— Хи-хи-хи! Сюда! Сюда! — шёпот, подобный дуновению ветра, смех переливами колокольчика, сотни голосов слились в единую симфонию, вплетённую в молочно-белую пелену.
Сонмы существ, видения, сотканные из клубящегося тумана… Всё как во сне о далёком и счастливом прошлом. Келли было так спокойно, тепло и уютно, все тревоги растаяли, растворились в плотном белёсом мареве. Девочка плыла, покачиваясь, будто на волнах, сопровождаемая музыкой удивительно волшебных голосов.
— Сестрица! Иди, потанцуй с нами! Потанцуй с нами, дитя! — мелодичным перезвоном раздавалось вокруг.
На пёстрой цветочной поляне, задорно напевая, и, веселясь, танцевали три юные девушки необыкновенной красоты и грации. Подхватив под руки девочку, плясуньи вовлекли её в свой безудержный танец. Келли, счастливая и беззаботная, кружилась, пружинила, взлетала, смеялась и пела вместе с прекрасными задорными девами, забыв обо всем на свете.
— Останься с нами, сестрица! Так весело вместе! — переливчатые девичьи голоса, казавшиеся такими родными и тёплыми, звучали с разных сторон.
— Останься! Останься! — еле уловимый шёпот разносился повсюду, вплетаясь в туман, омывавший полянку, сливаясь с мелодией и ритмом танца.
— Она не может… Её заберут отсюда… — до боли знакомый гулкий всепроникающий низкий голос, прозвучавший в сознании с такой невыразимой тоской, заставил Кели замереть, ища глазами его обладателя.
Тот незамедлительно появился, будто соткавшись из уплотнившегося, темнеющего тумана. Чёрная высокая фигура в жуткой костяной маске с шестью глазницами… Сердце девочки затрепетало, дыхание сбилось, и она хотела подойти ближе, но, казалось, приросла ногами к покрытой разноцветным цветочным ковром земле. Малышка очень сильно скучала по своему неизменному спутнику, так давно оставленному там, в далёком поместье семьи Сатерли.
— Я хочу остаться! — крикнула малышка изо всех сил, боясь возвращения в обитель снежной ведьмы. — Пожалуйста, позвольте мне!
Маска качнулась из стороны в сторону, своим отрицанием разрушая возникшую, было, надежду остаться там, где Келли сердцем и душой ощущала себя как дома. Неспешным движением тёмной руки мрачный друг девочки потянул за край маски, снимая её. Время будто замедлилось, пространство вокруг сгустилось, стало плотным, словно желе, смолкли все шорохи и звуки. Келли замерла в предвкушении, не веря своим глазам. Что за облик скрывается там за этим жутким черепом какого-то необычного существа, с острыми, как бритва, клыками и тремя парами глаз? Маска медленно ползла вниз, открывая лицо странного пепельно-серого оттенка. Келли хотела разглядеть его черты, но мир вокруг начал расплываться, краски смешивались, будто растворяясь друг в друге. Девочка протянула руку, желая дотронуться до тёмной фигуры, ставшей какой-то блёклой, бесплотной, будто исчезающей в тумане, но окружающее её пространство начало меркнуть и утопать во мраке.
— Очисти лес, дитя! — снова лёгкий шёпот со всех сторон. — Очисти его, чтобы мы могли вернуться. Чтобы ты могла вернуться домой…
— Но как? — отчаянье волной захлестнуло Келли.
— Я подскажу тебе, дитя моё — ласковый, такой родной и приятный женский голос прозвучал где-то на задворках сознания. — Прислушивайся к себе чаще, я буду давать тебе ответы, направлять и советовать. Знание придёт изнутри, потому что ты — одна из нас! У тебя всё получится…
А потом всё стихло, стало темно, жарко и больно, очень больно, всё тело словно протыкали раскалёнными спицами. Келли хотелось орать от этой невыносимой агонии, но, казалось, голос подвел её, издавая лишь слабый стон.
Всё прекратилось неожиданно, в один миг стало как-то легко, ужасная боль отступила, уступая место неимоверной слабости и странному забытью. И, кажется, прошла вечность, а девочка всё лежала в своей постели, не в силах открыть глаза. Рядом кто-то всплакнул, на горячий лоб опустилось что-то влажное, приятно-холодное, сбивая жар.
— Келли, поправляйся, пожалуйста! – знакомый голос подруги-хохотушки сейчас звучал так жалобно, печально и тихо.
Келли с трудом разлепила веки, перед глазами всё плыло, всё вокруг кружилось. Над девочкой склонился неясный силуэт, убрав со лба приятную прохладу. Больная хотела, было, запротестовать, но не смогла издать ни звука, во рту было сухо, как в пустыне. Послышался плеск воды, и разгоряченный лоб девочки снова почувствовал холодное прикосновение.
Келли проснулась глубокой ночью, вся в липком холодном поту, попыталась сесть, тут же снова упав на подушку. Очень хотелось пить, одолевала слабость, но хотя бы взор был чист и ясен, никакого тумана перед глазами. На тумбочке рядом с кроватью тускло горела свеча, подле на стуле, девочка обнаружила спящую Нору, утомлённую, с растрёпанными косами, в грязном переднике. Видимо подруга заботилась о ней всё это время, не покладая рук. Келли снова попыталась встать, в надежде поискать воды, но из её тела будто выкачали все жизненные силы, и малышка снова уронила голову на подушку, не в силах подняться. Шорох разбудил Нору, та вмиг оказалась подле заболевшей, проверяя её лоб губами, и, всматриваясь в глаза.
— Я так рада! Я молилась о твоем скорейшем выздоровлении! — тараторила подруга, но почему-то шёпотом. — Мы уж и не надеялись! Ты почти неделю пролежала в бессознательном состоянии!
— Пить! — прохрипела Келли.
— Ох! Конечно! — засуетилась Нора, наливая воды в стакан, и, подавая, наконец, очнувшейся подруге.
Келли залпом выпила драгоценную живительную влагу, но пустыня в горле не думала сдаваться. Жестом девочка попросила ещё, таким образом, осушив три стакана.
— Что произошло? — хрипло спросила она, утолив мучавшую её жажду.
— Помнишь, несколько дней назад приехали две старые ведьмы? Так вот, я точно не знаю, что произошло, но всполошились все, когда наша мадам с ними громко ругалась. Да так, что стены тряслись, да гром гремел. Да-да, правда! Гроза началась, но не могла заглушить их воплей. – Нора говорила скоро и тихо – А ругались они здесь, в твоей комнате, я хотела пойти послушать, что случилось, но мама остановила. А потом тётки уехали восвояси, а хозяйка ходила недовольная, сказала, что ты заболела сильно. За доктором почему-то не послала и приказала кроме воды тебе ничего не давать. Хорошо, что мне разрешили ухаживать за тобой! Мама готовила отвары из цветков ромашки и чего-то ещё, а я тайком тебя ими поила. В общем, я так рада, что ты очнулась!
Нора крепко обняла малышку, что у той перехватило дыхание. Келли была счастлива, что, очнувшись, первой она узрела эту вечно неунывающую болтушку, а не хозяйку поместья или горничную. Девочка уткнулась носом в плечо подруги.
— Никто так и не приехал за мной? — тихо спросила малышка, всё ещё ощущая лёгкое головокружение. — Мама…или кто-то из моего поместья?
— Ох… — снова вздохнула Нора – Прости, но в эти дни посетителей не было. Правда! Я бы знала.
Келли поникла, вспомнив видение, пришедшее к ней, лежащей в бреду. Было ли это сном или происходило на самом деле, девочка не знала, в душе всё же надеясь, что ей удастся выбраться из этого неуютного места.
Она хотела домой! Это желание настолько сильно завладело её сознанием и душой. Но вспомнив поместье Сатерли, в котором она прожила большую часть своей жизни, Келли поняла, что это не тот дом, куда она мечтает возвратиться.
«Ты одна из нас… очисти лес…» — в памяти всплыли слова, сердце кольнуло иглой. Девочка осознала, что всё время скучала по неизведанному миру, незримому и такому притягательному, такому родному. Малышка так и сидела в объятиях подруги, думая о том, что теперь она обязана разузнать всё: о себе, своем происхождении, о существах, следовавших за ней все эти годы, об этом загадочном лесе, и о том, зачем, всё-таки, она нужна бабушке и двум её жутким подругам-гарпиям.
Боль ушла. На время отступила безысходность последних дней жизни в поселке пен-рит. Не знаю, плакать ли, радоваться? Я живая, у меня ничего не болит и… я пен-рит, завершивший трансформацию. Гилоис был так любезен, что выделил мне комнату в своем большом городском доме. Каждый день он расспрашивает меня, как дела, словно ничего не изменилось.
Я третий день на ногах. Допуска к терминалу у меня, понятно, нет. Зато есть выход в город, и право о чем угодно расспрашивать господина куратора. Правом я пока еще не пользовалась. Не хочу с ним говорить. С человеком, для которого я, как выяснилось, лишь ценный экспериментальный материал. И он, похоже, понимает мое к нему отношение. Не очень суется. Если бы было, куда, я бы ушла. Но мне некуда. Наплевать. В конце концов, угнать флаер никогда не поздно. Теперь-то я в состоянии это сделать.
Вежливый стук всегда оповещает о приходе куратора.
— Заходите, Гилоис. Не заперто.
— Саша. Я пришел серьезно поговорить.
— Я слушаю.
— Мне нужно твое согласие на то, чтобы поместить твою анкету в базу пен-рит.
— Зачем?
На самом деле, я догадываюсь, зачем. Но пусть сам скажет.
— Тебе нужен постоянный партнер. пен-рит не живут одиночками. Это физиология, против которой бесполезно спорить. Вот увидишь, скоро твое представление о мире кардинальным образом изменится, ты поймешь, что я прав.
Пока я не чувствую никаких кардинальных перемен в себе. Но, по словам самого Гилоиса, изменения будут происходить постепенно. Что же, сколько-то времени у меня есть.
— Нет, куратор. Пока — нет. Что мне действительно нужно, так это работа. Такая, где я могла бы применять свои знания и умения хотя бы частично.
— Пен-рит не работают, — словно уговаривая маленькую девочку, сообщил он, — зачем? У тебя хорошее пособие, ты в состоянии им распоряжаться…
— …отчасти…
— Пусть отчасти. Можешь тратить свободное время, например, на спорт. Или на книги.
— Мне нужна работа. И хоть какое-то удостоверение личности.
— Что?
— Ладно, хотя бы просто работа. Гилоис, вам трудно узнать? Или пустите меня в сеть, я сама найду себе дело.
— Хорошо. Но про анкету все же подумай.
Ушел. Не будет он ничего искать. Мерзко. Можно пойти на улицу, можно попытаться завести новые знакомства. Ха-ха. Представляю, как это будет выглядеть. Прав ты, хитрый жук Гилоис, что держишь меня на расстоянии от терминала. Но что же делать?
Тебе ясно сказали, почитай книжку. Отвлекись.
За окном у меня узкая улица с синим покрытием подогреваемых тротуаров, по которым текут ручьи растаявшего снега. Снега в городе нет, он весь остался там, где деревья, где нет человеческого жилья и нет грязи. Одеваюсь, выхожу на улицу. Ноги сами несут в центр, к внешнему вокзалу. Наматываю круги по площади. Такая смешная прогулка: ни на кого не смотрю, никого не вижу. И никто не видит меня. Это зима.
