—Все удивились, — тихо говорил Руслан, — и опять были тесты и сканирование… я не хотел оставаться там. И уже не скрывал, что разумен. Через неделю Кира Александровна сама позвонила в тот филиал ОЗК и сказала, чтобы летели за мной. Вот так я попал на эту конеферму. И потом к вам.
Нина вышла из саней и пошла в дом, а Руслан развернул Восхода и поехал на конюшню у ипподрома, думая, правильно ли он сделал, рассказав о себе. С одной стороны — ему здесь жить не меньше полугода и контакт с живущими здесь людьми наладить надо. А с другой стороны — если через полгода придётся возвращаться к Андрею Ивановичу, а здесь будут друзья и любимые животные, то как их оставить? Остаться здесь насовсем?
Есть время подумать. А пока надо доехать до конюшни, распрячь Восхода, растереть его и отвести в денник, пообедать в столовой, а после обеда заняться двумя мезенскими жеребчиками и выгулять кобыл. А потом собрать несколько видеозаписей и отправить их Андрею Ивановичу.
***
Пятнадцатого января у Платона началась очередная сессия в Академии. Он попросил Нину никуда не улетать с островов, пока его нет — иначе ребята могут подумать, что её украли и отправиться искать. И некому будет уверить их в обратном. Она согласилась — и он спокойно улетел. Одновременно с ним сессия началась у заочников-зоотехников – и с ним полетели Динара и Пламен.
В этот же день Карина с соратниками полетела на спутник, где располагались основные лаборатории дексистов. Вместе с ней отправились Родион как программист и Игорь Леонидович как бывший военный и начальник охраны ОЗК. Карина не хотела брать никого из киборгов, но Бернард и Леон уговорили её взять их для сопровождения и охраны. И для установления контакта с новосозданными киборгам, если среди них будут разумные.
Нина тоже хотела полететь, но Платон был против — и волхв убедил её поверить мужу и остаться на островах, чтобы живущие на архипелаге киборги не начали паниковать.
Платон по настоянию Нины взял для сопровождения и охраны Самсона. Хоть он и говорил ей, что другие киборги-студенты смогут обеспечить его безопасность, но она всё же настояла на своём. Каждый вечер Платон возвращался домой, после ужина обходил мастерские и фермы, одновременно общаясь по внутренней связи с бригадирами и охранниками, а потом дома рассказывал Нине, как прошёл день. Хельги и Самсон каждые четверть часа обменивались короткими видео, и потому и Нина, и Платон знали последние новости – но это не мешало повторить их ещё раз.
Вечером в пятницу, восемнадцатого января, на острова вернулись все киборги-студенты, чтобы провести выходные дома и проконтролировать выполнение работ, которые в их отсутствие были поручены другим киборгам. Платону было нужно сдать ещё два экзамена и зачёт – а это ещё три или четыре дня – но он сказал Нине, что слетает только в понедельник, так как утром этого же дня он сходил в деканат и выпросил разрешение сдать всё в один день, чтобы не оставлять острова надолго без управляющего, ведь Григорию надо было во вторник лететь в соседнюю область за семенным ячменём и запчастями, а в понедельник сессию начинала сдавать Аглая.
***
В субботу девятнадцатого января после полудня на Жемчужный остров прилетел небольшой флайеробус с логотипом ОЗК, купленный на вырученные на аукционе деньги. Уставшая от командировки Карина вывела одного за другим троих высоких парней-Irien’ов и передала Нине с третьим уровнем. Все три киборга были совершенно одинаковыми очень светлыми блондинами и, кроме чисто Irien’овских программ, имели улучшенные программы телохранителей от DEX-7 и пакет программ по домоводству от Mary-5. Платон тоже получил третий уровень – и сразу попросил Фриду отвести новичков в общежитие и накормить в столовой.
— Совершенные машины, – устало говорила Карина, сидя в гостиной модуля за чашкой чая, — ни малейшей попытки что-то сказать самостоятельно, ни одного движения, кроме как по программе… всего десять абсолютно новых киборгов… и ни одного разумного. По двадцать тысяч! Но хотя бы Борис разрешил прилететь троим… то есть, с Бернардом и Леоном – пятерым от ОЗК. Но и так… комнату отдыха нам дали всего одну и с тремя кроватями, вероятно, чтобы мы летали домой на ночь. Родион и Игорь давали мне поспать, дежурили сами ночами… — горько вздохнула она, глядя на обоих мужчин и двоих DEX’ов, прилетевших с ней – но они молчали, и потому она продолжила сама:
— Но всё равно мы не смогли избавить ребят от всех болевых тестов. Единственно, что смогли, так это уговорить Бориса на проведение болевых тестов по очень сокращённой программе… но… оказалось, что, пока я спала, а Родион и Игорь присутствовали на тестировании DEX’ов и Mary, этим Irien’ам ломали кости…
— Обидно и досадно… но вы втроём и так сделали больше, чем могли бы, — ответила Нина, — они просто очень напуганы. Скоро обживутся здесь и успокоятся. А остальные киборги где? Должны быть три девушки-Mary-5 и четыре девушки-DEX-7… Борис так говорил.
— DEX’ов передали музею под обязательство уже завтра передать ОЗК семерых «шестёрок». Их и новых мэрек отвезём в контору заповедника. Представь себе, «семёркам» уже поставлены чипы… они сделаны заведомо разумными. Но ведут себя совершенно по-машинному… и это понятно, нужно время, чтобы они смогли осознать себя и понять, где они и зачем. Эва присмотрит за ними в музее.
— Озадачу Василия. Пусть тоже понаблюдает. И попытается поговорить. Он сможет. Всё-таки он всю свою жизнь провёл в музее.
Проводив Карину с соратниками, Нина с Хельги пошла в общежитие, куда Фрида отвела новичков. Все трое были поселены в одной комнате на третьем этаже и уже имели нашивки с именами на нагрудных карманах комбинезонов. При появлении лица с правом управления все трое встали и отчитались:
— Система к работе готова.
— Альфа, Бета и Гамма… и кто же придумал так вас назвать? – и на удивлённый вопрос Нины все трое одновременно выдали:
— Кибермодифицированный организм модели Mary-5 серия «Фрекен Бок». Имеет третий уровень управления на три кибермоди…
— Всё! Достаточно. Я поняла, что это Фрида, — и Нина попросила Хельги пригласить Платона, чтобы поговорить о трудоустройстве новичков. А пока его нет, попыталась поговорить с парнями, забыв приказать включить программу имитации личности. Киборги отвечали односложно и стандартными фразами — и было совершенно не понятно, разумны они или притворяются.
Платон отправил всем троим запросы на связь, они ответили стандартными пакетами данных. И потому он сказал голосом:
— Я, как один из управляющих, сам назначу им работу. Раз уж они не могут сами выбрать. Поживут, осмотрятся… и понемногу будут сами выбирать себе занятие. Аглая согласилась принять двоих в теплицу для ухода за рассадой. Завтра утром она сама придёт за ними. А третий – официантом в кафе. Всё будет хорошо.
— Отлично, — обрадовалась Нина, — они справятся.
После выхода из общежития она вместе с Хельги зашла к Фриде в сельсовет и почти полтора часа проговорила с подругой о новичках и о планах на начавшийся год. По пути к дому зашла на ипподром и посмотрела на тренировки двухлеток – и домой попала только к ужину.
***
В воскресенье двадцатого января перед полуднем прилетел Степан и привёз троих DEX’ов, переданных заповеднику музеем через ОЗК, и сказал Нине при передаче, что они вроде как сами захотели на острова:
— Они тебя помнят по музею и готовы на любую работу, лишь бы у тебя. Куда пристроишь?
— Пусть пока отдохнут денёк на медпункте. Потому как я помню, как с ними обращались в музее. Девятый, Семнадцатый и Двадцатая… Демьян, Савелий и Ульяна… эти имена вас устроят? Я помню, как вас называли в музее научники. Два дня на отдых, то есть, сегодня здесь, завтра размещение в общежитии и знакомство с ребятами и островами, а потом вы должны определиться, где хотите работать.
DEX’ы согласились – и Нина попросила Хельги проводить ребят в медпункт. После плотного обеда Степан полетел обратно, а Нина пошла на конюшню посмотреть на верховую тренировку Хельги на Диване.
***
В понедельник к группе киборгов-студентов добавились Аглая и прилетевший Влад, который очень неохотно улетел с островов, так как не хотел оставлять Виту одну, но из деревни к ней отправили Варда, с которым дружили они оба — и он всё же полетел на сессию.
