Море тренировало своё гладкое тело, играя серыми мускулами волн, рождая пену. Сверкающие стайки планктона, собранные в яркие светильники, уже начали ткать лунную дорогу… Она стлалась на поверхности моря зыбким, неровным и рваным после недавнего шторма ковром. Темным торсом борца-эфиопа в пенном трико выступал гранитный пояс острова. С берега, наперекор прибою, слышался визгливый крик просыпающихся цикад. Нюкта-ночь только собиралась украшать легкими шёлковыми лентами тьмы оливковые рощи, живущие за гранитной чертой. Мир, находящийся в переходе от света к муару темноты, обрёл на краткий срок очертания небрежно скомканного серо-коричневого покрывала – складки, выступы и впадины причудливыми изломами проступали под лунным светом. А в складках этого покрывала прятался маленький храм.
Из тяжёлого давящего рокота Великих Вод, в которых, несмотря на всю силу, чудилось изумление, рождались тёмные фигуры, которые призрачными языками неживого пламени тихо приближались к одиноко стоящей постройке, чтобы на миг озарить ее стены кровавым мазком-всполохом и исчезнуть, растворившись в стенах. Любознательная Селена не рисковала приближаться к старым камням. Только маленькая фигурка в белом пеплосе с утренней зарей, ежедневно перешагивала порог дома, посвящённого безымянным богам.
Она одна во всем мире могла сделать главный шаг через привратный камень, и стены открывали ее глазам проход в пустой пыльный зал, свод которого давно потерялся в поднебесье. Там, в центре, тысячелетиями врастая в твердь своей ненасытной тяжестью, светился шестиугольный камень, покрытый странными огненными письменами.
Тот, кто смог бы, как жрица, переступить заветную черту, увидел бы на нем древние знаки: рок, совесть, семья, память, жертва, судьба. Шесть лучей, шесть судеб, шесть вечных душ и маленькая хрупкая Астинь, принадлежащая только одному из них. Единственному неподвластному времени, обреченному, как и она, на муки молодости. Кто из шести — молодость? Жертва или судьба, а может быть рок или совесть; семья, память — кто? Вечный вопрос. Вопрос, который решают один раз за астральный цикл и никогда не могут разрешить. Скоро конец эпохи и, возможно, цикла. Скоро выбирать, потому что теням ещё очень долго собираться в этом медленно уходящем в небытие, храме.
Им суждено жить ровно один галактический год — 226 миллионов человеческих лет. Год, состоящий из рождения, развития и смерти мысли на планете. Год ее разума. Тени наблюдают и вынужденно играют в старую игру. Никто из теней не знает, какая из граней ее. Их главная игра — победить того, кто обречён, того, кто не стареет, того,кто останется, кто не исчезнет, когда истечет год…
Тени играют в шахматы. Тени любят тишину и покой. Теням нужны помощники. Тени хотят остаться — все тени, кроме одной, которая не хочет, но которой суждено…
***
Маша медленно шла по белым дорожкам засыпанным мелким гравием. Следом за ней так же неспешно перемещался Ян. Сегодня они осматривали очередную (с точки зрения начальника особого отдела, конечно) лондонскую достопримечательность. На бесконечной аллее старого некрополя царила та торжественная тишина, которая присутствует только на погостах, в какой бы стране они ни находились.
— И запах, — добавила Маша, слушая исторический опус.
Ян чуть пригнулся и, внезапно превратившись в любознательный крючок, зашевелил длинным носом. Затем выпрямился и спросил подружку:
— Какой запах?
Маша, задумавшись на секунду, пояснила:
— Запах прелых старых листьев, перегноя, старости, гниющих мокрых досок и… знаешь, я бы еще добавила… крови.
— Машка, ты супер, — хмыкнул ее приятель. — Я всегда знал, что здесь проживает любопытная семейка. Иногда газеты все же не врут!
***
Кладбище Святого Джеймса, со временем переименованное в честь рядом располагавшейся деревеньки в Хайгертское, было освящено в 1839 году. Первое захоронение было сделано 26 мая, когда в могилу положили умершую Элизабет Джексон. С тех пор более 170 тысяч покойников нашли здесь свои последние квартиры. Среди них Джон Голсуорси и Джек Потрошитель; Карл Маркс и Александр Литвиненко; семья Чарльза Диккенса и прототип профессора Мориарти. Прогуливаясь по заросшим темно-зелёным плющом аллеям, любопытствующие сталкиваются с египетскими мавзолеями и ливанской похоронной тематикой. Погост представляет собой удивительный образец эпохи королевы Виктории. Над этой землей всегда витала тень из романа Брема Стокера, а множество лис, ежей, ласок и прочей мелкой живности только добавляли своего зловещего колорита.
В 1968 году о кладбище появилось первое нетривиальное упоминание в центральной прессе. Небольшая заметка о проявлениях темных сил мелькнула и исчезла, но разговоры пошли. А вскоре странные слухи нашли своё не менее удивительное подтверждение.
Как—то ночью в поисках острых ощущений две излишне эмансипированные подруги шестнадцати лет решили прогуляться по ночному городу мертвых. Прогулка получилась недолгой, но результативной (острых ощущений во всяком случае, отважные любительницы приключений испытали даже более, чем того желали). И уже через пару часов в полицейском участке заспанные констебли прослушали в исполнении девиц увлекательную историю о мертвецах, пачками вставших из могил посмотреть на полную Луну, так порадовавшую наблюдательниц в эту тёплую ночь. Повествование вышло красочным и очень, очень эмоциональным. Описания клыков, когтей и «загадочных глаз, полных тьмы», сыпались градом. А когда одна из девиц решила добавить рассказу аудиоэффектов и попыталась передать полночный вой над жутким кладбищем, терпение служителей закона лопнуло. Искательницы приключений были тихо переданы из рук в руки родителям. А какие пожелания при этом были высказаны, история умалчивает. Во всяком случае, пожелание обследоваться у врачей там точно прозвучало…
Естественно, эта глупая история должна была быть забыта. Но после роковой экскурсии у одной из участниц внезапно были выявлены хроническая анемия и две скромные ранки на шее, явно от укуса. А после того, как газета «Хампстед и Хайгейт-экспресс» опубликовала историю Элизабет Войдила, выяснилось, что к 24 декабря 1969 года в 9 госпиталях, расположенных неподалёку от Хайгейтского кладбища,лежат весьма похожие истории болезни еще 47 пациентов! Симптомы были схожи до чрезвычайности: несчастные поступали с хронической анемией, жалобами на страхи по ночам, дурные сны и незаживающие маленькие ранки в области шеи.
Полиция, слегка посопротивлявшись, все-таки открыла официальное досудебное расследование данных инцидентов. Правда, вампиров доблестные представители законов обвинять все же не стали. Дело открыли с целью поиска сатанинских сект, каковые на загадочном кладбище и в его окрестностях отсутствовали. В результате кроме обескровленных трупов крупных собак, упокоенных во множестве в канавах возле кладбища (более 110) ничего подозрительного обнаружить не удалось. Дело №487/16—71 было закрыто.
Но кто в Британии полагается на полицию? Да здравствуют Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро или, на худой конец, мисс Марпл! Только на них может положиться английский гражданин, если речь заходит о чем-либо сложнее банального воровства кошелька.
Свой «Шерлок Холмс» нашелся и здесь. Спустя восемь месяцев любознательный член Британского физического и оккультного сообщества Дэвид Фэррант провёл расследование и в пятницу, 13 марта 1970 года, обнаружил склеп с «вампирским гнездом».
Более того, мистер Фэррант проявил не только находчивость, но и незаурядный ум – хотя бы в том, что сам в оный склеп не полез. Двери «вампирского обиталища» были попросту замурованы. И как ни странно, это дало результат: нападения на собак на время прекратились, а анемичные пациенты в течение двух лет перестали массово поступать в госпитали.
Но уже к 1972 году склеп по непонятным причинам разрушился, и команда «вампироловов», возобновив поиски, нашла недалеко от кладбища старый особняк, в котором и изловила оставшихся неупокоенных особей.
Правда, слава о вампирах жива до сих пор …
***
К вечеру опять зарядила мерзкая жалящая морось. Куски лондонского тумана повисли на окнах рваными грязными простынями. По радио передавали, что где-то в районе Бродстерса на побережье штормом смело все недавно установленные новенькие пляжные лежаки. В вечерних новостях показали, как вся береговая линия Восточного Кента и его жемчужина — городской залив Viking Bay, славившийся своим золотым песком — покрыты грязью и мусором. На фоне разрухи новенькая аккуратная вывеска:«Дно резко обрывается! Внимательно следите за детьми и соблюдайте осторожность, если плохо плаваете!» — смотрелась в телевизоре юмореской. Мрачной.
— Интересное местечко. Погода наладится — и поедем, — заметил за ужином Ян.
— Смотреть развалины X века? — съязвила Ксения.
— Там над заливом стоит Bleak House, дорогая. Дом Чарльза Диккенса, — заметил Борис.
— А в июне все жители наряжаются в старинные платья и устраивают фестиваль, — добавила Маша.
— Я вообще-то имел в виду искупаться. Но если вас так манят достопримечательности — недалеко на кладбище покоится автор Франкенштейна, Мэри Шелли.
— И что? — строго спросила маленькая Кесслер.
— Да ничего. Могила как могила. Тихая. Просто она похоронена с сердцем своего мужа, которое хранила лет двадцать в ящике своего письменного стола, в банке со спиртом, и велела перед смертью его извлечь, сунуть в пакет формата А4 и зарыть, положив ей на грудь. О! Ещё вспомнил! Она лишилась девственности на могиле своей матери… — Ян надкусил особенно симпатичный пирожок и зажмурился от удовольствия, не замечая, как дружно поперхнулись Илья и Борис. — Тут недалеко, на кладбище у старой церкви Сент-Панкрас в Лондоне.
— Ян Геннадьевич… — тихо охнул Телицын.
— Чего? — прервал монолог начальник.
— Дети…
— Где?! — одновременно вздрогнули все Кесслеры.
Борис Евгеньевич осуждающе посмотрел на Машу, покраснел и затих.
С наступлением весны на столицу Королевства обрушились голуби, которые на своих плохо гнущихся крыльях пытались удрать от спятивших с приходом весны котов. Даже окончательно материализовавшийся с появлением мистера Сомса Олладий с любознательным мявом периодически царапал оконные стекла. Присевшая на карниз голубка, скорее всего, получила инфаркт от появившейся из ниоткуда кошачьей рожи с впечатляющими клыками. А потом второй — от сплоченного крика близнецов, как раз ворвавшихся в гостиную.
Остальное население слаженно (что значит тренировка!) вздрогнуло и обратило свои взгляды на виновника всех бед. Терпение коллектива было на пределе. И стремительно этот барьер преодолевало – прямо к отметке «бунт на корабле».. Первым, разумеется начал самый отважный и безбашенный. Точнее… начала.
— Почему мы терпим все это? — неожиданно показав на окно, проговорила Ксения. — Зачем нам эта мерзкая страна с ее отвратительным климатом и законами? Мы ничем не заняты! Только пьём и едим!т
В помещении повисла тишина. Маленькие самураи дружно плюхнули попы на пол и замолчали. Рядом рыжим половичком расстелилась Милка (Мрак решил не рисковать…).
Ксения продолжила взывать к совести начальства:
— Ян! Посмотри на нас! Я скоро превращусь в жирную корову! Борис совсем отдалился и, закопанный в пожелтевших бумажках, больше всего напоминает мне червяка! Илья, своими лопатообразными ладонями перекопал, как крот, весь палисадник, а его жена заставляет нас есть редис, наивно веря, что последний является кладовой аскорбиновой кислоты! Даже дядя Боря перестал печь блины, перейдя на правильное питание нас, несчастных, пустой овсянкой!
На кухне гулко ухнуло. Мистер Сомс уронил на пол огромный пергаментный свиток Афинея «Пир мудрецов».
— Эй! — возмущению Яна не было предела. — Это, между прочим, единственный полный вариант этой поваренной книги. Весь! Из тридцати томов. Аккуратнее.
— Ничего подобного! — запоздало смогла вставить вместо сержанта фразу Танюша.
Ксения резко повернула голову и одарила окружающих воинственным взглядом.
— Минерва! — восхищенно ляпнул Кесслер.
Объект восхищения уничижительно посмотрела на мужа снизу вверх и, сделав глубокий вдох, продолжила:
— Ян, сделай над собой усилие и роди, наконец, мысль! Зачем мы здесь? Давай, очнись уже…
Мир вокруг остановился. Часы на каминной полке замерли. Кот внезапно исчез, прихватив в потустороннее небытие собаку, мистера Сомса и, с какой-то совершенно непонятной целью, близнецов. Телицын превратился в картонный плоский манекен, а пейзаж за окном — в примитивные лубочные декорации.
Никто ещё не разговаривал с полковником… так.
И уж, конечно, никто не представлял, во что подобный разговор выльется. Но Кот предпочел переждать последствия где-нибудь подальше. Чисто на всякий случай. Остальные просто замерли – на инстинктах. Как деревья перед грозой.
И тишина была – тоже как перед грозой.
И она длилась… длилась…
— Вот ты торопыга! — вдруг услышали в ответ ошеломлённые домочадцы. — Давайте нальём коньячка и разберемся.
***
На свете есть предметы, явления и субстанции, чье существование, в общем-то, не подлежит сомнению, но они настолько эфемерны, что увидеть и потрогать их нельзя. К таковым, кажется, относилась и совесть дорогого начальника, к которой Ксения пыталась воззвать.
И сейчас Ян наглядно демонстрировал эту самую эфемерность, азартно размахивая руками и втолковывая свою точку зрения:
— Мир, моя возмущённая Ксюша — как зебра. За белой полосой всегда прет чёрная, но самое обидное, как ни начинай считать — хоть с холки, хоть из-под хвоста — чёрных полос всегда больше. Илюх, не округляй глаза и не вздумай детям рассказать. Мы тогда не только зебру, а вообще все полоски с ними подсчитаем…
Я прикинул и решил, вы — мой отдел, мы вместе, навсегда. А раз так, то и тащить вам всю эту телегу со мной, пожизненно!
Короче, прихватив собаку, банки варенья, детский сачок с грузовиком, книги и вас-любимых, я переехал в этот оплот мракобесия и капиталистической заразы.
Хочу сразу вас заверить, что крейсер «Аврора» никогда здесь не всплывет, совершать переворот в Вестминстере не в моих планах, а к лордам и пэрам я отношусь приблизительно как Колчак к дамским шляпкам. Сидите вы здесь со мной без дел не потому, что их нет, а просто моя подлая перемена ещё не достаточно проникла в вашу кровь. Я просто не хочу, чтобы в один прекрасный день мы все проснулись и, высыпав на палубу, обнаружили себя на «Титанике».
Особо любопытствующим сообщу: жизнь нам предстоит веселая, наполненная событиями, а потому небезопасная… мир пришёл к смене эпох. Но мы за Родину! Прошу не забывать!
С этими словами начальство отсалютовало команде невесть откуда появившимся в руке фужером (не пустым) и тут же оный потребило по назначению.
Команда переваривала услышанное. Переваривалось с трудом. Особенно последняя фраза.
Илья почесал нос и на фоне паузы решил задать вопрос:
— А Родина об этом знает?
Ян хмыкнул:
— Не будь таким нетерпеливым и даже не сомневайся!
Танюша погладила красного от напряжения мужа и поцеловала.
— Покорно и неискренне, — хмыкнул обнаглевший начальник.
— Твой муж сейчас похож на Мрака у фонарного столба. А Ксения — на мегеру, а не на Афину Палладу! Спать пошли, а? Предлагаю в качестве жеста доброй воли разобраться завтра на кладбище…
В психиатрической клинике меня встретили как-то странно.
— Ну наконец-то! — выбежал мне навстречу молодой интеллигентный человек в белом халате. — Как бога вас ждём!
— Зачем вызывали? — прямо спросил я.
Он отобрал у меня чемоданчик и распахнул дверь.
— Я вообще противник подобных методов лечения, — возбуждённо говорил он. — Но разве нашему главврачу что-нибудь докажешь! Пошёл на принцип… И вот вам результат: третьи сутки без света.
Из его слов я не понял ничего.
— Что у вас, своего электрика нет? — спросил я. — Зачем аварийку-то вызывать?
— Электрик со вчерашнего дня на больничном, — объяснил доктор, отворяя передо мной очередную дверь. — А вообще он подал заявление по собственному желанию…
Та-ак… В моем воображении возникла сизая похмельная физиономия.
— Запойный, что ли?
— Кто?
— Электрик.
