Закат заинтересованно слушал Щуку, уже догадываясь, что увидит дома. И верно — в небольшую горницу Лужи набилась целая толпа. Тут было и семейство старосты, и добрая половина залесинских мужиков, рядом с которыми он косил пшеницу, и даже бывшие разбойники. Пожалуй, изба не лопнула только благодаря тому, что рыцарь с женой и лекарки не пришли, занятые уходом за беспокойным раненым.
Заката вытолкнули в центр комнаты, Медведь сдернул плащ, открывая стоящий на столе подарок. Ткацкий станок. Небольшой, в полразмаха рук, с резными рамами, вкусно пахнущими свежим деревом.
— С первой охотой, Закат, с первым именем! Ты в этом доме мужчина, тебе и ткать зимой, — поздравил-сообщил Медведь.
Закат ничего не понимал в ткачестве, но по довольным лицам вокруг догадывался — подарок в самом деле прекрасный, и отнюдь не только благодаря резьбе.
— Спасибо, Медведь, — тот удовлетворенно кивнул, повернулся было к другим, но Закат сам догадался продолжить: — спасибо, Лист, Гвоздь, Горляна, Щука, и все, кто делал этот подарок. Спасибо, что приняли меня.
Ему подали кружку подогретой браги, как и всем гостям. Закат чокался с ними, стараясь каждому сказать что-то приятное — как хорошо Лист умеет пристроить всех к делу, как ловко подвешен язык у Щуки, сколько удивительных баек знает Редька. Кто-то в ответ приосанивался, кто-то отнекивался, одновременно довольно улыбаясь. Закат услышал тихий разговор Лужи с Горляной: «Вот уж не думала, что у меня на старости лет второй сыночек появится, да хороший такой» — «Мам, он же и мне не то сын, не то брат. Да и всей деревне. Посмотри, как на него смотрят!» Закат почувствовал, что краснеет. На него и правда смотрели — тепло, дружески. С нежностью, от которой щемило сердце.
Ещё полгода назад он подумать не мог, что кто-нибудь будет на него так смотреть.
***
Ткацкий станок и в самом деле оказался загляденье — лёгкий, устойчивый, с прекрасно подогнанными деталями. Широкий отрез ткани на нем, конечно, невозможно было соткать, но это было не главное. Лужа, усевшись за стол напротив, аж языком цокала от восторга, рассказывая Закату, как все устроено.
— Это ремизки, видишь, нитки на рамы натянуты? В центре каждой пары петелька, туда ты основу проденешь, половину ниток в одну раму, половину в другую. А вот это, на гребень похожее, бердо, им ты нитку к краю ткани прибивать будешь. Потом рамы местами меняешь, вот так, основа перекрещивается наоборот, и новую нитку можно тянуть…
Закат кивал, рассматривая детали, на которые показывала Лужа. Устройство оказалось не слишком сложным, он уже предвкушал завтрашний день, когда вместе со станком пойдёт к Медведю и, устроившись с другими в горнице, будет ткать. Это казалось чем-то сродни ещё одному посвящению в новую жизнь, которые, как ему казалось, никогда не закончатся. Весной будет пахота и сев, потом выгон скота в луга, сенокос, новая жатва… Закат слышал, как селяне называют луны — после охотничьей началась ткаческая, и хотел верить, что ещё не раз он убедится на себе, что просто так тут названий не дают. Раз луна ткаческая — надо ткать. Он надеялся, что ничто не помешает ему спустя двенадцать лун сказать — я всё ещё здесь, я делаю то же, что и год назад.
Он подспудно сомневался, что всё на самом деле выйдет так, как ему сейчас хотелось. Но пока любые иные пути заметала метель, можно было мечтать. Хотя бы до весны.
***
— Вы утверждали, что убили этого так называемого Героя, — Тёмный Властелин расхаживает взад и вперед перед троном. Вызванные стражники, испуганные его тоном, кланяются ниже. Командир отвечает почтительно:
— Да, господин. Мы ранили его, заперли в амбаре предавшей вас деревни и подожгли крышу.
— И не уехали, пока всё не прогорело?
— Да, господин, — стражник запинается на миг, Тёмный Властелин скалится зло.
— Ты смеешь мне лгать?!
— Нет, господин! — Стражник вытягивается в струнку. — Мы отвлекались от пожара только чтобы отгонять крестьян.
— Всем отрядом?! Дураки! Он выбрался из амбара, а вы даже не заметили!
Понятливая охрана тронного зала подтягивается ближе, готовится схватить бывших товарищей — стоит ему лишь знак подать. Тёмный Властелин кивает, смотрит, как почти без борьбы скручивают провинившихся.
— Казнить всех. И пошлите новый отряд на поиски этого Героя! Пусть привезут его ко мне. Я хочу убить его своими руками.
***
Сны приходили редко, такие блеклые, словно и не было той череды, когда они шли один за другим, грозясь затмить его настоящую жизнь. Закат думал, что, похоже, чем проще и размеренней он живет, тем меньше видит снов, зато стоило чему-нибудь случиться — и они нагоняли его, заставляя расплачиваться сразу за все спокойные ночи.
Пока ничего не случалось. Женщины напряли столько ниток, что до сих пор нужно было ткать, а вот сами они уже взялись за иголки, превращая длинные отрезы в одежду. Закат проводил дни то дома у Лужи, то у Медведя, куда набивалось иногда и по пять ткачей. Болтали, рассказывали сказки, редко-редко пели. Сказок и песен Закат не знал, так что его лишний раз не тормошили, но, когда он припоминал что-нибудь не страшное из своих жизней и вызывался рассказать, слушали с интересом.
