Проводив маленькую группу авантюрных шпионов, Станислав долго стоял на мостике. На душе было паскудно. «Стоит ли глупый герцог и все эти схватки моих мальчишек?», — подумал он, проходя мимо каюты графини, и грустно ухмыльнулся, так и не ответив себе на этот вопрос.
Хьюго, дремавший в кают-компании на диване, не проснулся при его появлении. Развалившись, он сладко храпел. Пришлось пнуть пирата ногой, а потом громко цыкнуть. Когда до Куролюба дошло, что никто не покушается на его хозяйство (чем он был удовлетворён, энергично махая рукой вслед уплывающей речной колымаге), тот просто встал и ушёл в каюту — досыпать.
Станислав тоже прошел к себе.
Отстегнув пояс, и, дав ему упасть на пол, он повернулся к столу и замер. Там лежала миниатюра в скромном футляре.
…У него были женщины. У этого, сильного, богатого, сорокалетнего мужчины было много женщин. Он знал все уловки гаремных толстушек, и похотливую ярость восточных жриц. Знал торопливую любовь продажных дам и случайную страсть робких дочерей хозяев на чужих постоялых дворах. Он испытал сладкое возбуждение от дрожащих в страхе пленниц и насладился ужасом перед болью девственниц. Но никогда Станислав никого не любил так, как эту худую белую леди с плоским животом, упрямой складкой губ и маленькой плотной грудью, с выступающими точками розовых сосков — жадно, бешено, до беспамятства! Той неистовой любовью, которую не прощают ни люди, ни боги…
Станислав резко рванул камзол, и выдохнул воздух, который сгустился и стал мучительно острым. Потом упал на кровать и, почти сорвав с себя жёсткий наряд, уткнулся в пустую постель, которая пахла ещё её телом. Он не думал и давно перестал удивляться, когда при встрече с ней бывал жаден, тороплив и непривычно не ловок. Он был! И теперь несмятая постель была пуста…
Способность соображать вернулась с закатом. Граф устало потянулся и, упав на мощные, жилистые в шрамах руки, несколько раз резко отжался, бездумно глядя в пол. Это помогло расслабиться.
— Только попробуйте их обидеть, — глухо прорычал Грейсток, а на его лице и шее на миг вздулись синие вены, — только попробуйте!
Потом он выпрямился, плеснул на себя воды, переоделся, и меньше, чем через четверть часа, выйдя как на парад, скомандовал:
— Отдать якоря! Мы идём в порт Нью-Дели. Поднять флаг!
***
Всю ночь стеной шёл дождь, тропические ливни только начинались в это время года, но дорогу, извивающуюся между склонами непроходимых от буйной зелени холмов, сильно развезло. Даже обжигающее послеполуденное солнце не смогло высушить почву и привести её в приличное состояние. Жирная тухлая грязь мерзко хлюпала под копытами лошадей, заставляя пускать их по обочине, кишевшей змеями. В любой момент животные могли либо поскользнуться, сбросив седока, и, рискуя сломать ноги, либо быть укушенными. Кавалькада, пустившихся в такую погоду путников, старалась удержать лошадей.
Спустя два часа, холмы остались позади, и отряд спустился к речной долине. Голубой поток вдали делал широкий изгиб, и от него рукавом отходила речка, рядом с которой высились каменные постройки и деревушка.
Полковник окинул глазами пейзаж и, удовлетворенно кивнув, пришпорил коня.
Здесь дорога уже высохла, и всадники очумело пролетели посёлок, как будто за ними гналась стая метисов.
— Неужели нельзя было поместить треклятых засранцев поближе?! — пробормотал кто-то из наездников.
И, хотя произнесённая фраза предназначалась только для него одного, но возглавлявший кавалькаду скакун захрипел от резкого рывка, и всадник, подлетев к опешившему говоруну, прошипел:
— Ппоговорри, запоррю…
Ответа не последовало, и конный отряд, втянув головы в шеи, проследовал за командиром…
Старая усадьба была построена ещё первыми переселенцами. Небольшое, но грамотно сооружённое здание было приспособлено для обороны гораздо больше, чем для проживания. Но так как никто нападать не собирался, и впереди, до самых гор устанавливали свои законы дикие джунгли, форпост приспособили для охоты и рыбалки. Время от времени, решив сменить однообразие дней таинственным походом по диким местам, вновь назначенный губернатор, на несколько дней, совершал сюда поездку. Как правило, больше она не повторялась, до следующей смены, и назначенное на должность новое лицо, однократно, но выезжало на охоту.
