Опубликован в «Полдне» № 10, 2018 г.
Первый снаряд рванул с той стороны изгороди. Дрогнул пол под ногами. Посыпались стёкла на веранде и в столовой.
Мама выронила тарелку с яблочным пирогом, а отец вскочил, опрокинув чашку со свежесваренным кофе. Матвей помнил жуткое коричневое пятно, быстро расползающееся по белоснежной скатерти.
Грохнуло за стеной. Брызнули куски штукатурки. И сразу стало нечем дышать.
— В подпол! Быстро! — скомандовал отец.
Где-то далеко возник и стал стремительно нарастать вой воздушной сирены — зацепился на высокой ноте и повис, высверливая мозг.
Спотыкаясь, ссыпались по лестнице вниз. Матвея трясло, и он влип в мамино плечо в кромешной темноте. Отец захлопнул ляду, и на какой-то момент показалось, что они в безопасности. Потом их накрыло по-настоящему.
К дому вела такая знакомая дорожка, мощёная жёлтым кирпичом.
— Странное место, — сказал внезапный солдатик с эмблемой миротворческих войск ООН на рукаве. — Морок. Обманка. Каждому здесь видится что-то своё.
— Я только посмотреть, — жалобно произнёс Матвей.
— Охота вам… — Губы солдатика тронула еле заметная усмешка. — Ничего же не разберёшь.
— Ну а вдруг?.. Вдруг получится?
— Не получится, — сказал солдатик. — Вы не первый.
Их откопали через несколько суток — когда время уже перестало иметь значение. Наверное, Матвея сберегло Небо. К несчастью — только его. Тела родителей лежали неподалёку, накрытые серым брезентом. Дом был полностью разрушен. Торчали обломки брёвен. Битая черепица валялась под чудом уцелевшей яблоней.
Матвей, не веря, повёл взглядом справа налево и глубоко втянул в лёгкие августовский яблочный дурман.
Крыльцо не просто выглядело знакомым. Это было то самое крыльцо. Две ступеньки. Резные перильца. Фонарик над входом.
Из столовой доносились родные голоса.
Матвей почувствовал, как слабеют ноги. Шаги давались ему с превеликим трудом.
Он двигался — словно плыл сквозь густое масло: так, как это обычно бывает во сне.
Если бы это только было возможным! Увидеть маму и отца — живыми и молодыми, смеющимися и счастливыми! Спустя тридцать лет войти в уничтоженный дом своего детства. Насладиться куском маминого пирога, запивая его топлёным молоком из заветной синей кружки. Ощутить запах отцовских сигарет, смешанный с ароматом утреннего кофе.
Счастье! Да он бы, не задумываясь, отдал половину оставшихся лет жизни.
Солдатик наблюдал издали. Пойди пойми этих русских! Намолят себе место на свалке и ходят потом, кланяются куче строительного мусора. А ты тут стой и охраняй неизвестно что и неизвестно от кого. Он достал из кармана пачку сигарет, чиркнул «зиппой», затянулся. Покосился в сторону явно тронутого «посетителя» и изумленно затряс головой.
Субтильный седоватый дядька куда-то запропастился, а на его месте стоял мальчишка, подросток лет одиннадцати-двенадцати.
— Эй! — окликнул его солдатик. — А где тут был… такой…
— Извините, — сказал Матвей тихо. — Я не мог не прийти.
Пока он вприпрыжку нёсся к автобусу, его неотступно преследовал запах спелых яблок.
Опубликовано в Астра-нове 1-2018
– Как тебе удалось меня найти? И проделать такой путь?
– Я всего лишь хотел убедиться, что с ней все хорошо. Не думайте, я все понимаю, – от волнения из его рта вместо привычного кваканья и бульканья вырывались внятные человеческие слова. – Я неловкий, застенчивый и не такой завидный жених, как думает мама. А она красивая, смелая, умная и так похожа на вас…
– Мне очень хотелось, чтобы у меня была дочка, – произнесла женщина, будто не слыша собеседника. – Но, едва появившись, она сбежала в самостоятельную жизнь. Сказала, что у нее срочная работа, и опять прыгнула в свой тюльпан.
– А можно, я тоже попробую?