— Что вы!..
Из глубины коридора на нас стремительно надвигалась группа людей в белых халатах. Впереди шёл главврач. Гипнотизёр, наверное. Глаза выпуклые, пронизывающие. Скажет тебе такой: «Спать!» — и заснёшь ведь, никуда не денешься.
— Здравствуйте, здравствуйте, — зарокотал он ещё издали, приветственно протягивая руки, — последняя надежда вы наша…
Его сопровождали два огромных медбрата и женщина с ласковым лицом.
— Что у вас случилось?
— Невозможно, голубчик, работать, — развёл руками главврач. — Света нет.
— По всему зданию?
— Да-да, по всему зданию.
— Понятно, — сказал я. — Где у вас тут распределительный щит?
При этих моих словах люди в белых халатах как-то разочарованно переглянулись. Словно упал я сразу в их глазах. (Потом уже мне рассказали, что местный электрик тоже первым делом бросился к распределительному щиту.)
— Святослав Игоревич, — робко начал встретивший меня доктор. — А может быть, всё-таки…
— Нет, только не это! — оборвал главврач. — Молодой человек — специалист. Он разберётся.
В этот миг стоящий у стены холодильник замурлыкал и затрясся. Удивившись, я подошёл к нему и открыл дверцу. В морозильной камере вспыхнула белая лампочка.
— В чём дело? — спросил я. — Работает же.
— А вы свет включите, — посоветовали мне.
Я захлопнул дверцу и щёлкнул выключателем. Никакого эффекта. Тогда я достал из чемоданчика отвёртку, влез на стул и, свинтив плафон, заменил перегоревшую лампу.
— Всего-то делов, — сказал я. — Ну-ка включите.
К моему удивлению, лампа не зажглась.
В коридор тем временем осторожно стали проникать тихие люди в пижамах.
— Святослав Игоревич, — печально спросил один из них, — а сегодня опять света не будет, да?
— Будет, будет, — нервно сказал главврач. — Вот специалист уже занимается.
Я разобрал выключатель и убедился, что он исправен. Это уже становилось интересным.
Справа бесшумно подобрался человек в пижаме и, склонив голову набок, стал внимательно смотреть, что я делаю.
— Всё равно у вас ничего не получится, — грустно заметил он.
— Это почему же?
Он опасливо покосился на белые халаты и, подсунувшись поближе, прошептал:
— А у нас главврач со Снуровым поссорился…
— Михаил Юрьевич, — сказала ему ласковая врачиха, — не мешали бы вы, а? Видите, человек делом занят. Шли бы лучше поэму обдумывали…
И вдруг я понял, почему они вызвали аварийную и почему увольняется электрик. Главврач ведь ясно сказал, что света нет во всём здании. Ни слова не говоря, я направился к следующему выключателю.
Я обошёл весь этаж, и везде меня ждала одна и та же картина: проводка — исправна, лампочки — исправны, выключатели — исправны, напряжение — есть, света — нет.
Вид у меня, наверное, был тот ещё, потому что ко мне побежали со стаканом и с какими-то пилюлями. Машинально отпихивая стакан, я подумал, что всё в общем-то логично. Раз это сумасшедший дом, то и авария должна быть сумасшедшей. «А коли так, — сама собой продолжилась мысль, — то тут нужен сумасшедший электрик. И он сейчас, кажется, будет. В моем лице».
— Святослав Игоревич! — взмолилась ласковая врачиха. — Да разрешите вы ему! Скоро темнеть начнёт…
Главврач выкатил на неё и без того выпуклые глаза.
— Как вы не понимаете! Это же будет не уступка, а самая настоящая капитуляция! Если мы поддадимся сегодня, то завтра Снурову уже ничего не поможет…
— Посмотрите на молодого человека! — потребовал вдруг интеллигентный доктор. — Посмотрите на него, Святослав Игоревич!
Главврач посмотрел на меня и, по-моему, испугался.
— Так вы предлагаете…
— Позвать Снурова, — решительно сказал интеллигентный доктор. — Другого выхода я не вижу.
Тягостное молчание длилось минуты две.
— Боюсь, что вы правы, — сокрушённо проговорил главврач. Лицо его было очень усталым, и он совсем не походил на гипнотизера. — Елизавета Петровна, голубушка, пригласите сюда Снурова.
Ласковая врачиха скоро вернулась с маленьким человеком в пижаме. Он вежливо поздоровался с персоналом и направился ко мне. Я слабо пожал протянутую руку.
— Петров, — сказал я. — Электрик.
— Снуров, — сказал он. — Выключатель.
Несомненно, передо мной стоял виновник аварии.
— Ты что сделал с проводкой, выключатель?! — Меня трясло.
Снуров хотел ответить, но им уже завладел Святослав Игоревич.
— Ну вот что, голубчик, — мирно зарокотал он, поправляя пациенту пижамные лацканы. — В чём-то мы были не правы. Вы можете снова включать и выключать свет…
— Не по инструкции? — изумился Снуров.
— Как вам удобнее, так и включайте, — суховато ответил главврач и, массируя виски, удалился по коридору.
— Он на меня не обиделся? — забеспокоился Снуров.
— Что вы! — успокоили его. — Он вас любит.
— Так, значит, можно?
— Ну конечно!..
Я глядел на него во все глаза. Снуров одёрнул пижаму, посмущался немного, потом старательно установил ступни в положение «пятки — вместе, носки — врозь» и, держа руки по швам, запрокинул голову. Плафон находился как раз над ним.
Лицо Снурова стало вдохновенным, и он отчётливо, с чувством сказал:
— Щёлк!
Плафон вспыхнул. Человек в пижаме счастливо улыбнулся и неспешно направился к следующему светильнику.
Лето – осень 99 года до н.э.с.. Продолжение
Дома его ждал Очен. И вид имел весьма решительный. Предложил выйти из дому, где никто им не помешает. И начал без обиняков, что показалось Войте странным.
– Поклянись, что не покинешь Славлену после того, что я тебе скажу.
– Я и не собирался покидать Славлену. Но чего ради я должен тебе в чем-то клясться?
– Если ты уедешь, я окажусь предателем. Предателем Славлены. Но если я тебе об этом не скажу, получится, что я предал друга.
– Знаешь что, ты выбери сначала, кого ты хочешь предать – друга или Славлену…
– Мне сейчас не до шуток. Мой отец друг твоего отца, а ты спас мне жизнь в Храсте – но дело не в этом. Если бы у меня не было дочери, я бы никогда не пошел на это. Теперь я знаю, что такое быть отцом. Ты, наверное, еще не видел Дивну, мою маленькую девочку, – я раньше считал, что такого чудесного ребенка нет больше ни у кого. Но мне объяснили, что любой отец считает так же…
Войта вовсе не считал своих детей такими уж расчудесными и сладких соплей, в отличие от Очена, обычно не распускал. Он знал, что имеет некоторые обязательства перед женой и детьми, но частенько об этих обязательствах забывал.
– Я узнал, что из замка твоего хозяина сегодня привезли письмо. Если твой хозяин через десять дней не вернется в замок живым и здоровым, твоих детей убьют. Было принято решение не говорить тебе об этом. Вообще никому не говорить.
Едрена мышь… Значит, Трехпалый все-таки блефовал…
– А тебе об этом рассказали как заслуживающему доверия?
– Я… подслушал этот разговор. Случайно. Ну или почти случайно.
– И кто принимал решение? – Войта вдохнул поглубже, стараясь сохранить спокойствие.
– Ректорат школы.
– И твой добрый трогательный друг Драго Достославлен?
– Это предложил не он. Он даже высказал сомнение… Понимаешь, все решили, что если твои дети погибнут, ты возненавидишь мрачунов.
– А то, что я после этого могу возненавидеть чудотворов, никому в голову не пришло? – Сохранять спокойствие не удавалось.
– Предполагалось, что ты не узнаешь о письме… Но я решил… Как бы твой хозяин ни был виновен, его смерть не стоит жизни троих детей. Я представил на их месте свою Дивну. И понял, что так поступать нельзя, это не жестоко даже, это нечто гораздо более худшее, чем жестокость.
– Я убью их всех… – Войта стиснул кулаки и шагнул к калитке, но Очен ухватил его за плечо.
– Погоди. Тебя схватят. Убивать не станут – ты в самом деле нужен нам. Но ты ничего этим не добьешься, только хуже сделаешь…
Войта потрогал шишку на затылке и вспомнил вдруг, что все они – ректорат – чудотворы… И каждый из них может убить его одним ударом. Победить одним ударом, уложить на лопатки. А упрямство – мудрость осла…
Удар чудотвора не имеет ничего общего с электрическими силами. Его нельзя описать и с точки зрения механики – он лишь похож на механический. Будто воздух становится магнитным камнем. И мрачуны, и примитивные твари, вроде гадов или мошек, выпивают его энергию, от него нельзя защититься – только встать под прикрытие мрачуна. Или многоглавого змея, мысли которого читает Очен. Или под защитное поле магнитофорной махины, оставленной в замке…
Ощущение бессилия, беспомощности, одиночества было, пожалуй, сильней, чем в первые месяцы плена, и сравниться могло только с отчаяньем, которое Войта испытал, потеряв способность к удару. Он чужой здесь, в родном городе. Он нужен Славлене лишь как драгоценный трофей, и никому нет до него никакого дела. А впрочем…
Понятно, мать всегда встанет на его сторону, какую бы подлость или предательство он ни совершил. Но отец? Братья?
В юности Войта считал отца твердолобым и недалеким человеком, но теперь, когда имел полное право на такое мнение – благодаря не ученым званиям, а исключительно умению думать, – он, напротив, с гораздо большим уважением стал относиться к отцовскому опыту, к его простой житейской мудрости. Чтобы там ни было, а мнение отца Войту волновало гораздо больше мнения Айды Очена и даже больше, чем мнение Трехпалого. Кроме того, с годами он в полной мере оценил, что «великого ученого» из него сделал в первую очередь отец, а уже потом Глаголен.
Признаться, он долго не решался заговорить с отцом. Но больше в Славлене не нашлось бы ни одного человека, который стал бы его слушать. И, пожалуй, не ради мудрого совета Войта решился на этот разговор – он будто бы хотел заранее оправдаться за то, что собирался сделать.
Если бы лет двадцать назад Войте сказали, что он боится отца, он бы кинулся на обидчика с кулаками. Наверное, потому, что в самом деле всегда отца боялся, но не желал признаваться в этом прежде всего самому себе – и ежедневно самому себе доказывал собственное бесстрашие. А теперь отчетливо понял, что боится отца. Сильней, чем боялся выступить на сессии Северского университета. Теперь у него так же пересыхало во рту и так же подгибались колени. И если на кафедру его силком вытолкал Глаголен, то теперь некому было хорошенько врезать Войте промеж лопаток, чтобы он начал, наконец, пресловутый разговор. Пока его не посетила спасительная мысль: теперь у него есть железное оправдание не желать смерти Глаголену, понятное каждому, даже самому бесчувственному или слабоумному.
Мать возилась с коровой в хлеву, отец в саду мазал известью комели яблонь – чтобы зимой их не грызли зайцы. Войта понаблюдал за ним издали и только потом, набравшись решимости, подошел скорым шагом.
– Пойдем в дом, надо поговорить.
Отец ничего не сказал, молча поставил ведро с известкой на землю и отряхнул руки.
Войта начал вовсе не с того, с чего надо было начинать, когда они уселись за стол друг напротив друга.
– Один из мрачунов, которого сегодня в клетке возили по городу, – тот самый человек, в замке которого я жил, который сделал меня доктором математики, выделил мне ренту, платит за обучение моих сыновей, твоих внуков…
Отец поднял на Войту взгляд – не испуганный пока, не настороженный, не осуждающий. Удивленный, пожалуй. И вздохнул, покачав головой:
– Значит, твой благодетель…
Войта слишком долго сдерживал гнев перед ректором и начальником стражи, чтобы и от отца стерпеть то же оскорбление: вскипел (так, что щекам стало горячо до боли) и изо всех сил жахнул кулаком по столу:
– Едрена мышь! Чтобы я этого слова не слышал!
И вместо того чтобы напомнить, кто здесь кому должен указывать, отец смешался и даже, пожалуй, оробел – выставил вперед ладони, будто защищаясь, и примирительно пробормотал:
– Ну извини, извини…
Выплеснув гнев, Войта понял, что погорячился, и поспешил пояснить:
– Доктор Глаголен – мой друг, наставник, а не благодетель.
– Хорошо, – кивнул отец. – Пусть будет наставник. Но если он убил чудотворов из школы, можно ли принимать его… хм… его помощь? Не осквернит ли это память убитых?
Однако! Отец не посмел утверждать – высказал предположение…
– Глаголен не имеет никакого отношения к убийству чудотворов, можешь мне поверить. Если хочешь – я в этом поклянусь. Он козел отпущения, богатый и влиятельный. Сперва с него собирались содрать выкуп, а потом узнали, что его знания в магнитодинамике угрожают Славлене, и решили казнить. Но дело не в том…
– Ладна? Дети?.. – догадался отец и прижал руку ко рту.
– Матери не говори. Очен только что рассказал: мне решили не сообщать, что, в случае казни Глаголена, в замке убьют мою семью. Ты понимаешь? Они договорились ничего мне не сообщать! Чтобы я возненавидел мрачунов! Будто у меня нет других причин их ненавидеть!
Отец замолчал, обдумывая сказанное.
– То есть мрачуны готовы обменять этого Глаголена на твоих детей? И что, наши на такой обмен не согласились?
– Я думаю, мрачуны готовы заплатить и немалый выкуп в придачу к твоим внукам… Но «наши» даже обсуждать этого не стали. Понимаешь? Они просто решили ничего мне не говорить!
Отец задумался снова. Войте показалось даже, что у него на глазах выступили слезы, – но отец сглотнул, и слез Войта больше не видел.
– Послушай, а если… ну… упасть в ноги… Попросить пощадить детушек?
– Кому в ноги, Глаголену? – поморщился Войта. – Не хочешь ли ты, старый хрен, сдохнуть, чтобы мои дети остались в живых?
– Да нет, не ему, конечно. Градоначальнику там. Или даже ректору школы… Если тебе зазорно, могу и я, спина не переломится.
Надо же! Войта никогда бы не подумал, что отец может упасть кому-то в ноги…
– Ректору в ноги я сегодня уже падал, – оскалился Войта. – И начальнику стражи еще. До градоначальника не дошел, но он мне ответит то же, что и ректор. Когда Очен мне рассказал о письме из замка, я думал не в ноги упасть, а глотку ректору порвать… Вовремя вспомнил, что он чудотвор…
– Да и что, что чудотвор! – Похоже, отцу тоже больше нравилась мысль порвать ректору глотку, а не упасть ему в ноги…
– Бать, я же… Он меня одним ударом может убить… – Войта потупился.
– И ты поэтому испугался? – возмутился было отец, но вовремя одумался. – Я не то, конечно, хотел сказать… Сынок, ты… Ты не очень-то расстраивайся из-за этого. Все знают, что удара можно лишить только сильного человека, бесстрашного. Слабак или хитрец раньше сдастся. Ну хочешь, вместе к нему пойдем, а?
– Зачем? Шею ему свернуть? Не поможет!
– Нет, но… Просить-то можно по-разному. Я давно заметил, что человеку с арбалетом в руках в смиренных просьбах отказывают реже, чем человеку без арбалета…
– Не поможет…
– Знаешь, если моим товарищам рассказать об этом, никто в стороне не останется. А если в городе об этом узнают, твоего ректора на куски порвут.
– Бать, они скажут, что никакого письма не было, тебя убьют, а меня посадят на цепь в какой-нибудь школьной лаборатории. Скажи мне лучше, нет ли у тебя знакомых из стражи в крепости?
– Побег своему… хм… наставнику думаешь устроить?
– Нет. Мне нужно с ним поговорить. Верней… мне нужно получить ответ на один вопрос.
– Ну, для такого дела, может, и есть… – Отец пожал плечами. – Но будет ли от этого толк?
– Толку от этого будет не много. Но я должен знать. Для себя должен знать… Понимаешь, когда стреляли в чудотворов, никто из мрачунов не ударил по стрелкам на балконе. Никто. Ни один. Я хотел спросить: почему? Не может быть, чтобы все до единого мрачуны были в заговоре. Глаголен точно не был. Я бы знал, понимаешь? Он должен был оглянуться на звук выстрела еще до того, как первая стрела попала в Литипу-стерка. И ударить.
– Может, мрачуны устроены не так? Удар мрачуна может убить человека, лишить разума, но ведь не мрачунов берут в наемники, а чудотворов. Может, они не привыкли отвечать ударом на выстрел?
