Я проснулась от негромких голосов в моей комнате. Гобби приказывал слугам собирать мои вещи. Было всего часов пять утра! Грустно вздохнула, протирая глаза, и не стала ругаться – все складывалось так, как я хотела бы. Быстро умылась, причесалась, Салли покормила мена вкусным завтраком, как когда-то в Некросе. Пауль протянул кружевные вязаные перчатки.
Слезы наворачивались от воспоминаний. Куда мне идти? Даже Некрос для меня закрыт. Мое мнимое высокое положение просто перечеркивало всю мою привычную жизнь. Надо только уехать из Сандара, а там я сделаю артефакт, изменяющий личность и буду жить так, будто ничего этого в моей жизни не было.
«Сможешь ли удержать ее – дыханье свое» – «Смогу» – вспомнился разговор домовихи и Норта. Что за глупость! Удерживают ту, которая не любит. Если женщина любит – сама останется. А если не любима – никто и никогда удержать не сумеет!
Гобби пытался развеселить меня хоть как-то, показывая спектакль одного актера:
– Я – король, и я никому не отдам престол, потому, что у меня его нет. И скончался от инфаркта. (Точно инфаркта, потому, что Габриэль еще пытался изобразить целителей и прямой массаж сердца)
– А я мог бы умереть сегодня, представляешь?! – это уже Танаэш – Гобби пальцами пытается убрать отсутствующую челку, как это обычно делает Рханэ младший и теребит воображаемое колечко-череп в левом ухе.
– А я тоже мог бы умереть… Да! Еще тогда в бою с Моратом…А стал КО-РО-ЛЕМ! Во! – это уже Дастел. Я невольно отвела взгляд от противного персонажа.
– И я опять присвою всю славу победы себе…
– А я такая сильная и бескорыстная, что все постоянно получают от меня… Помощь, конечно. И никто никогда не благодарит. Да, я такая сильная и злобная обиженная женщина, что могла вчера все трибуны со зрителями превратить в подчиненную нежить, если бы не мой СЛАВНЫЙ ГАБРИЭЛЬ. А теперь я буду умничкой и поеду в его славное королевство. Мне там самое место, там меня очень радушно примут – это уже намек на то, что я раскисла и растерялась вместо того, чтобы подумать.
Гобби продолжал бескорыстно помогать мне. Мой хороший друг, в камзоле за сотню золотых, франтовской шляпе с пером и уже совсем-совсем живой!
– Я вспомнил то, что должен был передать своим. За что меня убили. (Гоблин, нехотя, поежился, видимо, вспоминая). Тьма – настоящая богиня, лишенная силы, находится на территории королевства Дроу. С этой новостью я, вероятно, уже опоздал. Но то, что ее слабой стороной является свет, а пищей – демоны… нужно срочно доложить. И, есть особый ритуал, способный вернуть ей силы. Темная империя, как раз, подняла дела и описания допросов сорокалетней давности.
Сообща, мы все сможем помешать этому!
Но все эти боги и полубоги меня сейчас так мало волновали. Я, уже одетая, думала, как мы, никем не замеченные, выберемся из Академии Визериуса Молниеносного, приютившей двух уже полноценных королей, одну фиктивную королеву, одну настоящую невесту короля, тринадцать ведьмочек из ведической школы, и команды, из других королевств. Как при этом академия не лопнула – тоже было загадкой. А главное, как пройти мимо стражи, которая все это дело охраняет?!
Гобби постучал таким же деревянным амулетом, что когда-то давал мне Ыгхр. Дерево откликнулось и вобрало нас в себя. Здесь было пространство в пространстве! Скрытое королевство друидов прямо под носом у людей! А каждая дощечка была живой! Не просто куском, отрубленным от дерева – она и была деревом: в землю уходили невидимые корни. Очень правильно, что мы заключили с ними договор! Друиды зависели от людей, вплетенные в наши жилища, а мы зависели от друидов. Это будет потрясающим союзом. Рыжий, похожий на Дана, страж чуть поклонился и повел нас по коридорам, а потом открыл проход на улицу к уже готовому экипажу.
Так, ранним утром, не замеченная никем, я сбежала от горячо и невзаимно любимого мужа, короля Армерии Нортаеша Эгар Дастел Веридан. Хотелось реветь в голос, или просто умереть здесь и сейчас, не сходя с места!
Боб тихо стоял на палубе и вглядывался в темноту. Было очень тихо. Подозрительно тихо. Настолько, что их счастливые спутники — комары жужжали, как примерные ученики, а не как свирепеющие от избытка донорской крови вампиры. Наконец, едва не коснувшись ограждения и склонив голову влево, он услышал тихий плеск вёсел. Почти не слышный в одуряюще душной ночи, тот постепенно усиливался. Когда же от яхты до незваных гостей оставалось не более десятка метров, Акула тихо спустился вниз, скрываясь в густых тенях палубных построек. «Наших гостей ждёт познавательная встреча», — мрачно подумал он, отворив дверь каюты и быстро ныряя под полог, стремясь запустить с собой как можно меньше кровопийц.
Шлепки вёсел между тем стихли, и по стуку дерева слышащий мог бы догадаться, что лодки пристали к паровой яхте. Из небольшой, но густой тучки высунулся серп рождающейся луны, но разметав остатки сна и заблестев вместе со звёздами на высоком небосводе, он смог осветить корабль. Тот стоял на якорях, окутанный колдовским речным мглистым туманом. И вот, наконец, по кормовому трапу на борт влез маленький человек, за ним — второй, третий. Они лезли, пока на палубе не появились с десяток таких же людей в импровизированных кожаных доспехах с копьями и топорами в руках…
Наивные дикари, не подозревая, заглотнули приманку в виде не охраняемого корабля и превратились в дичь, оказавшись в ловушке. Из деревянного настила вырос частокол с извивающимися, как змеи, деревянными пальцами, а пол, открыв бездонный рот и засверкав глазами, громко произнёс: «О-хо-хо! Где моя большая ложка?».
Дикари заметались с криками: «Раис! Раис!». И провалились в люк, заботливо открытый Маасом. Потом люк закрылся, и опять наступила ночная тишина, с её цикадными воплями и комариным жужжанием.
Утром к яхте приблизилась ещё одна джонка. В ней сидел невысокий обладатель длинных чёрных с проседью усов и смешного хвоста на плешивом затылке, стянутого в хвостик куском древесной коры. На шее у него болталось ожерелье из мелких акульих зубов и достаточно крупного речного жемчуга. Забравшись на борт, он сносно на общем языке стал выяснять, куда делись его доблестные воины. Воинов выставили на палубу. Те, увидев старосту, повалились на колени и, причитая: «Раис! Раис!», — не поднимали глаз. Старик развернулся и с ловкостью, не характерной для преклонного возраста, спрыгнул в джонку. Уже оттуда этот почтенный руководитель деревни сообщил: «Если с Вами Раис, значит с Вами власть! Рабы Ваши! Я не Ваш. Рынок через десять лиг по излучине».
С этими словами, ловко работая веслом, он отчалил. А неудачливые речные флибустьеры остались в тех же позах, не поднимая голов…
Через шесть часов хода справа показались первые постройки, свидетельствующие о стоящем впереди большом поселении. По реке в разные стороны сновали лодки и грузовые джонки, а по левому берегу расстилались возделанные бескрайние рисовые поля. Яхта вошла в импровизированный порт и встала на якоря почти царапая дно. Их встречали.
***
Жители Бхенина, презрительно посматривали на чужие народы, но близость огромной страны к легендарной Голконде обязывала всех обучиться основам общего языка. Однако, рабам прав не полагалось, поэтому всех новых невольников вначале ставили на простые работы, с целью определения их знаний и способностей к кхитайскому языку, а затем наиболее смышленых отбирали и обучали ремёслам. Оборотни предназначались для развлечения. Это была дорогая игрушка знати. Но взрослый волк был редкостью, поэтому его содержали в передержке, не придумав толкового применения его сомнительным способностям.
Первые две недели Бурый вместе с пятьюдесятью новыми рабами копал оросительный канал и насыпал раздутую наводнением плотину. Его отметили. Увидев выносливость и скупость движений, оценили и соединили с двумя такими же сомнительными невольниками, предназначение которых ещё не показали владельцам небесные жители.
В этот день их гнали на восток вдоль реки в сторону отвесных скал, прикрывающих собой густые и непроходимые заросли мангров и тростника. Мощёная дорога уже перешла в тропинку, и они спешно миновали рисовые поля. И тут их остановили, на широкой поляне, резко спускающейся вниз к реке, в излучине которой, как в портовой заводи, толпились джонки. Надсмотрщик ушёл вниз, приказав ждать.
На противоположном берегу реки раскинулась невероятная, по своей красоте и величественности, панорама. В глубине огромного сада, среди идеальных рядов пальм и розовых кустов стояли в ряд, один за одним, несколько храмов. Сооружение было объединено аллеями из статуй невиданных животных, красных птиц, зелёных черепах, белых тигров и синих драконов. Изогнутые огромные крыши храма были покрыты тонким сплавом из золота с серебром и ярко горели под лучами солнца, разрывая тёмные жёсткие листья огромных пальм.
Каменная ровная дорога, окрашенная невиданной серебряной фосфорной краской, освещала вход и днём и ночью. Она казалась текущим медленным потоком — притоком Великой Жёлтой реки.
Молодой оборотень, выросший в простой лесной берлоге, выбравшийся из чащи только из-за глубокого горя и проплывший полмира, был поражён и просто уничтожен увиденным! Исполинская постройка, созданная прихотью богов, показала ему тщетность надежд на избавление от рабства.
Солнце давно перевалило за полдень, а рабы всё ещё ждали. Камни вокруг раскалились и жгли ноги, а сверху на людей обрушивались огненные стрелы жаркого светила. Лёгкий речной ветер не нёс прохлады, но задувал в глаза известковую пыль каменных глыб и песок.
Наконец, старший надсмотрщик вернулся. Показав палкой на Бурого, он повелел спустить оборотня вниз, а остальных гнать на работы.
Скользнув взглядом по неподвижным фигурам невысокого Эргоска и огромного, чёрного как ночь, Курарга, Бурый расцепил зубы и сквозь высохшую глотку прорычал: «Я вернусь за Вами!».
Получив удар по спине, оборотень почти вприпрыжку побежал за торопливо спускающимся по насыпи конём, выворачивающим ему руки и норовящим ударить копытом. Животное чувствовало близость хищника и боялось.
***
Так, спокойствие, только спокойствие, старался взять себя в руки Теодор, третий час медитируя на клочок пахнущей розовым маслом бумаги. На ней каллиграфическим почерком было начертано:
«Дорогой наш Теодор!
Решили тебя не будить. Отдыхай и поправляйся. Не вздумай сидеть на палубе, сегодня будет жарко. Взяли десять золотых. Целуем тебя, твои девочки…».
Часы ожидания тянулись бесконечно. Наконец, когда дневное светило решило отключить отопление и закатиться за горизонт, к самому дальнему молу лихо подкатила коляска с тремя счастливыми дамами. Женщины весело смеялись и, мило расплатившись с извозчиком, поспешили на галеон. Там, у трапа их встречал чёрный как туча Леопард:
— Ну, — спросил он, не видя покупок. — Что купили? Где были?
— Оо, милый, — за всех ответила графиня. — Всё привезут завтра. Ты как? Голова не болит?
— Тео, ты опять бледненький, — привыкнув к сумеречному свету, отметила Полина. —Опять головокружение? Ты пил микстуру? Он у нас как маленький!
