Лора Свон.
Модель из модельного агентства «Кэнди».
Девушка из элитного эскорт-агентства Мамаши Брукс.
16 апреля 2191 года
Небольшой черный флайер приземлился на посадочной площадке на крыше отеля «Невилл-Плаза”. Машинка была не слишком броская, но ее лаконичный дизайн представительского класса говорил о весьма и весьма приличной цене. Из флайера выскочил рослый мужчина в строгом черном же костюме, подошел к пассажирской дверце и, открыв ее, протянул руку сидевшей в нем молодой женщине.
Гибким движением выскользнув на покрытие площадки, она, не оборачиваясь, направилась ко входу в отель. Точеную фигурку обтекало атласное платье цвета насыщенного красного цвета с глубоким декольте, выгодно демонстрирующем соблазнительную грудь и оставляющее открытой гладкую спину. На плечи небрежно наброшен палантин из легчайшего и мягчайшего меха голубой шиншилетты. Изящные босоножки, крошечный клатч и украшения были подобранны с безупречным вкусом. Длинные волосы цвета меда небрежными локонами ниспадали ниже лопаток.
Стоявшие у автоматических дверей киборги-охранники бесстрастными взглядами скользнули по продемонстрированной карте, полностью проигнорировав красоту девушки, синхронно шагнули в стороны, пропуская ее и ее спутника в верхний вип-холл отеля. Она давно привыкла к этой процедуре, повторяющейся здесь или в других местах, куда ее приглашали несколько раз в неделю с завидной регулярностью, и обращала на нее не больше внимания, чем на собственного DEX’а, следующего чуть позади нее.
Девушка вместе с киборгом вошла в скоростной лифт и нажала кнопку нужного ей пятнадцатого этажа. В этом здании нижние этажи занимали огромный холл с зоной ресепшн, всевозможные офисы, спортивный зал с бассейном, спа, салоны красоты и прочие вспомогательные службы. Четырнадцатый и пятнадцатый этажи были отведены под один из престижнейших в городе ресторанов с общими залами, несколькими банкетными залами, многочисленными приватными кабинетами и просто гигантской кухней.
Лора Свон работала в модельном бизнесе не первый год, девочек из их агентства часто приглашали на мероприятия, подобные нынешнему благотворительному приему. Кроме официальной работы у девушки была еще одна, приносящая куда больший доход — в элит-эскорт-агентстве Мамаши Брукс. Лора пользовалась неизменным успехом у своих состоятельных клиентов, по тем или иным причинам не желающих пользоваться для удовлетворения своих желаний секс-киборгами и предпочитающих древнее мастерство живых жриц любви. Клиенты эти бывали разными и оставляли после себя разные воспоминания, чаще всего приятные только кругленькой суммой в галактах, появлявшейся на ее счету.
Прием проходил на просторном балконе, расположенном на выступе нижней части здания. Выйдя туда, девушка бегло осмотрелась, отметив и присутствующих на приеме коллег из обоих агентств, и устремившиеся на нее жадные взгляды мужчин и сквозящие неприкрытой ненавистью взгляды некоторых женщин, которые присутствовали здесь с мужьями. Еще бы, кое-кто из них нередко пользовался ее услугами и именно в ее кошельке оседали милые хорошенькие галактики, на ее аккуратных ушках, точеной шейке и изящных ручках появлялись такие симпатичные камушки, оправленные в золото или платину.
Но в последнее время Лора все чаще задумывалась о том, что несмотря на то, что в свои двадцать семь лет выглядела максимум на восемнадцать-девятнадцать, время не стоит на месте. И в том, и в другом агентстве появлялись новенькие девочки. Да, пока еще она затмевает их всех вместе взятых и красотой, и мастерством, но не за горами тот день, когда кто-то из юных выскочек потеснит ее на том или другом поприще.
Лора прошла через зал к стайке своих коллег из модельного агентства. Киборг отстал и растворился в толпе — у него был приказ охранять хозяйку, не привлекая к себе внимания. Девушка расцеловалась с подругами по агентству — чмок в воздухе рядом со щекой — и они рассредоточились по залу по двое-трое.Лору Свон подцепила под локоток такая же высокая, как и она сама, брюнетка с итальянскими корнями Эдера Неро.
— Как дела, Лори? — вполголоса спросила та.
— Лучше всех, — тряхнула головой Лора, чтобы качнулись длинные висячие серьги с роделийскими бриллиантами, вдетые в ее уши.
— Красивые, — завистливо вздохнула Эдера. — Хотела бы и я найти себе такого же «папочку», «котика» или «пупсика», как твой Альбертик!
Лора бросила на нее задумчивый взгляд и перевела его на невысокий подиум с которого что-то там вещал один из устроителей.
«Сохрани тебя все боги вместе взятые от такого «папочки», как Альберт, — думала она. — Конечно, он не возражает против моих встреч с другими клиентами, но как же он их проверяет! Почище Федеральной Контрразведки. Интересно, если бы я встретила мужчину, который захотел бы на мне жениться, он меня отпустил бы? А так хотелось бы, чтобы кто-нибудь вытащил меня из этого болота, а еще лучше увез с этой планеты».
Лора обвела скучающим взглядом собравшуюся публику, не забывая при этом изображать интерес и предвкушение. Собравшиеся здесь люди напоминали ей клубок змей, щеголяющих лоснящимися шкурками, извивающихся друг возле друга, но всегда готовых нанести смертельный укус. Хотя зубки ядовитые старательно прячут. Делают вид, что все друг-другу безмерно рады и ни капельки не завидуют демонстрируемым на публику драгоценностям и мехам.
Лора подавила вздох. Она точно так же, как и вся собравшаяся в зале публика, ждала, когда же, наконец, закончится официальная часть и можно будет переключиться на гораздо более привлекательную часть приема — фуршет. Словно в ответ на ее недавние мысли, пришло четкое ощущение, что на нее смотрят. Стрельнув в ту сторону глазами, Лора наткнулась на внимательный, чуточку насмешливый взгляд.
Рядом с подиумом стоял мужчина и, чуть склонив голову вбок, смотрел на нее. Что ж, она тоже окинула его оценивающим взглядом. На вид лет двадцать восемь-тридцать. Высокий, пожалуй, с метр девяносто. Довольно симпатичный. Ухоженные темно-русые волосы уложены с тщательно выверенной небрежностью. Синие глаза смотрят спокойно, изучающе. В уголках тонких губ затаился легкий намек на улыбку. Одет соответственно дресс-коду мероприятия: безупречно сидящий костюм цвета индиго, явно сшитый на заказ у какого-то крутого кутюрье, серебристая рубашка из умопомрачительно дорогого натурального альфианского шелка, модный галстук. Классический костюм хоть и скрывает мускулатуру, но зато очень выгодно подчеркивает широкие плечи и грудную клетку, контрастирующие с узкими бедрами. Длинные стройные ноги. Явно не бодибилдер, а скорее поклонник боевых искусств или пловец. Обут в узконосые туфли из шкуры шебской псевдоанаконды, тоже бешено дорогие.
Лора всмотрелась в его лицо и тут же вспомнила: «Да это же тот серфер, про которого по новостным каналам рассказывали, что его подстрелили в баре. Он на чемпионат приехал и метит в призеры. Хм, вот это очень даже интересный экземпляр. Молодой, богатый, холостой. Да еще и вон какой красавчик».
Наконец, официальная часть закончилась, гости целеустремленно двинулись к фуршетным столам. Лора перехватила у одного из официантов бокал шампанского и не спеша дефилировала по залу, перебрасывалась ничего не значащими фразами со знакомыми, принимала комплименты, обворожительно улыбалась и задорно блестела глазами. И высматривала в толпе того самого серфера. Видимо, он занимался тем же, потому что, найдя его, она натыкалась на чуть насмешливый взгляд синих глаз.
К Лоре опять подошла Эдера, зашептала на ушко:
— Пойдем уже, наконец, тоже чего-нибудь поедим. У меня от всех этих фальшивых комплиментов и прочих сюсипусенек уже оскомина. Нужно срочно чем-то перебить.
— Нужно заесть и запить, — хихикнула Лора и они пошли к столу.
Эдера нагрузила себе на тарелку аркадийских белых устриц в лимонно-винном соусе. Лора пожала плечиками:
— Устрицы, это, конечно, афродизиак, но я предпочитаю получать удовольствие и от еды, а не зажмурившись глотать склизкую массу.
Сама же она отдала предпочтение тарталеткам и канапе с различными начинками. Положив на тарелку по одной штучке разных видов, девушка отошла в сторонку, чтобы перекусить. По наработанной привычке эротично отправляя в рот последнюю нанизанную на шпажку оливку, она снова почувствовала на себе уже ставший знакомым будоражащий взгляд. Стрельнув глазками, отметила, что серфер, как она про себя называла мужчину, стоит всего в нескольких шагах от нее. Лора, стараясь сохранить невозмутимый вид, протянула пустую тарелку проходившему мимо официанту.
В руке бокал с коньяком, из которого он делает глоток и направляется к ней. Взгляд Лоры цепляется за длинные гибкие пальцы мужчины, аккуратные, с чуть заметными только натренированному взгляду утолщениями кожи на костяшках. Точно боец. Вот и движения такие уверенные, плавные, как у хищника, но по лицу не прочитать ничего, кроме легкого интереса.
«А хорош стервец, — промелькнуло в голове, — И знает себе цену. Не думала, что вот так буду залипать на потенциального клиента. Оказывается стройные ноги в темных джинсах это так… сексуально».
Он подошел, отвесил шутливый поклон.
— Приятного аппетита, леди. — Она поблагодарила и он продолжил. Мы, кажется, не знакомы. Позвольте представиться — Ларс Харальд.
Голос бархатный, глаза чуть щурятся.
Девушка вложила руку в протянутую ладонь.
— Лора Свон.
— Очень приятно, — произнес он и, чуть склонившись, прижался губами к ее пальцам, задержавшись чуть дольше, чем того требовал этикет.
Они о чем-то разговаривали, о чем-то совершенно ничего не значащем, вроде погоды, музыки. Ларс непринужденно взял ее под локоток, подвел к перилам. Они смотрели на ночной город, шумящий и сверкающий огнями неоновых вывесок и голографической рекламы. А Лора буквально плыла. Аромат одеколона Ларса, острый, пряный, с переходом в цветочный, действовал на нее как какой-то наркотик. Ей хотелось прижаться к нему и вдохнуть полной грудью.
«Да что же это со мной творится сегодня? — думала Лора. — По идее, это мне нужно соблазнять этого красавчика, а, похоже, что все наоборот. При чем он, вроде бы, ничего такого и не делает, а я, кажется, теку».
Заиграла медленная музыка. Ларс пригласил Лору на танец, на что она с искренней радостью согласилась. Двигался он невероятно пластично для такого высокого роста и чувство ритма было просто великолепное. Девушка по-настоящему наслаждалась танцем. Мужчина не нарушал приличий, не прижимал ее к себе, более, чем принято, хотя учитывая размеры бюста Лоры, это было чистой условностью — грудь девушки упиралась в его грудь.
Когда танец закончился, Лору потряхивало. Ларс заметил это, осторожно провел ладонями по ее плечам и помог закутаться в палантин.
— Ты дрожишь. Тебе холодно? Устала?
— Д-да, наверное, — пролепетала девушка.
— Предлагаю подняться ко мне в номер и немного отдохнуть от этой толчеи.
— К тебе в номер? — девушка вопросительно уставилась на мужчину.
— Да, я живу на верхнем этаже. Соглашайся. Отдохнем, согреешься и вернемся, — он пристально посмотрел на нее. — Если захочешь.
Лора лучезарно улыбнулась ему и кивнула. Ларс предложил ей согнутую в локте руку и повел к лифту. Из толпы бесшумно вынырнули трое рослых парней и последовали за ними — DEX Лоры и киборги-телохранители Ларса.
Глава 9 – План под литерой «Б».
Не сработал план «А»? У вас по-прежнему есть весь остальной алфавит попыток.
(Земная поговорка)
_________________
Плечи затекли. На попытки наклонов и поворотов поясница отозвалась ноющей болью. Шея при движении будто плотным воротником обхвачена. В глазах резь, да и сосредоточиться на деле совершенно невозможно – Астер откладывает в сторону механическую руку, собранную на две трети, растирает виски.
«Время, время, как же мне его не хватает!»
Мужчина бредёт к двери, отпирает, выходит в коридор, запирает. Светильники не горят, да и зажигать некогда. Что ж, не страшно, всё равно по прямой идти. Свет на этаже просачивается только из приоткрытой двери столовой. Без лишнего шума Ломастер подходит ближе и заглядывает внутрь.
«Элисса? Что же это она? Заснула, сидя в кресле… Хотя нет, точно не спит, раз в руках так проворно двигаются спицы. И ряды петель прибывают да прибывают».
— Дорогая?
— А? Да вот, сижу, вяжу, тебя жду.
— А почему с закрытыми глазами?
— Я и с закрытыми вязать умею, узор простой, можно и наощупь справиться. А глаза хотя бы отдыхают. Как ты там? – со вздохом отложила Элисса вязанье.
— Третий час ночи, а работы по-прежнему непочатый край! Если бы я был чуть внимательней к тексту договора… А то, вишь ты, обрадовался. Мол, эксклюзивный заказ, уникальный экземпляр, будет, где развернуться… На таком вдохновении всё начинал, а теперь, с этой спешкой, весь былой запал сразу пропал. Представь только: то, что я предполагал делать месяц, теперь нужно одолеть в три дня!
— А почему так? – вопрошает женщина, смотрит участливо.
— Уж не знаю, случайно или намеренно была ошибка в договоре, но теперь с меня причитается либо готовое изделие, либо грабительская сумма неустойки, — разводит руками Астер. — Милая, скажи, а леди Варамис ещё у нас?