Не дождавшись ответа, молодой жаб изо всех сил оттолкнулся лапками и попал прямо в середину цветка. Лепестки закрылись за ним, будто створки лифта.
. .
***
– Ты? Здесь? Как ты сюда попал?
– Я всего лишь хотел тебе сказать, что буду счастлив стать другом или просто быть рядом, заниматься тем же, что и ты.
– Талантливый юноша! – послышался голос сверху. – Перспективный.
Только теперь молодой жаб оглянулся вокруг. С первого взгляда он понял – здесь работают ученые, которые занимаются чем-то важным и серьезным. Иначе зачем им столько аппаратуры, или как все это называется.
– Вы не ошиблись, – продолжил слабо мерцающий шар, зависнув прямо перед ним. – Здесь решаются судьбы цивилизаций. Если придерживаться точности, мы последние прогрессоры. После того, как был принят Закон Бабочки, для нас все изменилось. Никаких космических кораблей, никаких агентов. Все, что теперь возможно – выстрелить с орбиты семечком-программой. Из него вырастет цветок, единственный в своем роде…
– Как тот тюльпан?
– Да, он один из них. Эмоции – вот что их активирует. Женщина мечтала о дочке, а брачный кодекс планеты требовал реформ. Благодаря агенту Ди… она хорошо поработала. Иногда цветок действует сам. Как раз недавно он поспособствовал встрече принца-мутанта и его невесты. Их внук родится супергероем и спасет планету от катастрофы… Значит, вы хотите работать у нас? Есть подходящее задание: стать другом принцессы и воспитать в ней добрые чувства. Вам приготовят уютную кувшинку. И еще одно: в момент переброски вы должны желать планете прогресса. Готовы? Тогда приступаем.
. . .
***
– Принц-жаб? Всю жизнь мечтала встретить.
– Я всего лишь хотел… хотел…
– У нас все будет пре-ква-ква-сно!
Юная лягушка поправила корону и незаметно спихнула в воду стрелу. Иван-царевич прошел мимо.
…Принцесса кормила кусочками сырого мяса огромных росянок. В пруду сверкала на солнце одинокая кувшинка.
Опубликован в «Полдне» № 11, 2018 г.
— Я от вас ухожу! Навсегда! Извольте ознакомиться, ваше величество! – он бросил на стол перед ней свиток, украшенный затейливыми вензелями.
— Чейта ты, чел, в последнее время какой то тугой стал, — королева почесала под короной, отчего та съехала на ухо. – Все истеришь. Чего-то исполняешь.
— Не смейте разговаривать со мной на этом отвратительном жаргоне! — завизжал он.
Неловко повернувшись, он зацепился ногой за стул, упал на него, взмахнул рукой, удерживая равновесие и сбил с носа золотое пенсне. Оно зацепилось за жилетку бежевого костюма- тройки. А нервный поданный королевы бессильно обмяк на стуле.
Королева испугалась. Еще ласты склеит, доходяга! Интеллигент недобитый! Недаром на Чехова похож, как две капли абсента. Такое же тонкое лицо, бородка, нервозность и полное отсутствие трепета перед коронованными особами.
Она покопалась в ветоши воспоминаний, извлекла давно забытые слова, отряхнула с них пыль и ласково пропела:
— Полноте, голубчик! Что стряслось? Опять подагра? Не изволите ли просто взять тайм-аут…гхм… простите… то есть отдохнуть?
— Не изволю! — чеховская бородка воинственно встопорщилась. — Вот полюбуйтесь! — он извлек из кармана смартфон, и, морщась от отвращения, положил его на стол. — Нынешним утром мне вздумалось прогуляться. Погода стояла дивная. Не стану утомлять вас описаниями. Насладиться ими сполна вы можете у Пришвина, которому я их послал в письме. Хотел также взять с собой трех милых дочерей моих. Послал им весточку с почтовым голубем, и… — на глаза его навернулись слезы.
— И? — переспросила она. — Голубчик, не томите! Выкладывайте все как на духу
— Все три мои дочери, — он горестно заломил руки, — вместо весточки голубем телефонировали мне по этому гадкому устройству, — он ткнул пальцем в смартфон. — Грамма отписалась, что селфится у витрин суконного ряда ЦУМа. Этого вертепа тщеславия! Фона чатится в сетях публичных. А Пункта чикинится в клубах, и в отчий дом не возвернется никогда!
