До утра Терна и старый дракон провели время в маленькой кухоньке его дома, сидя при свечах, и беседуя. Девушке трудно далось поверить то, что она не спит – все вокруг было реальностью. И люди вокруг – потомками тех самых драконов, которые когда-то правили Маадгардом до людей.
— Я не захотел уходить. Тогда – был молод и глуп, и хотел видеть будущее своей страны. – старый дракон пожал плечами, играя с пламенем свечи. – Со мной остались друзья, наши девушки. Некоторое время мы жили в столице, но людской уклад жизни нам был не близок… Тогда мы переселились к горам. Не сюда – нет, наше селение было богато и знаменито. Но, как ты понимаешь, времена меняются… И вот – мы здесь.
Терна покачала головой.
— Вам никогда всерьез не хотелось уйти? Неужели вы бы не смогли?
— Наши дети… Наши внуки. – Дракон вздохнул. – В них нет той прежней силы. Не все из нас семьи создавали с нашими чешуйчатыми красавицами. Людские девы тоже лакомый кусок. Все они – наши верные подруги, но только род вырождается. Сила наша не может расти в полную силу, пока землю отравляет тиран.
Мужчина задумался, хмуря брови, потом снова покачал головой и улыбнулся, глядя на Терну – Нет, мы не хотим уходить. Мы ждем того, кто восстановит справедливость, и придем ему на помощь, как только потребуется от нас. – он лукаво сощурил глаза – Как знать, может, это ты будешь?
Терна саркастически приподняла брови, понимая, что ей и так не отвертеться от своей роли. Но что-то в этом рассказе мешалось ей, как выпавшая деталь.
— Но как так выходит, что чистокровный дракон – не может свергнуть короля. А я, человек, могу?
— Кровь тоже разная бывает. Я дракон простой. Из нижнего слоя. – мужчина ничуть не смущался, разъясняя такое разделение. – Мы издавна могли только рычать да людей фокусами попугивать. Есть среди нас и посильнее. Жена моя. – Гордость промелькнула в голосе мужчины. – Столько рыцарей в бараний рог согнула. Один взгляд чего стоит! Лес полыхает, коли злится. А ты – крови королевской. Уж не знаю, зачем судьба так мудрена, но выбрала тебя не случайно. И теперь ты – самой сильной драконьей крови девица. Делай с этим что хочешь. Но только – поступай мудро.
— Я собираюсь подобраться к королю ближе. – Терна задумчиво потерла подбородок – Вроде бы, скоро будет турнир, который неплохо было бы использовать… Но я пока не знаю, как поступить.
— Этого предателя я знал лично. – Дракон хитро сощурился. – Расскажу тебе один секрет. Удиви его. Даже возможно, возьми на слабо. Король любит жестокость – если ты отмутузишь парочку его слуг, он будет одновременно уязвлен и заинтригован. Не бойся перегнуть палку – он отмороженный псих.
На улице постепенно светало.
Ребятишки и прочие селяне начали просыпаться, суетливо стараясь услужить Терне. Только теперь она смотрела на людей иначе, видя, как за каждым взглядом кроется большее величие, чем человеческое. Мимо пронесся сын дровосека, таща куда-то самодельные крылья.
— Опять с сосен прыгать собрался. – Терна обернулась на женский вздох, прозвучавший совсем рядом. Возле нее стояла дровосекова жена.
Терна на мгновение утонула в ее мудром, укрытом глубокой грустью взгляде. Женщина улыбнулась.
— Летать мальчишка хочет. Все мы хотим.
Она покачала головой и отправилась накрывать на стол.
Терну накормили и напоили еще усерднее, чем за ужином. Драконы собрали ей в котомку своих припасов, во многих из которых девушка узнала диковинные – незнакомую выпечку из странных трав, какие-то настои, наследие культуры драконов.
Переговорив с дровосеком, девушка упросила их приютить Лилоса. Коптарху нельзя было в столицу – и дракон это понимал. Сам скакун, заласканный драконьими ребятишками, был даже не против, хотя расставаться с хозяйкой снова не хотел. Обнявшись, они простояли несколько минут, под сентиментальные вздохи женщин, и Терна, поблагодарив каждого, взяла свою сумку и заточенный меч, готовая двигаться дальше.
Старший дракон окликнул ее –
— Если будет нужна помощь – зови. Зажги огонь на главной башне – он не горел уже много лет… Мы придем. И придем не только мы.
Терна кивнула, и исчезла в редких колючих зарослях леса.
Она шла к главной дороге, продираясь сквозь кустарник, не обращая ни на что внимания. В голове Терны мелькали фразы и образы. Старый дракон, верный своим землям. Женщины-драконицы, издавна сильные воительницы, вынужденные ограничиться своими тесными кухнями. Детишки, которым нельзя было показывать свою сущность, летать и оборачиваться драконами. Изнутри девушку выворачивало от сожаления этому могучему когда-то роду, и хотелось во что бы то ни стало помочь. Что если правда удастся свергнуть короля? Чтобы драконы и люди снова жили бок о бок?
Хмурясь, она раздвигала сухие ветки и упрямо шагала вперед. Даже если в этих полумертвых лесах были хищники, никто бы из них не решился напасть.
Наконец лес поредел. Впереди показались луга. Даже они не были зелеными и сочными, как луга близ Фатрахона и на фермах Овода. Терна вышла с опушки и остановилась чтобы оглянуться. Земля вокруг выглядела изможденной. Это пугало – словно Маадгардом не просто правил не тот король, мучая своих подданных своей жадностью, а человек, который истязал саму материю, природу, жизнь вокруг себя. Чем же таким занимался король?
Все это еще нужно было выяснить Терне.
Неподалеку она увидела широкую каменную дорогу, и указатель. Поправив тяжелую сумку, она прошла к нему. Все было точно. Из леса Терна вынырнула близ Артеноса, Северо-Восточного города Маадгарда. Но ей нужно было вниз, к столице. В Тернаар.
Изучив указатель, девушка помедлила, чтобы достать хлеба из сумки, и отправилась дальше, обедая на ходу. До города было где-то два дня пути, и Терна не хотела особо медлить. Вокруг было пустынно – только дорога вперед и никаких больше селений. Слишком близко было к горам и границе – возможно, когда-то тут и жили люди, но после раскола страны переселились в места более безопасные.
Терна шагала по дороге, взбивая в облака дорожную желтую пыль. Она специально держалась обочины, чтобы, если что, пропустить транспорт или всадников, но часы шли, и никто не проскакал мимо. Пейзаж однообразно тянулся вдоль тракта, и казалось, что девушка идет, но не движется.
Но это, конечно, было иллюзией. Где-то впереди была столица. Еще какое-то время назад девушка и подумать не могла, что увидит ее. Жемчужину Маадгарда! Город, построенный драконами и людьми, бок о бок, прекрасный, светлый и чистый. О нем блуждало много историй. Работая в таверне, Терна не редко подслушивала разговоры тех, кто когда-то видел столицу. Мало кто говорил худое о городе. Всех, даже скряг и барыг – он восхищал. Терну подгоняло любопытство. Такой ли он величественный теперь, этот город-дар? Или его блеск так же, как богатство земель Маадгарда, давно поблек? Хотелось быстрее достичь Тернаара, чтобы увидеть все своими глазами.
Но дорога была долгой, чтобы успеть поразмыслить о многом. В том числе, об имени.
Терна хорошо понимала – пророчества о свержении тирана могут быть известны не только хорошим людям. Сам король, по слухам, предпринимал все, чтобы оно не сбылось, и перестраховывался как безумец. Вон, если даже всех воронов перестрелял в округе. Весь план девушки будет погребен заживо, если кто-то услышит ее собственное имя.
— Элен? Немера? Артинья? – Терна шевелила губами, перебирая все когда-либо слышанные имена. Но ни одно не заставляло ее хотя бы запомнить его на мгновение.
— Нет, так точно не пойдет, я сама же забуду и подставлю себя в первое же мгновение.
Девушка ломала голову.
И случайно пришедшая мысль стала ее спасением. Терну озарило. Сархи! Самый теплый городок Маадгарда. Самый теплый, с горячим песком, омываемым прибрежными волнами. Климат там был как у южных соседей, и сам Сархи когда-то откололся от них случайно и был присоединен к Маадгарду. Тамошние люди изначально говорили на своем языке, и когда-то давно Терна слышала одного из гостей, прибывшего из далеких земель на приеме у Овода. Богатого мужчину тогда позабавила маленькая девчонка на огромном коптархе, и он смеясь назвал Терну наездницей.
— Саворра. – Терна расплылась в улыбке думая о том, как иронично будет звучать ее имя, но меж тем правдоподобно.
Вот уже была готова и маленькая легенда – о девочке, которую когда-то давно подобрал местный вояка, а может быть, вовсе бандит, назвал по своему, наказывал ей разные поручения а в конце концов обучил всему, что умел. А может, даже большему…
Терна шла, улыбаясь себе под нос, предвкушая свое появление в столице.
— Закат? Эй, Закат!
Он попытался встряхнуться, но не смог. Стены тоннеля закачались, он сполз на камни.
Слишком долгий путь. Слишком слабое тело.
Колея изогнулась горбом, сбрасывая едва не ускользнувшего от неё человека обратно на дно.
Чужая колея.
— Где она? — Тёмный Властелин распахивает двери башни, обгоняя лекаря. Его не было в замке больше четверти луны, во время которой королева разрешилась от бремени и, как ни странно, выжила. — Я хочу увидеть…
Он умолкает, осекшись. На полу возле узкого башенного окна сидит королева, коса отрезана у самой шеи, пряди растрепанных рыжих волос скрывают лицо, прячут оставленный им тонкий шрам. Осколки перевёрнутой чернильницы блестят в тёмной луже, покрывают листы дорогой бумаги. Королева смеется безумно, почти как когда очнулась на его алтаре. Выталкивает между всхлипами и взрывами хохота:
— Не выйдет, Тёмный. Не выйдет.
Он кидается к окну, отталкивая её, хватает свитый из длинных волос, простыней и одежды канат, тащит обратно. Но внизу лишь пара пустых свободных петель. Тёмный Властелин воет обезумевшим зверем, впервые узнавая, какого это — сожалеть и лишаться чего-то. Он бежит вниз, к мосту над рекой, по которой сейчас уплывает колыбель с его ребёнком.
Теперь он знал, что пытался вернуть, для чего боролся с течением. И обессилевшая, недавно родившая королева сумела спуститься со своей башни, добраться до него, неведомо где и как раздобыв меч. Сумела убить того, кто обещал превратить в нескончаемую муку не только её жизнь, но и жизнь младенца.
— Эй-эй, вот сейчас совсем не время помирать! Просыпайся давай!
Его похлопали по щекам, усадили. Закат открыл глаза. Посмотрел в нависшее над ним узкое лицо, на сбегающие огненными ручейками волосы. Протянул руку, отодвинул вечно скрывающие черты пряди, коснулся тонкого шрама на щеке Ро. Та недовольно мотнула головой, отодвигаясь.
— Раз проснулся, вставай давай! Как будто у нас много времени.
Закат молчал. Он не мог поверить в то, что видел, и не мог понять, как не замечал раньше.
— Аврора?..
Девушка нахмурилась.
— Я Ро, а не это длинное непотребство. Откуда ты вообще узнал?.. А, да и какая разница!
Разница была, но Закат промолчал. Она, наверное, его не помнила, а он боялся ей говорить. Боялся, что, узнав правду, Ро покинет его.
Это было неправильно, он понимал, но решил, что признается позже.
Что она была его королевой. Что сказки о спящей принцессе — сказки о ней самой.
Что она, должно быть, его дочь. Вернее, далёкий-далёкий потомок его дочери, рождавшейся раз за разом. Так же, как рождался светлый оруженосец Пай, которого Герой, очевидно, тоже не просто подобрал, а воскресил на своем алтаре.
Закату почудился хриплый смех, он оглянулся, почти уверенный, что сейчас увидит Левшу, но вместо этого с потолка посыпались мелкие камни, над головой загрохотало. Его дёрнули за руки, пытаясь протащить сквозь осыпающийся свод, но усталое тело подвело. Он споткнулся, полетел на пол, едва успев оттолкнуть Ро, откатился от падающих балок…
Грохот стих, только шуршала в темноте земля. Страх обрушился тяжестью большей, чем камни, Закат бросился вперед, налетел на завал, сплошной, от пола до потолка. Вцепился в какой-то камень, отбросил его назад, начал отгребать землю, с замирающим сердцем понимая — он вряд ли сможет им помочь. Колея не отпускает его, страшная незнакомая колея, требующая остаться в подземельях. Бывший Тёмный Властелин снова просто игрушка в чужих руках, и судьба никому не позволит сломать игру.
