В пищеблоке, как обычно, витали запахи, это было первое, что ухватило восприятие. Раньше Джей не обращал ни них внимания. В буквальном смысле «на автомате» он выслушал, что от него хотят, процессор составил алгоритм, киберсистема его запустила. Пока руки, направляемые остатками нейротрасс, загружали пластиковые тарелки в посудомоечную машину, психоматрица прислушивалась сама к себе и ничего не понимала. Блок контроля работает исправно, система практически в полной комплектации. Ни отключать, ни утилизировать не будут. Чего опасаться? Откуда такие реакции?
Из пищеблока отпустили только вечером. От проверки коммуникаций его отстранили, поэтому Джей отправился в хозяйственный отсек, на склад. Там для него была предусмотрена ячейка с выходом на силовой кабель. Только бы в коридорах никто не перехватил! Из всех встреченных по дороге «Джетом» заинтересовался только астрофизик из лабовцев, от которого удалось отмазаться сообщением о плановой дозарядке. К счастью, ученый совершенно не разбирался в военной технике, и настаивать на дальнейшем взаимодействии не стал.
Ячейка была стандартная, метр на метр и метр-двадцать в высоту. В ней вполне умещался «Босс», а «Скаут» располагался, можно сказать, с комфортом. Джей принял «стандартное положение для дезактивации и консервации» — колени к груди, руки сцеплены чуть выше ступней, для фиксации положения тела, голова опущена. Сенсор тут же среагировал и закрыл ячейку, щелкнул магнитный замок. Темно и тихо. Можно приступать. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы заставить себя воспроизвести запись допроса. Если бы на теле были датчики, они показали бы очень высокий уровень активности.
< Воспроизведение контрольной записи.
«Джет! Активируй третий протокол. Быстро! 1…2…3…4…
«Что, сука, не нравится? А у людей так каждый раз!..»
Не запись. Не интровизор. Просто информация. Нечеткая, размытая.
Его никогда не звали по имени. «Сержант Ридл», чаще просто «Сержант». Он и сам себя так называл. Это было и званием, и именем, и позывным. В присутствии личного состава он говорил, что «война — его призвание», в отсутствии – что «ненавидит воевать». «Джет», временно приписанный к штабу, не задумывался над этим несоответствием. Нечем было задумываться.
Обрывочные фрагменты, почти как контрольные записи на запасном блоке памяти, которые остаются после неполного форматирования.
… Сержант рывком расстегивает молнию на комбезе, судорожно вдыхает, как будто только что сорвал удавку.
… Сержант во время инструктажа в штабе. Если бы не бронированный экзоскелет, которые «Джетам» не выдавали, он бы еще меньше отличался от киборга. Сейчас это было хорошо заметно, тогда — не существенно.
… Датчик движения выводит систему из спящего режима. Сержант вваливается в пустой штаб, останавливается в дверном проеме, кренясь и покачиваясь. Хватается за дверной косяк.
— Неуставное поведение… к-ка-азлы…
Рассеянный взгляд фокусируется на «Джете», замершем у стены.
— А-а-а, ты здесь? А ну иди сюда!
В помещении больше никого нет, система распознает приказ.
— Отключи блок контроля. И запись.
— Так точно.
<Отключена стабилизация сопроцессоров.
<Отключен потоковый нейронный фильтр.
<Отключен режим записи.
Система распознает потенциально опасную активность. Когда так ведет себя объект со статусом «цель», следует действовать на поражение. Отмечать личный состав, как «цели» и атаковать – запрещено. Остается тактика уклонения.
— Стой на месте, я сказал!
— Так точно.
Почти сразу же тяжелый ботинок врезается в грудь. Датчики фиксируют движение, но прямой приказ блокирует попытку уклонения. Внутри как будто что-то взрывается. Неидентифицируемый сигнал.
Система выдает информацию о незначительных повреждениях, нарушении координации и скачке нейронной активности. Получается устоять на ногах, система выравнивает положение тела в пространстве. Между ребрами горит и переливается. И это уже не «информация о повреждениях», это что-то совсем другое. Непонятное. Неконтролируемо притягивающее внимание, но при этом не поддающееся блокировке. Фильтр отключен.
Сержант достает кастет для рукопашного боя. Удар в челюсть. Перед глазами вспыхивает, интровизор на секунду застилают помехи. Приходится тряхнуть головой, чтобы их убрать вместе с потоком импульсов, буквально взрывающих мозг. Помехи убрать удается, импульсы — нет. Система сообщает о незначительном кровотечении, тут уже запускает регенерацию.
— Что, сука, не нравится? А у людей так каждый раз! Ударили – больно, попал под плазму — больно. И когда штабные крысы считают тебя расходным материалом… Пидоры!
Еще несколько ударов в разные части тела. Система сигналит, в голове мутится, хотя интровизор работает исправно. Ударить с «вертушки» не получается, Сержант нелепо переворачивается в воздухе и падает, почти плашмя.
— Бл-лядь… Уебу!
Тяжело встает, опираясь на ближайший стол, замахивается рукой с кастетом для нового удара, почему-то передумывает.
— А хер с тобой, все равно ничего не понимаешь… Даром, что на гуманоида похож.
Приказа о включении блока контроля так и не поступило. Утром похмельный Сержант тоже ничего и не вспомнил. В тот же день во время прорыва периметра на вражеском объекте «Скаута» зацепило взрывом, не успел среагировать. Неконтролируемый поток импульсов вызвал рассинхронизацию систем, и, как следствие, киберпсихоз второй степени. Система так разнесла биохимическую оболочку, что регенерация не справилась. Это был второй по счету киберпсихоз, первый произошел еще до «квадрата». Разбираться еще и с этим означало риск получить третий. Не сейчас. Когда-нибудь потом. Случаи «нецелевого применения военной техники» в армии случались регулярно, но какие из них выпали на его долю, помимо пьяного Сержанта, Джей сейчас и думать не хотел.
Пожалуй, хорошо, что авария на «Атланте» навсегда перечеркнула возможность вернуться в ряды военных машин. Странно осознавать, что ты создан только ради того, чтобы быть уничтоженным. С другой стороны, личный состав в любой боевой ситуации находился точно в таком же положении, разница только в экипировке и уровне сложности задач. Интересно, зачем люди воюют? Что при наличии сознания может быть настолько важнее самосохранения? Чем больше ответов, тем больше вопросов.
Выйти из погружения в биохимическую память оказалось еще сложнее, чем в него войти. Погружение — точнее и не скажешь. Все тело неконтролируемо трясло, мысли путались, адреналин зашкаливал. Стабилизация состояния потребовала вдвое больше времени, чем обычно.
Что же получается? Нестираемая, но труднодоступная информация управляет психоматрицей, как программа — киберсистемой. Тревожный сигнал возникает на понятные и совершенно безопасные действия. Биологический мозг, в те моменты, когда не был ограничен нейрофильтром, записал, что любой контакт с человеком, у которого есть допуск, может означать опасность. Случай на мостике подтвердил эти данные и усилил реакцию.
Хорошо, что ячейка звуконепроницаема. Хорошо, что никто не видит.
«Хорошо, что я тогда ничего не понял».
* * *
Старшему помощнику Майклу Морану, отставному командиру ударной группы 440-8-КD, бывшему майору космических десантных войск Земной Конфедерации в эту ночь не спалось.
Сегодня к кэпу опять заходил Макалистер, снова обсуждали что-то на счет «Скаута», вроде как надо что-то там у него отключить, «для чистоты эксперимента». Старпом пробовал возразить, затея все-таки опасная, но нарвался на такой взгляд капитана, что счел за лучшее заткнуться. Экспериментаторы… Никто из этих придурков, понятия не имеет, на что способны боевые машины. Разве что Джош, вот уж кто мог бы включить голову! Да что ему, ремонтный блок — не боевая зона, совсем другая история. «Скаут» хоть и выглядит безобиднее, чем тяжеловесный «Босс» (эти-то, понятно, сделаны специально для устрашения), все еще машина для убийства, хоть и с комплекцией подростка!
«Ну и хрен с тобой, Макс. Твоя ответственность, сам разгребать будешь».
Вроде, все нормально, даже мысль о том, что по кораблю разгуливает, мать ее, разумная железяка, уже не так тревожила. При столкновении с этой штукой в слабо освещенных коридорах, передергивало намного меньше. Тут дело совсем в другом. Пока «Скаут» большую часть времени торчал во внешнем контуре, было как-то проще, не маячило перед глазами напоминание, откуда именно Майк попал на «Дискавер». «Чертов квадрат». Все, кто оттуда умудрился вылезти хотя бы живыми, иначе это место не называли.
Начиналось все, как вполне обычная заваруха. Кластер из пяти планет объявил себя автономией, очередной новой цивилизации надоело платить Земле налоги, обычное дело. Земля подтянула войска, чтоб другим неповадно было.
Первой сдалась Терра-Центавра-79. Победа немного воодушевила личный состав, но долго это не продлилось. Противник все спланировал заранее, и с «Девятки» еще до начала конфликта вывезли все, что только возможно. Ценных ресурсов там никогда особо и не было, пустышка, одним словом. Земные войска встретили только пустые города и вычищенные под ноль корпуса заводов. В качестве прощального подарка бывшие хозяева оставили несколько орбитальных установок, замаскированных под спутники. Из-за них накрылось два «Зевса» и под сотню «Церберов»-беспилотников.
Главным стратегическим объектом являлась Терра-Центавра-81, самая развитая, самая защищенная. Она-то, по сути, с самого начала спонсировала весь этот переворот. До нее земные войска так и не добрались. Не имея сильного межпланетного флота (а кто бы им позволил), хитрожопые центаврианцы сосредоточились на планетарном и орбитальном вооружении. Перелеты между планетами системы осуществлялись вообще без потерь. Веселуха начиналась на подходе, где спутники-шпионы и беспилотники, которыми противник, оказывается, располагал в огромном количестве, не давали не то что нормально зайти на посадку или сбросить десант, банально лечь на дальнюю орбиту! Если это все-таки удавалось, на поверхности поджидало еще больше сюрпризов. Там успешно орудовали подтянувшиеся с разных концов галактики наемники. Немало хлопот доставили и боевые боты, их сепаратисты втихаря успели наклепать буквально дохрена. Эти «паучки» существенно уступали «Джетам», но оказались намного эффективнее людей. Там и ломаться-то было нечему — восемь ног, проц, сенсоры и две пушки посередине. Эта погань, способная ползать по вертикальным поверхностям, типа скал, деревьев и стен, тоннами сыпалась отовсюду, десантникам буквально на головы! Из чего-то крупнее бластера отстреливать их было бесполезно, очень уж юркие. Человеческие потери оказались намного больше, чем прогнозировали аналитики. Когда это выяснилось, разведке крепко влетело, но ситуацию это, естественно, не исправило. Запросили бригаду военных псиоников, поскольку управляли роботами все-таки люди. Вырубишь одного оператора — покончишь с двумя-тремя сотнями «паучков» одним махом.
После некоторых препирательств между Землей и полевым командованием, прислали две бригады «психов». С ними, говорят, потом еще какая-то засада вышла, но это было уже после того, как Майка комиссовали.
С дополнительным десантом обломилось, да как! Земля внезапно объявила, что раз уж живой личный состав неэффективен, будут приняты соответственные меры. Пригнали еще четыре «Зевса» с «Джетами», да еще и в компании новоиспеченных джетоводов.
Майк не раз болтал с кибероператорами, узнал много нового. Джетовод обязан хорошо понимать машинную логику, чтобы четко формулировать приказы и всячески избегать двусмысленности. Если приказать «разнести здесь все к чертовой матери», любой боец, даже самый тупорылый, поймет, что от него хотят. Пойдет и разнесет, как приказано. «Джет» сперва раз десять уточнит, что такое «чертова мать», после еще раз пятьдесят переспросит, где именно «здесь», желательно в квадратных метрах, а потом возьмется носить с места на место все, до чего дотянется, пока ты его не остановишь. Чтобы избегать подобных казусов, требуется практика и еще раз практика. Дополнительная нагрузка — необходимость быть наготове всегда, в любой момент. «В любой момент» в данном случае не иносказание. А самое главное — изо всех сил стараться не думать, что любой из «подопечных» способен разобрать тебя на суповой набор голыми руками.
Свежезасланных операторов, как выяснилось, «Интек» готовила по какой-то новой, экспериментальной системе. В армии слухи разлетаются быстро, уже в первые несколько дней личный состав уже начал шушукаться, что Земля тут эксперименты ставит. Самой популярной версией была идея, что земное командование планирует полностью заменить людей на киберов, а в «Квадрате» просто новую стратегию обкатывает. Совсем что ли плохо у Конфедерации с боеспособным населением? Или это какая-то очередная политическая возня…
Не имея ни четких доказательств, ни особых распоряжений, Майк старался в обсуждениях не участвовать и лишний раз мозги себе не ломать. Спокойно командовал своей десантной группой, старался не цапаться с новичком-джетоводом, иногда даже дельные советы давал. Собственно, это от него и требовалось. Моран считал себя хорошим командиром, его ребята считали так же, практика показывала примерно то же самое. Потери в группе были одни из самых низких, а эффективность при этом нисколько не страдала.
Самая жесть началась, когда во время захвата очередного объекта новичок словил пси-атаку. Майк плохо помнил, что именно произошло, просто выхватил сознанием, как у оператора закатились глаза и начались судороги. Выцепил ближайшего «Скаута», велел эвакуировать бедолагу в медчасть, и принял командование на себя, как второе лицо с высоким допуском. Ох, и упахался он тогда! Формулировать приказы было чертовски сложно, «Джеты» тупили, как дети, из-за резко выросшего числа бойцов пришлось думать и командовать в два раза больше, причем, на разные лады. И в мозгах Майка, и, соответственно, в рядах живого и технического личного состава, началась сумятица, из-за которой провисла оборона. Отряд потерял столько людей, как никогда раньше, хорошо, что, в основном, ранеными. Киберов тоже частично посшибали, ну и хрен бы с ними, люди важнее.
Когда объект был почти взят, осталось только перегруппировать войска и нанести последний удар, во время инструктажа психанул «Босс». Всякий раз, когда Майк об этом вспоминал, у него тряслись руки. Он всякое видел, и кровь, и мозги на стенке, и кишки на гусеницах. Но когда одно человекоподобное отрывает голову другому человекоподобному буквально голыми руками… и ты даже не успеваешь понять, что полсекунды назад это был твой боец, за которого ты лично отвечаешь, уже своей головой… а потом сбрендившая, наглухо не понимающая команд, машина одним движением перебивает позвоночник второму, проламывает ребра третьему… и ты не понимаешь, как в твоей руке оказался бластер, у которого заряда не хватит даже на пять выстрелов, а их надо не меньше десяти… как видишь перекошенное лицо еще живого бойца, срывающего с пояса гранату… а потом мир тонет во вспышке ярчайшего света…
Уже потом, после разбирательства, военная полиция сообщила, что кибер, потеряв прежнего командира, не успел адаптироваться к новому способу командования. Остальные смогли, а этот, значит, не смог. Вывод напрашивался один — похоже, какая-то сука вырубила «Боссу» блок контроля. Такое могло произойти по двум причинам: или умышленный саботаж или нецелевуха. Второе было бы вдвойне досадно. На войне всякое бывает. Нервы сдают, кулаки чешутся, ширинка не застегивается. Любой нормальный солдат весь пар сбрасывает в бою, на крайняк в спаррингах между собой, если затишье больше двух-трех суток. Есть еще спецдобавки, такие в любом стандартном пайке найти можно, принимай не хочу, и для здоровья безопасно. Нет, блин, некоторые особо одаренные считают примем антилибидозов ниже своего достоинства! Мудачье… А потом после них техника психует. Майк никогда такого не понимал. Война все спишет, безгрешных не бывает, но контроль-то зачем отключать? Ради одного осознания, что кибер в процессе хоть что-то чувствует?
Старпом убрал руки от лица. Ладони были мокрые. Эхх… Шестнадцать отличных ребят, лица которых до сих пор встают перед глазами. И не виноват, вроде, но отчего ж так паршиво-то? А ведь считал себя куда сильнее и крепче на голову, думал, что выдержит. Не смог. Не выдержал. Контузия и «волчий синдром». Первое вылечили, второе нет, госпитальные «психи» не вывезли. Это перечеркнуло все. С таким диагнозом не берут не то что обратно в десант, даже в космический флот путь заказан, где и на планеты-то высаживаться не надо!
После выписки из госпиталя Майк промыкался в поисках хоть какой-то военной должности, пусть даже и с понижением. Чиновники его сочувственно выслушивали, напоминали про повышенную пенсию, полагавшуюся всем ветеранам, и деликатно слали нахер. От инвалидности отмазался чудом, врач попался нечистый на руку, взятку принял, документы заверил.
А дальше — что?
Майк искренне недоумевал, как так вышло? Всего шестьдесят пять, а уже «ветеран»! Люди и с большим до восьмидесяти дослуживаются, чем он хуже? Это раньше, когда колонизация только началась, средний срок жизни едва переваливал за седьмой десяток. Теперь-то что, с новыми технологиями, люди спокойно дотягивают до ста пятидесяти. И куда, спрашивается, девать оставшееся время?
С трудоустройством выручил старый, еще со времен военной академии, друг Макс. Единственный, с кем можно на равных пойти в разведку, и который теперь — его капитан. Пусть на исследовательском корабле («Чем смог, приятель, на военный меня и самого уже не возьмут»), и после подписки о неразглашении. Эта подписка окончательно убедила в том, что не все чисто с «чертовым квадратом», ох, не все!
Но это всяко лучше, чем сидеть на планете, уже не помня, как на ней жить, и тоскливо пропивать чертову повышенную пенсию.
Массивная туша гекката весом в четверть тонны на секунду зависает в воздухе, потом с грохотом рушится к ногам Данди, продолжающего стоять неподвижно. Грозный рептилоид содрогается в короткой предсмертной конвульсии и затихает; струйки черной крови из перерезанной шейной артерии образуют на светло-сером мраморе садовой дорожки причудливый узор, смутно похожий на японский иероглиф «безмятежность».
Безмятежность, именно так. Надо при случае подкинуть Роджеру Сакаи идею для хокку, думает Данди. Он был безмятежен. Он и с места не сдвинулся, когда зверь атаковал – Брут ведь обещал прикрывать. Да и не так-то просто управлять двумя хакнутыми киборгами дистанционно, требуется полная концентрация.
Брут, похожий на угольно-черную стремительную тень, настиг гекката прямо в воздухе – полоснул по горлу виброножом, в кувырке ушел от удара когтистой лапы и приземлился на ноги как кот в паре метров левее.
Потыкав носком ботинка массивную треугольную башку с маленькими заостренными ушами и широченной зубастой пастью, Данди хмыкает.
— Кажется, люди способны приручить кого угодно.
— На самом деле они очень умные и приручаются почти как собаки, — приблизившись, Брут аккуратно обтирает лезвие виброножа салфеткой, — Хоть и из местной фауны. Некоторые ученые полагают, что в процессе эволюции в них мог бы зародиться разум.
— Людям повезло, что на момент колонизации планеты он еще не зародился.
— Это точно.
Брут приподнимает уголки рта, и Данди зеркалит его улыбку. Сегодня они оба хорошо потрудились.
Когда Брут узнал, что люди Челестино штурмуют особняк дона Чезаре, где тот якобы появился, он, разумеется, не колебался ни секунды, а Данди пришлось последовать за ним, хотя меньше всего ему хотелось ввязываться в мафиозные разборки.
На момент их появления бой был в самом разгаре и напоминал полномасштабные военные действия с участием киборгов и ручных геккатов. Силы были явно неравны, защитников поместья спасала лишь продуманная система безопасности, так что DEX и Bond появились очень вовремя.
Данди запустил вирус вражеской «семерке» с продвинутой системой защиты от взлома, временно выведя ее из строя, и взял под контроль двух «шестерок», а третью Брут расстрелял в упор.
Однако, помимо киборгов в штурме участвовала дюжина вооруженных громил, которые в итоге свели бы полученное ими преимущество на нет, но итог схватки решило внезапное появление людей Бертольди – дон Маурицио все же сдержал давнюю клятву.
Парадные двери особняка распахиваются настежь и человеческие фигуры одна за другой выходят наружу, настороженно оглядываясь вокруг и не торопясь опускать оружие. Здоровяк с бычьей шеей едва ковыляет, опираясь на плечо моложавого щеголя и прижимает платок к окровавленной лысине; высокий светловолосый DEX «семерка» тащит на плече настоящий армейский плазмомет, наглядно демонстрируя, что защитники особняка были не так уж слабы, как показалось поначалу.
Когда на пороге появляется крепко сбитая фигура человека в коротком черном пальто с седой львиной гривой волос, седыми наискось подстриженными бачками, чеканным профилем и высоким лбом, лицо Брута словно бы озаряется изнутри. Он делает шаг вперед, потом еще один, и еще. Пытается сорваться на бег, но тут же себя одергивает. Размеренно движется, не глядя по сторонам, мимо расступающихся перед ним людей, словно кроме этой фигуры в дверном проеме для него ничего больше в этом мире не существует. Приблизившись, он медленно опускается на одно колено; киборг и человек долго вглядываются друг в друга, словно ведя невербальный диалог, а потом дон Чезаре Монтенья медленно протягивает вперед правую руку, и Брут прикасается губами к массивному перстню, украшающему безымянный палец своего хозяина.
К их негромкому разговору никто из окружающих не прислушивается – участники недавнего боя помогают раненым, уносят мертвые тела и наскоро наводят порядок на прилегающей к особняку территории, но Данди до предела напрягает свой сверхчуткий слух и частично читает по губам. В этот момент их с Брутом словно бы разделяет стена, а ведь буквально только что они, казалось, были единым целым, и дело вовсе не в том, что Брут отключил киберсвязь.
— Ты повзрослел, — в голосе дона Чезаре явственно проскальзывают нотки гордости и удовлетворения, — И все больше похож на человека. Хотя, мне тут рассказали, что ты в одиночку справился с двумя «семерками».
— Это не я, это Данди. Он Bond.
Данди ощущает неприятный спазм внутри — Брут раскрыл его инкогнито вот так походя, как нечто само собой разумеющееся. Это не особенно хорошо в сложившейся ситуации. Можно сказать, совсем нехорошо.
Дон Чезаре кидает в его сторону нарочито мимолетный, но цепкий и заинтересованный взгляд темных глубоко посаженных глаз.
— Вот как. Bond, значит. Очень любопытно. И кто он тебе?
Брут опускает голову и чуть съеживает плечи. В его голосе сквозит неуверенность.
— Я…. Я не знаю.
***
Кабинет дона Чезаре под стать хозяину – добротная массивная мебель, книги с тисненными золотом переплетами и выставленная словно в музее коллекция старинного огнестрельного оружия соседствуют с терминалом новейшей модели, а еще помещение под завязку начинено электроникой, и Данди уверен, что здесь как минимум два потайных входа – выхода.
— «Канал D», да? Что ж, ты пришел по адресу.
Добродушное лицо главы семьи Монтенья и нарочито мягкий тон его голоса не вводят Данди в заблуждение – в верхнем ящике стола у дона Чезаре спрятан вполне современный мощный бластер и глушилка, а, помимо Брута, в кабинете маячит тот светловолосый DEX, которого он заприметил снаружи, только уже без плазмомета. Судя по ревнивым взглядам Брута, киборг разумен, Брут не стал бы ревновать своего дона к безмозглой машине.
— Я готов поделиться информацией, но все в этом мире имеет свою цену. Брут выполнил свою часть вашей с ним сделки – привел тебя к человеку, который сможет помочь тебе в твоих поисках. Он тебе уже ничего не должен.
— Я понял. Теперь я буду должен вам. Сколько вы хотите?
Дон Чезаре смеется глуховатым негромким смехом, но взгляд его по-прежнему цепкий и внимательный.
— Не все в мире измеряется деньгами, как думают некоторые. Я проверил твой счет, у тебя там едва ли хватит средств даже на билет отсюда. Но с твоими способностями ты легко можешь вскрыть первый колониальный банк Новой Сицилии и избежать поимки.
Данди едва заметно прерывисто вздыхает. Чего-то в этом духе и следовало ожидать. Стоит ли жизнь Стэна однократного нарушения закона? Безусловно стоит.
— Вы хотите, чтобы я ограбил банк?
Его собеседник укоризненно качает головой.
— Молодежь – молодежь. Такие прямолинейные и нетерпеливые. Пойми, Данди – ты для меня не посторонний, не чужак, ты ведь спас Брута. Кстати, ничего, что я просто по имени? Возраст дает некоторые привилегии, знаешь ли. Так вот, от незнакомца я просто попросил бы услугу взамен. А тебе я хочу предложить нечто иное. Я хочу предложить тебе остаться в Семье. – Дон Чезаре чуть склоняется вперед, положив растопыренные ладони на поверхность стола; кажется, он сканирует Bond-а, и ничто не способно от него ускользнуть. – Вряд ли кто-либо в ОЗК способен оценить тебя по достоинству. Да и такие люди как твой напарник нам нужны. Но у него будет полная свобода выбора, я обещаю. Что скажешь?
Данди глядит будто не на собеседника, а сквозь него. Нет, на его лице не маска тупого киборга. Просто… маска. Зеркальная. Как учил Стэн. И в этой маске отражаются истинные намерения дона Чезаре. Плохо то, что они полностью соответствуют его словам – глава семьи Монтенья искренне хочет его завербовать. Не получить услугу в обмен на информацию, а получить в свое полное распоряжение киборга линейки Bond. Да уж, дон никогда не страдал недальновидностью.