— Голубчик! Милый мой дружочек! Но это же не повод так печалиться! Девицы юные, на выданье. Кровь бурлит. Они опомнятся и упадут в отцовские объятья.
— А век отца их уж подходит к горестному завершению! — пропел он трагически. — И краткий миг последний хочу прожить я в одиночестве. Наслаждаясь воспоминаниями о славе минувших дней. Извольте ознакомиться с моим прощальным письмом. Я ухожу от всех вас навсегда! — он вылетел из королевских покоев, хлопнув дверью.
Королева развернула свиток. По желтоватому пергаменту струилась каллиграфическая вязь:
«Я покинут всеми. Я позабыт моими верными рыцарями — пиитами и писателями. Мои дочери Грамматика, Фонетика и Пунктуация — и те покинули меня. Жизнь моя невыносима. Я ухожу от всех вас навсегда!
Искренне ваш, Русский Язык».
Ее Величество Мировая Литература тяжело вздохнула и бросила письмо в переполненный ящик стола к другим таким же письмам от Латыни, Древнегреческого, Английского.
— Что за факин темпоро! Что за афедрон во нравах! – прошептала она.
Решили в нашем городке построить Целлюлозно-бумажный комбинат. Ну не совсем в городе, а в его окрестностях, конечно же на реке, хотя и ниже по течению. Это для того, чтобы случайно вырвавшиеся на свободу отходы, не в наш город попадали, а в соседний, ниже по течению. Привет мол, соседи, от нашего ЦБК. Обещали более пятисот рабочих мест для наших безработных, которые за последние четверть века застроили домами половину европейской части России. Ну и на хрена им сдался этот ЦБК, который, будет отравлять окружающую природу, а значит, их детей. Жители протестовали, собирали против строительства подписи.
Но комбинат, все же построили.
Безработные продолжали строить под Москвой и Питером, а кто вообще работать не хотел, в сторону ЦБК даже не посмотрели.
И тогда на ЦБК привезли гастарбайтеров, рабочих со стороны.
Но что это были за рабочие! Это были осы! Но какие-то генетически модифицированные. Самые небольшие особи были величиной с кошку, а некоторые достигали размеров крупной овчарки. Откуда их взяли, никто не знает. Такой вот производственный секрет.
Стали осы работать. Трудились на славу. Самые крупные особи выпускали что-то вроде оберточной бумаги, а вот продукция небольших ос очень скоро своим качеством прославилась на всю стану и ближнее зарубежье. Производимая ими бумага отлично подходила для глянцевых журналов с цветными фотографиями и картинками.
Вода в нашей реке оставалась чистой. Соседи из стоящего ниже по течению городка неоднократно приезжали и замеряли уровень загрязнения. Потом удивлялись и уезжали обратно. Доходы, при очень высоком КПД, очень быстро позволили дать дополнительные бесплатные пособия безработным, которые еще более утвердились в своем нежелании работать. Все были довольны.
Как известно, осы очень опасны. Кто такой шершень, многие знают? Один укус этого огромного насекомого отправляет человека на больничную койку. А шершень, что микроб рядом с нашими бумагопроизводителями и один укус наших ос вполне мог отправить человека на «тот свет». Ос боялись. Поэтому их рабочие места и «общежития» окружили прочной стальной сеткой.
Но тут появились защитники животных. Какие-то «зеленые».
Они призывали местных жителей выступить в защиту ос и требовали убрать стальные сетки. Они обращались в местную администрацию и местную прессу, а также к своему международному «зеленому» руководству. Но все было тщетно. Осы продолжали трудиться за стальной защитой.
А потом… То ли это сделали «зеленые», то ли обычные хулиганы. Но в одно, не совсем прекрасное утро, клетки оказались открытыми и, разумеется, пустыми.
И в городе началась паника…
Опубликован в «Полдне» № 10, 2018 г.
Я выключила чайник и разлила кипяток по чашкам с заваркой. Добавила в зеленый чай немного молока и меда, разломала на куски плитку шоколада. Подвинула блюдце со сладким на центр стола.