Возвращаюсь. Ничуть не устала. Та, прежняя боль, что вынуждала меня пользоваться костылями, стала меньше, чем воспоминанием: помню, что было мне плохо. Но как именно? Снежинок нападало на лицо. Влага стекает по щекам, как непрошенные слезы. А о чем плакать? Люди, вон, и в худших переделках были. И ничего.
Здоровая, сильная. Что еще надо?
Через день Гилоис все же подошел ко мне.
— Я подыскал тебе работу. Но если откажешься, сама будешь виновата, больше я тебе помогать не стану.
Надо полагать, он нашел мне такую работу, на которой я взвою в первый же день. Должна взвыть, по его представлениям.
— Чем я буду заниматься?
-На, почитай.
На кровать рядом со мной упали два листочка, пестрящие крупным шрифтом.
— С хозяином я говорил. Он тебя берет под мою личную ответственность.
Ну, что тут у нас? Весело. Ремонт флаеров. Технолог на оформлении заказов. Буду вводить данные заказчика в инфосеть, выдавать сертификаты и вежливо улыбаться владельцам поломавшихся машин. Ну что же. С этим и пен-рит справится.
— Когда мне нужно там появиться? И адрес, пожалуйста.
— Я в первый раз сам тебя отвезу и проверю, как будешь справляться.
— Хорошо.
Вокзал как всегда был почти пуст. Население не стремится в космос, у населения свои проблемы. Игорь настороженно оглядел тех немногих, кто мерил шагами зал ожидания.
— Спокойнее. Пока еще про нас никто не знает.
Высокий парень, одетый неброско и подчеркнуто по погоде, не торопясь, двинулся к выходу. Игорь отстал от него на мгновение, а вот Калымову пришлось догонять. Высокого звали Майкл, он был одним из подчиненных Валентина Александровича, а в чем заключается его работа, Игорь не стал выяснять.
Снаружи было холодно, светло, снежно. Он приподнял ворот стильного пальто, попытался втянуть голову в плечи — без привычной куртки было вдвойне неуютно. Оглядевшись, Майкл безошибочно выловил из общего потока яркой рекламы табло, предлагающее всем желающим взять в прокат флаер. Наземный транспорт здесь не прижился из-за необходимости строить для него хоть какие-то дороги, и все улицы в городе, за исключением нескольких совсем уж старых, времен колонизации, изначально были задуманы, как пешеходные. Зато здесь прекрасные площади, просторные, со вкусом застроенные, с удобными парковками, кое-где даже в два-три яруса.
Выбрав из трех машин ту, что показалась Майклу наиболее надежной, взлетели.
— Ну, куда теперь? — нетерпеливо поинтересовался Калымов.
— Мимо здания вокзала, на запад. Но не строго на запад, там такая вышка есть, вон она…
Майкл кивнул, разобравшись с курсом. Лететь двадцать минут, куча времени, чтобы подумать, что сказать при встрече. Спросить: «Помнишь меня?». Глупо. Прошла всего неделя. Даже меньше, пять дней. Сказать: «Я же говорил, что еще встретимся!». Тоже глупо. Ладно, с этим как-нибудь разберемся, лишь бы все оказалось нормально, лишь бы Сашка оказалась дома. Хотя, в ее состоянии, куда она могла уйти? Разве что на ее голову свалилась еще одна компания несчастных, которых надо спасать, и она помчалась спасать. Какие глупости в голову лезут!
Игорь приоткрыл окно, вытянул сигарету. Калымов покосился на него неодобрительно, но ничего не сказал.
Снизу плыли заснеженные леса. В лесах зияли заплаты и прорехи: маленькие поселки, заводы, санатории, станции техобслуживания, флаерные стоянки. Мирный пейзаж, свойственный многим планетам земного типа.
Искомый поселок показался вдали, флаер вильнул, слегка меняя курс. Ну, все. Почти долетели.
— Посажу машину не у дома, а на общей стоянке, — предупредил Майкл, — Придется немного прогуляться, но подстраховаться не помешает.
— Согласен, — Калымов начал спешно застегивать пальто. Это в салоне тепло, а снаружи, как-никак, метель.
Игорь молча кивнул. Любая задержка казалась роковой, самое маленькое промедление несет в себе заряд ошибки, неудачи.
Наконец, флаер замер в жиденьком ряду трех изрядно запорошенных машин. Ну, куда теперь?
Да вон он, крайний дом от леса. Совсем недалеко.
Хотелось перейти на бег, но Игорь сдерживался. И так Майкл и Валентин Александрович едва поспевали за его шагом.
Вот и то самое крылечко.
— Ну, чего стоишь, звони. — Нетерпеливо окликнул Калымов, еще даже не добравшись до крыльца.
Звонок. Раз, другой, третий. Надо трезвонить до упора, она подойдет, только не сразу, в прошлый раз она тоже не сразу подошла.
— Ну, что? Никого?
Калымов поднялся на крыльцо и теперь дышал на пальцы, как будто тоже собрался позвонить, но если это делать замерзшими руками, то попытка наверняка обречена на неудачу.
Игорь молча еще раз вдавил кнопку.
Никакого ответа.
Мимо них протиснулся Майкл, дернул на себя дверь. Та тут же подалась, свозя в сторону нешуточный слой снега.
— Открыто, — прокомментировал очевидное Валентин Александрович.
— Вак, отойдите, я вперед.
Калымов без возражений отстранился. Игорь догадался, что слово Вак, которым Майкл временами именовал Калымова, происходит от инициалов — В.А.К. Валентин Александрович Калымов.
Через минуту Майкл вышел на крыльцо, сказал:
— Входите. Там никого нет. Но все перевернуто.
Игорь вошел в квартиру последним. В прихожей уже горел свет.
Первыми в глаза бросились костыли, бесхозно валяющиеся у стены. Тот, кто забрал отсюда Сашу, не подумал о них. Вполне может быть, костыли оставили, потому что некто был уверен, хозяйке они больше не пригодятся. Возможно, это Гилоис решил все-таки завершить трансформацию без согласия подопечной. Или же они ей больше не нужны… совсем.
Об этом думать не хочется, но упорно думается. Игорь как во сне поднял и поставил в угол Сашкины ходули. Так правильней.
Прошел в гостиную. Шкафы все открыты, какие-то тряпки на полу. Здесь что-то искали. Что-то или кого-то. Вот и новая версия. Тем, кто забрал девушку, было просто наплевать, что с ней будет потом. Когда они получат, или, что верней, не получат, желанные сведенья.
Игорь поднял с полу Сашкин домашний халат. Попытался вспомнить, в чем она была в тот день. Вспомнил: не в халате. В пижаме синего цвета. Она же летала в город, а потом начался приступ. Он сам переодевал ее в ту пижаму: когда кризис удалось снять, Сашка еще оставалась без сознания, а та одежда, в которой она бродила по улицам, категорически не годилась для постельного режима.
На лестнице показался Майкл, позвал:
— Поднимитесь сюда!
В кабинете все было почти так, как в момент их прощания. Только кресло опрокинуто, да терминал разбит. Грубо и навсегда.
— Это еще ничего не значит, — решительно высказался Калымов. — Будем искать. Теперь, пока своими глазами труп не увижу…
Игорь поймал себя на том, что у него до боли сжаты кулаки. Спокойно! И вправду, потеряно пока не все. Есть еще Гилоис…
Я – специалист. Дипломированный. Моя основная специализация – делать желтые огонечки синими.
Но при этом я не «узкий», что бы там кто ни говорил. Они говорят — подобен флюсу. И хихикают. Они полагают – смешно. Мне – нет. Но не потому, что я себя считаю узким специалистом и обижаюсь. Это не так. Просто у меня нет чувства юмора.
Я потому и комедии не смотрю. Мне от них плакать хочется. Человек падает в лужу — это смешно? У меня есть знакомый аутист, я по нему в универе социальную практику отрабатывал. Так вот, он смеялся, когда идущий в парк монор проехал мимо остановки, так и не открыв дверей. Мне не было смешно, но я хотя бы мог понять. Он ведь подумал, что монор пошутил. Потому и смеялся. Так на то он и аутист. А почему смеются те, кто себя считает нормальными, я не понимаю. И больше не пытаюсь понять. Надоело.
Закончится этот рейс – попрошу вернуть меня в одиночный патруль. Все равно адаптация не удалась. И не удастся, что бы там Док ни говорил. Я не стану одним из них. Даже пытаться не буду. Не хочу.
Док называет это негативным мышлением, которое надо преодолевать. А зачем? В патруле никто не заставит меня смотреть комедии. Никто не будет хихикать и перешептываться при моем появлении. Никто не станет ругаться, что я опять не так одет и делаю не то. А работа та же самая – только кнопок поменьше, да сигналы не желтый-синий-красный, а оранжевый-зеленый-синий. Красный тоже есть, но он редко бывает. Запомнить несложно. Оттенков и сочетаний побольше, конечно, и их тоже запоминать надо, но зато никто не мешает. Не стоит над душой. Не хихикает вслед. Просто сигналы разного цвета – и все.
О, кстати. Желтый сигнал. Пора.
Встаю с койки, на которой лежал. Я давно проснулся, просто вставать не хотелось – зачем? Сигнал был синим, а выходить в коридор просто так…
Больше – не хочу.
Умываюсь. Чищу зубы. Одеваюсь. Расчесываться не надо – Док хорошо поработал, больше волосы у меня не растут. Мне нравится – удобно и аккуратно. Я знаю, что меня называют лысым уродом. Во всяком случае – раньше называли. Не обижаюсь. На что? Ведь правда – лысый. И не красавец. Вот старший конвоя бригадир Майк – красавец, это да. А толку? Девушек трое, а красавец один. Где уж тут выспаться, каждое утро из новой каюты выходит. К концу рейса от него только тень остается. Глаза красные, руки трясутся. Так что это хорошо, что я – урод.
Смотрю на свое отражение, тщательно проверяю одежду. Последнее время они не хихикают, но лучше пусть я буду уверен, что все в порядке. Надеваю рабочий фартук и проверяю содержимое карманов. Я сам его обновил после окончания прошлой вахты, но порядок есть порядок.
Выхожу в коридор.
Конечно же, бригадир Майк тут как тут. Делает вид, что он просто так завис в самом узком месте коридора у моей капсулы, а вовсе не меня караулит. Повадился проверять, даже девушек своих забросил. Ну, так смотри, проверяй – вот он я. Я всегда сигнал с упреждением ставлю, чтобы не опаздывать. Вот и сейчас – до начала моей вахты еще куча времени.
Здороваюсь, но он, конечно же, не отвечает. Даже не смотрит в мою сторону. Недоволен – опять не поймал. Это у него пунктик такой – поймать на каком-нибудь нарушении. Я бы мог заложить Кэт – та четвертую вахту пропускает. Но не буду. Пусть пропускает. Мне не трудно, а пятнадцать реалов не лишние. Надеюсь, она и сегодня не придет.
Протискиваюсь мимо бригадира Майка – коридор в этом месте очень узкий, а он и не подумал отодвинуться. Мелкая месть за то, что не сумел ни на чем поймать. Морщусь – пахнет от него неприятно. То ли не мылся, то ли подцепил что. Может, потому и злится, и девушек забросил. И чего он гермошлем никогда не надевает, вонял бы себе в гермошлеме… Сказать, что ли, Доку?.. Впрочем, не мое дело.