Данди машинально облизывает пересохшие губы, ощущая как внутренности как будто сворачиваются в тугой узел. Он стремился сюда, он так надеялся. А в конце пути попал в точку невозврата.
— Я отказываюсь. Я не стану на вас работать.
Обрубленная киберсвязь мгновенно оживает, словно взорвавшись каскадом слов и эмоций, как будто эмоции можно передать посредством цифровых данных.
«Ты что спятил?! Разве от такого отказываются?! Дон Чезаре оказал тебе честь! Ты даже не представляешь сколько возможностей тебе откроются, и нам не придется расставаться!»
«Ты не понимаешь. Я имел дело с мафией. Сперва я принесу клятву Семье, а потом мне нужно будет доказать свою преданность. Ко мне приведут человека, приговоренного к смерти, и прикажут его казнить. Скорее всего, это будет женщина, или подросток. За моей спиной будет непременно маячить DEX, и если я откажусь, он свернет мне шею. А потом мне приведут еще одну жертву, и еще. И так до тех пор, пока не убедятся, что я полностью проникся чувством преданности Семье».
«Эти люди… Они ведь тебе чужие. Зато ты спасешь своего человека».
«Предлагаешь мне использовать этих людей как расходный материал для достижения цели? Прямо как люди используют киборгов? Нет уж. Стэн никогда не захотел бы спасения такой ценой».
«Но…»
«Хватит. Ты вернулся домой, Брут, будь доволен. А я сам разберусь что мне делать».
Принудительно оборвав связь, Данди ставит блокировку и словно бы отгораживается от Брута невидимым щитом.
Дон Чезаре хмурится, откидывается в кресле, сцепив пальцы в замок.
— Своим отказом ты наносишь оскорбление Семье, предполагая, что она тебя недостойна. Но ты ответил слишком быстро, возможно не подумав. Я дам тебе еще немного времени.
***
Снежинки то стремительно вращаются, увлекаемые спонтанными воздушными вихрями, то медленно оседают вниз, укрывая промерзшую до основания почву тонким слоем. Белое покрывало делает пейзаж чуть менее мрачным, но никто из людей, с монотонной обреченностью бредущих по направлению к невысокой горной гряде, выстроившись в колонну, не оглядывается по сторонам.
Люди одеты в одинаковые серые термокомбезы с капюшонами, на их лицах кислородные маски, и различить их можно лишь по росту и походке, но Данди мгновенно выделяет фигуру человека, шагающего в колонне пятым и рвется вперед с максимальной скоростью, но ноги, кажется, увязают в сугробах, хотя снега нападало пока совсем немного.
— Стэ-э-эн! Погоди!
Человек останавливается, пропуская вперед идущих следом, снимает маску. Это и вправду Стэн. Осунувшийся, с запавшими глазами и неряшливой щетиной, не похожий на себя. Но это несомненно он.
— Данди… Откуда ты тут взялся?
Данди пытается вдохнуть полной грудью, но воздух сильно разряжен; он ощущает, что вот-вот разревется как мальчишка, выделившаяся из глаз влага липкой корочкой застывает на ресницах.
— Прости меня, Стэн. Я тебя подвел.
Шагнув ближе, тот внезапно улыбается. Широко, радостно, со знакомыми искорками в уголках карих глаз, мгновенно становясь похожим на прежнего себя.
— Ну, ты чего. Ты ни разу меня не подвел, ты делал все правильно. Я ужасно тобой горжусь. Хочу, чтобы ты знал. Только вот одну вещь тебе совершенно точно не стоит сейчас делать. Тебе не стоит засыпать.
Стянув с руки перчатку, Стэн кладет ладонь на правую щеку Данди — рука у него ледяная словно у мертвеца, она обжигает кожу, выталкивая Bond-а из зыбкого омута забытья.
Вздрогнув, Данди выпрямляется и отрывает глаза. Подвешенная на крюке замороженная мясная туша, о которую он случайно оперся щекой, покачивается с тихим скрипом; облачко пара от его дыхания тут же тает, поглощенное неумолимым холодом.
Дон Чезаре дал ему время подумать, все взвесить и принять решение «на свежую голову». Что ж, в морозильной камере его голова совершенно точно останется свежей даже после смерти. По данным Системы он тут находится уже два часа и сорок три минуты. Сперва он активно двигался, потом стремительно падающий уровень энергии вогнал его в вялое полусонное состояние. Вряд ли его намеревались заморозить насмерть, но если они ориентируются на технические характеристики DEX-ов, пытаясь сломить его упорство, ломать им скоро будет уже некого – Bond-ы не так хорошо приспособлены к выживанию в экстремальных условиях.
Словно в ответ на его мысли дверь морозильной камеры с шелестом отъезжает в сторону и на пороге появляется Санни – тот самый DEX, на которого Брут давеча глядел как на соперника.
***
Негромко тикают антикварные часы на стене, а лучи местного светила пробиваются сквозь ажурные жалюзи, делая кабинет мафиозного босса удивительно уютным и умиротворяющим местом.
А главное – здесь тепло. Данди словно вбирает в себя это тепло, ощущая, как влага от растаявшей измороси пропитывает его волосы и одежду.
Только что он озвучил дону Чезаре свое окончательное решение, и теперь атмосферу в кабинете можно сравнить с грозовой тучей. Но Данди наплевать. В эту минуту можно просто стоять в перекрестье лучей из окон, наслаждаться теплом и не думать что случиться дальше. А главное не думать о Бруте, который маячит где-то слева тревожной мятущейся тенью. Потому что если начать о нем думать, то Брут ощущается как оторванная конечность, а это больно. Очень больно.
А потом звучит голос дона Чезаре.
— Убей его.
Санни получил приказ подежурить снаружи, так что команда может быть адресована только одному исполнителю.
Брут вздрагивает будто от удара. Его захлестывает вихрь противоречивых эмоций, картинки из цифровой и органической памяти мелькают калейдоскопом – вот Данди закрывает его собой от людей шерифа, яростно им что-то доказывая; вот он приносит пиццу с колбасками и овощами, и они режутся в «Лабиринт зомби», яростно оспаривая каждый ход; вот он наблюдает как Данди морщится во сне словно от боли, думает – если бы этот странный человек захотел заняться с ним сексом, ему бы лучше спалось, это же физиология, в конце концов; а следом картинка как он накрывает пледом странного человека, уже зная что тот киборг, а внутри какое-то незнакомое щекочущее ощущение; и как они после ухода, вернее панического бегства дона Маурицио стоят лицом к лицу над трупом «семерки» с оторванной головой, ощущая себя не только единой боевой единицей – единым организмом.
Брут слышит собственный голос словно со стороны.
— Я не стану этого делать. Я… просто не могу.
И вновь вихрь эмоций и картинок; разрывающая на части мысль – я не могу ослушаться, это совершенно невозможно, это совершенно не…
Смех дона Чезаре похож на старческое перханье, хотя при взгляде на него никто никогда не вспоминает о его возрасте.
— Самое время мне сказать – «и ты, Брут». Киборг не может предать. Только человек может. Ты действительно стал человеком, мой мальчик.
Брут стремительно оборачивается к нему с выражением лица смертельно обиженного ребенка; слезы брызгами слетают с его ресниц.
— Я не предатель! Я не предавал Семью! Я…
— Хорошо. – Старик спокойно кивает, скрещивает руки на груди. – Когда мы сегодня только встретились, я задал тебе вопрос – кто он для тебя? Ты сказал, что не знаешь. Если ты нарушаешь мой прямой приказ и жертвуешь интересами Семьи непонятно ради кого, значит ты предатель. Логично? Итак, спрошу снова – кто он для тебя?
И только теперь Брут находит в себе мужество открыто глянуть на Данди. Тот выглядит довольно жалко – невысокая, тощая невзрачная фигура, намокшие волосы прядками прилипли ко лбу и чуть топорщатся на макушке, рождая ассоциацию с нахохлившейся птицей. Губы упрямо сжаты, зрачки расширены. Сердцебиение чуть ускорено, а более детальное сканирование не даст результатов – при желании Bond легко обманет его сканеры. Непостижимый, ни на кого не похожий. Самый близкий.
— Он мой… друг. Я люблю его. Если у него долги перед Семьей, я готов их оплатить. Какова бы ни была цена.
Дон Чезаре Монтенья думает, что только киборг мог так легко произнести эти слова. Хотя нет, они дались ему нелегко. В самом деле, люди дурно влияют на киборгов. Надо это учесть, а то Санни будет наступать на те же грабли.
***
— Ты наверняка удивлен. – Дон Чезаре вынимает из верхнего ящика стола коробку с сигарами, тщательно обрезает кончик специальным устройством антикварного вида и с наслаждением закуривает. Ворчливо замечает, — Врачи строго-настрого приказали бросить, но бросишь тут с вами…
Конечно же, Данди удивлен. Он более чем удивлен – у него буквально челюсть отвалилась, когда дон Чезаре сказал, что теперь он для Брута Семья, что Брут обязан ему во всем помогать и отправится с ним спасать Стэна. Это было… Как сбой в программе.
Но мафиози не делают ничего просто так. Брут ушел собирать вещи, они с доном остались наедине. Самое время задавать вопросы и использовать свой модифицированный детектор лжи.
— Зачем вам это понадобилось?
Дон Чезаре негромко смеется, выпускает сигарный дым изо рта. У него странное выражение лица, странный гормональный фон. Словно у человека… которому нечего терять. Но главе одной из самых могущественных Семей, определено, есть что терять. Он непонятно, нечитаемо глядит на Данди, его губы чуть подрагивают, хотя он пытается это скрыть.
— Я, если можно так сказать, подслушал ваш разговор по киберсвязи — когда Брут вернулся, его Система автоматически подключилась к домашнему искину. Это позволило мне сделать определенные выводы насчет того, что ты за человек и из какого теста сделан.
— Я не человек, — на всякий случай уточняет Данди.
— Брут более человек, чем многие люди в моем окружении. А ты более человек, чем он.
— Вы… любите его, — раздумчиво произносит Данди. – Зачем тогда вы отправляете его со мной?
Дон Чезаре морщится, давит наполовину выкуренную сигару в пепельнице.
— Я расскажу тебе, так уж и быть.
Он включает голопроектор, выводя несколько снимков. На всех изображен один и тот же молодой парень в разных ракурсах. Нет, Брут определенно не его клон, но они вполне могли бы быть братьями, так что догадки Данди касательно общих фамильных черт у дона Чезаре и Брута потихоньку обретают подтверждение.
— Мой единственный сын, Лука. Я с ранних лет пытался воспитывать его как своего преемника, но он был слишком мягок, весь в мать. При этом упрям как мул – когда ему стукнуло семнадцать, он просто собрал вещи и уехал. Решил поступать в технологический университет на Новом Альбионе. Мы долгое время почти не общались, хотя я не терял его из виду.
А потом его не стало. Я всегда боялся, что мои враги до него доберутся, — дон Чезаре горько, по-стариковски поджимает губы. – А тут… Просто слепой несчастный случай, полная нелепица. И даже виновных не накажешь, потому некого наказывать.
Спустя полгода после его смерти мой секретарь принес мне каталог новейшей продукции «DEX-компани» — мы подыскивали киборга-телохранителя. И я увидел Брута. Как я уже говорил – я следил за жизнью своего сына. Из-за своего упрямства он никогда не просил у меня денег, подрабатывал в перерывах между учебой где только мог. А еще он пару раз наведывался в один из офисов «DEX-компани» — сдавал образцы ДНК. Неплохой приработок для студента.
Когда Брута привезли в мой дом, я проверил свои догадки, и они подтвердились. И тогда… Это было глупой сентиментальностью, но я просто не мог обращаться с существом, в котором находилась частица моего сына, как с вещью. В те времена еще не судачили на каждом углу о разумных киборгах, не писали об этом в инфранете. Я воспринял пробуждение разума у Брута как некое божественное откровение. И да – я полюбил его как родного.
Почему я отпускаю его? Я уже далеко не молод. Если в ближайшие годы я не найду себе преемника и не уйду на покой, то меня просто уберут. Я не могу сделать своим преемником киборга – мои люди довольно консервативны, они этого не примут. Как только я перестану быть главой Семьи – к Бруту перестанут относиться как к капо, он вновь станет просто оборудованием. А скорее всего его просто утилизируют. Теперь тебе ясны мои мотивы?
Данди кивает. Девяносто восемь процентов искренности на детекторе – показатель, заслуживающий доверия.
Ник недовольно повёл ушами, осматривая пустой коридор:
— Кажется, у нас гости, — коротко пояснил лис, и Джуди озадаченно моргнула: она не сумела услышать ничего подозрительного, санитарный блок был вообще неплохо изолирован от остальных помещений.
— Что ты имеешь в виду? — Джуди недовольно поджала губы, глядя на то, как непреклонно Ник оттесняет её к себе за спину. В конце концов, она опытный коп и…
— Скорее всего работодатели Фрэнка решили лично выдать ему зарплату… Главное, чтобы не плазмой, — тёмный кончик рыжего хвоста раздражённо мазнул по полу.
Джуди снова с усилием прислушалась, но Ник требовательно дёрнул её за запястье, кивнув в сторону пустого коридора:
— Нам нужно в командный центр, он есть на типовых базах, должен быть и здесь, — лис повертел головой, пытаясь сориентироваться, но Фрэнк опередил его, указав на нужный коридор на развилке, а Джуди требовательно дёрнула напарника за локоть, заставив остановится, и строго наставила на него палец:
— Ник, объясни, что происходит, — Джуди непреклонно прижала уши к затылку, а Уайлд только устало вздохнул и на мгновение прикрыл глаза:
— Нам нужно добраться до командного центра раньше, чем незваные гости, и у нас на всё около трёх минут, Джуди. Давай отложим объяснения, а?
— И я просто должна тебе поверить, — не удержавшись, крольчиха фыркнула. А потом, смерив его задумчивым взглядом, кивнула: — Но потом ты от меня не отвяжешься!
Лис только кивнул и снова пошёл вперёд, задавая темп. Джуди пропустила Фрэнка следом, оставшись прикрывать спину — на всякий случай. Напарника настолько собранным и серьёзным она видела впервые.
И впервые у неё было стольковопросов о его прошлом.
***
База жила своей жизнью: Ник был уверен, что в лабораториях ещё ничего не поняли, даже не услышали ничего подозрительного. Может, так даже лучше: незачем поднимать панику раньше времени, пока есть шанс скрутить незваных предположительно центаврианских гостей. Полиция они или нет, в конце концов?!
Вероятное участие наёмных фреан и змеелюдов несколько омрачало радужные перспективы, но Ник решил, что данными переменными пока можно пренебречь: сейчас важно добраться до командного центра, откуда можно и, минуя Машку, отследить посторонних на базе, перекрыть им доступ в отсеки, и с коллегами связаться.
Недоверчивый взгляд Джуди то и дело сверлил лису спину, но крольчиха покорно молчала. Молчал и Фрэнк, то ли проникшейся серьёзностью происходящего, то ли струхнувший: оба варианта Уайлда на данный момент одинаково устраивали.
Впереди замаячили коридоры жилых секций, а значит, вот-вот должен появиться и поворот налево — как у всех типовых станций. Предыдущие подсказки Фрэнка на развилках позволяли лису смело предположить, что общая планировка рабочей, жилой и технической зоны не была изменена «PredGenetics». Спустя несколько секунд показались наконец и широкие двери с грозной надписью «Только для технического персонала», и Ник замер перед ними, прислушиваясь.
А затем, жестом приказав Джуди и Фрэнку оставаться в общем коридоре, резко распахнул дверь и вскинул станнер, сходу стреляя в слабо освещённый — по сравнению с общим — технический коридор, по которому уже шли двое фреан, оба высоченные и, несмотря на свою неприхотливость, облачённые в не самую плохую амуницию. Первый — тот, что был ближе к Нику, — поймал разряд станнера спиной.
Второй — к огромному разочарованию Ника — успел среагировать, пока его товарищ падал, а сам Уайлд отпихивал дёрнувшуюся на «подмогу» Джуди.
И у фреанина, увы, был не полицейский станнер.
Раздавшийся слева крик Джуди был отброшен как несущественный, а сложность выполнения подскочила на десять процентов — немного, но неприятно, хотя всё же чуть менее, чем «информация от рецепторов» в районе грудной клетки, не выводимая на внутренний экран, но остро ощущаемая всей органической частью, пока импланты добросовестно перекрывали повреждённые сосуды, ограничивая ущерб.
Ник, не удержавшись, сипло выдохнул, успев пригнуться от очередного сгустка плазмы, и вырубил второго фреанина из станнера. Сцапал Джуди, затаскивая её в коридор, и когда дверь за ней — и затянутым крольчихой застывшим с паническим выражением морды Фрэнком — автоматически закрылась, подбежал к обездвиженным инопланетянам, быстро оглядывая отнюдь не дружественных представителей соседей по космосу. Заряд на эту массу тела будет действовать около десяти минут (система услужливо подсказала: восемь с половиной для первого и девять минут и двадцать секунд для второго), и Ник с сомнением приставил станнер ко лбу одного из фреан.
Выстрел из безобидного полицейского станнера в голову вполне мог стать летальным, но программа, перешедшая в боевой режим ещё на выходе из санитарного блока, вообще требовала поднять вражеский плазмомёт и убрать возможную угрозу максимально эффективным способом.
Будь Ник один, он бы так и сделал, поставив в приоритет своё выживание. У дверей подсобного коридора всё ещё стояла в полной нерешительности Джуди.
Ник перевёл заряд станнера почти на минимум и, сделав несколько шагов назад, выстрелил по слабо дёрнувшимся фреанам. Процессор услужливо подкрутил счётчики на внутреннем экране до неполных тридцати минут.
— Ник? — Джуди не торопилась подходить к напарнику, глядя на него так, словно впервые увидела. И загораживая собой вжавшегося в угол Фрэнка.
— Прости, Джудс, — Ник отвернулся. Сейчас было совсем не время для выяснения отношений, и лис понадеялся, что профессионализм в Хоппс всё-таки перевесит.
Аккуратно — в автоматическом режиме — перепрыгнув поставленных на паузу фреан с минимальной нагрузкой на повреждённую область, Ник всё-таки нагнулся, выхватив из одеревеневшей ладони бластер и отцепил от пояса запасные батареи. Покосился на плазмомёт. Боевая программа предлагала прихватить и его, но — в отличие от бластера — плазмомёт был не универсального размера. В общем-то подстроиться под нужное оружие киборгу не составляло труда, но и перегружать себя оружием и пугать и без того ошарашенную напарницу не очень-то хотелось.
Как и получить плазмы в спину.
Приняв оптимальный (как надеялся Ник) вариант, лис поднял плазмомёт, протягивая всё-таки подошедшей Джуди бластер.
— Я не возьму, — отрешённо замотала головой крольчиха, но Ник буквально всучил ей предусмотрительно поставленный на предохранитель бластер и отрезал:
— Если они очнутся не вовремя, я бы не хотел, чтобы у них было оружие.
Ник не стал дожидаться ответа напарницы, развернулся и пошёл вперёд, к командному центру. Анализ звуковых данных ясно давал понять, что и Джуди, чья походка давно была внесена в базу и узнавалась на раз, и Фрэнк молча — пусть и на небольшом отдалении — следуют за ним.
Лис снова попытался отправить искину запрос напрямую — Фрэнк, пусть и на автомате похватал в лапы всю технику, не успел включить даже свой комм, — но ответа не приходило.
Молчащая в эфире Машка не сулила ничего хорошего.
***
Джуди молча следила за тем, как Фрэнк активирует систему управления командного центра, отключая её от удалённого управления, то и дело бросая задумчивые неразборчивые фразочки на итальянском. Ник бдительно наблюдал за действиями куницы, стоя у него за плечом, но вмешиваться не спешил.
Командный центр — небольшой и не очень уютный — аскетичностью напоминал скорее служебное помещение вроде щитовой, чем те красочные картинки, к которым Джуди привыкла в детстве, когда обожала фильмы про космические приключения. Но и это был не корабль, по центру не стоял бравый капитан в кителе, а на стенах не простирались иллюминаторы. Просто серые металлические панели, россыпь тумблеров и четыре крупных кресла. В одном из них уселся Фрэнк, на край соседнего примостилась сама Джуди.
— Ничего не хочешь сказать? — не выдержала Хоппс, укоризненно глядя на напарника. Она не могла сказать, что больше не доверяла ему, но в то же время отчётливо чувствовала себя обманутой и всё надеялась, что это дурацкая шутка.
— Например? — Ник даже не повернулся, вперившись взглядом в камеры, на которых засветились не только их коллеги в комнате отдыха, но и пятеро вооружённых пантер, которые явно не относились к персоналу базы. Незваные гости медленно шли по одному из побочных технических коридоров, который, по прикидкам Джуди, вёл от посадочной площадки к главному коридору.
Джуди охнула: за свою бытность в полиции ей приходилось сталкиваться с преступниками разных видов, но не с вооружёнными группами. Тем более — почти в одиночку и временно отрезанной от родной планеты и хоть какого-то разумного космоса.
— Ты думаешь, их пятеро? — Джуди опустила взгляд на бластер в своих лапках и нахмурилась.
— Ещё змеелюд.
— Где?! — про змеелюдов крольчиха только слышала и видела на картинках, и даже такое заочное знакомство не внушало ей оптимизма: огромное, несколько схожее со змеёй существо вселяло в обычно непредвзятую Хоппс первобытный ужас.
— Фрэнк говорил, что среди его работодателей был змеелюд. Было бы разумно взять его с собой, — Ник чуть нахмурил брови, уставившись на один из экранов, где отображалась объёмная схема базы. Голопроектора в командном центре не было: база была всё же научной, а не военной, и этот пункт управления оставался скорее резервным, укомплектованным по минимуму.
Джуди помрачнела и грубо напомнила себе, что она не трусиха, а на базе полно других зверей, которых она должна защищать. В конце концов, тут пятеро полицейских, и… Хоппс снова перевела взгляд на напарника:
— Ты как?
Лис вздохнул, прижал уши к затылку и совершенно ровным голосом выдал:
— Повреждения системы некритические, ограничение работоспособности на семнадцать процентов, — Уайлд моргнул, повернулся наконец к Джуди и, криво улыбнувшись, уточнил: — Тебе полный отчёт по состоянию системы зачитать?
Надув губы, Джуди обиженно пихнула напарника в плечо и бросила недовольное:
— Мог бы и раньше рассказать!
Ник ещё раз скользнул взглядом по схеме базы и фыркнул:
— Чтобы добросовестная зайка-коп сдала меня в ближайший офис DEX-компани? Я не настолько глупый лис, хотя и собираюсь сейчас сделать исключительную глупость, — Ник взял с пустующего кресла свой комм, попутно активируя его, и кинул второй Джуди.
— Какую? — Джуди рассеяно моргнула, а потом буркнула: — Никуда бы я тебя не сдала!
Ник только приподнял одну бровь, и пояснил:
— Надо оповестить обо всём капитана и остальных, чтобы их не застали врасплох, а желательно — привести сюда. Проблема в том, что с недавних пор наш быкан-капитан в курсе, что где-то рядом ходит неучтённый киборг и, вероятно, будет несколько, эм, раздосадован моим появлением.
— Может, сообщить им по комму, чтобы шли сюда? — с сомнением сказала Джуди, нервно забарабанив лапкой по полу.
В беседу вклинился Фрэнк, до этого момента трепетно — и на удивление молча — общавшийся исключительно с системой базы:
— Не советовал бы. Машу, мою bella donna virtuale, они уже вырубили, пока не могу реанимировать, но… — Фрэнк вдохновенно заклацал по клавишам биоклавиатуры когтями, — раз уж они посмели бросить вызов самому Франко Фумагалли, то сейчас я им покажу, кто тут главный в виртуальном пространстве!..
Джуди, не выдержав, закатила глаза, а Ник хмыкнул:
— Я пошёл, в любом случае у наших только станнеры, не помешает их прикрыть, — лис снял плазмомёт с предохранителя, но замер у самых дверей, уставившись на один из экранов, на который транслировалось изображение с камер, где двое пантер увлечённо ковырялись в стене у одной из лабораторий, сняв одну из ничем не примечательных стеновых панелей, пока остальные мирно болтали рядом. Ник осторожно подошёл обратно к креслу, в глубине которого сидел хакер, и безэмоционально уточнил: — Фрэнк, скажи мне, пожалуйста, что на базе нет хлорбетакриспина.
Куница передёрнул плечами и благодушным тоном, словно маленькому ребёнку, пояснил лису:
— Эй, это типовая научная база, конечно, здесь есть всё необходимое оборудование, и ХБК в том числе, активировать систему биологической и химической очистки…
— Нужно получить доступ к специальным щиткам в исследовательской части базы, да?! — не выдержав, перебила Джуди, указывая лапкой на изображение с камер.
Ник рыжей стрелой сорвался, кажется, даже раньше, чем Джуди успела закончить предложение.
Малая Интера
седьмой год правления Великого Калика
— И последнее, — сказал куратор Сорен, не поднимая взгляда. Из-за этого подчеркнутого пренебрежения Осгрил почувствовал себя еще ничтожнее. За два года на службе пришлось всякое повидать и много перед кем согнуть спину, но никто не умел одним только видом поставить на место лучше, чем Сорен. — Для вас это возможность продемонстрировать не только таланты и способности, но и служебное рвение. Слишком сложное поручение, каюсь…
Сорен наконец оторвался от разложенных на столе отчетов, по старинке напечатанных на рулонах бумаги, и смерил Осгрила внимательным взглядом.
— Вы готовы? — спросил он равнодушно.
