, стоящие рядом Стешкин и Караваев невольно дёрнулись. Ибо его голос очень напоминал голос вице-мэра Крючкова. Более того – собеседник в диалоге назвал его по имени и отчеству.
– Здравствуйте, Михаил Анатольевич.
– Здравствуйте, Владимир Петрович.
– Что же вы меня так огорчаете? Так город подставляете…
– В смысле?
– Ну, к вам девушку привезли с Тупика Тральщиков. Авантюристку. Симулянтку. А вы с ней возитесь, в стационар её класть собираетесь…
– Простите, я не совсем понимаю, о ком речь. К нам ведь за сутки полсотни привозят. Я сейчас уточню у дежурного, что там за случай…
– Очень плохо, что вы не знаете, что происходит у вас в больнице. А я прекрасно знаю эту провокаторшу, и хотел бы, чтобы вы адекватно оценивали все те, с позволения сказать, «симптомы», с которыми она к вам обращается и, наверное, ещё неоднократно будет обращаться. Вам рассказать, что она сегодня вытворила в мэрии, какой цирк устроила перед уполномоченной по правам человека? Выгораживала иностранку, которая в пьяном угаре напала на наших ребят из бойцовского клуба. Ещё эта хамка позволила себе оскорбления в адрес начальника городской полиции, чуть ли не соучастником преступлений его выставила. Учинила скандал, опозорила весь наш город! А когда осознала последствия своих действий, так сразу инсценировала нападение на себя. Видите ли, плохо ей. Видите ли, задыхается… Она потом и вас обвинит – скажет, что не так лечили, не так с ней обращались…
– Владимир Петрович, поймите нас правильно: «скорая» приезжает ко всем, и бывают действительно ложные вызовы. Но если бригадой, а потом ещё и сменой в приёмном отделении принято решение о госпитализации пациента, значит, привезли его не просто так, и на это есть показания.
– Да какие показания, о чём вы? Сама надышалась какой-то дрянью, а теперь рассказывает, как её отравить пытались… Вы что, не знаете, как искусно некоторые прохиндеи могут всё обставить? Я за годы своей службы сталкивался с разными провокаторами, и знаю, о чём говорю, уж поверьте. Актёрского мастерства им не занимать. Сейчас она изображает умирающую у вас на койке, а через полчаса начнёт выкладывать в интернет, как плохо вы её здесь лечите… Сегодня в мэрии она повела себя некорректно, бестактно, опозорила весь наш город перед высокими гостями из столицы. А когда осознала последствия своих действий, так давай рассказывать, как на неё напали и как она пострадала за правду.
– Так а мы здесь при чём? Сама она надышалась, не сама… Нам знаете, сколько суицидников привозят, которые сами надышались и наглотались. Наше дело – её откачать, поставить на ноги, а дальше пусть уже полиция разбирается…
– Михаил Анатольевич, дорогой. Вы не понимаете меры ВАШЕЙ ответственности. Тем, что вы положите её в больницу, вы посодействуете в легализации её вранья. Дадите повод ей потом утверждать, что раз её госпитализировали, значит, у неё действительно были травмы и она действительно пострадала… Вы бы почитали, какой поклёп она опубликовала на наш вуз, выпускающий лучших специалистов судостроительной отрасли. Такая ересь, что ни какую голову не натянешь!
– Я не знаю, что она пишет. У нас здесь нет времени заниматься этим.
– Правильно! Поэтому занимайтесь тем, чем вы и должны заниматься – приёмом больных. Больница финансируется из городского бюджета. Каждая палата – на весь золота. Лечение у вас должны получать те, кто действительно в этом нуждается. К вам привозят тяжёлых больных, людей с серьёзными травмами. И что же, вместо того, чтобы их лечить, мы будем отнимать у них место ради каких-то симулянток, авантюристок?
– Ну, палат у нас сейчас, слава Богу, достаточно…
– Сейчас – да. А если произойдёт, не дай Бог, какое-то ЧП? Вместо того, чтобы помогать людям с переломанными костями, отбитыми органами, которых дома ждут их семьи, дети, вы будете обеспечивать алиби какой-то провокаторше?.. Как после этого отнесутся к вам горожане?
– Ну, я сейчас позову дежурного врача, разберусь с ним.
– Разберитесь, Михаил Анатольевич. Хорошо разберитесь. Занимайтесь лечением тех, кто в этом действительно нуждается. А аферистов, симулянтов всяких гоните в шею. Будьте прозорливее, не позволяйте им вас использовать.
Дорогин ворочался на своей кровати, но было не до сна. По дороге домой он выпил две бутылки сидра – в надежде прийти и забыться, однако даже это ему не помогло. Раз десять он собирался позвонить Громову, чтобы поинтересоваться состоянием своей подруги Ники, и каждый раз откладывал телефон. «А вдруг он спросит, где я был всё время и почему звоню только сейчас? Что я ему скажу?», – в напряжении думал парень, постоянно меняя положение головы на подушке.
Наконец, он собрался с духом и набрал номер шефа, но Громов не ответил. Спустя полчаса Дорогин перезвонил ещё раз. Ответа по-прежнему не было. «А вдруг он уже знает про Егорова?», – звучало в голове у Артура.
Он пытался забыть всё, что произошло этим вечером, однако память упорно выставляла перед его сознанием разговор с дэгэбэшником – сначала у телецентра, потом в управлении, потом у них под редакцией.
Фотокор вспоминал, как три час назад на машине дэгэбиста они подъехали к редакции «Баррикад». Он надеялся встретить внутри Ланину, сисадмина Никиту, да и вообще любого сотрудника, чтобы сослаться капитану ДГБ Егорову на то, что он не может выполнить его поручение, поскольку в помещении посторонние. Но, как назло, никого не было. Красным огоньком мигала коробка сигнализации. Дорогин открыл своим ключом дверь и, перепугано озираясь по сторонам, включил рабочий компьютер. Он без труда нашёл папку с необходимыми файлами, отобрал несколько видеозаписей, на которых был запечатлен непонятный прибор, выпускающий луч, внимательно просмотрев каждую. В кармане затрезвонил мобильный.
– Чего ты так долго копаешься? – раздался в динамике голос Егорова.
– Уже заканчиваю, – сухо ответил Дорогин.
Он вытащил флешку, выключил свет и снова поставил помещение на сигнализацию. «Надо будет сказать Никите, чтобы комп на наличие вирусов проверил», – подумал парень, спускаясь вниз по лестнице.
Внизу ждал Егоров с довольной ухмылкой на лице.
– Вот видишь, Артур, всё прошло нормально, – он похлопал парня по плечу. – Спасибо за помощь. И ты тоже, если что, обращайся, не скромничай.
Он открыл дверь своего авто, приглашая фотокора внутрь.
– Я пешком, – процедил Дорогин.
В ответ Егоров заразительно улыбнулся и посмотрел на небо.
– А знаешь, Артур, ты прав. Вечер располагает к прогулкам и мечтаниям, – с задором произнёс капитан ДГБ. – Я бы и сам с удовольствием прошвырнулся по городу, если бы не служба. Ну… Салют!
Он захлопнул дверь автомобиля и отъехал, разрезая ночной сумрак светом фар. Проводив его взглядом, Дорогин сел на крыльцо перед входом, закрыв лицо руками.
«Влетел так влетел. А всё из-за Ники. Какого чёрта её понесло на тот завод? И сама пострадала, и я теперь на крючке у ДГБ. Ещё и Громова небось подставили».
Посидев так минут с двадцать, Дорогин отряхнул джинсы и направился в сторону дома.
Он не понимал, чем так подействовал на него Егоров, что тогда, сидя на мансардном этаже ДГБ и любуясь вечерней панорамой города, он так легко поддался на его угрозы и посчитал передачу отснятых им материалов единственно правильным выходом? Почему он согласился? Ведь мог же проявить упорство и настойчивость, какое проявляет иногда его начальник Громов. Или поставить Егорова перед фактом, что не будет выполнять никаких заданий без ведома своего руководства. И это было бы логично – дело ведь касалось всей редакции, всего издания, а не только лишь Дорогина.
От этих воспоминаний ему было крайне неприятно, и он бы многое отдал, чтобы вернуться на четыре часа раньше и избежать этой зловещей встречи под телецентром. И никогда, никогда не пересекаться с Егоровым и не выполнять никаких его поручений.
Ещё больше фотокора страшила мысль, что ждёт его завтра. Ведь наверняка же дэгэбист на этом не успокоится и потребует у Дорогина ещё какие-то фотографии и новую порцию информации. Либо Громов уже всё знает, и тогда наверняка попросит его написать заявление об уходе, либо же Егоров начнёт его шантажировать, угрожая рассказать всё Громову и Калинковой.
«Что же мне теперь делать?», – обречённо подумал Артур и закрыл горящее лицо руками.
Пост Калинковой получился скандальным. Однако более занимательными оказались комментарии под ним. К вечеру их накопилось уже свыше четырёхсот и в них разразилась настоящая война. Громов не помнил, чтобы на официальной странице сайта «Баррикады» или кого-то из его корреспондентов в соцсетях был такой ажиотаж, и даже пожалел, что не отслеживал эти комментарии раньше, поскольку накал страстей в них зашкаливал. Под постом отписывались и преподаватели, и работники вуза, и некоторые студенты, которые, как было видно из содержания их месседжей, были «на подхвате» у профессора (раньше таких называли «шестерками»), а потому откровенно «гнали» на Калинкову.
Но помимо разыгравшейся битвы, в комментариях было много информации, которая оказалась в новинку не только для главреда «Баррикад», но и для Стешкина. И, просматривая со Стешкиным эти комментарии, Громов даже поймал себя на мысли, что в них, возможно, кроется ответ, у кого был мотив напасть на Калинкову.
В общем потоке был и комментарий преподавателя АКУ и внука профессора Графченко, который попытался закрыть ребят на кафедре и забирал у них аппаратуру.
«Со всей ответственностью заявляю, что таких работ в данной области у нас не производится. Неужели кто-то и впрямь поверит в то, что А.Э.Графченко стал бы подавать заявку с фейковым изобретением? Как можно оформить на себя то, чего нет? Не захлебнитесь в собственной лжи, Вероника Калинкова. Будьте разборчивее при поиске сенсаций и тщательнее проверяйте ваши источники», – писал Денис Графченко.
Отметился в комментариях и профессор.
«Квантовая ловушка – сугубо теоретическая модель, ничего общего не имеющая с реальностью. Человек, написавший это, не имеет технического образования и абсолютно не знаком с квантовой физикой», – заявлял профессор.
Его комментарий набрал девяносто восемь лайков.
«Действительно тупо)) У нас вся гардеробная смеется. Не помню что бы в лабораториях нашего вузе даже намёк на подобное когда-то был. Ахахах!», – появился под комментарием Графченко чей-то ответ.
Дальше под постом шли комментарии других участников дискуссии.
«Девушка, в какой шарашке вы изучали физику?», – написала некто Ольга Смолярчук.
– Ну, это заведующая кафедрой, я её знаю, – вдумчиво говорил Стешкин, прокручивая ленту комментариев. – А это… Ага. Это работники… Даже завбиблиотекой отписалась. Какое она вообще имеет к этому отношение? Ну, да ладно… А это, судя по всему, студенты. Вероятно, зачёты сдают таким образом. Ну, понятно. Альберт привлёк всех, кого мог привлечь…
Большинство комментариев были очень похожи друг на друга. Их авторы пытались выставить Нику на смех. Причём складывалось впечатление, что делают они это не сами по себе, а чтобы выслужиться перед руководством. Им словно дали задание гнобить журналистку и доказывать, что её пост – пшик, пустышка. Но если это и так, к чему такой ажиотаж? Зачем было бы к «пустышке» привлекать такую гвардию сотрудников и студентов? Что-то тут было нечисто.
– Опа! Эллочка! – сказал Стешкин, и по его лицу поползла улыбка.
Элла Магниева была одной из немногих, кто заступился за Калинкову.
«Вообще-то у нас пресса – четвёртая власть. И почему никто не присмотрелся к листику, который сфотографировала журналистка? Вот что она должна подумать, глядя на надпись «Заявка на патент»? И да, Альберт Эдуардович, объясните мне, несведущей: зачем патентовать теоретическую модель?», – задавала вопрос Магниева.
«Элла Анатольевна, это титульный лист методички. Просто печатали с другого документа. Половину убрали, половину нет», – оправдывалась в комментариях Клара, лаборантка той самой кафедры.
«Кларочка, тогда вопрос к вам: почему у вас на кафедре валяются такие «недометодички», которые любой случайный визитёр может запросто сфотографировать? А если бы там был документ, представляющий государственную тайну?».
Даже через строки печатного текста улавливался магниевский сарказм. Дальше она устыдила оно кого-то из студентов, который, по-видимому, тоже был задействован в «мочилове» Калинковой.
«Кирюшин, на зачёте ты почему-то таким умным не был. А когда надо кого-то дерьмом облить, прямо невиданный интеллект проявляешь».
«А ты, Максимов, что здесь потерял? Что такое квант, ты хоть знаешь? У вас на экономическом такого не проходят», – писала она другому парню, подписанному каким-то фейковым именем.
«Раиса Степановна, а с каких это пор у вас возникло увлечение квантовой физикой? Насколько я помню, вы любовными романами зачитывались. И сожалели, что подобного чтива нет в нашей университетской библиотеке», – глумливо писала она женщине, которая, судя по всему, была буфетчицей.
Самое интересное, что комментарии и замечания Магниевой собирали куда больше лайков, чем комментарии тех, кто наезжал на журналистку.
Громова и Стешкина отвлёк звонкий женский голос, доносящийся с лестничной клетки. С верхних этажей больницы спускалась съёмочная группа «Фарватера». Журналистка Юлия Алютина что-то живо доказывала своему оператору и была явно чем-то недовольна.
– Это надо же, какое враньё! «Мест свободных нет, палаты заняты». Будут они нам втирать! – сказала Алютина. – Мы сейчас прошлись по всем отделениям – там половина свободных палат! Для меня уже просто дело чести пойти завтра к главврачу. Путь комментирует, объясняет!
Несколько секунд Стешкин молчал, переваривая информацию, потом добавил:
– Да я уже понял, что дело не в палатах. Класть не хотят именно Калинкову. С этим я ещё разберусь, возможно, подыщу другое учреждение. Но мне было бы очень интересно выяснить: кто же всё-таки звонил врачу, что даже при моём появлении они продолжили гнуть свою линию?
– А меня интересует нападение, – выдохнул Громов, ещё раз пересматривая комментарии. – Хотелось бы узнать, кто это всё организовал.
– Это явно Камзол и его отморозки, – сопоставляла факты Алютина. – И наверняка после встречи с уполномоченной. Это их методы. Похоже, Нику решили «наказать», причём сделать это показательно. Не прошло и двух часов с того момента, как у вас на сайте вышла разгромная статья Калинковой о радикалах, нападающих на иностранных студентов, как точно такому же нападению подвергается и сама Калинкова. Это даже выглядит как вызов! Смотрите как интересно получается: нападавшие всё продумали. А ещё они были очень хорошо осведомлены и про то, что в этом месте «мёртвая зона», и что сюда недостаёт обзор камер наружного наблюдения, и что в тёмное время суток со стороны супермаркета будет мало что видно. Я правильно понимаю, Иван Митрофанович?
– Да, кто-то их очень хорошо проинформировал, – продолжил Громов. – Но они не учли, что там есть жилые дома. В вечернее время жильцы уже дома, и многое могут видеть из окон. Будет очень много свидетелей. Вот этого они не учли. И мне кажется, они знали о том, где есть камеры городской камеры городской системы видеонаблюдения. Они сделали всё, чтобы на них не попасть, и на них они действительно не попали. Но они проявили большую глупость. В этом месте есть несколько частных камер, которые не входят в городскую систему видеонаблюдения и обслуживают местные магазины. Вот эти камеры их как раз их и зафиксировали.
– Но действовать так явно, сразу же после публикации, они бы не стали, – выстраивала логические цепочки Алютина. – Кто-то дал им карт-бланш. Возможно, гарантии безопасности. И непонятно, зачем им понадобился её рюкзак.
Стешкин молчал, глядя на журналистов, что-то прикидывал. Глядя в дверной проём он увидел, как старшая медсестра Телегина убирала со штатива пустые баночки с жидкостью для инфузий.
– Похоже, с нашей Никой заканчивают процедуры, – заключил он.
В этот момент у Громова затрезвонил телефон. Как только главный редактор «Баррикад» взглянул на экран, его лицо потускнело. Ему звонил ректор Адмиральского кораблестроительного университета. «Тот редкий случай, когда я не знаю, что говорить», – подумал главред, произнеся это вслух. Он нажал на кнопку приёма вызова и поднёс телефон к уху.
– Александр Васильевич, извините, что я так поздно. Это Караваев, – послышался в трубке интеллигентный голос.
– Да, я понял. Вы записаны у меня в контактах…
– Мне хотелось бы с вами поговорить. Разговор не требует отлагательств. Вы где сейчас находитесь? – продолжал вежливый голос в трубке.
– Ну, я в больнице, – нерешительно ответил Громов.
– Вы ещё долго там будете? Я к вам сейчас подъеду.
– Здесь я ещё буду час как минимум. Но я не в том расположении, чтобы проводить какие-то разговоры. Здесь моя сотрудница, на которую недавно напали…
– Да, я в курсе этой ужасной истории. Но мне очень нужно с вами поговорить. Если вам дорог наш вуз, пожалуйста, не откажите мне во встрече…
Громов согласился и перевёл взгляд на Стешкина и съёмочную группу «Фарватера».
