Офис уже работал. Впрочем на памяти Гоши еще не было такого часа дня или ночи, когда дверь конторы была закрыта на тяжелый амбарный замок. С современным интерьером он никак не сочетался, да и сама запорная дуга смотрелась на белой стене, оформленной в стиле лофт, настолько подозрительно, что даже модное выражение «эклектический дизайн» не спасало положение и не оправдывало существование замка. Несколько раз Гоша и сам слышал, как продвинутая водяница убеждала шефа сменить антураж, но Шиш почему-то отказывался. То ли у него с этим амбарным элементом имелись какие-то собственные незримые связи, то ли просто хранил как память о своем любимом жилище, то ли еще было какое-то неведомое объяснение – но на вопросы о происхождении раритета Семеныч предпочитал отшучиваться или отмалчиваться.
— Кофе?
Гоша, как и полагается по обычаю, скрестил пальцы в нечто напоминающее кукиш и лишь затем приветливо поздоровался.
Шиш скорбно кивнул в ответ. Кофе он так и не полюбил за горечь, но от цвета напитка был в восторге, и уже перепробовал все варианты: начиная от дремуче-черного и разбавляя сие питие разным количеством молока, чтобы насладиться оттенками.
— Сейчас тебе заварю по новому рецептику, — любезно предложил шиш человеку.
— Сделай милость, уважь, — согласился Гоша, спать хотелось, и он с большей радостью завалился бы на родной диван, вместо того чтобы бежать через дворы в контору, но Тишка ведь выспаться не даст – обиделся всерьез и как минимум на полдня. А спать под скорбное бормотание и шуршание гневливого домового тот еще аттракцион. – Только не на болотной воде.
— А она, между прочим, — Семеныч загромыхал кружками, — жизнь содержит…
Гоша заверил шиша, что предпочитает мертвую воду из крана, а ежели ему захочется живой, то пойдет и утопиться… то есть искупается в прудике у водяного.
Кофе шиш заваривал отменный, причем непонятно как: только что держал в сухих лапках кружку с обычной холодной водой и ложку с горкой черных крупинок, отвернулся на мгновение – и вот уже протягивает заваренный, аж дымок благоухающий над краем чашки поднимается. Гоша сплюнул трижды через левое плечо и принял с благодарностью кружку.
— Не доверяешь? — Шиш усмехнулся.
— Перестраховываюсь, — буркнул Гоша. В памяти накрепко сидела вбитая наука: чем и насколько чревато принимать любое подношение из лап нечисти, неважно дикая она, домашняя, прикормленная или начальственная.
— Это правильно, — одобрил шиш и одним глотком втянул свою порцию, довольно икнул и погладил клиновидный подбородок. — Скажи-ка, мил человек, ты ко мне по делу заглянул или так по старой памяти?
— Да тут… — Гоша задумался: врать нечисти не стоило, но и говорить что от собственного домового сбежал не резон — потом коллеги по отделу, да что там коллеги! — самый распоследний подворник уважать перестанет. — Передохнуть мне надо, Семеныч, замаялся.
— Ну, раз такое дело… — Шиш торопливо сдул с зашарканного диванчика кучку бумаг и жменю пыли, — то приляг, сосни малость. А там и вечер подойдет.
— Да нет, мне бы часок только — не больше, — Гоша улегся, накрылся собственной курткой. — Спасибо, дядька шиш.
— Почивай, почивай, а то если уснуть не сможешь, то, может, подсобишь в одном вопросе? — Шиш присел на корточки перед диваном и сухой лапкой погладил человека по голове.
— Ну ты и засра… нехороший человек, — ругнулся Гоша. — Ты же мне дремоту развеял своими поглаживаниями!
— Так я ведь и не человек, — засмеялся довольный шиш. — А проблема с нехорошим одним человеком из четырнадцатого дома. Он волколака поймал…
— Чего? — Гоша рывком подскочил и очумело проморгался. — Шутишь что ли? Как обычный человек может волколака пленить?
— Да какие шутки? — недовольно отмахнулся шиш. — Пили они вместе… домовик из того дома сообщил, что три дня водочку под огурчики с капусткой да грибочками маринованные квасили. И уснули потом в обнимку под столом. А там полнолуние и накатило, волколак и оборотился, но угар пьяный с него не сошел вот он и не смог ни удалиться, ни собутыльничка своего загрызть. Кое-как дополз до ванны, водицы полакал да и обратно вырубился. А потом и сам хозяин квартиры прочухался — видит у него псина здоровенная в прихожей валяется, ну и будучи, очевидно, человеком жалостливым, он и решил животину себе оставить на мороз не выгонять.
— В такое, допустим, поверить можно, — Гоша потер ноющие виски. — Так а чего волколак-то потом не ушел?
— Да этот алкашник на него ошейник одел — мол, раз ты моя собаченция, то и ходи в ошейнике, — развел руками шиш.
Гоша с подозрением уставился на бывшего шефа — не может быть чтобы за пару дней тот настолько в разуме повредился? Разве для волколака проблема вырваться даже с привязи, даже в зверином обличье? Да и один человек проголодавшемуся оборотню на закусь на один раз.
— Так ошейник не простой, а с заклепками и, вроде как с серебряными, — пояснил Семеныч. — Вот и пускает. Волколак плачет уже, с голоду воет — почитай уже третий день пошел. Алкашик-то его, конечно, кормит чем-то и даже гладит, но ведь не дело зверя в плену держать. Да и домовик злится — ему-то за что страдать? — уйти грозится, а у меня на районе и так толковых домовых работников один на три домины, а в каждом-то квартир с сотню. Вот и Аркаша уйдет, кто у меня за участок с двумя многоэтажками отвечать будет? А Аркаша сказал, что больше суток уже не потерпит.
Гоша печально вздохнул — его Тишка бы и дня возле оборотня не задержался бы. Вот бывают же нормальные домовые, терпеливые, не то что его собственный.
— Сходил бы ты, глянул, — шиш заискивающе глянул в глаза человека, — попросил бы алкашика отпустить собаченцию. Или сказал бы, что, мол, твоя псина. А то ведь пропадет…
Кто пропадет Гоша уточнять не стал — и так понятно. Или волколак отдаст концы, или разозлится и загрызет своего новообретнного владельца. А их отделу потом либо оборотня хоронить, либо человечье тело прятать — а то народ нервный, перепуганный — обнаружит погрызенный труп и тут же безвредной живности охоту объявит.
— Разберусь, — согласился Гоша. — Все равно поспать не выйдет.
— Ну вот и сходи, соколик, погляди, — шиш шустро подхватил куртку и напялил на Гошу, тот и охнуть не успел. — И мне отчет сразу.
— Так я уволился же, — возмутился Гоша.
— И что? — искренне удивился шиш, подталкивая человека к двери. — Раз за дело взялся, то потом мне отчет обязательно как все прошло. Правила нынче такие.
— Вот гов… — Гоша обернулся за хлопнувшую за спиной дверь кабинета. Но спорить было уже бессмысленно — и то хорошо, что только на одно дело подписался, а не на парочку — с этого пройдохи станется сразу кучу всего подсунуть, а там разбирайся как хочешь. — Адрес-то хоть скажи?
Аргон
— Господин, мне войти? – в покои принца постучалась легкая девичья рука, и принц незамедлительно откликнулся.
— Заходи, и дверь запри!
Служанка проскользнула в дверной проем, как бабочка, сверкнув шелками вместо воздушных крыльев, и заперла дверь на засов.
Старый король уехал, оставив сына за главного, по делам в БлакРи, и Аргон устроил себе уже традиционный марафон – в день в его спальне случалось по три-четыре служанки, а Элисию он звал особенно часто. В этих краях она считалась южанкой, потому что раньше жила в Сархи. Мало кто был в этом краю, но те, кто посещали этот белокаменный город, навсегда запоминали три вещи – вино, песок, и мастерство тамошних женщин.
Сама Элисия пересекла границу Темной стороны Маадгарда в повозке беглого купца, а потом немало поскиталась по Фатрахону и Атроху. Потом дороги привели ее в БлакРи, город, окружавший Черный замок. Популярность, природная красота и хитрость не дали ей пропасть с голоду, более того, в один из своих визитов в город, Аргон приметил девушку на рыночной площади.
Ее умения поразили принца в первую же встречу, и он увез девушку служанкой во дворец.
На этой неделе Элисия посещала покои принца уже в пятый раз.
Она начинала с массажа – растирая мускулистое тело мужчины маслами, расслабляя каждую клеточку тела. В последнее время этот массаж казался Аргону еще божественнее, чем раньше – потому что тело его постоянно ныло от неудобных поз и камней под боком. Вспоминая Терну нехорошим словом, он приглашал Элисию по вечерам, чтобы та устраняла последствия магической связи с пастушкой.
Пальцы южанки мягко скользили по коже принца, втирая цитрусовое масло. Запахом солнца пропиталась вся темная спальня, свечи потрескивали, и Аргон расслаблялся, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Приходя к принцу, девушка сразу избавлялась от одежды служанки и оставляла на себе несколько шелковых тряпиц, оставшихся с юга, обвивавших ее за грудь, талию и бедра, и максимально оголявшие ее бронзовую кожу. Безусловно, в северном краю, где девушки были белее слоновой кости, плавная, как змея, загорелая Элисия очаровывала.
А еще она не задавала вопросов. Когда во время ее ласк, пока она массажировала руки принца, на его коже вдруг резко выступила царапина (Терна ободрала ладонь об дерево) – Элисия только мягко спросила –
— Этой раны, кажется, не было здесь, господин?
— Ты просто не обратила внимания на нее сразу, — коротко отмахнулся Аргон, и девушка больше вопросов не задавала, продолжив ублажать принца.
В этот раз она заметила свежие царапины у принца на спине, и ласково массируя плечи, старалась не задевать пораженные участки кожи. От принца пахло хвоей и лесом, хотя на охоте он не был, и Элисия это тоже отметила.
После массажа Элисия избавилась от последних тряпок, скрывающих ее наготу от глаз принца, и вечер продолжился.
Но пока Аргон получал наслаждение, Терна стремительно приближалась к лагерю разбойников. Вскоре ее мысленный крик яростно пробился в голову принца, хотя тот отмахивался от него, как от назойливой мухи.
Его мысли блуждали где-то далеко, а взгляд гулял по спине Элисии, которая изогнулась перед ним, как пустынная гибкая кошка, ласковая и дикая одновременно. Но Терна пробивалась настойчиво, и Аргон шикнул на нее, тут же запираясь в своем сознании обратно и возвращаясь мыслями к девушке в постели.
Он опустился на нее всем весом и сжал запястья обоих рук, захватывая их. Что может быть более возбуждающим, чем полная власть?
В это время на теле Терны не осталось ни одного участка, по которому не пробежались бы взглядом. Разбойники опустошили фляги, но у них оставалось еще одно развлечение. Девушка поймала на себе прямолинейный взгляд одного из сидящих на бревнах мужчин – видимо, он был атаманом, и дернулась, пытаясь высвободить руку из лапы державшего ее разбойника. В ответ ее схватили уже вдвоем, и обе ее руки заломили за спину, обездвиживая ее.
Атаман поднялся с места и перешагнув костерок, подошел к Терне вплотную.
Аргон в это время приподнял свою партнершу и перевернул ее на спину, вдыхая запах ее волос и прикусил кожу на шее, ласково, но больно. Элисия сладко застонала.
Терна опустила глаза в землю, изо всех сил желая рассыпаться песком, исчезнуть, зарыться в густую траву возле своих ног. Атаман схватил ее за подбородок и неприятно дернул голову верх, заставляя поднять взгляд на себя.
Она уже знала, что будет. Однажды Овод пытался изнасиловать ее, когда она была совсем девочкой, но выпивка впервые сыграла ей на руку – он просто не справился с этой задачей, будучи ужратым до состояния свиного визга. На утро он запомнил только свою неудачу, и к Терне больше не лез, зато обозлился на нее до конца.
Но этим – выпивка не помешает. Их семеро. Она одна.
Одиночество обвило ее за шею, как холодная змея. Даже сейчас, когда ее жизнь напрямую связана с жизнью другого человека, ее одиночество не знает пределов. Ее собственные чувства только мешают Аргону, а ее боль затмит его удовольствие.
— Ну что, ты сама уляжешься поудобнее? – ехидно поинтересовался мужчина, опуская руку на талию трепещущей Терны. Та взбрыкнула, вскидывая тощее колено и целясь в пах атамана, но тот, со смехом, поймал ее за ногу и сжал что есть силы, все еще улыбаясь. – Значит, я сам тебя уложу. Парни, валите ее на траву. Занимайте очередь!
Терну дернули за запястья, роняя на траву жестко и неаккуратно, двое мужчин, отпуская похабные шуточки, развели ее руки в стороны, распяв Терну на земле, и удерживали их с силой.
— Стони погромче, — прошептал на ухо Элисии Аргон, и та послушна подалась навстречу принцу.
— Будешь орать громко – перережу глотку, это мне не помешает тобой насладиться, — предупредил атаман и одним движением стащил с девушки ее тряпичную обувку.
Терна яростно забрыкалась, задыхаясь и чувствуя, как сердце ноет, разбиваясь о грудную клетку, горит и колотится. Мужчина схватился за поясок штанов, и когда Терна слишком сильно ударила его пяткой в грудь – сжал ее талию и резко провел ногтями к бедрам, просто раздирая кожу до крови. Поясок отлетел в сторону, и с бьющейся в истерике девушки стащили штаны и белье. Терна извивалась под хохот других мужчин, пытаясь освободиться, но даже если бы у нее это вышло, что дальше?
Атаман расстегнул свои штаны. Терна отчаянно залупила по земле ногами, пытаясь попасть по мужчине, но тот зарычал и вытащив из-за пояса нож, воткнул его в землю рядом с талией Терны.
— Еще раз дрыгнешь своими копытами, и я тебе их отрежу, — предупредил он, и у него на лице не осталось даже наглой улыбки, только яростное желание удовлетворить свои потребности.
Терна замерла. Сталь ножа касалась ее кожи и кажется, она даже поцарапалась об него неловким движением.
Мужчина грубо развел ее ноги в стороны, и больно ударил по бедру. Глухой стон всколыхнул сознание девушки, и она даже не поняла, чей он – ее собственный, или стон Элисии, ворвавшийся в ее мечущиеся мысли.
Аргон погладил свою служанку по бедру.
— Ты хорошо сегодня постаралась. Иди в душ.
Девушка вскочила с подушек, как перышко, и снова завернулась в свои шелка. Аргон отвесил ей шлепок по заднице и подтолкнул в направлении ванной, куда Элисия довольно упорхнула, звонко смеясь.
— Что же… — Принц завернул бедра в простыни и поднялся. – Посмотрим, чего эта истеричка от меня так рьяно хотела.
Он прошлепал босыми ногами по мраморному полу и прошел в свой маленький кабинет. Подойдя к столу Аргон провел рукой по стеклянному шару. Он мог бы и сам взглянуть, как у пастушки дела, но приятная усталость мешала мыслям сосредоточиться.
— Покажи Терну! – приказал он.
В комнату хлынул свет и послышался смех разбойников и треск догорающего костра.
Терна громко дышала, так что казалось, что ее легкие лопаются. Она замерла как струна, напряженно глядя на мужчину между своих ног. Он оглядывал ее скорее с презрением, чем с наслаждением, насмешливо и возбужденно.
Девушка чувствовала, как что-то внутри нее сворачивается комком боли и пульсирует, а остальное тело каменеет и наливается тяжестью. Ожидание боли причиняло ее много больше, чем клинок принца и смерть. Но что-то еще клокотало в ней.
— Что у тебя такое грустное лицо? – поинтересовался мужчина, и вслед за ним гаркнул хохот других разбойников. – Улыбайся, вряд ли у тебя еще будет такая шикарная ночка!
Лицо Терны окаменело, с него стерлась вся мимика, и ни одна жилка не дрогнула, когда мужчина навис над ней. Ее взгляд неподвижно уперся в насмешливо жадные глаза насильника. Внутри себя девушка хотела бы отвести взгляд в сторону и не видеть этих глаз, но даже усилием не смогла это сделать.
Мужчина усмехнулся. И в тот момент, когда он наконец коснулся ее, что-то вспыхнуло, ослепляя глаза державших девушку мужчин. Оцепеневший Аргон, молча наблюдавший за сценой, моргнул, а его комнату залили отблески огня.
Воздух разрезал нечеловеческий крик.
Голова атамана пылала огнем, словно кто-то поджег его волосы. Он метнулся назад, падая на колени. Огонь пожирал его скальп, и перекинулся на лицо, пополз по шее, выедал глаза. Мужчина пытался тушить огонь руками, издавая звериные вопли, но все было тщетно.
Двое сообщников тут же отпустили руки Терны, отпрянув в стороны. Кто-то вскрикнул –
— Да это ебаная ведьма!
Аргон видел, как здоровые мужчины, под крики и чавкающие звуки голодного огня в страхе хватают лошадей, привязанных рядом, и спешат покинуть место происшествия. Огромный страх гонит их прочь.
Терна же этого не замечала – ее взгляд по-прежнему был прикован к мужчине. Она медленно села, выпрямляясь и немного царапая бок о нож атамана. Ее нижняя часть тела была абсолютно нагой, она скрестила ноги по-турецки, подтянув их к себе, и продолжала спокойно смотреть на человека перед собой.
Крик давно оборвался. Мужчина быстро скончался от адской боли, но так и остался стоять на коленях, запутавшись в собственных спущенных штанах и поясе. Терна смотрела, как огонь буквально плавит кожу, оголяет чернеющий череп и проедает дыры в тканях, открывая кости. Стихия медленно угасала, затихая, и в конце концов ослабла и потухла, оставив вместо головы – на плечах мужчины черную омерзительную головешку. Подул ветер, и труп мужчины упал перед Терной.
– Что за книга? – поинтересовалась герцогиня, уловив благоприятное действие перемен.
Лакей почесал в затылке огромной ручищей.
– Ты что же, болван, не посмотрел?
– Посмотрел, – угрюмо протянул тот. – Мон… Ман…
Манмень…
– Монтень, глупец, – презрительно поправила герцогиня.
Соглядатай едва умел читать. Это занятие для людей с такими руками и обрубками вместо пальцев представляется бесполезным и бессмысленным.
– Что еще он делал? – с трудом скрывая неудовольствие, осведомилась Клотильда.
Ей не нравилось то, чем она сейчас занималась, не нравилось с самого начала. Было в этих расспросах что-то нечистое, нечистоплотное и даже унизительное, сходное с подглядыванием в замочную скважину.
Какая, собственно, разница, какую книгу он читал?
Первоначально в обязанности этого тюремщика входило доносить ей о попытках побега или самоувечья. Все прочие занятия красивого узника не имели значения. Она так думала, но с течением времени стала задавать стражу все больше вопросов. Она объясняла это предосторожностью, ибо лакей был слишком глуп, чтобы вовремя распознать задуманный акт. А Геро слишком умен, чтобы действовать грубо и прямолинейно. Он будет готовиться скрытно и сплетет себе петлю из таких нитей и волокон, о которых этот тупица даже не догадается.
Подготовку побега, если Геро его все-таки задумает, а он рано или поздно задумает, он начнет с таких далеких подступов, так аккуратно будет подбираться к цели, что предотвратить этот побег без ущерба будет непросто. Или с таким же искусством и выдержкой он подготовит собственное самоубийство. Что тоже в своем роде побег.
Так объясняла своей излишний интерес герцогиня, чтобы успокоить не то самолюбие, не то неизжитую деликатность, но в действительности, когда она набиралась мужества сама себе в том признаться, это была жажда соучастия. Она хотела присутствовать как равная в его жизни, стать ее частью, пусть даже в таком неприглядном виде.
Если он не пускал ее в свою жизнь добровольно, если не открывал своих тайн, то она проникнет туда по собственному почину, как взломщик, подобрав отмычки.
– Так что он делал потом? Или он все это время читал?
Соглядатай, герцогиня всегда забывала, как его зовут, порылся в карманах и вытащил измятый, сложенный вчетверо листок.
– Вот, он потом написал.
***
Весь следующий день я провожу за составлением плана. Известно, что каждое, даже малозначительное дело, следует начинать с рекогносцировки. Не имея представления, с чего начать, я рисую портрет моей девочки. Большим художественным талантом я не обладаю, но определенная склонность есть. Отец Мартин не раз выговаривал мне за разрисованные поля книг и латинских прописей. Изнывая от скуки над спряжением латинских глаголов, я развлекал себя тем, что рисовал шаржи на своего учителя и на товарищей по несчастью, сопящих и корпящих над учебниками. Сходство было несомненным. Узнавшие себя грозились меня самого превратить в шарж, однако с удовольствием смеялись над шаржами других.
