Ночной воздух ударил в ноздри, освежая голову и прогоняя сон. Блак-Ри заснул, и Мастер пошел по улочкам, откинув капюшон, не боясь, что его кто-то увидит. Он не спешил, разглядывая дома и вывески в мягком свете луны и редких ночных светильниках. Вряд ли мужчина был в городе первый раз, скорее всего, навестил его после нескольких лет и теперь с интересом смотрел, что изменилось за это время.
Терна старалась следовать за ним на безопасном расстоянии, держась в тени. Ее шаг был неслышен уху – небольшое количество магической энергии не давал сухой земле скрипеть под ногами, не говоря уже о случайных веточках и листве. До этого ей еще не приходилось ни за кем следить, и девушка представляла, как это нелепо выглядит со стороны. Хорошо, что видеть – некому.
Они свернули в довольно милую улочку – здесь, по соседству с обычными, аккуратными домами была булочная и маленький цветочный магазин. Мастер остановился у одного из крылец и провел по стене с едва слышной фразой.
— Поселиться бы здесь…
В голове Терны сразу начали роиться предположения. Он родился тут и скучает по городу? Может быть, у него никогда не было собственного дома, и он всю жизнь скитается? Что может значить его тоскливое, уставшее лицо и эта странная фразочка?
Размышляя, Терна продолжала идти по городу за мужчиной, который прошел его насквозь и наконец вышел на мост. Там он остановился, пройдя до средины, и встал, глядя на спокойную водную гладь. Девушка не могла подобраться сильно близко, поэтому, когда Мастер отвернулся, нырнула под мостик, надеясь подождать, пока он всласть насмотрится на ночной пейзаж и продолжить следовать за ним.
Ночь была и правда очень красивой. Чистое небо, на котором сияли узоры из звезд, растущая луна, чуть желтоватая и большая. Город выглядел как вырезанный на фоне неба, кое-где горели окошки и фонари. Все неприятное, что можно было разглядеть днем в Блак-Ри – было теперь скрыто ласковым крылом ночи и сглажено светом луны. Чуть дальше, за городом, в небо упирался большой черный замок – обитель Темного Короля и родной дом Аргона.
Терна сама любила выйти на возвышенность или подняться на ратушу, и рассматривать вид на замок. Он выглядел суровым и неприступным, к нему нельзя было просто так выйти из города. Девушка часто думала, как там все устроено внутри? Величественный коридоры, бархат, мрамор, золотое убранство? Где-то там огромная библиотека, из которой Аргон приносит ей книги, а сам он выходит утром на балкон и смотрит вдаль, на город, где суетится с подносами Терна.
Прошло уже больше получаса, и девушку начало убаюкивать бездействие. Мастер все еще любовался городом, и никуда не спешил. Вероятно, эта ночная вылазка была действительно обычной прогулкой, которую этот человек мог позволить себе только в сумерках, чтобы не шарахаться от ищущих его молодых юношей.
Терна уже почти заснула, сидя на земле под мостом, как услышала, что Мастер с кем-то разговаривает. Она аккуратно выглянула наружу, но рядом с мужчиной никого не было. Только приглядевшись, она увидела в руках у него шар, похожий на тот, что был у Аргона, только меньше. Мастер связывался с кем-то с помощью волшебного шара.
Прислушавшись, Терна услышала женский голос.
Разговор был очень личный – женщина с нежностью спрашивала, как Мастер проводит время, как он обжился, снял ли комнату, не устал ли. Стало понятно, что это его возлюбленная – может жена, может, невеста. Терна постаралась не прислушиваться, чтобы не быть невольным свидетелем того, чего не следует, но следующий отрывок разговора привлек ее внимание.
— Ты уже посмотрел дома? – интересовался голос из шара.
Мастер грустно вздохнул.
— Я очень люблю этот город, но боюсь, и здесь нам не будет спокойно. Парни не дают мне прохода. А вчера я получил сообщение от мэра – он требует, чтобы я взял его сына на обучение и угрожает, если я откажусь.
Вот она вторая сторона медали известности – теперь Терна поняла, почему мужчина постоянно выглядел уставшим. Он давно хотел выйти на пенсию, но окружающие не давали ему такого права. Видимо, он и впрямь был талантливым воином и прекрасным учителем. Только вот кто будет учить без своего желания?
— Тебе следовало бы выйти замуж за кого-то не такого известного. – вздохнул Мастер – Жила бы сейчас хоть с женихом под одной крышей, а не у мамы, пока я ищу нам идеальное жилище.
— Брось! Что-нибудь придумаем. – голос из шара звучал твердом и решительно, хотя скорее всего, женщина просто хотела поддержать любимого. – Если бы как-то дать понять им, что ты уже не можешь обучать мастерству меча…
— Я могу, в том и дело, — перебил жену мужчина – Но к чему это все? Мне надоели парни, которые сами не знают, что хотят от жизни. Завоевывать земли, покорять красавиц, грабить деревни – это не цель.
— Но ведь это их право?
— Как и мое право не давать силу в руки, в которых я не уверен.
— Ты все еще переживаешь о том случае? Ты не виноват, что парень стал убийцей…
Терна хмыкнула – вот так, в разговоре вскрылся еще один факт. Мастер больше не хотел никого учить, потому что, видимо, один из его предыдущих учеников стал в итоге использовать знания совсем не для добрых дел. Терна понимала, что сам по себе факт убийства в это время ни о чем не говорит. В ее памяти всплыл сгоревший заживо атаман разбойников. Но убивать невинных – другое дело.
— Я взял бы ученика, если бы был в нем уверен. Увидел что-то, чего не видел еще ни в ком. Но до этого момента с меня три шкуры снимут местные богачи, которым некуда пристроить тупоголовых сынков! Ох если бы мне… Как-то подпортить вою репутацию, что ли… Чтобы никто больше не считал престижным учиться у меня.
— И чем таким ты бы мог испортить ее? – с сарказмом поинтересовалась женщина.
— Нужно что-то… Что поставит под сомнение мой преподавательский авторитет.
— Больше, чем ученик-мародер и убийца?
— О, убийцы никого не волнуют.
— Что тогда? – жена Мастера не понимала, к чему он клонит, но он и сам не знал, поэтому пожал плечами.
— Не знаю, я мог бы взять обучать безнадежного инвалида или.. девчонку. – Мужчина хмыкнул и усмехнулся впервые за время, сколько его видела Терна. – О да, если бы я взялся обучать девчонку, то все разом решили бы, что я выжил из ума.
Он сухо засмеялся от пришедшей в голову картины. Наверное, представил, как учит держать что-то тяжелее кухонного ножа глупую бабенку в юбках, а недоумевающая знать разворачивается и утаскивает подальше своих сынков.
— Ну так возьми?
— Не, это просто мимолетная мысль. Никто в здравом уме не будет учить девчонку, да и какой девчонке будет нужно размахивать мечом или секирой? Хотя да, после такой ученицы никто бы уже не доверил мне обучать сынка-наследника.
Они стали прощаться, но Терна уже не слушала диалог. По коже у нее пробежали мурашки – вот ее шанс. Случайное мгновение, способность добиться своего, став ученицей великого Мастера, и одновременно – даже помочь ему. Но это был только бонус – в глубине души Терны шевелилось раздражение. Кто станет обучать искусству меча девчонку? Какой девчонке будет нужно держать что-то, тяжелее ножа? Возможно, девчонке, которую не первый раз пытались изнасиловать? Той, которой нужно защищаться и защищать? Девчонке, которая не хочет просто жить так, как ей предначертано, и хочет отобрать у жизни – свое?
Это был шанс доказать обратное – стать последней и лучшей ученицей для Мастера.
Ей нужно было лишь показать ему, что она достойнее, чем большинство мужчин, которые желают владеть мечом только чтобы захватить побольше богатств.
Терна вынырнула из своих мыслей и услышала, что голоса Мастера и его жены уже не слышно – и выглянув, увидела его удаляющуюся обратно, в город, фигуру. Уже светало – и мужчина спешил снова укрыться в таверне от любопытных глаз.
Терне пришлось поторопиться, чтобы не упустить Мастера из виду, и побыстрее выбравшись из-под моста, нырнуть обратно в городские улицы. Она пока не решила, когда лучше явить ему свою персону. Она боялась потерять возможность – вдруг буквально завтра Мастер, отчаявшись обзавестись здесь спокойным домиком для себя и жены, уедет? Но, с другой стороны, если догнать его прямо сейчас, мужчина поймет – что его разговор был подслушан. Или он и так поймет это?
Она не успела определиться, как поступить, как на мужчину из переулка налетел темный силуэт. Терна успела испугаться и спрятаться за угол – но это был всего лишь какой-то парнишка.
И как любой другой в этом городе, он обомлел, поняв, что столкнулся с самим Мастером. Мужчина не успел обойти его, как парень кинулся к нему.
— Я вас искал! – юноша схватил Мастера за край плаща, как умоляющий ребенок – Отец запретил мне приходить домой, если вы меня не возьмете. Я сын кузнеца! Мы отдадим вам все скопленные за все скопленные за жизнь деньги, только согласитесь учить меня!
Паренек был простак, поэтому перебирал варианты наугад – пытался вызвать жалость, подкупить, но Мастер стряхнул его со своего плаща с раздражением.
— Я уже ясно сказал, что мне не нужны ученики! И деньги ваши не нужны.
Он пытался пройти дальше, но юноша буквально кидался ему в ноги. Терна уже подошла ближе, наблюдая этот спектакль и даже подумывала дать какой-нибудь магический пинок надоедливому прохожему.
— Но я буду хорошим учеником! Я уже владею мечом, не плохо, я прославлю вас! У меня легкая рука!
Мастер закатил глаза.
— Ну что мне твои руки? Они волшебные, что ли? Ты обычный, как стадо других юнцов, которые достают меня уже несколько лет.
— Но я достоин, — уперся парень и уже в отчаянии использовал последний ход – Ну, испытайте меня! Что мне сделать, чтобы вы передумали?
Мастер хмыкнул и отмахнулся со смехом:
— Раз у тебя такие талантливые руки, научись ими огонь высекать, тогда я, возможно, подумаю.
Он сдвинул парня в сторонку и зашагал прочь.
Сердце Терны заколотилось, как бешеное. Это был уже второй знак.
Юноша не хотел так просто сдаваться, но уговор – есть уговор. Он растеряно взглянул на свои руки и выкрикнул обиженным голосом вслед Мастеру –
— Как это, высекать огонь руками? Это же никто не умеет?!
— Я умею.
Терна шагнула из темного переулка. Вспыхнул яркий свет – и мужчина, не успев отойти далеко, обернулся.
Девушка стояла между домами, и языки огня облизывали ее руки по локоть, пылая и переливаясь.
Суета вокруг дракона
— Пятеро богов!
На миг, всего на одно бесконечно долгое мгновение Пало позволяет себе закрыть глаза — потому что боги порой так невыносимо несправедливы…
Он помнил, кто малую минуту назад стоял по правую руку от него. У него всегда была отменная память. И даже не будь ее, зверек, сейчас сидящий на зубце крохотной, еще детской драконьей короны, выдавал его маленькую хозяйку с головой.
Значит, вот откуда взялись драконьи следы на снегу — там, где на девочку напали. Не было никакой непонятно откуда прилетевшей твари, никакого «отпечатка», который могла сотворить перепуганная малышка.
Она просто сама стала драконом…
Понимала ли она, что делает, когда убивала нападавших? Осознавала ли себя в тот миг? Знала ли она вообще, что дракон?
Мысли и обрывки некогда прочитанного и услышанного всполошенными птицами метались в голове…
«Они могут пребывать в облике людском и ходить среди людей, пряча свою суть»
«Дракон есть тварь кровавая, и Пятеро погрузили их в безумие, дабы оказать людям помощь».
«Драконоверы же пребывают в богопротивном убеждении, что магии дар не пришел от Пяти, как то Заветом заповедано, а драконы мерзостные с людьми поделились…»
«Если они могут превращаться в нас — можем ли и мы стать ими? При определенных условиях».
Кажется, да.
И — что там было с телами? Помнится, Гэрвин восхищался, как интересно проморожены тела… мечтал узнать, как это возможно было сотворить.
Сейчас у них есть шанс это узнать, если повезет.
Или не повезет?
И что теперь будет с городом, проклятье, проклятье, проклятье! С городом, где привыкли бояться драконов, жизнь в котором уже один раз перевернулась из-за драконов… с городом, где тысячи дичков еще не привыкли удерживать контроль над своей буйной магией. С городом, который напоминал Северянину горючий газ на болотах. Он мог кипеть и бурлить годами, но стоило поднести к нему огонь — и он рвался, будто применили мощное Эксплози.
Что будет с городом при виде дракона, дракона, который получился из человека, из такого же, как они сами?
Как несправедливо, боги.
Как быстро бегут человеческие мысли! Земля, которую стряхнул со своего лица дико перемазанный Гэрвин, еще не успела осыпаться, а Пало открыл глаза.
Ничего еще не успело измениться.
Мерцание зачарованных светильников. Драконыш рядом с растерянно оттопыренными крыльями — серебристый. Драконыш напротив, светлая шкурка которого черна от налипшей грязи. Пара вельхо чуть дальше — неукротимых исследователей, подпали им Пятый бог хвосты за дивную идею притащить в город драконьего детеныша… Холм черной едко пахнущей земли — парни до сих пор в ней по самый пояс. С перемазанных лиц потихоньку сползают улыбки — вельхо постепенно осознают, насколько неудачны обстоятельства их появления. И драконовер-градоправитель, быстро и молча проталкивающийся к месту событий. Первый раз Пало так рад был увидеть «белого лиса».
И — полигон. Замерший в ошеломленном молчании. Почему-то Пало видел только глаза — недоверчивые… непонимающие пока… Только глаза.
Сейчас.
Сейчас все… решится.
Стоит кому-то сейчас крикнуть… Пало мог бы удержать любую толпу — но не магов-дичков, не владеющих собой. И стоит людям сорваться — конец. Он не может позволить навредить драконышу. Дело не только в дракончиках, не только в малышке «внучке». Если дички начнут убивать, если сорвутся в атаку на голой силе, их будет не остановить. Города не станет. Останется… что-то. Кровавая каша и дикие отпечатки, от которых еще века будет веять безумной жутью.
Будь оно все проклято.
Пало шевельнулся, собираясь встать между дракончиками. Рукава на всякий случай распустить, только незаметно… Гэрвин, что-то сообразив, лихорадочно раскапывается…
Но прежде чем Пало сдвинулся с места, драконовер добрался до места, а толпа взорвалась страхом и злостью, в дело вступили сами драконыши. Один драконыш. Грязный, весь в липкой черноте, какой-то ободранный драконий детеныш, безотрывно смотревший на людей диковатыми черными глазами, что-то не то прошипел, не то всхлипнул — и бросился к малышке, бестолково разглядывающей свои новообретенные крылышки. Миг — и он рядом.
Тихий короткий рык — взлетающая ему навстречу серебристая головка и вспышка синего на короне. Штуша заполошно бьет крохотными крыльями, пытаясь удержаться на месте. Еще один рык драконыша, кивок на людей, непонимание, почти отчаяние… и уже безнадежный рывок.
Это похоже на атаку, очень похоже.
Только миг спустя вельхо понимает, что драконыш не душит малышку — черные крылья обхватывают более мелкое серебристое тельце, накрывают, подрагивающая спина заслоняет от толпы, от людей… Защищает. Прикрывая собой.
Пятеро богов, он тоже думает… он тоже ждет того, что нападут…
— Что происходит? — громко и официально осведомляется наконец-то добравшийся до места Белый лис. — Если господа маги принесли в наш город драконенка, то, уверен, у них были на это какие-то причины! Мы же им доверяем?
Он обращается к толпе, к горожанам, а Пало и Гэрвину достается сквозь зубы быстрое:
— Вам лучше придумать что-то… и быстро!
Качнувшаяся толпа снова застыла.
Белому лису верили.
А драконыш дрогнул. По напряженной спине прошла короткая крупная дрожь — замерцали, разбегаясь по коже, блики светильников, будто рябь на воде. И он затих, весь сжавшись — как большой птенец перед злой кошкой.
Птенец.
— Что ж это деется? — взлетел над толпой чей-то голос, сердитый, женский. — Чего пугаете ребятенков, злыдни?!
Поварша Вииво легко раздвинула людей крепко сбитым телом, вышла вперед и…
Толпа заволновалась:
— Чей-та это она? Рехнулась?
— Цыц, дурень! Глянь-ко, он же и впрямь боится!
— Ишь, вцепился — не оторвешь.
— Защищает. Помнишь, как сторожников сын сестренку от преступивших так прятал?
— И впрямь — малой ведь еще. Малые.
— Чего его приволокли-то?