На чашках нарисованы васильки и маки, мягкий оранжевый свет торшера от лампы рассеян по комнате. У меня уютно.
— Есть точно не хочешь? У меня борщ с пампушками и баранина с черносливом, — спрашиваю снова.
— Неееет… не хочууууу… Дай лучше платоооок…
Платок! Да у меня их целая коробка. Вручаю их гостье. Очень важно ее успокоить: на моей круглой кухне рыдает сама Любовь.
— Не могу, не пойду, я ненавижу свою работу! – она размазывает слезы по бледным щекам.
— Но тогда этот мир исчезнет, — обнимаю я ее за плечи. – Любовь – двигатель всего, она приводит мир в движение. Без тебя не будет ничего. Моря обмелеют, горы рассыплются, пушистые котики начнут гадить мимо лотка.
— Я устааала! Пусть другииие приводят! Я не могууу! Мне нужен отдыыыых! Хотя бы на пару векооов…
Какая же она все же плакса! Хорошо, на работе это никак не сказывается: Любовь — профи, каких поискать.
Битый час уговариваю ее успокоиться, не истерить, обнимаю, смешу, рассказываю байки про целлюлит у Сексуальности и интрижку Верности.
Фух, Любовь постепенно приходит в себя. Соглашается не увольняться.
Благодарит и уходит, унося узелок с моим фирменным печеньем.
Я закрываю за Любовью дверь.
Как же я от нее устала! Но она действительно среди нас главная, без нее всех нас не будет. Да и я не злодей. Жалко ее, и, правда, перерабатывает, бедная… И заменить ее некем.
Звонит телефон. Кто там? Так и знала, Власть. О боги, только не сейчас, я так на работу с этими страждущими опоздаю. А мне нельзя, нас за это ругают!..
Сбрасываю звонок.
Открываю шкаф, натягиваю черный балахон, накидываю на голову капюшон, потом, подумав, снимаю. Нет, лучше так. Беру косу, пробую на срез – острая, как скальпель, точить не нужно.
Пора на смену.
Власть продолжает названивать. Отключаю звук. Хватит звонить, вы ничего не перепутали? Я Смерть, а не Сочувствие!
Кстати, сегодня ночью я приду за вами.
Ничего личного. Просто такая работа.
Опубликовано в Астра-нове 2-2018
Строгов старался сконструировать стратоплан. Страдал смутными сомнениями; странный ступор стреножил созидательную силу. Сроки сокращались. Со стены сурово смотрел Сталин. Словно советовал: страна строит самолеты сотнями, стремится сокрушить стихию, сотрясти саму структуру сущего. Сосредоточься, Строгов! Соберись, совладай со страхами! Смелее, скоро старт!
Строгов снова сверил сложные схемы, символы, степени. Стер старые строчки.
Радостно рассмеялся.
Решение!
Разумеется, реактивный ракетоплан!
Опубликован в «Полдне» № 9, 2018 г
Проходя мимо кафе с открытой верандой, Семеныч скосил взгляд на посетителей — и сердце у него екнуло.
«Не может быть», — подумал он. Прошел еще немного и, не вытерпев, обернулся. Точно!
За столиком у края веранды возвышался широкоплечий красавец с короткой спортивной стрижкой. Он ловко орудовал вилкой и что-то рассказывал сидящей напротив симпатичной девушке.
«Вот, значит, как», — подумал Семеныч, кривясь от боли, вгрызающейся в печень. Он твердо знал: подходить к этому столику ему не следует ни в коем случае. И все-таки подошел.
— Извините. — Он замешкался, не зная, с чего начать. — Не подскажете, который час?
Широкоплечий нехотя повернул голову, и Семеныча прожег мучительный стыд за свою внешность. Маленький, тщедушный, с красным одутловатым лицом и трясущимися руками…
— Я тебе что — справочное бюро? — презрительно ответил красавец вопросом на вопрос. — Вон там, на гостинице, табло с часами. Увидел? Молодец, свободен.
Семеныч, как оплеванный, поплелся прочь. Печень болела все сильнее.