Портрет Марии мне удается быстро. Я рисую пером, ибо не позаботился ни о каких других художественных принадлежностях. И вот на листе, под герцогским гербом, – ее круглое чуть удивленное личико.
Я долго смотрю на нее, потом бросаю лист на стол и ухожу к окну. Нет, это слишком больно, я не смогу. Все равно что тайком пробраться на кладбище и вскрыть свежую могилу. Моя девочка жива, слава Создателю, но все нити, все пути ведут меня в прошлое. Я начинаю вспоминать. А за воспоминаниями вновь подкатывает тоска, отчаяние, глухая неизлечимая ненависть. Вина, бессилие… Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Сейчас самое время попросить у Любена вина. И пить из горлышка до дна. А потом уснуть.
Нет, черт возьми! Пьяный отец – отвратительное зрелище. Пусть даже сердце разорвется. Я справлюсь.
Закрыв глаза, читаю молитву. Отец Мартин говорил, что если научиться правильно молиться, заполняя молитвой разум, изгоняя мысли, то такой молитвой можно излечивать любые раны.
Но я этому так и не научился. Был слишком порывист и непоседлив. Хотя временами, сосредоточившись и погрузившись в молитву, испытывал нечто божественно-необъяснимое, будто обращался в молитву сам. Но случалось это крайне редко.
А сейчас мне это вовсе недоступно.
Довольствуюсь троекратной молитвой святого Франциска. «Господи, сделай меня орудием твоего мира. Там, где ненависть, дай мне силу сеять любовь».
Мне становится легче, и я могу вернуться к столу. Монтеня я перечел два раза. Все правильно. Позволь ребенку развить его собственный разум, а не принуждай его поглощать готовые максимы. Его знания должны проистекать из собственных проб и ошибок. А наставник лишь предлагает, но не навязывает пути. Но моя дочь еще слишком мала, чтобы постичь азы философии. Ей бы научиться твердо стоять на ногах. Я вновь беру лист с ее портретом и делю его на две половины. На одной стороне пишу «Тело», на другой «Дух». Под заголовком «Тело» я пишу названия детских игр, которые помогут моей девочке стать ловкой и сильной.
Ей надо научиться быстро бегать, перепрыгивать через ступени и держать равновесие. Одной этой узкой лестницы в том темном доме достаточно, чтобы ее покалечить. Крутые занозистые ступени. Ее пугает темнота. Ну что ж, тогда мы поиграем с ней в прятки. Темнота станет ее сообщником, ее помощником в играх и перестанет пугать. Ей страшно заблудиться, и мы построим с ней лабиринт, по которому она доберется до сокровища. А из стола и табурета возведем башню, чтобы она не боялась высоты. А для маленьких пальчиков я соберу несколько круглых предметов. Мы устроим с ней тайник. Это и будет сокровище, до которого ей придется добраться. Попрошу повара, чтобы он приготовил драже разной величины и формы. Новый приступ тоски вынуждает меня бросить перо. Да что же я делаю, в самом деле? Воображаю себя настоящим отцом. Я заключенный, которому позволят двухчасовое свидание. Да и позволят ли? Я поманю ее своим участием, своей игрой, а что потом? Я исчезну. И вновь появлюсь через несколько недель, когда она уже все забудет. Снова нанесу рану и вновь исчезну. И так до бесконечности. А она будет ждать этих коротких свиданий, будет верить. Будет просить меня остаться, будет умолять не покидать. А я буду отводить глаза и спасаться бегством. Ее отец, сильный и добрый, почти Господь Бог, окажется бессильным трусом. Анастази права. Для чего я прошу этих свиданий? Кому от этого лучше? Я разобью ей сердце. Девочке лучше забыть меня, а мне – смириться со своей участью.
Но через час дурные мысли проходят. Небо, с утра опухшее, набрякшее, будто веки старого пропойцы, внезапно светлеет, и я вижу, как в узкие облачные прорехи проливается солнце. Эти светлые столбы мягко скользят по верхушкам деревьев, и один из них проходит по моему окну. Комната освещается, и я стряхиваю дремоту. Почему я так быстро сдаюсь? Я еще жив, я в милости, Господь благоволит ко мне. Герцогиня – женщина и не лишена милосердия. Если я буду послушен, то она, возможно, проявит великодушие. «Дай мне силы, Господи, понимать, а не быть понятым». Будь я один, раздумывать бы не пришлось. Совершил бы еще одну попытку убийства, и все было бы кончено. Избавил бы себя от постыдного существования. Но на свете есть моя девочка, и помышлять о смерти – недопустимая роскошь. Нужно жить и принимать условия сделки.
В этих метаниях проходит день, второй, третий. Меня бросает из холода в жар. Не так просто сохранять спокойствие в присутствии герцогини. Она не настолько слепа, чтобы не видеть того, что со мной происходит. Но ее это не беспокоит, напротив, ей это нравится. Мои терзания вызывают у нее интерес.
– Как трепещет твоя душа, – время от времени говорит она, заглядывая мне в лицо.
– Искра божественного пламени. Живой среди толпы мертвецов. И ты еще спрашиваешь, почему я выбрала тебя.
Она делает жест в сторону окна, ссылаясь на тот наш давний разговор, когда я наблюдал за красивым гарцующим всадником.
– Теперь-то ты должен понимать. Тот блестящий молодец в перьях, с гирляндой титулов – всего лишь разряженная кукла. Скорлупка. Хорошо выделанная кожа на костном каркасе, сверху позолота, несколько блестящих пуговиц, прилаженные конечности – и более ничего. Внутри пусто. И у тех, кто с ним рядом, тоже пусто. Они мертвецы. Некоторые были живы, когда были детьми, но вскоре умерли. А есть такие, кто и родился мертвым. Ибо породили их мертвые родители. Выглядят они как живые. Двигаются, говорят, смеются, потеют, совокупляются, но при этом остаются мертвецами. Tua quia nomen habes quod vivas et mortuus es1. Это неодушевленная плоть, как у животных. Но у животных никогда не было души, а эти избавились от нее сами. Вырезали как нарыв. Оставили пустоту, заполнив ее шумом и суетой. Потому и держатся всегда вместе. Как чайки или вороны. В стае крик громче, и есть с кем подраться. А ты принадлежишь к числу тех, кто хранит свою душу в неприкосновенности, тех, кто по-настоящему жив. С тобой рядом слышен глас Бога.
Я слушаю ее рассуждения до конца, так и не задав последнего вопроса. К какой категории она причисляет саму себя? К мертвым или живым? Герцогиня отвечает сама:
– Ты, вероятно, спрашиваешь себя, кто я. Не отпирайся. Ты думаешь об этом, но не решаешься спросить, потому что боишься вызвать неудовольствие. Напрасно. Я давно уже ответила на этот вопрос и смирилась с тем, какой вынуждена дать ответ.
Я тоже мертвец. Родилась живой, но умерла еще в детстве. Как и все королевские дети. Во дворцах живой душе нет места. Хлопот много. Во дворце предпочтительней обитать после смерти. Спокойней. И самим проще.
С живой душой не сохранить рассудка, не вынести насилия и страданий, не выжить в отравленном, зловонном воздухе королевских покоев. Вот я и умерла. Но все же я от них отличаюсь. Я другая. Знаешь, почему? – герцогиня понижает голос до шепота.
– Потому что я знаю, что я мертвец. А они – нет. Они не знают! А я знаю. И в этом состоит мое преимущество. Они верят в то, что живы, ведут себя как живые, говорят как живые, действуют как живые, но не живут. Правда скрыта от них. Они видят только тени предметов, а не сами предметы. Ибо они сами – тени. Чтобы осязать предмет, следует признать собственную пустоту. Обратить в нее взор и не испугаться. Мне это удалось. Ноша нелегка, но дает право на истину. Я знаю о них все, а они – ничего. Ни обо мне, ни о себе. Я будто лазутчик во вражеском лагере, зрячий среди слепых, все знаю наперед. Я так же пуста внутри, но я уже не боюсь. Им сразу становится страшно, когда они случайно в себя заглядывают. Тогда они начинают громко кричать. Другого средства они не знают. А я знаю. Это средство – ты. Ты заполняешь то пространство, в котором когда-то обитала моя душа. Ты делаешь меня живой. Потому что ты не просто красивый мальчик с длинными ресницами и бархатистой кожей, ты – сама жизнь. Рядом с тобой я могу чувствовать. Могу радоваться, удивляться, могу даже любить. Ты воскресил меня. Так неужели я променяю выпавший мне божественный дар на пустую, никчемную безделушку? Ты – сокровище. Но беда в том, что ты отдаешь мне свою силу только через страдание. Я вынуждена причинять тебе боль, иначе твоя душа останется безмолвной. Добровольно ты ничего мне не отдашь, даже если будешь очень стараться. Но страдая, ты отдаешь мне свой свет, допускаешь в свою душу, и тогда я пью ее как нектар. Было бы достойней приручить тебя и добиться твоей любви или, по крайней мере, дружбы, но, увы, мне этого не дано. У королевских детей не может быть друзей или возлюбленных, у королевских детей могут быть только слуги.
После этих страшных откровений я подавлен и опустошен. Она даже не пытается приукрасить мою участь ложью. Я – пища, которой утоляют голод. Тот самый, нежелудочный, о муках которого я догадывался, когда пытался объяснить мотивы человеческих поступков. Герцогиней движет тот же голод, что и другими, но она утоляет этот голод мной. А мои страдания – это особое лакомство. Она будет держать меня в страхе, в постоянном неведении, в сомнениях, в тревоге, чтобы моя душа металась, как загнанная в силки птица. От рывков и сотрясений будут лететь искры, капли той самой силы, того нектара, который она жаждет испить. Чем больнее она меня ранит, тем быстрее наполнится чаша.
Оформленная «под дерево» дверь в офис шерифа с легким стуком захлопывается за спиной Данди; обернувшись, он некоторое время сверлит ее недобрым взглядом, разрываясь между желаниями ее пнуть и намалевать на ней неприличное слово, хотя, конечно же, дверь ни в чем не виновата.
«Двойное убийство – не повод привлекать ГБР, это не серийник, мы тут сами с усами…». Идиоты. Киборг все равно под подозрением, ибо других подозреваемых нет, а этот запасной козел отпущения никуда не денется. А намек на то, что Марта Корсак незадолго до смерти принимала любовника, шериф встретил с таким оскорбленным видом, словно речь шла о его собственной жене. И по всему выходит — чтобы отмазать Брута нужно «предоставить неопровержимые улики», а точнее привести им убийцу уже в наручниках, в подарочной упаковке с розовым бантом. И другая «добрая весть» — даже если сюда прибудет еще один сотрудник ОЗК, Данди с планеты не выпустят пока дело не прояснится. Что называется – влип так влип. Впрочем, без Брута он отсюда все равно не улетит, DEX нужен ему позарез.
Злость не проходит, так что Данди приходится искусственно снижать уровень гормонов в крови. Сделав глубокий вдох, он оглядывается по сторонам и зацепив взглядом вывеску над одной из лавчонок, расположенных вдоль пыльной и почти пустой в это время суток улице, целеустремленно направляется туда.
Спустя пол часа Bond покидает лавку счастливым обладателем футболки с принтом местного родео и соломенной шляпы. Поскольку он в данный момент занимается-таки делами ОЗК, Мэй распорядилась перечислить ему на карту командировочные, так что у него теперь есть чем оплатить гостиницу, купить еды себе и Бруту, и еще даже хватит на такие вот маленькие радости, без которых жизнь кажется серой и скучной. Осталось заглянуть в харчевню «Панчо Паксли», расположенную прямо рядом с гостиницей и заказать ужин на двоих на вынос. Но его мирным планам на вечер нынче не суждено сбыться.
Голоса, доносящиеся из переулка, его слух цепляет почти машинально, отмечая тональности, безошибочно свидетельствующие о конфликте. Данди спокойно прошел бы мимо, в конце концов чем меньше вмешиваешься в дела людей, тем меньше риск себя выдать. Хоть большинство и привыкло к присутствию рядом некоторого количества разумных киборгов, к тому, что киборг бесконтрольно путешествует от планеты к планете с человеческими документами, граждане Федерации вряд ли морально готовы, а сотрудники полиции тем более.
Да, он прошел бы мимо, не будь один из голосов женским с явными нотками паники, а трое других мужскими. Взаимоотношение полов было для Данди сферой пока что не до конца изученной. Да, женщины слабее и периодически нуждаются в защите, это он усвоил. Но, в конце концов, для защиты граждан существует полиция, а мужчина не обязан защищать всех женщин подряд.
Сейчас он понимает лишь одно – Стэн на его месте не прошел бы мимо. С его-то «особенным» отношением к женщинам. Ни за что не прошел бы. А значит следует вмешаться, или хотя бы выяснить что там происходит.
Разворачивалась в одном из переулков вполне банальная сцена – трое кобайкерского вида сильно нетрезвых мужиков цеплялись к женщине. То один, то другой загораживал ей дорогу с похотливыми ухмылками и непристойными прибаутками, а она пыталась их обойти и прорваться на открытый участок улицы, где было больше шансов встретить прохожих и попасть под объективы немногочисленных уличных камер. Даже с расстояния двадцати метров от троицы исходил запах ядерной смеси из пива и крепкого алкоголя. Прикинув с помощью анализаторов концентрацию, Данди испытывает мимолетное удивление – без искусственной фильтрации его собственная органическая часть мозга уже перестала бы функционировать, а эти трое все еще держатся на ногах, да еще способны синтезировать феромоны.
Женщина – метр шестьдесят семь, стройная, младшего репродуктивного возраста, с темными волосами, собранными сзади в хвост – пытается сохранять хладнокровие и как-то общаться с агрессорами, настраивая их на мирный лад, но тщетно, и выдержка мало-помалу ее покидает, судя по изменяющемуся с каждой секундой гормональному фону.
Данди неторопливо приближается – на лице чуть натянутая улыбка, шляпу сдвинуть на затылок, утереть пот со лба, жарко ведь.
— Эй, дорогуша! – Окликает он женщину. – Где тебя носит, мы уже заждались!
На него оборачиваются. Иногда достаточно продемонстрировать, что потенциальная жертва не одинока, чтобы отпугнуть агрессоров. Но это явно не тот случай – его мгновенно окружают, придвинувшись почти вплотную и окутав облаком алкогольных паров. Для Bond-а между ними мало разницы – примерно одного возраста и похожей комплекции, с небольшими различиями в росте и весе.
— Слышь, ты че приперся, а? – Произносит тот, что слева, самый высокий и грузный. — Мы тут с дамой общаемся, ты погоди маленько. Дообщаемся и отпустим ее к тебе. А может она с нами захочет остаться, а не с эдаким задротом.
Двое других громко ржут, словно их приятель сказал нечто невероятно остроумное.
— Ребят, вы б того… полегче. – Предпринимает еще одну попытку Данди. – Тут офис шерифа рядом.
Однако, ему уже ясно, что договориться не удастся. Слишком много алкоголя, слишком нестабильный гормональный фон. А следом его несильно толкают в спину.
Он уже привык, хотя поначалу было довольно сложно. Нет, с помощью процессора и соответствующих программ Bond довольно легко воспроизводил техники разного вида единоборств, с силой и скоростью, не превышающих человеческие. Это было так легко. «А ты сам-то попробуй» — предложил как-то Стэн и позвал его на ринг, запретив использовать процессор. И Данди поразился тогда собственной неловкости, несмотря на «мышечную память». Пришлось осваивать все с нуля, что, безусловно, пошло ему на пользу в плане конспирации.
Вместо того чтобы упасть в результате толчка на второго из агрессоров и позволить им некоторое время позабавиться, швыряя его друг другу будто мячик, Bond приседает, изящно крутанувшись вокруг своей оси, и одной подсечкой сбивает с ног сразу двоих. Немного сложновато для человека, но ничего сверхъестественного. Краем глаза он видит женщину, которая и не подумала убегать, хотя именно это подсказывали логика и здравый смысл, а напряженно ждет чем же закончится схватка, вытянувшись в струнку и закусив губу.
С обреченным вздохом Данди пропускает над головой кулак оставшегося на ногах противника и позволяет двум упавшим встать на ноги и вновь с ревом кинуться в атаку. Следующая пара минут проходит в упражнениях, похожих на танцы; в процессе приходится пропустить удар, да так, чтоб для наглядности кровь закапала из разбитого носа, охнуть от тычка в живот и показательно ссадить костяшки пальцев о чужой колючий подбородок. «Ну, хватит уж!» — досадливо думает Bond, тоскливым взором провожая свою новенькую шляпу, улетевшую в пыль. Выскользнув из удушающего захвата, бросает одного из вражин через плечо, так, чтобы тот хоть немного полежал спокойно, с размаху бьет локтем в лицо другого, отталкивает третьего и, схватив женщину за руку, увлекает за собой.
Они останавливаются нескоро, квартала через три.
— Ой, все, больше не могу…! — одышливо выпаливает незнакомка, сгибаясь пополам и упираясь ладонями в колени.
Пропыхтев что-то в знак согласия, Данди запрокидывает голову, пытаясь унять кровь из носа – если не задействовать импланты, то течет она довольно бодро. Внезапно ощутив мягкую ткань на своем лице, он косится в сторону и обнаруживает, что спасенная им женщина заботливо прижимает к его носу свою косынку, ранее обвязанную вокруг шеи.
— Спасибо, не стоит, кажется она остановилась, — он демонстративно шмыгает носом.
— Нет уж, надо вас отмыть!
Тон у нее непререкаемый, таким разговаривает Мэй с младшими киборгами. Незнакомка увлекает Данди к фонтанчику с питьевой водой и, смочив платок, принимается за дело. Ее лицо совсем близко – симпатичное, треугольной формы, чуть скуластое, с одинокой россыпью веснушек на левой скуле и сосредоточенным взглядом серых глаз.
— Больно? – теперь ее тон мягкий, словно у матери, обращающейся к ребенку, и Данди лишь мотает головой. – Ну, вот и все.
Она отступает на шаг, улыбается уголками губ.
— Э-э-э… спасибо, — мямлит Данди, ощущая странную неловкость. – Я тогда, пожалуй, пойду.
— Еще чего! Вам из-за меня досталось, и футболка вон вся в крови. Самое малое, что я должна для вас сделать – переодеть и накормить ужином. И, кстати, меня зовут Рената. Мой дом тут совсем рядом.
При слове «ужин» на лице Данди появляется мечтательное выражение. В ОЗК с некоторых пор бытует присказка: «Какой киборг откажется от дополнительной халявной жратвы? — Только мертвый!» Тем более, что система настойчиво сигналит о падении уровня энергии до сорока пяти процентов.
***
— Ма-а-ам! – русоволосая девчушка лет шести с таким же как у Ренаты чуть скуластым треугольным личиком и серыми глазами с разбегу запрыгивает матери на шею, а Данди с любопытством оглядывается по сторонам. Обычный небольшой домишко, построенный из теплоизоляционных материалов, таких на Мине большинство. Только вместо полей и загонов для скота скромный садик за окном, семья Ренаты явно не занимается фермерством.
— Ну все, хватит! – Рената ссаживает девчушку на пол. – Видишь – у нас гости. Это Данди. Он выручил меня из беды.
— Привет! – ребенок подскакивает к нему и без стеснения протягивает ладошку. – А я Тери!
— Привет. – Он с самым серьезным видом отвечает на рукопожатие, попутно прикидывая из чего бы смастерить дочери хозяйки подарок. Малышня на Кассандре обожала, когда из обычных бытовых предметов и мусора на свет появлялись разные фигурки.
— Пойдем, я провожу тебя в комнату мужа, — Рената делает приглашающий жест, — выберешь что-нибудь из его одежды, он покрупнее тебя, но не страшно. А твою футболку я постираю. Ужин будет через пол часа, переодевайся и проходи в гостиную.
Оказавшись в маленькой каморке, судя по бардаку, логове лица мужского пола, Данди лезет в шкаф и вытягивает из стопки футболок первую попавшуюся. Снимает свою, заляпанную кровью из носа, делает шаг к стоящей у кровати корзинки с грязным бельем. И вдруг замирает, настороженно принюхиваясь. Медленно достает из корзинки полосатую хлопковую рубаху, подносит к самому носу. Нет, ему не почудилось. Это и вправду запах того мужчины, с которым Марта Корсак занималась сексом незадолго до смерти.
Рид все еще был немного шокирован тем, что тритон едва не прикончил его, прижав к решетке и навалившись сверху. Он чувствовал тяжелое удушье, а перед глазами видел темные вертящиеся колеса, и дергался инстинктивно, заведомо понимая, что человеческие кулаки не способны справиться с тритоном. Потом он вдруг оказался на воздухе и смог дышать, и взял себя в руки, помня о том, зачем он здесь и что делает. Из воды хотелось выбраться как можно скорее, но Гэвин оставался там, рядом с Коннором, разглядывал его, пытаясь по лицу понять, что с ним, но стоило позвать, как тритон вдруг встрепенулся и исчез на дне аквариума. Сквозь дрожащую волнами воду Рид ничего не видел, кроме темного пятна, но уверен был, что Коннор вернулся в прежнюю позу, закрывшись и замкнувшись.