Платон действительно смог сдать все оставшиеся экзамены в один день и вернулся вечером домой с большим тортом, коробкой мороженого и полной пятёрок зачеткой. Нина, зная от Самсона о его возвращении, попросила Алю испечь к ужину вишнёвый пирог и булочки с корицей. Начался ужин на кухне – но пришёл с поздравлением Змей, за ним вошли Авиэль и Ворон, и потому праздник переместился в гостиную квартиры Нины.
На следующее утро, во вторник двадцать второго января, Нина поздравила мужа в столовой на первом этаже своего дома и вручила приготовленный заранее подарок – новенький чёрный портфель из искусственной кожи, с которым он сможет летать в город по делам. Платон поблагодарил её и после торжественного завтрака отправился в сельсовет по делам.
Вечером этого же дня позвонил Ведим и сообщил, что в сентябре Нина станет бабушкой. Она долго не могла понять, о чём он говорит, пока Платон не объяснил ей, что в медицинском центре на Эфесе Клинка у Коры смогли извлечь две яйцеклетки и оплодотворить их в пробирке семенем Ведима.
— Они уже заложены в инкубаторы! – почти кричал счастливый сын, обнимая жену, — мальчик и девочка. Я смог заработать на аренду двух инкубаторов, и потому у нас двойня! Поэтому прилетим не летом… то есть, не вашим летом, а когда получим детей. Ты рада?
— Она счастлива! – вместо шокированной Нины ответил Платон, — только ей надо это обдумать.
— Мама, мы же давно женаты, сколько можно обдумывать?
— Просто… я не готова становиться бабушкой… — медленно ответила Нина, — я знала, что вы хотите детей и когда-нибудь у вас дети будут… но всё равно это получилось неожиданно. Я вас поздравляю! Кора будет хорошей мамой… я буду ждать вас. И благодарю за прекрасную новость.
Счастливые Ведим и Кора ещё почти полчаса рассказывали, какие игрушки и пелёнки уже накупили будущим детям – и Нина думала, что у них самих детство ещё не совсем закончилось и что надо будет всё-таки к концу сентября подготовить комнаты для сына с женой и детскую для двойняшек.
Спать легла Нина совершенно счастливой.
***
Через день, двадцать четвёртого января, потеплело до минус двадцати трёх и начались метели. На расчистку дорожек и дамб были отправлены все незанятые на работах киборги, Нина отменила свои ежедневные поездки в санях, но отпускала Хельги на тренировки, чтобы Диван не застаивался на конюшне.
Для Восхода погода была привычной, к тому же он оброс длинной зимней шерстью и не нуждался в попоне — и потому Руслан сам предложил подвозить киборгов и людей с лопатами от одной дамбы до другой. Его идея «внутреннего такси» была одобрена – совершенно неожиданно для него самого – и ему в помощь Платон выделил привезённых из музея киборгов в качестве ездовых и с помощью Динары купил трои сани-розвальни. После охраны музейных залов, где по десять-пятнадцать часов приходилось стоять на одном месте, езда на лошадях и постоянное движение им понравилось – и в первый же день они прекрасно поладили с Русланом, фактически ставшим бригадиром ездовых.
Но поскольку по такой погоде в полную силу мог работать только Восход (жерёбых кобыл было решено поберечь и работать на них по полтора-два часа в день), то Руслан ездил на нём в санях по всему архипелагу с десяти утра до пяти или шести часов вечера с часовым перерывом на обед, а его помощники чистили снег лопатами.
Погода наладилась только через неделю – и двадцать восьмого января Руслан снова в десять утра подъехал к крыльцу дома Нины. Погода радовала ясным чистым снегом и ярким солнцем в чистом морозном небе, Восход в упряжи походил на небольшого земного медведя длиной отросшей шерсти, а Руслан сразу после проезда через дамбу подал Нине вожжи – и прогулка продолжалась более двух часов. Нина вернулась домой совершенно счастливой.
Нью-Йорк
На другом конце света Нина сидела и терла глаза, разочарованная, но не желающая признать поражение.
Она приехала в никому не известное офисное здание в стиле ар-деко в шесть часов утра. Возбуждение взяло верх над усталостью. Нине очень хотелось собственными глазами взглянуть на пергаменты. В коридоре ее встретил неулыбчивый и, по всей вероятности, вооруженный мужчина и провел на пятый этаж, где ждал Попадопулос.
С ним находился еще один человек, тоже хорошо одетый, но с суровым выражением лица — мощный, накачанный и опять-таки с пистолетом. Нина хорошо научилась различать спрятанное оружие и сразу заметила предательскую выпуклость на приталенном итальянском костюме. В руках мужчина держал кейс из черной кожи, как показалось Нине на первый взгляд, прикованный стальным наручником к запястью. Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что цепочка наручника уходит к чему-то внутри чемоданчика.
— Доброе утро, доктор Уайлд, — поздоровался Попадопулос.
— Здравствуйте. — Нина давно привыкла вести деловые беседы. — Куда я попала?
— Это собственность братства, надежный дом, можно сказать. У нас в городе таких несколько.
— Вроде того, где Джейсон Старкмен планировал убить меня полтора года назад?
Попадопулос закашлялся.
— Я никогда не встречался с господином Старкменом. Моя роль в братстве связана исключительно с архивами. Теперь давайте начнем, вы ведь хотели кое-что посмотреть, не так ли? Я это привез. Что стоило мне многого, должен заметить…
Помощник поставил кейс на большой дубовый стол в центре комнаты и открыл его. Попадопулос бережно вынул содержимое.
Книга, по размерам на пару сантиметров больше обычного печатного листа, но толщиной со словарь, была обтянута темно-красной кожей и закрыта на застежки. «Страницы» также находились в металлической оправе, каждая в полсантиметра толщиной. Весь фолиант выглядел очень тяжелым.
Попадопулос произнес несколько фраз по-итальянски, помощник вытащил ключ и отстегнул наручники, соединяющие его с книгой. К удивлению Нины, грек нацепил наручники на себя.
— Что вы делаете?
— Я предупреждал, что буду постоянно находиться с текстом, — объяснил он, усаживаясь за стол.
Цепочка, соединяющая Попадопулоса с книгой, имела длину сантиметров в сорок.
— Вы что, мне не доверяете?
— Случалось, что у братства воровали исторические ценности. И мне известно, что вы встречались с Юрием Волганом.
— Думаете, я их украду? Да перестаньте! — Нина кивнула в сторону помощника. — У вас тут Роки, в здании бог знает сколько охранников, и мы на пятом этаже! Вряд ли я выпрыгну из окна.
— Вы сами согласились на такие условия, доктор Уайлд, — лаконично ответил Попадопулос. — Либо вы их принимаете, либо уходите.
Нина раздраженно села напротив историка и вытащила ноутбук и блокнот. Помощник вышел из комнаты, но остался возле дверей снаружи.
Попадопулос расстегнул застежки.
— Итак, доктор Уайлд, перед вами оригинал текста «Гермократа».
Хотя Нина видела много фотографий фолианта, при виде реальной книги ее охватил благоговейный трепет. Каждая страница древнего труда была вставлена между двумя стеклянными пластинами. Пергамент выцвел и пестрел пятнами, но сохранился в лучшем состоянии, чем большинство документов той эпохи, которые ей приходилось изучать. Братство определенно заботилось о своем имуществе, даже если оно было им украдено.
Нина внимательно осмотрела первую страницу. Почерк четкий, чернила — красновато-коричневые с примесью более темных вкраплений. Описки, кляксы, пометки, зачеркнутые слова, в двух местах другой рукой добавлены примечания. Сердце Нины учащенно забилось. Платон не одобрял письменных текстов, предпочитая традицию механического заучивания. Но это не значит, что он никогда не пользовался записями. Неужели перед ней рука самого великого философа, поправившего ученика, который сохранил на бумаге его слова?
Попадопулос вежливо кашлянул. Нина подняла глаза, запоздало осознавая, что улыбается как дурочка.
— Вы впечатлены, доктор Уайлд?
— Ну конечно! — с воодушевлением ответила она. На мгновение Попадопулос показался польщенным, а не раздраженным. — Просто невероятно! И вы хранили рукопись у себя две тысячи лет?
— Да — в разных местах, с разными мерами предосторожности. Книгу спрятали от людских глаз в девятнадцатом веке. Вы первый, кто ее видит, если не считать членов братства.
— Это большая честь, — ответила Нина, ничуть не кривя душой.
Попадопулос кивнул.
— Но, — продолжил он, — я все-таки не верю, что вы найдете что-то, чего не было на фотографиях. Сделать открытие здесь невозможно.