Иду по коридору. Гравитацию после аварии полностью не восстановили, но мне так даже больше нравится. Тело невесомое, легкое, и только ботинки липучками по полу шлеп-да-шлеп. Можно по потолку пройти, или по стене. Я на днях так и сделал. Не в коридоре, конечно, чего тут интересного? В смотровой. Прогулялся между обзорными экранами, пока не видит никто. Они вблизи такие огромные! Снизу кажется – совсем плоские и прямо на обшивку приклеены. А на самом деле за ними до обшивки – больше моего роста. И все забито какими-то непонятными трубами и проводами. Я особо рассмотреть не успел – наткнулся на механика и удрал. Нет, он не ругался, он, может, меня и не заметил совсем, но зачем рисковать? Лучше я попозже еще разок там прогуляюсь – никто ведь не запрещал мне этого, правда?
Коридор выводит к центральному стволу. Тут тоже нет гравитации. На всякий случай проверяю клавишу лифта, но она не реагирует. Вот интересно – а если бы починили? Пришлось бы, наверное, воспользоваться, раз уж нажал. А я куда больше люблю летать. Удачно, что лифт не работает.
Открываю расположенный рядом шлюз на аварийную лестницу, протискиваюсь и толкаю себя вниз. Скобы проносятся мимо, время от времени бью по ним ладонью, сначала ускоряясь, потом – тормозя.
Выхожу на нужном ярусе. Все как обычно, и даже то, что Кэт меня не ждет – тоже уже стало обычным. Впрочем – смотрю на часы – у нее еще четыре минуты до официального начала вахты. Можно и подождать. Здесь гравитация есть, но слабая и нестабильная, словно кто-то подергивает тебя за ноги. Потому липучек не отключаю.
Слежу за стрелкой. Мне торопиться некуда. Кэт так и не появляется, и я начинаю работать один. Провожу магнитным ключом по приемнику на двери первой камеры, прикладываю палец. Гудение, щелчок – меня опознали и разрешили доступ. Набираю определенную последовательность цифр. Снимаю приподнявшуюся панельку. Перевожу влево рычаг. Теперь можно достать использованный диск фильтра, что я и делаю. Кладу его в левый карман фартука. Из правого достаю новенький, выщелкиваю из упаковки, вставляю в гнездо. Бросаю съеживающуюся на глазах упаковку на пол – это не мусор, она сделана из инертного кислорода. Удобная штука, эти упаковки. Распадаются на молекулы в течение минуты после извлечения диска. Туда добавили что-то, чтобы кислород не загорелся, когда снова газом становится, а то ведь и до пожара недалеко. Гравитация снова скачет, и какое-то время упаковка просто висит в воздухе. Потом все-таки падает. Морщусь – неприятно, когда тебя дергают за ноги. Теперь – рычаг и все прочее в обратной последовательности. Убедиться, что огонек над панелькой стал синим — и можно переходить к следующей двери.
Это моя работа – менять цвет огоньков с желтого на синий. Несложная, но мне нравится. Особенно – запах озона. Триста две камеры – это триста две упаковки. Люблю этот запах. Жаль, что приходиться надевать респиратор. Но Док говорит – это отрава, хоть и приятно пахнет. Доку можно верить. Он не любит шутить. Хороший человек.
Медленно продвигаюсь вдоль дверей, задерживаясь у каждой не дольше положенного. Иногда мое присутствие замечают и пытаются заговорить. Не люблю пустые разговоры, тем более во время работы. Не замедляю движения. За мной по коридору движется полоса синих огоньков, вытесняя желтые. Это красиво.
Покончив со своей половиной, смотрю на часы. Уложился с запасом. Бригадир Майк ни к чему не сможет придраться, даже если проверит. Но он никогда не спускается на рабочий уровень. Наверное, знает, что тут ко мне придраться не сможет даже он – я ведь специалист и работаю очень быстро. Поэтому он и караулит перед вахтой у каюты – надеется, что просплю. Проспать кто угодно может.
Сажусь на откидной стул у двери лифта. Уборщики на этот раз прибрались хорошо – вчерашней грязи нет и следа, красные пятна и потеки с переборок тоже отчистили. Не зря я внес в доклад это замечание. Достаю из бокового кармана сэндвичи и бутылку молочно-шоколадной смеси. Перед тем, как начать обрабатывать участок Кэт, стоит пообедать – ведь у нее камер не меньше, чем на моей половине. Дополнительные пятнадцать реалов. А, может, и все двадцать – если в бухгалтерии согласятся с тем, что это были сверхурочные. Жую, сдвинув респиратор на нос и стараясь не дышать ртом, и улыбаюсь.
Доев и допив, аккуратно отправляю мусор в сжигатель. Эти обертки и бутылка – не из кислорода, их нельзя бросать на пол. Гравитация опять почти пропала, хорошо, что я не отключил липучки. Перехожу на половину Кэт, осторожно переступив через ее сумочку. Магнитная застежка прилипла к полу, длинная ручка приподнята и слегка шевелится. Будь я менее аккуратен, мог бы зацепиться за нее ногой и упасть. Но я не буду убирать еще и сумочку — это не моя работа. Хватит того, что я позаботился внести указания в программу уборщиков, и мусора больше нет ни на моей половине, ни на ее. Надо отметить, что на ее половине мусора было больше. Все-таки Кэт – очень неаккуратная девушка.
Панелька, клавиши, рычаг, фильтр… желтый огонек гаснет, сменяется синим. Это очень красиво, но я не позволяю себе отвлекаться. И потому работаю быстро. Кэт тратит на каждую дверь намного больше времени. Но не потому, что любуется красотой перемены цвета. Она никак не может запомнить все цифры, постоянно сверяется с электронным блокнотиком, перепроверяет. И все равно не может нажать больше четырех клавиш подряд – обязательно снова в блокнотик лезет. Наверное, у нее низкий статус, с такой-то памятью. Что там запоминать? Всего-то сто пятьдесят дверей и по двенадцать цифр на каждую. Я проглядел их на ее рабочем комме и запомнил еще месяц назад, когда она первый раз попросила ее подменить.
Я вполглаза слежу за Александром Молчановым (http://www.shichenga.ru/).
Молчанов пытается учить людей писать.
Наверное, по 30% таланта и ремесла с усидчивостью его не устраивают.
Да и 30+30+30 – это же 90. А где ещё 10%?
А вот этого не знает никто. Это секрет, ключ, чистая магия.
И Молчанов, наверное, хочет открыть секрет магии письма. Хочет понять, как инициировать художника, чтобы он написал что-то гениальное. Ну и продавать, наверное, это самое хочет. Секрет магии письма.
Хитрый, да?
Тут вилы в том, что ЭТО нельзя продавать.
Инициировать можно, хотя бы попробовать, почему нет?
Продавать нельзя.
Продавая бога, мы остаёмся в одиночестве. Пафосно звучит, но если бог внутри есть, то он не продаётся. Рукопись потом продать можно, это да).
Я не о религии сейчас.
Сейчас я скажу очередную гадость (*кидайте ваши тапки*). Я полагаю, что религиозные институты зародились примерно как торговые. Кто-то же в древние времена должен был обеспечивать своим авторитетом первые торговые сделки? Только боги, как тут человеку поверишь, верно?
Но боги обеспечивали не только сделки, но и заключение мира, любовные и братские обеты, клятвы и проклятия.
Значит, если снять с богов смыслы их пышных земных одежд, останутся обеты, гарантии и клятвы. Они, увы, нематериальны.
Поручителем в сделке бог может быть только потому, что сам-то он – не продаётся.
Сродни ему – любая магия, и магия таланта тоже.
Тут дело всего лишь в названиях бога: талант, магия, вдохновение – это всё примерно он.
Вот или есть что-то внутри – или его нет.
Хоть горшком назови, да?
И да. «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать».
Никто не сумеет продать вам вдохновение. Его нужно искать в себе самостоятельно.
А вот ремеслу можно научиться.
Вот как-то так.
Медитация
Выход один – надо сначала «сделать» себя.
Чтобы вдохновение к кому-то пришло, нужен этот «кто-то». Некий сосуд.
Если сосуд дырявый…
Тут вот Робин говорит, что в медитацию он не верит. Это хорошо, наверное)))
Не надо верить. Надо делать.
Чтобы не навредить себе, начните с развития умения слушать себя и осознавать себя не на автомате, а глубоко и контактно.
Называйте это как угодно – названия важны только для закрепления ваших личных маркеров для некого вашего личного состояния.
То есть – у вас, внутри – там всё – особенное. Назовите это шаманским трансом, медитацией, открытием каналов, культурой самоощущения – без разницы.
Что я только не пробовал на себе делать – суть одна. Вы начинаете себя ощущать более глубоко. Вы дотрагиваетесь взглядом до предплечья, вот как я сейчас – и кожа отвечает мурашками.
Плюс: когда вы «не слышите себя» – мир вокруг тоже более плоский. Стоит вспомнить что вы – живое, целое, интересное – изменяется и ощущение мира вокруг.
Возможно, это всего лишь тренировка воображения. Но именно воображение позволяет писателям создавать необычные миры.
1. Подвешен к небу
Я начинал с отслеживания статичных поз.
Ну, например, если встать почти так, как рекомендуют для фронтальной боевой стойки:
– ноги на ширине 60–80 см, слегка согнуты, ступни параллельны, носки на одной линии;
– корпус прямой, масса тела равномерно распределена на обе ноги;
– рука полусогнуты, ладони перед грудью (вот тут начинаются отличия).
И самое главное – голова за макушку «подвешена к небу».
То есть – лицо не поднимаем. Смотрим прямо.
Вас привязали верёвочкой за макушку. Верёвочка привязана к небу. И это и есть ваша опора.
Не в ногах, а там.
Вторая опора – 1.в области сердца, 2.середины груди или 3.правее середины. Найдёте, где у вас равновесие в условно «сердечном» центре – будет вам дополнительный бонус.
Потом. К концу книги.
Нужно дать себе время и возможность ощутить это.
Ты подвешен за затылок.
Мне до сих пор трудно понять, что могло меня заинтересовать вот в таких позах (их несколько) в 14 лет.
Практика чего – осознания себя, как себя и части Вселенной?
Когда ты стоишь вот так или сидишь в позе лотоса (только помните, про макушку), просто так, неосознанно, ты ведь не знаешь ещё, что на самом деле действительно подвешен к небу.
Да, такие позы – сродни боевым стойкам.
И, думаю, можно послушать, что пишет о боевой стойке Брюс Ли:
«Основные принципы боевой стойки:
1. Простая, но эффективная, психологическая и физическая настройка бойца.2. Лёгкость и комфорт — ощущение тела в стойке.3. Простота. Движение без напряжения, сохранение нейтральности, отсутствие установленных направлений движения или усилий».
Понятно, что далее Брюс пишет про удары и перемещения. Но мы же бить никого не будем руками, да? Потому руки нам важно располагать на уровне сердца.
Ищите ваш центр равновесия. Он может быть по центру грудины, чуть левее или чуть правее. Надо попробовать ощутить его. Именно как равновесие. Как некую точку, за которую вы тоже неким образом «подвешены».
Первый центр – в районе сердца. Второй центр – в небе, там, где находится гвоздь, к которому тянется верёвочка от вашего затылка.
Конечно, есть и третий центр – тяжесть земли и её движение. И четвёртый. Но это мы уже будем сильно заморачиваться
Пока нам важны два: Я и НЕБО.
Если практиковать стойку каждый день, то настанет момент, когда ты сможешь мысленно ощутить это состояние уже без самой позы. Ты подвешен к небу. Всегда.