– Звонил Караваев, просит безотлагательной встречи… Ничего не понимаю. По идее, это я должен звонить ему, просить встречи и извиняться.
– Склонность к дипломатии всегда была отличительной чертой Караваева, – объяснял Стешкин, – ещё когда он работал директором Первого судостроительного завода. Благодаря этому, после снятия с должности директора завода ему предложили не менее важную – ректора ведущего кораблестроительного вуза. Придя в АКУ, он не стал новой метлой, выметающей мусор из запылившихся щелей старейшего адмиральского вуза, а собрал учёный совет, куда пригласил всех преподавателей, и поделился своими планами по поводу будущего АКУ, подробно объяснив, чего он хочет и ждёт от подчинённых, а что для него категорически неприемлемо. Караваев, он такой – в меру амбициозный, – продолжал чиновник. – Но там, где нужно для дела, вполне может сделать шаг навстречу, корона не упадёт. Вполне возможно, что сейчас он попытается добиться твоего расположения.
– Расположения? После того, что учинила Калинкова у него на кафедре? – засмеялся Громов. – Всё может быть намного проще. Возможно, ему нужны не мои извинения, а тот прибор, который Ника забрала в АКУ. – Громов ещё раз прощупал барсетку на предмет наличия в ней устройства. – Хорошо, что я его у неё забрал. А то бы «ушёл» вместе с рюкзаком.
Повисла пауза.
– То есть, прибор у тебя? – в крайнем удивлении вымолвил Стешкин.
– По счастливой случайности, да. А то я не знаю, с чем бы сейчас пришлось идти к Караваеву.
– Ну, значит, вам ещё повезло, – сказала Алютина. – А то наши ребята говорят, Графченко на всю мэрию орал, что у него похитили какой-то особо ценный синхронизатор.
– Я вообще не понимаю, в чём ценность какого-то там синхронизатора, и зачем нужно было устраивать такую истерику, – вмешался оператор Потапов, протирая камеру. – У нас вон их десятки в студии валяются. Это всё равно, как если бы я поднял бучу из-за пропажи шнура или вот этой салфетки…
Стешкин и съёмочная группа «Фарватера» вернулись в приёмный покой, расположившись на скамейках возле смотровой, а Громов вышел из здания и отошёл в сторону «Тихого». Так назывался парк, расположенный рядом с первой городской больницей, где иногда прогуливались пациенты, попавшие в больницу с различными травмами, а также их родные.
Буквально через десять минут к парку подъехал автомобиль представительского класса и из него вышел статный мужчина лет пятидесяти, в котором Громов узнал бывшего директора Первого судостроительного завода, а ныне – ректора Адмиральского кораблестроительного университета. Громов подошёл и поздоровался с ним.
– Давайте мы отложим сейчас наши телефончики, – сказал Караваев и положил свой телефон на водительское сиденье.
Громов знал, что иногда так делают, чтобы сохранить конфиденциальность разговора, поэтому противоречить не стал и тоже положил свой телефон на сиденье автомобиля. Караваев захлопнул дверь и отошёл с Громовым вглубь парка.
– Я очень сожалею по поводу того, что произошло с вашей сотрудницей, – начал ректор. – Но я бы вас очень просил, Александр Васильевич, не связывать это нападение с деятельностью нашего вуза.
– Да мы вас как бы ни в чём и не обвиняем, – пожал плечами Громов. – Тем более что поводов её проучить было достаточно. После того, как она схлестнулась с Пастыкой, задавая крайне неудобные вопросы, и того, что озвучила по поводу радикалов, недоброжелателей у неё достаточно.
– И тем не менее. Я понимаю, что возникла неловкая ситуация. Графченко некорректно повёл себя с вашей сотрудницей, обвинил её в воровстве прибора. Я понимаю, что у вас, в свете недавних неприятных событий, могут возникнуть подозрения в отношении нас. Но я вас уверяю: нападать на вашу журналистку ни у профессора Графченко, ни у его внука, ни тем более у меня не было абсолютно никакого резона. И после того, как ваша Ника придала огласке свои разоблачения по поводу регистрации патентов, организовывать какое-то покушение на неё нам тем более было невыгодно. Поэтому я вас очень прошу, очень искренне, деликатно, чтобы вы не связывали эти два события. И убедительно вас прошу ещё об одном: не упоминайте нигде про этот синхронизатор.
– В смысле? Про тот, который Ника забрала у вашего профессора? – в недоумении поинтересовался Громов.
– Да. Все нелицеприятные комментарии, которые были оставлены под постом вашей журналистки, будут подчищены, я повлияю на это лично. Если хотите, я лично извинюсь перед вашей подчинённой за инцидент, который произошёл в стенах нашего вуза, и попрошу, чтобы то же самое сделал Графченко. Но я вас умоляю: про прибор – молчите. Давайте мы завтра лично встретимся с вами, с вашей журналисткой и поговорим об этом.
– Ника себя сейчас очень плохо чувствует. Вы же понимаете, какое у неё сейчас состояние, – сухо ответил главред. – Но если речь идёт о синхронизаторе, почему из-за какого-то куска металла такой сыр-бор? Мне сказали, что это сродни тому, как если бы у вас украли провод или карту памяти.
– Видите ли, – замялся Караваев. – Это разработчик его так назвал, по-простому – синхронизатор. На самом деле это довольно сложный прибор. А сохранить в тайне все, что с ним, связано, я прошу по той причине, что сделан он был по собственному усмотрению одного из наших студентов, разрешения на его производство АКУ не давал. И любое упоминание об этом приборе может пагубно отразиться на нашем вузе, но в первую очередь – на его создателе.
– Насколько я понимаю, преподавательский состав АКУ не ограничивает студентов в проявлении своих способностей, они нередко что-то изобретают по собственному усмотрению. – Громов чувствовал, что Караваев ему что-то недоговаривает. – Так что, у них у всех проблемы? Как же ваши лаборатории? Ваш экспериментальный полигон?
– Это несколько другой случай. Заказ на производство данного устройства должен был официально давать АКУ, получив при этом положительную санкцию от Министерства обороны.
Громов встал, как вкопанный, и уставился на Караваева.
– Понимаете, я не технарь и достаточно ограничен в данном вопросе, – сказал Громов. – Но при чём здесь Министерство обороны?
– Я понимаю, что очень рискую, говоря это в месте, где тоже могут быть свои «уши», – ректор говорил осторожно, то и дело оглядываясь по сторонам. – Речь идёт об оружии. Точнее, об устройстве, способном его активировать.
– Вы хотите сказать, что один из преподавателей вашего вуза, находясь на рабочем месте, свободно носил у себя в кармане прибор, способный активировать оружие?
Громову всё меньше нравился этот разговор. Он рассчитывал, что сейчас встретится с ректором, вернёт ему пресловутый «синхронизатор» и, принеся дюжину извинений, раскланяется. Он абсолютно не рассчитывал, что его сначала посвятят в какую-то тайну, а потом настоятельно попросят об этом нигде не упоминать. Кроме того, страшный прибор, о котором сейчас так опасливо говорил ректор вуза, лежал у него в барсетке. И, как оказалось, был изготовлен без санкции Министерства обороны – то есть, незаконно.
– Да, я понимаю, что это звучит дико – закивал головой Караваев. – Вы должны понимать прекрасно и Альберта Анатольевича. Один из его умельцев кустарнейшим образом сделал прибор, который запустил огромный агрегат, стоящий на заводе. Графченко отобрал у него это устройство и положил себе в карман. Потом его случайно забрала ваша журналистка, перепутав со своим мобильным. Где он сейчас, никто не знает, поскольку рюкзак, где он был, похищен и неизвестно где находится…
При последних словах ректора Громов сглотнул и нервно затеребил барсетку.
В ожидании Калинковой, Стешкин достал из кожаного портфеля свой небольшой ноутбук и через гиперактивную ссылку «Баррикад» вышел на страницу журналистки. Несмотря на свой возраст, чиновник неплохо разбирался в соцсетях и даже был одним из админов официальной страницы Адмиральского городского совета и его исполнительных органов.
Внимательно и вдумчиво прочитав пост Калинковой, он отметил его лайком и стал думать, что бы ответить на комментарии Графченко. Однако за журналистку уже заступился некто под ником Ловец Квантов. Он развязал полемику с Альбертом Графченко и его внуком Денисом.
Денис Графченко: Со всей ответственностью заявляю, что таких работ в данной области у нас даже не производится. Неужели кто-то и впрямь поверит в то, что А.Э.Графченко стал бы подавать заявку с фейковым изобретением? Как можно оформить на себя то, чего нет? Не захлебнитесь в собственной лжи, Вероника Калинкова. Будьте разборчивее при поиске сенсаций и тщательнее проверяйте ваши источники
Ловец Квантов: Никаких работ? А это тогда что? (Вложение)
Денис Графченко: Только что накалякал? Удали, не позорься.
Ловец Квантов: Не только что и не только это. (Вложение 2)
Стешкин раскрыл вложения и оцепенел. Перед ним были скриншоты рабочих чертежей агрегата, разработанного его погибшим другом Милошем Лучичем ещё в 1987 году. Чертежи были выполнены в специальной чертёжной программе, но, в отличие от старых чертежей, были прорисованы дополнительные узлы. Стешкин помнил, что их не содержала схема устройства, созданного Милошем. Рассмотреть более детально у чиновника не вышло. При многократном увеличении картинка «поплыла», как это обычно и бывает со скриншотами.
Дальше Ловец Квантов оппонировал уже профессору.
Альберт Графченко: Квантовая ловушка – сугубо теоретическая модель, ничего общего не имеющая с реальностью. Человек, написавший это, не имеет технического образования и абсолютно не знаком с квантовой физикой
Ловец Квантов: Впервые вижу, чтобы на «теоретическую модель» штамп ставили (Вложение 3)
В третьем вложении была фотография уже распечатанного фрагмента чертежа, содержащего штамп с информацией об изобретении. На штампе стояли три подписи. Стешкин узнал сразу подпись Альберта Графченко.
«Схема опытной модели прибора КЛ-1.
Лист: 3. Листов: 357
Разработал: Лучич.
Проверил: Д.В.Графченко.
Руководитель проекта: А.Э.Графченко.»
Альберт Графченко: Ловец Квантов, не позорься, здесь никому не интересны твои почеркушки.
Ловец Квантов: Профессор, вы противоречите сами себе. Если мои «почеркушки» НИКОМУ не интересны, почему же ВЫ так на них среагировали?
Альберт Графченко: Потому что выкладывая здесь плоды своей больной фантазии, ты даёшь таким вот несведущим журналистам повод для создания очередного фейка.
Ловец Квантов: А теперь о фейках. Сейчас продемонстрирую свой главный «фейк». Как говорится, одним фейком больше (Вложение 4).
В четвёртом вложении Стешкин увидел чертежи неизвестного устройства с интегрированным в него пультом для передачи команд цвето-световым кодом.
Ловец Квантов: А вот так выглядят «плоды моей больной фантазии» (Фото1).
На фотографии был изображён странный прибор, представляющий собой гибрид дистанционного пульта и карманного компьютера. Отличительной его чертой было наличие рычагов, кнопок и модуляторов, используемых при работе с цвето-световым кодом.
Альберт Графченко: Какой прекрасный «фотошоп»!
Ловец Квантов: Профессор, вам ли не знать, что это – фото синхронизатора, а фотошоп – вот: (Фото2)
На второй фотографии было изображено растянутое лицо Альберта Графченко с широко разинутым ртом и выкаченными глазами. Под снимком была надпись «ВОРУЮ ЧУЖИЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ», сделанная шрифтом, используемым для мемов.
Увлечённый чтением, Стешкин вздрогнул, когда кто-то прикоснулся к его плечу. Оглянувшись, он увидел пошатывающуюся Калинкову. Она выглядела бледно и еле держалась на ногах.
– Ника… – Он тут же подхватил девушку и усадил на скамейку рядом с собой. – Слава Богу. Ожила…
Стешкин отложил ноутбук с открытой на нём фотографией прибора и достал мобильный, чтобы набрать Громова и сказать, что Калинковой уже лучше и скоро её можно будет забирать.
– О, а я эту штуку в руках держала… – слабым голосом произнесла Ника, тыча пальцами в фотографию на экране.
– Когда? – ошарашенно посмотрел на неё Стешкин.
– На кафедре, у Графченко, – говорила Ника. – Это ж из-за неё Графченко тогда поднял скандал в вашем кабинете. Я понимала, что должна вернуть её. Но он тогда такое устроил… сначала с этим патентом, потом телефон у нас стали отбирать.
У Стешкина сильно кольнуло в груди.
– И после этого ты передала прибор Громову, чтобы он вернул его Караваеву? А те, кто на тебя напали, судя по всему, считали, что он у тебя в рюкзаке…
– Очень та то похоже. Один из них ещё кричал, чтобы из рюкзака ничеко не выпало…
– О Боже! – воскликнул Стешкин. – Его нельзя возвращать. Мне нужно это устройство.
Еле сдерживая волнение, Стешкин выбежал из здания, набирая по мобильному телефону Громова. Но его друг не отвечал. Тогда он обошёл весь парк, продолжая набирать его по телефону. «Не отдавай Караваеву содержимое барсетки!», – бормотал чиновник себе под нос.
Наконец, на больничной стоянке он увидел автомобиль ректора. У Стешкина слегка отлегло от сердца. Значт, Караваев ещё не уехал. Оставалось только дозвониться до Громова. Может, он где-то рядом?
И тут внутри салона раздалась звуки мобильного аппарата. Мелодия одной из итальянских групп. Именно такая стояла на звонки у Громова. На пассажирском сидении что-то засветилось. Через затемненное стекло автомобиля Стешкин разглядел экран мобильного и свою фотографию. Ни Громова, ни Караваева ни в салоне авто, ни поблизости не было.
– Твою мать! – неистово закричал чиновник и от злости чуть не пнул ректорскую машину.
Софья Алексеевна Телегина – семидесятивосьмилетняя медсестра крепкой комплекции с абсолютно седой головой и заколотыми на макушке волосами – наспех заполняла документы, сидя на своём посту. Если можно было назвать сидением то, что ей постоянно приходилось отвлекаться на вновь поступивших и помогать бригаде фельдшеров. Но к такой суматохе за десятки лет работы она была привычна, и сама часто вмешивалась в процесс, если видела, что кто-то не справляется.
Людей сегодня было как никогда много. Вроде и не праздник, и даже не выходной, но все словно нарочно куда-то влипали. Так, например, к ним попал азербайджанец, хозяин киоска «Куры гриль», которому местное горэнерго отключило электроснабжение за просроченный платёж. Мужчина взял у соседа-электрика пассатижи и пошёл собственноручно восстанавливать подключение.
– Нет чтобы уже соседа с собой взять, пускай бы он уже своими пассатижами. Какого хрена ты сам полез? – качала головой Софья Алексеевна, обрабатывая бедолаге обожженную кисть.
– Слющяй, дарагая, абижяещь. Вахаб, по-твоему, безрюкий, да? Два проводка соединить не может, да?
– Если ты такой рукастый, что ж ты тогда к нам угодил? – вздохнула Телегина. – И вообще, не проще ли было погасить долг?
– Я всё заплятиль, даже свэрху даль! Вахаб – нэ вор, щтоб подключаться бэз дэнэг! – бойко говорил пациент.
– Ну так если заплатил, дождался бы, пока подключат. Чего самому было лезть?
– Так они прыедут завтра, а клиент – сэгодня. Люди галодный с работ возвращается. Вахаб галодным никого нэ оставит! Вахаб накормит всэх!
Колоритный пациент с не менее колоритным акцентом начал увлечённо рассказывать о своей закусочной, красноречиво жестикулируя и размахивая руками, мешая другой медсестре бинтовать повреждённую кисть.
И тут же, в смотровой, своей очереди ждали «братья-акробатья», как прозвала их Телегина. Двое дедулек сделали кульбит на приставной деревянной лестнице, когда один другому полез передавать гвозди. Закончив с Вахабом, медсестры подошли к ним.
Спустя несколько минут, санитары завезли в смотровую молодую девчушку – худющую, с ярко-малиновыми волосами – которая судорожно хватала воздух и бормотала что-то невнятное про негритянку и людей в масках.
Вахаб первым среагировал на вновь прибывшую.
– Ай, какая дэвущка! – залихватски начал он.
Однако, услышав хрипение пострадавшей, быстро осёкся.
– Обдолбанная, что ли? – вторая медсестра, высоченная и крепкая девица с косой почти до пояса, скептически оглядела поступившую.
– Да нет, Тамуль, тут явные признаки удушья, – старшая медсестра засуетилась у новоприбывшей.
Лицо у девушки было отёкшим, а щёки горели. Она не могла открыть глаза.
Телегина скомандовала Тамаре, чтобы пострадавшей, для начала, промыли глаза физраствором и сделали укол дексаметазона. После чего подошла на пост, где фельдшер заканчивал оформлять документы, передавая их дежурному врачу – худенькому щупловатому мужчине с двухдневной щетиной и усталым лицом. На его нагрудном кармане висел бейджик с надписью «Дмитрий Иванович Бухтеев».
– Её избили и запшикали из газового баллона, – объяснял фельдшер «скорой». – Полчаса она была на кислороде. Мы боялись её даже везти, потому как был риск остановки сердца.
– Родственникам сообщили? – уточнял врач.