Нина повернула страницу и с удивлением обнаружила, что обратная сторона пуста.
— Не согласна, я уже кое-что обнаружила. — Она щелкнула пальцем по стеклу. — По фотографиям нельзя догадаться, что текст писали только на одной стороне. Пергамент был дорог. Очень необычно, что оборотную сторону не задействовали, вам не кажется?
Страница 21 из 133
— Согласен, необычно, и все-таки такое случалось, — снисходительно ответил Попадопулос. — Уверяю вас, больше вы ничего не найдете.
Нина хитро улыбнулась:
— Люблю, когда передо мной стоит сложная задача. Ну, давайте начнем.
…Однако по прошествии трех часов с неохотой приходилось признать, что Попадопулос прав. Нина читала текст по фотографиям и в переводах множество раз, поэтому сейчас работа с книгой шла быстро. Каждый раз, когда переворачивалась очередная тяжелая страница, возникала надежда, что обнаружится что-нибудь новенькое… И каждый раз наступало разочарование.
Скрытых указаний на то, где находится гробница Геркулеса, не было, как не было и дополнительных записей, продолжающих труд. Много информации об Атлантиде, о войнах между атлантами и древними греками — бесценный кладезь знаний для историков. Но ни слова об ее теперешней страсти.
— Проклятие! — пробормотала Нина.
Попадопулос произнес почти с сочувствием:
— Я ведь предупреждал, здесь ничего нет. Либо текст так и не был дописан до конца, либо Платон больше ничего о гробнице не знал.
— Он бы не стал упоминать о ней на первой же странице, если бы не собирался про нее говорить, — возразила Нина. — Критий ясно указывает, что сообщит Гермократу и другим собравшимся, где она находится, как ему об этом поведал Солон, узнавший о гробнице из записок египетских жрецов. Так же, как с Атлантидой. В тексте есть фразы, которые кажутся подсказкой, например, вот эта: «Даже слепец может узнать дорогу, если обернет пустое лицо к теплу солнца». Это не вписывается в тему диалога. — Нина принялась листать страницы, звонко стуча рамками. — Должно ведь быть хоть что-нибудь!
Попадопулос встал.
— Тогда вам придется подождать. Сейчас самое время сделать перерыв, не правда ли?
— Мне не нужен перерыв! — нетерпеливо воскликнула Нина.
— Зато мне нужен! Я пожилой человек, и вчера вечером меня накормили обильным ужином. — Грек недовольно поцокал языком. — Ох уж эта американская пища! Очень большие порции. Неудивительно, что вы все такие толстые.
— Подождите, я согласилась, что время исследования будет ограничено, — запротестовала Нина, не обращая внимания на колкость в адрес соотечественников. — Но вы, надеюсь, не будете убирать книгу для того, чтобы сходить в туалет? — Ее осенило. — Послушайте, наденьте наручники на меня, если беспокоитесь. Я не смогу проскользнуть украдкой мимо ваших людей с книгой, тем более что прямо за дверью стоит ваш коллега. Книга весит килограммов десять! И я просто не способна повредить текст! Так же как и вы, я хочу во что бы то ни стало его сберечь.
Брови Попадопулоса сдвинулись, пока архивариус раздумывал над предложением.
— Ну, пожалуй. Только…
Он отстегнул наручник и обмотал цепь вокруг тяжелой ножки стола, завязывая стальной узел.
— Вы серьезно? — удивилась Нина.
— Я ненадолго, не более двадцати минут.
— Похоже, вас действительно вчера перекормили.
Грек нахмурился:
— Таково мое условие, доктор Уайлд. Либо вы его принимаете, либо я забираю текст с собой.
Нина уступила. В конце концов, что такое двадцать минут…
— Хорошо.
Попадопулос протянул наручник.
— На левую руку. Правой мне нужно делать записи.
Железный обруч защелкнулся у нее на запястье. Стальные зубцы зловеще клацнули, и Нина почувствовала страх. Последний раз, когда ее заковывали в «браслеты», она была пленницей, которую ждала смерть. Обмотанная вокруг ножки цепь позволяла поднять руку всего лишь на пару сантиметров.
— Я скоро вернусь, — пообещал Попадопулос, выходя за дверь.
Нина звякнула цепью.
— Не торопитесь. Я не исчезну.
Член братства, несущий дежурство в фойе, увидел, как в здание входит незнакомец, и незаметно пододвинул руку к рукоятке пистолета.
— Я могу вам помочь?
Незваный визитер походил на китайца. Широкоплечий, с длинными седыми волосами, собранными в свободно болтающийся хвостик, мужчина опирался на черную трость.
— Надеюсь, — произнес он гортанным голосом, останавливаясь. — Моя фамилия Фан. Я ищу офис «Кертис и Том».
Охранник нахмурился. Подставная компания братства, якобы располагавшаяся в здании, не вела никакой деятельности.
— Вы правильно попали…
Правая рука Фана молниеносно взметнулась вверх. В воздухе блеснула тонкая серебряная полоска. Охранник содрогнулся и упал на колени. Из раны на животе хлынула кровь и выпали внутренности.
Плавным движением Фан вернул клинок в ножны-трость. Меч при этом издал тонкий металлический звон, чистый, как музыкальная нота.
— Спасибо, — сказал китаец умирающему охраннику, вытаскивая из-под полы длинного черного пальто автоматический пистолет — компактный «Хеклер и Кох МП-7» с глушителем.
В здание вошли еще трое китайцев и достали такие же пистолеты.
— Найдите ее! — приказал Фан, шагая к лестнице.
Нина уже пожалела о своем решении. Каждый раз, когда она собиралась перевернуть страницу старинного текста, левая рука непроизвольно вытягивалась, но цепь тут же отдергивала ее назад. Женщина подумала, не приподнять ли стол, чтобы стянуть цепь с ножки вниз, но, потрогав массивную крышку, отказалась от этой идеи.
Страница 22 из 133
Чейз смог бы легко его отодвинуть — пришла на ум мысль, и злость на друга, забытая за работой над «Гермократом», вспыхнула снова.
Нина все еще не могла поверить, что Эдди так поступил. Вспылить и уйти — одно дело, сбежать в Китай…
Сначала Нина не поверила ни единому слову Чейза, однако Аморос подтвердил, что командировка важная и срочная. Теперь она не знала, что и думать.
И это, конечно, злило ее еще больше.
Кипя от возмущения, исследовательница барабанила накрашенными ногтями по столу, не в состоянии сосредоточиться ни на фолианте, ни вообще на чем-либо, кроме мысли, что Чейза следует придушить, когда тот вернется.
Внезапно раздался звук, от которого она чуть не подпрыгнула.
Что это? Пожарная сирена? Нина встревожилась и сделала новую попытку приподнять стол. Ей удалось немного сдвинуть его — и все.
— Эй, там! Мне не помешает ваша помощь!
Никакого ответа. Зато по всему зданию стали раздаваться крики, и Нина застыла в ужасе.
Какой знакомый звук! Знакомый до жути! Так пуля ударяет в стену.
Но это невозможно! Выстрелов не было слышно.
Еще один крик поблизости. Даже не крик, а вопль, резко оборвавшийся вместе с новыми ударами пуль о дерево и камень.
Попадопулос сидел в туалете, читал газету и ждал, когда природа возьмет свое. Торопиться не было смысла: все происходит своим чередом, как ни напрягайся…
От чтения его оторвал странный шум, будто кто-то быстро стучал молотком. Прислушавшись, грек различил еще один высокий звук. Сигнализация?
Звук внезапно стал громче, поскольку кто-то открыл дверь в мужской туалет. Определенно сирена.
Несколько страниц выпали из рук и упали на пол Попадопулос раздраженно нагнулся, чтобы подобрать их.
Деревянная дверь кабинки над его головой разлетелась в щепки, прошитая градом пуль. Разбитая плитка с задней стены осыпала грека фарфоровым дождем.
Попадопулос решил не поднимать голову как можно дольше. Тем более что ждать подарка от природы уже не было необходимости.
— Проклятие! — Нина изо всех сил налегала на стол.
Снаружи кто-то был. Ручка повернулась…
В последнем отчаянном рывке Нина придвинула стол к двери, наглухо заблокировав ее, и, повинуясь инстинкту, нырнула вниз, прижимая к груди книгу.
Дверь покрылась шероховатыми дырками — кто бы ни находился за ней, в его распоряжении имелся автомат с глушителем. Нина сжалась, забившись в угол. Пули вонзались в крышку стола, глубоко проникая в толстую древесину.
Бронебойные!
Скоро стол перестанет ее спасать, как не спасет ничто в комнате, даже если удастся освободиться.