Он дошел до перекрестка. Минут пять, не реагируя на раздраженные реплики прохожих, простоял столбом у пешеходного перехода — и решил вернуться. Но не затем, чтобы бросить в лицо обидчику пару-тройку резких слов. Просто подумалось, что больше он широкоплечего никогда не встретит, и мысль об этом была нестерпимой.
Увидев его, красавец со стуком швырнул вилку на стол.
— Да ты что, пьянь подзаборная, шпионить за мной вздумал? Пошел вон!
И Семеныч пошел…
— Зря ты с ним так, — вздохнула девушка, провожая взглядом удаляющуюся сгорбленную спину.
— А эти попрошайки по-другому не понимают, — закуривая, отозвался ее спутник. — Ладно, забудь. Проехали!
Семенычу тоже хотелось обо всем забыть, но не получалось. Да и у кого бы получилось вычеркнуть из памяти лицо, которое когда-то каждый день возникало в зеркале?
Встреча только разбередила рану. Что он мог сказать этому самодовольному типу? Что год назад попал в сети финансовых аферистов и по уши залез в долги? Что в поисках денег пришлось продать единственную ценность — молодое здоровое тело? Что сам он был вынужден переселиться в шкуру умершего с перепою бомжа — другие варианты оказались не по карману? Что все деньги ушли на оплату долгов, и это убивало надежду когда-нибудь вернуть утраченное?
На душе было мерзко и слякотно, глаза от обиды набухли влагой. Вдруг унизительно, не по-мужски захотелось, чтобы брызнули слезы — может, хоть тогда полегчает. Но они, проклятые, все не шли и не шли…
Опубликовано в Астра-нове 1-2018
Спи, не плачь.
О чем тебе плакать? Уложили спать, ты проснулся, в комнате никого? Не беда, придут. Утром. Когда проревешься.
Или примчатся среди ночи, обнимут, утешат. По-разному бывает.
Вот я в твоем возрасте умерла от высотной болезни – это да, беда.
Проходила тогда такая чистка королевства от инородных элементов. Явились из крепости солдаты с ружьями, очистили наше село от моей мамы, твоей бабушки. До перевала пешком, из ручной клади взять разрешили только меня.
Этого я не помню, мама рассказывала. Я тебе рассказывать не буду. Сам по истории пройдешь. Будь верным подданным короля.
Помню я себя только тогда, когда я уже не человек. В больнице на Пыльном плато. Как я ни лежать не могу – задыхаюсь, ни сидеть не могу – падаю, и как меня тошнит, а рвать нечем, и доктор говорит – «белый халат», а мне чудится, будто он красный. И еще говорит доктор: «Она умрет», а я хочу маму спросить, что такое «умрет», но нет сил.
Не умерла я ни в ту ночь, ни на другую. На третье утро показал мне доктор спичечный коробок через дощечку. То ли я увидела, то ли померещилось, но я сказала: да, вижу. И нас выписали из больницы.
Лечить нужно людей. Я оказалась не человеком. Черным магом.
Ты тоже станешь магом. Я тебе обещаю, хоть ты и не слышишь. Лет в десять, не раньше, но и не позже. Мы с тобой ездили в крепость, сдавали кровь – это папа тебя проверил на наши с ним гены.
Кто умер взрослым, тот умер, а кто в детстве – тот маг, почти бессмертный. Перерождения ты не почувствуешь. Но прежде хочу вырастить тебя человеком.
***
Туристы любуются на восходе тенью от гор на облаках. Я им вещаю, что эти грандиозные массивы подняты из земли силой таких, как мы, во время войны, тысячу лет назад. А мне не рассказывал никто. Я видела сама.
Родился наследник, объявили амнистию, мы с мамой ехали домой на автобусе. Я сидела у окна и вдруг за поворотом, в пыльном луче, увидела все. Землетрясения, пожары на три королевства. Раздавленных, сожженных. Как наши с тобой собратья изводили друг друга и кучу народу впридачу. Как последние маги изобрели заклинание мира, но чтобы оно подействовало, им пришлось сжечь себя.
Я прикинулась, что меня укачало, и мама не заметила.
Я думала, я девочка, которую ругают ни за что. Нельзя жаловаться, нельзя размазывать сопли и температурить, но и совсем выздоравливать нельзя слишком быстро, а то в гостинице заподозрят неладное и нас выставят. Только и умела – следить за сердцем да смотреть внутрь через кожу. Развлекалась этим вместо кукол.
