Она будто собиралась довести Ковалева до белого каления, чтобы тот не выдержал и ушел.
Зоя хлопнула в ладоши, призывая детей к тишине, когда в столовую ворвался Селиванов. С выражением твёрдой решимости на лице. Однако, натолкнувшись взглядом на Ковалева, он решимость едва не потерял… Если бы он посмотрел с презрением, назвал Ковалева предателем интересов ребёнка, вообще – обвинил бы в чем-нибудь, было бы не так противно. Но Селиванов сдулся вдруг, опустил плечи и поглядел без злости и обид. С горечью. Будто потерял опору.
Впрочем, думал он не долго. И плечи развернул совсем иначе – без показухи и пафоса. И так получилось, что вся столовая смотрит именно на него.
– Пашка не хочет креститься, понятно? – выговорил он негромко, обращаясь к батюшке.
– Селиванов, раз уж ты явился последним, пройди к своей группе потихоньку, не привлекая всеобщего внимания, – объявила Зоя Романовна.
Да, старой ведьме Ангелине Васильевне до Зои далеко… Ковалев вздрогнул от её слов, а Селиванов должен был упасть ниц от ужаса. И подползать к её ногам ползком, как провинившийся пёс ползет к хозяину, не надеясь на прощение. На секунду Ковалев поверил Инне: Зоя имеет немалую силу. Что, интересно, об этом думает батюшка?
Селиванов поёжился и почему-то снова глянул на Ковалева. Вовсе не в поисках поддержки. И не сдвинулся с места.
– Пашка не хочет креститься, – повторил он, теперь с угрозой.
– Селиванов, что тебе было сказано? – выкрикнула воспитательница старшей группы. Лучше бы ей было помолчать, потому что после угрозы в Зоином голосе её жалкое поддакивание прозвучало смешно.
– Спросите его, он скажет, – гнул своё Селиванов.
Зоя направилась в их сторону, как всегда вроде бы и неторопливо, на самом же деле – очень быстро. Не дала опомниться батюшке, уже раскрывшему рот, чтобы задать Павлику вопрос.
Нет, она не заискивала перед Павликом. Не сюсюкала, как раньше. Она давила, и Ковалев ощущал её давление каждой своей клеткой.
– Павлик, скажи батюшке, что ты давно хочешь стать крещеным. Что никто тебя не неволит.
Вот так, не вопрос – утверждение. И попробуй сказать «нет»!
Более всего Ковалеву хотелось взять Зою за загривок и хорошенько встряхнуть. Может, она и считает, что крещением спасает ребенку жизнь, а потому ей все средства хороши, но со стороны это выглядит натуральным принуждением.
– Пашка, скажи, что ты не хочешь! – выкрикнул Селиванов – не требовательно, в отличие от Зои, а, пожалуй, отчаянно. Будто от ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.
– Не дави на брата, – повернулась к нему Зоя.
– Сами на него не давите! Он не хочет креститься, это вы его зачморили совсем, чтобы он покрестился!
– Так. Немедленно выйди отсюда вон, раз до сих пор не научился разговаривать со старшими. – Зоя показала, куда Селиванову нужно выйти, сжатым в руке блокнотом. А поскольку тот и так стоял в дверях, то вышло это двусмысленно, будто она направила на него оружие. И было это не смешно вовсе, а почему-то страшно. Понятно, что Селиванов никуда не пошел.
Павлик оглянулся и посмотрел на брата. Будто заранее извинялся за свой ответ. А увидев его лицо, задышал глубоко, приподнимая плечи, – Ковалев прекрасно знал, что это означает. Юлия Михайловна шепнула что-то Павлику на ухо, сама достала ингалятор у него из кармана и вложила мальчику в руки. Только он не спешил им воспользоваться.
Да, лучше отказаться от ребёнка, чем разрубить его пополам. Но Ковалев понял вдруг, что речь идет не об одном мальчишке, а о двоих. И неизвестно ещё, для кого из них происходящее важнее…
Наверное, именно эта мысль, а не начинавшийся приступ Павлика, стала последней каплей… Ковалев оторвался от стены.
– Павлик, погляди, и ребята, и взрослые собрались здесь, чтобы тебя поддержать, за тебя порадоваться, – уже помягче начала Зоя. – Давай, ничего не бойся, вдохни скорей лекарство, и всё пройдёт…
Павлик замотал вдруг головой, будто наотрез отказывался воспользоваться ингалятором.
– Не бойся, это же твой собственный ингалятор, чего ты вдруг испугался? – доверительно спросила Зоя и нагнулась к ребёнку.
– Нет! – сипло выкрикнул Павлик. – Я не хочу! Я не буду!
И после этих слов неожиданно сунул ингалятор в рот и глубоко, со свистом в груди, вдохнул. После чего стало понятно, что его «нет» относилось вовсе не к приёму лекарства.
– Ну вот… – улыбнулась Зоя. – А говорил «не буду»…
Павлик закашлялся, а потом несколько раз торопливо вдохнул. И выговорил неожиданно спокойно и громко:
– Я не буду креститься. Не хочу.
Он оглянулся на Селиванова с торжествующей, счастливой улыбкой. Он отказался, похоже, вовсе не из принципиальных соображений, не от страха перед крещением и приступом удушья, а ради брата. Потому что Селиванов, как ни в чем другом, нуждался в его отказе.
– Павлик, ну что это за детские капризы? – снисходительно, а вовсе не строго, спросила Зоя. – Погляди, сколько людей ждёт твоего крещения, а ты ломаешься, как маленький.
