Азирафель положил палочку на видное место и продемонстрировал пустые руки как показатель чистоты намерений, но Лорд всё равно не доверял.
— Сядьте в кресло, чтобы я вас видел, — распорядился он.
С кем только из смертных ни приходилось договариваться Азирафелю, но никогда прежде он не чувствовал себя так глупо. Обычно он имел дело с теми, кто считал себя сильнее его, и стоило уравнять шансы, как диалог становился продуктивным. Лорд же был не просто слабее — его беспомощность вызывала жалость и сострадание и совершенно точно мешала ему услышать…
— Что вы хотели узнать?
— Вашу политическую программу. За вами пошли люди, и мне интересно, куда вы их вели.
— Почему бы вам не поговорить с этими людьми? Мне казалось, вы с ними знакомы.
— Всегда есть вероятность, что вас не так поняли, а ваши соратники рассчитывали получить каждый своё и наверняка слышали лишь то, что хотели.
— Возможно, но вам-то что за забота? Мистер Кроули сообщил, что вы с ним не собираетесь задерживаться в Британии. Это так?
Азирафель и не подумал узнать у Кроули, о чём они договорились с Лордом, и сейчас осознал свою ошибку. Поэтому он решил действовать осторожно.
— Да. Здесь мы надолго не задержимся.
— Тогда зачем вам вникать в мою программу?
— Мне просто интересно. Дело в том, что я пишу книгу по политологии и собираю материал.
— И вы собираетесь это опубликовать?
— В переработанном виде, безусловно.
От пристального взгляда Азирафелю стало не по себе.
— Вы владеете окклюменцией? — поинтересовался Лорд.
— Даже не знаю, что это такое, — слукавил Азирафель.
Он с опозданием сообразил, что едва не пропустил попытку просмотра воспоминаний, и, как ни пытался успокоить себя традициями этого мира, всё равно ощутил раздражение. Не слишком ли много позволено этому Лорду? А тот странным образом успокоился и заговорил о политике.
Уже через четверть часа Азирафель был уверен, что Лорд пытается его убедить выступить на своей стороне, а для этого последовательно перебирает возможные наживки, прикидывая, на какой из слабостей можно сыграть. И ему и в голову не приходила мысль о возможном равноправии. В общем-то, именно из-за таких методов Азирафель однажды уверился в предсказуемости смертных, а также в их некоторой примитивности. Если бы у него не выдался шанс узнать их поближе, то наверняка считал бы так и сейчас. Видимо, это был просто такой тип людей. Один из многих других.
Увлечённый своими умозаключениями, Азирафель не придал значения шипению Лорда и сильно удивился, когда огромная змея попыталась обвить его ноги.
— Зачем вы это делаете? — поинтересовался Азирафель.
— Ты приш-шёл ко мне один, думая застать меня врасплох. Заморочил голову ненужными разговорами… я лишь хочу показать тебе, что бывает с-с такими с-самоуверенными…
Как же хорошо, что в этом мире не существовало никакого лимита на чудеса, и никому бы даже в голову не пришло интересоваться, что так сильно задело Азирафеля, что он позволил себе начудесить сверх всякой меры. Змея обернулась крохотным ужом и попыталась удрать под диван. Безуспешно, разумеется. Лорд же, наоборот, замер в неестественной позе, беззвучно шевеля губами, и только его беззащитность не позволила Азирафелю обойтись с ним построже.
— Я пришёл поговорить. И мне очень жаль, что разговор не состоялся. Вы тоже будете об этом жалеть, но поскольку ни о чём не вспомните, это заставит вас страдать от неясных предчувствий и от тоски по несбывшемуся.
Азирафель вспомнил о сэре Кэдогане и строго взглянул на ощетинившегося копьём рыцаря.
— Вы знаете, о чём стоит молчать, не так ли?
— Да.
— Тогда позвольте откланяться.