Он вдруг понял, что видит свои дрожащие руки. Непроглядная тьма подземелья рассеялась, откуда-то сверху струился неверный факельный свет. Боясь на что-то надеяться, Закат пополз вверх по осыпи, нашел окошко под самым потолком, у опасно накренившейся балки. Услышал испуганный голос Пая:
— Господин? Где вы, господин?
Едва не рассмеялся от счастья, мысленно благодаря свою проклятую судьбу. Отозвался:
— Здесь, — протянул руку к свету. Её тут же схватили, кто-то потянул, рявкнула Ро:
— Куда?! Сквозь эту дырку разве что крыса протиснется! Ну-ка убери лапу.
Закат послушался, заглянул в отдушину. С той стороны коридора бывший потолок стал полом, столпились у лаза Светозар, Ро и Пай. Все, к счастью, невредимые.
— Мы сейчас разберём завал, — в словах Светозара сквозила неуверенность, да и сам Закат понимал — копать здесь долго. Ему вдруг почудились голоса за спиной, он обернулся, прислушался.
Похоже, не только Светозар гулял по подвалам Цитадели.
— Уходите. Пожалуйста. Здесь скоро будет погоня.
Они всё равно попытались отгрести несколько камней, Закат перехватил руки Пая.
— Вы не успеете — ни разобрать завал, ни обойти его. Если вас поймают, нас в темнице станет четверо, а я хочу умереть один. Пожалуйста.
Скривилось словно в гримасе боли лицо Светозара, донесся глухой звук удара — кто-то ударил в стену кулаком. Закат помедлил. Позвал:
— Аврора…
Девушка подвинулась ближе, приникла к окошку. Протянула руку, коснулась его лица. Прошептала горячо:
— Я вернусь. Я тебя спасу, потому что ты никакого права не имеешь…
— Ты была спящей принцессой, — не слушая, перебил Закат. Ладонь, гладившая его по щеке, замерла. Он сжал её в горсти. — И это я прервал твою сказку. Я заставил тебя стать моей женой. Ты ненавидела меня, ты очень страдала тогда. Пожалуйста, позволь мне искупить свою вину.
По стенам побежали отсветы факелов, Закат отстранился от неподвижной Авроры, сполз с осыпи. Пошел назад, навстречу погоне. Отчаянно болело в груди, будто он сорвал корку с почти зажившей раны.
Зато теперь она никогда не вернётся за ним. Будет жить. Слава проклятой его судьбе.
Отправленный в погоню отряд рыцарей на миг опешил, увидев, как спокойно идет к ним сбежавший пленник. Быстро очнулись, выставили мечи, окружили.
— Сдавайся!
Закат поднял руки, останавливаясь. К нему опасливо приблизились, схватили за цепь, скрутили запястья веревкой — криво и поспешно, но надёжно. Придержали за плечи, когда старший в отряде, отводя душу, ткнул пленника кулаком под рёбра.
— Обыскать здесь всё! Его с конвоем назад. Никто не сбежит от праведного суда!
Закат хмыкнул, заработав ещё один пинок. Вряд ли рыцари сумеют быстро разобрать завал — даже ради праведного суда.
Конвоирам выдали факелы, Заката толкнули вперёд.
— Иди!
Он пошел. Возможно, он мог бы сбежать даже сейчас. Возможно, он мог нарочно сбиться с пути — рыцари ни разу не приказывали ему, куда свернуть. Впрочем, он и не ошибался. Зачем?
Справа что-то зашуршало, Заката схватили за плечо, останавливая.
— Твои дружки? — насмешливо спросил смутно знакомый рыцарь, поднимая забрало. Прошел чуть в сторону по коридору, светя факелом. Велел напарнику: — Веди его дальше, а я тут осмотрюсь.
Второй кивнул, указал факелом — двигай, мол. Закат пошел дальше. Он знал, что здесь Светозар и остальные оказаться не могли, так что не беспокоился. А вот оставшийся конвоир вёл себя странно — слышно было, как он то и дело сбивался с шага, словно вздрагивая от каждого движения пленника. Когда Закат не заметил нужный поворот, рыцарь прошел за ним ещё с десяток шагов, прежде чем хлопнул по плечу — не рукой, а мечом плашмя. Закат оглянулся. Спросил напрямик:
— Ты меня боишься?
Рыцарь только ткнул в сторону нужной развилки. Закат снова пошел первым, прислушиваясь. Вроде бы среди рыцарей не было трусов — во всяком случае, не таких, которые боялись бы безоружного пленника. Тогда…
— Я тебя знаю?
Спину кольнуло острие меча, Закат склонил голову, чуть ускорив шаг. Идти им всё равно было ещё далеко.
Не так уж много рыцарей видели его до Цитадели, и, тем более, могли узнать. Этот под доспехом был худ и невысок, так что…
— Ты — Яросвет. Поэтому ты боишься.
Сзади споткнулись, Закат обернулся. Потянулся связанными руками к шлему рыцаря, отщелкнул крючок. Тот даже не попытался помешать, только отшатнулся к стене, будто забыв о мече в руке. Забрало качнулось, открывая юное лицо, сейчас отнюдь не такое гордое, как пару лун или пару дней назад.
Закат смотрел на него, пытаясь понять, почему не чувствует злости. Это ведь тот человек, из-за которого его узнали. Гонец и соглядатай света. Пробрался в избу лекарки, чтобы найти колдовские травы. Один из рыцарей, поджегших дом Светозара.
Мальчишка, испуганный настолько, что даже не пытается защититься.
Закат отвернулся.
— Мне некуда бежать. Мы уже слишком близко к Цитадели. Так что идём.
Яросвет шумно вздохнул, почти всхлипнул. Звякнуло забрало, спины невесомо коснулась рука, не толкая, только обозначая — я готов, иди.
Однако вскоре уже рыцарь нарушил тишину:
— Я очень глупо подставился. Почему ты меня не убил?
— Не хочу, — пожал плечами Закат. — Ты не лучше и не хуже других. Делаешь то, чему тебя научили. Стараешься… Даже если я тебя убью — ничего не изменится.
— Ты хочешь убить магистра? Как медведя?..
У него был странный тон, настороженный и восхищенный одновременно. Если бы Закат не видел, как только что был испуган рыцарь, не поверил бы своим ушам. Решил бы, что это ловушка. А так только признался:
— Я об этом не думал. Я просто пришел обменять себя на Аврору.
— Не может быть! — фыркнули сзади. — Ты же не дурак. Ты что, решил, что тебя пощадят?
— Нет, — он покачал головой. — У магистра не было причин меня отпускать. Я помню, что делал с ним, когда он был Героем, а я — Тёмным Властелином. И я ещё помню, что такое месть.
Подумалось — зато Герою в голову бы не пришло подобное. Тогда он мести не понимал.
Что ж, всё меняется.
— Бред какой-то, — вздохнул за спиной Яросвет. Умолк, прислушиваясь.
До камер оставалось полтора десятка шагов, а магистра уже было слышно.
— Как вы могли его упустить?!
Что-то разбилось, Яросвет невольно замедлил шаг.
— Вы охраняли единственного пленника! Вдвоём! И вы! Его! Упустили!
Закат вошел в камеру. На нём скрестилось три взгляда, магистр медленно поставил на стол кружку. Осколки её товарки покрывали лавку и головы охранников, видимо, разбившись о стену над ними. Из-за Заката неуверенно выступил Яросвет, не зная, получит он награду или попадёт под горячую руку.
— Мы его поймали, — сообщил очевидное. — В тоннелях, как вы и говорили.
Магистр взмахом руки отпустил провинившихся, прошёлся вдоль стены, медленно успокаиваясь.
— Он был один?
— Да, светлый магистр, — почтительно отозвался Яросвет.
— Вздор! — снова вспылил тот. — Он не мог сбежать в одиночку!
— Но сбежал, — улыбнулся Закат. — Вы никого не найдёте в подземельях.
— И как же ты открыл замки?! Усыпил охрану? Новую рубашку достал?
— Магией, — огрызнулся Закат. К счастью, ему, в отличии от Героя, враньё не казалось чем-то неправильным.
— Ты считаешь меня дураком? — магистр схватил пленника за грудки, притянул к себе. — Даже я знаю, что магии нет больше ста лет!
— Но ты же утверждаешь, что я, безвылазно сидя в своём разрушающемся замке больше ста лет, распространяю в мире тьму, — возразил Закат. — В том числе на твоих светлых землях.
Магистр отшвырнул его с такой силой, что Закат споткнулся о лавку, на которой недавно сидела охрана, успел чуть повернуться, чтобы влететь в стену плечом, а не затылком. Магистр подскочил, замахнулся уже ударить… Опустил руку, разминая зудящий напряжением кулак. Махнул старающемуся стать понезаметней Яросвету:
— Увести. Всё равно от него не будет толка, — не выдержал, схватил встающего за воротник. — Ты ещё пожалеешь об этой попытке побега. Если ты думал, что плеть — это худшее, что я могу с тобой сделать, уверяю, ты заблуждался!
Община «Пчелы по одной не живут» (с) Старинная русская пословица
Глине не впервой было убегать и прятаться, но в этот раз она понимала, что угроза её жизни – смертельная, а сил и знаний у неё настолько мало, что даже Манчини под силу с ней справиться.
Трясясь в межпоселенческом автобусе по ухабистой дороге, рассматривая мелькающие столбы линий электропередач, она вспоминала давнюю поездку к маминой тётке в Дубравку, житьё в доме без электричества и воды, сруб колодца во дворе и журавля с ведёрком, неожиданный выводок котят от старой слепой кошки и ватное одеяло из лоскутов, брошенное на лежанку русской печи.
Глина и Маринка хихикали, отсиживаясь холодными вечерами на печке, грызли сушеные груши и яблоки, висящие на ниточках и называемые тёткой Татьяной «сушка». Теперь Глина понимала, что тётка Татьяна была одарена, и часть её дара по материнской линии перешла Глине и Маринке. Жаль, что по малолетству Глина ничего не узнала о Татьяне, ни о чём её не спросила. Помнила только, что ездили к тётке со всей округи болящие и убогие, что лечила она их наложением рук, помнила закопчённые иконы в окладах из фольги и бумажных цветов. Помнила, что не нужны Татьяне были ни спички, ни свечки, а стоило ей только рукой провести – как в комнате становилось светло, пусть и ненадолго. Помнила, что Маринка просила у Татьяны посмотреть у соседей телевизор, но та не пустила её, мол, ерунда. И помнила, как однажды пришел к Татьяне какой-то священник и долго кричал на неё и оскорблял её, а потом ударил своей окованной палкой в порог, да с такой силой, что выбил доску.
Глина качалась в автобусе и думала, что вот и нет уже никакой избушки Татьяны, что и хутора Дубравки нет, что даже кладбище перепахали тракторами, и теперь там поля кукурузы. А если бы мать с отцом не скрывали правды от Глины, то была бы и Маринка жива, и Глина бы не подпрыгивала, как заполошный заяц, от каждого дуновения ветра.
Автобус высадил Глину на повороте на грунтовку, смеркалось. Глина бодро пошла вдоль посадки, совершенно не ожидая попутчиков. До хутора было два километра, если верить карте. Сотовой связи здесь не было, так что Глина полагалась на свою память, идя к Западной Елани без карты.
Местами дорога становилась совсем не прохожей, а раскисшей жижей, поэтому Глина сворачивала в посадку и брела между соснами по мягкой и влажной подушке из лежалых иголок, что удлиняло путь. Путь к хутору Западная Елань был хоть и длинным, но безлюдным.
Дом Петрова Харитона Глина нашла быстро среди ряда заброшенных хижин. Петров жил на западной окраине, и его дом окружал большой сад с пасекой. Сам Харитон сидел на скамейке, подсунув под спину плоскую ватную подушку, которыми утепляют на зиму дадановские ульи.
– Ну, здравствуй, Третья, – сказал Петров, подымаясь и кряхтя, – я ждал тебя сегодня.
– Глина, – представилась девушка, протянув руку старику.
– Третья, – усмехнулся Петров, пожимая узкую девичью ладонь, – так проще.