К началу второй луны после охоты Медведь, расспросив все семьи, решительно велел заканчивать ткачество. Хотя ниток осталось много, но в ткани нужды не было — в отличие от дров. Зима выдалась холодная, печи топили жарко, и вышло так, что поленницы перевалили за половину куда раньше середины зимы. Дрова нужно было заготовить заранее, чтобы они успели просохнуть, теперь многие шли в лес за древесиной, а не за дичью. Кое-кто уже отправился в поля, смотреть на снег и решать, где что сажать. Все нужно было поменять местами, где были травы да горох должны были сеять пшеницу, а прошлогоднее пшеничное поле собирались оставить на выпас скоту.
Во всей этой работе Закат, однако, почти не принимал участия — Горляна попросила его заняться шитьём, ей рук не хватало на все заботы, да и Лужа одеждой заниматься не могла, глаза были уже не те. Так что в первый день второй луны Закат оказался одним из немногих мужчин, пришедших на старостинин двор, и единственным, отправившимся не в сарай, где Медведь выделывал добытые на охоте шкуры, а в избу. Развернул собственноручно сотканный отрез — не самый равномерный, но вполне годящийся на пошив, разложил заранее заготовленные нити-мерки.
Они с Горляной, Дичкой и Рыбкой ползали по полу, размечая будущие рубашки, юбки и штаны, когда из сеней выскользнула Ро со своей корзинкой, устроилась в незанятом углу с отстраненным видом. Горляна, бросив хитрый взгляд на новенькую, предложила:
— Ну что, все все посчитали? Давайте тогда сказки рассказывать, для раскроя-то по отмеченному голова не нужна.
Никто не возразил, наоборот, Дичка разве что в ладоши не захлопала, тут же вызвавшись рассказывать. Закат ожидал снова услышать о том, как она была в его замке, и не разочаровался. Дичке явно нравилось, что у неё есть собственная история, причем не сказка, а быль. Она даже не приукрашивала её, разве что очень красочно расписывала, каким огромным и величественным был замок, что, впрочем, можно было списать на невеликий в то время рост рассказчицы.
— Ссадил он меня с седла, значит, едва не до земли свесился. И как посмотрит грозно на всех! Говорит, мол, если что с ней — то есть со мной — случится, убьёт! Уехал, а ко мне Крошка наклонилась, спросила, как зовут. А я вспомнить не могу, представляете? Крошка тогда говорит, хочешь Дичкой называться? — девушка на миг замолчала, переводя дыхание. Улыбнулась широко. — Знаете, я сейчас думаю, по-моему, меня Дичкой и звали. Так что Крошка меня не заново назвала, а угадала! Как думаете, могло так быть?
— Конечно, — серьезно кивнула Горляна. — Имя не грязь и не одёжа, его так легко не смоешь и не снимешь. Ну, кто ещё сказку или быль расскажет? Может ты, Ро? У тебя наверняка интересная жизнь была.
Ро поморщилась:
— Такая интересная, что лучше о ней не вспоминать. Но могу сказку. — Она помолчала, не то припоминая, не то собираясь с духом. — Жила-была одна принцесса. Не знаю уж, давно это было или далеко, но принцессы в то время ещё жили на земле. Вышло так, что ещё до её рождения королева тяжело заболела, едва не погибла, но во дворец зашел бродячий торговец, знавший, как её спасти. Король предлагал торговцу и серебро, и золото, всё королевство готов был отдать, но тот лишь смеялся. Брал он плату судьбами, менял одну на другую, но кого бы из людей не предлагал отчаявшийся король, даже самого себя, никто не устраивал торговца. Однако, когда в отчаянии король зарыдал, сказав, что предложил ему всех, кто только живет в королевстве, торговец вдруг заявил, что кое-кого король всё-таки забыл. И раз так, торговец согласен взять судьбу этого никем не учтённого человека в обмен на жизнь королевы, если король поклянётся в назначенный день три луны спустя сам отдать жертву в его руки.
Все слушали сказку, только хруст разрезаемой ткани нарушал тишину. Закат аккуратно вырезал будущий рукав по продёрнутой нитке и думал, что сочувствует королю. Он уже знал, что счастливого конца не будет. Ро, помолчав, продолжила:
— И вот, у выздоровевшей королевы родилась дочка. Спустя три луны после болезни короля пустили в опочивальню, где улыбалась, держа на груди новорожденную, королева. Но их счастье продлилось не дольше мгновения. Распахнулись накрепко запертые двери, вошел торговец, будто и не исчезал никуда. Сказал он, что пришел за тем, что было обещано ему как плата. Испугалась королевская чета, поняв, о чем он, взмолились, прося пощадить дочь. Затем грозить попытались. Рассмеялся торговец злобно, сказал, что недолго простоит замок клятвопреступников, но и того он ждать не намерен. Назначил новорожденной принцессе срок лишь до её восемнадцатилетия, после чего она должна была уколоть палец о шип розы и уснуть мёртвым сном, пока не явится поцеловать её принц.
Распахнула глаза Дичка, которую угроза поцелуя явно не впечатлила. Вздохнула Рыбка, рассеянно поглаживая ладонью будущую юбку. Закат не отвлекался от работы. Он догадывался, что это далеко не конец истории.
— Конечно, король повелел вырубить все розовые кусты во дворце. Конечно, принцесса жила, не зная о проклятии. И конечно, именно в день её восемнадцатилетия нищий, постучавшийся в ворота замка, встретил во дворе принцессу, и не придумал, чем ещё отблагодарить её за подаяние, кроме как сухой розой, которую принес из дальних земель.
Ро говорила тихо и ровно, почти без выражения, но всё равно слушательницы ахнули. Перебила рассказчицу Дичка:
— Что же, она так и уснула?
0
0