— А кто их знает, магов.
— Вельхо только дай дракона-то!
— Ага, тут же на части порежут…
— Вот больших бы и ловили! Ребятенков на что хватать?
— Весь поранетый, гляди-ка…
— Чешую общипали, злыдни, на амулеты небось.
— Жалко…
— Слышь, остай Пало! Вели своим отнести ребятенка где взяли! Нечего дитев из дому воровать!
— Не дело!
— Во-во! Только полечить сперва!
И Пало осознал, что никогда не поймет людей.
«Я взял самца гориллы и, работая с бесконечным старанием, преодолевая одно препятствие за другим, сделал из него своего первого человека».
Г. Уэллс, «Остров доктора Моро»
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 5-й.
Трактиришко оказался гнусный – нехорошими делами в нём пахло. Фабиус ощутил это и в облике крысы, едва сунувшись за порог.
Может ли крыса чувствовать омерзение, наблюдая за своими двуногими сородичами? Оказывается, вполне. Магистр Фабиус едва не расчихался, шныряя под столами между вонючих людских ног. Он и не задумывался раньше, насколько молодая здоровая помоечная тварь чистоплотнее царя зверей человека. А ведь этот трактир был вполне приличным, даже щели в полу пришлось поискать.
Страдал и колдовской слух магистра, ловящий отголоски нечистых мыслей; и чувства его, бьющиеся в тенетах чужих грязных чувств. Он терпел, хотя силы уже были на исходе. Фабиус утомился от череды перевоплощений и всё чаще искал место, чтобы передохнуть и отдышаться.
Материализация животного облика отнимает у мага столько энергии, что можно сутки проспать после трёхчасового перевоплощения. Если, конечно, позволишь себе уснуть. Фабиус не мог, он знал, что времени у него – до заката.
Крыса, не найдя щелей под столами, выскочила на открытое место, под хохот и улюлюканье бродяг проскользнула между ногами трактирщика, увернулась от брошенной кости, юркнула в дыру под барной стойкой, свернулась там в клубок и впала в чуткую звериную дрёму. Её тельце отдыхало, а маг воспарил сознанием – посмотреть на посетителей трактира и послушать разговоры бандитов и попрошаек. Его квалификация позволяла ему очень малое время наблюдать бестелесно.
Теперь он видел, что трактир ещё более странен, чем почуялось крысе. В правом углу его сидели люди, одетые чисто и даже вычурно. Они пили вино, держали на коленях распутых женщин. А в левом углу подавали пиво такому отребью, что не грязью несло от него, а кровью.
Там же, у самой стены, прямо на полу сидели усталые и измождённые люди со свежими крестообразными шрамами через всё лицо. Крещёные. Проповедники новой веры в то, что есть некий бог, сотворивший мир и милостивый к нему. Бог, что не даст Сатане пожрать души умерших.
–…Что за дело, говоришь? Дело у нас важное! – разглагольствовал тем временем худой бандит, махая руками. Он был из той самой двоицы, за которой следил магистр. – Архиважное дело до самого Клёпки! Я слыхал, здеся он сёдни квартирует?
– А ты не слыхай! – набычился трактирщик и упёр толстые руки в бока. – Ну-ка иди себе до хаты! Кто тя сюда звал, а?
Весь он был, как вырубленный топором из чурки – крепкий, дородный.
– Да кто ты такой, не пускать меня до Большой Бочки? – взвыл тощий разбойник.
– А тот, кто видит, что ты – зашлякался! Чего сюда впёрся? Твоего ли ума тут люди сидят?
– Чё жа я?! Права на добрый суд не ймею?!
Разбойники зашумели: кто в поддержку, а кто и велел тощему убираться. Из левого угла поднялись вышибалы.
Крыса очнулась, встряхнулась и тараканом выбралась из щели. Ей было ясно, что «барбр» – где-то рядом, скорее всего в комнатах наверху, и она сама найдёт его быстрее, чем разбойникам отломится нужного размера справедливость.
– …Так что же донесли про чуму твои оборванцы?
– Что приезжий маг не соврал. Дабэн тлеет и вот-вот полыхнёт. Магистерские вороны уже не справляются с вывозом трупов. Каждое утро на улицах находят десятки новых. И не только чумных. Днём горожанам запрещено покидать дома, но чернь не удержишь эдиктами, и она всё равно разносит болезнь. А ночью – свирепствуют мародёры. Ведь со светом и не отличишь синяков – чумной или задушенный…
Послышались шаги: сначала звонкие, со стуком каблуков по деревянным доскам, потом – мягкие, приглушённые. И тот же голос продолжал:
– Мэр держит пока столицу Дабэна тем, что не вывозит из неё семью. Ну и раздачами бесплатного хлеба. Но многие уже бегут. И с тракта принесли весть о большой толпе, что ползёт к городу.
Таракан засуетился, пытаясь рассмотреть говорящих, забрался на высокую спинку пустовавшего в кресла. Но фасеточные глаза его никак не могли сложить мозаику в лица, и вскоре таракана сменила крыса.
На кресле лежал халат, подбитый мехом, и люди не замечали лишней шерстяной полосы, но крыса нервничала. Её маленькое тельце дрожало от разлитой в воздухе магии. К тому же она никак не могла разглядеть лицо седого длинноволосого старика в добротном синем камзоле и столичных подкованных сапогах. Ей был виден лишь второй собеседник – толстый, усыпанный бородавками так, что с одного носа у него их свисало две. Но и бородавчатый – словно бы двоился в глазах бедного животного.
Бородавчатый восседал на небольшой бочке, был осанист, одет, как купец, и так же важен: говорил – будто распоряжался стариком:
– Думай, чего несёшь! – хмурился он. – Что значит – бегут? Не нужна нам здесь толпа нищих воров, своих не прокормить! А если они начнут шляться по здешним лесам? Того и гляди, горожане почуют чего и ополчатся на нас, а она пока ещё слаба.
– Как будто в моих силах остановить чуму! – буркнул старик.
– Ну так сотвори уже что-нибудь, чтобы досужие маги не совались больше в Ангон! А этого – убей!
– Думал я об этом, – кивнул старик. – Но магистр хитёр, а мои заклятия стали совсем слабы. Взгляни, чего стоило мне уничтожить его ловушку в Лосьем ложке у ворот? Камень мой почернел весь. Недолго и мне осталось…
Что-то стукнуло негромко, упав на столешницу.
– Не мели ерунды! – возмутился купец. – Она даст тебе достаточно силы. После. Но сначала – помоги мне убить мага!
– Я стараюсь. Утром не удалось, но я велел привести сюда крещёных. Взгляни на них и поймёшь: нет ничего проще – украсить лица наших людей фальшивыми крестами. Выпустим «крещёных» на улицы, взбудоражим чернь, чтобы она смела городскую стражу. Начнётся бунт и раздавит магистерскую шавку. Сам я не справлюсь с ним. Это столичный маг, учёный, близкий к Совету. Та ещё тварь.
Старик прошёлся по большой комнате, почти сплошь выложенной коврами. Всего-то в ней и было, кроме ковров, что несколько кресел, столик для напитков и невысокая крепкая бочка, украшенная вышитой подушечкой, под задом бородавчатого. Да ещё оконное стекло играло редкой красоты витражами, рассыпающими разноцветные пятна бликов.
Старик приоткрыл окно и посмотрел вниз на городскую улицу.
– Я велел позвать Гризато и его резарей. Думаю, это его шпион скучает вон там, у стены. Опытные головорезы, скрытые до времени в толпе отребья, сумеют устроить в городе настоящий погром. Толпа отведает крови, заревёт, как единый зверь. Маги трусливы, они боятся черни. Испугается и этот. Смешаются мысли, задрожат руки – тут ему и конец.
– Ты сам сказал мне, что маг силён, – поморщился бородавчатый. – Не по чину он здесь, не по месту! А что если пойдёт не так, как ты говоришь?
– Любые силы человека – конечны. Что он сможет один, против сотен толпы? А люди Гризато умело стреляют из-за чужих спин.
– Убьём мага – вышлют магистерскую комиссию… – покачал головой бородавчатый.
– Это если не подоспеет чума, и голодные беженцы не затопят дороги. А там, глядишь, и она… – голос старика дрогнул. – Она обретёт полную силу. И сумеет дать отпор целому табуну магов. Помни и про то, что правитель давно слаб и немощен. Того и гляди в Вирне начнут делить власть в Серединных землях, до нас ли им будет? Ты мог бы подумать, мой друг…
Крыса, подслушав достаточно, блеснула глазками и хотела было юркнуть под кресло, но вдруг заметила отражение лица старика в висящем на стене зеркале.
Она замерла столбиком и изумлённо пискнула.
Старик обернулся на звук, закричал:
– Селек, там! В кресле! Вот же тварь!
Блеснула сталь, но зверёк ловко уклонился от метательного ножа, прыгнул на подоконник и ласточкой вылетел в приоткрытое окно!
Спустя малое время та же самая ласточка устало опустилась на луку седла чёрного жеребца, потихоньку подъедавшего сено из-под спящего путника. Путник, однако, не проснулся. Больно вымотали его полёты и постоянная смена звериных масок. Он разрешил вздремнуть самую малость, пару мгновений, только глаза прикрыть… И совершил этим ошибку, свойственную многим.
Шум разбудил Фабиуса, когда солнце склонилось к вечерней молитве во здравие Отца людей Сатаны.
– Эка падаль! – ругался кто-то над его головой. – Как зубы-то выщерил, а?!
– А ты не трожь благородну скотину!
– Да как же я не трону, коли мне велено срочно мага найти да вести в дом к префекту!
– Ну тогда сунься к ей, сунься! Пусть-ка магическа лошадяка тебя куснёт! Рука-то так и отсохнет!
Фабиус открыл глаза, сел. Над ним скалился Фенрир, вокруг толпились досужие, среди которых было и два городских стражника.
Увидев, что маг пробудился, один из стражников шагнул, было, к нему, но жеребец злобно заржал и ударил копытом.
Стражник так и отскочил от «магической лошадяки». Его собрат почтительно поклонился магистру издалека:
– Доброго вечеру, мейгир. Префект просют вас пожаловать в егойный дом. Так как неспокойно на улицах и бунтуют всякие.
Магистр встал, отряхнул с плаща сено, похлопал по холке коня.
– Кто бунтует? – спросил он, оглаживая Фенрира.
Как и многие, разбуженные внезапно, он чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и очень злым – Сатана бы побрал этот сон!
– Так крещённые же, еть их в кудель, – пояснил тот же стражник. – Говорят, хочут, чтоб весь город принял ихню веру. Грех их слушать, конечно, мейгир, но говорильцы оне страстные.
– Это какую же – ихнюю? – продолжая расспрашивать стражника, Фабиус, размышлял, сколько же часов он проспал, и во что ему выльется это глупое промедление.
– Так грех же? – засомневался стражник.
Второй стражник осмелился подойти ближе.
– Говори, я отпущу тебе грех, – пообещал магистр.
– Они рассказывают, мейгир, что есть такой бог, кто создал и землю, и Ад, – тихо произнёс второй стражник. – И есть одно место высоко над землёй. Он сидит там, и прощает все наши обиды.
Стражник замолчал, испугавшись внезапной тишины досужих постояльцев трактира, что всё это время хмыкали, чесались, плевались, а тут затихли вдруг. Но всё-таки закончил:
– Он не даст душам спуститься в Ад. Он милостив к людям.
– Милостив? – переспросил магистр Фабиус и громко провозгласил, чтобы слышали все. – Милость господа нашего Сатаны – это смерть!
Он вскочил на коня, и зеваки расступились.
– Отправляйтесь к префекту, доложите, что я вернусь ко второй луне! – приказал маг и направил Фенрира к Ярмарочной площади.
Оба стражника побежали следом с криками о том, что префект велел им совсем иное, но скоро отстали.
Отдохнувший жеребец резво стучал копытами по булыжнику, которым была вымощена центральная улица. Он взял бы в галоп, но сумерки не убавили количества праздно шатающихся, и Фабиус, нехотя, сдерживал коня.
Маг был в ярости. Он проспал! Постыдно проспал те несколько часов форы, что у него были. А закат медленно опускался на город, и бледный серп первой луны уже показался в буреющем небе.
Церковь Сатаны сияла, как и положено ей было сиять на исходе дня.
Чтобы закатное солнце не закрывали соседние дома, и алые лучи могли играть в узких стрельчатых окнах величественного чёрного здания, словно бы репетируя всеобщую смерть, в церковном квартале Ангистерна было запрещено строить выше, чем в двадцать локтей. К «кровавой» площади жались низенькие избушки небогатых горожан, а к западу – вообще было, как выкошено.
Церковь в вечерние часы казалась особенно мрачной и величественной. Лишь ратуша могла спорить с нею по высоте. Там ведали как гражданскими городскими делами, так и судебными. Но подчинялась эта пародия на самоуправление префекту.
Он заведовал отправлением воинской повинности, распоряжался городской стражей, имел влияние на управление доходами ремесленных цехов, наблюдал за сбором налогов и исполнением законов. В общем, представлял в Ангистерне некую высшую инстанцию, подконтрольную правителю Серединных земель да Совету Магистериума.
Но ум магистра Фабиуса занимали сейчас не красота заката и не полномочия хитрого префекта, а книга смертей и рождений, по обычаю, хранившаяся именно в церкви.
Калитка чёрных церковных ворот душераздирающе лязгнула, когда маг вошёл, ведя в поводу Фенрира. Не знай он наверняка, что и калитка, и забор – из особенного дерева, никогда бы не поверил.
Обширный двор порос чёрным колючим шиповником, к церкви вела утоптанная тропинка. Фенрир начал щипать траву, и маг оставил его пастись, не опасаясь, что конь уйдёт из церковной ограды. Конь был надёжным другом и умел ждать. Да и церковь его не пугала – маг часто посещал такие же в других городах.
А вот горожане не баловали вниманием это страшное место. Сатана – совсем не тот родитель, у дома которого постоянно толпятся беспутные дети.
В его церковь горожане и жители окрестных деревень не приходили без надобности. Но именно здесь каждую весну старший мужчина в семье фиксировал число умерших и вновь рождённых, привозя младенцев под лик Сатаны и оставляя в церкви отпечаток крошечной ладони. Здесь же князь-священник благословлял прихожанина на трудные рискованные дела. Или молился о лёгкой смерти болящему. Такова была милость создателя людей Сатаны – даровать своим детям лёгкий путь в Ад.
В Ад попадали все без исключения души прихожан. Независимо от их земных дел. И это было справедливо, потому что безгрешных людей – не бывает.
У входа Фабиус почтительно коснулся груди, где под рубашкой прятался магистерский знак, отворил тяжёлую дверь, что никогда не запиралась, и вошёл в алтарный зал, освещённый кровавыми лучами закатного солнца.
Казалось, что овальная комната с чёрным алтарём в центре – единственное внутреннее помещение церкви. Потолок её уходил под самую крышу, а чёрные полотнища гобеленов скрадывали острые углы.
Церковь Сатаны, как артефакт иного мира, была явным и незыблемым подтверждением силы владыки Ада. Она строилась не руками людей, а росла, как древо, из особого семени, что оживало в земле от молитвы магистров, закладывающих новый город. Один город – одна церковь. Один князь-священник, отвечающий за учёт паствы, обладающий милостью отца людей Сатаны даровать молящемуся смерть.
В Серединном мире не было никакой возможности сомневаться в существовании Сатаны. А если еретики и находились, бездушные твари Верхнего Ада, что прорывались иногда на землю, быстро лишали их самомнения.
Чтобы сопротивляться адским тварям, требовалось долго изучать магические науки, загоняя свою природу в тиски разума, что для людей – не самое привычное дело. И магов, особенно умелых, не хватало всегда.
Священника магистр поначалу не заметил, но гулкость шагов Фабиуса по мозаике из черных и жёлтых плиток алтарного зала, видимо, разбудила высокого крепкого старика, дремавшего в одной из смежных комнат, спрятанных за длинными полотнищами чёрных гобеленов. В этих комнатах также хранились книги и жили вороны, что служили магистрам для связи друг с другом и с Советом.
Князь-священник вышел, не скрывая своей расслабленности. Защищённый именем Сатаны, он не опасался за свою жизнь.
Одет был священник в длинную черную долу – рубаху до пят. На плечи была наброшена бойка из распущенных на полосы пушистых шкурок чёрной лисы. На груди сияла печать – круглая золотая пластина с выпуклой надписью: «A caelo usque ad centrum». Что означало «От небес до центра».
– Что тебе, дитя моё? – священник коснулся груди, приветствуя Фабиуса. Он сразу распознал в нём посвящённого.
– Хочу посмотреть книгу рождений, отче, – вежливо поклонился старику магистр. – Начиная с года Огня четвёртого цикла.
