2–3 июня 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Йера вышел от Инды задолго до заката и направился домой пешком, как и собирался: ему нужно было проветриться и спокойно подумать, поэтому он не торопился.
Прогулка не стала напрасной – Йера неожиданно вспомнил молоденького журналиста с длинными волосами, спросившего о падении свода. Вряд ли этот парень был мрачуном, но что-то же заставило его задать этот вопрос? Кто-то же натолкнул его на эту мысль?
И к возвращению домой Йера принял решение: на следующий день подготовить и собрать пресс-конференцию. Этот журналист не может там не появиться, если следит за работой думской комиссии.
Предположение подтвердилось: Йера увидел паренька ещё до начала пресс-конференции, сквозь щёлку в душной портьере разглядывая зал, переполненный прессой. Тот сидел в самом дальнем углу с печальным и равнодушным лицом, словно пребывал в иных сферах, недоступных простым смертным. Совсем ещё мальчик, не больше двадцати лет. Во времена Йеры молодежь иначе выражала протест против старшего поколения…
Пресс-конференция началась бурно: щёлкали магниевые вспышки, мешая расслышать многочисленные вопросы и сосредоточиться на ответах, журналисты не соблюдали очередности, выкрикивали вопросы (и желчные комментарии) с места, и стоило большого труда заставить их слушать.
Кроме Йеры, в пресс-конференции приняли участие ещё пятеро членов комиссии, мнения их существенно разнились, поэтому прессе было где развернуться. Йера старался оставаться объективным и говорить о существе, пойманном в лесу, лишь то, что мог подтвердить документально.
Но даже это вызвало бурю: со стороны левых – возмущения, а со стороны правых – одобрения. Желтая пресса потирала руки, предвкушая сочинение новых сенсаций. Шум вокруг заговора мрачунов подняли представители правых газет, но быстро успокоились, когда речь зашла о чудовище, посетившем Обитаемый мир.
Потому что Йера имел неосторожность сказать, что не уверен в смерти монстра, так как чудотворы не предоставили комиссии ни единого доказательства того, что он на самом деле мёртв. От неожиданности этого заявления газетчики несколько минут молчали, и только их растерянность позволила молоденькому журналисту подняться и высказаться. Голос у него был негромкий, но прозвучал в наступившей тишине зловещим предупреждением:
– «Крылья нетопыря взрежут непрочный щит». Откровение прямо указывает, что сначала чудовище повредит свод и вызовет катастрофу, и только после этого сын росомахи прорвёт границу миров. Не означает ли это, что корень зла в чудовище, а Враг лишь смягчит падение свода?
Если бы Йера не побывал за пределами свода, он бы посчитал это заявление глупой выдумкой. Журналисты уже опомнились, и со всех сторон посыпались беспорядочные вопросы, а он сидел и осмысливал сказанное, не в силах оправиться от потрясения.
Он хорошо успевал в школе, и даже с его скудными знаниями в области естествознания было ясно: если Исподний мир примет удар Внерубежья вместе с Обитаемым, этот удар будет вполовину слабей. Всё перевернулось с ног на голову: Враг может как погубить этот мир, так и спасти. Йока не монстр, не орудие абсолютного зла, а, возможно, единственная надежда Обитаемого мира…
В перерыве Йера подозвал секретаря и велел проводить молоденького журналиста в свой кабинет. Юноша попытался воспротивиться, но посмотрел по сторонам и неожиданно согласился. Йера проследил направление его взгляда и заметил у выходов из зала людей в коричневых куртках – предосторожность оказалась не напрасной.
Конец пресс-конференции был скомкан и превращён в свару между газетчиками, Йера чувствовал себя донельзя усталым и успел пожалеть о том, что в кабинете, вместо чашки кофе, его ждёт трудный разговор с журналистом.
Парень чувствовал себя в чужом кабинете довольно свободно, Йера застал его стоящим у окна: одной рукой он откинул белоснежную штору, в другой держал чашечку кофе, любезно предложенную секретарем. Поднос стоял на журнальном столике около дивана, а блюдце с ложкой – на столе Йеры, возле окна.
Парень обернулся на звук открывающейся двери и молча кивнул Йере, предложив взглянуть в окно. Стоило определённых усилий вспомнить о свободе от условностей, которую Йера искренне декларировал. Впрочем, поведение журналиста вряд ли было бесцеремонным, скорей именно свободным от условностей…
Окна кабинета Йеры выходили во двор, и, выглянув, он увидел лишь карету скорой помощи со значком клиники доктора Грачена на лобовом стекле.
– Я думал, на этот раз меня арестуют, – неуверенно улыбнулся парень.
– Сомнение в основном постулате теоретического мистицизма не всегда рассматривается как преступление, – пожал плечами Йера. – Хороший защитник не оставит от обвинения камня на камне.