1.Ты – есть.
2.Ты часть мироздания.
Годом ранее.
Эмершан был раздражительным, обидчивым ребёнком и на каждую просьбу Лорны реагировал ворчанием. С годами сердитый нрав перерос в открытое неповиновение, так что она определила бы его как опасного, даже не обладай он особыми способностями.
Жаль. А ведь такой потенциал проявлялся.
Но длительные исправительные меры нисколько не пошатнули его неповиновения. Эмершан прошёл путь от сложного ребёнка до дерзкого подростка, а затем превратился в агрессивного взрослого. Она полжизни на него потратила, и всё ради чего?
Никаких результатов.
— У тебя есть всё, что нужно, Эмершан, — произнесла она в переговорное устройство, наблюдая за ним через мониторы. Он сидел в своей звуконепроницаемой комнате и пялился в стол, отодвинув подальше те фотографии, что она ему дала. Рядом стояла вода, которую он просил.
Она ведь не требовала много. Название улицы. Ему нужно было изменить лишь это. Несложно с его способностями. Он справился бы с этим даже в детстве. Ей доводилось видеть, как он менял блюдо на тарелке, всего лишь скорчив недовольную гримасу. Как передвигал график дежурств, чтобы сделать одолжение санитару, который был ему приятен. Не просят же его свергнуть существующий режим. Во всяком случае, пока.
— Эмершан, — предостерегла она. Его взгляд оторвался от стола и сфокусировался на камере. Лорна отступила на шаг, хоть и знала, что в комнате наблюдения ей ничто не угрожает.
— Простите, доктор Колридж, — проговорил он прямо в камеру. — Это слишком далеко. Я… не дотягиваюсь.
Конечно же, он лгал. О, она прекрасно знала, что у его… дара есть границы. Но раз он мог менять что-то здесь, то мог и там. Хоть он и настаивал, что ему необходимо видеть свою цель, она распознавала его манипуляции на лету.
— Ты не выйдешь из здания, Эмершан, — его взгляд не дрогнул.
— Чего вы боитесь? — спросил он. Лорна стиснула зубы.
— Если ты не можешь сделать то, о чём тебя просят, тебя отведут обратно в комнату, — напоминать о наказании было не обязательно. Он знал не хуже неё, каких благ это может стоить.
Эмершан на экране казался невозмутимым:
— Я бы хотел стакан воды.
— У тебя уже есть один, — напомнила Лорна. Эмершан улыбнулся.
Медленно, со злобной решимостью заскучавшего кота, он поднял руку и погладил край стакана. Всё так же глядя в камеру, он толкнул стакан, тот опрокинулся, и вода разлилась по столу. Фотографии лениво поплыли, будто их подхватило течением.
Лорна резко выдохнула через нос, а затем глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.
— Я бы хотел стакан воды, — повторил Эмершан, не отводя глаз от камеры.
С этими словами он положил руки на стол вниз ладонями. Вода впиталась в края рукавов. Видео стало подёргиваться, на экране возникли помехи. Лорна нажала красную кнопку на стене, и тут же открылась дверь в комнату Эмершана. Вошли двое в экранированных серебром костюмах Фарадея. Они натянули такой же экранированный капюшон на голову Эмершана. Его улыбка по-прежнему не дрогнула. Видео сразу же перестало сбоить.
В папке, которую она держала открытой на коленях, Лорна написала и дважды подчеркнула слово «вода». Начальство сверху настаивало на полевых выездах, но, возможно, оставался другой способ — способ, для которого не требовалось согласия Эмершана.
~*~
Снова наши дни
— Почему ты всё так усложняешь?
Она поддразнивала его. Тодд знал, что она прикалывается, но всё равно ничего не мог поделать с румянцем, залившим щёки. На этом румянец не остановился — чувствовалось, как он расползается по шее, скрываясь под воротом футболки с «Нирваной», которую Тодд снова начал носить, когда Дирк упомянул, что ему нравится эта группа.
Господи. Аманда была права.
— Знаю, это глупо, — да он просто чемпион по преуменьшениям. Глупо было вчера, когда Тодд весь день провёл, глядя на дверь. Ведь суббота прошла во всех отношениях хорошо, и он честно ожидал, что Дирк придёт. Глупо было так расстраиваться, что тот так и не пришёл. Глупо было прийти домой и сесть грустить на диване, потому что именно это жалкий Тодд и сделал.
Сегодня он далеко обогнал глупость.
Дирк, наверное, просто очень занят. Может, расследованием. И даже если нет, он ведь ничего Тодду не должен. Придёт, когда придёт. Или Тодд снова на него наткнётся — возможно, в каком-нибудь неожиданном месте, и Дирк улыбнётся, и тогда Тодд пригласит его, а Дирк согласится, и всё будет отлично. Совершенно прекрасно.
— Ты пробовал ему звонить? — спросила Аманда. — Он ведь может ждать, пока ты сделаешь первый шаг, знаешь ли.
— У меня нет его номера, — признался Тодд. Подумав, он понял, что в этом и есть суть проблемы: Дирк мог забрести в магазин, или прийти к Тодду домой, или они могли столкнуться на улице, но кроме этого не было никаких других способов связаться с ним. Их отношения поэтому казались несколько односторонними.
— Погоди, серьёзно? Ты не спросил его номер телефона? — Слова Аманды прозвучали более чем недоверчиво.
— Я спросил, но он сказал, что вроде как у него всё ещё британская симка и…
Сказав это вслух, он понял, что это больше похоже на отговорку. И теперь чувствовал себя наивным идиотом. Аманда хмыкнула.
— Думаешь, это он отмазался? — спросил Тодд, злясь на себя за такой вопрос. Интересно, когда это его кроха-сестра успела превратиться в главного советчика по отношениям.
— Полагаю, это зависит от… — ответила Аманда, подумав пару секунд. Тодд в это время барабанил пальцами по прилавку и с надеждой смотрел на дверь.
— От чего? — спросил Тодд.
— От того, успели ли вы… ну, ты понимаешь.
— Понимаю что?
— Переспать. Обычно никто не смывается до секса, так что…
Не удержавшись, Тодд закатил глаза. Случалось, что от него смывались и до первого свидания. Некоторые сбегали посреди свидания. То, что Дирк так задержался рядом, было скорее ненормально. И если бы Дирк передумал, это бы Тодда нисколько не удивило.
— Погоди… так вы не переспали! — Аманда явно ошибочно приняла молчание за подтверждение. Кажется, это её поразило.
— Конечно нет! Я его даже не целовал ещё.
Тодд понял, что ему нужно больше друзей. Нет, не так, ему нужен один друг. Не родственник, а тот, с кем можно было бы обсудить эту хрень без непрерывных подколок.
Хотя, если подумать, то на самом деле ему был нужен психотерапевт.
— Может, он просто занят, — сказала Аманда. — Или считает, что должно пройти три дня. Ты раньше так делал — помнишь Эмбер Бенингтон?
— Уж лучше бы забыл, — признал Тодд, поморщившись. Ему до конца жизни будет стыдно за себя пятнадцатилетнего. И всё-таки, несмотря на это, одним из лучших его воспоминаний было то, как он следил по календарю, когда же сможет поприветствовать девушку, которая ему нравилась в девятом классе. Судя по смеху Аманды, она вспоминала об этом с нежностью.
Может, это значило больше, чем они оба готовы были признать.
— Серьёзно, Тодд. Этот чувак на тебя запал. Ты его, типа, с ума свёл. Он появится.
— Надеюсь, — Тодд отчаянно хотел бы ей поверить. Он не сомневался, что между ними была связь, которая выходила за рамки нескольких свиданий. Дирк появится, конечно же. А если нет… ну, Тодд будет решать проблемы по мере их поступления.
— Я не то чтобы хочу сменить тему, — вспомнил Тодд главную причину своего звонка. — Но Альфредо дал мне контакты своего знакомого, занимающегося недвижимостью. Говорит, парень надёжный. Думаю, я заверну в его офис по дороге домой, посмотрю, что да как.
Он не ожидал ликования, но хотя бы на какой-то ответ надеялся. А вместо этого повисло молчание. Он уже начал волноваться, но в этот момент Аманда откашлялась. Послышались её шаги. Тодд легко представил, как Аманда ходит кругами между кухней и коридором.
— Если ты передумала, это ничего…
— Не в этом дело, — сказала Аманда. — Я только… не думала, что всё случится так быстро, понимаешь?
Наверное, ему стоило дать ей больше времени, но через месяц у него закончатся деньги на съём квартиры, не говоря уже о том, что новая управляющая компания уже начала вводить новшества. Если делать что-то, то делать сейчас, иначе ему придётся жить в своей сломанной машине.
— Мы можем подождать, если тебе нужно время, — сказал Тодд, мысленно проводя ревизию у себя в квартире. Он мог бы продать пластинки. И гитару, наверное.
— Нет, не то чтобы… Думаю, мне просто нужно привыкнуть к этой идее. Но тебе стоит сходить. Определённо стоит.
— Уверена? — Тодд знал, что она порой притворяется. Хоть он и обожал её за способность изображать уверенность, он всё же не хотел заставлять её против воли делать то, к чему она не готова.
— Ага. Наверное, мне не нужно слишком много думать об этом. Всему своё время.
Он понял то, о чём Аманда умолчала. Она хотела, чтобы он позаботился обо всём — так же, как платил налоги на недвижимость или следил, подстрижена ли её лужайка. Тодд подавил смешок.
— Буду держать тебя в курсе. — Аманда ответила утвердительным мычанием и сказала:
— Держи меня в курсе и насчёт Дирка, — ей явно интереснее были любовные приключения Тодда, чем собственная жизненная ситуация. Тодд покачал головой.
— Позвоню тебе завтра, — пообещал он. Аманда проворчала что-то в знак согласия и положила трубку. Тодд ещё с минуту пялился на экран телефона. Уже вечерело, вот-вот должна была прийти Мара. Нравится это ему или нет, но Дирк сегодня уже не придёт. Утопая в ненависти к себе, Тодд открыл браузер и набрал в строке поиска «правило трёх дней, Великобритания».
Господи, какой же он жалкий.
~*~
Дирк с жадным интересом наблюдал, как пальцы Фары летают по клавишам. Он перевёл глаза с экрана на её лицо, а затем наконец попытался перехватить её взгляд.
— Что ты делаешь? — спросила Фара, не отрываясь от ноутбука.
— А что делаешь ты? — парировал Дирк. — И главное, почему я не знал об этих твоих… умениях? — он повёл рукой. Фара закатила глаза.
— Я постоянно этим занимаюсь, Дирк. Откуда, ты думаешь, берётся вся нужная нам информация?
Он решил, что это хороший вопрос. И, конечно же, знал о многих других достоинствах Фары. Она отлично владела огнестрельным оружием. Была мастером рукопашного боя. Прекрасно вела наблюдение. Обладала некоторыми способностями к дедукции. Могла потягаться с Тоддом в вождении автомобиля. Но это…
— Если честно, — сказал Дирк, — я думал, что ты набираешь запрос, а Гугл выводит ответ.
В этом ведь и был смысл Гугла, разве нет?
— Всё не так просто, — ответила Фара. — И я не знаю, как это делается, вот почему мы пользуемся показаниями дорожных камер, а не записями видеонаблюдения в аквариуме.
Дирк снова взглянул на экран и ткнул в него пальцем:
— Но вот же аквариум. А вот пирс, до которого мы с Тоддом преследовали того человека.