Кавалькада проехала мимо стен, сложённых из крупной прибрежной гальки, скреплённой раствором и кое-где обвалившейся, и оказалась у распахнутых ворот.
Как и следовало ожидать, их никто не охранял… Зато у входа в дом стояли люди. По их внешнему виду можно было предположить некое отношение к армии, двое по очереди метали дротики в нарисованную на стене фигуру с надписью «Джон», а другие, подбадривая их криками и свистом, дружно «болели». Увидев прибывших, развлечение тут же прервали.
Не доезжая метров десять, Милвертон спешился, бросив поводья, и, криво улыбаясь, пошёл в сторону игроков.
Джона Милвертона можно было бы назвать красавцем. Он имел резкие черты лица. Тонкие губы, бледная кожа и прямой нос выдавали в его жилах наличие аристократической крови. Он был ухожен, а тщательно подстриженная, по столичной моде, бородка, говорила всем, что он умел и любил нравиться. Но странный блеск в глазах, говорил внимательному наблюдателю гораздо больше, чем поведение и выправка. В его глазах горели страх и решимость. Священник назвал бы его одержимым…
Ловко кидавший дротики отделился от людей, сбившихся в кучу, и подошёл к полковнику.
— Вы опять решили нас навестить? — начал он первым. — Давненько мы вас не видели. Прошу, прошу… будьте как дома…
В противоположность полковнику, данный субъект был скверно одет, не чёсан и плохо брит. Однако, его лицо, было лицом человека, умеющего прекрасно скрывать свои мысли и эмоции от окружающих. Взгляд, твёрдый и прямой, был зорким, а сквозь резкий южный загар проступала сама властность, во что её ни одевай.
— Я приехал по поводу бумаг. Необходимо отправить конвой с мифрилом. Пока Вы здесь бумаги визируете Вы, иначе конвой не пройдет через канал, а будет полностью конфискован.
— Полковник, к сожалению, я не могу вас сейчас принять по этому делу. — Герцог (а это был именно он) старался выглядеть вежливым. — У меня партия, простите.
У полковника вздулись жилы, и он произнёс: «Ну-ну! Кто следующий? Кого я ещё не запорол на конюшне?! Сутки на подпись и рассмотрение бумаг, Рене…
***
«Морской Мозгоед», дав приветственный залп, под Штандартом Её Величества входил в порт. С этой минуты, согласно законам Империи, у владеющего Штандартом была абсолютная власть. Эта вещь была привезена из таинственного Идо, лет триста тому назад, и вручена правящему дому. С тех пор она являлась вещью, обладатель которого, выполнял приказы именем своего монарха.
Полина стояла на мостике, рядом с Бобом и капитаном. Она превратилась в красавицу — в ней причудливо сочетались утончённые черты её матери, имевшей дворянскую кровь и крупные, выразительные от отца-северянина. Светло-зелёные миндалевидные глаза, загар, гибкий девичий стан и густые русые волосы — навсегда покорили Денниса. Полин просто сияла своей восхитительной молодостью и здоровьем! Новое персиковое муслиновое платье в мелкий цветочек и шляпка в тон, довершали картину.
Но в настоящий момент в её прекрасных глазах стояли злые слёзы.
— Почему нельзя?! — в сотый раз спрашивала она у капитана. — Почему я должна оставаться с домоседкой Мери, не имея возможности осмотреть этот город? Что может случиться со взрослой женщиной под присмотром Боба и моряков?
— Они будут заняты. — сухо и как можно более без эмоционально отвечал капитан.
— А завтра? Завтра, можно? — с надеждой молила Полли.
— Завтра посмотрим, — продолжал держать оборону граф.
— Тогда, лишь бы завтра не было дождя, — вслух понадеялась мисс Вингер. — Нет ничего хуже надежды, испорченной дождём.
— Не беспокойтесь, мисс, — успокаивал, посмеивающийся Боб. — Завтра будет жарко. Посмотрите на закат.
Они смотрели вперёд — на город и холмы, за которые спускалось огненно-красное солнце.
— Сегодня волшебный вечер, — опять начала девушка.
— Успокойся, дорогая, — неожиданно и громко хихикнуло над ухом, — Мальчикам правда… Надо… Их ждёт хамам!
— Мери, замолчи! — раздался слаженный крик, сразу нескольких глоток.
И под громкое и ехидное «Ай, люлю», галеон вошёл в порт!