Схватившись руками за борт, Гэвин посмотрел на ученых. Один из них стучал по клавиатуре, по-быстрому что-то записывая, а стоявший ближе всех немец просматривал планшет.
— Что вы с ним сделали? Почему он так боится?
— Это нормальная реакция животного…
— Животного?! — Рид почти орал, злость снова вырывалась из него, на этот раз ударами ладони по аквариумному стеклу. — Он разумен, вы прекрасно знаете!
— Именно его разумность мы пытаемся здесь доказать. Но если амфибия не будет контактировать, это нам никогда не удастся. Помочь вам вылезти?
— Я не закончил.
Остывал он медленно. Не мог просто взять и отбросить эмоции, они клокотали внутри и не давали покоя, так что Рид ждал, придерживаясь за борт, и думал, как встретит его Коннор во второй раз. Более спокойно, потому что узнает сразу, или же наоборот? Гэвину нужно подать ему знак, но как, если Коннор будет душить его или отталкивать?
Идея пришла так быстро и легко, что Гэвин мысленно обругал себя последними словами — стоило додуматься до этого гораздо раньше. Какой же он все-таки идиот!.. Но он исправился. Сейчас, во второй раз, все должно получиться.
Глубоко вдохнув и сразу выдохнув, Рид нырнул снова. Подплыл к Коннору и оттянул его хвост от лица, но тритон, приоткрыв глаза и увидев, кто перед ним, развернулся к Гэвину спиной. Бесконечный хвост снова стал преградой, он туго сжался и Рид ничего не смог с ним сделать; он оттолкнулся ногами от дна и выплыл к поверхности.
Может, стоило взять аппарат для дыхания, но что-то Гэвина останавливало. Нацепить на себя приспособление означало бы еще больше стать похожим на местных крысюков, и это вряд ли понравится Коннору.
После очередной неудачи он не стал делать передышку. Нырнул опять, не добился результата, но снова нырнул. Коннор отмахивался от него, будто от надоедливой рыбешки, а Гэвин возвращался снова и снова, не боясь уже ни воды, ни хвоста или злости тритона, ни внимания ученых. Он именно так относился к своей жизни — пробуй еще раз, и еще, и еще, пока не получится, и до сих пор этот метод работал неукоснительно. Всегда.
Гэвин не знал, каким по счету было погружение, когда Коннор наконец повернул к нему голову. Лицо его было злым, губы плотно сжимались, но Рид не обратил на это внимания, ведь получил то, чего добивался — тритон смотрел прямо на него.
«Важно», — сказал он руками, держа их перед грудью так, чтобы со стороны ученых ничего не было видно. — «Помощь тебе».
Его жестовый словарный запас был чрезвычайно скуп, Гэвин не мог передать слишком много. Не мог сказать, что он на стороне Коннора, что ненавидит этих сук в белых халатах, что готов на все, лишь бы помочь тритону. Не мог попросить довериться, ничего не мог пообещать, но надеялся, что Коннор все это поймет и так, что сделает вывод по жестам, по лицу, по настойчивости, с которой Гэвин добивался от него реакции.
Вынырнув снова, Гэвин как следует отдышался. Глаза у него побаливали, ведь он держал их под водой открытыми, да и усталость уже давала о себе знать, но теперь, когда первый шаг сделан, останавливаться было нельзя. Украдкой Рид посмотрел на ученых, гадая, заметили они его жесты или нет, но те выглядели точно так же, как и в первый раз. Если и увидели что-нибудь, то этого не демонстрировали, а Гэвин не спешил ориентироваться на их сосредоточенные постные морды.
Он ушел под воду, и теперь Коннор ждал его, пусть и у самого дна. Хвост все еще обвивал его тело, но уже намного свободнее, служа куполом, сквозь который не могли видеть ни ученые, ни их видеокамера под потолком. Гэвин бесстрашно придвинулся ближе, тоже став частью купола, и показал:
«Вверх. Важно, разговор».
Он не знал жеста, который означал бы «тихо», поэтому показал знак «очень», а потом прижал палец к губам. Во всем мире это движение подразумевало одно и то же, стоило надеяться, что если Коннор и не знает его, то догадается интуитивно.
Теперь ученые смотрели с интересом: заметили изменение, ждали результат. Гэвин махнул им рукой:
— Еще нет.
Это даже было правдой. Он готовился нырять снова, ведь в запасе оставались такие знаки как «пожалуйста» и «нужно», но Коннор выплыл сам. Тритон тоже глянул на ученых — о, как они все встрепенулись! — потом повернул голову к Гэвину, приблизился, обвивая хвостом его ноги, будто вот-вот собирался затащить под воду. Рид на всякий случай схватился за борт рукой, но Коннор всего лишь прошептал рядом с его ухом:
— Опасно.
Гэвин расслабленно прикрыл глаза. Коннор наконец смотрел на него, говорил с ним, доверился ему. Даже навязчивое сжатие хвоста вокруг ног ему нравилось, что уж говорить обо всем остальном.
Крысы подвинулись ближе, стоило им понять, что Коннор разговаривает, но Гэвин резко выставил в их сторону ладонь:
— Нет, стойте! Он сейчас вернется на дно, вы его пугаете!
Рид лгал, но угроза подействовала, и ученые отступили назад, тихо между собой переговариваясь.
— Все будет хорошо, — тут Гэвин голоса не понижал, ведь говорил это не только для Коннора, но и для всех остальных. Да и для самого себя тоже.
Коннор смотрел на него со странным выражением надежды и безысходности. Его лицо было влажным, и глаза тоже, от этого казалось, будто он вот-вот заплачет. Он постоянно облизывал губы, хвост под водой то сжимался вокруг ног Гэвина, то снова ослабевал.
— Слушай, я тебя вытащу. Придумаю что-нибудь. Они говорят, что хотят тебя исследовать и что все это законно, но наше положение не безвыходно, ты понимаешь? — он перешел на шепот, стараясь почти не размыкать рта на случай, если кто-нибудь может читать по губам.
— Я понимаю лучше, чем ты, Гэвин.
Рид не видел его лица, мог смотреть только на плечо и волосы, темным пятном остающиеся в поле зрения, когда Коннор тянулся к уху. Еще он мог чувствовать теплое дыхание и прикосновение виска к мокрым волосам, и от каждого такого напоминания о том, что Коннор реальный и живой, Гэвина нехорошо скручивало страхом.
— Даже с твоей помощью мне отсюда не выбраться. Они скорее и тебя под замок посадят, если поймут, чего ты хочешь.
— Кон…
— Я все обдумал. Раньше под угрозой был я один, теперь мы оба. Ты зря пришел.
— Что ты несешь…
Гэвин не узнавал Коннора. Неужели это тот самый тритон, который выбрался из сети браконьеров, который был таким отважным, что позвал людей, когда Гэвину потребовалась помощь? Что же с ним сделали в этом аквариуме?..
— Прости.
— Стой! — Гэвин схватил Коннора за руку, чувствуя, что хвост разжимается и тритон собирается нырять. Окрик получился громким, но Рид быстро опомнился и снова заговорил тихо: — А как же другие тритоны, Кон? Они будут о тебе беспокоиться. Начнут искать, и тоже могут попасть в неприятности. Мы должны вернуть тебя к ним.
Гэвин рассчитывал, что это станет его козырной картой. Ударом ниже пояса, проигнорировать который будет нельзя. Почти так и вышло: Коннор серьезно нахмурился, отодвигаясь подальше и еле слышно сообщая, что он подумает. Через секунду он уже исчез под водой с громким всплеском — только и оставалось, что наблюдать за стягивающимся коконом на дне аквариума.
Что это означало, Гэвин пока не знал, но твердо решил, что даст Коннору время обо всем поразмышлять.
***
Слова человека задели Коннора намного глубже, чем он собирался позволить. Все, должно быть, из-за усталости, из-за того, что нервы вымотаны заключением, а сознание ослаблено транквилизаторами. Коннор до сих пор, даже пообщавшись с Гэвином, не мог поверить, что действительно видит его здесь. Еще менее вероятным казалось, что Гэвин не работает вместе с остальными людьми. Они ведь один народ, должны поддерживать друг друга больше, чем того, кто к ним не относится.
Коннор знал, что у людей со многими вещами дела обстоят иначе, но доверять Гэвину все равно не мог. Он бы предпочел вовсе с ним не общаться, потому и отгораживался, закрывался, чтобы не давить себе же на больное — до встречи с этим человеком в жизни все шло хорошо и спокойно. Это из-за Гэвина Коннор получил рану на хвосте, и она до сих пор часто давала о себе знать. Из-за него Коннор попался, а люди увидели древние рисунки на скале, которые могли теперь расшифровать. Получалось, что из-за одного человека Коннор поставил под удар всех братьев, и этот же человек теперь пришел в его тюрьму.
Так сладко было слышать от него обещания… Что-то внутри Коннора стремилось ему довериться, но слишком больно было надеяться на свободу. Коннор всегда был мечтателем, а теперь пора становиться реалистом и смотреть жизни в лицо. Его историю можно считать оконченной. Он знал, что так будет, когда обращался к людям ради спасения Гэвина, и совсем немного надеялся, что сможет улизнуть через один из боковых ходов в тоннеле. У него не вышло, но хотя бы цель достигнута: Гэвин жив и свободен, а теперь человек пришел за ним, снова поставил себя под удар, и Коннор ненавидел его за это.
Стоит Гэвину оступиться, и они окажутся в заточении оба. Тогда жертва Коннора, которую любой тритон и так назвал бы напрасной, перестанет иметь значение.
Но вот то, что сказал Гэвин напоследок… Коннор до сих пор вспоминал братьев только с тоской от невозможности к ним вернуться, а теперь понял: они заметят его отсутствие, начнут искать, а когда не найдут — захотят разобраться, в чем же дело. Тритоны просто так не исчезают, всегда есть причина. Кто-то еще может пострадать из-за Коннора; как странно, что человек понял это раньше него.
Вода в аквариуме дрогнула, и Коннор выглянул из-за хвоста, но это уже был не Гэвин, а просто сачком вылавливали рыбу, которую он не стал есть. Скоро запустят новую, а может, и не станут пускать — его это не волновало, и развернулся он совсем не из-за рыбы. Хотелось глянуть, что творится вокруг, но за пределами аквариума было почти пусто и почти темно. Люди разошлись, оставив двух наблюдающих, и Гэвина тоже не было.
Поняв это, Коннор почувствовал себя совсем одиноким, брошенным. Человек может и не вернуться к нему больше — это к лучшему, пусть остается подальше и в безопасности, но как Коннор будет знать, действительно ли с ним все в порядке?
Закралась мысль все же поговорить с учеными, но Коннору от нее стало холодно, и он понял, что все равно не сможет. Где одно слово, там и два, а где два — там целое предложение, и потом они сделают все, чтобы он не прекращал разговаривать. А молчание пока что было единственной защитой для всех остальных тритонов, которых без подсказок никто не сумел бы найти.
Чтобы оградить себя от таких мыслей, Коннор вернулся к прежней позе и закрыл глаза. Никто не трогал его и не включал свет, и вскоре он уснул зыбким, тревожным сном, в котором Гэвина сажали в соседний аквариум без воды, а потом стреляли в него транквилизатором.
Именно Гэвин его и разбудил. Хвост во сне расслаблялся и не держался крепко вокруг тела, так что человек сумел дотронуться до лица ладонями. Его пальцы погладили так осторожно и мягко, что Коннору показалось, будто он просыпается дома, и глаза открывать не хотелось, но все-таки было нужно.
«Вверх», — показывал Гэвин. — «Разговор».
Наверху все повторялось. Люди стояли как и раньше, будто были раскрашенными статуями из песчаника, которые кто-то выносил и расставлял специально для него. Гэвин казался усталым, но собранным, поразительно упрямым, и Коннор не знал, какими еще словами нужно доказывать ему свое мнение.
— Гэвин. — Коннору даже не хотелось шептать, но он заставлял себя, зная, как пристально за ними следят. — Я же все сказал.
— И про других тритонов?
Коннор помолчал, облизывая губы и глядя на десятисантиметровый промежуток воды между своим плечом и грудью Гэвина. Сегодня он был без футболки, его кожа покрывалась мурашками от холода прямо как когда Гэвин купался в океане, чтобы не показать себя слабаком.
— Они умные… Они будут в безопасности…
— И ты хочешь этого больше, чем выбраться отсюда?
— Да, — Коннор посмотрел в лицо человеку прямо и уверенно. Он не лгал, был полностью уверен в своих словах, и готов был упереться в них так же, как Гэвин порой упирался в собственные, но этого не понадобилось:
— Тогда у меня мысль. Кон, я больше всего хочу помочь тебе, и если я могу как-нибудь передать им, что ты в порядке, чтобы они не искали тебя…
— О нет. — Коннор шевельнул руками. — Они тогда поймают тебя и убьют. Не станут разбираться. Люди не должны знать о тритонах.
— Хорошо, — Гэвин не сдавался. — А если написать им послание? На штормовом якоре, например, или на камне…
— Нет! — Коннор начинал злиться, пальцы разжимались и стискивались в кулаки, хвост сворачивался и извивался, а голос вместо уверенности демонстрировал страх. — Люди и так увидели тот камень с надписями, хватит с вас. Гэвин, забудь об этом! Оставь меня в покое! Ты сделаешь все только хуже!
— Коннор!..
Тритон всколачивал воду будто всем телом, она выплескивалась за борт волна за волной, и Гэвин ощутил отчетливо исходящую от Коннора опасность.
— Если хочешь помочь — лучше просто меня убей! Больше ты все равно ничего не сможешь сделать!
Развернувшись, Коннор взмахнул хвостом в последний раз. Гэвина хлестнуло, развернуло и прижало к борту, за который он схватился обеими руками, лишь бы не оказаться под водой.
Когда волна от мощного толчка улеглась, Коннор был уже внизу. Подниматься он больше не собирался, и оставалось лишь надеяться, что Гэвин понял все знаки правильно, и что ему не понадобится уточнять.
***
Гэвина внутренне потряхивало, когда он выбирался из аквариума. Ему сразу дали полотенце, а потом принялись расспрашивать: что тритон сказал, как отреагировал, что передал ему Гэвин. Рид рычал что-то в ответ, нервно дергал головой, когда с волос капало, но кое-как отвечал. Ученые часть диалога могли слышать и так, да и камера под потолком писала звук, и в те моменты, когда Гэвин и Коннор не шептали, микрофон все улавливал.
Что ж, это было неплохо. Каждый из крысюков теперь видел, что они поссорились, а Гэвин получил информацию, о которой никто, помимо него, знать не мог. Коннор хотел, чтобы Рид связался с тритонами, его руки сказали «да» в тот же момент, как рот возмущенно отвечал «нет». Такое же «да» Коннор изобразил на предложение что-нибудь написать на штормовом якоре, и Гэвин чувствовал, что он упомянул камень с письменами не напрасно.
Но главное было запомнить цифры и направление. Коннор показывал все быстро: пять, три, север, восток. Рид только догадывался, что это километры или мили, то ли пять на север и три на восток, может, пять целых и три десятых на северо-восток, или же пятьдесят три. Точкой отсчета он посчитал пещеру, бывшую сокровищницу Коннора, но некоторые детали все-таки хотел проверить.
— Он упомянул камень с надписями, — чуть согревшись, Рид зыркнул на немца. Мог бы продолжить, объяснить, что за камень и что за надписи, но предпочел ждать, чтобы тот обнаружил свою осведомленность сам.
— Камень… — секретами немец делился неохотно. — Вы его наверняка видели, у входа в пещеру, где вас нашли.
— Мельком, — Рид солгал, не моргнув глазом. — Что там?
— Предполагаем, что своеобразный вид графического письма. Пока что не расшифрован…
— Мне нужно хорошее фото. Попробую показать ему… может быть, как-то сработает. Не зря он упомянул про камень.
Лучшая ложь — когда она соединена с правдой. Об этом Гэвин знал не понаслышке.
Фотографию передали только через трое суток: впору возмущаться, но Гэвин за это время успел основательно подготовиться. Он сидел за столом напротив немца, рассматривал символы, хорошо освещенные прожектором, и пытался сам понять, что каждый из них мог обозначать. Самой очевидной была именно та русалка, которую Рид увидел под водой. Теперь удалось разглядеть ее получше — хвост обвивал остропикую скалу и концом добирался до ее основания. Рядом были полосочки и палочки, спирали и клетки, потом — рыба из трех длинных линий. Картинки перемежались с непонятными символами, иногда линии глубоко впивались в камень, а в других местах почти стирались, будто их проводили безо всякого старания.
— Удалось расшифровать что-то?
— Специалисты еще работают.
— Раньше не показывали тритону?
Немец поморщился, но Гэвин значения этого жеста не понял.
— Нет.
Краткость означала недовольство. Рид сдержал надменную усмешку и снова стал рассматривать фотографию. Может быть, Коннор имел в виду пятую строку, третий символ? Пятую колонку и третий ряд? Пятьдесят третье обозначение?
— Как он себя вел эти дни? Что-то изменилось?
— По-видимому, ваше появление не произвело на него впечатления.
Гэвин ощутил сиюминутный укол разочарования, а потом поджал губы, чтобы со стороны выглядеть огорченным. Нечего беспокоиться — Коннор должен играть эту роль так же, как ее играет Рид. Главное, чтобы тритон не выбился из образа, когда Гэвин нанесет ему еще один визит сегодня.
— Нужно показать фото. Но я опасаюсь снова заходить в воду, — он ничего не боялся, но говорил так, чтобы внушить доверие. — Попробую через стекло, посмотрим на реакцию. У вас есть же все эти штуки, чтобы считывать пульс?
— Конечно.
— Сейчас идем?
Немец поднялся и изобразил скупой приглашающий жест. Рид первым вышел из кабинета, но ученый нагнал его рядом с лифтом, приложил к сканеру магнитную карту — именную, как успел заметить Гэвин, — и шагнул в открывшуюся кабину.
Чем ниже они опускались, тем сильнее Рид беспокоился. Он не позволял волнению проявиться в жестах или взгляде, но желудок медленно стискивался и скручивался, а чтобы сердце не ускорялось, Гэвин медленней и глубже дышал. Вот табло мигнуло минус третьим, створки пискнули и разъехались, и он первым вышел в серый коридор без дверей и опознавательных знаков. Впереди виднелся единственный проход: рамка металлоискателя, небольшой рентгеновский аппарат для багажа, двое охранников в черно-белой форме.
Немца они пропустили без проблем, и Рид было сунулся за ним, но тяжелая рука его остановила:
— Куртку на ленту, металлические предметы на стол, мобильный телефон и другие электронные приборы оставьте в шкафчике.
В прошлый раз было то же самое. Куртку потом отдали, телефон — нет, но тогда Гэвину нечего было скрывать от этих личностей. Не то что теперь.
Он швырнул ключи и бумажник на стол, сбросил кожанку на запущенную ленту, смело шагнул под рамку металлоискателя и сразу поморщился: тот запищал и стал мигать красно-белой лампой.
— Это чертов ремень, — Гэвин не стал дожидаться команды и расстегнул пряжку, вытаскивая ремень из шлёвок. Положил его рядом с бумажником, спохватившись, снял часы и оставил там же.
Во второй раз рамка пропустила Гэвина тихо. Стоило ему начать собирать свои вещи, как охранник сказал:
— Оставьте и часы.
— В смысле? — Гэвин нахмурился, защелкивая ремень и засовывая в карман джинсов бумажник. — В прошлый раз пропустили.
— Вы оставите часы или останетесь здесь с ними, — это подключился немец, будто настоящая крыса, из-за спины.
Рид пожал плечами и махнул рукой: пожалуйста, мол, подавитесь этими часами. Взяв со стола фотографию, последнее, что там теперь оставалось, Рид развернулся к охране спиной и двинулся за немцем в уже хорошо знакомое здоровенное помещение с аквариумом посредине.
Гэвин провел там всего час. Коннор лишь один раз глянул в сторону человека и прижатой к аквариуму фотографии и сразу же отвернулся, а потом не реагировал ни на стук в стекло, ни на плеск воды, ни на слабый электрический импульс. Немец выглядел злым, Гэвин — раздосадованным, и вскоре он ушел, забрав свои вещи и сдав пропуск с фотографией.
Только отъехав от офиса Управления на несколько кварталов, Гэвин смог по-настоящему расслабиться. До дома он не дотерпел: припарковался у тротуара и схватился за телефон, проверяя приложение — микрокамера на пряжке ремня до сих пор продолжала писать.