— Пирс фиксирует метеорологическая камера. Благодаря ей и дорожным камерам, думаю, мы сможем отследить этого парня. Но это будет довольно долго, — сказала Фара. Её пальцы всё так же бегали по клавиатуре. Дирк выпрямился.
— Это не значит, что у тебя есть время повидаться с Тоддом, — продолжила она. Дирк поник.
Три дня. Три бесконечных, мучительных дня. Они потратили всё воскресенье и большую часть понедельника, пытаясь выследить несуществующие фургоны. Он думал, что после этого Фара может быть — ну вдруг? — смилостивится, но нет. Теперь метеорологические и дорожные камеры — бескрайнее море зернистых записей, на которых казалось очень маловероятным найти что-то полезное. Дирк начинал думать, что Фара нарочно так делает.
Он поглядел на часы. Тодд сейчас должен был заканчивать работу.
— Я думал принести нам чего-нибудь перекусить из кафе через дорогу, — попытал счастья Дирк. Пальцы Фары замедлились, прекратили печатать и зависли над клавишами. Она повернула голову.
— Дирк, — её взгляд метнулся к дальней стене и обратно. — Ты сказал, мы должны воссоздать то расследование. Повторить наши предыдущие шаги. Говорил, если мы доберёмся до той же точки, что и в прошлый раз, то ты сможешь раскрыть дело. Но нет никаких карточек. Никаких фургонов. И это значит, что лучшая зацепка сейчас — это парень, на которого натолкнулись вы с Тоддом. Так что мы его найдём. А пока не нашли, ты не пойдёшь встречаться с Тоддом. Ясно?
Если бы вселенная не решила вмешаться прямо в эту секунду, то очень вероятно, что речь Фары возымела бы большее влияние. Возможно, Дирк бы начал ныть. Возможно, он бы просто не послушался её и пошёл увидеться с Тоддом, потому что три дня — это на три дня больше, чем нужно. Вместо этого взгляд Дирка скользнул над плечом Фары. С её требованием можно было целиком и полностью согласиться, ведь кадр, на котором она остановилась, демонстрировал размытое изображение именно того человека, которого они искали.
Дирк кивнул на экран и спросил:
— Ну вот, а теперь я могу пойти к Тодду?
Фара медленно повернула голову к компьютеру и прищурила глаза.
— Это он? Ты уверен?
Человек на экране был одет в форменный комбинезон работника аквариума, какие обычно носят техники. Ростом примерно с Дирка, но очень худой. Обычно такая худоба связана с ускоренным метаболизмом или, в случае Дирка, с годами ограничений в питании. Его голову покрывали тёмные курчавые волосы, хотя их скорее можно было вспомнить, чем увидеть — на слишком зернистом изображении просматривалась только тёмное пятно вокруг головы. Цвет лица его оказался намного более болезненным, чем запомнил Дирк, хотя, возможно, всё дело было в камере.
Человек стоял на пирсе за аквариумом, в том же месте, куда Дирк с Тоддом выбежали, обнаружив ветлечебницу.
— Можем мы посмотреть это целиком? — спросил Дирк. Фара помотала головой.
— Камера только делает снимки. Через каждую минуту, — она прокрутила назад. Дирк уставился на пустую первую фотографию, совершенно ошеломлённый. На следующем снимке человек уже был на пирсе и смотрел прямо перед собой. Третье изображение показывало его в профиль, он двигался в сторону улицы. Фара пролистнула дальше. Через семь кадров появились Дирк и Тодд.
— Вы ненамного отстали, — сказала Фара. Дирк глядел на экран. На зернистом снимке невозможно было рассмотреть выражение лица Тодда.
— Ты уверен, что вы не видели…
— Там никого не было. Он давно скрылся к тому моменту, когда мы вышли. А что другие камеры? Можем мы проследить за ним с их помощью?
— Возможно, — с сомнением ответила Фара. — Но это, скорее всего, займёт некоторое время.
Взбудораженный находкой, Дирк почти забыл о Тодде, но теперь вспомнил и снова посмотрел на часы. Тодд сейчас, наверное, ждёт автобус, чтобы вернуться домой. Дирк мог бы встретить его там. Мог бы подняться к нему и…
— Всё равно нет, Дирк, — сказала Фара.
Его первой мыслью было начать спорить, второй — умолять. Напряжённые плечи Фары означали, что ни то, ни другое не увенчалось бы успехом.
— Я увижусь с ним завтра, — всё же сказал Дирк, ощущая себя как никогда обиженным. Фара потрясла головой, но не возразила.
~*~
Офис того знакомого Альфредо находился в наименее развитой части центрального района. Лет тридцать назад всё наверняка было иначе, но за прошедшие годы дома по соседству явно обветшали. Многие здания пустовали, некоторые выглядели так, будто уже десяток лет простояли заброшенными. В занятых домах в основном располагались дискаунтеры, которые продавали импортные подделки и товары от ликвидации магазинов. Несколько кафешек выглядывали на улицы, но большинство из них предлагали только еду на вынос, а для тех, кто хотел посидеть внутри, вдоль витрин имелись длинные стойки. Недалеко от автовокзала компании «Грейхаунд» была забавная, но приятная на вид булочная — сейчас закрытая. А сам автовокзал работал. Размашистые яркие граффити покрывали каждый свободный квадратный сантиметр кирпичных стен.
Район не выглядел особенно подозрительно, но казался странно пустым. Это были остатки когда-то полного жизни сообщества. В подобных местах группа Тодда устраивала концерты. В подобном месте он мог бы подыскать себе сносное жильё за небольшую плату.
Ни одно из зданий не выглядело подходящим для агентства по недвижимости. Тодд вытащил из кармана потрёпанную визитку, которую ему дал Альфредо. В углу красовался логотип компании «Колдуэлл Бэнкер». Тодд сверил адрес с домами по обе стороны: ему нужно было пройти ещё минимум полквартала.
Нужное здание находилось где-то позади, так что Тодд развернулся на пятках. И в это время заметил, как в одном из домов скрывается знакомая жёлтая куртка. Сердце сжалось в груди.
Какие могли быть шансы на это?
Скорее всего, он просто себе напридумывал. Или так, или же этой жёлтой вспышкой был кто-нибудь совсем другой. Но ведь Тодд столкнулся с Дирком на тротуаре возле квартиры того покойника, и вероятность этой встречи казалась такой же мизерной. Так или иначе, нельзя было просто проигнорировать эту возможность — ведь неизвестно, когда он увидит Дирка снова.
Тодд сдвинулся с места ещё до того, как сознательно принял решение.
Он осматривал улицу на ходу, направляясь от автовокзала в сторону кафе. Краем глаза он уловил вывеску агента по недвижимости, но решил сперва последовать за Дирком.
Дом, в который зашёл Дирк, оказался заброшенным, витрины магазина внизу были заклеены бумагой, в квартирах не горел свет и не висели шторы. Дверь, покрытая толстым слоем чёрной краски, была сбоку от ряда окон. Тодд посмотрел наверх и нахмурился: он увидел что-то вроде электрического провода, который выходил из окна, а затем тянулся вверх по стене и уходил на крышу.
Тодд проверил дверь — та поддавалась туго, но не была заперта. Он открыл её, толкнув бедром, и просунул голову внутрь. Увидел узкий и явно пустой коридор, а дальше лестничный пролёт.
Они казались невероятно знакомыми.
Тодда снова, как и в аквариуме, переполняло чувство дежавю. Он прожил в Сиэтле большую часть своей взрослой жизни, знал город как свои пять пальцев и всё-таки был уверен, что в Джорджтауне оказался впервые. Отмахнувшись от этого ощущения, Тодд прошёл в коридор.
— Эй, — позвал он, и только эхо было ему ответом.
Тодда догнала мысль, что он не представляет, зачем сюда пришёл. Он ведь даже не знает, была ли это куртка Дирка. А если это был Дирк, понравится ли ему, что Тодд заявился как снег на голову? Он даже не знал, где именно находится, а уж тем более — чем здесь занят Дирк. Очень возможно, что Дирк тут по делам расследования, и в этом случае он бы не оценил внезапного появления Тодда. Но ни один из этих фактов не помешал Тодду начать подниматься по ступенькам.
Внутри здания оказалось неожиданно темно, хотя сверху просачивалось достаточно света, чтобы Тодд мог разобрать дорогу. Всего в доме было три этажа, лестничные пролёты разделял небольшой коридор. Тодд всмотрелся, охваченный любопытством.
Здесь была единственная дверь, слегка приоткрытая, и изнутри доносились голоса. Тодд сразу же узнал голос Дирка, потом до него дошло, что второй принадлежит Фаре. На его лице появилась широкая улыбка.
На полпути к двери Тодд снова внезапно подумал, что, возможно, Дирк не хотел бы видеть его здесь. Он замедлил шаги. Можно ведь просто заглянуть в комнату. Тодд различил нагромождение ящиков и шатко поставленных друг на друга коробок. На полу лежало что-то, похожее на спальный мешок. В коридоре раздался голос Фары:
— Говорю тебе, всё выглядит так, будто он вернулся назад.
Тодд склонил голову, напряжённо прислушиваясь.
— Не смеши меня. Мы с Тоддом были там и увидели бы его.
— Может, он обошёл с другой стороны. Думаю, нам нужно вернуться в аквариум, — продолжила Фара. Любопытство Тодда достигло предела, он сделал ещё шаг вперёд, и пол под ним зловеще заскрипел. В комнате повисло молчание.
Тодд решил, что теперь уж делать нечего, и прошёл остаток расстояния до комнаты. Он прикоснулся к двери, намереваясь постучать, и дверь тут же распахнулась. Дирк и Фара сидели за импровизированным столом, склонившись над светящимся ноутбуком. Оба повернулись и большими глазами глядели на дверь. Тодд увидел их потрясённые лица, и слова извинения сами сорвались с языка.
— Простите, я… — произнёс он, но тут его взгляд скользнул над плечом Дирка и остановился на стене, где висели три больших картонных листа.
Прошло двенадцать часов с момента последнего разговора, когда меня снова ввели в допросную комнату. Новый посетитель уже ждал меня. На его лице сияла совершенно искренняя улыбка:
— Майкл, дружище, я так рад тебя видеть! — воскликнул он, вскакивая и двигаясь мне навстречу.
— А я тебя нет, — ответил я, усаживаясь на стул.
— Почему? — удивился он.
— Может быть потому, что ты увёл мою жену, испортил мою карьеру, оклеветал меня перед близкими? Достаточно или продолжить?
И я честно посмотрел в глаза Лерою Демпси. На его лице проскользнула тень непонимания:
— Но ведь это было так давно! Не пора ли забыть? Как там в мудрой книжке сказано: ударившему по правой щеке подставь левую! Майкл, дружище, жизнь продолжается. Нам надо двигаться дальше!
— Двигайся! — согласился я. — Только без меня.
— Послушай, приятель! Ты оказался в очень херовой ситуации. Но я тебя вытащу. Я пришёл к тебе с шикарным предложением, с предложением, от которого ты не сможешь отказаться.
Он шпарил без запинки, излучая доброту и заботу моего самого главного друга. Наверное, Демпси был главным «обаяшкой» всего Земного Дипломатического Корпуса. И сейчас он включил фирменное обаяние на полную катушку.
— Мне нужно немедленно поговорить с Су Джин, — потребовал я.
— Зачем? — поперхнулся он.
— Это моя женщина. Я за неё волнуюсь, — терпеливо объяснил я.