Глина вошла в дом, это был пятистенок с перегородкой, отделявшей кухню от горницы. Низкие потолки и узкие, но часто посаженные оконца, напомнили ей о доме Татьяны. Интересно, знал ли Петров об её тётке? Жили они в разных концах страны…
В сенях стояло эмалированное ведро и пол – литровая кружка с наляпанной клубничкой на боку. Висело полосатое льняное полотенце.
– Девчата в саду, варенье доваривают, – сказал Петров Глине, показывая на узкий диван – топчан, обитый полосатой тканью. Глина поставила на него свой рюкзак. В этой горнице она собиралась остаться надолго, и основной вопрос был в том, сможет ли она найти общий язык с «девчатами». О том, что с Харитоном они поладят, Глина поняла сразу.
Петров вышел в сад, Глина двинулась за ним, находя дорогу на ощупь. Пригибаясь под ветками, которые дед придерживал, чтобы они не хлестнули девушку по лицу, она вышла на небольшую поляну, в центре которой вокруг раскаленной садовой печи стояли лавки. Над ними в хлопотах склонились девушки. Одна – стройная и высокая шустро разливала варенье в стеклянные банки, а вторая – плотная и низкая — закатывала крышки ключом.
– Третья приехала, – сказал негромко Петров, – можно начинать, Первая.
Стройная и высокая Первая положила половник на крышку кастрюли с вареньем и направилась из круга света в темноту двора, пройдя мимо Петрова и Глины, кивнула им, и скрылась за ветками. Глина вопросительно взяла старика за рукав, но тот просто положил сверху шершавую ладонь ей на ладошку. Вроде бы ничего не изменилось, но Глине вдруг показалось, что небеса качнулись и застыли. Она вздрогнула, но Петрович улыбнулся в темноте, показав щербатый рот.
– Всё теперь стало хорошо, мы под заслоном.
Первая вернулась и принялась молча разливать варенье, а Вторая весело рассмеялась и сказала Глине:
– Не переживай, мы в схроне. Нас теперича никто не увидит.
– Ага, мороку немного напустила, – шутливо бросила Первая из темноты, возвращаясь к печи.
Глина молча рассматривала девушек, грубоватый голос Первой не вязался с её внешним обликом. Она могла бы быть фотомоделью. Густые русые волосы стянуты в узел под нелепым сельским платком. Старый спортивный костюм, на который была надета куртка с обрезанными рукавами, не портил худенькую и гибкую фигурку. Первая склонялась над банками, переворачивая их вверх дном и накрывая драным тканевым одеялом. Вторая – полноватая, смешливая, с округлым лицом и крупным выступающим подбородком споро крутилась возле печи, заливая ковшиком пламя и выгребая на совок угли в старое ведро. Харитон, сложив руки на груди, с удовольствием следил за ними.
– Дождя не будет? – спросил он строго.
– Послезавтрева будет, – убежденно ответила Вторая, – а покаместь нет.
Глина присмотрелась ко Второй и поняла, что она не так уж молода, но и не стара. С виду можно было дать лет тридцать.
– Вечерять пойдём, – сказала снова Вторая и повернувшись к Петрову добавила, – Харитоша, тыт-ко сдёрни пойди медку. Без яво никак чай сегодня, разве что с пенками. Да и для другого чего сгодится.
Все вернулись в дом. Первая шла молча, а Вторая беспрестанно болтала: «Помыться б, ополоснуться чуток. Вона ноги каки! Чисто демон болотный! Глянь-ко, в посудине вода не простыла ль? Либо есть в чугунке? Ах, зряшно угли залила, надоть бы каструлю приставить, потеплить водицы».
Вошли в дом, Первая стала накрывать на стол, Вторая возилась с вёдрами, чем-то гремела. Харитон, кряхтя, кормил котов и кошек всех мастей: двух пятнистых, полосатого и одну чёрную с белыми лапками. Он ласково что-то говорил им, но Глина не слушала, её разморило, и она легла на диван-топчан, не заметив, задремала.
Проснулась она от тихого смеха девчат, села рывком на топчане и вытаращила свои глаза на безбровном лице. Первая оглянулась на Глину и похлопала ладонью по пустой табуретке.
– Садись ужинать.
Глина помыла руки над тазом, поднимая ладонями вверх алюминиевый носик подвешенного на два гвоздя умывальника, и села за стол. Вторая подвинула к ней сковороду жареной картошки с салом и мисочку с солёными огурцами.
– Рассказывай, – сказала Первая, подпирая кулаком подбородок. На её щеках были уютные милые ямочки.
Глина ела и рассказывала с набитым ртом.
– Меня хотят убить, и я в бегах.
– Кто убийцы?
– Там целая банда. «Божья пчела».
– Это они тебя изуродовали? – без всякого стеснения спросила Первая.
– Нет, это я сама себе сделала.
– Дура, – с ласковой улыбкой ответила ей Вторая и налила в большую кружку чаю, придвинув её к Глине.
– Сама теперь знаю.
– А почему же не подлатала себя? – снова спросила Первая.
– По той же причине, – улыбнулась Глина.
– Чужую беду на бобах разведу, а к своей ума не приложу, – задумчиво покивала Вторая.
– Не парься, Третья, Вторая быстро справится, – успокоила Глину Первая, – медком да ледком, и не заметишь как.
Глина настрожилась при слове «медок», но решила, что, если с ней тёмные бусы, то как-нибудь себя она защитит. Не поддерживая застольную беседу, стала пить чай, намазывая мягкий хлеб пенками от варенья. Она искоса смотрела на Первую. Неожиданная догадка озарила её.
– Я могла тебя где-то видеть? – спросила внезапно Глина, глядя в глаза красавице.
– Вспомнила? – утвердительно кивнула Первая.
– Нет, но помню, что видела раньше, – пробормотала Глина.
– На барахолке в Ярославле, я тебе чайничек предлагала купить. И адресок дала…
Глина засмеялась и протянула руку Первой. Та её пожала с таким же смехом.
– Я же венцов не вижу, и своих не чувствую.
– Молодая ишшо, – вставила свою реплику Вторая, – поживёшь подольше – поумнише будешь. Венцы не у всех есть, а только у слабых. У сильных они пропадают. Вспыхнут разок и пропадают.
– А тебе сколько лет? – спросила Глина нахально.
– И, милая, считать притомишься, – улыбнулась Вторая.
Вошел Харитон, снял у входа ватник и повесил на гвоздик.
– Чаю выпью и в омшаник пойду.
– Чавой ты вздумал, старый? – засмеялась Вторая, – не то как бирюк в лесу жить теперь будешь? Как – нить да разместимся туточка.
– Бирюк в чаще, а я не пропащий, – пошутил Харитон и добавил, – нету в избе места, довольно об том. Ноне вечор тёплый, пересплю. Назавтра топчан сделаю и достану с горища матрас, буду под навесом спать. Да и кого бояться мне в заслоне-то!
Первая скромно потупилась, принимая похвалу.
Глина чувствовала, что она потеснила жителей избы, но помалкивала. Она знала, что по-другому не получится, и Харитон не о лежанке помягче думает, а о том, как ей, незнакомой девушке, помочь.
Следующий день был не менее эпичный, чем вчерашний… На «Звезду души» притащился наш Твэл в компании Лиана. Ну, с Лианом все понятно, он как бы советник, ему положено такие вещи знать, как явление параллелей. Если парочка демонов еще не сильно пошатнет равновесие, то полоумный паразит так точно мог что-то вытворить такое, что не расхлебают демиурги вместе со сверхами и драконами… Тут все понятно, тут у меня претензий нет… Но на кой черт он притащил основу Твэла? Оба демона о чем-то поговорили и начали бить друг другу морды, пока не подошел Лиан.
Параллельный Твэл увидел Лиана и грохнулся в обморок из-за переизбытка чувств. По обрывкам рассказов вытащенных граждан выяснилось, что параллель Лиана был убит на его глазах, а потому такая реакция оказалась вполне предсказуемой. Лиан, как честный светлый демиург, поднял упавшего и потащил на руках в медблок. Твэл озверел…
Я пришла в медблок как только узнала о произошедшем. До этого я как-то не задумывалась о том, что именно творится в голове у нашего Твэла, предпочитая с ним пересекаться как можно реже. Но теперь увидела его сущность во всей красе. Он смотрел на свою параллель с такой ненавистью и ревностью, будто бы тот силком забрал Лиана из дому и заставил на себе жениться.
Усевшись на кушетку рядом с болезным, я положила руку ему на лоб, чтобы передать часть энергии и подпитать замученное тело. Пепельный Твэл был существенно истощен. Не сколько физически, сколько морально. Вот я и решила сделать доброе дело. Лиан стоял у изголовья, наблюдая за мини-сканером, висящим над головой параллели, а наш Твэл встал в дверях, скрестив руки на груди и всем своим видом показывая, как мы ему дороги.
— Что, явилась помочь болезному? — без приветствия начал он. Я стиснула зубы, стараясь не послать его к черту. Пара биоников и так дежурила за дверью, а бионики-медики суетились через стенку. Мне ничего не стоило послать его в задницу, но ссориться прямо сейчас при параллели и Лиане мне показалось неуместным. — Ну конечно, ты же всегда помогаешь только слабым и болезным. Сразу подрываешься и бежишь на помощь, — продолжил вещать Твэл-основа ехидным голосом.
— Заткнись ради всех богов, — холодно попросила я. — Этот парень не заслуживает подобного отношения, хотя я не уверена, что он не такая же скотина, как и ты.
— Что, соблазнишь и этого, а потом бросишь? — ухмыльнулся Твэл. Я скрипнула зубами, стараясь не бросить в него чем-нибудь смертельным и не проклясть. Мне сейчас это ничего не стоило, но все же… Я создавала это проклятое тело. Я впихнула ему в башку кристалл. И мне было банально жалко собственных трудов, чтобы вот так все похерить.
— Тебя же попросили заткнуться, — Лиан говорил спокойно, но чувствовалось, что за порогом он выскажет все Твэлу в более матерной форме.
Тем временем пепельный Твэл открыл глаза и обвел нас всех непонимающим взглядом. Я легонько похлопала его по щекам, заставляя прийти в себя. В целом он здоров, просто перенервничал, да и кто бы не перенервничал на его месте?
— Ну хоть здесь ты живой, — он улыбнулся Лиану какой-то странной грустной улыбкой. Наш Твэл дернулся, но я остановила его взглядом.
— Еще шаг — и ты труп, — просто ответила я, чувствуя подходящий к горлу комок. Не хватало еще разреветься прямо здесь на глазах у этого придурка. Лиан-то ладно, Лиану не впервой видеть плачущих женщин, а вот как отреагирует наш Твэл на подобное… скорее всего, как-то мерзко. Решит, что его колкости и злоба дали эффект, и он смог меня унизить.
Я подала руку пепельном Твэлу, помогая ему встать.
— Пойдем выйдем, — просто предложила я, стараясь впитать слезы раньше, чем они покатятся по щекам. Он согласно кивнул, бросив на Лиана печальный взгляд.
Я мстительно заперла дверь и открыла экран в какой-то сад с фонтанами. То, что нужно для спокойного разговора без психованных личностей.
— Надеюсь Лиан воспользуется шансом и хорошенько оттрахает этого придурка, — вздохнула я, ступая на дорожку и ведя за руку параллельного демона. Как-то странно было идти рядом с ним. Вроде как и Твэл, но какой-то спокойный и более… взрослый, может быть. Он не смотрел на меня, как на ходячий инкубатор или на сиськи на ножках, за что я была ему весьма благодарна.
— Все так серьезно? — только и спросил он, медленно шагая по силовой дорожке и разглядывая большие цветы.
— Более чем. Твэл, как и многие дамы, нуждается в периодическом… успокоении истерик с помощью секса, — как можно более нейтральнее произнесла я и хихикнула от пышности фразы. Хоть на лекцию по сексологии ее отправляй.
— Ну тогда ладно… — протянул параллель и оглянулся назад, рассматривая статую какого-то писателя, засевшего в кустах с толстой тетрадью и пером. Писатель был выполнен так искусно, вплоть до идеально вырезанных волос на голове, что казался живым. Если бы не зеленоватый цвет камня, его можно было принять за фигуру человека в стазисе.
— За что ты ему врезал? — полюбопытствовала я.
— За тебя, — буркнул Твэл.
— Это как вообще? — я приподняла бровь, уже примерно догадываясь, о чем зашел разговор при их встрече.
— Я бы никогда не позволил себе сделать то, что он сделал с тобой. Я просто взял себе вторую жену для рождения наследников, — пояснил он.