Гэвин наконец почувствовал, что не безоружен.
***
Вечером он стоял у дверей в квартиру Элайджи и никак не решался позвонить. Гэвин терпеть не мог это место — подпирающая небо высотка, просторный и залитый светом холл внизу, кадки с папоротником, зеркало больше, чем у Рида спальня, интерактивная стена с электронным консьержем. Будто не в жилой дом попал, а в лучший отель Сан-Франциско. Здесь жили люди, привыкшие если не выпячивать свой уровень достатка, то как минимум не скрывать его, и таким, как Рид, тут было не место.
Гэвин чувствовал себя не в своей тарелке, а оттого храбрился и сжимал кулаки. Стоило позвонить Элайдже, назначить встречу где-нибудь еще, но Гэвину не хотелось объясняться по телефону, а Элайджа не любил идти на уступки и был не из тех, кто сорвется из дома по первому требованию, особенно когда требует брат.
Стоило Риду собраться и тронуть звонок, как дверь в квартиру отворилась:
— По-твоему, мне не пришел сигнал, когда ты в лифт заходил, Гэвин? В прошлый раз ты тут топтался меньше. Входи.
В прошлый раз Гэвин тоже приходил с просьбой, но на фоне того, что ему нужно было теперь, любая из других его прихотей казалась сущей мелочью. Он переступил порог, не разуваясь прошел короткий коридор и оказался в гостиной, напротив панорамного окна, закрытого бамбуковыми трисами. В зелено-желтом свете комната неприятно напоминала Риду аквариум, так что он не проходил дальше, чтобы самому себе не казаться пойманной рыбкой.
— Нужны еще документы? — голос Элайджи звучал с оттенком насмешки и свойственной ему ленцой: будто он целый день только и ждал, когда же брат прибежит к нему за помощью.
Этот голос не всегда был таким. Гэвин хорошо помнил, как Элайджа заикался в школе — из-за этого он мало разговаривал и ни с кем не дружил, и стал бы объектом всеобщих насмешек, если бы не Гэвин, которому никогда не было страшно лезть в драку. Поэтому своим тоном Элайджа мог управлять кем угодно, но только не Ридом.
— Теперь у меня настоящее дело. — Рид пересилил себя и опустился в ближайшее кресло. Бежевое с серыми швами, оно обняло его мягкой тканью и снова заставило чувствовать себя лишним, словно он элемент декора, зачем-то купленный на барахолке. — Оно может показаться тебе сложным, но это очень важно, так что ты мне поможешь.
— Это пока вопрос. — Элайджа обошел кресло и развалился на широком диване, спиной к окну. — Знаешь, мне немного обидно, что ты приходишь ко мне, когда тебе что-то нужно, но ни разу — просто потому, что ты мой брат.
— Ты тоже ко мне не приходишь.
— Мы оба знаем, что тебе этого не хочется.
— У меня мало времени, — Гэвин начал раздражаться. — Я же сказал, что дело важное.
— Говори.
Рид ни разу не видел его в рабочем офисе, но легко мог представить вместо широких штанов и контрастно узкой футболки костюм из тех, что стоили как месячная зарплата детектива-следователя. Элайджа ждал, глядя на брата как на подчиненного, но Гэвин заставлял себя терпеть — ему нужно.
— Я хочу, чтобы ты арендовал мне катер под чужое имя на длительный срок, а потом, когда я скажу, помог устроить прямой эфир с национальным телевидением, и чтобы был оператор, который запустит параллельно с эфиром еще одно видео.
Элайджа не изменился в лице:
— Это всё?
— Нет. — Гэвин сцепил руки в замок. — Еще только одно: чтобы ты никому, ни одной живой душе, об этом не сообщал.
Полминуты они сидели молча. Гэвин смотрел в лицо Элайдже, чтобы выглядеть уверенней, чем он себя чувствовал, но Элайджа не замечал этого взгляда. Он был занят изучением пятнистого ковра и полупрозрачного стеклянного столика на нем; если бы там лежали газеты, можно было подумать, что Элайджа их читает — его зрачки двигались справа налево, словно пробегая по невидимым строчкам.
— Считаешь, что какой-то шрам на носу стоит этого всего? — наконец заговорил Элайджа, не поворачивая головы.
Гэвин вскинулся. Давний долг, который и обязывал успешного предпринимателя и гениального компьютерщика помогать своему брату, стоял между ними непреодолимой стеной, на которую Гэвин постоянно опирался; оба они знали, что долго это продолжаться не может, но ни один не понимал, чем и когда всё закончится.
— Стоило дать отцу проломить тебе башку?!
— Это был твой отец, а не мой! — Элайджа мигом утратил всю импозантность, снова превратившись в семнадцатилетнего подростка, почти такого же злого, каким всегда был Гэвин.
— И на чьей стороне я был в суде, говнюк?!
Несколько длинных минут они сверлили друг друга гневными взглядами, но отвернулись одновременно. Элайджа дернул плечом, вспомнив о своем статусе, Гэвин хлопнул ладонью по подлокотнику просто от переизбытка эмоций. Он знал, что был прав, когда заступался за Элайджу в детстве, и даже догадывался, что портить с ним отношения потом не стоило, но… Мириться Гэвин не умел, а Элайджа не слишком настаивал.
— Сделаешь ты это или нет?
— Пусть это будет последнее, что я для тебя делаю, Гэв.
Голос звучал серьезно, и Риду понадобилась лишняя секунда для того, чтобы ответить:
— Идёт.
Через два дня Гэвин договорился со своим армейским товарищем о совместном плавании, а через четыре они с Крисом уже уводили катер «Горизонт» из небольшого порта в Атлантик-сити. С собой у них был запас еды на две недели, питьевой воды на три; Гэвин лично позаботился о топливе, радиосвязи, ракетах, спасательной шлюпке и жилетах, но самым главным было прикрепленное к тросу штормового якоря полотно с четырьмя рядами символов.
Черная краска на белой ткани, тщательно выверенные мазки — Гэвин очень старался, — если этот транспарант не сумеет привлечь тритонов, то и ничто другое не поможет.
Примечания:
Друзья, я не являюсь приверженцем идеи о том, что Рид и Камски братья, но решил, что раз уж я пишу о том, о чем обычно не пишу, то и этому варианту тут есть место)
Сознание включилось моментально, как свет в темной комнате. Мортимус встрепенулся, но его крепко держали за локти, не давая вырваться, да и скованные за спиной руки не давали особого простора для действий. Какой-то рослый придурок в темно-лиловой форме сунул ему под нос огромный доисторический пневмошприц.
— Убери это! — выкрикнул Мортимус и дернулся, пытаясь оттолкнуть идиота. После транквилизатора и так немного тошнило — что еще ему пытаются вколоть? Сыворотку правды? Этого только не хватало!
— Не трать на него антидот, Айвен, — сказал кто-то бесцветным голосом. — Запасы на исходе. Приведи в себя второго.
— Слушаюсь, сэр.
Мортимус завертел головой, осматриваясь. Тесная, темная комнатушка: кажется, раньше из нее велись трансляции, судя по креслу и кругу сидений вокруг него. Рядом двое в такой же форме держали за локти Канцлера — только тот, в отличие от Мортимуса, до сих пор бессильно висел у них в руках. Идиот с пневмошприцем послушно вколол Канцлеру антидот, и тот едва слышно застонал.
Трансляционное кресло, стоявшее посреди комнаты, было изрядно ободранным, и именно в нем полусидел-полулежал говоривший, запрокинув голову так, что его лица Мортимус рассмотреть не мог.
— По твоим словам, на него не подействовал газ?
— Так точно, сэр, не подействовал. Часовой был вынужден стрелять в него “паузой”.
— И он уже пришел в себя? — тот, кто сидел в кресле, приподнялся и быстро взглянул на Мортимуса, потом перевел взгляд на Канцлера. Черные толстые брови мохнатыми гусеницами шевелились на его бледном, круглом и совершенно безобидном на вид лице. Бесцветные глаза под ними терялись.
— Так точно, сэр.
— Отпустите меня немедленно! — выкрикнул Мортимус и попытался пнуть одного из стоявших сзади, но его встряхнули, как котенка.
— Закономерно, — пробормотал “Брови”, не обращая на протесты никакого внимания. Он ткнул в одну из кнопок на подлокотнике кресла. — Запись допроса от пятого, четырнадцатого, ноль шестого двести тысяч ноль ноль два. Этап один: первичное сканирование.
Айвен отложил в сторону пневмошприц и взял в руки что-то, поразительно напоминавшее сканер штрих-кода в супермаркете. Сейчас им и цену присвоят, и артикул, и что там еще? Айвен быстро, отработанным движением поднес сканер ко лбу Канцлера. Казалось, тот сейчас запищит, а потом звякнет касса… Нет, надо чаще путешествовать, так недолго и замкнуть свой кругозор двадцать первым земным веком! Сканнер низко загудел, потом действительно пискнул.
— И что, сколько мы стоим? — съязвил Мортимус, но его снова проигнорировали.
— Хельмах Инатри, сорок три локально-земных, — сказал Айвен, поднес сканер к глазам и прищурился. Близорукий он, что ли? Они же должны уметь исправлять такие элементарные дефекты! — Образование: специальное юридическое. Лейтенант службы безопасности, допуск три, уровень сто семнадцать. Класс В. Неблагонадежен. Склонен к беспочвенным сомнениям и оценкам.
— Юрист. Нам не нужны юристы. И бунтари не нужны, — сказал “Брови” и заворочался, устраиваясь поудобнее. Кресло явно не предназначалось для ведения допросов, в нем нужно было лежать, глядя в потолок, а не сидеть ровно.
— Как будто ты не знаешь, как меня зовут, Рудомёткин, — хрипло и слабо, но очень язвительно произнес Канцлер. — Можно было обойтись без этой дурацкой профанации.
Мортимус покосился в сторону: Канцлер стоял прямо, хоть и с трудом, и сверлил допрашивающего очень неприятным взглядом. А тот даже бровью не повел.
— Необходимо соблюдать протокол. Айвен, следующий.
Мортимус завертел головой — уж очень унизительной была эта процедура, но его затылок сжали твердыми пальцами, не давая дернуться, и ткнули сканером в лицо. Тот зажужжал, а потом бессильно булькнул.
— Ничего, сэр.
“Брови” сложил руки перед собой, как школьник.
— Еще раз.
Айвен снова поднес сканер Мортимусу ко лбу, на этот раз дольше и осторожнее, потом к затылку, но итог был тот же — жужжание и бульканье.
— У него нет чипа, сэр.
— Терпеть не могу весь этот киберпанк, — вставил Мортимус.
— Закономерно. У подметал нет денег на чипы, — сказал “Брови” и откинулся на спинку кресла. — Второй этап допроса представляется излишним. Оба задержанных не имеют технического образования, а соответственно, и практической ценности для Патриотов. Ресурсы ограничены, для лишних ртов места нет. Если Варгаса и некоторых его людей мы можем использовать, то этих нет. Вердикт: запереть обоих на гауптвахту и завтра с утра повесить в центральном зале.
Такого с Мортимусом не случалось уже… пару веков точно. Повесить! Конечно, можно задержать дыхание, задействовать резервную дыхательную систему — но если сломается шея? Так бесцельно тратить регенерацию не хотелось совершенно! Еще и недели не прошло.
— Я прекрасно разбираюсь в технике! Если хотите, могу доказать!
Канцлер угрюмо молчал.
— Твои таланты в наладке пневмотуалетов нашей колонии не нужны, — ответил “Брови” и презрительно скривил пухлые розовые губы. — Уведите их. Допрос окончен.
Если бы удалось подойти ближе, можно было бы попробовать загипнотизировать его, но Мортимус сомневался, что получится. Тем более, никто не даст ему подойти. Разве что…
— Вы ведь хотите выбраться отсюда? Вернуться к нормальной жизни? Мы можем помочь! Вы же заперты здесь, как в консервной банке! — Мортимус завертел головой, пытаясь заглянуть в лицо тем, кто держал его за руки. Безуспешно: они смотрели перед собой, как роботы или манекены. Зато “Брови” — Рудомёткин, как назвал его Канцлер, — снова приподнялся в кресле, а потом неловко выкарабкался из него и подошел к Мортимусу вплотную. То, что и было нужно.
— Внешний мир враждебен, только и ждет момента, чтобы сломить нас и унизить, — с искренней ненавистью произнес Рудомёткин. От него пахло липким несвежим пóтом и мятной жвачкой. — Они бросили нас здесь, думая, что мы сдохнем. Но нет! Мы выжили. Мы процветаем. И ты, грязный тупой подметала, подосланный врагами, не заставишь нас сомневаться!
Мортимус посмотрел ему в глаза, пытаясь поймать взгляд, но тот ускользал, как вода из пригоршни. Бесполезно и пробовать гипноз. Тут даже более опытные специалисты отступили бы — твердый человек и слишком уверен в собственной правоте.
— Тебе это еще аукнется, сволочь, — сквозь зубы прошипел Канцлер. — Царек недоделанный, протокольная морда.
— Уберите их отсюда, — сказал Рудомёткин и отвернулся.
Зашипела, открываясь, дверь. Конвоиры толкали и тянули Мортимуса по безлюдному коридору, как муравьи, тащивщие пойманного жука. Кажется, Канцлера вели следом, судя по топоту и ругательствам за спиной. Странно, что коридор пустовал. Люди любопытны — кто-нибудь обязательно вышел бы посмотреть, но никто даже носа не показал. Или их, этих Патриотов, очень мало, или они действительно боялись внешнего мира — а может, собственных руководителей, что еще более вероятно.
— У вас всегда так пусто? Испытываете кадровый голод? — спросил Мортимус, издевательски скривив губы. Их не обыскивали — кажется, нет, хотя, может, сделали это, пока он был без сознания.
— Не разговаривать! — рявкнул один из конвоиров и больно ткнул его в спину. Потом они остановились возле какой-то двери, и их втолкнули в очень просторную, но совершенно пустую комнату.
— Может, хотя бы руки развяжете? — выкрикнул Мортимус. Вместо ответа зашипела, закрываясь, дверь.
— Не трать время, — хрипло сказал Канцлер, с трудом поднявшись с пола. — Личная гвардия. Тупые, преданные… Рудомёткин их специально отбирал. Я и не знал, что эта сука осталась здесь. Думал, давно сбежал вниз, на планету, как большинство с пентхауса.
Мортимус, который сумел удержаться на ногах, подошел к двери. Стянутые за спиной руки неприятно занемели. Он попытался залезть в карман, потянулся изо всех сил, но не вышло. Если получится достать отвертку, можно попробовать сбежать. Тем более, в коридоре никого, и можно рискнуть — вдруг не заметят?
Он подошел к Канцлеру.
— Кажется, нас не обыскивали. В правом кармане мантии должна лежать моя импульсная отвертка. Достань ее.
Канцлер кивнул, развернулся к нему спиной и неловко, наощупь сунул обе руки в карман.
— Глубокий какой, — сказал он и зашевелил пальцами. — Пусто. Нет ничего.
— Осторожнее! Щекотно же, — прошипел Мортимус, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть человека подальше, уж очень это было неприятно. — Ищи! Они не могли достать оттуда все.
— Тут что-то стеклянное… пузырек или ампула, кажется.
— Брось! Это нам не понадобится. Ищи хоть что-нибудь, чем можно открыть наручники!
Кажется, в кармане должна была лежать проволока, а может, он не взял ее на этот раз? Мортимус стиснул зубы. Канцлер продолжал копаться в кармане, и щекотка становилась совершенно невыносимой.
— Какие-то металлические детали… Ох! Что-то острое… с рукояткой.
— Доставай уже! И детали, и шило! — Мортимус крепко зажмурился и прикусил губу. Отвертку, скорее всего, отобрали. Лишь бы не нашли ампул с культурами, хотя самые опасные лежали в глубине, люди бы не сумели дотянуться.
Канцлер с трудом высвободил руки из кармана. Мортимус с облегчением выдохнул. Что-то металлически звякнуло, ударившись об пол. Неуклюжий человек, конечно же, все выронил. Ну, или почти все.
— Дальше что? — хмуро спросил Канцлер.
— Отдай шило мне. Если оно еще у тебя.
В ладонь ткнулась прохладная резиновая рукоятка. Мортимус перехватил ее поудобнее и обернулся.
— Теперь подойди ближе, я попробую открыть наручники, — сказал он.
Легко сказать, трудно сделать. Как Мортимус ни оборачивался, все равно не получалось рассмотреть руки, да и кисти были вывернуты так неудобно, что шило то и дело норовило вырваться из пальцев. Еще бы Канцлер стоял на месте…
— Не дергайся! — Мортимус ткнул шилом еще раз, пытаясь попасть в отверстие для ключа. — Ненавижу… эти… отсталые технологии!
— Да ты, Монах, опытный… ай! Диверсант, — прохрипел Канцлер и рассмеялся. — Еще немного, и ты меня насмерть заколешь.
— Если такой умный, попробуй открыть наручники сам, — огрызнулся Мортимус и осторожно подвигал пальцами, пытаясь нащупать замочную скважину. Вот же она! Острие шила скользнуло внутрь, пара движений, и замок щелкнул, открываясь. Какое счастье, что он обычный, механический, а не магнитный или электронный! Экономия средств, благослови ее Бог, экономия средств и инерция мышления.
Канцлер облегченно выдохнул и стряхнул наручники на пол.
— Давай, открою, — сказал он и забрал у Мортимуса шило.
Как только руки освободились, Мортимус тут же залез сначала в правый карман, потом в левый. Канцлер не врал: отвертка действительно пропала, и, кроме нее, исчезли упаковка салфеток и пульт дистанционного управления сканером ТАРДИС. Но ампулы все еще были на месте: наверное, люди не слишком усердно его обыскивали, достали только то, что лежало сверху.
Но без отвертки побег усложнялся в разы. Мортимус подошел к двери, присел на корточки. Так-так… замок уже не магнитный, а электронный, и более сложный, чем те, которые встречались ему раньше.
— Бесполезно, — сказал Канцлер, стоя за спиной. — Твоя отвертка, может быть, и открыла бы его, но шило здесь точно не поможет. Тут несимметричная кодировка ключа, пятьсот двенадцать бит, взломать можно, но…
— Понял, — коротко ответил Мортимус. Отвертка бы, разумеется, открыла такой замок, она справилась бы и с кодировкой посложнее, но толку? Ее все равно отобрали. Мортимус поднял голову.
— Вентиляция? — спросил он у Канцлера.
— Слишком узко. Если б нас заперли в туалете…
— Если, если, — проворчал Мортимус и встал. — Дай сюда. Свобода — лучший стимул к труду!
Он отобрал у Канцлера шило и отошел к дальней стене. Если дверь не открыть, а вентиляционные шахты слишком узкие, то можно попробовать и такой способ. Конечно, панели были пригнаны друг к дружке очень плотно, но если удастся поддеть одну и снять, то можно будет перебраться в соседнюю комнату, а уж оттуда…
Шило сломалось почти сразу.
— Забей. Нам не выбраться. Это пентхаус, тут все на совесть сделано — и замки, и стены, — устало сказал Канцлер и сел на пол, привалившись к стене.
— Тебе, может, и все равно, — отрезал Мортимус, — но меня такая перспектива совсем не радует! Меня не пытались повесить со времен отмены рабства… Кстати, о рабстве. Вот уж не думал, что в ваше время еще сохранится расовая предубежденность!
— Расовая? — удивился Канцлер. — Нет. При чем тут твой цвет кожи? Ты без чипа, значит, человек второго сорта для таких, как Рудомёткин. Для студента, у которого пока нет на чип денег, ты слишком старый — значит, неудачник. Недостоин.
— Какая разница? — фыркнул Мортимус и начал мерить комнату шагами. Стены, вентиляция, двери… Что самое слабое? Что может легко сломаться, что можно использовать себе во благо? Нет, вовсе не панели и не электронные замки. Люди. Если за дверью стоят охранники, то можно попробовать еще один способ. Мортимус подошел к двери и изо всех сил забарабанил в нее.
— Что ты собираешься… — начал Канцлер.
— Ш-ш-ш! Ляг на пол и притворись больным! Или нет! Лучше напади на меня!
— С удовольствием. — Канцлер поднялся, схватил Мортимуса за плечи и хорошенько встряхнул. Тот заколотил в дверь с утроенной силой.
— Помогите! Этот псих меня убьет! — выкрикнул он и прошептал: — Готовься. Как только они откроют дверь…
Но никакой охранник не появился, и двери не открылись. Вместо этого из потолочного светильника послышалось негромкое шипение и скучающий голос:
— Будете шуметь — пущу газ. Или вы, идиоты, думали, что к вам придут?
— А если мы проголодаемся? — громко спросил Мортимус. — Или пить захотим?
