Пришлось вытаскивать Очена из-под лестницы за руку и дальше тоже вести за руку, как ребенка. Войта не слишком хорошо запомнил дорогу к «Ржаной пампушке» по узким улочкам и дворикам университета, но глаза привыкли к темноте, и он сумел повторить путь, которым несколько дней назад прошел дважды. Кое-где на землю падал тусклый свет из слюдяных окон, в стороне дома Глаголена и других богатых домов брезжил свет поярче – наверное, от фонарей над дверьми. И впереди, в стороне северных ворот, тоже поднимался столб света – должно быть, привратная стража жгла факелы.
– Сорван и Трехпалый хотели задержать стрелков, – бормотал запыхавшийся Очен, – но их было слишком много. Меня они не заметили, я спрятался в тени…
– Как всегда, отсиделся в безопасном месте?
– Это были мрачуны, я бы все равно ничем не помог, – безо всякого раскаянья выдохнул Очен.
– Удобно: ничего не уметь, чтобы в случае чего не высовываться.
Нет, не факелы привратной стражи горели у северных ворот – Войта понял это за несколько кварталов оттуда, по стойкому запаху гари, тянувшемуся по улочкам. Догорал трактир «Ржаная пампушка», и водой его поливали только для того, чтобы огонь не перекинулся на соседний постоялый двор. Впрочем, огня уже не было – лишь полыхавшие жаром угли и тяжелые головни балок. Обломки черепицы появились под ногами шагов за пятьдесят до пожарища – сильно, видать, горело… К запаху гари примешивался стойкий запах горелого мяса.
На подходе к трактиру, освещенный мерцающим светом догоравших углей, раскинув руки лежал Весноватый с тремя стрелами в груди. Ближе к порогу, головой вперед валялось еще одно обгорелое тело – будто человек споткнулся и упал, выскочив за дверь. Войта посмотрел по сторонам – стреляли, должно быть, с надвратной башни. А может и от ворот, не таясь.
Ведра с водой по цепочке передавали от колодца на постоялом дворе, но уже без особенного рвения; вокруг, размахивая руками, туда-сюда сновал круглобокий человечек и призывал не бросать начатого, потому что «опять полыхнет». Наверное, это был хозяин постоялого двора.
Хозяин трактира и трое гостивших у него чудотворов остались в живых – обожженные, закутанные в тряпье, они сидели на земле, в дальнем углу постоялого двора. Снаружи обе двери трактира кто-то подпер клиньями, и когда полыхнуло – а вспыхнул деревянный трактир как факел – слишком долго выламывали тяжелые рамы окон. А когда выломали, наткнулись на стрелы из темноты. Спаслись те, кто уходил через заднюю дверь, до дворика стрелы не доставали, но и выбраться оттуда было непросто. И живых, не успевших выбраться, и убитых под окнами и в дверях, накрыла рухнувшая вскоре крыша.
Чудотворов в Храсте не жаловали, а потому снять комнату для погорельцев оказалось непросто. Деньги были только у Войты, но их вполне хватило бы и на съем постоялого двора целиком, однако хозяин заартачился, опасаясь, что и его подожгут, и, после долгих мытарств и уговоров, удалось снять единственную комнатушку на всех – одну из десятка над грязным кабаком, куда продажные девки водили своих возлюбленных. Комнатка кишела клопами, воняла мочой и портянками, и половину ее занимал широкий дощатый топчан, кой-как прикрытый засаленным тюфяком.
С рассветом, едва откроются ворота, собирались уехать, Войта договорился с перевозчиком – Очен даже на такую малость был неспособен. Впрочем, он кое-что понимал в мазях, а потому остался перевязывать обожженных товарищей.
Часа через полтора примерно их убежище нашел Драго Достославлен, разодетый в пух и прах, сияя пуговицами на рубашке, а потому выглядевший в грязной комнатенке странно и фальшиво. И так же фальшиво потрясавший кулаками.
– Мы отомстим! Подлость будет наказана! Мы не оставим здесь камня на камне!
– Здесь одних только студентов больше, чем жителей в Славлене, – заметил Войта. – Включая женщин и детей.
– Зато все они чудотворы! – воскликнул Достославлен.