И вот тень на облаках, которая не тень, а души магов, вплавленные в частицы пепла, – эта тень, стоящая над поселком день и ночь, говорила мне, что я из их племени.
***
Когда ты родился, папа сказал: «Ты до сих пор ни разу не обрушила горы на поселок? Потому что тебя так воспитали». С тех пор я воспитываю тебя. Лаской, любовью. Изредка вот такими уходами из дому.
Ничего плохого ты не сделал. Это я тебя приучаю ценить заботу и любовь. Надеюсь, ты вырастешь человеком добрым, не дерганым и не плаксивым. Ну, не совсем человеком.
Постарайся заснуть.
Опубликован в «Полдне» № 11, 2018 г.
— Витька! — пронёсся по двору хрипловатый голос тётки Клавы. — Домой, мать зовёт!
Черноволосый пацан лет шести от роду склонил голову набок и показал тётке язык. Чего это он должен слушать соседку? Мама бы и сама позвала, если надо.
— Кому говорят! — Клава собралась было погрозить кулаком, да почему-то передумала, сплюнула и с чувством выполненного долга исчезла в темноте квартиры, затворив окно.
— Небось похоронку принесли, — авторитетно заявил Мишка, который всегда знал больше других, особенно если что-то нехорошее.
— Тьфу на тебя, чего несёшь! — прикрикнула на него Тонька.
— Почтальон приходил, — снисходительно пояснил Мишка.
И заткнулся, потому что девчонка была на полголовы выше. А Витька растерянно хлопал глазами и не знал, то ли за мячом бежать, то ли в драку. Чувствовал: Мишка говорит что-то обидное, как обычно.
— Ладно, айда домой, — сказала Тонька, беря Витьку за руку.
Она впихнула его в комнату и хотела войти сама, но на пути встала тётка Клава, мягко взяв её за плечи — иди, мол, не отсвечивай, без тебя разберутся. Тонька запомнила неподвижную фигуру Витькиной матери, которая даже не обернулась.
Витька ещё не умел читать. Он рассматривал роковую бумажку и на просвет, и вверх ногами, но большая гербовая печать молчала. Печатные буквы плясали и рассыпались бессмысленными узорами, зато от чернил веяло отцовским теплом. И тогда Витька будто видел его лицо сквозь круглую печать.
— Может, это ошибка, — тихо говорила мать. — Такое бывает.
Но Витька понимал, что она не верит своим словам. Взрослые всегда живут по дурацким придуманным правилам и не понимают того, что на самом деле стоит за чернильной вязью.
Он дождался, когда мать вышла на кухню, старательно сложил из бумажки маленький самолётик и отправил отцу на помощь. Бумажка была неудобной, но самолётик вышел удачным — полетел ровно, набирая высоту, за пределы двора — и исчез в огне закатного солнца.
Тётка Клава потом ругалась страшно, норовя отхлестать Витьку чем попадалось под руку, но мать решительно вытолкала её из комнаты.
— Дура, теперь в военкомат пойдёшь — что скажешь?! — кричала Клава.
— Ну и ладно, и не пойду. Не надо такой пенсии! — отвечала мать. — Правда?
Витька согласно кивнул. Он вспоминал, как совсем недавно открывалась дверь, и из темноты коридора в залитую солнцем комнату входил отец, большой и радостный, и в комнате как будто становилось ещё светлее. Ну, может, так просто казалось малолетнему пацану, кто знает…
День Победы мать встретила слезами. Витька уже давно умел читать, и она не стеснялась плакать при нём.
А на закате Витька зачем-то открыл окно — вспомнил тот самолётик. И он вдруг появился — из ниоткуда, без надписей и печати — лёг на стол прямо перед матерью. Чья-то шутка была откровенно дурацкой и жестокой. Витька попытался высмотреть шутника за окном, но заметил только гимнастёрку входящего в подъезд солдата. А ещё — запах пыли и солнца.
Витька обернулся, посмотрел на мать и стал с замиранием сердца ждать, когда откроется дверь.