Надо же, отцу не пришло в голову, что все мрачуны сговорились убить приехавших на сессию чудотворов… Может, он прав – мрачуны просто не привыкли защищаться ударом? Глаголен никогда не воевал, у него для этого есть обученная стража. Да и прочие мрачуны в зале совета на воинов походили очень мало.
Однако трость в руках Глаголена была опасней, чем палица в руках опытного наемника…
Два дня в ожидании встречи с Глаголеном Войта провел в своем заброшенном доме, в пыльной лаборатории, – он даже не прибрался как следует, пожалел времени. Слишком велика была злость на ректора Йергена, на Достославлена, на всю верхушку Славлены и слишком невыносимо ощущение собственного бессилия – Войта собирал магнитофорную махину, убеждая себя в том, что она в любую минуту может ему пригодиться.
И только собрав ее полностью, зарядив батареи, проведя несколько пробных выстрелов, пришел к выводу, что сделал это напрасно. Да, махина имела совсем небольшой вес, но все равно выглядела смешно и глупо… Смешно и глупо было угрожать ею чудотворам.
Он не мог спать: едва закрывал глаза, так сразу видел воеводу замка Глаголена, который при детях надругается над Ладной, а потом убьет их – у нее на глазах…
Войта думал, что его проведут в крепость тайно, ночью, но все вышло иначе – отец сговорился не с рядовыми стражниками, а с комендантом, и Войту пропустили к Глаголену в открытую, среди бела дня, ни от кого этой встречи не скрывая.
Жаль: Войта рассчитывал посмотреть, можно ли, подкупив стражу, проникнуть в крепость и выйти оттуда. Понятно, среди бела дня, не таясь, да еще и под поручительство отца, помочь Глаголену бежать было невозможно.
Крепость не была тюрьмой, но для содержания пленных в ней имелось несколько камер с крепкими решетками на окнах. Бежать оттуда в самом деле возможным не представлялось: кроме непосредственной охраны возле двери, запертой на замок, нужно было пройти через десяток помещений, где всегда кто-нибудь да был, пересечь три широких двора, которые от и до просматривались со стен, миновать двое ворот, у которых стояла стража, и в довершение перейти мост через ров, который поднимался на ночь. Окно камеры выходило во двор, который тоже просматривался со стен. Легче было взять крепость приступом, чем тайно из нее бежать… Впрочем, Войта пока не отчаялся – собирался подумать о побеге чуть позже.
Глаголен был один в камере – его товарища по несчастью держали отдельно. Выглядел он неважно, но был вполне здоров, разве что слегка простужен.
– Ба, доктор Воен! – поприветствовал он Войту довольно бодро. – Не ожидал, что тебе удастся сюда пробраться!
– Это мой родной город, Глаголен. У отца нашлись связи в крепости. Как поживаете, кстати?
– Не очень хорошо. Готовлюсь достойно встретить свой конец. Был уверен, что чудотворы согласятся на выкуп, но, видно, Славлена разбогатела настолько, что кровь врага ценится здесь дороже золота. Садись, доктор Воен. Вот сюда, на солому. Или ты заглянул на минутку, попрощаться?
Ничего, кроме соломы на полу и ведра для нечистот, в камере не было.
– Признаться, мне не до шуток. Я осмотрелся тут немного… Бежать отсюда будет трудно.
– Бежать отсюда невозможно, – ответил Глаголен спокойно. – Но, знаешь, это хорошо, что ты пришел. Я не очень доверяю страже, а у меня есть бумага, которую я непременно хочу отправить в замок. И, думаю, на тебя в этом можно вполне положиться.
– Разумеется, я передам в замок бумагу…
– И сделаешь это как можно скорее. Дело в том, что в этой бумаге – моя последняя воля. Завещание мною давно составлено, с этим вопросов не возникнет. А тут… Я боюсь, твои собратья приложат все усилия, чтобы моя последняя воля не дошла до замка вовремя.
Глаголен подвинулся и откинул с пола солому, доставая сложенный вчетверо лист бумаги.
– Я не хотел, чтобы ты это читал, но лучше тебе ее прочесть, чтобы ты понимал, почему я тороплюсь, – добавил он, протягивая бумагу Войте.
Чтобы прочесть написанное, пришлось встать и подойти к окну – в камере было сумрачно. Войта недоумевал, откуда Глаголен взял бумагу и чернила, но чернил ему, по всей видимости, не дали – текст был нацарапан на бумаге углем. Под ним, кроме витиеватой подписи мрачуна, отпечатался его большой палец – чтобы не осталось сомнений в подлинности. Три четверти письма как раз и посвящалось попыткам убедить адресата в его подлинности.
Последняя воля Глаголена выражалась одной строкой: немедля доставить в Славлену семью доктора Воена, не причинив ей вреда.
– Глаголен, подписать эту бумагу все равно что подписать себе смертный приговор. Вы это понимаете?
– Доктор Воен, ты дурак. Мой смертный приговор давно подписан. Как бы я ни поступил, как бы ты ни поступил – все однозначно закончится моей смертью.
– Я надеялся на обмен. Не все чудотворы в Славлене столь бессердечны, чтобы убивать детей ради политических амбиций.
– Смею надеяться, что это так. Но не эти чудотворы принимают решения. И дело вовсе не в политических амбициях, хотя громкое судебное дело играет чудотворам на руку.
– Я понимаю, что дело в магнитодинамике… В том, что вы не позволите сделать ее однобоким разделом герметичного мистицизма, как вы однажды изволили выразиться.
– Ничего ты не понимаешь, доктор Воен… – Глаголен нарочито отвернулся к окну и снисходительно вздохнул.
Войта ждал, что мрачун все же объяснит, что хотел этим сказать, но тот все так же смотрел в окно и продолжать не намеревался.
– И все-таки я сначала попробую добиться обмена, – проворчал Войта.
– Ты можешь опоздать. Я не знаю, сколько времени в замке готовы ждать моего возвращения, но вряд ли там станут дожидаться известия о моей смерти.
– Десять дней. Они готовы ждать десять дней.
– А, так из замка уже прислали сюда свои требования?
– Да. Но, понятно, чудотворы не поспешили рассказать об этом даже мне… – Войта скрипнул зубами.
– Это логично, ты не находишь? – Глаголен наконец повернулся и глянул на Войту.
– Весьма, – кивнул тот.
– Логика не имеет степеней сравнения, – усмехнулся мрачун. – Так зачем ты пришел? Я понял, мою бумагу ты считаешь поступком недальновидным, а потому вряд ли собирался просить меня спасти твоих детей ценой моей жизни. Тогда зачем? Выразить соболезнования? Сомневаюсь.
– Я пришел спросить. – Войта расправил плечи и посмотрел на Глаголена в упор.
– Спрашивай. Ты так редко о чем-то меня спрашиваешь, что, я подозреваю, ответ для тебя очень важен…
– Да. Важен. Я хочу спросить: почему в зале совета вы, Глаголен, не ударили по балкону, когда оттуда начали стрелять? Мне плевать, почему этого не сделали остальные мрачуны…
Глаголен снова вздохнул и поглядел в окно. Подумал о чем-то и, прежде чем ответить, все же повернулся к Войте.
– Я ударил по балкону еще до того, как первая стрела достигла цели, доктор Воен. И, уверяю тебя, так поступили многие мрачуны, присутствовавшие в зале. Когда за спиной щелкает тетива лука, успеваешь нанести удар прежде, чем подумаешь и оценишь опасность. На звук.
– И что, ни один удар не достиг цели? – не поверил Войта. И лишь договаривая фразу, сообразил, о чем ему только что сказал Глаголен.
– Я не хотел говорить тебе этого. Мне показалось, тебе будет больно это слышать.
– Едрена мышь… Вам это не показалось чудовищным?
– А не чудовищно расстрелять из лука гостей, ученых, прибывших на сессию университета с самыми мирными намерениями? Почему ты считаешь, что мрачуны могут совершать чудовищные поступки, а все остальные – нет?
– Ну… чудотворы враги мрачунам…
Глаголен презрительно поморщился:
– Это мечты чудотворов – надеяться, что мрачуны станут с ними враждовать. Мрачуны плевать хотели на чудотворов, они не враждуют с чудотворами, а смеются над ними! Да, кто-то из них готов запретить изучение магнитодинамики, кто-то готов снарядить поход на Славлену, чтобы поживиться, продавая пленных чудотворов. Но никому из мрачунов нет нужды убивать ученых из Славленской школы. Потому что это не смешно.
– Едрена мышь… – повторил Войта. Он мог бы и сам догадаться. Это было очевидно. С самого начала очевидно.
– Ничего не сказать тебе о письме из замка – не менее чудовищно, ты не находишь? Разумеется, мой воевода тоже чудовище и приведет угрозу в исполнение, но у него есть резон: во-первых, он пытается спасти мне жизнь, во-вторых, если он не выполнит угрозу, никто никогда больше его угроз всерьез рассматривать не станет. Но убьют меня не за эту догадку: то, что с балкона по чудотворам стреляли чудотворы, догадались все мрачуны, удары которых почему-то не достигли цели.
– Об этом надо рассказать всем. – Войта вскинул голову.
– Не говори глупостей. Тот же Достославлен объявит, что мрачуны воспользовались услугами наемников-чудотворов. Но даже не это главное – главное, никто в это не захочет поверить. Здесь, в Славлене, людям очень нравится считать виноватыми мрачунов. Праведный гнев – упоительное чувство, ты не находишь?
– Не вижу ничего упоительного в праведном гневе, – проворчал Войта.
– Не путай праведный гнев с бессильной злостью. Когда есть возможность отомстить – это упоительно.
– Значит, вас убьют, чтобы насладиться местью?
– Нет. Видишь ли, на меня напали ближе к утру. А я был так потрясен твоим уходом, что непременно хотел представить тебе доказательства виновности чудотворов…
– Мне показалось, или вы вообще не собирались мне об этом говорить? – кисло усмехнулся Войта.
– Говорить об этом сейчас совершенно бессмысленно, это ничего не меняет. А тогда я собирался встретить тебя на выезде из Храста и изменить твое решение. Согласись, оно того стоило.
– Я ждал этого. И удивился, когда не встретил вас у северных ворот.
– Да, так вот я, разумеется, отказался от светового представления. К чести научного сообщества, мой отказ приняли с пониманием. Даже ректор высказался против увеселений после произошедшего… И, как только официальная часть приема была закончена, я присоединился к страже, пытавшейся найти стрелявших. Стражники как раз осматривали тела двух убитых во дворе чудотворов. Их не застрелили, как чудотворов в зале, а перерезали им глотки. Должно быть, они пытались задержать стрелков. Поскольку я серьезно занимался герметичной антропософией и неплохо знаком со строением человеческого тела, мне сразу бросилась в глаза разница между двумя убитыми. И при ближайшем осмотре стало ясно, что один из убитых в самом деле был зарезан – именно его кровь залила лестницу и брусчатку перед ней. А второму сперва сломали шею и только потом перерезали горло, его сердце уже остановилось, когда ему нанесли ножевую рану, – кровь не била из его горла фонтаном, а медленно стекала в аккуратную и небольшую лужицу. Я не слишком углубился в подробности? – Глаголен с усмешкой посмотрел на Войту.
– Вы намекаете, что я боюсь крови? Я не боюсь крови. И в обморок при виде крови, как девица, не падаю. Это было… другое.
– Хорошо, тогда я продолжу, – кивнул Глаголен, убрав обидную усмешку с лица. – И я подумал: зачем мертвецу перерезали горло? Опытный наемник в пылу сражения, может, и не отличит мертвого от живого, но не станет разить врага, который повержен, – на это в бою нет времени. И мне пришло в голову, что мертвецу перерезали горло нарочно. Чтобы никто не заметил сломанной шеи. И никто бы ее и не заметил, если бы не я. Учитывая, что у мертвеца был сломан нос и повреждены глазные яблоки, я подозреваю, что он был убит ударом чудотвора. В лицо. Известно, что такой удар, нанесенный в полную силу, ломает шейные позвонки. Я прав?
– Разумеется. Любой наемник-чудотвор пользуется именно этим приемом, если к тому располагает ситуация. Впрочем, удар в грудь ломает грудную клетку и останавливает сердце. В грудь или в спину ударить проще, но если твой противник чудотвор, он успеет нанести ответный удар. При смертельном ударе в лицо ответного удара не бывает.
– Я так и думал. Кулаки убитого были сжаты, на левой руке у него не хватало двух пальцев, из чего я сделал вывод, что убитый когда-то участвовал в сражениях. Смутило меня только отсутствие доспеха на нем, но потом я вспомнил внезапное появление на тебе кожаной брони и догадался, что убитый – тот человек, который говорил с тобой на галерее.
– Трехпалый… Он был героем.
Глаголен покивал, изобразив понимание.
– Разжать ему кулаки было непросто, но я это сделал не напрасно. Должно быть, убийца ударил его в упор, и, подозреваю, убитый не собирался бросаться на своего убийцу с ножом, а всего лишь ухватил его за грудки́. Потому что у него в кулаке были зажаты две пуговицы, и пуговицы весьма примечательные. Мне дорого стоило их сохранить: когда меня обыскивали, я прятал их за щекой.
Глаголен распустил шнурок ладанки, висевшей у него на груди, выкатил на ладонь две крохотные пуговички и показал раскрытую ладонь Войте.
– Произведение искусства… На такие пуговицы наемник застегиваться не станет. Это с богатой тонкой, а не грубой мужской рубахи. На пуговицах оставались кусочки материи, белого батиста, но их мне сохранить не удалось. Вряд ли нечудотвор стал бы украшать пуговицы солнечными камнями…
– Я убью его! – Войта вскочил на ноги с грязной руганью. – Я задавлю эту гниду своими руками!
– Доктор Воен! – одернул его мрачун. – Я вижу, тебе известен хозяин этих пуговиц… Но не упустил ли ты кое-чего из моего рассказа?
– Что я такого упустил из вашего рассказа? – заорал Войта: вот только шуточек Глаголена как раз и не хватало!
– Ни в коей мере я не хочу задеть твое самолюбие, но не показалось ли тебе, что этот человек убил опытного воина, в полной мере владеющего ударом чудотвора?
– Потому что он подлец! Потому что только он может ответить ударом чудотвора лишь на то, что ему дали по зубам! А Трехпалый дал ему в зубы – тогда, в «Ржаной пампушке». За меня…
Глаголен прав. Войта безоружен против Достославлена. Он вообще безоружен. Беспомощен. Бессилен.
Вот зачем Достославлен послал Очена и Трехпалого уговаривать Войту бежать… Чтобы Войты не было в зале совета! Чтобы не возникло вопроса, почему всех убили, а его – нет…
Он опустился обратно на солому рядом с Глаголеном. Скрипнул зубами.
– Хочешь, я принесу тебе извинения за то, что мои люди лишили тебя способности к удару? – вполне искренне спросил тот.
– На кой хрен мне ваши извинения? – проворчал Войта. – К тому же вы совершенно правы: упрямство – мудрость осла…
– А как поживает твоя магнитофорная махина? Ты можешь собрать ее здесь, в Славлене?
Войта поднял голову.
– Вы и про магнитофорную махину догадались?
– Ну разумеется. Я даже догадался, для чего ты с таким упорством над нею работал.
– Магнитофорная махина – полная ерунда. Поможет лишь увечным чудотворам вроде меня. Да и я нож могу метнуть дальше и точней…
– Не скажи. Ты, может, еще не понял, в чем ее ценность? Для чудотворов, разумеется. Она ведь не только мечет магнитные камни, она способна собирать и накапливать магнитный заряд. Конечно, накопленная энергия одного чудотвора – это малоинтересно, но я бы и ей нашел применение: для светового представления не требуется выгонять под стену десяток чудотворов, можно собрать их энергию заранее и быть уверенным, что ни один из них не заснет, не взбунтуется, не ослабеет настолько, что не сможет выйти в межмирье…
– Меньше всего я думал о ваших световых представлениях… Так вы считаете, что Достославлен выкрал вас именно из-за пуговиц?
– Он их искал. У меня в доме. Потому они и оказались со мной здесь, это вышло случайно. Однако не надейся, что у тебя получится его в чем-то обвинить, – он назовет меня лгуном и скажет, что пуговицы просто потерял. Разумеется, записанные выводы университетской стражи для чудотворов тоже не доказательства.
– Я убью его… – простонал Войта. – Гнида, слизняк… Его и подлецом-то назвать противно, не дорос он до подлеца – он ничтожество!
