Солнце выползало из-за гор сонным зверем, и скоро накрыло своим светом весь мир до горизонта. Лилос остановился на повороте тропы. Она струилась вниз, как лента, но вид сверху заставил Терну остановить скакуна и с замиранием сердца смотреть вокруг.
Зеленая долина простиралась от самого подножье гор, реки синим небесным ручьем несли влагу, даже сам воздух, казалось, благоухал. Девушка присмотрелась – вдалеке явно виднелись деревушки. Блестящие красные крыши ловили отблеск лучей и сверкали среди лугов, как маленькие драгоценные камни.
Терна нервно сглотнула. Бесконечные плодородные земли, чистые реки, города, в которые нищета не ступала и ногой. Ком подступил к горлу Терны. Ее чуткое ухо уловила в воздухе едва слышный свист – словно ветер проходил сквозь чьи-то тонкие пальцы. Стремительно, как птица, она упала с Лилоса на землю, резко дергая его за гриву вниз, и он тоже припал на колени, повинуясь хозяйке. Что-то просвистело прямо над их головами и исчезло.
— Эта дрянь чуть не снесла нам бошки! – Терна вскочила на ноги, оглядываясь, и выглянула из-за камней.
Лилос оставался на месте, замерев на коленях и держась, чтобы не дать задним ногам окончательно разъехаться и не плюхнуться на камни пузом. Он искоса глядел на хозяйку, которая выискивала что-то взглядом в воздухе.
Наконец она заметила, то что нужно – большую хищную птицу, которая парила над недалеким горным плато. Видно, охотилась на кого-то, зорко выслеживая добычу.
— Прости, — Терна взмахнула в сторону птицы рукой, и ту затрясло в воздухе, мотая из стороны в сторону, и в конце концов приложило о ближайшие камни. С бедного тела птицы начали слазить перья, кровь бурлила, вскипая, а разодранные клочья того, что осталось, изрядно увеличились в размерах.
Девушка суетливо отцепила ремни, которые держали легкое седло со спины Лилоса, и швырнула его вниз, на острые камни. По ее велению окровавленная куча внутренностей птицы, приумноженная магией, отправилась туда же, оставив внизу, под обрывом, смачное пятно.
— Нужно замести следы, — объяснила девушка, помогая коптарху подняться и попутно подлечивая его сбитое колено. – Нет времени. Все это большая ловушка.
Она еще раз окинула взглядом бесконечную зеленую долину, которая открывалась взгляду с вершины.
— Это все мираж. Обман. Последнее, что видят те, кто успел пересечь границу, прежде чем их уничтожат.
Стоило Терне сказать это, новый тихий свист раздался над их головами, но его видимо приклек запах крови – и невидимый страж устремился вниз, вслед за седлом Лилоса.
— Поторопись же, Лил! Нет времени на осторожность. – она чуть не бегом поспешила по тропе. Нужно было добраться до лесов и скрыться там.
— Это какое-то охранное заклятие. Оно не живое, но и не мертвое. Вечный страж. Если поторопимся, то нас не поймают.
Терна прыгала с камня на камень, балансируя и торопясь, то вовсе съезжала на заднице, поднимая облака пыли. Коптарх, всхрапывая от страха, спешил за хозяйкой. Он едва успевал перебирать копытами, и наверняка благодарил матушку-природу за то, что одарила его такими крепкими костями. Любая лошадь давно бы переломала тут все ноги.
В какой-то момент, сделав еще один шаг вниз, Терна окунулась в густой туман. Она даже остановилась от неожиданности – и в спину ей ткнулась морда Лилоса. Дымка была такой плотной, что не видно было даже тропы под ногами.
Терна выдохнула. Конечно. Мираж кончался – никто не должен был видеть, как на самом деле выглядит Светлая сторона Маадгарда. Она уже знала, откуда все эти легенды – о благополучии и богатстве, о прекрасной жизни простых горожан. Редкие смельчаки, которым удавалось пересечь горы, и что еще важнее – не попасться стражу, видели только эту, золочёную сторону медали. Вымышленную оболочку Маадгарда. Вряд ли кто-то спускался дальше – в туман, и тем более, выходил из него по ту сторону.
Что было там – Терна даже не предполагала. Но сейчас было не до этого – теперь бы не свернуть шею в этом молоке, да и только.
— Меееедленно. Лил, Медленно.
Девушка окончательно опустилась на пятую точку, растопырив ноги и упираясь ими в камни и песок впереди. Руками она кое-как цеплялась за все, что попадалось, чтобы замедлить скорость, и не слететь в бездну. Сзади послышалось паникующее ржание. Еще бы – коптарх и так прижался к земле, но под собственным весом неумолимо съезжал вниз.
Терна, мысленно молясь всем богам которых когда либо слышала, аккуратно сдвинулась на пару сантиметров вниз. Ранее твердая каменная тропа под ней словно начала рассыпаться, в пропасть посыпался песок, и девушка медленно, но неумолимо поехала вниз. Она пыталась тормозить ногами, но они тоже увязли в песке. Терна почти легла на спину, стараясь затормозить. Все камни, за которые она цеплялась пальцами, высказывали и падали, пытаясь утянуть ее с собой, а сзади, цепляя ее затылок копытами, скользил коптарх.
Все произошло во мгновение – Терна успела только выругаться и закрыть глаза, когда ее тело как с горки стремительно слетело вниз.
Короткий крик рассек туманный воздух, а следом послышался звук тяжелого глухого падения. Где-то вдалеке, уже видевший сны, Аргон резко сел в постели, яростно отплевываясь от песка.
Он был везде – у него во рту, в глазах, в волосах, во всей постели. Пока король, почти на ощупь, поспешил в ванну – внизу горной тропы Терна ощупывала себя, даже не решаясь открыть глаза, пытаясь удостовериться, что она точно в порядке.
Падение было коротким и неожиданным – словно вместо того, чтобы упасть с высокого обрыва, они рухнули с высоты стула в таверне. Песок смягчил удар неуклюже грохнувшихся тел.
— Лил, ты как? – Терна спешила выковырнуть песок из глаз, на ощупь пытаясь найти верного друга.
Откуда-то сбоку раздалось тихое ржание, больше похожее на блеянье.
Лилос был в порядке, на сколько могло быть в порядке четрехкопытное животное, побывавшее в такой нестандартной ситуации.
— Да уж, забеги у Овода были попроще, — прокряхтела Терна, наконец поднимаясь на ноги. Она вроде бы прочистила глаза, но вокруг все еще было белесым. Но постепенно туман начал рассеиваться, и они смогли разглядеть перед собой песчаную кучу, в которую свалились, и начинающийся следом мшистый лес.
Лилос поднялся, хромая, и потянулся к траве, как к живительной влаге – но трава здесь была сухой и жилистой.
— Вот тебе и идеальный мирок.
Терна вздохнула, глядя как туман убирается все дальше, а перед ними вырастает сухой, высушенный засухами, старый, негостеприимный лес.
— Эта земля пропитана какой-то дрянью. – Девушка отряхнулась. – Конечно, если бы все видели эту картинку сразу, то не выдумывали себе, что Светлая сторона такой уж лакомый кусок. Подумать только! – она поморщилась, глядя на паучьи гнезда на ветвях – А я еще жаловалась на нашу природу. Да там Рай, черт подери!
Единственное, что радовала – стражи остались позади. Никто не стерег эти облезшие земли лучше, чем они себя сами – вряд ли путешествие через этот лес будет приятной прогулкой. Нужно точно знать, что ищешь, чтобы добраться до столицы, не потеряв где-нибудь в этих трущобах рассудок.
— Идем Лил. – Терна решительно сделала шаг вперед, но ее верный скакун оступился сразу же, с болезненным хрипом поджав левую переднюю ногу.
Девушка оглянулась. Коптарх выглядел побито и измученно. Лицо Терны омрачилось, и брови встали грустным домиком.
— Ну же, нам нужно идти! Обещаю, мы остановимся, когда найдем что-то, что ты хотя бы сможешь съесть. – Она подошла к коптарху, поддерживающе положив руку ему на холку. Вылечить его вывих прямо сейчас она не могла – это не мелкая царапина.
Потихоньку, медленно, оба они пересекли песчаную дюну, и с хрустом ломающихся под ногами веток окунулись в темные заросли.
Светлая Сторона Маадгарда, раззявив пасть, поглотила их, проглотив в свое черное брюхо.
Сердце забилось. Что это? Гром? Нет, небо чистое. Но в глазах темно. Что-то надвигается. Он знает эту книгу. Он держал её в руках. На обложке с внутренней стороны должна быть печать… Он боялся взглянуть.
Нет, не может быть! Это другая книга. Та, изданная в Бордо, в 1580 году, была не единственной. Их было несколько сотен. Они все разбрелись по библиотекам вельмож и монастырским скрипториям. У отца Марво оказался этот экземпляр. Ему подарили при вступлении в сан. Хотя странный подарок.
Не житие святого Дени или блаженного Августина, а «Опыты» Монтеня, философа, почти еретика. Но аббат, сделавший этот дар, мог быть всего лишь образованным человеком, к тому же, Монтень был известен тем, что недолюбливал гугенотов. Господи, да что же он придумает! Какой аббат! Достаточно взглянуть под обложку. Там ничего не будет!
Если только имя издателя.
Геро сделал глубокий вдох и взглянул на левый верхний угол первой страницы. Там, полустертый, но узнаваемый, темнел герб города Ангулема, замок увенчанный герцогской короной. Он не вскрикнул, не вскочил на ноги, не выронил книгу. Он смотрел. Смотрел завороженно.
Так смотрит попавший под картечь солдат-новобранец. Надо бы бежать, прыгнуть в окоп, за бруствер, а он зачарованно уставился на чёрную, растущую точку пушечного ядра. Он околдован этим точным, дуговым движением и не в силах пошевелиться. Сражен этим зрелищем летящей в лицо смерти.
Геро смотрел на корону и герб. Бессмысленно искать версии, выдумывать хитросплетения судьбы этого редкого издания. Это была та самая книга, которую он уже держал в руках. Которую он читал. Она была одна из первых, попавшихся ему на глаза, когда он вновь обрёл способность читать, вновь ощутил потребность безмолвного диалога с давно умершим автором.
Он не раз просил у Монтеня совета. Особенно ему нравились полные здравого смысла и житейской мудрости советы родителям и учителям. Несмотря на разлуку с дочерью, на краткость их свиданий, он все же помнил эти советы и применял их по мере возможности. Он и сейчас их помнит.
По-прежнему руководствуется этой незатейливой житейской мудростью. «Если хочешь излечиться от невежества, надо в нём признаться».
Монтень всегда был его другом, его учителем, его советником. И вот перешел на сторону врага. Стал посланником врага. Откуда здесь эта книга?
Ах да, её принес Максимилиан. Он принес её из дома кюре. Откуда она появилась в доме кюре? Как покинула библиотеку замка Конфлан? Украдена? Потеряна? Нет, таких совпадений не бывает. Да их вовсе не бывает! И случайностей не бывает. Нужно спросить мальчика. Что спросить?
Мысли путаются. Буквы расплываются. Геро был не в силах произнести ни слова, пока сам Максимилиан не приблизился к нему. Что-то заметил.
С наставником что-то не так. Этот наставник или пьян, или сошел с ума. И голос неузнаваемый, осипший голос, больной.
— Кто дал тебе эту книгу?
Растерянный Максимилиан ответил.
— Дама, очень красивая.
И вторая, по имени Дельфина. Какие уж тут сомнения? Это она. Герцогиня Ангулемская.
Эту книгу она вручила ничего не подозревающему мальчику, чтобы бывший любовник её узнал. Напомнила о себе. Геро закрыл глаза. Следовательно, она здесь, в доме священника. Совсем рядом. Что ей нужно?
Столько времени прошло. Полгода назад она сама избавилась от него, приказала отвезти в городскую лечебницу. Если бы Анастази не известила Липпо, где находится его случайный и таинственный пациент из замка Конфлан, он был бы давно мёртв. Герцогиня знала, что обрекает его на смерть. Она его приговорила, как осуждённого приговаривает судья, а палачом избрала болезнь.
Он для неё умер.
Так что же изменилось? Она узнала, что он жив. Жив, вопреки её воле. В очередной раз выказал своеволие. Сколько раз назло ей пытался умереть, а когда она даровала ему смерть, выжил. Обнаружив это очередное своеволие, она вознамерилась исправить ошибку.
Тогда почему он до сих пор жив? Ей проще было подослать убийцу. Чего она ждёт? Зачем предупреждает? О том, что он жив, знала только Анастази. Ей он, собственно, и обязан жизнью.
Когда-то он помог ей, совершил поступок, на его взгляд, непримечательный, каких совершал в то время немало, не задумываясь об их значимости. Он исполнял свой долг, набираясь опыта, как будущий врач. Анастази была одной из многих.
Возможно, не окажись он поблизости в том переулке, она бы уже не поднялась, истощенная кровотечением. Или ей пришёл бы на помощь кто-то другой. Но она считала его своим спасителем и мечтала вернуть долг – спасти и его жизнь. Она это сделала.