Стрельба прекратилась. Человек за дверью закричал, подзывая остальных.
Нина уперлась спиной в крышку и до предела напрягла мышцы, толкая вверх. Ножка приподнялась. Всего на сантиметр, но этого было достаточно.
Нина рывком сняла цепь и прижала к себе книгу, в поисках спасения готовая броситься куда глаза глядят. Вот только куда? Нина выглянула из окна. Позади дома шла маленькая улочка, но высота в пять этажей и отсутствие пожарной лестницы делали ее недоступной.
Громкий удар. Кто-то ломился в дверь. Стол понемногу отодвигался в сторону. Еще пара толчков, и дверь начала приоткрываться.
Попробовать придвинуть стол?..
Книга в руках налилась свинцовой тяжестью. Нина недооценила ее вес. На самом деле в ней не десять, а все пятнадцать килограммов. Стекло, бронза и металлические пластины под кожей, обтягивающей обложку, превратились в настоящий якорь.
С другой стороны, книга выглядела достаточно прочной…
Взявшись за том обеими руками, Нина ударила переплетом по оконному стеклу. Потом ногой выбила из рамы самые большие осколки и оглянулась. В дверном проеме возникло лицо азиата. Когда их взгляды встретились, губы нападавшего изогнулись в торжествующей улыбке. Он понимал, что Нина заперта в клетке, и прицелился в нее через полуоткрытую дверь.
Нина вскочила на подоконник.
Декоративный карниз снаружи оказался узким, едва ли не шире стопы. Кроме оконной рамы, ухватиться было не за что. Толстый телефонный кабель, входивший в стену над ее головой, висел над улочкой от одного дома к другому.
Раздались новые удары в дверь. Стол наконец не выдержал и отъехал. Дверь резко распахнулась.
До земли было метров двенадцать: если свалиться, смерть неминуема.
Но другого выбора не оставалось.
— Ой, мамочка!
У Нины перехватило дыхание, когда она перекидывала книгу через кабель.
Оставалось сделать шаг наружу.
Она пролетела вниз почти метр, прежде чем провисший кабель натянулся. Потом началось скольжение. Левой руке стало невыносимо горячо из-за трения наручника о пластиковую оболочку кабеля.
Внизу промелькнула улочка. Нина боялась даже закричать, беспомощно наблюдая, как навстречу ей несется стена дома напротив.
Перед самым столкновением она успела поджать ноги. Каблук на левой туфельке застрял в кирпичной кладке и со щелчком сломался. Горячая игла боли от удара пронзила ноги до самых колен. Книга выскочила из рук и полетела вверх, а сама Нина — с визгом вниз. На ее счастье, цепь закрутилась за кабель. Рывок, и из-за врезавшегося в запястье наручника Нина чуть не вывихнула руку.
Страница 23 из 133
Болтая ногами, она скинула разбитую обувь. Теперь до земли было ближе, всего два этажа. Прямо под ней выстроился ряд мусорных ящиков. Повернувшись, Нина посмотрела вверх на окно, из которого только что выпрыгнула. Из разбитой рамы выглядывал китаец с собранными в хвостик волосами. Казалось, он был удивлен.
Но по-прежнему не выпускал из рук оружие.
Нина хлопнула рукой по книге, стараясь перекинуть ее через кабель. Не вышло.
— Ну давай же! — прошептала она, нанося удары по тяжелому фолианту. — Ну пожалуйста!
Китаец прицелился.
Неожиданно кабель оторвался от стены.
Нина закричала — и рухнула в открытый мусорный контейнер, доверху забитый пластиковыми мешками с отходами. Несколько мешков лопнули, обдав ее всякой гадостью. Нина села, ничего не понимая от шока. Наконец к ней стали возвращаться ощущения.
В первую очередь запах.
— Фу-у-у! — Отвращение победило все другие чувства.
Впрочем, книга, которую Нина снова держала в руках, быстро вернула ее в действительность. Стараясь найти точку опоры на ненадежных мешках, Нина поползла к краю контейнера.
Китаец из окна исчез.
Облегчение мгновенно сменилось новым всплеском адреналина. Значит, он бежит за ней!
Нина заставила себя выпрямиться, проминая хлюпающие отходы босой ногой, и выпрыгнула из ящика. Скинув вторую туфельку, попробовала сориентироваться на местности. Если главный вход в «безопасное» здание братства находится слева, то…
Она побежала вправо, прижимая древний текст к груди, словно ребенка. Нина прожила на Манхэттене всю жизнь. Чтобы понять, где она, потребовалась лишь пара мгновений. В нескольких кварталах отсюда Полис-плаза, штаб-квартира полицейского управления Нью-Йорка.
Только бы добежать…
Девушка выскочила на главную улицу в надежде найти помощь. Конечно же, ни одного копа. Лишь какой-то парень в строгом костюме и с прилизанными волосами шел ей навстречу. На ухе у него висела гарнитура блютуз, и он разговаривал по телефону.
Нина подбежала к нему. Молодой человек вытаращил глаза на ее взъерошенный вид и на костюм от Армани, покрытый очистками от овощей.
— Похоже, тебе нужна помощь, малышка, — наконец выдал он.
— Как ты догадался? — ядовито ответила Нина. — Вызови полицию, немедленно!
Парень криво улыбнулся и произнес в микрофон:
— Старик, я перезвоню, мне тут нужно поиграть в доброго самаритянина. Представляешь, передо мной сейчас настоящая Золушка, и ей надо помочь. Чао.
Пока он заканчивал разговор, Нина смотрела назад, на улочку, из которой прибежала. На дальней стороне появились четверо вооруженных мужчин.
— Черт!
— Ладно, успокойся, — произнес юноша, неторопливо нажимая кнопки телефона. — Когда рядом я…
Пуля отколола от стены кусок штукатурки над его головой.
Парень по-девичьи взвизгнул.
— Да пошла ты! — бросил он, удирая.
— Сукин сын! — крикнула ему вслед Нина.
Она метнулась в другую сторону, направляясь к Полис-плаза. Преследователи двигались быстро. Не было и речи о том, чтобы от них уйти, тем более с тяжелой ношей.
Может быть, получится оторваться по-другому.
Вход в метро на другой стороне улицы вел на станцию «Бруклин-бридж». Задыхаясь, Нина устремилась туда. Вокруг нарастал шум — прохожие заметили вооруженных людей.
Нина вбежала в вестибюль станции. Зеленые указатели вели к платформам шестого маршрута. Нина следовала по стрелкам, шлепая босыми ногами по бетонному полу.
Покупать билет не было времени, но, как любой уважающий себя житель Нью-Йорка, Нина знала, как перепрыгнуть через турникет. Не помешал даже бесценный груз. Контролер закричал ей вслед, но его отвлек шум паники из вестибюля.
У перрона стоял поезд. Только бы успеть!
Двери начали закрываться.
Нина помчалась вперед изо всех сил. Единственным ее желанием сейчас было проскользнуть через сужающуюся щель…
Грязные двери из нержавеющей стали захлопнулись. Нина подбежала к поезду всего секунду спустя и стала колотить руками по окошку, хотя знала, что машинист не откроет. Он уже отпустил тормоза, и состав с гудением набирал ход.
Платформа пуста, никто не поможет. Станция «Бруклин-бридж» — конечная для шестого маршрута ИРТ,[2] и все пассажиры только что уехали в северном направлении.
Возле турникетов раздались крики. Погоня приближалась.
Оставалось одно.
Нина перебежала всю платформу к тоннелю возле южного конца и прыгнула, приземлившись на полотно всего в нескольких сантиметрах от рельсов. Она всем телом подалась назад. Сколько тысяч вольт по ним проходило, Нина не представляла, и узнавать это на собственном опыте у нее не было ни малейшего желания.
Поверхность полотна оказалась ненадежной, грязной и скользкой от сажи и смолы, острые камешки больно впивались в стопы. Нина через силу заставляла себя бежать в темноту.
Тоннель повернул вбок, блестящие рельсы исчезли за поворотом. Слабые фонари, развешанные на изрядном расстоянии друг от друга, были единственным источником света на пути. Нина оглянулась.
Страница 24 из 133
Двое преследователей возникли из того же входа, которым воспользовалась она, и стали озираться по сторонам. Моментом позже еще двое бандитов выбежали из другого, дальнего входа.
Они разделились на две группы, чтобы окружить Нину, и даже не подумали, что она рискнет спуститься в тоннель.
Китайцы спрыгнули с перрона и погнались за Ниной.
Она продолжала бежать, отбрасывая мечущиеся тени в свете фонарей. Взгляд назад. Один из двух первых китайцев оказался быстрее компаньона и быстро настигал ее.