— Заключенным ресурсы не полагаются. Потерпите до завтра, а потом и не захочется. Ложитесь лучше спать.
Говоривший с удовольствием, шумно зевнул, а потом шипение стихло. Канцлер опустил голову и снова сел на пол, угрюмо глядя перед собой.
— Боюсь, экспедиции кранты, — сказал он. — Они пошлют отряд на лестницу, найдут проход и захватят оставшихся. Кранты.
Мортимус тяжело вздохнул и сел рядом, обхватив руками колени.
— Вряд ли. Такое замкнутое традиционалистское общество должно бояться внешнего мира. Если судить по их главному, так и есть. Они не рискнут. На это вся надежда.
— От этого не легче, — буркнул Канцлер. — Нас-то повесят. А остальные без Профа и техников ничего сделать не смогут, даже если и доберутся до пятисотого этажа.
— Можем попробовать сбежать завтра, — ответил Мортимус и закрыл глаза. Спать не хотелось. Если бы у него были нужные детали, он бы собрал генератор инфразвука или что-нибудь подобное и расшевелил это болотце, но, к несчастью, ничего подходящего под рукой не было.
— Можем, — обреченно отозвался Канцлер. — Теперь ты знаешь, как меня зовут. Не говори никому, если сбежим, ладно?
Мортимус слабо улыбнулся. Как будто в этом был какой-то смысл! Но пока у разумного существа оставалась надежда, не стоило ее разрушать. Даже если это просто человек.
— Окей. А этот тип с бровями, — Мортимус приложил пальцы к лицу и пошевелил ними, — он кто?
— Мой бывший начальник, — нехотя ответил Канцлер и втянул голову в плечи. — Индржих Рудомёткин, глава службы безопасности Спутника.
— И он здесь командует, — утвердительно продолжил Мортимус. — Строит общество своей мечты.
Канцлер промолчал.
— И боится, — добавил Мортимус. — Боится потерять контроль, боится не таких, как он сам, боится проиграть. Страх — это болото: один раз оступился — и затянет с головой, не вырваться…
Он глубоко вздохнул. Если подумать, этот Рудомёткин гораздо больше похож на него самого, чем хотелось бы признаться. Мортимус тоже боялся потерять контроль, и тоже строил общество… Нет, все равно нельзя сравнивать. Совершенно несравнимые вещи!
Канцлер усмехнулся и покачал головой.
— Спасибо, что пытаешься меня ободрить, — сказал он. — Извини, что втравил тебя во все это. Если бы не…
— Я бы все равно с вами пошел, — проворчал Мортимус. — Слишком любопытно, я бы не смог такое пропустить.
— Ты правда не шпион Консорциума? — наивно, по-детски спросил Канцлер. Мортимус рассмеялся.
— Если бы я был, думаешь, сказал бы?
Канцлер махнул рукой.
— Какая теперь разница? Рудомёткину плевать на Консорциум, всегда было плевать. Даже если ты их агент, он избавится от тебя без всяких угрызений совести.
Свет мигнул и почти погас — наступила официальная “ночь”. Канцлер зашуршал одеждой, устраиваясь поудобнее на твердом полу, и продолжил:
— Надеюсь, моим ребятам хватит ума не идти нас искать. Не хотел бы я, чтобы и их взяли.
— А я надеюсь, что хватит, и они пойдут, — отозвался Мортимус и улыбнулся. — Очень надеюсь.
Он закрыл глаза и задумался. Нужно было просчитать еще несколько интересных вариантов на завтра, раз уж не получается сбежать сейчас. Потому что надежда все-таки оставалась, какой бы призрачной она ни была.
***
Мортимус растолкал Канцлера, едва только зажгли свет.
— Не говори ничего, — прошептал он, едва шевеля губами. — Я обошел здесь все и проверил, пока ты спал. Камер, даже скрытых, нет — зато есть микрофоны. Кажется, даже не один.
Канцлер поднял голову и молча кивнул, глядя на Мортимуса ошалевшими со сна глазами.
— Я кое-что придумал, — продолжил Мортимус. — Нам нужно снова застегнуть наручники, но так, чтобы их можно было легко снять. У меня есть кое-какие резервы, слава Богу.
Он улыбнулся. Почти все — не считая только одной, самой опасной — ампулы, которые у него были, сейчас прятались в “патронташе”, застегнутом на правом предплечье. Простейший механизм на основе рычага, деталей из карманов хватило — ничего специального, но крайне эффективно. Если получится освободить руку, то спасение им гарантировано. Ампул, правда, было всего шесть — но должно хватить и пары штук. Судя по стандартной планировке всех этажей Спутника, главный зал, в котором их собирались повесить, не слишком далеко от лестницы.
— Ну и? — прохрипел Канцлер, приподнявшись на локте.
Как бы только обезопасить его от вирусов? Запретить дышать? Да, задача… Предупреждать заранее не стоило — испугается еще. Люди, как правило, боятся подобных вещей куда сильнее пуль или лазерных лучей.
— Просто делай то, что я скажу, — прошептал Мортимус. — Без лишних вопросов.
Канцлер недоверчиво посмотрел на него, потом пожал плечами и опустил голову.
— Сколько у нас времени?
Утро уже наступило, значит, совсем немного. С минуты на минуту за ними придут.
— Очень мало. Наручники я подготовил и проверил. Достаточно будет посильнее дернуть, чтобы они расстегнулись.
Всего-то несколько старых микросхем нужной формы, сунутых в замочную скважину. Тоже примитив, но действенно. Мортимус протянул наручники Канцлеру.
— Сможешь надеть сам? — спросил он.
— Попробую, — проворчал Канцлер и застегнул железный браслет на левой руке.
Дверь открылась, едва они успели надеть наручники. Охранник в лиловой форме окинул камеру безразличным взглядом.
— Выспались? На выход, встали, пошли! Быстро!
Их вытолкали в коридор. Наручники проверять не стали, и Мортимус едва сдержал облегченный вздох. За дверью стояло еще трое охранников — они держали на мушке двоих знакомых заключенных.
— И вас взяли? — обреченно спросил Семерка. Рядом с ним мрачно молчал один из техников.
— Не разговаривать! — рявкнул один из охранников. — Вперед, марш!
Мортимуса толкнули в спину, и их повели по коридору — снова пустому, как и вчера. Ориентироваться в этих стандартных коридорах было сложно даже с почти абсолютной памятью — слишком утилитарными и одинаковыми они были. Мортимус завертел головой, пытаясь понять, где они находятся. Судя по всему, они направлялись в зал с лифтами, значит, лестница должна быть справа… А если они зайдут в зал с другой стороны — то слева. Черт бы побрал эту человеческую любовь к стандартам!
— А тебя за что? — спросил шепотом Канцлер у техника. Как его звали, Мортимус не помнил.
— Квалификации не хватило. У-у-у, суки, чтоб им!
Коридор вильнул в сторону — знакомый поворот, наконец. Ага! Лестница все-таки с той стороны. Как неудобно! Мортимус оглянулся, но его снова ткнули дулом в спину. Ситуация осложнялась тем, что у Семерки и техника руки были скованы за спиной по-настоящему. Вряд ли у них получилось провернуть ту же хитрость. Как же с ними быть? Мортимус с удовольствием бросил бы их, но Канцлер наверняка упрется рогом. И не предупредишь никак — охранники не давали.
Впереди снова замаячил поворот. До зала оставалось всего ничего. Они прошли мимо группки охранников — хоть кто-то живой в этом вымершем царстве. Если вырваться сейчас, пробежать дальше, то получится обогнуть зал по длинной дуге и выйти к лестнице. Достаточно будет повернуть, и…
Но что все-таки делать с Семеркой и техником? Что? Мортимус прикусил губу. Кто-то же должен принимать непопулярные решения. Ничего другого не остается.
— Готовься, — шепнул он Канцлеру. Тот вздрогнул и попытался обернуться, но охранник заученным движением толкнул его вперед. Они свернули за угол. Все, сейчас.
И тут Мортимус едва не споткнулся. Впереди, метрах в десяти от них, посреди коридора стоял Сек. Стоял спокойно, опустив руки. На нем был респиратор, и Сек выглядел в нем до крайности странно. Ингибитор восприятия работал отлично — никто даже не подозревал о присутствии здесь чужого.
— Вот псих, — выдохнул Мортимус. Он что, один сюда пришел?
Нет, вряд ли. Очень вряд ли. Отлично!
Сек кивнул ему и поднял руку — медленно и почти торжественно, сразу став похожим на крутого гангстера из человеческого боевичка-блокбастера. Дуло когда-то коллекционного, а теперь просто-таки уникального пистолета уставилось, казалось, прямо Мортимусу между глаз, хотя было ясно, что Сек целится в одного из охранников.
— Когда я скажу бежать — беги, — пробормотал Мортимус Канцлеру.
Сек выстрелил, и как будто кто-то запустил акселератор — все ускорилось, время помчалось как бешеное.
— Беги! — заорал Мортимус и рванул наручники.
— Монстр! — заорал один из охранников, выстрелил в Сека и промахнулся.
Сзади послышались выстрелы и крики. Охранники упали. Канцлер подобрал пистолет и обернулся: к ним подбегали люди в форме, с респираторами. Мортимус поднял руку, но рассмеялся и опустил.
Это были свои.
— Элкер, Мега, прикрывайте, — скомандовал Сек. — Старшайн, наручники. Респираторы раздай. Отступаем.
Он махнул рукой, указывая туда, откуда их привели.
— В другую сторону, — сказал Мортимус. — Лестница там!
— Нам нужен Профессор, — ответил Сек. — Карту.
Старшайн снял с Семерки и техника наручники и с готовностью протянул Секу комм-браслет. Тот включил голограмму с картой, быстро глянул и кивнул.
В коридор выбежали охранники — на этот раз настоящие. Может, выстрелить ампулой?
— Быстро, отступаем! — приказал Сек.
Они отбежали за угол.
— Ну ты даешь, Гаутама, — сказал Канцлер, переводя дух, и натянул респиратор. Голос из-под него звучал глухо и взволнованно. — Как по нотам. Так ты военный?
— Это не война, это дерати… — начал Сек, презрительно скривив рот, но тут же осекся. — Это обычная операция.
Мортимус усмехнулся. Знал бы Канцлер…
— Где держат остальных? — спросил Сек у техника.
— Не знаю. Нас разделили с самого начала.
Еще один поворот. И еще. Вот дверь камеры, где их держали. Сзади слышался топот: охранники догоняли. Элкер снял одного, самого храброго, остальные укрылись за углом.
— Что ты собираешься делать? — спросил Мортимус. Сердца колотились как бешеные, грудь распирало странное, почти радостное чувство, хотелось улыбаться во весь рот и делать глупости. Адреналин, конечно же, но это было очень приятно. Впервые за долгие годы такое яркое приключение!
— Выяснить, где наши. Освободить их, — коротко ответил Сек. — Убраться отсюда.
Мега выстрелил, отгоняя еще одного чересчур храброго охранника.
— Смотри, как бы к нам не подошли… — начал Мортимус и тут же выкрикнул: — Сзади!
Черт. Коридор этот шел по кругу, огибая лифтовые шахты, и охрана подобралась с другой стороны. Раздались выстрелы, и техник, чудом спасшийся от виселицы, рухнул на пол. Охранники, прятавшиеся до этого за углом, высунулись и начали стрелять.
Ну все, пора с этим заканчивать. Мортимус закатал рукав и поднял руку.
— Задержите дыхание. Респираторы не помогут, — сказал он и выстрелил ампулой. — Раз. И два. И три…
Кто-то захрипел. Топот прервался стуком падения. Отлично!
— Восемь, и девять, и десять. Дышите. Можно идти, — сказал Мортимус.
Они пробежали мимо мертвых охранников. Канцлер наклонился к одному из убитых, всмотрелся в его лицо, скрытое маской респиратора, нахмурился и прошептал:
— Как же тебя сюда занесло, кретин? — потом поднял голову и спросил: — Это что было? Что их убило?
— Грибок. Незаразный, не бойся.
— Когда это я грибков боялся…
— Этих стоило бы, — сказал Мортимус. — Бежим! Отстанем еще.
Коридор начал петлять и разветвляться — они удалялись от ступицы. Здесь все казалось заброшенным, словно у Патриотов не хватило сил заселить и эту часть этажа. Лампы горели через одну. Коридор расширился, превращаясь в торговую улочку, правда, все магазины были закрыты, ролеты опущены. Сек остановился и завертел головой.
— Нам нужен пленный для допроса, — отрывисто сказал он. — Следующего брать живым.
— Есть, сэр, — как по уставу отозвались Мега и Элкер. Старшайн молча отдал честь. Они разбежались, затаившись за углами. Остальные отошли и укрылись за брошенным ларьком.
— Ого, — тихо пробормотал Семерка. Мортимус был с ним согласен.
Сек приложил палец к губам, вернее, к респираторной маске.
— Странно, почему их так мало, — задумчиво произнес Канцлер, понизив голос. — И никого из гражданских.
— Остальные наверху. Газ в противопожарной системе, этого достаточно, чтобы держать людей в повиновении, — ответил Сек. Его щупальца безостановочно шевелились. — Я все обошел вчера. Охраны мало. Мы уже уничтожили треть из них.
Он поднял пистолет и прицелился. Мортимус осторожно выглянул: по коридору, прижимаясь к стенке, крались двое охранников в респираторах. Разделились в поисках, как последние идиоты. Прекрасно!
Мега застрелил одного, Старшайн взял второго на мушку.
— Брось оружие, — приказал он.
Пистолет глухо звякнул об пол.
Сек вышел из укрытия и неспешно подошел к охраннику. За ним тянулась длинная тень, которую, казалось, отбрасывало не гуманоидное существо на двух ногах, а бронированная, компактная машина с глазом на стебельке. Мортимус проглотил слюну. Во рту неожиданно пересохло.
— Где держат захваченных в плен техников? Отвечай, и останешься в живых, — сказал Сек. Охранник дернулся, испуганно вращая глазами.
— Отвечай! — повторил Сек, повысив голос.
— Т-т-там, — дрожащим голосом ответил охранник и махнул рукой назад.
Сек включил голокарту.
— Покажи.
Охранник неуверенно ткнул пальцем в один из коридоров.
— Здесь. Кажется…
— Пойдешь с нами. Если соврал — умрешь.
О, Мортимус был уверен, что охранник не врет, слишком сильно тот трясся от страха. Рудомёткин сам расставил себе ловушку — чересчур глупые надсмотрщики, чересчур умные заключенные. Лучше бы наоборот, если уж говорить об идеальной диктатуре. А этот карточный домик только тронь — и он рассыплется. Захотелось выдернуть нижнюю карту. Просто-таки зачесались руки.
— Здесь есть обходной путь, — сказал пленный охранник. — Дальше по коридору засада. Я покажу дорогу.
— С чего нам тебе верить? — буркнул Канцлер.
— Я жить хочу, — ответил тот и добавил после паузы: — Лейтенант.
Дальше они шли в полном молчании. Охранник показывал путь, Мега и Семерка держали его на мушке, Элкер с Канцлером замыкали шествие. Коридоры пустовали, и от этого становилось еще страшнее — казалось, вот-вот что-то произойдет.
— Думаешь, все получится? — спросил у Сека Мортимус.
— Логично предположить, что они устроят еще одну засаду, — ответил тот. — Я бы так и поступил.
— Мы почти на месте! — громко прошептал охранник, обернулся и махнул рукой. — За поворотом их камера, я вспомнил!
Раздался выстрел, еще один, и еще. Охранник упал, согнувшись.
— Засада, — констатировал Сек. — В укрытие!
Они прижались к стене. Выстрелы стихли.
— Сколько их? — спросил Сек. Мега, который затаился сразу за углом, быстро выглянул. Снова загрохотали выстрелы.
— Пятеро, сэр.
— Отлично. Старшайн!
— Да, сэр?
— Уничтожь их.
— Есть.
Мортимус закрыл глаза, прижимаясь к холодной стене. Словно партия в шахматы… Нет! В покер. Комбинации. Каждый на своем месте. Все выверено. Сек наверняка продумал операцию до мелочей, но оставил место и для импровизации. Туза в рукаве. Браслет с ампулами жег предплечье. Сейчас их нельзя было применять — грибок поражал всех на расстоянии десяти метров, и если Профессора и его техников держат неподалеку, они получат трупы вместо специалистов.
Старшайн быстро высунулся из-за угла и выстрелил.
— Четверо, — сказал он и перезарядил пистолет. — Трое, — добавил он, выстрелив еще раз.
Канцлер крепко, до белизны сжал пальцы, глядя перед собой отсутствующим взглядом.
— Предложи им отступить, — прошептал он, обращаясь к Секу. — Они уйдут. Рудомёткин бросил против нас самых ненадежных. Чистит кадры.
— Хорошо, — кивнул Сек. — Старшайн, отбой. — Он повысил голос: — Отдайте нам людей и уходите, если хотите остаться в живых!
— С чего вдруг? — раздался из-за угла недоверчивый, глуховатый из-за респиратора голос.
Ответил ему Канцлер.
— С того, что это я приказываю! — заорал он. — Убирайтесь, идиоты, иначе вас всех перебьют! Откройте камеру и вон отсюда!
Послышался шум, кто-то вскрикнул и глухо застонал. Потом зашипела дверь.
— Мы отступаем, лейтенант!
— Старшайн, проверь, — приказал Сек.
Тот выглянул из-за угла.
— Двое уходят. Ушли. Третий в отключке. Дверь открыта, сэр.
— Проф, вы в порядке? — выкрикнул Канцлер.
— О да, в полном, — отозвался тот. Зашумели голоса: техники выбрались в коридор. Мортимус улыбнулся. Почти все. Оставалась ерунда — смотаться отсюда. И еще отвертка. Надо было ее вернуть. Очень не хотелось оставлять такой прибор Рудомёткину — с его-то манией коллекционировать технических специалистов.
Мега и Элкер сняли с Профессора и остальных наручники. Семерка стащил с убитого охранника респиратор. Техники разобрали оружие.
— Есть небольшое затруднение, — нервно потирая руки, проговорил Профессор. — Я остался без программ. И хорошо бы вернуть возвратный осциллятор и загрузочный микросервер, без них я не смогу запустить головной… Остальное не важно.
Сек пожал плечами.
— Это не главное, — ответил он и быстро огляделся. — Отходим к лестнице!
— Мою отвертку тоже забрали, — негромко сказал Мортимус. — Я не могу бросить ее здесь.
— Приборы тяжелые? — Сек повернулся к Профессору и уставился на него.
— Не слишком. Можно унести в одной руке. Они остались в комнате для допросов, по крайней мере, вчера они там были… Программы на чипе, чип в микросервере.
— Я пойду и заберу их, — сказал Мортимус.
Сек смерил его взглядом. Его щупальца задрожали и выпрямились.
— Я не могу отпустить тебя. Опасно.
Боится остаться здесь навсегда? Мортимус улыбнулся, закатал рукав и показал браслет с ампулами.
— Теперь мой выход, — сказал он.
— И я с ним, — вставил Канцлер. — Я помогу.
Храбрые существа эти люди, ничего не скажешь. Придурки, но храбрые. Сек, сомневаясь, покачал головой.
— Хорошо. Идите вдвоем. Продвигаемся дальше! — скомандовал он. — Техников в середину!
Группа, уже не такая слаженная, свернула за угол, и только Сек оставался на месте. Он молчал. Хотелось бы знать, о чем он думает?
— Удачи, — сказал Мортимус.
Сек пристально посмотрел на него и снова покачал головой.
— Идите, — повторил он и скрылся за углом.
Канцлер шумно вздохнул.
— Кто он такой на самом деле?
— Лучше тебе не знать. Идем, — сказал Мортимус, развернулся на каблуках и побежал по коридору в обратную сторону. Давно уже ему не приходилось так много бегать. Раньше он бы подумал, что это унизительно, но сейчас ему даже нравилось. Бодрило. Канцлер бежал следом, оглядываясь.
— Куда теперь?
— В комнату для допросов. Помнишь, где она? А, неважно, я помню, — отозвался Мортимус, свернул за угол и резко затормозил: перед ними стояли охранники. — Бежим!
Возле уха просвистели пули. Когда пули свистят, это значит, что они уже пролетели мимо, напомнил себе Мортимус, но от этого было не легче. Канцлер бежал за ним, громко топая тяжелыми ботинками. Они свернули, потом еще раз. Может, преследователи отстанут? Но те как будто наверстывали упущенное: обломав зубы об основную группу, они как бульдоги вцепились в тех, кого в силах победить, и не отставали. Наоборот, догоняли их. Наступали на пятки.
За следующим поворотом был тупик. Выход к шлюзам — спасательный челнок, который там когда-то был, наверняка давным-давно стартовал и увез тех, кто хотел убраться отсюда.
— Все. Приехали, — выдохнул Канцлер и прижался к стене. Пистолет дрожал в его руке.