И кто знает, не посчитала ли она себя свободной от всех обязательств? Нет, нет, Анастази не могла его предать! Только не она. Их связывали странные чувства, не любовь и не дружба. О себе он мог сказать, что жалел её. Очень жалел.
Анастази казалась такой сильной, такой твёрдой и решительной. Она походила на стальной клинок, до поры скрытый мягкими ножнами. Сама себя она сравнивала с лисицей. У неё и прозвище было – Ласкар. Маленький, хитрый, хищный зверек. Но он-то знал, что это не так. Никакой она не зверь. И не клинок. И не убийца.
Несчастная девочка, девушка, женщина. Покинутая и поруганная. Искалеченная душой и телом.
Она испытывала к нему противоречивые чувства. Любила и ненавидела одновременно. Любила потому, что он был первым и, вероятно, единственным, кто был с ней добр, а ненавидела потому, что он был мужчиной. А мужчины были её врагами. Все до единого. Это противоречие было не единственным.
Она верно служила своей госпоже, которой была обязана своим взлётом, и в то же время предавала её. Геро вспомнил тёмные, полные страсти и боли глаза Анастази де Санталь, вспомнил её жадные, порывистые ласки. Он не отталкивал её, потому что ему эти ласки тоже были необходимы.
Это был их секрет, их тайный бунт. Герцогиня держала его в золотой клетке, куда ни одной женщине не было доступа, а он всё-таки ей изменил. Он тогда испытывал какое-то горькое злорадство и даже лёгкое торжество. Хотя не принимал это чувство за достойное, но от этого чувства ему было легче, как от паров опиума.
Анастази приходилось гораздо хуже. Она терзалась ревностью. Он помнил её глаза, когда герцогиня невзначай, по-господски небрежно касалась его щеки, волос или бедра. Анастази страдала. И тогда он жалел её еще больше. Но помочь ей не мог.
В этой худенькой женщине, чьи губы всегда были плотно сжаты, а глаза сухи, страсть уподобилась бедствию. Там было всё — и жажда мщения, и жажда любви, и горечь отчаяния, и ревность. Она была достойна восхищения хотя бы за то, как управлялась с этими страстями. Вряд ли эти страсти улеглись…
Да, его больше не было в Конфлане. Это был своеобразный побег, который едва не стоил пленнику жизни. Анастази этому побегу способствовала. Она спасла любимого ею мужчину. Но как?
Отдала другой женщине. Анастази поступила так, как до неё не поступала ни одна из дочерей Евы. Анастази нарушила извечный закон – в любви каждый сам за себя. Она могла бы заполучить любовника своей госпожи в безраздельное владение. Не Липпо, но она могла бы увезти его из лечебницы. Он не мог решать за себя. Он был в беспамятстве.
Сцена первая
Квартира Корделии Трастамара
Корделия заполняет прозрачным гелем щели между створкой двери и дверной рамой. За ней очень внимательно наблюдают Мартин, Кеша и Катрин. Все трое выстроились по росту — Мартин самый высокий, Кеша на полголовы ниже, Катрин едва достает ему до плеча. Пока Корделия стоит к ним спиной, они принимают позы соответствующие команде «вольно»: Мартин практикует асану «Дерево», Кеша, вытянув шею, оценивает соотношение верхних и нижних параметров Корделии, Катрин строит гримасы в целях подтяжки второго подбородка.
Корделия заканчивает операцию по герметизации помещения и поворачивается к своим домочадцам. Все трое замирают по стойке «смирно».
Корделия:
— Итак, с настоящего момента в политическом и социальном устройстве нашей стихийно образовавшейся ячейки общества производятся следующие радикальные реформы. Вводится комендантский час.
Кеша:
— Куда вводится? Можно получить более детальную инструкцию?
Корделия мрачно на него смотрит. Мартин незаметно дает Кеше подзатыльник. Катрин пытается в отместку пихнуть Мартина.
Корделия:
— Смирно! Отставить разговорчики!
Все замирают.
Корделия:
— Повторяю. С этой минуты настоящая общественно-экономическая формация ввиду своей нежизнеспособности отменяется. Учреждается другая.
Кеша:
— Разрешите обратиться. А что такое общественно-экономическая формация?
Мартин (голосом уличного автомата):
— ФОРМАЦИЯ ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ — исторически определенный тип общества, находящегося на определенной ступени исторического развития, общество с своеобразным отличительным характером. Карл Маркс и Фридрих Энгельс, том 6, страница 442. (Кеше, многообещающе) Я тебе дам. Почитать. Потом. Если захочешь.
Корделия:
— Я могу продолжить?
Все снова замирают.
Корделия:
— Итак, вношу необходимые пояснения. Общественно-экономическая формация на территории, именуемой в дальнейшем «Моя квартира», которая в данный момент носит все признаки анархии, отменяется. Все поправки, декларации, кодексы, резолюции, а так же параграфы и примечания, регламентирующие права и свободы граждан, денонсируются.
Катрин:
— Корди, ты сейчас с кем говорила?
Корделия:
— Не зови меня Корди! Я говорила с предположительно сознательными гражданами, которые ввиду сложившийся чрезвычайной ситуации примут эти реформы с пониманием. Но… (делает многозначительную паузу) за неимением таковых, с признаками разумности, поясняю для пребывающих в пубертате. С сегодняшнего дня у нас диктатура. Кровавая и беспощадная.
Кеша (с восторгом):
— Ура! А телесные наказания будут?
Корделия:
— Разумеется.
Кеша:
— А какие?
Корделия (кровожадно):
— Розги!
Мартин:
— Можно я буду исполнителем? Готов трудиться сверхурочно и безвозмездно.
Катрин:
— Мне полагаются льготы. По выслуге лет.
Корделия:
— Никаких льгот. Права человека отменяются.
Кеша:
— А права киборгов?
Корделия:
— Тем более. Киборги вообще сидят по углам и помалкивают в тряпочку.
Мартин:
— Тряпочку свою приносить?
Корделия:
— Да, а так же веревки и настольные лампы.
Кеша (снова с восторгом):
— А наручники?
Корделия (в отчаянии):
— Мартин, у нас есть какой-нибудь вирус?
Мартин:
— Вирус только один. Могу принести.
Корделия:
— Думаешь, подействует?
Мартин:
— Вряд ли. Тут только глубокое форматирование.
Кеша:
— Насколько глубокое?
Корделия:
— Мартин, а программа подчинения в архиве не завалялась?
Мартин:
— Могу инсталлировать. Кувалдой.
Катрин:
— Кешенька, не бойся. Эти изверги тебя пальцем не тронут.
Мартин:
— Пальцы у нас не в ходу.
Катрин:
— А что в ходу? Кандалы и плетки?
Мартин:
— Исключительно настольные лампы.
Кеша (по внутренней связи):
— Уже огреб?
Мартин (по внутренней связи):
— Есть немного.
Кеша (по внутренней связи):
— А как же хваленая дексовская реакция?
Мартин (по внутренней связи):
— Я великодушие проявил.
Кеша (по внутренней связи):
— Высокие, высокие отношения!
Корделия:
— Мама, пальцы — это в мирное время. А в сложившейся ситуации — высшая мера. Без суда и следствия.
Катрин: (с беспокойством)
— Это какая?
Корделия:
— Кляп. Пожизненный.
Катрин:
— Это бесчеловечно! Это… это неслыханное варварство!
Корделия:
— Тогда ведите себя прилично. Как нормальные угнетенные классы под пятой кровавой диктатуры.
Кеша:
— А что делают угнетенные классы?
Корделия:
— Нещадно эксплуатируются.
Кеша (радостно):
— Сексуально?
Корделия:
— Убью!
Мартин:
— Приступить к исполнению?
Кеша прячется за свою опекуншу. Катрин бросается вперед с самоотверженностью курицы, защищающей цыпленка.
Кеша:
— Согласно пятому параграфу устава ОЗК разумных киборгов нельзя подвергать телесным наказаниям без их согласия. За нарушение данного параграфа взымается штраф в размере пять единиц за каждый шлепок.
Корделия:
— Я заплачу двадцать пять!
Кеша:
— Согласен!
Мартин:
— А если телесные наказания производятся другим разумным киборгом?
Катрин:
— Уйми своего бандита!
Корделия:
— Это кто здесь бандит? На своего посмотри!
Катрин:
— Кешенька еще маленький!
Корделия:
— Маленький? Да этот маленький — наглядное пособие по «Камасутре»!
Кеша:
— Почему только по «Камасутре»? Я еще и 16 позиций Аретино могу воспроизвести. «Вы сейчас, несомненно, сами Наслажденья дивные ощутите, Что не всем даруются небесами…»
Корделия:
— Мартин, неси кляп!
Катрин:
— Он не виноват! Это у него врожденное!
Кеша (по внутренней связи):
— В покер сыграем? На раздевание.
Мартин (по внутренней связи):
— Ну ты изврат! Сначала обожрал, теперь раздеть хочешь?
Кеша (по внутренней связи):
— Да не тебя! Нужен ты мне.
Мартин (по внутренней связи):
— А кого?
Кеша (по внутренней связи):
— Твою хозяйку.
Мартин показывает ему кулак.
Кеша (всхлипывая):
— Я бы так хотел измениться! Если б я мог… Если бы я мог превозмочь свою природу, подняться над ней, подавить ее… Отрегулировать! Я бы… я бы думал о возвышенном… Я бы сам писал стихи о любви!
Мартин:
— Ага, стихи. «Лису Алису жалко, плачет по ней палка».
Все трое замолкают и смотрят на Мартина.
Мартин (в недоумении):
— А чего я такого сказал?
Кеша (довольно хихикая):
— Во DEX тупой!
Мартин:
— Это кто тупой? Фильтруй базар, жестянка!
Кеша (отбегая на безопасное расстояние):
— От жестянки слышу!
Мартин бросается в погоню. Кеша ныряет под стол. Мартин за ним. Кеша вылетает с другой стороны. Топот, грохот, звон. Киборги носятся по квартире, правда, довольно аккуратно огибая препятствия. Видимо, с расчетом, что мебель им еще понадобится.
Корделия падает на ближайший табурет и охватывает голову руками. Катрин сочувственно похлопывает ее по плечу.
Катрин:
— Ничего, ничего, это всего лишь классическая революционная ситуация. Верхи не могут, а низы не хотят.
Сцена вторая.
Тот же день. Вечер. Все четверо сидят за столом на кухне. Перед Мартином, Кешей и Катрин лежит по листку бумаги. И они что-то старательно пишут. Корделия мрачно за ними наблюдает.
Корделия:
— Готово? Давайте сюда. Мама, ты первая.
Катрин протягивает свой листок.
Корделия (читает):
— План предусмотренных мероприятий. Пункт первый. И… последний. Коллекция модной одежды haute couture. Дефиле. Это что такое?
Катрин:
— Как что… (Указывает на сваленные в углу фирменные пакеты и коробки) Последняя коллекция от Веспуччи. Должна же я ее куда-нибудь надеть.
Корделия:
-И куда?
Катрин:
— На дефиле. Каждый день буду надевать что-то новое. И… дефилировать. Туда-сюда. Туда-сюда. Мне надолго хватит.
Корделия:
— Так, ясно. Брюки превращаются, превращаются брюки… Лучше не знать, во что они превращаются. Мартин, что у тебя?
Мартин протягивает ей свой листок.
Корделия:
— Пункт первый. Чтение классической литературы. Отлично! Пункт второй. Разговоры на философские темы. Ты ж моя умница! Пункт третий. Просмотр научно-популярных фильмов с целью расширения кругозора. Мартин, я тебя люблю. Пункт четвертый. Бои без правил. Так, не поняла. А это что такое? Что еще за бои без правил?
Мартин:
— Ну это когда уже во…
Чиркает большим пальцем по горлу.
Корделия:
— Ладно. (Смотрит на Кешу). А ты что там насублимировал?
Кеша протягивает свой листок.
Корделия:
— Пункт первый. Игра в «бутылочку». Мама, только не рассказывай, что это опять кузен Филипп.
Катрин опускает глаза и краснеет.
Корделия:
— Пункт второй. Танцы у шеста.
Кеша:
— Я могу и без шеста. Показать?
Корделия:
— Не надо! Так, дальше. Пункт третий. Свинг-клуб. Да-а, веселая была вечеринка.
Катрин снова краснеет.
Корделия:
— Пункт четвертый. (Уже ничему не удивляясь) Групповуха. А что, креативненько…
Кеша (радостно):
— Правда?
Корделия:
— Конечно! Вот прямо сейчас и начнем — с пункта четвертого.
Катрин, Мартин, Кеша:
— С групповухи?!
Корделия:
— Нет, с боев без правил!