— Прилегла отдохнуть. Но сейчас, скорее всего, уже переместилась на Соларистеллу свою, а что?
— Да бодрин бы попросить, уж больно действенный их контора синтезирует.
— А ты уверен, что без него никак? Давай лучше заварю шень-корень. Себе уже заварила. Всё лучше, чем лишний раз к этим астральщикам обращаться, — спешит Элисса на кухню.
— Будь по-твоему, но всё же, ложилась бы ты спать, — идёт за ней вслед Астер.
— Да какое тут спать. Страшно мне. Непростая магия у нас творилась. Нехорошая. Как смогла, следы поубрала, но, сам понимаешь… – суетится женщина у растопка.
— Не понимаю я, к сожалению, не понимаю. Нет у меня дара к магии. Так что без помощи Академии нам с тобой никак не обойтись.
— Ой, а я вот всё чаще теперь думаю, бросить бы город этот, да к детям уехать…
— Когда-нибудь, да переедем, но не сейчас. И ты лучше от темы не уводи, милая, а расскажи, что тут вообще происходило, пока я занят был.
— Так откачала наша «Варья» привезённого парня-то. Как я поняла, всё у неё получилось только из-за того, что у пострадавшего в предках кто-то из людей-кошек был. Поправится он теперь быстро, а если я чуток подсоблю, так и того быстрее. Только не помнит ничегошеньки.
— А что с ним вообще случилось?
— Знать не знаю и ведать не ведаю. Ты куда Сана с поручениями отправлял?
— Так в мастерскую к Ульфиону Жюстего да в цирк ещё.
— Значит, или в цирке, или по дороге где-то паренька подобрали, других предположений у меня нет. Слушай, Астер, а ведь Ульфион теперь маленькими статуэтками не занимается, на большие статуи и памятники перешел?
— Да, а что?
— Когда наш внеплановый гость очнулся, он ведь Террана расколотил. Починить бы.
— Уж проще на другую точно такую же статуэтку заменить, это ведь не какой-то специальный заказ, а так, штамповка. Даже если сняли с производства, по городу ещё должны где-нибудь остаться. Можно поискать и выкупить. Впрочем, глупости это, не забивай голову безделицей.
— Но ведь… память всё-таки.
— Память тоже имеет свойство исчезать, стираться, а вещи – портиться и ломаться. Сейчас мне важно лишь одно – шень-корень уже заварился?
— Да, думаю, да, – Элисса проверяет содержимое в кружке на цвет и запах, морщит носик, – Готово, но, на мой взгляд, лучше ещё чуть-чуть подождать, чтобы остаточная горечь ушла.
— Не страшно, перетерплю.
Астер принимает кружку и за шесть глотков осушает до дна. На секунду скулы свело – аж не продохнуть, зато сонливости как не бывало.
— Вот теперь и за работу можно. До кабинета сейчас поднимусь, а потом опять в мастерскую, а ты ложись, Элисса, поспи всё же.
Мастер целует жену в лоб, та удерживает его за плечи, смотрит в глаза.
— И всё же, ни одна работа не стоит того, чтобы ты из-за неё так растрачивал себя. Может, есть какое-то другое решение, дорогой?
— Если и есть, то я его пока не нашёл. Спокойной ночи.
«Не стоило бы так резко Элиссе отвечать», — запоздало думает мужчина, поднимаясь по лестнице, включая светильники в коридоре, а затем фактически «прорываясь сквозь джунгли» у той комнаты, где пришлось разместить привезённого в дом человека, — «Вишь, как она старалась, похоже, действительно серьёзное что-то магичилось. А может… зайду хоть, взгляну на пострадавшего, а?»
Астер Ломастер аккуратно отставляет в сторону несколько горшков с растениями, перегораживающими дверь. Сама дверь не заперта. Впрочем, в этом доме у его хозяина всегда есть несколько дополнительных способов пройти туда, куда потребуется.
— Кто я? И где я? Скажите, прошу Вас… — слышится из комнаты чуть хриплый голос.
Парень щурится и прикрывает глаза рукой, когда силуэт Астера возникает в освещённом дверном проёме. И в этот момент в голове мастера вспыхивает идея. А спустя всего секунду эта идея разрастается в план, тот самый запасной план, которого так не хватало.
— Хмм. Разумный значит? – произносит Ломастер, — Ну, это мой косяк, перестарался. Называть тебя пока буду Безымянным. Ну, разум нашему делу не помеха. Как ты догадываешься, я тебя создал, и сейчас я прошу тебя немного помочь мне. Тебе понадобится некоторое время поработать ходовой частью механоида. Частности расскажу позже…
— Как – создал? Когда – позже?
— Для начала опиши, как ты себя чувствуешь. Где-то болит? Если сейчас в памяти возникают какие-то образы, события, это, скорее всего, побочный эффект, к реальности они отношения не имеют. И не волнуйся, никто тебя не обидит. Не для того я столько сил потратил на твоё создание.
Астер прикрывает дверь, включает комнатный светильник на самый слабый режим, подходит ближе к пострадавшему. Теперь главное – аккуратно подобрать слова, объяснить максимально просто и понятно.
Элисса же, наконец, довязала шарф до завершающей петли, погасила свет в столовой и, прихватив рукоделие, отправилась в спальню. И надо ли упоминать, что идти ей пришлось мимо гостевых комнат? Женщина сразу обратила внимание на изменившееся расположение цветочных горшков, а потому подошла ближе, послушала речь мужа, доносящуюся из комнаты, заинтересовалась и… дождалась её завершения, не решившись прервать беседу стуком.
— Как там паренёк? – спросила Элисса сразу же, как только дверь начала открываться, но Астер всё равно чуть-чуть вздрогнул от неожиданности.
— Всё в порядке. Уснул, — сообщает он, — А ты так и не в постели?
— Нужно вернуть моих зелёных помощников на место.
— Хорошо, я помогу.
— А как же важный и срочный заказ?
— В итоге я решил, что всё же стоит выспаться. – Астер подхватывает по цветочному горшку в каждую руку. – Не зря ведь говорят «Утро вечера мудренее».
— Кто говорит?
— Ну, хотя бы леди Варамис.
— Допустим, вот только не думала я, что ты так складно умеешь врать. – Элисса, подхватив только один горшочек, идёт следом за мужем.
— Ты всё слышала?
— Почти всё. И суть отлично уловила.
— Тогда дай мне слово, что никому без моего разрешения об этом не расскажешь! – мужчина останавливается, оборачивается, — Это очень важно!
— Хорошо, даю слово, но объясни хотя бы, почему ты так поступаешь?!
— Пойми, Элисса, я едва смог продумать и оптимизировать рабочую часть. Создать и обкатать ходовую к сроку просто не успею. Другого варианта у нас нет. Я действительно не нахожу выхода. И парень сам не против немного поработать ходовой частью механоида.
— Ещё бы! После того как ты заявил ему, что «создал» его! Причем не просто создал, а «перестарался» и наделил разумом. И просишь «подыграть» тебе, пока не создашь действительно «безразумную» машину. Думаешь, легко ему будет притворяться механической куклой у нового хозяина?! — качает головой женщина, — Ох, Астер. Ну как так можно было?! Как тебе только мысль такая в голову пришла. Это бесчестно. Мальчик потерял память, буквально несколько часов назад был на волосок от гибели, и ты решил именно этим воспользоваться. А вдруг он всё вспомнит? Внезапно! Тогда ты уже не сможешь на него повлиять, обман откроется! Откажись от заказа, прошу тебя.
— Не могу. Я уже говорил тебе.
— Как же я хочу ему рассказать, что не механоид он никакой, в конце-то концов! Рассказать всё Безымянному… Ну вот, теперь и я его так называю. Но я дала тебе слово. Пожалуйста, возьми это слово обратно.
— Нет. Ты ничего никому не должна рассказывать! Я тебе доверяю. И ты мне поверь. Я действительно сделаю полноценного механоида как только, так сразу. Парень побудет Безымянным ну неделю, ну полторы, но не больше. Я распределю заказы на детали в несколько дружественных мастерских. Так, чтобы они даже не догадались, что именно изготавливают. Приложу все силы, понимаешь? Парень впитывает знания, как губка воду, я всё предусмотрел, он справится. Он поверил мне.
— Ну да, понимаю, ему ничего иного не остаётся. А перед астральщиками как всё обставишь? Ну, допустим, если Варамис уедет, как и запланировала, то ей ничего объяснять не придётся. А Сан?
— Я смогу убедить его, например… в том, что паренёк вспомнил о своей жизни и работе в цирке. И сейчас жаждет разобраться изнутри в том, какая именно тварь его подставила.
— И Сан действительно поверит в твой якобы план проникновения туда «под прикрытием» Безымянного?
— Поверит, это уже моя забота. Мне придётся ввести Сана в заблуждение.
— Да, иначе он не отпустит подопечного из-под своего присмотра. Это ему леди целительница поручила, — кивает Элисса.
— А твоя забота — как можно скорей долечить пострадавшего.
— Астер! А что, если этот человек никакого отношения к цирку не имеет?
— Это не так важно. Где бы его ни подобрали астральщики, моя версия о том, что парень попал в переделку именно из-за цирка, будет выглядеть правдоподобно. К тому же, вот что вспомнил, ковёр тот… в цирке я похожие изделия точно видел. И ведь ничего сверх возможностей обычного человека Безымянному делать не придётся. А тебе нужно поутру расспросить Сана, как всё было на самом деле.
— Точнее, расспросить, что же именно ему известно из всей этой истории? Хорошо, я постараюсь. И загружу делами, чтобы твой «дальний родственник» как можно реже пересекался с твоим «планом Б». Ох, как бы тебе потом не пришлось перекраивать свой план на ходу.
— Ну, ты же всё-всё прекрасно понимаешь, милая. Будем решать проблемы по мере их поступления. Помоги мне, Элисса, пожалуйста, паренёк должен быть на ногах и тренироваться уже к сегодняшнему вечеру… А на счёт астральщиков… ну, придумаем что-нибудь.
— Иногда мне кажется, что от сотрудничества с Академией больше проблем, чем выгод, – недовольно сообщает Элисса.
Астер пытается возразить, даже оба цветка на пол ставит, чтобы не помешали жестикулировать, но Элисса продолжает фразу, впрочем, сменив тон на миролюбивый.
— Нет-нет, ты работай, как задумал. Сиди, доделывай механоида, занимайся настройкой
На этот раз на пол аккуратно отправляются и горшок, и рукоделие. Элисса подходит к мужу, обнимает с нежностью и заботой.
— Я понимаю, что мы увязли по уши. Просто помни, что бы ни случилось, я — с тобой.
___________________
«Отпусти меня! Забудь меня! Что бы ни случилось, я не имею права оставаться с тобой!» — эта мольба, как и всегда, не долетает до сознания сухощавой женщины в белом медицинском халате и шапочке.
Стол в кабинете буквально завален мед.картами и бумагами. Остывший чай благополучно оставлен в разное время в трёх одинаковых кружках – на тумбе, на шкафу и на полке с чайником соответственно. Рабочий день в клинике выдался не из лёгких. Все койко-места в травматологии заполнены пациентами. Все. Даже та последняя в ряду палата, куда Варвара Степановна старается заходить как можно реже, чтобы лишний раз не вспоминать, не бередить былое. Совершенно не до него сейчас. И как раз стук в дверь вовремя отвлекает.
— Входите. Что там? Срочный вызов?
В кабинет заглядывает ассистентка.
— Ребёнок, девочка, множественные переломы. Перебегала проезжую часть в неположенном месте… На скорой везут.
Сколько же их таких, случайных жертв необъявленной «дорожной войны»? Печальная плата за эпоху технического прогресса и высоких скоростей. Сухая ежегодная статистика. И хотя в каждом случае хватает своих особенностей, за столько лет успеваешь привыкнуть. Операция проведена. Смена завершена. Недолгие сборы. Прощания с коллегами. За окнами проливной дождь давно уже сбил остатки листвы в грязь. Машина никак не заводится. Радиоволна пытается шутить.
«… — А процедура будет проходить с анестезией?
— Конечно! Анестезия Петровна, подержите больного…»
Ах, если бы всё было так просто – убрать чужую боль в ноль, «выключить» сознание и не опасаться побочных эффектов от общего наркоза у таких маленьких пациентов. Но на Земле магические связки мира не ощущаются. Ауросенс и резонанс не работают. А единственная доступная способность унять чью-то боль получает неприятное дополнение – действие срабатывает только «за свой счёт», то есть, все болевые ощущения переносятся на того, кто эту способность задействовал.
И уже давно бы шла по городу молва об «Анестезии Степановне», но (даже будь «ответка» не такой неприятной), во-первых – маскировка, противники не дремлют, а во-вторых – есть всё же что-то странное в этих иномировых технологиях. Да, на первый взгляд, они дают некое преимущество, но вот использовать их хочется как можно реже. И никакой логикой это не обосновывается, просто идёт стойкое ощущение изнутри, и всё тут. В своё время Варамис даже анонимный опрос в Нодзомиррауме проводила – у новичков ещё встречается эйфория от открытия в себе новой способности на Земле, а вот по всем остальным возрастным категориям, за редким исключением, ответ един – хочется пользоваться как можно реже, и то, если уж совсем вынуждают обстоятельства.
Обстоятельные такие обстоятельства, чтоб их! И приходится взращивать в себе циника, чтобы не обращаться к способности, каждый раз, как возникает в ней необходимость. Хорошо хоть, на Земле некрономия не работает, а то бы мучайся ещё одной, дополнительной, дилеммой в каждый свой неудачный раз. Скорей бы уж выйти на пенсию, недолго до неё осталось…
Наконец-то мотор довольно заурчал, и городок принял новенькую Ладу Приору в свои расцвеченные вечерними огнями мокрые объятия. Очень мокрые. Некоторые дороги и вовсе превратились в реки, дворники на лобовом стекле трудились, как могли, но всё же видимость оставляла желать лучшего. Женщина не пожалела, что с утра предусмотрительно кинула зонт на заднее сиденье — от гаража до дома идти минут десять. Без зонта да при таком водопаде с небес этого времени вполне хватит, чтобы вымокнуть до нитки.