опубликован в сборнике «Ангел над городом», СПб, Скифия 2018
В самом центре Петербурга, недалеко от Лавры и совсем близко к торговому центру «Эдем» расположен садик потерянных детей, перед которым установлена новенькая детская площадка с горками и качелями.
Странное такое место – пустынное. Кругом кипит жизнь, спешат по своим делам прохожие, ведут свою суетливую торговую жизнь магазины, время от времени мимо пустой площадки мамы ведут своих детей, а те смотрят на горки и песочницы, качели и карусели и не понимают, отчего им нельзя поиграть там, пока мамы закупают продукты? Тихо посидеть в широкой песочнице, спрятаться в расписном домике или просто постоять возле старых, точно явленных из чудесной немецкой сказки деревьев в три обхвата?
Ан, нельзя. Не случайно мамы тянут размечтавшихся малышей мимо, не позволяя даже пересчитать прутья черной ограды.
Отчего же спешат мамы, не слушая плаксивых просьб и не поддаваясь на уговоры?
Дело в том, что мамы знают, знают каким-то внутренним чувством сходным с магией. Ведают, что не все благополучно с этим детским садиком, таким спокойным с вида. Мамы знают, бабушки знают. На самом деле, дети тоже догадываются, что садик отнюдь не пуст, а как раз буквально набит развеселой детворой. Только проходящие мимо мальчики и девочки не замечают опасности. Им хочется покрутиться на карусели рядом с девочкой с большими алыми бантами или пострелять из лука с мальчиком в коротеньких штанишках и бескозырке. Покрутиться на карусели рядом с исчезнувшими невесть когда детьми.
Детьми, пропавшими из своих колясок и дворов, из охраняемых школ, магазинов и закрытых квартир. С ушедшими навсегда, и не пообещавшими когда-либо вернуться.
В старину поговаривали, что малыши отправляются в страну фей, где самозабвенно играют не помня о времени, позабыв своих безутешных родителей. Проходят года, столетия, давно состарились и умерли все, кто знал заигравшихся крох, а они все качаются на своих качелях, все строят башни из разноцветных кубиков, все роют замысловатые ходы в песочницах, постепенно научаясь строить невероятно красивые замки из песка, католические соборы с цветными витражами, стройные в своей красоте мечети.
Последние двести, возможно чуть меньше лет, ученые научились обнаруживать зачарованных детей, но те, занятые своей вечной игрой, не видят и ученых.
Но если пропавшие бог весть когда крохи безвозвратно потеряны для людей, недавно «заигравшихся» и теперь обнаруженных малышей так же нельзя вернуть родителям или разобрать по семьям. Нельзя, потому что они все равно проходят сквозь стены, сбегая в свой зачарованный кукольный мир. Поэтому двести лет назад и был открыт этот первый в мире садик потерянных детей.
Бегут по своим делам прохожие, торопятся мамаши с малышами, но вот какая-то женщина решительно направляется прямо к зачарованному садику. Она останавливается, цепляясь обеими руками за решетку, и хватая ртом воздух. Так что может показаться, что у нее приступ.
И вдруг, нежно-нежно:
— Анечка! Солнышко. Иди скорее к мамочки. – шепчет она в пустоту, — вот так, молодчинка, иди сюда. – присаживается на корточки, руки тянутся за ограду. – Ты хорошо кушаешь? Тебя ни кто не обижает? Ну, куда же ты, девочка моя? Анечка…
Проходящие мимо люди отворачиваются от несчастной, переходят на другую сторону улицы, ускоряют шаг. А женщина все тянет руки в пустоту, в которой среди других потерянных крох бегает ее маленькое счастье.
Сад потерянных детей в таинственном неразгаданном Петербурге – достопримечательность на которую не водят праздных туристов, но к которому точно паломники к святыне спешат несчастные родители. Глаза молодые и старые смотрят в кажущуюся пустоту садика, выискивая своего и только своего малыша. Улыбки узнавания, слезы… годы проносятся, а эти гости города все ходят и ходят, притаскивая кукол и сладости, прося вернуться домой или хотя бы сказать несколько слов. Родители стареют, умирают, исчезают, их место занимают другие… а дети все играют в саду потерянных детей, а прохожие бегут по своим делам.