Уходя, Азирафель щёлкнул пальцами, завершая начатое и возвращая змее привычный размер, чтобы у Лорда не осталось даже повода для раздумий. Он не сомневался, что Кроули поддержит его решение в определении дальнейшей судьбы Лорда. До большой политики тот ещё пока не дозрел.
Азирафель вернулся к себе и, чтобы успокоиться, плеснул в какао шоколадный ликёр. Это не только вернуло ему настроение, но и вызвало желание обсудить всё с Кроули, не дожидаясь утра. Почему бы нет? Азирафель направился в спальню, мысленно подбирая слова в защиту Лорда и представляя, как сильно может разозлиться Кроули, даже узнав облагороженную версию событий.
Кроули спал. Он лежал на спине и разлёгся на кровати почти по диагонали, явно не замечая появления Азирафеля, и был совершенно расслабленным и безмятежным. И пижама на нём была та самая, выбранная для него Азирафелем — тёплая и радующая взгляд традиционной шотландской расцветкой. Почему-то от этого на душе стало очень хорошо.
— Кроули, — шёпотом позвал Азирафель. — Ты спишь?
Очевидно, он не просто спал, а спал очень крепко, и просыпаться не собирался, а стало быть, не стоило его будить. Вместо этого следовало просто уйти в свой кабинет и заняться делом. Но Азирафель медлил, придумывая глупые причины для задержки, пока окончательно не понял, что просто любуется спящим Кроули. Осознание этой простой вещи позволило остаться, но совершенно не помогло решить, что с этим делать дальше. Продолжить смотреть? Или всё-таки подойти?
Азирафель нашёл надёжную поддержку в стене: прислонившись к ней, он ощутил хоть какой-то ориентир в этой реальности и смог беспрепятственно отдаться наблюдению. Он слишком хорошо помнил, как ощущалось прикосновение к Кроули, чтобы повторять этот опыт. Может быть, когда-нибудь потом… позже… и не так… такие моменты нужно разделять, в этом Азирафель был убеждён абсолютно. Зато смотреть он мог сколько угодно. Получая эстетическое наслаждение. Именно так!
Днём Кроули бывал слишком подвижен и неуловим, чтобы его можно было как следует разглядеть. Да и объяснить внезапный интерес Азирафель был пока не готов. Зато он был готов любоваться, удивляясь, почему раньше совершенно не обращал внимания на внешность Кроули. Уже пару веков Азирафель любил бывать в музеях, подолгу останавливаясь возле полотен мастеров эпохи Возрождения, которых знал лично. Он любил красивые вещи и ценил умение подчеркнуть красоту. Именно поэтому сейчас оставалось лишь недоумевать, отчего яркая красота Кроули прошла мимо. А ведь он был красив, и дело было вовсе не в идеальных пропорциях тела или особенной рыжине волос, нет! За всем этим стояла личность, эмоции которой и делали лицо Кроули уникальным… собой. И как бы он ни менял свой облик за прошедшие тысячелетия, он всегда оставался самим собой.
Азирафель не мог точно сказать, сколько прошло времени, но когда ему захотелось сесть, он решил, что пора заканчивать с наблюдениями. Тем более что основное он понял, а с деталями можно разобраться позже. Он должен был всё обдумать.
— Сладких снов, Кроули, — пожелал он едва слышно и ушёл, прикрыв за собой дверь.
Азирафель чувствовал себя довольно странно. Впервые он забыл о деле и просто сидел у камина, подбрасывая поленья и переворачивая их щипцами. Можно было даже сказать, что он ни о чём не думает, но, скорее всего, это утверждение не соответствовало истине. Он вспоминал, чего почему-то никогда прежде не делал, предпочитая жить настоящим. И воспоминания эти оказались очень интересными хотя бы потому, что всегда в них был Кроули. С того самого дня, как они познакомились, он всегда был рядом.