Инна права, многим людям трудно принять решение, сделать выбор. И Павлику, должно быть, отказ дался нелегко. Слова Зои не только начинали новый круг уговоров, мучительных для ребёнка, – они обесценивали его жертву.
Ковалев отошел от стены и направился к столу персонала.
– По-моему, мальчик однозначно высказал своё мнение, – сказал он громко, обращаясь в основном к батюшке. – И, мне кажется, издевательств над ним на сегодня достаточно.
Батюшка растерянно кивнул – наверное, догадался, кто здесь настаивает на том, чтобы ребёнка разрубили пополам…
– Павлик, к Богу нужно идти с открытым сердцем, не сомневаясь в своем желании к нему прийти, – сильным певучим голосом пропел отец Алексий. – И насильно никто тебя крестить не станет.
Он покосился на Зою и не стал говорить больше ничего – так и оставил свои слова двусмысленными. Ковалев оказался рядом с Павликом не задумываясь об этом, машинально встал между ним и Зоей. И тут Юлия Михайловна незаметно для остальных вложила руку Павлика в руку Ковалева. Она ничего не говорила, не подмигивала, не наступала ему на ноги, но жест её Ковалев истолковал однозначно, хотя обычно не понимал намеков.
– Пойдём, – сказал Ковалев Павлику. – Погуляем, пока идёт молебен.
Павлик закивал часто и радостно и чуть не впереди Ковалева направился к выходу. Селиванов сиял, как начищенный пятак, и посторонился, шагнул в холл, пропуская Ковалева в двери. Зою Ковалев не видел, но чувствовал её ядовитый взгляд в спину, слышал её частое дыхание – она не сразу нашла возражения, а может, и боролась с собой и своей совестью.
Она опомнилась, когда Ковалев был уже за дверью, заорала вслед:
– Вы не имеете никакого права!..
И тут Селиванов захлопнул дверь в столовую снаружи и сунул в петли для замка шнурок для зарядки телефона. Хохотнул, завязывая шнурок покрепче, со словами, обращенными, должно быть, к Зое:
– А вот хрен тебе на весь макияж!
– Селиванов, это называется хулиганство… – намекнул ему Ковалев, не собираясь, впрочем, ничего менять.
– Я скажу, что это вы завязали, – снова хохотнул тот. Нервно. – Гребите отсюда шустрей, пока вас не поимели орально-церебральным путем.
Между тем в дверь изнутри стучали всё громче, слышались возмущенные выкрики воспитателей и врачей, Зоя грозила вызвать милицию. Однако Павлик одевался с такой поспешностью, что Ковалев решил не обращать внимания на угрозы – пусть скандал уляжется в отсутствие ребёнка.
Селиванов на прощание хлопнул Павлика по плечу и сказал:
– Пашка, ты молодец! Ты так Зою уел! И вообще…
Павлик от этих слов расцвел, порозовел и ответил:
– Вить, это потому что ты настоящий брат. Самый настоящий.
– Дверь не забудь открыть, – напомнил Ковалев Селиванову.
Чтобы никому не пришло в голову искать нездоровые мотивы в прогулке взрослого с маленьким мальчиком, Ковалев решил вести Павлика к себе домой, к Владе и Ане. И детям вдвоём будет веселее, и чаю можно попить, и диван, как обещал, передвинуть.
Подходя к мосту, Павлик всё внимательней разглядывал реку, а потом спросил:
– А речку можно зимой переплыть?
– Нет, – ответил Ковалев.
– Совсем?
– Такую нельзя. Маленькую можно, но не нужно.
– А почему нельзя?
– Потому что вода холодная.
– Ну к холоду же можно привыкнуть… – не очень уверенно сказал Павлик.
– Если ты привык к холоду, то, считай, уже утонул. От холода люди умирают. А в холодной воде быстро теряют сознание и тонут.
– И что, совсем-совсем никак нельзя речку переплыть? – не поверил Павлик.
– На лодке можно. Но мы пойдём через мост.
Однако, оказавшись у моста, Павлик, как и Аня в первый раз, растерялся и попятился.
– Какие дырки большие… А если провалишься? В речку упадешь и утонешь?
– Не провалишься.
Ковалев подумал и решил, что спокойней будет перенести ребёнка через мост, – Аню он всегда нёс через мост на руках, а Павлик был не намного её тяжелей. Однако Павлик неожиданно растерялся, замолчал – должно быть, его давно никто не брал на руки. Впрочем, на середине моста он успокоился, вертел головой во все стороны, а потом спросил:
– А Бледная дева… То есть ваша мама… Она с этого моста с вами прыгнула?
Ну да, Ириша рассказала Селиванову историю о Бледной деве, и теперь даже младшей группе известны все подробности этого происшествия… В бутылку Ковалев не полез.
– Да, с этого.
– А вы можете показать, с какого места?
– Зачем тебе?
Павлик задумался над ответом, но все же сказал:
– Я же должен её с днем рождения поздравить, ведь у неё в понедельник день рождения…
Вообще-то день рождения у матери был в июле, но Ковалев вспомнил разговор с Инной и не стал говорить этого Павлику.
А Павлик добавил со значением:
– Ведь больше её никто не поздравит. Вот вы, например…
Ковалев не стал отвечать.
– Вот с этого примерно места. – Он остановился около перил.
Павлик заглянул вниз.
– Высоко…
– Я надеюсь, ты не собираешься прыгать с моста, чтобы её поздравить, – проворчал Ковалев.
– Не, я думаю, надо прямо отсюда открытку вниз сбросить. Но мне кажется, одной только открытки ей не хватит… За открытку она от меня не отстанет.
0
0