— Мойша, ну что, ты уже устроился?
— Нет! Ещё работаю!
Бруклин, 1977
«Жадность фраера сгубила», — эту присказку Лёнчик повторял про себя чуть не каждый раз, сходя с автобуса на Брайтон-бич Авеню и ощупывая карманы — на месте ли кастет и нож-выкидуха. Приезжать сюда на подержанном, но вполне приличном «Линкольне», прикупленном несколько месяцев назад, он не рисковал — машины здесь угоняли, разбирали на запчасти или просто раскурочивали до основания по несколько раз на дню. Тот ещё райончик, куда там нашей Лиговке или Гавани…
Нет, не на это рассчитывал он, когда явился к Саваофу с Мониным наследством. А на что? Что он вообще тогда знал о бизнесе Саваофа? Что тот занимается поставками топлива для городских коммунальных служб и, по слухам, гребёт на этом деле десятки миллионов в год. Вот и разинул рот, дурья башка, на малый кусочек этого сладкого пирога. Ага, keep the pocket wider, как говорится. Чтобы Саваоф с Хоттабычем подпустили его — не друга, не родственника и даже не однофамильца — к волшебным схемам, по которым прописанные в контрактах тысячи превращались в нигде не обозначенные, но вполне реальные миллионы? Хотел красивой жизни? Получи, распишись, кушай — не обляпайся.
Первое время от одного вида главной улицы Брайтон-Бич Лёнчику блевать хотелось. Не дома, а кривые лабазы какие-то с кустарными вывесками а-ля «угар нэпа», над головой громыхают по эстакаде поезда метро, мусор во всех видах — в мешках, бачках, а то и в рассыпку. И во всём этом вонючем изобилии копошатся бездомные в своих драных шапочках и грязнющих варежках. Причем это ещё сравнительно безобидная часть здешней человекообразной фауны… О имперский Невский, о благородно-обшарпанная улица Декабристов с её бетонно-стеклянным Домом быта… О Русская Земля, уже за шеломянем еси…
Впрочем, первоначальная острота ощущений довольно быстро притупилась. Мусор периодически вывозили, нож и кастет ни разу не пришлось доставать из карманов, глаз притерпелся к аляповатой пестроте неказистых вывесок. И хотя Лёнчику здесь по-прежнему не нравилось, но он вынужден был признать, что во всех Штатах не найти, пожалуй, другого такого места, где были бы столь востребованы его умения. Где бы ещё нашлось столько по-советски экономных домохозяек, готовых тащить пришедшую в негодность утварь, от телевизоров до обогревателей и утюгов, в ремонт, а не на помойку? Или задешево прикупить вполне рабочую, а иногда и совсем новую, бытовую технику, которую повадились приносить и отдавать за гроши всякие потные личности с трясущимися ручонками и воспалёнными, бегающими глазками… Лёнчик понимал, что, скорее всего, приторговывает краденым, но это его не смущало. Криминала с его стороны никто не докажет, а что эти клиенты тут же, в двух шагах от его мастерской, обменяют «вашингтоны» на дозу крэка или дешёвой кислоты, а максимум через год сдохнут в сточной канаве — не его проблемы.
Он, конечно, догадывался, что этот аспект его бизнеса приносит ещё один бонус, причем более существенный, чем дополнительный заработок: за полгода работы на Брайтон-бич ему ни разу не нанесли визит местные бандиты, которых здесь называли рэкетирами. Должно быть, эти неуважаемые господа прикинули хрен к носу и скумекали, что с нариков, протоптавших дорожку в «Невские зори», получат навара побольше, чем с мастерового из этих самых «Зорь». Может это, а может, решили не связываться с Саваофом — наверняка ведь имели завязки не только с полицией, а и с муниципалами, и вполне могли знать, что по бумагам «Зори» проходят как одна из точек компании «Savva of Brooklyn». Местные коммерсанты всех этих подробностей, естественно, не ведали и считали, что Лёнчик сумел выстроить какие-то особые отношения с криминалом, как, скажем, доктор Ян Мимозен, в чью клинику бандиты привозили на ремонт своих подстреленных или подрезанных братков, или Сёма Добкис, хозяин автомастерской, куда те же орлы загоняли угнанные тачки на перекраску и перебивку номеров.
Лёнчика за это не осуждали (здесь каждый за себя и выживает как умеет), но держали почтительно-боязливую дистанцию. Его это вполне устраивало — он не хотел становиться своим в этом кругу, здешние люди были ему чужды во всех отношениях, хотя попадались среди них и вполне симпатичные. Например, семейство Наппельбаумов: щуплый вертлявый Изя, его супруга — дородная хохлушка Галя, — невестка Наташа и очаровательная внучка Белочка. Они держали магазин через два дома от Лёниной мастерской и квартировали в комнатах над торговым залом. Раньше Изя был директором универмага в городе Кременчуг и дело свое знал крепко. Магазин «Русский Мишка» был рассчитан не столько на местную публику, сколько на залётных янки, приехавших поглазеть на диких русских в почти естественной среде обитания. Водка, гречка, вобла, икра, сало, ушанки, балалайки, деревянные и плюшевые медведи, сарафаны и кокошники, поддельная гжель и хохлома — обычный ассортимент. Помимо этого был у Изи отдельный «советский» прилавок, с бюстами и портретами Ленина, Дзержинского, Брежнева, Гагарина, красными знаменами и вымпелами, байковыми дамскими панталонами, бюстгальтерами «сто лет Коминтерну», плюс внушительная коллекция значков и плакатов, и даже новенькие бланки партбилетов.