Я истерически рассмеялась, смахивая слезы. Черт побери, это был идеальный вариант! Какие же мы были тупые в то время! Целый гарем идиотов не додумался до того, что можно взять в жены других женщин.
— Что с тобой? — Твэл удивленно взглянул на меня, останавливаясь и пережидая мою истерику.
— Мы дебилы… — простонала я, вытирая слезы, выступившие от смеха и горечи в душе. — Мы были конченные дебилы… Не додуматься до такой простой вещи… Вторая жена… Боги, какая же я была дура!
— Успокойся, вы просто совершили ошибку… которая, возможно, была очень нужна, — демон рассматривал сад, обводя его заинтересованным взглядом.
Я вдохнула и выдохнула, заставляя себя прийти в норму. Да. Мы совершили именно ту роковую ошибку, которая стала ключевой точкой и сдвинула историю с места. Именно мой побег из Замка в демоническом теле повернул колесо событий так, что я нашла новые вселенные, Шеата, новых друзей и новых врагов. Здесь с нами считаются и сверхи, и драконы, и вершители. Пусть они сильнее нас, но все же…
— Ладно, все, проехали, чему быть, того не миновать, — я повела его дальше. — Мы были теми еще идиотами и, боюсь, ими же и остались.
— И что ты предлагаешь теперь? — Твэл шел на полшага позади, будто бы боялся подставлять мне спину. Кто его знает, может и боялся.
— Для начала предлагаю тебе отдохнуть в каком-нибудь санатории на выбор. Хочешь — здесь, на Шаале. Хочешь — на Приюте или в каком угодно другом мире. Твой отдых мы оплатим. Психолога найдем, постараемся привести тебя в норму. Хотя… я уже четвертый год общаюсь со сверхом-мозгоправом, он даже наш супруг, а ни фига. Крыша как ехала, так и едет, — я шутливо постучала себя по макушке.
Твэл неопределенно хмыкнул и кивнул.
— Санаторий… было бы неплохо… Подлечить голову тоже не мешало бы. Думаю, тебе уже сказали, где я был. Хотя я и не скрываю этого. Я был гаремной игрушкой, — он развел руками, будто бы показывая, что ничего не может сделать.
— Ну… теперь уже не будешь. У нас достаточно сил, чтобы защититься от нападок сверхов, к тому же их Совет в руках у синерианина, который сам долгое время был… скажем так, в опале. Поэтому на счет сверхов не волнуйся. И это… у нас в семье фактически три сверха — Ольтарен, ты мог его видеть на корабле. Это тот самый мозгоправ. Висс — полубог полусверх, я его вчера не видела, но он где-то там бегал. И Рен… сверх разрушитель. В общем-то, он неплохой ученый, из лаборатории вылезает только за образцами и реактивами, поэтому вряд ли причинит тебе какой-то вред. Да, такие, как он, редкость среди паразитов… Он адекватный, понимаешь?
— В это плохо верится, — покачал головой Твэл. — А ты не меняешься.
— Это ты о чем? — я повернула к нему голову, ведя его по извилистой тропинке. Сад это был мне подозрительно знаком. Похожий высадили мои паладины у одного из храмов. Возможно, это он и есть.
— Снова собрала себе гарем, только в этот раз из сверхов, — ухмыльнулся Твэл.
— И из драконов тоже. Заметь — из параллелей одного дракона. Они неплохо уживаются вместе, — довольно улыбнулась я. — К тому же, у них нет нужды в толпах наследников, они позволяют мне делать то, что я хочу. Но иногда у нас бывают весьма печальные ситуации…
— И какие же?
Я грустно рассказала о своей параллели и появлении Лортэна. Вспоминать это было больно и неприятно, но все же рассказать было лучшим выходом. Вряд ли этот Твэл будет что-то предпринимать против меня, ему нет никакого смысла этого делать. А взгляд со стороны вполне мог прояснить ситуацию и помочь понять то, что я не увидела со своей заинтересованной стороны.
— Хорошо, что все хорошо закончилось. У тебя довольно интересная способность, — Твэл покачал головой. — У нас такого не было. Ну… почти не было.
— Вам повезло. А я бы и рада от нее избавиться, но это невозможно. Ее можно только хорошо контролировать.
Я подвела его к фонтану и усадила на бортик. Прохладные брызги воды помогали привести мысли в порядок. Рядом с фонтаном росло дерево с плодами, напоминающими большие красные груши. Я сорвала один, попробовала, поняла, что это просто такой сорт груш, нарвала в подол блузки и подошла к фонтану намывать в воде. Первую грушу протянула Твэлу, в знак дружбы, наверное. Почему-то мне подобный ритуал казался правильным.
Он с удивлением взял фрукт, но видя, что я спокойно трескаю эти груши, взялся и себе жевать. Я сунула руки в фонтан, повернувшись с бортика, и стала впитывать воду, стараясь успокоиться перед тем, что мне показалось важным сделать.
— Ты не против, если я вышью тебе рубашку? — тихо спросила я.
Твэл удивленно повернулся ко мне.
— Ты умеешь шить?
— Ты не подумай, ничего пошлого… Это такой оберег, — я старалась объяснить до того, как он сбежит отсюда. Мало ли, что крутится в голове у демона, пережившего много всякого дерьма.
— Я понял. Но раз ты научилась шить… Что еще ты умеешь?
— Всего по чуть-чуть и ничего конкретного, — я создала рубашку и удивилась — вместо белого цвета она приобрела странноватый серый оттенок, будто бы была из грубой ткани, хотя на самом деле ткань я сделала мягкой и приятной к телу. Но видимо мироздание решило, что этому Твэлу нужна такая рубашка.
Что-то мне подсказывало, что стоит поторопиться. В пальцах появился знакомый зуд, будто бы рисунок для вышивки просился на ткань. Я расчертила когтем рисунок, обозначая линии. Получилось разбитое сердце, из которого вырастал цветок. А дальше появились нитки с иголкой, и я стала быстро шить, прокалывая себе пальцы и тихонько шипя сквозь зубы ругательства. Подобный рисунок у меня появился впервые. Даже не знаю, что он может означать, и для чего Твэлу нужен такой оберег, но пусть будет. Кто знает, куда его закинет жизнь…
— Интересно… — протянул демон, глядя на мелькающую между моими пальцами нитку, как самый настоящий кот. Казалось, его привлекало движение.
— Будешь носить на память, а то кто знает, куда нас жизнь раскидает, — я откусила нитку и сунула в иглу новую, мысленно уже видя перед собой готовый рисунок. Почему-то мне это казалось важным.
— А тому… мне ты такого не шила, — почему-то утвердительно проговорил демон.
— Он козел, — фыркнула я, стараясь не пришить рубашку к своей блузке, иначе пришлось бы все начинать сначала. — Я как раз думала, не вернуть ли мне ему назад этот несчастный амулет. — Так как руки были заняты, то я просто вытолкнула щуп со звездочкой из груди.
Твэл несколько мгновений смотрел на подарок своей параллели, а потом покачал головой.
— Как давно все это было. Можно? — он протянул руку к амулету.
— Да на здоровье.
Звездочка блеснула под ярким солнечным лучом, будто бы напитываясь энергией света.
— И тебе не жалко… такой красоты? — почему-то спросил он, крутя амулет, как маятник из стороны в сторону.
— Мне — нет. Ему меня не было жалко, почему я должна жалеть его подарки? Знаешь, я, пожалуй, ее оставлю. На будущее. Видишь ли, я страдаю диким склерозом и порой забываю, на какие подлости бывают готовы разумные существа. Сегодня твой основа меня кое-чему научил. Это был неприятный, но необходимый урок, — я втянула звездочку обратно.
— Хм… и что же он такое преподал? — на лице Твэла заиграло любопытство.
— Весьма ценный урок. «Мудаки не меняются» — вот он самый верный, — я снова откусила нитку и взялась вышивать зеленый стебель цветка. Всего несколько тонких стежков друг за другом — и уже нужно браться за сердцевинку. — Он же столько всего пережил. Впадал в кому. Умирал несколько раз. Отдал собственную душу. Сменил три тела. А как был дураком, так и остался. Ты же видел его рожу… Убила бы, — я увлеклась и с размаху вогнала иглу себе в колено. Сплюнула в траву и вытащила нитку. Пожалуй, такие разговоры до добра меня не доведут.
— Наверное, именно поэтому вы и… расстались, — довольно деликатно произнес Твэл, будто бы подбирал слова.
— А ты бы смог жить с чем-то подобным? — он отрицательно качнул головой. — Вот и я не смогла. Шеат лучше. Вообще, драконы лучше, хотя и у них бывают заскоки. К примеру, после нашего последнего события с параллелью они стали более внимательными друг к другу. Всегда спросят, не случилось ли чего.
— Мне жаль, что у нас не было знакомых драконов. Я бы не отказался поговорить… с кем-нибудь из них… — Твэл взглянул на севшую на бортик фонтана птичку. Ярко-синие ее крылышки заканчивались полностью черными кончиками перьев. Пичужка подпрыгнула на месте, поймала какую-то мошку и склонила голову набок, будто рассматривала демона круглым карим глазом.
— Успеешь наговориться до упаду. Кстати, если захочешь, то для тебя будет работа. У нас как раз драконята подрастают, кусаются и отгрызают пальцы и руки своим нянькам эльфийкам. Поэтому мы ищем более крепких демонов, способных пережить укус драконенка без потери конечности. Регенераторы-то работают, но это все же больно и неприятно — по нескольку раз в неделю отращивать руки…
— Посмотрим, — он неопределенно качнул головой.
Я же быстро дошила сердцевинку и голубые лепестки цветка. Встряхнула рубашку, чтобы посмотреть, что получилось. Весьма неплохо, я хоть не сшила перед со спиной, так что это уже отличное достижение.
— Ах вот вы где, — из портала вышел Шеат. Он с любопытством посмотрел на мою работу и протянул руку, чтобы осмотреть рубашку. — Неплохо, но кое-где провисли нитки.
— Ну что ты будешь делать, — я магией подтянула свое творчество и вручила рубашку Твэлу: — Держи и носи на удачу. Боюсь, оберег тебе понадобится.
— Спасибо, — тот совершенно спокойно взял подарок и надел поверх своей тонкой рубашки. Жарко ему не должно быть, все же демон, но неудобно… Впрочем, это его личное дело.
— А мне твой основа наговорил уже бреда… — дракон взглянул на Твэла с каким-то странным удовлетворением, а после таким же взглядом окинул меня.
— Мы ушли оттуда, чтобы я его не убила, — буркнула я, стараясь не злиться. Лечить голову еще и нашему Твэлу слишком проблематично… Тем более, что этот вот, параллельный, не сделал совершенно ничего такого, что могло бы стать причиной раздора. Он вообще тихо-мирно лежал себе на кушетке в обмороке с ваткой нашатыря под носом.
— Я так и понял. От тебя фонит раздражением, — констатировал дракон, взглянув на меня повнимательнее.
— Знаешь, я бы многое отдала, чтобы вот он был на месте нашего Твэла, — я прижала руки к лицу, ощущая подступающие слезы. Ну почему все было именно так? Почему мне до сих пор больно все это вспоминать? Не означает ли это, что я любила нашего придурошного Твэла? А может люблю и сейчас, только старательно загоняю это дурацкое чувство куда-то в закрома души? Почему меня вечно тянет ко всяким моральным уродам, когда вокруг полным-полно хороших и порядочных парней? Нет, занесло к тому, кто ничего не ценил. И так с годами не понял кое-чего важного. Нужно научиться ценить тех, кто к тебе хорошо относится, поскольку испортить отношения всегда можно, а вот наладить новые… это уже куда как труднее.
Я уткнулась подошедшему ближе дракону головой в живот, ощущая его тепло и какую-то обнадеживающую мягкость. Он ласково погладил меня по голове, будто бы старался забрать всю ту боль, которая копилась годами.
— Не плачь… — моей руки коснулась другая рука, более горячая, чем руки Шеата. Пожалуй, я все же слишком расчувствовалась за этот день. Надо опять идти к Ольчику и лечить нервы. Хоть бы он уже вытравил этих тараканов из моей головы, побыстрее бы… надоело быть размазней.
Я постаралась взять себя в руки и отодвинулась от Шеата, шмыгнув носом. Мне нужно быть сильной, нужно приспособить этого Твэла к жизни в наших мирах, чтобы он не наделал катастрофических ошибок. Драконы-то помогут, но все равно… Нужно за всем присмотреть самой.
— Хочешь посмотреть каталог санаториев на Приюте? — тихо спросила я, чуть подвинув Шеата, но все так же продолжая его обнимать. Присутствие серебряного изрядно успокаивало.