— Да, детка, иди ложись, — присмотревшись, строго сказала Маргарет
— А я прослежу, — отметила Мери. И, схватив оторопевшего шкипера за запястье, потащила в каюту.
— Девочки, я ненадолго, — крикнула она. И строго посмотрев на Гризли, отметила: «Опять на солнце сидел, неслух!».
***
— Весь мир — театр, а у нас — цирк! — глубокомысленно сообщил наш капитан. Не знаю, как он додумался до такого выражения, но я с утра наблюдал кошмар. Оказалось, что в этом поганом государстве люди любят кошек, то есть относятся ко второй категории. Я же, вне всякого сомнения, отношусь к первой и противоположной.
Моё знакомство с ними случилось ещё в дни голодного и холодного детства в амбаре. Пока я страдал рахитом и авитаминозом, на меня ежедневно ходила любоваться зловредная тёмно-рыжая тварь, прозываемая хозяевами Клеопатрой. Я никогда не забуду комплект автоматически выпускаемых когтей, в сочетании со злобными, глубоко посаженными глазками. Каждый день она нагло проверяла содержимое моей тарелки, явно подозревая, что чёрствый хлеб будет напоминать по вкусу сыр бри с белой плесенью.
Всем известно: детские травмы — самые болезненные, они остаются на всю жизнь. Я так и не понял, что можно рассмотреть толкового в асоциальных элементах, страдающих комплексом лилипутов, боящихся воды и вылизывающих языком свой зад.
Вероятно, у кхитайцев от жары и влажности быстро начинают плесневеть мозги, потому что они этих ушлых охотниц за мышами, повысили до явного объекта своего культа. В любом случае, кошка, сидящая на руках у толстого узкоглазого человека в красном халате и шапке домиком, ничего не знала о разносчиках чумы — грызунах.
На уроках занудствующего Денниса я слышал, что в Древнем Евгипте кошек и их поклонников ожидала одинаково печальная участь. Их бинтовали в полный рост и пихали в каменные ящики с полным отсутствием вентиляции. Оставалось надеяться, что в этой стране рано, или поздно, их настигнет тот же конец!
Между тем обладатель блошиного мешка, оказался ни кем иным, как хозяином нашего Бурого. Явно предупрежденный, он ждал наших предложений, умильно протирая потные ручонки о шкурку шипящей гадости.
Капитан, несмотря на мой молчаливый протест, бодренько пригласил обоих представителей Бхенина на борт. Из серванта извлекли мейсенский фарфор и достали шоколад. Беседа текла неспешно. Капитан сообщил о бандитском нападении и пленниках, о ценах на рис в Бейджинге и, в частности, о Буром оборотне, которого необходимо купить.
Шапочка в красном халате долго говорила о несознательной молодёжи, о дорожающих рыбе и рисе, о сложностях на дорогах. Наконец, разговор зашёл о погоде и будущем празднике лотоса, который широко отмечается в Поднебесной Империи. Спустя три часа пространных разговоров об искусстве, литературе, фортификации, луговых собачках и комарах, наконец, любитель кошек назвал сумму в тридцать золотых монет! Стоящий рядом Боб уронил поднос. Ден сообщил деревянным панелям, что на эти деньги можно купить дом и сад. А панель, в свою очередь, глубоко вздохнула…
Тем не менее, невозмутимый граф, только переспросил:
— Это Ваша последняя цена?
И услышав в ответ, что кхитайцы не торгуются с инородцами, сообщил, что согласен и готов оформить все документы.
Ещё через полтора часа согласований текст был составлен, и оборотень Бурый приобретён графом Грейстоком.
***
Ближе к вечеру по трапу на корабль взошёл исхудавший и постаревший Бурый оборотень. Первым делом он поинтересовался:
«Я свободен?
». Затем, получив утвердительный ответ, сообщил:
«Мне надо выкупить друзей, я остаюсь!».
После чего он зашатался и потерял сознание…
26 января–12 февраля 78 года до н.э.с. Исподний мир
За две недели в общей сложности Зимич едва ли проспал тридцать часов. По ночам он писал пьесы, и задача это была непростая. Да, десяток коротких представлений предназначались для толпы, где злые и жестокие в конце смешно изгонялись любимыми толпой героями – суровым и сильным кузнецом, хитрым и веселым портняжкой или распутным студентом. Но представление на Дворцовой площади будет смотреть не только толпа и не один Государь. Вряд ли городская знать развеселится, если портняжка побьет палкой дюжего стражника-мздоимца, даже если тот, подкупленный Зимой, не пустит Весну в город. Для Дворцовой площади нужно было что-то особенное, понятное простым людям и в то же время сделанное с литературным вкусом.
А с рассветом начиналась подготовка к празднику: на заднем дворе пивной собирались студенты, профессора наблюдали за ними из окон и иногда, не выдержав, вмешивались в репетицию – хозяйка радовалась доходам: и те и другие исправно платили за пиво.
– Четвертый день метет, и я доволен: ни солнца, ни тепла не видят люди. Когда б я мог, я б повелел природе и вовсе солнца людям не являть: довольно с них и света в храмах. Пусть их чулки о камень протирают, но не зовут Весну, – звонко вещал поднявшийся на телегу студент, изображавший Злого Духа, пособника Зимы.
– Ну ты! – возмущался профессор логики. – Ты ж Злой Дух, а не молодой пастушок! Ты должен быть страшным и старым!
– Я не могу быть старым!
– И какой из тебя после этого актер? Согни плечи, исподлобья погляди, и шипи, а не декламируй!
Любопытных девушек на задний двор пивной приходило множество, и некоторые из них очень помогали: шили костюмы, делали фальшивые бороды, бумажные и шелковые цветы, резали конфетти. И появлению Бисерки никто не удивился, как никто не удивился тому, что она возлюбленная Зимича.
Конечно, для изготовления декораций народу хватало: на задний двор иногда набивалось не меньше полусотни человек, и каждый был готов помочь. Но делать крылатую колесницу Зимич не доверил никому. Плотничать он неплохо научился у охотников (плотничать – это не охотиться, это ему доверяли), и чертеж тут был особый, нарисованный колдуном: ни одной лишней планки, туго натянутая парусина. А ветер будет – такой, как надо. И солнце будет, и настоящее весеннее тепло: колдуны не волшебники, но кое-что могут.
Пришлось уступить Бисерке: слишком много девчонок сразу захотели быть Весной. И не верилось – тут, на заднем дворе, в окружении множества студентов, среди веселья и игр, под стук пивных кружек, – что кто-то посчитает Весну преступницей. В свиту ее набралось не меньше пятнадцати девушек, одна лучше другой.
И все это было похоже на счастье… Беспечность и серьезность, шумный смех и шумные же разговоры за столами (и на столах) пивной, призывы против чудотворов и Надзирающих, звонкие поцелуи девичьих щек и губ, скабрезные байки, споры до кулачных схваток – и диспуты по всем правилам. А среди этого полупьяного гомона – счастливая раскрасневшаяся хозяйка, плавающая большим кораблем в чаде очагов и свечей с десятком полных кружек в руках.
Конечно, комната Зимича явно не подходила для такой чудесной девушки, как Бисерка, но менять жилье он не стал: едва темнело и «актеры» набивались в пивную, они вдвоем потихоньку поднимались наверх и запирали за собой дверь. Может быть, кто-то из прохожих видел их в освещенном окне – и завидовал. Там, на площади Совы, под тусклыми фонарями, шел снег, и мерзла в легкой накидке полуженщина-полусова, державшая солнечные часы, и белый олень бил по воздуху копытами, а на его спине снег лежал крутыми горками.
– Что ты сделаешь, если сейчас сюда ворвется Злой Дух, пособник Зимы? – Бисерка любила смотреть в окно. – «Четвертый день метет…» Он, наверное, доволен.
– Я – победитель во множестве кулачных боев, если ты об этом еще не слышала; никакой Злой Дух не посмеет к тебе приблизиться, пока я буду рядом. К тому же у меня есть нож, – он обнимал ее сзади и целовал в шею – она приподнимала плечо и смеялась. – Расскажи мне лучше, как колдуны узнают судьбу по руке.
– Вообще-то я знаю совсем немного. Я же не деревенская гадалка.
– Все равно покажи.
– Смотри, вот это самая главная линия: линия жизни, – она открывала свою ладошку, а потом брала его руку и вела по ней пальцем. – А вот здесь – линия любви. Знаешь, я думаю, это все из-за линии любви: может быть, нам не суждено было встретиться, а теперь, когда шрамы исчезнут, твоя линия любви совпадет с моей.
Милая, милая!
Потом Зимич провожал ее домой: мимо них проезжали ломовики, вывозившие снег из города, пробегали припозднившиеся прохожие, дозором проходили гвардейцы Храма – и даже они лишь усмехались и отводили глаза, потому что и дрянные люди, встречая влюбленных, способны радоваться чужому счастью. И он целовал ее на большом каменном мосту через Лодну, а потом – в темных улицах, ведущих к купеческой слободке, и на пороге ее флигеля. Было совсем поздно, и колдун хмурился, но ничего не говорил. Иногда Зимич оставался выпить с ним чаю, только ватрушки готовила кухарка и во рту они не таяли.
За неделю до праздника, в воскресенье, веселье развеялось как дым. Не на базарной площади, где обычно совершались казни и стоял позорный столб, – на Дворцовой, в двух шагах от пивной, казнили людей, объявленных пособниками Зла. Никогда еще это действо не было окружено такой помпезностью и не собирало так много зрителей, – сколько Зимич жил в Хстове, ни разу такого не видел. Да, зрелище казни горячит толпу, это всем известно. Но часто не жестокость привлекает простой народ, а акт правосудия, месть, особенно если казнят убийцу или бичуют вора. Впрочем, Зимич всегда думал о людях слишком хорошо и легко находил оправдания их низменным страстям – как и своим собственным неблаговидным поступкам.
На этот раз о казни трубили со всех концов города, собирая народ еще затемно. Напугать хотели? Или повеселить толпу? О, это было зрелище, многоактное представление, которое продолжалось несколько часов! Вначале бичевали двадцать упорствующих заблужденцев, и их вопли иногда доносились до двора пивной, слишком отчетливо слышимые в полном мрачном молчании. А потом сожгли трех «опасных врагов», из них – одну молодую женщину, и если жившие в Хстове уже не раз были свидетелями такой казни, то Зимич столкнулся с ней впервые.
Даже плотно закрытые двери пивной не заглушили страшных криков, и ветер до самой ночи носил по улицам запах горелой плоти.
– Надо не представления показывать, а топить их в Лодне! – выкрикнул кто-то из студентов, вскочив на стол. – Смерть Надзирающим!
– Смерть!
– Давно пора браться за оружие!
Горстка вот этих щенков – против армии Государя? Против Гвардии Храма? Против городской стражи? Не понадобятся даже пушки, чтобы раздавить их жалкое сопротивление. Так ведь не только студенты – и профессора кричали что-то о смерти и оружии. Даже Борча – трезвомыслящий зануда – и тот произнес горячую и скучную тираду о палачах и обманщиках. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы в пивную не явился колдун – словно почуял неладное.
Зимич сидел в углу, прижимая к себе дрожавшую, закрывшую ладонями уши Бисерку, и думал о том, что именно ненависть превращает человека в змея. Но чувствовал не столько ненависть, сколько страх – отчаянный, болезненный, невыносимый, от которого нельзя избавиться, который нельзя избыть, выдавить из сердца, как гной. Страх за свою жизнь, страх перед собственной болью можно преодолеть, но нет такой силы, которая позволит преодолеть страх за тех, кого любишь.