Азирафель попытался вспомнить что-то ещё, помимо общения с Кроули, и с удивлением обнаружил, что все остальные воспоминания спрессовались в какой-то ком. Там тоже было много интересного, но без Кроули окружающее словно теряло цвет… и так было всегда! Очевидно, этому феномену было какое-то объяснение, возможно самое простое и логичное, но пока Азирафель его не видел. Пока.
Он потянулся к камину, чтобы засунуть поглубже головёшку, начавшую искрить. В это же мгновение пушистик оставил печенье, которым с удовольствием хрустел, и спрыгнул на пол, явно намереваясь разглядеть искры поближе. Инстинкта самосохранения у него, похоже, не было. Как и мозгов.
— Хастур! Негодник! А ну вернись к печенью.
Поттер казался таким несчастным, что Азирафелю захотелось немедленно ему помочь. Хотя бы потому, что бедный ребёнок не должен был участвовать в этом состязании. Кому-то хватило бы одного дракона, чтобы всю оставшуюся жизнь не выходить из дома, кутаясь в шарф и попивая какао. А Поттеру предстоит лезть в ледяную воду, к тому же не умея плавать. Колебался Азирафель недолго. Помня слова Кроули о стенах с ушами и прочих прелестях шпионажа, он написал на клочке пергамента всего одно слово и отдал его Гарри.
— Жабросли? — глаза Поттера изумлённо округлились. — Что это?
— Спросите об их свойствах у профессора Спраут. А если вам зачем-то понадобится это растение, то его можно найти у профессора Снейпа.
Во взгляде Поттера мелькнуло понимание.
— Спасибо вам, мистер Азирафель!
— Не стоит благодарности, — Азирафель вернул Поттеру улыбку. — А как вы вообще поживаете?
— Отлично. Правда, отлично…
— Что-то не так? — насторожился Азирафель.
Колебался Поттер недолго:
— Помните, я вам говорил про странный сон? Вы ещё тогда сказали, что его надо изучать…
Ещё бы Азирафель не помнил! Когда стало понятно, что Лорд сделал ещё один хоркрукс, сам того не ведая, Кроули взялся присматривать за мальчиком, а потом уверял, что чужая частица души никак не влияет на Поттера. Неужели ошибся?
— Помню, — Азирафель внимательно осмотрел мальчика, пытаясь отыскать признаки тлетворного влияния. — Что случилось сейчас?
— Он мне опять снился.
— Один раз?
— Нет…
— А вы кому-то об этом говорили?
— Нет, — Поттер постарался улыбнуться. — Рон и Гермиона ещё в прошлый раз испугались, а Сириусу сейчас не до меня…
Можно было сколько угодно рассуждать о свободе выбора, заложенной по праву рождения. О том, что люди платят за неё жизнью, довольно короткой, к слову. Но что делать, когда человека не научили выбирать? Этот ребёнок даже не подумал обратиться за помощью, очевидно, даже не надеясь её получить. Блэк, конечно, тоже хорош…
— Гарри, в ваших снах нет ничего ужасного, — начал Азирафель.
— Есть, — не дослушал Поттер. — Волдеморт просто жуткий. Он разговаривает только со змеёй и постоянно злится. А ещё у него там портрет сэра Кэдогана. Я с ним несколько раз болтал, а сейчас не смог нигде найти. Он… сэр Кэдоган говорит ужасные вещи. Про магглов и вообще… они с Волдемортом обсуждали, как лучше хранить отрезанную голову, если нельзя использовать чары… сэр Кэдоган предложил выковырять глаза.
Поттер поёжился, и в его взгляде появилось тоскливое отвращение. Такого Азирафель точно не ожидал. Похоже, близость с Лордом действовала на Поттера угнетающе, а стало быть, с этим нужно было что-то делать.
— Гарри, вы хотите избавиться от этих снов?
— Хочу, но…
— Но что?
— А вдруг я смогу узнавать его планы?