Слишком быстро. За спиной стало слышно тяжелое дыхание. Китаец схватил Нину за воротник. Она сумела вырваться. Преследователь схватил снова, на сей раз еще крепче сжимая ткань костюма.
С воплем, в котором соединились страх и ярость, Нина с размаху врезала острым углом увесистой книги прямо в лицо негодяя.
Даже при тусклом освещении было видно, как кровь струей потекла по его щеке и верхней губе. Китаец оступился, зацепился ногой за болт и упал.
Прямо на рельсы.
Нина отскочила назад, когда сноп искр на короткое время осветил тоннель. Мужчина бился в конвульсиях. Тело с шипением дымилось в тех местах, где оно касалось рельсов, замыкая цепь.
Нина надеялась, что второй преследователь в пылу преследования попробует снять своего друга с рельсов и сам получит удар током.
Однако китаец оказался умнее. Шаги немного замедлились, когда он пробегал мимо быстро обугливающегося трупа, затем враг продолжил погоню. Его компаньоны поступили таким же образом.
Нина вдруг осознала сразу две вещи. Обе плохие.
Красно-белые полосы на стенах тоннеля предупреждали рабочих, обслуживающих полотно, что места между стеной и проходящим поездом человеку не хватит.
И эти знаки сразу приобрели жизненно важное значение, потому что в лицо Нине подул сильный ветер.
Поезд!
Здесь тоннель представлял собой петлю, по которой прибывшие на станцию «Бруклин-бридж» поезда могли развернуться для обратного пути. Один из них как раз и разворачивался.
По мере приближения поезда свет фар становился ярче. Металлические колеса издавали страшный грохот и визг.
Нина продолжала бежать, пойманная в ловушку между двумя опасностями. В отчаянии она искала какую-нибудь дверь или хотя бы щель в стене, но предупреждающие полосы не заканчивались.
Шум стал почти невыносимым. Вслед за фарами в темноте прорисовалось лобовое стекло локомотива, по дуге выезжающего из-за поворота. И спрятаться негде.
Разве что между рельсами!
Там проходила траншея, через которую рабочие могли добраться до кабелей, идущих под полотном. Неглубокая, всего сантиметров пятнадцать, но если и можно спастись, то только в ней.
Нина нырнула в грязную яму, вытянув вперед руки с книгой. Машинист, заметивший неясную фигуру перед поездом, судорожно рванул стоп-кран. Из-под колес электрички посыпались искры. Что-то просвистело над головой Нины, вырвав клок волос. Она закричала, почти не слыша собственного голоса. Колеса, словно колоссальные кувалды, грохотали по рельсам.
Затем раздался истошный вопль, за которым последовал треск ломающихся костей. Ее преследователь попытался вжаться в стенку тоннеля…
Машинист продолжил торможение, и Нина снова завопила, прижимая ладони к ушам в тщетной попытке укрыться от шума. Над ней, осыпая искрами, проносились вагон за вагоном.
Наконец поезд остановился. Внезапно наступила тишина — то ли из-за того, что выключились электродвигатели, то ли из-за того, что Нина оглохла. Съежившись, она открыла глаза.
Над ней навис последний вагон. Пошатываясь, но со всей осторожностью, чтобы не коснуться рельсов, Нина выползла из-под поезда. На стене расплылось огромное кровавое пятно, словно рваная клякса, поставленная гигантской кистью.
Стал возвращаться слух, окружающие звуки приобретали прежнюю громкость. В воздухе все еще висели жалобные стоны тормозов.
И голоса.
Конечно же, вторая пара китайцев, временно заблокированная на узком участке дороги, но, вне всякого сомнения, способная быстро преодолеть препятствие!
Нина проползла вдоль рельсов до конца вагона, прячась под поездом, затем вскочила на ноги и пустилась наутек. Тоннель впереди расширился, кроме мерцания фонарей даже стал пробиваться дневной свет, освещая витиеватые узоры, выложенные из плитки кремового и оливкового цветов вперемешку с кирпично-красными.
Станция метро «Сити-холл».
Нина была здесь в детстве с родителями. Семейный интерес к истории не ограничивался Древним миром. Нью-Йорк тоже таит немало любопытных вещей. Строившаяся когда-то как образцовая, эта станция на линии ИРТ не была популярна среди пассажиров, предпочитавших пользоваться соседними линиями. А ее платформа в форме дуги стала непрактичной, когда увеличилась длина составов. Дошло до того, что в 1945 году станцию закрыли, и она оставалась забытой всеми, кроме некоторых любопытных посетителей, забредавших поглазеть на «Сити-холл» в те редкие моменты, когда ее открывали для общественности.
Семья Нины была из их числа. Ей хорошо запомнился план станции. Ступеньки от единственной платформы вели на второй полуэтаж, а оттуда в обе стороны шли выходы на Мюррей-стрит и к зданию мэрии.
Страница 25 из 133
А там должна дежурить полиция.
Забранный матовым стеклом сводчатый потолок пропускал достаточно солнечных лучей, чтобы можно было полюбоваться замысловатыми узорами на стене, но времени на такую роскошь у Нины не было. Вскарабкавшись на платформу, она позволила себе лишь проверить, что творится за спиной. Задние фары поезда смотрели на нее не мигая, будто красные дьявольские глаза. Двое оставшихся в живых бандитов пытались возобновить погоню, перебираясь под вагонами.
Нина прижала книгу к груди и побежала на верхний полуэтаж. Выход направо ближе к мэрии.
Черт!
Она остановилась, проклиная свою глупость. Станция не функционирует, и двери будут закрыты. Оба выхода надежно запечатаны.
Бежать некуда!
На платформе раздался шум. Вернуться назад, в тоннель, нельзя.
В одной из стен зияла ниша, в которой когда-то располагалась билетная касса.
А в нише встроена дверца.
Нина подбежала к ней, не зная, что еще делать. На ручке висел маленький замок.
Подергала. Заперто!
По платформе грохотали башмаки китайцев.
Нина ударила переплетом фолианта по дужке замка — раз, другой. Стекло между страниц треснуло, но Нина не обращала внимания и продолжала наносить удары, словно паровой молот. Еще раз, еще…
Замок сломался, дужка отскочила в сторону.
Нина распахнула дверцу, не глядя назад, протиснулась в люк и закрыла за собой дверцу. Низкий потолок, короткий проход к вертикальной шахте…
По которой можно только спуститься.
Нина заглянула вниз. Где-то на дне, куда вела узкая металлическая лесенка, горела одинокая лампа. Шахта уходила под тоннель метро.
Однако отступать было некуда. Китайцы приближались.
Крепко сжимая драгоценную книгу, Нина подошла к лесенке.
Акентьев положил трубку на место и мрачно уставился в пространство. Звонил Орлов, сообщил, что Дину выпускают из санатория. Весть эта не могла обрадовать Переплета, хотя в разговоре он постарался сымитировать все полагавшиеся ему, как мужу и отцу, чувства. Кое-что, правда, радовало: Дине предстояло пройти дополнительный курс лечения в одной из швейцарских лечебниц. Озера, горы и шоколад. Вместе с матерью в страну шоколада отправлялась и Ксения. Оставалось только пережить несколько дней в обществе жены – и можно снова наслаждаться тишиной и покоем. Хотя, как известно, вся жизнь – борьба, покой нам только снится. Да и покой не снится, снится Альбина.
Неужели она счастлива со своим муженьком?! Олег производил жалкое впечатление – типичный продукт эпохи, суетливый, преисполненный ни на чем не основанного энтузиазма. Переплет, как правило, даже не замечал подобных людей. И при мысли, что Альбина принадлежит одному из них, чувствовал себя униженным.
Униженным и оскорбленным? Нет, братцы кролики, все в наших руках! Спустя несколько минут он уже набирал ее номер. Олег должен был отправиться этим утром в Москву, значит, Альбина остается одна с детьми. Марлен в Афганистане – все как нельзя кстати.
– Послушай, почему бы нам не встретиться сегодня вечером? – Акентьев машинально пододвинул к себе ежедневник.
Репетировал. Следовало продумать разговор, чтобы не вспугнуть ее. Муж в командировке, молодой женщине тоскливо одной. Не слишком ли прямолинейно? Он подумал, что стоит позвонить из уличного таксофона, недалеко от ее дома – тогда ей будет труднее отказать.