– Замолчите! – голос колдуна, низкий и глухой, тяжелым круглым камнем скатился в орущую толпу студентов и профессоров. Это было не обычное слово – оно завораживало и заставляло слушать. – О каком оружии вы говорите? О перочинных ножах из своих письменных принадлежностей? Войны давно ведут не люди, а деньги, золото. Золото нужно, чтобы отливать пушки, золото нужно, чтобы возводить крепостные стены, чтобы кормить армии, одевать наемников в доспехи и ковать им копья. У вас есть золото? Кто-нибудь из вас знает, сколько стоит один боевой конь, которому не страшен запах пороха и грохот взрыва? Хватайте свои перочинные ножи – и в следующее воскресенье на Дворцовой площади казнят вас, всех до единого. И хорошо, если хоть кого-то посчитают заблужденцем, а не врагом.
– Я не боюсь смерти! – придушенно крикнул кто-то из дальнего угла.
– Надзирающим все равно, боишься ты ее или нет. Храбрость не искупление глупости. Вы и так лишние в этом городе, Надзирающие только и ищут повод, чтобы уничтожить вас.
Колдун говорил недолго, но убедительно: остывал пыл в горячих головах, таяло безрассудство, оставляя горечь бессилия.
А на следующее утро приготовление к празднику возобновилось, только не веселым оно было, а злым и исступленным: с таким чувством украшают могилы любимых людей – ничего уже нельзя поделать, только красиво отдать последний долг.
Зимич за одну ночь закончил пьесу, предназначенную для Дворцовой площади.
А в среду, когда приготовления уже подходили к концу, а унылая злость никак не покидала «лучших людей» университета, закончена была колесница Весны: вся в ранних весенних цветах, которые издали никто бы не принял за ненастоящие, с огромными и тонким колесами, с одним крылатым конем (вместо шести), и крылья его, широкие и упругие, трепетали на морозном ветру, будто он и в самом деле должен был вот-вот взлететь.
Зимич иногда умел хорошо говорить – верней, хорошо рассказывать, – и его рассказ о том, как колесница опустится на площадь перед дворцом (теперь, когда это было нетрудно представить воочию), заставил студентов если не радоваться, то плакать.
– Это… здорово. – К нему подошел логик и потряс за плечи. – Это мы им достойно ответим.
Испытание колесницы назначили на пятницу, а в четверг проверили действенность представления – в кабаке, где собирался народ попроще. Конечно, Бисерке нечего было делать в таком заведении, но разве бы она послушалась Зимича?
Мужики, сначала серьезные и настроенные к студенческим шалостям скептически, хохотали и утирали слезы. И просили показать еще. И даже пустили по кругу шапку, в которую накидали медных монет, – студентам на пиво.
Зимич, обнимая Бисерку, стоял возле двери и смотрел: пусть они радуются торжеству справедливости. Пусть смеются над тем, как у мздоимца из карманов сыплются золотые монеты, как получает по заслугам жадина, как разоблачают обманщика. Пусть кидают огрызки моченых яблок в Злого Духа, пусть свистят вслед убегающей Зиме. Когда люди смеются – они как дети. Они доверчивые, люди… И наверняка кто-то из них в воскресенье был на Дворцовой площади и смотрел во все глаза на чужую смерть – это останется на совести тех, кто смерть превращает в зрелище. Покажи людям доброе и смешное – они станут добрее, лучше; покажи злое, чудовищное – они покажутся чудовищами. Людям нельзя показывать чудовищное, даже если они этого хотят…
– Еще! Еще! – орали и свистели мужики. – Про стражника давай еще раз!
– Про купца давай!
– Про бабу жирную, про бабу!
В кабак набилось столько людей, что Зимичу пришлось потесниться и закрыть Бисерку собой. Дышать было нечем, чадили и едва не гасли смоляные факелы, освещавшие «сцену», а в открытую дверь задувал ветер.
– Ты самый талантливый сказочник на свете… – шептала Бисерка. – Ты придумываешь сказки так, как им хочется, но не изменяешь себе.
А еще людям надо показывать красивое, не только доброе и смешное. Они от этого становятся красивей, они начинают стремиться к красоте. Зимич представил, как удивленно замрут эти гогочущие до слез великовозрастные дети, как раскроют рты, увидев крылатую колесницу, и расплачутся от восторга, – потому что простые люди грубы и неотесанны только снаружи, а души их тянутся к светлому и искренне радуются свету.
11 мая 427 года от н.э.с.
Товарный поезд шел на восток порожняком, в прицепленном к нему пассажирском вагоне никого не было, кроме Инды, Йоки и двух молчаливых железнодорожников.
За окном стеной стоял Беспросветный лес, бесконечный во всех четырех направлениях. Только иногда однообразие сменялось унылым болотным пейзажем. Однажды встретился горелый лес, но странно горелый: у деревьев были сухие не тронутые огнем кроны и обугленные корни. А еще Йока увидел лису – тощую и рыжую очень условно, скорей грязно-желтую.
За четыре часа пути поезд остановился только на одной станции, где простоял довольно долго: от состава отцепили несколько вагонов.
– Это рабочий поселок Торфяной, – пояснил Инда, – здесь добывают горючие сланцы и делают торфяные кирпичи для центрального отопления Славлены. Жить тут скучновато, но люди хорошо зарабатывают и быт вполне устроен. Дома с водопроводом и паровым отоплением, довольно просторные. Клуб, библиотека, начальная школа, амбулатория. Я бы показал тебе, но следующий поезд только через сутки.
– А… а они не боятся призраков? Ведь кругом лес?
– Здесь горят солнечные камни, так же как в Славлене. И так же как в Светлой Роще. Бояться нечего.
Поселок Торфяной не очень интересовал Йоку – он хотел увидеть свод. А еще больше то, что за пределами свода. Долгая однообразная дорога утомила его, и Инда посоветовал почитать, – отец заставил взять с собой все учебники. Но никакой учебник в голову не полез, а книгу о мрачунах, данную Важаном, Йока показать Инде не решился. От нетерпения и сон не шел в голову тоже. Где-то на середине пути между Торфяным и Магнитным Инда поманил Йоку пальцем и показал на окно:
– Посмотри, это местная достопримечательность – Белая гора.
Йока глянул в окошко – он-то представлял себе нечто вроде снежных вершин Натании и недоумевал, откуда в Беспросветном лесу горы. Не гора – горка, не выше тех горок, с которых зимой катаются на санках. На самом деле не совсем белая, кремовая, но блестящая, будто облитая глазурью.
– Здесь добывают редкий палево-розовый мрамор, в горе есть каменоломня. Ты его наверняка видел, и не раз. Им отделана внутренняя лестница Галереи искусств, колоннада царского дворца, из этого мрамора выточены знаменитые скульптуры Больших Заречных палат и барельефы при входе в здание Верховного суда. Не только, конечно, – это что я помню навскидку.
Йока долго провожал Белую гору глазами – потому что больше взгляду зацепиться было не за что.
Только через час поезд остановился на одной из двух десятков веток, широкой полосой раскинувшихся между высоченными отвалами шлака, щебенки, угля и песка. На путях в беспорядке стояли товарные вагоны без магнитовозов и еще несколько вагончиков, какие бывают в поездах дальнего следования, с занавесками на окнах и комнатами внутри.
Никакой платформы не было, Инда сам откинул лесенку, спустился вниз и подал Йоке руку.
– Добро пожаловать в город Магнитный! – улыбнулся чудотвор и повел рукой, демонстрируя пейзаж.
– Что-то уныло здесь, – ответил Йока, спрыгивая на землю. И вдруг почувствовал порыв ветра. Не легкого ветерка, что, бывало, дул с воды. Настоящего ветра, похожего на предгрозовой.
– Это сортировка. Здесь формируют составы с рудой и углем. Ради нас двоих не стоило гнать весь поезд на вокзал, мы дойдем туда пешком.
Ветер дунул снова, и Йока не удержался – спросил:
– Инда, это на самом деле ветер?
– Да. Это обычный ветер. Город Магнитный уникален в своем роде: из всех городов Обитаемого мира он ближе всех стоит к своду. Здесь иногда ощущаются подземные толчки и частенько бывают настоящие бури. Но мы двинемся еще дальше, к метеорологам. Там трясет постоянно и всегда дует ветер. Собственно, метеорологические станции стоят в теле свода.
– А я всегда думал, что свод – это что-то вроде мембраны…
– Для масштабов Обитаемого мира так и есть. На самом же деле свод – это поле, вроде буфера. Чем он шире, тем бо́льшие нагрузки снаружи может выдержать. И это поле глубоко уходит под землю, амортизируя подземные толчки. Кстати, сейсмическая активность – одна из актуальнейших научных проблем сегодня. Очень перспективное направление прикладного мистицизма и естествознания.
Город Магнитный не очень понравился Йоке: он привык к Славлене, ажурным архитектурным ансамблям Октанио и тяжеловесным площадям зодчего Празана, к бронзовым памятникам и зеленым скверам, базальтовым набережным с витиеватыми решетками и колоннадам дворцов. И к Светлой Роще – уюту богатых загородных резиденций и домишек простолюдинов, прудам и тенистым аллеям. В Магнитном все было не так: широкие улицы предназначались для проезда вездеходов, деревянные многоквартирные дома с маленькими двориками больше напоминали бараки. Заводы из темно-красного кирпича имели мрачный и закопченный вид, над городом поднимались трубы: здесь стояли предприятия по обогащению руды и выплавке металла. Зелени почти не было, и леса не было видно тоже.
На вокзале их встретил чудотвор, знакомый Инды, и немного скрасил путешествие по городу: он очень гордился Магнитным и захлебываясь рассказывал о каждой трубе, выбрасывающей в небо черно-серый дым. Домами, похожими на бараки, он гордился тоже.
– Вот этот квартал мы застраивали пять лет назад. В каждом дворе есть маленькая детская площадка и спортивные снаряды. В центре квартала – пруд, летом там можно купаться, но некоторые купаются и зимой. Школа далековато, но зато хорошая. Учителя – выпускники Славленской преподавательской академии.
Он говорил и говорил, и Йоке было как-то неловко не разделять его восхищения.
– Там новое здание обогатительного комбината.
– А это что? – Йока показал на кирпичные башни, напоминающие кадушки.
– Это домны. В них выплавляют чугун.
– Йока, ты, наверное, проголодался? – поинтересовался Инда.
– Нет, не очень. – Йока решил, что обед задержит их на пути к своду.
– Вездеход с метеостанции придет за нами часов в семь, так что мы успеем и пообедать, и все осмотреть.
– Мы можем пообедать на карьере, – предложил знакомый Инды, – на свежем воздухе. Очень красивое место, оттуда виден весь город, и лес, и даже свод.
Йока давно присматривался к возвышенности в западной части Магнитного – странной формы, словно вздыбившаяся волна. Туда отправились на авто: трамваев в городке не было.
Место и в самом деле оказалось привлекательным: гора нависала над карьером, по красоте не уступавшим прудам Светлой Рощи, с прозрачнейшей голубоватой водой и ивами по берегам. Ресторанчик окружали кусты жасмина и сирени, плетеные столики и кресла напомнили Йоке о пикнике у Важана. Вдали чернела полоса леса, а горизонт терялся в мутно-сером тумане.