— Давай, но я бы хотел пока немного побыть… на вашем корабле. Понять, что к чему, — Твэл взял протянутый мной каталог, который несколькими мгновениями ранее лежал в одной туристической фирме. Но ему он нужнее, а у фирмы на столе таких каталогов целая стопка — на любой вкус и цвет. Для самых вредных туристов и отдыхающих.
— Пойдемте, — Шеат открыл портал и приглашающе махнул рукой. — У нас там сейчас на кухнях повара блины пекут — красота! Кстати, ты когда ела последний раз? — он шутливо ущипнул меня за бок, заставив ойкнуть и погрозить кулаком.
— Не помню, — поморщилась я, поднимаясь с бортика.
— Вот то-то и оно. Так что пошли ужинать. И вообще, надо познакомить его со всей семьей на всякий случай, — дракон мыслил глобально.
Мы вышли в коридоре «Звезды души» аккурат напротив двери в столовую. Шеат что-то помагичил в руках и протянул Твэлу амулет связи.
— Вызовешь, если найдешь приключения на свою пятую точку. А сейчас пошли, ужин не ждет.
Дверь открылась, пропуская нас в общую столовую под номером семь. За сдвинутыми вместе тремя столами уже сидела Шиэс. Она заулыбалась и призывно помахала рукой, подзывая нас. Твэл надел амулет на шею и шагнул вперед, будто бы начиная жизнь с чистого листа.
Я все же искренне надеюсь, что они не поубивают друг друга с нашим Твэлом. А ведь наш может кого-то спровоцировать или подначить на драку. Так что Шеат прав — лучше пусть будет со связью. Да и рубашка-оберег чисто на всякий случай… тоже пусть будет. От меня не убавится, а ему не прибавится.
Состоять в морском патруле почетно. Даже если ты младший. У тебя форменный бушлат и кожаный шлем, ты имеешь право носить и применять любое оружие. И если тебе выпадает сомнительная честь охранять убийцу, то ты и эту задачу должен выполнить с честью.
Роджер проводил взглядом доктора и офицера из следственной группы. Он слышал лишь часть разговора и готов был отдать недельную получку, чтобы дослушать его до конца, но заключенный говорил тихо, а окошечко на двери было задвинуто.
Он уже приготовился оставшуюся часть дня скучать под дверью, как это было во все прежние дни. Однако не прошло и четверти часа, как сверху прибежал вестовой, передал приказ доставить преступника в переговорную. Роджер щелкнул засовами, велел арестанту встать лицом к стене. Роджеру хотелось, чтобы заключенный попытался убежать. Хотелось приключения. Но тот спокойно и медленно выполнял все, что требовалось. Он не собирался давать конвоиру повод…
В тесной переговорной с ржавыми углами и тусклой лампой преступника ждала девушка. Совсем молодая, худенькая, с копной коротких темных волос. Ее длинная серая юбка была местами аккуратно заштопана, а куртка казалась перешитой из другой, большего размера. Она обернулась на звук отворяемой двери, охнула, завидев арестанта, прижала пальцы к губам.
Роджер запер дверь и отошел в сторону, чтобы все видеть, не упустить ни одной детали. Так положено. Да и интересно. Убийцу за две недели не навещал никто. Разве только доктор и патрульные, что вели следствие.
Девушка быстро облизнула губы и шагнула к Хорвену. Кто она ему? Жена? Любовница?
Они замерли, глаза в глаза. Словно вели неслышимый для других, тайный диалог.
А потом девушка заговорила. Быстро, сбивчиво.
— Прости меня, пожалуйста. Если бы я могла знать, что это из-за меня! Я только хотела, чтобы ты меня услышал. Я думала, ты мой друг, и Блаз тоже мой друг… и как было бы здорово, если бы вы познакомились и тоже стали друзьями. Я пришла в этот ваш патруль и сказала, что ты не виновен. Я не знаю, кто на самом деле убил капитана, но я точно знаю, что это кто-то из людей Блаза. Понимаешь? Они обманули меня. А патруль не стал слушать. Им все равно, кого отправить на Корабельную, лишь бы люди успокоились… а Гасс жив. Ты за него не бойся, он со мной.
Заключенный улыбался, вслушиваясь в ее сбивчивую речь. Как будто слышал за словами что-то, не предназначенное для посторонних ушей. А потом вдруг резко ухватил ее за плечи, притиснул к себе, заставив замолчать.
— Эри, ты пришла. Все-таки пришла…
— Почему они мне не поверили? Ты говорил, что моряки — это люди чести. Что это не профессия, а образ жизни, мыслей. Тогда почему они не отменили приговор? Грегори, почему?
— Это ничего, Эри. Ничего.
Роджеру одновременно хотелось и отвернуться, и приказать, чтобы они прекратили обниматься — «не положено!», и хотелось досмотреть, дослушать до конца, все, что они скажут друг другу. Потом будет, что рассказать в «Маяке».
— Эри, сделай для меня одну вещь. Только не забудь, это важно. Завтра после… завтра вечером отнеси мою сумку доктору. Там нет ничего важного для морского патруля, иначе они давно бы ее забрали. Но они ведь не забрали?
— Нет.
— Ты помнишь доктора, который живет на буксире «Родерик», неподалеку от капитанского дома?
— Доктор Варков. Я видела его сегодня.
— Вот и хорошо. Сделай это для меня, ладно? Только не плачь! Слышишь? Сейчас не время плакать.
— Хорошо. Я не буду. Грегори, а что мне делать… потом?
— Не знаю, милая, — шепнул он ей куда-то в прическу. — Жить.
Когда вахта закончилась, Роджер отправился в бар «На маяке». Сегодня там должно было быть людно.
Войта вышел из крепости, сжимая и разжимая кулаки. Был соблазн немедленно явиться в школу и объявить, что Достославлен убил Трехпалого. Что не мрачуны, а чудотворы стреляли с балкона по беззащитным ученым. Но вспомнились не столько слова ректора Йергена, сколько его взгляд, когда он говорил: «Не овладев искусством обмана, мы никогда не победим мрачунов».
Однако более всего Войта боялся рассказать об этом не ректору, не градоначальнику, не тем, кто управлял Славленой – отцу. Отцу, который строил Славлену – город чудотворов, – который защищал ее, гордился ею и любил.
И Войта ничего отцу не сказал. Показал лишь бумагу Глаголена с его последней волей. И отец, конечно, сразу начал суетиться, рассуждать о том, кого лучше отправить в замок с этой бумагой, как правильно говорить с воеводой… Начал собирать вещи, чтобы ехать самому.
– Бать, ты понял, что сделал Глаголен? – спросил Войта, когда отец немного угомонился.
– Да, – ответил тот, глядя Войте в глаза. – И я теперь я сам вижу: твой наставник – в высшей степени достойный человек.
На этот раз он не запнулся на слове «наставник».
Отец не спросил, что Глаголен ответил на вопрос Войты. Будто почуял, что ему не надо знать ответа на этот вопрос. И Войта подумал вдруг, что отец знал ответ заранее. Потому что он был очевидным.
– Ты не считаешь, что надо хотя бы попытаться обменять Глаголена на Ладну с детьми? – настойчиво спросил Войта.
Отец вздохнул и посмотрел на Войту с жалостью.
– Сынок… Ты же сам говорил, что это невозможно. Что меня убьют, а тебя посадят на цепь… Если нельзя спасти всех, надо спасти хотя бы твою семью.
– А если в замке не поверят этой бумаге? Ты об этом подумал? Я бы на месте воеводы ни за что не поверил – под угрозой пыток Глаголен мог подписать что угодно. Он ведь не стал ломаться и сразу подписал все обвинения против себя.
– Так я же об этом и говорю: надо обязательно сделать так, чтобы поверили… В этом вся хитрость! Вся трудность…
Конечно, отец был прав. И Войта, как никто, не просто понимал – всем сердцем чувствовал его правоту, разделял его мнение. Если нельзя спасти Глаголена, глупо не спасти Ладну и детей. Глупо даже рисковать, глупо и опасно потерять хоть один день… Напрасно Глаголен говорил о привязанности Войты к семье с таким сарказмом – дело не в любви, не в привязанности. Угроза семье будила внутри дремучий инстинкт сродни звериному: лучше умереть, чем позволить не убить даже – просто обидеть. Потому наплевать на Глаголена в сложившихся обстоятельствах и казалось Войте поступком не человеческим – звериным. Бесчестным.
Надо достать письмо, присланное из замка. Украсть. Где оно может храниться? В ректорате? Имея в руках письмо, можно говорить и с друзьями отца, и со своими однокашниками – после этого ректорат не посмеет казнить Глаголена. Главное – не опоздать.
Войта, предоставив отцу самостоятельно собираться в дорогу, направился к Очену – идти было недалеко.
Будто в насмешку над Войтой, Очен играл с дочерью. Верней, не играл – он учил ее читать. Трехлетнюю дочь. В другой раз Войта бы над ним посмеялся.
И Очен, понимая, должно быть, что не стоит сейчас об этом говорить, все равно не удержался:
– Она такая умница! Погляди, она сложила из кубиков «мама»!
– Девочке это не пригодиться… – проворчал Войта. – Ты бы еще поучил ее дрова рубить…
– Она для этого слишком мала, – ответил Очен, не заметив подвоха.
– Я пришел спросить. Про тот разговор, о письме из замка. Ты не знаешь, где оно может быть?
– Знаю, – немедля ответил Очен. – Оно у Достоставлена. Ректор Йерген хотел его сжечь, но Достославлен сказал, что сжечь письмо всегда успеется, и пусть-ка оно пока полежит у него. Вдруг пригодится?
– Понятно, – ответил Войта, развернулся и направился к выходу.
– Воен, погоди! – опомнился вдруг Очен, когда Войта уже перешагнул через порог. – Погоди, мне тут кое-что пришло в голову!
Что может прийти в голову Айде Очену, созерцающему идеи? Войта не остановился.
Магнитофорная махина. Пусть она выглядит смешно, но она может послужить щитом от удара и сама способна ударить так, что мало Достославлену не покажется. Говоря со стражником, Войта будто в воду глядел: он не просто убьет мерзавца, он его помучает перед смертью – пока тот не отдаст письмо из замка.
Он сразу направился не в отцовский дом, а в собственный, где оставил магнитофорную махину, решив было, что она слишком смешна со стороны… Ничего, когда Достославлен увидит ее в деле, ему станет не до смеха…
Войта разработал план проникновения в дом Достославлена: как обмануть его прислугу и домочадцев, как остаться с Достославленом наедине, как усыпить его бдительность… Война – искусство обмана, этому отец учил Войту с детства. И план его был прост: он хочет показать Достославлену магнитофорную махину, столь полезную Славлене. Глаголен прав: не столько способность стрелять магнитными камнями, сколько накапливать энергию чудотворов – вот в чем ценность махины.
Он провозился с нею до позднего вечера, доделывая, додумывая, отрабатывая умение быстро и вовремя поднимать рычажок, выталкивающий щит навстречу удару – щит, поглощающий энергию удара. Повесил на стену мишень и долго настраивал «прицел» махины – добился некоторого успеха. Требовалось, чтобы оба магнитных камня попали в цель, иначе это будет не страшней выстрела из рогатки, но если попадут оба… Войта считал, что одного «выстрела» Достославлену хватит с лихвой…
Оставалось дождаться утра. Войта слишком мало спал в последние дни и на этот раз решил выспаться – чтобы не дрожали руки, чтобы голова была ясной. Еще, наверное, не мешало бы поужинать – голода Войта не чувствовал, просто знал, что нужно поесть. Понятно, в пустом доме никто ему ужина не предложил, и Войта направился в отцовский дом – мать накормит его с радостью, даже если ей придется встать для этого с постели.
Он услышал голоса во дворе, еще не открыв калитку. Говорили негромко, но явно с чувством, о чем – Войта расслышать не смог, узнал только голос отца. С трудом узнал: никогда раньше он не слышал в голосе отца ни слез, ни такого отчаянья.
Он надеялся, что скрипнет калитка, возвещая о его приходе, но у отца в хозяйстве все было справным – и петли, вовремя смазанные маслом, не скрипели. И на ночь в Славлене по старинке не запирались… Войта прошел через двор, никем не замеченный – в тени раскидистых кустов смороды. Второй голос принадлежал Очену-старшему – ничего, наверное, не было удивительного в том, что отец в трудную минуту решил поговорить со старым и верным другом. Они сидели на завалинке позади дома – туда Войта и направился, уверенный, что его приближение услышат.