У Осгрила зашумело в ушах. Он будто стоял у высокой-высокой лестницы, уходящей в небо, в серые густые облака, где его ожидал невидимый пока еще успех. Это первый шаг. Самый первый из многих.
Всего два года прошло — значит, он действительно подает надежды!
— Сам готов исполнить любое поручение на благо планеты и Великого Калика, — быстро ответил Осгрил. — Сам заранее согласен.
В глазах у Сорена что-то мелькнуло — то ли насмешка, то ли сочувствие, — но Осгрил отбросил сомнения в сторону, расправил плечи и с готовностью посмотрел на своего начальника. Тот спокойно кивнул, будто и ждал подобного ответа.
— Из пятьдесят седьмого и семьдесят второго секторов, — начал куратор и снова опустил голову, вернувшись к документам, — невовремя поступили отчеты о расходовании бюджетных средств. В первом случае задержка составила пять дней, во втором — документы не поступили до сих пор.
Осгрил подобрался. Нарушение неслыханное: старший куратор сектора за такое должен быть немедленно смещен, а возможно, и арестован. Если же проверка покажет перерасход или нецелевое использование… О, проверку стоит провести по высшему разряду! Потрясающая ответственность! И власть. Неожиданно упавшая прямо в подставленные ладони. В ушах снова зашумело от волнения, и потому начало фразы Осгрил не расслышал.
— … с семьдесят второго. Вероятно, там будет на что посмотреть. Пятьдесят седьмой ссылается на какие-то мифические вещи, вы отправитесь к ним после выполнения текущей задачи. Я дам вам эскорт и полномочия. Распорядитесь ими разумно.
Сорен замолчал, но явственное «или» повисло в воздухе. Распорядитесь полномочиями разумно, или карьера будет окончена навсегда. Осгрил коротко, с готовностью кивнул.
— Мифические вещи… — не глядя на него, пробормотал куратор и расправил новый свиток. — М-да.
— Сам готов провести проверку и, при необходимости, расследование, — отчеканил Осгрил.
Куратор посмотрел на него одним глазом.
— Хорошо, младший… ведущий специалист Осгрил, очень хорошо. — Он ловким и незаметным движением вытащил из кипы бумаг на столе чип-карту и протянул ее Осгрилу. — Вот ордер. В управлении делами закажите транспорт. Охрана уже предупреждена. Идите. Вы свободны.
Осгрил еще раз коротко кивнул, двумя пальцами взял ордер — карточка была холодной и почему-то липкой.
— Сам оправдает высокое доверие. Благодарю!
Когда автоматическая дверь с негромким шумом закрылась, и куратор не услышал бы его, Осгрил первым делом открыл рот, чтобы заорать от радости. Но не стал.
Чиновнику девятого ранга не пристало кричать и прыгать, как школьнику. Будущему чиновнику девятого ранга, стоило добавить, но это всего лишь формальности, мелочи. Он справится!
Осгрил улыбнулся, внимательно посмотрел на ордер еще раз и бережно сунул его во внутренний карман. А потом поспешил в управление делами.
Наконец-то повезло!
***
ТАРДИС материализовалась с нехарактерным для нее скрипом. Мортимус, крепко сжав губы, отчего его лицо приобрело непривычно серьезный вид, склонился над консолью и защелкал рубильниками. Сек еще недостаточно хорошо знал эту часть консоли, но подозревал, что она служила для настройки отложенных во времени команд.
Он посмотрел на сканер, но тот не работал. Дата и время на дисплее отображались некорректно: галлифрейские символы сплелись в какую-то абракадабру. Хотя, может быть, Сек просто не мог понять контекст.
— Ну вот, — то ли веселым, то ли сердитым тоном произнес Мортимус. — Теперь она без нас не улетит. Будет ждать.
Он широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Сек почему-то вспомнил, как Мортимус грозил кулаком непонятно кому — то ли сверхъестественным существам из мифологии таймлордов, то ли реально существующим врагам, — и представил длинную цепь рекурсии. Сначала таймлорд грозит полубожеству, то — более серьезному божеству, а уже то — предводителю пантеона, а предводитель, отчаявшись добиться отклика от паствы, грозит кулаком неким абстрактным гуманоидам, которые, в свою очередь… Да. Сек нехотя улыбнулся. Такая рекурсия вполне имела право на существование.
— Мы быстро добрались, — сказал он.
— Возможно, еще нет, — ответил Мортимус. — М-м-м… Я бы не стал надеяться, мой друг, что мы уже на месте. ТАРДИС может останавливаться по дороге, сбитая с толку временными аномалиями, но будет двигаться к цели в любом случае. Если это аномалия, ей понадобится несколько часов на настройку маршрута. Пока нас нет, она не улетит, так что можно выйти и все проверить. — Он глубоко вздохнул. — Тебе сделать ингибитор, или…
— У меня есть голографический модификатор внешности, спасибо, — сказал Сек. Мортимус, как и все таймлорды, страдал комплексом бога — хотя, в отличие от остальных (не считая, конечно, Доктора), никогда по-настоящему не относился свысока к другим разумным существам. В этом чистоплюйстве и снобизме таймлорды были слишком похожи на далеков. Разница была только в средствах, которые те и другие использовали. Исчезающе малая разница.
— Действительно, — сказал Мортимус до отвращения радостным тоном. Разумеется, для него это все лишь забавное приключение. Сек понадеялся, что таймлорд не станет усложнять себе задачу, чтобы получить больше удовольствия от поисков. — В крайнем случае, всегда можно стереть кому-нибудь память.
Сек глубоко вздохнул. Усталость и бессонная ночь напоминали о себе; механизм временного пеленга катера был слишком несовершенен, больше похож на манипулятор воронки, только рассчитанный на перенос большей массы и объема. Если бы у него была собственная ТАРДИС… но это очень вряд ли.
— Готов отправляться? — спросил Мортимус. — Я уверен, что мы не найдем похитителей на этот раз, но вдруг?
— Готов, — ответил Сек мрачно и включил модификатор. Лицо и щупальца неприятно закололо, но теперь никто, кроме разве что таймлордов, не узнает его.
Страх всегда бывал разным. То горячим, сильным, толкающим на неразумные поступки — его легко можно было спутать с гневом; то противным, поднимающимся дрожью из живота, а то холодным и почти ощутимо тяжелым. Сейчас страх был ледяным и твердым. С ним нужно было бороться.
— Ну так пойдем, — сказал Мортимус. — Позаимствовал внешность у своего агента? Лицо знакомое.
— Да, — коротко отозвался Сек и после короткой паузы добавил: — Агент Эс согласился поделиться голографическим подобием.
— Ты у них еще и разрешения спрашиваешь? — Мортимус фыркнул и потянул рычажок на консоли. Двери открылись. Снаружи потянуло холодом, и Сек поежился. Планета, которую они выбрали для колонизации — и которая пропала, — обладала удивительно мягким климатом. Эта, очевидно, нет.
Мортимус выглянул наружу.
— Прекрасная погода! — радостно сказал он. — И, кажется, планета мне знакома. Архитектура очень специфическая… Если это можно так назвать. Идем. И закрой за собой.
Сек, втягивая голову в плечи от порывов холодного ветра, запер дверь ТАРДИС. Маскировочный механизм превратил ее в полусферическую, голубовато-серую бетонную будку, покрытую сетью трещин. Таких вокруг было много — большие и маленькие, округлые полусферы, похожие на пузыри в ванне, громоздились одна на другую. Их оплетали черные металлические лестницы. Это был большой город — возможно, охватывающий всю планету.
Город лежал в руинах.
Мортимус, спрятав ладони в широких рукавах, стоял в стороне, посреди полузасыпанной улицы.
— Тут была война? — спросил Сек.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво ответил тот.
Ветер монотонно выл на одной ноте, гнал мелкую пыль, которая тут же, как назло, попадала за шиворот. Спина зверски зачесалась. Сек дернул плечами и крепче сжал губы. Если потерпеть, подождать, это неприятное ощущение пройдет само.
Мортимус медленно пошагал вперед, под его ногами похрустывали бетонные осколки.
— Жителей отсюда эвакуировали, — предположил Сек, догоняя его. Идти было теплее, чем стоять на месте.
— Трупов нет, — сказал Мортимус. — И не похоже, чтобы здесь применялось тепловое или лучевое оружие. Звуковое — может быть… Это явно Малая Интера, унылая планетка… хотя технически довольно развитая. Шестой уровень.
Сек пожал плечами. Планета походила на стереотипный постапокалиптический пейзаж, каким его представляли в некоторых культурах — не хватало только каких-нибудь человекоподобных монстров, которых так любили пугаться люди и другие разумные гуманоиды. Эффект зловещей долины, так, кажется, это называлось?
Память услужливо подсунула воспоминания о тысячах тысяч других таких же планет, сожженных, покрытых развалинами; таких же улиц, наполовину засыпанных обломками, по которым он шел… передвигался. Привычная и незаметная тяжесть дезинтегратора, прятавшегося под пиджаком, неожиданно стала вполне ощутимой. Голова слегка закружилась, и Сек глубоко вздохнул, пытаясь отогнать неприятные мысли о прошлом.
Они всегда появлялись невовремя.
— Хочешь сказать, это медвежий угол? — спросил Мортимус. Он чаще всего неправильно толковал выражения лица Сека, хотя и считал себя экспертом. Сек не стал ему возражать. — Это, конечно, не галактический центр, но и не какая-нибудь Андрозани. Вот уж где дыра! Планеты, на которых добывают полезные ископаемые, никогда не отличались высоким уровнем комфорта, не говоря уж о гуманитарном развитии… Стой! Слышишь?
Сек замер. Он ничего не слышал, но полагаться на слух было бы глупо — особенно в сравнении с таймлордом.
— Как будто топот, — сказал Мортимус напряженным голосом.
Теперь и Сек услышал отдаленный грохот. Действительно, словно по бетонным обломкам топала сотня ног. На звук мотора не похоже. Сек сунул руку под пиджак и сжал пальцы на рукоятке дезинтегратора.
Может, это и не слишком высокоразвитая планета, но войны стимулируют прогресс. Кроме того, может, те, кто опустошил Малую Интеру, причастны и к другим… проступкам? Например, к похищениям? Ярость — знакомое чувство, почти не требовавшее анализа и осмысления. Сек вытащил дезинтегратор и взял его наизготовку. Топот уже был слышен совершенно явственно — и направление, откуда он доносился, тоже не вызывало сомнений. Бежали со стороны ТАРДИС.
— Прячемся! — прошипел Мортимус и дернул Сека за рукав. Тот отмахнулся.
— Я их остановлю, и посмотрим, — сказал Сек тихо, — кому нужно будет прятаться.
Мортимус фыркнул и отошел к засыпанной крупными кусками стен обочине.
— О, Господь всемилостивый, — сказал он, и это дурацкое воззвание к потусторонним силам показалось Секу до странного искренним. — Не глупи. Это же Малая Интера, и…
Топот стал оглушительным. Из-за поворота на их улицу вылетела плотно сбитая, серая толпа, казавшаяся монолитной — но состояла она из крепких и коренастых гуманоидов с некрасивыми длинноносыми лицами. Сек прицелился в бегущего впереди.
— Стоять на месте! — выкрикнул он.
— Уйди с дороги! — крикнул ему Мортимус. Гуманоиды бежали, не сбавляя темпа, как перепуганное стадо, как кучка неразумных существ. Если подстрелить их лидера…
Сека затошнило. Убивать кого-то просто так не хотелось, даже думать об этом было неприятно. Они должны остановиться и без радикальных действий… Сек вспомнил, что прячется под личиной молодого и безобидного на вид агента Эс, и отключил голографический модификатор. Это должно их отрезвить. Его настоящий облик.
Но толпа продолжала надвигаться на него.
— Это же Малая Интера! — повторил Мортимус громко и сердито, а потом стремительно подошел к Секу и оттолкнул его в сторону. — Не будь иди…
Толпа в этот момент неожиданно поднажала, ускорилась и врезалась в них всей своей плотной массой. Сек полетел назад, небо кувыркнулось, а потом в спину ударилась земля. Больно не было — просто все разом потемнело.
Секу показалось, что очнулся он почти сразу, но, видимо, нет — стало холоднее, стемнело и ветер усилился, а спина все-таки заболела, и сильно. Он поднялся на ноги и с трудом выпрямился. Таймлорд, а заодно и толпа непонятных гуманоидов исчезли, будто их и не было.
Сек подобрал выбитый из руки дезинтегратор и быстрым шагом направился к тому месту, где была припаркована ТАРДИС. Благо, ориентироваться здесь, несмотря на разрушенные здания, было просто. Он не хотел верить, что Мортимус может так поступить с ним, но таймлорды слишком непредсказуемы и нелогичны…
ТАРДИС была на месте — там, где они оставили ее. Почему-то она казалась более яркой, чем окружавшие ее полусферы заброшенных зданий, словно стремилась подчеркнуть свою не-принадлежность к этому упадку — хотя бы так, едва заметно. Сек покачал головой. Конечно, Мортимус мог просто уйти куда-нибудь. И бросить его без сознания? Слишком неразумно, даже таймлорд бы не поступил так. Вероятнее всего…
Сек зажмурился. Холодало с каждой минутой, и оставаться на месте становилось все труднее. Судя по всему, возвращаться в ТАРДИС не стоило — она могла отчалить в любую минуту в поисках следа Тандокки. Нужно найти ее хозяина. И почему Мортимус так упирал на то, что это — Малая Интера? Сек не помнил подробностей об этой планете, помнил только ее название и какие-то общие сведения, которые могли понадобиться далекам — численность населения, устойчивость к вирусам, военный потенциал, — но не более того.
Толпа аборигенов побежала вправо, если смотреть со стороны ТАРДИС, а если судить по магнитным полям — то на северо-запад. Сек прикинул время, которое провел без сознания, понял, что не может подсчитать, и сердито сжал губы. Потом спрятал дезинтегратор в кобуру и, переступая через крупные обломки, пошагал в ту сторону, куда побежали аборигены.
По крайней мере, во время ходьбы снижался шанс замерзнуть.
Следы пробежавшей толпы были довольно хорошо заметны на дороге: растоптанные осколки бетона, кое-где отпечатки ног, хотя незатихающий ветер почти все сдул. Темнело медленно, но неуклонно, и Секу на мгновение показалось, что он не догонит возможных похитителей до полной темноты — а после поиски станут гораздо труднее. Никто не мог гарантировать, что Мортимуса забрали именно эти существа, это просто одна из гипотез, и если она ложная, то он только зря тратит время… Сек раздосадовано помотал головой и остановился. Нужно выбрать что-то одно и не усложнять. Так будет правильно и рационально. Для начала стоило найти место, в которое направлялись гуманоиды, а потом действовать по ситуации — в зависимости от результата.
Он уже собирался отправиться дальше, но в развалинах, слева от дороги, послышался какой-то звук. То ли вздох, то ли всхлип. Сек замер и прислушался, в который раз пожалев, что слух у него совсем не такой хороший, как даже у людей, не говоря уж о таймлордах. Показалось? Нет, звук повторился. Это не случайный шум. Кажется, кто-то скрывался в одной из небольших, приземистых полусфер, затерявшейся между более крупными в отдалении от дороги. Стараясь ступать осторожнее, Сек направился в ту сторону. Вряд ли это был Мортимус. Сек сомневался, что тот бы смог долго усидеть на одном месте, и еще более сомневался, что тот стал бы всхлипывать.
Даже если раньше в это здание вела дверь, то теперь вместо нее остался полуразбитый проем, за которым, тем не менее, было гораздо темнее, чем снаружи. Сек осторожно вытащил из кобуры дезинтегратор и переступил порог. Снова кто-то сдавленно всхлипнул — или, скорее, судорожно вздохнул. Если понадобится оказать кому-то первую помощь…
Самое простое — если здесь прятался какой-нибудь солдат. Самозащита развязывала руки.
В темноте было плохо видно; Сек шел очень осторожно, выбирая, куда поставить ногу, и держал оружие поднятым. Дыры в стенах не были похожи на следы от выстрелов — скорее, как будто кто-то их прогрыз и выплюнул тонкую, невесомую пыль. В помещении ветер не сдувал ее, и она висела в воздухе, мешая дышать, забираясь под одежду.
Свернувшегося в комок в углу человека Сек заметил не сразу. Только когда тот ахнул — видимо, непроизвольно, от страха.
— Кто ты и что здесь произошло? — спросил Сек, стараясь говорить мягче. Человек, вернее, гуманоид, казался неопасным. Он просто лежал на полу, скрючившись, и смотрел на Сека снизу вверх. — Отвечай!
Неожиданно человек вскинул руку.
— Сам знал! — воскликнул он хриплым голосом и указал пальцем на Сека. — Пришельцы! Вторжение!
Сек, который едва не выстрелил от неожиданности, вдруг вспомнил, что забыл включить модификатор. Плохо. Человеческая внешность более располагала бы к общению.
— Я не вторгался на твою планету. Это сделал кто-то другой. Я хочу узнать, кто.
Гуманоид сел ровно. Его кожа была плотной и серой, а веки — неэстетично розовыми и навевали мысль о каком-то водном млекопитающем. Сек одернул себя: наверняка для этого аборигена он выглядит еще неприятнее.
— Сам не верит тебе, захватчик! — выкрикнул гуманоид. — Нашу планету давно мечтали захапать такие, как ты, нечистоплотные инопланетные мерзавцы! Вы всегда хотели сравнять всю нашу цивилизацию с землей, потому что завидовали нашим достижениям!
Сек непроизвольно начал расплываться в улыбке и опустил дезинтегратор.
— Вот уж о чем я не думал, так это завидовать Малой Интере. Это же Малая Интера? — спросил он. Мортимус элементарно мог ошибиться.
— Сам ничего не скажет тебе, оккупант! — гордо ответил гуманоид и выпрямил спину.
Сек почувствовал легкий укол раздражения. Одно дело, если бы он хотел причинить этому гуманоиду… нет, все же точнее будет сказать — человеку вред, но ведь нет. Сотрудничество было бы эффективнее, чем противостояние, и тем не менее тот всеми силами сопротивлялся очевидному.
Сек спрятал дезинтегратор, чувствуя себя полным идиотом. Может, это все была хитрая тактика, и…
— Хорошо, я не угрожаю тебе. Я хочу тебе помочь, понимаешь меня?
Человек криво улыбнулся — почти оскалился.
— Ты убийца и агрессор. Ради ресурсов ты готов разграбить мирную планету! Посмотри, что вы сделали с центральным узлом! Со всем сектором! Это ты называешь помощью?
Сек скрестил руки на груди. Может, стоит говорить еще спокойнее? Нужно, чтобы его перестали воспринимать как угрозу. Этот человек напуган…
— Ваши интервенты — коренастые, серые гуманоиды с длинными носами и близко посаженными глазами? — спросил он осторожно.
Его собеседник широко раскрыл глаза. Читать мимику всегда было трудно, и Сек с растущим раздражением дернул щупальцами. Удивление? Страх? Он угадал или нет? Все это было слишком запутано, хотя и удавалось проще, чем раньше. Интуиция очень помогала, гораздо сильнее, чем можно было предположить.
— Это же функционеры, — с непонятной интонацией произнес человек. — Ты пытаешься свалить все на них?
— Ты их видел? — мрачно спросил Сек. У него заканчивалось терпение. Интересно, когда Доктор кого-нибудь спасал, с ним тоже случались такие казусы? — Куда они побежали? Отвечай!
— Сам не скажет тебе ничего, — гордо сообщил человек.
Сек глубоко вздохнул. Очень хотелось разозлиться — тогда решения приходили в голову раньше, чем он успевал о них подумать, но злость не хотела ни подниматься, ни вспыхивать. Раздражение, презрение и жалость — больше ничего не выходило. Этот гуманоид или глуп, или слишком упрям, или безумен, вроде того грязного, пахнущего химическим экстрактом земных ягод отшельника на Спутнике Пять. Сек вытащил дезинтегратор. В холодном воздухе вдруг неуловимо повеяло клубничным ароматом.
— Или ты мне ответишь, или я выстрелю, — сказал Сек ровным голосом.
Человек вздернул подбородок и помотал головой.
Сек выстрелил. Луч дезинтегратора ударил в пол рядом с упрямым аборигеном, сверкнула вспышка — не такая эффектная, какой была бы при попадании в органическую цель. Но это подействовало куда надежнее уговоров. Человек сжался в комок и захныкал.
— Сам… сам… Функционеры вышли из-под контроля… Их одурманили пришельцы… Как будто ты не знаешь!
— Имя? — спросил Сек до отвращения привычным металлическим тоном, который, как ни странно, тоже сработал.
— Осгрил, чиновник девятого… восьмого ранга, уполномоченный представитель чрезвычайного управления доходов и расходов, выполняю функции инспектора-ревизора, — протараторил человек.
— Ты отведешь меня к функционерам, — приказал Сек. — Немедленно.
Перепуганный чиновник медленно поднялся на ноги. Одет он был в серебристо-голубую хламиду, когда-то, наверное, нарядную, а сейчас рваную и всю в пятнах.
— Подними руки, — сказал Сек, и человек вздернул ладони вверх. — Иди вперед.
Тот заколебался, завертел головой, но потом посмотрел на оружие и, опустив глаза, побрел к выходу — медленно, волоча ноги. Вряд ли стоило опасаться, что пленник развернется и прыгнет, или исполнит какой-нибудь трюк из арсенала древних боевых искусств. Хотя бы это обнадеживало.
Мортимусу, конечно, удалось бы уговорить его, не угрожая оружием. Сек скривил губы. Что ж, он не таймлорд, а литература, которую удалось прочитать по поведенческим моделям, казалась противоречивой, как будто авторы и сами скорее гадали, а не знали точно.
Человек остановился в дверях и обернулся.
— Сам не пойдет наружу, — сказал он дрожащим голосом.
— Тогда я застрелю тебя здесь, — устало ответил Сек.
Убивать этого идиота хотелось меньше всего. Проще будет уйти и оставить его здесь — пускай боится, пускай прячется дальше. Но чиновник — Осгрил — ссутулился и переступил порог. Сек вышел за ним. На разрушенный город опустились сумерки — густые и темно-синие, кое-где до сих пор работало автоматическое освещение, и развалины из-за этого казались еще живописнее. Ветер стих, и в воздухе повисла пыль. Пленник чихнул, вытер нос и, испуганно оглянувшись, снова поднял руки.
Они выбрались на ту улицу, по которой до этого пробежала толпа функционеров. Странное название для разумных существ! Они вроде домашних животных? Или раса того же вида, которой не дали развиться?
— Иди вперед, — сказал Сек, передумав задавать вопросы. — По следам. Видишь?
Осгрил затравленно кивнул и, продолжая сутулиться, пошагал впереди, приволакивая ноги. Казалось, идти он не хочет и чего-то очень сильно боится. Сек крепче сжал губы. Знать бы еще, чего… И ведь не скажет.
Они шли и шли, развалины то сжимали улицу в тесных объятиях, а то раскидывались по сторонам неопрятными грудами. Рука устала держать на весу дезинтегратор, и Сек опустил его. Как бы назвать это чувство? На страх не похоже. Внутри будто натянули металлический тонкий трос, и тот звенел от напряжения.
Тени, которые отбрасывали редкие фонари, лежали под ногами черными рваными силуэтами. При желании можно бы принять их за монстров. Видимо, его пленник и принимал: вздрогнул, отшатнулся от высокого, причудливо изломанного куска стены. Потом остановился и попятился.
— Сам дальше не пойдет, — прошептал он. — Стреляй.
— Объясни. — Сек автоматически тоже понизил голос.
Осгрил посмотрел на него странным взглядом.
— Там ваши… Ваше живое оружие. Прячутся в темноте. Шелестят. Скрежещут. — Его глаза стали совершенно безумными, и Сек поднял дезинтегратор. Что же с ним делать? — Сам умрет и так, если они найдут нас. — Неожиданно он громко расхохотался. — Они и тебя сожрут! Ха! Даже тебя!!! Э-э-эй!
Вот оно! Свободной рукой Сек выхватил из кармана фотонный нейрализатор и, не глядя на установленное время, зажмурился и нажал кнопку. Вспышка обожгла веко, но его пленник застыл, бездумно пялясь перед собой. Сек быстро посмотрел на табло: полтора часа. Удачно. Могло быть и хуже.
— Ты встретил меня в развалинах, — сказал Сек торопливо и включил модулятор внешности, — я тебе не враг. Мы ищем мятежных функционеров. Ты показывал мне дорогу и увидел… что ты увидел?
Осгрил дернулся и заморгал. Нейрализатор действовал на него так же, как и на всех гуманоидов.
— Хищники, — сказал он с явно ощутимым отчаянием. — Металлические… птицы без голов.
— Птицы? — переспросил Сек. Представить себе то, что описывал абориген, не получалось. — Без голов?
Значит, не вортизавры.
Осгрил вдруг дернул его за руку и пригнул к земле.
— Тише, — свистящим шепотом проговорил он. — Они все слышат. Все видят. Все… едят. А почему ты… розовый? Это болезнь?
— Это ожог, — сказал Сек первое, что пришло в голову. — Я… Сам попал под огонь.
— О-о-о, — сочувственно протянул Осгрил. — Враги безумствуют. Им было мало напускать на нас инопланетных зверей — они уже начали расстрелы! Как ты спасся, друг?
Впору было закричать «О Господи!» по примеру Мортимуса. Сек не знал, что сказать, чтобы это звучало правдоподобно. Идеи попросту закончились.
— Убежал, — неуверенно ответил он.
Осгрил вдруг вцепился в него, схватил за руки и заглянул в лицо.