– Жаль, что не видно свода, – сказал Йока, осмотревшись.
– Как не видно? – улыбнулся Инда. – Это и есть свод. За лесом.
– Но там же туман…
– Туман уже за пределами свода. На самом деле это не совсем туман, это идет дождь.
– Ой, а что это? Из Внерубежья едет поезд? – Йока привстал.
– Нет, это не поезд, это грузовые вездеходы, – ответил товарищ Инды. – Доставляют руду с той стороны. Ведь расположение свода неслучайно, он проходит по магнитной аномалии. С той стороны руды больше и она богаче. По расчетам, выгодней добывать руду за пределами свода, чем расширить свод на все месторождение.
– А что за вышки, к которым они едут?
– Это каторжная тюрьма, – пояснил Инда. – На рудниках работают в основном заключенные. На этой стороне – уголовные, а на той – только мрачуны.
– А я думал, всех мрачунов вешают…
– Нет, не всех. Смертная казнь сейчас применяется редко, только ввиду серьезной опасности, и никогда – к несовершеннолетним. Есть и нестрашные преступления мрачунов, не причинившие вреда окружающим. Ну, например, запугивания соседей. А еще среди мрачунов есть и уголовные, тогда их судят обычным судом, но работают они вместе с другими мрачунами. Они сами этого хотят, им нравится за пределами свода.
– У нас образцовая тюрьма, – не забыл похвастаться товарищ Инды, – низкая смертность, хорошая дисциплина. За десять лет – ни одного удачного побега. Питание хорошее, бараки отапливаемые, чистота. Рабочий день сокращен до двенадцати часов.
– Сказка, а не каторжная тюрьма, – посмеялся Инда.
Рыхлые черные облака неслись к закату, мерцая, словно угли в жаровне. Небо рокотало, молнии, прорубая тугой воздух, жалили землю своими развилистыми остриями и высвечивали багрово-синие кровоподтеки на дряблых животах облаков. Долина внизу то озарялась огненным солнечным светом, то меркла в угольно-мутной тьме. Ветер свивал тьму воронками, гнал ее по растресканному грунту, поднимая все выше и выше, и с земли дотягивался до неба. Островерхий гребень гор на горизонте был похож на хребет чудовища со старинных картин.
Ветер хлестал по щекам и грубыми руками рвал куртку с плеч, выл и бил в барабанные перепонки. Под ногами время от времени – как мурашки по живому телу – волной пробегала дрожь. И Йока, захлебываясь, пил ветер, и впитывал в себя вибрацию земли, и пожирал глазами ужасное и величественное зрелище, раскрывшееся перед ним на всю ширину бесконечного пространства.
– Страшно? – перекрикивая ветер, спросил Инда. – Мы стоим на краю Обитаемого мира.
Йока не ответил, даже не покачал головой: ему было не до этого. Нет, он не боялся. Он ожидал увидеть другой мир, зеленый и полный жизни, мир гроз и ветров. Тот мир, что он увидел, тоже жил, но совсем другой жизнью: мрачной жизнью вечности, непреходящим движением стихий, их слепой и бесчувственной силой. Но эта сила заслуживала поклонения. Ничего бренного не осталось в долине у его ног: ее выжгли молнии, а смерчи развеяли по миру прах живого. Земля покрылась сухой жесткой коркой, как заживающая рана, и широкие трещины бежали по ее телу, причиняя боль.
– Инда, что это за черная пыль? – крикнул Йока.
– Это вулканический пепел.
– Здесь рядом есть вулканы?
– Вот в той гряде, с южной стороны, – трещина, щелевидный вулкан. Но пепел не из нее. Сильное извержение недавно было к востоку от Исида, пепел оттуда.
Метеостанция словно припала к земле и цеплялась за нее множеством одноэтажных кирпичных строений, соединенных между собой крытыми переходами. Лес не доходил до края Обитаемого мира: от склона, ведущего вниз, в долину Внерубежья, его отделяла широкая полоса бурелома и открытое пространство, где и расположилась станция. Из ее окон было видно Внерубежье. Йоке выделили комнату именно с таким окном. Несмотря на яркий солнечный камень, низкий потолок все равно озаряли вспышки молний, а пол вздрагивал так, что на книжном шкафу позвякивала хрупкая тонкая вазочка с живыми гвоздиками.
И хотя Йока почти не спал в предыдущую ночь, уснуть ему никак не удавалось. Поздний ужин он разделил с Индой и чудотвором, который размещал их на станции. Потом он успел мельком осмотреть станцию изнутри и начал читать книгу о мрачунах, но даже она не шла в голову: глаза сами собой возвращались к окну, за которым уже в полной темноте дул ветер, гоняя воронки из вулканического пепла, сверкали молнии, а в горах, на месте вулканического разлома, светились ручейки лавы. Только одно омрачало пейзаж: армированное стекло с тонкими нитками проволоки внутри – чтобы ураганный ветер и подземные толчки не выбивали его слишком часто.
Письменный стол стоял прямо перед окном, и Йока погасил солнечный камень, чтобы он не отсвечивал и не мешал разглядывать долину. В темноте зрелище казалось еще более зловещим и прекрасным. А потом пошел дождь – не гроза (грозы бушевали за пределами свода), а обычный дождь, шуршавший струями и стекавший по стеклу каплями, которые чертили на нем мокрые дорожки. Ветер бросал воду в окно, словно в лицо, пригоршнями, но дождь был мелким, и это не пугало.
Шум дождя и вой ветра навевали сон, и Йока каждую минуту собирался улечься в постель, но продолжал сидеть, не в силах оторваться от окна. И проволочная сетка в стекле расплывалась и двоилась в глазах, и темное окно в мути дождя обретало еще одно измерение, и танцующая девочка бежала к нему из глубины за окном. Она была прекрасна. Он выдумывал ее, глядя на смутный трехмерный образ перед глазами, и восхищался тем, что выдумал.
А проснулся среди ночи, сидя за столом и уронив голову на руки. Дождь кончился, но ветер выл все так же монотонно, и Йока перебрался в постель. И, засыпая, подумал, что в комнате нет ночника.
Следующие три дня Нина с тревогой ждала, когда в И-нете появятся голографии, отснятые практикантами в лаборатории, но было тихо и спокойно, и она уже решила, что Борис предпринял какие-то встречные меры: или смог как-то удалить уже закинутые снимки, или не допустил их закидывания… или что-то ещё… — во всяком случае, в СМИ об этом ничего не появилось.
То, что сделал Левон с подаренным дексистами же киборгом, у многих не укладывалось в голове: пройти с инспекцией по офисам и лабораториям филиала «DEX-company» сотруднику ОЗК, являющемуся представителем ОЗК в «DEX-company», дексисты запретить не могут, к тому же такие проверки уже проводились и проводиться будут… но вламываться в лаборатории и операционные без предупреждения и всё снимать на киборга — это уже перебор!
Ведь Веронике в голову не могло прийти взять с собой на плановые проверки офисов дексистов киборга с приказом записывать и архивировать всё увиденное. Она была совершенно уверена, что с ней ничего не случится — ведь в этом случае будет скандал, который дексистам не нужен — и потому посещала офисы «DEX-company» без охранника. К тому же она считалась девушкой Лёни и всегда сообщала ему о своих перемещениях — и он вполне успевал сообщить об этом в соответствующий офис. И поэтому её отчёты о посещениях офисов и лабораторий «DEX-company» всегда были идеально оформлены и почти не содержали информации о подобных происшествиях.
Двенадцатого августа, когда чемоданы были уже собраны, Левон с киборгом пришли снова. И снова все вместе пили чай за одним столом, но в этот раз Аля и Хельги за стол сели. Ара по-прежнему молчал, Левон говорил за двоих:
— …вот не успел я в сеть закинуть. Только на терминал главы филиала… он рассчитывал подсмотреть за нами, а увидел своих… и я там высказал всё, что пришло в голову, при мне практиканты эти начали видео из сети удалять сами… а ведь четвёртый курс! Мозги должны быть в головах в этом возрасте! Но снимки в И-нете хоть по пять минут, но побывали… кто-то видел и даже лайки были. Могли и скопировать… кто-нибудь…
— Борис ни на что не рассчитывал, — остановила его Нина, — это его зам, скорее всего. Вот он мог… но польза всё же есть от этого. Столько ребят удалось спасти… теперь бы долечить спокойно.
— К тому же с помощью Левона наконец-то забрали всех киборгов в борделе при космопорте, теперь там только люди, включая охранников, — поддержал её Платон, — что не удалось Карине, сделал её сын. Всё будет хорошо… в посёлке почти построены общежития и столовая, есть, где жить и есть, где есть…
Гости просидели почти до появления менеджера, которому Нина перед возвращением отдала ключи от коттеджа и катера, и улетели сразу после отлёта Нины с киборгами.
***
По возвращении на остров Нина первым делом пошла в медпункт и в модуль, чтобы проведать выздоравливающих. Платон постоянно говорил ей, что он на связи и что всё в порядке, но она решила сама посмотреть на пациентов Сани. Все палаты были заполнены, в реанимации лежали две Irien’ки под капельницами, в комнате отдыха сидели с чашками чая Эстер и Зита — и почему-то стало стыдно от того, что им здесь плохо, так как уже устали работать круглыми сутками, а она улетела отдыхать на море. Платон, заметив скачок давления у жены, осторожно вывел её из медпункта:
— Всё хорошо, успокойся… если бы мы не полетели отдыхать, к нам не пришёл бы Левон…
— И ты не посоветовал бы ему пройти с инспекцией по офисам дексистов? Ты это хотел сказать? Наверное, ты опять прав… и этих ребят не привезли бы сюда. Но всё равно это как-то неправильно…
— Пойдём домой, ты устала… всё идёт так, как должно быть. Завтра принесёшь требы Макоши… если она так прядёт нити судеб, то как-то подскажет тебе, что делать. А сейчас домой и спать. Уже поздно.
— Пойдём… но сначала зайдём к Фриде. У неё в модуле на долечивании четверо разумных из прошлой партии.
За прошедшие десять дней физически поправились почти все — но психологическое состояние было неважным даже при допуске к архиву видео ОЗК и домашнего искина. Фрида показала четверых признанных разумными киборгов, тупо перебиравших собранные ягоды, и Нина попыталась поговорить с ними — но безрезультатно. На контакт не шли ни девушки-DEX, ни парень-Irien, упрямо изображая тупую технику.
— Варя приходит и пытается говорить с ними, — тихо сказала Фрида, — думает, можно ли их устроить на работу в её дизайнерское бюро… ведь ты обещала ей, что она сможет занять любое помещение под свой офис… так?
— Обещала, это так, — ответила Нина, — а она уже выбрала помещение?
— Второй этаж столовой в посёлке. По проекту там банкетный зал… но он такой огромный, что можно половину отделить под офис. А во второй половине сделать жильё для них…
— Этот вопрос надо решать на правлении колхоза, — остановил Фриду Платон, — пока у нас не построено здание сельсовета и не выбран его председатель, такие вопросы будут решаться на правлении колхоза. Помещение будет, но только я бы посоветовал ей занять блок из трёх комнат и санузла на первом этаже общежития. Сам поговорю с ней… и эту четвёрку ей забрать тоже можно.
Платон по сети связался с Варей, Аглаей и Фролом — и предложил обсудить этот вопрос на открытом собрании правления колхоза на следующий день.
Домой Нина с мужем и Хельги попали почти в десять вечера.