А розовато-золотистый свет дорожных фонарей уже кое-где заменён на новый, синевато-белый. Если заменят все лампы – из города окончательно уйдёт атмосфера уюта, даже блеск многочисленных капель станет мёртвенно-бледным, равнодушным. Варвара Степановна поставила машину в гараж, на скорую руку вытерла тряпкой скопившуюся на крыше, стёклах и капоте влагу, заперла дверь и под барабанный перестук дождя по поверхности зонтика поспешила домой.
Сильный шум воды где-то рядом с пешеходным переходом сразу привлёк внимание. Женщина поискала на слух источник шума – так и есть, тёмный участок дороги укрыл настоящую ловушку-подлянку для водителей. Грязный поток с гулом обрушивался в открытый канализационный люк, а круглая тяжёлая крышка от него валялась метрах в четырёх дальше по ходу движения.
«И кто придумал делать люки размером больше, чем колесо автомобиля? Или же это именно колёса решено делать меньше стандартного люка? Придётся вмешаться, не хватало нам ещё одной аварии в городе!»
Женщина подошла к крышке, потрогала, осознала, что самостоятельно никак не сдвинет её с места, вернулась на тротуар. И ведь, как назло, вокруг ни души. Мобильный телефон уже в руке, но вот какой номер набирать…
— Алло, это милиция? То есть, полиция?
«Всё ещё путаюсь, а они уже год, как переименовались» — мысленно укорила себя Варвара Степановна.
— Слушаем.
— Прямо на дороге открытый люк, в него может попасть колесом машина, крышка лежит поодаль, мне её не сдвинуть.
— Здесь же нет состава преступления.
«То есть, было бы проще, если бы эту крышку от люка кто-то украл?» — тут же подумала женщина.
— Может, мне в дорожную службу надо было звонить или в ГИБДД, или как там их сейчас называют, дорожную полицию, но этих телефонов я не знаю. Сама люк не закрою, а кто-то может попасть в аварию. Вы поможете? Могу назвать улицы ближайшего перекрёстка.
— И назовите свои имя, фамилию и отчество.
— А это обязательно?
— Конечно. И адрес проживания. И оставайтесь на месте до нашего приезда.
«Ничего не поделаешь, придётся задержаться ненадолго».
Мимо с шумом проезжает автобус, причём аккурат по люку, благо у него-то колёса всё же покрупнее, чем у легковушек. За ним – две гружёные фуры. Крышка грохочет и сдвигается ещё немного.
— Всё записали, ожидайте.
Ожидание – так ожидание. Только ветер заставляет плотнее кутаться в шарф и делает несколько попыток вырвать зонтик из рук. Хорошо ещё, что дождь постепенно стихает, превращаясь в мелкую морось. Женщина нашла возле забора несколько крупных бесхозных веток и выставила из них «шалашик» перед люком. Пустым пакетом, найденным в сумке, перевязала конструкцию сверху.
А ведь в планах был вечер за перечитыванием старых дневников – вот уж не думалось, что они именно так пригодятся – как доказательство того, что навсегда стёртые из памяти события всё же случались. Ещё вчера строчки про Осенний Бал выпускного класса и первое свидание вызывали знакомый отклик, а сегодня будут казаться чужими и бессмысленными, как ни старайся убедить себя в обратном. Такова расплата за некрономию, но, в сущности, может, цена не так уж велика?
Зато выздоровеет и будет жить паренёк с «нэкоевскими» генами. И не так ведь много энергии на помощь ему в итоге ушло, остатка вполне хватает на поддержание на Лиаре иной внешности и на маскировку ауры мага под самую слабенькую.
И всё ещё жива девчушка, что так старалась принести пользу своей группировке и попыталась малыми силами отыскать мир, где базируются противники… На неё в разы больше сил ушло, но там хотя бы Академия с запасом энергетических первокристаллов под боком была.
Да и сынишка господина Бланко уже год как радует отца своими успехами в математике и конструировании, а сам извозчик верой и правдой служит Академии. На Лиаре-то всего один год прошел, это на Земле уже минуло семь лет. Подумать только, семь с лишним лет прошло со дня дочкиной свадьбы, впрочем, как и со дня её гибели в той злосчастной аварии. «Время летит, и за ним не успеть», как пелось в какой-то давней песне.
Да, мы тратим отведенное нам время и силы, но лишь по трём каналам — на себя, на других и впустую. И чтобы сейчас минуты не утекали сквозь пальцы без смысла и толка, дорабатываем план! Одну земную ночь тратим на полтора часа сна в Лиаре, во вторую жахаем ударную дозу бодрина, побочкой придётся пренебречь. Чем быстрее достигнем цели, тем быстрее выспимся в Нодзомире. Нужно отправиться на поиски легендарного растения, пока на дорогах не так много экипажей. Благодаря помощи Амалии Вербер-Шницкой и рекомендованного ею человека круг вероятных мест сузился. Предстоит посетить несколько поместий, ботанический сад в соседнем городке и даже питомник на самом юге континента. И это уже проще, чем без какой бы то ни было информации прочёсывать окрестные леса и поляны.
Без господина Бланко, опять же, в пути не обойтись. Нужно проработать маршрут и оставлять карету на постоялых дворах или прямо у дороги под предлогом предвиденного ожидания или непредвиденной поломки – естественно, на время бодрствования земного тела «госпожи Варьи». А по поводу питомника лучше найти кого-то из незанятых магов в Нодзомире, тщательно продумать и обставить его появление на Лиаре, ведь если одной заниматься всем – это уйму времени потерять.
Что там ещё из срочного… ах да, Сан хотел назвать имена любителей устраивать другим студентам проблемы. Но не назвал, жаль, что отвлеклись на другую тему. Что-то мне кажется, что действовали они не сами по себе. Это же ещё «заморочиться» надо — первокристаллы купить, спровоцировать на пробное перемещение, переброс настроить (или перенастроить?) и так далее. Самое бы лучшее решение – самой переместиться из Лиара в Нодзомир и разобраться с этим моментом, но нельзя, земной месяц со времени перемещения ещё не прошел. И значит, другой план – что-то давно не звонила я брату моего семь лет как почившего зятя…
— Гражданка Ежова? – раздаётся почти над ухом.
— Да. Спасибо, что так быстро добрались.
— Эта крышка и этот люк?
— Ну да, как видите.
— Займитесь, ребята, — кивает подошедший в сторону ещё двоих сотрудников, — А мы пока составим протокол.
— Ладно, протокол, так протокол, — вздыхает Варвара Степановна.
— И что вы вообще звонить нам решили? Могли же просто мимо пройти.
— Да что-то как-то так… – разводит руками женщина. А уличные фонари по-прежнему заливают окрестности мягким золотисто-розовым светом. И цветным глазом подмигивает светофор от ближайшего перекрёстка.
На следующий день на широкой галерее главного университетского корпуса Войта неожиданно встретился с Айдой Оченом – тот, несомненно, Войту узнал, но прошел мимо, даже не глянув в его сторону.
– Это твой знакомый? – осведомился Глаголен.
– Это мой сосед и однокашник, Айда. Основатель концепции созерцания идей.
– Концепции чего? – кашлянул Глаголен.
– Созерцания идей.
– Это раздел ортодоксального мистицизма?
– Это метафизическое строение мозгов Айды Очена.
– После моего вчерашнего выступления в защиту магнитодинамики сегодня со мной не поздоровались трое весьма влиятельных ученых-мрачунов. Я бы счел это забавным: и чудотворы, и мрачуны выступают против рассмотрения магнитодинамики как всеобщей науки.
– Вы бы сочли это забавным если бы не что? – переспросил Войта.
– Магнитостатика и магнитодинамика – это ключи к овладению миром. Если их получит кто-то один, это нарушит всеобщий естественный закон.
Очен и еще трое славленских ученых представляли на сессии школу экстатических практик, выступления их собирались быть осторожными и касались в основном начал метафизики, лишь Очен выдвигал труд о чудовищах Исподнего мира, чем изрядно удивил научное сообщество (это для Войты без труда разузнал Глаголен). И – да, к славленским ученым здесь относились без уважения, посмеивались в открытую и перешептывались за спиной. Более половины «университетских снобов» подвизались в области герметичных наук, а потому не считали остальных сколько-нибудь серьезными исследователями. Чудотворы же стояли особняком, были способны постигать миры во всей полноте, подобно мрачунам, – наверное, поэтому в их сторону и источалось столько ревнивого презрения.
Прежде чем предстать перед советом научного сообщества (уже в полном составе) для одобрения доклада, пришлось надеть тогу (синюю для магистров). Конечно, тога больше напоминала перевязь, но и этого вполне хватило, чтобы Войта снова почувствовал себя ярмарочным шутом. И на этот раз присутствия Глаголена не предполагалось.
Зал совета был огромным, темным и гулким. Совет – человек двадцать в белых тогах – восседал за столом в самом дальнем от двери конце, там ярко горели свечи и на тяжелых кованых подставках-светцах, и в роскошных бронзовых подсвечниках. А у дверей, которые даже Войта открыл не без труда, свет давали только маленькие квадратные окошки под высоким потолком, и он остановился на пороге: после солнечной галереи не сразу привык к полумраку. Наборный пол из полированного базальта отражал свечи, стол и совет за столом, и вначале Войте показалось, что перед ним черная вода и отражения в воде. По пути к столу он едва не поскользнулся.
– Войта Воен по прозвищу Белоглазый, магистр славленской школы экстатических практик, – нараспев произнес гнусавый голос из темноты. – Представляет доклад по математике на тему «Теория предельного сложения несущих». Доклад рекомендуют…
Перечисление научных заслуг рекомендателей заняло несколько минут. Войте задали только один вопрос: сколько ему лет. Он не затруднился с ответом, после чего проделал обратный путь до дверей и вышел на галерею, вздохнув с облегчением.
– На сегодня мы можем быть свободны, – сказал Глаголен. – Списки по секциям вывесят завтра утром. Подожди меня здесь, я узнаю, не возникло ли проблем.
В глубине души затеплилась надежда, что доклад не примут и выступать на сессии не придется. Войта стянул с себя дурацкую тогу и вдруг снова увидел Айду Очена, ожидавшего у двери очереди войти. Войта тоже подождал, а когда Очен скрылся за дверью, подошел к ней поближе.
Очену, наверное, задавали больше вопросов – или он слишком медленно шел через зал? Ждать пришлось долго. Но когда дверь со скрипом приоткрылась и он появился на пороге, жмурясь от солнца, Войта ловким движением прижал его к стене, держа за шею – как когда-то в школе, более в шутку, нежели всерьез.
– А ну-ка ответь мне, товарищ по играм, сын друга моего отца, почему ты, едрена мышь, не пожелал мне здравия при встрече?
Очен (как и когда-то в школе) испугался, затрепыхался и начал шумно и бессвязно возмущаться. И (как когда-то в школе) ему на помощь пришли старшие – двое чудотворов из Славлены. Пришлось его отпустить. Кстати, оба они раскланялись с Войтой и сообщили, что рады видеть его в добром здравии.
Только тогда Очен обрел способность говорить связно, одернул шутовскую тогу и, глянув на Войту сверху вниз, высокопарно произнес:
– Ты предал Славлену.
– Это пока ты сидел в библиотеке, что ли?
Один из чудотворов, Крапчен Трехпалый, положил руку Очену на плечо.
– Айда, ты не имеешь никакого права осуждать Воена. Не всякий человек, оказавшись в его положении, останется верен своему клану.
Эта снисходительная фраза задела гораздо сильней, чем глупые обвинения Очена. И если бы Войта не чувствовал за собой никакой вины, он бы, наверное, ответил. И ответил грубо. А тут пришлось развернуться и пойти прочь с галереи.
Он не предавал Славлену! И теория предельного сложения несущих была нужна чудотворам не менее, чем мрачунам. Чем всему Обитаемому миру… Или в славленской школе хотели, чтобы он придержал свои знания при себе, сделал их тайной, доступной лишь чудотворам? Но основу для его теории создал мрачун Глаголен и поделился ею с Войтой совершенно бескорыстно.
Ладно, Очен трус, он не полез на крепостные стены защищать Славлену, но Трехпалый известен своим бесстрашием, он и пальцы потерял в бою. Он имеет право. Наверное, так гнусно на душе было от того, что Трехпалый имеет право.
Войта спустился с многолюдной галереи и оказался на широкой площади (язык не поворачивался назвать ее двором) перед главным университетским корпусом, посреди которой бил высокий фонтан. Над бассейном, куда падали его упругие струи, клубилась водяная пыль, и, обогнув площадь с теневой стороны, Войта увидел яркую радугу. В детстве они с друзьями (с Оченом в том числе), купаясь на закате, прыскали изо рта водой, чтобы на секунду увидеть радугу… Почему в водяной пыли видна радуга? Ведь свет солнца ближе всего к белому, откуда берется разноцветье? И на краях зеркал, на сломах прозрачных стекол, на снежинках в свете солнечных камней тоже появляется радуга. Размышление об отраженном белом свете отвлекли было от мыслей о Крапчене, однако ненадолго: Войту догнал другой чудотвор, Литипа-стерк. И остановил, положив руку на плечо. Он приехал в Славлену из Вид, когда Войта был еще ребенком, и многое вложил в школу экстатических практик.
– Войта, погоди. – Стерк до сих пор говорил по-северски с характерным для южан придыханием. – Не слушай Трехпалого. Никто не считает тебя предателем.