— И откуда ты, Изя, берешь всю эту мандулу? — поинтересовался Лёнчик.
— Это там она мандула, а тут — экзотика. Уходит влет… А за откуда я тебе так скажу: места знать надо. Мой дальний родственник в секретариате компартии США состоит, всё это хозяйство они получают напрямую из Кремля, причем за бесплатно. А я забираю оптом, и с меня ребята имеют свою копеечку, — не преминул похвастаться Изя.
Ленчик уважительно кивнул и выбрал красный вымпел с золотой надписью «Лучшему осеменителю элитных телок».
— Почём?
— Тебе — даром.
— Не пойдёт. — Лёнчик вжал в ладошку Изи пять баксов. — Я не именинник, а ты не Рокфеллер.
— Ну тогда с меня обед. У нас сегодня гефильте фиш и борщ с галушками.
И Лёня начал время от времени столоваться у Наппельбаумов. Готовила Галя отменно, и за порцию вкуснятины Лёня был готов смиренно выслушивать её бурные, но на редкость однообразные монологи. Про видных мужчин, непростительно засидевшихся в холостяках; про отменных невест, живущих вот прямо тут, буквально в двух шагах — нежных и хозяйственных, страстных и преданных. А если кто из невест и с ребёночком, так то не из-за распутства, а из-за того, что некоторые мужья, связавшись с чокнутыми кришнаитами, третий год просветляются в клятой Индии… На этом месте Наташа обычно заливалась краской и вскакивала из-за стола, Изя принимался что-то сердито нашептывать супруге, а Лёнчик молчал в тряпочку, хотя ему было что ответить мадам Наппельбаум. Во-первых, если бы ему вздумалось искать подругу жизни, то уж точно не на Брайтон-бич. Во-вторых, он ещё в ранней юности осознал, что родился однолюбом, то есть пламенно и самозабвенно любил только самого себя. В-третьих, у него уже есть избранница, единственная и неповторимая.
Между вторым и третьим утверждениями не было никакого логического противоречия.
Свою любовь он встретил в пабе «У старого Патрика», куда иногда захаживал выпить пинту-другую настоящего «Гиннеса». Сначала среагировал на звуки «Пятидесяти оттенков зелёного», посмотрел на помост в торце зала, поперхнулся пивом. Прокашлялся, протер глаза, встал, подошел поближе к музыкантам и застыл, раскрыв рот, при виде сильно улучшенной женской версии собственной персоны. Полненькая, белокожая, чуть курносая, с ямочками на щеках, кудри отливают красной медью, даже очки той же модели, что у него… «Ах, какая бы из тебя вышла хорошенькая девочка!» — на протяжении всего его детства умильно причитали мама, тетя Фира, их подружки и даже учительница младших классов Лариса Сергеевна. Маленький Лёнечка злился, пыхтел, краснел, бежал искать утешения у Бабушки, которая единственная никогда не изрекала эту чушь. «А ведь бабы-то были правы, — пронеслось в поехавшей Лёниной голове. — И не просто хорошенькая, а… а богиня».
Богиня, самозабвенно зажмурившись и высунув кончик языка, наяривала на скрипке нечто божественно чумовое и нечеловечески прекрасное. С трудом вернувшись на грешную землю, Лёнчик отошел к стойке.
— Повтори-ка, — сказал он бармену. — Микки, а что за банда сегодня играет?
— «Хитрые зайцы». А что, зацепило?
— Не то слово.
— Дык профессионалы! Днем в консерватории учатся, по вечерам в кабаках подрабатывают.
— Классные ребятишки. А скрипачка — вообще супер. В натуре Яша Хейфец!
Бармен хмыкнул.
— Ты, бро, чё-то попутал, Хейфец у них на клавишах. Или Гурвиц, не помню. А со скрипкой — это чувиха наша до мозга костей. Леони О’Брайан.
— Большое будущее у девочки… Слушай, они ещё долго выступать будут, не в курсе?
Микки посмотрел на часы.
— Минут сорок. В восемь пивной марафон начинается. Останешься? Будут весело.
— Подумаю. На всякий случай сбереги мне местечко.
— Заметано…
Лёня дождался, когда «Зайцы» отыграли на бис, раскланялись и начали собирать инструменты, вскочил на сцену и вручил смущенной Леони перевязанный золотой ленточкой букет.
— Спасибо! Ирисы! Мои любимые. Как вы догадались? — Она перевела взгляд на лицо Лёнчика, и её большие зеленые глаза округлились. — Ой… Кто вы, незнакомец?
— Я теперь и сам не знаю. Поможете разобраться?
0
0