– Да они с ней приехали. Тётка её с мужем вроде. Бродят где-то здесь, – фельдшер быстро подписал документы и заторопился на следующий вызов.
Бухтеев пробежался глазами по листку.
– Калинкова Вероника Николаевна, 21 год. Журналист. Асфиксия, химические ожоги слизистых оболочек глаз и дыхательных путей, подозрение на черепно-мозговую травму и химическую интоксикацию.
Он сделал на листе какие-то пометки и обратился к старшей медсестре.
– Софья Алексеевна, журналистку на рентген, потом на ЭКГ. – Быстрым почерком врач начал выписывать соответствующие направления. – Глаза промыть альбуцидом и в капельницу ресорбилакт.
Пока Бухтеев начал заполнять форму, Телегина с санитаром закатили Калинкову на коляске сначала в рентгенкабинет, а потом на электрокардиограмму. Девушка судорожно дышала и просила воды, поэтому медсестра старалась как можно быстрее закончить с направлениями и анализами.
Минут через десять со снимком головы Калинковой и расшифровкой её кардиограммы Телегина снова подошла на пост. Однако дежурного врача на месте не оказалось.
– Где Бухтеев? – спросила она у сидящего за столом медбрата.
– Его начмед к себе вызвал.
– Позвони ему, пусть скажет, куда он её определяет – в кардиологию или нейрохирургию, – деловито проговорила она.
Парень достал мобильный, набирая номер.
– Сбрасывает он, Софья Алексеевна, – развёл руками медбрат.
– Значит, капельницу придётся ставить в смотровой… – тяжело выдохнула старшая медсестра и ушла за препаратами.
В светлом и просторном помещении смотровой, удобно расположившись на кушетке, сидели перевязанные «дедульки-акробаты» и обсуждали с владельцем киоска «Куры-гриль», как клюёт рыба на Ингуле.
– Потише тут! – буркнула на них Телегина, снова закатывая Калинкову на коляске.
Вместе с санитаром они положили девушку на свободную кушетку, Телегина сняла с неё куртку и засучила рукав свитера. Медсестра Тамара принесла штатив для капельницы и систему. Старшая медсестра поставила Калинковой капельницу с сорбентом.
В дверной проём смотровой заглянула полноватая русоволосая женщина лет сорока в медицинском халате.
– Софья Алексеевна, там двоих после ДТП привезли…
Телегина пулей вылетела из процедурной. Вслед за ней выбежала и другая медсестра.
Дедки и хозяин киоска тихо шушукались на соседней кушетке.
– Воды! – простонала Калинкова.
Вахаб встал со своего места направился к ней.
– Слющяй, я нэ знаю, гдэ тут вода. Могу минэральки принэсти.
Ника слабо кивнула. Схватив свою барсетку, он выбежал в коридор и спустя пару минут вернулся с литровой бутылкой воды и пластиковым стаканчиком.
– Я бэз газа взял. А то вдруг с газом нэльзя, – он поднёс стакан с водой к потрескавшимся губам девушки.
Калинкова слегка приподнялась на кушетке, пытаясь рассмотреть своего собеседника.
– Слющяй, это ты дэмонтаж киоска Куры-гриль на Портовом проспэкте снималя?
Превозмогая боль, девушка попыталась хоть немного раскрыть глаза, чтобы разглядеть незнакомца.
– Так это ты мой киоск снималя! А я сматрю, аткуда такой красивий знакомый дэвущка, – рассмеялся мужчина. – Спасыбо тэбэ, дарагая, что в свой газэт написала! И видео сняла атличный!
Старики на кушетке прислушались.
– Ничего не понимаю, – подал голос один из них. – Она снимала демонтаж твоего киоска, и ты её благодаришь?
– Зато тэпэрь вэсь Баку знает, щто лючщий гриль в Адмиральске – у Вахаба!
И азербайджанец принялся рассказывать о том, как он готовит гриль по специальному рецепту, доставшемуся ему от дяди, а потом перешёл к рассказу о других деликатесах своей закусочной.
Тут в процедурную зашёл медбрат, неся лист с заполненными медицинскими формами.
– Мамедов Вахаб Сархан оглы. Хирургическое отделение, палата 404, четвёртый этаж. Распишитесь, – он протянул лист и ручку.
Вахаб поставил свою подпись и протянул листок обратно. Медбрат подошёл к девушке.
– Калинкова Вероника Николаевна. Амбулаторное лечение. Распишитесь здесь.
Свободной от капельницы рукой Ника взяла листок, однако строчки расплывались у неё перед глазами.
– Где подписать? Я почти ничего не вижу, – виновато проговорила она.
– Ты лючще скажи, какой этажь, какой палат, – перебил Вахаб. – Гдэ амбулатория твоя?
– Амбулаторно – в смысле по месту жительства, – медбрат продолжал стоять над кушеткой с Калинковой, держа листок с формой и ручку. – Подписывайте, Калинкова.
– Отказ от госпитализации, – прочитала Ника и, болезненно щурясь, уставилась на медбрата. – Почему я должна это подписывать?
– Так врач сказал. У нас свободных палат нет.
Вахаб, стоящий у входа, что-то достал из барсетки.
– Дарагой, давай меня в палату и дэвущку рядом, – предложил он.
– Не получится, – угрюмо ответил медик. – Женские и мужские палаты у нас отдельно. И тем более у вас повреждения разные. У неё ожог слизистых, а у вас удар током.
– Ожог током! Ты не путай, дарагой! Вон рука какая, пасматры! – Вахаб замахал перевязанной кистью перед лицом медбрата.
– Она задыхалась, уважаемый. А вы нет, – сказал медбрат. Шутки азербайджанца его начали раздражать.
– Так рады такой дэвущка я задохнуться готов. Мамой клянусь!
– В таком состоянии вам было бы не до этого.
– Так если у дэвущки такой состояний, пачему палат нэ даёщь? – недоумевал Вахаб.
– Вам ещё раз повторить? – едва не вспылил медбрат. – Мест свободных нет!
– Так сдэлай так, щтоб были, – сказал азербайджанец и положил на тумбочку две купюры крупного номинала.
Медбрат стал, как вкопанный.
– Что вы мне деньги тычете? Ещё и при всех, – бросил он на азербайджанца преисполненный возмущения взгляд.
– Так давай выйдем, нэ при всэх тыкну, – сказал азербайджанец, возмущённый, казалось, не меньше.
В этот момент к первой городской больнице подъехали главный редактор «Баррикад» Александр Громов и начальник управления земельных ресурсов Иван Стешкин. Их встретила съёмочная группа «Фарватера» – корреспондент Юлия Алютина и оператор Михаил Потапов. Как только Громов и Стешкин вошли в приёмное отделение, оператор включил камеру. Они вчетвером проследовали по больничному коридору. В одном из помещений на кушетке лежала Калинкова. Лицо, по всей видимости, ей уже чем-то промыли и теперь она была под капельницей. Но вид у неё был измученный и дышать ей было всё ещё тяжело.
Чиновник не припоминал, чтобы раньше когда-то такое было. В приёмном покое человеку обычно обрабатывали раны и заполняли медицинскую карту. Остальные процедуры выполнялись уже врачами и медсёстрами в палатах. Исключения могли быть, только если у человека резко ухудшилось состояние или когда счёт идёт на минуты. Но чтобы пострадавшего привозили в тяжёлом состоянии, оказывали неотложную помощь в приёмном покое и после этого отказывались класть в палату и отправляли лечиться домой – Стешкин даже представить себе такого не мог.
Чиновник вошёл в смотровую.
– Ника, как ты себя чувствуешь? – начал он, подойдя к кушетке.
– Голова болит. Почти ничего не вижу. Тяжело дышать, – прозвучал ответ девушки на кушетке.
– И тебя в таком состоянии отказываются госпитализировать? – чиновник строго посмотрел на медбрата. – Так, где врач?
Громов и съёмочная группа «Форватера» стояли у входа и снимали беседу чиновника с пострадавшей.
– А ну немедленно прекратите съёмку! Иначе я вызову полицию! – раздался противный женский голос из коридора. – Здесь вам больница, а не съёмочная площадка! Совсем уже оборзели!
– Я – журналист, и я выполняю свои профессиональные обязанности! – тут же отреагировала Алютина. – А вы, пожалуйства, выполните свои – госпитализируйте человека, который в этом нуждается!
– Вы – не врач, чтобы решать, кто нуждается в госпитализации, а кто нет! – не унималась медработница. – И если вы думаете, что вам удастся повлиять на решение врачей только потому, что вы журналисты, вам это не поможет. Уберите камеру, последний раз предупреждаю! Вам снимать здесь никто не разрешал!
– Я даю ей разрешение на съёмку, – твёрдо вычеканил Стешкин. – Так что камеру никто убирать не будет.
– А вы кто такой, что распоряжаетесь здесь? – ещё сильнее возмущалась та. – Больница – не ваша собственность!
– Она и не ваша, а городская. Распоряжаться общей собственностью города сейчас пытаетесь вы. Это первое. Второе: снимает человек меня, а не вас. Снимать себя я разрешаю. Третье: я начальник управления земельных ресурсов и официальный представитель исполнительных органов Адмиральского городского совета, Стешкин Иван Митрофанович. Я ответственен за состояние всех объектов инфраструктуры, включая больницы, – спокойно говорил Стешкин, угрюмо глядя на скандальную медработницу, которая, поняв, кто перед ней стоит, слегка остепенилась.
Потапов и Громов продолжали вести съёмку внутри смотровой.
– Может быть, другие пациенты не хотят, чтобы вы их снимали, – огрызнулась женщина.
– Кто нэ хотэт? Я хотэт! – раздался залихватский голос кавказца, сидящего на стуле у кушетки Калинковой. – Снимайтэ на здоровье. И абязательно скажитэ, щто лючщий гриль в Адмиральске – у Вахаба!
– Извините, – начал отчитывать пациента недовольный медбрат, – но пока здесь о гриле напоминает только ваша рука.
Азербайджанца такое сравнение не обидело, а даже развеселило.
В это время в смотровую зашёл врач приёмного покоя Бухтеев и слегка опешил, увидев в нём двух мужчин, вид которых явно не соответствовал виду обычных пациентов больницы скорой помощи.
– Простите, вы чьи-то родственники? – опасливо поинтересовался он, стоя перед ними с какими-то бумажками в руках.
– Хуже, – сказал Стешкин и назвал свою должность. – Мне поступил сигнал о том, что вы отказываете в госпитализации человеку, который нуждается в стационарном лечении, и я бы хотел уточнить, каково сейчас её состояние.
– Критическое состояние мы купировали, но могут быть симптоматические осложнения, вызванные частичной асфиксией. Рентген и электрокардиограмму мы ей сделали, а завтра пострадавшей нужно будет пройти и компьютерную томографию лёгких. Сейчас я напишу рекомендации для амбулаторного лечения, перечень препаратов, которые ей желательно будет попринимать и прокапать, и дам все необходимые направления. Её врачу по месту жительства я лично позвоню и попрошу завтра же взять её под своё наблюдение.
– Что значит – амбулаторного? – в недоумении спросил чиновник. – Вы что, отказываете ей в госпитализации?
– Я сам ничего не понял, – виновато произнёс дежурный врач. – У них там какая-то неразбериха. То ли палаты все заняты, то ли… В общем, принять её сейчас там не могут. Неотложную помощь мы уже оказали, состояние у девушки стабильное, так что лечиться она вполне сможет и дома.
– Это вам по телефону так сказали? – в раздражении произнесла стоящая рядом журналистка Алютина. Врач слегка оторопел. – Вы же не сами приняли такое решение, верно? Вы готовили документы на госпитализацию. Потом вам кто-то позвонил – и вы сказали, что госпитализация ей не нужна, и, как ошпаренный, убежали куда-то… Кто вам звонил? Кто дал указания не класть её?
– Что за шум-гам? – прогремел в коридоре голос Телегиной.
В дверном проёме показалась крепкая женщина с седыми волосами в медицинском халате.
– Почему здесь столько народу и все без бахил? А ну быстро все на выход, кроме пациентов! – Она вытолкала Стешкина Громова, и Алютину с оператором в коридор и подошла к врачу с медбратом, которые стояли у кушетки Калинковой.
– Куда вы, наконец, её определяете? – всё так же по-деловому продолжала она. – Почему я должна за каждым бегать?
Тут взор медсестры упал на тумбочку, где лежал больничный лист и две купюры рядом.
– Это что ещё такое? Кто оставил? Богатые, что ли, деньгами разбрасываться? Немедленно заберите! – крикнула она в коридор.
– Это нэ их, это его! – вмешался в разговор азербайджанец, указав на медбрата. Тот аж встрепенулся.
– Не обманывайте! Это не мои!
– Раз нэ твои, значит, его! – Вахаб направил палец на врача приёмного покоя. – Он же больной красивой дэвущке палат не даёт! Честным людям прыходытса дэньги плятить!
– Объясните мне, что происходит! – не выдержала пожилая медсестра. – Кто кому место не даёт?! Кто вам такое сказал?!
– Он не даёт этой дэвушке место. Говорит, щто нэт мэст. Для всэх есть, а для красиви дэвущка нэт. Вот Вахаб и рэшиль памочь красиви дэвущка.
Стешкин из коридора вдруг услышал голос, который показался ему знаком, впрочем, как и его обладатель.
– Мамедов? Тебя сюда каким ветром занесло? – чиновник удивлённо вздёрнул брови.
– О, Иван Митрофанович! Дарагой! Какие люди! – азербайджанец устремился в коридор, и горячо пожал обе руки Стешкина. – Нэ вэтром, дарагой – током занэсло!
Пока опешившая медсестра пыталась сообразить, что к чему, дежурный врач что-то шёпотом ей проговорил.
– Какой нахрен отказ от госпитализации? – прозвучал на всю смотровую её зычный голос.
– Софья Алексеевна, уже всё решено, – полушёпотом заговорил врач. – Я разговаривал с начмедом. Он сказал, что травмы не серьёзные, можно обойтись амбулаторно. В случае необходимости возможен вызов врача на дом.
Она подняла на врача ошарашенный взгляд.
– Что значит – «начмед сказал»? Её что, начмед осматривал? Может быть, он слушал её дыхание, смотрел её кардиограмму?
– Уже составлен больничный лист по соответствующей форме. И… пожалуйста, давайте не здесь, – умоляюще проговорил он, намекая на гостей, которые и так уже увидели и услышали много лишнего.
– А где? У начмеда? А ну, дай сюда, – Телегина выхватила листок, который держал в руках врач. Через пару секунд её глаза округлились. – Какая тахикардия? Вы с ума сошли?.. Где про химические ожоги слизистых оболочек?! Где про то, что она задыхалась?! А это что? – в крайнем удивлении произнесла она, уставившись в выписку. – «Диагноз при поступлении: ушибы мягких тканей лица и туловища, подозрение на сотрясение головного мозга, тахикардию… Рекомендации: наблюдение у врача по месту жительства… КТ, повторное ЭКГ…». Что за ахинею вы написали?! Где то, что писал врач «скорой»?!
Потапов уже из коридора снимал на камеру, как Телегина положила листок на тумбочку и перечеркнула его лежащей здесь же ручкой. Две купюры азербайджанца по-прежнему лежали на столе, оператор зафиксировал и их.
– Софья Алексеевна, это самоуправство, – прошипел над её ухом врач. – Это как минимум выговор.
– Да? – строго посмотрела на него медсестра. – И кто мне объявлять его будет? Ты? Или, может, начмед? Ты тут работаешь без году неделя, а он и того меньше!
– Вы меня вынуждаете идти к главврачу, – зло процедил Бухтеев.
– Так иди, кто мешает? Держу тебя, что ли? – усмехнулась Телегина. – Только не найдёшь его уже – рабочий день поди окончен. Выговор он мне объявлять собрался. Да хоть выгоните – через неделю назад позовёте! Потому что сами ни на что не способны. И про деньги обязательно ему скажи! Думаю, ему понравится, как вы здесь работаете! Тьфу!
– Я к этим деньгам не имею никакого отношения! – сквозь зубы процедил врач.
– Это ты им теперь объясняй! – указала медсестра на оператора, с довольной ухмылкой фиксирующего всё на камеру.
Сжав губы, врач поспешил удалиться. Однако Стешкин пошёл вслед за ним и буквально схватил его за руку.
– Будьте добры предъявить документ, который был составлен врачом «скорой помощи» при поступлении данной пациентки.
– То, что пишут врачи выездных бригад – это наша внутренняя документация. Осмотр при поступлении производится уже здесь…
– Тогда покажите мне вашу «внутреннюю документацию», чтобы я мог сравнить то, что писал врач на месте, и что выдаёте нам на руки вы. – Стешкин был очень зол и настойчив.
– Извините, но там информация, которая содержит врачебную тайну.
– От кого врачебная тайна? От органов досудебного следствия?.. Значит, документ, где зафиксировано состояние и все симптомы пострадавшей, с которыми обязаны класть в больницу, вы оставляете у себя, а нам выдаёте какую-то липу про тахикардию и ушибы мягких тканей?.. Вы вообще понимаете, на что вы нарываетесь? Это называется – подлог документов! Должностное преступление! Или вы действительно толкаете людей на коррупцию – вынуждаете их платить вам за то, чтобы вы дали возможность лечь в стационар?
– Слушайте. Вы, как я понимаю, тоже должностное лицо и у вас есть своя ведомственная больница. Вот туда её и оформляйте, – огрызнулся врач. – И нечего мне коррупцию плиплетать! Это откровенная клевета!