– Да ну? – Войта хотел сбросить его руку со своего плеча, но, подумав, не стал. – Даже мой сын первым делом спросил меня, правда ли, что я предал чудотворов. Перед тем как сказать «здравствуй, отец».
– Ладно, не буду спорить, кто-то, может быть, так и считает. Но не все, и даже не большинство. Мы ничего не знаем о тебе, до нас доходили только слухи. Приходи сегодня вечером в трактир, где мы остановились. Расскажешь о себе, послушаешь славленские новости. Если они тебя интересуют, конечно…
– Почему же не интересуют? – с вызовом спросил Войта.
– Да, конечно, извини. И… мы очень рады, что ты выступаешь на сессии от школы экстатических практик.
– Еще неизвестно, выступлю ли я на сессии… – проворчал Войта. – И мне показалось, что как раз этому чудотворы вовсе не рады.
– Брось, Войта. Ты же делаешь доклад по математике. Заявить, что ученые Славлены занимаются не только мистикой и метафизикой, выгодно для нас, это поднимет нашу школу в глазах научного общества.
Литипа замолчал на секунду, и Войта, проследив его взгляд, тоже заметил Глаголена, шедшего в их сторону.
– В общем, приходи. Трактир «Ржаная пампушка», это у северных ворот.
Стерк поспешил раскланяться – видимо, встреча с мрачуном была ему неприятна. Глаголен же пристально посмотрел ему в след без смущения.
– Это, я понял, твои друзья-чудотворы? – спросил он, подойдя.
– Да. Друзья. – Войта кивнул. – Чудотворы.
Лицо Глаголена вообще ничего не выражало, а потому Войта решил, что доклад отклонили, и хотел обрадоваться, но неожиданно понял, что боится такого исхода сильней, чем самого доклада.
– Тебе придется выступать, – усмехнулся Глаголен, поймав взгляд Войты. – Секция математики и механики. Это хорошо, я опасался, что тебя отправят в секцию естествоведения, а там никто просто не поймет твоего доклада. Утром будет известно, на какой день назначат твое выступление. Так что сегодня прочтешь доклад мне, а накануне прогоним выступление перед моей кафедрой.
– Сегодняшний вечер у меня занят, – усмехнулся Войта. Он еще не решил, принять или нет предложение стерка, но захотел уязвить Глаголена.
– Вот как? Я надеюсь, ты хорошо проведешь время.
– Я тоже на это надеюсь.
– Тогда поспешим. Потому что доклад ты мне все же прочтешь сегодня.
По галерее внешнего кольца стен гулял ветер.
Кресло, поскрипывая ступицами колес, катило мимо источенных временем и ветром зубцов. За зубцами под низкими сизыми облаками тяжело ворочалось свинцово-серое тело океана.
Ещё очень давно Кларисса научилась не задевать подлокотниками камня кладки на поворотах. За бессчетное количество лет колеса выточили в монолите гранита едва заметные колеи. После сильных штормов колеи блестели двумя тонкими полосками воды – словно два ручья, текущих по кругу из ниоткуда в никуда, словно две серебристых змеи, кусающих себя за хвосты, словно символ двойной бесконечности.
Бесконечности, в которую Кларисса была заключена, как муха в янтарь.
Занимался обычный серый день короткого в этих широтах лета. Ветер с ночи окреп и гнал на скалы под стеной высокую волну. Мир был наполнен запахами рыбы, водорослей и йода.
Чайки, нахохлившись, сидели на парапете галереи странными белыми горгульями, перемежаясь с горгульями черными – бакланами. При приближении Клариссы птицы нехотя переваливались за край стены, чтобы через мгновение с презрительным криком взмыть в потоках взвихренного воздуха высоко-высоко, к подбрющью напитанных влагой туч, и величаво закружиться там в неспешном хороводе.
Когда-то давно она безутешно рыдала, наблюдая за полетом птиц. Это прошло.
С площадки угловой башни открылся берег. Выходящий далеко за кольцо прибрежных рифов мол, ощетинившийся ребрами волноломов, был пуст. У его дальнего конца прыгала на волнах утлая лодчонка. Кто-то из слуг вернулся с уловом.
Странный звук пробился сквозь свист ветра и рокот волн — словно гудела где-то за облаками огромная пчела. Звук то появлялся, то вновь пропадал, заглушаемый посвистом ветра, но с каждой минутой делался громче.
Что-то приближалось, скрытое облачной пеленой.
Кларисса подалась вперед всем телом. Пальцы вцепились в ободья колес, подкатывая кресло к самому краю площадки. Ветер сорвал с головы капюшон и завладел гривой ее волос. Нити легкой, как пух, серебряной паутины заткали мир, и Кларисса досадливо отбросила их с лица.
Кларисса хранила спокойствие. Долгие годы одиночества научили ее выдержке и стойкости. Она была готова встретить лицом к лицу любую напасть и отвести любую беду от тех, кто доверился ей однажды и по сей день почитал ее как защитницу и госпожу.
В миле от нее из облачного плена, прорвав завесу туч и впустив в сумрачный мир сурового северного лета ослепительно яркий клинок солнечного луча, вырвался странный объект.
Сияющий в солнечном свете сложный крест со сдвоенной перекладиной отдалённо напоминал уродливую птицу, или, возможно, огромных размеров стрекозу, крылья которой в полете оставались неподвижными. Вытянутое тело оканчивалось острым плавником, а на носу этой странной конструкции пребыстро вращался полупрозрачный диск, производя тот самый ритмичный гул.
В том, что это нечто рукотворное, Кларисса не сомневалась ни на миг.
На ее глазах механическая птица, словно прячась от кого-то, нырнула к самым волнам, едва не коснувшись пенных гребней, и стремительно помчалась сквозь водную пыль по направлению к суше.
К ней, Клариссе.
Она ждала его, не шелохнувшись. Внутренняя пружина закручивалась все туже с каждым пройденным небесным скитальцем ярдом. Совсем скоро напряжение ее достигнет предела, и в мгновение ока сила, равной которой нет больше в этой части обитаемого мира, выплеснется наружу, чтобы разрушать, убивать, менять и создавать заново – если это будет угодно ей, Клариссе.
До кромки прибоя оставалось с полмили, когда Кларисса поняла, наконец, замысел небесного гостя. Его полет стремился к простертой далеко в море каменной длани мола. Подобно простой лодке, удивительный аппарат собирался пристать к нему.
Все ближе к лику вод. Жадные руки пенистых валов тянутся к нелепым крыльям, под которыми приделаны узкие длинные лодочки, по одной с каждой из сторон округлого тела небесного корабля. Вот волны касаются их, и за хвостовым плавником гостя вырастают каскады брызг, рисуя белопенный пунктир дороги на неспокойном теле просыпающегося океана.
И вот:
— когда Кларисса уже переводит дыхание и ослабляет безумное напряжение внутри, решив, что ни сама нелепая машина, ни те, кто находится внутри нее, угрозы для жителей острова не представляют;
— когда небесный гость уже скользит по гребням волн у самого мола, замедляя ход;
— когда на пирс высыпают все, кто живет у стен замка и питается морем, чтобы помочь безумцу причалить или собрать обломки в случае его неудачи —
в этот момент две быстрые и неотвратимые в своей целеустремленности тени прорываются сквозь облачный щит прямо над приближающимся к пирсу небесным гостем.
Камнем падают на него, пятная небесную серость чадными дымными следами, вырывающимися из-под хищно заостренных крыльев.
Плюют струями огня, который не гаснет, даже коснувшись бушевания волн.
Смешной и нелепый аппарат, словно мелкая птаха, пытающаяся избежать острых когтей сокола, мечется, спасаясь от разлившегося по небу и воде пламени.
Тщетно.
Сдвоенные крылья охватывает огонь. Лопаются скрепляющие их нити. Конструкция искажается, словно сгорающий в пламени свечи мотылек пытается взмахнуть крыльями в последнем тщетном усилии.
Кларисса физически чувствует боль чужого прерванного полета.
Зловещие тени проносятся над замком, отчаянно дымя и рассыпая черный снег копоти. Острый запах, словно от бесчисленного множества раскаленных масляных ламп.
Накатывает, заставляя невольно пригнуться к камню плит, сдвоенный громовой раскат, заглушая крики бакланов и чаек.
Мгновение глухоты. Оглушительная, до звона, тишина.
Слух возвращается, принося оглушительный вой, рев и треск. Из моря огня пылающей бабочкой вырывается гибнущий аппарат, подскакивает над горящим морем, с треском разбивая одно из крыльев с подвешенной под ним лодочкой о непоколебимый гранит пирса, и ввинчивается в воздух, перемахнув стену и осыпав Клариссу дождем искр – лишь для того, чтобы упасть в крепостной двор со звуком рухнувшего птичника.
Кларисса разворачивает кресло и смотрит вниз.
В едином костре полыхают обломки небесной ладьи и курятника, в котором она нашла последний приют. Несушки с безумным кудахтаньем кругами носятся по двору, воздух полон дыма, пуха и перьев, слуги ковыляют к пожарищу с баграми и ведрами, полными воды.
А посреди двора ничком лежит странное существо.
Жестом остановив уже занесших багры слуг, Кларисса покатила к ближайшему пандусу, не озаботясь тем, чтобы проследить, замечен ли и верно ли понят ее знак.
Иначе и быть не могло.
Пока она, придерживая ладонями вращение колес, неспешно спускалась во двор, из облака вновь вынырнул острокрылый огнедышащий хищник. Снизившись до самых стен, густо рассеивая копоть и утробно рыча, он описал над замком круг, словно присматриваясь к царившей в его дворе суете. Кларисса видела, как что-то, напоминающее своими очертаниями человеческую голову, шевельнулось внутри прозрачной капли на зловеще загнутом клюве громовой птицы. Потом, качнув крыльями, птица взмыла в низкое небо и исчезла в облаках, унося с собой эхо громового раската.
Слуги почтительно расступились при ее приближении и склонились в поклонах.
Кормчий небесного корабля лежал он на спине, разбросав руки и ноги, покрытые тлеющим мехом. Его грудь чуть заметно поднималась. Огромные тусклые глаза слепо таращились в небо. Мгновение спустя Кларисса поняла, что это затемненные стекла в оправе из грубой кожи. Полумаска, призванная защищать глаза от ослепительного света солнца над облаками.
Она рассмеялась.
— Окатите его водой и несите внутрь, — распорядилась она.
Слыша за спиной встревоженный ропот слуг и плеск воды, заглушенный шипением гаснущего пламени, она покатила прочь.
Улыбка блуждала на ее тонких губах.
– Откуда знала о взрывчатке? – спросил Купцов.
– Птицы напели, – огрызнулась Глина.
– Это не шутки, Галя, – покачал головой Купцов, – хотя бомба обезврежена, и люди не пострадали, милиции теперь надо выяснить, кто заложил взрывчатку и почему.
– Вот и выясняйте, – ответила Глина, допивая чай, – я ничего не знаю.
– А деньги откуда?
– В автоматах выиграла, – усмехнулась Глина.
Купцов начал терять терпение.
– Слушай, девочка, я сорвался с работы, проехал в маршрутке полгорода, чтобы твои байки слушать?
– Я вас позвала потому, что не хочу тут до утра сидеть. Бабка с ума сойдёт. Я бомбу не подкладывала, и за это мне никто не платил. И за то, чтобы я этому пузану сказала о бомбе, мне тоже никто не платил, – выкрикнула Глина, – вот так сделаешь доброе дело и сто раз пожалеешь!
– Откуда же ты знаешь о бомбе? – спросил Купцов.
– Просто знаю. У меня предчувствие.
– И ты хочешь, чтобы тебе поверили?
– Я хочу, чтобы меня отпустили.
Полчаса уговоров Купцова ничего не дали. К вечеру Глину отпустили, так как задерживать её было совершенно не за что. Прибежавший стукач с Остужевского рынка – Чан Ы Пак по кличке Чайник сказал, что Глина сорвала куш в «Крэйзи Хантер», выгребла из двух автоматов всё подчистую. Сразу собралась куча ребят с Отрожки, чисто поглазеть, но Глину никто не трогал, её боялись, знали, что она чумовая, безбашенная. Ей дали унести выигрыш, но ментам стуканули.
– Сколько же там денег было? – спросил у Толстых Купцов, когда тот отпустил Чайника.
– Ох и жару нам задала эта соплячка, – не ответив на вопрос, злобно и устало сказал Толстых своему коллеге, – весь район обежали, как цуцики. Террориста никакого не нашли, теперь будет нам всем люлей. Взрывное устройство, кстати, было кустарное, но наши так не делают. Какой – то гастролёр.
– Все соседние районы подымут, – кивнул Купцов, – но это не страшно. Учти, если бы не эта соплячка, то были бы жертвы, и тогда точно кому-то не носить фуражек.
– Денег? – очнулся Толстых, до ушей которого вопросы долетали с опозданием, – шесть что ли миллионов.
– Деньги надо вернуть, – сказал Купцов.
– С чего? – спросил Толстых.
– Ты их хочешь к делу пришить? И как ты их пришьёшь? Банда с участием малолеток, а расплатились с детьми на Остужевском рынке.
– Я вижу, что непростая племянница у тебя, – хмыкнул Толстых.
– Не простая. Она с группировкой на районе связана, и, если её сейчас задержат, мы крупную рыбу упустим, – раскрывал все карты Купцов.
– Неужели её сам Шмурдяк под крыло взял? И зачем?
– А ты не понял? К девке деньги липнут, любые. Она любые замки открывает, карты насквозь видит, она чувствует взрывчатку. Ты знаешь, с кем она в паре работает? С Берестом. Они общелкали уже всю округу.
– Покер? – удивился Толстых.
– Любые азартные.