– Я бы на твоем месте занялся чем-нибудь более плодотворным. Дельным. Например, приложил хоть немного усилий для спасения своей семьи.
– Едрена мышь, Глаголен! Вы считаете, я хочу избавиться от жены и детей?
– Конечно нет. Я даже думаю, что ты по-своему к ним привязан, хотя ничто в твоем поведении не выдает этой привязанности…
– Я заберу их из замка только для того, чтобы хорошенько выдрать этого малолетнего доносчика, который вздумал шпионить за родным отцом!
– Мой тебе совет: сам в замке не показывайся – не поверят.
– Глаголен, я не повезу в замок вашу последнюю волю. Пока не буду убежден, что другого пути нет.
– Ты хочешь из глупого упрямства погубить своих детей?
Говорила мне прабабка, моложавая и хитрая кошка: «Всегда следи за своим человеком, человеку свойственно лезть, куда не просят, и вообще делать всяческие людские глупости».
Говорить-то она мне говорила, да разве я слушал? Вот теперь думаю об этом, сидя под дождем, и жалею, что не вспомнил бабкин наказ раньше.
Сергей завелся у меня давно. Я тогда был еще маленьким комочком рыжей шерсти. Помню, как Серега принес меня в свою квартирку и сказал:
– Ну что, брат? Будем жить тут вместе. Не хоромы, конечно… – Он огляделся по сторонам, будто ища знакомые предметы, а потом махнул рукой и продолжил: – Но жить можно! А Светка пусть катится, куда хочет!
Я мяукнул, соглашаясь с ним, за что был назван умницей и получил миску молока.
Так и зажили мы. Серёга, как и все люди, по природе своей очень суетлив. Встает рано, в любую погоду идет на работу, вечером возвращается и, почесывая в задумчивости затылок, смотрит в недра холодильника. Живем мы с Серёгой одни, оттого еда у него скудная и невкусная. Хорошо, что наличие дамы в доме не влияет на вкус кошачьих кормов и молока.
Как вы уже поняли, я – кот и зовут меня Брат. Сергей пытался придумать еще что-то и даже именно так представлял меня своим друзьям, но в итоге обращение Брат приклеилось вместо прочих имен. А что, неплохо. Кто-то думает, что я Серёге Кот, а я Сереге – Брат!
Вот и жили мы с ним душа в душу, пока он не повстречал ведьму.
Сам момент встречи я, конечно, в силу обстоятельств, пропустил; ну, знаете ли, разве я сторож человеку своему? Пусть уж погуляет. Другое дело, что раньше он вел себя хорошо и паразитов не заводил, а тут вот те, нате, кошмар в квадрате.
Как сейчас помню тот вечер. Услышав, как открывается входная дверь, я потянулся, некоторое время щурился, повернулся на другой бок и только потом слез с кресла, на котором люблю подремать. Вышел в коридор, расслабленный после сна, и тут учуял её запах. Фиалки и кардамон, дикая смесь, скажу я вам. Сон как рукой сняло! Я потерся о его ногу, пытаясь вытеснить чужой запах. Подставил свою умную голову ему под руку: мол, гладь давай, полегчает. Но все было тщетно.
Серёга вернулся домой другим человеком. Не моим человеком! От него даже пахло иначе. А взгляд?! Вы видели влюбленный взгляд? Это взгляд мечтателя, который увидел свет в конце туннеля! Вот таким Серёга заявился домой: счастливым и влюбленным.
Я сразу понял — что-то не так. Лучше бы он пришел пьяный, даже шут с ним – забыл бы купить мне молока! Но нет, он явился трезвый, с покупками. И больными, влюбленными глазами.
Серёга меня погладил, и сказал: «Эх, Брат, ты бы её видел!»
Приплыли.
Потом он начал пропадать – во всех смыслах этого слова. Он пропадал после работы, а потом приходил глупый и неродной. Да что там, он пропадал как человек, как мой человек. Еду приносил, а по душам разговоров – ни-ни. Я так не могу, меня и погладить надо, и колени подставить, чтоб было где вздремнуть. В конце концов, я должен мешать работать за компьютером и даже есть. А так мне остался только сон, и тот стал у Серёги нервный, беспокойный, у в ногах не поспишь, да и на голове не очень-то. Мечется, как в лихорадке, и всё свою Милу зовет. Так я и узнал имя.
Тут дело вот в чем. Пора открыть страшную кошачью тайну. Кошки и ведьмы – заклятые друзья, как говорится. То есть, с одной стороны, мы считаемся спутниками, но с другой – ведьмы просто люди, они пользуются нашей силой и нашей магией. И, сами понимаете, никому не нравится, когда его используют. Испокон веков кошки терпели своих ведьм, но те наглели с каждым столетием. После инквизиции, когда нашему брату не поздоровилось даже больше, чем этим взбалмошным бабам, сотрудничеству пришел конец. Кошачье Вече отвергло все предложения ведьм . А те мохнатости, кто все же решил связать свою жизнь с ними, были преданы анафеме. Посидели ведьмы на нашей мягкой шерстке, хватит!
Помню, снег уже выпал, я сидел на окне и ждал, когда придет Серёга; он вернулся рано, грустный, как в воду опущенный, и наконец-то заговорил. А толку! Его, оказывается, с работы турнули. И как прикажете жить? Конечно, как у каждого порядочного кота, у меня есть свои фокусы типа сапог и шпаги. Но человек не дорос, и не знаю, дорастёт ли морально, чтоб мы могли в открытую делиться с ним опытом. А потом зазвонил телефон. Ой, звонок ведьмы я чую, как запах валерьянки. Серёга сразу просветлел:
– Да, алло! Мила, солнышко, спасибо, что позвонила, ты прямо чувствуешь, что мне нужна поддержка, – говорил Серёга трубку. Ну да, кот — это так себе, а ведьма – то, что надо, пф-ф!
Я напряг уши.
– Серёженька? Что случилось? У тебя голос такой расстроенный, – говорила невидимая Мила.
Серёга начал ходить по комнате.
– Мила, меня сократили. Да, с работы сократили, мол, бюджет и что-то еще, не знаю, может, я кому дорогу перешел, может, Петру из соседнего отдела?
– Серёжа, не горюй! – утешала Мила. – Все, что происходит, к лучшему. Знаешь, в нашей фирме как раз вакансия образовалась, по твоему профилю., Хочешь, я с начальницей переговорю? – сказала и затаилась.
Я уж и головой мотал, и шипел малость. И даже начал, простите, рыгать, показывая, как я к этому отношусь. А Серёга слушает, кивает, меня ногой – ногой! – отпихивает.
– Поговори, Мил, вдруг и впрямь?
Положил Серёга трубку, я смотрю на него, и слезы наворачиваются: ой, дурак! Думаю: может пора заговорить? А потом еще посмотрел: нет, не пора. И тут снова телефон зазвонил.
– Да, Мила? – и Серёга снова улыбается – конечно, все ерунда, если рядом ведьма!
– Сережа, завтра приходи на собеседование, не горюй, нормально все будет, мне пора бежать. Целую!
– Подожди, Мила!
– Пока-пока!
– Пока, – Серега посмотрел на трубку так печально, что лизнуть его захотелось – в макушку, в чакру, как говорится.
Спал я плохо, а наутро у меня созрел план, и я тихой сапой устроился у Серёги в рюкзаке. Сначала ноут хотел убрать, но нет, оставил. В тесноте, да ничего. А Серёга и не заметил, чаек попил, сумку схватил и бегом. Беда.
Джеку видимо тоже пришло это в голову, и он не преминул бы отпустить одну из своих шуточек, но сверкающий угрозой взор командора заставил его прикусить язык. Мило улыбнувшись, он продолжил.
— Командор, я лично побывал на этом острове лет семь назад.
— И что же вы там делали, позвольте спросить?
— Да ничего особенного, — произнес Джек, глядя на командора глазами ясными и невинными как у юной девственницы, — Сидел в испанской тюрьме.
— Однако, богатый же у вас опыт пребывания в тюрьмах! – Норрингтон не удержался от сарказма.
— К нашей обоюдной удаче, любезный командор, у меня богатый опыт не только в данной области, но и во многих других областях. Итак, не стану утомлять вас рассказом о тех перипетиях, что привели меня в тюремную камеру, а также о времени, что я там провел. Когда по счастливой случайности мне удалось оттуда выбраться, я оказался один – одинешенек на вражеской территории, вооруженный всего лишь сломанным ножом. Меня повсюду искали испанцы, и вероятно мне пришлось бы туго, если бы не помощь вышеупомянутых туземцев. Милейшие люди, надо сказать, и я показался им настолько симпатичным, что меня даже не съели. Да, забыл упомянуть — они людоеды, — командора слегка передернуло при этих словах, — Так вот, меня не только не съели, но фактически сделали членом племени. Я жил с ними бок о бок на протяжении нескольких месяцев и успел очень хорошо изучить остров. И сделать сильно удивившее меня открытие. Есть в южной оконечности острова невысокий горный кряж. Так вот, там я обнаружил маленький, но очень тщательно охраняемый рудник. Мне, конечно, стало интересно, к чему такие предосторожности? Что такого уж ценного может быть на Богом забытом острове Лас Мариньяс? И вот однажды мне удалось удовлетворить свое любопытство, пробравшись внутрь и вскрыв один из ящиков, что грузились на закрытую телегу. Знаете, что было в ящике, командор? Золото. Золотые слитки. Этот рудник ни что иное, как скрытый резерв испанцев. О нем никто не знает. На нем трудятся чернокожие рабы, которым на всякий случай отрезают языки. Его охраняют солдаты, которые никогда не покидали и не покидают пределов острова. Остров ни разу не подвергался нападению ни со стороны пиратов, ни со стороны англичан, либо французов. По той простой причине, что, как вы изволили выразиться, поживиться там нечем. Итак, как вы это находите, командор?
— Я нахожу это интересным, — осторожно отвечал Норрингтон, которого помимо воли чрезвычайно увлек рассказ Джека, — Если, разумеется, дело обстоит так, как вы говорите. Вы уверены, что вам все это не привиделось? Такое количество золота скрыть практически невозможно.
— Командор, все возможно, если грамотно организовать дело. А испанцы на этот раз постарались. Даже матросы, что грузят ящики с золотыми слитками на корабли, не знают, что именно они грузят. Золото вывозится вместе с табаком, древесиной и зерном.
Некоторое время командор обдумывал услышанное. Для штурма Картахены, который он первоначально планировал, имеющихся у него сил могло не хватить. Кроме того, испанцы живо пронюхают об их планах, и подтянут к Картахене весь свой флот. А план Джека был хорош именно фактором неожиданности. Если распустить слух о готовящейся экспедиции на Картахену, а самим незаметно взять курс на Лас Мариньяс, то шансы на успех тут же вырастут вдвое.
— Сделаем так, — Норрингтон поднялся, разминая конечности, — я отправлюсь в Порт-Ройял и соберу эскадру. Через три недели мы с вами встретимся в условленном месте, и я сообщу свое окончательное решение.
— По рукам! – торжественно произнес Джек, протягивая командору свою узкую ладонь.
Пожимая руку пирату, командор с некоторой оторопью думал, что мир вокруг меняется с пугающей стремительностью, и их отношения с Джеком переходят на совершенно иной уровень. Нельзя сказать, чтобы его это огорчало. Скорее, он ощущал облегчение от того, что не нужно больше укорять себя за невольную симпатию, испытываемую к преступнику.
Двадцать седьмого мая в половине пятого утра Нине позвонила Ира:
— Доброе утро! Кончай спать! Такая новость… Дамир нашёл почти десяток камней от полутора до трёх килограмм веса… смотри! — она показала рукой на лежащие на рабочем столе своего кабинета самородки. Рядом стоял Дамир и так радостно улыбался, что на долю секунды Нина ему позавидовала – он был свидетелем исторических событий, участником грандиозной стройки. А Ира продолжала говорить о находке:
— …даже не верится, что янтарь может быть таким огромным! Рыночная стоимость каждого от двадцати пяти тысяч галактов за килограмм! А с насекомыми внутри и ещё больше! И намного! Уже ищем покупателей… как только продадим, переведем на счёт колхоза половину суммы. Ведь это ваши киборги добывают янтарь… и по ночам тоже!
— Это же здорово! – ответила разбуженная ею Нина, сидя на кухне в ожидании завтрака, — отличная новость! Доброе утро!
— И тогда насущный вопрос. Когда ты нам отправишь следующих киборгов? Они нужны на охране стройки от медведей… стрелять в них нельзя, а с тех пор, как строители по глупости подкормили сгущёнкой пару птенцов, эти… птички… нам изрядно надоели… нужны DEX’ы для охраны территории. Дамир сможет их организовать, чтобы дежурство было круглосуточным… хоть пару, но сейчас!
— Я спрошу у ребят, если кто-то согласится лететь к вам, отпущу… но у нас DEX’ов не так уж много… даже мало. Все заняты на расширении дамб, и посевная не закончена. И… нам пока не на что выкупать их у дексистов… вся выручка от продажи янтаря, которую ты перечисляешь нам, идёт на покупку строительных материалов и зарплату рабочих… А те, которых в ОЗК сдают люди в городах, для вас не подходят. DEX’ов почти нет… то есть, на медпункте есть DEX’ы… но им ещё лечиться и лечиться. А от домашних ты отказалась.
— Возьмём! – решительно ответила Ира, — Тор обнаружил залежи янтаря ещё в паре километров от границы строительства, и нужны киборги не только на добычу янтаря, но и на обработку. Нам надо платить работающим зарплату, а для этого нужно сделать добытый янтарь пригодным к реализации. То есть, первично обработать. А это могут делать и домашние киборги… но на охрану нужны только DEX’ы.
— У вас там медпункт уже действует? Ты сама можешь позвонить дексистам и выкупить у них киборгов для работы с янтарем. Но… заплатить придётся этим же янтарём. Но подожди минуту… — Нина добавила в разговор Лёню, до которого смогла почти сразу дозвониться и объяснила ему, для чего нужны киборги.
Лёня минуту молча думал, а потом предложил заключить договор на поставку оборудования в виде списанных киборгов на строительство города в обмен на янтарь и возможность постоянно контролировать процесс использования киборгов. Тут же в кадре возникла Вероника и добавила про пункт об обязательной регистрации всех киборгов в ОЗК с последующим их выкупом и контролем за их состоянием.
— Лёня, ты уже обсудил это с начальством? – спросил появившийся на кухне Платон, — он что сказал? Или это просто мысли вслух?
Высказанная дексистом идея показалась Нине логичной, но Платон был настроен не настолько решительно, понимая, что без одобрения главы филиала возродившейся «DEX-company» идеи Леонида не стоят ничего.
— Мы вместе соберёмся и поговорим, — ответила Вероника, — сегодня же я попрошу Карину Ашотовну поговорить с Борисом Арсеновичем… так же всем будет лучше. И киборги будут живы, и возможность для их трудоустройства отличная… Ирина Владимировна следит, чтобы киборги на строительстве были сыты и хорошо одеты-обуты… я Веру попрошу тоже, ей для диссертации это нужно…
— Попытайтесь! – поддержал её Платон, — давайте в полдень соберёмся все по видеосвязи и всё обсудим.
— Хорошо, мы постараемся уговорить их… пока. До встречи! – и Лёня прервал связь.
Ира после нескольких слов о погоде тоже отключилась, а Нина задумалась о том, что предложил дексист. Для Лёни киборги до сих пор оставались техникой – хотя своего киборга Оскара он воспринимал, скорее всего, как приятеля. Если Борис согласится привозить списанных киборгов на строительство, то как он будет объяснять это в совете директоров? Предложит остальным директорам отправлять списанных киборгов на Антари или…
— Ты завтракать будешь? – прервал её раздумья Платон, — Лёня дельную мысль выдал. Янтарь ценится высоко и его вполне можно отдавать за киборгов… бесплатно Борис Арсенович нам никого не даст, а более нам платить нечем… новый жемчуг вырастет через пару лет, мы и так много выбрали. Звёздный запланирован на пять тысяч жителей при экстремальных погодных условиях… будем заселять его киборгами.
— Тогда… скинь запись разговора с Ирой и Лёней Борису и Карине… до сеанса связи они должны принять решение. Или переговорить, или просто подумать. Чтобы сразу подписать документы, если договорённость будет достигнута.
— Хорошо, сейчас отправляю… уже получили, — и Платон резко сменил тему, — давай я сам завтрак приготовлю? Омлет с зеленью?
— Спасибо, родной… — Нина встала и пошла в ванную, — с добрым утром! И… прямо сейчас отправь, пожалуйста, тех пятерых DEX’ов в Звёздный, в бригаду к Дамиру… там долечатся и начнут охранять. И пусть тебе Дамир позвонит, когда их поселит и обеспечит спецодеждой.