В этот момент в коридоре раздался голос Вахаба, который вышел из смотровой и направлялся в их сторону.
– Дарагой, ты дэньги забыль! – говорил он, выставляя вперёд руку с теми самыми купюрами. – Если маля даль, то так и скажи, я дам больше. Я же нэ знаю, какие тут у вас тарифи!
– Слушайте, да что вы творите? – не выдержал врач, глядя то на Стешкина, то на Вахаба. – К чему эти провокации? Зачем вы его сюда привели?
– Я привёл? – удивился Стешкин.
– А кто? Вы же с ним братались в смотровой две минуты назад!
– Не мелите ерунду, – ответил чиновник. – Это местный предприниматель. Он приходил в горисполком решать свои дела. И я с ним пересекался исключительно как представитель городской власти с представителем бизнеса.
– Я вижу, как он решает свои дела. Вы их тоже так решаете? Устроили тут провокацию! Взяточником решили меня выставить!
– Если бы вы добросовестно выполняли свою работу, ни у кого бы и мысли не возникло давать вам взятку!
– Если я говорю, что больница переполнена, свободных мест нет, это не значит, что я толкаю кого-то на взятку! – пытался оправдаться врач.
– Я не о переполненности больницы. Я о той бумажке, которую вы совали на подпись пострадавшей. Она не отказывалась от госпитализации. А вы её вынуждали отказаться. Это, по-вашему, не коррупция? Может, Вахаб адресатом ошибся и эти деньги надо начмеду занести? Это же он решил, что у неё нет показаний к госпитализации?
– Хорошо, – нервно выдохнул врач. – Если хотите, я напишу, что все показания к госпитализации у девушки имеются, но в больнице нет свободных мест, чтобы её принять. Такая формулировка вас устроит?
– Устроит, – сквозь зубы цедил Стешкин. – Но тогда, пожалуйста, укажите её настоящий диагноз и симптомы. Всё то, что как раз и выявил у неё врач вашей выездной бригады.
Чиновник из мэрии видал в своей практике всякое, но с подобным столкнулся впервые. Рядом находился Громов, который тоже всё фиксировал на видеоноситель. Выйдя со Стешкиным в коридор, он выключил камеру.
– Мне крайне не нравится эта вся ситуация, – в полном замешательстве и растерянности произнёс Стешкин. – Я бы мог на это повлиять. Позвонить главврачу и даже поднять этот вопрос на более высоком уровне, вплоть до министерства. Но после всего, что я здесь вижу, я не хочу, чтобы она лечилась здесь. Я не уверен, что при таком отношении её вообще здесь будут лечить. И не могу быть уверен в её безопасности.
Немного помолчав, он добавил:
– Я вот что думаю, Саш. Наверное, действительно сейчас отвезу Нику в нашу ведомственную больницу. У нас, правда, принимают только работников мэрии. Но я могу трудовой договор составить, что принял её на полставки выполнять обязанности своего пресс-секретаря, – размышлял чиновник. – А что, мне по штатному расписанию помощник положен.
Громов скептически покачал головой, глядя на Стешкина.
– Я бы предостерёг тебя от подобных действий, Иван. И дело не в том, что я плохо или как-то не так отношусь к Нике, или не хочу с тобой «делиться» своим сотрудником. Просто она – личность специфическая. Вроде и добрая, и безотказная, и на помощь бросится, не задумываясь. Но вот проблем от неё обычно бывает больше, чем пользы. И, как правило, натворит она, а потом расхлёбывают другие. То, что произошло с этой публикацией про квантовую ловушку – яркий пример. Мне уже Графченко звонил, требовал опровержение писать. А ещё предстоит с Караваевым объясняться и возвращать в университет синхронизатор, который она по ошибке утащила.
– Покажи-ка мне, дружище, что там Ника там написала такого, что всех так на уши подняла. Уж больно хочется узнать, из-за чего весь сыр-бор, – сказал Стешкин.
Громов включил на смартфоне публикацию, ссылка в которой вела на пост Калинковой.
Егоров провёл Дорогина к своей служебной машине. Фотокор замешкался, украдкой доставая мобильный.
– Да чего вы так робеете-то, в самом деле? Это просто салон автомобиля. – Егоров открыл дверцу, приглашая собеседника зайти внутрь. – Когда вы с Калинковой на территорию завода лезли, то были поувереннее. А когда на башенный край взобрались, так и вовсе проявили чудеса смелости. Хотя там был велик риск сорваться, да и охрана запросто могла засечь. Артур Витальевич, вспомните, как лихо вы тогда запрыгнули в кабину, и так же смело прыгайте ко мне в авто.
Дорогин дёрнулся от слов дегебиста, но постарался сохранить уверенность и, ещё раз оглянувшись по сторонам, залез в автомобиль. Егоров уселся в водительское кресло и прикоснулся к приборной панели. Автоматически все четыре двери заблокировались. Сама панель подсветилась разноцветными огоньками кнопок и индикаторов. Ожил бортовой компьютер, и мелодичный женский голос попросил пристегнуть ремни. На минуту Артуру даже вспомнилась разработка АКУ – ЭЛМАГ – автомобиль со встроенной нейросетью, в котором сегодняшним днём он ехал в университет.
– Магниева вас покатала на своём детище – теперь на моём вороном прокатитесь! – словно прочитав его мысли съехидничал Егоров.
Однако вопреки ожиданиям Дорогина, автомобиль дегебиста представлял из себя всего лишь новую модель от известного бренда с бортовым компьютером и автоматической коробкой передач. Парень оглядывал салон в поисках скрытых камер или каких-то других устройств.
– Экскурсию по университету она ведь для вас проводила, да? Вообще, вам у Магниевой на работе понравилось, Артур Витальевич? – не отрывая взгляда от дороги спросил особист.
– Да… Вполне… – напрягшись, как струна, процедил фотокор.
– Ну вот, а сейчас у меня на работе побываете. Я вам тоже небольшую экскурсию по нашему зданию проведу.
Ехидная улыбка Егорова отражалась в зеркале заднего вида.
Автомобиль подъехал к огромному пятиэтажному зданию, состоящему из нескольких блоков и занимающему сразу несколько кварталов от улицы Воинов-Интернационалистов до переулка Добровольцев. В этой части города находился так называемый «силовой квартал». Здесь же располагалось городское управление внутренних дел и Адмиральская прокуратура.
Егоров припарковался на служебной стоянке впереди здания. Приборная панель погасла и практически одновременно разблокировались двери. Дегебист вышел из автомобиля и демонстративно вежливо открыл дверь со стороны пассажирского сидения Артура. Парень вышел и уставился на главный фасад, который украшала подсвеченная прожекторами золочёная вывеска: «ДЕПАРТАМЕНТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ». Грифоны с огромными щитами в передних лапах стояли по обе стороны широкой гранитной лестницы, ведущей к главному крыльцу.
– Ну как вам, Артур Витальевич? Наверное, посолиднее чем АКУ будет? – ехидно и с задором произнёс Егоров.
На проходной их встретила хромированная вертушка, к которой Егоров поднёс свой пропуск с вмонтированной в него чип-картой. Подведя её к сканеру, он пропустил Дорогина и, проделав манипуляцию вторично, прошёл сам. В кабинке за стеклом рядом сидел дежурный, но, к удивлению фотокора, документов у него никто не спрашивал. Оставить личные вещи и мобильные телефоны в специальном пластиковом контейнере, как делают обычно в таких структурах, тоже никто не просил. Парень был обескуражен и напряжённо озирался по сторонам.
– Ждёте, когда вас начнут обыскивать? – всё тем же шутливым тоном продолжал Егоров, ведя Дорогина по длинному коридору. – Артур Витальевич, ещё раз напоминаю, что я вас сюда пригласил не как подозреваемого, а просто в гости. Хочу похвастаться, показать вам своё рабочее место. Быть может, вы потом меня в гости пригласите.
Последняя фраза прозвучала как-то особенно зловеще.
И вот они дошли до светло-коричневой двери, на которой очень чётко читался узор покрытого лаком дерева. На ней позолоченным блеском отливала гравированная табличка: «ОТДЕЛ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ТЕРРОРИЗМУ». Внутри этой большой таблички в специальные разъёмы была вставлена металлическая полоса шириной с линейку, на которой уже то ли краской, то ли оракалом – Артуру так и не удалось понять – были выведены личные данные сотрудника: «Егоров Кирилл Александрович».
Дегебист поднёс к электронному замку всё то же удостоверение. Дверь с мелодичным писком отворилась. Как только Егоров переступил порог кабинета, автоматически зажёгся свет.
– Видите, у меня не хуже, чем у Магниевой! – подмигнув обалдевшему парню хозяин кабинета.
«Магниева, Магниева… Что-то он слишком часто о ней говорит», – промелькнуло в голове Артура.
– Ну проходите, садитесь, – Егоров указал ему на диван из светлой кожи возле стены.
Рядом стоял чайный столик на колёсиках из полированного дерева. Что ещё больше удивило фотокора – так это находящаяся на нём початая бутылка дорогого марочного коньяка и коробка конфет.
Заметив взгляд парня, дегебист подошёл к чёрному шкафу у стены, извлекая оттуда два бокала для коньяка.
– Возьмите бутылочку, Артур Витальевич. Чего на неё смотреть?
Дорогин переводил взгляд то на Егорова, то на стол с бутылкой.
– Конфетки тоже прихватите. И идёмте. Я вам покажу место более уютное, – проговорил тот и, к удивлению фотокора, просто открыл дверь и вышел из кабинета.
Несколько секунд парень пребывал в замешательстве, напряжённо прислушиваясь. Однако ни шагов, ни посторонних голосов не послышалось. Только монотонное гудение приборов нарушало тишину.
Дорогин оглядел сумку с фотоаппаратом, висящую на плече. Испуганно озираясь по сторонам, он достал оттуда мобильный, собираясь набрать Громова. Но тут буйное воображение парня нарисовало влетающий спецотряд, заламывающий ему руки и толкающий лицом вниз прямо в этот чайный столик, на эту запечатанную коробку конфет. На коробке был нарисован трюфель с фисташками и надпись на итальянском языке. А вот коньяк, если верить этикетке, был самый настоящий, французский. Спрятав телефон обратно, с бутылкой в левой руке и конфетами в правой, фотокор вышел из кабинета.
Егоров ждал его в коридоре.
– А ты молодец, Артур! – дегебист, широко улыбнулся и похлопал его по плечу. – Молодец, что не стал понапрасну беспокоить начальника. Тем более, необходимости в этом нет.
– Что вы от меня хотите? – сквозь зубы процедил едва сдерживающийся Дорогин.
– Поговорить. По-товарищески. Без протокола. Заметь, руки тебе здесь не заламывали, вещи не отбирали, личный досмотр не проводили. И стоишь ты сейчас с коньяком и конфетами, а не в наручниках. Что, как ни это, может свидетельствовать о моём к тебе расположении?
Фотокор передёрнул плечами:
– От вашей конторы можно ждать чего угодно.
– Видимо, ты насмотрелся жутких фильмов про безжалостных сотрудников контрразведки, – Егоров снова похлопал его по плечу и слегка подтолкнул вперёд. – Идём, я тебе кое-что покажу.
Они дошли до лифта. Слева от него вверх уходила широкая мраморная лестница, покрытая тёмно-бордовой ковровой дорожкой. Дорогин разглядел в лестничном пролёте рыцарскую фигуру. В одной руке рыцаря был зеркально отполированный меч, а в другой – щит с гербом департамента госбезопасноти. Видя интерес фотокора, дегебист не стал нажимать кнопку вызова, а повёл своего «гостя» по лестнице вверх.
– А эта металлическая скульптура – подарок от Рубинова! – с гордостью произнёс Егоров. – Ты же знаешь, что он – уроженец Адмиральска?
– Скульптор? – неуверенно пробормотал Дорогин.
– Сам ты скульптор! – расхохотался дегебист. – Рубинов – координатор Южного округа контрразведки. Становись рядом с рыцарем, я тебя сфотографирую. Доставай фотоаппарат или мобилку.
Парень нервно сглотнул.
Спустя несколько минут Дорогин и Егоров находились на мансардном этаже департамента госбезопасности. Особист повёл фотокора на крытую веранду с зимним садом. Здесь стояли чайные столики, а вокруг них – плетёные кресла. У стены находился электрокамин, стилизованный под старинный настолько мастерски, что с помощью освещения были переданы даже языки пламени. А с огромных витражных окон открывался захватывающий вид ночного города.
– Что, не видел ещё город с такого ракурса? – спросил Егоров, заметив, с каким очарованием фотокор начал осматривать открывшуюся перед ним панораму.
– Нет, – ответил тот, ощущая явную неловкость.
– Ну да, ты же, наверное, здесь впервые. Но если хочешь, теперь ты будешь видеть эту панораму чаще, – подмигнул ему дегебист.
– В смысле? – дёрнулся парень.
– Будешь приходить сюда после работы. Отдохнуть, полюбоваться городом, по-приятельски поболтать со мной, – сказал дегебист. И, видя замешательство парня, протянул ему бокал прямо в руки. – Да ты пробуй коньяк. Это настоящий, из бочки. В нашем супермаркете ты такой не купишь. Это из Франции, по спецзаказу.
Дорогин нехотя пригубил.
– Ты ведь куришь? – продолжал Егоров. – У меня для тебя кое-что есть.
Он развернулся на стуле к ближайшему шкафчику, выдвинул полочку и достал оттуда обтянутый кожей портсигар. Открыл его и протянул Дорогину. Там в специальных ёмкостях лежали несколько больших «мясистых» сигар.
– Бери. Можешь даже несколько – друзей угостишь. Это настоящие, кубинские. В Адмиральске таких нет.
– Спасибо, – смущённо промямлил Дорогин, доставая сразу три сигары. – А вы что, были на Кубе?
Дегебист рассмеялся.
– Нам для того, чтобы что-то достать, необязательно где-то быть. Это конфискат. Пытались провести контрабандой через порт Адмиральска. Может, слышал эту историю. Мы там много чего изъяли. Если тебе что-то надо, ты говори. Нам для своих не жалко, – Егоров снова подмигнул ему.
Дорогин чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как прекратить эту навязчивую беседу с «другом», иметь которого ему бы не хотелось. Набравшись смелости, он спросил:
– Для чего вы меня сюда позвали?
– Артур, может хватит уже на «вы»? Я же не намного старше тебя. Говори просто – Кирилл.
– Извините, Кирилл… Но вы недавно чуть не задержали меня у телецентра, а теперь говорите о дружеской встрече.
– Артур, задерживать тебя мне было абсолютно ни к чему. Да и за что? Это была уловка для заказчика нападения, которого я хочу вывести на чистую воду. А поскольку пострадала твоя близкая подруга, я надеюсь, что ты мне поможешь. Ведь так?
Парень неуверенно кивнул.
– Тогда я задам тебе несколько вопросов и прошу отвечать на них максимально честно. Как ты думаешь, почему у Калинковой был похищен рюкзак?
Дорогин пожал плечами:
– Я считаю, что он вообще был прикрытием. Её хотели именно проучить, припугнуть, расквитаться с ней. А рюкзак забрали только для того, чтобы замаскировать это всё под ограбление. И чтобы искали тех, кто мог совершить именно грабёж.
– А ты можешь вспомнить, что такого ценного она в этот рюкзак положила? – спросил Егоров. – И сделай милость, открой конфетки.
– Ну, я не знаю, что она обычно носит в рюкзаке… – нервно поддевая ногтями полиэтилен, Дорогин пытался понять, в какую игру ненароком он ввязался и к чему приведёт это радушное гостеприимство дегебиста.
– Ты не понял мой вопрос. Я не спрашиваю, что она обычно кладёт в свой рюкзак, – лукаво улыбнулся Егоров, доставая откуда-то из кармана складной ножик и вспарывая полиэтиленовую обёртку коробки, которую продолжал держать фотокор. – Я переформулирую: что такого она положила в свой рюкзак СЕГОДНЯ?
Парень пожал плечами.
– Я хочу тебе кое-что показать, по-дружески.
Дегебист достал из нагрудного кармана своего пиджака небольшой планшет и включил какую-то аудиозапись. На ней отдалённо слышались мужские голоса: «Рюкзак взял?». «Да». «Из него ничего не выпало?». «Нет, ничего». «Точно?». «Да нет же, он застёгнут был». «Там точно всё в порядке?». «Да, да, спрятал надёжно».
– О Господи! Откуда у вас это? – у Дорогина перехватило дыхание.
– Данные радиоперехвата с того места, куда убегали нападавшие.
– Так вы их нашли?
– Нет, их мы не нашли. Но есть запись, и вы прекрасно слышали, о чём они говорили. Речь шла о рюкзаке и ничего ли из него не выпало. Целью был именно рюкзак, его содержимое. Теперь повторяю свой вопрос: что могло лежать в рюкзаке такого, что могло побудить этих людей совершить столь дерзкое нападение?
Фотокор начал тушеваться, нервно теребя ремень сумки на плече.
– Я не знаю. Откуда мне знать? Я её рюкзак наизнанку не выворачивал, она мне его содержимое не демонстрировала, сам я туда не лазил.
– Ладно, я тебя понимаю, – снисходительно говорил Егоров. При этом его голос сохранял настойчивость. – Ты – порядочный парень, хороший фотограф, любящий и знающий свою работу. В меру амбициозный, целеустремлённый. У тебя высокая гражданская сознательность. Я вижу, что ты хороший друг и ты боишься предать или подставить свою подругу. Я это всё хорошо понимаю. И пока я тебе доверяю, как другу. А потому покажу ещё кое-что, чтобы снять с тебя чувство вины.