– Чего ж не убежала из кабинета моего, раз такая шустрая? – всё ещё не верил Толстых, – наручники сняла.
– Во-первых, ей нужны её деньги, во-вторых, ей надо, чтобы её имя никак не связывали со взрывом. В- третьих, она Шмурдяка боится больше, чем тебя. Жалеет, что узнала как-то о взрывчатке да и ляпнула потенциальной жертве.
– Может, и зря ляпнула, – задумчиво сказал Толстых.
– Поумнеет потом, – цинично ответил Купцов.
Глубокой ночью Купцов привез Глину к её бабушке. Девчонка мирно спала на заднем сиденье милицейского УАЗИКа, подложив под голову рюкзак с деньгами. Купцов всю дорогу думал о том, что, если бы у него была такая дочь? Он видел, как из маленького запуганного зверька Глина постепенно превращается в озлобленную суку, которая скоро может стать во главе стаи. Что за мутация проходила в душе этого подростка? Она была без сомнения одарена странным и необычным свойством, но живя в мире, где был провозглашен культ денег и право сильного было решать, кому жить и жрать, а кого пускать в расход, этому дару не было другого применения, кроме криминального.
Купцов понимал, что всех беспризорников не усыновишь, а всем голодным не дашь миску похлёбки. Но именно к этой девчонке он испытывал жалость и почти отцовское сочувствие. Возможно потому, что Глина была в сущности ещё ребёнком. Её сверстницы без колебаний садились в дорогие автомобили местной братвы, тусили в барах и ночных клубах. Купцов знал, что заработанные деньги Глина несёт бабке с дедом, а родители словно отказались от неё. Он знал, что вскоре Глина повзрослеет, и окончательно скурвится.
Размышляя так, Купцов понимал, что он не сможет взять на себя ответственность – шефство над Глиной. Разве такое возможно: ни с того, ни с сего привести в дом эту озлобленную, огрызающуюся и врущую напропалую девчонку. Да, у него не было детей, но о таком подарке его жена точно не мечтала. Это не чудо с косичками и лукошком смородины с открытки В. Зарубина. Здесь жену ждала не радость материнства, а тяжкий труд, который может пропасть втуне. Да и разве при живых родителях кто-то разрешит ему оформить опеку над Глиной? Да разве сама девчонка пойдёт к нему жить?
Хотя Купцов чувствовал: Глина пойдёт, и она бы здорово помогла бы ему в работе, и её талант точно бы пригодился. И из неё ещё можно было сделать нормального человека, ведь что-то заставило её вздрогнуть от ужаса при мысли, что от взрыва погибнет толстосум – депутат, его водитель, а может, и прохожие рядом. Значит, червоточина в её сердце не так глубока?
Так размышляя, следователь и не заметил, как младший лейтенант привез их с Глиной к низенькому домику на Песчановке.
В окне горел свет, отбрасывая узкий лучик на улицу, а в палисаднике торчали мальвы, ещё не тронутые осенним холодом. Они как безмолвные стражи наблюдали за обстановкой неспокойного района. Ни единого фонаря на улице, ни одного прохожего. Остатки асфальта покрыты лужами, у забора на полусгнившей скамье сидел толстый кот, сощурившийся от яркого света фар.
На автомобильный гудок вышла из дома охающая бабка Надя, закутанной в синий платок – полушалок, сохранившейся от прежней эпохи застоя и стабильности. Купцов сообщил старухе, что Глина помогла раскрыть преступление, и потому её ругать дома не за что. Купцов и не кривил душой. В протоколе записали, что девочка увидела, как незнакомый мужчина в чёрной куртке и надвинутой на глаза кепке сначала ходил вокруг да около, а затем быстрыми шагами стал удаляться от автомобиля депутата и замдиректора авиазавода Васильева. Бдительный подросток посчитала, что готовится террористический акт, о признаках которого ей говорили в школе на уроках ОБЖ и поспешила сообщить об увиденном.
Глина, зевая, поплелась в свою комнату, помахав на пороге ладошкой Купцову, и он ощутил укол совести.
К слову, депутат Васильев и пальцем не пошевелил, чтобы отблагодарить подростка за своё спасение, но этого в протоколе не записали.
***
Лена заставила Глину опустить кисти рук в мыльную горячую воду.
– Надо кожу распарить хорошенько, – говорила Лена с видом знатока процесса, – тогда и кутикулу срезать будет легче. Руки у тебя неухоженные, запущенные, как у динозавра.
– Лапишшы, – засмеялась Глина, и Лена укоризненно покивала.
Глина впервые делала маникюр, но когда-то же надо начинать! Семнадцать лет, почти невеста.
– Ой, – сказала Лена и поковыряла ногтем ладонь подруги, – какое-то чёрное пятнышко, не смывается.
Она поднесла ладонь Глины к лицу и всмотрелась. Глина насупилась.
– Родинка, наверное, – сказала она нехотя.
– Разве на ладони бывают родинки? – удивилась Лена, – выглядит странно, как жопа червяка, словно торчит из ладони. Может, грибок какой-то?
– Иди ты нафиг, напугала.
Глина вытащила мокрые руки из пластиковой ванночки, вытерла их и ушла из кухни, оставив Лену размышлять об увиденном. В комнате она достала маленькую белую бусинку из шкатулки на полке и проглотила ее. Через пару минут пятнышко, похожее на заднюю часть червяка, исчезло. Глупая, глупая Глина! Столько слушать страшных историй чужих вещей и никак не лечить себя!
– Ну, давай уже, вода остывает! – крикнула Лена из кухни, и Глина вернулась к ней, – во, уже и нет ничего, что это было?
– Краска какая-то, типа мебельного старого лака, – отмахнулась Глина.
Лена взяла ножнички с закруглёнными концами и ловко стала отрезать кутикулу с ногтей, прижимая двумя пальцами каждый палец Глины к ладони.
– Я слышала, как Женька Самсонов сказал Игорю, ну тому, из железнодорожного техникума, что он с тобой целовался, – сказала Лена, хитро улыбаясь.
– Врёт, – безразлично ответила Глина.
– Разве вы с ним не ходите? – выпытывала Лена, чтобы сочинить потом для подружек подходящую сплетню с примесью правды.
– Нет, – односложно сказала Глина.
– А … – протянула Лена, недовольная неразговорчивостью бывшей одноклассницы, – а я вот с Эдиком встречаюсь, ну, который с Переезда. Не тот, который рыжий такой, с Донбасской, а который с магнитофоном «Сони» ходит.
– Ну, круто, – сказала Глина, чтобы хоть что-то ответить.
– А тебе кто-нибудь из пацанов нравится? – допытывалась Лена.
– Да, Виктор Цой, – простодушно ответила Глина, а Лена засмеялась и хлопнула её по руке.
В этот момент в окно постучали, Глина приподнялась на табурете и улыбнулась, узнав кого-то из-за занавески. Она вытерла мокрые руки и вышла из дома, остановившись за калиткой. Лена прильнула к окну, старая рассохшаяся деревянная рама пропускала звуки и запахи улицы.
– Чо надо? – неласково спросила Глина высокого брюнета, но тот не ответил, а наклонился и поцеловал её в губы.
Утром Ксапа с Жамах ВИСЯТ НА ТЕЛЕФОНАХ. Ксапа руководит степняками, Жамах инструктирует чубаров и заречных, чтоб не наделали глупостей, когда степняков увидят. Фархай обучает заречных самым нужным фразам для первого знакомства с айгурами. Я успокаиваю Олежку. Ну есть в этом мире справедливость? Три бабы в ваме а я должен с ребенком сидеть!
Заходят Мечталка с Чупой. Предлагаю Чупе ПОТРЕНИРОВАТЬСЯ ухаживать за маленьким. Обещаю научить менять пеленки. К моему удивлению, Чупа охотно соглашается. Мечталка тоже хочет узнать, как это чудики делают. Меня-то в больнице учили.
— Правильно! — весело подмигивает ей Ксапа. — Тренироваться лучше на чужих детях.
И тут же вновь бубнит в мобилку, что сегодня степняки должны дойти только до реки. И ни в коем случае не переходили реку. Чтоб остановились на берегу и ждали ее. Завтра она прилетит и обеспечит переправу. А еще чтоб наделали носилок и позаботились о стариках. И чтоб генератор с аккумулятором для зарядки мобилок не забыли. И бочку бензина — тоже! Потому что эту бочку для них тыщу километров везли.
Ближе к обеду, вместе со Славкой Летуном, прилетает Медведев. И прямиком идет к нам в вам. Здоровается со всеми, даже с Олежкой. Заявляет, что у него куча дел, важных и срочных. Кто же так делает? А у костра посидеть, а об охоте поговорить, о погоде…
— Вот первое дело, — достает из ящика с ручкой, который чудики зовут дипломатом, десяток бумажных ПАПОК.
— Что это? — удивляется Ксапа.
— Краткие досье на всех наших, кто сегодня проживает на постоянной основе в этом мире. Здесь и наши, и надзорщики. И в кругу, и за кругом. Можешь убедиться, принцип два к одному строго выполняется. По факту даже два с половиной к одному.
— И что мне с ними делать?
— Передай Мудру.
— А что с ними будет делать Мудр?
— Это его дело. Мое дело — отчитаться, что мы не нарушаем
достигнутых договоренностей.
— Бюрократов-москалей треба к стенке ставить, — фыркает Ксапа. — Ты бы мне лучше ноут выделил и всю эту лабуду по электронке скинул.
— Ты же знаешь, как трудно технику у надзорщиков пробить. На каждый комп разрешение в ООН выбиваем. А хочешь дам совет? Обратись к Нате. Скоро она получит ноут для переписи населения. Так, может, свой тебе подарит?
Ксапа даже рот от удивления открывает. На меня оглядывается, я плечами пожимаю. Что у Наты есть ноут, я ей говорил. Но Михаилу — нет. Сам как-то узнал.
— А-а-а… Э-э-э… Кто настучал?
— Сам ноутбук и настучал, — усмехается Медведев. — Фирма Acer, сетевое имя — Nataly. Регулярно, каждый вечер стучится по вай-фай в вашу соту. Сота его, естественно, дальше фаервола не пускает, он запрещенный ай-пи указывает. Как думаешь, у кого здесь может быть ноутбук с таким
именем?
— И… И что теперь?
— Посоветуй девочке учить матчасть. Воздействовать на нее я не могу, она полоски на щеках носит. Как бы, выпорхнула из-под моего крыла.
— Блин! — с выражением произносит Ксапа. — Предупреждал же Серый, что ты через свою соту глобальную слежку ведешь.
— Оксана, пойми, наконец! Я тебе не враг. Мы в одной лодке. Я даже принимаю к разработке твой план. Но один я не справлюсь. Потребуется твоя реальная, полноценная помощь.
Ксапа глубоко задумывается, потом мотает головой и в упор смотрит на Медведева.
— Какой мой план?
— Самый последний. Пробить портал в третий мир.
— Ты что, безоговорочно его принимаешь?
— А ты уже успела какие-то условия выставить? — весело скалится Медведев.
— Не придирайся к словам. Условия я потом выставлю. Ты сначала план изложи.
План прост как ГОЭЛРО. Сначала строим маленькую ГЭС между Примой и Секундой. От нее тянем ЛЭП к месту стройки большой ГЭС. Вдоль ЛЭП, естественно, пойдет дорога. Строим большую ГЭС. И как только она выходит на мощность в четверть гигаватта, начинаем ловить новый мир. Сама
понимаешь, это план лет на двадцать. Десять лет ГЭС строим. Потом еще лет десять ловим новый мир. Во всяком случае, американцы свой десять лет ловили.
— Мих, ты слабенькую ЛЭПку полтыщи километров потянешь. Неужели проще нельзя?
— Проще только у фантастов бывает. Через портал толстый кабель протянул — и сразу конец всем проблемам. Физики говорят, не протянуть через портал кабель. Сложности у них.
— А что, нельзя поставить мини-ГЭС поближе к гиганту энергетики?
— Я тебя не понимаю. Тебе не нужно шоссе к центру цивилизации? Только представь, села на автобус — и через шесть часов ты уже среди цивилизации и магазинов… Шопингом занимаешься.
— Шопингом-жопингом, — бормочет сердитая Ксапа и грызет костяшки пальцев. — Мих, даже не пытайся меня заболтать. Сам сказал, мы в одной лодке. Колись.
— Так я за этим к тебе и пришел, — откровенно радуется Михаил. — А ты перебиваешь, слово не даешь вставить. Первым делом я показал тебе твою выгоду от участия в проекте.
— Я сейчас тебя по голове стукну! Зачем тебе ЛЭП?
— О темпора, о морис! Жестокий век, жестокие сердца… Я к тебе со всей душой, а ты — по голове!
— Хорошо, не буду. Жамах, стукни его!
— Не надо, не надо! Я хороший! Обещаю говорить правду, только правду, ничего, кроме правды! Мне ЛЭП не нужна.
— Хочешь сказать, она мне нужна?
— Тебе тоже не нужна. Только если как повод, проложить просеку, и по ней — дорогу.
— Так кому она нужна?! Можешь сказать?
— Наверно, все-таки, тебе…
Давно таким веселым Медведева не видел. Какое там «давно» — никогда не видел!
— Ксап, может, я Мишу стукну? Тихонько.
— Ну, Клык, от тебя я такого не ожидал, — разворачивается ко мне Михаил.
— Клык, не корми тролля, он не голоден, — ледяным тоном произносит Ксапа и делает знак, чтоб не спорил. Хорошо, что вовремя знак показала. Я хотел спросить, кто такой тролль, и почему Мишу кормить нельзя?
— Миша, я жду, — Ксапа нервно похлопывает себя по ладони сучковатым поленом.