Нина уже пять дней жила в своём доме на Славном острове и ей это нравилось всё больше и больше. Никуда не надо спешить, утром можно спать долго-долго… аж до семи часов… потом лёгкая прогулка по парку в сопровождении Хельги и приготовленный Алей завтрак, потом… или поход за грибами или прогулка на катере и тоже в сопровождении верного Хельги, обед, послеобеденный сон, снова прогулка в парке… иногда она заходила в жилые комнаты, посмотреть, как устроились киборги на новых местах, или в мастерские понаблюдать за работой девушек или в столовую, узнать, что там готовится на кухне.
Она чувствовала себя средневековой барыней-помещицей, и не могла понять: хорошо это или не очень. Вроде и есть большая семья — а отношение к Але, как к прислуге, угнетало, хотя она и пыталась сказать себе, что Аля неразумна и ничего не понимает. Но на попытки поговорить Аля не реагировала и казалась обиженной.
Нина пару раз пыталась сама готовить завтрак мужу, но получалось то недосолено, то пережарено – настолько уже привыкла, что в её доме готовит Варя, что разучилась готовить сама – но Платон всё съедал, благодарил – и убегал на работу (наблюдать за продолжающимся переселением киборгов из модуля в дом и флигели). Но при этом она понимала, что Аля готовит лучше её и вкуснее. И убирает комнаты быстрее и чище, и за одеждой ухаживает качественнее, и мебель содержит в порядке. И не могла понять, чем мэрька недовольна – ведь у неё теперь отдельная комната, многое разрешено и есть свои вещи.
С восьмого сентября начались дожди, резко похолодало — и прогулки в лес пришлось прекратить. Заняться было особо нечем — не присматривать же за работающими в мастерских киборгами? — и хотелось какого-нибудь разнообразия. Она спустилась в библиотеку на первом этаже дома и начала сама разбирать коробки с книгами и с помощью Хельги расставлять книги на полки.
***
Девятого сентября Платон начал собираться на учёбу: утром заказал с доставкой дроном портфель, новый планшет, новую куртку и новые осенние полуботинки, через два часа получил посылку и оплатил её.
Нина смотрела на его приготовления с тревогой — один он никуда и никогда не летал! Как же он будет там без неё?
— Кого возьмёшь из DEX’ов? – наконец, после обеда не выдержала она.
— Никого… зачем? Я справлюсь. Я же разумный и уже сотрудник ОЗК, я не пропаду, — с улыбкой ответил Платон.
— А вдруг там кто-то из твоих знакомых… появится? Я же беспокоюсь… а вдруг кибер-воры… или хакер обнаружится… или дексисты поймают… без охраны не пущу!
— Родная, со мной всё будет нормально! — рассмеялся Платон, — я смотрел списки зачисленных и списки уже обучающихся студентов по всей Академии. Моих бывших… знакомых… нет ни одного!
Но Нина всё же позвонила Дамиру:
— Добрый день! Собирайся, полетишь охранником с Платоном. Он завтра должен появиться в Академии. Ян здесь? — дождавшись, когда Ян появится в кадре, продолжила:
— Ян, переходи с Рыжиком на конюшню у дома. На втором этаже конюшни есть общежитие для конюхов, там будет для тебя место в любой комнате. Уже осень, хватит жить в палатке. На день можешь водить коня в леваду на Жемчужном острове, а на ночь приводить в конюшню. Дамир, слетаешь с Платоном и сразу обратно. Если учиться надо сразу несколько дней, на ночь прилетать домой. Всё поняли? Хотя… завтра пятница и должен быть короткий день… но… всё равно полетите вместе. Дамир, жду тебя к вечеру у себя… и тебе тоже надо переселяться в дом… на зиму.
Они подтвердили получение приказа и Дамир начал собирать вещи. Нина подключила в звонок Моржа и попросила приготовить для Яна и Дамира комнаты, он ответил, что в комнате, где живут близнецы-Irien’ы, есть место для Яна, а Дамира можно поселить в одну из комнат для охранников в доме. И успокоившаяся Нина отключилась.
— Мне так будет спокойнее. Будь на связи всё время. Звони как можно чаще. И пиши.
Платон, со всей серьёзностью наблюдавший за её звонками, понимающе кивнул:
— Всенепременно. Понимаю, что ты беспокоишься… но я уже достаточно взрослый и могу обойтись без охраны. Но… если тебе так будет спокойнее, то пусть будет так.
В четыре часа пополудни Дамир и Ян вернулись на Славный остров и устроились на жильё — Ян получил место в комнате над конюшней, а Дамир — в пустующей пока что комнате секретаря рядом с кабинетом напротив комнаты Хельги.
Только ложась спать, Нине пришло в голову, что она не спросила у Яна и Дамира согласия на переселение. Но… уже осень и жить в палатке действительно уже холодно… и Рыжику пора переходить в тёплую конюшню, и Яну будет лучше рядом с ним. И Дамиру нечего делать на этом островке без Яна… так что пусть пока побудет охранником Платона. Так всем будет спокойнее.
***
Десятого августа Платон и Дамир улетели на флайере Нины в Янтарный в пять утра, пообещав звонить каждые пятнадцать минут. Платон по настоянию Нины взял с собой коробку с бутербродами и четыре банки кормосмеси – просто на всякий случай. Нина волновалась, чтобы они не оголодали, и он не решился с ней спорить.
Нина проводила их, но спать снова ложиться не стала, а сходила в ванную, потом попросила Алю приготовить омлет на завтрак, пару минут поколебалась, но всё же включила терминал и открыла почту.
Писем накопилось всего около десятка, желания читать не было, но всё же она открыла первое попавшееся. Это было письмо с сайта о рукоделии с просьбой прислать ещё записи мастер-классов по изготовлению герданов и брошей из бисера и уведомление о переводе денег на её счёт (почти пять тысяч галактов) – она поняла, что деньги пришли на карточку, данную Платону, — за уже опубликованные записи.
Нина задумалась. Эти записи делал Платон вроде бы с её ведома, но она почти никогда не вникала, что же они там снимают и закидывают в сеть. Пока она так размышляла, на мониторе сам собой стал набираться текст ответа. Пару минут она в состоянии полного ступора читала появляющийся ответ, но потом поняла, что это Платон дистанционно отвечает на заданные вопросы. «Он же ещё летит в Янтарный! Как же так? Как он так может… он же не Bond… или он успел загрузить нужную программу? Или ему чем-то помог Дамир? Или у него новый планшет настолько крут?..» — мысль, неожиданно возникшая в её голове, стала разрастаться, как снежный ком – «Надо спросить, когда вернутся… а ведь он сегодня должен перечислить деньги Доброхоту за дом… как же так?..»
И опять возникло чувство обиды и досады, что он всё решил за неё. И что она уже ничего не решает в своём доме. Но хватило терпения дождаться окончания набора письма, прочитать его — и подписать, поняв, что и в этом Платон прав. Он действительно лучше в этом разбирается.
Она вернулась к сайту — в двадцатке лучших мастер-классов записи её ребят занимали первые двенадцать мест. Причём — все двенадцать записей. Причём каждая запись длилась ровно двадцать минут и была снята не на киборга, а на голокамеру. Значит, нужны ещё записи? Значит, нужны. И как их сделать?
Но… раз уж Платон начал зарабатывать на распространении мастер-классов в сети, то пусть и далее продолжает. По полгалакта за один просмотр и по галакту за скачивание… по три-пять… и более тысяч просмотров в месяц и по две-две с половиной тысячи в месяц скачиваний… так вот откуда у него деньги… на курорт не из дешёвых, на ресторан и новые платья для неё! Её статьи и переводы столько не давали!
А это значит — надо ещё больше отснять и закинуть в И-нет записей. И ещё значит — Платон опять оказался прав. А она сомневалась. Можно зарабатывать в сети… и неплохо зарабатывать!
Когда в одной голове и отлично работающий мозг и прекрасно работающий процессор, развивается не просто личность, а гениально соображающая личность. И как же прав был Змей, когда настоял на выкупе Платона из борделя! Но… если бы когда-то Платон — тогда ещё под кличкой Дурень — не скинул планы полиции (в которой служила медэкспертом его тогдашняя хозяйка) по захвату притона, который находился в бойцовском клубе (где находился Змей), первому же попавшемуся DEX’у, которым и оказался Змей, то и Змей не смог бы найти Платона… не знал бы, что он вообще существует.
Из этого какой вывод? Твори добро — и оно к тебе вернётся.
Нина зашла в личный кабинет на сайте банка и снова была удивлена: на двух её счетах было около сорока тысяч галактов, триста сорок пять галактов на карточке, которой она пользовалась, и почти двадцать тысяч на карте, которой пользовался Платон. С полчаса тупо пялилась в экран, пытаясь понять, как киборг смог столько заработать, вспомнила про его выигрыши в лотерею – и успокоилась.
Она уже спокойно просмотрела остальные письма – в основном уведомления о переводах денег на карточку Платона ещё с двух сайтов о рукоделии, просьбы о записях мастер-классов по изготовлению серёг из бисера, запросы на переводы статей по рукоделию и мастер-классов на альфианский… — понаблюдала, с какой скоростью сами собой набираются и отправляются ответы на письма… ещё раз посмотрела, сколько денег на счетах, как прибавляется сумма на карточке Платона… и как переводятся деньги на карточку Доброхота… посидела с полчаса в ступоре — и выключила терминал. Всё-таки он муж… а муж и должен зарабатывать больше жены и содержать семью.
***
После завтрака Нина вместе с Хельги спустилась в библиотеку, за окном хлестал дождь, на душе было неспокойно. Платон каждые четверть часа присылал двадцатисекундные видеозаписи, но всё равно тревога за него не уменьшалась. Хельги в ответ отправлял видеозаписи с Ниной, чтобы ребятам было спокойнее, что у неё всё в порядке. До обеда она разобрала только одну коробку, зависая почти с каждой книгой – все мысли были только о том, как там Платон и Дамир, не голодные ли они и не слетать ли вслед за ними в Янтарный, чтобы проведать и помочь чем-нибудь. Ведь это – первый их самостоятельный полёт в большой город, где есть космопорт, а в нём страшные кибер-воры и хакеры.
После полудня ливень резко прекратился, показалось солнце и потеплело. Чтобы отвлечься от тревоги, Нина после лёгкого обеда надела куртку, повязала платок и хотела уже сходить в модуль проверить новичков, — и уже собралась приказать Але приготовить праздничный ужин по поводу первого учебного дня Платона — но заметила, что мэрька как-то погрустнела.
— Аля, что-то случилось?
Аля молча уставилась на хозяйку. Случилось! И ещё как случилось! Этот дом случился и этот переезд… её желания, как всегда, никто не спрашивал. Хозяйка приказала лететь – значит, надо лететь… а песочница осталась у городского дома, и Хельги теперь всё время с хозяйкой, и надо как-то спросить разрешения хотя бы посмотреть на ракушки… и даже розовый зайчик не радовал – как же с ним играть одной? Вот что случилось… но как об этом сказать? Да ещё – хозяйке? И молчать долго нельзя – сразу поймёт, что киборг глючит. Что делать?
— Вот что, — Нина уже поняла, что Аля пытается думать и ей это трудно, и ещё труднее сказать вслух то, что надумала, и потому предложила:
— Давай так. Одевайся потеплее, пойдём со мной и с Хельги на Жемчужный остров, я там поговорю с Фридой, а вы вдвоём… да хоть в песочнице поиграете. А ужин приготовишь, когда вернёмся обратно.
Аля с нескрываемым удивлением уставилась на хозяйку, на полминуты зависла, потом ответила: «Приказ принят» — и пошла в свою комнату за курткой и шапкой.
***
Платон в это время слушал курс вводных лекций по каждому изучаемому предмету для студентов второго курса.
Все остальные заочники были между собой знакомы, и вдруг такое событие! – новый студент, зачисленный сразу на второй курс, реально киборг! Да ещё какой! – Irien! Развлекательная кукла решила поучиться? Или он вместо хозяйки будет на лекции ходить и для неё записывать? Да ещё и с охранником! Вот ничего себе!
В перерывах между первыми парами Платона и Дамира донимали все, кому не лень – такая диковина не каждый день происходит! Но Платон держался спокойно и уверенно, прав управления ни у кого не было ни на него, ни на Дамира, и после перерыва на обед и третьей подряд лекции от него отстали. А сам он смог обнаружить двоих разумных DEX’ов в охране Академии и уговорить их записывать для него лекции и посылать по сети в обмен на программы.
***
Рядом с песочницей Нина оставила Хельги и Алю, уверив парня, что здесь она в безопасности, и пошла в модуль. Фрида вышла навстречу с отчётом о сделанной работе, но, увидев играющих «семёрку» и мэрьку, поняла, что Нина просто решила дать ребятам отдохнуть – и просто предложила Нине чай с оладьями и вареньем.
В дом Нина вернулась полчетвёртого пополудни в сопровождении радостных Али и Хельги, но в совершенно тревожном настроении – надо было лететь вместе с Платоном самой! Как он там?
С такой интонацией опытный боцман раздаёт команды матросам. Шедде даже поймал себя на мысли, что готов с ней согласиться.
– Я пошлю за врачом… – тут же отозвался Янне, так что пришлось его остановить.