«Веду себя, как мальчишка!» Нынешнему Александру Акентьеву подобные мелкие хитрости были как-то уже не к лицу. Не его масштаб! Впрочем, с хитростями своего масштаба он всегда успеет. И потом таксофона рядом с ее домом может просто не оказаться – или же он будет, как обычно, сломан. Акентьев сам, еще в те времена, когда работал в «Аленушке», научился взламывать аппараты. Не потому, что ему не хватало денег. Просто ради смеха – забавно было чувствовать себя гангстером и наблюдать, как вытягивалась физиономия Маркова, если ограбление телефонной будки происходило в его присутствии. Марков… Переплет вздохнул, отогнал от себя ненужные воспоминания и посмотрел на часы.
Еще час до конца работы. А вдруг Альбина кого-нибудь ждет сегодня? Вполне могла позвать в гости кого-то из знакомых. Девичьи посиделки.
Он подумал еще немного и позвонил из кабинета. Сказал, что привезет бумаги, которые забыл передать Олегу. Альбина немного замешкалась и упустила момент – нужно было сразу найти благовидный предлог для отказа, а теперь он прозвучал бы просто невежливо. Акентьев догадывался, о чем она сейчас думает. Приятно было осознавать, что даже ее мысли ему известны. Какие могут быть мысли у женщины, живущей с таким человеком, как Швецов?
Почему-то его очень беспокоил запах изо рта. «Это нервное, – подумал он, – нет никакого запаха». Возле парадной сидела дворовая пятнистая кошка. Когда Переплет подошел ближе, она сорвалась с места и скрылась в подвальном окошке. Память подсказывала дорогу – дома у Вихоревых он был всего несколько раз, но хорошо помнил и этот двор, и эту лестницу. На лестничной площадке возле окна тосковала размалеванная оторва лет пятнадцати, попросила у него закурить. Переплет не отреагировал, молча прошел мимо, услышав за спиной несколько не очень лестных эпитетов. «Растет смена, – подумал он. – Впрочем, бог с ними со всеми…»
После отъезда Марлена Вихорева квартира полностью принадлежала Швецовым, но ничто в ней не изменилось. Кабинет отца открывали только для того, чтобы смахнуть накопившуюся пыль. Альбина не спешила убирать с вешалки его пальто, как давно полагалось бы сделать заботливой хозяйке. Переплет догадался, что она боится за отца и поддерживает иллюзию, будто он отбыл совсем ненадолго. Может быть, втайне надеется, что так и будет, что командование одумается и вернет его домой, к дочери и внукам.
В домашнем простом платье, с минимумом макияжа, она показалась ему еще соблазнительнее. Наступило время укладывать спать малышей, и Переплету пришлось посидеть в одиночестве в гостиной.
Он прошелся вдоль книжных полок, изучая библиотеку Марлена Вихорева. «Некоторые из этих книг следовало бы отдать в мастерскую, нужно будет сказать об этом», – подумал он машинально. Переплетное ремесло, к которому он недолго имел отношение, иногда напоминало о себе, и каждый раз при этом Акентьев чувствовал необъяснимую грусть.
Он прищелкнул языком, вытащив один из томов. Мильтон, «Потерянный рай» с классическими иллюстрациями Доре. Раскрыл наугад в начале. «…и думается мне, что даже в бездне власть – достойная награда. Лучше быть владыкой ада, чем слугою неба!»
– Я давно хотел тебя спросить, – начал он, когда они с Альбиной уединились на кухне. – Как вы познакомились с Олегом?
Альбина замешкалась с ответом, уловив иронию в его голосе. Иронию, которая была ей неприятна. Она предпочла бы, чтобы Акентьев поскорее убрался, отдав бумаги, о которых говорил, но воспитание не позволяло выставить его, не предложив чашки чая. Переплет же от этой чертовой чашки отказываться не собирался.
– Случайно, в общем-то, – вдаваться в подробности она не стала, но добавила, чтобы расставить все точки над «и»: – Он хороший человек, и я его очень люблю.
– Я тоже хороший человек, – сказал Переплет.
– К чему все это? – спросила Альбина.
– Я все время думаю о тебе! Не могу забыть! – он развел руками.
Объяснение бесхитростное, но в глазах Александра появилось выражение, которое ее всегда пугало – выражение человека, который знает, что все в его власти. Альбина поправила на плечах шаль.
– Я замужем, Саша! – сказала она. – Да и ты, позволь тебе напомнить, женат! Как, кстати, твоя супруга?
– Спасибо, уже идет на поправку! Скоро поедет в Швейцарию, там есть нужные специалисты, – Переплет не стал посвящать Альбину в характер болезни Дины – незачем выносить сор из избы.
– Ух ты! – Альбина покачала головой, услышав о Швейцарии – для нее, как и для подавляющего большинства советских граждан, такая поездка казалась чем-то нереальным.
– Завидовать нечему, поверь! – сказал искренне Переплет, не вдаваясь по-прежнему в детали. – И, прошу, не думай, будто я…
– Я тебя прекрасно поняла, – сказала Альбина, избавив его от необходимости объяснять, что он не решил воспользоваться недолгой свободой для интрижки.
А ведь именно так и было.
Очень хотела попросить его уйти. Однако приходилось сдерживать себя – ради них, с Олегом, ради детей. Благосостояние семьи требовало определенных жертв. Ей было досадно из-за мужа, который так до сих пор и не понял, что происходит между ней и Сашей. Переплет замолчал, мрачно выстукивая пальцами «Турецкий марш». Первая атака захлебнулась. «Теряешь хватку!» – упрекнул он себя. Впрочем, это была только разведка боем.
Он вспомнил о человеке, для которого все эти военные термины теперь не были абстрактными понятиями. Хороший повод сменить тему. Альбина неделю назад получила письмо от отца. Тот жаловался на жару и скорпионов. Скорпионы кусали новобранцев. Жара сводила с ума.
– Нужно было сразу сказать мне! – сказал Акентьев. – Когда было еще время. Я бы мог помочь!
И в самом деле, он вполне мог посодействовать через тестя и спасти Вихорева от этой чертовой войны. И заработать еще несколько очков в глазах Альбины.
– Нет, – она замотала головой. – Он бы все равно поехал, разве ты не понимаешь?!
– Не понимаю, но могу представить! – кивнул Акентьев. – Старая гвардия!
Он устроился поудобнее на венском стуле, огляделся. Метражи здесь были небольшие, но все искупалось домашним уютом, которого он был лишен в своей собственной квартире. Хотелось задержаться здесь подольше, о чем он немедленно сообщил хозяйке.
– Я тебя не гоню, – сказала Альбина с улыбкой.
– Ты все еще не можешь меня простить? – спросил он, пока она наливала чай.
– Нет, почему же? – Альбина подняла брови. – Все, что было, уже неважно. Знаешь, как говорят, прошлого уже нет, будущего еще нет, есть только настоящий момент. Текущий, так сказать…
– Есть только миг, за него и держись!
– Да. Знаешь, после всего, что мне довелось пережить, ничего другого не остается. Ты помнишь Невского? – спросила она.
– Конечно, – пожал недоуменно плечами Переплет. – С памятью у меня, слава богу, все еще в порядке! А почему ты спросила?
– В последнее время он не идет у меня из головы!
Наверное, Акентьев должен был быть последним человеком, с которым она могла бы обсуждать Невского, только… Только больше никого не было. Марков далеко, Иволгин – человек хороший, но с Женей знаком не был.
Альбина была готова даже рассказать Переплету о письме, которое получила от Флоры Алексеевны, о той подлости, которую, как оказалось, подстроила Невскому в больнице похотливая сестричка… Хотела поделиться тем, что носила давно на сердце. Потому что он знал Невского, посмеивался над ним немного, но было ведь что-то, что объединяло всех их тогда – так ей казалось.
Но, не успев начать, она поняла, что ошиблась. На лице Акентьева появилось жесткое выражение, словно она затронула больную тему. Черт возьми, подумала она – да он кажется, ревнует. Ревнует ее к Женьке Невскому, словно тот до сих пор жив.
Тут она попала в точку. Акентьев предположить не мог, что на пути у него окажется не только Олег Швецов, но еще и давно покойный Невский. С мертвецами трудно бороться, это факт. Иначе он мог бы продолжить разговор, мог сказать ей, что и сам вспоминает нелепое самоубийство чудака-одноклассника… Что на него оно произвело впечатление едва ли не большее, чем на кого-либо. Потому что он никогда не думал, что Евгений способен на что-то, кроме юношеского стихоплетства. Но к чему тревожить прошлое? Пусть мертвецы тихо лежат в своих могилах.
– Так что там за бумаги ты принес? – спросила она, закругляя разговор.
– Бумаги – это только предлог, чтобы увидеть тебя, – признался он. – Разочарована?