– Так давно? – удивился священник.
Но лишних вопросов задавать не стал.
Они прошли в библиотеку, скрывавшуюся за одним из гобеленов слева от входа. Священник быстро нашёл нужные книги.
– Вот одиннадцать книг четвёртого огненного цикла, магистр, – сказал он, в два приёма выкладывая стопки тяжёлых фолиантов, переплетённых в чёрную кожу.
Магистр уселся за маленький столик.
– Могу ли я помочь? – осведомился старик.
Но спросить он хотел имя магистра.
Фабиус лишь отрицательно покачал головой. И проводил священника всё тем же вежливым кивком.
Первую книгу магистр пролистал, не вчитываясь. Строчки, написанные уверенной рукой, вещали о рождениях, смертях и прочих напастях горожан.
Вторую он просматривал уже более тщательно. Пока не нашёл запись о рождении в семье писаря Имрека Грэ сына Селека. Там же был отпечаток маленькой ладошки, в линии которой Фабиус всматривался особенно долго. Потом маг кивнул самому себе, поднялся и, не прощаясь, пошёл к выходу.
На улице стемнело. Рядом с бледным серпом первой луны красовался кособокий блин её товарки. Фенрир нервничал и встретил магистра ржанием. Маг понимал, что именно чует конь – ночь пахла адским запредельным страхом.
Стоило Фабиусу отъехать от церкви, как стали слышны крики на Ярмарочной площади, где бунтовщики подстрекали в это время народ.
– …Доколе нами правят глупцы и воры! – разносилось в сыроватом ночном воздухе.
В другой день горожане радовались бы предвестникам небесной влаги, сбрызгивали молодым вином мечту о дождях, которые напоят перед зимой скудные здешние поля. Но не сегодня. В эту ночь Ярмарочная мечтала не о доброй зиме.
Площадь была освещена большими факелами, что и в конце базарного дня стоят не меньше глея за связку. У деревянного помоста, где давали представления заезжие комедианты, разливали из конных бочонков бесплатное вино.
Народу собралось не меньше, чем бывает в дни осенних ярмарок. На помосте ораторствовали авторитетные в низких кругах люди, а подступы к нему охраняли оборванцы откровенно бандитского вида, допускающие к самому подножью импровизированной сцены лишь голосистых зазывал, что подхватывали удачные фразы.
Фабиус прислушался к крикам, нахмурился, но продолжал ехать медленно, словно бы по делам. Привлекать внимание к своей персоне он не торопился.
Дом префекта тоже окружала немалая толпа бандитов. Больше половины – с уродливыми крестообразными шрамами на лицах, нарисованными, видимо, костяным или рыбным клеем. Впрочем, имелись среди них и немногие настоящие крещёные, те, кого Фабиус видел днём в трактире.
– Вот он! Маг Сатаны! – закричал один из настоящих крещёных, простирая к магистру Фабиусу худые длинные руки.
– Он хочет, чтобы наши души сгинули в Аду!
– Ото ж тварюга!
– Ворюга, я ж говорю – ворюга! – поддакнул кто-то из фальшивых мятежников.
– Ну и чего вы здесь собрались?! – громко, но спокойно спросил магистр Фабиус.
– Пусть префект выдаст нам мага! – заорали из середины толпы.
Темно было. Да и народу у дома префекта собралось немало. Не разглядел крикун, да и не только он, кто подъехал к воротам.
– А коли не выдаст? – поинтересовался магистр.
– А коли не выдаст…
– Спалим крысу!
– Ворота снесём!
– Пусть выйдет!
– Хорошо! – провозгласил Фабиус. – Я передам префекту ваши требования!
И решительно направил коня к боковой дверце в воротах, что нужна была для прислуги.
Бандиты, которых у ворот стояло до трёх десятков, тем не менее, расступились в нерешительности.
Перепуганный слуга споро открыл боковую дверь, и магистр Фабиус, спрыгнув, ввёл Фенрира. Он знал, что «крещёные» сейчас опомнятся. Слишком много их было, чтобы колдовской морок мог продлиться долго.
Гвен выползла на запах горячего кофе, не разлепляя глаза. Только отхлебнув из чашки, она проснулась достаточно, чтобы осознать: она дома, Ричард снова вчера работал с ней допоздна и не поехал в Иерихон. Она все еще не против.
«Все-таки слаб человек», — думалось ей сонно. За горячий завтрак и вкусный кофе душу продаст вместе с принципами. Хоть нормального домашнего андроида заводи!
На столе перед ней оказались крохотные корзиночки, заполненные ветчиной и волшебно-вкусным сырным соусом.
— Я убью тебя не сегодня, — пробормотала Гвен, окончательно просыпаясь. — Ты вообще спишь, или так и бродил тут всю ночь?
Ричард коротко улыбнулся, сервируя свежие круассаны клубникой. Откуда добыл-то? У самой Гвен дома из еды обычно водился всякий треш из самого быстрого, даже кофе она покупала порошковый.
РК детективных серий, насколько она слышала, не комплектовались навыками готовки. Видно, Ричард скачивал базы отдельно или учился. Интересно, как ему кулинарные блоги — типа «десять способов починить твою тачку»?
Только вот Гвен бесило, что она снова влезала в непонятные долги. Да, он ничего не говорил и готовил в основном из ее продуктов, но клубники там точно не было!
С каждым таким завтраком она пыталась решиться и что-то обсудить, но снова думала, что подождет. Вот и сейчас — на терминале были обновления, хотелось жрать, так что Гвен снова решила подумать об этом завтра.
— Спсиб, что это все, ну, — она невнятно обвела рукой стол и открыла уведомления на терминале. — Ваши просят консультации. Что там стряслось?
— Я уточняю информацию, — Ричард мигнул диодом. — Шесть полных дней и тринадцать часов назад в озере Сент-Клер затонула баржа, перевозящая груз хлопковых тканей. Владелец получил страховку. Судно находится в стороне от основных маршрутов, его постепенно оттягивает на мелководье, поэтому никто не планировал его поднимать.
Да, шесть дней назад был жуткий шторм. Гвен тогда забыла закрыть окно в машине и попала на чистку и сушку салона. Еще повезло — Андерсоны словили здоровенную ветку на крышу тачки, Хэнк страдал в голос по своей детке, пока его развалину чинили. Коннор, кажется, под шумок вытащил из машины все бутылки и окурки, так что она стала на пару килограмм легче.
А тут какое-то старое корыто, забитое контейнерами по самую крышу — неудивительно, что булькнулось. Люди не пострадали. Чего Иерихону-то надо? Ткань? Андроиды пытались запросить какую-то индивидуальную консультацию, но писали явно не туда. Так, а где ее папка «От мудаков — мудакам» с письмами начальства и штрафами?
А, стоп. Она открыла шторку меню: конечно, схватила терминал Ричарда! Какого хрена он все еще разблокировался ее отпечатком!
Ее собственный сиротливо прятался за тарелкой.
— Пхлядь, Рич, поставь пароль!
— Я не передаю через рабочее оборудование то, что хочу скрыть.
Ричард забрал терминал, но даже проверять не стал, вместо этого снова замигал диодом.
— Андроиды-рабочие в порту зафиксировали странные звуковые колебания. Включить?
Гвен кивнула.
Звук раздался откуда-то из андроидской груди. За шумом воды слышался четкий ритм. Три длинных удара. Три коротких. Три длинных. Три коротких.
Пиздец. И этот шум воды. Холодной мутной весенней воды. В мелких заводях еще мог быть лед.
«Надо бы вызвать спасателей», — подумала она. Но вдруг это розыгрыш? Баржа-то черт знает когда затонула, кто бы там продержался так долго? Андроиды вылезли бы сами, люди уже утонули бы. Нет, что-то не сходится, а дергать спасателей по ерунде Гвен не хотела, у них хватало задач. Да еще суббота… Вообще-то ей не обязательно было идти на работу — просто привыкла ебашить без выходных.
Ричард молча смотрел и ждал ее решение. Это подкупало.
— Возьмем катер, проверим. Нужны акваланги, и гидрокостюмы тоже — холодно нырять. Если стучат с баржи, вызовем спасателей, без героизма. Нет — выясним, откуда идет звук.
— Акваланги устарели еще в прошлом веке. Согласно инструкции для погружения используются наборы «тритонов».
— Похуй, как оно называется, я с армии не ныряла. Не фанатка дайвинга.
Вообще-то Гвен смягчала. Она ненавидела дайвинг всей душой. Вкус кофе стремительно выцвел, круассаны больше не привлекали — от одной мысли о еде затошнило. Она отстранила тарелку, потерла виски, стараясь не закрывать глаза лишний раз, но все равно видела черную толщу, тонкие лучи фонарей, пузырчатые следы за пулями и плывущую облаком кровь.
Нахер. Нахер. Кофе обжег язык и горло, она закашлялась, но хоть выпала из штопора панической атаки. Ричард внимательно смотрел и, сука, анализировал. Делал выводы.
— Я могу осуществить погружение в одиночку. Провести первичный осмотр.
— Ебнулся? Там течения, сети, срань всякая. Нырять нужно минимум в паре. Я в деле.
Она не собиралась бояться вечно, в конце концов.
— В таком случае предлагаю расширить команду погружения. Есть еще двое, умеющие обращаться с аппаратурой и вызвавшиеся провести эту субботу на Сент-Клер.
Гвен криво улыбнулась. Кто-нибудь из андроидов. Отличная команда выходного дня. Пиздец как весело. Ее немного колотило. Пусть это будет какой-нибудь всратый художник или долбоебы с камерами, снимающие кино на коленке.
Но если это оставление в опасности или попытка убийства… В ушах снова зазвучала бесконечная череда морзянки. «Спасите наши души» из-под ледяной толщи.
Ричард пересел за ее сторону стола и подвинул круассан. Да, нужно было пожрать, чтобы не схлопнуться. Она оторвала кусок теста, зажевала, не чувствуя вкуса.
Гидрокостюмы, дополнительные пластины обогрева, термосканер для локализации. Катер можно нанять в порту, там должно быть и оборудование… А может, сразу к спасателям?
Но вдруг все-таки пустышка… Гвен не могла решить: стук звучал очень ровно, как запись, человек бы так не мог, конечно. Андроидов спасатели могли бы и отказаться вытаскивать. А смогут ли жестянки всплыть в холодной воде? Она не помнила, при какой температуре тириум терял свойства. Лет пять назад дно озера и русло реки расчищали и углубляли — черт знает, насколько там теперь глубоко, Гвен не помнила.
Термосканер может не пробить, лучше искать металл. Основной металлолом со дна тоже вытащили, можно засечь новый.
Больше недели в ловушке… Владелец баржи вряд ли бы бросил андроидов-работников. Нелегалы? Может, беженцы? Пару раз до Детройта доплывали с других континентов: река впадала в Атлантику, баржа тоже наверняка шла от океанского порта. Все равно надо было вытащить, и побыстрее.
— Кто там у тебя вызвался? Иерихон?
— Андерсоны.
— Ладно, свисти их наверх. Будем покорять глубины.
Она прихватила корзиночку, зажевав не глядя, и накинула куртку.
Погода все еще была просто пиздец.
***
Андерсоны встретили их в порту: тощий и толстый дементоры в черных дождевиках. С каждой минутой становилось все холоднее. Погода, как назло, только разыгралась. К вечеру обещали еще один шторм, но и сейчас уже лило как из ведра. Ветер наклонял мелкие деревца и трепал полуоборванный баннер. На озеро даже смотреть было стремно — волны шли с барашками, перехлестывая на причал. Сторону Канады было даже не разглядеть.
Гвен как никогда хотела, чтобы это был просто глупый пранк. Авторов найти и выпороть, и на этом все.
Хэнк махнул, смерил взглядом Гвен, потом озеро.
— Рид, хуевая идея — нырять сегодня. Я и Коннору сказал, и тебе скажу. Нужны нормальные спасатели.
— Они не умеют работать с андроидами, — Коннор явно повторил это не первый раз. — Кроме того, они могут сознательно саботировать. Мне напомнить случаи?
Гвен была бы не против послушать — ей Ричард об этом не рассказывал, что там за херня творится? Но это могло подождать.
— В инструкциях мы все еще считаемся имуществом, — прокомментировал Ричард. — Спасению подлежим как материальные ценности, не более.
Коннор резко кивнул, брызги с капюшона разлетелись нимбом. Хэнк глубже сунул руки в карманы и насупился. Да, херня какая-то. Гвен была не в восторге от таких новостей.
Рыжая девчонка подогнала им бело-синий прогулочный катер с довольно широкой палубой, посоветовала отказаться от прогулки, но настаивать не стала. В гидрокостюмы они все переоделись еще на берегу — нечего корячиться в болтанке. Гвен не была уверена, фрахтуют они все богатство за свои или все-таки потом можно будет стрясти компенсацию с Фаулера, но не то, чтобы слишком об этом думала. Просто надо было как-то отвлечься от очень глубокой холодной воды перед ними.
Пограничник махнул от будки:
— Я доложил, что вы можете зайти в нейтральные воды, но старайтесь держаться границы!
— Принято, — кивнула Гвен.
Она перекинула Хэнку сумки с оборудованием, пока Коннор изучал панель управления, а Ричард настраивал металлоискатель. Холодные косые струи били так, будто погружение началось прямо на причале.
Регенерационные маски, «тритоны», работали до тридцати метров глубины и практически бесконечно, до исчерпания ресурса мембраны, бла-бла — о дыхании можно не париться. Больше беспокоил холод: Гвен замерзала даже на воздухе. В воде могло быть до нуля. Пиздец.
— Черт, утеплители слабые, я брал без запаса, — Хэнк сунул руку в воду и покачал головой. — Пиздец.
— Ты и не погружаешься, — Гвен забрала у него пластину. — Первыми все равно идут андроиды.
Коннор пристроил две пластины в обогревательный жилет на груди, еще одну — на спину. Ричард сделал так же. Гидрокостюмы им очень шли. Дырка в руке или ноге им не повредит, пластины будут греть химической реакцией еще несколько часов. «Да бля, вызовут спасателей срочно, если все пойдет по пизде», — решила Гвен. Никто не собирался тут умирать.
Хэнк займется катером. Им досталось всего по одной пластине, и Гвен этому трусливо радовалась — недостаточно для погружения, задубеть можно. Проследит сверху, поджав хвост, а потом домой — греться коктейлями до ночи. К черту работу.
Ричард сканировал металлолом на дне, Коннор — звук. Они поворачивались синхронно, как две гончие.
— На шесть часов, — сказал Коннор. — Фиксирую сигнал СОС.
— Подтверждаю крупный металлический объект на шесть часов.
Все-таки не с берега, не в стороне, а прямо с баржи. Гвен взяла терминал, потом опустила. Надо разобраться самим.
И перестать бояться. Она тяжело, с астматическим сипением дышала. Гулко бухало в ушах, руки тряслись так, что она плотнее сжала бортик. Все будет охуенно. Все будет хорошо. Вот она, вода, не такая опасная. Нырять вообще не надо. Никому не нужно знать. Стыдно бояться воды в почти сорокет. В конце концов, вид андроидов в гидрокостюмах делал этот день чуть более выносимым.
Заякорились на месте, прямо над баржей. Катер мотало по волнам так, что уже укачивало, дождь лупил прямо в лицо, хотелось только рвануть домой, залезть под одеяло и взять больничный на неделю.
Андроиды синхронно натянули маски: надо не надо, но по инструкции положено. Никакого героизма. Гвен пыталась успокоиться, вцепившись в борт. Хэнк толкнул в плечо, сунул в руки маску.
— Скоро наверху понадобится! — крикнул он.
Ветер сорвал с него капюшон, открывая внезапную фуражку. Вот это морской волк! Гвен ухмыльнулась, повесила маску на шею, и вроде стало полегче.
— Погружаемся, — объявил Коннор, встал на бортик и хлопнулся спиной вперед. Ричард нырнул с места ласточкой, тоже мгновенно скрываясь из вида.
Гвен еще секунду видела свет фонарей, но вода оказалась слишком мутная, только два страховочных троса косо уходили в воду в облачках пены.
— Эй, Рид, не торчи там! — крикнул Хэнк. — Они пока в глубину идут!
В рубке оказалось почти тепло. Только сейчас Гвен разглядела между сосульками мокрых седых волос крохотную желтую гарнитуру.
— Ты с Коннором по рации болтаешь?
— Ну.
— И он тебя постоянно слышит?
— Только когда активирую, — Хэнк показал кнопку, нарисованную на пальце временной сенсорной татуировкой. — А то знаешь, он вечно со своими трындит, а со мной не мог. Хочешь так?