– У доктора Грачена защитников не предлагают. – Журналист на секунду вскинул глаза.
Сначала Йера не понял, что означают эти слова, а когда догадался, зачем во дворе стоит карета скорой помощи, был и смущён, и обескуражен. Даже отступил на шаг, предположив, что рядом с ним стоит безумец. А разве человек в здравом уме стал бы публично задавать столь провокационные вопросы?
Профессор Камен вообще не желал вести разговоров о падении свода, хотя знал об этом немало… Йера поспешно задернул штору и предложил парню кресло – тот сел глубоко и закинул ногу на ногу, снова заставив задуматься о разнице между бесцеремонностью и свободой от условностей, и Йера одернул самого себя: возможно, это воплощение его собственных юношеских мечтаний о всеобщем равенстве. Не так давно и Инда сидел в этом кресле, закинув ногу на ногу…
Вошедший секретарь лишь удивленно покосился на гостя – он принёс кофе, позволив оттянуть нелёгкое начало разговора.
Отрешенность на лице парня казалась Йере уже не данью моде, а признаком безумия, и печальный взгляд – не способом привлечь внимание девушек, а следствием беспричинной меланхолии.
===2–3 июня 427 года от н.э.с.. Продолжение===
Его звали Града Горен. Он первым начал разговор, нарушив тягостное молчание.
– Вы ведь позвали меня не просто так, судья? – Парень снова поднял глаза лишь на секунду.
– Я лишь хотел понять, что заставило вас задать мне вопрос о падении свода… – смущенно пробормотал Йера. – Наверное, у вас были основания предполагать, что чудотворы не могут его удержать…
– А вы когда-нибудь бывали за пределами свода, судья? – ответил парень вопросом.
– Да. Чуть больше недели назад.
– Вам не показалось, что свод – слишком хрупкая скорлупа, чтобы защитить Обитаемый мир от Внерубежья?
– Я думаю, для того чтобы делать заявления о ненадежности свода, одних ощущений мало. – Йера едва смог скрыть разочарование.
– Оно… говорило с вами? – На этот раз парень пристально посмотрел Йере в глаза и даже откинул с лица мешавшую этому прядь волос. Йера кашлянул и опустил взгляд.
– Что вы имеете в виду?
– Внерубежье. Вы слышали его голос?
Йера с тоской подумал, что напрасно затеял этот бессмысленный разговор, лучше было бы откинуться в кресле с чашкой кофе и просто отдохнуть. Он знал о безумии не так уж много, но определённо считал «голоса» его вернейшим признаком.
– Нет, голосов я там не слышал, – смущенно ответил Йера. – А что вы делали за пределами свода?
– Вы, наверное, знаете плавильню «Горен и Горен»? Первый Горен – мой покойный отец, а второй – дядя. Отец часто бывал на рудниках, – сказал парень и поспешно добавил: – Но теперь я порвал со своей семьёй…
Он говорил тихо и вовсе не запальчиво, чего Йера ожидал от безумца. Казалось, этот разговор бередил какие-то его душевные раны, потому что каждое слово он выдавливал будто с трудом.
– Продолжайте, я вас внимательно слушаю, – подбодрил его Йера.
– Оно говорит «Я иду». Верней, это раньше оно говорило, а теперь кричит. Оно… угрожает, понимаете? И сила Внерубежья такова, что оно имеет основания угрожать.
В глазах Горена мелькнул странный огонёк, и Йера решил, что с безумцем следует разговаривать на его языке и ни в коем случае ему не противоречить…
– Но это вовсе не означает, что Внерубежье способно обрушить свод. Я не говорю, что не согласен с вами, напротив, у меня есть основания предполагать, что чудотворы не могут удержать свод. Но для официального их обвинения одних ощущений и домыслов мало. Поэтому я и хотел выяснить, что вы об этом знаете.
Йера не был уверен в том, что Горен его понимает. А тот, задумавшись ненадолго, ответил:
– Вы знакомы с энергетической моделью двух миров?
– Простите, энергетической моделью чего? – переспросил Йера. Горен улыбнулся углом рта.
– Двух миров. Эта модель известна каждому мрачуну и чудотвору. С ней знакомы и некоторые ученые. Но поскольку она расходится с основным постулатом теоретического мистицизма, то относится к области герметичных научных знаний. Не подумайте, что мой отец был дельцом, делец – его брат, мой достопочтенный дядюшка. Мой отец был учёным, он закончил горный факультет Ковчена и долгое время работал там. Он ещё в студенческие годы увлекся герметичными науками, но не волнуйтесь, он не сочувствовал мрачунам, напротив – его гораздо больше занимал теоретический мистицизм, а не запрещенный оккультизм. Судья, вы знаете, из чего возник мистицизм?