Альбина не ответила, по ее лицу пробежала тень. Переплета это позабавило. Первый шаг был сделан.
– Могу я позволить себе небольшую… шалость, скажем так? – вопросил он. – Или советский чиновник непременно должен быть бесчувственной мраморной статуей?!
– Мы оба знаем, – сказала она, стараясь держать себя в руках, – какой ты шалун! Мне это не кажется смешным.
– Мне тоже не кажется смешным то, что такая женщина, как ты, собирается провести всю свою жизнь с человеком, скажем так – посредственным, – сказал он все с той же улыбкой. И нарочно повторил, видя, как она вспыхнула: – По-сред-ствен-ным!
– Я расслышала. Скажи еще, что я его на самом деле не люблю! – предложила она с улыбкой.
– Это было бы глупо. Иначе бы ты не вышла за него замуж, полагаю.
– Верно полагаете, товарищ Акентьев!
– Можно еще чашечку?
Они помолчали, разговор совсем не клеился. Акентьев допил чай и стал собираться.
– Иногда мне кажется, что он и не умер вовсе! – сказала она, когда он стоял уже в дверях.
«Я могу навести справки!» – хотел сказать Переплет, но не сказал. Она бы все равно не поняла.
Он и так поспешил, сделал глупость. И Невский вылез некстати.
Напоследок сказал, что не прощается – при плохой игре важно сохранить хорошую мину. Но он знал – есть сотня способов избегать человека, с которым не хочешь встречаться. А у замужней женщины с детьми таких способов не меньше тысячи. А то, что Альбина вряд ли захочет его снова видеть – можно не сомневаться.
И что теперь оставалось? Либо сдержать страсть, забыть о ней навсегда… Либо действовать. В швейцарском пансионате Дине суждено провести не одну неделю. И за это время можно успеть многое, если подойти с умом. Переплет вспомнил, как недавно на одном внеплановом заседании в ресторане гостиницы «Москва» Дрюня Григорьев со всем доступным ему красноречием рассуждал о мести.
– Месть это святое! – приговаривал он и тряс пальцем, словно держал его на курке револьвера – и жест, и фраза, очевидно, были позаимствованы им из какого-нибудь вестерна.
И рассказывал про какого-то ушлого ублюдка из своих знакомых – тот недавно удачно избавился от конкурентов, подставив их под уголовное дело. Теперь, припоминая этот разговор, Акентьев призадумался. Стоит закрасться в голову мысли, и ее уже не выгонишь.
* * *
– Ты читал?! – Альбина сложила газету. – Один из магазинов разгромили какие-то бандиты. Ужас, что творится. Разнесли все вдребезги!
Вопрос был риторический. Олег ничего не слышал, ничего не читал и если сообщал что-то, выходившее за рамки их семейной жизни и работы, то это было то, что он услышал в разговорах с деловыми партнерами или от Александра Акентьева. Из Москвы вернулся с подарками и планами, которыми делился не очень охотно, уже хорошо зная, что Альбина не любит загадывать вперед.
– Бывает, – сказал он по поводу статьи. – Не заплатил, значит, кому следует.
– Как ты можешь говорить об этом так спокойно?! – возмутилась она.
– Девочка моя, – ох, как ненавидела Альбина, когда он брал на себя этот покровительственный тон, – не будь такой наивной. Чудес не бывает! Если кто-то зарабатывает большие деньги, то всегда найдется тот, кто захочет получить свою часть на правах сильного. И если государство не способно защитить нас, то единственный выход – договориться. Это, конечно, неприятно, но ничего не попишешь.
– А ты, ты тоже платишь? – спросила она недоверчиво. – И кому, позволь узнать?! Может быть, этим твоим деловым друзьям?!
– Я ведь тебе объяснил, – сказал он спокойно. – Это совершенно нормальная ситуация! Я не могу без них, иначе нам придется бросить все дело, и даже твой Акентьев нам ничем не поможет! Он же мне и подсказал, кстати, к кому обратиться!
– Хорошо, что папа этого не слышит! – пробормотала Альбина.
– Ну, я бы и не стал при нем ничего говорить! – сказал Олег. – Эй, полегче, пожалуйста, с посудой, а то останемся без сервиза.
Альбина, разволновавшись, едва не смахнула со стола чайную чашку.
В последнее время у них с Олегом было много разногласий. Альбина пеняла ему за то, что он мало времени уделяет семье. Была в этом и доля ревности – ей теперь приходилось поспевать всюду: и на работе, и дома. Швецовы еще не приблизились к тому уровню благосостояния, когда можно все хлопоты по дому поручить прислуге.
Да и в любом случае, Альбина не доверила бы близнецов никому, кроме самых близких людей. Она изумлялась упорству и героизму Вадима Иволгина, который столько времени растил дочь практически один. Однако ставить Домового в пример Олегу было бы, по меньшей мере, несправедливо. При всех своих неоспоримых достоинствах Вадим Иволгин был человеком домашним, почти полная противоположность ее мужу. Недаром они так и не стали друзьями.
В тот день Швецов готовился к важной встрече – собирался закупить разом оборудование и материал на очень выгодных условиях. Сделка шла не под патронажем Акентьева – Олег и сам уже неплохо ориентировался в бизнесе.
Альбина, раньше весьма сомневавшаяся в деловых качествах мужа, видела, что он буквально на глазах приобретает уверенность и хватку. И это ее радовало. Радовало и то, что Олег не превращается в одного из тех жлобов, которых хватало в его недавнем окружении, да и в нынешнем, говоря по правде, тоже. «Всегда можно остаться не замаранным, – думала она, – если только есть в человеке чувство собственного достоинства. Вот и Акентьев, хоть и заседает в своем гадюшнике, все равно не похож на прочих слуг народа». Только последняя встреча оставила неприятный осадок в ее душе.
«Посредственность!» Альбине следовало выкинуть его за дверь после этих слов. «Где твоя гордость? – спрашивала она себя. – А может быть, ты в глубине души с ним согласна?» Впрочем, вскоре всем этим мыслям и сомнениям было суждено отойти на второй или даже третий план.
Олег не вернулся домой к обеду, как собирался. Обычное дело – задержался по делам, Альбина ни на минуту не забеспокоилась. И сердце не затрепетало, а должно было бы. Потом в доме раздался звонок.
– Милиция? – Альбина не сразу поняла, в чем дело.
Наверное, это ошибка, и речь идет о другом Олеге. Она дважды уточнила фамилию, им нужно было дать ему трубку – это ведь так просто. Зачем ее мучить?!
На самом деле, мучения только начинались. Швецову крупно не повезло, как с ледяным спокойствием объяснял ей следователь в прокуратуре. Он же зачитал протокол, составленный странным канцелярским языком.
– После задержания у гражданина Швецова О. Е. были изъяты дензнаки Соединенных Штатов Америки, на общую сумму пять тысяч североамериканских долларов… – Альбина тупо кивала.
Ей казалось, что ее посетило дежа вю – кошмар повторялся. Опять она выступает в качестве свидетеля, только на этот раз в подозреваемых не покойный Моисей Наппельбаум, а ее собственный муж. Опять коридоры прокуратуры, унизительные допросы. Только никакого чуда на этот раз не случилось. К счастью (Альбина пыталась видеть хоть что-то хорошее в том, что происходило), следователь был другой, иначе он постарался бы отыграться за прошлый провал.
Дома телефон разрывался от звонков – об аресте Олега еще было не всем известно. Альбина извинялась и, ничего не объясняя, бросала трубку. Чувствовала, что если начнет говорить – не выдержит и разрыдается. Не может быть! Не может быть все так плохо. Такого не бывает! Она ходила по квартире, прижимая к груди руки, словно молясь.
И поддержать ее некому. Хотя, может быть, и хорошо, что отец не видит этого позора. Он бы ничего не сказал, но как бы она смогла убедить его, что случившееся – не результат их «бизнеса»? Да ведь и, верно, дело было именно в нем, в этом бизнесе.
Суд был на удивление коротким. Альбине никогда до тех пор не случалось принимать участия в судебных заседаниях. Заседания эти она видела только в кино, юристов в их семье не было испокон веку – а уж тем более, преступников. Деда, десять лет проведшего в сталинских лагерях за шпионаж в пользу Японии, считать таковым было просто смешно. Но в любом случае, суд показался ей «неправильным». Адвокат почему-то делал основной упор не на невиновность Олега, а на его семейное положение.
А Олег на суде выглядел жалко – как человек, безусловно, виновный. Никто не пытал его в застенках, но то, что следствию были известны мельчайшие подробности сделки, лишило его всякого самообладания.