– Нет. Я уже говорил, наше появление в городе должно оставаться тайной как можно дольше. Я потерплю без перевязки ещё пару часов, но кое-что надо действительно сделать сразу… Джарк, принеси свечи, перо, бумагу. Есть у вас бумага?
Бумага – товар импортный, не дешёвый. С другой стороны, ему не нужны дорогие белые листы. Достаточно любого обрывка. Мальчишка, не тратя времени, умчался вниз.
– Хорошо. Мы пробудем у вас ещё некоторое время. Рэте Итвене надо переодеться и…
– Я никуда не пойду, – не дала ему закончить мысль мальканка. Он, правда, и не надеялся отправить её спать. Но попробовать стоило.
– И помыться, – почти с удовольствием поддразнил её Шеддерик. – А мне нужны ответы на некоторые вопросы. Нужны прямо сейчас…
– Я принесу поесть, с вашего позволения. Не хочу прослыть дурной хозяйкой, которая не накорми№т гостей с дороги. И распоряжусь о бане.
Вернулся Джарк. Бумажный лист он нёс под мышкой, в одной руке, прижав к себе, удерживал тяжёлый письменный прибор, а в другой – подсвечник на шесть свечей. Как донёс, ничего не уронив – оставалось тайной.
Шедде наконец-то уселся за стол и написал короткую записку для Гун-хе. В записке лишь сообщил, что он в городе, и что им нужно встретиться – через два часа на обычном месте.
Тут уж и Тильва вернулась с подносом.
Две большие миски с мясом, запечённым с крупой и овощами, кувшин вина, половина круглого хлеба – простая еда, над которой поднимался дурманящий пар. Нужно было обладать железной волей и при том полностью лишиться обоняния, чтобы отказаться от этого угощения…
Но кое-что всё же требовалось закончить безотлагательно.
Джарк внимательно выслушал и повторил вслух адрес, по которому следовало отнести записку, и все рекомендации о том, что делать дальше: мало ли что, за мальчишкой могли проследить, а это было бы совсем некстати.
А Янне, под пристальным взглядом Шеддерика, поклялся, что не слышал ни о болезни, ни о смерти молодого наместника.
И только после того как это услышал, Шеддерик позволил себе взглянуть на еду.
Темери отдельного приглашения не потребовалось.
Хозяева, переглянувшись, покинули гостиную.
Значит, Кинрик жив и здоров – это хорошая новость. К сожалению, сразу выпытать у дяди Янне все известные ему новости не удалось, но то немногое, что Шедде всё же смог узнать, сулило надежду, что всё не так плохо. И может быть, он не совсем опоздал исправить ситуацию.
Пока шли по городу, Шеддерик успевал замечать тревожные приметы времени. Прохожих почти не было, а половина торговых лавок закрыта. Если в день прощания с наместником городом правило возбуждённое, мрачновато-радостное настроение, то сейчас он был погружён в апатию.
Многие окна закрыты ставнями. Те немногие прохожие, что им встретились, шли группами по три-четыре человека. Женщин и вовсе не видно. Правда, на маленьком рынке недалеко от ворот всё выглядело чуточку лучше… но лишь чуточку.
Ещё – оружие. Раньше мальканы остерегались носить его открыто, сейчас – как будто нарочно демонстрировали. А гвардейцев он впервые встретил и вовсе уже у набережной Данвы, ближе к Верхнему городу.
Итак, с момента его отъезда обстановка постепенно накалялась, но до предела ещё не дошла. И никто не даст ответа, где этот предел. Когда случится то событие, которое подтолкнёт малькан снова взять в руки оружие. Да и не только малькан. Сложившейся ситуацией не доволен никто, в том числе знатные ифленцы, оказавшиеся в зимнем Тоненге, вдали от метрополии, как будто в осаде. И они, если придётся, тоже вступят в бой. А драться они умеют. И десять лет относительно мирной жизни вряд ли отрицательно повлияли на это умение.
Жёлтые пятна свечного пламени поплыли перед глазами. Шеддерик потёр лицо, избавляясь от неуместной сонливости.
– Вам нужно прилечь, – всё с той же тихой, но «железной» интонацией сказала Темершана.
Темершана… теперь придётся называть её рэта Итвена. Как бы ещё к этому привыкнуть… но она и сама намекала, что так ей приятней. Да это и правильно – с самого начала нужно подчёркивать статус невесты наместника. Она не какая-то там случайная мальканка. Она – единственная прямая наследница рода последних Танерретских рэтшаров.
– Мне нужно встретиться кое с кем в городе. И уже пора идти. А вы пока отдыхайте. Спите, набирайтесь сил.
Мальканка первой и очень проворно вскочила из-за стола, закрыв дорогу к двери. Ладно, хоть, руки в бока не упёрла. Только сжала острые кулаки.
Смешно. Хотя и приятно – можно представить, что это она о нём беспокоится.
– Темери, вы напрасно волнуетесь. Это займет час. Я договорюсь, чтобы вам доставили платье, и чтобы завтра ещё до рассвета за нами приехала карета. Если этого не сделать, мы можем потерять контроль над ситуацией.
– А он у нас есть? – мальканка даже не улыбнулась, хотя и задала вопрос очень мягко, – если вы погибнете, весь ваш план полетит к морским жуфам в пасть. И тогда моё появление здесь только всё испортит.
Такая серьёзная, даже решительная. Только сейчас-то как раз глупо спорить. Сейчас надо бы ей унять свой нрав и сделать, что просили.
Он тоже поднялся. Вкусная еда и полчаса в тепле и уюте немного прибавили сил, так что Темершана и в самом деле зря волнуется.
– Отдыхайте, – всё ещё немного улыбаясь в душе, повторил он, – это вам от меня поручение. Отдыхайте, набирайтесь сил. А как вернусь, поделюсь новостями. И тогда решим, что делать дальше.
Она посторонилась и кивнула. Но кивок был едва заметный, как будто всей душой она не хотела его выпускать из комнаты. Он бы и сам не вышел, если бы не оговорённый в записке срок.
…а всё-таки приятно знать, что его судьба мальканке не безразлична.
Квартальные бани
Темершана та Сиверс, рэта Итвена
Зря она, конечно. Ведь знала, что чеор та Хенвил всё равно сделает так, как считает правильным. Да и не собиралась Темершана его останавливать. Как-то всё просто к одному пришло.
С того самого момента, как она попросила чеора не называть её реченым именем, всё изменилось. Благородный чеор отнёсся к просьбе с одной стороны серьёзно, а с другой… ну словно она разрешила ему над собой посмеиваться. И он стал делать это каждый раз, как позволяло самочувствие. Потому она и старалась молчать – чтобы не провоцировать ссору или насмешку.
А потом ифленец заснул в телеге. Темери даже не сразу заметила – он всё сидел, смотрел по сторонам. Что-то изредка спрашивал у возницы… а потом вдруг неудобно свесился чуть не через край, и ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы придать уснувшему чеору более безопасную позу. Ифленец оказался тяжёлым, двигать его было сложно, так что Темери пару раз помянула столь любимых чеором та Хенвилом, но ей совершенно неизвестных морских жуфов.
Спящий ифленец казался уязвимым. И это казалось неправильным – как тогда, в лодочном сарае, когда он собирался в одиночку справиться с сущностью из тёплого мира.
Темери укрыла его полой рваного грязного плаща.
Несколько раз ей приходило на ум, что именно снова можно сбежать. Ведь ифленец ждал этого. Более того, он даже сам ей это велел.
Или подождать, когда они доберутся до дома шкипера Янура? Если ифленец не врёт, то первым делом они отправятся именно туда…
В доме Янура она может не только его покинуть. Она может начать действовать сама – узнать новости, поговорить с теми из старых мальканских дворян, кто всё же умудрился выжить в Тоненге. Найти сторонников. И выгнать, наконец, ифленскую нечисть туда, откуда она пришла.
Вот только Темери знала – «выгнать» – слово неправильное. Они слишком давно здесь. Они, как это ни печально, прижились здесь, и так просто не уйдут. А значит, придётся их убивать. Убивать без разбора. Город снова утонет в крови… хорошо ли это?
Хочет ли Темершана… рэта Темершана Итвена такой мести?
Или всё же стоит попытаться воплотить план чеора та Хенвила, каким бы наивным он ни выглядел сейчас? Ведь хотя бы на словах, а благородный чеор хочет решить вопрос миром. И если поможет шкипер Янур с его связями в порту, если помогут другие мальканы, которым война не принесёт радости… если среди ифленцев есть хоть немного тех, кто встанет на их сторону…
Потому Темери и попросила Янура пока молчать о её возвращении. Потому-то и позволила себе напомнить ифленцу о том, что его жизнь важна не только ему.
Потому-то сейчас и жалела о сказанном – ведь Шеддерик та Хенвил ответил в обычной манере. Как будто хотел сказать: «Я сам всё решу, женщина, не мешай».
В удивлении она поймала себя на том, что злится уже не на то, что ифленец без спросу выдернул её из привычного и уютного дома. Злится, что, когда дошло до дела, в котором она действительно могла хоть чем-то помочь, именно сейчас, он и дал понять, что помощь-то не нужна.
Да, конечно. Доставить до жениха, обеспечить безопасность, показать всему миру, как ряженую куклу. Наверное, таков был план изначально.
Вот только даже Темери видела, что так просто ничего не получится. Кукла никого не убедит. Что убедит?
Она улыбнулась, вдруг вспомнив, как Янур когда-то с почтением в голосе рассказывал ей, четырнадцатилетней хозяйке парусной лодки, почему у корабля всегда один капитан, и почему матросы его слушают. И как бывает, если вдруг на корабле некому станет командовать.
Нет, никто не будет слушать просто красивую наследницу мёртвого рода.
И ифленца, врага, находника, если вдруг один явится, скорей прибьют, чем выслушают…
А значит, нужно решить, с кем встретиться вначале. Да и надо ли это вообще? Может, ифленцы обманывают, и мир им нужен, только чтобы загнать малькан в ещё большую нищету?
И тогда она окажется сообщницей врага.
И уж точно никто тогда её не услышит, какие бы правильные слова для неё не придумал хитроумный ифленец.
Азирафель прекрасно понимал, о чём в первую очередь подумали их коллеги, узнав, что они с Кроули живут вместе. Не то чтобы его это смущало или доставляло какие-то неудобства. Но почему-то, когда Барти вспомнил о завтрашнем дне, связывая его с отходом ко сну, Азирафель испытал лёгкую неловкость. Всё-таки Барти был уже своим, и вводить его в заблуждение казалось неправильным. С другой стороны, эта пауза была необходима для серьёзного разговора с Кроули, который тоже оценил двусмысленность ситуации и теперь ехидно улыбался, считая себя самым хитрым и коварным. Что ж! Азирафель вернул ему улыбку, совершенно невозмутимо проследовал в спальню и, закрывая дверь, невинно поинтересовался:
— Дорогой, ты скоро?
Кроули пробормотал что-то неразборчивое и, прежде чем переступить порог, протрезвел. Разумеется, он тотчас же решил отрицать собственное неблагоразумие.
— Ангел, какого чёрта? Зачем тебе понадобился этот спектакль? — зашипел он, захлопнув за собой дверь.
— Перед твоим сыном, ты хотел сказать? — уточнил Азирафель. — Может, расскажешь, как у тебя получаются такие вещи?
К его чести, Кроули мгновенно смутился и решил отступить:
— Это не я!
— Кроули, — вздохнул Азирафель, — что тут вообще произошло?
Кроули несколько раз обошёл небольшую спальню, стараясь держаться подальше от Азирафеля, а потом одним движением сменил одежду на пижаму и забрался в постель, сразу укрывшись одеялом. Наверное, это должно было символизировать готовность к диалогу… или нет… Азирафель плохо различал такие нюансы, поэтому просто уселся на кровать и строго взглянул на Кроули:
— И что же это было?
— Дементор. Он был просто огромный. И очень страшный. Он выплыл вслед за Барти в гостиную, и я понял, что всё плохо.
Это Азирафель как раз таки мог понять. Он видел, как на Кроули действовали эти твари, и, скорее всего, с Барти происходило что-то похожее.
— Но вы справились.
— Да! — Кроули оживился и, откинув одеяло, уселся на кровати. — Ангел, ты представляешь, он кинулся меня защищать!
— Кто?
— Барти. У него была только эта их дурацкая палочка, а нужное заклинание у него не получалось, и тогда он начал бросаться какими-то нелепыми проклятьями, а потом выяснилось, что это не дементор, и я его поймал.
— И всё?
— Практически. Всё ещё находясь под воздействием схватки, я немного не рассчитал сил, запихивая эту тварь в бутылку, — Кроули внимательно оглядел свой палец. — Горлышко разлетелось… ну а дальше ты знаешь.
— А как ты стал отцом?
Кроули помрачнел и вновь полез под одеяло:
— Сначала мы выпили…
— Отлично!