— У меня еще есть ампулы. Не дыши, — отозвался Мортимус, но в этот момент послышался свист. Открылась дверь.
— Сюда, быстрее! — прошептала женщина, выглянувшая из темной комнаты.
Они вбежали внутрь. Зыбкое отражение мелькнуло в тусклом забрале скафандра — последнего, который здесь оставался. Женщина махнула рукой и скрылась за отодвинутой стенной панелью. Канцлер протиснулся в узкое отверстие, Мортимус, выдохнув, последовал за ним.
— Теперь тихо, — прошептала женщина и быстро, с негромким щелчком поставила панель на место. — Тихо и без шороху топайте налево. И не цепляйте за стену.
Потом она улыбнулась — счастливо и довольно, как кошка.
— Я знаю, где то, что вы ищете. Могу провести. Только забьемся на одно условие.
Женщина замолчала. За стеной послышался топот — охранники наконец добрались туда и теперь проверяли комнату. Кто-то выругался, с грохотом пнул стенку, зашипела, закрываясь, дверь. Ушли.
— Ну? — прошептал Канцлер.
— Вы заберете меня с собой, — ответила она.
Буйволсон никак не мог определиться, любит он сюрпризы или нет. С одной стороны, против приятных сюрпризов он ничего не имел, с другой — жизнь была щедрее на неприятные. Особенно от начальства — этакая особая категория подлянок, случающаяся в два раза чаще.
Когда он проводил Мориса, в кабинет ворвался запыхавшийся Когтяузер, предпочитавший о важных происшествиях сообщать лично, а не по комму. Как подозревал капитан, гепард просто тоже смекнул, что лестницы — неплохое упражнение для поддержания формы (точнее, для удержания от бесповоротной её потери), да и для эмоционального подчиненного, кажется, вытянувшаяся морда начальства была приятным бонусом.
И на этот раз дело было действительно важным: девять трупов в лаборатории «PredGenetics» посреди рабочего дня — событие не будничное, а значит, на место поехали не только два офицера, но и сам капитан.
Насколько было известно Буйволсону, «PredGenetics» — немаленькая корпорация, пусть и уступающая по размаху «DEX-компани», занималась производством синтезированных продуктов для хищников. Капитан, в силу своего вида, не был в курсе подробностей, но знал, что цены у этих продуктов просто космические. Но, видимо, это того стоило, раз компания всё ещё была на плаву и даже процветала.
Уже на подлёте капитан заметил, что на просторной парковке на крыше одного из зданий стоят встречающие: работник корпорации вместе с двумя прибывшими раньше полицейскими экспертами — рысью по фамилии Кларксон и его ассистентом-бараном Шоном. От «PredGenetics» копов ждал мраморный лис с странным, совершенно умилительным черным рисунком-маской, делавшей его взгляд одновременно восторженным и виноватым: так, что в итоге в сочетании с белоснежным халатом зверь походил на студента-лаборанта, а не на главу дегустационной лаборатории, как хвастливо сообщал бейдж на груди.
Лис мрачно и вежливо кивнул:
— Пол Лугович, заведующий лаборатории номер тридцать семь пятнадцать, — хищник пожал протянутое копыто и немного недовольно оглядел полицейских. — Идёмте за мной. Жаль, что вас не предупредили… Помещение нашей лаборатории рассчитано на зверей поменьше, будет немного тесно, — лис развернулся и не оглядываясь пошёл к лифтам, уверенный, что за ним и так пойдут. Настроение у него, по понятным причинам, было отнюдь не гостеприимное.
Уже в лифте МакРог уточнил у хмурого учёного:
— Номер лаборатории с чем-то связан?
Лис медленно покачал головой, задумчиво провожая взглядом числа на неоновом циферблате лифта:
— Только с расположением в здании. Тридцать седьмая аудитория в пятнадцатой секции. Мы не даём нашим отделам подробных названий: те, кому надо, и так знают, что находится за той или иной дверью. Пытаемся избежать промышленного шпионажа, — лифт мягко остановился на третьем уровне, и лис уверенно вышел в просторный для лиса, но совсем небольшой для полицейских коридор без излишеств: светлые матовые стены, иногда разбиваемые остеклением, открывавшим вид в широкий внутренний двор с зонами отдыха для сотрудников. Двери, похоже, работали по типу шлюза с двойным контролем; большинство из них были заблокированы, с неприветливо горящими красными индикаторами на нескольких уровнях: предназначены для разных видов.
Их проводник наконец повернул налево и сначала просканировал сетчатку, а затем ввёл шестизначный код.
Помещение за шлюзом, в котором полицейским пришлось пригнуться, оказалось всё-таки попросторнее, хотя лису тут явно было куда комфортнее. Впрочем, сейчас комфортом тут и не пахло: за длинным столом лежали девять мёртвых зверей. Стол был по простому сервирован, на тарелках стояли одноразовые серые контейнеры. Пустые или почти пустые.
— Это наши дегустаторы. Всё произошло у меня на глазах. С производства контейнеры пришли нормальными, здесь их распаковали только в присутствии дегустаторов, — лис шумно выдохнул. — Под конец обеда все почувствовали себя плохо, всё произошло буквально за несколько минут. Видеозапись мы вам предоставим, и данные на… ребят — тоже. Это не вина компании, я могу поручиться, — хищник прижал уши к затылку и поглядел на Буйволсона, безошибочно выбрав из стражей порядка главного.
Звермайер и МакРог огляделись, но, кроме трупов, взгляд ни за что не цеплялся: светлые оштукатуренные стены с деревянными вставками, узкие окна с массивными чёрными импостами и светло-серые диванчики. Ну и стол в центре. Один из углов был огорожен ширмой, явно чужеродной и слишком медицинской для этого помещения.
Буйволсон кивнул:
— Понял. Звермайер, — с небольшой заминкой позвал капитан, выбрав более гибкого и элегантного среди подчиненных: мало ли в каких ещё каморках хранят тут информацию о сотрудниках, — вместе с мистером Луговичем изымешь все данные по погибшим и видеоматериалы. Инфракристалл есть?
Тигр кивнул и выжидательно уставился на лиса. Тот понятливо пошёл к выходу, на ходу добавляя:
— Если понадобится выйти — на панели есть кнопка вызова, я подойду.
— А может, просто сообщите нам код? В конце концов, мы не конкуренты и не туристы, а…
Лис обернулся и с сожалением и непониманием перебил капитана, словно тот был школьником, не выучившим урок:
— Простите, но это запрещено протоколом.
Спорить было некогда, и Буйволсон только махнул копытом, а затем повернулся к экспертам и МакРогу, уже начавшим работу.
***
Среди жертв было два волка, лисица, три енота, барсук и куница с хорьком. Все подписали договор о том, что уведомлены о возможных рисках и соглашаются соблюдать все предписания лаборатории. В этом же договоре оговаривались и суммы выплат: как ежемесячных, так и компенсационных для несчастных случаев. Буйволсон прикинул общую сумму выплат родственникам погибших и присвистнул: компания, конечно, не разорится, но и легко для неё это не пройдёт.
Ранее они вместе с Луговичем и Звермайером отсмотрели видеозаписи произошедшего. Все контейнеры с едой находились в одном большом ящике-сейфе, вскрыть который мог только сам Лугович, и он, как представитель «PredGenetics», готов был предоставить любые доказательства непричастности компании: хоть весь ящик криминалистам, хоть лог-файлы полицейским программистам.
— Значит, ни по пути сюда, ни здесь ваша продукция не могла быть испорчена, — задумчиво произнёс капитан, проматывая запись на момент смерти дегустаторов.
— Два варианта: или партия была некачественной, или пайки были отравлены при отправлении, — заключил Звермайер, пожав плечами. — Вскрытие покажет.
Лис оскорблённо уставился на полицейских и прижал уши к затылку, сощурившись:
— Уверяю вас, наша продукция не приводит к летальному исходу!
Буйволсон недоверчиво фыркнул:
— Боюсь, как минимум девять хищников с вами не согласятся, мистер Лугович. В любом случае, вероятнее всего, проблема на производстве. Где оно располагается? Хорошо бы и туда съездить по горячим следам.
Лис замялся, побарабанил когтями по корпусу терминала, задумчиво заозирался, но ничего спасительного в интерьере небольшого, почти стерильного кабинета не нашлось. Сотрудник лаборатории с сожалением признался:
— С этим… могут возникнуть некоторые сложности. Сама база расположена на планете R118 F в нашей звёздной системе. Планета терраформированная специально под наше производство, выкупленная компанией, и доступ туда только…
— Мистер Лугович, вы, кажется, ещё не поняли, — со вздохом перебил его Буйволсон, — у вас девять погибших зверей, и мы обязаны расследовать обстоятельства их гибели. В ваших интересах помочь нам и предоставить доступ на эту вашу планету…
Лис поморщился:
— Да-да, я понял, я сделаю всё, что в моих силах, сейчас попробуем поговорить с начальством… — Пол Лугович сполз со стула и махнул лапой, переводя терминал в спящий режим.
Звермайер перевел взгляд на капитана:
— Может, отдадим галактической полиции?
Буйволсон покачал головой:
— У них и так завал с этой бандой контрабандистов, вряд ли сейчас возьмут ещё одно дело в производство. Нет, летим туда сами, надо только решить, кого отправлять… Мистер Лугович, на каких зверей рассчитана эта ваша база?
Лис обернулся, отрываясь от комма, моргнул, соображая:
— Там найдется два-три места для средних и крупных животных, но в основном база приспособлена под некрупных хищников. В полиции такие найдутся?
Буйволсон выдохнул: в полиции такие имелись. И капитан как никогда об этом сожалел.
Паршивые дела и совсем зелёные подчиненные обладали способностью притягивать друг друга.
Спасатель счастлив, если ему нечего делать на работе. Но люди никогда не дают ему таким покоем насладиться.
Мальцев был полностью уверен, что поговорка «любопытство кошку сгубило» относится к кошкам очень отдаленно. Потому что из любопытства кошка — максимум! — совала голову в трубу. Люди же запихиванием головы никогда не ограничивались. Совали в дырки абсолютно все части тела.
Возможность обучить киборгов нетравматическому способу освобождения граждан, ставших жертвой собственного любопытства, представилась довольно быстро.
Какой бы ни был век на дворе, мужчины мечтают о получении особо острых ощущений от долгого сексуального акта. Где-то, в том же районе генетического кода, где притаился страх перед забытым включенным утюгом, живет и уверенность, что пережимающее основание мужского органа кольцо это удовольствие непременно доставит. Места, чтобы записать диаметр кольца, в генах не нашлось. Или выпало. В результате, в год спасатели перепиливают или перекусывают пассатижами от сотни до полутора тысяч колец. В зависимости от планеты.
— 911. Что у вас случилось?
— Помогите, — звучит измученный голос, — у меня… в общем… понимаете… я не думал, что не смогу снять… хм…
Диспетчер по номеру уже определил адрес, кто официально там проживает и историю вызова по этому адресу. Ничего криминального. Перед диспетчером два экрана. План города, небольшое окно предварительного анализа состояния звонящего, окно распределения вызовов.
Человеку больно, неловко.
Диспетчер складывает в одну кучу вечернее время, смущение, возраст, «не думал, что не смогу снять» и понятливо спрашивает:
— Рядом с вами есть кто-то еще?
На экране разворачивается еще один вызов с того же адреса. Диспетчер, несколько озадаченный, переводит взгляд на него, активирует подпрограмму короткого опроса о состоянии, а сам отвечает на вызов.
— 911. Что у вас случилось?
— Понимаете, мы с моим другом… мы решили попробовать что-то новое в постели.
— И? – ровным тоном уточняет диспетчер.
— Нам нужен кто-то, кто сможет перепилить это чертово кольцо! И наручники!
— Сейчас к вам приедут. Вы можете встретить бригаду?
— Нет, — шипит девушка, — не могу!
— Вы тоже пострадали?
— Мы с парнем приковали себя наручниками к постели. И не можем встать. Помогите… пожалуйста.
— Вы нам вдвоем каждый со своего видеофона звоните?
— Ну да. Мы подумали, так будет быстрее.
Диспетчер обещает обоим прислать помощь.
— На выезд лестница номер три. Санитарная бригада двадцать три — — на выезд. Неудачный сексуальный эксперимент.
Бригада хмыкает и отправляется спасать.
***
Вскрыв дверь универсальным электронным ключом, Мальцев в сопровождении двух киборгов прошел в небольшую квартиру.
Незадачливые любовники нашлись на кровати. Такой огромной, что Мальцев аж присвистнул. Похоже, задумывалась сия мебель не для пары человек, а как минимум для четверых. В данный момент парень лежал на боку, скрючившись, девушка сидела, сложив ноги по-турецки, неудобно отставив руку назад.
— Как вас угораздило?- нацепив на лицо профессиональное сосредоточенное выражение, спросил Мальцев.
— Они должны были сами расстегиваться, — всхлипнула девушка, — — а их заклинило.
Джек поднял с пола упаковку и протянул хозяину.
— Твой секс потерял блеск и глубь? Не находить рай в постоянный партнер? Бери прекрасный упругий тор, удлинявший твоя стать и дать тебе три срока удовольствий. Обостряй игра побег и арест. Куча составляй стальной тор, неполицейский двойной браслет, декоративный мяч для рот. Закрепеж открывается сам, нажимать на запрятанный панель, — прочитал Мальцев. Перевернул упаковку и прочитал, что сей изумительный набор для ролевой игры изготовлен на Шоарре и при его тестировании никто не пострадал.
Девушка всхлипнула, парень тоже.
— Мы попробовали сами, — признался парень, — сначала слюной, потом с маслом. Но… черт, у меня сейчас отвалится все!
— Спокойно. Сейчас все сделаем. Так, Вася, с наручниками разберись. А ты, герой -любовник, ложись удобнее. Тридцать секунд — и будешь свободен.
Ширина кровати превышала три метра. Но Василий все же попробовал дотянуться до места прикрепления наручников, продетых в декоративное кольцо спинки кровати. Перегнулся через лежащего парня, придавливая несчастного, но увы. Попытка достать не удалась.
Пострадавший завопил, киборг отступил.
— Вась, легче, — проинструктировал Мальцев.
Киборг прикинул расстояние тщательнее и задал уточняющий вопрос:
— Отсутствуют данные о максимальной прочности мебельного изделия.
— Тебе это зачем?
— Вес объектов оценивается в сумме сто двадцать восемь килограммов. Вес киборга в обмундировании девяносто. Выдержит указанную суммарную нагрузку изделие?
— Думаю, да. Такой сексодром рассчитан на полтонны, не меньше.
Вася скинул рюкзак, положил шлем и начал расстегивать комбинезон.
— Э-э-э… ты что делаешь?
— Вес киборга без снаряжения и верхней одежды семьдесят килограммов. Учитывая запас прочности, даваемый производителем, изделие выдержит меня. Но спецодежда испачкает постельные принадлежности, поэтому я ее снимаю. Приступить к выполнению задания?
Мальцев представил, как раздетый киборг влезет на кровать и эффектно таки разломает наручники, стоя над этими незадачливыми любовниками. И ведь не подкопаешься – выбрал кратчайший путь к наручникам, раз дотянуться не может.
— Еще варианты?
— Переместить кровать, — подал голос Джек. – Но это более энергозатратный сценарий.
— Двигайте.
Киборги приступили к выполнению задания. Удерживающие кровать у стены крепежи, разумеется, киборгам не помешали. Мальцев едва успел посторониться – от рывка двух киборгов мебельное изделие сменило положение в пространстве на целый метр и чуть не приземлилось ему на ноги. Наручники шоаррского производства Джек просканировал, смог обнаружить ту самую скрытую кнопку, расположенную в общем-то на виду, но качественно закрашенную в тон общему цвету изделия и, естественно, присохшую от попавшей в щели краски.
Наконец девушка была освобождена и передана на попечение парамедика, так же профессионально прячущего ухмылку.
Мальцев кивнул на парня, парамедик ощупал пострадавшую опухшую часть тела.
— Пилить надо.
— Док, — со все более возрастающим ужасом глядя на пилу в руках спасателей, и инстинктивно начиная отползать, простонал несчастный, — а может укольчик какой есть? Что бы того… сдулся?
— Только пилить.
— А мне наркоз можно?
— Общий? – усмехнулся парамедик. – Не волнуйся. Мы быстро. Сам полежишь, или подержать тебя?
— Держать? Зачем?
Мальцев тем временем инструктировал Джека.
— Спокойно разрезаешь, оставляешь совсем немного, так чтобы руками можно было уже разомкнуть и снять.
Джек внимательно сканировал рабочее поле, потом уточнил:
— Уточните допустимый объем повреждений.
— Как можно меньше.
— Глубину пореза?
— А без пореза никак? – вмешался в инструктаж владелец рабочего поля.
— Вероятность атравматического распила составляет не больше тридцати процентов.
— А в остальных случаях?! – чуть не подпрыгнул парень.
— Повреждения ожидаются незначительные, негативных последствий для человека не ожидается.
— А еще способы есть?
Киборг приступил к перечислению.
— Свинтить, применяя технику сдавливания. Потребуется восемьдесят секунд. Хирургически отделить от основного тела и приживить ампутированную часть. Потребуется специализированное оборудование.
Киборг оценивающе посмотрел на побелевшего человека.
— Остальные способы перечислять?
— Не надо, — простонал тот.
— Джек, делай как я сказал. Распиливай, — вмешался Мальцев.
— Разрешите приступать?
— Валяй. Парень, не бойся. Это же киборги. Они сделают все быстро и аккуратно.
Джек и Вася, кстати, уже обсудили план совместных действия и нашли способ максимально уменьшить риск травмы. Вася привалился боком на человека, зафиксировав туловище и аккуратно сдавил зажатую часть, чтобы приоткрыть кольцо, впившееся уже так, что просто распилить его было невозможно, оно вдавилось так, что тонуло в теле. Джек потратил половину секунды, чтобы придавить коленом ноги человека и одним росчерком циркулярной пилы надрезать злосчастный сексуальный аксессуар. Диск прошел в миллиметре от пальцев Василия, лишь брызнув во все стороны искрами. Вся процедура заняла две секунды. Киборги стояли на прежних местах, и только в руке Василия было кольцо, да в воздухе пахло паленым железом.
— Джек? Почему они были частично обездвижены?
— Информации для достоверного анализа недостаточно.
— Они говорят, что сделали это сами.
— Искренность больше восьмидесяти процентов, — согласился Джек, тоже недоумевающий. Сканирование не обнаружило следов насилия, люди добровольно этим занимались. Но причину, по которой им оказалось недостаточно природных данных, киборг найти не мог.
— Полагаю, имеет место ошибка в расчетах, — сделал вывод Василий, окидывая взглядом остатки кольца в руке и сверяя с имеющимися в базе данных параметрами мужских тел, — у людей погрешность определения параметров тела достигает полутора сантиметров.
— Согласен. Сканирование не обнаруживает третью часть комплекта. Мяч для рот. В моей базе отсутствует соответствие такому названию.
Василий очень внимательно посмотрел на людей.
— Какова вероятность, что кто-то из них его проглотил? Гортань человека не могла пропустить предмет больше двух сантиметров, но в комнате искомый предмет не обнаружен. Надо проверить.
В комнате, увидев взмах пилы и услышав вопль вызволяемого парня, все замерли. Потом перевели дух. Парамедик занял место на краю постели с обезболивающим и противоотечным баллончиками в руках. Девушка со слезами забралась обратно на кровать, обнимая спасенного любимого.
Мальцев положил кольцо на край койки.
— Покупайте в другой раз качественные аксессуары.
Парочка дружно закивала.
— Спасибо вам!! – с чувством поблагодарил парень, причем смотрел с благодарностью и на Мальцева и на обоих киборгов.
— Где мяч для рот? — уточнил Джек, пристально глядя на живот девушки, пока Василий сканировал тело парня.
— Что? – удивились оба. – Какой мяч?
— В набор входили три предмета. Наручники, кольцо и мяч. Вы уверены, что не глотали посторонние предметы?
Мальцев, даже и не подумавший об этом, тоже насторожился.
— А, вы про кляп, — сообразила девушка, — его не было. Мы купили набор по скидке. Он был неполный. Кляп куда-то из него потерялся. Мы поэтому и купили… ну… раз со скидкой. Спасибо вам еще раз.
Мальцев прикрыл рукой лицо, чтобы не расхохотаться, и отвернулся.
— Это наша работа, — ответил за него Джек и направился к выходу.
***
Когда бригада спускалась вниз, к флаеру, Джек стал расспрашивать командира.
— Почему мы использовали неэффективный сценарий?
— Как это неэффективный?
— Оглушение пострадавшего, чтобы провести спасательные мероприятия, сократило бы срок оказания помощи на десять минут. Отсутствовало бы мышечное напряжение, необходимость фиксировать, человек не получил бы дополнительного стресса.