— Хорошо, сделаю.
***
После завтрака Нина оделась потеплее и уже привычно вместе с Хельги обошла все помещения, где находились животные. Всё было тихо и спокойно: Гопал доил коров, Ян чистил Рыжика, Полкан носил лошадям воду, Бизон кормил лебедей… — и стало так хорошо, что у всех ребят всё в порядке, что захотелось петь. Она вышла на берег и, не умея петь, просто стала кричать:
— Солнышко! Здравствуй! Благо дарю тебе! Хорошо-то как! Даёшь тепло и свет, не требуя ничего… мы сами даём тебе требы…
— Чего раскричалась?
Она обернулась – и подошедший к ней волхв рассмеялся:
— Разбудишь всех… хотя уже и не спит никто. Белые ночи… и рассвет почти не заметен… знаю уже, о чём думаешь, Платон и мне запись скинул. Помогу… в полдень, значит, сеанс связи назначен? Через час приди на капище с мужем, спрошу совета у Сварога.
— Хорошо, будем, — ответила Нина и пошла домой, чтобы поучаствовать в выпечке хлеба для подношения, который обычно Аля пекла без неё.
***
На капище Нина пришла не только с Платоном, Хельги и Алей. Любопытные гости в качестве зрителей только мешали, но выгнать их Нина не решилась. Велимысл, наоборот, обрадовался и пригласил их подойти ближе. Яков Иванович пробурчал:
— Мы же не вашей веры… — но подошёл. С ним встали ближе и его дети, Олег и Инга, и Тур. Подошли Джуна с Волчком – и в руках Волчка Нина заметила круглый хлеб для подношения.
Когда волхв сказал славление и положил свой хлеб на алтарный камень, Яков Иванович промолчал. Но когда вслед за Ниной свой хлеб положил Волчок, он не выдержал:
— Зачем же так переводить продукты? Хлеб – святое! Его нельзя вот так!
— Можно и нужно, — возразил волхв, — мы считаем, что должны вернуть богам часть того, что они нам дали… свет и тепло нам дарит солнце бесплатно, и мы одариваем его тем, что выращиваем на земле, им согретой. Сейчас это дары богам, а после – будут дарами богов нам. Наш бог – Род, а все остальные боги – его воплощения… в его детях и внуках. Дети богов – тоже боги… каждый творец немного бог.
Отец Инги возражать не стал – и все так же дружно пошли в столовую большого дома, где Морж всё приготовил для видеоконференции.
***
Сеанс видеосвязи прошёл буквально минут за десять – Борис и Карина, получившие записи разговора, успели пообщаться и составить предварительный документ, который и был зачитан Леонидом в присутствии руководства филиалов ОЗК, «DEX-company», заповедника (по предложению Нины Платон подключил к разговору и их) и строительства Звёздного. После внесения десятка поправок документ был подписан всеми сторонами в присутствии юристов от ОЗК, заповедника и «DEX-company».
Согласно этому документу Борис обязуется выкупать всех списанных киборгов (в армии, МЧС, на рудниках и т.д.) для передачи их на строительство Звёздного; Ирина обязуется принять на строительство Звёздного всех киборгов и оплатить их добытым на побережье янтарём с допустимой задержкой оплаты в полтора месяца; Карина обязуется всех киборгов зарегистрировать в ОЗК с отслеживанием их судьбы; заповедник обязуется принять киборгов, от которых откажется Ирина по уважительной причине; колхоз «Заря» обязуется обеспечить добытчиков янтаря продуктами и спецодеждой… — по каждому участнику видеоконференции был внесён пункт с обязанностями и правами. И даже замечание волхва об обязательном обучении привезённых киборгов было тоже включено.
Электронные документы сразу все получили на свои носители, с подписанием документов на бумаге юристы пообещали не затягивать – и на этом сеанс связи был закончен.
***
После переговоров Нина осталась в столовой на обед, так как Аля не успела ничего приготовить. Настроение у всех было приподнятое, хотя все понимали, что впереди – горы и моря проблем, и что надо запасаться медикаментами, так как всех киборгов для строительства Звёздного Лёня будет привозить сначала на медпункт на Жемчужном острове, а уже после лечения Ира будет увозить их в Звёздный.
***
Перед ужином Нина пошла прогуляться в парк в сопровождении Хельги, и, проходя мимо модуля, в котором жили Инга и Джуна, услышала обрывок разговора Инги с отцом — и подошла ближе.
— Извините, что вмешиваюсь, но вы так громко говорите, что я просто не смогла пройти мимо. Кругом киборги и они тоже могут услышать… и передать Полкану. Он хороший парень, разумный и добрый, и, если у вас ещё есть сомнения, давайте сходим к волхву… он старый учитель и многое знает. Он сможет объяснить вам, что идти замуж за киборга — нормально.
— Да я ведь не против киборга… но не такого же! — искренне ответил отец Инги, — далеко живёт этот ваш учитель?
— Он уже здесь, — важно заявил Хельги, — я сообщил Кларе, и он уже идёт сюда… он в курятнике был.
Подошедший Велимысл поздоровался и спросил:
— О чём спор?
Выслушав объяснения, он рассмеялся и пригласил всех в свой модуль на чай. Пока Агат подбирал травы для заварки, а Клара пекла оладьи, разговор шёл вокруг содержания и кормления животных, но вскоре старик попросил своих киборгов выйти и заявил Нине:
— Пожалуйста, сходи за Полканом, будешь сватать за него Ингу… пока её отец здесь. Пусть оденется понаряднее и подарок захватит. А я с гостями побеседую.
Нина, в душе ожидавшая, что Полкан сам сможет сделать предложение Инге, когда сочтёт нужным, растерялась, но всё же вышла из модуля старика и пошла на конюшню, где сообщила парню, чтобы он переоделся в новую рубашку и взял что-нибудь в подарок, если сватовство будет принято.
Полкан к этому тоже был явно не готов — и растерянно отправил сообщение Платону. Через мгновение Платон ответил: «Сейчас Фрида принесёт тебе рубашку, пока бегом в душ. Потом иди к дому… Нина тоже решила переодеться. Подарок я принесу… сам не ожидал такого от старика!»
Ровно через полчаса у модуля Велимысла собралась толпа из сватов и зрителей. Нина чувствовала себя очень неловко, так как сватать ей пришлось только однажды, и то по видеосвязи — когда Ратмир просил её провести обряд для родителей Живки, тогда ещё Зои. Рядом с ней стояли парадно одетые Платон и Полкан, причем Полкан держал принесённый Платоном для него небольшой берестяной туес с обработанным жемчугом в подарок Инге.
Через десять минут пришедший посмотреть и поддержать друга Ян не выдержал:
— А долго стоять? Нам на работу пора…
— Долго, — усмехнулся Нина, — чем богаче невеста, тем дольше сваты стоят и ждут… стояние сватов почётно для девушки, это значит, что жених её любит и готов на всё ради неё… и даже ждать столько, сколько потребуется… но и слишком долго держать сватов у дома нельзя, иначе обидятся и не придут снова.
Ещё через десять минут дверь модуля открылась и на крыльцо сначала вышел волхв, внимательно посмотрел на собравшихся — и распахнул дверь шире, пропуская на крыльцо отца и брата Инги. Сама девушка вышла последней, смущаясь и краснея — её никогда ещё не сватали. А таким образом сватовства она и не ожидала.
Нина постаралась вспомнить изученный когда-то давно по учебнику обряд — и начала с приветствия. Но волхв начал первым, понимая, что для отца Инги такое мероприятие тоже в новинку, и обратился к Нине:
— Здравы будьте! С чем пожаловали? Всё ли в доме хорошо? Вся ли семья в порядке, как коровы, как лошади?
— И вы здравы будьте, — продолжила обряд Нина, — все на месте, все сыты и одеты… — она запнулась, думая, всё ли правильно сказала, и после секундной паузы продолжила:
— У вас товар, у нас купец… не отдадите ли вашу Ингу за моего сына замуж?
91
Двадцать седьмого мая в половине пятого утра Нине позвонила Ира:
— Доброе утро! Кончай спать! Такая новость… Дамир нашёл почти десяток камней от полутора до трёх килограмм веса… смотри! — она показала рукой на лежащие на рабочем столе своего кабинета самородки. Рядом стоял Дамир и так радостно улыбался, что на долю секунды Нина ему позавидовала – он был свидетелем исторических событий, участником грандиозной стройки. А Ира продолжала говорить о находке:
— …даже не верится, что янтарь может быть таким огромным! Рыночная стоимость каждого от двадцати пяти тысяч галактов за килограмм! А с насекомыми внутри и ещё больше! И намного! Уже ищем покупателей… как только продадим, переведем на счёт колхоза половину суммы. Ведь это ваши киборги добывают янтарь… и по ночам тоже!
— Это же здорово! – ответила разбуженная ею Нина, сидя на кухне в ожидании завтрака, — отличная новость! Доброе утро!
— И тогда насущный вопрос. Когда ты нам отправишь следующих киборгов? Они нужны на охране стройки от медведей… стрелять в них нельзя, а с тех пор, как строители по глупости подкормили сгущёнкой пару птенцов, эти… птички… нам изрядно надоели… нужны DEX’ы для охраны территории. Дамир сможет их организовать, чтобы дежурство было круглосуточным… хоть пару, но сейчас!
— Я спрошу у ребят, если кто-то согласится лететь к вам, отпущу… но у нас DEX’ов не так уж много… даже мало. Все заняты на расширении дамб, и посевная не закончена. И… нам пока не на что выкупать их у дексистов… вся выручка от продажи янтаря, которую ты перечисляешь нам, идёт на покупку строительных материалов и зарплату рабочих… А те, которых в ОЗК сдают люди в городах, для вас не подходят. DEX’ов почти нет… то есть, на медпункте есть DEX’ы… но им ещё лечиться и лечиться. А от домашних ты отказалась.
— Возьмём! – решительно ответила Ира, — Тор обнаружил залежи янтаря ещё в паре километров от границы строительства, и нужны киборги не только на добычу янтаря, но и на обработку. Нам надо платить работающим зарплату, а для этого нужно сделать добытый янтарь пригодным к реализации. То есть, первично обработать. А это могут делать и домашние киборги… но на охрану нужны только DEX’ы.
— У вас там медпункт уже действует? Ты сама можешь позвонить дексистам и выкупить у них киборгов для работы с янтарем. Но… заплатить придётся этим же янтарём. Но подожди минуту… — Нина добавила в разговор Лёню, до которого смогла почти сразу дозвониться и объяснила ему, для чего нужны киборги.
Лёня минуту молча думал, а потом предложил заключить договор на поставку оборудования в виде списанных киборгов на строительство города в обмен на янтарь и возможность постоянно контролировать процесс использования киборгов. Тут же в кадре возникла Вероника и добавила про пункт об обязательной регистрации всех киборгов в ОЗК с последующим их выкупом и контролем за их состоянием.
— Лёня, ты уже обсудил это с начальством? – спросил появившийся на кухне Платон, — он что сказал? Или это просто мысли вслух?
Высказанная дексистом идея показалась Нине логичной, но Платон был настроен не настолько решительно, понимая, что без одобрения главы филиала возродившейся «DEX-company» идеи Леонида не стоят ничего.
— Мы вместе соберёмся и поговорим, — ответила Вероника, — сегодня же я попрошу Карину Ашотовну поговорить с Борисом Арсеновичем… так же всем будет лучше. И киборги будут живы, и возможность для их трудоустройства отличная… Ирина Владимировна следит, чтобы киборги на строительстве были сыты и хорошо одеты-обуты… я Веру попрошу тоже, ей для диссертации это нужно…
— Попытайтесь! – поддержал её Платон, — давайте в полдень соберёмся все по видеосвязи и всё обсудим.
— Хорошо, мы постараемся уговорить их… пока. До встречи! – и Лёня прервал связь.
Ира после нескольких слов о погоде тоже отключилась, а Нина задумалась о том, что предложил дексист. Для Лёни киборги до сих пор оставались техникой – хотя своего киборга Оскара он воспринимал, скорее всего, как приятеля. Если Борис согласится привозить списанных киборгов на строительство, то как он будет объяснять это в совете директоров? Предложит остальным директорам отправлять списанных киборгов на Антари или…
— Ты завтракать будешь? – прервал её раздумья Платон, — Лёня дельную мысль выдал. Янтарь ценится высоко и его вполне можно отдавать за киборгов… бесплатно Борис Арсенович нам никого не даст, а более нам платить нечем… новый жемчуг вырастет через пару лет, мы и так много выбрали. Звёздный запланирован на пять тысяч жителей при экстремальных погодных условиях… будем заселять его киборгами.
— Тогда… скинь запись разговора с Ирой и Лёней Борису и Карине… до сеанса связи они должны принять решение. Или переговорить, или просто подумать. Чтобы сразу подписать документы, если договорённость будет достигнута.
— Хорошо, сейчас отправляю… уже получили, — и Платон резко сменил тему, — давай я сам завтрак приготовлю? Омлет с зеленью?
— Спасибо, родной… — Нина встала и пошла в ванную, — с добрым утром! И… прямо сейчас отправь, пожалуйста, тех пятерых DEX’ов в Звёздный, в бригаду к Дамиру… там долечатся и начнут охранять. И пусть тебе Дамир позвонит, когда их поселит и обеспечит спецодеждой.
— Хорошо, сделаю.
***
После завтрака Нина оделась потеплее и уже привычно вместе с Хельги обошла все помещения, где находились животные. Всё было тихо и спокойно: Гопал доил коров, Ян чистил Рыжика, Полкан носил лошадям воду, Бизон кормил лебедей… — и стало так хорошо, что у всех ребят всё в порядке, что захотелось петь. Она вышла на берег и, не умея петь, просто стала кричать:
— Солнышко! Здравствуй! Благо дарю тебе! Хорошо-то как! Даёшь тепло и свет, не требуя ничего… мы сами даём тебе требы…
— Чего раскричалась?
Она обернулась – и подошедший к ней волхв рассмеялся:
— Разбудишь всех… хотя уже и не спит никто. Белые ночи… и рассвет почти не заметен… знаю уже, о чём думаешь, Платон и мне запись скинул. Помогу… в полдень, значит, сеанс связи назначен? Через час приди на капище с мужем, спрошу совета у Сварога.
— Хорошо, будем, — ответила Нина и пошла домой, чтобы поучаствовать в выпечке хлеба для подношения, который обычно Аля пекла без неё.
***
На капище Нина пришла не только с Платоном, Хельги и Алей. Любопытные гости в качестве зрителей только мешали, но выгнать их Нина не решилась. Велимысл, наоборот, обрадовался и пригласил их подойти ближе. Яков Иванович пробурчал:
— Мы же не вашей веры… — но подошёл. С ним встали ближе и его дети, Олег и Инга, и Тур. Подошли Джуна с Волчком – и в руках Волчка Нина заметила круглый хлеб для подношения.
Когда волхв сказал славление и положил свой хлеб на алтарный камень, Яков Иванович промолчал. Но когда вслед за Ниной свой хлеб положил Волчок, он не выдержал:
— Зачем же так переводить продукты? Хлеб – святое! Его нельзя вот так!
— Можно и нужно, — возразил волхв, — мы считаем, что должны вернуть богам часть того, что они нам дали… свет и тепло нам дарит солнце бесплатно, и мы одариваем его тем, что выращиваем на земле, им согретой. Сейчас это дары богам, а после – будут дарами богов нам. Наш бог – Род, а все остальные боги – его воплощения… в его детях и внуках. Дети богов – тоже боги… каждый творец немного бог.
Отец Инги возражать не стал – и все так же дружно пошли в столовую большого дома, где Морж всё приготовил для видеоконференции.
***
Сеанс видеосвязи прошёл буквально минут за десять – Борис и Карина, получившие записи разговора, успели пообщаться и составить предварительный документ, который и был зачитан Леонидом в присутствии руководства филиалов ОЗК, «DEX-company», заповедника (по предложению Нины Платон подключил к разговору и их) и строительства Звёздного. После внесения десятка поправок документ был подписан всеми сторонами в присутствии юристов от ОЗК, заповедника и «DEX-company».