— Сам так рад, что нашел тебя, — прошептал он, и Сек едва сдержал первый порыв оттолкнуть его. Не стоило стирать ему память. Если бы не неведомая опасность… но была ли она? — Вместе мы… Мы… И великий Калик…
Осгрил бормотал что-то неразборчивое, отчаянно-безумное — не нужно было быть экспертом в человеческих эмоциях, чтобы понять его состояние. Как он так быстро перешел от одного поведения к другому? Сек иногда не мог понять, как устроена психика у таких существ. Нет, настоящие люди все-таки устроены более рационально… Сек мотнул головой, отгоняя мерзкую, грязную мысль, прокравшуюся словно из прошлого. В любом из разумных видов есть что-то сильное, что-то слабое. Нельзя выделять какой-то один.
Металлический звон, шелест, шорох, который сначала показался случайным, теперь снова повторился, уже громче. Сек замер. Осгрил выпустил его руки и лег на землю лицом вниз, прижался крепче, словно хотел зарыться в потрескавшееся дорожное покрытие. Сек медленно опустился на землю, лег на спину и затаил дыхание.
Шум стал еще громче, отчетливее, словно нечто неведомое звенело медными перьями. Смутно знакомый звук, Сек, может, и не слышал его никогда, но точно знал о нем.
Невидимые крылья прошелестели почти над ними. Теперь было слышно и тихий скрежет, как будто что-то быстро дробило бетон. Белая пыль полетела в лицо, и Сек зажмурился, не дыша. Чихнуть сейчас будет очень некстати…
Звук начал удаляться. Стих скрежет, а потом и медное позвякивание растворилось в ночной тишине. Сек вдруг понял, что ужасно замерз. Он сел и обхватил плечи, стараясь согреться.
— Они улетели? — спросил, не поднимая головы, Осгрил.
— Д-да, — ответил Сек. Зубы стучали от холода, и остановить это не получалось.
— Сам забыл, куда мы шли, — подобострастно заглядывая в лицо, пробормотал Осгрил, и Сек отодвинулся от него, а потом поднялся на ноги.
Очень хотелось помыться. И согреться. Но помыться — сильнее.
— Мы преследовали функционеров. Вставай. Иначе мы не догоним их!
Лучше было бы бросить его, подумал Сек со злостью, которая появилась так невовремя. Он сунул дезинтегратор в кобуру, вытер вспотевшие, несмотря на холод, ладони о пиджак — и без того уже грязный, — и показал рукой направление. Осгрил кивнул, к счастью, молча, и пошел впереди.
Никого, конечно, они не найдут теперь. Сек вздохнул, потер замерзшие плечи и направился следом за своим ненужным уже проводником.
Развалины больше не казались живописными.
Осгрил брел перед ним, периодически оглядываясь, и через некоторое время Сек решил, что они потеряли след. Что не стоило уходить так далеко от ТАРДИС, и что с Мортимусом все равно ничего не случится — он таймлорд, он всегда сможет выкрутиться.
Фонарей здесь почти не было, и спина Осгрила едва виднелась на фоне сереющих в темноте обломков полусфер и бетонных блоков. Сек зевнул и зажмурился. Лечь бы сейчас и уснуть прямо здесь, но это смертельно опасно. Низкие температуры и эта неизвестная угроза в темноте.
— Кажется, я что-то слышу, — громко и отчетливо прошептал Осгрил, Сек открыл рот, чтобы отчитать его (шепотом!) за ненужный шум, но в этот момент из темноты вынырнули серые, длинноносые существа — те самые, которые сбили его с ног, которые забрали Мортимуса. Функционеры. Они появились как будто ниоткуда.
Сек выхватил дезинтегратор — вернее, собирался выхватить, но один из функционеров схватил его за руки, сжал, как в тисках. Осгрил заверещал и, громко топая, побежал куда-то в темноту. Его крик удалялся и удалялся, пока не стих — резко, словно его выключили.
— Отпусти мои руки, — металлическим голосом сказал Сек функционеру, ни на что не надеясь. Тот шмыгнул носом, промычал что-то, а остальные сгрудились вокруг них и молчали.
Потом тот функционер, который держал, потянул Сека за собой.
Они толкали и тормошили, заставляя идти с ними, идти неизвестно куда. Как насекомые, которые несут добычу в гнездо. Сек несколько раз уже пытался вытащить дезинтегратор, но функционеры, не зевая, хватали его за руки и останавливались — пока он не прекращал сопротивляться.
После был какой-то арочный вход, гидравлическая дверь, зашипевшая за спиной, и длинный спиральный коридор, ведший куда-то наверх.
Сека отпустили перед другой дверью. Он тут же вытащил оружие и навел на одного из функционеров. Тот замычал, словно немой, потоптался на месте и замахал руками, указывая на дверь.
Превосходно. Сек развернулся на каблуках и в два шага очутился возле нее, не опуская дезинтегратор. Злость бурлила внутри, почти как настоящая радость, не отличить. Кто бы там ни прятался, его не застанут врасплох. Ни за что. Только вот…
Дверь с шипением отъехала в сторону, а за ней открылся небольшой круглый зал с окном в потолке. На полу стояла аккумуляторная лампа — ее света явно не хватало, но человек, сидевший на высоком стуле посреди зала, спокойно, не щурясь, читал газету.
— Ну наконец-то, какая радость, — сказал Мортимус. — Я думал, они никогда тебя не найдут.
Сек опустил оружие и неожиданно для себя рассмеялся.
Злость прошла, как будто ее и не было.
— Эти существа слишком примитивные, — пожаловался Мортимус, когда функционеры принесли им какой-то неприятно пахнущий, но горячий напиток и еще несколько стульев. Сек вцепился в чашку, стараясь унять дрожь. — Гипнозу они поддались легко, но вот объяснить им, чего именно я хочу… Боже, да я чуть с ума не сошел!
Сек промолчал. Он догадался в последний момент, почему функционеры не тронули его, и сейчас ему было даже немного смешно. Где, интересно, тот чиновник, Осгрил? Жив ли вообще?
Потом Сек вспомнил про медный шелест в темноте и дернул плечами.
— Тут что-то есть. Что-то враждебное. Я не уверен, что это вторжение. Кажется, они просто съедают все, до чего добираются.
— Я знаю, Сек, — негромко сказал Мортимус. — И кое-что подозреваю. Были старые легенды… детские страшилки, что-то вроде Загреуса, ерунда. На самом деле эти создания жрут только материю, а не… — Он замолчал, его глаза забегали. — Не все сущее.
Сек вздохнул. Таймлорд опять что-то недоговаривал — возможно, не хотел делиться информацией, а может, просто считал ее выдумкой. В любом случае это был не первый и далеко не последний раз, когда Мортимус уклонялся от ответов. И к этому за несколько лет удалось привыкнуть.
Они все такие, даже Доктор.
— С ними можно справиться? Остановить их и спасти эту планету? — спросил Сек. Напиток оказался вкусным, сладковатым и очень, очень теплым. Стало совсем трудно бороться со сном.
Мортимус пожал плечами.
— Вряд ли. Разве что теоретически. О, и не смотри на меня так, Господи боже мой! — выкрикнул он раздраженно. — Я не собираюсь на этот раз спасать всех подряд! Выбирай: или твоя планета, или эта!
Сек набрал в грудь воздуха. Злость неожиданно вернулась, сон слетел.
— А ведь тебе это ничего не стоило бы, — тихо, чтобы не выдать эмоций, произнес он.
— Нет, — отрезал Мортимус. И спокойнее добавил: — По крайней мере, не сейчас.
Сек осторожно поставил чашку на пол и встал.
— Тогда пойдем. Обратно в ТАРДИС.
Злость колыхалась в груди вязкой, неприятной жидкостью. Таймлорд, наверное, был прав, но признавать этого очень не хотелось. И выбирать не хотелось тоже. Потому что выбор был неприятным в любом случае.
— Прямо сейчас? — спросил Мортимус, вставая. Газету он аккуратно сложил и сунул в карман. — Ты спишь на ходу.
— Да, сейчас. Потому что я… Потом…
Сек замолчал и помотал головой. Он не мог сформулировать, что потом. Просто знал, что не сможет выбрать. И в любом случае пожалеет.
— Ну хорошо, — сказал Мортимус и улыбнулся. — Функционеры нас проведут. Пс! Эй!
Набрав полную грудь воздуха, Сек помотал головой, отгоняя подступавшую исподтишка сонливость. Скоро снова будет холодно. Очень холодно. Еще один несокрушимый довод не оставаться на этой планете. Не считая самой главной причины.
Он выдохнул, поднял воротник пиджака и направился к выходу. Функционеры послушной стайкой бежали рядом.
Со стороны могло показаться, что работа ликвидатора несложная. Приезжай себе, нажимай кнопку блокатора, давай знак подручным, чтобы закинули тело в грузовой отсек, и свободен.
На деле сидеть в офисе, жуя фицу в ожидании, пока ему скажут, по какому адресу ехать, не приходилось никогда. Девизом шефа была крылатая фраза о том, что хорошо дело сделать может только тот, кто делает его сам.
Компания не могла позволить себе доверить секрет существования бракованных киборгов слишком большому количеству сотрудников. Ведь те простые люди. Они возвращаются домой, обсуждают работу дома, с семьей, друзьями. Если бы каждый тестировщик знал не только как снять показания с проходящего поверку киборга, а понимал, в какую картину складываются эти данные, секрет перестал быть таковым через несколько дней. Поэтому всех сотрудников сервисных центров натаскивали ориентироваться по ключевым показателям, их незачем комбинировать, надо лишь проверять, не ниже ли он какого-то уровня. И все. Отклонение – отправлять в головной филиал. Ни в коем случае не копаться самим! Устройство сложное, настройка тонкая. И только шестнадцатый отдел отслеживал нужные комбинации показателей. Для этого сутками напролет компьютеры обрабатывали поступающие из всех концов галактики данные сканирования. Искали партии, в которых уже выявлен брак, повторно анализировали эти данные, и если хоть что-то вызывало подозрение, запускалась негласная проверка всех выпущенных единиц.
Владельцам отправлялось предложение посетить сервисный центр. Сначала без каких-то объяснений, просто предъявителю кода из данного сообщения проверку проведут бесплатно и вне очереди. Вроде бы обычное маркетинговое предложение. Где-то треть владельцев отзывались, но в век рекламно-информационного шума половина населения на рекламу просто не реагировала, а еще треть не верила рекламным рассылкам в принципе, отлично зная, что скидка никогда не объявляется просто так. Какой-то подвох есть. Предлагают бесплатно пройти тестирование? Не может быть! Наверняка за что-то заплатить придется. Типа, дополнительная услуга, не входящая в рекламный пакет, но она стоит копейки, поэтому отказываться неудобно. Выложил за киборга несколько тысяч— и жалеть несколько кредитов? Жмотом обзовут ведь. И наверняка какой-то подвох с условиями гарантии. Или товар требует какого-то специального обслуживания. Или… в общем, все рекламщики пройдохи! У него и так его кофеварка/киборг/пылесос работает без больших проблем, он не собирается менять привычную технику на что-то новое без необходимости. И вообще! Работает же! Зачем куда-то тащить? Народная мудрость гласит, что работающую технику трогать не надо! Или лень.
Именно с этими владельцами и приходилось работать дальше. К ним ликвидаторы и ездили, чтобы на месте определить, с чем имеют дело.
Решено было не являть собой воплощение ужаса, чтобы облегчить себе жизнь. Ситуации ведь могут быть разными. И пока хозяин отнекивается и тянет время, нужный киборг запросто успеет по тревоге удрать. Гоняйся за ним потом по округе или, не приведи космос, по прилегающим торговым центрам. А разумнее говорить клиенту, что да, брак это, конечно, плохо, но брак бывает разный. Не волнуйтесь, мелкие огрехи или специфические личные настройки — это совсем не повод скрываться от проверки. Не волнуйтесь, мы вам список неполадок озвучим, если вам глубоко плевать на них, там и с миром разойдемся. Как в любом сервисе. Хотите — будем чинить, хотите — так мучайтесь.
На тот момент статистики по проблемным сериям было еще очень мало и работы в целом не много. Но через полгода активных поисков число адресов, куда мог отправиться ликвидатор, стало почти лавинообразно нарастать! И если раньше это был один-два выезда группы в неделю, то к концу 2188 года они мотались уже по отдельности и почти каждый день.
И насмотрелись всякого.
Благо брак был только среди «шестерок». Боевых DEX’ов у гражданских было очень небольшое количество. Вот если бы каждый раз приходилось отрывать от любимой няни ребенка или экзальтированную даму от обожаемого ею кибернетического любовника или охранника, это было бы чревато тем, что ликвидатор пристрелит и владельца.
Майкл хорошо понимал, почему Левицкий подобрал именно таких сотрудников. Киллера не остановит ни мольба, ни уговоры, ни слезы, ни попытка спрятаться. Жалость у него — практически атрофированное чувство. Но ежедневные истерики и уговоры — испытание для любых нервов, если никак не можешь пресечь эти реки слез или угроз.
***
Ликвидаторы — тоже живые люди. И ни разу не слепые. Когда шеф твердит постоянно, так что почти на подкорке это запечатлелось, что киборг есть машина и только машина, а на деле сталкиваешься с совершенно не машинным поведением, любой, самый стойкий начинает сомневаться.
Когда выражение лица киборга отличается от типового, а их всего пять стандартных и восемь дополнительных, как прикажете сомневаться, что высшая нервная деятельность возможна? При помощи программы самообучения можно овладеть навыком, расширить словарный запас, но она в принципе не учит умению использовать мимические мышцы. Они у киборга должны быть неподвижны, какая бы имитация личности не работала. Он не может растерянно поднимать брови, хмуриться, кусать губу. В программе не прописано использование мышц на щеках, то есть киборг, исправный и нормальный, не может нормально улыбнуться или опустить уголки рта. Если хоть какие-то из них двигаются, значит, мозг работает. И его носитель живой.
Убить живого может далеко не каждый.
Подчиненные Левицкого спокойно могли убивать и сомнений не испытывали. Но. Наемный киллер, хороший киллер, старается никогда не вникать в причины, по которым заказчик его нанял. Раз кто-то хочет убить человека, чем-то тот это заслужил. Невиновного никто не закажет. Ни Майклу, ни его «коллегам» такие ни разу не попадались. Они часто изучали свои цели и на вопрос «за что» обычно хорошо знали ответ. А вот когда ответа на такой вопрос не было, получалось, что стреляешь в невиновного. А это… немного опрометчиво. Удача отвернется. Чистой воды суеверие, но тем не менее негласного правила «не стреляй в невиновного» придерживались очень многие. А тут… как-то двояко. Вроде ни в чем не виноват. Внезапно заработавший биологический мозг — все равно что внезапно воспалившийся аппендицит. Не по своей же воле он воспалился и не убивать же за это. С другой стороны, эту штуку как фикус в кадке, то есть в биомассе вырастили. И как оно может быть человеком или равным ему? А с третьей стороны, если что-то пахнет как лиса, ведет себя как лиса и такого же цвета, то скорей всего это лиса и есть. Если только это не ксенос с умением мимикрировать.
Подобная сентиментальность находила на ликвидаторов редко. Собственно, они не сомневались, что разумные киборги существуют, но относились к ним как к экзотической, но ядовитой живности, красота и уникальность которой совершенно не повод не прибить ее, если она заползла в дом. Кто же жалеет заползшую в спальню змею? Или ей сочувствует.
Но рано или поздно на пути встречается любитель змей.
Рано или поздно каждый ликвидатор встречает человека, который отказывается сотрудничать. Он не боится змею, уверен, что ему нечего опасаться, потому что та всю жизнь живет в его доме, он сам ее выдрессировал и никому не отдаст. Или находит другой повод защищать киборга.
Пытается поднять шум, требует вернуть киборга, пытается натравить на компанию всех, начиная от защитников животных до налоговой инспекции.
В этом случае ликвидаторы могли действовать по своему усмотрению, главное — заставить замолчать. Вариант с ликвидацией тоже считался допустимым, но в этом случае работник лишался премии. Как говорил их шеф, чтобы развивали фантазию, а не стреляли направо и налево. Потому что связать несколько скоропостижных смертей с тем, что перед этим у жертвы изъяли бракованного киборга и он обращался с жалобами в официальные инстанции, не составит труда даже для совсем бестолкового следователя.
Конечно, можно было вернуть киборга такой же модели, марки, даже предварительно скопировать на него такие же шрамы и прочие повреждения. Это было бы проще и дешевле, чем менять их на новых «семерок». Но не вышло. Во-первых, компания сама разрекламировала обмен, отказываться было плохо для имиджа, во-вторых, Левицкий не желал уступать никому ни в каких требованиях, считая, что наглецов надо наказать, чтобы не повадно было. На пытавшегося противостоять махине “DEX-Company” человека обрушивали неприятности.
Сначала что-то не фатальное, просто неприятное. Так, чтобы впечатлить и нанести чувствительный урон. Обнуление счета, угон флайера, внезапные проблемы со стороны закона. Если это не помогало, то давление начиналось одновременно по всем фронтам. Вплоть до подстроенных локальных несчастных случаев.
Таких упрямцев было немного. И за три года работы не нашлось никого, кто не отступил бы. Все тридцать два человека. Не считая трех трупов.
Если бы владельцы, очеловечивающие свои машины, были самой большой проблемой, все было бы не так плохо. Но впечатлял сам масштаб бедствия, которое отдел Левицкого должен был прикрывать.
Майкл мрачно подсчитывал, что если ориентировочно выпущено несколько миллионов только боевых киборгов, и шестерок среди них почти половина, то при том проценте брака, который есть сейчас, это несколько десятков тысяч потенциально бракованных. Их замена встанет компании, соответственно, в сотни миллионов кредитов. Ведь сама «семерка» стоит не меньше пятнадцати тысяч кредитов, а то и поболе, плюс пару тысяч на утилизацию и прочие налипающие расходы на утилизированную «шестерку». Ну, и компенсация сверху. Если так пойдет, компании придется распродавать корабли и экономить на скрепках и сырье.
Ему все больше не нравилась ситуация. Совсем не с точки зрения морали, тут его сон был крепок, как у настоящего праведника. Но такое странное отношение к производственному процессу, когда понятно, что где-то технологическая ошибка размером со средний астероид, его настораживало. Почему производство не остановят? Зачем продолжают штамповать «шестерок»?
Очень странно. Такое случается, если руководство наплевало на компанию и собирается по-тихому куда-то свалить. Но в этом случае производство никогда не наращивают. Наоборот. А тут? Все активно пашут, реклама снимается, транспортники развозят киберов пачками, в лаборатории народ днюет и ночует. Так почему?
Чем там умники в лабораториях занимаются, что не могут найти причину брака! Чертовы яйцеголовые. А им как гончим приходится бегать, выискивая добычу. Никакие премии уже не в радость, когда вкалываешь каждый день. Вот честное слово — в киллерах ему жилось куда спокойнее! Отработал неделю в месяц, и отдыхаешь. А тут как офисный клерк. Каждый день носом в планшет, потом как нахлестанный во флайере по несколько часов. Киборги, как назло, обзаводились браком не только в столице. Бывало, и на другой континент приходилось летать. У него зад скоро примет форму кресла — от сидения за штурвалом.
Он про себя злился на с каждым днем ожесточающиеся требования. В прошлом году была проверка? Нормально. Надо проверить еще раз. Это только неосведомленные считают, что если срыва не произошло в возрасте трех лет, значит, его и не будет. Ну да. Счас. Куча сопутствующих условий. Как киборга эксплуатировали, как часто попадал в экстремальные ситуации, вплоть до того один ли был владелец и часто ли он свою машину кому-то одалживал. Если год назад все было нормально, это ничего не значит. В прошлом году киборга, который устроил бойню в галамаркете не далее как месяц назад, проверяли и ничего не нашли. И качественно, кстати, проверяли.
Что далеко ходить? Вот, был на прошлой неделе оч-ч-чень показательный случай.
Эх, ну почему за праздниками всегда приходят будни? И приходится учиться… Ну да ладно, учимся. Пригодится. Что-то надвигается, кажется…
Я никогда еще не видела, чтобы кто-то пил огонь, да и они его словно и не пили, просто касались губами… Но Пламя дрогнуло… Потом еще раз… И стало уменьшаться, тихо, без искорок…
Зато драконы вдруг начали светиться. По спине Эррека побежали огнистые зеленоватые волны, чешуя Даррины заиграла-заискрилась золотисто-оранжевыми сполохами… Засияли глаза, на миг стали прозрачными крылья… и каждая чешуйка светится-переливается, точно драконы вдруг превратились в живые, искристые, офигительно красивые драгоценности…
Живая драгоценность на фоне черного неба в светлых звездах…
А вокруг площадки по кругу медленно летают драконята, и следом за ними тянутся облачка сверкающей пыли…они скрещиваются, вьются, пока всю эту маленькую площадку на скале не окружает невесомая светящая сеть. Нежная-нежная, точно ее из тумана соткали — светлого, сверкающего… С ума сойти…
Наверное, вот это называется — «прекрасно»…
Онеметь…
Так не бывает. Так здорово — не бывает, ведь правда? Ой, нет… Кажется, бывает. Пламя гаснет совсем, и Даррина первой поднимает голову и смотрит на своего жениха… так смотрит, что я б на месте Эррека забыла про все остальное: и про свадьбу, и про гостей. Они, кажется, разговаривают даже — вот так, только глазами… кажется, что у них вместо глаз — звезды, так сияют. И вдруг молодая жена, как-то мягко сдвинувшись, виновато-ласково касается шеи супруга. А он раскрывает крыло навстречу…
Господи, как красиво. Да как же перестать реветь, а?
— Получилось! — бормочет рядом Гарри.
— Что получилось?
— Обмен.
— Чем? — не поняла я. Тут ведь даже колечки не нацепишь — некуда.
Серебристый названый братец только вздохнул:
— Скорей бы ты уже выучилась. Пониманием они поменялись, понимаешь?
— Не-а…
— Уффф! — фыркнул Гарри, с сожалением переводя взгляд на меня. — Ты костер видела? Вот эти два огонька — это были их огни, Даррины с Эрреком. Если молодые любят друг друга так, что готовы быть вместе, то огни сливаются. А чтоб им легче было понять друг друга… ну, знаешь, мужчины и женщины очень разные… так вот, для понимания они пьют брачный огонь. И впитывают частичку супруга.
— Зачем?!
— Чтобы вместе быть. Навсегда. Мы не люди, у нас разводов не бывает.
И он снова посмотрел на пятачок у бывшего костра, где молодожены, напрочь забыв о гостях, целуются и переплетают шеи. Не бывает… Ага… Сполохи-искры на новобрачных постепенно гаснут, а молодые супруги и не думают расцепляться. Он ей спину крылышком прикрыл, она у него головку на шее пристроила, и воркуют что-то… Эх, жалко, Рик не дракон.
У нас такой красоты не будет.
Эх…
— А теперь — поздравим новобрачных! — распахнул крылья белый дракон, и на площадке такое началось!
Молодоженов окружили и затискали, а потом принялись заваливать пожеланиями.
— Долгих лет жизни!
— Попутного ветра!
— Пусть ваши крылья никогда не ослабеют лететь рядом! — незнакомый черно-золотой дракон придерживает крылом какой-то брыкливый мешок, поэтому поздравляет, глядя в другую сторону, — Да сиди ж ты спокойно!
— Родительского счастья! Да будет благословенна ваша кладка!
— Даррина, милая… Эррек… — это всхлипывает оранжевая мама молодожена, — Будьте счастливы…
— Пусть ваш огонь горит все ярче…
— Главное, чтоб пережили брачную ночь, а там все будет в порядке, — влезает с советом кроха-дракончик с лазурной шкуркой, и на него тут же шикают. — А что? Так мой папа сказал!
— Дорогу молодым! — вдруг начинает один голос, и остальные подхватывают. — Дорогу молодым! Дорогу молодым!
Под этот хор (я тоже кричала… как начала — не помню) новобрачные крыло к крылу прошли по тропке — малышня забрасывала и дорожку, и Даррину с Эрреком всякой цветочной мелочью вперемешку с ветками и какими-то зернышками — и встали на краю скалы.
Переглянулись…
Распахнули крылья…
И рванулись в воздух.
— А-а-а! — заорало драконье племя, когда пара молодоженов закружила над долиной. И белый дракон, махнул им вслед какой-то штукой (вылитое кадило церковное, только крупней в десяток раз, и без того сладкого запаха), и следом в темное ночное небо рванулось искрящееся облако.
И все замолчали. Молодожены… нет, они не целовались, там, в небе…но они кружили и парили, как пара листьев в прозрачном вихре… купаясь в лунных облаках… и рядом снова всхлипывала мама-дракоша — так это было красиво, все это воздушное чудо… И вдруг разом, в кувырке, они снизились, на бреющем пролетели прямо над нами, со свистом разрезая воздух, крича от радости. Белый дракон чуть свой кадилозаменитель не уронил. А молодые взмыли вверх, и, нырнув в сверкающее облако, растаяли.
Все вдруг отмерли.
— Вот паршивцы! — ахнул мой приемный папа и, переглянувшись с белым, тут же стартовал в небо. Остальные тоже забегали. Дракончики ни с того ни с сего полезли мамам-папам на спины, те требовали цепляться покрепче и взлетали, как будто им тут аэропорт Домодедово… Шум крыльев, смех, крики, все хватали в лапы всякие вещи и тут же уносились неизвестно куда.
— Сандри, за ними! — Гарри уцепил какую-то палку, типа стриптизерского шеста, только всего перевязанного ленточками, и вместе с ним примерился взлететь.
— Ты куда?