Гвен задумалась. Болтанка вроде бы шла на убыль, хотя дождь все еще хлестал вовсю, и мысли отошли от «мы все утонем». Постоянно на связи с Ричардом? Они и так проводили вместе слишком много времени.
Да она и терминал не забывала и не теряла по шесть раз в год, в отличие от некоторых.
— Он и так ко мне почти переехал. Хватит с него.
— Ну смотри, жизнь упрощает.
Хэнк зачем-то уставился на кольцо. Или Гвен зачем-то проследила его взгляд на кольцо. Они очень неловко замолчали.
— Коннор треплется как радио, — сказал Хэнк. — Рассказывает, что видит. Мне спокойнее, понимаешь? Не парься.
— Я не парюсь.
Снова тишина. Они не разговаривали без ругани три года. Теперь хрен подберешь слова.
— Может, зайдешь в гости? Сумо по тебе скучает, — Хэнк теперь смотрел на нее, а не на приборы.
— Мы в прошлый раз подрались.
— Прости.
— Чего?
— Прости. Я бухал тогда.
У Хэнка очень сильно блестели глаза. Гвен предпочла думать, что это чертов дождь. Она отвела взгляд, уставилась на приборную панель, пытаясь прочитать данные, но сама нихрена не видела через повисшую дымку.
Не бывает такого. Мертвые не возвращаются.
— Я не пил с ноября. Коннор очень убедительный.
— Убедительнее меня?
Снова повисла неловкая пауза. Гвен дернула плечом и уставилась за окно. Внутри было теплее, и казалось нечестным торчать тут, пока их парни уходят все глубже и глубже в ледяной склеп. Точнее, один напарник и один муж. Не смешивать.
Можно было ждать тут, в тепле, но Гвен вышла лично мониторить состояние тросов. Автоматике она не очень доверяла. Ливень улегся, ветер тоже ослаб, так что она слышала Хэнка, заговорившего с Коннором:
— Да, на этих баржах обычно бывают десятки контейнеров, конечно, разбросало. Да. Груз был застрахован, поэтому. Да. Не торопитесь, проверяйте.
Он договорил и высунулся из рубки:
— Кон говорит, что часть контейнеров растащило по дну, но стук доносится вроде как с баржи, там еще штук пять, здоровенные. Они будут осматривать один за другим, это долго.
Гвен прикусила губу. Она не будет спрашивать, все ли в порядке. Не будет. Что, мать его за ногу, может быть не в порядке? Мозг тут же подкинул варианты: зазубренные края острых железок. Тяжелые неустойчивые контейнеры, давящие хрупкий пластик в труху. Переохлаждение. Коррозирующие жидкости из механизмов. Сами механизмы, способные в последних судорогах перерубить тело пополам.
Пальцы стиснули ограждение до боли.
Дверь осталась открыта. Хэнк подпинывал ее, не давал захлопнуться. Болтанка постепенно стихала, дождь перешел в редкую морось. Просветлело немного — грозовой фронт уходил в сторону Канады, и солнце кое-как пробивалось через облака. Все серое, мертвое — но на берегах то там, то тут уже пробивалась слабая зеленца. Гвен прикусила губу, попыталась нащупать сигареты и вспомнила, что она в гидрокостюме.
Ладно. Она вернулась в рубку, обтерла лицо полотенцем, которого раньше у двери не лежало. Хэнк смотрел вперед, борода топорщилась во все стороны, растрепанные подсохшие волосы торчали, как у пугала. Но хоть спину выпрямил, не горбился больше. Гвен поймала его взгляд в отражении.
— Я б сдох без тебя, — сказал Хэнк, не поворачиваясь. — Веришь?
— Не-а.
— Зря. Ты меня постоянно тормошила, не давала скиснуть. Я даже о Сумо не мог позаботиться. Это же ты заказала ту службу с выгулом?
Гвен пожала плечами, потом кивнула. Животные не должны страдать, если хозяева решили себя утопить алкашкой. Кто-то должен был следить за едой, выгуливать и лечить.
— Спасибо. Кон нащупал у него такую опухоль на лапе, мы еле успели к ветеринару. Но успели. Ты б видела, как с ним Кон играет, помереть можно. Вроде взрослый, а такую херню в рот тащит…
— Твой член, например? — хмыкнула Гвен.
— Да ну тебя! — Хэнк побагровел.
Гвен не думала, что когда-нибудь сможет засмеяться на открытой воде. Что когда-нибудь они с Хэнком заржут вместе, хлопая друг друга по плечу, как раньше.
Полегчало.
— Гвен, ты за своим присматривай. Андроиды нихрена не умеют о себе заботиться.
Хэнк так растопырил пальцы, чтобы даже случайно не нажать кнопку, что Гвен снова хмыкнула. Коннору эти слова явно не предназначались. Тут и спокойный Ричард мог бы расплеваться, что все он умеет.
— Вроде чистые ходят.
— Шмотки, заправка — да. Но больше нихрена. Они поэтому обычно мало живут. Знаешь, все это: руки мыть, к врачу ходить, устал — отдохни, заебался — вынь. Заметила, что Коннор вечно обниматься лезет?
— М? Думала, это ты его приучил.
— Нет, они все это любят. Друг друга тоже постоянно трогают. Видела эти соединенные руки?
— Сверхсоциальные создания, — повторила Гвен слова Ричарда.
— Во! Точно. Им приятно, как людям. Но реально, им ноги оторви — могут не сразу понять, что нужны новые. Твой Рич почти не появляется в Иерихоне, так что может прохлопать что-то важное. Хоть ты смотри.
— Я ему не нянька.
Хэнк кивнул, не стал давить. Знал ее, засранец старый. Придется смотреть, не прыгает ли ее долбоеб на сломанной ноге.
Может, потом вместе с Ричардом зайдут в гости, посмотрит на реакции жестянок. «Интересно,— мелькнула снова мысль, — что там за неразрешимые братские противоречия?».
Гвен снова выглянула наружу, почесала бок, но через гидрокостюм не дотянулась, злобно фыркнула. Ладно, их вроде больше не топило.
Хэнк снова заговорил по своей связи — у него был такой особенный отсутствующий тон, отметила Гвен.
— Где нашли? Как мы поднимем, ты с ума… Да просто дверь вскройте! В смысле вода, вы не дыши… люди? Какие, нахрен, люди?!
Внутри все промерзло. Гвен смотрела в мутную темную воду, не дыша, а Хэнк все говорил и говорил, принимая передачу со дна:
— Сколько их там? Боже, Ричард уверен? Гвен, пятеро людей, два андроида! Пусть проверит еще раз! Ребенок? Еще один или из пятерых? Четыре взрослых, один ребенок. Контейнер в плохом состоянии!
Там мог стоять регенератор воздуха. Медленно уменьшающийся воздушный пузырь. Темнота и холод.
Ебаный пиздец. Дыхание вернулось. Гвен разблокировала терминал, набирая спасателей, ткнула его в руку Хэнку:
— Объясни ситуацию, контролируй катер. Я погружаюсь.
Не слушая возражений, она натянула маску, захватила оставшиеся и нырнула, уже в воде зажигая фонарь. Страховочные тросы указывали путь. В этой воде было плыть, как в жидком льду, не спасал ни гидрокостюм, ни обогреватель. Или это просто ужас? Гвен делала вдох на три, выдох на пять, чтобы не отрубиться. Перед глазами темнело от ужаса, но она гребла, рывками загоняя себя все глубже.
Четверо взрослых, ребенок, два андроида. Масок хватит. Лишь бы успеть! Почему они не подняли спасателей раньше, почему…
На уши давило, волнение совсем не ощущалось. Свет сверху уже почти не доставал, но впереди мелькнули другие лучи. Коннор и Ричард.
Не паниковать. Не паниковать. Держаться. Нет в воде никакой крови, это она прикусила собственную губу.
В зеленовато-серой мутной воде она едва могла угадать очертания баржи. Большая плоская платформа завалилась на бок, рассыпав контейнеры, как кубики. Это не кровь, это ил, просто ил.
Страшно не хватало связи. Хорошо, что Гвен помнила жестовый язык подводников — на подкорку въелось. Пять человек, пять масок. Надо было взять обогревающие жилеты, в такой воде люди продержатся не больше пары минут. Даже с пластиной и в защите у нее дубели конечности. Не обморозиться бы, она едва чувствовала стопы. Проеб на проебе.
Кто-то из андроидов выплыл к ней. Ричард — только он взял бы ее за руку, направляя к нужному контейнеру, и отпустил. В голове звонко щелкал обратный отсчет, пока она сама не замерзнет до опасного состояния.
Стенки контейнера проржавели задолго до утопления. Он наполовину съехал с платформы, уперся в дно так, что сразу было понятно, где люди: в верхнем правом углу. Здоровые дыры понизу, дыры помельче сверху, кое-как заткнутые чем-то изнутри, но воздух все равно непрерывно ускользал. Ричард сунул в руки их с Коннором маски, и теперь можно было действовать.
Гвен показала жестом, что идет внутрь, Ричард было замахал руками в отрицании, но Гвен нырнула, и он тоже опустился, начиная отгибать ржавые листы вместе с ней. Коннор страховал сверху. Такая страшная мертвая тишина, Гвен как будто висела в космосе.
Через пальцы ощущалась вибрация — от их усилий контейнер пополз и начал запрокидываться. Срань. Гвен поторопилась, вползла в узкую дыру. Ржавая железка порвала гидрокостюм, зацепила бедро. Похер.
Перед ней был шкаф. На шкафу — чемодан, на чемодане — еще чемодан. Она наконец-то вынырнула в крохотюсеньком воздушном кармане, прямо к ногам людей. Они правда тут были — люди, живые, замотанные в мокрые тряпки так, что не рассмотреть толком в свете фонаря. Они сгрудились вокруг армейского регенератора, грелись об него же.
— Похицих… тьфу, полиция Детройта, — Гвен приподняла маску и сунула им такие же. — Спасательная операция. Маски сначала на себя, потом на ребенка.
Маску оттолкнули, что-то залопотали — черт, какой это вообще язык? Точно не английский.
— Помощь! — Гвен настойчиво ткнула обратно. — Помощь! Ayuda! Aide! Pomosh! — знания на этом кончились.
Она беспомощно огляделась. Из стенки торчали какие-то странные конструкции, доносился стук… нашлепка зашевелилась, раскладываясь в двух андроидов русского типа. Одни только лица человеческие, все механическое. Один продолжил набивать СОС, второй открыл рот, выслушивая гомон, медленно кивнул, как будто проржавел.
— Хо-лод-но… Мы… из… издале… тириума нет…
— Просто объясни им, как пользоваться «тритонами». Быстро!
Так пошло лучше. К маскам потянулись смуглые, сморщенные от воды руки, по лицам, кажется, текли слезы — или это была вода. Гвен объясняла снова и снова: помощь в дороге, без паники. Она сама задыхалась — ужасно мокрый, тяжелый воздух просто душил.
Рядом вынырнул Коннор.
— Спасатели уже в пути, но моделирование показывает, что контейнер не выдержит. Вот.
Он протянул пластины обогрева, всего четыре, но хватит. Все вокруг скрипело и тряслось. Так, можно всплывать по-человечески, с декомпрессией. Гвен продолжила объяснять через переводчика: пристроить на себя, под одежду, к груди. Это выигрывало несколько минут. Ребенка протянули ей — года четыре, не больше, покрасневшие глаза, взгляд в пустоту.
Гвен задохнулась в ужасе — не дышит? Нет, дышит — просто медленно, плохо. Ладно, она поправила криво надетую маску, еще раз огляделась.
— Коннор, двухминутная остановка на половинной глубине. Передай Ричарду.
— У тебя кровь. Перевяжу?
— Нет времени. Всплываем. Следуйте за мной.
Обратный отсчет продолжал щелкать — теперь быстрее, у людей не было гидрокостюмов. Только бы оказались молодыми и здоровыми!
— Страш-но, — сказал андроид. — Им. Нам. Страшно.
— Все будет хорошо. Просто следуйте за мной, и не паникуйте. Переведи им. Не паникуйте.
— Я выведу андроидов, — сказал Коннор. — Они не смогут всплыть. Ричард на страховке.
— Хорошо. На выход.
Коннор нырнул первым. Следом в воду ушла Гвен — прямо в облако натекшей с ноги крови. Похер, думала она, проплывая мимо резных дверец шкафа. Истерика была отдельно от нее и даже не особо мешала. Она знала, что потом накроет, но сейчас действовала как механизм.
Волнами накрывал смех, но Гвен не позволяла себе хихикнуть, знала, что не сможет остановиться, пока не захлебнется или не замерзнет насмерть. Ребенок неподвижно лежал в руках, прижатый к пластине обогрева. Ричард помог ей выбраться, вдвоем они осторожно вытягивали людей, не давая им пораниться. Муть закрывала обзор, фонари пробивали едва на полметра, спасал только страховочный трос Ричарда. Коннор отцепил свой.
Длинные тряпки плыли в воде за ними, превращая в стайку медуз. Ричард приблизился и обернул ребенка своим жилетом. Гвен непрерывно пересчитывала головы. Раз-два-три… где четвертый? Раз-два-три-четыре… Раз-два-три-четыре… Азот в крови, неделя на глубине, нельзя торопиться. Раз-два… куда третий делся? Вон плывет вместе с четвертым в двухголовом кубле. Раз-два-три…
Половинная глубина, показал Ричард. Остановка. Гвен посмотрела вниз, но ничего не могла разобрать. Что опаснее — холод или декомпрессия? Что вернее убьет?
Так холодно. Так темно. Она поняла, что не заберется на борт.
Взметнулся клуб ила: контейнер сложился. Снова наверх, не выдержав двух минут. Слишком холодно, люди не выдерживали, она не выдерживала.
Сверху замерцали лучи. Чернота линяла, серела, зеленела. Суставы ужасно болели, значит, людям хуже. Она умножила боль на десять и поспешила вверх — пока есть хоть какие-то силы. Быстрее! Быстрее!
На поверхности в лицо ударила волна, своротила маску, и Гвен чуть не захлебнулась. Где лодка, где хоть что-то! Ей вцепились в плечо, в голову, затягивая наверх, спиной вперед. Гвен отчаянно кашляла, сжатая комком вокруг теплого центра. Только не давить, не давить, осторожно! Рядом падали мокрые кули, кашляли, стонали — и сползались в кучу, прямо на нее.
Над ухом монотонно выли «аллааа-аллаа-аллаа!»
Люди в форме сдирали с них мокрые тряпки, сразу заворачивали в термопледы, вцепились и в Гвен, но она отмахнулась, отдала ребенка и поползла к борту.
Ричард был еще в воде.
— Лезь! Давай сюда!
Рич зацепился за борт, но пальцы соскользнули. И снова. Диод горел красным. Гвен поймала его руку, сжала — и теперь он смотрел из-под воды, как чертов Ди Каприо.
— Человек за бортом! — рявкнула Гвен, — Помогите, пхля-кха!
Рука выскальзывала из пальцев, расслабилась. Ричард уходил все глубже и теперь пытался отцепиться, но хер бы выкрутился. В его запястье вцепились еще руки, Хэнк ухнул и дернул наверх, поскользнулся, они чуть не наебнулись вдвоем, но как-то удержались. Господи, какой тяжелый. Едва удалось втащить его на борт. Гвен сползла на пол, кашляя.
Хэнк быстро накинул на обоих термоплед, соединил пальцы и заговорил с Коннором:
— Всех принял, все в порядке. Ты на каком этапе? Тепла хватает? Хорошо, увидимся на берегу. Да, все живы. Вроде бы, — он осмотрелся, и кто-то из спасателей показал большой палец.
Ричард пытался встать, но постоянно опрокидывался. Гвен пощупала — просто ледяной, холоднее ее рук. Плед постепенно согревал, не давая откинуться на месте. Гвен даже начала чувствовать ноги и страшно теперь об этом жалела.
Спасенные, все до одной, оказались женщинами. Очень похожие, очень смуглые, щурившиеся на слабом свету, тощие, как скелеты. Вокруг болталось штук пять катеров, сверху грохотали вертолеты, спасатели попытались их разделить, но женщины испуганно жались в ком, цепляясь друг за друга, мотор катера тарахтел, Хэнк вез их к причалу, а Гвен все не могла заставить себя встать. Просто держалась за Ричарда, будто он мог провалиться сквозь палубу, и пересчитывала чернявые головы. Раз-два-три-четыре и маленькое лицо под кислородной маской. Раз-два-три-четыре-пять, и шестой Ричард, и седьмой Хэнк, и четыре спасателя, не развернуться. Раз-два-три-четыре-пять…
***
На берегу их встречали все, кому положено. Парамедики, спасатели, пограничники, какие-то непонятные рожи, репортеры толпой. Гвен отбрыкалась от носилок, рявкнула на медбрата и пошла еще раз всех пересчитать.