Согласно этому документу Борис обязуется выкупать всех списанных киборгов (в армии, МЧС, на рудниках и т.д.) для передачи их на строительство Звёздного; Ирина обязуется принять на строительство Звёздного всех киборгов и оплатить их добытым на побережье янтарём с допустимой задержкой оплаты в полтора месяца; Карина обязуется всех киборгов зарегистрировать в ОЗК с отслеживанием их судьбы; заповедник обязуется принять киборгов, от которых откажется Ирина по уважительной причине; колхоз «Заря» обязуется обеспечить добытчиков янтаря продуктами и спецодеждой… — по каждому участнику видеоконференции был внесён пункт с обязанностями и правами. И даже замечание волхва об обязательном обучении привезённых киборгов было тоже включено.
Электронные документы сразу все получили на свои носители, с подписанием документов на бумаге юристы пообещали не затягивать – и на этом сеанс связи был закончен.
***
После переговоров Нина осталась в столовой на обед, так как Аля не успела ничего приготовить. Настроение у всех было приподнятое, хотя все понимали, что впереди – горы и моря проблем, и что надо запасаться медикаментами, так как всех киборгов для строительства Звёздного Лёня будет привозить сначала на медпункт на Жемчужном острове, а уже после лечения Ира будет увозить их в Звёздный.
***
Перед ужином Нина пошла прогуляться в парк в сопровождении Хельги, и, проходя мимо модуля, в котором жили Инга и Джуна, услышала обрывок разговора Инги с отцом — и подошла ближе.
— Извините, что вмешиваюсь, но вы так громко говорите, что я просто не смогла пройти мимо. Кругом киборги и они тоже могут услышать… и передать Полкану. Он хороший парень, разумный и добрый, и, если у вас ещё есть сомнения, давайте сходим к волхву… он старый учитель и многое знает. Он сможет объяснить вам, что идти замуж за киборга — нормально.
— Да я ведь не против киборга… но не такого же! — искренне ответил отец Инги, — далеко живёт этот ваш учитель?
— Он уже здесь, — важно заявил Хельги, — я сообщил Кларе, и он уже идёт сюда… он в курятнике был.
Подошедший Велимысл поздоровался и спросил:
— О чём спор?
Выслушав объяснения, он рассмеялся и пригласил всех в свой модуль на чай. Пока Агат подбирал травы для заварки, а Клара пекла оладьи, разговор шёл вокруг содержания и кормления животных, но вскоре старик попросил своих киборгов выйти и заявил Нине:
— Пожалуйста, сходи за Полканом, будешь сватать за него Ингу… пока её отец здесь. Пусть оденется понаряднее и подарок захватит. А я с гостями побеседую.
Нина, в душе ожидавшая, что Полкан сам сможет сделать предложение Инге, когда сочтёт нужным, растерялась, но всё же вышла из модуля старика и пошла на конюшню, где сообщила парню, чтобы он переоделся в новую рубашку и взял что-нибудь в подарок, если сватовство будет принято.
Полкан к этому тоже был явно не готов — и растерянно отправил сообщение Платону. Через мгновение Платон ответил: «Сейчас Фрида принесёт тебе рубашку, пока бегом в душ. Потом иди к дому… Нина тоже решила переодеться. Подарок я принесу… сам не ожидал такого от старика!»
Ровно через полчаса у модуля Велимысла собралась толпа из сватов и зрителей. Нина чувствовала себя очень неловко, так как сватать ей пришлось только однажды, и то по видеосвязи — когда Ратмир просил её провести обряд для родителей Живки, тогда ещё Зои. Рядом с ней стояли парадно одетые Платон и Полкан, причем Полкан держал принесённый Платоном для него небольшой берестяной туес с обработанным жемчугом в подарок Инге.
Через десять минут пришедший посмотреть и поддержать друга Ян не выдержал:
— А долго стоять? Нам на работу пора…
— Долго, — усмехнулся Нина, — чем богаче невеста, тем дольше сваты стоят и ждут… стояние сватов почётно для девушки, это значит, что жених её любит и готов на всё ради неё… и даже ждать столько, сколько потребуется… но и слишком долго держать сватов у дома нельзя, иначе обидятся и не придут снова.
Ещё через десять минут дверь модуля открылась и на крыльцо сначала вышел волхв, внимательно посмотрел на собравшихся — и распахнул дверь шире, пропуская на крыльцо отца и брата Инги. Сама девушка вышла последней, смущаясь и краснея — её никогда ещё не сватали. А таким образом сватовства она и не ожидала.
Нина постаралась вспомнить изученный когда-то давно по учебнику обряд — и начала с приветствия. Но волхв начал первым, понимая, что для отца Инги такое мероприятие тоже в новинку, и обратился к Нине:
— Здравы будьте! С чем пожаловали? Всё ли в доме хорошо? Вся ли семья в порядке, как коровы, как лошади?
— И вы здравы будьте, — продолжила обряд Нина, — все на месте, все сыты и одеты… — она запнулась, думая, всё ли правильно сказала, и после секундной паузы продолжила:
— У вас товар, у нас купец… не отдадите ли вашу Ингу за моего сына замуж?
Аэронарты, поднимая клубы взвихренного снега, влетели в поселок рано утром. Лихо развернулись на центральной площади и, рыкнув напоследок мотором, остановились. Сияющий диск пропеллера замедлил вращение, распавшись на лепестки лопастей, бесшумно кружащиеся в догнавшем нарты облаке снежинок.
Пилот ловко выбрался из кокпита и спрыгнул на утоптанный снег площади. Обхлопал припорошенную инеем доху огромными рукавицами с меховой опушкой, постукал одну о другую ногами в лохматых унтах и, уперев руки в бока, огляделся кругом. Увидев, как в выходящих на площадь окнах замаячили бледные пятна лиц, осклабился в заиндевевшие усы и бороду и сдвинул на лоб закрывавшие поллица очки-консервы.
Глаза у пилота были отчаянно голубые и выпуклые. Они казались еще больше из-за обводивших их кругов незагорелой и необветренной кожи, открывшейся под очками. От уголков к вискам бежали веселые лучистые морщинки. Вид у пилота был лихой, и он сам это знал.
Оценивающий взгляд пробежал по ноздреватым снежным блокам, слагающим стены окруживших площадь домов, отметил желтые метки собачьих росписей на углах зданий и отсутствие самих добровольных сторожей у входов.
Пилот с легкой досадой качнул головой. Времени оставалось даже меньше, чем он предполагал.
Из домов начали осторожно показываться их обитатели, на ходу оправляя меховые одежды. Пилот дожидался, когда народ приблизится и рассмотрит его как следует. Смотрели с опаской, подолгу задерживаясь взглядами на притороченной к боку массивной деревянной кобуре и большой матерчатой звезде, нашитой на лохматый треух. Переводили взгляды на фюзеляж нарт, украшенный по бокам такими же звездами, и испуганно опускали глаза.
В поселок заявилась власть. Жди теперь неприятностей. Лица местных сделались унылыми, они негромко переговаривались между собой.
— Кто председатель?- спросил пилот, полностью завладев вниманием местных.
— Я председатель, однако, — выступил из толпы собравшихся крепкий еще мужчина с сединой в клочковатой бороде. Со смуглого лица из-под капюшона парки на пилота спокойно смотрели узкие щелочки глаз. Тяжелые веки прибавляли взгляду председателя усталой мудрости. Сеть глубоких морщин изборождала лицо.
— Зовут как? — спросил пилот, разглядев председателя как следует. Сам он представляться не спешил.
— Аюгын. Аюгын та Меерген, — ответил председатель.
— Аюгын Меергенович, значит… А фамилия как? — Пилот извлек из висящего на портупее планшета лист бумаги и изучал его содержимое.
— Нету, — развел руками председатель. — Род есть, зверь-предок есть, фамилия — нету…
— Предков ваших в паспорт не впишешь, — проворчал пилот, покосившись на стоящие тут и там по периметру площади столбы с грубой резьбой, испятнанные не пойми чем у оснований. Рубленые топором звериные морды недобро смотрели на пришельца пустыми бельмами глаз. Оскаленные пасти тоже были все в бурых пятнах.
Пилот почувствовал, как ледяные мураши шевельнулись где-то меж лопаток, но виду не подал. Дикий край, подумал он про себя. И народ краю под стать. Чужие мы здесь, даром что хозяева. И чужими останемся…
— Вот что, Аюгын Меергенович, — сказал пилот, шагнув вплотную и приобняв председателя задушевно за плечи. Тот вздрогнул было от неожиданности, но стерпел от власти панибратство — а власть между тем, наклонившись к самому его уху, негромко продолжала: — Буди-ка народ, дорогой мой. Снимайтесь, пожитки пакуйте самые необходимые, скот поднимайте с лежбищ — и уходите все на север. Час у вас на все про все.
Председатель встрепенулся было, но пилот сжимал его плечо стальной хваткой.
— Не паникуй, папаша. Не договорил я еще. Шерстянники к океану идут. Оттого и аврал.
Пилот явственно видел в неярком еще свете разгорающегося утра, как посерела вмиг смуглая кожа под капюшоном парки.
— Беда, однако, — выдохнул председатель.
— А то, — согласился пилот. — Проспали вы беду. Псы-то ваши, я смотрю, тихонько снялись себе ночью и были таковы. Далеко уж отсюда, поди. А хозяев с собой не позвали… Дикая тварь — она дикая и есть, сколько не корми ее. Чуть что — предаст. Вот так и получается — беда… Но еще больше беда бы была, если бы не приехал я сегодня, и разговора бы этого вот нашего не было. Стоптали бы вас шерстянники, и не нашел бы никто и следа вашего до самой весны. Так что скажи, Аюгын Меергенович, спасибо народной власти, что о вас позаботилась…
— Спасибо, — кивнул торопливо председатель, не глядя, впрочем, в глаза пилоту.
— Да не мне, — досадливо поморщился тот. — Я ж не власть, а только уполномоченный ее. С мандатом, как положено, все дела…
Он взмахнул синей от печатей, испятнанной сургучом бумагой перед лицом председателя, но тот интереса к документу не проявил. Решительно сняв с плеча руку пилота, он повернулся лицом к толпе и быстро заговорил на своем странном птичьем наречии. Народ зашумел взволнованно, и кто-то начал пробираться сквозь ряды наружу, но председатель каркнул как-то особенно грозно, и все мигом присмирели и обратились в слух.
— Люди знать хотят, откуда новости привез, — обернулся к нему председатель. — Верить им или нет…
Пилот прищурился и протянул:
— Ты что же, председатель, власти народной не веришь? Той, что тебя над твоими людьми поставила, полномочиями наделила, детишек твоих уму-разуму учит, бабам рожать помогает?! Так выходит? В слове народном сомневаешься?!
Голос его оставался ровным и негромким — а от того вскипевшая в нем ярость казалась еще страшнее. Председатель, впрочем, и глазом не моргнул.
— Однако, не сомневаюсь я. Люди подробности знать хотят. — Он развел руками в сожалении. И поди пойми по непроницаемой узкоглазой морде, притворяется или нет. Тьфу ты!..
— Подробности? — утерев губы тылом рукавицы, угрюмо спросил пилот. — Вот тебе, председатель, подробности. Аэрофотосъемка знаешь что такое?
— С неба? — спросил председатель. — Когда с неба власть смотрит на все вокруг?
Пилот несколько опешил, но все же кивнул.
— С неба, с неба, темнота… — а сам подумал: не такие уж они и простые, какими мы хотели бы их видеть. Ишь, дикари…
— С аэролета вчера днем увидели, что с ледника вал шерстянников покатился. Миграция у них, стало быть. Прямиком к океану рванули, пару поселков стоптали, и Урмеэн-таги стоптали бы, райцентр, ежели б валы не выдержали. Ладно, что на совесть их водой пролили — стены что зеркало гладкие, шерстянники не забрались, только подавили друг друга и дальше пошли. Теперь вот здесь уже скоро будут.
— Когда? — спросил председатель.
— Да к полудню, пожалуй, уже и будут, — сориентировавшись по выползающему из-за горизонта светилу, ответил пилот.
— Почему на север идти говоришь? — требовательно спросил председатель. — Лед там, а потом — вода. Зверь туда и пойдет. Почему обойти нельзя?
— Потому, папаша, что уж больно много шерстянника нынче в море топиться идет. Тыщщи многие. Таким фронтом идут — не обойти и за день пешком-то. И аккурат через ваш поселок прут. Так что будем мы вам организовывать э-ва-ку-а-ци-ю, — по слогам проговорил наверняка незнакомое слово пилот. — Знаешь, что такое?
Председатель потряс бородой — поди пойми, что это у них означает.
— Туда, к припаю, идет лодка большая. Ледокол называется. Караван ведет барж…ну, тоже лодки такие. Вот на них вас и погрузим.
— У нас, однако, столько лодок нет на берегу, чтобы все люди уплыли, — сокрушенно покачал головой председатель. — И до берега не успеем дойти, даже если сейчас выйдем налегке да на лыжах все побежим. Зверь-гора, однако, шибко быстро ходит. Подавит нас.
— Не подавит, — усмехнулся пилот. — Пойдете налегке, баб да младенцев — на крутобоков посадите. А на полпути вас дирижабли подберут да на баржи перенесут.
— По небу? — ахнул председатель.
— По нему самому, — ответил пилот, блестя зубами в смерзшейся сосульками бороде.
Председатель кивнул и крикнул что-то своим, размахивая руками. Полы его меховых одежд взметнулись парой широких крыльев, и он еще больше стал похож на большую птицу. Местные, лопоча, бросились врассыпную.
Скоро из домов потянулись к краю поселка бабы в бесформенных одеждах до земли, тащившие узлы с пожитками и запеленутых в шкуры детишек. Мужчины вооружились копьями и гарпунами, кое у кого в руках были длинные луки, а за плечами — колчаны с ярко оперенными стрелами. Кто-то безуспешно пытался дозваться собак, в досаде хлеща ни в чем не повинный снег поселковой площади сыромятными ремнями постромков, а кто-то уже и сам впрягался в нагруженные тюками шкур и закопченной посудой нарты и решительно устремлялся к выходу из поселения.
Где-то за околицей затрещал взламываемый наст, снова и снова, и мир огласился трубным ревом. Просыпались в своих снежных пещерах впавшие в спячку крутобоки. Разбуженные в неурочное время животные в ярости расшвыривали снег широкими лопатами рогов и норовили лягнуть деловито взнуздывавших их хозяев, которые ловко уворачивались, не отрываясь от дела. Мир наполнился встревоженными голосами, шумом и суетой.
Пилот наблюдал за всем этим, неспешно попыхивая папиросой.
Постепенно народу на площади становилось все меньше. Вскоре не осталось никого.
— Все, однако, — услышал пилот за спиной. Председатель курил гнутую трубку, пуская колечки дыма и посапывая чубуком. Вид у него был отрешенный.
— Ушли? — спросил пилот.
— Ушли. К большой воде идут. Трудно зверей посреди зимы поднимать, однако, — смуглое лицо вспыхнуло мимолетной улыбкой. — Зимой зверь спать должен, сердитый шибко сейчас. Идти не хочет совсем, спать хочет.
— Ну нет, — поморщился пилот. — Как приляжет скотина — так вам всем и конец. Имей в виду, председатель — не пригонишь скотину к точке рандеву…ну, туда, где на небо вас забрать должны — самих вас и не возьмут. Ибо — растрата. Скотина есть народная собственность и народное же достояние, и транжирить его не моги. Усек?
— Понял все, уполномоченный, — кивнул неспешно председатель. — Как не понять… Гнать будем зверя, ляжет — поднимать станем. Мы вам без зверя без надобности, а сами вы зверем править не можете… Так мы тут и остались, на земле предков, да, начальник?
— Верно понимаешь, старый, — пилот прищурился, разглядывая непроницаемое лицо местного сквозь клубы дыма из трубки. Неужели враг? Но откуда здесь, в снежной пустыне, взяться идейному врагу? Они ведь тут и читать-то не умеют, приказы и распоряжения устно передавать приходится с курьерами, а дебет с кредитом сводить счетовод из райцентра приезжает несколько раз в год.