Азирафеля ужасно разозлило, что пока он терзался сомнениями по поводу влияния на дела смертных, убеждая себя, что лучшая политика — невмешательство, кто-то другой делал то, что считал нужным! Притом, что должен был точно так же даже не помышлять о таком! Не имея собственной воли. Или всё-таки…
— Кроули, а ты подумал о последствиях? Мы и так уже слишком сильно влезли в это дело. Мы планируем собрать душу из кусочков, возомнив себя…
— Лично я никем себя не мнил, ангел, — перебил его Кроули. — И мы да, влезли. И что такого? Этот мир никак не соприкасается с нашим, и мы ничего не нарушаем. Пойми, если они здесь научились раскалывать души и хранить эти кусочки, то должен быть способ и склеивать всё обратно. Всё в рамках закона, ангел!
Кроули вновь выбрался из-под одеяла, которое теперь напоминало гнездо, потому что он поджал ноги, усаживаясь. Азирафель готов был признать, что в его словах был определённый смысл, но всё-таки…
— И я же никак не упрекаю тебя, что ты тоже поиграл с душами.
— Не понимаю, о чём ты! — нахмурился Азирафель, отгоняя мысли о том, что Дамблдор успел уже поговорить с Кроули.
— А Поттер?! Ты ведь помог ему принять кусок души Лорда. Пусть и не самый большой, но здесь важна суть!
Азирафель отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Спорить с Кроули он не мог, как и объяснить, каким образом он полностью увяз в столь непростом деле. И почему это дело оказалось вдруг таким личным.
— Хорошо, согласен, мы здесь немного увлеклись, но усыновление… он же отправится с нами и…
— И что с того? То есть ты с лёгкостью мог представить, что он мой сын и что я его бросил, но когда я с этим согласился и всё исправил, ты вдруг переполошился. Я не понимаю, ангел!
А вот Азирафель прекрасно понимал, почему это казалось ему неправильным, но переубеждать Кроули, когда тот настолько уверен в своей правоте, было совершенно бесперспективным занятием, поэтому он махнул рукой и поморщился:
— И каким образом ты это сделал?
— Как и положено, — Кроули недоумённо пожал плечами, — на крови. Я же поранился о ту бутылку, ну и… не пропадать же.
Довод был совершенно чудовищный, но Кроули и сам это видел, слишком старательно пряча довольную улыбку. Азирафель хотел было сообщить, что считает его порождением хаоса, но передумал. Зато очень легко получилось сказать:
— А я пообещал Дамблдору чудо.
Улыбка медленно оставила лицо Кроули, и в его взгляде появилась тревога:
— Ты ведь говоришь о своём обычном маленьком чуде? Типа отсыпать благодати и всё такое? Я, конечно, замечал, что ты это делаешь, но не вмешивался.
— Нет, Кроули. Я пообещал чудо исцеления.
— А воду в вино ты ещё не превращал?
— Это же школа, — нахмурился Азирафель.
— Угу… только это тебя и остановило, — Кроули поморщился и несколько мгновений что-то подсчитывал, прежде чем сказать: — Ангел, но я не вижу в этом проблему.
— Да?
— Да! Никто же ничего не узнает. Я точно не проболтаюсь, Барти тоже… и всё!
— Ты не понял, Кроули. Это буду знать я.
— И что? Ты ведь тоже можешь промолчать. И в отчёте это не обязательно указывать.
— Мне понятна твоя точка зрения.
Азирафель улёгся на кровать, поворачиваясь к Кроули спиной. Как можно не понимать, что такие чудеса не зря строго регламентировались? Только Она могла решать, возможно ли такое.
— Ангел, — Кроули почему-то шептал. — Ангел, ты меня слышишь?
— Допустим.
— А если посмотреть на это с другой стороны? Мы же здесь оказались не просто так. Может, в этом как раз и был замысел? Непостижимый. И ты просто не можешь его постичь, и посоветоваться тебе тоже не с кем… начальства же нет. А ты есть. И ты представитель светлой стороны… и раз ты способен на это чудо, то это вполне может быть… ну, ты понял!
Кроули всегда был хорош в казуистике. Точно так же он уговорил Азирафеля принять участие в воспитании Антихриста.
— Ты уверен? — Азирафель перевернулся на спину, принимаясь разглядывать тени на потолке.
— Конечно, уверен! И ты всё ещё несёшь свет и истину, своими поступками побуждая смертных к добру, — Кроули тоже улёгся на спину, подложив руки под голову. — Или ты это так волнуешься о нашем Соглашении? Что теперь я должен совершить что-то равноценно плохое?
К своему стыду Азирафель совершенно упустил это из виду. Наверное, дело было в том, что он перестал считать Кроули противником, и то древнее Соглашение заиграло совсем другими красками. А ведь Кроули вполне мог так не считать… и даже потребовать сатисфакции…
— Ты хочешь?.. — Азирафель запнулся, пытаясь подобрать слова. — Для отчёта?
— К чёрту отчёт! — сердито зашипел Кроули. — Я и без него обойдусь. Мне казалось, что мы хотя бы здесь можем не изображать бурную деятельность. Тем более, твоё деяние никак не отразится в отчёте, и вообще… если тебе это нужно, я ведь могу ничего этого не заметить… а если захочешь, то даже не обсуждать…
Азирафелю показалось, что кровать под ним закачалась. Они с Кроули сейчас подошли к самому краю, но пока каждый из них оставался на своей стороне. Только вот остальные были бесконечно далеки от этой границы. Настолько далеки, что казались всего лишь призраками, плодами воображения. А они с Кроули были реальны. Даже слишком. И Азирафель медленно протянул руку, привычно уже нащупывая ладонь Кроули.
— Давай спать? — предложил он.
Кроули на мгновенье замер, а потом повернулся, переплетая с Азирафелем пальцы:
— Я же говорил, что тебе понравится!
Этот вопрос всегда ставил Азирафеля в тупик, потому что после него следовала просьба о чуде. Объяснять отказ лимитом и путаницей в отчётах не получалось, поэтому приходилось тщательно выверять дистанцию между собой и смертными, чтобы не допускать и мысли о чём-то подобном. Сейчас ситуация вышла из-под контроля — наверное, они с Кроули слишком сильно погрузились в дела людей, стерев множество границ своими бесконтрольными чудесами. И вполне возможно, что в том строгом контроле их реальности был смысл…
— Мистер Азирафель, вы меня слышите?
— Да, конечно, слышу.
— Понимаете, я чувствую, что вы замечательный менталист, а то, как вы с мистером Кроули разобрались с дементорами, выдает в вас очень сильного мага. Если кто и сможет помочь Невиллу, так это вы.
С другой стороны, здесь не было никакого контроля за чудесами, и никто не мог помешать помочь утешить ребёнка, сделав его чуточку счастливее.
— Вы хотите, чтобы я с ним поговорил? — улыбнулся Азирафель.
— Не совсем, — Дамблдор опустил взгляд, словно испытывая неловкость. — Я говорю о его родителях.
— Они живы?
— Да. Но их состояние плачевно. Они продолжают блуждать в сумерках собственного сознания уже больше тринадцати лет, никого не узнавая и ни на что не реагируя. Целители уверены, что им поможет только чудо.
— Альбус, но почему вы решили, что я способен на такое чудо?
— Я могу на это лишь надеяться, — улыбнулся Дамблдор. — Хуже, чем есть, уже не будет.
— Но вы ведь понимаете, что я никогда не делал ничего подобного? — Азирафелю стало немного не по себе.
— Понимаю. Но если у вас получится, никому и в голову не придёт критиковать политику нового правительства.
— Вы, и правда, в это верите?
— Я могу на это лишь надеяться, — повторил Дамблдор, вставая. — С вашего позволения я пойду, а вы, пожалуйста, подумайте над моими словами. Если будете готовы рискнуть, дайте мне знать, и я провожу вас в клинику.
— Но я никогда прежде…
— Разумеется, дорогой Азирафель. Вы никогда прежде ничего такого не делали, но ведь и тот ритуал, что вы собираетесь проводить, тоже никто и никогда не делал, но мы все готовы рискнуть, — Дамблдор вздохнул и тихо закончил: — Пожалуйста!
— Я подумаю.
Дамблдор ушёл, а Азирафель никак не мог понять, что же ему всё-таки делать. В своей реальности он мог написать служебную записку Наверх и обосновать целесообразность этого поступка. И всё! Надо было всего лишь дождаться вердикта, который бы озвучил Метатрон. Сейчас решение было за Азирафелем, и от необходимости его принять делалось страшно. И разве не слишком много он на себя берёт? На всё была лишь Её воля. Была ли нарушением самостоятельность Азирафеля? А если была, то насколько серьёзным?
Дамблдор и представить себе не мог, в какое искушение вводил Азирафеля, но ещё большее неудобство доставляла мысль о том, что Кроули бы поддержал решение помочь. И не важно, чем бы он руководствовался — желанием ли рискнуть, или попробовать что-то новое, а может и вовсе состраданием, которое он так и не научился скрывать, — Кроули бы поддержал. И сколько бы Азирафель ни пытался, но игнорировать дальше тот факт, что он Падший, не стоило. Как и то, что свобода воли стала вызывать противоречивые чувства. Слишком противоречивые и не поддающиеся контролю.
Азирафель попросил у Винки какао, но даже оно не принесло обычного умиротворения. Чёртов Дамблдор! Чёртова политика! Чёртов выбор! Чёртова свобода воли! Чёртов Кро… Азирафель зажмурился и покрутил головой, пытаясь ослабить удавку галстука, сдавившего шею. Нет! Ругать Кроули он точно не станет. Ни в коем случае. Азирафель знал, как должен поступить — отказать Дамблдору и постараться не избегать беднягу Невилла. Чего проще? Такие чудеса строго регламентированы, и на них требуется особое разрешение. Но, с другой стороны, и ритуал, в котором он собирался участвовать, вызывал сомнения. Хотя ответственность за него и можно было переложить на смертных.
Коньяк горчил, вино казалось невыносимо кислым, а ликёр — приторно-сладким. Азирафель знал, как должен был поступить, но это вовсе не означало, что он этого хотел. Кроме того, очень захотелось сказать Кроули, что про Скитер он догадался правильно, и посмотреть, куда эти слова заведут. А вот это уже совершенно никуда не годилось!
Приложив некоторые усилия, Азирафель протрезвел, но не спешил возвращаться в свои комнаты. Он подошёл к зеркалу, чтобы поправить бабочку и привести в порядок помятый костюм, но вместо этого долго вглядывался в отражение собственного лица, пытаясь понять, изменился ли взгляд и можно ли по его виду сделать какие-то выводы. Похоже, он всё-таки отуземился гораздо сильнее, чем готов был это признать.
Только за полночь Азирафель вернулся к себе. Как можно бесшумнее он отворил дверь и понял, что зря старался. В гостиной сидели Кроули и Барти, старательно накачиваясь виски. Однако ироничное замечание так и не сорвалось с языка, потому что на полу Азирафель увидел кровь. Точнее, лужу крови. И это уже было серьёзнее дурацких сомнений и глупых мыслей.
— Доброй ночи, — Азирафель постарался улыбнуться. — Что-то случилось?
— О! Ангел… — Кроули икнул и сфокусировал на нём взгляд. — Ты быстро…
Барти устроился в кресле, почти как Кроули — усевшись на одну ногу и обняв прижатое к груди колено второй. Он тоже заметил Азирафеля и зажмурился с идиотской улыбкой, которой у него раньше не наблюдалось:
— Мисс… мистер Ази… Азирафель, — выговорил он с трудом: — А мы тут празднуем.
— Что?
— Счастливое избавление, — Кроули оттопырил губу, то ли пытаясь улыбнуться, то ли выговорить что-то сложное.
— От кого? — теперь уже лужа крови по-настоящему испугала Азирафеля. — Что вы натворили?
— Мы его поймали! — Кроули торжествующе поднял палец. — И посадили.
— Кого?
Следов борьбы в комнате не было. Даже овечки не выказывали особого страха, неторопливо маршируя по вытоптанному плацу. Пушистики печально наблюдали за Азирафелем из-под перевёрнутых бокалов и что-то жевали, не нарушая традиций.
— Бог… бог… — Барти сосредоточился, но сказать ничего не смог.
Терпение Азирафеля никогда не было бесконечным.
— Кроули, тебе надо протрезветь.
— Пф-ф! Зачем? Я веселюсь.
Тогда Азирафель зашёл с другой стороны и насильно протрезвил Барти, который ошалело уставился на него, явно не понимая, что происходит.
— Итак, Барти, что тут произошло?
— Это был боггарт, — Барти передёрнуло от неприятного воспоминания.
— Кто это? — продолжил допрос Азирафель.
— Фантастическая тварь, — откликнулся Кроули.
— Он появился у меня в комнате, — нахмурился Барти, — и принял вид дементора.
— Он так умеет?
— Ещё и не так! — снова встрял Кроули. — Меня он тоже решил пугать этим дерьмом.
— Я не сразу понял, кто это, — продолжил Барти. — Просто дементоры боятся только патронуса, а у меня не выходит это заклинание.
— Поэтому он просто выбежал с криком из комнаты, — Кроули поморщился, отгоняя от лица какое-то видение, — а следом за ним вползло это. В общем-то, я перенервничал…
— Ты его убил?