Спасенных не смогли расцепить, так и грузили кублом в скорую, вместе с крохой.
Хэнк обнимал Коннора поверх полотенца. Ричард торчал чуть в стороне и выглядел совсем потерянным — наверное, Гвен все-таки отрубилась на пару минут, потому что не помнила, когда он перестал быть рядом.
Пиздец какой бардак. Проверили, называется, странный сигнал в выходной. Гвен еще раз осмотрелась, теперь прислушиваясь к голосам. Адвокаты — на месте, врачи — работают. Нелепые русские андроиды — топчутся у скорой и просятся внутрь.
— Этих куда? — спросила Гвен у ближайшей смуглой курчавой девушки из соцслужбы.
— Сначала в больницу, потом будем разбираться с миграционным центром. Сейчас оформляем временное убежище.
— Не в тюрьму?
— Куда их в тюрьму, — девушка улыбнулась. — Конечно, нет. Мы обеспечим помощь, все будет в порядке.
Гвен выдохнула и поняла, что коленки трясутся. Все. Дальше не ее проблемы. Она ткнула Ричарда в бок, и тот смешно дернулся.
Истерический смех снова пузырился в голове, путая мысли.
— Домой. Я веду. Приготовишь мне горячей острой жрачки, буду просить выпить — не давай. Хочу кофе. С перцем.
Он послушно сел на пассажирское.
Пальцы так плясали по рулю, что Гвен минуту просто пыталась с ними справиться. Так. Еще этот залип, смотрит в пространство, нихуя не спорит. Плохой признак.
— Отменяй приказ. Закажу доставку, а тебя буду грязно домогаться и щупать за все места.
Ноль реакции. Пиздец. Гвен пощупала лоб — ледяной. Но хоть взгляд перевел на нее. Гвен вытащила из бардачка пакет тириума и сунула в холоднющие руки.
— Я способен приготовить еду.
Гвен втопила газ. Тучи уходили, и вовсю сверкало солнце. Это лето она явно проведет без ледяных чаев и забудет о мороженом. От одной мысли скручивало.
Домой, в тепло, и выпить литр раскаленного кофе.
Дверь гаража закрылась, но ветер выл сквозь щелку, будто в гараже завелся вредный детский призрак. Ну уж нехуй. Ребенка они спасли.
Узнать бы потом, как зовут и все такое. Присмотреть.
Гвен сжала ледяную ладонь и потащила за собой. У нее не было термопледа, но зато нашелся обогреватель. В потоке воздуха Рич вздрогнул и зашевелился. Гвен приказала сидеть в тепле и не выебываться.
Можно забыть про гидрокостюм. Она минут пять стояла под горячим душем, пока не почувствовала даже мизинцы отогревшихся стоп. Болело все. Царапина вроде была не особо глубокая, но кровь еще сочилась понемногу. Гвен наложила повязку и, прихрамывая, вернулась обратно. Халат бы не заляпать.
— Так. Сейчас буду щупать на предмет неучтенных дырок. Насчет домогательств шутила, расслабь булки.
— Я знаю, что вы равнодушны к андроидам, детектив Рид.
— Гвен.
— …Гвен, — Ричард повернулся к ней, но все еще смотрел в пустоту. Все еще в шоке, значит. — Я был в шести секундах от фатального отключения.
Гвен вспомнила, как замирали мертвые андроиды, ее тряхнуло. И не обругать за идиотизм — разве что себя. Ребенок бы не выжил без его терможилета.
Какие они все невероятные долбоебы. Особенно она.
Силы кончились. Гвен мешком осела рядом, неловко подвернув ноги. Потом вытянула их — медленно, одну за другой. Бедро ныло. Опять шрам будет. Да хуй с ним.
Недолго она просто сидела рядом. Голову на твердое плечо, глаза закрыть. Вдох на три, выдох на пять. Медленно. Еще медленнее.
Теперь руку ему на шею. Надавить, чтобы разошелся скин. Отпустить. Надавить. Неловкий массаж одной рукой.
— Рич, ляг.
Послушался.
Это было скорее растирание, чем массаж. Обогреватель дул сухим теплом. Мокрый гидрокостюм сползал под пальцами, открывая ледяной пластик, но под руками он теплел.
Ричард медленно шевельнулся, лицом вниз устраиваясь на коленях. Диод мерцал красным прямо Гвен в живот. Она медленно водила пальцами, следя, как алый перешел в желтизну, вспыхнул мягким синим.
Мысли текли так медленно. Истерический смех угас.
Все живы. Чудесный день. Какой чудесный день.
Как мы шли… Как божественно мы шли… Девять джампов, на каждый джамп в среднем две недели. Чуть больше четырёх месяцев — и восемьдесят два светогода… Никто из землян не летал так далеко и так быстро. Я установил прорву мировых рекордов. Пройдет полвека, прежде чем падёт последний.
Зачем-то взял листок и просчитал варианты спасательных экспедиций. Тоскливо! Нужен один корабль-спасатель и три беспилотных танкера. Причем два танкера навсегда останутся у звезд, а за последним, чтоб вернуть, придётся посылать ещё один танкер. И все это — не раньше, чем через десять лет. Потому что танкер существует пока только в проекте. Я знал, на что иду.
Хочется на берег речки. Искупаться, полежать на тёплом песке. Послушать шум леса под ветром. Может, напечатать фотообои? У меня есть коробка бумаги А3 и принтер.
Весь день дотошно анализировал варианты, когда меня вытащат. Моё направление, конечно, приоритетное, но далеко не единственное. И на пути очень много новых звёзд. А у нас правило — не больше одной новой звезды в маршруте за раз. Девиз космофлота — спешка хороша при ловле насекомых. В смысле, геройства не надо, главное — привези информацию. Свою, или чужую, с «мячиков». От того парня, который не довёз…
Не помню, говорил, или нет, но на обследование новой звезды перед прыжком уходит два месяца. Плюс по месяцу-полтора научной программы у каждой звезды. Плюс, собственно, сам полёт… В общем, рейс к третьей звезде занимает полгода. Месяца три — анализ результатов. Итого – срок беременности. Рейс к четвёртой звезде — ещё два-три месяца накинуть надо. А дальше — только с танкером. Который надо построить.
И всё это — чепуха, потому что даже с танкером дойдут только до шестой звезды. Лет за десять.
А там — будут ждать создания новых двигателей. Те, кто пойдут за мной, на семнадцать светолет прыгать не станут. Разобьют этот прыжок на два. Для них я не у девятой, а у десятой звезды.
Вывод: Если наши и америкосы объединятся в вытаскивании меня – ждать гостей надо через семнадцать лет. Если нет — все двадцать. Чем я не граф Монте-Кристо. Могу сказать, чем. Робинзон я. В графья не вышел. В общем, пятнадцать лет отдыхаю, потом начинаю волноваться. Сказочные перспективы. Всегда мечтал отоспаться…
Выхожу в коридор и рисую четвертый крестик. Достаю тубус с листами наскальной живописи, которая так не понравилась Ларисе, и начинаю реставрационные работы. Работаю до глубокой ночи… по бортовому времени.
Эх, Лариса… Застрял бы я у девятой звезды, если б не твоё предательство? Не знаю.
Наша красная палатка
Тирилимби лимби бом!
Словно красная заплатка
Тирилимби лимби бом!
Ору я во всё горло песню из кинофильма про полярников. Про неудачную экспедицию Нобиле, разбившего свой дирижабль во льдах Северного Ледовитого.
Есть в этой песенке слова: «И весь мир помочь не сможет!» Очень актуально. Почему-то ещё не осознал душой, что застрял здесь на полжизни. Разумом понял, а душой — нет. Веду себя так, будто пауза в обычном рейсе. То ли жду возвращения беспилотных зондов, то ли в инерционном полете иду. Вторая неделя пошла, а организм ещё не осознал. Парни из фильма день на льдине просидели — все прочувствовали. У меня реакция замедленная…
Хряп!
Не надо было так нервничать… У велотренажера отвалилась педаль. Ось сломалась. Запасной нет, придется варить. Отстегиваюсь и перехожу на следующий тренажёр — беговую дорожку. Не хочу ремонтом заниматься, меня реставрация живописи ждёт.
Я понял наконец-то, что совершил. Нашел своё место в истории. Почему-то сразу стало спокойнее. Понимание своего места очень важно. Я не Гагарин и не Армстронг. Они — первопроходцы. Я из иной категории.
Когда-то, на заре космонавтики два парня Соловьев и Кизим в простеньком двухместном «Союзе-Т15» прилетели на орбитальную станцию «Мир». Поработали там, разгрузили пару беспилотных грузовиков, потом сели в свой «Союз» и перелетели на другую орбитальную станцию — «Салют-7». Несколько раз вышли в открытый космос, что-то установили, что-то починили, загрузили в «Союз» три центнера научной аппаратуры и вернулись на «Мир». Отработали программу, сели в «Союз» и благополучно приземлились.
Повторить такую насыщенную программу смогли лишь через несколько десятилетий. А ведь Соловьев с Кизимом ничего принципиально нового не совершили. В учебники истории не вошли. Они просто реализовали возможности. По максимуму! Как и я. Только через четыре месяца полета они вернулись на Землю. А я…
Выхожу в коридор и царапаю на стене десятый крестик.
До — ре — ми — фа — соль — ля — си! Се-ла кош-ка на так-си! Тут о-хот-ник вы-бе-га-ет, пря-мо в зай-чи-ка стре-ля-ет! — рычу я под ритмичный грохот железа. Думаете, крыша поехала? Не дождетесь! Это я на тренажёре штанги жим от груди отрабатываю. Вес штанги на пульте тренажера выставлен в сорок килограммов. Для меня это пустяк, поэтому вся железная конструкция содрогается от энергичных движений. Таких быстрых, что на сочинение хойку центрального процессора уже не хватает. А на издевательства над детскими стишками я ещё способен.
Ну вот столбик на дисплее подполз к заветной отметке. Я поднял десять тонн на один метр. Или одну тонну на десять метров — это кому как больше нравится. Зарядка окончена, можно под душ. Выхожу в коридор. Две строки крестиков по семь в каждой. Идет пятнадцатый день нового этапа моей жизни. Надо решить, чем займусь сегодня.
Если разбить грузовой трюм на три отсека, то центральную часть, где зона невесомости, лучше оставить пустой. Буду там летать. А там, где центробежка постепенно нарастает от одной десятой до половины «же», конечно, будут оранжереи. В ближней — огород, а в дальней — для души. То есть, джунгли на гидропонике.
Может, лифт сделать? А то основные перемещения в моем доме происходят по вертикали. Нет, обленюсь. Надо ноги тренировать.
Рисую на стенке двадцать второй крестик и направляюсь в трюм. Попутно объясняю вслух сам себе, какой же я идиот. Сначала надо было в трюме палубы соорудить, потом корабль раскручивать. Потому что монтажные работы в одиночку легче вести в невесомости. Только такой осел, как я, этого не понимает. Остановить вращение корабля? На это нужно рабочее тело, а его кот наплакал. Теперь придется ишачить в условиях искусственной гравитации.
Гносеологический вопрос: Может ли осел ишачить?
Показалось, или нет? Вроде, сигнал из рубки. На корабле абсолютной тишины не бывает. Легкий шум вспомогательных систем — он как шелест листвы в лесу. К нему привыкаешь, его не замечаешь. Но посторонний, даже самый тихий звук ухо выделяет сразу.
Бросаюсь в рубку. В коридоре звук отчетливо слышен. Это сигнал «Внимание». Я вывел на него все изменения окружающей обстановки. Становится тревожно: в свободном полете на таком расстоянии от звезды изменений не должно быть.
Влетаю в рубку, шарю глазами по экранам. Норма, норма, норма… Вот оно! Информация с «мячиков». Пускаю пакет на дешифровку.
В системе появился чужак! Судя по вектору скорости, пришел от той звезды, куда ушла «Незнакомка». Одно из двух: или «Незнакомка» вернулась, или это не система, а проходной двор… Сердце колотится в груди, лицо бросает в жар, в желудке, наоборот, холод. По времени — как раз могла успеть «Незнакомка». Я же SOS дал…
А с чего я взял, что всей галактике известен наш сигнал SOS?
Но после прыжка на семнадцать светолет она же подошла поинтересоваться, как я себя чувствую. Может, и сейчас — подождала недельку, я не появляюсь.
Решила выяснить, не захворал ли я часом?.. Чем не гипотеза?
Грызу ногти, проклинаю низкую скорость света и жду известий от «мячиков». Точность измерений низкая, потому что «мячики» не успели разлететься, идут плотным (по космическим меркам) облаком.
Через сутки выясняю, что корабль чужих идет на перехват облака «мячиков». То есть, туда, где был бы я, если б не последняя коррекция курса… о которой «Незнакомка» уже не знала. Здравствуй, родная моя!
Останавливать вращение, чтоб направить на «Незнакомку» главный двигатель, не хочу. Рабочего тела жалко. Даю несколько коротких импульсов в её сторону маневровыми. Через три часа «Незнакомка» ложится на новый курс — идёт на свидание со мной. Не пройдёт и пяти дней, как что-то свершится! Что-то хорошее. Мечта всего человечества, контакт с братьями по разуму!
Опять «Незнакомка» зависает в двадцати с чем-то километрах от меня. Мигает всем корпусом и передает по радио сигналы морзянки. Не сразу понимаю, что читать надо по-английски. (Ну до чего популярный язык во вселенной! Кто бы мог подумать?!)
— Ю ниид хэлп? — «Вы нуждаетесь в помощи?» в переводе на русский.
С точки зрения грамматики не совсем правильно. Должно быть: «Ду ю ниид хэлп?». Наверно, Незнакомка учила английский с голоса.
— Йес, ай ниид хэлп! — отбиваю я и переходу на родной. — Да, я нуждаюсь в помощи.
— Какая помощь тебе нужна? — морзит, спустя десять минут, уже по-русски, «Незнакомка».
— Кончилось рабочее тело для двигателей, баки опустели. Не могу вернуться домой.
— Кислород, вода, пища, энергия у тебя есть? На сколько единиц времени хватит?
— Воздуха, воды, пищи, энергии хватит на сорок лет. Системы
жизнеобеспечения работают нормально. Нет рабочего тела для возвращения домой, — отбиваю я, радуясь глубине взаимопонимания.
— Когда тебе надо вернуться домой? — интересуется «Незнакомка».
— Точный срок не установлен. Желательно в ближайшие два или три года, — отбиваю морзянкой и размышляю, не ляпнул ли глупость. Потому что «Незнакомка» не торопится с очередным вопросом.
— Я нуждаюсь в отдыхе. Следующий обмен информацией через 30 единиц времени, часов, — приходит, наконец, очередное сообщение.
— Принял. Следующий сеанс связи через 30 часов, — квитирую я.
Свершилось!!! Контакт установлен. Легко и просто! Чужаки знают о нас так много, что даже страшно становится!
А что, собственно, они о нас знают? Морзянку, два языка, меры времени, основы физиологии. Откуда? Видимо, по телевизору канал «Дискавери» смотрят. Может такое быть? Почему нет? Автоматическая станция где-то в лунных горах собирает информацию и периодически сбрасывает на проходящие корабли. Основные телевизионные каналы на Луну транслируются, технически все просто.
К черту! Завтра обдумаю, а сейчас — спать… Контакт с братьями по разуму надо устанавливать в ясном уме и твердой памяти.
Расширяем взаимопонимание. Согласуем протоколы связи компьютерных систем. БОльшую часть работы взяла на себя «Незнакомка». Моя задача — снабжение информацией.
Накропал на Фокбасе простенькую программу передачи картинки. Безо всякой упаковки — три байта на пиксел. Порылся в справочной литературе, добавил в описание длину волны света для каждого байта. Передал на «Незнакомку». Потом объяснил строение человеческого глаза, почему байты кодируют именно такие частоты. Следующим был вопрос, байты определяют яркость в линейном или логарифмическом масштабе.
Через полчаса – следующий вопрос: если у человека два глаза, то для какого глаза эта картинка? Есть ли у человека главный глаз, или они равноприоритетны? И ещё несколько вопросов подобного плана.
Как бы там ни было, а через пару часов оживленного диалога первую картинку в формате восемьсот на шестьсот пикселов на борт «Незнакомки» я передал. На ней на белом фоне был изображен красный треугольник, в который вписан зелёный круг, а в круг вписан синий квадрат.
Через час с четвертью «Незнакомка» ответила двумя картинками. На первой – фото моего корабля, освещенного солнцем с одного борта. На второй – планета Земля. После чего «Незнакомка» поинтересовалась, не ошиблась ли она с цветопередачей? Так как зрительные органы её соплеменников воспринимают свет в другом, более широком диапазоне.