Егоров включил на планшете видеозапись, на которой было видно, как Графченко выбегает из мэрии и кричит: «Рюкзак! Прибор у неё в рюкзаке! Она украла прибор, запихнула его в рюкзак и передала сообщнику! Воровка!». Стешкин, за которым бежал Графченко, разворачивается, с размаху бьёт того по лицу, старик отлетает и шумно плюхается на машину.
– А это – данные с камер видеонаблюдения. Какой прибор был у неё в рюкзаке? Что она украла в университете? И что могло так взбесить этого чиновника?.. Ты же знаешь его, не так ли? Это Стешкин. Всегда уверенный в себе, спокойный, никогда ни на кого голос не повысит. А тут он прямо сам не свой. Что его заставило распустить руки, ещё и разбить планшет с записью, где видно, как Калинкова что-то украла? Как только профессор сказал, что она запихнула прибор в рюкзак, Стешкин тут же вышел из себя. О каком приборе шла речь?
– Я не смогу дать ответ на ваш вопрос… – Дорогин вынул из кармана сигары и положил их обратно на стол. – Простите…
– Даже так? – вздёрнул брови Егоров. – Ты сейчас совершаешь ошибку, Артур. Грубую и нелепую ошибку. Поверь, тебе намного лучше будет находиться в статусе моего верного товарища и беседовать со мной здесь, чем отвечать на те же вопросы у меня в кабинете в качестве сообщника подозреваемой. И да, ты должен понимать, что сейчас ты в ответе не только за свои действия, но и за действия своей подруги. От этого зависит свобода и безопасность вас обоих. И только благодаря моему хорошему к тебе отношению, я готов поделиться с тобой тем, чем никогда бы не поделился, если бы ты был у меня на допросе.
После этого Егоров продемонстрировал ему новую запись. Лестничный пролёт Адмиральского кораблестроительного университета. На ней фотокор узнал себя и Калинкову. Камера зафиксировала момент, как журналистка кладёт непонятный прибор в свой рюкзак и передаёт его Дорогину.
– Ну так как, Артур, продолжим беседу здесь или спустимся ко мне в кабинет? – сладко зевнул Егоров, потягивая коньяк из бокала.
– Это не было кражей, – неуверенно начал Дорогин. – Этот прибор лежал в кармане у профессора АКУ Альберта Графченко. Она просто его перепутала со своим мобильным. Понимаете, перед этим профессор забрал у неё телефон и положил в карман. Она полезла к нему за мобильным и достала этот прибор.
– Хорошо. Допустим, она перепутала и достала его по ошибке. Но почему не вернула обратно, когда обнаружила свою ошибку? И вообще, тебе не показалось, что Ника сама спровоцировала Графченко на то, чтобы он забрал у неё мобильный? Знала ли она заранее, где находится этот прибор? Как ты думаешь, Артур, может, ей нужен был просто повод, чтобы полезть к нему в карман?
– Вы и вправду думаете, что она могла быть на это способна? – задал встречный вопрос Дорогин.
– Я так не думаю. Но я моделирую версии, которые будет выдвигать следствие. Представь себе, если сейчас твою подругу обвинят в том, что она сама подстроила ситуацию таким образом, чтобы вынудить Графченко забрать у неё телефон и положить его в карман, чтобы потом втихаря забрать оттуда прибор? И увезут её из больницы прямиком в следственный изолятор, – говорил Егоров, наблюдая, как у Дорогина расширяются глаза.
– Да нет, она его точно взяла по ошибке. Она потом за телефоном пошла.
– Хорошо. Если всё так, как ты говоришь, и цели похищения прибора у неё не было, то что мешало ей подойти, вернуть прибор и сказать, что она взяла его по ошибке? Предположим, что после случившегося она побоялась подходить с этим прибором лично к Графченко. Но той же Магниевой, которая пригласила вас в АКУ, она могла его вернуть? В конце концов, связаться с ректором, передать кому-то из руководства вуза. Ведь это же нормально – вернуть законному владельцу вещь, которая тебе не принадлежит. И Ника, насколько мне известно, очень порядочная, высокоморальная девушка. Она вернула бы чужую вещь владельцу просто потому, что она неспособна на воровство по своей природе. Но в этот раз она почему-то этого не сделала. Почему?
– Почему вы спрашиваете всё это у меня? – попытался отбиться от навязчивого ДГБшника Дорогин.
– Потому что она положила прибор в рюкзак и передавала этот рюкзак тебе, и ты с этим рюкзаком покинул территорию вуза. Это есть не только у меня, но и на всех вузовских камерах. Уже начато уголовное производство по двум статьям – «Государственная измена» и «Промышленный шпионаж». А завтра дело будет передано на особый контроль в центральный аппарат ДГБ и Министерство обороны. И если ты не поможешь мне выйти на заказчика, то твоя Калинкова пойдёт по делу как похититель секретной научной разработки, а ты, Дорогин Артур Витальевич, сядешь как её подельник…
От этих слов Дорогин побледнел.
– И это не злой капитан Егоров так решил. А те, кто стоят над ним, – дегебист показал жест пальцем вверх. – Но я, наоборот, пытаюсь объяснить, что вы даже не исполнители, что вами подло сманипулировали. И наказывать надо того, кто это организовал и придумал. И кто вас фактически использовал… Чья была идея пойти на кафедру?
– Ну, нас Денис Графченко туда направил. Сказал подождать у кафедры.
– Да, мы общались с Графченко. И с Денисом, и с Альбертом. Они говорят то же самое – что просили вас подождать там же. Заметьте: У кафедры, а не НА кафедре. Разница ощутима, не так ли? Чья была идея зайти вовнутрь? Ваша, Артур Витальевич?
– Нет, Никина. Там женщина как раз выходила, ну и мы зашли.
– В таком случае, что заставило Калинкову ослушаться прямого указания и проникнуть внутрь? Не стояло ли её целью в принципе попасть на кафедру любой ценой?
– Ну, я не знаю. Я не вслушивался, о чём они беседовали.
– Как получилось, что она лазила в портфеле Графченко и достала эту заявку на патент? – Егоров открыл на планшете страницу с постом Калинковой в соцсети, где чётко была видна фотография заявки Графченко, чтобы получить патент на изобретение.
– Да этот портфель просто упал, когда мы уронили стопки книг.
– Не могла ли она задеть её специально, чтобы портфель упал и чтобы получить повод в нём порыться?
– Я не видел, как это произошло. Но я вас уверяю: это чистая случайность. Она сама очень растерялась, разволновалась, начала собирать…
– Хорошо. Ты роняешь какую-то вещь. Она падает, раскрывается, оттуда выпадают другие вещи. Что ты сделаешь – быстро их соберёшь и вернёшь на место? Или начнёшь рассматривать каждую из выпавших бумажек?
– Аккуратно соберу и положу всё на место.
– Вот-вот. Ты бы именно так и поступил. А что сделала она? Начала рассматривать каждый из документов, пока не нашла эту заявку на патент, которую сфотографировала, чтобы сделать пост с заранее написанным текстом.
– Заранее написанным?
– А ты всерьёз веришь в то, что она написала его сама, да ещё и в онлайн-режиме? – хмыкнул ДГБшник. – Какое у неё образование?
– Ну, журналистика, АГУ.
– Откуда у журналистки из АГУ, пусть даже хорошей журналистки, такие познания квантовой физики? Я общался со специалистами, это даже не уровень пятого курса АКУ, это как минимум аспирантура. Откуда у журналистки такие познания? И о приборе, и обо всём остальном?
– Ну, она общалась со студентами, с преподавателями. Возможно, они ей что-то рассказали.
– С кем конкретно она общалась?
– Ну, я не знаю. Она пришла и сразу села за статью. Я не успел с ней это обсудить.
– Хорошо. Перейдём ко второй части её поста. Откуда она знала про схему регистрации патентов?
– Этого я тем более не знаю.
– Судя по времени, пост был сделан примерно через полчаса после вашего конфликта с Графченко на кафедре. Где в это время находились вы?
– В это время я уже был возле редакции.
– Где в это время находилась она?
– Теоретически, она могла находиться как в АКУ, так и в мэрии.
– Кто мог располагать такими знаниями и такими данными, и в то же время быть в курсе всех раскладов?
– Вы намекаете на Стешкина? – начал догадываться Артур. – Это вряд ли, потому что они со Стешкиным поссорились, когда она пришла к нему в кабинет, а там уже оказался Графченко.
– А вот если смотреть по времени публикации поста и вот этой сцены, – Графченко включил на ноутбуке уже третью запись, на которой была зафиксирована Калинкова уже после их неприятного разговора со Стешкиным, – то картина выходит занятная. Вот она выбегает из мэрии. Расстроенная, обиженная. Сколько времени прошло? Понимаете, я вам сейчас озвучиваю не свою версию, а ту, которой будет оперировать следствие. У неё было достаточно времени, чтобы обсудить это со Стешкиным, написать под его руководством пост, может быть, даже дать ему вход в свой аккаунт, чтобы он выложил этот пост вместо неё, а потом демонстративно с ним поругаться при Графченко.
Дорогин нервно заёрзал на стуле.
В голове у парня помутнело, и он начал жалеть, что пил в этом здании алкоголь. Надо было отказаться так же, как отказался от сигар. Вопросы становились всё увесистее, а контролировать себя и свои ответы на них Артуру становилось всё сложнее.
– Нет… Стешкин бы не смог.
– Тогда зачем он устроил этот демонстративный обыск твоей подруги, который видела чуть ли не вся мэрия? Её раздели практически до лифчика и трусов. Зачем ему это было надо? Это была именно показуха. Тебе не кажется, что именно поэтому Стешкин так разозлился на Графченко, когда тот сказал, что прибор был у неё в рюкзаке?
Дорогин начал крутить головой.
– Куда она ехала перед тем, как на неё напали? На телецентр? А теперь смотри, как интересно получается. Первым человеком, который подъехал к ней после того, как с ней это случилось, был Стешкин. В её телефоне, который был осмотрен нашими сотрудниками после инцидента, были найдены сообщения, в которых она уведомляет Стешкина о том, куда она едет. Зачем она ехала на телецентр, ещё и приглашала туда Стешкина? Чтобы что-то ему передать?
Парень снова дёрнулся. Его щёки начали гореть.
– Опять-таки, кто могли быть эти нападавшие? Кто их мог организовать?.. Калинкова должна была встретитья со Стешкиным, но за пару минут до этого на неё нападают неизвестные и забирают рюкзак. Кто нападавшие, неизвестно. И где рюкзак, неизвестно. Калинкова в больнице, а Иван Митрофанович как ни в чём не бывало. Как-то интересно всё увязывается, ты не находишь?
– Вы понимаете, какую чушь вы сейчас несёте? – неожиданно выпалил Дорогин. – Я на эту ахинею даже отвечать отказываюсь.
– Слушай, Артур. Я тут с тобой не шутки шучу, – Егоров поднялся с кресла и шумно выдохнул. – Ты хоть представляешь, о каком приборе идёт речь и какую ценность он представляет?
– Нет, мне об этом ничего неизвестно, – Артур ни капли не врал.
– А я тебе, как своему пока ещё товарищу, приоткрою завесу тайны. Эта штука управляла вот тем объектом, который вы снимали, когда незаконно проникли на территорию завода. Да-да, именно тем «излучателем», который ты восхищённо фотографировал, а Агата Мичман просила тебя никуда не выкладывать эти фото.
– Ничего не понимаю, – парень почесал затылок. – Это какая-то шутка? Где смеяться? Почему прибор, управляющий заводским секретным оборудованием, находился не в специально опечатанном помещении или хотя бы в сейфе, а вот так запросто лежал в кармане у Графченко?
– Этот вопрос я задам Графченко лично, – зло процедил Егоров. – А теперь снова повторяю для тебя, если не доходит. Именно эта штука, которая была похищена твоей подругой при твоём, Артур, содействии, управляла секретным объектом, расположенным на территории завода, который вы НЕЗАКОННО снимали. А сейчас уникальная установка без контроля. Прибор, который позволял её контролировать, непонятно где. Патент, который должен был быть зарегистрирован нашим ведущим вузом, в нашем городе, сейчас в подвисшем состоянии. А данные, которые были в строжайшем секрете, преданы огласке стараниями твоей подруги. Ещё и приправлены коррупционным душком, что неминуемо отразится на репутации вуза и судьбе его разработок. И решить эту ситуацию и выйти на организатора – это даже не в моих, а в твоих интересах, Артур. Твоих и Вероники.
Парень побледнел.
– Я думаю, ты понял меня и оценил серьёзность ситуации, в которую вы с Вероникой влипли. Так вот. Мы сейчас с тобой заедем к тебе на работу. У тебя же есть ключи и доступ? – Егоров видел, как ещё сильнее занервничал Дорогин после его слов. – Не переживай, я не буду напрашиваться в гости. Я же твой друг и не хочу подставлять тебя. Я просто дам тебе флешечку – и ты запишешь мне все фотографии и видео, которые ты тогда сделал на заводе. Особенно меня интересуют те, что с «излучателем». И да. В твоих интересах, чтобы эта встреча осталась исключительно между нами.
к своей служебной машине. Фотокор замешкался, украдкой доставая мобильный.
– Да чего вы так робеете-то, в самом деле? Это просто салон автомобиля. – Егоров открыл дверцу, приглашая собеседника зайти внутрь. – Когда вы с Калинковой на территорию завода лезли, то были поувереннее. А когда на башенный край взобрались, так и вовсе проявили чудеса смелости. Хотя там был велик риск сорваться, да и охрана запросто могла засечь. Артур Витальевич, вспомните, как лихо вы тогда запрыгнули в кабину, и так же смело прыгайте ко мне в авто.
Дорогин дёрнулся от слов дегебиста, но постарался сохранить уверенность и, ещё раз оглянувшись по сторонам, залез в автомобиль. Егоров уселся в водительское кресло и прикоснулся к приборной панели. Автоматически все четыре двери заблокировались. Сама панель подсветилась разноцветными огоньками кнопок и индикаторов. Ожил бортовой компьютер, и мелодичный женский голос попросил пристегнуть ремни. На минуту Артуру даже вспомнилась разработка АКУ – ЭЛМАГ – автомобиль со встроенной нейросетью, в котором сегодняшним днём он ехал в университет.
– Магниева вас покатала на своём детище – теперь на моём вороном прокатитесь! – словно прочитав его мысли съехидничал Егоров.
Однако вопреки ожиданиям Дорогина, автомобиль дегебиста представлял из себя всего лишь новую модель от известного бренда с бортовым компьютером и автоматической коробкой передач. Парень оглядывал салон в поисках скрытых камер или каких-то других устройств.
– Экскурсию по университету она ведь для вас проводила, да? Вообще, вам у Магниевой на работе понравилось, Артур Витальевич? – не отрывая взгляда от дороги спросил особист.
– Да… Вполне… – напрягшись, как струна, процедил фотокор.
– Ну вот, а сейчас у меня на работе побываете. Я вам тоже небольшую экскурсию по нашему зданию проведу.
Ехидная улыбка Егорова отражалась в зеркале заднего вида.
Автомобиль подъехал к огромному пятиэтажному зданию, состоящему из нескольких блоков и занимающему сразу несколько кварталов от улицы Воинов-Интернационалистов до переулка Добровольцев. В этой части города находился так называемый «силовой квартал». Здесь же располагалось городское управление внутренних дел и Адмиральская прокуратура.
Егоров припарковался на служебной стоянке впереди здания. Приборная панель погасла и практически одновременно разблокировались двери. Дегебист вышел из автомобиля и демонстративно вежливо открыл дверь со стороны пассажирского сидения Артура. Парень вышел и уставился на главный фасад, который украшала подсвеченная прожекторами золочёная вывеска: «ДЕПАРТАМЕНТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ». Грифоны с огромными щитами в передних лапах стояли по обе стороны широкой гранитной лестницы, ведущей к главному крыльцу.
– Ну как вам, Артур Витальевич? Наверное, посолиднее чем АКУ будет? – ехидно и с задором произнёс Егоров.
На проходной их встретила хромированная вертушка, к которой Егоров поднёс свой пропуск с вмонтированной в него чип-картой. Подведя её к сканеру, он пропустил Дорогина и, проделав манипуляцию вторично, прошёл сам. В кабинке за стеклом рядом сидел дежурный, но, к удивлению фотокора, документов у него никто не спрашивал. Оставить личные вещи и мобильные телефоны в специальном пластиковом контейнере, как делают обычно в таких структурах, тоже никто не просил. Парень был обескуражен и напряжённо озирался по сторонам.
– Ждёте, когда вас начнут обыскивать? – всё тем же шутливым тоном продолжал Егоров, ведя Дорогина по длинному коридору. – Артур Витальевич, ещё раз напоминаю, что я вас сюда пригласил не как подозреваемого, а просто в гости. Хочу похвастаться, показать вам своё рабочее место. Быть может, вы потом меня в гости пригласите.
Последняя фраза прозвучала как-то особенно зловеще.
И вот они дошли до светло-коричневой двери, на которой очень чётко читался узор покрытого лаком дерева. На ней позолоченным блеском отливала гравированная табличка: «ОТДЕЛ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ТЕРРОРИЗМУ». Внутри этой большой таблички в специальные разъёмы была вставлена металлическая полоса шириной с линейку, на которой уже то ли краской, то ли оракалом – Артуру так и не удалось понять – были выведены личные данные сотрудника: «Егоров Кирилл Александрович».