— Я подумаю, что можно сделать. Но сейчас у нас есть более важные дела. Земная Федерация нуждается в твоих услугах …
— Ты не понял, Лерой! — я перегнулся через стол, разделявший нас. — До тех пор, пока я не решу, что Су Джин в безопасности, разговоров не будет.
— Да в безопасности она! Что ты так кипятишься?
— Докажи.
— Наш разговор заходит в тупик, Майкл, — грустно сообщил мне Демпси.
— Полностью с тобой согласен. Если Су Джин изнасилуют, мне нужна будет физическая смерть её насильников и всех, кто принимал решение о её изнасиловании. Иначе разговора не получится.
Демпси вскочил:
— Что за бред? Ты спятил, Майкл!
— А разве это что-то меняет? — пожал я плечами. — Кроме меня договариваться с баритами некому. В случае войны человечество могут объявить расой-агрессором. И тогда уничтожат нас всех. Учитывая, что вы собираетесь сделать с Су Джин, я не против уничтожения человечества.
Я говорил спокойно, глядя в глаза своему бывшему лучшему другу, и видел, как его лицо бледнеет, лоб покрывается испариной, предательски дрожат губы.
— Ты это серьёзно?
Полувопрос-полуутверждение. Конечно же, я серьёзно, но как уложить в голове такое. Я начал излагать факты по делу, с которыми меня ознакомили в процессе ожидания очередного визита.
— Ситуация выглядит следующим образом. Один сынок нашего высокопоставленного деятеля, совершая путешествие по Барриэту, осквернил чувства верующих. Его, разумеется, убили. Бариты очень верующая раса. И доказывать им в их храме, что их бога не существует — верх идиотизма. Папа нашего идиота потребовал наказать убийц своего сына, и наш посол на Барриэте выдвинул ультиматум. Я пока правильно излагаю?
— У тебя странные формулировки. Всё должно звучать по-другому, — начал было Демпси.
— Я говорю про факты, а не про формулировки! Бариты восприняли наши требования, как объявление войны. Точнее, они объявят нам войну по истечении срока нашего ультиматума. И большая часть рас воспримет это как должное, потому что теперь любая звёздная раса может стать следующей жертвой нашей агрессии. Мы сильнее любой из них. И даже сильнее двух-трёх вместе взятых. Но ведь они объединятся. Просто потому, что у них нет другого выхода. Этого не понимает наше правительство. Они всё ещё живут в мире, где единственный закон: «разделяй и властвуй». А доклады наших военных в последние пять лет даже не открываются.
Сказанное мною не было всей правдой. Это была мягкая лайтовая версия событий. Но даже в эту сахарную вату мой бывший лучший друг не смог поверить. А ведь, если объективно, когда-то он был способнее меня.
— Майкл, что за бред ты несёшь?
Демпси смотрел на меня как на родственника, вдруг оказавшегося умалишённым.
— У вас осталось две недели до точки невозврата, Лерой, — пожал я плечами. — Мои требования ты слышал. Хочешь ещё что-то сказать?
По существу он больше ничего не сказал.
В своей камере мне осталось только гадать, насколько сегодняшнее наше руководство вменяемо.
Одиннадцать лет назад, когда мы только подписывали договор с баритами, эта раса казалась отсталой и деградирующей. Трудно было вообще представить, что в космос, пусть даже и ближний, могут выйти те, кто сохранил организованную централизованную религию. Наука и вера — это вещи несовместные.
Система Барриэта была богата ресурсами, в которых Земная Федерация испытывала острый дефицит, и эти ресурсы бариты не разрабатывали сами за ненадобностью. Они вообще освоили только две планеты из десяти, находящихся в системе. И у них не было военного флота.
Точнее, мы не видели ни одного их военного корабля.
Остальные расы, с которыми познакомилось человечество, были или намного дальше от нас, или намного менее гуманоидны. К баритам они симпатии уж точно не питали.
Договор с баритами, который от лица человечества подписывал в том числе и я, недавний выпускник Дипакадемии, должен был подвести юридическую базу под мирную аннексию и колонизацию отсталых космических варваров. Наша экономика получала новый огромный рынок, наша промышленность — новые заказы и рабочие места. И всё это мирным путём. Как покупка Лонг Айленда за бусы когда-то.
У меня была красавица-жена из влиятельного семейства, престижная работа с огромными перспективами, и я только что принёс на блюде человечеству новый мир. Я был на коне.
Через год жена сбежала от меня с лучшим другом, Лероем Демпси, и быстро родила ему ребёнка. Её родители протолкнули Лероя на моё место, а меня задвинули в захолустье без малейших шансов на продвижение. Я понял, что был калифом на час.
Несколько лет я пил. Потом, от нечего делать, стал изучать всю доступную информацию о баритах. И вот тут-то мне поплохело окончательно. Я понял, что меня подставили. Меня и ещё четырёх идиотов приготовили в качестве козлов отпущения, если что-то вдруг пойдёт не так.
А не так что-то пошло лет пять назад. Наши военные вдруг обнаружили, что у баритов есть военный флот, только его средства маскировки намного превышают наши возможности по его обнаружению. А ещё у баритов есть возможность менять орбиты довольно крупных космических объектов в заданном направлении. Например, запустить Европу или Каллисто точнёхонько в Землю.
Но докладу военных никто не дал ходу. Ни один наш серьёзный политик не стал принимать доклад в расчёт. Военных, доложивших об этом бреде, отправили в отставку и на пенсию с запретом на общение со СМИ. Неофициально предупредили всех причастных — любой панический доклад вышестоящему начальству будет караться немедленной отставкой.
Я понял, что не могу больше терпеть эту шизофрению, и ушёл в отставку добровольно. Купил себе домик на Чеджу, нашёл Су Джин. Я просто сложил лапки и собирался доживать век в своё удовольствие, пока не случится неизбежное. Я рассчитывал протянуть ещё лет десять.
Но обо мне вспомнили. В нашем руководстве всё-таки нашлись люди, прочитавшие панические военные доклады. Хотя, что более вероятно, сначала был поставлен ультиматум баритам, потом военных поставили в известность, что мирную аннексию, возможно, придётся поддержать космическим флотом, и тут-то наш Генштаб выложил всё, что думает по поводу войны с отсталой космической расой, вплоть до поголовной отставки. Тупые солдафоны, на которых и был весь расчёт, отказались начинать военные действия.
А время для принятия решения стремилось к нулю.
И тогда люди, принимавшие решения одиннадцать лет назад, вспомнили о запасном варианте. Мне оставалось лишь гадать, как далеко они готовы зайти, продолжая гнуть свою линию.
Какой чудесный день! Ну, не весь, конечно. Очень страшно было против папиного слова идти. Но как хорошо все кончилось. Кррина скоро станет свободной. Не просто свободной, а женой Владыки. Ради такого стоило жизнью рискнуть. А вечером я, как в детстве, у папы на коленях сидела. Папа сам сказал, что гордится мной. И по головке как маленькую, гладил и с мамой сравнивал. А я носом хлюпала. Не поверите, от счастья.
И все подруги Кррину поздравили. Не все от чистого сердца, многие сами мечтали занять это место. Но даже самые вредные побоялись портить отношения с будущей хозяйкой Дворца. А как я Шурртха сегодня от выволочки спасла! Ну и что, что сразу попалась? Ему зато никто плохого слова не сказал.
— Рыжик! Очнись. О чем размечталась? Домой собираешься?
— Шурр, опять подкрадываешься? Сегодня такой счастливый день…
— Это потому что хозяин тебя в холодную воду окунул?
— Фу на тебя! Будто я в прачечной с водой мало дела имела. И хозяин в конце всегда теплую пускает.
— Миу, пришельцы на самом деле так воды боятся?
— Что ты! Совсем не боятся. Это кто-то им сказал, что мы боимся. Вот хозяин и придумал такое наказание. А я в первый раз очень испугалась. Ну, не знала, чем все кончится. Он же меня потом сам утешал. Вот и решил, что вода — страшное наказание. Линда тоже так думает. Шурр, а хочешь, я тебя до дома подвезу?
— Хочу! А хозяин тебя не накажет, что долго гуляешь?
— Не-а! Он приказал к полуночи вернуться.
И мы направились к белому байку моего хозяина. Он так и стоял
перед главным входом. Папин, красный я сразу после ужина аккуратно завела в тайную комнату за папиной спальней. Из этой комнаты есть тайный ход. О нем все знают. Но никто из слуг не знает, как он открывается и куда ведет. Даже дядя Трруд. Только я. Папа никогда не запрещал мне изучать тайные ходы. «Должен хоть кто-то во Дворце их знать!» — смеялся он.
А еще в тайной комнате такая тонкая стенка в соседний чулан, что пнешь ногой — и она рухнет. А в чулане есть окно, в которое байк спокойно пройдет. И байку не страшно, что второй этаж, это вам не скакун! В общем, папа очень правильное место для него выбрал.
Шурртх вышел через главный вход, и я за ним, как примерная рабыня. Наглею с каждым днем. Уже забыла, когда последний раз черным ходом пользовалась. Подходим к байку.
— Рыжая, этот парень с тобой? — спрашивает стражник.
— Да, господин. Это Шурртх. Мне велено отвезти его домой, — с легким поклоном отвечаю я. Стражник ударяет себя кулаком в грудь и отходит в темноту. Запускаю экспресс-тест, как учила Линда, сажусь на первое место, надеваю шлем. Шурртх садится за мной и обнимает меня за талию. Тест зажигает зеленый огонек, значит, лететь можно. Поднимаю машину на полшага от земли, машу стражникам рукой и направляю байк к воротам Дворца. Луна
светит ярко, поэтому фары не включаю. Ворота закрыты, но я просто поднимаю машину повыше и перелетаю их. А затем снова опускаюсь к земле. У стражников от изумления рты раскрываются.
— Спокойной смены, — кричу им и, не оборачиваясь, машу рукой. А затем увеличиваю скорость. Дорога сияет в лунном свете. И на ней — никого! Еще прибавляю скорость, теперь за нами ни один скакун не угонится. И до города мы долетаем очень быстро. Как приказывал хозяин, сбавляю скорость и спрашиваю Шурртха, куда рулить. Он показывает кратчайший путь по узеньким улочкам. Сама не поняла, как очутилась перед знакомыми воротами.
Оглянулась вправо, влево, никого! Подняла машину, перелетела через ворота и приземлилась уже во дворе. Шурртх соскочил с байка.
— Поужинаешь?
— Не-а! Меня хозяин ждет.
Прижал меня к себе, крепко-крепко!
— Береги себя, Рыжик.
— Ой! Раздавишь! Передай привет непорочным девам, — и, как только Шурртх меня отпустил, подняла машину вертикально вверх на полсотни шагов.
Осмотрелась — и подняла еще выше. Аж уши заложило. Так высоко, что увидела весь город до самых окраин.
Сглотнула несколько раз, прочищая уши, посмотрела вниз. И вот тут я запаниковала. Куда лететь? Вижу дорогу во Дворец. Ну, долечу до него, а дальше — куда. Пустыня на полгоризонта! Сколько караванов в пустыне сгинуло…
Линда говорила, ее байк помнит дорогу к дому. А подо мной сейчас байк хозяина. Он помнит? Как спросить? Может, Линда и говорила, но я не знаю…
И тут пришла спасительная мысль. Ошейник! Только бы меня услышали с такого расстояния! Нащупала кнопочку, нажала…
— Меня кто-нибудь слышит?