— Вы думаете, он станет рассказывать о своих планах змее? Или сэру Кэдогану?
— К нему ещё один человек ходит… ну, как ходит… он вроде бы за ним ухаживает. Что-то вроде слуги. Волдеморт его всячески унижает, а он терпит… я хотел разглядеть его лицо. Ну, знаете, вдруг получится его встретить… или потом опознать…
— Разве этот шпионаж стоит ваших бессонных ночей?
— Ну почему сразу «бессонных»?
— Мне кажется, от этих кошмаров вы плохо спите, — Азирафель едва сдержался, чтобы не погладить Поттера по голове.
— Но ведь это нужно для дела, — вздохнул Поттер.
Азирафель тоже вздохнул. Бедный ребёнок!
— Это не ваше дело, Гарри. Позвольте решать эти проблемы тем, кто способен справиться.
— А если таких нет? Если больше некому?! — голос Поттера был полон отчаяния.
— Есть кому, Гарри. Вы мне доверяете?
— Наверное… скорее всего, да.
Азирафель вздохнул.
— Я вас уверяю, Гарри, что это больше не ваша проблема.
— Но… тогда чья? Если даже Дамблдор ничего не мог сделать.
— Мы с мистером Кроули сможем.
— Вы? Но… как?.. Почему вы? — в глазах Поттера заблестели слёзы.
— Больше некому, — улыбнулся Азирафель.
Они с Кроули и так уже погрязли в этом деле, поэтому не случится ничего страшного, если в этом несовершенном мире одного ребёнка перестанут мучить кошмары. Всего одного. К тому же здесь они оказались при таких странных обстоятельствах, что впору заподозрить чей-то замысел, и поскольку его детали были Азирафелю неизвестны, он считал себя вправе проявлять инициативу.
— Я вам доверяю, — прошептал Поттер.
— Хорошо, — Азирафель принял решение и собирался ему следовать. — Пожалуйста, пересядьте на диван.
— И что будет?
— Я сяду рядом с вами и возьму за руку.
— Так просто?
— Да.
Поттер пересел так быстро, будто от этого зависела его жизнь.
— Я готов.
Азирафель взял его за руку и сосредоточился на ощущениях, пытаясь вычленить из множества мыслей и образов те, что были чужды Гарри. Это оказалось не так сложно, как представлялось в начале, потому что Поттер интуитивно дистанцировался от всего чужеродного, но в то же время он был готов это чужое принять. Интересный феномен, если вдуматься. Что-то подсказывало Азирафелю, что будь на месте Поттера другой смертный, всё могло бы пойти не так — всё-таки они все слишком разные для каких-то обобщений.
Наверное, Поттеру было немного страшно, потому что он с силой вцепился в ладонь Азирафеля и зачем-то зажмурился. Но так было даже лучше. Осколок чужой души оказался очень маленьким и хрупким, чтобы его можно было извлечь, не повредив. Изолировать его тоже не было никакого смысла.
— Гарри, — мысленно позвал Азирафель, слегка стискивая горячие пальцы, — вы меня слышите?
— Да. Вы где?
Объяснение было бы слишком долгим, да и вряд ли ребёнок в таком нуждался.
— Я здесь. С вами.
— Понятно. Вы хотите передать мне тайное знание, как магистр Йода?
— Нет. Я хочу вам кое-что показать. Откройте глаза.
Азирафель позволил Гарри самому выбирать реальность, но всё равно очень удивился, когда они оказались в крохотной комнате со странно скошенным потолком. Наверное, в ней мальчик чувствовал себя в безопасности. Хоркрукс здесь был похож на осколок зеркала с мутной поверхностью.
— Что это?
— А вы сами как думаете?
— Философский камень? — неуверенно предположил Гарри.
Очевидно, их видения не совпадали, но это ничему не мешало.
— Возьмите его себе, — посоветовал Азирафель.