– Я представляю себе это не очень хорошо…
– Из экстатических практик чудотворов. И эти практики включали в себя не только приём и отдачу энергии, но и многое другое. В частности, из попыток чтения и внушения мыслей на расстоянии родилась практика путешествий по иным мирам. Чудотворы способны видеть межмирье, для этого достаточно инициации, но проникновение…
– Погодите, погодите… – оборвал Йера. – О каком приеме энергии вы говорите?
– Энергетическую модель двух миров можно описать в двух словах: мрачуны отдают энергию призракам, в Исподний мир, а чудотворы забирают её у тех, кто населяет Исподний мир.
Как просто… Как логично. И вот это тривиальное утверждение, понятное даже ребёнку, – предмет изучения герметичных дисциплин? Тайна за семью печатями?
– В случае равновесном, – продолжал Горен, – из этого можно было бы извлечь обоюдную пользу, но равновесия никогда не было за всю историю двух миров. До начала эры Света, во времена гонения на чудотворов, в Исподний мир передавалось больше энергии, чем чудотворы могли вернуть. Но тогда людей было меньше, в том числе и мрачунов, поэтому наш мир недостатка энергии не ощущал. А в Исподнем мире энергия сбивалась в сгустки и порождала чудовищ, которые иногда пересекали границу миров. После того как начались гонения на мрачунов, всё изменилось в другую сторону: теперь чудотворы получают гораздо больше энергии, чем мрачуны способны отдать.
– Да, это я уже понял… – пробормотал Йера. – И каким вам видится выход из сложившейся ситуации?
– Мне? Выхода нет. Чудотворы привели мир к катастрофе, до неё остался один шаг. Всё, что они могут предложить, лишь полумеры, которые оттягивают конец, но не решают проблемы. Следующей их полумерой станет сокращение расхода энергии.
Йера подумал, что рассуждения Горена не так уж безумны. Может, он напрасно посчитал его сумасшедшим?
– И сколько времени, по-вашему, продержится свод?
– Я не знаю. Но расчет чудотворов, по которому у нас есть ещё лет сто, – это или ложь, или ошибка. Я не могу сделать свой расчет, даже мой отец не мог сделать расчет, это довольно сложно. Но я видел Исподний мир и видел то, что происходит за сводом. Этого достаточно, чтобы… ощутить… Вы понимаете меня?
– Не совсем… – честно ответил Йера, смешавшись.
Человек, который видит Исподний мир и верит в то, что видит, не может быть психически здоров. Ну как если бы Йера заявил вдруг, что вчера встречался с умершими родственниками, которые посоветовали ему принять в Думе новый закон о правилах погребения.
– Свод скоро рухнет, это не смутное ощущение, не подумайте! Я… я занимался мистическими практиками… Нет, я не чудотвор, но в детстве мне казалось, что всего можно добиться тренировкой. Я изучал труды древних мистиков, их собирал мой отец… Но экстатические практики вредят рассудку нечудотворов. Когда отец узнал, что я тоже пробовал заглянуть в Исподний мир, он избил меня в кровь, хотя раньше и пальцем меня не трогал. Он пришел в отчаянье, понимаете? В общем, всё это закончилось трагично: отец погиб, я полгода лечился… Но дело не в этом. Дело в том, что эти практики и в самом деле развивают сверхсознание. Чудотворы погрязли в добыче энергии и забыли о корнях ортодоксального мистицизма, власть над миром волнует их больше, чем созерцание, самосовершенствование, стремление к чистому знанию…
Йере захотелось сжать руками виски. Слишком много информации, и, возможно, какая-то её часть – вовсе не плод больного воображения безумца. Наверное, только безумцы в этом мире способны задаваться подобными вопросами, человеку в здравом рассудке не придет в голову сомневаться в чудотворах…
Йера снова пожалел о том, что больше не сможет поговорить с профессором Каменом, – ничего не остаётся, только выслушивать бред сумасшедшего и искать в нем крупицы истины.
Конечно, опираться на доводы вроде «я ощутил» или «развитие сверхсознания» ни в коем случае нельзя, но, вспоминая опыт судебных расследований, Йера понимал: если не знаешь, что искать, не найдешь ничего. Возможно, Горен может подсказать, в каком направлении вести поиск, как действовать дальше. Ведь не вызвало же у Йеры сомнений его описание энергетической модели двух миров…
И хотя наука ещё не доказала существования Исподнего мира, но заявления Камена вкупе с тюрьмами для мрачунов было вполне достаточно, чтобы Йера допустил: Исподний мир есть реальность. И сумасшедшего сказочника он не задумываясь причислил к представителям Исподнего мира. Так почему бы не пойти дальше?