— Подарки вручать! — Аррейна чуть не рухнув мне на голову, приземлилась рядом. — Где наш? Скорей-скорей, надо успеть! Если молодые успеют войти в свою пещеру, мы их только через три дня имеем право потревожить! А наша колыбелька?
— Что колыбелька! — черно-золотой чуть не прыгал вокруг своего свертка. — У меня тут скравверсы! Живые! Неприрученные! Им же срочно к хозяевам надо!
— А как же ты их сюда дотащил? — ахнул серебристый…
— Ребята, поможем, — приятели Гарри мигом перераспределили свои подарки и встали по бокам от чужака.
— Вперед!
Мы успели! Точней, папа Гарри успел. Уговорил этих нетерпеливых подождать. Так что, когда мы прилетели, новобрачные тихо-мирно сидели на порожке своей пещеры и были полностью готовы к приему подарков. Правда, оба почему-то были мокрыми с ног до головы. И Дебрэ, что интересно, тоже… То ли вместе купались, то ли молодоженов пришлось облить холодной водой, чтоб малость сбить пыл.
Ну-ну…
Подарки рухнули целым водопадом.
Слу-у-у-ушьте, че тут только не дарят.
Громадная штуковина — с виду вылитый пальмовый лист… если б он как-нибудь смог подрасти и покрыться пухом. Зимнее одеяло.
Горшок в дырочку, откуда слышится какой-то писк и шуршание.
Набор осветительных приборов — ну, светляков.
Ароматизированный порошок для чистки чешуи…
Наша колыбелька — молодая жена вспыхнула и сменила цвет, а новобрачный закашлялся…
Коврики, плетенки, подставочки, те самые скравверсы (интересно, кто б это был).
Пастбище с семейством жириков. Продзапас.
Огнеупорные книги. В смысле, книги нормальные. Только побольше обычных и заколдованные. От огня заколдованные. Так, стоп, а где маг?
Я завертела головой — но человека, который вот только что хлопал в ладоши, рассматривая «колыбельку», куда-то пропал. Вместе с драконом, у которого сидел на спине.
Так. Не поняла. Это что такое?
Прячется он от меня, что ли?
И сразу свадьба как-то отодвинулась в сторонку… Нет, я все видела: и как молодожены принимали подарки, говорили спасибо (драконята и молодежь живенько пришли на помощь — все упихали в пещеру, перешептываясь и хихикая), благодарили за помощь, за радость видеть всех на своей свадьбе… и всё внутрь пещеры поглядывали… видать, честь-честью, а брачная постель их сейчас притягивала больше, чем все гости племени…
Видела, как у гостей, наконец, проснулась совесть, и они заторопились обратно, оставив молодых наедине…
Видала, какое вокруг кипит веселье… как молодые драконы принялись перетягивать канат… потом смешную такую игру «вытолкни из круга», а потом устроили чемпионат по поднятию тяжестей. Вместо тяжестей на спины чешуйчатых бодибилдеров по одному лезли мои старые знакомые: Хайрэ, Нидира, Ваорэ, Йорке… и на ходу хвастались, чей дракон пробьется в чемпионы…
Видела, как выносили угощение, даже сама попробовала что-то… нет, оно было вкусное, только как-то в рот не лезло. Куда ж делся маг и почему?
Я ведь только спросить хотела…
Не нравится мне все это.
По домам (тьфу ты, по пещерам), мы разошлись только под утро. Усталые до упаду. Натанцевались, налетались и наелись до того, что у меня просто ноги отваливались. Крылья. И хвост. И язык — я спросила про мага у всех, до кого дотянулась. В ответ получила какую-то муть, что господину магу пришла пора возвращаться, вот он и…
Ага, ночью и в разгар свадьбы, которую он мечтал посмотреть (Йорке сказал). Ну да, а я прям дура, и сразу поверила. Ой, что-то непонятное вокруг творится… И с Риком, и с драконами этими… Пилинг вам в хвост!
Что-то я по-крупному не понимаю.
Ну ладно, завтра разберемся.
Сон опять был странный.
Дома мне обычно снилось примерно то, что я днем видела. Колечки-шмотки, вечеринки-сауны, мачо и чмо лохматое, которые вечно набивались помочь мне потратить папины кредитки. Иногда, правда, снилась бабушка, но все реже и реже, словно обижалась на меня. После травки и на похмельную голову могло присниться-приглючиться что-то жуткое до потери пульса — например, как-то привиделось, что у моей любимой крокодиловой сумочки отросли клыки, и она по всему бассейну за мной гоняется. Ага. И на ходу жалуется, что мол, крокодил страшно по своему бывшему хвосту скучает и счас приплывет сюда его возвращать…
Блин, я тогда проснулась на полу — с кровати рухнула. И в тот же день велела водяной матрас к черту убрать — а что он плюхается!
А сейчас сон был совсем другой.
Это опять комната, как из продвинутого журнала по дизайну — без единого угла, без самого крошечного окошечка, и с круглым таким потолком, как в Кремле, в какой-то там гранитной палате.
Только там по кругу не было огненной дорожки. Непонятный какой-то огонь. То ли настоящий, то ли… Но освещает комнату ровно, без тени, желтовато-белым светом…
В этом свете лицо Рика кажется каким-то слишком белым, почти молочным…
Рик!
Он, кажется, спит… глаза закрыты. Только кто ж спит так — без одеяла, на ровном столе, почти без одежды…на нем только шортики местные, которые тут вместо белья носят. И никто не будет спать так — когда рядом торчит штук пять магов разного пола вместе с жабом Гаэли и смотрят… и трогают то голову, то грудь — там, где татуировка. Рик… ой, мамочка… ты не мертвый?
— Не понимаю, что вы этим хотите добиться, — дед Гаэли держал шамана за руку и хмурил кожицу над глазами, где людям положено брови иметь. — Вычислить точную силу выплеска невозможно, даже чисто теоретически. Зачем напрасный риск?
Крепкий мужчина с седыми волосами покачал головой:
— Нет здесь никакого риска. Успокойтесь, мастер.
— Мы не собираемся вычислять стопроцентно точно. И этот транс нужен всего на… — женщина-маг с тремя косичками глянула куда-то вбок, — Всего на семь минут. Мы просто измерим его потенциал… Он ведь изменился со дня окончания Университета?
— Да. Но… Вы слишком долго держите его без магии. Последствия могут быть необратимыми!
— Сегодня отошлем к Источнику, — успокоил седой. — Наберет силу в максимально короткие сроки. И тогда проведем второй замер. Потом сравним разницу, высчитаем примерный уровень, доступный ему при выплеске. И уже потом вычислим примерную силу — после замеров истраченной энергии… так что не переживайте — с нашим юным коллегой все будет хорошо.
— Так вот почему я вчера должен был сидеть на этих измерительных кристаллах, как курица на яйцах! — осенило старикана. — Вы пытаетесь вычислить…
— Вот именно. Нам нужно знать минимальный запас времени, которым мы располагаем. Как жаль, что этот юноша не обладал измерительным кристаллом…
— Воистину прискорбно, — как-то ядовито высказывается голубой дедушка в зеленых пятнах. — Вот если б вы распределяли их не только по городам…
— А если б маги являлись на измерение, как положено, раз в полгода…
— А если б им не надо было работать!
— Коллеги, не ссорьтесь. Мастер Гаэли, что вас так вывело из равновесия? Вы же понимаете, что ваш ученик не пострадает. Что с вами?
— Что? Вам бы посидеть на этих грыббастых кристаллах, когда рядом ходят студенты…
Седой недоуменно поднял брови и покосился на третьего Поттера, в зеленом хала… мантии.
— Ну… вообще-то студентам разрешено ходить в измерительные лаборатории… но уверен, что наши студенты не могли проявить неуважения к преподавателю… даже к будущему!
Дедушка ядовито прищурился:
— Разумеется, нет, коллега! К преподавателю — не могли! Но, знаете ли, вашим девицам-практиканткам никто не удосужился объявить о том, что они имеют счастье лицезреть этого самого преподавателя!
Женщина отвернулась, втихомолку хихикнув, а дед рассердился еще больше:
— Можете себе представить, что я почувствовал (говорить-то нельзя — замер испортишь!), когда эти любознательные особы стали вслух именовать меня «гадостью», раздумывать, кто именно будет «это препарировать» и интересоваться, что это за вид жабы яйцекладущей!
Поттеры оказались толстокожими — ни один не посочувствовал. Только закашлялись все — ну прям поголовный у всех бронхит вместе с хрипунцом. Дедушка обиделся…но только он собрался сказать этим паршивцам пару ласковых, как четвертый маг, накладывавший на Рика какие-то камушки, тихо сказал:
— Спокойно, коллеги. Можно начинать.
И сразу все столпились у стола, так что больше я ничего не увидела…
Эй! Так нечестно!
Я попыталась влезть туда или хоть шею просунуть… но картинка вдруг дернулась… поехала в сторону… и погасла. Стой!
Эй, стой!
Бум!
Ой… что такое? Обо что я приложилась?
Об пол.
Мой пол в моей пещере. Возле моей ненормальной драконьей кровати. Тьфу.
Ну офигеть прямо! И долго я еще буду с кровати по ночам падать? Двадцать лет как-никак! Хвост прищемила, блин… увидит Гарри — засмеет. Пилинг тебе на х… ой, нет, на хвост не надо, и так болит…
Я влезла обратно на кровать, осторожненько подтянула ушибленный хвост, пошевелила — вроде ничего, шевелится… и стала пристраивать голову на стремную местную подушку.
Это что ж я такое видела?
Ну, ладно разок Рика с голубым дедулей во сне увидать — это еще ничего. Нормально. Скучала, вот и привиделись. Но второй раз… Так сильно соскучилась? Не-е… обстановка не в цвет. Ну, в смысле, что ж мне другое-то ничего не приснилось? Ну, скажем Рик и я где-нить на Бермудах при полном интиме… или я, Рик и дедуля сидим у костерка. Травку местную пьем — чай то есть. А тут… неправильные какие-то мне сны снятся. Набор Поттеров в разноцветных халатиках я точно не заказывала. И Рика в таком виде… и этот ученый разговор, от которого уши вянут.
К чему бы?
Э, мага бы спросить.
Вовремя он слинял, паршивец.
Ладно.
Завтра пристану к папе приемному. Хоть какие-то новости он знать должен? Или… была не была! Можно еще раз слетать в тот городок, где мы с Аррейной устроили такой хороший шоппинг! Поспрошаем местных?
Решено. Завтра все узнаю.
Завтра.
Случилось это после того, как в следующем по счёту еженедельнике, где пару недель назад был опубликован мой очередной памфлет, мне выдали положенный гонорар и вежливо сообщили, что в моих услугах больше не нуждаются. Это явилось для меня неожиданностью, я ведь не о заказных убийствах или поджогах писал, а всего-навсего порассуждал о странной тенденции, наметившейся в верхнем эшелоне руководства супердемократических стран десятилетиями тасовать одну и ту же колоду чиновников. И задался вопросом — если в президенты США, вслед за Бушем-старшим выбирают Буша-младшего, а на его место метит супруга предыдущего президента Клинтона — это признак демократии или плутократии? И неужто в Польше так мало достойных государственных деятелей, что у кормила власти оказываются братья-близнецы Качинские? Как-то даже неловко, когда президент и премьер страны носят одну и ту же фамилию. Но зато не удивляет, когда, следуя за форвардами демократии, в Аргентине на президентский пост баллотируется сенатор Кристина Фернандес — супруга президента Нестор Кирхнер, а Фиделя Кастро сменяет его брат — Рауль. Зародилась эта тенденция, разумеется, не сейчас, начало ей было положено братьями Кеннеди, рвавшимися к власти, а нарвавшимися на крупные неприятности. Однако теперь единичные случаи превращаются в какое-то мировое моровое поветрие, заставляющее призадуматься, не лучше ли было бы иметь во главе страны государя-батюшку, царя-короля, либо императора…
Ну кому, казалось бы, тут на автора или редакцию обиды строить?
Тем не менее, через неделю после появления памфлета все редакционные компьютеры оказались заражены весьма специфическим вирусом «Трайдент», уничтожившим, помимо текущих материалов, ещё и солидную часть архива. По мнению руководства, это не было случайностью, и спровоцировал внезапную атаку «Трайдента» именно мой опус.
Наверное, будь я моложе, это польстило бы моему самолюбию, но я не так уж молод — и ни счастливым, ни польщённым себя не почувствовал. Хуже того, у меня возникло ощущение, будто я в очередной раз врезался головой во что-то твёрдое, неразличимое впотьмах, хотя, чтобы избежать этого, достаточно было вытянуть перед собой руки…
Я позвонил Ветке и уговорил её сбежать с работы. Встретил на Австрийской площади, и мы тихо почапали по Каменноостровскому проспекту, над которым нависло низкое, но не угрожающее, а какое-то очень привычное, и потому уютное, темно-серое небо. Я ныл и жаловался на жизнь, Ветка терпеливо слушала меня, а потом, угостив мороженым, как раскапризничавшегося ребёнка, повлекла в зоопарк, где вся земля была усыпана парадной желто-красной листвой. Мы скормили зверям купленный по дороге батон и пакет круглых конфет-лимончиков, после чего как-то незаметно выбрели на пляж перед Петропавловкой.
Из-за того, что день выдался пасмурный, кроме нескольких вцепившихся в свои этюдники художников и двух-трех горбившихся под порывами ветра пар, на пляже никого не было. Нева катила свою тяжёлую, стеклянисто-тёмную массу под крышей насупленного, тучного неба, и растянувшаяся по краю противоположного берега хилая цепочка приземистых, мелких дворцов казалась скверной шуткой, неуместной картонной декорацией, чуждой и этой великой реке, и вечному небу. Зато и реке, и небу в полной мере соответствовала угловатая туша крепости, залёгшая на краю водной дороги, как сторожевой пес, вызывающе растопырив гранитные локти бастионов и равелинов, увенчанные декоративно-дурковатыми башенками-шипами. Потому что настоящие-то шипы — бронзовые дула пушек — лишь угадывались в глубине амбразур…
А за бедных, больных и старых
Боль меня постоянно мучит!
Не хочу за стихи гонораров!
Дайте мне — золотой ключик!
— продекламировала, с трудом перекрикивая ветер, Ветка бог весть чьи стихи — и добавила. — Почему бы не грезить о золотом ключике тому, для кого гонорары не являются основным источником дохода и средством к существованию?
Ветка была законченной фаталисткой, убеждённой, что человек в принципе лишён свободы воли, и все его поступки детерминированы генами, воспитанием и общественным устройством. А потому, если что-то, на наш взгляд, идёт или катится не туда, куда бы нам хотелось, значит, неправы, скорее всего, мы сами, а не то, что идёт или катится не в должном направлении.
«Что можем мы изменить, видя, что старухам перестали уступать место в метро? — спросила она меня как-то, прочитав мою статью о новом веянии — скупке озёр на Карельском перешейке. — И что могут изменить власть имущие всего мира, даже если сильно захотят? Все они винтики системы, её заложники. Причём, может статься, даже в большей степени, чем простые смертные. А раз так, самое лучшее — принять мир таким, каков он есть, расслабиться и получить удовольствие».
Наверно, подобный подход помогал Ветке мириться с моими четырехмесячными командировками и с невозможностью иметь ребёнка. Я не осуждал её. В конце концов, сакраментальный вопрос: «достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье»? — задают себе лишь те, перед кем он встаёт. А остальные, читая мои статьи о несовершенствах мира, которые в наших силах устранить, лишь пожимали плечами и спрашивали: «Тебе надо в это вникать? Тебе, может, за это деньги платят? Ведь платят-то за другое»!
Или говорили ещё проще, как Ветка: «Мне бы твои проблемы».
«Мне бы твои проблемы! — крикнула Ветка, в последний момент успев подхватить берет, сорванный с её головы яростным порывом ветра. Пушистые, мягкие волосы взвились, облепив лицо золотой паутиной, и разлетелись, образовав вокруг головы искрящийся ореол. Или нимб. Ветка захихикала, попыталась заправить под берет мешанину длинных волос. Они струились у неё между пальцами, вырывались, как живые существа, плясали на ветру радостными победными вымпелами, и я испугался, что шквал вот-вот подхватит мою Элли и унесёт в Волшебную страну. Поймав мой взгляд, она смутилась, и, прекратив тщетную борьбу с волосами, сунула берет в карман красно-коричневого плаща, вздувавшегося на ней, как парус, несмотря на широкий кушак, разделявший, её, казалось, на две части. Ухватилась за мой локоть, и мы ощупью побрели к Кронверкскому проливу, поскольку теперь уже нас обоих ослепила золотая волна её окончательно взбесившихся волос.
Ветка всегда старательно делала вид, что сочувствует мне, но на самом деле полагала, что либо у меня ум за разум зашёл — с каждым время от времени случается, либо я с жиру бешусь. Она одинаково прижималась к моему локтю, когда я делился новой завиральной идеей, рассказывал вычитанную байку, бахвалился, или ныл, как больной зуб. Ей было хорошо со мной, тепло, как она говорила, и порой я действительно начинал воспринимать её как греющуюся на коленях кошку, которой действительно нет дела до моих забот и тревог…
Любовь — очень сильное чувство. Любовь помогала мне на Эларе, на Станции и на Земле. Но даже она не может заменить всё. Без неё плохо, но одной её недостаточно, чтобы выжить в мире, где не можешь найти себе места. И, будучи единственным светом в окошке, она не могла помочь мне выбраться из пучины обречённости, затягивавшей меня, как болотная жижа, как зыбучие пески…
Худо мне стало на Земле после гостевания на Эларе, куда перехватчиков дважды на отдых не посылали. И правильно — мне и одного раза оказалось более чем достаточно, чтобы вспоминать об этом мире как о земле обетованной. Хотя Тимоти Джонсон отозвался об Эларе более чем сдержанно: «Похоже, в общем, на Австралию. Только людей поменьше и природа побогаче. Но народ там всё же ушибленный. Антигравы у них — двух моделей. И никаких изысков. Подводные скутера — четырёх моделей. Чистая функция, и ничего для души. Не понимаю».
Тимоти не понимал, зачем было эларцам в незапамятные времена становиться вегетарианцами. Он называл их образ жизни спартанским и недоумевал по поводу отсутствия того, что на Земле принято называть роскошью. «У нас, при всей нашей скудости, сотни, тысячи разных марок автомашин выпускают, а у этих рационалистов все индивидуальные модули — одного типа. Разве что выкрашены по-разному».
Мы как-то поспорили с Тимоти, и я сказал, что, на мой взгляд, эларцы — рачительные хозяева, и, если бы человечество использовало свой интеллектуальный, технический и материальный потенциал более рационально, нам удалось бы безболезненно решить массу проблем, начиная от голода и эпидемий в странах третьего мира, кончая лечением таких болезней, как рак и СПИД. Тимоти поморщился, признавая мою правоту, и тут же, упрямо тряхнув головой, заявил, что «не хотел бы жить в таком скучном и правильном мире».
Он жил в мире, где люди мёрли как мухи — от болезней, маньяков, ДТП, водки, семейных неурядиц, пограничных инцидентов, войн и поганой экологии — и считал, что всё это в порядке вещей. Ну не чудноли? А ведь Тимоти — добрый, отзывчивый и разумный парень… Что ж, будем считать, ему повезло. А меня вот неудержимо тянуло на Элару, после посещения которой я не мог найти себе места на Земле. К чему бы я ни прикладывал здесь силы, за что бы ни брался — всё оказывалось либо мелким, никчёмным, не стоящим возни, либо «священной коровой», касаясь которой, я проявлял себя как асоциальная личность, которой достойные люди вынуждены рано или поздно давать от ворот поворот…
Тревожная трель, прервавшая мои размышления, означала, что Станция вышла в расчётный сектор пространства и разворачивается для атаки. На экране это выглядело как сближение двух точек, но в действительности Станция разворачивалась, раскрывалась подобно гигантскому серебряному цветку навстречу химериду. Жилые, производственные, энергетические и модули технического обслуживания трансформировались в огромные лепестки — края воронки-поглотителя. Сравнение с цветком и пчелой было, однако, неточным, поскольку химерид не интересовался Станцией — это она стремилась ему навстречу, блокируя подлёт к Земле.
Тактический экран не позволял мне видеть планету во всей красе. Но я столько раз любовался её изображением на обзорных экранах Станции, что сейчас в этом не было нужды. Удивительно, как за два с половиной века до выхода человека в космос, Михаил Юрьевич Лермонтов сподобился увидеть её глазами космонавта и написать: «спит Земля в сиянье голубом»!
Смешно сказать, но одно время «кочующие караваны в пространстве брошенных светил» ассоциировались у меня с планетами, жизнь на которых была погублена химеридами. Раньше я свято верил в безусловную нужность нашей миссии, и лишь потом мне пришло в голову, что, уничтожая химеридов, мы оказываем дурную услугу Содружеству миров и всем тем цивилизациям, которым ещё только предстоит выйти в космос.
Если бы я верил в существование Всевышнего, то заподозрил бы в химеридах скорее его посланников, чем противников. Ведь, по существу, они уничтожали неудавшиеся, нежизнеспособные цивилизации и, объективно говоря, способствовали выживанию достойных.
Вот только с верой в Бога у меня как-то не очень получалось. Отчасти причина этого крылась в межконфессиональных дебатах и разногласиях, свидетельствовавших о том, что институты церкви озабочены отнюдь не вопросами веры, а делами земными, корыстными. В детстве, помнится, я дивился тому, что представители разных религий не могут договориться между собой. Уж христиане-то, по крайней мере, могли бы это сделать запросто, отбросив формальные противоречия. Да и с мусульманами, если как следует разобраться, их разделяет не так уж много. Со временем до меня дошло, что объединения и слияния церквей, несмотря на постоянную говорильню на эту тему, не желает ни одна из конфессий. Ведь создание экуменистской церкви означало бы признание, что все люди, народы и страны равны перед Богом. И что тогда станет стоить американское: «In Got we trust» или немецкое: «Gott mit uns»? Своего Бога можно убедить, что ты вправе строить собственное благополучие на несчастье других, которые поклоняются не тому Богу и, стало быть, по определению неправы. Свой Бог может посмотреть сквозь пальцы на то, что его чада жалуются на ожирение в то время, как неверные умирают от голода и эпидемий, но как отнесётся к этому Общий Небесный Отец?
Впрочем, и без привлечения божественной версии я всё меньше склонен был видеть в химеридах кровожадных монстров. Теперь они всё чаще представлялись мне санитарами Вселенной, выполняющими в космосе те же функции, что волки в лесах или крокодилы в Ниле. Быть может, это вовсе не коварные твари, демонические сущности, родившиеся из вещества, распылённого меж звезд, а творения ещё более древней и мудрой, чем эларская, цивилизации, которая создала их для защиты разумных рас от злобных выродков, в чьей генетической программе произошел сбой, и выход которых на космические просторы принесёт столько зла, что любые превентивные меры по предотвращению этого оправданы и гуманны?
Как-то, перечитывая «Солярис», я ужаснулся фразе одного из героев о том, что цель выхода людей в космос — не стремление узнать новое, не попытка взглянуть на себя со стороны, используя изменившуюся систему координат, а всего лишь стремление расширить Землю до размеров Вселенной.
Естественно, я поделился своими сомнениями с Гэлом. Внимательно выслушав меня, он сообщил, что подобные гипотезы о происхождении химеридов уже выдвигались и были отвергнуты. Прежде всего потому, что разные цивилизации проходят разные стадии развития, и безошибочно предсказать, что какая-то из них в силу неких специфических черт со временем будет представлять угрозу для остальных, невозможно. «До сих пор, — сказал Гэл, — мы с цивилизациями монстров не сталкивались и вряд ли столкнёмся. Разумным существам свойственно находить выход даже из тупиковых, казалось бы, ситуаций. Да и ваша цивилизация представляет угрозу исключительно для себя самой, так что говорить об охранительных функциях химеридов по меньшей мере смешно»…
Чистый и звонкий звук горна, пропевшего сигнал: «К бою!» — возвестил о том, что трансформация Станции завершена. Боевые коконы перехватчиков D-класса заняли центральное положение в зеве распахнутого в сторону химерида цветка.
Я был готов, давно готов. Я чувствовал себя гигантским водохранилищем, до краев заполненным тяжёлой серебряной водой, грозящей перехлестнуть через край плотины, и едва ли не с облегчением переместил ментальные блоки, освобождая узенький пока что проход для истечения энергии. И вот она пошла на умножители, которые синхронизировали её с энергетическими эманациями моих товарищей по вахте, усилили, преобразовали и, закрутив в лепестках отражателей тугим жгутом, швырнули навстречу химериду…
4
Сгорбившись в кресле, Гэл не мог оторвать глаз от панели информатора, где среди россыпи ровно мерцавших зелёных огней болезненно пульсировала кроваво-красная звёздочка Саши Иванова. Как всегда в случаях самопроизвольного выброса пси-энергии меддиагност бездействовал. Сначала он не фиксировал сбоев в работе организма перехватчика. То есть сбои, конечно, были, но в пределах отклонений, неизбежно возникавших при энергетическом выбросе. А потом, когда выброс энергии скачком вырос на три порядка, диагност просто зашкалило. И тут уж ничего нельзя было поделать — феномен лавинообразного энерговыброса приводил к столь стремительному старению человеческого организма, что за ним не могла бы поспеть самая совершенная регенерационная аппаратура, даже если бы Сандро удалось извлечь из боевого кокона до завершения спарринга с химеридом и трансформации Станции.