Поинтересовался, много ли информации о Земле и человечестве на борту «Незнакомки». Получил ответ, что необходимый минимум. Так как контакт не входил в цель полёта. Цель полёта — доставка информации из одной системы в другую. Пролетая через нашу систему, «Незнакомка» также сняла информацию с автоматических станций. Вся информация после окончания полета будет передана в хранилище информации для анализа и использования.
Иными словами, мне встретился почтовый корабль. А за нашей системой на самом деле ведется наблюдение.
Предложил передать на борт «Незнакомки» всю информацию, имеющуюся у меня на борту. Если пришельцы пишут наше телевещание, то надо как-то разбавить этот бред. чем-то более достоверным и позитивным.
«Незнакомка» ответила положительно. И я запустил по нашему каналу передачу технической информации. Для начала — по системам передачи данных и протоколам обмена оными.
Спросил, как будем обращаться друг к другу. «Незнакомка» взяла паузу. Через полтора часа предложила обращение «кап». Спросил, что значит это слово. Оказывается, сокращение от нашего русского слова «капитан». Возможно, также от английского «кэп». «Незнакомка» не спешит раскрывать информацию о себе… А если буду задавать прямые вопросы?
В доме Доброхота с мая и по середину октября жил Змей фактически в подклети, и статус его поначалу был ниже плинтуса – проверить надо вероятного будущего зятя, что за работник, что умеет, что знает и готов ли содержать семью и отвечать за свои действия. К тому же – никто и никогда не слыхал, чтобы девушка собиралась замуж за киборга.
Поэтому положение в деревне – и в общине – он должен был заслуживать своим трудом. Стать лучшим в какой-нибудь деятельности – а для этого он должен был пройти годовой круг всех мужских работ, начиная от обработки земли для сева и заканчивая уборкой урожая. Плюс – охота и рыбалка.
Теоретически это было верно – он должен уметь вести собственное хозяйство, когда женится.
В будущее в своём доме ему верилось с трудом – сам вещь и принадлежит хозяйке — но… раз уж остался в деревне, то надо осваивать местный труд и местные обычаи.
Но вот только боевой киборг никогда ранее сельским хозяйством не занимался и даже не представлял, что за работу выполнять придётся! И поэтому старший из братьев будущей невесты для начала поручил ему охрану — работу знакомую и простую – и сначала это были амбары и сенные сараи, потом Змею было поручено смотреть за стадом коров, а с приходом из армии Ратмира DEX’а перевели в его рыболовецкую артель.
В середине октября Змею отвели в большом доме отца Миры более тёплое жильё, но комнатка под лестницей, ведущей от входной двери на второй этаж, показалась Нине чуть меньше и чуть выше подклети, в которой он провёл лето. Но в этой комнатке оказалась настоящая кровать, стул и маленький столик. Плюс – отопление. И дверь была не наружу, во двор, — а внутрь дома, что являлось показателем значительно повысившегося статуса Змея в деревне.
Он за пару месяцев успел стать лучшим рыбаком в артели – и это при том, что в ведении Ратмира, кроме Змея, Марина и Декабря, были две «семёрки». Завхоз заповедника забрал Микса обратно на турбазу, оставив Хельги.
Самсон признаков разумности не проявлял и делал только то, что приказывал Ратмир, а Хельги больше нравилось управлять катером с мотором, и в качестве матроса-моториста от него толку было больше.
Декабрь тоже особого усердия не прилагал, надеясь, что Сергей рано или поздно заберёт его обратно – особенно после приезда программиста из города и разговора его с нынешним хозяином. Программа слежения была удалена – но Декабрь продолжал собирать информацию и отправлять Сергею.
И поэтому у Змея была возможность отличиться и узнать местные озёра и протоки едва ли не лучше, чем знал их Ратмир.
Марина на рыбалку брали только тогда, когда планировали ехать далеко от дома и на два или три дня. И тогда Mary готовил еду, чистил и солил рыбу, ремонтировал снасти и сушил при необходимости промокшую одежду.
Ратмиру и в голову не приходило орать на него, если утренний кофе был недостаточно горячим или если воротнички рубашки были недостаточно белоснежными – у рабочей одежды белых воротников не было, а для выхода в деревню парадный костюм-тройка не требовался – и потому Mary очень скоро понял преимущества нового хозяина перед прежними.
***
В пятницу вечером Нина позвонила волхву и сказала, что прилетит не в восемь, а к девяти, так как Лёня собрался лететь за готовой стойкой для колоколов, и, вероятно, сразу начать звонить.
— Не страшно, — ответил Велимысл. – Часть обрядов я уже провёл и с местом для дома определился… в семье Орловых мужики в строительстве разбираются, помогли. Так что… начнём сами, а ты сама как соберёшься, так и прибудешь… не против, если капище поставлю? Небольшое, на три или пять идолов.
— Будет очень даже здорово! Род, Сварог, Макошь, Велес, Даждьбог… этих? И ещё, наверное, Перун… и Ярило? Ставь… я буду вовремя. Постараюсь.
— И… вот ещё вопрос. Проект дома ты уже выбрала? Какой дом ты хочешь? Как в деревнях или другие мысли есть?
Нина ошеломлённо уставилась на собеседника, и он широко улыбнулся и стал объяснять, словно она была школьницей:
— Так ведь Богодан уже созвал на помочи всё село и все окрестные деревни. Мужиков с полсотни точно будет… а то и более. Планируют не только деревья пометить, какие рубить, а какие оставить, и начать рубить кусты, но и размеры места для дома определить, и фундамент залить. А как ставить фундамент, ежели у тебя даже проекта дома нет? Я бы, конечно, не стал торопиться… надо сначала подготовить всё… но сама знаешь, в нашем климате фундамент обычного дома не меньше полугода выстаиваться должен, а тут дом большой должен быть… а это месяцев восемь, а то и десять… а время-то идёт. Ладно, помогу… помнишь историю Старой Земли и русских писателей? Поищи в И-нете… усадьба Карабиха поэта Н. А. Некрасова…
— Дом с двумя флигелями и парком? – только и спросила Нина.
— Именно! Дом, два флигеля, конюшня, коровник, курятник… и парк. Согласна? Проект сам найду… у меня ещё есть друзья по университету… и дети мои помогут… и ученики. Что так смотришь? Государство волхвов за священников не считает, и потому до пенсии я работал учителем в сельской школе. Как раз русский язык и литература… и завучем был… вот так. А теперь я заслуженный пенсионер. Так что… до встречи!
***
В субботу двадцать второго октября утром заметно приморозило, и Нина всерьёз опасалась, что объявленные помочи отменятся – мужики прилетят, увидят, насколько промёрзла земля… и улетят обратно.
В восемь утра было минус девять, а в полдевятого, когда она вылетела от дома вместе с Василием и Платоном, поднялся ветер и полетел снег. В багажнике лежали пакеты с конфетами (леденцы и карамель для киборгов, около десяти килограмм), а также две банки кофе, пятикилограммовый пакет белой пшеничной муки для блинов, по десятикилограммовой упаковке риса и гречки, и большая – на сорок банок – упаковка сгущёнки с какао. Хороший был аванс… но всё это купить было надо. Надо.
Лёня летел рядом на своём флайере, рядом с ним сидела Вероника, на заднем сиденье находился Оскар.
До Нины только сейчас начало доходить сказанное волхвом (большой дом, два флигеля, парк, конюшня…) – и она судорожно стала думать, где найти столько денег на строительство. То ли ещё раз издать сборник статей, то ли снова взяться за переводы… — но это всё требует столько времени, что спать будет некогда! Привлечь к переводам Платона? А сможет ли он написать грамотный и научно обоснованный комментарий к тексту? Вот это вряд ли… а вот вязать он может… и на продажу тоже. Прибыль от вязания невелика – но всё же хоть какой-то вклад в общее дело. В мастерских тоже работа не стоит на месте – есть и заказы на мебель и на посуду… Ворон и Радж игрушки лепят… так что… деньги будут рано или поздно… но лучше бы пораньше…
Платон сидел на заднем сиденье и думал о том же – где взять столько денег? Помочи – дело очень хорошее… и даже платить за труд не надо будет. Но надо будет всех прилетевших на помочи кормить весь день и досыта! Взятых продуктов хватит ли на всех? И кто будет готовить? И как надо будет готовить? И… где именно будет столовая? Не на кострах же варить станут! А что потом? Фундамент будет выстаиваться месяцев восемь… или даже десять – а это значит, что строить начнут не раньше августа следующего года. Лето здесь короткое, и уже в сентябре может снег выпасть… а за две или три недели вряд ли дом построится… значит, стройка затянется ещё надолго… и на стройматериалы деньги нужны тоже… и на оплату строителям… может быть, начать вязать вещи на продажу? Надо как-то предложить это хозяйке…
— Дом у нас будет круче всех… — заливался соловьём радостный Василий, словно не замечая испортившегося настроения Нины. — Из самых современных материалов, с учётом всех особенностей ведения хозяйства в деревне… на первом этаже гостиная, и ещё большая кухня с печью, и столовая, наверху вместительный рабочий кабинет, и ещё библиотека… и восемь спален, и детская… а в флигелях две большие мастерские и в тёплой пристройке хлев для содержания скота. И даже пара гостевых комнат на чердаке!.. и башенка…
***
Сначала остановились на Домашнем острове, где Нина посадила в пару к Платону Ворона, чтобы крылатый киборг помогал собрату готовить еду для добровольных помощников.
Ворон взял с собой мешок копчёных водяных крыс – и на удивлённый вопрос Платона по внутренней связи ответил голосом:
— Так там и киборги будут, их тоже кормить надо будет. А крысы здешние только называются крысами, а вкусом как крольчатина и выглядят, как земные зайцы… но всеядные, в отличие от них. А если совсем точно, то это местные нутрии. Их много, и охота на них не запрещена.
По пути Нина, чтобы поднять настроение, попросила киборгов придумать название острову, на котором будет построен дом. Вася и Ворон думали не более минуты – и забросали хозяйку предложениями – и Заячий (потому, что там есть зайцы), и Змеиный (потому, что Змей жить будет), и Вороний (потому, что с покупки Ворона началась коллекция).
Нина выслушала все предложения от Василия и Ворона и обратилась к сидящему молча Платону:
— У тебя есть идея?
— Да. Славный остров. Змей сменит имя, Воислав — значит Воин Славный. Мира… полностью Славомира… Славная Мирная. Богов здесь славят… и живут славно.
— Молодец! И придумал, и смог доказать. Решено. Называю остров Славным. Сейчас остановимся на Жемчужном острове… Вася, снижайся… покажу Платону модуль. А потом полетим на Славный остров.
***
Оба флайера опустились почти одновременно. Пока Фрол показывал Лёне готовую стойку для колоколов, Нина показала Платону модуль, мастерские, животных и огород.
А после этого долго разговаривала с обиженной Фридой:
— …ты ведь и сама не хочешь в лабораторию! А «пятёрок» изымают почти всех… для исследования. Многие серии с браком…
— Так и скажите, что я уже не нужна! – бурчала мэрька.
— Нужна! Очень-очень-очень нужна… но изъятием тебя меня могут шантажировать… и забрать всех… потому и предлагаю тебе выбрать кого-нибудь из местных крестьян, кто сможет тебя защитить. А жить и работать можешь остаться здесь…
Фрида всё-таки согласилась с доводами хозяйки, сама позвонила владельцу конефермы и прописала его с третьим уровнем, но при условии, что остаётся в модуле, а нового хозяина вызовет, когда за ней явятся дексисты.
Фрол скинул Оскару файл с порядком сборки и разборки стойки, после этого Лёня проследил за погрузкой частей стойки в багажник и улетел. Но, как оказалось, недалеко – на самом дальнем островке звонница снова была собрана, уже вместе с колоколами. И мечта Лёни осуществилась! – он мог звонить столько, сколько хотелось – звон над островами был слышен ещё часа два.
***
На Славный остров Нина с киборгами попала уже в половину одиннадцатого. И в самый разгар какого-то собрания, которое проводил директор заповедника вместе с главным лесничим, главным инженером, Степаном и волхвом. Присутствовали на этом собрании в основном лесничие и егеря – десятка полтора человек. Судя по шуму тракторов вдали, остальные мужчины были заняты на работах.
Речь шла не столько о строительстве усадьбы на острове и двух дамб, соединяющий этот остров с другими, сколько о наблюдении за животными и чипированием мигрирующих копытных и птиц.
— …при прохождении стада лосей особое внимание следует обратить на молодняк… — вещал главный лесничий, — и чипировать в первую очередь самок… зайцев, крыс, мышей и прочую мелочь чипировать через девять десятого, всех совершенно незачем, они слишком мало живут для этого, десятка зверьков на стаю достаточно для наблюдения за передвижением группы… а вот кто сможет чипировать медведицу с птенцом, получит премию… вопросы есть? Для тех, кто не в курсе… здешний медведь – птица… большая и нелетающая… при терраформировании планеты они были истреблены… почти все. Оставшиеся — под охраной… они всеядные… и хорошо плавают… Кстати, у кого из егерей есть киборги, видеозаписи с животными ими сделанные достаточного качества, тоже будут оплачиваться отдельно… найденные в лесу чипы сдавать обратно с видеозаписью места находки…
На Нину, наконец, обратили внимание – и директор заповедника лично представил её собравшимся:
— А это хозяйка этого острова и приёмная мать этого киборга… Кстати, где он? Змей, иди уже сюда… вот и он.
Наша жизнь похожа на книгу. Большую, изрисованную детскими каракулями, с вырванными страницами и вклеенными неумело бумажным белым скотчем фотографиями. Она разбита на главы: счастливые и не очень, длинные и короткие, что занимают всего одну страницу. В каких-то снова и снова повторяется одно и то же слово, в каких-то — важное сердцу имя. Где-то все перечеркнуто чёрным маркером, размыто водой и смято, словно кто-то сжимал страницу в кулаке. У наших книг постоянно меняются названия и обложки, иллюстрации на обложке, жанр и сюжет. Неизменным остаётся только имя автора на переплете, да толщина. Перед каждой главой у нас неуверенным слабым почерком приписаны посвящения, тем или иным людям, потому что каждая глава связана с ними. Такие гости привносят в наши книги что-то важное и новое, что превращает нас в тех, кем мы являемся. Эти смежные с кем-то главы очень важны, они позволяют прочитать свою книгу не так быстро, не заскучать на середине и найти какие-то новые отсылки и сюжеты для будущего. Однако, нельзя забывать, о ком изначально была книга, которую Вы читаете. Не посвящайте ее всю другим, потому что потом, вырвав эти страницы, можно получить только пустую обложку. И пару кривых картинок, что нарисует автор книги по памяти перед тем, как сжечь все к чертовой матери.
Когда мы перелистываем страницы, что завершают одну главу и начинают другую, то теряем что-то, для того,чтобы приобрести новое. Но пустое место в душе очень сложно заполнить, ты продолжаешь оглядываться, пытаться перелистнуть страницу назад, возможно, читать обе главы одновременно. Это невозможно, и ты закрываешь предыдущую часть, а пальцы снова и снова гладят страницы, будто умоляют заглянуть на мгновение, на секунду. И чем чаще ты читаешь прошлые главы, тем тяжелее двигаться вперёд. Книга выскальзывает из рук, удерживать обе страницы открытыми становится сложно. И в одно прекрасное мгновение что-то приходится отсекать насовсем. Или прошлое, или будущее. Выбирайте осторожно, потому что двигаясь вперёд, можно снова встретиться с тем, что осталось позади, но уже в новой главе, с новыми сюжетами и событиями. Оставшись в прошлом же, Вы лишаете себя возможности нового, и можете лишь снова и снова переживать то, что уже случилось. Вечное, бесконечное дежавю. В какой-то момент буквы окончательно сотрутся, страницы начнут рваться прям под пальцами, и в итоге — не останется ничего. Упаси Вас Боги от такого исхода. Нет ничего страшнее, чем пустота.
Квартира, несмотря на то, что пустовала несколько месяцев, была залита ярким солнцем. Его лучи падали и на паркетный пол в гостиной, и на большие зеркала на стенах, на яркую кухонную мебель — на ярко-красные шкафчики с белыми ручками, на разноцветные стулья с высокими спинками — на большой камин, что раскрыл свою пасть в немом крике. Лестница убегала на второй этаж, где прятались две спальни, ванная комната и балкон. Мебель была закрыта пленкой, что тщательно натянули предыдущие хозяева перед отъездом.То дело закончилось благополучно, а это придаёт сил для того, чтобы сделать все аккуратно и красиво. В гостиной на обоях были изображены маленькие коричневые птички, что жались друг к другу или летели к восходящему вдалеке солнцу. Аккуратные кружевные шторы колыхались от ветра, залетавшего в открытую входную дверь. Большой пушистый ковёр стоял скрученным около стены, позволяя выбрать, как новым жильцам будет удобнее жить. В ванной на первом этаже была душевая кабина, а на втором — просторная ванна. На чердаке пылились стопки старых книг и большая искусственная елка. Если не думать о том, что в каждом телефонном аппарате установлены прослушивающие устройства, так же, как и в лампах, и в цветочных горшках, а соседи напротив — это агенты под прикрытием, то все было довольно сносно.