***
Собрание правления колхоза, объявленное тринадцатого августа на десять утра, прошло минут за пятнадцать — на повестке был только один вопрос, и потому не хотелось терять драгоценное время на обсуждение. Варя была настроена решительно и уже приготовила проект переделки банкетного зала в офис и две жилых комнаты, заявляя, что её DEX-девочки смогут заодно и столовую охранять.
— А праздновать мы где будем тогда? — возражала Аглая, — нас уже много и в столовой в доме мы не помещаемся.
— Так в столовой посёлка, на первом этаже, — отвечала Варя, — зал вместительный, на сорок столиков. И кухня большая. И даже кондитерская в этом же здании, с отдельным входом. Зачем ещё банкетный зал нужен?
— Для проведения праздников. Мы ведь отмечаем дни выпуска как дни рождения, местные праздники, а потом и свадьбы отмечать будем…
— Ну, мама… ты же обещала! — чуть не заплакала от обиды Варя, — ты же сама сказала…
Впервые Варя назвала Нину мамой при всех! — и это было замечено ею, и потому Нина приобняла Irien’ку и стала объяснять:
— В моём доме ты можешь выбрать любое помещение на первом этаже хоть сейчас, так как это мой дом и дом моей семьи. Я не против. Но ты выбрала помещение в здании, которое строится на общие деньги и будет собственностью колхоза. Именно поэтому общее собрание колхозников и будет решать, предоставить тебе этот банкетный зал или отказать. Ведь есть комнаты в общежитии… одно из двух будет сдано уже через неделю. Строители работают быстро… и твоя помощь лишней не будет.
— Соглашайся, — поддержал жену Платон, — блок из трёх комнат с кухней и санузлом для офиса на первом этаже и две жилые комнаты для сотрудников там же. И прямо сейчас можешь начать их обустраивать. Ведь ты уже решила, кого хочешь принять к себе помощниками?
Варя кивнула — и на этом собрание было закончено. Платон принял от неё файл со списком необходимого оборудования и инструментов для открытия дизайнерского бюро, пообещав всё купить в течение недели, и Варя пошла в общежитие осматривать доставшиеся ей комнаты.
***
В полдень Нина на капище принесла требы Макоши с благодарностью за огромную семью и любящего мужа. Платон принёс требы Ладе, которую считал своей покровительницей. Клара как ученица волхва в присутствии учителя приняла дары обеим богиням и от их имени благословила дарителей.
Верил ли Платон по-настоящему в существование богов, Нина не знала, а спрашивать у него было как-то неудобно — и потому она каждый раз просто спокойно смотрела, как он ставит на алтарный камень очередную фигурку лебедя, сделанную то из бисера, то из дерева, то из глины или камня. Поэтому он и фамилию такую себе взял — Лебедев. И лебедей три пары купил по этой же причине… у каждой пары уже по десятку птенцов, и через пару лет будет большая стая… и куда-то их всех надо будет размещать на зиму. Нужен дом для зимования лебедей… и где же его лучше всего расположить? Сами птицы и их гнёзда сейчас у пруда на Славном острове… это остров соединён дамбами с Телячьим и Утренним с одной стороны и с Жемчужным — с другой. Утренний маловат для стаи крупных птиц… а Телячий? Надо всё-таки сначала посоветоваться с Платоном.
С капища Нина вернулась домой совершенно спокойной и уверенной в правильности своих действий.
***
Пятнадцатого августа перед обедом Нине позвонил из космопорта Лёня и сообщил о предстоящей командировке:
— …летим прямо сегодня, уже через час вылет! Даже сам не ожидал, что Борис Арсенович командировку одобрит. Летим на Новую Казань, там фестиваль любительских хоров, людей будет много, а значит, и киборгов много будет… не именно поющих, если есть поющие, кто нормально содержится, пусть поют и дальше, а ведь наверняка у каждого хора есть и охранники-DEX’ы, и костюмеры, и… для отдыха взятые… помогу местным дексистам проверять их и выявлять сорванных. И выкупать сразу… Оскара взял в помощь. Веронике тоже оформили командировку…
— То есть, в одном транспортнике летят представители и ОЗК, и «DEX-company»? — удивлённо переспросила Нина, переходя из кухни в гостиную в своей квартире, — вы не подерётесь? Как киборгов добывать собираетесь? А делить как? Чем оплачивать?
В вирт-окне появилась Вероника:
— Мы взяли на реализацию в лавке товаров, сколько в трюм поместилось… коробки с керамикой много места занимают. Фестиваль при музее, и там в лавку всё возьмут. И заповедник продукцию свою везёт… с нами летит юрист заповедника с двумя киборгами, чтобы документы правильно оформить… постараемся уговорить киборгов из местного ОЗК переселиться к нам. Местное отделение ОЗК, кроме работы с частниками, постоянно проверяет состояние киборгов на двух больших химкомбинатах и следит за условиями содержания и кормления. Всех выкупить нереально, их слишком много, но контролировать условия их работы возможно. Выявленных разумных стараются выкупить и время от времени отправляют на Кассандру… вот этих и думаю забрать на строительство Звёздного. Веду переговоры, Карина Ашотовна уже дозвонилась туда… в космопорте нас встретят коллеги из местного ОЗК. Правда, здорово!
— Просто замечательно! — ответила Нина. А Платон добавил:
— Будем думать, что уговорили… сам позвоню в то ОЗК и поговорю с киборгами, согласившимися лететь на Кассандру… у нас ведь лучше! Если понадобятся деньги, звоните, вышлю. Удачи!
— Спасибо! — ответил Леонид и отключился. А Нина обратилась к мужу:
— У тебя есть деньги? Столько, что можешь выслать их для покупки киборгов? И… где они хотят купить киборгов? Ведь теперь все перемещения киборгов должны сопровождаться сотрудниками ОЗК.
— Пока столько нет, но я прямо сейчас по сети свяжусь с ОЗК на Новой Казани и, пока Лёня с Вероникой летят, мы что-нибудь придумаем. Или я снова выиграю… или деньги от продажи янтаря отправлю не Борису, а Лёне… им двое суток лететь, решим. А киборги… кстати, они могут выкупить ещё и армейских… далеко не до всех воинских частей допущены сотрудники ОЗК, к сожалению, а Лёня как дексист провести изъятие вполне может. Имеет право.
— Не знаю, почему, но я тебе верю… ты везучий. Спасибо тебе, что решаешь мои проблемы вместо меня, — и Нина обняла мужа, — я тоже немного везучая… как же мне повезло, что ты у меня есть.
— Это мне повезло, — тихо рассмеялся Платон, — я везучее… к тому же и Макошь, и Лада незримо рядом с нами… и Велес, и Даждьбог, и Ярило… наши боги помогают родичам. У нас всё получится.
***
Вечером того же дня позвонила Ира и со смесью восторга и какого-то непонятного страха рассказала, что Дамир, ныряя с аквалангом в море, обнаружил на дне самородок янтаря массой почти шесть килограмм. Она говорила, как дорого может стоить этот камень, и с каким трудом Дамир его достал, и что он сам собирается нырять снова, а там есть ещё янтарь, и кто-то видел акулу…
— Кого видели? Акулу? — переспросила Нина, — но… здесь нет акул… и подобных рыб тоже нет… какой-то другой хищник? Дамир сейчас далеко?
— В офисе, с Зиркой… — Ира махнула рукой куда-то в сторону, — кажется, они серьёзно встречаются. Я не мешаю, хуже не будет. Я сейчас к тому звоню, что… деньги от продажи этого янтаря я перечислю сразу Борису, чтобы он нам прямо сюда ещё DEX’ов привёз?
Нина оглянулась на Платона, и он ответил:
— Перечисли ему треть, а остальное вот на этот счёт, — и скинул файлом номер счёта Леонида, — и будут вам DEX’ы. Через неделю.
Лика пошарила рукой, нащупала прохладный металлический корпус термоса. Кофе и правда был горячий и крепкий. Сладкий. Откуда он знал, что она не может пить кофе без сахара? Возможно, сам такой любит. Лика пила неторопливо, мелкими глоточками. Машина шла ровно, без всяких толчков. Сиденье мягко обволакивало спину. Затылок покоился на удобном подголовнике. Да, сейчас бы закрыть глаза и… Дорога ложилась под бампер, словно машина заглатывала асфальт. Бешеная скорость не чувствовалась совсем.
– Что эта за марка? Я таких не видела никогда, – спросила Лика, закручивая крышку термоса.
– Это не серийная модель. Сделана по индивидуальному проекту. Но если тебе интересно – за прототип взят «Макларен».
Лика кивнула, словно всё сразу стало понятно.
– Стоит, наверное, дорого, – не спросила, а просто подумала вслух. – А вы не быстро едете? Мне, кажется, у нас скорость за двести.
– Двести пятьдесят, если быть точным. Налей мне кофе, – Арфал покрутил шеей и добавил: – Пожалуйста.
Лика протянула ему стакан, с замиранием сердца смотря, как он, вольно откинувшись на сиденье, пьёт, легко придерживая руль одной рукой. «Как впилимся сейчас в кого-нибудь, и ага…» – Лика непроизвольно подёргала ремень безопасности.
– Чувствуешь бодрость? – Арфал протянул стакан, не сомневаясь, что она тут же подхватит его. – Закрой глаза, представь, что только что проснулась после полноценного сна, позавтракала и готова к подвигам.
Лика послушно зажмурилась. Да, позавтракать… Нет, спасибо. После увиденного на скотобойне есть ей долго не захочется. А вот в сон, действительно, не тянуло. Она открыла глаза и несколько раз моргнула. Дорога по-прежнему стелилась под колёса, но ощущения опасности не было.
– Вы что-то добавили в кофе? – пришла ей в голову внезапная догадка.
Арфал чуть дёрнул щекой. Как она потом поняла, это означало усмешку.
– Урок первый. Запомни, на аргов не действуют стимуляторы. Никакие. Наркотики, психотропные препараты можешь глотать сколько угодно, – в голосе послышался сарказм. Вероятно, так он пытался шутить.
– Но вы сами сказали, чтобы я выпила кофе, чтобы не заснуть.
Арфал еле слышно вздохнул, будто устал уже объяснять по многу раз одно и то же.
– Сказал, да. Это самовнушение. Урок второй. У арга огромный запас жизненной энергии. Спать мы, конечно, можем и даже должны. Но на восстановление сил требуется гораздо меньше времени, чем обычному человеку. Скажи, ты любила спать в детстве?
Лика помотала головой. Нет, конечно. Можно подумать, кто-то из детей любит спать? По ночам она тайком смотрела кино на планшете. Засыпала только под утро. И никогда не зевала потом на уроках. Почему она была уверена, что у всех так? Но, если не действуют никакие вещества, то…
– А как же гризы? У них есть такая штука, – Лика руками попыталась изобразить оружие. – Они же вырубили меня тогда на квартире у Марго…
Арфал покосился и кивнул.
– Да. Это блокиратор мозговой деятельности. Тебя как бы отключают от сети. Мозг перестаёт подавать сигналы в нервную систему. Это упрощённо, конечно. Там более сложный принцип. Но… – он поднял палец, – и этому можно противостоять. Если знать как.
– Вы научите меня?
– Не сейчас. На это не будет времени. Лучше расскажи про свою встречу с гризами. И кто такая Марго.