— А можно?
— Вам да.
Гарри подобрал этот «камень» и сжал его в кулаке:
— А дальше что?
— На этом всё, — Азирафель осторожно отступил, выбираясь из сознания Гарри, который по-прежнему, не открывая глаз, цеплялся за его руку. — Всё.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Гарри открыл глаза и с интересом уставился на свою ладонь:
— Он только что был здесь…
— Он здесь и остался, — улыбнулся Азирафель. — С вами. Хотите ещё какао?
От какао отказывался только Кроули, да и то не всегда. Поттер выпил большую кружку, съел марципан и засобирался уходить. Азирафель проводил его до гостиной, на всякий случай уточнив, о чём он будет спрашивать Спраут. Память у Поттера оказалась отличной, а значит, на турнире никаких неприятных сюрпризов можно не ждать.
Азирафель не торопился возвращаться в свои комнаты. Он вдруг осознал, что совершил ошибку, предоставив Лорда самому себе. Расколов душу, тот не перестал оставаться смертным, но мнимая неуязвимость сыграла с ним злую шутку. А ведь ещё потеря тела сказалась, да и вынужденное существование в облике, далёком не то чтобы от совершенства — от самого простого комфорта. Он ведь даже позаботиться о себе толком не может, и питаться вынужден всякой гадостью на основе змеиного яда. Конечно, Барти за ним ухаживал, но ведь и сам Барти уже начал считать эти встречи обузой. А расколотая душа — не повод для игнорирования. Азирафель тяжело вздохнул, признавая, что Лорд нуждался в участии не меньше прочих, а раз так…
Тяжёлая дверь поддалась простому нажатию ручки, и Азирафель оказался в полутёмной комнате, где воздух пах сыростью и ещё чем-то столь же неаппетитным.
— Что вам здесь нужно?!
— И вам доброго вечера, Лорд. Я пришёл поговорить.
— Оставьте палочку на журнальном столике!
— Пожалуйста.
Если ему так и правда было легче, то Азирафелю и вовсе ничего не стоило положить свою «палочку» на стол. Вот только найти её по многочисленным карманам оказалось непросто. Но чего не сделаешь ради плодотворной беседы?
— Так, ещё раз, и помедленнее, как для умственно-отсталых индивидуумов, — Ричард смотрел через дым костра на Эйдана.
— Ээээ… ну ладно, — сдался тот. — Короче, она мне не тётушка в прямом смысле, не сестра ни матери, ни отцу. Но родня, причем близкая. И честно, я и сам не знаю, просто всех зову тётушками и дядюшками, кто мне не мать, ни отец, и не братья-сестры. А ещё, дедушек и бабушек я отличаю.
— А древо нарисовать? Генеалогическое? — предложил Ричард.
— Это не дерево, а ебаный куст, где всё перепутано! Ты думаешь, я по молодости не пытался? Сценаристам «Династии» и «Санта Барбары» и не снились эти вотэтоповороты, которые у нас в родне приключались… Один мой кузен сам себе дедушкой приходится и не спрашивай меня, КАК это получилось у него!
— Ну вы, блин, даёте, — пробормотал Ричард, прутиком выкатывая из горячей золы картошину. Напарник уверял, что это вкусно, вот так вот запечь картошку и потом её есть. Правда, как именно надо есть приготовленную таким образом картошку, Ричард не знал и ждал, пока Эйдан ему покажет.
— В общем, тётушке в своё время вожжа под хвост попала, и она отправилась в гости к нашей дальней родственнице. Очень дальней, почти все связи потеряны. Никто даже не помнит, как её зовут, а местные её Хозяйкой Медной горы кличут, — Эйдан перестал дирижировать своим прутиком, которым, по-видимому, пытался обозначать родственные связи, и тоже выкатил из золы картошку. — Ну и влюбилась тут в местного ползучего. Их тут целый клан — и все за золото отвечают. Но так-то бы фиг моя тётушка с ним в брак законный вступила, да как раз тогда у главы клана человек дочку умыкнул, вот он и бросил сунувшемуся в недобрый час женишку что-то вроде «хоть женись, хоть замуж выходи, только не мешайся!». Потом, конечно, пошумели-поскандалили, когда обнаружили, на ком он женился, но всё ж законно, так что смирился клан.