Дегебист поднёс к электронному замку всё то же удостоверение. Дверь с мелодичным писком отворилась. Как только Егоров переступил порог кабинета, автоматически зажёгся свет.
– Видите, у меня не хуже, чем у Магниевой! – подмигнув обалдевшему парню хозяин кабинета.
«Магниева, Магниева… Что-то он слишком часто о ней говорит», – промелькнуло в голове Артура.
– Ну проходите, садитесь, – Егоров указал ему на диван из светлой кожи возле стены.
Рядом стоял чайный столик на колёсиках из полированного дерева. Что ещё больше удивило фотокора – так это находящаяся на нём початая бутылка дорогого марочного коньяка и коробка конфет.
Заметив взгляд парня, дегебист подошёл к чёрному шкафу у стены, извлекая оттуда два бокала для коньяка.
– Возьмите бутылочку, Артур Витальевич. Чего на неё смотреть?
Дорогин переводил взгляд то на Егорова, то на стол с бутылкой.
– Конфетки тоже прихватите. И идёмте. Я вам покажу место более уютное, – проговорил тот и, к удивлению фотокора, просто открыл дверь и вышел из кабинета.
Несколько секунд парень пребывал в замешательстве, напряжённо прислушиваясь. Однако ни шагов, ни посторонних голосов не послышалось. Только монотонное гудение приборов нарушало тишину.
Дорогин оглядел сумку с фотоаппаратом, висящую на плече. Испуганно озираясь по сторонам, он достал оттуда мобильный, собираясь набрать Громова. Но тут буйное воображение парня нарисовало влетающий спецотряд, заламывающий ему руки и толкающий лицом вниз прямо в этот чайный столик, на эту запечатанную коробку конфет. На коробке был нарисован трюфель с фисташками и надпись на итальянском языке. А вот коньяк, если верить этикетке, был самый настоящий, французский. Спрятав телефон обратно, с бутылкой в левой руке и конфетами в правой, фотокор вышел из кабинета.
Егоров ждал его в коридоре.
– А ты молодец, Артур! – дегебист, широко улыбнулся и похлопал его по плечу. – Молодец, что не стал понапрасну беспокоить начальника. Тем более, необходимости в этом нет.
– Что вы от меня хотите? – сквозь зубы процедил едва сдерживающийся Дорогин.
– Поговорить. По-товарищески. Без протокола. Заметь, руки тебе здесь не заламывали, вещи не отбирали, личный досмотр не проводили. И стоишь ты сейчас с коньяком и конфетами, а не в наручниках. Что, как ни это, может свидетельствовать о моём к тебе расположении?
Фотокор передёрнул плечами:
– От вашей конторы можно ждать чего угодно.
– Видимо, ты насмотрелся жутких фильмов про безжалостных сотрудников контрразведки, – Егоров снова похлопал его по плечу и слегка подтолкнул вперёд. – Идём, я тебе кое-что покажу.
Они дошли до лифта. Слева от него вверх уходила широкая мраморная лестница, покрытая тёмно-бордовой ковровой дорожкой. Дорогин разглядел в лестничном пролёте рыцарскую фигуру. В одной руке рыцаря был зеркально отполированный меч, а в другой – щит с гербом департамента госбезопасноти. Видя интерес фотокора, дегебист не стал нажимать кнопку вызова, а повёл своего «гостя» по лестнице вверх.
– А эта металлическая скульптура – подарок от Рубинова! – с гордостью произнёс Егоров. – Ты же знаешь, что он – уроженец Адмиральска?
– Скульптор? – неуверенно пробормотал Дорогин.
– Сам ты скульптор! – расхохотался дегебист. – Рубинов – координатор Южного округа контрразведки. Становись рядом с рыцарем, я тебя сфотографирую. Доставай фотоаппарат или мобилку.
Парень нервно сглотнул.
Спустя несколько минут Дорогин и Егоров находились на мансардном этаже департамента госбезопасности. Особист повёл фотокора на крытую веранду с зимним садом. Здесь стояли чайные столики, а вокруг них – плетёные кресла. У стены находился электрокамин, стилизованный под старинный настолько мастерски, что с помощью освещения были переданы даже языки пламени. А с огромных витражных окон открывался захватывающий вид ночного города.
– Что, не видел ещё город с такого ракурса? – спросил Егоров, заметив, с каким очарованием фотокор начал осматривать открывшуюся перед ним панораму.
– Нет, – ответил тот, ощущая явную неловкость.
– Ну да, ты же, наверное, здесь впервые. Но если хочешь, теперь ты будешь видеть эту панораму чаще, – подмигнул ему дегебист.
– В смысле? – дёрнулся парень.
– Будешь приходить сюда после работы. Отдохнуть, полюбоваться городом, по-приятельски поболтать со мной, – сказал дегебист. И, видя замешательство парня, протянул ему бокал прямо в руки. – Да ты пробуй коньяк. Это настоящий, из бочки. В нашем супермаркете ты такой не купишь. Это из Франции, по спецзаказу.
Дорогин нехотя пригубил.
– Ты ведь куришь? – продолжал Егоров. – У меня для тебя кое-что есть.
Он развернулся на стуле к ближайшему шкафчику, выдвинул полочку и достал оттуда обтянутый кожей портсигар. Открыл его и протянул Дорогину. Там в специальных ёмкостях лежали несколько больших «мясистых» сигар.
– Бери. Можешь даже несколько – друзей угостишь. Это настоящие, кубинские. В Адмиральске таких нет.
– Спасибо, – смущённо промямлил Дорогин, доставая сразу три сигары. – А вы что, были на Кубе?
Дегебист рассмеялся.
– Нам для того, чтобы что-то достать, необязательно где-то быть. Это конфискат. Пытались провести контрабандой через порт Адмиральска. Может, слышал эту историю. Мы там много чего изъяли. Если тебе что-то надо, ты говори. Нам для своих не жалко, – Егоров снова подмигнул ему.
Дорогин чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как прекратить эту навязчивую беседу с «другом», иметь которого ему бы не хотелось. Набравшись смелости, он спросил:
– Для чего вы меня сюда позвали?
– Артур, может хватит уже на «вы»? Я же не намного старше тебя. Говори просто – Кирилл.
– Извините, Кирилл… Но вы недавно чуть не задержали меня у телецентра, а теперь говорите о дружеской встрече.
– Артур, задерживать тебя мне было абсолютно ни к чему. Да и за что? Это была уловка для заказчика нападения, которого я хочу вывести на чистую воду. А поскольку пострадала твоя близкая подруга, я надеюсь, что ты мне поможешь. Ведь так?
Парень неуверенно кивнул.
– Тогда я задам тебе несколько вопросов и прошу отвечать на них максимально честно. Как ты думаешь, почему у Калинковой был похищен рюкзак?
Дорогин пожал плечами:
– Я считаю, что он вообще был прикрытием. Её хотели именно проучить, припугнуть, расквитаться с ней. А рюкзак забрали только для того, чтобы замаскировать это всё под ограбление. И чтобы искали тех, кто мог совершить именно грабёж.
– А ты можешь вспомнить, что такого ценного она в этот рюкзак положила? – спросил Егоров. – И сделай милость, открой конфетки.
– Ну, я не знаю, что она обычно носит в рюкзаке… – нервно поддевая ногтями полиэтилен, Дорогин пытался понять, в какую игру ненароком он ввязался и к чему приведёт это радушное гостеприимство дегебиста.
– Ты не понял мой вопрос. Я не спрашиваю, что она обычно кладёт в свой рюкзак, – лукаво улыбнулся Егоров, доставая откуда-то из кармана складной ножик и вспарывая полиэтиленовую обёртку коробки, которую продолжал держать фотокор. – Я переформулирую: что такого она положила в свой рюкзак СЕГОДНЯ?
Парень пожал плечами.
– Я хочу тебе кое-что показать, по-дружески.
Дегебист достал из нагрудного кармана своего пиджака небольшой планшет и включил какую-то аудиозапись. На ней отдалённо слышались мужские голоса: «Рюкзак взял?». «Да». «Из него ничего не выпало?». «Нет, ничего». «Точно?». «Да нет же, он застёгнут был». «Там точно всё в порядке?». «Да, да, спрятал надёжно».
– О Господи! Откуда у вас это? – у Дорогина перехватило дыхание.
– Данные радиоперехвата с того места, куда убегали нападавшие.
– Так вы их нашли?
– Нет, их мы не нашли. Но есть запись, и вы прекрасно слышали, о чём они говорили. Речь шла о рюкзаке и ничего ли из него не выпало. Целью был именно рюкзак, его содержимое. Теперь повторяю свой вопрос: что могло лежать в рюкзаке такого, что могло побудить этих людей совершить столь дерзкое нападение?
Фотокор начал тушеваться, нервно теребя ремень сумки на плече.
– Я не знаю. Откуда мне знать? Я её рюкзак наизнанку не выворачивал, она мне его содержимое не демонстрировала, сам я туда не лазил.
– Ладно, я тебя понимаю, – снисходительно говорил Егоров. При этом его голос сохранял настойчивость. – Ты – порядочный парень, хороший фотограф, любящий и знающий свою работу. В меру амбициозный, целеустремлённый. У тебя высокая гражданская сознательность. Я вижу, что ты хороший друг и ты боишься предать или подставить свою подругу. Я это всё хорошо понимаю. И пока я тебе доверяю, как другу. А потому покажу ещё кое-что, чтобы снять с тебя чувство вины.
Егоров включил на планшете видеозапись, на которой было видно, как Графченко выбегает из мэрии и кричит: «Рюкзак! Прибор у неё в рюкзаке! Она украла прибор, запихнула его в рюкзак и передала сообщнику! Воровка!». Стешкин, за которым бежал Графченко, разворачивается, с размаху бьёт того по лицу, старик отлетает и шумно плюхается на машину.
– А это – данные с камер видеонаблюдения. Какой прибор был у неё в рюкзаке? Что она украла в университете? И что могло так взбесить этого чиновника?.. Ты же знаешь его, не так ли? Это Стешкин. Всегда уверенный в себе, спокойный, никогда ни на кого голос не повысит. А тут он прямо сам не свой. Что его заставило распустить руки, ещё и разбить планшет с записью, где видно, как Калинкова что-то украла? Как только профессор сказал, что она запихнула прибор в рюкзак, Стешкин тут же вышел из себя. О каком приборе шла речь?
– Я не смогу дать ответ на ваш вопрос… – Дорогин вынул из кармана сигары и положил их обратно на стол. – Простите…
– Даже так? – вздёрнул брови Егоров. – Ты сейчас совершаешь ошибку, Артур. Грубую и нелепую ошибку. Поверь, тебе намного лучше будет находиться в статусе моего верного товарища и беседовать со мной здесь, чем отвечать на те же вопросы у меня в кабинете в качестве сообщника подозреваемой. И да, ты должен понимать, что сейчас ты в ответе не только за свои действия, но и за действия своей подруги. От этого зависит свобода и безопасность вас обоих. И только благодаря моему хорошему к тебе отношению, я готов поделиться с тобой тем, чем никогда бы не поделился, если бы ты был у меня на допросе.
После этого Егоров продемонстрировал ему новую запись. Лестничный пролёт Адмиральского кораблестроительного университета. На ней фотокор узнал себя и Калинкову. Камера зафиксировала момент, как журналистка кладёт непонятный прибор в свой рюкзак и передаёт его Дорогину.
– Ну так как, Артур, продолжим беседу здесь или спустимся ко мне в кабинет? – сладко зевнул Егоров, потягивая коньяк из бокала.
– Это не было кражей, – неуверенно начал Дорогин. – Этот прибор лежал в кармане у профессора АКУ Альберта Графченко. Она просто его перепутала со своим мобильным. Понимаете, перед этим профессор забрал у неё телефон и положил в карман. Она полезла к нему за мобильным и достала этот прибор.
– Хорошо. Допустим, она перепутала и достала его по ошибке. Но почему не вернула обратно, когда обнаружила свою ошибку? И вообще, тебе не показалось, что Ника сама спровоцировала Графченко на то, чтобы он забрал у неё мобильный? Знала ли она заранее, где находится этот прибор? Как ты думаешь, Артур, может, ей нужен был просто повод, чтобы полезть к нему в карман?
– Вы и вправду думаете, что она могла быть на это способна? – задал встречный вопрос Дорогин.
– Я так не думаю. Но я моделирую версии, которые будет выдвигать следствие. Представь себе, если сейчас твою подругу обвинят в том, что она сама подстроила ситуацию таким образом, чтобы вынудить Графченко забрать у неё телефон и положить его в карман, чтобы потом втихаря забрать оттуда прибор? И увезут её из больницы прямиком в следственный изолятор, – говорил Егоров, наблюдая, как у Дорогина расширяются глаза.
– Да нет, она его точно взяла по ошибке. Она потом за телефоном пошла.
– Хорошо. Если всё так, как ты говоришь, и цели похищения прибора у неё не было, то что мешало ей подойти, вернуть прибор и сказать, что она взяла его по ошибке? Предположим, что после случившегося она побоялась подходить с этим прибором лично к Графченко. Но той же Магниевой, которая пригласила вас в АКУ, она могла его вернуть? В конце концов, связаться с ректором, передать кому-то из руководства вуза. Ведь это же нормально – вернуть законному владельцу вещь, которая тебе не принадлежит. И Ника, насколько мне известно, очень порядочная, высокоморальная девушка. Она вернула бы чужую вещь владельцу просто потому, что она неспособна на воровство по своей природе. Но в этот раз она почему-то этого не сделала. Почему?
– Почему вы спрашиваете всё это у меня? – попытался отбиться от навязчивого ДГБшника Дорогин.
– Потому что она положила прибор в рюкзак и передавала этот рюкзак тебе, и ты с этим рюкзаком покинул территорию вуза. Это есть не только у меня, но и на всех вузовских камерах. Уже начато уголовное производство по двум статьям – «Государственная измена» и «Промышленный шпионаж». А завтра дело будет передано на особый контроль в центральный аппарат ДГБ и Министерство обороны. И если ты не поможешь мне выйти на заказчика, то твоя Калинкова пойдёт по делу как похититель секретной научной разработки, а ты, Дорогин Артур Витальевич, сядешь как её подельник…
От этих слов Дорогин побледнел.
– И это не злой капитан Егоров так решил. А те, кто стоят над ним, – дегебист показал жест пальцем вверх. – Но я, наоборот, пытаюсь объяснить, что вы даже не исполнители, что вами подло сманипулировали. И наказывать надо того, кто это организовал и придумал. И кто вас фактически использовал… Чья была идея пойти на кафедру?
– Ну, нас Денис Графченко туда направил. Сказал подождать у кафедры.
– Да, мы общались с Графченко. И с Денисом, и с Альбертом. Они говорят то же самое – что просили вас подождать там же. Заметьте: У кафедры, а не НА кафедре. Разница ощутима, не так ли? Чья была идея зайти вовнутрь? Ваша, Артур Витальевич?
– Нет, Никина. Там женщина как раз выходила, ну и мы зашли.
– В таком случае, что заставило Калинкову ослушаться прямого указания и проникнуть внутрь? Не стояло ли её целью в принципе попасть на кафедру любой ценой?
– Ну, я не знаю. Я не вслушивался, о чём они беседовали.
– Как получилось, что она лазила в портфеле Графченко и достала эту заявку на патент? – Егоров открыл на планшете страницу с постом Калинковой в соцсети, где чётко была видна фотография заявки Графченко, чтобы получить патент на изобретение.
– Да этот портфель просто упал, когда мы уронили стопки книг.
– Не могла ли она задеть её специально, чтобы портфель упал и чтобы получить повод в нём порыться?
– Я не видел, как это произошло. Но я вас уверяю: это чистая случайность. Она сама очень растерялась, разволновалась, начала собирать…
– Хорошо. Ты роняешь какую-то вещь. Она падает, раскрывается, оттуда выпадают другие вещи. Что ты сделаешь – быстро их соберёшь и вернёшь на место? Или начнёшь рассматривать каждую из выпавших бумажек?
– Аккуратно соберу и положу всё на место.
– Вот-вот. Ты бы именно так и поступил. А что сделала она? Начала рассматривать каждый из документов, пока не нашла эту заявку на патент, которую сфотографировала, чтобы сделать пост с заранее написанным текстом.
– Заранее написанным?
– А ты всерьёз веришь в то, что она написала его сама, да ещё и в онлайн-режиме? – хмыкнул ДГБшник. – Какое у неё образование?
– Ну, журналистика, АГУ.
– Откуда у журналистки из АГУ, пусть даже хорошей журналистки, такие познания квантовой физики? Я общался со специалистами, это даже не уровень пятого курса АКУ, это как минимум аспирантура. Откуда у журналистки такие познания? И о приборе, и обо всём остальном?
– Ну, она общалась со студентами, с преподавателями. Возможно, они ей что-то рассказали.
– С кем конкретно она общалась?
– Ну, я не знаю. Она пришла и сразу села за статью. Я не успел с ней это обсудить.
– Хорошо. Перейдём ко второй части её поста. Откуда она знала про схему регистрации патентов?
– Этого я тем более не знаю.
– Судя по времени, пост был сделан примерно через полчаса после вашего конфликта с Графченко на кафедре. Где в это время находились вы?
– В это время я уже был возле редакции.
– Где в это время находилась она?