– Это негодяй, негодяй, каких мало! – отец скрипел зубами. – Он глумился надо мной, наслаждался моим унижением! Он упивался властью, а его друзья от души хохотали! Щенок, я гожусь ему в отцы!
– Да брось, мало ты за свою жизнь встречал негодяев? Тебе ли привыкать от них зависеть?
– Я никогда и ничего у негодяев не просил – только требовал. Это я над ними глумился, понимаешь? Я всегда был волен повернуться и уйти. А тут мог только кивать и соглашаться. Я не знаю, как сказать об этом Войте. Я не знаю даже, с чего начать. И не сказать ведь тоже не могу! Я бы убил этого гаденыша, если бы от него не зависела жизнь моих внуков… Если Войта об этом узнает, он, чего доброго, наломает дров – я его знаю, он весь в меня! Он не станет унижаться – погубит и себя, и детей, и своего мрачуна, будь он трижды неладен!
Войта помедлил – не таясь, впрочем. Его просто не заметили в темноте.
– А ты ему прикажи, – измыслил Очен-старший. – Он же сын тебе, должен послушаться. Я тебе скажу, исполнять отцовскую волю – не позор вовсе.
– Это я своей отцовской волей родного сына должен заставить на карачках перед негодяем ползать?
– Больно упрямые вы, Воены… От того и все ваши беды, – проворчал Очен. – И сыновья у тебя такие, и внуки. Это кому надо-то? Мне, может?
– Не могу я ему приказывать. Он и в детстве-то мои приказы не больно спешил исполнять, а теперь он, чай, доктор Воен – ученый человек. А я кто? Старый дурак…
Слушать Войте стало вдруг противно – и особенно противно было слышать, что отец поставил вдруг себя ниже его, Войты. И будто бы даже гордился тем, что Войта в детстве не спешил исполнять его приказы. Конечно, он вряд ли дождался бы от отца откровенности и не жалел, что послушал немного, не привлекая к себе внимания, но и дальше стоять так счел недостойным.
– И кто же тот негодяй, перед которым мне нужно ползать на карачках? – Войта шагнул на дорожку перед завалинкой.
Отец оправился от смущения в один миг и даже сделал вид, что рассердился.
– Ах ты пащенок! Ты что же это, вздумал мои разговоры подслушивать?
Гнев его показался Войте смешным и неубедительным. И он снова, совершенно некстати, вспомнил, что уже давно стал выше отца ростом. И это представлялось ему гораздо более значимым, чем ученые степени: в детстве он мечтал превзойти отца силой, а не умом. Сбывшаяся мечта вовсе не доставляла ему радости, и даже наоборот.
– Бать, перестань. Давай, рассказывай лучше, что произошло.
– Что-что… Дружок твой, Айда, прибежал, едва ты за порог вышел. Тебя искал. Ему тут в голову пришло, понимаешь… Ну, я его и допросил хорошенько. Очены, известно, люди чересчур умные, – отец поглядела на своего друга. – Вот твой товарищ и удумал, кто может мрачуну помочь. И ведь угадал!
Это «угадал» отец сказал не столько с издевкой, сколько с горечью. Впрочем, Войта уже давно понял, о чем (и о ком) идет речь.
– Ты ходил просить за Глаголена? – еле-еле выговорил он. Он ожидал от отца чего угодно, только не этого. Просить за невестку, за внуков – это было бы вполне понятно, но за Глаголена?
– Вот еще! Буду я за мрачуна просить… Я просил за твоих детей. Рассудил, что так будет надежней. Вдруг в замке в самом деле не поверят бумаге? – Это прозвучало жалким оправданием. – Ну и подумал еще, что мы, Воены, никогда подлецами не были…
Благодеяния Глаголена в виде ренты, денег на образование внуков, богатого дома и прочего не тронули отцовского сердца, в отличие от последней воли…
– Ну? – поторопил Войта замолчавшего отца.
– Ну… Ну и пошел я на поклон к этому Достославлену. И ведь он, мерзавец, принял меня хорошо, объятья раскинул, и вроде бы со всем уважением отнесся – но я же не мальчик! Я всю его гаденькую игру с начала до конца разгадал! И обвинить его не в чем – не в чем! Кто со стороны наш разговор слышал, все решили, что этот Дрыга – мой благородный покровитель, а я – слизняк презренный, без чувства собственного достоинства.
– Надеюсь, про бумагу Глаголена ты ему не сказал?
– Ты меня совсем за слабоумного держишь? – обиделся отец. – Не только про бумагу – я и про письмо из замка не заикнулся. Намекнул только, что внуки мои в замке остались, что их убьют чуть что, а могли бы на мрачуна обменять…
– И что же Достославлен тебе ответил?
Выкрасть письмо с помощью магнитофорной махины было, конечно, неплохой идеей – при отсутствии выбора. Но, если хорошо подумать, вероятность добиться своего, даже имея письмо в руках, была ничтожной. К тому же на все это требовалось время, а до замка Глаголена три-четыре дня пути.
– Что он ответил? Он поставил условие. И, я тебе скажу, расписал, как он от всех зависит, и как он не всесилен, и как трудно ему будет это сделать… Ну, что не ради собственного тщеславия, а исключительно по необходимости, чтобы пойти мне навстречу… Он требует, чтобы просить за своих детей пришел ты сам.
Последние слова отец произнес очень тихо и даже робко.
– И как ты считаешь, стоит идти или нет? – спросил Войта. Нет, он не собирался идти к Достославлену, такое ему и в страшном сне не приснилось бы, но хотел услышать прямой ответ отца.
– Я считаю, что Достославлен хочет потешить тщеславие, а потом разведет руками и скажет, что у него ничего не вышло. Твой дружок Айда думает иначе.
Понравившаяся Достославлену идея сделать магнитодинамику герметичной наукой воплотилась в жизнь за несколько дней. А это не помилование какого-то мрачуна ради спасения женщины с тремя детьми. Достославлен может этого добиться. Вопрос в том, захочет ли? И вряд ли магнитофорная махина прибавит ему желания спасать семью Войты.
– Вообще-то я собирался его убить… – пробормотал Войта.
– Убить его ты всегда успеешь, – усмехнулся старший Очен. И, конечно, был прав.
Желание обладать двумя пуговичками, полученными Войтой от Глаголена, не толкнут Достославлена в объятья Войты – во-первых, Глаголен прав, и в обвинение никто не поверит. Во-вторых, пуговички у Войты можно просто отобрать (а потому их следовало хорошенько спрятать).
«Безвыходное положение – это такое положение, простой и очевидный выход из которого нас почему-то не устраивает», – сказал как-то Глаголен. Вот он, простой и очевидный выход: уговорить Достославлена.
Войту перекосило.
— Зря вы сюда приехали, — сказал подвыпивший кролик, кося глазом сквозь монокль. — Слышь, ты, краснорожий? Я к тебе обращаюсь, пустоголовый! Не слышит, что ли… Да и хрен с ним. Нет, чтобы ехать себе дальше, радуясь хорошей погоде. А теперь жди неприятностей. Никого не хочу обидеть, но на вас всем плевать. А вот у нас, местных, могут из-за вас возникнуть проблемы. Думаю, я выражу общее мнение, если скажу вот что: проваливайте-ка вы подобру-поздорову, пока целы.
— Иначе? — спросил Джек и прищурился. В салуне стало тихо.
— Иначе? — Кролик хищно усмехнулся, сунул в зубы сигарету без фильтра с закрученным кончиком, щелкнул зажигалкой и надолго втянул в легкие дым. Подержал, прикрыв глаза, выпустил через ноздри. — Боги, отлично, отлично…. Иначе может случиться так, что ваши тела попросту выдадут тем, кто за ними придет. Мертвые тела, разумеется.
— А ты храбрый кролик, — заметил Джек и сделал похожему на хорька бармену знак повторить.
Пойло здесь было ужасным. Явный самогон, сивуха и яд. Но настоящего напитка осталось слишком мало, чтобы тратить его на себя. Брату нужнее.
За окном, давно не мытым и обильно засиженным мухами за месяцы лета, пара тяжеловозов с грохотом волокла по главной улице смертомобиль. Дюжий кузнец, весь заросший бурой шерстью, покрикивал на лошадей и то и дело хлопал их по крупу огромной лапищей. Когда машина норовила застрять в колеях, кузнец сам впрягался в постромки или толкал смертомобиль сзади.
Здоровенный мужичина, подумал Джек. Таких бы пару в помощники… Но кролик прав, всем здесь на них с братом плевать. Так что справляться придется самим. Завидев сквозь окно Джека, кузнец радостно осклабился и замахал ему рукой. Джек вяло отсалютовал ему стаканом.
Наверное, думает, что я сумасшедший, подумал Джек. Обменять этакий катафалк, пусть даже и не на ходу, на обычную тачку. Ну что ж. Так или иначе — это конец пути. Машина нам больше не понадобится.
Джек сделал себе мысленную зарубку быть готовым к встрече с кузнецом. Скоро он поймет, что такое смертомобиль, и у него возникнут закономерные вопросы.
Джек опрокинул в глотку жгучее янтарное пойло.
— Обед на двоих в номер, — сказал он бармену. Тот кивнул и ловко протер опустевший стакан передником.
Джек соскользнул с табурета, на котором ему пришлось сидеть, задрав колени чуть ли не до подбородка. Чуть ли не — потому что подбородка у Джека не было. Его круглое лицо выглядело от этого обманчиво добродушным.
Проходя мимо кролика, он молниеносным движением схватил того за уши и приложил мордой о стойку. Кролик дрыгнул ногами и замер. Из-под кроличьей головы, с той стороны, где в глазницу был вставлен монокль, по стойке побежал маслянистый ручеек.
Джек вынул из кармана кроличьей жилетки тяжелый серебряный брегет на цепочке и щелкнул крышкой. Кивнул своим мыслям и вернул брегет на место, хрустнув часовым стеклом.
— Время смерти — шесть пополудни, — сказал Джек, улыбнулся публике и направился к лестнице.
На первой ступеньке он приостановился и, не оборачиваясь, спросил:
— Кто-то еще хочет высказать свое отношение к нашему визиту в город?
Послушал тишину, кивнул и поднялся в номер.
Явственно щелкнул дверной замок.
Бармен невозмутимо протер стойку грязным полотенцем и кивнул столпившимся в дверях кухни поварятам.
Кролик был пьяница, болтун и обжора.
При жизни никто его особенно не любил.
Но рагу вышло на славу.
26 день холодных вод, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Мануэль примчался через каких-то полтора часа. Шу как раз дочитывала седьмую главу принесенного Берри манускрипта и пыталась понять: есть ли у нее хоть один шанс дожить до инициации Линзы в здравом рассудке, или на следующей главе она уже сойдет с ума? Берри определенно преуменьшил «разногласия» многомудрых мужей. Каждая из глав противоречила предыдущей и спорила с последующей, и сейчас в голове у Шу все семь маститых исследователей орали друг на друга. Причем орали примерно одно и то же: вариации на тему «сам дурак».
Так что стоило Мануэлю появиться на пороге, как Шу закрыла фолиант и отложила в сторонку. И на всякий случай придавила вазой с фруктами. Милый, деликатный Мануэль даже не стал задавать вопросов – что это за ужасная книга. Он просто расцеловал Шуалейде ручки, восхитился блеском ее глаз (Шу даже покосилась в зеркало, не светятся ли ее глаза желанием поубивать и так почивших ученых мужей?) и спросил, чем он может служить прекраснейшей из принцесс.
– Мануэль, мне нужно в чем-то выйти сегодня к ужину, а в чем – я не знаю. Ты же мне поможешь?
– Выбрать платье? – улыбнулся младший Наба. – Разумеется. У меня большой опыт в этом деле. Три младшие сестренки, и каждая хочет затмить всех шер Суарда, особенно двух собственных сестер.
– Боюсь, выбирать особо не из чего, – пожала плечами Шу.
Мануэль удивленно поднял бровь и перевел взгляд на Бален, которая сидела в соседнем кресле и печально листала модные журналы.
– Посмотри на это и осознай масштабы катастрофы. – Отбросив журнал, Баль вскочила и буквально за рукав потащила Мануэля в гардеробную Каетано, куда под ее руководством горничные перенесли все наряды Шуалейды.
Шу последовала за ними, и ее опять чуть не стошнило от обилия розового. Похоже, у Мануэля желудок оказался крепче, а может быть, он просто привык. Все же три младшие сестры – это не шуточки.