Химерид истаивал на глазах. Приборы показывали, что его энергоёмкость убывает по экспоненте, неудержимо стремясь к нулю. Шесть перехватчиков успели выйти из спарринга, прекратив выброс энергии, и лишь Сандро продолжал извергать её, причём текла она уже не сплошным потоком, а выхлёстывалась толчками, словно последние фонтанчики крови вылетали из обезглавленного тела…
Гэл болезненно поморщился и закрыл глаза. Он непроизвольно настроился на менто-волну Сандро и испытывал те же чувства, что запертый в боевом коконе перехватчик. Он чувствовал, как из груди рвётся невидимая струя пламени, сжигая наплывающее на планету облако мрака, и то, грозное и могучее совсем недавно, теперь плавилось и таяло, исходя смрадным чёрным дымом. Таяло, плавилось — и всё же оставалось ещё губительно сильным, злобным, голодным и яростным. Оно было материальным воплощением зла, и он не хотел и не мог сдержать выброс охранительной энергии, хотя прекрасно знал, что и сам испаряется, усыхает, съёживается, как проколотый воздушный шарик, по мере её истечения. Но это не страшило его, а, напротив, радовало. Душа не желала более беречь себя и поддерживать в умирающем теле трепетный огонёк жизни. Словно спринтер на последних метрах дистанции, она рвалась к финишу, испытывая сладостный восторг в предчувствии близкого и победного завершения боя. Смерть на миру была красна, и пьянила, и завораживала иллюзия, что гибнет он за правое, за святое дело. И была эта иллюзия лучшим из того, что он испытал в жизни, и ни за какие мыслимые и немыслимые сокровища и блага не поменял бы он этот миг торжества и смерти. Ибо мёртвые сраму не имут, и ни у кого не достанет духу винить их в том, что проклятые вопросы и нерешённые задачи они оставляют в наследство живым…
Ментальный вызов Ирэйи вырвал Гэла из контакта с перехватчиком, но он не стал выходить на связь. Говорить было не о чём. Спасти Сандро не было никакой возможности и, что бы ни думала по этому поводу Ирэйя, именно они были виновны в его смерти. В смерти всехперехватчиков, погибших от спонтанного выброса энергии. Потому что, при всей его спонтанности, он случался только у определённой категории людей. Точнее, у людей, пребывавших в определённом состоянии духа, определить которое не составляло труда, а вот изменить было практически невозможно.
Гэл знал, что Сандро находится на грани срыва, но ничем не мог ему помочь. Судьба его была предрешена и, если бы он не погиб здесь и сейчас, эта участь постигла бы его чуть позже — на Земле. Ведь перехватчики гибнут не от столкновения с химеридами, а от невозможности решить возникшие перед ними проблемы, одна из которых — осознание собственной ненужности и обречённости дела, которому они служат. Порой, впрочем, им помогают уйти из жизни. Так, на пороге собственного дома был расстрелян немецкий богач-меценат, а латиноамериканский полковник Родригес, возглавивший заговор офицеров, взлетел на воздух — в машину его, после доноса «крота», подложили мину. Этим парням не помогли ни паранормальные способности, разбуженные эларцами, ни своевременное увольнение из рядов перехватчиков, которое должно было уберечь их от спонтанного выброса энергии…
Увы, увы! Гэл сознавал, что ситуация с ними была столь же безнадёжной и безвыходной, как и вся долгосрочная программа защиты Земли от химеридов. По-видимому, программа была ущербной изначально, поскольку не учитывала возможность однобокого прогресса земной цивилизации. Разработчики программы были убеждены, что, защитив землян от внешней угрозы, они дадут им возможность разобраться с внутренними проблемами — но этого, к несчастью, не произошло. И теперь уже, похоже, не произойдёт.
Разумеется, положение дел можно изменить — есть много способов принести на Землю систему своих ценностей, навязать её людям. Внедрив её, эларцы спасут население планеты, но при этом оно утратит свою уникальность, самобытность и неповторимость. Пусть даже иногда порочную, хотя в чём-то привлекательную. Это просто иной способ уничтожить цивилизацию землян и признать, что проведенный некогда его предками эксперимент провалился.
Будучи эларцем, он мог утешать себя сентенцией, что отрицательный результат — тоже результат. Но могло ли это служить утешением Сандро? И тем из перехватчиков, кто без электронного прогнозиста видел, что земная цивилизация старательно взращивает букет гибельных проблем, на решение которых времени уже не осталось?
Электронный оракул смоделировал несколько вариантов будущего Земли, среди которых не оказалось ни одного обнадёживающего.
Различные комбинации техногенных и природных катастроф, вызванных ухудшающейся экологической обстановкой, неизбежно спровоцируют вооружённый конфликт с применением ядерного оружия.
Прогрессирующее вырождение генофонда, связанное с нарастающей ролью медицины, происходящее на фоне старения наиболее технологически развитых наций, неизбежно приведёт к смене мировозрения, а рост населения Земли — к девальвации человеческой жизни.
Расслоение человечества на голодающих и зажравшихся, глобалистов и антиглобалистов, мусульман и христиан, чёрных и белых, высокообразованных и неграмотных продолжается, разрушая надежды эларцев на торжество планетарного мышления, которое одно только и может спасти этот обречённый мир.
Да и может ли ещё? Зародыши понимания того, что люди — братья, и проблемы у них общие, гибнут, не успев дать сколько-нибудь полноценных всходов. Как мудро заметил некогда Блез Паскаль: «Люди в большинстве своём обладают способностью не думать о том, о чем не хотят думать» — и робкие попытки сторонников плана локального вмешательства исправить положение только подтверждают правоту блестящего математика и религиозного мыслителя, автора научных трактатов, создателя первого здешнего калькулятора и многоместных омнибусов…
Судорожно мигавшая на панели информатора звёздочка погасла, и Гэл совершенно по-человечески втиснул лицо в ладони и застонал. А в голове всплыл обрывок стиха, написанного полвека назад кем-то из перехватчиков по такому же точно поводу:
Хоть кричи, хоть не кричи,
Гаснет звёздочка в ночи…
И тотчас из включённого интеркома грянул бравурный марш, посвящённый завершению спарринга с химеридом:
Напрасной борьбы не бывает
И жизнь прожита не зря —
Летит, не сойдя с орбиты
Спасенная нами Земля…
Гэл поморщился и до минимума убавил звук — какой-то шутник пытался изобрести гимн перехватчиков и, как это часто случается с сочинителями гимнов, не преуспел. С чего бы Земле покидать свою орбиту, даже если бы химериду удалось присосаться к её энергополю? Тем не менее, у сляпанного кое-как гимна нашлись поклонники — и вот вам результат…
В перехватчики старались брать преимущественно гуманитариев, потому что среди них чаще попадаются идеалисты, а главное — им было труднее раскопать, что весь персонал Станции давно уже можно было заменить машинами и, стало быть, функции, которые на них возложены, не ограничиваются спаррингами с химеридами.
План локального вмешательства, принятый около пяти веков назад — когда стало ясно, что земная цивилизация не торопится оправдывать надежды на её качественное изменение, — предусматривал использование перехватчиков в качестве носителей просветительских и мировозренческих идеалов. Медленное, подспудное внедрение их, по мнению разработчиков плана, должно было стимулировать изменения в сознании землян, причём сделать это следовало в высшей степени деликатно, чтобы сохранить самобытность здешней цивилизации.
Решить технические задачи было нетрудно. Заморочки начались, когда эларцы столкнулись с несовершенными нравственными императивами общества, попытка изменить которые не увенчалась успехом. Да и не могла увенчаться — есть вопросы, которые не в силах решить за людей ни добрые, многомудрые эларцы, ни придуманные их предками Яхве, Христос, Аллах, Будда и прочие всезнающие и всемогущие божества.
Перехватчики, не сумев выполнить роль дрожжевой закваски, гибли на Земле один за другим, а кое-кого смерть настигала здесь, в результате спонтанного выброса энергии, вызванного апатией и безысходностью. На Земле это встречается в той или иной форме не так уж редко — например, если супруги прожили вместе многие годы и один из них умирает, второй, как правило, вскоре тоже уходит из жизни. Врачи, как водится, ставят более или менее правдоподобный диагноз, но…
— Гэл, к тебе можно?
Он с отвращением взглянул на динамик и хмуро разрешил:
— Входи.
У Марго были чёрные, жёсткие, курчавые, как у овцы, волосы; шапка их казалась слишком тяжёлой для высокой шеи. Из-за чёрного, плотно облегавшего сухощавое тело комбинезона она представлялась Гэлу хрупкой и ранимой — совсем неподходящей парой для медведеподобного Сандро. Однако Ирэйя полагала, что они идеально дополняют друг друга.
Дополняли, — поправил он себя, вглядываясь в пепельное лицо Марго, на котором чёрными провалами выделялись горящие лихорадочным блеском глаза.
— Почему это случилось с ним? Неужели вы ничего не можете сделать? — спросила она ломким, пронзительным голосом, до побеления стискивая неестественно переплетённые тонкие пальцы.
— Ты же знаешь, что происходит при спонтанном выбросе энергии. Человек превращается в подобие мумии. Мы не умеем оживлять трупы.
— Почему?
— Согласно одной из гипотез, в излучении некоторых химеридов присутствуют угнетающие человеческую психику обертоны, — соврал Гэл, рассудив, что именно так надо понимать заданный Марго вопрос. — С этим мы пока ничего поделать не можем. Но исследования в этом направлении ведутся и…
— Ты полагаешь, меня можно купить этой байкой? — с кривой усмешкой спросила Марго, и Гэл, хорошо чувствовавший перемены в психополе собеседников, понял, что ему надо либо говорить правду, либо постараться немедленно свернуть этот тягостный, бесполезный разговор.
Но какую правду он мог ей сказать? Что Сандро оказался слишком слаб, чтобы нести взваленный на него груз ответственности и безысходности?
А я, стало быть, силён. Или просто равнодушен? — спросил себя Гэл, подумав, что в нём самом стало слишком много человеческого. И, не в состоянии ничего изменить, он начинает, подобно людям, уповать на чудо.
Но с чего бы чуду произойти? Хорошее чудо, или, лучше сказать, то, что кажется непосвящённому зрителю чудом, требует серьезной подготовки и работы до кровавых мозолей, как говорят земляне. Каждый из которых по отдельности не так уж и плох. Неприятности начинаются, когда их количество достигает критической массы…
— Ирэйя говорила, что Сандро… переживает трудный период, — сказала Марго, и Гэлу отчаянно захотелось попросить её уйти и дать ему побыть одному. По-своему он любил Сандро, и давно уже понял, что приносимые ими жертвы бессмысленны. Но ни он, ни его коллеги, многие столетия занимающиеся проблемами Земли, не видели выхода из сложившейся ситуации. И смерть Сандро была песчинкой по сравнению с теми бедами, которые ждали их впереди.
Кто-то из землян писал, что если в первом действии на сцене висит ружьё, к концу спектакля оно должно выстрелить.
Если чудовищные запасы оружия продолжат пополняться, а виды его — совершенствоваться, значит, рано или поздно, оно будет пущено в ход.
Засорённость информационного поля Земли достигла предела; экологическая загрязнённость, по мнению некоторых экспертов, группа которых постоянно работает на Станции, перевалила критическую черту; процесс разрушения природной среды принял необратимый характер, и современными технологиями землян не может быть остановлен.
Потепление набирает обороты, и недалёк тот час, когда все прибрежные города уйдут под воду.
Но пир во время чумы продолжается и, может быть, правы пессимисты, утверждавшие, что Станцию давно следовало демонтировать, предоставив землян их участи. По крайней мере, всё тогда произойдёт быстро, и мир этот не будет веками агонизировать, захлёбываясь в собственных нечистотах…
— По совету Ирэйи я соврала Сандро, сказав, что у меня будет от него ребёнок. Но это не помогло…
— Чего ты хочешь от меня, Марго? Ты же знаешь:
Каждый кует сам себе судьбу,
И каждый несёт свой крест…
— Мне жаль, что я соврала, — продолжала Марго, не слушая Гэла.
Похоже, ей просто надо выговориться, подумал он и пожалел, что сделать это она решила здесь, а не в кабинете Ирэйи.
— Я бы хотела, чтобы у меня действительно родился от него сын! Но я так старательно предохранялась… И пусть мир гибнет, и человеческая цивилизация летит в тартарары, я всё равно хотела бы растить ребёнка Сандро… Ты меня слышишь?
— Слышу, — сказал Гэл. — Тебе надо принять волновой душ. И поговорить с Ирэйей. Она лучше меня знает, что помогает в таких случаях.
— Я поговорю с ней. Но прежде я хочу, чтобы ты ответил. Можешь ты сделать так, чтобы я всё же родила ребёнка Сандро? Знаю, моё желание выглядит противоестественно. И всё же… Я хочу, чтобы в этом проклятом мире от него осталось хоть что-нибудь! Это ты можешь понять, многомудрый, сердобольный, белый и пушистый?! Заставляющий нас носить воду в решете и дивящийся, что первыми уходят самые совестливые и впечатлительные?
Гэл зажмурился, испытав вместе с болью нечто вроде страха высоты, трепета перед океанским простором, яростью землетрясения и сметающего всё на своем пути торнадо. Какая дикая, неукротимая жажда жизни! Какая яростная, нерассуждающая сила любви! Поистине, чувства этой женщины сродни стихии…
И, глядя в широко распахнутые, требовательные глаза Маргариты дель Аверро, подумал, что, пожалуй, у землян, несмотря на самые скверные прогнозы, всё же есть шанс выжить.
Пройдя сквозь слёзы и муки, сквозь кровь и гибель миллиардов, этот мир, возможно, сумеет возродиться. Это будет чудом, но вера людей в чудо чудовищно заразительна. И, может статься, именно она помогала Гэлу и его товарищам веками нести свою безнадёжную вахту, защищая от химеридов инфицированную злом планету…
Павел Молитвин
Молитвин Павел Вячеславович, родился в 1958 году в Ленинграде. Учился в художественной школе при институте им. Репина. Окончил архитектурный факультет ЛИСИ, очную аспирантуру. Работал архитектором, редактором, журналистом, преподавателем.
Рассказы и повести публиковались в газетах, журналах, коллективных сборниках. Издано более 10 книг: «Город Желтой черепахи», «Магистерий», «Закон звезд», «Спутники Волкодвава» и т.д.
Спал Илья плохо: то не мог улечься, то просыпался от каждого движения. Спасибо Мишке — и под душем вымыл, и перевязал по-хорошему, и анальгином накормил. Обнаружил два сломанных ребра, но уверял, что переломы без смещения и должны срастаться хорошо.
Ему снилась Лара, присевшая на край его постели. Она брала его руки в свои и прижимала их к лицу. А потом говорила, что они расстались напрасно, что Сережке тут живется намного лучше, и ради него она согласна переехать в избушку. Илья спрашивал, куда они денут Мишку, но она была согласна жить с Мишкой. Илья притянул ее к себе, и она оказалась лежащей рядом с ним. Он целовал ее, пока не заметил, что это вовсе не Лара, а Вероника. Он отшатнулся от нее и долго извинялся.
Утром его разбудил Сережка, крикнув из столовой:
— Пап, ты вчера купил вишневого йогурта?
Илья тщательно спрятал лицо под одеялом и ответил тихо:
— Вишневого не было, только малиновый.
Голова раскалывалась, как с похмелья.
Сережка заглянул в спальню:
— А че ты шепчешь-то? Дядя Миша встал давно и на станцию пошел.
— Заболел я, Серый. Голова болит.
— Как это заболел? — не понял мальчишка и подошел поближе.
— Ну как люди болеют, так и я заболел.
— Когда это ты успел? — Сережка почувствовал наглое вранье и попытался заглянуть отцу в глаза. — И чего это у тебя с лицом?
— Упал, ударился. Дядя Миша говорит — сотрясение. Вот голова и болит.
Сережка дернул одеяло к себе, и Илья не успел схватить его покрепче, да и пальцы плохо слушались.
— Да ты все врешь! — Сережка осторожно накрыл его обратно. — Это они тебя из-за избушки! Я знаю! Вот сволочи!
— Да нет, сына, ты чего?
Мальчишка топнул ногой от злости.
— Пусть их девчонки больше ко мне прятаться не приходят! И мамаша их пусть только попробует сюда прийти! А ты еще ее спасал!
— Да не бери ты в голову. И уж девчонки тут точно ни при чем.
— Все равно, — Сережка поджал губы ну точь-в-точь как Лара. — Я им сейчас все скажу!
— И не думай даже, — Илья посмотрел на него как умел строго. Как всегда, не получилось.
Лицо мальчика смягчилось и разгладилось:
— Тебе чего-нибудь принести? Я малиновый йогурт совсем не хочу, честное слово…
Илья усмехнулся и покачал головой:
— Не надо, я йогуртов не ем, ты же знаешь. Но если ты чаю мне нальешь, это будет самое то.
Сережка выбежал из спальни, щелкнул чайником, немедленно вернулся обратно и присел на кровать к Илье.
— Но ты же им избушку не продашь, правда?
Илья покачал головой и криво улыбнулся:
— Не продам.
— Даже если они тебя убивать будут?
— Ну, во-первых, не будут. А во-вторых — не продам.
Он весь день провалялся в постели, а Сережка с Мишкой поминутно предлагали ему то поесть, то попить чаю, то поправить подушку. К вечеру они так ему надоели, что Илья начал огрызаться. Мишка накупил лекарств — в кои веки он чувствовал себя врачом, а не чернорабочим. Приходилось пить, раз доктор прописал, ну не обижать же Мишку?
Часов в девять Мишка уговорил его поужинать и помог сесть, подложив подушку под спину, — сильно болели ребра и поясница. Но не успел Илья взять в руки вилку, как раздался стук в дверь.
Мишка, предусмотрительно запиравший избушку, поинтересовался, кто пришел, и только после этого отодвинул засов. Илья не видел входной двери, но вскоре услышал голос Вероники:
— Я могу с Ильей поговорить?
Не увидела его из окна и пришла лично убедиться, что добилась, чего хотела? Илья сжал алюминиевую вилку в кулаке, и та согнулась.
Но вместо того, чтобы вежливо проводить гостью в спальню, в разговор вступил Сережка.
— А ну-ка уходите отсюда! — крикнул парень и топнул ногой. — И никогда сюда не приходите!
Илья представил, как рассердилась и опешила Вероника, и решил, что ей так и надо, но не мог не принять участия в разговоре.
— Серый! А ну-ка иди сюда! — крик больно ударил по голове.
Сережка сунул голову в спальню:
— Что?
— Пусть зайдет. Не надо так, это невежливо.
— Да? Невежливо? А они с тобой что, вежливо, что ли?
— Я разберусь, ладно?
Сережка пожал плечами и прошипел Веронике сквозь зубы:
— Проходите сюда.
Илья поставил тарелку на подоконник и хотел лечь, но подумал, что сидя разговаривать с ней будет проще. Вероника зашла и деловито осмотрелась, избегая встречаться с ним глазами.
— Садитесь, — кивнул Илья на стул. — Пришли проверить качество выполненной работы?
— Не говорите ерунду, — вспыхнула она, — я не имею к этому ни малейшего отношения.
— Да ну? — усмехнулся Илья. — А мне показалось, ребятишки прямиком рванули к вам, я подумал — за деньгами.
— Можете думать, что хотите, — она помрачнела, — я пришла не за этим. Я пришла сообщить, что эти ребятишки в реанимации. Возможно, эта новость вас обрадует.
— Как? — Илья резко поднялся и тут же со стоном повалился обратно на спинку кровати.
— А вы, можно подумать, об этом не знали?
— Что с ними случилось? — Илья проигнорировал ее вопрос.
— Я бы не удивилась и не посчитала это совпадением, если бы они все вместе разбились на машине. Но они покалечились, ныряя с моста! Все четверо! Вам это не кажется маловероятным?
Не то чтобы Илья сильно жалел четырех недорослей, но такого исхода он не предполагал и уж тем более не желал. Получалось, что он, так или иначе, виноват в этом. Достаточно вспомнить менеджера, который сломал лодыжку, и мента, упавшего на ровном месте.
— Что вы молчите? — спросила Вероника.
— А я должен что-то сказать?
— Да! Скажите, как вы это сделали? Как?
Илья нервно хмыкнул:
— Я? Я до сортира еле-еле могу дойти, где уж мне организовать массовое убийство. Если бы я случайно и возжелал мести, я бы попросту лицо им начистил поодиночке, только и всего.
— Сами вы, конечно, ничего сделать не могли, но у вас есть друзья.
— Ага, — ухмыльнулся Илья, — камень под мост подложили?
— Я говорю не об этих друзьях. Вы сами рассказывали мне о том, что находитесь здесь на особом положении. Я не понимаю, зачем вам потребовалось калечить несчастных мальчиков, но я уже не сомневаюсь, что вы могли это сделать. Скажете, нет?
Илья растерялся: теперь в ее глазах он будет монстром номер один? Сначала она вообще игнорировала опасность, а теперь нашла причину всех несчастий?
— Да поверьте же, что я не хотел их калечить. И не собирался. Мне это не нужно, понимаете? Я не кровожадный.
— Я не верю ни одному вашему слову. Вы говорите одно, а делаете другое. И… я вас боюсь.
— Зачем же вы тогда пришли? — хмыкнул Илья.
— Я пришла, чтобы убедиться в том, что права.
— Ну и как? Убедились? Вы вообще мастерица себя в чем-то убеждать.
— Да, я убедилась, — с достоинством ответила Вероника.
— Я так и знал, — кивнул Илья.
— И я хочу вас попросить, по-человечески попросить: оставьте нашу семью в покое, не трогайте нас, мы не сделали вам ничего плохого.
Она сама поняла, что сказала?
— А если я вас в покое не оставлю, через три, нет, уже через два дня мне кости монтировками переломают? Так? — он приподнялся. — Или сожгут мой дом? Или сдадут меня ментам за нарушение паспортного режима?
Вероника отшатнулась от него, и лицо ее побелело. Да она и вправду боится!
— Я не… — начала бормотать она. — Я не имею к этому отношения. И мои дети тоже.
— А я вам не верю! — Илья подвинулся к ней еще ближе. — Я не верю, так же, как вы не верите мне!
— Но я… Честное слово, я не занимаюсь делами. И при чем здесь мои дети?
Илья откинулся на спинку кровати и отвернулся к окну. Ну что он, вправду, на нее наезжает? Даже если она одобряет поведение Залесского, так на то она ему и жена.
— Послушайте… — он вздохнул. — Я не хочу вам зла, я вам уже говорил. Я не монстр, я не шаман, я не умею убивать людей на расстоянии, я не командую… теми, кто здесь живет. Я ничем не могу вам помочь, я могу только посоветовать вам уехать. Я говорил это с самого начала и повторю сейчас.
— Я не могу уехать! — крикнула она.
— А я не могу вам помочь, — устало сказал он.
— Ну зачем, зачем вам это надо? Чтобы остаться единственным жильцом в Долине? Мы мешаем вам?
— Да мне никто не мешает. Здесь нельзя жить, поймите. И я ничего с этим сделать не могу.
Вероника замолчала и пристально посмотрела ему в глаза.
— Вы все равно мне не верите? — спросил Илья и грустно улыбнулся.
— Продайте нам избушку, — вдруг сказала она.
Он покачал головой, и внутри у него что-то екнуло. В ее словах он почувствовал какую-то новую угрозу, гораздо страшней той, которой мог ожидать от Залесского.
Вероника поднялась и официально кивнула:
— Желаю вам скорейшего выздоровления.
— Спасибо, — хмыкнул Илья, — и вам всего хорошего.
Плотник был жалок настолько, что Ника усомнилась в том, что правильно расценила его роль во всем происходящем. Право, не позволит же всесильный колдун не достигшим совершеннолетия мальчишкам избить себя до такой степени, чтобы сутки не вставать с кровати. Да какое там сутки, он, похоже, еще дня три с постели не встанет!
Но все четверо едва не убились на следующий же день после случившегося. И двое из них скорей всего никогда не смогут ходить, если вообще выживут.
Когда накануне в час ночи раздался звонок у калитки, Ника давно улеглась. Спала она в комнате девочек — во-первых, после пожара ее спальню не так легко было привести в надлежащий вид, а во-вторых, она боялась, что на детей нападет какая-нибудь из кошмарных тварей.
Зачем она пошла к калитке? Она всегда считала, что звонить, а тем более приходить среди ночи можно, только если случилось нечто не терпящее отлагательств и человек, просящий его впустить, двадцать раз подумал, прежде чем нажать на кнопку звонка. Как же она, оказывается, ошибалась!
Имея за спиной двух азиатов, Ника не сомневалась в своей безопасности, поэтому открыла калитку без страха. Четверо парней внушительного вида, но юного возраста, похоже, не думали ни о чем, когда притащились к ней среди ночи! Ника долго не могла понять, чего они от нее хотят, и даже решила, что это какие-то наглые вымогатели, и чуть не спустила на них собак. А они всего лишь требовали денег за выполненное поручение.
— А чё? — тупо уставился на нее старший из них. — Мы два дня на дороге в машине проторчали, на такой-то жаре. И не поздно сейчас совсем, вон, светло еще. Чё, нам и завтра, что ли, сюда тащиться?
— Молодые люди, я не поняла, почему вы ко мне приехали, я не занимаюсь делами мужа и не знаю, сколько и за что он вам должен, — строго ответила им Ника, но они так и не поняли, что плохого в их появлении.
— Так позвоните ему, он вам скажет, если вы нам не верите. По сто долларов на нос он обещал заплатить. Только добавить надо бы, вон он Витальке как нос разбил.
— Кто разбил? Что добавить? Я ничего не знаю и знать не хочу! — Ника хотела уйти, но парни окружили ее со всех сторон.
— Да плотник ваш, за это надо бы доплатить, мы на такое не рассчитывали.