— Пока мы рубим просеку и тянем ЛЭП, ты посетишь новые места, увидишь неописуемые красоты дикой природы, познакомишься и подружишься с массой племен. Расскажешь, что мы делаем и наладишь теплые, дружественные отношения. Организуешь школы, семинары по обмену опытом. В общем, принесешь им свет знаний.
— Ага! Дед Мороз, миссионер и прогрессор в одном флаконе. А тебе-то от этого какой профит?
— Принцип два к одному. Ты мне обеспечишь вакансии. Знаешь, сколько народа нужно на стройку ГЭС? А с учителями я помогу. Кстати, по обеим берегам реки тоже наладишь контакты с местными.
— И все я?
— Ну не я же! Мне нельзя, я не местный. У меня полосок нет.
— Мне нужно с Мудром обговорить.
— Без проблем! Идем к вождю, — поднимается с места Медведев.
— Наедине!
— Хорошо. О стройке сегодня говорить не будем. Но с Мудром мне все равно встретиться надо, — говорит Медведев. — Вчера звероловы звонили, сказали, у вас лишние мишки завелись…
Пока Ксапа с Михаилом ПИКИРУЮТСЯ, я забираю у Ксапы папки и раскрываю верхнюю. В ней лежат прозрачные пакетики, а в каждом — два-три листа бумаги. На верхнем — рисунок чудика. Под рисунком, крупными буквами, фамилия, имя, отчество. А дальше, мелкими, много-много букв и цифр. Читаю я медленно, поэтому только верхние строчки смотрю. На первой — «дата рождения» и цифры. На второй — «паспорт» и опять цифры. На третьей — «ИНН» и снова цифры. Дальше разбираться не стал. Что такое ИНН, вечером спрошу.
Перекладываю пакетики с бумагами, смотрю рисунки. На шестом или седьмом вижу Ксапу. Рисунок старый, еще полосок на щеках нет. И одежка вся от чудиков. Но — похожа. Под рисунком написано:
Быстрова Ксапа Давидовна
(в девичестве — Макарова-Заде Оксана Давидовна)
Показываю лист Мечталке и Жамах. У меня тут же выхватывают всю папку. Мечталка давно помогает Свете детей учить, сама хорошо читать научилась. Тихонько читает нам с Жамах вслух. Жамах, тем временем, шуршит пакетиками, смотрит рисунки. Некоторых чудиков мы знаем или видели, но
незнакомых очень много.
— А что значит «в девичестве»? — спрашивает Мечталка у Жамах.
— Это значит до того, как Клык меня в жены взял и в свой род
принял, — объясняет Ксапа. И забирает у Мечталки свое ДОСЬЕ.
— Кстати, Миша, ты знаешь, что Степняки начали великое переселение? — интересуется, как бы, между делом.
— Нет. С чего бы? Вроде, на весну договаривались.
— На них охотники Айгуров вышли. Окончилось все мирно, но в штаны со страху степняки наложили.
— От меня какая-нибудь помощь требуется?
— Сами справимся. Разве что разреши Славку Летуна к делу привлечь.
Старший судья Йенс Йолль терпеть не мог еретиков, а уж еретиков-запредельщиков ненавидел всей душой. За Пределами ничего нет.
«Тун Киф, тридцать восемь лет, не женат, детей нет, работает сборщиком апельсинов. Организовывал незаконные собрания граждан в саду, где рассказывал о непознанной нами части мира, находящейся за Пределами», — прочитал резюме в электронном досье старший судья Йенс Йолль и расстроился: он терпеть не мог еретиков, а уж еретиков-запредельщиков и вовсе ненавидел всей душой. Ему предстояло проанализировать дело этого Туна Кифа, а потом вызвать на допрос и выяснить, является ли его система (если это была система) убеждений безобидным обывательским философствованием или же представляет собой ту «опасную ересь», с которыми в Дарвинии боролись самыми безжалостными методами.
Йенс изучил ещё несколько документов и узнал, что Тун Киф родился в Нижней Середине в семье таких же работников апельсиновой плантации, каким был он сам сейчас. Его отец умер, когда ему было двенадцать, мать — через три года после этого, и с тех пор Тун жил один в небольшой каморке на окраине Нижней Середины, и никто не мешал ему придумывать дурацкие теории.
«Что ж тебе не жилось-то?! — внутренне возмутился Йенс. — Собирал бы апельсины и не морочил людям голову!» Он вообще часто размышлял о том, почему некоторые граждане не хотят просто жить и работать, не пытаясь лезть в «высокие материи», проникновение в тайны которых ни к чему хорошему привести не могло, и так и нашел ответа на этот вопрос.
«Свидетель утверждает, что Киф хотел организовать рабочий отряд, чтобы сделать проход в Восточном Пределе и узнать, что за ним находится», — прочитал Йенс, понял, что сейчас ему нужно поговорить с подсудимым, и позвал охранника.
Через пару минут охранник привел Кифа, и Йенс сразу же почувствовал сильный апельсиновый запах. Он пристально посмотрел на подсудимого: тот был высоким, худым и таким, про которых говорят «жилистый». Его голова была обрита наголо, а взгляд тёмно-карих, почти чёрных, глаз был уверенным и бесстрашным.
Охранник усадил Кифа на стул перед столом Йенса и удалился.
— Доброе утро! Старший судья Йолль, — представился Йенс. — Я должен определить, насколько опасно ваше учение.
— Учение? — удивился, как показалось Йенсу, несколько наигранно Тун и улыбнулся. — Нет никакого учения. Я без злого умысла поделился своими наблюдениями с коллегами, а меня почему-то за это арестовали.
— И в чем же заключается результат ваших наблюдений? — спросил Йенс.
— В том, что за Пределами есть ещё что-то, о чем мы не знаем, — ответил Тун, откидываясь на спинку стула, как будто вел дружескую беседу в баре, а не сидел на допросе у старшего судьи.
— За Пределами ничего нет! — рявкнул Йенс. — Это знает каждый ребёнок! И как же, простите, вы могли это что-то за Пределами «наблюдать»?
— Я не наблюдал ничего за Пределами. Я наблюдал за обычными вещами. Вот, к примеру, апельсин, — начал объяснять Тун, а Йенс хмыкнул, — похож на Дарвинию: несколько секторов с перегородками, внутри которых есть мякоть, разделенная на маленькие фрагменты (их и можно сравнить с людьми), а снаружи — кожура, которую можно считать Пределами для апельсина. Я держу апельсин в руке, а, значит, за его «Пределами» есть моя рука, остальной я, комната, в которой я нахожусь, другие апельсины, сад и даже вы. Почему так не может быть с Пределами Дарвинии? — закончил Тун вопросом.
— Потому что Пределы Дарвинии и «Пределы» апельсина — это разные, не сравнимые между собой вещи!
— Почему несравнимые?
— Дарвиния — это весь наш мир, а апельсины — лишь его часть. Пределами Дарвинии всё и ограничивается, — Йенс начал злиться.
— Вот с этим я и не согласен! — воскликнул Тун. — Тридцать тысяч человек, сады, фермы, фабрики, библиотека с кинотеатром, — и это всё? Что было в начале? Кто это создал? Кто был первым? Как они появились? Почему мы именно такие? Неужели вас не волнуют эти вопросы?
— Не волнуют, — отозвался Йенс. — Они совершенно бессмысленны, а размышления на эту тему — пустая трата времени, и я бы сказал, никому не нужное баловство.
— Вот видите, по сути вам и возразить-то нечего, — проговорил Тун, и в кабинете старшего судьи повисла пауза.
— Вы же прекрасно знаете, что запредельные ереси незаконны. Давно и абсолютно точно установлено, что за Пределами ничего нет, и сомневаться в этом строго запрещено.
— Знаю, но и с этим я не согласен. У меня есть разум, и благодаря ему я могу думать о чем-то интереснее сбора апельсинов, и никто не может меня остановить.
— Думать можно о чем угодно, но зачем нужно было нести свои бредовые идеи другим? Зачем нужно было организовывать эти собрания, печатать листовки, снимать видеоролики? Сколько раз вас предупреждали? Три? Четыре? — Йенс встал и нервно прошелся по кабинету. Он уже всё решил, но оттягивал момент оглашения своего решения.
— Я хотел, чтобы обо всем этом задумалось как можно больше людей, — тихо сказал Тун, пристально глядя Йенсу в глаза.
— Но зачем? Что им это даст? Ну, узнают они, что за Пределами что-то есть (а там ничего нет) — разве это сделает их более счастливыми? Добавит им смысла? Удовлетворения собственной жизнью? Мм?
— А, может, и добавит! — встрепенулся Тун. — Если бы в нашем мире не запрещали рассуждения на сложные темы, может, люди были бы лучше!
— То есть вы, Тун Киф, сборщик апельсинов, считаете, что именно вы в состоянии сделать людей лучше? — Йенс резко повернулся, уперся кулаками в столешницу и посмотрел на подсудимого сверху вниз.
— Почему бы и нет, — буркнул Тун.
— Понятно, — констатировал Йенс, снова усаживаясь за стол. — Что ж, вы не оставляете мне выбора — я вынужден приговорить вас к утилизации. Проведу процедуру завтра вечером. Можете порадоваться: после вашей утилизации какая-то супружеская пара получит разрешение на заведение ребенка, и вот они как раз и станут более счастливыми, — монотонно проговорил Йенс, посмотрел на подсудимого и с удовольствием отметил, что тот побледнел, а его лоб покрылся испариной. — Хотите, я объясню, в чем состоит суть процедуры?
— Не надо, мне и так все понятно, — хрипло прошептал Тун. — Но к чему такая жестокость?
— Таков закон, — ответил Йенс, печатая свой вердикт в досье подсудимого. — Для вас всё кончено. Увидимся завтра, — сказал он. — Охрана! Уведите осужденного!
— Судья, ну вы же умный человек! Вы должны подумать о том, что находится за Пределами! — крикнул Тун, когда его уводили.
Йенс ничего на это не ответил. Он закрыл электронное досье Туна Кифа, потер двумя пальцами переносицу, вздохнул и тяжело поднялся. Очередной еретик-запредельщик. Сколько их было за двадцать пять лет его службы? Двенадцать? Пятнадцать? Все считали, что они оригинальны, что они создали что-то новое и сейчас донесут до Йенса Йолля Истину, которую тот в силу своей ограниченности и зашоренности, не мог познать. Всех их он без сожаления отправил в утилизатор, вернув вещества, из которых они состояли, в систему вещественного круговорота Дарвинии.
* * *
До конца рабочего дня у судьи Йолля было ещё два уголовных дела. В полдень он судил жителя Верхней Середины, укравшего у своего соседа банку масла, и приговорил того к месяцу общественных работ. В четыре часа вечера Йенс разобрал дело о драке между двумя работниками швейной фабрики и приговорил каждого к штрафу в половину месячной зарплаты. После этого он оформил все документы, навёл на рабочем месте порядок и собирался пойти домой, но вспомнил, что нужно проверить утилизатор, чтобы во время завтрашней процедуры не возникло никаких сложностей.
Утилизатор был похож на душевую кабину. Он мог расщепить какой угодно материальный объект на самые простые вещества и отправить их в систему вещественного круговорота. На переработку живого человека уходило три секунды.
Йенс открыл прозрачную дверцу утилизатора и зачем-то постучал по ней. Затем он достал из принесенного с собой пакета два яблока, положил их внутрь на подставку, закрыл дверцу и нажал кнопку запуска. Яблоки моментально испарились, и Йенс решил, что утилизатор работает правильно — завтра точно так же не станет Туна Кифа, этого чертова доморощенного философа. Йенсу не только не было его жаль, он даже немного ему завидовал. У Туна Кифа были цель и жизнь, наполненная идеями и сомнениями, в которой, как бы громко это ни звучало, был смысл. В жизни же Йенса Йолля ничего этого не было, потому что он точно знал ту самую правду, лишающую смысла буквально всё. Он бы и сам с облегчением залез в утилизатор, но ему не давала это сделать данная ещё в юности клятва служить народу Дарвинии и охранять её правопорядок.
Йенс постоял какое-то время возле утилизатора, потом наклеил на его дверцу наклейку «Проверено», поставил на ней свою подпись и медленно пошел домой.
По дороге он продолжал думать о деле Туна Кифа. Хотя в нем вроде бы все было ясно, Йенса вдруг что-то насторожило. Он не собирался менять свой приговор, но ещё раз прогнать перед мысленным взором все подробности не было лишним.
Спустя десять минут Йенс почти подошел к своей квартире и понял, что с Туном Кифом было не так: все предыдущие еретики-запредельщики были интеллектуалами — библиотекарями, музыкантами или работниками кинотеатра, и никто из них не имел отношения к физическому труду, который в Дарвинии был слишком тяжёлым, чтобы у тех, кто им занимался, оставались ещё какие-то силы на посторонние мысли. С чего вообще Тун Киф начал размышлять хоть о чем-то, кроме апельсинов?
«Спрошу его перед утилизацией», — решил Йенс, входя в квартиру. Его встретила жена София, он поцеловал её в щеку и с этого момента оставил все рабочие заботы до утра. Йенс уже давно научился абстрагироваться от чего угодно.
* * *
Тридцать два года назад
На часах было два часа сорок минут ночи, но Йенс не спал. Он сидел на кровати и напряженно вслушивался в тишину. Его комната находилась возле самого Восточного Предела, и он с самого раннего детства знал, что за ним ничего нет. В этом никто не сомневался, но Йенс уже четыре месяца подряд по ночам слышал странные звуки — как будто за Пределом кто-то стучал (или что-то стучало) по металлической поверхности. Иногда к этим стукам добавлялись довольно отчетливые скрип, шорох или жужжание. При этом звуки Йенс слышал с разной частотой. Иногда их не было пару недель, иногда они раздавались каждую ночь. У Йенса создалось впечатление, что за Пределом есть ещё одна комната, и там кто-то организовал слесарную мастерскую. Однако этого не могло быть: за Пределом ничего не было, и рядом с квартирой, в которой жили Йолли, не было никакой мастерской, ведь она находилась в административной Центральной Середине.
