Полдня Алёна ругала себя за обещание и уговаривала, что Жан слишком занят, что он забудет, не придёт.
Ровно в четырнадцать Жан стоял возле её офиса.
– Нам к лифту, – сказала Алёна вместо объяснений.
Жан почему-то думал, что им на крышу, что его ждёт особенно красивый городской вид, но кабина полетела вниз. Они вышли на последнем, минус третьем уровне. Впереди был длинный и широкий пустой коридор, мощенный серыми квадратными плитами.
Алёна сделала шаг вперёд. Плита под её ногами засветилась неяркой зеленью.
– Иди точно за мной, по зелёным огням, – приказала Алёна. – Ни шагу в сторону! Система пропустит меня и ещё одного человека. Не отставай, только по зелёным огням.
– Что будет, если я ошибусь?
– Сначала — удар хлыста. Потом — не знаю, обычно хватает первого раза. Готов?
Она шагнула на другой квадрат, чуть в сторону. Освободившаяся плита медленно гасла.
– Ну же! – Алёна обернулась. – Поторопись!
Она шла странным зигзагом. Сначала Жан пытался понять систему, но скоро бросил это занятие. Хаос, случайность, произвол… С непривычки он занервничал и начал торопиться.
– Можно медленнее? – спросил Жан.
– Нет, – отрезала Алёна. – Терпи, недолго осталось.
Скоро плиты сменил мягкий ковёр. Они стояли в уютном фойе. Кроме коридора, который направил их сюда, внутрь открывались ещё несколько проходов. В одном из них зашумело; сработали невидимые двери. Другой лифт!
Оттуда, спотыкаясь, вышли двое детей в синих интернатских пижамах, мальчик и девочка. Худые, с рыхлыми серыми лицами. Замерли, ухватившись друг за дружку. Мальчик нерешительно смотрел по сторонам. Его взгляд равнодушно, не задержавшись, мазнул по Алёне с Жаном. Девочка глядела на мальчика, не отрываясь и не мигая.
Следом за детьми из прохода вышел пастух.
– Всех попечителей!..
У Жана помутилось в голове. Ненавистный синий — и дети! Жан сжал кулаки и качнулся к синему…
– Стоять!.. – страшным голосом приказала Алёна.
Жан очнулся, выдохнул.
– Извини, – пробормотал он.
– Они нас не видят, не слышат, – сказала Алёна. – Этим детям повезло, хотя они никогда этого не поймут!
– Что это значит?
– Она подбирает помощников.
– Кто она?
– Моя сестра, Алина. Главный диспетчер региона. Когда-то давно ты назвал её гауляйтером.
Тем временем пастух взял детей за плечи и повёл через фойе.
– Раньше здесь был простой зал, – сказала Алёна. – Сестричка меняет этаж под себя, перестраивает, расширяет. Пойдём, я покажу тебе всё. Нам прямо.
Двери отворились, в зале вспыхнул неяркий свет. Жан непроизвольно задержал дыхание: резко пахло лазаретом.
– Лампы из вежливости, – криво усмехнулась Алёна. – Им самим свет не нужен.
Жан увидел голые тела в трех наклонных ложементах. Из пола вырастали кабели и шланги, ветвились, переплетались и прятались в муфтах на головах, руках и между ног лежащих.
Ещё два ложемента оставались пустыми. Очевидно, их установили недавно, конструкции выглядели совсем новыми, а пол и стены рядом с ними явно недавно вскрывали.
Жан подошёл ближе.
Алину он опознал по рыжим космам, выбившимся из-под муфты. Худая, бледная, со впалым животом и плоской грудью. Алина мало отличалась от двоих прочих, хотя один из них точно был мужчиной.
– Ты меня не помнишь, – сказал он. – Но здравствуй, Алина.
Ничего не произошло. Жан и не ожидал ответа.
Гауляйтер! Это несчастное существо он ненавидит и поклялся убить. Создание, проводящее годы в темноте и миазмах, человека, которого кормят через трубочку, которому даже испражняться помогает машина.