— А что с дочкой стало, вернули её обратно? — полицейский в Ричарде никогда не дремал.
— Неа, очень уж она того парня любила, а он её, хорошо спрятались, не смог отец её притянуть обратно. Я тебе потом покажу их остров, как по грибы пойдём, — Эйдан разломил свою картошку, посолил её и начал есть прямо так, выгрызая печёную мякоть из кожуры. Ричард последовал его примеру, ужасаясь про себя негигиеничности способа еды. Зачем и куда нужно ходить по грибы, он решил не спрашивать. Может, они просто съездят в соседнее село в магазин. Или на шампиньоновую ферму. Могут быть в России шампиньоновые фермы? Могут. Так что он будет пока считать, что поедут они на ферму.
Она неслась над ночным городом на древнем разбитом пылесосе, начинённом злобой и ненавистью и грохочущем, словно сотни сотен громов разом. Ядовитый выхлоп сеял над улицами беладонно-чемеричную пыль.
Люди закрывали окна и двери, не забывая выставлять за порог коробки с накопившейся за день душевной грязью. К полуночи улицы полностью опустели.
Старая Агль приземлилась на главной площади прямо в большую клумбу с нарциссами, и нежные цветы мгновенно увяли. На Агль нельзя было смотреть, поэтому никто не знал, как она на самом деле выглядит. С нею невозможно было находиться рядом — такой ужас и отвращение она внушала всякому, кто смел приблизиться.
Агль шла по улицам, собирая подношение. Коробки, предназначенные ей, были один другого полнее, и Агль довольно урчала, частью пожирая, частью скармливая пылесосу их содержимое. Лишь один коробок у старого кособокого домишки на окраине оказался пуст.
Агль загрохотала в дверь.
— Где моё угощение, скареды? Неужто вам жаль для старушки немного дряни и мерзости?
Дверь под ударами приотворилась, внутри было тихо и темно. И только в дальнем углу одинокой тесной комнатки кто-то притаился, давя рвущиеся из груди всхлипы. Агль ввалилась, принюхалась и довольно захохотала.
— Чую, крошечка, чую боль и ненависть, и страх! И месть! Желание мести чую! Расскажи! Скажи старушке, чего так страстно хочет твоя душенька?
Всхлипы поутихли, а потом тонкий девичий голосок вдруг выкрикнул:
— Не дам! Не отпущу тебе свою злобу! Накоплю, капля по капле, полную душу и отомщу. За смерть любимого, за смерть суженого. Злые люди, чужие, подловили на дороге в лесу. За копейку и ради забавы! — Голос девушки перешёл в стон, а затем вновь послышались всхлипы.
— Полно, куколка! Выплачь своё горюшко да отдай старушке, — заскрежетала в темноте Агль. — Не марай душеньку, потом не отмоешь. Выжжет месть тебе сердечко и чувства, и память о возлюбленном. Лучше дай старушке полакомиться!
В углу забились, засопели.
— Ты, старуха Агль, и так полна ненавистью. Отсыпь лучше мне немножко. Пригодится, слежится, затвердеет. Крепче стали сделается.
Агль, хохоча, шагнула в угол.
— Накормить просишь злобою, душенька? Ею досыта не наешься…
— Накорми! — упрямо прошептали в углу.
***
Молодая Агль покинула домишко и легко запрыгнула на забитый под завязку ненавистью пылесос. И завыло, загрохотало с новой силой над полуночью. Громче грома, свище ветра, пронеслось и кануло во тьме…