– А куда делись те платья, в которых вы были у Ландеха и Уго? – недоуменно спросил Мануэль. – Они как-то более… м… соответствуют образу, хоть и несколько… э…
– Странные, ты хотел сказать? – хмыкнула Шу.
– Ты такой деликатный, что мне страшно становится, – не позволила Мануэлю вежливо соврать Бален. – Те платья – результат совместного творчества с шерой Исельдой. Берешь платье, меняешь цвет, кое-что в фасоне и отделке, и получается… ну ты видел, что получается.
– Эм… тогда я не совсем понимаю, чем я могу помочь.
– Идеей, Мануэль. Раз уж у меня нет настоящего платья, придется творить еще одного монстра. Вот только я не знаю, какого именно! – Шу сердито пнула валяющийся на полу модный журнал, переливающийся всеми оттенками розового. – Ты только посмотри, что они рекомендуют брюнеткам! Перекрасить волосы в розовый блонд!
Шу пнула журнал еще раз.
– О боги… – судя по перекосившемуся лицу Мануэля, он представил Шу блондинкой.
– Вот и я о том же. Скажи мне, Мануэль, вот как Ристана умудряется плевать на моду и в то же время выглядеть такой… такой… – Шу неопределенно повела в воздухе руками, словно пыталась как-то обозначить великолепие и обворожительность старшей сестры.
– Ее высочеству шьют лучшие портные, ее причесывает лучший куафер…
– И у ее высочества изысканный вкус, который ей прививали с ранних лет, – закончила за него Шуалейда. – Чего не скажешь обо мне. Я понятия не имею, что считается красивым и как этого добиться!
– Вы прекрасны сами по себе! – возразил Мануэль.
– Вот только надо мной уже смеется весь дворец. То, что мне советовала шера Исельда, сгодилось только потому, что шеры боялись надо мной смеяться.
– Неправда! Просто платье – не самое главное! – снова заупрямился Мануэль.
– Хватит пустых разговоров, – скомандовала Бален. – Мы сейчас возьмем самое пристойное платье, а дальше ты будешь говорить, что с ним делать. У тебя отличный вкус и три сестры, справишься!
– Я попробую, но я же не портной! Выбрать уже готовое я могу, но чтобы придумать самому…
– Придумаешь. Мы в тебя верим, – отрезала Бален и кинула в Шуалейду платьем. Белым.
Шу послушно подставила руки, и платье наделось. Немножко кривовато, все же опыта с платьями у нее пока было мало. Но для начала сойдет, если только не смотреть на себя в зеркало.
Где-то через час мучений «для начала сойдет» превратилось в «не так ужасно, как могло бы быть». Примерно в это же время Шу выгнала из гардеробной Кая и Зако, которые тоже пытались внести свой вклад в процесс создания шедевра. Просто чтобы не зашибить ненароком.
Еще через два часа они пришли к «почти пристойно». Честно говоря, Шу перестала понимать, чем «ужасно» отличается от «пристойно» уже очень и очень давно. Разве что сиреневый цвет ей нравился куда больше розового и белого, но с оттенком все равно было что-то не совсем то… и с фасоном…
Бедняжка Мануэль раскраснелся и взмок, пытаясь сначала придумать фасон, а потом еще и донести до Шуалейды, что именно он придумал. К сожалению, с четкостью образов у него было не так хорошо, как хотелось бы.
– Я же не портной. Может быть, нам просто привезти во дворец портниху? Пусть бы она что-то придумала! – на четвертом часу экзекуции взмолился Мануэль.
Шу почти готова была согласиться с тем, что ее затея оказалась дурацкой. Вот только судя по звуку труб за окном и какой-то суете в гостиной Кая, времени на добывание портнихи уже не осталось. Его высочество Люкрес изволили явиться в Риль Суардис.
Содрав с себя нечто странное, во что совместными стараниями превратилось платье, Шу в гневе бросила тряпки на пол и осталась в бриджах и сорочке. Старых. Привычных.
– Пойду как есть! А не нравится – пусть не смотрит!
– Лучше сказать, что у вас мигрень от волнения и не ходить совсем, – попытался воззвать к ее рассудку Мануэль.
– Нет уж. Суардисы не прячутся! – задрав нос, чтобы из глаз не полились слезы, заявила Шу и, по-солдатски четко развернувшись, направилась к двери из гардеробной.
И нос к носу столкнулась сразу с двумя людьми: шером Вондьясом и какой-то незнакомкой. То есть не совсем нос к носу. Пока они не заметили Шуалейду, они ругались, наступая друг на друга, как бойцовые петухи. Щуплый, лысый и носатый шер Вондьяс в малиновом бархате явно проигрывал мощной даме в серо-стальном шелке.
– Сиятельные шеры, чем обязаны? – командным тоном осведомился Мануэль.
Дама и шер Вондьяс одновременно обернулись.
Вот только шер Вондьяс поклонился Шуалейде, а дама – лишь нахмурилась.
– Юноша, мне сейчас же нужно к ее высочеству Шуалейде, – потребовала дама, произнося слова на фьонский манер. – Дело государственной важности!
– Не может быть никаких дел, ее высочество заняты! – тут же вклинился шер Вондьяс, и тут же скривился, глянув на одежду Шу. – Прошу, ваше высочество, скорее, вам уже следует быть рядом с его величеством! А вы уходите, мадам!
Пока сишер пререкался с мадам, Шу во все глаза смотрела на ее платье. Вот оно! То самое, что ей нужно! Наконец-то!..
– Я занята, – отмахнулась сразу ото всех Шу и, не отрывая взгляда от платья незнакомки, отступила обратно к гардеробной. – Скажите отцу, я буду через четверть часа.
– А, так это вы – ее высочество! – обрадовалась мадам и скомандовала кому-то за дверью: – Заносите!
– Убирайтесь немедленно! – шер Вондьяс попробовал вытолкать за дверь двух девиц, которые несли что-то похожее на человека без головы, завернутого в полотно.
– Отойдите и не мешайте! Ваше высочество, – мадам сделал быстрый реверанс, – прошу, уберите этого глупого человека. Он ничего не понимает! Ваше платье…
– Платье?! – услышав волшебное слово, Шу наконец-то поняла, что именно пытались внести девицы: платье на манекене. – Шер Вондьяс, отойдите и не мешайте!
– Но, ваше высочество… вас ждут!
– А вы меня задерживаете, – нахмурилась Шу и аккуратно, легким воздушным потоком отодвинула шера в сторону, а девиц с платьем втянула на середину гостиной.
На мгновение в гостиной повисла тишина, шер Вондьяс и девицы лишь таращились друг на друга, не решаясь даже шевельнуться. Первой отмерла мадам.
– Да, великолепно! Я не ошиблась, давайте же скорее одевать ваше высочество! Вы же позволите?.. Мими, Лулу, что застыли? Платье!
– Вы… вы даже не представлены ее высочеству! – в голосе шера Вондьяса звучало неподдельное страдание. – Так нельзя!
– Можно, – оборвал его Мануэль. – Идемте-ка, сишер, не станем мешать ее высочеству одеваться. Это же неприлично, о чем вы только думаете?!
Бедняжка сишер подскочил на месте, кинул затравленный взгляд на Шуалейду, на разматывающих платье девиц, на грозно наступающую на него Бален – и позволил Мануэлю себя увести.
Шу выдохнула. Умница Мануэль, вовремя увел помощника сенешаля. Еще бы чуть-чуть, и Шу не удержалась бы, вышвырнула его сама. А так нельзя.
– Мадам Антуанетта, готово! – пискнула одна из девиц.
Обернувшись на звук, Шу наконец-то увидела платье.
Оно было волшебным. Двенадцати оттенков – от темно-синего до светло-стального, с высокой талией, открытыми плечами и летящими рукавами. Ничуть не похожее ни на одну картинку из журнала, без единой жемчужины или вышитого цветочка. Оно было совершенством.
И Шу в нем – когда позволила Мими и Лулу себя переодеть – тоже была совершенством. Никакого вам топора в торте! Нет, скорее она походила в этом платье на изящную, смертельно опасную и невероятно красивую сашмирскую саблю.
– Вашему высочеству нужна прическа. Извольте присесть вот сюда… – мадам Антуанетта усадила Шу на стульчик, принесенный из гардеробной. – Мими, Лулу!
Шу толком не поняла, что именно эти две девицы сделали с ее волосами. Никакой магии она не почувствовала, лишь расчески, шпильки, какие-то лосьоны и заколки – и две пары быстрых рук.
– Макияж, мадам? – пискнула одна из девиц, закончив прическу.
– Ни в коем случае! Только блеск на губы! Э… сиятельная шера, – обернулась мадам к Белочке, – несите подходящие драгоценности.
Еще через минуту вокруг ее шеи легло мамино сапфировое колье, в уши были вдеты серьги, на руки натянуты шелковые перчатки, а на ноги надеты синие атласные туфельки. И только тогда Шу сообразила задать вопрос:
– Кто вас прислал, мадам Антуанетта? Неужели моя сестра?..
За такой подарок Шу готова была простить Ристане если не все, то очень многое. Очень-очень многое. Показаться на глаза кронпринцу великолепной принцессой – совсем не то же самое, что бедным пажом с гордо задранным носом.
– О, я не имею чести быть представленной их высочеству Ристане, – склонила голову мадам Антуанетта.
– Барон Уго… нет, герцог Альгредо?..
– Шер Бастерхази, ваше высочество.
Шуалейда чуть не поперхнулась. Роне?! О боги, Роне… он единственный подумал о том, что ей нужно платье. Ну вот почему? Почему чудовище, которому нужен от нее только Источник, позаботилось о ней, а все остальные – нет?
– Э… прошу прощения, ваше высочество, я не хотела вас расстроить…
– Вы не расстроили меня, мадам Антуанетта. Вы меня очень порадовали. Платье великолепно!
– Благодарю, ваше высочество.
– Пришлите счет королевскому казначею, его оплатят немедленно.
– Все уже оплачено шером Бастерхази, ваше высочество, не стоит беспокоиться. Ваше завтрашнее платье почти готово, доставить его так же к четырем часам пополудни?
– Завтрашнее?.. Мое бальное платье?.. О… да, конечно. К четырем пополудни. Мадам…
– Все, что ваше высочество пожелает, – на этот раз мадам Антуанетта исполнила реверанс по всем правилам этикета.
– Мне нужен будет полный гардероб. И еще… подскажите мне, есть ли в Суарде приют для благородных, но бедных девиц?
– Разумеется, ваше высочество. Под патронажем герцогини Сальепус.
– Благодарю вас, мадам. Уверена, завтрашнее платье будет так же прекрасно, как это! – вскочив со стульчика, Шу покружилась перед зеркалом так, что юбки разлетелись вокруг ее ног блестящим, шуршащим колоколом.
И только когда мадам Антуанетта вместе с помощницами удалилась, Шу наконец-то обернулась к Бален.
– Правда, оно прекрасно? – спросила она, все еще надеясь на деликатность подруги.
– Платье – да. Но с каких это пор ты принимаешь от темного шера такие подарки?
– Ну… с сегодняшних.
– Шу, что это все значит?
– Может быть, темный шер ухаживает за мной? Помнишь, Энрике говорил, что у него на меня другие планы. Вот они и есть, эти планы. Очаровать, увлечь… – Шу чуть было не сказала «соблазнить», но вовремя прикусила язык.
– Ты о чем-то умалчиваешь, – нахмурилась Бален. – И еще ты краснеешь. Давай, выкладывай начистоту, твое высочество, что происходит!
– Ваше высочество! – В распахнувшуюся дверь влетел шер Вондьяс. – Прошу вас! Умоляю! Его высочество уже заходит во дворец, а вас все еще нет! Умоляю, поторопитесь!
– Уже иду, видите, – обрадовалась Шу нежданному спасению. – Бален, идем скорее!
– Ты все равно мне все расскажешь.
– Потом, все потом!.. Морковка, вылезай, трусливое животное, или мы уйдем без тебя!
– Мряф! – возмутилась рысь, выпрыгивая из-под дивана, и едва не сбила с ног шера Вондьяса.
«А ведь Белочке придется рассказать, – думала Шу, почти бегом спускаясь в Народный зал. – Только как? Сказать, что это отвлекающий маневр? Или упреждающий удар? Ладно, что-нибудь придумаю!»