Существо, которое управляет отвратительным, несправедливым миром вокруг.
Человек, телом и разумом преданный попечителям.
Женщина, которая наверняка не понимает, что она такое!
Гауляйтер…
Жан огляделся. Здесь точно есть защита, чтобы случайный визитёр не сломал ей шею. Одним движением, ведь это так просто!
– Раньше, когда Алина была одна, в центре зала висел видеокуб. Теперь информация транслируется сразу на сетчатку, – сказала Алёна. Она заметила любопытство Жана, но истолковала его по своему.
– Очень удобно, – согласился Жан. – Ты нарочно показала мне тех детей?
– Конечно, нет! – удивилась Алёна. – Я не знала о них, тут главная Алина.
– Их положат в эти кроватки и подключат к машине, – задумчиво произнёс Жан. – Секс угоден попечителям, они не останутся без секса. Клистирная трубка станет их любовником. Женой для мальчика, мужем для девочки. Бедные дети.
– Ты сам знаешь, чего они избежали!
– Я не знаю пока, что лучше, – прошептал Жан. – Пойдём отсюда, госпожа замдиректора. Я по горло сыт твоей экскурсией.
Двери за их спиной с шипением раздвинулись. Кажется, Алине тоже надоели гости…
До чего пакостное, душное место! Скорее наружу, на внешнюю галерею Управы, где воздух, солнце и город, злой, но прекрасный!
– Стой!
Жан оглянулся: Алёна со страхом смотрела на него, пальцем показывала вниз, ему под ноги.
Он сошёл уже с ковра и стоял на двух плитах сразу. Обе сияли оранжевым светом. Потом одна плита мигнула и зазеленела. Вторая — следом за ней.
– Что это значит? – спросил Жан.
– Кажется, ты ей понравился, – ответила Алёна. – Моей сестре.
Тучи, весь день осыпавшие город мелким дождём, наконец, иссякли. Прилетел ветер, растащил их на отдельные облака, в промежутки заглянуло красное вечернее солнце.
Оставив отдел на заместителя – авось не завалит работу за час-другой, давно пора получать четвёртый ранг – Жан вышел из Департамента. В мобиле посидел несколько минут, размышляя.
Он настолько сжился с образом и местом, что всерьёз переживал за отдел, беспокоился о карьере заместителя, болел за Департамент! Неприятный психологический выверт, о котором предупреждал его Джанкарло. Стокгольмский синдром, будь он неладен, что бы ни значило первое слово. Жертва начинает сочувствовать террористу, думать его мыслями, искать оправдания его резонам…
Но что поделать, если город красив? Если он так разумно устроен? Если управленцы творят не только зло?
Непогода и рабочее время загнали людей в офисы и конторы, дороги были почти пусты. Жан не торопился. Позади, метрах в трёхстах, так же не спеша полз мобиль охраны. Они не опоздают, он не собирался отрываться и петлять. Ему надоела департаментская столовая, а в городе хорошо кормили…
В кафе Жан выбрал место подальше от подиума, среди плакучих ветвей и широких листьев зимнего сада. Маленький столик на одного. Подозвал официантку, миловидную девушку в форменном мини, чёрненькую, узкоглазую, сделал заказ.
Миловидная принесла салат и закуску, пообещала:
– Жаркое будет через семь минут, вы не против, совершенный?
– Я не против, – улыбнулся Жан, и девушка ушла, играя бёдрами под тонкой тканью. Жан засмотрелся: какие естественные, плавные, красивые движения!
– Ты назначил встречу, – сказал Луиджи. – Зачем?
Он сидел за соседним столиком, скрытый живой изгородью.
– Я знаю, кто, – сказал Жан. – Я знаю, где. Ты принёс, что я просил? Люди готовы?
– Конечно, – ответил Луиджи.
Больше они не разговаривали. Официантка принесла горячее, исходящее паром жаркое. Жан попробовал, показал ей большой палец.
– Сделай мне порцию с собой, – попросил он.
– Конечно, господин управленец!