– У мрачунов армия, деньги, пушки. И наемники – тоже чудотворы.
– Ничего! Теперь никто не усомнится в необходимости движения объединения, теперь чудотворы всего Обитаемого мира будут на нашей стороне! И армия Славлены скоро станет самой сильной армией не только в Северских землях!
Если бы слова эти не были так ненатурально выспренни, Войта мог бы с ними согласиться – в части того, что совершенное мрачунами толкнет чудотворов Обитаемого мира на сторону Славлены.
– И я знаю по меньшей мере одного чудотвора, которого эта подлость отвратила от службы мрачунам, – высокопарно продолжал Достославлен. – Но этот чудотвор стоит сотни других чудотворов! Войта Воен, я искренне рад, что ты теперь с нами.
Искренности в его голосе не ощущалось, и Войту перекосило. Хвала Предвечному, Достославлен вскоре ушел, оставив товарищам еды и вина, – видно, побрезговал ночевать в клоповнике.
Войта сидел на полу, под маленьким окошком, больше напоминавшем отдушину, и думал о той силе, что поднимает масло по фитилю и позволяет гореть язычку пламени, не касаясь поверхности масла в лампаде. Спать Войта не хотел – привык ложиться поздно, в соответствии привычкам мрачуна Глаголена. Масло воняло, лампада чадила – над огоньком поднималась струйка черного дыма и расплывалась в темноте. Почему, вопреки закону всемирного тяготения, масло поднимается по фитилю вверх?
Глаголен прав, жизнь конечна – и коротка. Ее не хватит, чтобы найти ответы на все вопросы. Глаголен прав – глупо самому искать ответы на все вопросы.
От тоски Войта по-собачьи свернулся в клубок на полу и попытался уснуть. Закрыл глаза, чтобы не видеть огонек на кончике фитиля. Спать от этого не захотелось. Это по мягкой постели тоска, по теплому флигелю, по обедам с переменой блюд и чистой купальне. Ерунда, в Славлене у него дом, пусть и без купальни. Вполне теплый и просторный. И перемены блюд за обедом Войта как правило не замечал – и ее отсутствия не заметит тоже.
И как клопы пролезают между полом и телом, прижатым к полу? На руке вспыхнула первая дорожка из волдырей, вскоре появилась вторая. Говорят, если не чесаться, то укусов и не заметишь, – врут.
Даже если Глаголен подслушал разговор на галерее, он бы все равно не успел так быстро организовать убийство и поджог. Глаголен, в отличие от Достославлена, не дурак, он всегда знал, чем Войта ответит на любое его слово. Так неужели он не догадался, что́ Войта сделает после убийства чудотворов в зале совета? Тогда почему не ударил в стрелков? Удар мрачуна отличается от удара чудотвора, но выведет из строя любого человека или другого мрачуна еще верней. Почему никто в зале не ударил в стрелков? Будто знали, что опасность никому, кроме чудотворов, не грозит. И Глаголен будто знал…
– Очен, а чего это ты вздумал изучать чудовищ Исподнего мира? – спросил Войта и сел, до крови царапая искусанные руки.
– Литипа привез из Вид дневники одного отшельника… – ответил Очен, почесываясь, – который прожил много лет рядом с логовом многоглавого змея. И… В общем, многоглавый змей обладает высшей мудростью. Он свободно проникает сквозь границу миров, видит прошлое, настоящее и будущее во всей полноте.
– Змей сам поведал об этом отшельнику? – усмехнулся Войта.
– Можно сказать и так, – Очен пожал плечами.
– А вдруг змей прихвастнул? Цену себе набивал…
– Ты не понимаешь. Концепция созерцания идей позволяет проникать мыслью в сознание змея…
– По-моему, это полная чушь. Метафизика. Ты хоть раз в жизни видел многоглавого змея?
– Да. И не один. В семи лигах от Славлены, в непроходимых болотах, есть место, где многоглавые змеи пересекают границу миров.
– Даже не знаю, сколько хлебного вина нужно выпить, чтобы увидеть многоглавого змея… – зевнул Войта. – И как? Тебе удалось проникнуть мыслью в его сознание?
– Разумеется, нет. Чтобы это стало возможным, нужны годы.
Войта покивал.
0
0