Йенс пытался поговорить о странных звуках, доносящихся в его комнате из-за Предела, с родителями, но они отмахнулись от него привычной фразой: «Не сочиняй, за Пределами ничего нет!», и Йенс тогда даже подумал о том, что у него слишком богатое воображение и ему всё это кажется.
Но звуки не прекращались, а Йенсу никто так и не помог с ними разобраться. Он начал записывать время их появления, пытаясь вычислить наличие какой-то системы, но её, очевидно, не было. У него скопилось несколько тетрадей, где он досконально фиксировал вид звука, продолжительность и интенсивность. Родители не мешали ему это делать, но просили никому об этом не рассказывать, так как всем известно, что за Пределами ничего нет, и Йенса могли бы принять за сумасшедшего.
И вот уже три недели из-за Предела ничего не было слышно. Йенс ждал каждую ночь и очень надеялся, что тайна запредельных звуков всё ещё существует. А сегодня ему мешало заснуть не только это напряженное ожидание, но и радостное предвкушение завтрашнего события.
Утром Харди уже не было, зато на столе лежал конверт, в котором Элли обнаружила распечатки записей наблюдения за Лизой. Особого смысла в их изучении не было, поэтому Элли достала из холодильника молоко, после чего заперла дверь «офиса» на ключ, оставленный Харди.
— Том, вставай! Опаздываем в школу.
— Мам, ещё немного…
— Фред уже завтракает, и ты сильно рискуешь остаться без шоколадных хлопьев.
— Ну, мам…
Школа и в самом деле была недалеко от их дома, поэтому каждое утро Элли гуляла с Фредом, провожая Тома. Няня приходила чуть позже, и такое начало дня казалось очень правильным.
— Том, сколько можно? Ты опять забыл галстук?
— Просто он дурацкий, — Том достал из кармана красный галстук с логотипом Хиллхедской школы и недовольно поморщился: — Почему нельзя было такой же, как в Бродчерче?
— А почему бы тебе тогда было не остаться в Бродчерче? Вместе с правильным галстуком? — глядя, как сын повязывает на шею мятую тряпку, Элли теряла терпение.
— Будто ты не знаешь.
— Вот и не жалуйся.
— Дурацкая школа, — скривился Том. — Слышала бы ты их акцент.
Элли слышала и не считала его серьёзным поводом для недовольства. Поэтому просто поправила сыну воротник и похлопала по плечу, отправляя в школу. Ей до сих пор было непонятно, почему нельзя обнять собственного ребёнка. И «уже не маленький», в общем-то, так себе аргумент. Дурацкий возраст!
Элли посмотрела вслед уходящему Тому и уже развернула коляску Фреда, чтобы пойти домой, когда заметила подъехавший чёрный «БМВ», из которого вышел младший Торн. Обычно его привозила Лиза на своём «Мини Купере», и Элли невольно задержалась, пристально разглядывая ребёнка. Почему-то он показался ей немного расстроенным, а его галстук был помят ничуть не меньше, чем у Тома. И это добавляло странностей.
Элли едва дождалась няню, чтобы доехать до дома Торнов и понять, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Хотя бы потому, что у входа были припаркованы две полицейские машины, в одну из которых прямо сейчас садилась Лиза. Чёрт-чёрт-чёрт! И где этот Харди, когда он так нужен? Элли даже не могла подойти к полицейским, чтобы узнать подробности происходящего. Мало того, что она была здесь чужой, так ещё и из «бывших». Будто можно стать бывшим детективом! Так или иначе, привлекать к себе внимание не стоило, и Элли снова села за руль, пытаясь дозвониться Харди.
«Оставьте своё сообщение после сигнала». Вот кто так поступает?! Она же именно о таком ему и говорила. Проклятье… развлекается он там! Элли набрала номер ещё раз. И ещё. И ещё. Всё так же безуспешно. Она ощутила отчаяние, от которого захотелось побиться головой о руль. Стоп! У неё же есть «рабочий» телефон, в котором наверняка записан номер Торна для экстренной связи, а сейчас явно такой случай.
Телефон оказался в сумке, и Элли придирчиво изучила справочник абонентов, ещё больше злясь на Харди. «Ну, попадись ты мне!» — пообещала она ему, обнаружив, что все контакты были зашифрованы цифрами. Вот какого чёрта? Жаль, нельзя разбить этот чёртов телефон, может, тогда бы стало полегче. Элли попыталась разобраться с журналом звонков, но пользы от этого было немного, и тогда она начала методично открывать сообщения. Не то чтобы их было много.
«Харди, срочно позвоните».
«Харди, ты не прав».
«По Роу у нас ничего нет».
Элли вспомнила фотографию этого Роу, снятую в ночном клубе. Интересно, это у кого по нему ничего нет? А вот следующее сообщение она перечитала трижды, прежде чем поняла его смысл:
«Миллер, в ящике стола конверт. Это вам. А.Х.»
Если до этого Элли злилась на Харди, то теперь она уже очень злилась! За кого он её принимал?! Почему бы не отправить это же самое дурацкое сообщение на её номер? А если бы она не стала копаться в этом телефоне?! Элли постаралась взять себя в руки и помчалась домой, ругая Харди, пробки, Торна, дурацкое утро, полицейских и светофоры. И рабочий телефон, кстати, молчал. Чёрт бы его побрал!
В квартире она на цыпочках поднялась по лестнице и, оказавшись между двух квартир, прислушалась. Из её квартиры доносилась негромкая, но точно весёлая музыка и слышалось воркование Фреда — он явно пританцовывал. Элли усмехнулась и, ничем не выдав своего присутствия, открыла квартиру Харди, вернее, их с ним общий «офис». Конверт с лаконичной подписью «Миллер» действительно обнаружился в ящике стола, и, ни на мгновение не усомнившись, Элли его вскрыла.
«Миллер, если вы читаете это письмо, то, очевидно, что-то пошло не так. Скорее всего, операция оказалась не столь безопасной, как расписывали врачи. В своё оправдание могу лишь сказать, что они уверяли, будто вживить этот проклятый кардиостимулятор — плёвое дело. И я даже почти им поверил. Почти. Завещание я оставил среди прочих документов и был бы вам крайне признателен, если бы вы передали его барристеру, телефон которого можно найти не визитной карточке, подколотой к папке. Вам я оставляю этот чек Торна и номер телефона Саймона Эванса, человека, втянувшего нас в это дурацкое дело. На самом деле Эванс не так плох и обещал обеспечить вас работой. Не стесняйтесь ему об этом напомнить. И знаете что, Миллер? Плюньте в лицо тому, кто скажет, что вы плохой коп.
А.Х.»
Первым делом Элли отыскала конверт со штампом клиники «Спайе Мёрэйфилд Эдинбург», в котором, очевидно, было приглашение на операцию. Найти телефон клиники оказалось проще простого, и уже через пару минут Элли услышала бодрое:
— Здравствуйте, вы позвонили в справочную службу многопрофильной клиники «Спайе Мёрэйфилд»…
Она дождалась, пока оператор закончит свою речь, и крайне вежливо, учитывая обстоятельства, поинтересовалась:
— Как прошла операция у мистера Харди?
— Простите…
— Мистеру Харди сегодня должны были вживлять чёртов кардиостимулятор. Я хочу знать, как всё прошло.
— А кем вы приходитесь мистеру Харди?
Элли слишком хорошо знала систему, чтобы ошибиться с ответом:
— Женой.
— Минуточку, я соединю вас с дежурной сестрой кардиологического отделения.
— Будьте так любезны!
Дежурная сестра, не выдержав натиска Элли, почти сразу же призналась, что Харди только пятнадцать минут назад взяли на операцию, и она ничего не знает о её ходе.
— Отлично! Я скоро у вас буду.
Раздумывать было некогда, и, быстро сверившись с картой, Элли села за руль. К счастью, клиника располагалась неподалёку от зоопарка, так что найти её не составит особого труда. В Блэкбурне, где ей пришлось остановиться на заправке, она купила кофе и булочку, но от тревоги кусок не полез в горло, поэтому, завернув сдобу в салфетку и засунув в сумочку, Элли двумя глотками осушила стаканчик и с удовольствием швырнула его в урну.
Тэдфилд, 2019 год часть 1
Поездка на автобусе в Оксфорд, а затем в Лондон проходит спокойно, и Азирафаэль даже не ругает Кроули за то, что он послал бедного водителя в Лондон, так далеко от его обычного маршрута и дома. Кроули пытается завести разговор на несколько тем, но Азирафаэль отвечает односложно — самый минимум вежливости, и в конце концов Кроули оставляет его в покое. Если ангел хочет молча смотреть в окно — пусть смотрит, шесть тысячелетий научили их чувствовать себя комфортно в обществе друг друга, даже если оба молчат.
Но затем, через двадцать минут их путешествия, Азирафаэль берёт его за руку, и Кроули вздрагивает так сильно, что только чудом не падает со своего места.
— Ангел?
Азирафаэль не отвечает. Он не смотрит на Кроули, вместо этого сосредоточившись на тёмной сельской местности, мелькающей за окном, будто совершенно не знает, что делает его рука.
Кроули опускает взгляд. У Азирафаэля мягкие, ухоженные руки библиомана; он очень тёплый, и Кроули осторожно сжимает свои пальцы вокруг пальцев Азирафаэля, при этом нервничая, что слишком крепкая хватка может заставить ангела прийти в себя и отстраниться. Но этого не происходит.
Они так и сидят, держась за руки, всю дорогу до Мейфэра.
И всю дорогу Кроули повторяет себе, что это ничего не значит. Это просто реакция на потерю книжного магазина и всех драгоценных ангельских книг, в том числе и первых изданий Уайльда, например. И когда автобус подъезжает к квартире Кроули, Кроули старается осторожно уточнить, что ангелом движет не более чем простая вежливость:
— Ты поднимешься? Только из-за сегодняшних обстоятельств. — Он пытается слегка улыбнуться. — У меня обязательно найдётся что-нибудь выпить.
Азирафаэль смотрит на него молчаливым нечитаемым взглядом, достаточно долгим, чтобы по коже Кроули побежали мурашки от предчувствий отказа и переживаний, что он опять что-то сказал не так. Но в конце концов ангел тоже слегка улыбается.
— Да, — говорит он. — Пожалуй.
В квартире Кроули направляется прямиком на кухню, но из коридора доносится восклицание. Он высовывает голову и видит Азирафаэля, стоящего в дверях кабинета; трудно сказать, что ангела ужасает больше — жирная чёрная лужа, которая когда-то была Лигуром, или выпотрошенная книга со страницами, разбросанными по всей комнате.
— Ох, извини. — Кроули выходит из кухни. — Я не успел убрать. Подожди, я сейчас…
— Не трогай! — резко говорит Азирафаэль и упирается рукой в грудь Кроули. — Отойди от него подальше.
Он заходит так далеко, что слегка подталкивает Кроули обратно на кухню, и тот уже почти готов сделать саркастическое замечание по этому поводу, но передумывает, увидев выражение лица Азирафаэля. Метод проб и ошибок научил его, что лучше всего не вставать на пути ангела, когда у того такое лицо.
Кухня чиста, его приборы не используются, а шкафы пусты, как в тот день, когда Кроули впервые их начудесил. Духовка используется для хранения вина, и он сидит на корточках перед ней, делая сложный выбор между «Шатонеф-дю-Пап» или «Монраше», когда к нему подходит Азирафаэль.
— Что выберешь, ангел? — Кроули встает и показывает Азирафаилу две бутылки. — Или мы можем начать с одного и перейти к другому.
Но Азирафаэль, как это ни странно, не выказывает предпочтения. Он даже не смотрит на бутылки, вместо этого берёт их у Кроули и ставит на стойку.
— Кроули… — Азирафаэль делает глубокий вдох и запинается. — Я… То есть…
Они только что предотвратили Апокалипсис и столкнулись лицом к лицу с самим Сатаной; вряд ли после этого в целом мире найдётся хоть что-то, что могло бы заставить Азирафаэля потерять самообладание, и Кроули поднимает брови, пытаясь выглядеть ободряюще.
Когда Азирафаэль открывает рот, колеблется и снова закрывает его, Кроули решает вмешаться:
— Ну же, ангел, выкладывай. Ты предпочитаешь белое, а не красное, не так ли?
Азирафаэль бросает на Кроули взгляд, полный нежности, сожаления и страха; Кроули мгновенно теряется, не в силах разобраться во всей этой сложности, а в следующий момент Азирафаэль наклоняется и неумело прижимается к его губам своими. Они мягкие и тёплые, и Кроули отворачивает лицо, в груди у него все обрывается.
— Азирафаэль, нет.
Губы ангела скользят по щеке к крошечной чёрной татуировке у уха; его рука касается лица Кроули, тот хватает её и крепко прижимает к щеке.
— Не надо, ангел, не надо! — быстро говорит он, и его голос срывается, слова частят. подгоняемые страхом. — Не надо, пожалуйста, иначе ты… — Азирафаэль прижимает теплый нос к уху Кроули, и тот тает и задыхается одновременно. — Глупый ангел, ты же…
Кроули не может заставить себя сказать это жуткое слово, боясь, что единственный поцелуй, добровольно данный, уже слишком много и что в любой момент Азирафаэль согнётся пополам от жгучей боли, его безупречные белые крылья почернеют, а глаза навсегда утратят безмятежную небесную синеву.
— Даже если и так, мне всё равно. — Азирафаэль позволяет Кроули держать свою руку, но другой рукой обнимает его за талию.