Мальцев потер лысую макушку. Он уже много лет стригся налысо, так было безопаснее с его работой. Ничего не вспыхнет.
— Понимаете, парни, метод оглушения спасаемого используется только при спасении на воде. И то — неофициально.
— Это входило в общий инструктаж и применялось весь период эксплуатации на временном объекте, — настаивал киборг.
— Ну да, — признал Мальцев, — но там вода. Здесь так делать не надо.
Джек был растерян, Вася тоже.
— Прошу уточнить перечень ситуаций, для которых применим данный способ. Полученные ранее инструкции, — Джек голосом Мальцева повторил приказ оглушить и тащить спасаемые объекты не далее как на прошлой неделе, — противоречат текущим.
Мальцев не сдержал улыбки, вспоминая их командировку «на берег».
***
Спасатели, по общим правилам, как минимум месяц должны отрабатывать на прибрежных участках. Дежурить на пляжах, патрулировать на водных катерах, прочесывая камыши и бухты в поисках нарушителей.
Не избежала этой участи и команда Мальцева.
Степан не раз слушал вводный инструктаж, но сегодня с ним были новички, и капитан подавал пример внимания.
Загорелый до черноты спасатель важно прохаживался перед строем новичков, оглашая правила спасения утопающих и что нужно делать, чтобы самому при этом не утонуть. А такие случаи бывали. Надо сказать, что реальные будни спасения на воде кардинально отличаются от тех благостных плакатов, что украшают любую станцию.
— Так, значит. Зовут меня Матвей Иванович Сапун. На этот месяц вы слушаете меня пуще отца и матери. Сейчас открыли уши и внимательно запомнили, что я скажу.
Он осмотрел строй и привычно скривился. Не любил он чужих. Но усиление со стороны опытных спасателей, умеющих не только быстро плавать, но и правильно проводить реанимационные мероприятия и общаться с людьми в шоке, в летний период очень нужно. Сапун загнал недовольство поглубже и продолжил инструктаж.
— Если человек устал, бывает. Подплываем. Сбоку!! И не фыркать, русалку изображая!! И по плечу не хлопать! И внезапно перед человеком не выныривать! Сбоку подплыли, плечо подставили и гребем к берегу. Если пловец может лечь на спину… Григорий!! Только попробуй еще раз выкинуть финт, как в тот год! — цыкнул он на ухмыляющегося спасателя. — Я тя сам притоплю. Итак. Если пловец лег на спину, спасатель наплывает на него со стороны ног, руки себе на плечи, пловец ноги должен пошире развести, чтобы не мешать, и руками и животом толкаем пловца перед собой. Животом, Григорий!! А не тем, шо пониже спины напротив зада!
Под общий хохот инструктор только погрозил пальцем.
— Кто будет неприлично толкать, потом на спасенном женится.
Опять хохот, потом все успокаиваются и инструктаж продолжается.
— Хорош ржать. Уставших мало. Обычно люди тонут. И здесь подплывать надо со спины. Ухватить подмышки и ни в коем разе не давать поворачиваться. Только когда человек успокоится, начинаем буксировать. Все помнят как? Повторим. Все в воду! Ты, парень. Да, ты. Иди сюда, — — ткнул он в Джека.
Все честно повторили: на соседе продемонстрированные способы буксировки за голову, подмышки, за руку, наконец, за волосы или воротник одежды.
— Хорошо. Последнее. — Спасатель, стоя по колено в воде, сложил руки на груди. — — помните, мужики, и вы, девчонки: в большинстве случаев утопающий находится в крайнем испуге или в полушоковом состоянии, в результате чего он судорожно хватается за спасателя. Чаще всего хватает за шею или за руки, а потом облепляет, как амеба. Если видите, что сейчас вас спеленают – ныряйте. Если не успели, то аккуратно высвобождаемся. Быстро, но аккуратно. Давай, парень, хватай меня, словно тонешь и, только за меня ухватившись, не пойдешь ко дну.
Следующие несколько минут вошли в историю берегового спасательного фольклора как битва «Ураган на отмели». Киборг изображал отчаянно цепляющегося за спасателя утопающего, а спасатель отчаянно пытался отбиться. На глубине около метра они то и дело погружались в воду. Инструктор успевал только вдохнуть воздух и выдохнуть пару матюгов. Через пять минут Мальцев додумался отозвать киборга. А потом подраться с инструктором, который ринулся избить киборга.
Джек только пытался закрыться от него руками. Мальцев рывком оттолкнул его за спину и перехватил руку человека.
— Не трожь!
— Сволочь! Шутник хренов! Играть вздумал?! Да я сейчас!!!!!
— Уймись. Это же киборг.
— Чего?! Какой к чертям… — — подавившись фразой, Сапун уставился на Джека. – Вот же пакость!
Он оттолкнул Мальцева от себя и с отвращением осмотрел так и стоящего по колено в воде киборга.
— Тьфу. Не было печали. Ты своих кукол, Мальцев, держи от меня подальше!
— Сам ткнул в него.
— Так его, заразу эту, не отличить от нормального человека!!
— Так программа имитации личности включена, — подал голос кто-то из спасателей, — потому и похожи.
— Клеймо им, что ли, на лоб поставь, чтобы видно было, что кукла, — огрызнулся Сапун.
— Правильно команды надо отдавать, — не остался в долгу Мальцев, не дававший в обиду ни своих людей, ни своих киборгов. – Что ему сказали делать? Имитировать, как человек цепляется за спасателя разными способами. Он и имитировал.
Матвей еще раз плюнул, обвел взглядом молчащую шеренгу.
— Сколько вас тут людей осталось? Чтоб мне не распинаться зазря. Хозяева вам пусть в мозг программы запишут!
— Матвей Иванович, — Мальцев был старше по званию, но держался корректно, — продолжайте инструктаж. Не важно сколько людей и киборгов. Ваша обязанность его провести.
Сапун еще раз зыркнул на собравшихся и продолжил.
— Высвобождаемся, как я уже сказал, быстро. Но сильно. Можно ноздри зажать на пару секунд, можно как из захвата высвобождаться, любым способом. Можно оттолкнуть, если не в сильном течении. Кстати, всегда надо быть перед тонущим, чтобы течение его к вам несло, а не от вас. Разворачивайте спиной к себе, потом, — тут Сапун ухмыльнулся, — аккуратно оглушаете и тащите на берег. Хороший спасатель всегда так делает.
Все зафыркали, зная эти, не рекламируемые для широкой общественности правила спасения.
— Силу рассчитывайте, — продолжал наставлять Сапун, — ребенка тащите как есть. Ибо тут рассчитать невозможно.
Сапун снова скривился и сказал, как выплюнул:
— Киборгам бить человека нельзя. Усекли?
Три DEX’а спокойно смотрели на него, не кивая и ничего не отвечая. У Джека уже остановилась кровь из разбитой губы. От равнодушного пустого взгляда Сапун поежился, злясь еще сильнее от ощущения, что он им безразличен. Им все равно, этим куклам. Что прикажут, то и делать будут.
— Как они работать-то будут, капитан Мальцев? – язвительно спросил он. — Пока до их мозгов что-то дойдет, человек утонет три раза.
— Не беспокойтесь, лейтенант, — — Мальцев был сама невозмутимость, — они справятся. Вы, главное, помните — — если они что-то не сделали, значит на инструктаже этого сказано не было. Киборг не может что-то забыть. Я понятно выражаюсь?
Сапун немного опомнился. Выпендриваться перед машинами, тратя на них сарказм или злость, глупо. Вон уже остальные лыбятся.
— Понятно. Раз такое дело, раз начальство приказало, значит озвучиваем все правила. И тренируемся на берегу.
Спасатели с облегчением расслабились. Мальцев был мужиком принципиальным, свои хорошо знали, что ссориться с ним не стоит. Он готов закрывать глаза на некоторые вольности, никогда не принижал служащих других подразделений и не робел перед элитными. Знали и его особом отношении к киборгам. Коллеги считали, что тут он страдает каким-то далеким комплексом вины. То ли когда-то убогого обидел по молодости, то ли еще что случилось в жизни, но теперь он относится к киборгам по-хорошему, на всякий случай. Так как совсем до маразма дело не доходило, никто не жаловался. Работой DEX’ов загружали по способностям и возможностям, человек такое не потянет, значит, проблем никаких.
Это что-то было похоже на обычную коробку, в которой могло быть всё, что угодно: от продуктов, забытых каким-нибудь залётным грибником, до мусора, который незадачливому дачнику лень было тащить до контейнеров. Но после наших приключений в Безвременье понятие «обычная» исчезло из моей жизни. Не то чтобы я боялся того, что может быть в этой коробке, но проявить осторожность стоило. Жизнь научила!
Отломав прут с ближайшей ветки, я легонько ткнул им в находку. Даже не шелохнулась, только задрожали дождевые лужицы, скопившиеся на поверхности. Там явно что-то было. Настина лента… коробка… Это могло быть случайностью, но всё наводило на мысль, что никакая это не случайность: это что-то предназначалось мне и Пашке. Я стоял и несколько минут в растерянности смотрел на мокрую упаковку.
Коробка была туго обтянута чёрной плёнкой и обмотана несколько раз вдоль и поперёк широким скотчем. Точно таким скотчем нас в клетке связывал Урод. С поверхности плёнки от моего толчка расползались лужицы воды и скатывались струйками в пожухлую прошлогоднюю листву. Точно так же в моей голове расползались мысли; я стоял в шоке от увиденного и, кажется, начинал понимать, что могло быть в коробке.
С верхних веток куста на меня капала холодная вода, несколько колючек царапали кожу, но я ни на что не обращал внимания. На миг мне показалось, что всё вернулось — я опять нахожусь в Безвременье и, если сейчас обернусь, увижу сквозь полосы серого тумана дом и стоящего на крыльце Урода. Картинка была настолько реальна, что меня вновь охватило почти забытое чувство страха и безысходности. Я зажмурил глаза и с силой помотал головой, отгоняя пугающее видение.
«Я дома! Я дома!» — как мантру повторил про себя несколько раз. Это помогло, хотя от вновь пережитого осталось ощущение чего-то до омерзения липкого и опасного — как будто потрогал змею.
Тело под промокшей насквозь одеждой начало мелко подрагивать: пора было выбираться из этой сырости. Я потянул ленту к себе за концы вместе с веткой, получив ещё порцию холодного душа. Сразу отвязать не удалось — узел был завязан намертво, и ветка то и дело выскальзывала из рук, с шумом возвращаясь назад и в очередной раз обдавая меня градом холодных брызг. К тому же ощутимо царапали колючие ветки. Подумалось, что Настя неспроста выбрала именно куст боярышника: вряд ли кому-то захотелось бы лезть за лентой через колючки. Со стороны же увидеть коробку было невозможно. По крайней мере пока не опадёт листва.
Помучившись несколько минут, кое-как всё же развязал тугой узел, сунул мокрый комок в карман, поднял коробку и, выбравшись наконец из колючих объятий, быстрым шагом направился назад — к проклятому дому. Забирать домой свою находку я и не думал. Там спрятать её было негде, а нарываться на вопросы моей вездесущей бабули было опасно по понятным причинам: она бы одними вопросами не ограничилась. Я решил спрятать её где-нибудь возле горелого дома, хотя пока даже не представлял, где именно.
Решение нашлось сразу, как только подошёл к дому. Крыльцо! Боковина крыльца была заколочена тремя широкими досками, две из которых отошли и держались неплотно. Я оторвал их с одной стороны и раздвинул пошире, чтобы можно было просунуть внутрь коробку. Заглянул в открывшееся отверстие. Внутри в земле было небольшое углубление, куда я её и поместил, накрыв валявшимся неподалёку куском обгоревшего по краям толя. Вернул доски назад и прибил их, используя вместо молотка кусок кирпича.
Теперь нужно было найти Пашку. Но сначала решил зайти домой, переодеться и поесть. Бабули дома не оказалось, и это было большой удачей, учитывая мой расхристанный вид и футболку, прорванную в нескольких местах о ветки боярышника. Пришлось сходить в душ и обработать ранки перекисью, а потом смазать царапины «Левомеколем». Ничего другого заживляющего в доме не было: бабуля признавала только это «чудодейственное средство» на все случаи жизни.
Быстро перекусив пирожками с луком и яйцом и запив их мятным чаем, я опять отправился к Пашке в надежде, что он уже вернулся. Произошедшее ночью, моё идиотское поведение утром и наконец мои переживания — всё отодвинулось на задний план. Ну, не совсем отодвинулось. Особенно мысли про наш с Пашкой переход на новый уровень отношений. Моё сумбурное, придурошное поведение после пробуждения не давало мне покоя. Сейчас всё произошедшее виделось совсем в другом свете — оно меня больше не шокировало. Почему? Не знаю. В этом тоже стоило разобраться. Пока что были одни вопросы, и не было ответов. Я решил отложить всё это на потом.
Сейчас главное — увидеть Пашку и рассказать про Настин подарок: коробку с деньгами. А что в коробке именно они, я не сомневался ни секунды.
Пашка был дома. Я застал его за сборами: он что-то засовывал в свой рюкзак, на диване вокруг открытой сумки валялись разбросанные вещи. Остановившись в дверном проёме и охватив одним взглядом представшую передо мной картину, я усмехнулся. Он замер и резко обернулся, настороженно посмотрев на меня.
— Паш, что происходит?
— А что происходит? — отвернулся он и с остервенением продолжил что-то запихивать в карман рюкзака.
— Я первый спросил. Объясни, что ты делаешь?
Объяснения не требовались. Я и так уже всё понял: Паша решил вернуться в город. Я сделал к нему шаг и взял за руку выше локтя. Но он отпрыгнул, как испуганный зверёк, и со злостью произнёс:
— Я что, должен перед тобой отчитываться? Вали, откуда пришёл! Я тебя не звал!
Чем агрессивней вёл себя Пашка, тем более спокойным становился я и никуда уходить не собирался. Резким движением вырвал рюкзак, который он держал перед собой обеими руками, и, отбросив в сторону, притянул Пашку к себе. Он рычал и вырывался, но я держал крепко и не отпускал. Наконец он затих. Я осторожно, взяв за затылок обеими руками, приподнял его голову и тронул губами горячий висок.
— Прости, Паш, я идиот! Никуда ты не поедешь. Не отпущу!
Так мы и стояли какое-то время: я, прижав его голову к себе, успокаивающе перебирал спутанные вихры и раскрытыми губами проводил то по виску, то по щеке, то по уголку повлажневшего глаза, а он — обдавая меня горячим дыханием.
— Паш, — снова начал я, не переставая водить губами по горячему Пашкиному лицу и волосам, — я никуда и никогда тебя не отпущу! Забудь, что было утром. Не хочу оправдываться. Бабуля пришла не вовремя, и… и я растерялся. Повёл себя, как последний придурок. Я правда ни о чём не жалею. Сейчас не жалею!
— Сейчас? — хриплым шёпотом отозвался Пашка. — Значит, утром жалел?
— Паш, мне нужно было время, чтобы… чтобы прийти в себя и понять, что с нами случилось. Понимаешь?
Я слегка отстранился, не разжимая объятий, и посмотрел прямо в посвёркивающие влагой глаза:
— Давай не торопить события?
Я был с ним не до конца честен и понимал это. И он это тоже понимал. Между нами стояла Лена. И хотя мы не произносили её имени вслух, оба думали сейчас о ней. Она незримо здесь присутствовала, словно третий невидимый участник нашего разговора.
Пашка отстранился и сел на диван, сцепив руки в замок и наклонив голову, отчего вихры почти полностью закрыли от меня его лицо.
— Хорошо, не будем их торопить. Сядь!
Он хлопнул ладонью рядом с собой. Я сел, а он продолжил:
— Тём, мне тоже нужно время. Я не знаю, как там будет дальше, когда ты поймёшь и что-то решишь. Но смотреть на твои «муки разума» у меня нет никакого желания.
Он говорил медленно, взвешивая каждое слово. Было видно, что это не спонтанная речь. Он об этом думал и принял какое-то решение. И оно, это решение, мне уже заранее не нравилось.
— Погоди, Паш! — я тронул его за плечо. Он тут же увернулся.
— Не перебивай! Я тебя слушал — теперь моя очередь, — он быстро глянул на меня исподлобья и продолжил спокойным негромким голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки.
Не от голоса, а от предчувствия чего-то неотвратимого, того, чего бы я не хотел от него услышать, но оно, это неотвратимое уже пришло, осталось только его озвучить. И Пашка его озвучил:
— Я тоже думал про нас и про тебя утреннего. И знаешь, Тём, я тебе не верю!
Я сглотнул, с трудом проглотив вязкую слюну вместе с услышанным, и открыл рот, чтобы возразить, но Пашка мне не дал, сделав спокойный жест рукой, тем самым предупреждая мои возражения.
— Выслушай до конца! Я очень хочу тебе верить, но не могу. Не получается.
Он опять прервался на секунду и мазнул по мне странным чужим взглядом. В нём не было ни обиды, ни раздражения — ничего не было. Нет, было. Но совсем не то, что я хотел бы видеть — какая-то обречённая отстранённость. Вроде передо мной сидел мой друг, знакомый до боли и понятный, и в то же время совсем чужой.
«Его что, подменили?»
— Тебе то, бля, хорошо и всё нравится, то ты уже жалеешь, и я должен идти лесом, куда подальше.
Он встал и, засунув руки в карманы, прошёлся по комнате, остановившись напротив меня.
— Определись, чего ты хочешь, можешь это принять или нет. Я, знаешь ли, давно определился и, Тём, как раньше — уже не получится. Тебе надо время подумать? Думай, но без меня. Мне по-любому нужно сейчас в город. Завтра утром я уеду, а ты… Ты — думай!
Он дошёл до окна и, открыв одну створку, высунул голову. До меня донёсся его заглушённый шумом улицы голос:
— А теперь уходи и не мешай мне собираться. Счас что-то обсуждать у меня не то настроение. Я не флюгер, чтобы быстро поворачиваться, в какую сторону подул ветер.
Я смотрел на узкую спину своего друга, на белобрысую взлохмаченную макушку и… ничего не понимал. Куда делся мой улыбчивый, безбашенный, язвительный Пашка? Этот новый, чужой вовсе не выглядел обиженным, взъерошенным зверьком. По мере того, как он говорил, голос становился уверенней, а слова безжалостней — били, не боясь ранить. Он лениво обернулся и посмотрел на меня. Взгляд был спокойным и ожидающим. Типа, я всё сказал — можешь уже отвалить.
Я не стал комментировать то, что услышал, да и слов, чтобы что-то возразить, не находилось:
«Хрен с тобой! Решил ехать — езжай. Может, так действительно будет лучше. За неделю ничего не случится, а там и я вернусь. Уговаривать, чтобы остался, не буду, пусть хотя бы раз сделает так, как сам решил».
Одному здесь делать было нечего. Я уже мысленно представлял себе эту неделю без Пашки. Но… Хоть я и злился, в глубине души сознавал, что где-то он был прав — нам обоим нужно было обо всём подумать. А ещё из головы не выходила Лена… Я должен был сделать выбор. И каким бы он ни был, для меня будет тяжёлым и болезненным в любом случае. По живому резать больно! Вспомнились слова, сказанные мамой:
«Жизнь всё расставит по своим местам».
Что ж, посмотрим, как она всё расставит!
Пока я молчал в раздумьях, Пашка снова сел — нахохлившись и упрямо сжав губы. Я похлопал его по коленке.
— Ладно! Раз надумал ехать — езжай! Но есть одно дело, и вот его нужно решить сейчас. Так что отложи сборы до вечера и пошли за мной!
— Куда? — Пашка поднял на меня глаза. — Тём, не нужно ничего придумывать, я по-любому завтра уеду. Так что, не выдумывай никаких дел!
— Я сегодня был в лесу — там, где мы спали. Помнишь, под деревом?
— И чё тебя туда понесло? Больной совсем?
— Тебя искал… Сначала по всей деревне, а потом уже к дому тому пошёл. Подумал, может ты там?
Глядя на Пашкино выражение лица — он смотрел на меня, как на недоумка, и в то же время с какой-то нежностью, что ли — я уже сам начал понимать, насколько идиотской была идея искать его у горелого дома, и как это сейчас выглядело. Но напряжение в Пашкиных глазах пропало — они потеплели.
— А я думаю, откуда у тебя столько царапин на руках? Чё там случилось-то, в лесу? Упал, что ли?
— А, ерунда! Я там кое-что нашёл. Пошли — увидишь. Это важно.
Я уже прошёл в кухню в поисках какого-нибудь пакета. Пашкин дом для меня был как свой: в шкафчике сразу нашёл то, что искал. Выбрал объёмный пакет. Пашка ещё стоял в раздумьях, глядя на мои поиски.