— Да, непоседа. Что-то случилось?
Как услышала голос Стаса, сразу успокоилась. И голова на место вернулась.
— Бестолковая стажерка хочет узнать, хозяин еще не спрашивал, где она пропадает?
— Еще нет. Как я слышал, Влад ждет тебя домой к полуночи. У тебя еще полторы стражи. Можешь не торопиться. Ты сейчас где?
— Я над городом. Отвезла Шурртха домой.
— А-а… Успеешь у него поужинать, если проголодалась.
— Спасибо, господин! Конец связи.
— Будешь обзывать меня господином, хвостик узелком завяжу. Конец связи!
Голос Стаса пропал, но я еще услышала, как Линда кому-то рассказывает страшным голосом:
— Ровно в полночь карета превратится в ты-ыкву!
Потом что-то щелкнуло, и голоса исчезли. Я вновь осмотрелась. Страх исчез полностью. В прошлый раз, когда мы с Линдой ночью возвращались домой, я смотрела на звезды. Вот же они, никуда не делись. Разворачиваюсь так, чтоб Небесный Сарфах был по левую руку — и вперед! Оазис большой, ночь лунная, увижу издалека. А не увижу, у Стаса попрошу помощи.
Подняла машину еще выше и помчалась как на гонках, так, что ветер завыл. Через положенное время забеспокоилась. Пора бы уже появиться оазису, но не видно. Только по правую руку какой-то огонек в пустыне…
Бестолковая стажерка!!! Откуда в пустыне взяться огоньку, Или караван на привале, или наш дом! Подлечу поближе, разгляжу. Если караван, в темном небе меня не увидят. А увидят, так не достанут!
Поворачиваю прямо на огонек. Верно, это купол железного дома. Но не знала, что ночью он так светится! На всякий случай снижаюсь, прохожу над фонтаном. Точно, наш дом! Все вещи на своих местах. Подлетаю к воротам, нажимаю особую кнопочку на приборном щитке, и ворота открываются. Завожу байк в свободное стойло, протираю от пыли. Теперь надо доложиться хозяину,
что вернулась.
Хозяна нахожу в столовой. Он пьет молоко и беседует с Мартой.
— У тебя все нормально? — спрашивает он. — Тогда отметься у Стаса,
что ты вернулась, и можно гасить иллюминацию. И скорее сюда, ужинать.
— Глупая стажерка хочет спросить…
— Да?
— Что такое иллюми…
— Иллюминация — это огни, которыми сейчас наш дом светится. Стас включил их, чтоб тебе легче было его найти.
На душе стало тепло. Обо мне помнили, меня ждали! Сбегала в
аналитический центр и горячо поблагодарила Стаса за иллюминацию. А когда вернулась в столовую, хозяин достал из микроволновки и поставил передо мной горячую тарелку с мясом и картошкой. И полный стакан молока. Я чуть не расплакалась. Что же это такое? Хозяин рабыне стол накрывает.
— Завтра у тебя будет не тяжелый, но очень неприятный день. Будешь работать с Мартой, — сказал хозяин, допив свое молоко. — Опять мокрое дело, и шлем будет учить тебя нашему языку. Если все пройдет нормально, выучишь десять тысяч слов и основные правила.
— Ой. А если стажерка не выучит?
— Если не выучишь, голова будет болеть.
— Голова будет болеть по-любому, — возразила Марта, отводя глаза.
— По первому разу она всегда болит. Сильно болит, чего уж там говорить.
Мне стало страшно.
— А может, стажерка сама выучит десять тысяч слов? Она будет очень стараться…
— Понимаешь, какое дело, Миу, — начинает хозяин таким тоном, будто виноват передо мной. И от этого мне становится еще страшнее. До ледяного комка в животе. — Помнишь, ты удивлялась, как Мухтар за день выучил твой язык?
Марина чуть успокоилась. Сквозь эйфорию стало пробиваться нервное истощение. Она выдула залпом поллитровый стакан кваса, отдышалась — и ответила:
— Ну подумай сам… Это не энергетика — «Магеллан» практически «спит». И не какое-то влияние самого факта межзвёздного путешествия: всё, привезённое звездолётом, от планетолётов до человеческих тел, тоже путешествовало, и, соответственно, должно было бы возмущать время. Да и речь в предварительных расчётах шла скорее о материальной субстанции… Мы думали, что это, возможно, нечто радиоактивное, распавшееся в ноль за миллионы лет, прошедшие после катастрофы. Но теперь-то ясно, что это — нечто, имеющееся на борту «Магеллана».
Я сообразил:
— А, ну да, конечно же — антивещество. Это и есть субстанция А? Именно оно содержалось в оптических ловушках хроногенов? Правильно: они способны его удержать, как и любой материальный объект, и если дело именно в нём…
Марина опять вошла в раж — стукнула меня по плечу:
— Всё сходится! Катастрофа заключалась в поломке оптической ловушки на одном или нескольких больших хроногенах. Антивещество аннигилировало, не только нанеся тяжелейший прямой ущерб, но и лишив местных жителей способности к дальним путешествиям. Они просто сразу лишились всего — или почти всего. Их основная планета оказалась заражена радиацией, пространство — забито обломками спутников и кораблей…
Марина отобрала у меня стакан, сделала ещё глоток (кажется, не заметив, что это уже не квас) — и продолжила:
— Неясно только, куда делись выжившие, но, с большой долей вероятности, они просто на оставшихся мощностях скакнули в будущее — к тому моменту, как время залечит раны их мира. Метеорное облако вокруг Гилономы рассеется, короткоживущие радионуклиды распадутся…
Я понял основную мысль:
— Уходя, они, скорее всего, уничтожили или взяли с собой и запас антивещества, оставлять его тут было нельзя. Рано или поздно техника всё равно бы сгнила, и это всё аннигилировало бы, создав ещё больше проблем. Мы и нашли те хроногены, с помощью которых они ушли — но пустые…
…Теперь её маниакальное состояние передалось и мне: великолепно! Потрясающе! Мы можем — МОЖЕМ — сделать свои хроногенераторы! Ну, по крайней мере, если наша гипотеза верна… Спасибо тебе, погибшая или бежавшая цивилизация! Когда мы освоим эту технологию, перед нами откроется вся Вселенная! Полезная же это штука оказалась — звёздная экспедиция! А сколько было сомнений — мол, разве можно подвергать людей опасностям такого путешествия, риску анабиоза… Да роботы только на общение с Землёй убили бы столетие!
…Кажется, последнюю фразу я произнёс вслух. Марина скорчила гримаску:
— А они ещё и убьют. Перестраховщики… Сначала они не поверят в расчёты — несколько лет уйдёт на перепроверку и переобсуждение всего. Потом станут строить полигон для испытаний. Рядом с Малой Системой — нельзя, и вообще ближе двухсот астрономических единиц к Солнцу приближаться не сметь!.. Потом — ещё лет двадцать, если не тридцать, уйдёт на испытания… Это если удастся попутно решить все проблемы своевременного снабжения полигона всем необходимым — а то ещё лет десять накинь…
Я вздохнул:
— Да уж… Потом — ещё несколько лет беспилотных полётов… И, кстати, — пришла мне тут в голову неприятная мысль, — это если ещё сначала они не потребуют детального изучения причин катастрофы у центаврян! То есть — новая экспедиция на релятивистских кораблях типа «Магеллана», многолетнее изучение — скорее всего, не особо полезное — что там теперь уже откопаешь?..
И тут Марина улыбнулась. Проникновенно. Искренне. Завлекающе:
— Именно так. Ты мне поможешь?
Нехорошее предчувствие заставило меня в последний момент превратить восторженное «Да, конечно!» в опасливое «С чем?»
И тут она стала предельно серьёзной:
— Мы знаем, как работает хроноген. У нас есть готовая модель — только антивещество загрузить, и готово. У нас есть антивещество. — Марина кивнула в сторону всё ещё светящейся голографической карты. — И мы в нескольких световых годах от Земли. Как бы у нас ни пошли дела, остальному человечеству это угрозы не несёт. Идеальный полигон! Нам ничего не мешает проверить нашу теорию прямо сейчас!
Я потряс головой:
— А домой ты возвращаться не собираешься? Без топлива «Магеллан» не полетит!
Марина ответила — в её голосе прорезался металл:
— Я — как раз собираюсь. Более того, я бы не возражала, если бы это произошло как можно быстрее. Ну, после того, как мы тут закончим, конечно. При нормальной работе двигателя центаврийского образца, когда время во внешнем слое ускоряется в тысячу раз, мы и на одном проценте световой окажемся дома во много раз быстрее, чем при нынешней схеме полёта. Собственно, можно и планетолёт под это переоборудовать — даже у него скорости хватит… В любом случае, это вполне реально… Да и антивещества нужно не так много –небольшая часть наших запасов!
В принципе, то, что она говорила, звучало на удивление разумно… Я пожал плечами:
— Надо идти к Джерико. Без санкции начальника экспедиции — никак. А лучше — пойти к Бондаренко, а потом вместе с ним — к Джерико…
— Брось, Андрей, — Марина вздохнула и прикусила губу, — ты как будто не знаешь, что они скажут…
Да, она права: знаю. Они скажут примерно то, что говорили противники экспедиции к Альфе Центавра. Что нет ничего важнее человеческой жизни. Что риск даже тех, кто добровольно вызвался стать испытателем этой системы, пока всё не проверено и не устранена даже малейшая опасность, не стоит полученных результатов, ведь речь идёт лишь о задержке, не более того. Жизнь — превыше всего! Даже собственной жизнью ты бесцельно рисковать не вправе! Джерико скажет это потому, что сам так думает. А также ещё и потому, что, если сорвётся эта экспедиция, то позиция перестраховщиков-ультрагуманистов будет подтверждена практикой. Это как раз ясно…
— И что ты предлагаешь?
— Ты знаешь, что!
Не знаю. Но догадываюсь:
— Несанкционированно вскрыть наши запасы топлива и перегрузить часть антиводорода в оптическую ловушку экспериментального хроногена? Но где хроноген — и где «Магеллан»?
Марина счастливо улыбнулась:
— Рядом. Бондаренко как раз пристыковал его к звездолёту. Ему нужно что-то пересчитать на Умнике, а через пол-Центаврии обмениваться сигналами слишком долго!
— Кстати, а почему антивещество такими странными свойствами обладает? Ты уверена вообще, что это оно?
Марина купилась — и пустилась в объяснения, дав мне время подумать:
— Да потому же, почему вообще во Вселенной вещества на много порядков больше, чем антивещества. Про барионную асимметрию должен помнить даже ты!
Я киваю, но Марина на всякий случай напоминает:
— Вещество и антивещество полностью симметричны друг другу. Вместо положительно заряженных атомных ядер — отрицательно заряженные антиядра, вместо отрицательно заряженных электронов — положительно заряженные позитроны. Строение антиатомов зеркально отражает структуру атомов. Но есть ведь причина, по которой антивещество во Вселенной практически отсутствует…
Но я думаю уже не об этом…
С другой стороны, Джерико — легендарный ветеран космоса, начавший летать тогда, когда экспедиция к Нептуну казалось чем-то вроде нынешней Первой Звёздной. И, конечно, он лично очень хотел бы, чтобы центаврийская техника на вооружении землян появилась поскорее. И если эксперимент удастся, то он может нас и поддержать. Задним числом. Подстелив всю возможную соломку. И — в конце-то концов! Это на Земле у ультрагуманистов — явное большинство. А вот в экспедицию попали всё-таки люди другой закалки. Значит, если дело дойдёт до апелляции к Совету Экспедиции… И, к тому же, всем хочется поскорее добраться до дома!