— Крутобок для молодого народного государства — суть ценный ресурс. Богатство, значит. Заморские господа за желчь его да панты готовы золотом с нами рассчитываться. Валюта это, почище пушнины. Доход в народную казну. Вы с крутобоками спокон веку знаетесь — а посему там решено было, – пилот многозначительно поднял взгляд к холодной голубизне неба, ярко сверкнув глазами, – вас признать элементом для народной республики полезным, и уклад ваш житейский не ломать. Вы ж одно название, что нархоз, право слово! Живете в ледянках, нарсовет ваш — тьфу, название одно, ни политуголка, ни читальни… Флаг вон, и тот кверху ногами висит! Это ж статья! Хотя что тебе статья, старый… Куда вас отсюда уже ссылать… Словом, многое вам за крутобоков прощает новая власть — и житие частнособственническое, и верования темные, и идолищ ваших. Но ты знай, председатель — оно ведь не вечно так будет продолжаться! Вон, из детишек ваших новых людей вырастим, без старорежимных предрассудков — а для того их у вас отнять надо да в школы увезти, в район. Тут ведь кто их научит? И чему? Вы? Мракобесию вашему? Дудки! Власть теперь о них позаботится. Потом вернутся к вам — читать-писать научатся, и вас еще научат…
— Нам зачем? — только и спросил старик в ответ на пламенную речь уполномоченного. — Мы и так все знаем, что нам нужно, чтобы жить здесь. Всегда тут жили, и при иноземцах, и при князьях, и сейчас живем, и когда другая какая сила вместо вашей придет…
— Ой, старый, смотри не договорись до крамолы! — погрозил рукавицей пилот. — Считать будем, что я тебя не слышал сейчас. Новая власть навсегда пришла. И никаких мне тут речей пораженческих! Все, мотай за своими. Мне еще имущество коммуны вашей описывать, все же как есть в убытки теперь придется считать….
— Вернемся сюда, начальник? — спросил председатель, глядя прямо пилоту в глаза сквозь узкие расщелинки в веках, и тому сделалось вдруг очень неуютно от взгляда старика. Словно в душу заглянул, подумалось вдруг, а потом злость взяла на себя самого — ну какая душа может быть у настоящего бойца нового мирового порядка, атеиста и человека глубоко партийного? Да никакой! Поповство все это… Тьфу!
— Вернетесь, не вернетесь… — проворчал пилот. — Почем мне знать? Там разберутся. Вам, старый, какая разница, где снег топтать — тут или на новом месте?
— Тут земля моих предков, уполномоченный, — негромко сказал старик. — Духи наши здесь живут. И нам здесь жить надобно. Негоже духов одних оставлять.
— От духов твоих через полдня одна щепа и останется, — пилот махнул рукой в сторону неодобрительно косящихся на него идолищ. — А от вас, если убраться не успеете — красный снег! Топай, топай, старый, не рассусоливай!
— Эх, не вернемся, однако, — вздохнул председатель, и, выбив трубку о торбас, зашагал прочь, туда, где тянулись к дальним торосам черной змейкой люди и звери.
— Откуда ты… — начал было пилот, но оборвал себя на полуслове.
Председатель быстро уходил, опустив голову и глядя на снег под ногами. Плечи его поникли было, но расправились вновь, когда пилот крикнул ему вдогонку:
— Помни, дед — скотину береги! Не возьмут без нее на баржи-то! И бумагу, бумагу не потеряй, что я дал! Без скотины да без бумаги вам одна дорога — под пулеметы! Как шпионов заокеанских всех положат, и баб, и детей! Слышь, старый?…
Председатель, не останавливаясь, махнул рукой — дескать, услышал.
Пилот задумчиво смотрел ему вслед. И только когда председатель превратился в маленькую точку среди заполнившей мир белизны, сдвинулся наконец с места.
— Они принесли нам кровь. Свою кровь. Не краденый древесный сок, не рыбью юшку, не жидкую китовую кровь. Даже не кровь пленников-древоедов. Свою собственную. Кровь поедателей плоти. Знаете, сколько стоит литр такой крови на черном рынке? Мы не смогли устоять.
— Ясно, — сказал Андрей.
— Идиоты, — вздохнула Кристина. – Сколько у них теперь пушек?
— Все, что были. Стандартный набор, – Кейтилин устало прикрыла глаза. – То, что развертывается из зародыша-нанита при закладке фактории. Совершенно бесполезный из-за запрета сверху товар. Раньше оно не пригодилось. — Кейтилин улыбнулась своим мыслям. – Видимо, мы просто не знали, что за них попросить. А они предложили сами.
— То есть полтора десятка лучевиков и полсотни кинетических винтовок.
— Да. Ну, и еще кое-что из личных запасов.
— Старая добрая контрабанда, – Андрей покачал головой. – Полагаю, у вас не возникло бы проблем с таможней и вывозом ее из системы.
— Старый добрый принцип своевременно произведенной смазки нужных частей бюрократического механизма, – усмехнулась Кейтилин. Улыбка рассыпалась по изможденному лицу веером морщин, и сразу стало видно, сколько ей лет на самом деле. И в самом деле, проруха случается и на старух. – Надо предупредить перевозчиков. Они прибывают вечером в режиме радиомолчания, «всплывут» только после захода на посадку. Попадут в когти к… этим. Жалко будет парней.
— Перенаправлю их сюда, как только проявятся. Наверняка им для взлета понадобится горючка и разгонная полоса, – сказал Андрей. – Давай коды частоты.
— Почему мы не сдадим это старое жулье властям? – спросила Кристина со свойственной ей прямолинейностью.
Андрей поморщился. Кейтилин смотрела с интересом.
— Ворон ворону глаза не выклюет. Еще один старый добрый принцип. Уместен, кстати, в любой профессиональной среде. Независимо от сферы деятельности.
— Практикантка? – спросила Кейтилин, когда Андрей закончил.
— Ага, — отозвался он.
— Сложно тебе с ней будет, — сказала Кейтилин.
— Справлюсь.
— Удачи.
Кейтилин закрыла глаза, и деловитые робомолы захлопотали вокруг ее запястий, вводя препараты премедикации для введения ее в наркоз. Колпак второй киб-операционной призывно откинулся, и механические руки бережно задвинули в нее спеленутое по рукам и ногам, словно мумия, тело Кейтилин.
— Позаботься о Трое и парнях с челнока, – невнятно донеслось из закрывающегося медблока.
— И что — позаботишься? – спросила Кристина, принимаясь вводить новые команды в хирурга.
— Учись быть человеком, Крис, – сказал Андрей и вышел.
***
Над калиткой призывно горел огонек вызова. Кого принесла еще нелегкая, подумал Андрей, шагая к воротам. «Глазок» показал обычный пейзаж пустого белого пространства перед воротами и одинокую фигурку на нем. Фигурка подняла руку с раскрытой ладонью в знак приветствия. Как не вовремя, подумал Андрей с внезапной досадой, только ее сейчас не хватало… Вздохнув, Андрей дал отбой контурам охраны, запустил команду на открывание и встал перед все расширяющейся щелью в дверях.
Когда расстояние между створками достигло ширины ладони, и Андрей уже видел лицо принцессы, которое сегодня казалось еще более бледным, чем обычно, из сверкающей белизны за ее спиной вылетело копье и ударило его в грудь.
— Прости, – прочитал он по губам принцессы, прежде, чем сила удара опрокинула его на спину.
Затылком Андрей приложился оземь так, что не спасла никакая шапка. Из глаз посыпались искры, на мгновение мир подернулся рваной черной дымкой, накатила дурнота. Почему нет боли, подумалось отчего-то, должно же адски болеть, но не болит… Потом сознание рывком вернулось, и он понял, что все еще жив.
Барахтаясь на заснеженных плитах двора, словно приколотый булавкой жук, Андрей видел, как, ступая плавно и величаво, во двор вошла принцесса клана Кверранах Джиабез-Иминта-Сутурулла-Геакси-Лантанна-Ирангазель. За ней потянулись, настороженно озираясь, крепкие воины с копьями и пружинными самострелами наперевес, закутанные в белоснежные одежды.
Охренеть, подумал Андрей, это же надо было так расслабиться в здешней сонной снежной тиши. Все мы тут расслабились, белые человеки со своим вечным бременем небожителей, неуязвимые и всемогущие, привыкшие полагаться на свою технику. Слепые и беспомощные, словно котята, когда техника вдруг подводит… Горстка дикарей, привыкших выживать в мире вечной стужи, сумели обмануть тепловизоры – как!?
Да так же, как обманывают пасущихся на хребтах корней супердрева сосунцов-бурильщиков, тварей хитрых и осторожных. Зарылись в снег, лежали в не столько, что кожа остыла до его темературы, а потом медленно-медленно ползли под коркой наста – сколько? полсуток? сутки? – от самой опушки леса, чтобы не выдать себя резким движением… Неудивительно, что сенсоры ничего не засекли, думал Андрей, да еще и нам самим стало не до того, чтобы смотреть на мониторы наблюдения, а врубить режим ЧС не успели…
Расслабились, да.
Воины рассыпались по двору фактории и перебежками двинулись к жилому куполу. Несколько из них окружили лежащего Андрея, прижимая его к земле древками копий и целя в упор ромбовидными срезами пусковых труб самострелов, внутри которых хищно поблескивали ледяные острия стрел. Выражение их почти человеческих лиц не предвещало ничего хорошего.
Грудь тупо болела от удара, но Андрей мог дышать и не чувствовал того, что истекает кровью. Скосив глаза, он обнаружил, что копье, сбившее его с ног, лежит на снегу рядом, и наконечник его плотно замотан кожаными ремнями, превратившись в тупую колотушку.
— Прости нас, – услышал Андрей знакомый голос.
Принцесса стояла над ним, и в глазах ее было искреннее сожаление – но не раскаяние, нет. Она выглядела сейчас, как облеченный всей полнотой власти человек, который вынужден заниматься крайне неприятным ему лично, но необходимым для общества делом. Так оно, собственно говоря, и было.
— Мы не стали бы нападать, Ан-Дрей, — сказала принцесса, – но у нас не осталось иного выхода. Твои сородичи продали огненное оружие нашему врагу. Нам нужно такое же, чтобы выстоять под вражеским натиском. Вы не хотели доброй торговли. Мы вынуждены настаивать, Ан-Дрей.
— Как быстро разносятся в этом мире новости, — усмехнулся Андрей. – Даже клану Корхо, владения которого лежат ближе всего к землям клана Кверранах, добираться сюда, на север, не меньше сорока дней – пусть даже верхом и на санях.
— Мы видели вашу летающую машину, – сказала принцесса. – И мы знаем, что наше оружие не способно так повредить ее. Мы знаем, что ваши люди сейчас не ведут войны друг с другом. Владея этими знаниями, остальные выводы очень легко сделать, Ан-Дрей. Мы пришли за оружием, Ан-Дрей, и не уйдем без него. Мне приходится выбирать между дружбой с чужаками с небес и жизнью своих родных. Свой выбор я сделала.
— Я вижу, – выдавил Андрей. – Я уважаю твое решение. Но ты не получишь оружия, Лингазель. Это мой выбор.
Принцесса вздохнула, явно непритворно расстроенная.
— Мне жаль, Ан-Дрей, – сказала она. – Мы умеем быть терпеливыми, ты же знаешь.
— Знаю, – ответил Андрей, чувствуя, как пересыхают губы.
— Но, когда у нас нет времени, мы умеем быть настойчивыми, – вздохнула принцесса.
К Тадфилду Кроули подъезжал медленно, будто боялся обнаружить Антихриста прямо сейчас. Чтобы немного сгладить напряжение, Азирафель положил Кроули ладонь на колено и слегка погладил, успокаивая:
— Всё будет хорошо. Если хочешь, можешь даже не выходить из машины, я сам с ним поговорю.
— Ну уж нет, ангел. Мне тоже интересно с ним познакомиться. Мало ли что…
— Кстати, Она подала ещё один знак.
— Да?! — Кроули так резко нажал на тормоз, что будь скорость чуть выше, Азирафель вылетел бы через лобовое стекло. — И ты молчал?
— Сейчас говорю, — улыбнулся Азирафель. — «Идите к цели прямо, прокладывая дорогу огнём, водой и словом…»
— Что это?
— Цитата из книги пророчеств, которую для меня открыла Беллатрикс. Она не поняла ни слова на древнеарабском, приняв его за парселтанг. Так что… сам понимаешь.
— Но если речь идёт о том самом огне, то это сильно осложняет дело.
— Почему?
— Потому что для тебя он слишком опасен.
— Как и для тебя святая вода, — поморщился Азирафель. — Мне кажется, смысл в том, чтобы пройти по самой грани, забыв о своей сущности.
— А мне кажется, что Она говорит о нашем сотрудничестве.
— Это само собой.
Кроули зажмурился.
— Я — демон, ты — ангел. Этого не изменить.
— Не изменить, — Азирафель бросил быстрый взгляд на Кроули, прежде чем заговорить о том, в чём не было никакой уверенности. — А ещё я подумал о Барти.
— Слово? — мгновенно вскинулся Кроули.
— Да. Это удел смертных — облекать мысли в слова и делиться ими. Как ты его усыновил?
— Просто присвоил себе, и всё. Он согласился быть моим сыном, — Кроули с подозрением взглянул на Азирафеля: — Ангел, ты ведь не собираешься?..
— Я не собирался, но сейчас… Мне кажется, намёк слишком прозрачный, чтобы им пренебрегать. Ей для чего-то это нужно.
— А если ты ошибаешься?
— Даже если я ошибаюсь, моё решение не приведёт ни к чему фатальному.
— Да неужели?! А как твои отреагируют на то, что у тебя общий сын с демоном?
О таком аспекте Азирафель не подумал.
— А как они узнают?
Кроули ответил выразительным взглядом и тяжело вздохнул.
— А про тебя? — насторожился Азирафель. — Про тебя твои тоже узнают?
— За это не переживай. Я шесть тысяч лет пишу отчёты и могу объяснить всё что угодно. Хотя… их всё равно никто не проверяет.
— Допустим. Но тогда что тебя пугает?
— Но у вас же непостижимое доверие друг к другу! И Михаил — жуткий педант… и Гавриил, которого лучше не бесить.
Азирафелю стало приятно оттого, что Кроули столько лет помнит его слова, вырвавшиеся от досады. Однако отступать он всё равно не собирался.
— Я готов рискнуть.
— Ангел, — Кроули несколько раз ударился головой о руль, — это совершенно не нужно!
Азирафель стиснул бедро Кроули.
— Мы будем вместе, что бы ни случилось. Даже если нас вдруг разметает при переходе… — Азирафель сглотнул, — это маловероятно, но вполне может произойти. Так вот, мы всё равно встретимся на авиабазе в Тадфилде и сделаем то, что должны. А раз так, то и объяснять кому-то про общего сына не придётся.
Кроули тяжело вздохнул, но спорить не стал:
— Хорошо, ангел. Мы сделаем, как скажешь. Только давай обойдёмся без огня.
В этой фразе был весь Кроули — в его правилах было согласиться с тем, что он считал незначительным, чтобы потом стоять насмерть по важным для себя вопросам.
— Дорогой, но без огня у нас ничего не получится.
— Тогда будем искать другой способ! Выходов всегда больше одного.
Но Азирафель тоже не собирался отступать:
— Может, для начала попробуем на овечках?
— Нет.
— Почему?
Кроули скривился и с неохотой выплюнул:
— Зачем вообще нужен этот переход, если с тобой что-то случится?
Азирафель вздохнул и решил напомнить:
— Кроули, я принёс тебе воду.
— Через сколько лет? — едко поинтересовался он.
— Но ведь принёс! И сейчас у нас слишком мало времени для таких разговоров.
— Принёс, — согласился Кроули, — но…
Азирафель не собирался давать ему возможность развивать эту мысль.
— Я отказал тебе потому, что уже тогда ты был для меня дороже всех обитателей Земли. И потом принёс по этой же причине.
В качестве последнего аргумента Азирафель погладил Кроули между лопаток. Ещё и ещё, чувствуя, как трепещут под ладонью сложенные крылья.
— Дороже тебя у меня никого нет, и только ради тебя я готов рискнуть. Ради нас. Чтобы сохранить всё это.
— Ангел, — выдохнул Кроули, — это нечестно. Я не могу думать, когда ты так…
Азирафель стиснул зубы и убрал руку.
— Как скажешь, дорогой.
Кроули снова уткнулся лбом в руль и несколько раз выдохнул, после чего повернул голову, открывая один глаз. Азирафель осторожно пригладил его волосы, просто потому, что это было приятно.
— У нас всё получится, дорогой. Я даже не сомневаюсь.
Кроули хотел что-то ответить, но ему помешал сигнал машины, подъехавшей сзади. Какой-то не очень умный джентльмен пытался свернуть с трассы на узкую дорогу, которую как раз перегородила «Бентли».
— Это он мне? Серьёзно?!
Кроули глумливо усмехнулся и свернул на эту узкую дорогу, по которой поехал, никуда не торопясь — он явно получал огромное удовольствие, глядя в зеркало на тщетные попытки себя обогнать. Когда это показалось ему не таким весёлым, он стал резко тормозить, улыбаясь так, будто визг тормозов чужой машины был его любимой композицией мистера Меркьюри.
— Дорогой, может, уже достаточно? Всё-таки нам надо в Тадфилд. И мы немного торопимся.