– Теоретически, она могла находиться как в АКУ, так и в мэрии.
– Кто мог располагать такими знаниями и такими данными, и в то же время быть в курсе всех раскладов?
– Вы намекаете на Стешкина? – начал догадываться Артур. – Это вряд ли, потому что они со Стешкиным поссорились, когда она пришла к нему в кабинет, а там уже оказался Графченко.
– А вот если смотреть по времени публикации поста и вот этой сцены, – Графченко включил на ноутбуке уже третью запись, на которой была зафиксирована Калинкова уже после их неприятного разговора со Стешкиным, – то картина выходит занятная. Вот она выбегает из мэрии. Расстроенная, обиженная. Сколько времени прошло? Понимаете, я вам сейчас озвучиваю не свою версию, а ту, которой будет оперировать следствие. У неё было достаточно времени, чтобы обсудить это со Стешкиным, написать под его руководством пост, может быть, даже дать ему вход в свой аккаунт, чтобы он выложил этот пост вместо неё, а потом демонстративно с ним поругаться при Графченко.
Дорогин нервно заёрзал на стуле.
В голове у парня помутнело, и он начал жалеть, что пил в этом здании алкоголь. Надо было отказаться так же, как отказался от сигар. Вопросы становились всё увесистее, а контролировать себя и свои ответы на них Артуру становилось всё сложнее.
– Нет… Стешкин бы не смог.
– Тогда зачем он устроил этот демонстративный обыск твоей подруги, который видела чуть ли не вся мэрия? Её раздели практически до лифчика и трусов. Зачем ему это было надо? Это была именно показуха. Тебе не кажется, что именно поэтому Стешкин так разозлился на Графченко, когда тот сказал, что прибор был у неё в рюкзаке?
Дорогин начал крутить головой.
– Куда она ехала перед тем, как на неё напали? На телецентр? А теперь смотри, как интересно получается. Первым человеком, который подъехал к ней после того, как с ней это случилось, был Стешкин. В её телефоне, который был осмотрен нашими сотрудниками после инцидента, были найдены сообщения, в которых она уведомляет Стешкина о том, куда она едет. Зачем она ехала на телецентр, ещё и приглашала туда Стешкина? Чтобы что-то ему передать?
Парень снова дёрнулся. Его щёки начали гореть.
– Опять-таки, кто могли быть эти нападавшие? Кто их мог организовать?.. Калинкова должна была встретитья со Стешкиным, но за пару минут до этого на неё нападают неизвестные и забирают рюкзак. Кто нападавшие, неизвестно. И где рюкзак, неизвестно. Калинкова в больнице, а Иван Митрофанович как ни в чём не бывало. Как-то интересно всё увязывается, ты не находишь?
– Вы понимаете, какую чушь вы сейчас несёте? – неожиданно выпалил Дорогин. – Я на эту ахинею даже отвечать отказываюсь.
– Слушай, Артур. Я тут с тобой не шутки шучу, – Егоров поднялся с кресла и шумно выдохнул. – Ты хоть представляешь, о каком приборе идёт речь и какую ценность он представляет?
– Нет, мне об этом ничего неизвестно, – Артур ни капли не врал.
– А я тебе, как своему пока ещё товарищу, приоткрою завесу тайны. Эта штука управляла вот тем объектом, который вы снимали, когда незаконно проникли на территорию завода. Да-да, именно тем «излучателем», который ты восхищённо фотографировал, а Агата Мичман просила тебя никуда не выкладывать эти фото.
– Ничего не понимаю, – парень почесал затылок. – Это какая-то шутка? Где смеяться? Почему прибор, управляющий заводским секретным оборудованием, находился не в специально опечатанном помещении или хотя бы в сейфе, а вот так запросто лежал в кармане у Графченко?
– Этот вопрос я задам Графченко лично, – зло процедил Егоров. – А теперь снова повторяю для тебя, если не доходит. Именно эта штука, которая была похищена твоей подругой при твоём, Артур, содействии, управляла секретным объектом, расположенным на территории завода, который вы НЕЗАКОННО снимали. А сейчас уникальная установка без контроля. Прибор, который позволял её контролировать, непонятно где. Патент, который должен был быть зарегистрирован нашим ведущим вузом, в нашем городе, сейчас в подвисшем состоянии. А данные, которые были в строжайшем секрете, преданы огласке стараниями твоей подруги. Ещё и приправлены коррупционным душком, что неминуемо отразится на репутации вуза и судьбе его разработок. И решить эту ситуацию и выйти на организатора – это даже не в моих, а в твоих интересах, Артур. Твоих и Вероники.
Парень побледнел.
– Я думаю, ты понял меня и оценил серьёзность ситуации, в которую вы с Вероникой влипли. Так вот. Мы сейчас с тобой заедем к тебе на работу. У тебя же есть ключи и доступ? – Егоров видел, как ещё сильнее занервничал Дорогин после его слов. – Не переживай, я не буду напрашиваться в гости. Я же твой друг и не хочу подставлять тебя. Я просто дам тебе флешечку – и ты запишешь мне все фотографии и видео, которые ты тогда сделал на заводе. Особенно меня интересуют те, что с «излучателем». И да. В твоих интересах, чтобы эта встреча осталась исключительно между нами.
Стешкин ехал по проспекту Суворовскому, освещённому вечерними огнями, и как раз поворачивал на Тупик Тральщиков – в сторону высокой телевышки, рядом с которой находился телецентр. Телецентр состоял из ряда зданий, построенных ещё в довоенное время, и был окружён добротным забором, рядом с которым находились такие же древние по нынешним меркам дома и сооружения.
Во время Советского Союза этот объект был одним из самых важных, можно сказать, стратегическим, ведь он обеспечивал оповещение населения обо всём, что происходило в Адмиральске. Однако после распада Советского Союза он переживал не лучшие времена. Государство начало беднеть, и денег, которое оно выделяло на содержание мощного в былые времена телецентра, стало не хватать на содержание всех его зданий и сооружений, с каждым днём приходивших в ещё большую ветхость. А с появлением частных каналов и альтернативных средств массовой информации, стал вопрос о целесообразности его содержания как такового. В итоге, телецентру пришлось сокращать свои площади – что, впрочем, было разумно и с практической точки зрения – техника стремительно развивалась, и то, для чего раньше требовалось отдельное помещение или целый зал и требовало целой группы обслуживающего персонала, теперь умещалось на обычном столе и работать с этим оборудованием мог один человек. Основную часть своих помещений телецентр решил сдать в аренду, чем мало-мальски улучшил своё финансовое положение. Арендаторы оказались добросовестными и начали приводить в порядок занимаемые ими помещения, так что и старый телецентр частично изменился в лучшую сторону, и стал представлять собой гремучую смесь из старины и современности. Одним из арендаторов был телеканал «Фарватер», ставший первым в Адмиральске частным СМИ. Именно туда и держал путь Стешкин, чтобы встретиться с Калинковой.
Чиновник планировал оставить автомобиль на парковке возле проходной и через пункт пропуска пройти к длинному двухэтажному зданию, где как раз и находилась студия «Фарватера». Однако на подъезде к телецентру он заметил внушительное скопление машин такси. Где-то впереди мигал проблесковыми маячками автомобиль патрульной полиции. Такая картина была нетипична для всегда глухого и тихого Тупика Тральщиков. Стешкин предположил, что на телецентре, возможно, запись шоу с участием таксистов, однако мигалка полиции быстро отогнала эту мысль. Здесь явно что-то произошло.
Он с трудом нашёл место, где смог припарковаться, и вышел из своей не новой, но всегда начищенной до блеска чёрной «Волги».
– Штурмуете телецентр? – с иронией спросил он у мужчины, напрявшегося со стороны ворот к машине.
– Да если бы! – ответил тот. – На водилу нашего напали, когда он вёз сюда пассажирку. Обоих побили и запшикали баллоном. Девушке плохо. Откачали, но она еле дышит.
У Стешкина внутри заклокотало. Он ускорил шаг и через несколько секунд, не доходя метров сто до ворот телецентра, увидел машину «скорой помощи». Оттуда доносились обеспокоенные голоса:
– Умойте её кто-то. Она же глаза открыть не может.
– Да нельзя водой. Хуже только сделаешь.
– Она задыхается! У кого что от астмы есть?
– Да это не астма.
– Ей уже вкололи что-то.
Толпа людей скопилась прямо посреди дороги, обступив медицинский транспорт. Под ним, опираясь спиной к стене автомобиля, на раскладном стульчике полусидела-полулежала то ли девушка, то ли подросток в куртке защитного цвета с малиновыми волосами. Рядом находились двое мужчин – вероятно, водители подъехавших автомобилей. Один протирал платком её глаза, которые были зажмурены и слезились, второй держал над её лицом кислородную маску. Кто-то поднёс пластиковую бутылку и заставил девушку сделать несколько глотков. Та была настолько ослабшей, что не могла даже пить.
Расталкивая толпу сопричастных и любопытных, Стешкин прорвался внутрь и бросился к девушке.
– Ника, ты меня слышишь? – громко говорил он, склонившись над девушкой.
Та повернула в его сторону голову, но ни открыть глаза, ни вымолвить что-то она не могла. Тогда он попросил находящегося рядом зафиксировать её голову, а сам достал фонарик и светя в лицо девушки одной рукой, другой открывал ей глаза, пытаясь осмотреть склеры и зрачки. Ника скорчилась и застонала.
К нему подошёл врач.
– Я уполномоченный представитель Адмиральского городского совета, Иван Митрофанович Стешкин, – представился он. – Что с пострадавшей? Каково её состояние?
– Химический ожог дыхательных путей и слизистых оболочек глаз и носоглотки, – сказал мужчина в форме врача «скорой помощи». – Сделали укол дексаметазона и ингаляцию вентолина, это снизило отёк. Потому что дышать она уже не могла.
– Господи, – вытер пот со лба Стешкин.
– Другой пострадавший говорит, что в конце её ещё заперли в салоне, где была распылена эта смесь. Девушка была уже в состоянии анафилактического шока и открыть её самостоятельно уже бы вряд ли смогла. И если бы водитель опоздал хотя бы на десять секунд и вовремя не выволок её наружу, она бы уже не выжила.
Стешкин заметил направленный на них свет. Он исходил от фонаря, установленного над телекамерой. Происходящее снимали операторы местных телеканалов.
– Сейчас ей уже легче, но она нуждается в госпитализации. У вас есть её данные? – услышал Стешкин слова врача «скорой помощи».
– Калинкова Вероника Николаевна, – ответил Стешкин, вспоминая, как она сама передавала ему эти данные по телефону, а он записывал их для оформления спецпропуска. И как сам же тем вечером оказывал ей медицинскую помощь в своём кабинете.
Дорогу, ведущую на телецентр, озарил свет дальних фар. Со смежного переулка на большой скорости въехал серебристый фольксваген и остановился почти впритык к машине скорой помощи. Из легковушки вышли Громов и Дорогин. Громов сразу же включил запись на своём мобильном и подошёл к Стешкину. А Дорогин первым делом подбежал к подруге, что-то начал ей говорить, но та почти не реагировала, лишь беспомощно кивала. Потом достал фотоаппарат и начал с пристрастием фиксировать всё, что видел в месте происшествия.
– Спасибо, Юль, что позвонила, – подошёл главред «Баррикад» к телевизионщице Алютиной. Та стояла с микрофоном и старалась не отходить далеко от оператора, который сновал туда-сюда, снимая разные планы. – Кто-то ещё, кроме водителя такси, видел, как это всё происходило?
– Наш охранник на вахте видел, как машина остановилась на подъезде к телецентру. Потом началась какая-то возня, крики. Он сообщил в муниципальную службу охраны, – вздохнула журналистка.
В этот момент к ним подошёл мрачный Стешкин.
– Там Нику в больницу увозить собираются. Надо, чтобы кто-то поехал, – всегда спокойный и беспристрастный, сейчас он плохо скрывал волнение.
– Саш, можно я поеду? – тут же среагировала Алютина. – Я прямо виноватой себя чувствую, ведь это я её пригласила в наш телецентр, чтобы она рассказала под запись о том, что происходило сегодня в АКУ.
– Да, Юль, я буду тебе благодарен, – кивнул Громов. – И не кори себя. Если наша Ника действительно кому-то так стала поперёк горла, то её могли бы перехватить и встретить где угодно. Хоть дома, хоть под редакцией. Сейчас меня больше интересует другое: КТО это всё организовал?
Они подошли к автомобилю, куда врач и двое добровольцев из числа таксистов уже погрузили Калинкову. Получив согласие Громова, Алютина позвала оператора и вместе с ним направилась в салон кареты «скорой». Оттуда послышались возгласы возмущения реанимационной бригады. «Я – родственница!», – перекрикивал их звонкий голос Алютиной. Опять какое-то ворчание, и снова её голос: «А это – мой муж. Чем вам его штатив мешает, мы на пол положим!.. Нет, не будем оставлять!.. Нет, я без мужа не поеду!».
В конце концов дверь «скорой» закрылась и, включив сирену и мигалку, машина выехала с Тупика Тральщиков на Суворовский проспект.
Тупик Тральщиков представлял из себя небольшой проезд длиной буквально в пару сотен метров, ведущий от Суворовского проспекта к воротам телецентра. С левой стороны – пятиэтажный дом, с правой – выложенный из камня выступ, за которым на возвышенности начиналась парковка супермаркета. Сам супермаркет располагался на определённом отдалении, и видеть оттуда всё, что происходило на неосвещённом в тёмное время суток Тупике Тральщиков, было практически невозможно. Громов понадеялся, что произошедшее, возможно, смогли зафиксировать камеры, расположенные рядом с супермаркетом, и высказал эту идею Стешкину.
– Это вам вряд ли удастся, – покачал головой стоящий неподалёку щупленький мужчина лет сорока. – На этом участке «мёртвая зона». Камеры стоят на проходной телецентра и над входом в супермаркет. Но основную часть Тупика Тральщиков ни та, ни другая не захватывает.
– Мы обращались и в горсовет, и в полицию. Реакции – никакой, – подхватила пожилая женщина – тоже жительница соседнего двора. – Здесь часто происходят грабежи, нападения. Мы этот участок вечером и ночью вообще обходим стороной.
И тогда Громов заметил, что кроме таксистов, находившихся на Тупике Тральщиков, где не так давно напали на его подчинённую, собралось много местных жителей. Они наперебой пересказывали всё то, что недавно здесь произошло.
– Я выглядываю в окно: смотрю – какие-то молодчики тусуются, в масках и с капюшонами, – говорила женщина с комнатной собачонкой за пазухой.
– А у нас с обратной стороны двора дорогу ремонтируют, и там дорожный знак стоял. А тут я как раз по двору иду – и вижу, как двое этот знак через двор волокут, – эмоционально говорила старуха с зелёной кофте с седыми, заколотыми в пучок на затылке волосами. – Я ещё им говорю: «А ну поставьте обратно, откуда спёрли! Не то я сейчас в полицию позвоню!». А эти дебилы идут как шли, вообще никакой реакции.
– Этот знак через ваш двор несли? – указал Громов, включив портативную камеру в режим видеозаписи.
– Да, именно его! – обильно жестикулируя, продолжала старуха. – Ну я, значит, мобилку достаю, набираю номер полиции. И представляете, они меня начинают опрашивать – мол, назовите вашу фамилию, имя, отчество, возраст, адрес проживания. Ну да, так я им и назвала! Чтобы эти утырки ко мне потом ночью пришли и квартиру подпалили?
– В котором часу это было?
– Да вот, с полчаса, может, около часа назад. Но вы подумайте, как у нас полиция работает! Я им звоню и говорю, что прямо сейчас городское имущество воруют, называю конкретный двор. А они вместо того, чтобы прислать свой патруль, начинают выяснять, где я живу и какая у меня фамилия! – возмущалась женщина.
– Кто-то видел, как напали на девушку? – спросил Громов, обращаясь к толпе.
– Я видела! – выкрикнула морщинистая бабка в засаленной куртке. – Сперва здесь начали ошиваться какие-то люди в капюшонах и с закрытыми лицами. Двое в палисаднике засели. Я сначала думала, «закладчики», но они вели себя тихо, как будто были на шухере. А потом слышу: машина подъехала. И они резко туда. Потом слышу вопли, женские крики. Выхожу я к проезду – и шестеро с рюкзаком к гаражам бегут. Эти двое, и ещё четверо с ними. А потом смотрю: мужик из машины девочку достаёт, а она задыхается.
Стешкина и Громова обступили другие очевидцы. Кто-то слышал крики, кто-то видел происходящее из окна… Все рассказывали примерно одно и то же: шестеро неизвестных с рюкзаком в руках убегали за расположенные справа от центральных ворот телецентра гаражи.
– Надо же, – хмыкнул Громов. – И здесь шесть человек. Прямо как в случае с негритянкой.
Стешкин вернулся к своей машине, достал из кожаного портфеля небольшой блокнот и со слов жителей соседнего двора начал зарисовывать схему территории, отмечал стрелками место остановки такси и нападения на Калинкову, палисадник, в котором прятались нападающие, маршрут, по которому они тащили знак. Толпа переместилась во двор, расположенный рядом с телецентром, и здесь местные жители рассказывали, откуда прибывали и куда убегали нападавшие.
И тут Стешкин обратил внимание на небольшой крытый павильон со светящейся вывеской «Магазин-кафетерий», расположенный с обратной стороны двора. Как раз там, куда, по словам жильцов, сбегали нападавшие. На крыше кафетерия поблёскивал глазок камеры видеонаблюдения.