Пока Лика в красках описывала, как она выслеживала разлучницу отца и пыталась пробудить в ней совесть, Арфал даже улыбнулся пару раз, потом, когда приступила к той части, которая касалась непосредственно скотобойни, нахмурился и свёл и без того узкие губы в тонкую кривую линию. «А ведь это не настоящее его лицо», – пришло ей в голову, но вслух она сказала совсем другое, вернее, спросила:
– Куда мы едем? Мы едем спасать Матвея? Да? – И так как Арфал не ответил, она повторила: – Мы же едем спасать его, так ведь? Почему вы молчите?
– Урок номер три. Не верь гризам. Такие слова, как честь, совесть, сострадание отсутствуют в их лексиконе. Они не люди в привычном понимании этого слова. Никакие договорённости с ними не действуют.
– Но вы же сами сказали, что они не убьют его, пока не заполучат меня, так?
– Да. Но как только ты окажешься в их руках, они избавятся от него. И хорошо, если просто убьют, а не сделают с ним что-то вроде того, что ты видела на бойне.
– Но зачем? Зачем эта бессмысленная жестокость?
– Затем, чтобы ты поняла, что они не шутят. Ведь этот парень не единственный, кто тебе дорог. И ради их спасения ты выполнишь всё, что им нужно. Ведь так? – И потому что Лика молчала, понимая правдивость его слов, Арфал уверенно подытожил: – Да. Потому-то тебе и нельзя попадаться к ним в руки. Ты никого не спасёшь, но дашь им в руки сильное оружие.
– Какое? О чём вы?
– Пока не знаю. Я просто привык доверять своей интуиции.
– Не знаю, что вы там себе думаете, но мне нужно к Матвею. И если вы меня не отвезёте…
– Мы поедем к нему. Обязательно. Но чуть позже.
– Да как вы не понимаете, что счёт идёт на минуты? Может, они уже его… – Лика осеклась на полуслове, сжал зубы, чтобы не перейти на крик.
– Не переживай. Мы приедем быстро. У нас ещё останется время для спасения твоего друга. А пока расскажи мне, ты приходила к Дэну в больницу?
Лика кивнула, решив, что отрицать это бессмысленно.
– Да, я хотела знать как он. Меня не хотели пускать, но я всё-таки пришла и… – тут она испугалась, не сболтнула ли лишнего и прикусила губу.
– Я разговаривал с врачами. Дэн был обречён. Но потом чудесным образом пошёл на поправку. Менее чем за несколько часов он абсолютно восстановился.
– Но ведь он… мог, наверное, как-то… – она и сама понимала, что её робкие попытки дать какое-то объяснение необъяснимому не прокатят с этим странным человеком. Да что там говорить: и не человеком вовсе. Лика хмуро замолчала.
– Дэн не арг, – как бы в задумчивости размышлял вслух Арфал. – Даже наличие отца-арга не дает ему способность к регенерации. Из чего я делаю вывод, что кто-то воспользовался кровью арга, чтобы вылечить его.
– А что, так можно? – Лика постаралась придать своему голосу удивление. – А врачи теперь будут ломать голову над этим, да? Опять в соцсетях появится куча сообщений о чудесном исцелении. Представляю себе… – она хихикнула, надеясь, вдруг он примет её за какую-нибудь недалёкую дурочку.
– Не появится, – оборвал её Арфал. – Урок четвёртый. Арг может стирать воспоминания.
Лика притворно ахнула, радуясь, что разговор ушёл в другую сторону. Конечно, она не стала сообщать, что давно догадалась об этом.
Румпель очнулся от глубокого сна, но не сразу понял это – вокруг была темнота, к которой не сразу привыкли глаза. Постепенно из нее выступили очертания комнаты – сперва окно, в котором на иссиня-черном фоне покачивались едва различимые ветви дерева, потом стены и остальное убранство.
На дворе уже несколько часов как была ночь. Маг качнул головой, торопливо поднимаясь и хватая рубашку, на ходу застегивая его. Что там его раненная гостья? Не может быть, чтобы ворон не разбудил его после возвращения. Может дурная птица куда-то запропастилась? Но раньше, чем прошел по коридору до гостиной, если ее можно так назвать, он услышал голоса.
— Деррржи, — что-то шлепнулось на диван, судя по звуку, а ворон, взмахнув крыльями, сел рядом на свою жердь.
Следом послышался голос Эрсы.
— О, спасибо. Я как раз дочитала первую. Хозяин не отругает тебя, за то, что книжки таскаешь?
— Все для доррррогой гостьи! – прокаркал ворон не слишком уверенно.
— Хах, точно. Я едва помню, как добралась сюда, но это меня спасло. – Эрса полистала странички. – Так он реально назвал тебя Корвус? Сперва я решила, что ты шутишь.
— Ррразве не подходящее имя для птицы?
— Ну так это просто «ворон» на другом языке. Мог бы придумать имя поинтереснее.
— Хозяин не любитель заморррачиваться, — ворон покачался на жерди.
Румпель выдохнул, и решил, что самое время появиться, пока болтливый ворон совсем не обнаглел в своей вольной беседе.
Кашлянув, мужчина появился в проходе.
Эрса тут же оторвалась от разглядывания книги, еще несколько – все на разную тематику, лежали на диване. Сама она полусидела, полулежала – укрытая пледом, с подушкой под головой, рядом на подносе – остатки перекуса и пустая чашка.
Что сказать – ворон позаботился о постоялице на славу, и сейчас, сжавшись в комок на своей жердочке, заискивающе хлопал глазами, глядя на хозяина.
— Мы тебя разбудили? – Эрса откинула с лица прядь волос.
— Нет, я как раз хотел узнать, не разбудила ли тебя эта пернатая задница. Где ягоды? – последнее уже было обращено к птице, и ворон активно кивнул клювом в сторону стола. Мешочек с нужными ягодами красовался на нем.
— Нет, я просто видимо устала спать. Сколько я спала?
— Не много, где-то сутки. – мужчина прошелся до стола, чтобы осмотреть найденный вороном улов. – Сколько дней ты пробродила с этой стрелой?
— Точно не помню. Я шла словно во сне… — Эрса вдруг усмехнулась и покачала головой – Такой боли, как когда в спину воткнулась эта штуковина, я не припомню. А ведь я спокойно могу вскрыть себе пузо и продемонстрировать кишки! А потом зашить их обратно.
— Это потому что она была обработана особенным ядом.
— А ты откуда знаешь?
Румпель пожал плечами, хотя его лицо с уходившим от столкновения взглядом выдавало его с потрохами.
— Я в этом все-таки специалист. Да и яд был мой.
Эрса вскинула брови и тут же насупилась, но лицо ее получилось не сердитым, а скорее недоверчивым.
— И какого ястреба такой сильный яд делал у этих бестолковых идиотов?
Маг развернулся к девушке, опираясь на стол, и сложил руки перед собой, пытаясь выглядеть достойно, чем виновато.
— От скуки я иногда оказываю небольшие… как сказать… услуги местному населению. Можно сказать, в ответ на то, что им приходится круглосуточно побаиваться моего соседства. Эти охотники… Они сказали что не могут убить одно местное чудовище.
— Это я-то чудовище? – Эрса сделала такое удивленно-невинное лицо, что даже ворон вжал голову в плечи, издав подобие тихого смешка. – Они подбивали ко мне клинья с тех пор как я оказалась в этих краях. Я одному из них зуб выбила, естественно, — она пожала плечами. – Обычно я не очень переживаю по поводу собственного убийства.
— Еще бы, я помню в детстве ты безбоязненно пила яд?
— Да, пару раз. Вот уж не знаю – но ни изнутри, ни снаружи, меня ничего не берет.
— Ну значит, я был первым! – примиряюще сказал Румпель. – Кстати об этом, я бы осмотрел рану. Нужно снова нанести мазь.
— Кстати об этом, у меня вхлам порвана любимая рубашка, — Эрса снова нахмурилась и усмехнулась. – Спасение-спасением, но в местной деревушке портной отвратительный. Я бы и то лучше зашила штанину, чем он.
— Рубашка найдется. Поворачивайся, — немного приказным тоном повторил мужчина, и тут же развел руками – Обещаю не подглядывать ни на что лишнее.
— Да с вас мужиков только обещания брать…
Эрса привычно проворчала в ответ, что было и так понятно – последнее слово всегда должно было оставаться за ней. Она повернулась в кровати и головой легла на подушку. Сзади рубашка ее был больше похожа на комок тряпок, который придерживает нелепая давно сбившаяся повязка.
Румпель подошел к дивану, аккуратно присел с краю, и шикнул ворону, чтобы тот принес мазь и чистые бинты.
Осторожно убрав повязку, он убрал края ткани, и осмотрел рану, едва касаясь спины Эрсы холодными кончиками пальцев.
— Эй! – девушка дернулась, когда он приоткрыл края раны.
— Я должен был убедиться, что ничего не гниет, — Румпель перехватил бутылек с мазью из лап Корвуса.
— Шрам будет? – Эрса спросила это с странной надеждой в голосе.
— Будет, — кивнул мужчина. – Рана слишком сложная.
— Ясно. – девушка хмыкнула довольно и расслабившись, расплылась на диванчике.
Пока Румпель протирал рану, после чего легкими движениями наносил новый слой лекарства, она легонько покачивала носочками ног, свесив их с дивана, словно отыгрывая какую-то веселую мелодию.
— Готово, — маг завязал последний кривенький узел на повязке, закрепив это все магией, и поднялся.
— Отлично! Значит я могу… — Эрса резко развернулась, не дожидаясь ответа от Румпеля, и попробовала вскочить на ноги.
Только вот резкая боль в районе лопаток пронзила ее, как молния, уходя вглубь и отдавая импульсом куда-то ниже к ногам и выше, к затылку, так что кажется, у девушки дернулся глаз.
— А ну сядь! – мужчина подхватил ее и тут же устроил обратно в кровать, накрыв ноги разочарованной девушки пледом.
— Будешь вставать, когда я разрешу. – он выпрямился, и снова шикнул ворону. Тот, уже давно научившийся читать приказы и пожелания хозяина по одному взгляду, устало полетел на кухню – собирать остатки приличных пожитков на позолоченное блюдечко.
— Я принесу чай.
Румпель взял со столика мешочек ягод и удалился на кухню.
Там ворон активно шарился по ящикам и шкафчикам, не забывая захватывать и себе то крошки, то кусочек сухарика.
— Не знал, что ты открыл гостиницу, — произнес ворон как можно более наивным голосом, укладывая очередную печеньку на тарелку.
— Что ты имеешь ввиду? – Румпель щелкнул пальцами и под чайником загорелся огонь.
— Ночлег, одеяла, развлечения, чай в постель – высший сервис! – ворон запрыгал к следующему шкафчику.
— Не помню, чтобы спрашивал твоего птичьего мнения. – маг передразнил интонацию пернатого, сосредоточившись на изготовлении какой-то смеси, между чаем и магическим порошком. В ход шли ягоды, какие-то только ему известные порошки из кухонных баночек, и, собственно, листья зеленого чая.
— Ее магия особенная, и я должен выяснить, чем. Что-то привело ее прямиком к моему дому, не позволив помереть где-нибудь в корягах. – Румпель агрессивно помешал смесь ложечкой, и звук эхом отозвался в ушах птицы, словно это его мозг перемешали серебряной ложечкой. – А чтобы узнать, что тут замешано, в буквальном смысле, — он высыпал смесь в чайник для чая и залил кипятком. – Я должен убедиться, что она не загнется по моей же глупости.
Ворон закивал и элегантно пододвинул тарелку со сладостями крылом, отходя подальше. Румпель заставил поднос с чашкой свежезаваренного напитка подняться в воздух, и повелевая ему легкими движениями указательного пальца, вынес его за собой, в гостиную.