— Тебе не должно быть всё равно! — Кроули пытается отшатнуться вперед, подальше от руки Азирафаэля, обнимающей его за талию, но это только плотнее прижимает его к груди ангела. Он лихорадочно чертит большим пальцем круги на ладони Азирафаэля, быстрые, неистовые. — Мне не всё равно. И если бы ты не был таким идиотом, то и тебе не было бы тоже.
При этих словах лицо Азирафаэля озаряется улыбкой такого блаженного счастья, что Кроули вынужден отвести взгляд.
Демоны ничего не помнят ни о небесах, ни о красоте, ни о гармонии, ни о мире. В течение многих столетий Кроули в одиночестве копался в глубинах своей памяти, выискивая мельчайшие фрагменты, но всё, что он находил, — это воспоминания о своем Падении, каждая мучительная деталь которого запечатлелась в его сознании так же свежо, как если бы это произошло вчера.
Одна только мысль о том, что Азирафаэль вынужден будет пережить это, заставляет его желудок перевернуться, и он делает ещё одну попытку.
— Остановись, — говорит Кроули, хотя рука Азирафаэля на его спине неуверенно поглаживает его по позвоночнику, рассылая волны мурашек. — Мы же друзья. Лучшие друзья. Это ведь нормально, правда? И этого достаточно.
Азирафаэль выглядит искренне расстроенным.
— Раньше я так и думал. Но на прошлой неделе… Ты всё время просил меня уехать с тобой. Чтобы мы сбежали вместе.
Кроули молчит. Конечно же, так оно и было: наступал конец света, и его единственной мыслью было схватить в охапку самое дорогое, что у него было, и держать его в безопасности рядом с собой.
— И я понял, — тихо говорит Азирафаэль, а его рука скользит вверх и ложится на лопатки Кроули, — что всё, чего я хочу, это уехать с тобой. Больше, чем я хотел бы повиноваться небесам. И это привело меня в ужас. Но раз уж конец света так и не наступил… а мы всё ещё здесь…
Азирафаэль снова целует его, его рука скользит вверх, чтобы обхватить затылок Кроули, и ангел наклоняется к нему, пока Кроули не прижимается спиной к кухонной скамье. Он ничего не может с собой поделать: обнимает Азирафаэля за талию и отвечает на поцелуй, яростно, торопливо, голодно, на несколько безумных мгновений, — прежде чем отстраниться, задыхаясь, и попытаться снова.
— Ангел, ради Го… ради Са… послушай, ради… ради кого-нибудь, перестань, я не выдержу, а ты Падешь.
Азирафаэль вздыхает, проявляет в реальность крыло и расправляет его. Оно почти такое же широкое, как кухня Кроули, и настолько белое, что практически светится.
— Я бы уже давно Пал, если бы это так работало, — говорит он.
Пальцы Азирафаэля мягко скользят по коротким волосам на затылке Кроули, и тот дрожит, приоткрыв губы и плотно зажмурившись.
— Я бы Пал при первом же поцелуе, — продолжает Азирафаэль с мягкой нежностью, — или даже при первой мысли о нём.
— Мысли не в счёт, — с трудом выговаривает Кроули, погружая руки в волосы Азирафаэля и обнаруживая, что они ещё мягче, чем он себе представлял. — Всем дозволены греховные помыслы. Наказывают за дела, а ты… ты…
— Тише, — говорит ему Азирафаэль с бесконечным состраданием и привлекает к себе, ещё глубже втягивая в поцелуй.
Его рот тёплый и нежный, и Кроули теряется в ощущениях. Он обхватывает ладонями лицо Азирафаэля, гладит его по спине и распахивает пальто, чтобы обнять за талию. Крыло Азирафаэля осеняет Кроули, огромное и ослепительно белое, и тот машинально протягивает руку, чтобы его коснуться.
Ангел не возражает и даже поощрительно улыбается в ответ, и Кроули гладит ладонью по белой мягкости. Азирафаэль слегка вздыхает, его губы сочны и податливы, и Кроули наклоняется ниже, чтобы поцеловать его в шею, глубоко запуская пальцы в пышные белые перья.
Азирафаэль судорожно всхлипывает, его колени подкашиваются, и Кроули в панике отступает назад. Именно этого он и боялся, и вот теперь ему предстоит увидеть гибель своего лучшего друга, по его же вине!.. Но Азирафаэль улыбается и качает головой.
— Со мной всё в порядке, Кроули. Я в полном порядке.
— Но…
— Это не больно. Наоборот. — Азирафаэль опускает взгляд. Лицо его розовеет. — Ты можешь сделать это снова?
Кроули обхватывает Азирафаэля руками, грубо проводит пальцами по его перьям и смотрит, как ангел задыхается от наслаждения и как дрожат его крылья.
Кроули прикасается большим пальцем к жилету Азирафаэля, и все пуговицы на нём расстегиваются сами собой, и он вытаскивает рубашку ангела из брюк, чтобы просунуть руку под неё и коснуться теплой обнаженной кожи.
— Хм…
Это тот же самый звук удовольствия, который издает Азирафаэль, когда ему удается расшифровать особенно сложный кроссворд, и прежде чем Кроули успевает пошевелиться, ангельская рука тоже ныряет ему под рубашку и ложится поперёк живота.
Азирафель снял очки и потёр уставшие от напряжения глаза. Всё-таки электричество здорово облегчало жизнь, а в Хогвартсе в ходу оставались свечи. Разумеется, Азирафель мог начудесить себе свет, не оглядываясь на моду и традиции, но зачем? К тому же на диване спал Барти, и лёгкий полумрак оказался очень кстати.
— Ты слишком влез во всё это, ангел.
Кроули умел ходить совершенно беззвучно, но это не означало, что этим следовало злоупотреблять.
— А ты? Разве расписанные до лета отработки и фейерверки не означают того же самого?
— Я просто развлекаюсь.
— Я тоже.
— Странное у тебя понятие о развлечениях, — Кроули кивнул на свернувшегося под пледом Барти. — Что у него стряслось?
— Хочет убить отца.
— Отцом больше, отцом меньше. Пусть. Мальчик растёт.
— Кроули, твои шутки неуместны.
— Какие уж тут шутки! Надеюсь, я не вызываю у него столь тёплых чувств?
— Кроули…
— Ангел, ты хочешь сказать, что вот из-за этого комка нервов ты пропустил фейерверк?
— Я работал.
— Ты можешь, — Кроули фальшиво улыбнулся и достал из-под дивана очередную бутылку. — А я рассчитывал на зрелище. Зря вы, что ли, репетировали то со Снейпом, то с его милым другом?
Азирафель взглядом выразил своё отношение к шуткам Кроули, и тот благоразумно замолчал. Правда, надолго его не хватило.
— Ангел, не хочешь прокатиться вокруг озера?
Обычно Азирафель не любил выходить по ночам из замка. Особенно в плохую погоду, которая в Шотландии была на редкость постоянной. Но сейчас ему было просто необходимо развеяться.
— Я возьму с собой какао. И булочки.
Булочкам обрадовался даже Кроули. Его настроение улучшилось настолько, что проходя мимо Барти, он лёгким движением углубил его сон, а потом ещё и запер двери библиотеки так, что открыть их под силу было лишь ему самому и, конечно же, Азирафелю.
Ночь не была тёмной или ненастной, поэтому легко удалось разглядеть движение рядом с «Бентли». На немой вопрос Азирафеля Кроули досадливо поморщился:
— Этот тот самый потрёпанный жизнью «Форд». Давно здесь ошивается. Не теряет надежды.
Пояснение звучало довольно абсурдно.
— Надежды на что?
— А я знаю? — пожал плечами Кроули. — Я даже не представляю, чего он хочет. Правда. Не говоря уже о том, как он это себе видит.
Азирафель поставил на заднее сиденье термос и коробку с булочками. Кроули покосился на угощенье и тихо фыркнул без каких-то комментариев, после чего сел за руль, дожидаясь Азирафеля. На этот раз он не гнал, видимо, никуда не торопясь, и поездка действительно стала доставлять удовольствие. Даже музыка звучала очень мелодичная и в чём-то даже слегка сентиментальная. Самую малость. Доехав до противоположного берега озера, Кроули заглушил мотор и вышел из машины, очевидно, приглашая Азирафеля следовать за собой.
— Кроули, а как ты думаешь, почему Чёрное Озеро не замерзает?
— Не знаю…
Кроули взобрался на огромный валун, вглядываясь куда-то вдаль, где серебрилась лунная дорожка и мерцали отражения звёзд.
— Вы устраивали фейерверк над озером?
— Да. Тебе бы понравилось.
Кажется, Кроули действительно сожалел о том, что Азирафель не увидел плодов его труда. Может быть, его это даже расстроило, пусть он и не подавал вида.
— Кроули, а ты ведь можешь мне это показать? Если, конечно, тебе не трудно.
— Не трудно. Погоди, не поднимайся…
Но было уже поздно — Азирафель взобрался на этот камень, откуда вид был гораздо лучше, чем просто с берега. Он протянул Кроули руку, предлагая показать воспоминания.
— Тебе действительно это интересно?
— Конечно, — Азирафель улыбнулся и добавил: — Очень.
Зрелище, и правда, оказалось грандиозным. Фейерверки различались не только формой и цветом, они ещё и отражались в чёрном зеркале воды очень необычно, создавая иллюзию объёма. На поверхности воды то появлялись всполохи огня, то эта поверхность отступала, а то и вовсе исчезала, открывая огненную бездну.
— Похоже на сотворение звёзд… — пробормотал Азирафель.
— Ты узнал? — ладонь Кроули потеплела. — Не думал, что воспоминания об этом захочется пересматривать.
Азирафель чуть сжал пальцы и прошептал:
— А потом появилась Земля.
В воспоминаниях не было ничего предосудительного, и всё равно Азирафелю стало за них немного неловко. Наверное, потому что он не задумывался о том, как ощущается отлучение от всего этого, когда память вроде бы остаётся, а всё пережитое обесценивается. Будто его и не было.
Азирафель медленно разжал пальцы и едва не свалился с валуна, оказавшись в реальности. Ему вроде бы чего-то не хватало, и только поймав ладонь Кроули, чтобы сохранить равновесие, он понял, чего именно.
— Какой я неловкий, — попытался пошутить он. — Вернее, не я, а это тело.
— Не продолжай!
Кроули спрыгнул на землю и помог спуститься Азирафелю, очевидно, тоже испытывая неловкость. Это надо было как-то сгладить, и Азирафель предложил перекусить, так сказать, устроить пикник. Кроули не возражал, однако стоило достать термос, как он поморщился:
— Такое впечатление, что я где-то его уже видел.
Разумеется, видел. Точно так же в машине. В 1967 году. Со святой водой. Похоже, именно сегодня Азирафель решил побить рекорд по созданию неловких ситуаций. Или он раньше просто не задумывался о том, что у Кроули могут быть чувства, которые можно задеть? Скорее всего, так оно и было, вот только развивать эту мысль Азирафель опасался.
— Это какао, — пояснил он. — Чтобы было чем запивать булочки.
— Булочки, — эхом отозвался Кроули. — Ну да.
Конечно же, Кроули их не ел, и когда пауза стала уже просто неприличной, Азирафель решил сменить тему разговора.
— А ты помнишь единорога?
— Которого? — насторожился Кроули.
— Ну, того, в лесу. В общем-то, я давно хотел сказать, что не считаю тебя отцом Барти, но всё как-то было недосуг.
Кроули снял очки, с интересом разглядывая Азирафеля:
— А есть какая-то связь между единорогом и моим предполагаемым отцовством?
— Разумеется, — кремовая начинка булочки измазала пальцы, и Азирафель, не задумываясь, их облизал. — Я узнал, кто может их гладить.
— Кого? — Кроули выглядел ошарашенным.
— Единорогов. Белых.
— И кто же? — голос Кроули дрогнул.
— А сам-то как думаешь?
— Я уже перестал думать, — ответил Кроули, быстро отворачиваясь.
Азирафель налил какао в крышечку термоса и для приличия предложил Кроули:
— Будешь?
— Издеваешься? Так кто может их гладить?
Аромат какао всегда приводил Азирафеля в благостное настроение, поэтому он сделал ещё пару глотков, улыбнулся и, слегка понизив голос, открыл секрет:
— Только девственник.
Несколько мгновений Кроули ошалело разглядывал Азирафеля, будто ждал какого-то подвоха, а потом надел очки и, взяв термос, допил какао прямо из горлышка. Поскольку он никак не стал это комментировать, Азирафель продолжил:
— Поэтому ты просто не можешь быть отцом Барти.
— Понятно… — голос Кроули охрип. — А в какой книге ты это прочитал?
— «Сказки барда Бидля».
— А-а… ну, тогда всё ясно.
Азирафель ощутил себя слегка задетым.
— Что тебе ясно?
— Всё! — Кроули закивал. — Мне всё ясно. Вопросов больше нет. Всё просто супер!
— Кроули…
— Ура, — вяло отозвался он и снова кивнул. — Продолжай работать в этом направлении. Надеюсь, ты познакомил Барти со своими выводами?
Отвечать Азирафель не стал. Что поделать, если Кроули не доверяет книгам? Чтобы не возвращаться в замок в полной тишине, Азирафель включил музыку. Но не успел проиграть первый куплет «Call Me», как чем-то недовольный Кроули вывернул ручку. Впрочем, «All Dead, All Dead» Азирафелю тоже понравилась. Похоже, в этом мире его музыкальный вкус слегка изменился.
В замке Кроули сразу же отправился в их комнаты, а Азирафель — в библиотеку. Он разбудил Барти, напоил Оборотным зельем и проводил до его комнат. Настроение Барти слегка изменилось, и можно было надеяться, что мысли об убийстве оставили его. Пусть и ненадолго. От души пожелав ему спокойной ночи, Азирафель отправился к себе и сильно удивился, обнаружив Кроули спящим. Хотя, в общем-то, поспать он любил.