Кроули с сожалением взглянул в зеркало и, гримасничая, надавил на газ. Разумеется, он ещё несколько раз нажал на клаксон, и серия сигналов прозвучала, как поток отборной брани.
— Следи за дорогой, милый.
Удивительно, но до Тадфилда они доехали очень быстро, хотя дорогу Азирафель так и не узнал. Дом Янгов окружал старый сад, обнесённый живой изгородью, который при свете дня уже не казался таким заросшим и загадочным.
— Пройдёмся? — предложил Азирафель.
Кроули не любил оставлять свою машину, но сейчас был вынужден согласиться — подъезжать к парадному входу и знакомиться с миссис Янг не входило в их планы. Им бы поговорить с Артуром.
— Ангел, что ты хочешь у него узнать?
— Я хочу его понять, — пожал плечами Азирафель, — чтобы знать, к чему готовиться.
— В смысле? — Кроули резко остановился. — Что ты можешь понять?
Азирафель вздохнул и, чтобы успокоить Кроули, взял его за руку.
— Этот человек будет воспитывать Антихриста одиннадцать лет. Узнав его, мы сможем предположить, как он будет воспитывать этого ребёнка, и понять, к чему нам надо готовиться.
— Да к чему там готовиться, — пробурчал Кроули. — Нет ребёнка — нет проблемы.
Если бы всё было так просто! Нет, Азирафель, разумеется, понимал, что с ребёнком надо будет что-то делать, но к такому радикальному решению точно был не готов. Может быть, удастся как-то повлиять на Антихриста через приёмного отца, как бы наивно это ни звучало? Или ещё что… Кроули резко перехватил руку Азирафеля, вынуждая остановиться:
— Мне кажется, это не самое лучшее время для знакомства, — прошептал он.
— Но почему…
Азирафель не договорил: примерно в двадцати ярдах от них тощий подросток целовал такую же костлявую девчонку с той страстью, какая бывает лишь в шестнадцать лет. «Дейрдре! — шептал он, — Дейрдре, дорогая… я тебя… я тебя…»
— Артур Янг! Где тебя черти носят?! — донеслось из распахнувшегося окна.
Подростки замерли, прижавшись друг к другу, а потрясённый Кроули уставился на Азирафеля:
— Это его мать!
— Ну да, — так же тихо прошептал Азирафель. — Конечно, мать. Она его потеряла и зовёт… неловко получилось, надо бы…
— Ангел, ты не понял! Эта девчонка — мать младенца, которого поменяли… это она рожала в третьей палате того монастыря.
Обычно Азирафель избегал ругательств, полагая, что любые эмоции можно выразить, не прибегая к обсценной лексике, но сейчас не сдержался. Кроули, с уважением взглянув на него, кивнул:
— Совершенно согласен. Но что будем делать с мальчиком?
— Разговаривать, — решил Азирафель. — Ты ведь позаботишься, чтобы нам не помешали?
Кроули фыркнул, щелкнув пальцами:
— Разумеется, ангел.
Двадцать пятого августа Нине исполнилось сорок семь лет. И надо бы отметить — и никакого желания нет… но в ОЗК всё равно с тортом идти придётся.
Ведим ей не звонил, но информацию о нём она получала постоянно — или от волхва, или от Коры, или от Моржа. Слетать к нему вроде уже собралась, но подумала, что он опять решит, что она его контролирует… а этого не хотелось бы. Может быть, сам вспомнит и поздравит… или не вспомнит… что тоже вероятно…
И звать домой гостей тоже желания не было. Хотелось спрятаться от всех, чтобы долго искали и не нашли.
Платон чувствовал, что с Ниной что-то происходит, но до этого дня не показывал вида, что тревожится за неё. Просто был заботлив и осторожен, умея не быть назойливым.
Утром дня рождения она проснулась от смеси запахов: к привычному уже аромату свежего кофе и булочек добавился запах роз. Она встала с кровати — и сразу села, застыв на месте. У двери спальни стояла ёмкость с кустом алых роз, упакованная в бумагу так, что видны были только цветки. Настроение испортилось окончательно – ведь сколько раз говорила, чтобы срезанные цветы не заносились в дом! Со срезанными цветами в дом входит смерть — и наблюдать за агонией умирающих растений желания не было.
Платон тут же оказался рядом и, заметив перемену в её настроении, попытался объяснить:
— Это настоящие живые цветы, с корнями и с землёй в горшке. Они не умрут в доме, а будут жить дальше. Вальтер умеет за ними ухаживать… и, если ты ему разрешишь, сможет и за другими домашними растениями присматривать.
— У меня нет домашних растений… — растерянно ответила она. – и не было никогда…
— А кто не даёт завести? Розы и глазам приятны… ведь тебе понравилось… я чувствую.
— Ты опять прав… как всегда. Скоро совсем меня заменишь. И этого никто не заметит… — и она еле сдержалась, чтобы не заплакать.
Такое Платону в голову не приходило. Он присел перед ней на корточки и посмотрел в глаза:
— Тебя не заменит никто и никогда. Ты единственная и неповторимая. Без тебя и нас бы не было… я просто хочу, чтобы у тебя всё было. Всё, что захочешь. И чтобы не было проблем… ни одной. С днём рождения, родная.
Она успокоилась и с улыбкой ответила:
— Спасибо! Но… нет настроения отмечать. Пора завтракать и на работу. А розы… красивые. Ты никогда не говорил, что Вальтер умеет ухаживать за растениями… и сама я это упустила. Ну не люблю я горшки в доме… но если он сможет так поставить кадку так, чтобы она не мешала… то пусть будет.
— Настроение сейчас будет. Пойдём… сначала умываться, а потом завтракать.
Она вышла из спальни в толстом халате поверх ночнушки и замерла – в гостиной стояли горшочки и горшки с цветущими розами, а вышедшие навстречу нарядные киборги, увидев её, дружно поздравили:
— С днём рождения!
Она поблагодарила их и прошла в ванную, а киборги под предводительством Платона бесшумно принесли стол из мастерской, раздвинули его и собрали чаепитие. Аля вынесла с кухни трёхъярусный торт, Вальтер и Арнольд расставили чашки и блюдца.
— Платон, ты стал миллионером? Откуда столько роз? – потрясённо спросила Нина. — Торт… такого размера… килограмма три даже на вид… понятно, что Аля пекла, а вы все помогали… но ведь и продуктов на торт ушло немерено… спасибо, конечно, но… на какие деньги?
И Платон с улыбкой стал перечислять, сколько и каких изделий из бисера произвели три Irien’а и сколько керамики произвел Радж, и как выросла сложность изготовления и стоимость произведённых изделий, и сколько уже продано за лето, и сколько будет продано, сколько денег израсходовано на покупку бисера, бусин, краски…
— … ведь три киборга делают бижутерию намного быстрее, чем люди, и намного лучше. И уже не только броши, но и герданы, и очелья, и серьги, и браслеты, и комплекты из серёг и ожерелья… герданы сейчас в моде, а в комплекте с серьгами продаются по цене от пятидесяти галактов. Плюс записанные и пущенные в И-нет мастер-классы… по полгалакта за просмотр. Так что… деньги есть. Не переживай, мы не последнее потратили.
— Спасибо… успокоил… поняла. Тогда я благодарю всех вас… и всех приглашаю на мой день рождения. Давайте завтракать… и надо что-то взять с собой в ОЗК… а то там наверняка тоже будут поздравлять.
И тут Кузя сообщил о прилёте гостей — и в дверь вошли Варя, Радж, Змей и Ворон.
— Вот это сюрприз! Здравствуйте, родные мои… проходите! — обрадовалась Нина, — мыть руки и за стол… нам к десяти на работу надо успеть.
— Доброе утро! Сначала разгрузимся. А потом и за стол, — за всех ответил Змей, — ведь сегодня ещё одно событие можно отметить. Два года назад у меня появилась новая хозяйка. И мать. Настоящая мама… если не по рождению, то по душе. Теперь у меня есть семья. Родители, братья и сестры, тёти и дяди…
— А ничего, что большинство из них киборги? — с усмешкой спросил Платон.
— Им тоже нужна семья, — совершенно серьёзно ответил Змей. — Теперь у них есть я… как брат и племянник. Это же здорово!
Змей занёс и поставил на пол полную корзину с рыбой и копчёным мясом зайцев и корзинку с молочкой. Аля обе корзины по одной унесла на кухню, а Хельги по просьбе Нины пошёл помогать Раджу и Змею разгружать коробки с готовой керамикой и привезенные блоки глины из багажника флайера.
После этого Змей принёс пакет и подал Нине:
— Это от Майи и Златы. Кружевные платки и душегрея меховая. Носи. Или продай.
Ворон с улыбкой подал шкатулку со своими изделиями — в ней обнаружились два браслета, ожерелье, две пары серег-бабочек и сетка для очелья из мелкого жемчуга на конском волосе.
— Это же… безумно дорого… спасибо… но я не ношу серёг… зачем они?
— Для тебя и только для тебя, — зашептал Платон ей прямо в ухо, — не вздумай продать… наденешь на свадьбу Змея. И будешь самой красивой на празднике.
Она приняла шкатулку, поблагодарила за подарок и пригласила всех за стол. Настроение улучшилось – её семья была с ней рядом. Муж и дети… что ещё надо для счастья? Только, чтобы все дети были рядом и были дружны… самой, что ли, позвонить Ведиму? Но… так он точно решит, что она его контролирует… сам позвонит, когда будет возможность.
После торжественного завтрака Змей и Ворон улетели обратно, Нина с Платоном и Хельги полетели в ОЗК, Радж вернулся в мастерскую, а Варя и Аля стали готовить дом к праздничному ужину.
***
В офис Нина летела в смешанных чувствах — и радостно было от поздравлений Платона и ребят, и тревожно от того, что Ведим так и не позвонил.
Праздновали в обеденное время, так как было много бумажной работы. Родион узнал, что в центральном офисе на Старой Земле (там только собирались перебираться на Кассандру) разрабатывают чип для пробуждения разума у «семёрок» и потому полдня прошли в переписке и переговорах с программистами и психологом центрального офиса о возможности проведения операции Хельги и новым «семёркам». Программист сказал, что киборгов для операции надо везти к ним, но не сейчас, так как чип не протестирован, а только создан… и «…не могли бы Вы подождать, когда мы переведем наш офис на Кассандру? Там мы сможем встретиться и обсудить проблему…»
Карина ответила: «Хорошо, сообщите, когда можно приобрести чипы, сколько это будет стоить и не смогут ли ваши кибер-техники прилететь к нам для проведения операций?» — и на этом разговор был закончен.
На праздничный обед снова собрались все сотрудники ОЗК и мастера «Лады». Снова люди и киборги сидели за одним столом и пили чай с тортами и вареньем. Снова говорили поздравления — и снова дарили подарки: цветы в горшочках, шоколад в коробках, трёхлитровая банка клубничного варенья от Юлия и Нестора, большая картина (130х170 см), изображающая летящих над рассветным озером двоих лебедей, от Светланы, Златко и Паши, цветные косынки и шали от работающих в мастерских «Лады» Irien’ок… Подарков было столько, что Нина отправила Хельги на своём флайере домой с тем, чтобы он с помощью Раджа всё аккуратно разгрузил и вернулся обратно.
После праздничного обеда Нине так и не удалось приступить к работе: звонки с поздравлениями поступали один за другим. Сначала позвонил Василий и прислал в по сети полтораста галактов в подарок от себя и Зои, потом позвонил Грант и тоже прислал в подарок деньги… потом позвонили Петя и Лида, денег не прислали, но согласились принять троих DEX’ов для охраны музея и работы на огороде и в курятнике. После них позвонили Триша с Лизой и поздравили – и тоже согласился принять ещё двоих киборгов.
Позвонил Дамир и поздравил вместе с Яном и Рыжиком; позвонила Фрида и от имени всех живущих на острове киборгов поздравила Нину и сообщила, что получила разрешение от дирекции заповедника начать сбор клюквы раньше разрешенных двух недель и закончить тогда, когда все ягоды будут собраны, на самых дальних урочищах и болотах при условии не нарушать экосистему (не разводить костры, не охотиться и не пугать людей, если встретятся таковые) и вести постоянные записи сбора ягод. Фрида сразу сказала, что уже сегодня вечером организует несколько бригад из пяти-шести киборгов каждая, чтобы уже на рассвете отправить их за ягодами, и организует девушек для обработки и переработки привезенных ягод.
Поздравления шли непрерывно до конца рабочего дня — и Нина про себя удивлялась, сколько людей и киборгов её вспомнили. Когда она собралась домой, позвонил Борис:
— С днём рождения! Хоть мы и в разводе, но всё-таки двадцать лет прожили вместе… тебе подарок деньгами или натурой?
— В каком смысле – натурой? Киборгом? Вези… приму.
— Значит, я правильно угадал! Лёня доставит на дом… случайно достал… обменял на «семёрку». Irien’ы редчайшей серии, в этой партии всего эти двое прошли тестирование… физиологический возраст шестнадцать лет, мужская модификация. Фактически по полтора года… встречай. Пока!
Дома праздник продолжился. В шесть часов пришли музейные подруги, которые иногда звонили и спрашивали, как дела, но приходили намного реже, чем раньше. Пришла Светлана с Златко, Бернардом и Эстер — и привезли ещё одну картину такого же размера. На ней были изображены Ян с Рыжиком на берегу озера в лучах восходящего солнца, причём из одежды на Яне были только шорты. Пришли Фома с Илоной, детьми и киборгами – и Алёна и Алия с детьми сразу устроились в песочнице.
Полседьмого всё-таки прилетели Ведим и Кора – обида обидой, но день рождения матери не каждый день бывает. К тому же… не настолько она не права, чтобы ломать жизнь и ей, и себе. Если уж так не нравится её этот муж, то и говорить об этом надо было до венчания, а не после. Всё это Кора высказывала мужу с момента ухода Нины с Платоном от их палатки – и Ведим понял, что надо лететь. Бригаду оставил в палатке, попросил двухместный флайер у волхва – и пришёл на праздник матери, привезя в качестве подарка корзину белых грибов.
Она даже прослезилась от радости – сын больше не обижен на неё! – но настояла на том, чтобы Платон и Ведим пожали руки в знак примирения. Корзину с грибами Хельги отнёс на кухню.
Сидели все вместе – и люди, и киборги. Ели торты, пили чай – и вспоминали, как Фома подарил Нине Змея, как купила за грибы Кроу-Ворона, как появились другие киборги, как получилось поселить их на острове… и как начиналось ОЗК, говорили о возможностях развития ОЗК, о будущем коллективном хозяйстве, о том, что нужны люди для воспитания киборгов… и уговорили случайно зашедшую «только поздравить» Зосю открыть на Жемчужном острове свой магазин весной.
Лёня прилетел почти в восемь, когда Ведим с Корой улетели, а Фома с семьёй ушли домой, и вывел из флайера двух подростков чуть выше среднего роста. Он был и возмущён, и восхищён одновременно:
— Специально для педофилов сделаны, но из двенадцати только эти двое прошли тестирование. Извращенцев удавил бы своими руками, но эти… это просто шедевр! Типичные скандинавы! Такие программы! Принимайте!
Киборги были на лицо красивы необыкновенно – очень светлые блондины с очень светлой кожей – но надетые на них комбинезоны висели мешками. Нина приняла обоих, дала имена Свен и Олаф — и сразу попросила Платона накормить их, показать ванную и подобрать одежду. Лёня оставаться не стал, и потому Нина дала ему и Оскару с собой по куску торта и коробку шоколада, а для Веры отправила в подарок пару сделанных Вороном серёг.
— И зачем тебе эти ребята? – спросила Инна Сергеевна, до того обсуждавшая с Раджем способы приготовления поливы для свистулек. Нина не успела открыть рот для ответа, как Златко воскликнул:
— Можно устроить конное шоу! Я видел такое однажды… потом по сети видел повторы. Лошади есть, они с Яном могут обучать их танцевать… — и смутился, поняв, что сказал вместо хозяйки дома.
— А ты прав! – задумчиво ответила она, — конечно, конное шоу. Им физиологически по шестнадцать лет, значит, и вес меньше, и нагрузка на лошадь будет меньше. Как только поправятся, отвезу на остров в помощь Полкану. Так и сделаю.
Тем временем Платон дал новичкам по банке кормосмеси, проконтролировал процесс мытья, выдал чистую одежду и поселил в комнате с Хельги.
Гости разошлись по домам почти в полночь. Уставшая за день Нина уснула мгновенно, а Платон долго ещё разговаривал по сети со Змеем, Дамиром и Яном о идее конного шоу, предложенной Златко.