— Ладно, пошли. Не расскажешь, что нашёл?
— Придём — увидишь. И возьми свой складной нож, пригодится.
Сгрудив все вещи в кучу возле сумки, Пашка вышел вслед за мной.
Мы дошли до моего дома, а дальше поехали на скутере, придерживаясь обочины, где земля уже успела просохнуть. Тащиться опять пешком через всю деревню не хотелось. Через пять минут были уже на месте. Когда Пашка увидел мои манипуляции с досками, а затем упакованную в пластик и перемотанную скотчем коробку, он офигел так же, как и я в первый момент от увиденного.
— Ты где это нашёл? Прям вот так шёл… и нашёл?
— Поехали отсюда. Мало ли… чтобы не светиться. Потом всё расскажу, — ответил я, торопливо засовывая коробку в пакет и передавая его Пашке. — К тебе поедем.
***
Как я и предполагал, коробка до самого верха была набита ровными пачками пятитысячных банкнот, аккуратно перевязанных бумажной лентой. Не банковской упаковкой, а нарезанными полосками из тетрадного листа в клеточку, по сто штук в пачке. Ровно двадцать пачек. Для нас — куева туча денег. Мы сидели и растерянно смотрели на эту гору новеньких красноватых купюр со статуей мужика в мундире. По ходу — какой-то герой. Может войны восемьсот двенадцатого года или каких-то других сражений. Что у них там ещё было в девятнадцатом веке? Турецкий гамбит?
— Ты уверен, что они настоящие? — наконец подал голос Пашка.
— Думаю, да. Это легко проверить. Давай лучше подумаем, чего нам с ними делать.
Я перевёл взгляд от «кучи» на Пашку:
— В деревне их оставлять нельзя, по-любому. Поэтому завтра вместе вернёмся в город, а там будет видно. Ко мне в комнату без спроса никто не заходит, и я вполне могу их закрыть у себя в столе.
— Чё бабе Вере скажешь, почему уезжаешь?
Блин, действительно! Я понятия не имел, что скажу бабуле. Неделю, как приехали, и вдруг срываемся. К тому же родителей дома не было: отдыхали на морях. Нужно было придумать какую-нибудь стопроцентную отмазку. Вот только в голову ничего не приходило — врать по-крупному никогда не умел.
— А ты своей что скажешь?
Я вопросительно посмотрел на Пашку. Он-то ещё раньше собрался уехать, должен был уже что-то придумать. Пашка замялся:
— Я не собирался ничего придумывать. У меня есть причина, её и скажу, от бабы Липы мне скрывать нечего.
— Может, поделишься… причиной? — с усмешкой спросил я, но внутри неприятно кольнуло.
— Тём, это только моё дело, и пока рано о чём-то говорить. Ещё нет ничего определённого.
— Слушай, что за тайны Мадридского двора? Ты что, совсем мне больше не доверяешь? Что задумал?
Я чуть не задохнулся от обиды и возмущения:
«Что это за секреты такие, о которых мне знать не положено, а бабе Липе сказать можно?»
Пашка сидел хмурый и по-прежнему чужой. Нет, я его вообще не узнавал.
Его что, правда, подменили? Моего куда-то забрали, а на его место подсунули вот это — чужое и непонятное, которое сидит сейчас передо мной и упорно отводит глаза.
— Паш, посмотри на меня!
Пашка нехотя взглянул и, вздохнув, опять отошёл к окну, взявшись рукой за створку.
— Тём, чё ты хочешь? Мы с тобой всё обсудили. Если бы не эти бумажки, я бы завтра уехал, а ты остался. Сейчас ничего не изменилось оттого, что ты тоже поедешь. Можешь увезти всё это домой, а потом вернуться обратно. Теперь у меня свои дела, а у тебя — свои. Так проще обоим! — и ядовито добавил: — Вернёшься к приезду Лены.
Я был растерян и подавлен: что угодно, но такого точно не ожидал. Что я сделал, что? Почему мой единственный друг так со мной поступает? Его отчуждение было для меня ушатом холодной воды. Получается, если я не смогу стать тем, кем он хочет, чтобы я стал для него, то меня можно выбросить из жизни, как ненужный хлам и забыть? И то, что мы пережили вместе в Безвременье — тоже? Как бы там ни было — такогоя не заслужил. Это было предательством. И этого я простить не мог.
— Хорошо! Раз не хочешь говорить, настаивать не стану. Тем более, как ты сказал, это не моё дело. Десять пачек — твои. Спрячешь где-нибудь дома, найдёшь, куда убрать. Но одного с таким грузом я тебя отпустить не могу — провожу до города, да и свои увезу тоже. А дальше как знаешь, Паша. Я тебя услышал. Баба Липа утром возвращается?
Он кивнул, не поднимая головы.
— Отлично! Встретимся на остановке ко второму рейсу, в одиннадцать.
Я говорил, глядя перед собой, монотонно, как робот. Обида, захлестнув тугим жгутом, перехватила дыхание, но я не дал воли бушевавшим во мне чувствам, не сказал ни слова упрёка. Молча сложил половину пачек в пакет, скрутил и сунул за пазуху.
— Пока. Не опаздывай, — бросил через плечо и, не взглянув на Пашку, вышел.
Паша
Хлопок входной двери прозвучал как выстрел. Я вздрогнул. Вся моя выдержка вмиг испарилась. Подскочив к дивану, с яростью смахнул пачки на пол. Непрочные полоски бумаги порвались, и деньги веером разлетелись по комнате. Я обессиленно сел на диван и, схватившись обеими руками за ворот футболки, согнулся, раскачиваясь из стороны в сторону, зажимая рот костяшками пальцев.
Мне не хватало воздуха, глухие рыдания прорывались наружу, но слёз не было. Ничего больше не было. Весь мир потух. Была только одна невыносимая боль, заполнившая всего меня и окружающее пространство. Хотелось выть долго и протяжно, чтобы выплеснуть из себя эту жгучую боль, но я упорно закрывал плотно сжатые губы воротом, с силой зажатым в кулаках.
«Всё… всё… всё… всё… это — всё!» — крутилось в башке.
Я не представлял, как буду жить без Тимура. Вся моя сознательная жизнь была связана с ним. И вот я сам всё разрушил! Сам всё решил — за себя и за него.
«Зачем я это сделал? Из-за Ленки? Да какая теперь разница, сейчас это уже не важно. Он сказал, что не отпустит, а я его прогнал. И он ушёл!»
Не знаю, сколько времени так сидел, сжавшись в комок и ничего не видя перед собой, ничего не чувствуя, кроме давящей изнутри боли. В комнате уже давно начало темнеть. На смену боли пришло опустошение. От долгого сидения в одной позе затекло всё тело.
Я встал, пошатываясь, вышел и закрыл дверь на защёлку. Вернулся и, вывалил всё из рюкзака на диван, собрал с пола и спихал туда деньги. Запихивал как попало, сминая хрустящие бумажки. Так же, не глядя, побросал вещи в сумку. Сил больше ни на что не оставалось. Я умер. Внутри меня была пустота. Не было ни мыслей, ни желаний — ничего. Я лёг, укрывшись пледом, и сразу провалился, как в яму, в спасительный сон.
Четырнадцатого января вечером позвонил Фома из Янтарного, где был на сборах, и сообщил, что завтра едет в составе сборной по дзю-до на Олимпиаду в Ново-Ярославль, и не даст ли тётя Нина ему с собой киборга? А то тренироваться надо, но данный команде с собой DEX оказался женской модификации:
— …ну не могу я с девчонкой драться!.. знаю, что она сильнее… но девчонка же! Блин! Полтора месяца ждали, когда привезут киборга… для тренировок, привезли… её даже трогать жалко, не то, что бить! Короче, купил я её… для Илоны… за полторы тысячи, больше она не стоит… но бить её и сам не стану, и другим не дам…
Нина такого не ожидала совершенно! Петра отпускать не хотелось – но и отказывать Фоме не хотелось тоже… и потому:
— Фома, а там есть возможность купить ещё одного киборга, парня? Я вышлю тебе денег. Посмотрю, сколько есть на счету… сообщи адрес. Покупай… будет тебе не только тренажер, но и друг и товарищ.
— На мой видеофон… номер есть у Вас… поспрашиваю…
На счету было около трёх тысяч… и на двух других до десяти тысяч было… но снимать не хотелось. Только собралась купить ещё три или четыре гидрокостюма – вдруг ребятам нырять придётся? – а тут Фома… но всё-таки отправила ему две с половиной тысячи.
Через десять минут он перезвонил и сказал, что есть «шестёрка» на продажу… но в таком состоянии… почти восемь лет и битый… выглядит ужасно! А просят за него пять тысяч… — пообещала выслать денег на покупку.
Деньги… деньги-деньги-деньги… лишних нет и никогда не было… но Фома отдал всю свою заначку на первый взнос за Василия и Петра. Пришла пора возвращать долг.
Взять в долг у Фрола? Бред! У собственного киборга просить денег! Но у него наверняка есть – при его энергии и энтузиазме… плюс умение объяснить необходимость трудиться от рассвета до заката, чтобы спокойно жить вдали от прежних хозяев и постоянных издевательств… плюс холодное спокойствие Клима при продаже мебели из морёного дерева и лосиных рогов… плюс гениальная способность Квинто поймать рыбу там, где её никто найти не может… плюс умение Секунды коптить эту рыбу так, что в поселковом магазине за этой рыбой очередь выстраивается… плюс-плюс-плюс… наверняка пара… или даже тройка… тысяч уже есть.
Вообще-то он обязан постоянно отчитываться о приходе и расходе средств… и Клим, как бухгалтер, отчёты посылает регулярно… но вникать во все эти цифры у Нины не было времени. А если совсем точно – то и желания не было такого… самое главное – они живы, здоровы, сыты-одеты и в полном порядке…
Позвонить – или не позвонить? Позвонить. Фрол, узнав, кому и для чего нужны деньги, перевел Нине пять тысяч, и она тут же перевела все деньги Фоме.
Фома позвонил через четверть часа:
— Смотрите, купил! Удалось сторговаться за три шестьсот! Остальные деньги сразу верну…
Рядом с Фомой стоял синюшно-бледный тощий парень с синяками на лице и в потертом драном комбинезоне… и с длинными чёрными волосами. За спиной Фомы был виден спортивный зал, парни в спортивных кимоно и несколько девушек, занимающихся на тренажерах.
Нина мельком глянула на процесс тренировки и ответила Фоме:
— Какого же ты выбрал… драного! Накорми сначала и приодень. А деньги… лучше купи ещё одного киборга и привези мне. Если денег не хватит, звони, вышлю.
— Хорошо… сейчас узнаю, остались ли DEX’ы на продажу… — и не отключая видеофон, Фома крикнул кому-то в глубине зала: «Стой! Дело есть…» и двинулся навстречу остановившемуся парню.
А в зале тем временем закончилась тренировка и часть людей ушла. Вошла группа из шести девушек с красивым огненноволосым парнем, которого старшая поставила в центр зала, девушки встали вокруг него — и одна за другой стали его избивать. Парень даже не пытался как-то закрыться – просто стоял и принимал удары, наносимые кулаками и ногами девушек.
— Фома, что это? – крикнула Нина. Он остановился и показал процесс избиения, затем ответил:
— Тренировка. Здесь это нормально… но глупо. Они вроде как отрабатывают приёмы против нападения насильника… а это их Irien… изображает нападающего, а они вроде как отбиваются.
— Но он… даже не пытается нападать! Это они его тупо избивают! Настоящий насильник так тупо стоять никогда не будет, и все их «тренировки» ничего им не дадут! Это бессмысленно! Ни одна из них не сможет отбиться от нападающего таким образом! Купи мне его! Вот прямо сейчас.
— Девушки так стресс сбрасывают, вероятно. Не настоящего же мужика им бить… с живым мужиком ни одна из них не справится… но попробую.
Не отключая видеофон, Фома подошел к группе избивающих киборга девушек, остановил их, спросил, кто хозяин киборга:
— Купить хочу. Прямо здесь и сейчас. Тёте в подарок… ей надо, – и показал на Нину на экране видеофона.
— Здравствуйте! Зачем Вам этот хлам? Реально хлам! Ему же лет восемь… или даже больше!
— День добрый! – Нина пыталась говорить спокойно, вышло не очень. – Покажите его… всего… — и, глядя на поставленного перед экраном киборга, вскрикнула: – Блин! Да как же он на Агнию-то похож, прям копия! Работать-то сможет?
Девушка затребовала у Irien’а отчет – 8,76%, переломы рёбер, рваные раны, ссадины, ожоги, порезы… и потому Нина тут же заявила:
— Тысяча, и прямо сейчас…
— Шесть! Если он нужен для пары, то деньги у Вас есть…
Сошлись на двух с половиной – и Фома тут же оформил покупку, прописал Нину основной хозяйкой и себе прописал временное право управления на период до передачи киборга. И Нина тут же завалила его указаниями:
— Никому его не давай пользоваться! Накорми, переодень и дай отлежаться… хоть полчаса. Если сможешь, привези сразу… а не сможешь, так перезвони. Пока.
Фома пообещал, что так всё и будет.
Зачем ей еще один Irien? – она не смогла бы признаться и себе.
Irien-парень был настолько похож на Агнию, что даже возникла мысль: «А кому могло понадобиться делать настолько красивых DEX’ов? Что за извращение такое? Значит, где-то могут быть парни-DEX’ы такого же фенотипа. Или девушки-Irien…».
Фома давно отключился, а Нина всё сидела перед терминалом. И думала. Зачем ей понадобилось покупать ещё одного Irien’а? Их на островах и так… более двух десятков… а с поселковыми и городскими почти тридцать. Зачем ещё один? Просто потому, что не смогла допустить избиение парня? Но это машина! Может ли он чувствовать боль и страх?
Девушки тренируются избавляться от потенциального насильника… избивая секс-киборга, которого, вероятно, самого неоднократно насиловали… может быть даже, что и они тоже… вот так и появляются на свет садисты. Девушкам этим явно нравится избивать тупо стоящего парня… и на этом они вряд ли остановятся.
Не все, конечно… некоторые. Пойдут в бордель, возьмут киборга на ночь… и вернут утром пригодного только для утилизации.
Однажды изнасилованный человек сам может стать насильником… если не сможет удержать себя в руках. Когда избитая Нина лежала в больнице, медсестры не стеснялись при ней говорить об этом, считая, что она всё равно ничего не понимает под действием лекарств.
Они говорили, что созданы специальные Irien’ы для психологической помощи жертвам насилия… и что надо всего лишь дать киборгу имя насильника и сделать с ним то, что хочется сделать с насильником – избить, разбить, изуродовать… изнасиловать. Так жертва насильника сама становится насильником. Создается новое поколение садистов. И для них создают новых киборгов.
Замкнутый круг, разорвать который… возможно ли? Найти другой способ для реабилитации жертв насилия – возможно ли?
Пусть этим занимаются психологи… а она займется сбором избитых и изнасилованных киборгов – и будет пытаться дать им возможность нормально жить. И трудиться не только на себя, но и на благо всего коллектива.
Завести коллективное хозяйство. Колхоз. Было когда-то такое слово… и такая форма ведения производства… но в сельском хозяйстве. Почему бы и нет? Колхоз так колхоз. Агроном есть, ветеринар есть – без права подписи и печати, но есть. Бухгалтер есть… и даже управляющий есть.
Зоотехника нет… А это мысль!.. поставить на нового Irien’а программы по уходу за животными, по содержанию их и по кормлению… и что там ещё нужно, тоже. Коневодство поставить в первую очередь… давно хотела иметь лошадку. Пусть с ним поработает Боголеп… или Драган. Осталось только построить конюшню и завести лошадей. Ну, или пони. Начать лучше с пони, наверное… ну, или с небольших лошадей. И сначала купить пару беспородных кобыл… они вроде бы спокойнее жеребцов.
Вроде на турбазе хотели конюшню строить? Степан говорил, что уже фундамент поставлен и весной строить начнут… а тут уже будет готовый конюх. До весны надо его куда-нибудь на стажировку отправить… для обучения работе с живыми животными. Но так, чтобы его никто не пользовал… по специализации. Значит, надо узнать, в какой деревне есть лошади… или привезти пару лошадей на остров?.. тоже возможно.
Но сначала надо его обучить… нет, сначала надо его привезти. Он и так еле живой! Сможет ли Фома его действительно никому не дать для… тренировок? Если захочет – сможет. Значит, осталось только ждать его возвращения.
***
Через два часа Фома позвонил снова и – чему Нина очень удивилась – звонок был за счет абонента. Фома был уже в номере гостиницы, обстановка номера показалась Нине очень уж скудной для спортсмена такого уровня, как Фома.
Парень был радостен и встревожен одновременно:
— Мы тут в четырехместном номере… пришлось снять за свои деньги… вылететь пока не могу, тренер не отпустил в ночь лететь… пришлось ещё доплатить, чтобы разрешили поселить трёх киборгов, купил для них одежду и кормосмесь… лекарство купил и витамины… это Алия, её купил Илоне… в подарок на свадьбу. Привезу утром… обоих.
— А Илоне разрешат держать киборга в общежитии? Ладно, пока ездишь, поживёт у меня… на острове… у Змея в доме место есть… недели на две… или дольше. Программиста пригласим туда, местного. Благодарю! И спокойной ночи!
С экрана на Нину смотрела испуганная девушка явно восточной внешности. На вид лет двадцать… вряд ли больше двадцати трех. Нина усмехнулась – на лице девушки не было никаких эмоций – показалось только, что испуг Алии был настоящим.
— До завтра, – и парень отключился.
Вот и ещё два киборга. Парень-Irien и девушка-DEX. Насиловали, скорее всего, обоих.
Позвонила Васе и велела в шесть утра явиться – Алия всё-таки DEX – и затем уже позвонила Змею, чтобы он сразу же увёз девушку на свой остров.
***
Фома привез киборгов почти в семь часов, и Нина вся извелась в ожидании. Змей прилетел чуть раньше, полседьмого, сразу за ним явился Василий и принёс купленные в круглосуточной аптеке обезболивающие таблетки – и до появления новичков все трое успели позавтракать.
Оба привезенных Фомой киборга вошли в прихожую и встали у стенки. Нина дала Irien’у имя Пламен («огонь» по-сербски) и отправила мыться в ванную, ограничив время двадцатью минутами. А девушку повела сразу на кухню кормить. Потому, что негоже девушке и парню мыться вместе. Васе велела подобрать парню одежду и отнести в ванную.
Новый хозяин… на полсуток… и снова передача прав управления… когда же это закончится? Неужели и она перепродаст?..
Разговаривают… у Алии будет другая хозяйка… а Пламен на какой-то там остров… парой к Агнии… она DEX… но вот зачем?
— …Змей, Алия полетит с тобой… недели на две, пока не поправится окончательно. Она тоже была тренажёром в спортклубе… как и ты. И ей надо успокоиться и подлечиться… познакомь её с ребятами… с Лютым… хуже не будет… может, делать что-то научится… у себя оставить не смогу… она подарок для Илоны. Ты должен её помнить. Будет её личной телохранительницей. Алия, пропиши себе Змея с третьим уровнем.
— Приказ принят. Приказ выполнен, – отчиталась Алия.
— Сделаю, – ответил Змей.
— Илона пока живет в общежитии… а там вряд ли разрешат содержать киборга. Фома скоро женится на Илоне… и она переедет в его квартиру. И тогда Алия переедет с ней туда же.
— Понял. Тогда мы полетели.
Нина проводила Змея и Алию и вернулась в дом. Тем временем Василий накормил Пламена тем, что нашёл в холодильнике, и снова согрел чайник:
— Чай или кофе?
— Кофе… сама сделаю. До работы время есть… сообщи Лёне…
— Лучше, если он сообщит о новом киборге Райво, – сунулся в разговор Кузьма, – кажется мне, Лёня для себя лазейку оставляет в программах всех киборгов, с которыми имеет дело… так что лучше всего, если с ним поработает Райво. Вечером. Здесь.
— Логично… тогда… Пламен, остаёшься дома, еда без ограничений, из дома выходить и в окна выглядывать запрещаю… что ещё? Можешь лечь на диван и отлежаться, включи регенерацию, если нужно… Кузя, присмотри за ним.
— Приказ принят, – ответили оба.
***
Вечером того же дня Райво пришел и установил Пламену программы по уходу за животными. Для этого пришлось снести все лишние секс-программы, оставив необходимый минимум, и почистить память. По привычке Нина попросила сначала скопировать ей файлы киборга перед удалением – что и было сделано.
Пока Райво работал, Нина вызвала Фрола и велела прилететь за новым поселенцем – и показала Пламена живущим в модуле киборгам, сказав: «Он так похож на Агнию!».
Фрол явился через час – и уже к ночи Пламен был в модуле.