– Кому это строение принадлежит? Где владелец? – говорил Стешкин людям, указывая на сооружение.
– А вам зачем? – огрызнулся коренастый мужик из толпы. – Стоит себе магазинчик – и пусть стоит. Или будете уточнять, есть ли разрешение?
Толстая тётка подошла к нему и одёрнула за рукав.
– Да помолчи, Иваныч, тут люди про нападение пришли выяснить. Сдался им сто лет твой магазин, – сердито зыркнула на него она.
– Эт ты, Тамарка, ничего не знаешь, так молчи! – окрысился тот. – А я его по телевизору видел, он из управления земельных ресурсов. Ты думаешь, он просто так сюда явился?
Стешкин глянул на этих двух, оценив обстановку. Находящиеся рядом начали галдеть.
– А, так это вы нам запрещаете торговлю? Я вот уже почти год не могу добиться разрешения, два месяца не могу попасть к вам на приём! А вас это даже не интересует! Сколько документов к вам не носим – вам всё мало! – причитали местные жители.
Дело в том, что микрорайон рядом с телецентром в городе так и называли — «торговый двор». Многие его жители, в силу расположенности рядом Центрального рынка, выходили туда торговать. Некоторые торговали прямо у себя во дворе. И знающие люди, проходя по этому двору, часто отоваривались у местных бабушек. В те времена, когда супермаркет или овощной павильон на рынке оказывался по каким-то причинам закрыт, люди шли прямо в этот двор и покупали там всё необходимое. Поскольку полиция торговцев часто гоняла (торговля в этом вдоре считалась незаконной), жители вышли из положения просто – завесили подъезды объявлениями с наименованиями товаров и номерами квартир, где эти товары можно приобрести. Любой житель, проходя по двору, мог позвонить в домофон и сказать: «Я за картошкой». В ответ звучало: «Сколько выносить?». «Столько-то килограммов». И прямо через открытые двери подъездов велась торговля.
– Я действительно из управления земельных ресурсов, – ответил чиновник. – Но назначен я не так уж давно. Запретить вам что-либо я ещё не успел, и вопросом торговли в вашем дворе я, если честно, даже не занимался. Сейчас меня интересуют не разрешения на ваш магазин, а данные с видеокамеры, установленной на нём. Давайте поступим так: вы мне показываете документы, и если с ними всё нормально, я их подписываю, а вы даёте мне данные с камер видеонаблюдения на вашем заведении.
– А наши документы подписать! – раздалось рядом. – Мы больше года уже ждём!
Жители повели к Стешкина к пустырю на своей придомовой территории, который они своими силами привели в порядок, облагородили и приспособили под торговую площадку. Однако торговать на ней им не разрешали, мотивируя тем, что объект не значится в реестре как такой, что предназначен для торговли. Около года жители бились, чтобы узаконить торговую площадку, однако прошлый начальник управления земельных ресурсов, как оказалось, даже не удосужился вынести этот вопрос на обсуждение градостроительного совета. Жильцов гоняли по инстанциям, находя всё новые отговорки – то целевое назначение участка не то, то к нему не подведены коммуникации, требуемые для торговых объектов. Стешкин пообещал завтра же поднять этот вопрос на заседании исполкома, обсудить его с депутатом по округу, управлением торговли и департаментом ЖКХ.
Люди обступили чиновника со всех сторон. Пользуясь моментом, они бегали по квартирам и демонстрировали ему свои документы. Какой-то торговец приволок свой стол, который заботливо накрыл новой клеёнкой, за который усадили начальника управления земельных ресурсов. Кто-то принёс раскладной стул. Тут же сердобольные женщины организовали и термос с чаем, и даже принесли в изобилии пирожков, которые, видимо, тоже обычно пекли на продажу. Тут же начали названивать своим знакомым, говоря, что у них во дворе сейчас начальник управления земельных ресурсов и чтобы те быстро подходили к документами, пока есть такая возможность.
– Милок, подпиши мне мои документы, – вопрошающе подошла к Стешкину бабушка – божий одуванчик. – Я уже два года пишу в горсовет, никак не могу добиться.
– Так у вас же всё нормально. Разрешение на торговлю есть. В чём проблема? – разводил руками Стешкин, знакомясь с документами.
– Так не дают же, – говорила соседка бабушки. – В горсовете говорят, что торговать мы можем, но только на рынке, платя арендную плату. Во дворе нельзя – не положено. А у неё пучок да петрушка – какая арендная плата? Она её просто не потянет.
Тем временем владелец магазина-кафетерия вызвонил своего сына, который и устанавливал камеры видеонаблюдения. Как оказалось, запись велась не только с крыши павильона, но и со стороны гаражей, где у торговцев было в собственности несколько боксов, переоборудованных под склады товара.
И пока Стешкин общался с жильцами, терпеливо их слушая и думая над решением их многолетних проблем, Громов с хозяином магазина и его сыном зашли в помещение бара – и через несколько минут уже просматривали на мониторе записи с наружных видеокамер.
На записи одной из них было видно, как трое парней в куртках стремглав бегут через двор. Головы закрыты капюшонами, за спиной у каждого рюкзак. Они забежали за гаражи и начали резко снимать рюкзаки. От того, что происходило дальше, у Громова расширились глаза: они снимали с себя куртки, доставали из рюкзаков совершенно другие, надевали их на себя, а те, что были на них до этого, прятали в рюкзаки. Самими рюкзаками они тоже поменялись – и, очень пристально оглядевшись по сторонам, уже не бежали, а просто шли по двору.
Громов попросил перемотать запись назад и кое-что увеличить. В руках одного из парней он увидел рюкзак, очень напоминающий тот, с которым ходила Калинкова. В момент переодевания, он тоже вместе с чьей-то курткой был засунут в один из рюкзаков.
– А можете увеличить вот этот фрагмент? Меня интересует этот парень с рюкзаком в руках, – Громов указал пальцем в экран монитора.
Спустя пару минут главный редактор «Баррикад» разглядывал увеличенный скриншот с видео. Человек, держащий рюкзак, показался ему знакомым.
– А можно как-то осветлить, чтобы было лучше видно лицо?
Сын хозяина кивнул и принялся проводить над компьютером новые манипуляции. Прошло ещё несколько минут – и Громов смотрел на прыщавое лицо с перебитым носом и глубоко посаженными глазами. Хоть нижняя часть лица была закрыта чёрной маской, журналист его узнал.
Попросив у сына владельца разрешения воспользоваться его ноутбуком, через вай-фай кафетерия Громов отправил фрагменты видео и скриншот на редакционную почту «Баррикад» и электронный адрес Комсомольской библиотеки. После этого журналист набрал номер директора библиотеки – Зои Вишняковой.
– Зоя Алексеевна, это Громов. Я вам на почту отправил фотографию одного отморозка. Присмотритесь внимательно, был ли он среди тех, кто напал на вашу библиотеку и сорвал вечер памяти Маяковского.
– Минутку Саш, я компьютер включу, – донёсся из динамика женский голос.
Послышалось какое-то шипение, треск, грохот металла. Громову показалось что женщина была на кухне. Потом звуки стихли.
– Я у компьютера, захожу в почту, – отрапортовала Вишнякова.
Прошло ещё около минуты. За это время главред попросил парня сделать ещё несколько скриншотов с лицами двух других, которые прятались за гаражами и переодевались – высокого лысого и низкорослого с длинной бородкой и бритыми висками.
Наконец, в смартфоне снова раздался голос директора библиотеки.
– Да, Сашенька, это именно он! Он мне, гад, угрожал! Он стол с книгами переворачивал! Я этого урода на всю жизнь запомнила. Чтоб ему неладно было!.. А что, его задержали? Что он снова натворил?
– К сожалению, пока не задержали. Но, предположительно, он напал на сотрудницу нашей редакции. Она как раз сегодня напомнила про ситуацию с комсомольской библиотекой на встрече с уполномоченной по правам человека.
– О, господи! – воскликнула женщина. – Саша, а кто именно? И как она сейчас?
– Калинкова. Её избили и закрыли в автомобиле, в салоне которого распылили газовый баллончик. Я вам на почту сейчас ещё две фотографии пришлю, – сухо ответил Громов и снова завозился с ноутбуком.
Из динамика послышались охи, возгласы, ругательства.
– Мне кажется эти двое тоже были там! Что б им пусто было, придуркам этим!
– Вы уверены? – переспосил Громов.
– Ещё бы! У этого глиста морда на череп похожа. Его же ни с кем не спутать. А второго за его козлиную бородку наш Иван Ватаман схватил. А другие двое ему чуть руку не сломали.
Далее Громов и сын владельца просматривали записи с другой видеокамеры. Запись была сделана на десять минут раньше и на ней было запечатлено, как трое парней выходят на улицу, где ведётся ремонт дорожного покрытия, о чём-то переговариваются и начинают тащить во двор дорожный знак.
– Видимо, чтобы машина такси не подъехала к воротам телецентра, где сидит охранник, и заставить водителя такси выйти из машины, – задумался Громов, прищурив взгляд. – Остроумно, ничего не скажешь…
Тем временем карета скорой помощи доехала до первой городской больницы. Поддерживая Калинкову с обеих сторон, сопровождающие её журналист МТК «Фарватер» Юлия Алютина и оператор Михаил Потапов помогли ей подняться в приёмное отделение. Там медсёстры промыли ей лицо и глаза специальным раствором, заставили прополоскать рот и горло, дали несколько таблеток и обработали синяки и кровоподтёки, оставшиеся после ударов. Нике стало значительно легче, она уже могла более-менее свободно дышать и смотрела на всё равнодушно-потерянным взглядом.
Здесь же у неё взяли общий анализ крови и провели другие необходимые в таких случаях процедуры. Алютина сидела рядом с ней, то опуская глаза, то снова поднимая на бедолагу.
Дежурный врач в приёмном отделении осматривал Нику, задавая ей вопросы по поводу её самочувствия. В кармане у него завибрировал мобильный, он его достал и приставил к уху.
– Алло. Да, сидит сейчас передо мной, как раз осматриваю. Состояние стабильное, средней тяжести.
Вдруг его глаза расширились, взгляд стал каким-то недоумённым. Он поднялся и направился к выходу. Продолжал разговор он уже в коридоре.
– Подождите. Что значит – не класть? У неё все показания к госпитали… Стоп! Мне что, прямо в приёмном покое ей помощь оказывать?
Услышав это, Алютина подошла поближе к двери, слушая, о чём говорит по телефону врач. Тот проследовал по коридору до кабинета заведующего отделением и скрылся уже там.
– Это что ещё такое? – в замешательстве проговорила Алютина.
Журналистка осторожно подошла ко входу в кабинет и настороженно прислушалась через щёлочку между дверью и косяком. Из кабинета доносился недовольный голос врача:
– Значит, так. Сейчас она будет капаться, я провожу с ней все необходимые реанимационные действия. Прямо здесь, в приёмном покое… Я не могу оставить её без помощи в таком состоянии! Но дальше ответственность с себя я снимаю.
Секунд через десять врач вышел и снова направился в приёмный покой. Он назвал медсёстрам какие-то препараты – и Калинкову прямо в процедурной уложили на кровать. Другая медсестра притащила штатив, взяла Никину руку и начала обвязывать её жгутом в районе предплечья.
Алютина и Потапов стали у дверного приёма и непонимающе уставились на дежурного врача.
– Простите, я не ослышалась? Вы собираетесь отказать ей в госпитализации?
– Не отказать, а отправить на амбулаторное лечение, – сказал врач, пытаясь придать своему голосу уверенность. – Это первая горбольница, сюда кладут в тяжелых состояниях. Все необходимые процедуры с вашей родственницей мы уже провели, первую помощь оказали. А дальше – наблюдение врача по месту жительства.
– Вы вообще представляете, на какой скандал вы нарываетесь? Да завтра об этом будет знать вся страна, весь народ против вас восстанет! Зачем вы так поступаете? – стыдила врача Алютина.
Тот начал мыть руки в раковине, делая вид, что не сильно её замечает. Однако в действиях врача ощущалась нервозность. Складывалось впечатление, что он и сам был бы рад не выполнять такое поручение, и при других обстоятельствах, возможно, сам бы восстал против него. Но ему звонил тот, кому он не мог отказать в силу должности или других причин.
– Ничего. Повозмущается – перестанет. У нас народ такой – быстро всё забывает. А мы – врачи, и нам не впервые. У нас тут уже всякое бывало. И судами грозили, и увольнениями. Так что пугать нас не надо. Мы, врачи, своё дело знаем.
– Какое же дело вы знаете? Отказывать человеку в таком состоянии в госпитализации? Какие вы врачи после этого?
– А что вы знаете о её состоянии? – врач перешёл практически на крик. – Я же вам объясняю: состояние у неё уже не критическое! Госпитализация ей уже не нужна!
– Ну вы же готовили её к госпитализации! Я же видела это! Потом вам позвонили — и вы резко изменили своё решение!
– А с чего вы взяли, что мне звонили по этому поводу? – изображая удивление, возразил врач.
Стешкин как раз общался с жителями «торгового двора», подписывая документы, когда ему позвонила телевизионщица Алютина. Чиновник сделал людям знак, попросив тишины. Ибо если Алютина звонила ему на мобильный, а не Громову, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее.
– Иван Митрофанович, извините, не хотела вас беспокоить. Но здесь в больнице просто треш! Нику отказываются госпитализировать!
– Что значит – отказываются? – недоумевающе спросил Стешкин.
– Вначале её готовили к госпитализации, заполняли все документы. Потом врачу кто-то позвонил, он выскочил в коридор – и заявил, что она не нуждается в госпитализации. Я уже и так пыталась, и так. Я им всем рассказывала, что она пережила, описывала все симптомы, предупреждала, на какие неприятности они нарываются. И ни в какую!
Завершив телефонный звонок, Стешкин обратился к жителям.
– Я вынужден закончить нашу встречу. В первой горбольнице ЧП. Девушку, пострадавшую во время нападения, отказываются госпитализировать, – коротко объяснил он.
Тут же послышались реплики жителей двора относительно состояния местной медицины, произвола врачей. Дальше разговор плавно переместился к обсуждению целесообразности медицинской реформы и личности самого министра здравоохранения.
В это время Громов подошёл к своему авто и подозвал к себе Дорогина, который стоял невдалеке с группой таксистов и как раз записывал на видео их рассказ.
– Артур, мы сейчас в больницу. Там возникло кое-какое недоразумение, надо его решить, – с серьёзным лицом произнёс главред. – А ты пока расспроси охранника телецентра и запиши его комментарии.
Громов со Стешкиным расселись по своим автомобилям и выехали в первую горбольницу. Артур проводил их взглядом и направился в сторону проходной телецентра.
Кроме охранника внутри помещения проходной находились трое полицейских и один человек в гражданском. Дорогин включил камеру и задал охраннику вопрос, видел ли он, как ставили знак, чтобы заградить проезд в Тупик Тральщиков, и что в принципе он видел и слышал в момент нападения.
– Без комментариев. Я уже всё рассказал полиции и дал подписку о неразглашении, – мрачно процедил охранник, приземистый лысеющий мужчина пятидесяти лет.
– Кому вы дали подписку? Полиции? – негодующе посмотрел на него Дорогин, не останавливая запись. – Вообще-то, здесь напали на журналиста. У вас это приравнивается к государственной тайне?
– Не приравнивается. Но вы сейчас находитесь на территории режимного объекта, и я – его сотрудник. Поэтому ищите сенсаций в другом месте, – угрюмо продолжал тот.
– Я же не про объект вас спрашиваю! Напали на сотрудницу нашего издания, мою коллегу и подругу! Я прошу у вас рассказать, что вы видели. Это так сложно? – терял самообладание Дорогин. – Вы понимаете, что своим молчанием вы невольно покрываете преступников? Или вас полиция об этом попросила?
В этот момент к Дорогину подошёл человек лет тридцати пяти в тёмно-сером пальто, под которым виднелся чёрный костюм с металлическим отливом. В отличие от полицейских, этот мужчина выглядел крайне ухоженно.
– Ни полиции, ни охране не выгодно скрывать подробности нападения. Просто есть процедура досудебного следствия, – начал он, хмуро глядя на журналиста. – Согласно этой процедуре, пока идёт следствие, никакая информация не должна быть обнародована и никакие подробности не могут быть разглашены, поскольку это может повредить расследованию и спугнуть преступников. В таких случаях вполне естественно, что правоохранительные органы, которым поручено вести следствие, требуют с основных свидетелей не разглашать подробностей увиденного.
– Не разглашать? Первый раз такое слышу. Люди всегда, когда становятся свидетелями преступления, рассказывают о том, как это произошло. И мы, журналисты, всегда об этом пишем. А вы сейчас несёте какой-то бред.
– Ну, зачем же так невежливо? – нравоучительным тоном произнёс неизвестный. – Если вы журналист и желаете им оставаться, вы должны соблюдать этикет и не допускать проявлений хамства со своей стороны.
– А вы журналист, что профессии меня учите?
– Нет. По долгу службы приходится часто иметь с ними дело.
– Кто вы? Представьтесь, пожалуйста! – с напускной уверенностью обратился к нему Дорогин.
– Вы что, меня сейчас на камеру записываете? – удивился мужчина.
– Да. И я прошу вас представиться! – продолжал гнуть свою линию фотокор.
– Хорошо, я представлюсь. Капитан Егоров, департамент государственной безопасности. На ваши вопросы я ответил, а теперь вам предстоит дать ответ на мои.