Девушка с короткими темными волосами прошла по первому этажу и улыбнулась, касаясь ладонями ровных стен и дверных проёмов. Она была искренне рада выбраться из «Рая», где им пришлось провести несколько месяцев, пока были решены все формальности. Ей нравилось бродить по лесной опушке, подставлять лицо первым солнечным лучам на рассвете и любоваться звёздами по вечерам, но все же… Свой, пусть и временный, но все же дом — это совсем другое дело. Она уже заказала в каталоге по интернету новую посуду и полотенца, зубные щетки они купили в магазине, чуть выше по улице. Из одежды ей, правда, разрешили взять всего немного, поэтому она чувствовала себя ограниченной, но это уже было делом времени. Они были живы, они были вместе. Это уже была большая роскошь, учитывая, что два месяца назад ей не могли обещать, что она увидит своего возлюбленного ещё раз. Агент, что работал под прикрытием с бандой Светоносного, всегда носил чёрные очки, поэтому сказать, врал ли он ей или говорил правду — она не могла. Он пожимал плечами и уходил, не получив от неё достаточно сведений, чтобы что-то обещать. А потом вдруг приехал ночью, не предупредив, и приволок почти за руку Лигура.
В соседней комнате глухо забубнил телевизор. Темнокожий мужчина, выбритый практически налысо, щёлкал пультом управления и кривился от того, что видел. Глупые телешоу, второсортные фильмы и тупые комедии — все, что большая плоская панель была готова ему предложить. Рука в сотый раз машинально коснулась колючего затылка. О, как было больно сбривать косы. В ту секунду, как ему об этом сказали, парень пожалел, что не утонул в реке. Тогда он был бы мертвым, но не потерявшим своего достоинства. Но когда возмущение уже почти сорвалось с его губ, взгляд Лигура упал на Майкл, стоявшую в другом конце комнаты. Она мягко улыбалась ему, сложив руки на груди. А в памяти всплыл разговор с Кроули, тем самым вечером, что он привёз друзей повидаться. Баал и Майкл весело болтали, допивая бутылку вина, Хастур — допрашивал охранника о книге, которую он читал, а Кроули отозвал свидетеля в сторону. На его худом лице ожог выглядел особенно болезненно и страшно. Парень передвигался все ещё медленно, припадая на больную ногу, но помощи не принимал, шипел в ответ раздраженно, того и гляди — укусит. Волк отвёл его в соседнюю комнату и извинился. Сказал, что старался очень осторожно выводить Майкл из игры, но все-таки снайперский выстрел, даже с такого расстояние — это очень страшно и больно. Им нельзя было рисковать.
Тогда Лигур узнал, что его девушка несколько дней пролежала в больнице со сломанными рёбрами.
И эта мысль не позволила ему устраивать скандалы и отказываться от той жизни, что им обещали. Раз уж она не испугалась, не убежала в слезах, а только ткнула его пальцем в большой и глупый лоб — потому что всегда знала, что в этой горе мышц нет ни капли ума — он не имел права отступать. А волосы — они не зубы, отрастут. И Майкл обещала собственноручно заплетать их каждое утро, если он потерпит немного. Она просила его потерпеть… Безумный безумный мир.
— Все переживаешь? — ласково спросила девушка, заходя в гостиную, ее легкое белоснежное платье было похоже на два крыла, которыми она обняла себя, юбка шевелилась при каждом шаге, а опущенные рукава подчеркивали хрупкость ее плеч. — Будешь правильно питаться, и они совсем скоро вырастут снова.
— Ерунда, — отмахнулся Лигур, выключая разочаровавший его ящик. — Это скорее как фантомная боль от потерянной конечности. Они были частью меня.
Мужчина стянул с плеч джинсовую куртку — подарок Хастура перед отъездом. Отдать ее лично другу не разрешили, но Кроули втихаря привёз и сунул точно в руки, подмигивая своим страшным желтым глазом. Майкл в тот вечер спросила, без задней мысли, конечно, каково это было — сделать операцию и сотворить такое со своими глазами, просто чтобы выполнить задание? Снайпер на миг задумался, словно пытался подобрать слова, а после улыбнулся, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
— А может, это наоборот — помогло мне найти себя настоящего? — широкая улыбка обнажила его острые белые зубы.
Волк был неплохим парнем, отмазал друзей, помог Лигуру перекочевать из «подозреваемый» в «важный свидетель». Мужчина ещё раз порадовался, что этот странный человек стал все же больше другом, чем врагом. Да и не стоит забывать, что именно он выловил попрощавшегося с жизнью человека из реки. Кроули пытался казаться плохим: снайпером, полицейским, другом и человеком, но у него ничего не выходило. Каждый видел и безошибочно угадывал — Энтони Кроули был очень хорошим человеком.
— Хочешь, я сделаю нам кофе? — Майкл подошла ближе и положила руки на плечи своего мужчины, касаясь подушечками пальцев сильной шеи.
Ее нежная кожа, которая была цветом почти как первый снег, невероятно сильно контрастировала с его собственной — чёрной, словно ночь. Но это сочетание будило внутри что-то древнее, животное почти, требующее защищать, оберегать, любить. Подвыпивший Энтони, когда они наблюдали за танцующими девушками, толкнул его плечом и усмехнулся:
— Правда, наши с тобой — невероятно похожи на ангелов? Такие же белые, воздушные и…
Снайпер сделал непонятное движение рукой — то ли пытался изобразить крылья, то ли его просто заштормило. Но, на удивление, Лигур понял. Они чокнулись бутылками пива и забыли об этом разговоре, но реальность осталась.
Лигур осторожно обнял свою возлюбленную, которой больные рёбра периодически все ещё доставляли дискомфорт, и прижал к себе, касаясь губами таких любимых, когда-то рыжих волос. От Майкл пахло невероятно: первым весенним дождем, апельсинами и свежескошенной травой. И этот запах не перебивали ни шампуни, ни духи, ни вонь мегаполиса. Мужчина дышал полной грудью и мечтал, чтобы весь дом впитал в себя этот чудесный аромат.
— Не об этом ты мечтала, когда мы познакомились, да? — горестно уточнил
Лигур, перебирая короткие пряди пальцами.
Девушка в его объятиях засмеялась, этот звук эхом отозвался в его груди, а сердце зашлось бешеным ритмом. Майкл отстранилась немного, чтобы заглянуть в его темные глаза. На лице, таком невероятно прекрасном лице, которому не нужна была ни косметика, ни какие другие, уродующие людей прибамбасы, сияла счастливая улыбка. В памяти Лигура всплыл момент, когда Энтони бессовестно и нагло затолкал его в комнату в «Раю», где, честно сказать, мужчина был готов увидеть что угодно: дуло пистолета, направленного на него, бордель, даже лабораторию по изготовлению наркотиков, но уж точно не свою «умершую» девушку. Майкл тогда долгие несколько мгновений смотрела на него, кусая нежные розовые губы; из широко распахнутых глаз потекли большие горячие слезы, но она сама так и не издала ни звука. Сидела на постели и плакала, прижав к груди книгу, пока Волк не пихнул его в спину, обозвав придурком.
А он и был придурком.
— Я знала, что мне не будет скучно, — продолжала тем временем Майкл, обводя пальцами его массивные брови и подбородок. — Особенно в тот момент, как ты выбрался из моей квартиры по пожарной лестнице, унося на голове хамелеона своего друга.
— Который оказался не его, да и не друг это был, — согласно закончил Лигур.
— Мне уже сказали, что ты спер какую-то невероятного редкую и дорогую ящерицу, — рассмеялась девушка, запрокинув голову.
Мужчина, не медля, наклонился и коснулся губами нежной, так идеально подставленной для этого шеи. Поцелуи были горячими и короткими. Он медленно поднялся до подбородка, где, наконец, нашёл желанные губы. Майкл приподнялась на носочки, чтобы было удобнее, а Лигур мгновенно подхватил ее на руки, осторожно прижимая к себе. Это был их первый поцелуй в новой квартире. Это была новая глава их жизни, в которую их толкнули, не спрашивая разрешения. Но почему эта история должна оказаться плохой? Если они могут играючи превратить все в прекрасное приключение, полное поцелуев, любви и нежности.
В конце концов, Волк умудрился обрести своё неземное счастье под пулями и в окружении маньячных убийц, почти умер сам, едва не угробил пассию, однако вон же, ходит и сияет разбитой мордой. Чем они хуже?
Лигур, не разрывая поцелуя, который постепенно становился все более страстным, наклонился сильнее и подхватил девушку на руки, придерживая под коленями.
— Может, кофе подождёт? Мне обещали большую и очень-очень удобную кровать…
— А соседи? — ни капли не возражая, воскреснувшая из мертвых девушка крепче обняла своего страшного преступника за шею.
— А пока слишком мало их знаю, чтобы приглашать в свою постель, — наотрез отказался Лигур. — Хотя, если ты хочешь группового секса, я знаю местечко…
Пустующий несколько месяцев дом наполнился радостным и счастливым смехом, восторженными криками, а после — громкими стонами наслаждения.
И пусть эта глава в их жизни только-только началась, но они собирались прожить ее с удовольствием и ни на мгновение не отпуская рук друг друга. В конце концов, они сами пишут книги своих жизней, а значит — нужно отобрать перо у судьбы и писать так, как им хочется.
О любви, об ангелах и об украденном хамелеоне.
11. Интерьер. Комната Золотова
Золотов, попугай
Попугай сидит в клетке и с удовольствием клюёт зернышки.
Золотов высыпает последний совок с мусором в ведро, разгибается.
Золотов:
— Ну всё, теперь — полчаса полного покоя… (Слышит телефонный звонок, раздраженно): Ну, кто ещё там? (Берёт трубку) Золотов слушает!
Голос сестрёнки Риты:
— Привет, Золотов!
Золотов:
— Ну, здорово. Чего надо?
Голос Риты:
— А чего так грубо?
Золотов:
— Устал, извини. Давай по-быстрому.
Голос Риты:
— Ну, если по-быстрому, то надо две тыщи.
Золотов:
— Однако, два двадцать пять за котлеты! Надеюсь, не долларов?
Голос Риты:
— Не отказалась бы, но возьму рублями. Очень срочно.
Золотов:
— А зачем, позволь узнать?
Голос Риты:
— На вино и на баб! Ладно, шучу, со стоматологом расплатиться.
Золотов:
— Ладно, если не врешь, заскакивай, выручу. Я дома ещё часа три, потом — работа.
Голос Риты:
— Нет, сейчас не получится. Давай завтра, с утреца.
Золотов:
— Ладно, созвонимся. Предки как?
Голос Риты:
— Норм. Ну всё, аста ля виста, бэби.
Кладёт трубку.
Золотов:
— Завтра — так завтра… А теперь — в койку.
Падает на диван.
12. Интерьер. Кабинет директора кладбища.
Директор кладбища Землица, отец Иннокентий, отец Борис. Сыч и Бамбула
Землица и отец Борис устраивают старенького отца Иннокентия на диванчике.
Землица:
— Вот так, батюшка, вот так. Так вам удобно будет, полежите, отдохните… (Борису): Надо бы такси вызвать…
Отец Борис (тихо, Землице):
— Рано. Наш отец Иннокентий — боец закалённый, отлежится полчасика — потом ещё нас с тобой перепьёт.
Отец Иннокентий:
— Ибо чадолюбие, дети мои…
Мгновенно засыпает. Отец Борис и Землица возвращаются к столу, накрытому дорого, но из покупного: всякие нарезки, салаты в коробках, икра в банках. Доминирует спиртное: водка, коньяк, виски. Землица наливает себе и священнику.
Землица:
— Так, ножки обмыли, ручки обмыли, головку…
Борис:
— За сердце давай, оно есть средоточие…
Его прерывает скрип двери и появление на пороге Сыча и Бамбулы.
Сыч:
— Здоров, Землица. О, святой отец, и вам здрасьте. По какому поводу гуляем?
Землица:
— У отца Иннокентия (показывает на спящего) внучок народился, третий. Утром из Саратова телеграмму получили.
Сыч:
— Внучок — это хорошо… А тебе, Землица, Валерий Владимирович привет передает и интересуется — как живётся, как работается, какие проблемы?
Землица:
— Спасибо, живётся-работается хорошо, проблем никаких… Может, к столу?
Сыч оглядывает стол, остается увиденным доволен.
Сыч:
— Что ж, можно и к столу… Только сначала скажи мне, Землица, Валерию Владимировичу что передать?
Землица:
— Ну это… горячий привет, пожелания крепкого здоровья и успехов в труде, а также искреннюю благодарность за заботу…
Сыч (угрожающе):
— И все, что ли? Не понял!
Землица (стучит себя по лбу):
— А да, конечно, извините, выпил, не сразу сообразил… (Суетливо лезет в тумбочку, достает толстый конверт, вручает Сычу). Вот, тут как договаривались…
Сыч:
— Угу. (Отвернувшись от отца Бориса, пересчитывает деньги, передает конверт Бамбуле) Вот теперь можешь наливать. Мне вискаря.
Землица (Бамбуле):
— А вам?
Сыч:
— А он за рулем. (Бамбуле) Значит, бабло отвезешь Бубну, за мной заедешь… (окидывает взглядом стол) заедешь часика через два… Да и вот…
Кидает в коробку с салатом несколько кусков колбасы, протягивает Бамбуле, потом вручает нераспечатанную бутылку коньяка.
Сыч:
— Поешь там где-нибудь, а бухнешь дома. Понял? Иди. (Бамбула выходит). Ну чо, ребята, за внучка!
13. Интерьер. Проходная общежития имени Веры Засулич
Климент Ефремович, Жанна-Жанетта, прочие обитательницы общежития.
За стеклянной перегородкой, в каморке вахтёра, тихо дремлет Климент Ефремович. Перед ним на столе — недопитый чай в стакане с подстаканником, раскрытая книга обложкой вверх. Перед каморкой на цыпочках появляется Жанна. Она облачена в чёрный балахон и чёрный колпак, с шеи свисают несколько ниток крупных бус, лицо размалевано чёрным и красным, в руке — метла.
Жанна (шепотом):
— Климент Ефремович…
Климент в ответ лишь похрапывает.
Жанна (чуть громче):
— Климент Ефремович!
Климент (бормочет во сне):
— Не положено… Согласно инструкции Совета народных комиссаров от ноль второго ноль пятого…
Жанна (поворачивается к лестнице):
— Девки, дрыхнет! Вперёд!
Мимо вахтерской будки почти беззвучно проносятся чёрные женские фигуры в колпаках и при мётлах.
14. Натура. Улица возле кладбища. Ночь
Фонарь, Лимон
Фонарь (в мобильный):
— Ну, супер! Поцелуки-поцелуки! Уже летим (Лимону). Ну всё! Верунчик ждёт, и подружаха при ней, прикинь!
Лимон:
— Ну и чо стоим? Кого ждём? Я тачку ловлю!
Выходит на проезжую часть пустынной улицы.
Фонарь:
— Фигли тачку? Тут напрямую — пятьсот метров, не больше.
Лимон:
— Через кладбище, что ли?
Фонарь:
— А чо, стрёмно?
Лимон:
— Не, ну… нам же ещё бухлом затариться надо, и закусью. К девушкам пустыми являться — некруто!
Фонарь:
— Так у Верунчика и затаримся, у неё внизу круглосуточный.
Лимон:
— А если там «Клинского» не завезли?
Фонарь:
— Ха, очкуешь, Жёлтый?
Лимон:
— Кто, я?! Да сам ты, блин, трусохвост позорный!.. Ладно, погнали!
Рысью мчатся к кладбищу.
15. Натура. Кладбище. Полянка. Ночь
Заполошная, двенадцать «ведьм» из общаги. Кот
На пространстве, относительно свободном от могил, горит костёр. Вокруг костра стоят двенадцать «ведьм», облачённых в чёрные тряпки всех мыслимых фасонов. На головах — чёрные колпаки, мешки, шляпки. У каждой в руке — метла. На размалёванных лицах сверкают шалые глаза. На небольшом возвышении стоит Маргарита Заполошная. Её ведьминский наряд исполнен куда более профессионально — и вполне тянет на карнавальный костюм. Голову украшает немыслимый тройной колпак, фосфоресцирующий в сумраке летней ночи. Перед ней — поставленный «на попа» чёрный ящик, на нём — корзина, прикрытая чёрной тканью. «Ведьмы» пускают по кругу (против солнца) плетёную бутыль, каждая делает по три глотка. Последняя с поклоном передает бутыль Заполошной. Та окидывает свой «шабаш» властным взором.