— Кого?
— Боггарта?
— Нет! Я его поймал.
— Как? — удивился Азирафель.
— Рукой, — просиял Барти. — Никогда не видел ничего подобного!
Такое восхищение явно льстило Кроули, потому что он сразу приосанился, довольно глядя на Азирафеля.
— Рас-с-скажи, как я это с-с-сделал!
— Это было невероятно! — Барти несколько раз кивнул. — Раз! И боггарт сжался в крошечный комок в кулаке Кроули.
— Хорошо, — Азирафель снова взглянул на кровь под столом. — А кого тогда вы убили?
— Никого.
Азирафель пальцем указал на улики:
— А это что?
— Это Кроули поранился, — смутился Барти. — Я хотел убрать, а потом увлёкся.
— Мы увлеклись! — подтвердил Кроули.
— Как ты поранился?
— Он пальцем пытался протолкнуть боггарта в бутылку, а стекло треснуло, — начал объяснять Барти.
— Угу! Совсем треснуло, — Кроули сосредоточенно уставился на свою ладонь. — Эти стёкла повтыкались… очень неприятно…
— Но Кроули всё быстро залечил, — снова вмешался Барти. — Он это очень ловко делает.
Азирафель вздохнул, уничтожая следы разгула:
— Есть что-то ещё, о чём мне надо знать?
— Да! — Кроули довольно улыбнулся. — Я его усыновил. Как ты хотел.
— Кого? — Азирафель уже догадался, но не хотел верить.
— Меня, — Барти невинно улыбнулся. — Так получилось.
Сомнолог не соврал. Алексею, и правда, в кои-то веки приснилось что-то интересное — хотя и не сразу. В этом тоже не соврал. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами, жадно вспоминая приснившиеся. Потом потёр лицо, встал и побрёл по привычному утреннему маршруту. В голове весело роились мысли, налетая одна на другую.
Так… Зона. Или концлагерь. Или даже его медчасть. Тётка. Немолодая уже, уставшая вусмерть. И у неё какой-то етицкий дар. Она этих померших и убиенных осматривает, фиксирует смерть и чистит. Хм… Чистит… Ладно, потом. Где это, во-первых? Жара и море… день чудесный… Стоп, моря не было, а вот ощущенье моря было… Африка? А где у них там концлагеря? А, Куба, кстати. Вьетнам… М-да. Ладно, неважно… Пусть Куба. К ней приходит… Фидель к ней приходит. Судя по роже. И выправке… Вояка, суровый и прожжённый. С бутылкой, ясно дело. И о чем-то там с ней долго трёт…
На сковородке заскворчало содержимое. Алексей, не глядя, одной рукой полез в рядом стоящий холодильник, попутно напряженно пытаясь нащупать будущие сюжетные линии, бессмысленно смотря в пустоту перед собой. Разбил пару яиц, посолил, уменьшил газ, накрыл крышкой. Стал наливать воду в чайник.
…Хе, понятно, о чем. Я старый солдат и не знаю слов любви… а что? Зона зоной, а жить-то надо. А она ни в какую. Она, видать, так уже устала от этих смертей, что видеть ни их, ни его рожу уже не может… а ему, значит, хоцца… Интересный контраст — романтика на зоне. Надо бы ему соперника ещё, до кучи. Нет, не надо соперника — перебор. Мыльных опер ещё не хватало, эта парочка и так самодостаточна… Дальше… а дальше всё. Значит, танцуем с тем, что есть…
Алексей утвердил завтрак на столе и сел перед ним в позе мыслителя. Так он сидел пару минут, рассеянно шаря глазами поверх тарелки.
…Что, опять Маркеса перечитывать? Я ж застрелюсь. Не, Маркес нормально — но хоть бы один пробел был в этом его кирпиче! Останавливаешься на полуслове, начинаешь с полуслова… Так. Его, скажем, зовут Хулио, естественно — как же ещё. А её, стало быть, Хуанита. Ну точно, голимый Маркес. И название подходящее — «Хуанита»! Или даже «Хуаниты тоже плачут», домохозяйки будут в восторге… Да что меня на мыло-то все тянет — просто Хуанита! Да-а, «Просто Хуанита», ой бяда-а…
М-да, все это было бы смешно, если бы не было так мутно и скудно. Работа… В топку работу, сегодня и без меня справятся… Хулио, значит. Он чего-то намешал в бутылку, она травится, и он… а ему нужна не она, а что-то в её хибаре! А она себя тоже от этого отравления чистит… Чистит.
Так… что такое чистит? Нахрена? Души их чистит, что ли, как священник? Или это не зона, а карантин, и они там все со смертельным вирусом… Тогда понятно, чего он к ней пришёл. Пожить напоследок… Нет. Они без вируса, а он…
Он узнал, что он заражен! Во!!! Нет… Вирус — это банально. А когда все здоровые, а она их все равно как-то чистит — вот это круто. Знать бы ещё, как и зачем. Вот именно это и надо знать: как, а главное — зачем, в этом вся соль…
Алексей потёр глаза. Ох, отвык он работать. Полчаса интенсивности мозга, и он уже начал уставать. Идеи буксовали, интерес к сюжету улетучивался. Ну, пришел мужик к бабе, а она чистит. Вот и всё. И это «чистит» — единственное, что удерживало его от того, чтобы забыть этот нелепый сон, как и все предыдущие.
…Так. Блин… Чистит. Она-то пусть чистит, сон-то не о том. Они там всю ночь о чем-то спорили. В эмоциональных красках. Краски помню, о чём спорили — ни рожна не помню… Он обвинял и требовал, а она устало отбрыкивалась. С гробовой, прям скажем, усталостью — ей вообще, по ходу, все пофигу было — и он, и зона эта, и даже её чистки…
Алексей убрал посуду в раковину, прошёл в комнату, включил компьютер и лег на кровать, закрыв глаза. Внутренне осмеяв надежду что-то вспомнить в этой позе, он глубоко вздохнул и стал слушать шум кулера. Просто захотелось прилечь на пару минут. После еды, видать. В эти пару минут о сюжете он не думал. Интернет — великая штука, может чего и удастся нарыть. Хотя что он собрался рыть, Алексей и сам пока не понимал.
Через полчаса бесполезных поисков он понял одно — нужно вспомнить сон. Или махнуть на всё рукой и ехать бомбить дальше — третьего не дано. И тут он вспомнил о своем пассажире — во, точно! Он всё это заварил, он теперь пусть этот сон и выковыривает. Из великих глубин подсознания. В век интернета найти автора книжки, название которой ещё, по счастью, не забылось, было делом пяти секунд.
…Так-с. Першин Сергей Маркович. Ага, похож. Здесь он, правда, помоложе. Ну и ладно. Маркыч, как ты меня забодал своим «молодым человеком» — ещё не хватало эдакого интеллигентного «да-с»… Препод, небось, и презануднейший…
Но на сайтах ничего про преподавательскую деятельность Маркыча не было, более того — информация была, в общем-то о книге, а про её автора — ни биографии, ни библиографии, ни званий, ни профессии — лишь фамилия-имя-отчество, да ссылка на почту. Ну и отлично, и то хлеб.
Под вечер заявился комендант.
Причем, впервые на памяти Грейс, он заявился к ней домой. Сначала, ясно дело, в комнату влетела Миа, и в позе своего любимого ритуального поклона пыталась что-то сказать, но от волнения или испуга не могла связать и двух слов. Грейс вышла посмотреть, что её так напугало, и увидела коменданта. В одной руке у него была бутылка кашасы, а в другой то и дело мелькали чётки из маленьких раковин каури. Высокий и худой, как палка, он стоял перед домом и разглядывал Террейру, что находилась тут же, во дворе. Камни алтаря, которые во время ритуальных праздников чем только ни поливали, тускло блестели в сумерках.
На улице было свежо — дуло с побережья, и Грейс поплотнее закуталась в накинутую на плечи шаль, молча испепеляя взглядом непрошенного гостя. Комендант обернулся и увидел жрицу.
— Что-то часто вы стали игнорировать мои вызовы, госпожа Холли, и я решил сам нанести вам визит, — звучно произнес он и качнул принесённой в руке бутылкой. — Это вам, выпейте как-нибудь на досуге со своими духами.
— Благодарю, господин комендант, — медленно кивнула хозяйка, — и от себя, и от своих духов.
— Мы давно с вами работаем, а по-приятельски так до сих пор и не болтали… — расплылся в улыбке гость. Улыбка его походила на оскал аллигатора — видно было, что ей он пользовался крайне редко. — Пригласите в дом?
Давать от ворот поворот гостю, принесшему дары и духам, и их жрице было немыслимо, да хоть это будет сам Омулу. Лоа такого не прощают.
— Проходите, господин комендант, — посторонилась Мамбо в неком смятении, не веря собственным ушам и с трудом представляя себе — как с этим человеком можно болтать по-приятельски. Солдафон до мозга костей, легко срывающийся на крик — на уме лишь отчеты и дисциплина, никаких неуставных взаимоотношений с подчиненными… Либо его зазомбировала наконец какая-то добрая душа, либо она всё ещё так и не удосужилась получше узнать своего начальника….
Еще раз оскалившись, гость прошел в комнату, откуда с писком вылетела Миа. Следом зашла жрица и приглашающим жестом указала на кресло. Сама села в другое, по ту сторону маленького столика с фруктами. Комендант сдвинул кобуру, сел и охнул, увидев стену напротив. Она вся была увешана алтарями, масками, ритуальными инструментами, и прочим инвентарем. Бубны, барабаны, трубки, бусы, засушенные ветки и букеты, кинжалы и ассегаи в едином ансамбле создавали потрясающий эффект.
— Гордость Миа, — с полуулыбкой произнесла Грейс, удовлетворенная реакцией гостя. — Если вы без моего разрешения дотронетесь до любой ворсинки на той стене, она перегрызет вам горло, и я не шучу.
— Что, правда? — расхохотался комендант и встал с кресла. — А посмотреть можно?
— Посмотреть можно.
Комендант прошёл к стене и, не доходя пару шагов, остановился. Засунув руки сзади за портупею, он стал разглядывать стену, не двигаясь с места. Его предусмотрительность позабавила Грейс, и она подумала, что пару минут в обществе коменданта выдержать можно.
— Шикарно! — объявил комендант, оборачиваясь. Он без суеты вытащил руки, сдвинул кобуру на место и отдернул китель. Странно ещё, что волосы не пригладил, мимоходом подумалось Грейс — вот что-что, а безукоризненности его внешнего вида всегда можно было только позавидовать. Правда, пока он не начинал строить из себя генералиссимуса…
— Но я к вам, надо сказать, по делу, — продолжил меж тем комендант и его глаза льдисто блеснули. — Сегодня у нас пропал труп Хуаниты Эстер. А это ваша зона ответственности. Я мог бы вызвать сюда наряд и саму вас отправить под суд — но, как видите, я проявляю максимум доброй воли и уважения — надеясь пока, что это просто недоразумение. Итак, госпожа Холли — куда вы его дели?
— Объяснитесь. Вы хотите сказать, что я или мои духи поглотили человека?
У коменданта тут же заходили желваки на скулах. Его игривость таяла на глазах, и жрица про себя удовлетворённо усмехнулась — вот такого коменданта она и привыкла всегда лицезреть в кабинетах и тюремных коридорах: без мишуры и напускных любезностей. Стало ясно, что лицемерить с ней он больше не собирается.
— Я хочу сказать, что когда труп выносили из часовни, — в голосе коменданта привычно прорезалась сталь, — где вы его там камлали, он ещё был; а через два часа его уже нигде не было. И я давно подозревал, что от ваших плясок рано или поздно жди какой-нибудь каверзы.
МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ
Темнеет рано. Скоро самый короткий день в году. За окном воет ветер, а в доме тепло и уютно. Из Круга передали, в нашем районе пурга продержится дня три. В горах еще ничего, а за перевалом жуть, что делается.
Электрики за завтраком в столовой опасались, что пурга порвет провода ЛЭП. Как прошлой весной. Зря опасались. В ту пургу снег был влажный, липкий. Намерзал на проводах глыбами. А сейчас морозы стоят, снег сухой, мелкий, рассыпчатый.
Пока нет работы в поле, изучаю космоснимки Алтайского края. Вызываю на большой настенный экран и рассматриваю при максимальном увеличении. Есть на Алтае жизнь, есть! Наторенные тропы аж из космоса видны. Может, на Большой земле в наше время на Алтае людей не было, а у нас — точно есть! Наверняка у них тоже были. Археологи плохо копали, вот и не нашли следов стоянок. Все-таки, сорок тысяч лет… Человек из Денисовой пещеры не в счет. Не человек это вовсе, а какая-то пещерная обезьяна…
Этой зимой на Алтай лететь поздно. Тем более, миссионеров свободных нет. Зато на следующую зиму дам заявку на пять тысяч вакансий. Это десять тысяч местного населения. Сколько нужно миссионеров, пусть Медведев сам считает.