— Пожалуйста, чай на ночь. – с вежливой улыбкой он аккуратно приземлил поднос на диван.
Эрса присвистнула.
— Спасибо конечно, но я сомневаюсь, что усну – я и так проспала, кажется, уже пол жизни.
Румпель улыбнулся, кивнув, и смотрел, как она поглощает печенье, бублики, старые конфеты, все, от чего отказалась в предыдущий визит, запивая чаем, глоток за глотком.
Горячее питье разливалось по ее телу, заставляя поудобнее устроиться на диване и утопать в подушках, прихлебывая напиток. Чай пах ягодами, с легкой кислинкой и медом, еще чабрецом и чем-то, чему названия не было. Эрса собиралась попросить еще добавки, определенно.
Она поставила чашку на поднос, потом поерзала, чтобы лучше устроиться и поправила плед, непроизвольно зевнула… И глаза ее плавно закрылись, а голова упала на подушку.
— Уснешь, конечно. – практически ласково произнес Румпель, и присел у дивана на одно колено. Он взял в свою руку маленькую руку Эрсы, и выудив откуда-то, как по щелчку пальцев, длинную тонкую иглу, уколол ею палец девушки. Так даже не вздрогнула – сон был очень крепок. Яркая капля крови просочилась через маленькую ранку и сперва повисла на пальце, а потом, с легким шипением впиталась в иглу.
— Зачем кровь? – любопытный ворон снова ловко сунул свой нос в происходящее, выглянув из-за спины хозяина.
— Хочу изучить состав. Магия всегда оставляет четкий отпечаток на крови.
— Поэтому вы ее усыпили, хозяин? Почему не взять кровь, когда она спала раньше?
— Потому что яд уже проник внутрь, и пришлось немного подождать, пока ее силы вытеснят его.
Румпель распрямился, держа иглу двумя пальцами, и зашагал в свою комнату.
Ворон проследил его взглядом, потом оглянулся на Эрсу. Девушка крепко спала, откинувшись в подушках, и тихо посапывала во сне.
— Ох, Ро-о-оне…
Прав Ссеубех.
Вернее, даже не сам Ссеубех, а тот древний мудрец, которого недавно цитировал этот шисов дважды дохлый некромант. Венок сонетов о “мудрости нанесения визитов в рассветные часы в противовес куда менее выгодным на взгляд умного шера (хотя и куда более привычным) визитам в часы закатные”. Там было много интересных наблюдений о вечерних хозяйских желаниях (самых разных желаниях, не только спать, и если гость как бы пришел не за этим, то его может ждать большой сюрприз и не факт что для маленькой компании) и утренней радости тех, кому чей-нибудь ранний визит дает уважительный повод еще на некоторое время отложить погружение в нудные дневные заботы. Еще там было про свежий шамьет и вчерашние пироги. И каких-то неправильных пчел. Про пчел Роне не очень понял, а со всем остальным согласился. Действительно умный был древний мудрец, ничего не скажешь. Впрочем, Ссеубех тоже умный — знает, кого и когда цитировать, а это дорогого стоит.
— Ро-о-оне… да ты просто зверь сегодня! — Ристана, довольная, раскрасневшаяся и расслабленная, томно запрокинула голову за край ванны, отслеживая Роне взглядом полуприщуренных глаз. Облизнулась с видом кошки, слопавшей по меньшей мере сову, ту самую, фаршированную глобусом. — Или ты всегда такой по утрам? Хм… Может быть, мне стоит задуматься о внесении существенных изменений в свое расписание…
Роне (уже полностью одетый и даже застегнутый на все пуговицы — долго ли для истинного шера щелкнуть пальцами, призывая одежду?) ничего не ответил, лишь улыбнулся загадочно и наклонился, целомудренно целуя влажные спутанные пряди волос над аккуратным розовым ушком.
А вот тот, кто сказал, что время темных — ночь, не прав от слова совершенно. Глупец наверняка какой-нибудь эту чушь ляпнул, из бездарных или на крайний случай светлых. Они временами бывают ничуть не лучше. Время темных — любое время суток, когда им, темным, наиболее удобно. Вот так.
И утро вполне себе время темных, пригодное для нанесения визитов. Не самое раннее утро, конечно, если при этом темные еще ленивы и чистоплотны — чтобы хозяйка сама успела не только выставить за порог того, с кем развлекалась ночью, но и смыть с себя его запах в ароматической ванне. Ну и постельное белье сменить, а для бездарной это та еще проблема, без слуг не решаемая.
Впрочем, белье им сегодня не понадобилось…
— Вечером тебя ждать?
— Может быть. Если не подвернется перспектив поинтереснее.
— Ну ты и сволочь, Бастерхази!
— Какой уж есть, другого не завезли. И только не ври, моя Тайна, что ты не любишь меня именно таким.
— Нахал.
— Благодарю.
— Что, моя психованная младшенькая сестричка предпочла Дюбрайна, вот ты и решил вернуться к старшей? Что ж, ты всегда отличался здравомыслием, в отличе от… И все же мне интересно: тебе она не дала, а ему дала? Так, что ли?
Голос Ристаны был насмешливым, улыбка легкомысленной, поза расслабленной. А вот обида и боль — настоящими. И, пожалуй, Роне ее понимал. Теперь — понимал…
— Моя Тайна, смею вам напомнить, что ваша младшая сестра вообще-то является невестой принца Люкреса Брайнона, наследника императора. И разговоры о ней в таком ключе могут быть причислены к оскорблению правящей династии, а потому я, как достойный верноподданный…
— Шлюха всегда остается шлюхой, Роне, чьей бы невестой она ни была. И эта темная дрянь шлюха и ведьма, а вовсе не невинный ребенок, которым прикидывается. И мне хочется верить, что ты это понимаешь.
— Только ради тебя, моя Тайна, я сделаю вид, что меня посетил приступ избирательной глухоты.
— Ой, да ладно! Что я, не видела, что ли, какие вы вернулись? Оба причем. Уезжали нормальные разумные шеры, а вернулись… Встрепанные, взвинченные, помятые, волосы дыбом, глаза безумные…
— Ай-яй-яй! Какой кошмар… И как нас таких только стража пустила, уму непостижимо!
— Если я и преувеличиваю, то самую чуть: вы были как два кобеля, которых сорвали с собачьей свадьбы. Я знала, что эта маленькая дрянь умеет сводить мужчин с ума, но надеялась, что вы оба умнее.
Оба.
Ну да. Значит, оба… Приятно. А еще приятнее то, что Ристана, все видевшая своими глазами, все равно думает не в ту сторону.
Репутация — отличная штука: сначала ты сорок лет работаешь на нее, а потом она начинает работать на тебя, и никому даже в голову не приходит ничего не нужного. Вот вообще не приходит в голову…
Согласись, это даже забавно. Ну, немного.
— Впрочем, она умеет сводить с ума не только мужчин. Думаешь, Герашаны при ней просто так, платонически из верной дружбы? Оба. И делят только стол и кров, а не… Надеюсь, ты все же не такой наивный, чтобы так думать, иначе я бы в тебе разочаровалась.
Еще одна загадочная улыбка: нет, конечно же, Роне ни за что не хотел бы разочаровывать свою милую Тайну. А потому лучше помолчит.
— Скажешь, что не пытался с ней переспать?
— Я не граблю колыбелей, моя Тайна…
А вот теперь следует быть осторожным. Очень осторожным. Женщины, даже самые бездарные, чувствуют ложь, есть у них какой-то загадочный орган для этого. Особенно ложь, которой не хотят верить.
— Ты можешь мне не верить, моя милая Тайна, но мы с шером Дюбрайном просто исследовали ее стихии. Разными способами и на разных уровнях, но без физического контакта. Единственный раз, когда я имел физический контакт с твоей сестрой — это когда я тащил ее на руках из таверны, где она ужралась в хламину и заснула прямо на столе. И мне пришлось отнести ее до обиталища этого, как там его, Чугунного, кажется. Десять минут. Под неусыпным надзором полковника Магбезопасности. Больше я в реале ее и пальцем не тронул! Не попытался даже.
— Клянешься? — Ристана зевнула и потянулась, выставив из пушистой мыльной пены округлую коленку.
— Да хоть Двуедиными, если тебе так уж…
— И что не попытаешься?
— Э-э-э, нет, детка! Вот в этом я тебе поклясться ну никак не могу: вдруг она вырастет такой же красоткой, как и ты? Как тогда устоять бедному полпреду Конвента?
— Все-таки какая же ты сволочь, Бастерхзази…
Он был уже у двери, когда она пробормотала полусонно:
— Это хорошо, что ты с ней не спал…
«А то я уж решила, что убивать ее придется еще и за это, и жалела бы лишь о невозможности сделать это дважды…»
Что?..
Все хорошее настроение и расслабленность с Роне слетели мигом, словно и не было. Он вернулся к уже почти заснувшей в теплой воде женщине стремительно и мягко, кошачьим шагом, в котором никто не заподозрил бы хищного броска, только расслабленную вальяжность кота, передумавшего уходить от перспективной норки. Быстрая пристрелочная строчка поцелуев — по волосам, к виску, над бровями, стремительно, невесомо, почти не касаясь, лишь намечая касание. Скольжение пальцев по теплой коже, легкий ответный стон, пенное кружево манжет намокает, сливается с настоящей пеной, запах лаванды. Ристана вздыхает, просыпаясь, прогибается, подается навстречу, жадно ловя губами его губы.
Отлично.
Мысль — не высказанную, да и по внешнему краю сознания засыпающей мелькнувшую только хвостиком, — Роне поймал за этот хвостик на лету еще у двери. Придержал, раскрутил, осторожно вытягивая вместе с поцелуями на поверхность, притормаживая, поглаживая, отвлекая на всех уровнях ментала… Хотя какой там ментал у этой почти бездарной недопринцессы, одно название, что Суардис! И еще в королевы рвется, как есть дура.
Отрава…
Отравленный подарок, который Шуалейда почему-то примет… Нет, не так: не сможет не принять. И распознать отраву не сможет.
Чушь. Истинного шера нельзя отравить, темные ядами приправляют шамьет ради пикантного привкуса, а светлые сами себя вылечат, даже если сделают такую глупость и проглотят что-то не то. Что-то здесь не так. Но… Ристана почему-то уверена.
Ладно, потом разберемся, сейчас важнее другое. Кто?
Ах, ну да, конечно же семью екаями недодраный Сильва, куда без него. Ага. Только передатчик. Кому? Внешность не важна, главное — запомнить слепок ауры. Сделано.
Где? Когда? Ох ты ж, а времени-то уже почти и нет…
Тут Ристана — уже окончательно проснувшаяся, с припухшими губами, затвердевшими сосками и лихорадочным румянцем — попыталась втащить его в воду.
— Ты так прекрасна, моя королева! — восхищенно пробормотал Роне, мягко выворачиваясь из ее горячих рук. — И я так несчастен, что мне пора убегать, но… долг зовет! Дела, милая, дела…
Нет, к двери он не бежал, бежать — это же неприлично для истинного шера. Стремительно ускользал, скажем так.
— Бастерхази! Ты труп! — совсем не элегантно заорала ему в спину Ристана.
Расхохотавшись, он ловко увернулся от довольно метко брошенной мочалки и сбежал по лестнице, так и не перестав смеяться. Настроение у него было… скажем так — намного лучше, чем когда он только проснулся.
Де Эспиноса подошел к столу и налил в бокал воды из кувшина.