Заполошная:
— Все пили?
Первая ведьма:
— Все, матушка…
Заполошная:
— Теперь возжигайте факела!
Одна из ведьм обходит круг, раздавая собравшимся палки, обмотанные паклей. По отмашке Заполошной «ведьмы» дружно опускают палки в костёр, поднимают. В этой позе они кажутся копиями статуи Свободы.
Заполошная:
— Теперь гимн! Слова выучили?
Ведьмы дружно кивают.
Заполошная (поет гнусаво и немузыкально):
— Кумара них-них запалам,
— Бада эшхоно, лаваса, шиббода кумара.
Взмахивает рукой, как капельмейстер. Ведьмы подхватывают.
Ведьмы (хором):
— А-а-а!
— О-о-о!
— И-и-и!
Заполошная:
— Ла-ла, соб, ли-ли.
— Соб, лу-лу, соб, жун-жан…
Ведьмы (хором):
— Э-э-э!
— У-у–у!
— Ы-ы-ы!
Заполошная резко опускает руки. Ведьмы замолкают.
Заполошная:
— Теперь, сёстры, воззовём к возлюбленному отцу нашему и повелителю!… Приди, мессир!
Ведьмы (хором):
— Приди, мессир!
Заполошная:
— Приди, мессир!
Ведьмы (хором):
— Приди, мессир!
Заполошная:
— Приди, мессир!!!
Ведьмы (хором):
— Приди, мессир!!!
Заполошная сдергивает тряпку с корзины и извлекает оттуда того самого кота, что так досаждал Золотову. Кот с ленивым любопытством оглядывает собрание.
Первая ведьма:
— Ой, киса…
Вторая:
— Лапушка… Кис-кис-кис…
Третья:
— А обещали, что козёл будет. Чёрный.
Четвёртая:
— Ага! Где козёл?
Заполошная (властно):
— Тихо, бабы!.. Где ж я вам козла найду… в хорошем смысле слова… Так, замолчали все! Построились!
Ведьмы замолкают, выравнивают круг.
Заполошная:
— Значит, так! Теперь все по очереди подходят к мессиру и целуют… в морду!
Первая ведьма:
— Вот ещё! А вдруг блохастый?
Вторая:
— Заглохни, Тонька, делай, что матушка велит…
Третья:
— Хорошо ещё, что не в зад…
Начинают медленно подходить к коту.
Заполошная:
— О, мессир, в эту великую ночь дозволь нам, служанкам и рабыням твоим…
Первая ведьма склоняется над котом. Раздается шипение, визг. Кот соскакивает с рук Заполошной и удирает во тьму.
Первая ведьма:
— Ох, гад! Как цапнул!
Вторая:
— Утёк, сволочь!
Третья, за ней остальные:
— Держи мессира! Лови мессира! Киса, киса…
Заполошная:
— Спокойно, сёстры! Трое налево, трое направо, остальные — за ним!… И без мессира не вовращайтесь!
Ведьмы с мётлами и факелами разбегаются в разные стороны.
Очнувшаяся Федерация хотела было устроить нам кузькину мать, но осталась куковать в своей вселенной. Другое дело, что люди — достаточно вредные и пронырливые существа, способные влезть без мыла туда, куда их никто не звал.
А потому простые люди, особенно вкусившие прелестей практики в Приюте, начали массово проситься забрать их из невыносимых жизненных условий. Оно и понятно — условия в Приюте и на любой другой планете Федерации несравнимы. На Приюте человека первым делом осмотрят, если найдут какие-либо болезни или проблемы — вылечат. Подберут ему работу согласно его предпочтениям, образованию и способностям. Выдадут бесплатно жилье на выбор — либо городская квартира, либо дом в сельской местности. Все зависит от профессии человека, места расположения его работы и личных предпочтений. Желающий разводить курей, гусей и свиней бодрым шагом топает в деревню. Желающий преподавать математику спокойно селится в городе. И никаких проблем.
Основная часть продуктов питания и предметов первейшей необходимости там бесплатная. Да, можно зайти в магазин, выбрать самое простейшее и спокойно уйти, просто пробив товар. Например, обыкновенная чистая вода в бутылке отдается бесплатно, не зависимо от размера бутылки. Но если покупать лимонад, сок или какой-то любой другой напиток — нужно платить. Обыкновенный белый и обыкновенный черный хлеб так же отдается бесплатно. Хочешь хлеб с чесноком, кунжутом или приправами? Изволь раскошелиться.
Большинство основных проблем решаемы достаточно быстро. К примеру, человек платит только за использованную в доме воду, поскольку вода является довольно ценным ресурсом планеты и по всему Приюту построены специальные очистительные водосборники и водохранилища. Электричество же совершенно бесплатно, так как для его получения практически никакие планетные ресурсы не тратятся. Электростанции по всей планете ядерные с целой системой наворотов, касающихся очистки отходов и безопасности. За безопасностью следят эльфы-параноики и в случае хоть малейшей утечки чего-либо подозрительного, тут же вырубают все предприятие.
Из минусов, которые люди считают именно минусами — требуется работать. Да, именно работать. Делать хоть что-нибудь, что будет приносить окружающим пользу. Лежать лежа на печи позволяется только людям в отпуске, капитально больным (и то регенератор в помощь) и женщинам на последних месяцах беременности. То, что не нравится именно женщинам — декрет только один год по закону. Дальше отправляйте младенца в ясли и топайте работать.
Поваляться на больничном пару недель тоже не выйдет. Заболел? Идешь в любой медгородок, ложишься в регенератор, лежишь энное количество времени, смотря какая болезнь и осложнения, а потом получаешь выписку о проведенном лечении в такое-то время и снова топаешь работать. Никаких полугодичных больничных и умирающих от соплей младенцев тоже нет. Это намного снизило затраты времени на лечение людей и убрало нафиг ненужное бумагомарание, отнимающее львиную долю времени как врачей, там и простых людей.
Что особенно напрягает людей в Приюте — квартиры и дома не являются их собственностью и не передаются по наследству. Такого явления, как приватизация жилья, там просто нет. Все постройки принадлежат сугубо государству Приют и только государство решает, кому выделять жилье. Лежащего на боку тунеядца государство имеет полное право выселить, если такой человек в течении двух месяцев с момента заселения не устроился на работу. Работа в Приюте есть всегда, поэтому оправданий о том, что не смог нигде устроиться, никто не слушает.
После смерти любого гражданина Приюта его жилье возвращается государству не зависимо от количества родственников, приютившихся в одном доме. Родственники, приехавшие на погостить, в течении недели покидают Приют либо же официально принимают гражданство, находят работу и получают собственное жилье. Было очень много скандалов по поводу жилищного вопроса и даже сейчас они продолжаются, порой долетая аж до самых вершин, но все равно такого явления, как наследство, там нет.
Вещи умерших родственников жители Приюта вправе разобрать себе. Так же они могут забрать транспортное средство родственника, если оно было куплено им на личные деньги. А уж как они будут делить это самое транспортное средство — государства не касается. Если же транспорт был государственным — флайер, электрокар, велосипед, ездовая лошадь и тому подобное, то он отходит обратно государству не зависимо от того, сколько времени умерший им пользовался.
В принципе, жить в Приюте было очень даже божески, поскольку человек мог быть уверен — ему не нужно брать кредит на жилье и технику, так как жилье ему предоставили уже со всем необходимым. Да, заселяясь в типичную квартиру или дом в любом из городов Приюта, ее житель имел все приборы первой необходимости: холодильник, стиральную и гладильную машины, микроволновку и электрическую плитку. Сантехника в полном порядке прилагается. Другое дело, что выселяясь, он обязан все это оставить, поскольку и квартира, и все, что в ней было на момент его вселения — принадлежит государству. Это не касается личных вещей и техники, закупленной на личные средства.
Так что народ не зря валом пер из Федерации. Те, кто не уместился в Приют, бодро отправлялись на Апельсинку. Так уж вышло, что эта планета была промышленным вариантом Приюта, поскольку на ней велись множественные разработки полезных ископаемых. На Апельсинке массово строились заводы и фабрики, вокруг них планомерно нарастали города, отдельно выделялись места для парков и отдыха, зеленые зоны…
Вообще, будь у меня возможность прожить жизнь человека, я бы жила в Приюте. Все условия и вся отдача тебе, только веди себя, как человек и работай свои восемь часов с положенным перерывом, выходными, праздничными и отпусками.
Но увы, у меня как раз нет ни отпусков, ни перерывов… Поэтому совместно с драконами я бегала целую ночь и утро, вытаскивая граждан Федерации и мановением руки превращая их в граждан Апельсинки. Граждане радостно изображали полет летучего голландца, бросая запертыми свои квартиры или временные хибары. Что типично для Федерации — особых жилищных условий в ней нет. Многие люди, стремящиеся покинуть свою родину, остались без жилья именно из-за кредитов, долгов, любимых родственничков, проигравших свои дома в азартные игры и тому подобных проблем. Да, это самые типичные случаи, когда муж пьет и играет, а жена пашет на двух работах, чтобы не умереть с голоду.
Конечно, федералы знали, куда пропадают их граждане с совершенно разных планет, но… предпочли не улучшать условия для жизни людей и не только, а свалить на нас всех собак. Итак, мы оказались виноваты в трех терактах на трех разных планетах; в смерти какого-то физика, которого в глаза не видели, а увидев, наверняка бы забрали себе, а не убивали почем зря; в увеличении цен на продукты питания — вообще смешно, мы просто прекратили с ними торговлю, чем радостно воспользовались местные торгаши, втюхивая втридорога свои достаточно плохого качества товары…
Так что да, всех собак собрали именно мы. Хотя, уж если на то пошло, то я не вижу никакого смысла взрывать несчастные торговые центры, где полно людей, пришедших закупиться и развлечься. Я бы лучше взорвала правительственные здания, где сидят нажравшие морды чиновники. Вот тогда все было бы намного веселее. Люди, конечно, выберут новых… не проблема. Но зато выбранные будут знать, что они тоже в один далеко не прекрасный день могут взлететь на воздух, не смотря на всю охрану… Вот так бы я сделала… А все эти показушные акции — дело рук сопливых идиотов, играющих в великих террористов. У них кишка тонка заложить бомбу в правительственном туалете, вот взорвать магазин или заправку — это они могут…
Может показаться, что мы заботимся только о Приюте и Апельсинке, но это не так. Уровень жизни в магических мирах аналогичен мирам техническим, просто там сделан упор на магию и на личные способности каждого отдельного существа. На Эсперии все обустроено именно для эсперов — людей с необычными, различными и порой довольно разрушительными способностями. На Тьяре все условия созданы для темного населения, имеющего свои принципы и потребности. Просто моим самым любимым миром есть и остается Приют, вот я от него и балдею чаще всего.
В целом, работы хватало. И мне все же кажется, мы пошли по правильному пути, забирая этих людей. Тот, кто хочет быть спасенным, заслуживает спасения. И не важно, спасается он от угрозы смерти в зубах монстра или от смерти от голода…
…Первым пришел император: его застенчиво сопровождала девчонка в цветастой юбке. Дав государю место, присела в углу на скамью, сложив на коленях руки. Павел нервно теребил перевязь, поигрывал перчатками, задирал и без того курносый нос и был совершенно такой, как на своём известном портрете.
— Должен заметить, милостивая государыня, — сказал он, и голос его сорвался, — вы уязвили меня в самое сердце. Дворец в Пелле не так хорош, как наплели историки. Из щелей царской опочивальни невыносимо дуло!
— Откуда вы знаете, — отвечала Вера прокурорским тоном, — если даже не соизволили пройти внутрь… во всех мемуарах написано!
— Я провел там ночь, — сказал Павел, — самую кошмарную ночь моей жизни, не считая последней. Маман, даже после кончины, сделала всё, чтоб отравить мне жизнь… Печные трубы гудели всю ночь. Вот так: «умри-умри-умри» — он сложил губы трубочкой и стал похож на обиженного гусёнка. — Я неделю потом страдал от мигрени…
— Поделом! — мстительно сказала Вера. — Гамлет общипанный.
Государь задрожал губами и скрылся в тень.
Другая фигура, массивная, крепкая, заняла его место: появилась под ручку с девицей, которая запутала Веру на развилке. Сказать бы ей пару ласковых!
Но фигура вышла из тени, и стало не до того.
— Зря ты, Верунь, о Пашках-то! — прогудел отец.
Заныло сердце и невыносимо защипало в глазах.
— Пап, нет, ты ни при чем! — горячо заговорила она, но отец перебил:
— А Пашка твой — раздолбай, да. Говорил я тебе…
— Пап, я… прости. Я… люблю тебя, — вырвалось у нее то, что при жизни отца она так ему и не сказала.
— Отчества не позорь! — отец подмигнул и пропал.
Стало тихо.
— Малыш? — вопросительно раздалось из другого угла.
Пашка стоял, пряча в тени половину лица. Поднял руку и помахал, держа ладонь у груди, как раньше политики на трибунах. Вправо-влево. Тик-так.
— Зря ты так, малыш. Я же тебя любил, заразу… думал, помиримся… а вышло…
Вот тут она опешила. Но быстро взяла себя в руки:
— Ты-то что тут делаешь? Живой? Ты же ни разу, как сбежал, не позвонил, не…
Пашка виновато отступил от стены, и она увидела, что половины лица у него нет. Белела кость. Вместо глаза зияла дыра, а из груди торчал оплавленный автомобильный руль.
— Ты даже проститься не пришла, — укоризненно сказал он и двинулся к Вере.
Протянул руки:
— Давай хоть обнимемся на прощанье…
— Я не знала! — завизжала Вера.
Но он шел, повторяя:
— Не хотела знать, не… — его лицо оказалось совсем рядом.
Запахло горелым пластиком, черные пальцы в волдырях потянулись к ней….
— Нишкни! — прозвучало резко, как хлыст. — Прощание закончено.
Пашка растаял в воздухе.
Вера оглянулась и увидела, что старуха сидит на своем столе.
— Деточка, — сказала она.
— Деточка, — повторила разбитная бабешка в цветастой юбке.
— Деточка, — пискнула девчонка, выходя из угла.
Они встали перед ней, все трое, и у них оказалось одно и то же лицо. И глаза — один голубой, другой — карий. Фигуры двигались, пока, наконец, не сошлись в одну, как матрёшка. И стали Ядвигой. В избе ощутимо похолодало.
— Зачем вам я? — спросила Вера.
Старуха молчала. В её тёмном глазу плескалась ночь.
— Почему именно я? — спросила Вера.
Осеклась, услышав из рыбьего старушечьего рта детский смех. Голубой старухин глаз был ясный и совсем молодой.
— Почему я? — спросила Вера, уже понимая.
А кто, в самом деле? Так просто…
Кто сам, добровольно, ломанулся за пятьсот верст за справедливостью? Кто годами выжигал себя изнутри? Кого, мать вашу, тошнит от людей?
Старуха подняла бровь.
Вера почувствовала, что её ответа ждут: лес, озеро, птицы… хотя никакие они не птицы. Ждал и ещё кто-то, далекий. И не один… Тишина стала звонкой, налилась, готовая лопнуть.
— Да, — сказала Вера. — Да, черт меня раздери.
И время исчезло.
Трещат поленья, пьяня пряным запахом. Старуха нараспев тянет вязь неизвестных слов. Образы вплетаются в память. Яга водит птичьей лапой над головой:
— Живое к живому, мёртвое к мёртвому, — и на глазах молодеет.
— Кос не плети, — то хохочет девка с черным и синим глазом. Сердечным стуком ведет за собой, и теперь Вера знает, как иссушить, как отпустить, как рану открыть, как затянуть… Мимолетно приходить боль, там, где сердце. Пустое, пройдёт. Всё в туман уходит.
— Смотри, — то уже девчонка-невеличка открывает перед Верой ладони. В них птенец. С плодом живым, да с зелёным ростком — и с ними теперь она справится. Говорит маленькая, говорит, да росточком всё меньше и меньше… На скамейку сажает Вера кроху, годочков трёх…
Вот и всё.
В старухином теле никого уже нет. Теперь Вера знает. Ведает.
Догорели поленья в печи. Жидкий рассвет забрезжил в окно. Как же странно всё, черт подери. Она шибанула ладонью в окно, высадив хлипкое стеклышко, заорала в звенящий птицами лес:
— Эй, вы, мракобесы! Инструктаж закончен, выпускайте меня — я в сортир хочу!
Птицы, вечные спутники озерных дев, от её воплей вскинулись, разорались, слетели с крыши избы — черные галки, белые чайки.