…Спохватившись, киваю и, после заминки, отвечаю:
— Да-да, помню…
Марина продолжает:
— Время. Аннигиляция вещества и антивещества не полностью симметрична. Некоторая, очень небольшая часть вещества всё-таки остаётся. Для полной симметрии нужно развернуть время. Если бы время во Вселенной шло в обратную сторону, то всё стало бы наоборот: антивещество получило бы преимущество над веществом.
Я соображаю:
— Значит, антивещество слегка искривляет ход времени — естественным путём. Именно это центавряне и использовали: пропускали хронопоток через антиматерию…
— Пра-а-а-авильно, — нараспев произнесла Мариночка. — И нам надлежит сделать то же самое. Параметры оптической ловушки хроногена я под антиводород уже перенастроила. Осталось только распотрошить «Магеллан»… ты поможешь мне или нет?!!
На всякий случай уточняю:
— А если я откажусь, ты пойдёшь сама?
И вот тут она меня удивляет:
— Нет, Андрей. У меня не хватит навыка, чтобы быстро перегрузить антиводород без подготовки. Это и вправду слишком опасно. За несколько дней на симуляторе можно было бы научиться, но… Ты же встанешь перед вопросом, надлежит ли спасать меня против моей воли от меня самой… Сдавать меня Джерико уже завтра или нет… Ну, так вот я тебе отвечаю: если ты откажешься, я не стану ничего делать. Соответственно, сообщать ему тебе не о чем.
— Вот как? — похоже, у меня не остаётся выбора.
— Вот так, — в её аквамариновых глазах застыла решимость.
Новость о том, что вернулась Шиэс, мне сообщил Дэвис. Правда, золотой настоятельно мне почему-то рекомендовал вынимать золотинку из холодильника на самой дальней кухне. Что было странно.
А наведавшись в ту самую кухню и открыв искомый холодильник, я застала зареванную и дрожащую дракошу. Спрашивать, что это было — бесполезно. Женщина в истерике самый плохой ответчик и рассказчик. Тут надо не допросом заниматься, а успокоением. Первым делом я вытащила Шиэс из морозильника, слегка пожурив за место плача. Ну какой нормальный человек?.., а хотя да, нормальных и человеков тут нет. У нас же имеется целый дракон еще и женского пола. И вопрос мой был неуместным.
Я быстро отыскала на кухне и прихватизировала бутылку коньяка, не смотря на недовольство поваров. А потом усадила дракошку за стол, создала ей стакан и налила до краев.
— Пей, тебе для нервов полезно, — сунула стакан в дрожащие руки и поняла, что она половину разольет, пока донесет до рта. А потому взялась поить сама.
Скажу честно, вид плачущей по-настоящему женщины ни хрена не красив. Зареванное опухшее лицо, красные глаза с опухшими же веками, красный натертый нос с соплями уж никак не соответствуют романтическому идеалу прекрасной дамы. Увы и ах, мы, женщины, зачастую выглядим во время истерики именно так. И мне кажется, именно поэтому мужчины не любят женских слез. Потому, что милая феечка превращается в форменную Бабу-Ягу. И ее же предполагается утешать, успокаивать и настраивать на мирный лад.
Шиэс мало отличалась от описанной картины, разве что настоящих соплей не пускала, предпочитая все изливать слезами. А потому раздосадованные повара нас благополучно вытолкали вместе с бутылкой, как только золотинка ополовинила первый стакан. И мы ушли в какую-то пустую комнатку, предоставленную кораблем.
Для драконов вообще-то спиртное полезно, впрочем, в умеренных количествах. Все, как и у людей, вот только доза «умеренного количества» сильно отличается. И чтобы привести Шиэс в относительно вменяемое состояние понадобилось две таких бутылки. В итоге выяснилось, что я сильно неблагодарная тварь, которая никого не любит и даже не скучала. На все мои ответы, мол, ты же сама была за задании, сама шпионила, и моя связь могла привести к раскрытию, меня слегка лупили ладошкой. Честное слово, я себя впервые почувствовала, как мужик, который пошел в ванную побриться, проигнорировал реплику жены за жужжанием бритвы, жена сама себе ответила, сама с собой поругалась, и из ванны мужик вышел уже разведенным человеком. Странное ощущение, поверьте.
Впрочем, развестись нам тут всем не грозило, поэтому пришлось выкручиваться так. В ходе расспросов выяснилось, что у паразитов пополнение — появилась еще пара пожирателей вселенных, антисверхов. И очень печально, что они такие же, как и все остальные. Собственно, именно эта новость и вынудила по большей части реветь Шиэс и напиваться Шеврина. Но хоть черному в данный момент моя поддержка не была нужна. Он уже бухал со своими студентами, больше следя за тем, чтобы юные падаваны чего не начудили.
А вот золотинка в силу своей женской природы решила сначала прореветься, пошла как положено в мой саркофаг, а там блок. Персонально от нее. Я, честно слово, не помню, чтобы ставила от кого-то какие-либо блоки, но чего только не вытворишь в умопомешательстве? Когда я впадаю в истерику, то истерю бурно и вполне могу сама не заметить какое-либо изменение настроек в своем саркофаге. Как вариант, вполне могло быть, что я боялась зашибить Шиэс, попершуюся меня утешать, или как еще один вариант — поставила этот блок неосознанно, без всякой задней мысли.
В итоге моя халатность привела к вот таким последствиям. И что с этим делать, было полнейшей загадкой.
Для начала я просто была Шиэс жилеткой. Меня немножко побили, погрызли, намочили слезами и чуть не откусили ухо за несчастный саркофаг. И тут уже угрозы бесполезны, поскольку Шиэс и так плазменная. Ей мой кусок тушки пойдет разве что в качестве дополнения к кошмарам. Память моя достанется, к сожалению.
И поскольку утешать я умею плохо, то просто взяла дракошку на ручки как ребенка. Она маленькая, легонькая, весит как пушинка, носи — не хочу. А в таком виде ее лучше всего носить было по прямой. И мы пошли. Шиэс уже не плакала, просто тихонько хныкала где-то в районе шеи, при этом крепко цепляясь тонкими руками за мои плечи. Ощущалось это странно, так, будто на мне висит маленький ребенок. Впрочем… сколько там той дракошки? Золотинка ведь действительно выглядит как подросток. Еще и обстриглась почти под мальчика. Не знаю, зачем. Может отрывается на радостях, что уж теперь-то ей стрижка не грозит оставить драконью форму без уха или без гребня.
Так я ее до саркофага и донесла, придерживая за талию и под коленками. А потом лично при ней сняла все блоки, чтобы уж наверняка Шиэс убедилась — никаких дурных намерений у меня против нее нет. Я вообще не понимаю, откуда это все взялось, весь этот бред про конфликты, отношения и все прочее. Это же Шиэс и я ее воспринимаю как сестренку Шеата.
— Вот, все, теперь ты сможешь сюда приходить поплакать, когда тебе захочется, — указываю на саркофаг, на котором остались блоки только изнутри, чтобы я не вырвалась и не продолжила крушить все окружающее. Саркофаг специально для того и оборудован, призванный впустить существо в любом состоянии, а выпустить только в полном спокойствии. Крепкий, надежный, новый взамен разбитого старого. Ну как новый… я задумчиво почесала золотинку за ухом и внезапно поняла, что расколотила старый саркофаг примерно год назад. Как время-то летит! Ужас. Действительно, когда я там чуть не укокошила Зааша? Да, верно, прошел почти год… какой кошмар!
Шиэс уже даже и не хныкала, с каким-то странным интересом принюхиваясь к моему уху. Впрочем, слезать с меня тоже не спешила, а сидеть в темном саркофаге повода у нас уже и не было. Выплакалась, выругала меня, вроде как успокоилась… чего еще надобно? Я вручила дракошке апельсин и пересадила ее себе на колени, усевшись на край саркофага. Тихо прошелестел робот-уборщик, пользуясь моментом, чтобы почистить это адовое устройство изнутри.
Я тихо ткнулась носом в пушистые волосы, задумчиво принюхиваясь к уже разобранному дракошкой апельсину. Сама она сейчас тоже пахла апельсином, что вполне нормально. Интересно было наблюдать за тем, как Шиэс коготками достаточно быстро разобрала апельсин, аккуратно отделив кожуру в виде спиральки. А потом отламывала по дольке и задумчиво жевала, молча глядя куда-то в пустоту. Кажется, у нее тоже накопилось. Так много, что выразить это все словами уже не получалось. И я приняла игру в молчанку, периодически подкидывая золотинке апельсины. Ей полезно для здоровья.
Наконец дракоша насытилась, чуть встряхнулась и повернулась ко мне лицом, елозя по коленям. Я перехватила ее еще и щупом — чисто инстинктивное действие, привычка придерживать всех обморочных, больных и слишком мелких.
— Так ты действительно скучала? — пристальный взгляд синих глаз я выдерживаю с трудом. Что хочет услышать эта маленькая девушка, это старое многотысячелетнее существо? Что именно ей сказать, чтобы не спровоцировать снова?
— Да, было дело… впрочем… ты же знаешь, у нас тут сильно поскучать не дадут, — я как могу пожимаю плечами, выглядит это довольно стремно, наверное. Просто колышущиеся плечи без костей.
— Ты меня мониторила, — почти обвиняюще ткнула пальцем мне в плечо дракошка. — И ни разу не связалась!
Я устало вздохнула — опять двадцать пять. Собственно, этим все началось и никак не желает заканчиваться.
— Мне хотелось убедиться, что ты жива и не нужно тебя срочно вытаскивать оттуда. А на счет связи я уже говорила.
— Могла б хоть мысль какую прислать! — на ее пальце отрастает золотой коготок и протыкает мне плечо. Плазма заинтересованно обернулась вокруг новой поделки в коже, но ничего полезного не нашла и оставила ее коготь в покое. Как и ранее зубы.
— Не могла. Я слишком тупая, чтобы до этого додуматься, — осторожно вытаскиваю ее коготь, чтобы никто никому ничего не растворил и не надкусил. А то за себя я пока спокойна, но именно что пока. А Шиэс для меня — темный лес. И что крутится в этой блондинистой голове — полная загадка.
Дракошка хихикнула, но руку убирать не спешила. А мне уже ребро саркофага порядком надавило зад. Так что я ее в таком виде и понесла обратно к нам. Спокойную, немного поевшую и, кажется, что-то обдумавшую. Уж не знаю, что там себе запланировала Шиэс, но спать так и улеглась рядом, скрутившись в плотный комочек и отпихав недовольного Шеата подальше, под бок к Шэлю.
Не приведите боги еще как-то сталкиваться с женщинами в истерике… Я задумчиво смотрела на золотящиеся и поблескивающие в свете ламп волосы дракошки. Сверху плюхнулась Лимма, наподдав по ноге Шеврину, за что получила смачный и звучный шлепок по заду.
— Задавите! — деланно прохрипела я, пытаясь спихнуть еще одну немаленькую тушку — в отличие от истинных драконов, драконидка свой вес не контролировала.
— Тебе полезно! — припечатала Шиэс и смачно грызонула меня за шею, впрыскивая какой-то свой яд. В голове помутилось, и я так и не поняла — погасили наши свет или это меня вырубило ядом.