Как и ожидал Барбер, возле дома покойного преподобного Ван Дика сидела на стульчике старушка с иконой. Она была опрятно одета, на голове старомодный чепчик, на сухонькой фигурке – серое шелковое платье. Барбер сразу подошел к старушке и учтиво поздоровался. Мифру Хаак с подозрением посмотрела на него и сказала:
— Что хотите со мной делайте, а я отсюда не уйду. Буду праведно охранять всю округу. Пока дом пустует, то бесы в нем живут и здравствуют. Начни дом перестраивать, им станет неуютно, они рассыплются горохом по всей округе. Кому это нужно? В дом каждому придут, везде найдут себе прибежище.
— Я вас не прогоняю, — заверил Барбер, — я наоборот рассчитываю на вашу помощь. Я очень интересуюсь темой экзорцизма и никогда раньше не видел живого подтверждения вселения бесов в человека или в жилище.
— По правде говоря, я тоже не слышала, чтобы жилище было обиталищем бесов, — пожевала губами старушонка.
— Тогда с чего вы решили, что в доме живут бесы?
— Когда преподобный Ван Дик скончался, его тело перенесли в дом. Прихожанки обмыли его, одели. Как положено по обряду. Тело усопшего в доме оставлять нельзя одного. Я и мифру Шварцмюллер провели в доме ночь, и могу я вам сказать, что у нас добавилось седых волос. Мы слышали такое, что не в сказке сказать, ни пером описать!
Барбер присел на порожек дома, приготовившись со всей серьезностью услышать ересь от выжившей из ума старухи. А мифру Хаак с наслаждением от того факта, что ей удалось найти благодарного слушателя, продолжила рассказ во всех подробностях.
Оказывается преподобный Клаус вел праведную и аскетичную жизнь. Он презирал богатство и помогал всем страждущим. Большую часть пожертвований прихода он направлял в клинику по лечению наркоманов – «Феникс». Благодаря ему многие непутевые парни и девушки начали новую жизнь. А из трех наркоманов преподобный Клаус изгнал бесов. Это были наиболее упорные парни, родители которых уже отчаялись излечить. Они сбегали из клиники, возвращаясь к старым делишкам. Теперь все они работают, один даже завел семью. Конечно, бесы не будут терпеть такого, вот и решили отомстить умершему.
Барбер покивал головой и завел со старушкой дискуссию.
— Осмелюсь предположить, что вы правы только отчасти. Бесы хотят завладеть нашими душами, а имущество им ни к чему. Зачем же бесам поселяться в пустом доме и дебоширить? Не проще ли найти новое тело, как новое прибежище для своих нечестивых дел.
— Я и сама не могу найти этому объяснение, — неожиданно деловито сообщила старушка, — но факты говорят сами за себя. Я лично слышала дикий вой в доме. И вой этот был на разных языках. По—голландски и как—то еще. Я сроду не сталкивалась ни с чем подобным. Потом был ужасный стук по железу, словно невидимые бесы скачут по всем батареям и трубам отопления. Продолжалось это полночи, я от ужаса глаз не сомкнула.
— Мифру Шварцмюллер может подтвердить ваши слова? – спросил Барбер.
— Куда там! После этого соседка моя совсем чокнулась. В психушке она при обители святой Софии. Рассудок удалось сохранить только мне, слава господу нашему.
После этих слов Барбер приступил к осмотру дома. Он предусмотрительно запер за собой входную дверь, не давая кликуше войти за ним следом. Выкрикивающая молитвы и осеняющая себя крестным знамением старуха осталась на улице. Барбер осматривал тщательно, истратив на обход комнат три часа. Дом был отключен от системы центрального отопления, водоснабжения. Только электричество было в распоряжении Хью. В итоге, несмотря на теплое время года, Хью немного замерз, бродя по пустынным комнатам. Часть мебели была уже вывезена, часть ее оставалась нетронутой, например, встроенные шкафы в коридоре, широкий шкаф в гостиной для посуды и всяких мелочей и кухонный гарнитур из массивного дуба с мраморными столешницами. Хью подивился странной конфигурации этого гарнитура, когда один из массивных столов был установлен прямо в центре комнаты. Видимо, хозяину было удобнее так готовить. На столешнице были разложены потрескавшиеся деревянные разделочные доски и набор дорогих ножей. Запаха серы, который предшествуют появлению чертей, Барбер не заметил, но на неприятный запах канализации обратил внимание еще в коридоре. Запах усиливался в кухне. Видимо, трубы канализации пропускали через трещины эти миазмы. Никаких стуков, воплей и адских песнопений Хью не услышал. Не найдя ничего интересного, Барбер покинул дом. Старушка ждала его у входа.
— Ну, что увидели? – спросила она, хищно щурясь.
— Запах в доме неприятный есть. Но пахнет не серой, — уверенно сказал Барбер.
— Что есть, то есть,— согласилась мифру Хаак, — пахнет бесовским дерьмом, господи прости. Серой не пахнет. Не думаете ли вы, что в доме пастора будет пахнут серой?
Подивившись избирательности логики мифру Хаак, Барбер двинулся к церковному старосте. Пожилой херр Энриксон встретил Барбера радушно. Он провел его в боковой придел храма, где располагалась церковная канцелярия.
— Жаль покойного Клауса, — посетовал херр Энриксон, — золотой был человек.
— Скажите, вы верите в то, что в доме преподобного поселились бесы? – спросил сразу Барбер.
— Боже вас упаси от такой ереси, мы же с вами образованные люди. Всему должно быть научное объяснение, — ответил спокойно церковный староста. Барберу было странно слышать такое из уст священнослужителя, но он не улыбнулся.
— Мифру Хаак уверена в том, что в доме живут бесы, — продолжил допрос Барбер.
— В духовной практике христиан не отрицается возможность вселения бесов не только в тело человеческое, но и в место. Если человек душу свою оставляет без присмотра, тело свое как дом своей нечистым и пустым, то недремлющий враг рода человеческого тут как тут! Однако, ответьте мне на такой вопрос, молодой человек, откуда в доме пастора, осеняемого денно и нощно молитвами, возьмутся нечистые углы, где могли бы вольготно расположиться бесы?
Барбер развел руками и засмеялся.
— Как же можно объяснить вопли и ругательства, которые слышали пожилые дамы у гроба усопшего? – спросил он.
— Эх, дамы… — махнул руками церковный староста, — чего только старушкам не почудится, особенно если хотеть что—то услышать.
Согласно результатам исследований нью-эдемских социопсихологов, если мужчина в возрасте до 35 лет находится в подавленном состоянии и думает, например, о том, что «раньше он, такой молодой и подтянутый, гулял с собакой по парку, улыбался знакомым собачникам, раскланивался с соседями, и все одобрительно смотрели ему вслед, а теперь он в одночасье сделался каким-то старомодным, вяло слоняющимся с собакой по парку, на автомате кивающим знакомым собачникам и раскланивающимся с соседями, которые непременно начнут сочувственно переговариваться между собой, как только им покажется, что он отошел достаточно далеко и уже их не услышит», если он с тоской смотрит в завтрашний день и, наконец, если этот завтрашний день — суббота, то имеется определенная вероятность того, что причиной вышеупомянутого состояния является завтрашняя свадьба его лучшего друга.
***
— Болек! Болек, ты меня слышишь? Ты вообще хорошо себя чувствуешь? Я уже третий раз спрашиваю тебя, что это за папка со странным названием «Bond Bond’а не видит издалека»? В понедельник этой папки еще не было.
Болек меланхолично хмыкнул. Ярик, проследив за расфокусированным взглядом друга, предпринял еще одну попытку достучаться.*
— Болек, что с тобой?
— Тебе-то хорошо, — ответ прозвучал глухо и также расфокусировано, — у тебя завтра начнется новая жизнь, а у меня… начнется новая жизнь.
Ярик вздохнул с облегчением — уже то радует, что этот разговор все-таки начался.
— Столько лет здесь, — Болек широким жестом обвел помещение отдела экспериментальных инноваций, — нам было так хорошо, и я, наивный, думал, что так будет продолжаться всегда.
Ярик, находившийся на противоположном полюсе эмоций, вдруг почувствовал в себе силы утешить весь мир.
— Людям вообще свойственно хотеть продолжения, — начал он осторожно, — а идея конечности всего на свете им очень не нравится. И мне она тоже очень не нравится, но… но я заметил одну интересную вещь, — Ярик взял паузу и дождался ответного взгляда, — в те моменты, когда я поступаю правильно или мне кажется, что я поступаю правильно, мысли об этом перестают меня беспокоить. И, знаешь, по-моему, в этой закономерности что-то есть.
Болек еле заметно кивнул.
— А еще я точно могу сказать, что с понедельника по пятницу в рабочее время для нас здесь все будет по-прежнему, — Ярик поймал ответную легкую улыбку. — Кстати, сейчас пятница, и осталось целых тридцать минут до конца рабочего дня, поэтому скажи, пожалуйста, что у меня есть шанс сегодня узнать, что это за Bond, который Bond’а не видит издалека.
— О, это такая история, — переход Болека на профессиональную волну всегда был сверхбыстрым, — во вторник, когда ты взял отгул и вы с Бьянкой** на три дня уехали к ее родителям, к нам снова заявился тот заказчик из «Полярной Звезды», да не один, а с Bond’ом… э-э… ХХ-модификации, — Болек развел руками.
— Такая?
— Можно сказать, что пухленькая, а еще, — Болек потянулся правой рукой вверх.
— Шикарные габариты, — согласился Ярик.
— И не только габариты у нее шикарные, знаешь, пока мы с заказчиком беседовали, она пыталась взломать мой терминал. Я даже сделал вид, что ничего не замечаю, и позволил ей кое-что скачать по мелочи, чтобы не сильно расстраивалась.
— Болек, Bond’ы не расстраиваются.
— Конечно-конечно, — согласился друг — но, все-таки… девушка, неудобно отказывать.
В глазах Болека мелькнула хитрая искорка.
— Этот Bond теперь сможет распознать другого Bond’а?
— Стопроцентной гарантии нет, но заказчика результат устроил. А я теперь…
— Что?
— Ломаю голову над обратной задачей, которую сам себе и поставил.
— Защита от распознавания?
Болек кивнул. Ярик собирался что-то ответить, но передумал — нарастающий шум в коридоре определенно означал, что вскоре к ним в комнату пожалует Вахтанг со всей честной компанией, жаждущей настоящего праздника, который бывает только раз.
— Парни, — заявил Вахтанг с порога, — нельзя так много работать, у вас процессоры перегорят и имплантаты скукожатся.
— Вахтанг, угомонись, это обычные трудоголики, — возразил ему кто-то из подчиненных.
— Не обычные, — голос начальника отдела специального проектирования стал вкрадчивым, — Ярик, ты хочешь себе свой собственный процессор?
— Круглые сутки о нем мечтаю, — радостно согласился «трудоголик».
— А мне имплантаты, можно? — встрял Болек. — А то я за Кшисем*** не всегда могу угнаться.
— Я же говорил, перспективное направление! — Вахтанг победно оглядел окружающих и подытожил: — Значит, договорились: через десять минут встречаемся у проходной.
Проектировщики ушли. В комнате стало тихо, только из коридора доносились отдельные реплики: «Очень перспективно… Опять ты про свой сервисно-диагностический центр… А знаете какое направление в имплантологии станет самым востребованным? Анекдот хотите?.. Про авшура на таможне?… Нет, про Irien’а в библиотеке…»
— Защита от распознавания, — напомнил Ярик, все еще продолжая улыбаться.
— Да, так с тех пор и думаю над тем, что же может спасти того, другого Bond’а, и прихожу к выводу, что… — Болек запнулся. — Знаешь, вот глядя на твою клинически счастливую физиономию, я прихожу к выводу, что ты сейчас точно ляпнешь что-нибудь вроде того, что всех нас спасет только любовь.
Ярик не успел ничего ответить, потому что терминал просигналил о входящем сообщении — на экране проступала надпись, выполненная шрифтом, стилизованным под грузинское письмо мхедрули: «Ярик, выходи, а не то пропустишь свой собственный мальчишник». Сверху на эти пульсирующие символы наползало готическое: «Выходи, а не то пропустишь свою собственную свадьбу.»
— Ну, если даже Марсель начал сердиться… — Ярик выключил терминал.
— Тогда действительно пора идти, — Болек проверил рабочее место и перевел вентиляцию в ночной режим.
— А насчет защиты от распознавания, над которой ты начал работать…
— Продолжим в понедельник?
Ярик подумал, что ему все-таки удалось за полчаса превратить ответ на этот вопрос из сложного в простой.
— Обязательно продолжим.