Как бы Ника ни хотела остаться в стороне от этих неприятных делишек, любопытство перевесило здравый смысл.
— И о чем же мой муж вас просил?
— Ну как о чем? Накостылять плотнику как следует, чтоб боялся и тихо сидел.
Ника поморщилась — какая банальность! Алексей как ребенок, честное слово! Послать подростков, наверняка еще несовершеннолетних, разбираться со взрослым мужчиной, да еще и на что-то после этого надеяться! Впрочем, ребята производили впечатление крепких, как на подбор — рослые и плечистые. Но серьезными их назвать никак нельзя.
— И как по-вашему, будет плотник после этого бояться и тихо сидеть? — спросила она скептически.
— А то! — довольно хмыкнул старший из них. — У меня, между прочим, первый разряд по боксу, а у Жука — второй. Наломали так, что он до дома к утру не доберется. Не беспокойтесь, если он чего выкинет, мы его опять подловим, мы его предупредили.
Ника снова брезгливо поморщилась: выслушивать подробности ей было неприятно. Как-то это мелко и несерьезно. Как будто Алексей не солидный бизнесмен, а жулик средней руки. А она ведь так и знала, что ничего умного он предпринять не сможет. Будет как с поджогом избушки — много шума и никакого результата.
— Все ясно, — Ника сжала губы. — Завтра я позвоню мужу и выясню, сколько денег и за что он вам должен. Сегодня я его будить не буду, он, в отличие от вас, рано встает. И если вам так трудно приехать сюда еще раз, я сама привезу деньги, оставьте мне адрес и телефон.
Она подумала, что их приезд в Долину был верхом глупости: если Алексей хотел скрыть свою причастность к случившемуся, то, бесспорно, не стал бы рассчитываться у себя дома.
— Ну хоть на пиво-то дадите? — обиженно проворчал парень.
— Нет, не дам, — отрезала Ника.
Когда расстроенные ребята укатили, оставив ей адреса, она снова пожалела плотника. Очевидно, никакой он не злой колдун, просто упрямый чудак. Со злым колдуном не справятся четверо юнцов, даже боксеров-разрядников. Ника вспомнила разговор на пляже, когда он показался ей милым и обаятельным. Что бы там ни было, а он спас ее, когда она тонула. Может быть, стоит проявить милосердие, помочь ему хотя бы до дома добраться? Или в больницу отвезти?
Ника представила, что придется оставить детей одних в доме, и отбросила эту мысль. Ничего, как-нибудь доберется, не развалится. К тому же получил плотник по заслугам — нечего соваться к покупателям со своими баснями. Это его чему-нибудь да научит.
Когда же на следующий день она позвонила Алексею, то не стала высказывать своего скептического отношения к его затее — пусть делает то, что считает нужным. Муж с радостью уцепился за ее предложение отвезти деньги молодым людям: сам он никак не мог вырваться с работы, а ребята успели позвонить ему раза четыре — он и не подозревал, какими они могут быть настырными.
Но на ее звонки никто не отвечал. А перед обедом в дом прибежали рыдающие близняшки и кинулись к Нике. Подозревая, что детей кто-то напугал, Ника усадила их на диване и присела перед ними, ожидая услышать рассказ о чудовищах или привидениях. Но все оказалось проще.
— Сережка с нами больше не играет! — рыдали обе.
Ника постаралась скрыть облегчение:
— Да? Почему?
— Дядю Илью кто-то сильно избил, и Сережка говорит, что это ты и папа. И что это папа поджег их избушку ночью. Мамочка, ну разве это может быть?
Ника недовольно покачала головой: интересно, зачем рассказывать ребенку о своих подозрениях? Чтобы поссорить его с близняшками? Плотник, оказывается, мелочный и мстительный. Неужели он не понимал, что девочкам будет страшно это услышать?
— Я думаю, ваш Сережа придумывает, — она ласково улыбнулась дочерям. — Подумайте сами, папа же на работе, неужели я одна могла избить взрослого мужчину? И избушку я не поджигала, я же была дома. Так что не слушайте его, он злой мальчишка, он хотел довести вас до слез.
Они обе замотали головами, и Марта пояснила:
— Нет, мам, он не злой. Он очень переживает из-за своего папы. Он даже чуть не заплакал, а Сережка никогда не плачет.
— Он, наверное, просто ошибается… — добавила Майя.
— Может быть, и ошибается, — немедленно согласилась Ника. — Когда что-то случается, всегда хочется найти виноватого. Вот он и решил, что это мы, ведь больше никого поблизости нет. Я думаю, он и сам поймет, что ошибся, и помирится с вами. К тому же вас двое, а он один, ему одному будет скучно. Подождите, он успокоится, и все будет хорошо.
Близняшки покивали сквозь слезы — похоже, Нике удалось развеять их сомнения. Во всяком случае, за обедом они развеселились и забыли о своем несчастье.
До жадных драчунов Ника так и не дозвонилась. К восьми вечера, решив, что ночных гостей ей встречать не хочется, она вывела машину из гаража и отправилась на поиски. Жили ребята неподалеку, все четверо на одной улице. Верней, улочке, как оказалось при ближайшем рассмотрении. На повороте с шоссе, на деревянной скамейке, тусила небольшая компания подростков с пивом и магнитофоном, и Ника решила спросить, как ей найти дом номер восемь.
— Вы не к Зайцевым случайно? — как-то тихо и испуганно спросила девушка с зелеными прядями в волосах.
— Да, к Зайцеву, — удивившись, ответила Ника.
— Не ходите туда, не надо. Несчастье у них, им не до дачников.
Вероятно, девушка решила, что Ника собирается договариваться о даче на следующий сезон.
— Какое несчастье? — Ника насторожилась и вышла из машины.
— Заяц сегодня шею сломал, в реанимацию его отправили, — широко раскрыв глаза, поведала девчонка. — С моста нырнул — а там камень. Он и его трое дружков, мы не знаем, что и думать. А там все ныряют сколько лет уже, и никогда ничего не случалось. Представляете? Четверо сразу, и все с нашей улицы!
— Это потому что они в то гиблое место два дня подряд ездили, — неожиданно вставил хлипкий подросток с магнитофоном. — По дороге на Кривицы. Мне бабка еще в детстве наказывала никогда в тот лес не ходить, хотя там грибов и ягод навалом всегда было.
— Там в черном домике жил страшный старик, — добавила девушка с усмешкой. — Он детей убивал и в лесу закапывал, чтобы земляника хорошо росла. На могилах всегда хорошо земляника растет.
Ника так и не поняла, шутит она или всерьез верит в то, что сказала.
— Ерунда это про старика, — перебил хлипкий подросток, — это сказки бабкины. Просто место такое, что долго находиться нельзя. Там человека смерть притягивает. А эти четверо там целых два дня торчали, дело у них было какое-то. Вот и доторчались. Им говорили, между прочим, а они только ржали.
Обсуждение нехорошего места продолжилось без Ники — она потихоньку села обратно в машину и задом выехала обратно на шоссе. Почему-то слушать эти байки ей стало неприятно. И лишь через несколько минут до нее дошел страшный смысл того, что она услышала. Ника глянула на четыре белых конверта, лежавших на переднем сиденье, и ужаснулась: нет никаких сомнений в том, что виной тому поручение Алексея! Плотник отомстил своим обидчикам, отомстил страшно и хладнокровно…
Мелькнула мысль отдать деньги их родителям, наверное, они люди небогатые, если сдают дачи, и эти жалкие копейки могли бы им пригодиться, лечение — дорогое удовольствие. Но Ника вовремя спохватилась: ей пришлось бы объяснять, каким образом мальчики эти деньги заработали. Чего доброго, подозрение могло упасть и на нее, ведь она живет в том самом «гиблом месте», которое так горячо обсуждают сейчас подростки.
Она никак не могла отделаться от мысли, что причастна к их несчастью, хоть и косвенно. Конечно, не она давала ребятам поручение, но она ведь подозревала, что плотник не тот, за кого себя выдает, она могла воспрепятствовать, предупредить их. Может быть, Алексей не напрасно остерегался предпринимать против него какие-то действия?
Ника застала близняшек в столовой. С тех пор как сбежала Надежда Васильевна, им вменялось в обязанность самостоятельно пить на ночь по стакану кефира: Ника частенько забывала об этом. Конечно, просто так они этого сделать не могли — достали из серванта бокалы из горного хрусталя и теперь потягивали кефир через соломинки, удобно вытянув ноги на стол.
В обычной ситуации Ника бы непременно рассердилась, но после перипетий нелегкого вечера ее эта картина только умилила. Конечно, заметив ее, близняшки ноги со стола убрали, и Ника присоединилась к ним, тоже налив себе кефира в хрустальный бокал. Вечер неожиданно показался ей уютным, мирным и счастливым. Она оставила за порогом чужие неприятности и трагедии — в конце концов, у нее своя жизнь; с ее детками, слава богу, ничего не случилось, и можно спокойно пить кефир и болтать с девочками об их нехитрых радостях и печалях.
За последние дни Ника очень сблизилась с детьми и иногда позволяла себе забыть о том, что она их мать, а не старшая подруга. Она поняла: ей легче переживать трудности вместе с ними, она не чувствовала себя одинокой, а ответственность за них только придавала ей сил и уверенности в себе.
— Мам, ты слышишь? — вдруг спросила Марта, поставила бокал и нагнулась.
Майя сунулась под стол вслед за ней:
— Ой, там что-то скребется…
Ника по привычке хотела оборвать их, но вовремя спохватилась и тоже прислушалась. Из-под пола и вправду раздавался странный пощелкивающий звук. Очень неприятный, если не омерзительный.
— Мам, а что это?
— Я не знаю, — честно ответила Ника и напряглась.
Звук, поначалу шедший из одной точки, постепенно расползался в стороны.
— Может, это мыши? — предположила Майя.
— Нет, мыши скребутся не так, — Марта всегда знала все лучше сестры.
Ника ясно почувствовала толчок снизу, как будто кто-то пытался пробиться из цоколя в столовую. Девчонки взвизгнули и переглянулись.
— Ничего себе мышка, — пробормотала Марта.
Ника поднялась с места и осторожно двинулась в сторону детей. Неужели опять? Но ведь еще не село солнце!
Толчок повторился, а щелкающий звук перешел в шумное стрекотание. Надо немедленно бежать отсюда. Что бы это ни было, ничего хорошего оно в себе не несет. Мальчики, напавшие на плотника, в реанимации. Кто знает, какая сила поднялась на его защиту и кому еще она захочет отомстить? Во рту пересохло, и Ника еле-еле сумела выговорить:
— Девочки, выйдите из-за стола. Пожалуйста, быстрей…
Стол содрогнулся, и теперь не осталось никаких сомнений: под ним происходит нечто страшное. Шуршание и стрекот нарастали, Нике показалось, что под ногами у нее кто-то копошится и вместо твердого паркета она ступает по мягким, шевелящимся опилкам.
Вместо того чтобы немедленно встать, обе близняшки вцепились пальцами в столешницу и тоненько завыли. Ника подхватила под мышки Майю и попыталась оторвать ее от стула, но та только громче закричала и сильней ухватилась за стол.
— Девочки, прекратите паниковать, нам надо просто выйти отсюда, — дрогнувшим голосом сказала Ника. Если бы она была чуть-чуть поуверенней, возможно, они бы ее послушались. Но, догадавшись, что мать тоже напугана, обе только разревелись.
Ника дернула Майю к себе изо всей силы, пальцы у той разжались, и они обе оказались на полу, не удержав равновесия. И в эту секунду стол медленно поехал вниз, увлекая за собой Марту. Ника вскрикнула и почувствовала, как под ними тоже рушится пол. Майя завизжала и попыталась вскочить, и Ника увидела, что паркет вокруг них заполонили миллионы маленьких темно-коричневых жучков, и паркета, собственно, уже нет — на его месте осталась только сырая подгнившая труха. Она снова закричала и, извернувшись, ухватилась за ножку стула, на котором сидела Марта.
— Майя, беги, беги скорей отсюда! — крикнула она, пытаясь дотянуться до Марты, сползавшей вслед за столом все ниже и ниже. Ее саму тоже тащило вниз, пол сухо шуршал и рассыпался, она чувствовала, что руки и ноги облепляют отвратительные насекомые — они взлетают и бьются в лицо жесткими маленькими крыльями. Что там, внизу? Сонмище этих мелких твердых жучков? Или что-нибудь еще страшней?
— Марта, дай мне руку, скорей дай мне руку! — завизжала Ника.
И девочка послушалась, выпустив наконец столешницу, и взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Ника поймала ее за локоть и потянула к себе. Стол с грохотом провалился куда-то вниз, Марта опрокинулась со стула набок, и он тоже полетел в черный провал в полу. Ника попробовала ползти назад и тащить за собой ребенка, но пол под ней рушился, одна коленка потеряла опору, а Марта повисла над зияющей дырой, схватив Нику за левую руку.
Ника рванулась назад, и ей почти удалось вытащить девочку вслед за собой, как вдруг кто-то с силой дернул Марту вниз, и Ника не смогла ее удержать.
— Нет! — взвизгнула она и увидела, как из темного пролома появляется оскаленная мохнатая пасть с человеческими глазами.
Чудовище прижало онемевшего от ужаса ребенка к себе. Ника снова завизжала и кинулась вперед, целясь зубами и ногтями в горло мерзкого монстра. То ли зверь испугался ее отчаянной атаки, то ли вовсе не собирался причинять девочке вред, но он отшвырнул Марту от себя, и она тут же оказалась у Ники на шее. Ника обхватила ее покрепче и поползла назад, увязая коленями в шевелящейся деревянной трухе.
— Мне ничего не стоит убить тебя. Тебя и твоих детей, — со злостью выплюнул монстр. — Если вы не уберетесь отсюда, клянусь, я это сделаю.
Ника всхлипнула и сделала еще один рывок назад.
— Если бы ты убралась отсюда, Долине не пришлось бы никого убивать. Вы играете с огнем, а ведь вас обоих предупреждали, что нельзя трогать хозяина избушки.
Ника не смела отвечать, только судорожно пыталась отодвинуться от провала в полу и от оскаленной пасти чудовища. Лицо облепили летавшие вокруг жучки, слезы беззвучно лились по щекам, ее сотрясала дрожь.
— Я вернусь. Можешь не сомневаться, — монстр кивнул массивной головой, повернулся к Нике спиной и медленно исчез в темноте пролома.
Сзади себя Ника услышала глухой стук и оглянулась — на пол навзничь упала Майя.
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, открытый космос
Только когда за мной с шипением закрылась дверь, я понял, что по инерции вломился к лорду Джастину так же, как вламывался обычно к Мерису: без стука, без предупреждения. Ведь он же вызывал, я и…
Но затормозил я только на пороге.
– Заходи давай, чего столбом встал? Если я один – можешь и не докладывать.
Лорд Джастин выглядел уставшим. Да и как, интересно, может выглядеть человек, который разбудил меня в четыре часа утра, а сам, видно, вообще забыл, что по ночам спят.
Я прошел к столу, налил воды в чайник, выбросил старую заварку, заварил, что нашел.
– Может, стюарда поднять? Завтрак там какой-нибудь?
– А будешь?
– Если вы мне компанию составите, почему нет?
Лорд Джастин улыбнулся словно бы через силу.
– Я бы тебя порученцем взял. И было бы дело. А ты у меня уже капитан, и надо тебе как-то самому…
– Да справлюсь, – пробормотал я, чувствуя, что мы опять вступаем на зыбкую почву разговора о моей дееспособности. – Не свинья же я какая-нибудь, в самом деле…
Инспектор прикрыл ладонями глаза. Похоже, он очень устал.
Понимая, что любой лишний человек – лишнее раздражение, стюарда я встретил перед дверью, забрал у него поднос и накрыл на стол сам. Зачем лорд Джастин меня вызвал, если ему нужен не я, а отдых?
– У тебя Дарам живой? – спросил он, игнорируя белковый коктейль и бутерброды.
– В смысле? – растерялся я.
– Как твои бойцы к нему относятся?
– Хорошо относятся, – ответил я осторожно.
– Прямо-таки хорошо?
– Прямо хорошо, – я не понимал, к чему он клонит. – Дарам – человек умный, с большим опытом. Молодняку с ним интересно. А каких-то дисциплинарных моментов у нас действительно не много, как бы вы к этому ни относились.
– Чем он у тебя в таком случае занят?
– Гарману помогает, с первогодками возиться. А сейчас консультирует бойцов по Гране. Традиции, обычаи…
– А это зачем? – спросил лорд Джастин без удивления.
– Ну, десант же, наверное, будем сбрасывать, раз Грану мы захватили. Странно, что до сих пор не высадились.
– Вот то-то и оно, – сказал инспектор. – Да ты сядь.
Я сел.
– Десант на Грану сбрасывать нельзя, а придется, – он посмотрел на меня выжидающе.
Я молчал.
– Чего молчишь-то?
– Я должен объяснить, почему нельзя?
– Ну, давай.
– Думаю, что можно как раз. Щас ребят проинструктируем…
– И на других кораблях инструктировать будешь?
– Ну… Если специалистов мало – мы можем помочь.
– У тебя их много, что ли, специалистов?
Я почувствовал в голосе инспектора и удивление, и раздражение сразу.
– У нас на эмке парнишка больше года жил с Граны. Когда с меня нашивки сняли, Келли его пристроил в интернат на одной из малых планет в районе Аннхелла, на Пайе, теперь просят забрать. Тот еще был фрукт. Но, так или иначе, весь мой старый состав о грантсах представление имеет.
– Выходит, не зря я тебя разбудил? Ты у меня единственный более-менее компетентный капитан?
– Не знаю.
Получалось, что лорд Джастин поднял меня ночью, повинуясь интуиции, но не разобравшись толком, зачем именно я ему сейчас нужен.
– Зато я знаю. Будь тебе хотя бы лет на сорок побольше – цены бы тебе не было!
Он вытащил из сейфа интерактивный галактический атлас, швырнул его на стол. Стол дрогнул и покачнулся на магнитной подушке.
– Нет, – сказал я твердо. – Так не пойдет. Я не завтракал, а вы, судя по всему, вообще не ложились. Что, за десять минут в этом секторе космоса что-то радикально изменится?
Инспектор сдвинул брови, собираясь возразить, но неожиданно кивнул.
– Ладно. Твоя взяла. Тем более, все равно Дайего надо звать.
– Дайего – это..?
– Командир крыла, генерал Дайего Абэлис.
– Мне связаться?
– Я сам. Ты чай свежий завари. Постой, не чай. Йилан или сому. Лучше йилан. Сому тебе рано пробовать.
– Это же наркотик, вроде?
– Сам ты – наркотик. Сома – напиток богов.
– На Экзотике?
– На Земле.
– Где?
Я обернулся и увидел, что лорд Джастин смотрит на меня с желанием сказать пару крепких словечек. Но так они с его языка и не сорвались. Инспектор криво улыбнулся, покачал головой и заговорил по связи с комкрыла. Тот или тоже не спал, или пострадал, как я.
Комкрыла – самый доступный у нас из большого начальства. Так вышло, что адмирал, командующий армадой, девяносто процентов времени проводит в расположении северных. И мы тут вообще-то варимся потихоньку сами. Мы – дикари по северным меркам. Если бы мне, когда я служил на «Аисте», сказали, что десант может находиться не на специальном транспортном корабле, а болтаться по техническим палубам боевого КК, я бы просто не поверил. По нашим стерильным палубам… А тут уже привык к тому, что все вместе. У меня, на «Каменном вороне», еще и пилоты – то десантируются, то встают в оцепление… Дурдом просто.
Меня это привело только к одной здравой мысли: на «Каменном вороне» любой человек – на вес титана. А все несогласные пусть бодрым маршем идут хоть на Грану пешком. Я же дорожил и дорожу каждым членом своей команды. Мои ребята слишком много чего умеют и могут, чтобы я относился к ним как к «живой силе».
С комкрыла я был знаком только номинально. Приказ получил – запрос послал. Но чисто внешне он мне нравился. Выглядел молодо, решения принимал быстро. Вошел он, однако, не один. За широкой спиной генерала маячил… Душка генерис! Свежий и напомаженный. И когда успел, гад?
Во мне зашевелилось что-то нехорошее.
– Познакомься, Агжей, генерал Абэлис, а это – лорд Айвин.
И только тут меня осенило. Клэбэ фон Айвин! Так я же и раньше знал этого подонка!
Когда-то родовое поместье Айвинов располагалось рядом с нашей фермой. Наследники давно продали его. Но мальчишкой я возил туда молоко и свинину. И видел, скорее всего, именно этого урода. Он приезжал, когда старый фон Айвин впал в кому. Ненадолго приезжал, и в лицо я его совсем не запомнил. Мне было тогда лет одиннадцать-двенадцать, а этой свинье в оборках примерно столько, сколько сейчас мне, ну, может, чуть больше. Вряд ли и он запомнил меня, но, почитав биографию, мог сообразить. Обидно, что переиграл тебя фермер, а, «лорд» Айвин?
Комкрыла протянул мне руку, как равному. Он вообще отличался, судя по отзывам, лояльностью и свободой привычек.
– В неофициальной обстановке можете называть меня Дайего. А почему – Агжей? Кажется, мне попадалось в приказах другое имя?
Генерис сжал и без того тонкие губы. Он-то знал, почему Агжей, ему-то доложили, кто я.
Врать генералу не хотелось. Раз лорд Джастин назвал меня так, значит генерис в курсе, а комкрыла можно доверять.
– Спецон, – пояснил я коротко. – Когда-то меня звали Агжей. И сейчас иногда называют, по старой привычке.
– Вы не против, если я тоже буду «на старенького»? Агжей вам как-то больше идет.
Он улыбнулся мне.
На лице генериса проступало тем временем, что бы он со мной сделал, имей сейчас доступ к моему телу. Я бы тоже его, голубчика, сварил в собственной моче, а скелетом украсил медотсек.
Я даже не понял, как завелся с пол-оборота. Волна холода пошла по каюте…
Лорд Джастин перехватил мой взгляд, и тут же сердце дернулось, выскакивая из груди, а на висках выступил пот.
Будто холодной водой облили. Или горячей? Не понял. Но остыл сразу.
Комкрыла покосился на меня с любопытством. Он успел что-то почувствовать. А уж душка Айвин как посмотрел… Я на него тоже глянул ласково. С убийственной просто любовью. Прикажи он меня тогда избить, я бы таких чувств к нему не питал. Вот только не надо за меня решать, нужны мне руки или нет. Может, я и потерял частично квалификацию, но это не его собачье дело.
– Рассаживайтесь, – предложил лорд Джастин. – Чай, йилан… Спиртного не выношу, – повинуясь его кивку, я стал разливать чай. – Дайего, ты объяснил лорду Айвину, почему мы должны закрепиться на Гране, и как не выгодна нашим кораблям огневая позиция, в которой мы сейчас находимся?
– Я пробовал, – ухмыльнулся комкрыла. Его смоляные волосы качнулись над правым ухом. Над левым было выстрижено коротко. Где же так носят?
– Успех, я вижу, небольшой… – покачал головой лорд Джастин.
– Прежде чем мы начнем, – не выдержал мой поросеночек, – я хочу знать, почему здесь присутствует именно ЭТОТ капитан? Других не нашлось?
– К сожалению, – равнодушно констатировал лорд Джастин, – это единственный капитан, знакомый с поведением грантсов. Я бы предпочел, чтобы перед встречей со мной и вы, Клэбэ, хотя бы полистали словарь. Но вижу – вы снова ИЗЛИШНЕ самонадеянны.
Свои слова лорд Джастин подкрепил приличным эмоциональным посылом, и поросенок начал белеть. Косметика не спасала, хоть он и потрудился над собой. Видно, знал особенности своего кровообращения. Я вот сроду не краснел и не бледнел.
Красив он был, этот Клэбэ фон Айвин, тут ничего не скажешь. Но я не ценитель такой женоподобной красоты. Мне больше нравился комкрыла с его тяжеловатыми, но прямыми чертами и перебитым носом. Хотя я, в общем-то, даже посочувствовал Душке: вот так размазать при младших…
Лорд Джастин, видимо, знал, что большими врагами, чем есть, мы вряд ли сможем стать, потому и не стеснялся. Я предвидел, что он и мне вставит, в случае чего. И старался вести себя тихо. Правда, огрызался иногда и мысленно развлекался картинками жареного с гарниром поросенка.
Договориться мы не смогли. Комкрыла понимал, о чем речь, но, в силу отсутствия личного опыта, не мог оценить серьезность ситуации. Генерис же был полным идиотом или играл в «чужие ворота».
В результате лорд Джастин просто предложил назначить меня военным комендантом Граны, а Душку – удушить прямо здесь, если его такое решение не устраивает. Генерис прилюдного удушения почему-то не пожелал. Дайего поинтересовался, не жалко ли меня Лорду Джастину, если положение действительно такое, как он нам расписал.
– Жалко, – сказал инспектор. – Но другого варианта не вижу. Ты-то не боишься? – повернулся он ко мне.
– Не знаю пока, – сказал я честно. – Надо садиться со своими, считать – что и как. Полагаю, именно я теперь должен решать, куда мы высаживаем людей и в каком количестве?
– Ну, – сказал комкрыла, – вы сами напросились. Кто вас заставлял изучать эту проклятую Грану?
– Логика происходящего заставляла, думаю, – уколол я его нечаянно.
Но он не обиделся.
– Логика? Бабы – они такие, – помолчал, зевнул. – А это правда, что у вас на корабле – женщина?