Или не жадничать, дать заявку на три тысячи вакансий? Свалиться на местных зимой, в самый разгар голодного сезона с полными ящиками мясной тушенки — это лучшая тактика для первого контакта. Сели, нашли общий язык, поговорили, накормили голодных — и дальше полетели, как будто очень торопимся. Через неделю — опять. Якобы, второпях. А на третий или четвертый раз, когда уже, как бы, своими стали, можно подольше задержаться.
Конечно, иногда воинственное племя попадается. Но на этот случай оставляем жучки. Слушаем разговоры, выясняем, как на самом деле к нам местные относятся.
В снежной мгле за окном проплывает желтое пятнышко. Пришел вечерний автобус. Могучая четырехосная машина на огромных колесах и бульдозерным ножом спереди. Сама себе дорогу очищает, сама себе теплый хыз, если застрянет. Сергей смеется, что если этот монстр — автобус, то он — красная шапочка.
Возвращаюсь к космоснимкам. Восемнадцать найденных стойбищ — это от восьмисот до двух тысяч человек. Надо еще два раза по столько, иначе и на три тысячи вакансий не наберется.
— Папа, ты дома?
Даже не слышал, как дверь открылась.
— А то ты света в окнах не видел? Раздевайся! Голодный? Сейчас ужин разогрею. Не мог заранее позвонить?
— Мамы дома? — с первого этажа доносится шарканье веника.
— Жамах в Секунде, в правлении заседает. А Ксапа куда-то далеко улетела. Обещала вернуться на следующей неделе. — Ставлю кастрюльки на плиту, включаю чайник и накрываю стол.
— Это хорошо. Я мам боюсь, они меня убивать будут, — Олег, топая поднимается на второй этаж. Высокий, широкоплечий, в стандартную дверь бочком проходит.
— За дело?
— Ну… Как сказать… За две полоски на тесте. Познакомься. Аша! Ко мне!
Из-за двери выглядывает любопытная мордочка. Именно мордочка!
Широкий приплюснутый нос, раздувающиеся ноздри. На волосах — капельки тающих снежинок. Ни намека на страх, лишь любопытство и легкая робость.
— Та-дам! — радуется чему-то Олег и за руку втаскивает это существо в комнату. Минуту мы с интересом рассматриваем друг друга.
— Палеоантроп. Homo neanderthalensis — первым отмираю я. — Появились в Европе полмиллиона лет назад, на Большой земле вымерли двадцать пять
— тридцать тысяч лет назад. Ты откуда ее привез?
— С запада. Мы там вакансии нарабатываем. Собственно, это подарок от местных. Молодые самочки привязчивые и верные. У них очень сильный инстинкт подражания. Говорят неважно, но намного умнее самой умной собаки. Несравнимо умнее.
— Хочу мясу. Дай мясу, — девочка повернула голову к Олегу и
скорчила жалобную рожицу. Была она на полторы головы ниже его. Но фигурка пропорциональная, голова даже крупновата.
— Держи, — Олег протянул девочке сникерс в обертке и погладил по голове. Уверенным движением звереныш сорвала обертку и протянула батончик Олегу.
— Кушай, моя хорошая.
Откусив от батончика, девочка заинтересованно уселась перед электрокамином. Осторожно протянула руку к пляшущим на экране языкам пламени.
— Не обожжется? — интересуюсь я.
— Может быть. Но только один раз, — усмехается Олег, поднимая с пола обертку сникерса. — Для нее это лучший способ обучения, поскольку слова не действуют. Точнее, не то, чтобы совсем не действуют… Не запоминаются. Запрет словами не переносится в долговременную память.
Я вызвал на экран статью о неандертальцах. Скошенный назад подбородок, выдающиеся надбровные дуги — все как на картинке. Только утепленные брюки, меховые унты и красная водолазка грубой вязки никак не вписываются в образ.
— Ты знаешь, что у неандертальцев мозг больше, чем у нас.
— Знаю. Мозг большой, но глупый. Пробный шар эволюции. Где-то посередке между человеческим и обезьяньим.
Тренькнула плита, сообщая, что борщ готов.
— Она у тебя есть по-человечески умеет?
— Не умеет, так научится. Аша умница.
Это Олег поторопился. Ложку Аша зажимает в кулаке, и на скатерти вокруг тарелки появляются пятна. К тому же чавкает.
— Ничего, отучу, — улыбается Олег. — Она у меня понятливая.
— Ты ее учишь или дрессируешь?
— А есть разница? — Олег удивленно поворачивается ко мне.
— Наверно, есть. Мне кажется, обучение — интерактивный процесс. Подразумевает активное участие обучаемого. Надо у Светы уточнить.
— Я даже не знаю. Молодые неандры очень любопытные. Поэтому, наверно, не бегут от даунов. Помнишь, ты рассказывал про три полоски? Так, у даунов неандры идут за три полоски.
— Это они сами себя даунами зовут?
— Нет, конечно. Самоназвание у них — Даны. Но дауны им больше подходит. Как Лешка говорит, суть отражает. В общем, они держат неандров даже не за рабов, а за домашний скот. Причем, уже много поколений. Там каждый второй — метис.
— То есть, дауны скрещиваются с неандрами?
— Каждый день! Я же говорю, они их за три полоски держат. Самки неандров очень привязчивые. Ее покормишь, приласкаешь — и она за тобой хвостом бегать будет.
— Ты Ашу покормил, погладил, и она… Что ты про тест с двумя полосками говорил?
— Ну папа! Ее мне подарили. Ответный дар. Я им — ножи, топоры, они мне — ее. Я к ней — со всей душой… Ну да, обогрел, приласкал… А ночью она сама ко мне залезла. Вот и… Пап, ее дауны к сексу задолго до меня приучили. По их понятиям она уже взрослая.
— Теперь понятно, почему ты мам боишься.
— Может, ты их подготовишь?
— Ты за этим ко мне приехал?
— Не только. Меня ребята делегировали. Мы не знаем, что делать с даунами. Не уверены, нужно ли вообще их поднимать. Пап, нужен твой совет.
— Так… В чем проблема?
— В даунах. С одной стороны, их там как грязи. Можно смело две-три тысячи вакансий заявить. И встретили они нас хорошо, с уважением. А с другой стороны… Я уже говорил, что они неандров за скот держат? Даже языку не учат. Так в голодные зимы они их на мясо забивают! Как скот! Парни, как узнали, чуть за оружие не схватились…
Аша уже поела и теперь ластилась к сыну. Он заботливо вытирал ей руки салфеткой. Взрослая особь, но интеллект трехлетнего ребенка.
— Твоя Аша как по интеллекту на общем фоне?
Олег смутился.
— Не гений. Есть и поумнее, но таких мало. Аша у нас умница… Среди людей жила, язык понимает. Не наш, правда. Даунский.
— Что, совсем умных нет?
— Умных нет. Мудрые попадаются.
Это намек на нашу старую семейную шутку. Что, мол, дураки учатся на своих ошибках, умные на чужих, мудрые ошибок не делают. Мы смеемся, и Аша, глядя на нас, тоже улыбается.
— Да, сын, на этот раз ты нарыл неприятностей не только себе, но Медведеву, надзорщикам и еще черт знает кому на Большой земле. Тут уже не о вакансиях речь. Дело серьезнее. Каннибалы — ладно. Справимся. Миссионеры давно ожидали, что на них нарвемся. А вот что делать с полуразумным видом — это вопрос. Этот вариант в теории контакта не проработан.
— Так что делать?
Молча марширую по комнате в глубоком раздумье. Останавливаюсь перед окном. Снаружи темно, поэтому стекло как зеркало. Любуюсь отражением сына. Он садится на диван, и Аша перемещается к нему даже не поднимаясь на ноги. Как обезьянка из мультфильма. Олег ласкает пальцами ее шею и подбородок, а ей больше ничего и не надо. Млеет от прикосновения его рук.
Человеческая этика и мораль, человеческое право на полуразумных не рассчитаны. Или животные, или человек. Середины нет. Теперь появилась середина. Никому не нужная, выпадающая из привычных рамок.
Человеческое право написано для людей, отвечающих за свои поступки. Эти отвечать не могут. У них на это интеллекта не хватает. Племена дикарей можно поднять до цивилизованного уровня. Это вопрос обучения/воспитания. Этих поднять нельзя. В психушку их отправить тоже нельзя. Они НОРМАЛЬНЫЕ. Для своего уровня. ОНИ БУДУТ ВЕЗДЕ МЕШАТЬ. Но истребить их тоже нельзя. Они не животные. И они на своей планете.
Ситуация — как в анекдоте. Получили русские планету — белая полоса. Планета оказалась заселена — черная полоса. Встретили полуразумный вид… Нет ребята, мы ошибались! Вот теперь — черная полоса. А предыдущая была белая…
— Да уж… Уж да… — отлипаю я от окна. — На этот раз, Олежка, ты раскопал проблему не своего уровня. Поэтому — что? Первым делом — сообщи Медведеву. Желательно, при личной встрече, без посторонних ушей. Пусть у него будет время подумать и подготовиться.
Потом тебя — вместе с Ашей — захотят вытащить на Большую землю. Приказать тебе никто не может, хотя убеждать будут настойчиво. Подумай, хочешь ли туда. И, наконец, охоту за лицензиями никто не отменял. Ты же охотник, сын!
А сейчас обучи девочку пользоваться туалетом, краном и так далее. Надеюсь, неандры огонь освоили?
— Дикие — не знаю. А те, что с людьми живут, к огню привычны.
Сын уводит Ашу из кабинета, а я тупо пялюсь в темноту за окном. Ксапа мечтала, чтоб Олег прославился как ведущий палеонтолог планеты. Сбылось. Его имя теперь войдет во все учебники. Веселый получается подарок человечеству. Полуразумный вид. Еще не люди, уже не животные. Тест на вшивость для разумных видов двух планет. На Большой земле неандертальцев истребили еще до того, как человечество осознало себя. А перед нами — проблема в полный рост. Возможно, когда-то о человечестве будут судить по тому, как мы поступим с неандрами.
И что нам с ними делать?
«Думаю, сегодня нам стоит заняться чем-то другим», — сказал он, садясь. Он сказал это уверенным, непринужденным тоном, который заставил ее понять, что он это спланировал.
«И чем же?» — спросила она, готовая подыграть ему.
«Думаю, Вам стоит меня проверить». — он кивнул, довольный своим планом, и хлопнул руками по подлокотникам кресла. — «Алкоголизм. Проверьте меня на наличие алкоголизма».
«Серьёзно?» — она была удивлена. Они говорили о его потреблении алкоголя в прошлом, и он был совершенно уверен, что он доволен своими привычками. — «Что-то недавно изменилось или…?»
«Ну, сами знаете, береженого Бог бережет», — сказал он, слишком небрежно кивнув. — «Разве алкоголизм не является довольно распространенной реакцией на травмирующий опыт? Это то, что я прочитал, по крайней мере».
Энтони Дж. Кроули, этот раздражительный, инфантильный сукин сын в форме бунтаря, сидел напротив нее, и он только что признался в чтении. Она прижала язык к одному из своих клыков, наблюдая за ним, пока он смотрел на нее.
Обри Тайм не хотела проверять его на наличие алкоголизма. Обри Тайм не хотела никого проверять на наличие алкоголизма. Обри Тайм не хотела думать об алкоголизме.
«Давайте», — сказал он, и в его голосе было что-то вроде скрытой тенденции. — «Будет весело».
Не будет. Проверка на расстройства, связанных с употреблением алкоголя, не доставляет удовольствия. Никто не считал их веселыми. То, как он это сказал, он определенно не ожидал, что будет весело. Для него это был как вызов или, возможно, насмешка. Ей это не понравилось.
«Хорошо», — сказала она. Она скрестила ноги, переместившись в кресле, и оперлась подбородком на руку. Он победил. — «Сколько ночей в неделю Вы пьете, примерно?»
«Хм», — сказал он, как будто он был недоволен вопросом, как будто это было не совсем то, что он только что попросил. Он выглядел так, будто его план шел не так, как он хотел. Ей не понравилось, что у него есть план. — «Разве у вас нет, например, контрольного списка?»
«До этого дойдем позже».
«Нет, мне бы очень хотелось, чтобы у нас был именно контрольный список». — Он несколько раз щелкнул языком по зубам, словно подумав, и начал поворачивать голову, оглядывая ее кабинет. — «У кого-то такого набожного, как Вы, наверняка где-то должна быть Библия…»
Она подняла бровь.
«А! Вот она», — сказал он, видимо, заметив то, что хотел. Он встал со своего места таким образом, что каким-то образом встал полностью вертикально, и он подошел к книжной полке у ее стола. Ей не хотелось, чтобы он взаимодействовал с ее книжной полкой, ее книгами или чем-то еще, но она не сделала ничего, чтобы остановить его. Он достал с ее полки «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам, пятое издание».
Руководство не предоставляет оценку для выявления нарушений, связанных с употреблением алкоголя. Было доступно множество инструментов для проверки, и она могла бы показать ему, где она хранит те, которые она использовала, но она этого не сделала. Это был его план, его игра, поэтому она позволила ему играть по его правилам.