– Прошу меня извинить, судя по всему, вы еще не до конца оправились после болезни, чтобы выдержать подобные откровения, – с этими словами он поднес бокал к ее губам. – Рамиро рассердится на меня, если увидит вас в таком состоянии. Пейте… Думаю, что мы продолжим нашу беседу в другой раз.
– Нет, дон Мигель. Я бы хотела узнать все сегодня, – неожиданно твердо возразила Арабелла.
– Вы никогда не сдаетесь? Я еще не встречал женщины, подобной вам. И тогда, на «Милагросе», вы точно так же вели себя со мной… и с ним…
– Я устала от ваших загадок.
Дон Мигель присел на край стола рядом с ней.
– Рассказывать осталось немного. Вас, конечно же, интересует наша встреча. Извольте. Nil novi sub luna*. Вы уже были моей пленницей. В прошлом году, в одной из стычек с вашими соотечественниками я захватил вас и одного знатного английского сеньора, не помню его имени. Ну а капитан Блад атаковал, в свою очередь, меня. Я проиграл бой, вы со своим спутником стали его пленниками. А еще примерно через полгода до меня дошли слухи, будто знаменитый пират вместо виселицы оказался в кресле губернатора Ямайки, более того – женился на племяннице своего предшественника. То есть на вас, донья Арабелла. Признаться, я был удивлен и тому, и другому. Вы недоумеваете, как могли стать его женой? Возможно, вас заставили…
– Здесь что-то не так, я чувствую! – Арабелла в отчаянии замотала головой. – Все, что вы мне рассказали, – это ужасно, но… вы потерпели поражение в бою с Питером Бладом — и все же вы живы…
Дон Мигель дернул щекой: унизительная сцена, разыгравшаяся на борту «Милагросы», необыкновенно ярко предстала перед его взором.
– Я остался в живых благодаря странной прихоти победителя! – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Арабелла уткнулась лицом в ладони и почти простонала:
– Я вам не верю…
– Дело ваше, но мне больше нечего добавить.
– Позвольте мне уйти…
Арабелла встала и покачнулась. Де Эспиноса подхватил ее, не дав упасть, но она отстранила его руки, высвобождаясь из непрошеных объятий.
– Вы сейчас лишитесь чувств, я позову Рамиро.
– Я в состоянии добраться до своей каюты, – она вскинула голову и вышла из кают-компании.
Дон Мигель проводил ее взглядом. Этот разговор был частью мести Питеру Бладу и его удар достиг цели, но почему-то он не чувствовал ни радости, ни удовлетворения, скорее – горечь.
***
Вернувшись к себе, Арабелла в изнеможении опустилась на стоящий у окна широкий рундук. Проклятое платье превратилось в орудие пытки, но испытываемое неудобство не шло ни в какое сравнение с отчаянием, терзавшими ее душу.
В дверь каюты легонько постучали.
– Донья Арабелла? Вы здесь? – раздался голос Рамиро.
– Войдите, – ответила она.
– Вы плачете? – обеспокоено спросил врач, подходя к ней.
Арабелла порывисто обернулась, и он увидел сухой лихорадочный блеск глаз своей пациентки.
– Что с вами?
– Сеньор Рамиро, вы слышали это имя – Питер Блад?
– Ах, вот оно что. Конечно, донья Арабелла. Колонии Испании перетерпели немало урона от его набегов.
– Так вы с самого начала знали, кем был мой муж?
– Да. Когда дон Мигель принес вас сюда, он сразу назвал мне ваше имя. Но вы были так слабы… – врач сокрушенно покачал головой, отвечая на немой укор, появившийся во взгляде молодой женщины.
– Вы достаточно знаете дона Мигеля де Эспиносу. Сегодня он рассказал мне ужасные вещи. Как по-вашему, он мог… – она запнулась, не зная, как закончить фразу.
– Я не думаю, что он солгал вам, донья Арабелла. Давайте-ка я послужу вам камеристкой, а то вы задохнетесь в этой броне, по недоразумению именуемой женским платьем.
– Но если все то, что он мне поведал – правда, то я не могла стать женой Питера Блада по своей воле. Дон Мигель считает, что меня принудили к браку…
Рамиро тяжело вздохнул:
– Донья Арабелла, спросите себя сами, возможно ли женщину с вашим характером и смелостью принудить к чему-либо? Дону Мигелю далеко не все известно, а к вам увы, память еще не вернулась. Прекратите терзать себя и наберитесь терпения.
– Он ненавидит моего мужа…
– У сеньора де Эспиносы крутой нрав. Я слышал от людей, знавших его прежде, что он сильно изменился после смерти дона Диего. Он очень любил брата. Своей семьи у него никогда не было. Я накапаю вам вот этой тинктуры, иначе вы не уснете. Отдыхайте и копите силы, они вам еще понадобятся.
_____________________
*(лат.) ничего не ново под луной
Когда корабль падал…
Леся вдруг увидела, как будто сама была там: тревожный голос системы аварийного оповещения, тусклый свет…
Люди идут к спасательным капсулам, все спокойны и знают, что делать, как на учениях. И только один спешит навстречу потоку, мальчик лет десяти. Почему-то представляется, что это мальчик, щуплый и темноволосый, и что в руке у него небольшой белый пульт, а по щекам текут слезы: в суете он забыл где-то своего любимца…
Кот, выполняя игровую программу, куда-то умчался, и теперь надо спешить, а его нет. Если мальчик не повернет сейчас же назад, пропадут оба, но мальчик не понимает… ему крайне нужно найти своего друга…
Или вот… женщина. Может, медик? Эта капсула ближе всего к медицинскому блоку…
Вот она подхватывает мальчика под мышки. Он брыкается, но не выпускает пульт: пульт это последняя связь, если его потерять, кот не найдется уже никогда…
…Автоматически отстреливаются и улетают десятки капсул: корабль уже не спасти. Но мальчик все еще рвется искать кота, он не слушает ни уговоров, ни приказов. Женщина клянется, что найдет игрушку, «завтра утром, вот увидишь, кот будет уже подле твоей капсулы»…
Вот – мальчишка уже в относительной безопасности, в анабиозном блоке, пристегнут ремнями и потихоньку засыпает…
Женщина открывает соседний блок: да, улететь они не успели, но сдаваться рано. После катастрофы их наверняка будут искать… а капсулы прочные. У каждой – автономный генератор и они приспособлены выдерживать самые серьезные нагрузки – и давление, и огонь и…
Корабль врезается в Энцелад…
Обманчиво медленно, а на самом деле – невероятно быстро. Носовая часть сминается, зарываясь в лед со скрежетом и скрипом, поднимает клубы снежной пыли.
Ударом женщину кидает на противоположную переборку, гаснет свет, исчезает гравитация – она падает куда-то в темноту, пытается защититься, сжавшись в комок: ей кажется… это Лесе кажется! что корабль рвется на части прямо сейчас, рядом с ней. Что ледяной великан Энцелад сминает его, как кусок фольги, перед тем, как бросить в утилизатор…
Или тишина… уже потом, совсем потом, когда стихнут скрипы и стоны металла, когда только огоньки анабиозных блоков будут напоминать, что прямо здесь, прямо сейчас – конец еще не наступил. И ты, Леся, со стоном встаешь. У тебя сломана рука, и может ребра, и наверняка еще что-нибудь всерьез повреждено… но не важно. Важно, чтобы вас нашли. Те, кто будут исследовать остов корабля, те, кто придут за ним: ведь столько ценного оборудования не может долго оставаться бесхозным. Кто-то придет.
И ты поднимаешь с пола пульт интерактивной игрушки. Кот мог не пережить крушение, его могло вынести наружу, он может быть придавлен чем-то или где-то заблокирован. У кота тысяча причин не отозваться на зов пульта, но он отзывается…
У него есть режим экономии энергии… не подходит, не важно.
У него есть режим автономных перемещений: он будет бегать где угодно и использовать для подпитки любые доступные источники энергии. Да, пусть так. Если кота найдут, то может, будут искать дальше…
У него есть режим возвращения к хозяину. То есть к пульту. Да. Пусть иногда возвращается… пусть возвращается.
– Леся! Не молчи же ты! – Голос Артура выдернул ее из череды странных не то фантазий, не то видений. Слегка охрипший и усталый, словно прошло уже много времени.
Ну да, много. Полвека.
– Я… Меня слышно? – крикнула она в пустоту, хотя, наверное, следует просто идти назад.
Артур высказался. Высказался однозначно. И дурак поймет, что он услышал.
– Чижова, сканер показывает, что вы в двадцати метрах от нас. Постарайтесь больше никуда…
Внутренние двери шлюза раскрылись – они не были перекошены и не примерзли. И ничто не помешало им открыться.
Леся решила – что бы там она ни увидела, не будет закрывать глаза. Она обещала, и значит, пойдет до конца. Хотя бы из уважения к тем людям. Даже если они просто плод взбесившегося воображения.
Сердце колотилось, как бешеное. Леся готова была увидеть женщину из ее видения – замерзшую мумию с белым пультом в руке…
Она не удивилась бы. Совсем. Но.
Пульт был, да. Лежал на полу, у крайнего анабиозного блока.
Эти блоки – действительно прочные штуковины… над двумя горели зеленые огоньки, сообщая, что люди внутри живы.
Кот сел около пульта. Весь его вид выражал крайнее недоумение: и ради этой штуки я столько лет ждал? И ради нее так сюда стремился?
Леся подхватила страдальца поперек живота, не давая удрать, и что есть сил, рванула обратно.
Может, формального повода спешить и не было. Этот отсек ждал много лет, подождет еще день. Но! Но…
Спасателей – Артура и Короля – она сначала определила по отблескам их фонариков. И только тогда догадалась постучать по стене, привлекая внимание:
– Эй! Сюда, мы здесь! Мы их нашли…
Лучи застыли. В шлеме раздалось:
– Леся, с вами все в порядке? У вас давление подскочило и пульс зашкаливает.
– Да. Все в порядке уже.
Как им сказать? Чтобы сразу поняли, чтобы поторопились…
Когда лучи фонаря уперлись в кота у нее на руках, оба спасателя замерли в растерянности.
– Чижова, – очень мягко прозвучал в шлеме голос инструктора, – Что это?
– Кот, Карл Петрович. Он тут… обитает. Сторожит корабль. Чужаков отпугивает. Меня вот чуть не до икоты запугал… серый волк…
Она подняла кота под мышки, давая им полюбоваться контактной пластиной зарядного устройства.
– Понятно. возвращаемся на станцию. Детский сад, шшштаны на лямках… Будет долгий разговор. Заварю нафиг все входы, чтоб еще кто-нибудь не счел, что он бессмертный…
– Ты как, идти сможешь, Красная Шапочка? – вернул себе ровное расположение духа Артур. – Далеко забралась…
– Карл Петрович, – голос все-таки дрогнул. – Я…
– Что?
– Я нашла людей. Я хотела сразу сказать, но сначала связи не было, а потом вы уже сами сюда пришли. Идемте!
…Король первым делом метнулся осматривать пульты. А Леся неожиданно даже для себя громко всхлипнула: вдруг она что-то неправильно поняла, и зеленые огоньки над блоками не обещают ничего хорошего…
А потом почувствовала сквозь скафандр, как Артур сжал ее плечо, и услышала его удивленный голос:
– Ну, ты даешь, Леська… ну ты блин даешь, Красная Шапочка…
Наталья Караванова https://litnet.com/ru/natalya-karavanova-u237037