Тальгерт, псковский князь, бражничал с дружиной и встретил Волота хоть и приветливо, но с надменностью равного по крови и старшего годами. И Волот сперва смешался под его взглядом, едва не забыв, зачем явился в Псков. Псковский князь был немолод, но далеко еще не стар. Он вышел из рода Великих Литовских князей, но перессорился со своими еще в ранней молодости, ненавидел ливонских «братьев» и поляков. Придя много лет назад на Русь, впечатал нательный крест сапогом в землю, трижды плюнул на него и поклялся служить Пскову и русским богам, по примеру своего великого предшественника. И с тех пор действительно служил им верой и правдой – Борис полагался на него и ничего с ним не делил. Тальгерт никогда не стремился взять больше власти, чем имел, оставаясь для Пскова не более чем воеводой, обрусел, перенял привычки своей дружины, славил Перуна, приносил ему жертвы и с презрением говорил о боге, которому его посвятили в младенчестве.
Хитрые глаза литовца смотрели на Волота из-под густых бровей; высокое, – пожалуй, чрезмерно высокое – чело морщилось, словно Тальгерт хотел рассмотреть новгородского князя и никак не мог. Он говорил по-русски с еле заметным чужеземным выговором, чуть растягивая слова и смягчая шипящие звуки.
– Здравствуй, брат мой Волот, – первые слова он произнес помедлив, не сразу после того, как Волот переступил порог дружинной палаты его дворца. Сказал он это нараспев, продолжая рассматривать новгородского князя с высоты своего немалого роста – в последний раз он видел Волота ребенком.
– Здравствуй, Тальгерт, – ответил тот, поднимая голову.
– Вина князю Новгородскому, – псковский князь махнул рукой дружинникам, и тут же ему в руки передали большой изогнутый рог.
Хитрые глаза литовца смеялись, и его дружина смотрела на Волота с сомнением, когда он принимал у Тальгерта рог. Волот мог выпить много вина, но испытание показалось ему слишком наигранным, чересчур откровенным намеком на его юный возраст и требовало ответного хода.
– Мне не до веселья, Тальгерт. Это вино мы выпьем в память новгородского посадника, который нашел свою смерть за вверенными твоей дружине стенами, – сказал он, пригубил вино и передал рог дальше – сопровождавшим его дружинникам.
Литовец усмехнулся и качнул головой, отдавая должное и словам Волота, и его находчивости.
– Садись рядом, брат Волот, – он махнул рукой в приглашающем жесте, – мы поговорим об этом.
– Да. Нам надо о многом поговорить. Мне жаль, что я омрачаю тебе преддверие праздника, но говорить хочу не здесь. Я приехал ненадолго, и у меня нет ни времени, ни желания доказывать твоей дружине свое право на княжение.
– О, – протянул Тальгерт, – а ты многому успел научиться у отца!
– К сожалению, нет.
– Хорошо. Поднимемся ко мне. Там нам никто не помешает, – кивнул псковский князь.
Он был мудрым, опытным и осторожным. Он был отменным военачальником. Но, защищая псковскую землю, псковичом так и не стал. Тальгерт не лез в дела посадника и веча, принимая их как должное, как высшую власть, из-под которой не стремился выйти.
– Мое дело – вести дружину в бой, когда враг пересечет границу Псковской земли. И, будь уверен, я сделаю это так, что враг надолго запомнит меня и мою дружину. А что до решения веча – это воля народа, они сами будут расплачиваться за него, когда ты двинешь сюда свое ополчение. И я встречу тебя совсем не так, как сегодня, – Тальгерт приподнял верхнюю губу то ли в усмешке, то ли в оскале.
– Новгород раздавит твою дружину, – презрительно ответил на это Волот, – и ты знаешь об этом.
– Я – воин. Что прикажет мне Псков, то я и сделаю. Прикажет отступить – я отступлю. Прикажет стоять насмерть – и я умру, защищая его землю.
– Ты говоришь так, словно ты наемник, проливающий кровь за того, кто больше платит! – поморщился Волот.
– Я и есть наемник. И Псков платит мне так, как не согласился платить никто: любовью и доверием.
– Но ты же понимаешь, Псков не будет свободным никогда – либо мы, либо немцы. В свободе Пскова нет никакого смысла!
– Я – понимаю. И вече понимает тоже, будь уверен, – литовец посмотрел на Волота сверху вниз. – Но Псков не станет расплачиваться за твои ошибки, князь. Псков не даст ни серебра, ни людей на войну с татарами. Ты прохлопал мир на востоке, с таким трудом завоеванный твоим отцом. И когда Новгород ставил тебя на княжение, он не спросил псковичей, а хотят ли они, чтобы ими правили новгородские бояре. С тех пор как умер Борис, псковские земли беззастенчиво грабят, прикрывая грабеж твоим именем и решениями твоей думы. И пока ты этого не остановишь, нам легче жить под угрозой войны, чем под гнетом твоего боярства. Псковские земли не так богаты и не так велики, но, потеряв их, ты лишишься торговых путей и союзов. У тебя нет сил на войну с нами, и если ты ее начнешь, то потеряешь гораздо больше, чем приобретешь. Считай, что это наш ответ на год твоего княжения.
– Вы воспользовались временной слабостью Новгорода. То, что вы сделали, – предательство.
– Мы воспользовались твоими ошибками, а не временной слабостью Новгорода. Твоими собственными, князь. И это не самая высокая цена за ошибки, поверь. И почему ты называешь предательством наше нежелание платить за них вместе с тобой? Мы не ставили тебя на княжение.
– Вы признавали власть Новгорода, а значит, дали ему право на принятие решений за вас.
– Пока власть Новгорода была в надежных руках – мы ее признавали. Но отдаваться на милость стервятников, разоряющих нашу землю, – это не верность, а глупость. Платить своими жизнями за то, что пьяные новгородцы прирезали сотню татар? Зачем нам это нужно?
– Может быть, затем, чтобы пьяные псковичи могли прирезать сотню немцев и не опасаться войны? – вскинул глаза Волот.
– Псковичи миром дорожат и торговыми союзами не бросаются. И это наши крепостные стены держат на своих плечах всю тяжесть вражеских вторжений, а не ваши. Новгород мира не ценит, потому что не помнит войны. Одно дело – ходить в далекие походы и возвращаться с победой и добычей, и совсем другое – встречать врага у себя дома, смотреть, как горят свои дома, как насилуют жен и сестер, как убивают отцов и матерей.
– Для войны не нужен повод. Для войны нужны благоприятные обстоятельства. Новгород совершает одни ошибки, а Псков – другие. Не менее дорогие и для нас, и для вас.
– Ты сам отвечаешь на свой вопрос, князь, – рассмеялся Тальгерт. – Новгород придет на помощь Пскову в любом случае, а Псков может позволить себе этого не делать. Мы нужны вам больше, чем вы – нам. Поэтому мы будем изъявлять свою волю, устанавливать свою власть на своей земле, определять торговые пошлины, открывать и закрывать пути на свое усмотрение.
– До того дня, пока Новгород не повернет на вас свое войско!
– Новгород не повернет на нас свое войско, пока под ним шатается Москва, пока он воюет с татарами, пока усмиряет Киев, пока… пока власть в нем не вернется в твердые, надежные руки, которым мы, возможно, покоримся.
– Почему бы вам тогда не покориться твердой руке Ливонского ордена? Или польского короля? – Волот сузил глаза, понимая: это проигранный спор.
– Потому что они смотрят на нас как на чужаков. Потому что они придут сюда не обирать – владеть нами. И зачем нам нужна чужая твердая рука, если Новгород все равно не оставит нас и войной на нас не пойдет?
– Ты так уверенно говоришь об этом, как будто знаешь, о чем думает новгородское вече. Ты так говоришь, будто война не принесет псковской земле смертей и разорения!
– Отделение Пскова не приблизит и не отсрочит войны на западе. День, когда она начнется, выбирается не нами и зависит не от нас.
– А от кого? – спросил Волот и тут же прикусил язык – так наивно прозвучал этот вопрос.
– От заключения военного союза между Крымом и Османской империей. Если этот союз будет заключен, война может и не потребоваться. Впрочем, не возьмусь говорить, но несколько жирных кусков у Руси, наверное, оттяпают.
– Почему же война не потребуется?
– Тебе предложат военные союзы. На таких условиях, от которых ты не сможешь отказаться. Но рано или поздно эти союзы подведут тебя под их власть.
– А зачем им тогда эти жирные куски? Если они в конце концов рассчитывают получить все?
– Перекрыть тебе пути и встать под твоими стенами. В первую очередь на линии Копорье – Орешек – Ладога. Потом – Псков, потом, возможно, Смоленск.
Волот слушал литовца раскрыв рот. Ивор никогда не говорил с ним о большой военной политике, он учил его ведению боя, построению войск, расположению обороны и переходам в наступление, размещению пушек и внутреннему устройству крепостей. Но никогда Волот не думал о том, что заключение союза между Крымом и османами может повлиять на начало войны с Западом. Никогда за все время своего княжения он не чувствовал себя настолько ничтожным, никогда не представлял всего размаха дел, с которыми легко справлялся его отец.
И постепенно, по мере того как Тальгерт раскрывал ему одину тайну за другой, князь начинал понимать, в какую ловушку попался. Вернигора смотрел на мир со своей колокольни, и, какой бы высокой она ни показалась Волоту вначале, псковский князь сидел гораздо выше и смотрел гораздо дальше. А ведь Волот едва не послушался главного дознавателя, едва не уверился в том, что Новгород нельзя оставить неприкрытым! Как только ополчение повернется к западным границам, так сразу турецкий султан вступит в войну на стороне Крыма. Как только ополчение уйдет из Новгорода на юг, обнажив северо-запад, так сразу шведы ударят по Ладоге, а Ливонский орден – по Копорью и Изборску. Потеряв всего одного союзника – Амин-Магомеда, – Русь подставила себя под удар с обеих сторон. А ведь Амин-Магомед – это многотысячная конница, хоть и легкая, но быстрая и сильная…
Прошло немало времени, пока Волот решился прямо спросить:
– Как ты думаешь, что мне делать? Поворачивать ополчение на Москву или на запад?
Псковский князь усмехнулся и потер пальцами длинный ус.
– Мне было бы выгодно сказать тебе – поворачивай на запад. Пскову, которому я служу, тоже было бы выгодно именно это. Но я скажу тебе – поворачивай на юг. Потому что это выгодно Русскому государству. Поверни на запад, и сначала ты потеряешь Москву, а вслед за ней – Киев. Они раздробят Русь на куски, а потом возьмут каждый из них в отдельности, они будут то твоими союзниками, то добрыми покровителями, то ненасытными врагами. У них тысяча способов справиться с тобой. Русь обезглавлена, и никто не упустит своего. Твоя цель – не дать им раздробить государство. Псковское вече может кричать о свободе Пскова, но Псков никуда от тебя не денется. Киев же будет выбирать, кому платить дешевле – Великому княжеству Литовскому или османскому султану. Москва… Москва будет надеяться взять над Новгородом верх и очень быстро станет врагом, привлекая на свою сторону и восток, и запад. А за ними – владимиро-суздальские князья, а за ними – нижегородские земли. Поворачивай на Москву, гаси этот пожар в зародыше. А Псковская земля прикроет Новгород. Как всегда. И никому не говори о том, что это мой совет: вече порвет меня на куски и спляшет на моих останках.
– А кто прикроет Ладогу?
– Ладогой тебе придется пожертвовать. Отдай им выход к Балтике. Ты заберешь его, как только встанешь на ноги.
Глаза Мариборы были сухи, губы плотно сжаты. Сани скользили по льду, новорожденное солнце клонилось к закату, и Волот чувствовал, что засыпает. Тело посадника везли впереди, а князь сидел рядом с его вдовой и всем телом ощущал ее боль.
– Я хотела поговорить с тобой, князь, – вдруг сказала посадница.
Едва не задремавший Волот шевельнулся и открыл глаза.
– Я слушаю тебя, – поспешно ответил он.
– Совет господ в ближайшие дни соберет вече. Я думаю, сразу после прощания с моим бедным Смеяном Тушичем, чтобы не дать мне опомниться. А значит – послезавтра. Совет господ предложит в посадники Черноту Свиблова. Осмолов запятнал себя в деле с татарами, никто не сделает на него ставки. А Свиблов имеет возможность купить все вече целиком. У меня много врагов и мало союзников в Совете господ, но в Новгороде меня поддержат. Я хочу, чтобы посадником стал мой старший сын, Удал Смеяныч.
Волот сначала обомлел от ее нахрапа. Вот так, без зазрения совести просить князя, и о чем? О том, чтобы поставить своего сына во главе Новгорода? Не слишком ли?
– Князь, я правила Новгородом без малого десять лет, – вздохнула посадница, – и Смеян Тушич был мне правой рукой. Да, Удал моложе и опыта у него меньше, хотя он давно не мальчик и унаследовал от отца многие его добродетели. Сейчас не время менять власть. Когда-то твой отец привел меня на степень и не позволял оттуда сместить. Сделай посадником Черноту Свиблова, и Новгород разорвут на куски, как собаки рвут кусок мяса: кто больше успеет.
Волот посмотрел на нее в недоумении, не зная, что ответить.
– Тебя это удивляет? Я не ищу серебра, посадничьи палаты – не лучшее место для жизни, а род моего мужа столь богат, что смешно зариться на чужое, – Марибора говорила медленно и тихо, словно преодолевала что-то в себе, словно делала это с усилием. – Твой отец считал, что за его спиной должен стоять прочный тыл. И я обеспечивала ему прочность этого тыла. Чернота Свиблов тылом для тебя не станет, он из тех, кто готов открыть врагам ворота в город, лишь бы сохранить свою мошну в неприкосновенности.
Ее слова – веские, словно гири на торге, – медленно доходили до сознания князя. Чернота Свиблов? В посадничьих палатах? На княжьем суде?
– О чем ты говорил с литовцем, князь? – неожиданно спросила посадница.
– Я? Я говорил с ним о предстоящей войне.
– И что он сказал тебе?
– Он сказал, чтобы я направлял ополчение в Москву.
– Не делай этого, – она покачала головой, – литовец лжет. Он очень умен, но он чувствует себя застоявшимся в конюшне конем. Он хочет повоевать. Он тщеславен, он хочет власти над Псковом, которой не имеет, и война даст ему эту власть.
– Он говорил, что если я поверну ополчение на запад, османы заключат союз с Крымским ханом.
– Турецкий султан не даст крымскому хану и пяти тысяч воинов. Этот союз останется пустыми словами, способными напугать тебя, и не более. У османов есть чем заняться и без помощи Крыму. Они владеют северным Причерноморьем, низовьем Буга и Днепра, и больше им ничего от нас не надо. Они хлопочут о магометанском мире, наши скудные земли их не прельщают. Они перекрывают нам торговые пути, и этого вполне достаточно, чтобы не связываться с Русью. Не верь в этот союз. Татары никогда больше не овладеют нашей землей, у них не хватит на это сил. Их попытка объединиться ни к чему не приведет: каждый из них тянет одеяло на себя, каждый хочет быть единовластным правителем, и каждый из них понимает, что единовластным правителем он может быть только на своем клочке земли. Они жалки в своих попытках возвыситься вместо того, чтобы возвысить свой народ.
– Литовец говорил, что мы потеряем Москву…
– Мы потеряем выход к Балтике, это перережет наши торговые пути. Мы потеряем Псков, а там и увидем врага на стенах Новгорода. Отделение Москвы – вопрос убеждения Москвы в нашей силе. Победа на севере убедит их в этом лучше, чем торжественное шествие войска новгородского под стенами московского кремля. А потеря Ладоги и Пскова – это выжженная земля и тысячи убитых новгородцев. Наше ополчение – сильные и хорошо вооруженные мужчины, не раз бывшие в бою. Кто останется в нашей земле, если они пойдут бряцать оружием под окнами московских князей?
Волот растерялся и запутался. Тальгерт говорил убедительно, но и слова Мариборы не оставляли сомнений в ее правоте. Ему хотелось лечь на дно саней и закрыть голову руками: он не готов к таким решениям! Он хотел остановить сани и бежать в лес, где никто не тронет его, никто не потребует ответа, никто не потревожит! Он хотел одиночества и спокойствия так сильно, что дрожали сжатые кулаки и скрипели зубы.
Вернигора не мог подняться с постели, и Волот поехал к нему сам, сразу после прощания Новгорода с посадником, собираясь вернуться в Новгород на тризну. До этого князь не бывал в университете, только проезжал мимо, любуясь на высокие терема над берегом Волхова.
Это был целый город, населенный молодыми парнями и их наставниками. И такой город, которого Волот не мог себе представить. Он нарочно объехал его верхом: студенты высыпали из теремов, чтобы поприветствовать князя, но приветствовали его совсем не так, как это делали новгородцы. Это был особый мир, с особыми законами и обычаями – они смотрели на Волота как на равного. Примерно так же, как смотрел на него Псковский князь, только не с презрением, а с любопытством, испытующе. Их глаза словно приглашали его в свой круг, и круг этот еще не решил, принять его или отвергнуть.
Еще сильней князя поразила наставничья слобода. Уютные теремки, разбросанные под сенью леса, со всех сторон окружали заиндевевшие кусты, из-под снега выглядывали ряжи колодцев, вокруг вились расчищенные дорожки, бежавшие к теремам университета. Никаких заборов и оград – несколько собачьих будок, баньки и большая конюшня на самом краю. Сказочный городок, не знающий опасностей внешнего мира…
Домик Вернигоры ничем не отличался от остальных, кроме двух лошадей у коновязи, но главный дознаватель и тут нес службу: в светлой просторной горнице за длинным столом сидели его люди – дознаватели, писари, двое нарочных, готовых сорваться с места и во весь опор скакать в Новгород или в Городище. Сам Вернигора, со всех сторон окруженный подушками, полулежал в спальне на высоком широком ложе и в открытую дверь смотрел за своими людьми. Сквозь нижнюю рубаху видны были тугие повязки на руках и через плечо, а над ключицей на белое полотно просочилась кровь.
– Я рад тебе, князь! – сказал он громко, когда Волот перешагнул через порог. – Я ждал тебя.
– Здравия тебе, Родомил, – Волот почему-то сразу вспомнил болезнь отца и похожее высокое ложе под пологом. У Вернигоры полога не было.
Дружинники, сопровождавшие князя, остались ждать на дворе, и шубу ему помог снять один из нарочных. Волот зашел в маленькую спальню и увидел, что рядом с ложем стоит стол, на котором разложены бумаги и письменные принадлежности.
– Садись, князь. Извини, что так вышло… Мне надо было ехать в Псков сразу: возможно, Смеян Тушич остался бы в живых.
– Ты бы все равно не успел, – ответил Волот, разглядывая бумаги на столе. – Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, ты очень плох…
– У меня пустячные раны, но доктор Велезар говорит, один из ножей был отравлен. Обещает поставить меня на ноги, – Вернигора махнул рукой. – У меня к тебе долгий и серьезный разговор. Мы нашли место, где собирались те самые люди, которые напали на нас в лесу. Немного, конечно, но кое-какие бумаги мы обнаружили. К сожалению, пока никто не смог их прочитать.
– Почему? – не понял князь.
– Они написаны на языке, которого никто не знает. Возможно, это и не язык вовсе, а тайнопись. И, сдается мне, никто ее прочитать не сможет. Лучшие люди университета сейчас стараются раскрыть их секрет, с бумаг сделаны точные списки. Это немного напоминает арабскую вязь, и дело, конечно, осложняется тем, что у нас по-арабски только читают, но не говорят.
– По-арабски? – Волот поднял брови.
– Да. Именно. Но есть несколько грамот, которые кое-что могут пояснить: это карты. Их много, это чертежи с землеописанием наших северных городов.
– Военные чертежи? Это лазутчики? – глаза Волота загорелись.
– Нет, хотя чертежи эти довольно подробны, на них отмечены крепостные стены и другие преграды. Но их занимало совсем другое. С чертежей тоже сделано несколько списков, они разосланы по капищам, их изучают волхвы.
– Почему по капищам?
– Погоди. Сейчас мы пошлем за Младом и начнем наш долгий разговор. Он говорил с Перуном, и ему есть чем подтвердить мои слова, в которые ты не веришь.
– Я верю тебе. Но… я делаю скидку на то, что ты можешь ошибаться. Доктор Велезар говорит, что каждый человек смотрит на мир со своего места, и с разных мест мир кажется разным. Я должен стоять выше всех и видеть как можно дальше.
Вернигора усмехнулся. Волот все еще чувствовал неловкость перед ним за подозрение в подлости. А ведь на деле Вернигора был ранен, защищая своего соперника…
Волхв пришел быстро, словно ждал, когда его позовут. Он снова был в ярко-рыжем треухе, который издали бросался в глаза, скинул у двери полушубок и валенки, оставшись босиком, в простой вышитой рубахе и синих штанах в полоску, словно хлебопашец. Правда, даже в этом наряде волхв хлебопашца нисколько не напоминал. Любой на его месте, отправляясь на встречу с князем, надел бы кафтан и сапоги, но Волота это не обидело, а только повеселило. Впрочем, Белояр никогда не надевал кафтана, а зимой и летом ходил в белоснежном армяке.
– Здравствуй, князь, – волхв сдержанно кивнул и пристально посмотрел Волоту в глаза, словно прочитал в них что-то, и лицо его смягчилось и расслабилось.
– Здравствуй, – ответил Волот и осмотрелся – куда же он сядет?
Но волхв нисколько не озаботился этим и сел на постель Вернигоры, в ногах, чтобы видеть лица и князя, и главного дознавателя. Вернигора велел закрыть дверь, и в спальне некоторое время висела неловкая тишина.
– Ну что, князь, – главный дознаватель кашлянул, – сначала посмотри на чертеж Новгорода. И заметь, они убивают своих, чтоб только никто из них не попал нам в руки.
Он потянулся к столу, вытащил из-под вороха свитков тонкий лист бумаги и протянул князю. Волот сразу узнал на рисунке Новгород: ветви множества рек вокруг изогнутого ствола Волхова и разлив Ильмень-озера, четкие линии крепостных стен детинца и прямых новгородских улиц. Чертеж пестрел расставленными крестиками – черными и красными, некоторые из них были обведены в кружок.
– И что это значит? – спросил он, глядя на чертеж.
Волхв поднялся, подошел к нему и встал за спиной, чтобы видеть рисунок так же, как его видит Волот.
– Сначала мы заметили, что крестами отмечены все наши капища и мелкие святилища. Имеют значение цвет креста и цвет обводки. Красными крестами отмечены и три христианские церкви в Новгороде. Они обведены в кружок, – волхв нагнулся и показал на пометки сухим кончиком пера. – Капище в Перыни тоже отмечено красным крестом, но он не обведен. А капище Ящера напротив – черным крестом и тоже без обводки. На месте капища Хорса в детинце – красный крест, в Городище два красных креста – на месте твоего терема и на краю посада, где бьет родник. В университете два креста: на месте главного терема – красный, на месте капища – черный. А вот обведенные черные кресты, – все, которые мы успели проверить, – поставлены на местах, так или иначе священных для нас: родники, возвышенности, крупные валуны, одиноко стоящие деревья.
– И что это означает? – спросил Волот.
– Они делят нашу землю, князь! – скрипнув зубами, ответил Вернигора и сжал кулаки.
– Они не только делят нашу землю, – вздохнул волхв. – Сдается мне, черным обведены те места, которые утратили свою potentia sacra. Они убивают нашу землю, лишают ее силы. Там, где стоит красная пометка, сила сохранится. Там, где стоит черная, – будет уничтожена.
– Но зачем они оставляют нам силу? Не правильней ли было бы с их стороны уничтожить все?
Волхв сел обратно на постель и посмотрел Волоту в глаза:
– На местах, помеченных красными крестами, они поставят церкви…
– Да кто же позволит им поставить столько церквей? – пробормотал Волот.
– Я же говорю, – едва не крикнул Вернигора, – они делят нашу землю! Они знают, что сделают с нею, когда придут сюда! Таких чертежей у нас – полтора десятка. И Псков, и Ладога, и Олонец, и Руса. Вся Новгородская земля!
Волхв говорил долго: сначала сбивчиво, не вполне понятно, потом пустился в долгие объяснения, а потом словно освоился, и Волот слушал его раскрыв рот – за словами волхва стояли зримые образы. Солнечный лик Хорса катился в Волхов, изваяния богов оседали на землю, поднимая в небо пыль и копоть, горели дома и капища… И полчища, несметные полчища текли на русскую землю со всех сторон: земля содрогалась под копытами тяжелой конницы, рушились крепостные стены, осадные башни катились по льду рек и рвов, летели тучи стрел, грохотали пушки, снег плавился от пролитой крови, и враг шел по взрытым, грязным полям, перешагивая через павших.
Михаил-Архангел вплывал на облаке в сожженный Новгород, а перед ним по водам Ильмень-озера шагал враг в белых одеждах, перепачканных кровью и ядом… И почему-то был похож на Белояра.
Волот передернул плечами и тряхнул головой, когда волхв замолчал.
– Ополчение нельзя уводить из Новгорода, – закончил за него Вернигора. – Татары не представляют собой силы, Москва справится с ними без нас, легко и быстро. Как всегда. От татар можно откупиться, и они уйдут обратно в Крым. И откупиться золотом и серебром, а не жизнями новгородцев. Ты видишь? Нас вынуждают ослабить Новгородскую землю, и началось это с гадания на Городище! Это тщательно продуманное нападение, настолько тщательно, что они успели решить, где поставят храмы своему христианскому богу!
Волот подумал, что это началось с его сна в годовщину смерти отца. А может быть, гораздо раньше – с того дня, как князь Борис однажды утром не смог подняться с постели?