«Хорошо», — сказал он, садясь обратно и кладя руководство на колени. Он начал листать его. «Алкоголь… Алкоголь…» — Он нахмурился и посмотрел на нее. — «Почему оно не в алфавитном порядке?»
Она фыркнула со смеху. — «Страница четыре-восемьдесят. Оно где-то там».
Он кивнул и перелистнул страницу. — «Расстройства, связанные с веществами и вызывающие привыкание», — прочитал он название. — «Звучит нормально, не находите?»
Она поняла, что он начал читать страницу. В таком случае ему потребуется целый день, чтобы найти то, что он хочет. Она протянула руку. — «Дайте мне.»
«Нет», — сказал он и притянул руководство к себе. Это была его игра, и он собирался играть в нее по своим правилам. — «Я сам найду.»
«Вы пропустили несколько страниц. Просто поищите заголовок «Расстройства, связанные с алкоголем».
«Хм…» — сказал он, следуя ее совету. — «Нашёл! «Расстройства, связанные с алкоголем.» Расстройство, вызванное употреблением алкоголя, прямо под ними. Интересно, а почему бы не назвать просто алкоголизмом?
Она пожала плечами. Были причины. Но она знала, что он на самом деле не был заинтересован.
«Так-с», — сказал он, оседая, кладя тяжелую книгу на колени. Она не могла представить, как можно читать такой технический текст, надев солнцезащитные очки. — «Диагностические критерии», — зачитал он, а затем посмотрел на нее, чтобы проверить, слушает ли она.
Она показала, что слушает. Она также показала, что не была впечатлена.
«Проблематичный характер употребления алкоголя, приводящий к клинически значимым нарушениям или истощению, проявляется как минимум в двух следующих случаях, возникающих в течение двенадцатимесячного периода…..». — Он остановился. Он посмотрел на нее. — «Итак, мы ищем как минимум две проблемы за последний год».
«Клинически значимые проблемы», — уточнила она.
«Хм», — сказал он недовольно. Он вернулся к чтению. — «Один. Алкоголь часто употребляется в больших количествах или в течение более длительного периода времени, чем требуется «. — Он посмотрел на нее.
«Ну?»
«Как Вы думаете, на что это похоже?» — спросил он. Он спросил это так, словно хотел, чтобы она это представила, и она была совсем не впечатлена.
«Это Вы мне скажите,» — сказала она.
Он продолжал смотреть на нее еще несколько секунд, но не ответил. Он вернулся к книге. «Два. Присутствует постоянное желание или неудачные попытки сократить или контролировать употребление алкоголя». Это не подходит, — рассудил он, даже не останавливаясь, как будто это было очевидно. — «Три. Большое количество времени уходит на действия, необходимые для получения алкоголя, употребления алкоголя или восстановления от его последствий. А это уже интересно, не находите? — Он снова посмотрел на нее.
«Почему Вы так говорите?» — спросила она.
«Как Вы думаете, что считается «большим количеством времени»?»
«А как Вы думаете?»
«Ну, а откуда мне знать?» — спросил он, и в его вопросе была притворная невинность, которая заставил ее зубы сжаться. — «Мне нужно сравнение, верно ведь? Невозможно ведь узнать, много ли времени ты тратишь на что-то, если не знаешь, сколько времени на это тратят другие?»
Она не ответила. Она всё еще подпирала голову рукой. Она все еще не была впечатлена.
«Итак, дайте мне сравнение, Травинка». — он слегка наклонил голову, чтобы показать, как внимательно он на нее смотрит. — «Как насчет Вас?» — спросил он, и он спросил это так, как будто эта идея только что пришла ему в голову. Очевидно же, что это было не так, и она разозлилась. — «Скажите мне, сколько времени вы тратите на…»действия, необходимые для получения алкоголя, употребления алкоголя или восстановления от его последствий».»
Она не ответила.
«Чтобы я мог использовать в качестве сравнения», — сказал он спокойно. Слишком спокойно. -«Вот и всё.»
Разве люди не всегда попадали в неприятности, играя в игры по правилам демона? Как она это не предвидела?
«Зачем всё это?» — спросила она, и ее голос был полон опасности. Она переместилась, села прямо. Она была готова нанести удар в случае необходимости.
«Мы просто проверяем, не развилось ли у меня расстройство, связанное с употреблением алкоголя, верно?» — его голос был таким простым, таким слащавым и невинным, а выражение его лица было абсолютно невинным, как будто он ничего не скрывал, как будто ничего не пряталось под поверхностью, как будто он не подбадривал ее заглянуть под него. — «Всего лишь часть ваших профессиональных обязанностей, верно? Чтобы убедиться, что у вашего клиента не возникло каких-либо саморазрушительных тенденций?»
«Зачем всё это, Энтони», — настояла она, чувствуя себя еще опаснее.
Он продолжал смотреть на нее. Он продолжал таращиться на нее. Его челюсть работала, и она узнала, как работала его челюсть, потому что она работала так, как раньше, когда он не мог сказать ей правду, когда было слишком много недосказанного, когда он избегал запретных разговоров.
«Это Вы мне скажите.»
Он выложил эти слова в пространство между ними, низкое и толстое, и они поразили ее, как ножницы, прорезаюшие слишком тугую проволоку. Она почувствовала, как нарастает пылающий гнев, который она игнорировала, отрицала, скрывала с тех пор, как он впервые упомянул алкоголизм. Она вдохнула сквозь стиснутые зубы и ей захотелось презрительно улыбнуться.
«Вы следите за мной?» — спросила она — нет, обвинила.
«Что?» — он выглядел ошеломленным, и это было меньшее, что он заслуживал.
«Вы преследуете меня?»
«Конечно, нет», — сказал он, и у него хватило смелости поглядеть искоса, чтобы выглядеть так, будто она оскорбила его.
«Брехня», — сказала она. — «Брехня чистой воды. Неважно, что Вы делаете, Вы не имеете права».
«А что я делаю?» — повторил он.
«Это называется преследование». — Ей хотелось рычать. — «Это нарушение. Это—»
Он оборвал ее глубоким шокированным смехом. Он смеялся. Он смеялся над ней. Он покачал головой под этот смех, смех, который говорил, Я не могу поверить, что ты такая дура, и это был именно тот смех, который заставил слова Вон из моего кабинета и никогда не возвращайся появиться на ее губах. Но прежде чем она успела их выпустить, он снял очки. Он снял солнцезащитные очки и посмотрел ей прямо в глаза. В его глазах была доброта, милость, которая заставила ее понять, что она неправильно истолковала его смех.
«Я не преследую Вас, Обри», — сказал он, и он был честен. Это был тот вид честности, который успокаивал. Стабилизировал. Она ненавидела. Она ненавидела, что это работало.
Она немного откинулась на спинку стула.
«Я бы не стал». — Он закрыл руководство на коленях, его интерес к нему полностью пропал. Он бросил его на крайний столик рядом со стулом. — «Это было бы нарушением, Вы правы. Вот почему я бы не стал этого делать».
Она должна была признать, она знала это.
«Это просто — разве Вы не понимаете?» — он отвел взгляд в сторону, как будто пытался думать. Затем он повернулся к ней и наклонился вперед в своем кресле. — «Я, может, и в отставке, но у меня за плечами более шести тысяч лет опыта, Обри».
Он сделал паузу, чтобы дать ей шанс ответить. Она не ответила.
«Я изобрел саморазрушительные тенденции человечества. Думаете, я не умею их замечать?»
Это было похоже на рану, и она усердно старалась этого не показывать.
«Думаете, я не знаю, когда я их вдохновляю?»
Он снова подождал ее ответа. Она глубоко вдохнула, а затем выдохнула. Она чувствовала себя очень уставшей, у нее болела голова, и ей нужно было справиться, и это именно то, о чем он заставлял ее думать.
«Кроули», — сказала она, тихо, но твердо. Хорошей новостью было то, что у нее был сценарий для такого рода вещей. Она никогда не попадала в подобные ситуации, но это — достаточно близко. Она могла следовать сценарию. — «Спасибо за Вашу заботу. Отношения между нами очень важны, и я стараюсь показать, насколько важна для нас работа, которой мы занимаемся. И давайте начистоту, между нами сугубо профессиональные отношения».
«Да», — он кивнул в полном, готовом согласии. — «Верно. Это — профессионально».
Это не было частью сценария. Когда ей приходилось произносить эту речь перед клиентом, он должен был выглядеть немного грустным или обиженным, немного пристыженным, и тогда они могли идти дальше. Он не должен был быть таким уступчивым.
Она прищурилась.
У нее было подозрение, что это не было частью его первоначального плана. Он пришел сюда с планом — или, возможно, с большей вероятностью, с половиной плана и верой в свою способность импровизировать. Вот уж он импровизировал так импровизировал. Он изменил свой подход, легко, как вода, текущая вниз по склону. Он работал, и она могла определить компетенцию, когда видела её.
Очень тяжело оспорить кого-то, когда всё, что этот человек делает — это соглашается с тобой.
«Мы сейчас разговариваем как один профессионал с другим», — сказал он, так спокойно, так разумно, так компетентно.
Она должна была напомнить себе, о чем они говорили. Это было то, о чем она не хотела говорить. Это было что-то, что не имело профессионального значения. Это было что-то, что не имело никакого отношения к его терапевтической работе, и поэтому такого рода вещи не следует поднимать в этой профессиональной обстановке. Это было против ее этического кодекса — ее профессионального этического кодекса, ее личного этического кодекса — впустить ее личные проблемы в терапевтическое окружение.
«Моя личная жизнь — это моя личная жизнь», — сказала она.
«Ну, понимаете…» — он слегка вздрогнул, как будто сказал, Я хотел бы помочь тебе, но правила есть правила. — «В том-то и дело. Знаете, как Вы профессионально интересуетесь моей личной жизнью? Как мы проводим здесь все время, обсуждая всевозможные личные, интимные подробности обо мне? Потому что это то, что позволяет Вам делать свою работу?»
Он хотел, чтобы она ответила, согласилась. Потому что так ты попадаешь в ловушку. Она молчала.
«Моя работа такая же, — продолжал он. — «У меня профессиональный интерес к личной жизни тех, кто в настоящее время находится в процессе самоуничтожения».
Обри Тайм была профессиональным психотерапевтом. Она делала свою работу, и она делала её хорошо. Она была ориентирована на карьеру, она всегда была ориентирована на карьеру. Когда он сказал самоуничтожение, это было похоже на удар в грудь.
«Вы в отставке», — сказала она.
Он пожал плечами. — «Думаете, Вы перестанете быть профессионалом, когда уйдете в отставку, Обри Тайм?»
Она чувствовала себя тяжелой, совершенно не в себе и совершенно неподготовленной ко всему, что происходило. Она хотела вернуться к чувству гнева, которое чувствовала раньше. Было бы легче, если бы она могла злиться. Было бы проще, если бы он просто перестал говорить правду.
«Всё, о чем я прошу, — сказал он, аккуратно и точно, — это чтобы Вы заботились о себе, чтобы Вы действительно достигли пенсионного возраста».
Она не была идиоткой. Она понимала. Она не специализировалась на лечении зависимости, но она всё понимала. У нее было профессиональное понимание взаимосвязи между травмой и склонностью к токсикомании. У нее было профессиональное понимание того, как прогрессирует злоупотребление алкоголем и как оно влияет на организм человека, и как оно может полностью уничтожить кого-либо, даже если этот человек никогда не позволит алкоголю разрушить ее карьеру. Как будто она не знала. Как будто ей не было плевать, лишь бы карьера была.
Как будто она знала какой-нибудь другой чертов способ справиться.
«Думаю, на сегодня хватит», — сказала она. Ей хотелось развалиться в своем кресле. Она чувствовала себя лишенной своих профессиональных способностей. Она чувствовала себя лишенной всего.
Он повернул голову, чтобы посмотреть на часы. Он сделал это очень демонстративно. Какой же он порой мудак. — «Мы работаем по 50 минут», — сказал он.
«Я сегодня бесполезна для Вас. Вы…» — Она собиралась сказать, Вы погубили меня. Она надеялась, что он этого не заметит. — «Вы измотали меня.»
«Так давайте просто поговорим», — сказал он, пожав плечами, и жестом руки сказал, вот всё, что я могу предложить. — «Поговорите со мной, Травинка».
«Нет», — сказала она. Это не было отказом. Никакой язвы, это не было требованием. Это были просто основные правила.
«Один профессионал с другим», — попытался он снова. Он посмотрел на нее с надеждой, с добротой. Он хотел помочь. Он предлагал альтернативный набор основных правил. Все, что ей нужно было сделать, это принять. Все, что ей нужно было сделать, это сдаться, забыть, что это противоречит ее этическому кодексу, что это неправильно. Все, что ей нужно было сделать, это позволить ему делать свою работу.
«Нет», — повторила она.
Ее профессионализм был ее щитом, но он был также нечто большее. Это было всё, что у нее есть.