Жан с удовольствием поел. Всё-таки, поварам Департамента далеко до городских! Их стряпня съедобна, но не больше…
Вернулась официантка, принесла фирменный пакет. Жан подмигнул ей, закатил в предвкушении глаза, сделал комплимент. Когда девушка ушла, он просунул руку в изгородь и достал оттуда такой же пакет, вынул из него маленький свёрток, переложил его к себе. Пустой пакет Жан вернул на место. Он не вызовет подозрений: клиент заказал кушанье на вынос, но не выдержал, съел сразу.
В Департамент Жан возвращался совсем не спеша. И не в красотах или запахе мокрой листвы дело. В свёртке, как фасолины в золотой обёртке, лежали брусочки органической взрывчатки. Луиджи клялся, что по ним можно хоть прыгать, хоть бросать их с крыши Департамента, не сдетонируют, и Жан верил, но всё равно было как-то не по себе. Пусть ими не подорвать Управу или опору моста, но салон мобиля можно запросто разнести в клочья. С ним, Жаном, вместе. Жан не хотел умирать, тем более прямо сейчас. Не всё закончено, не все счёты сведены.
В рамке сканера Жан непроизвольно замедлил шаг, но Луиджи не обманул и тут, брикеты по молекулярному составу соответствовали жареному мясу с гарниром.
Лифт вознёс его на тридцатый этаж. Проходя зимним садом, Жан незаметно рассовал взрывчатку по карманам и уже совсем спокойно, помахивая пакетом, вошёл в отдел.
Заместитель справился, но с радостью уступил место.
– Упарился, шеф, – сказал он. – Трудно.
Жан почувствовал укол ревности, а следом радость от того, что снова взял руководство в свои руки. Это его неприятно поразило. Что с ним творится?!
Дальше работа захватила. Он сидел до вечера, отвлекаясь только на очередной кусочек жаркого из кафе. Отличное мясо! Жаль, пропадёт…
В желудке родился холод, пополз вверх по пищеводу. В животе забурчало, требовательно и громко – подействовала принятая украдкой капсула.
– Говорил же я, шеф, что скиснет, – сказал зам, показывая на пустой пакет. – Слушать надо умных людей!
– Хорошее заведение, – сказал Жан. – Чуть не лучшее в городе. Я часто там ем. Так что не говори еру…
Живот скрутило! Жан выскочил из-за пульта и, согнувшись, провожаемый сочувственными взглядами отдела, бросился вон. Так можно и не донести… Отъявленные попечители, что Джанкарло напихал в ту таблетку?
Успел.
И даже успел запереться!
После, когда отдалилась резь в животе, а туман в глазах рассеялся, Жан вынул первый взрывчатый брикетик. Ковырнул ногтём острый кончик, вытянул тонкую как паутинку нить. Открыл шкафчик под раковиной – да, он не ошибся, строители, как это ни смешно, сэкономили, поставили здесь самую простую сливную фурнитуру, без сифона.
Жан открыл воду, приклеил паутинку за край раковины и бросил «фасолину» в сток. На экране коммуникатора развернулась схема Управы. Синяя искорка мины неторопливо путешествовала по канализационным трубам. Когда мина спустилась на минус третий этаж, Жан остановил её. Искорка на экране замерцала, потом посерела. Это значило, что она нашла подходящее место в трубе – заусенцу, каверну в стенке, другую неровность – и прилипла к ней до поры. Жан открыл тюбик с лекарством для глаз, выдавил каплю на паутинку. Нить на глазах растаяла, исчезла.
Повторив всю процедуру ещё два раза, Жан вышел из туалета и с измученным видом поплёлся в отдел. На полпути он охнул, схватился за живот и побежал обратно. Если в первый раз он выбрал самую дальнюю от входа кабинку, то теперь юркнул в первую, ближнюю. С этого края сточные воды уходили в канализацию другим путём.
Половина дела было сделано, вернулись сомнения. Жан прогнал их прочь. Не для того он провёл почти три года среди серых, чтобы остановиться в шаге от цели. Кто-то должен принять решение, сдвинуть инертную людскую массу с места. Кто, как не он, имеет на это право?