На свидании еще до суда он объяснил ей все произошедшее одним из тех жаргонных слов, что стремительно входили в лексикон советских граждан:
– Подстава!
По его словам, деньги ему передал один из посредников, какой-то Петр Сергеевич. Откуда взялся этот человек – трудно теперь сказать. Альбина готова была лично разыскать его, несмотря на обоснованный скепсис адвоката.
Не впервые – она снова ощутила ту же злость, что испытала, когда Флора Алексеевна отдала ей письмо от Невского. Ей хотелось снова взяться за нож… Или лучше, может, купить пистолет?! Олег говорил, что это теперь очень просто. Но сейчас, когда у нее на руках двое детей, думать об этом всерьез не приходилось. Да и найти в городе Петра Сергеевича, не зная о нем ничего, даже фамилии, было просто невероятно. Спасти Олега Швецова могло только чудо, но Альбина в чудеса не верила уже давно. Правда, оставался один человек…
Переплет появился сразу после того, как стало известно об аресте Олега. Адвокат был тоже рекомендован и оплачен Акентьевым – здесь он, как всегда, оказался на высоте.
– Ну и что мы будем теперь делать, Яков Павлович?! – она просительно заглядывала в глаза защитнику, словно от него что-то еще могло зависеть.
– Подадим на апелляцию! – степенно объяснял тот. – Только…
По его молчанию Альбина поняла, что надежды на успех апелляции нет. В этот момент она ненавидела всех, включая этого человека, несмотря на все, что он сделал для них. Теперь она была почти уверена, в том, что кто-то очень злой проклял ее. И проклял уже давно – иначе как объяснить несчастья, которые преследуют ее сейчас? Нужно было взять себя в руки, помнить о детях. В конце концов, тюрьма – это еще не смерть. Люди выживают и там.
– Проблема переходного периода, Альбина Марленовна, – продолжил Яков Павлович, – заключается в том, что живем мы по новым правилам, а законы у нас еще советские!
– Но ведь… Ведь другим все это сходит с рук! – сказала Альбина.
– Кое-кому и убийства сходят с рук! – Адвокаты, как и врачи, бывают безжалостны. – К сожалению, вашему супругу не повезло.
Вторая половина поездки промелькнула, как в калейдоскопе. Горячие вафли в кафе, Бекки в махровом полотенце. Дым от коптильни, ползущий в океан. Замена колеса и вынужденная прогулка по местной резервации. Осмотр тотемных столбов, которые Исли тихо высмеял, доказав, что это новодел. Фотографирование миллиона маленьких птиц, оккупировавших низину между холмами. Случайный заход на сезонный китовый праздник, где они были чуть ли не единственными белыми, не считая еще нескольких туристов и мэра ближайшего городка. Бекки с восторгом ходила по спортивному залу, слушала песни, притоптывала в такт бубну и ела копченого лосося. После представления Исли скупил у индейцев столько сувениров, сколько смог унести. Ему надели на шею ожерелье из крупных раковин, которые позвякивали при ходьбе. Потом они ели жареное на углях мясо, завернутое в лепешки, и лазали на чудовищных размеров дерево, поваленное бурей, среди сухих корней которого можно было прятаться, как в переплетении щупалец.
В поселок, в котором Исли запланировал им ночлег, они приехали уже никакие.
Гостиница представляла собой островерхий деревянный домик на сваях, повисший над озером. Длинный понтонный мост перерезал заводь надвое, внизу болталось несколько привязанных лодок. Ригальдо походил по берегу, ополоснул руки. Вода была чистая и холодная, на глубине казалась изумрудной. Крутые, складчатые, поросшие соснами берега запирали озеро, которого с дороги не было видно, будто волшебный камень прятали сомкнутые великанские ладони.
Это придумала Бекки, про великана и камень — у вымотанного Ригальдо фантазии бы не хватило. Последние четыре часа он вел машину вместо Исли, а тот, выпивший вина, дремал на заднем сидении.
Теперь они вдвоем плелись к домику. Исли уже прошел вперед — получать ключи.
— Это же «Хижина чудес», папа, — пробормотала Бекки, с трудом перебирая ногами, и указала на лосиные рога над крыльцом. — Только что она делает здесь на озере, она должна быть в лесу…
— Переместилась, как синяя телефонная будка, — зевнул Ригальдо, придерживая ее за плечо, чтобы не клюнула носом. В другой руке он нес их с Исли сумки, мечтая скорее зашвырнуть их куда-нибудь, упасть и вырубиться. — А может быть, это ее филиал.
Но вся его сонливость улетучилась, когда оказалось, что в номере на три спальных места их ждут две кровати и сломанное кресло. В нем что-то заклинило, и раскладываться оно не желало.
Они с Исли пятнадцать минут в молчании крутили его, пинали, нажимали на разные точки, становились на сидение ногами. Оно не разложилось, даже когда Ригальдо, к восторгу Бекки, влез на него и попрыгал.
Не говоря ни слова, Исли вышел, хлопнув дверью. Вернулся через пять минут, по-прежнему хмурый.
— Без вариантов, — холодно сообщил он. — Есть еще раскладушка с торчащей пружиной, но я не хочу, чтобы она пропорола кому-нибудь бок. Наверное, потом можно будет вернуть часть денег, но пока что здесь только столетняя бабушка с избирательной глухотой.
— Ты можешь лечь на мою кровать, папа, — с готовностью предложила Бекки, оседлав их чемодан. — А мне можно постелить на полу!
— Уймитесь, — рявкнул Ригальдо. — Никто здесь не будет спать ни на полу, ни в чемодане!
И бросил на более широкую кровать вторую подушку.
Исли, не комментируя, стелил в это время для Бекки впитывающую простыню.
— Если проснешься ночью, сразу буди меня, я отведу, куда надо, — предупредил он, но девочка не ответила.
Ригальдо обернулся через плечо и обнаружил, что она уже спит, разметавшись прямо на ковре.
Повисла тишина, и в этой тишине он понял, что они с Исли впервые за долгое время вместе готовятся ко сну.
— Надеюсь, ты не попросишь лечь валетом? — невозмутимо спросил Исли. — У меня нет никакого желания получить пяткой в глаз.
— У меня тоже нет желания нюхать твои ноги, — огрызнулся Ригальдо. Он повернулся спиной и стал демонстративно, с вызовом раздеваться. Когда он наклонился, чтобы снять джинсы, за спиной хлопнула дверь.
Скорее всего, Исли ушел в душевую.
Ригальдо погасил свет, натянул одеяло до макушки и стал под ним переодеваться в пижаму.
Дверь скрипнула. Он быстро заправил в штаны футболку и тут сообразил, что где-то в постели потерялись его трусы. Он стал шарить вокруг себя, надеясь, что делает это незаметно. Исли еще не ложился — шуршал, развешивая в шкафу снятые вещи.
Матрас прогнулся совершенно внезапно. Исли вдруг оказался рядом, заняв собой все свободное место. Лег на спину, потянул на себя одеяло. Конечно, из двух ему понадобилось то, которым укрывался Ригальдо.
— Это мое! — буркнул тот, приподнявшись на локте. — Возьми другое!
Исли не пошевелился. Лежал на спине, длинный и жаркий, слабо пах вином и костром. Ригальдо, раздражаясь, выдернул из-под его ягодиц второе одеяло. Завернулся, как мумия в бинты, подоткнул со всех сторон и выдохнул, чувствуя себя, как в спальном мешке. Вот так у него, пожалуй, был шанс отдохнуть.
Матрас прогнулся еще сильнее — Исли тяжело перевернулся на бок. Вместо того, чтобы закрыть глаза и попытаться уснуть, Ригальдо зачем-то уставился на его затылок.
— Спокойной ночи, — словно почувствовав это, сказал Исли. На нем была белая футболка, притягивающая взгляд даже сквозь ночной полумрак. Ригальдо отчетливо видел, как она натянулась на спине. Нетуго заплетенная коса наискось легла через подушку. Ригальдо вороватым движением откинул ее со своей половины, но она откатилась обратно, как живая. Мелькнула мысль: Исли связал волосы, чтобы не дать ему возможности случайно уткнуться в них носом.
Молчание между ними затянулось. Исли вздохнул, повозился, перевернулся на живот. Обнял обеими руками подушку и спрятал в ней лицо. Ригальдо пришлось отодвинуться к краю, потому что локоть Исли уперся ему в плечо. Локоть был твердым и горячим.
Ригальдо сжал кулаки.
Сон, которого он так ждал, не шел. Ригальдо слышал, как ворочается в своей кровати Бекки, как она внезапно сердито произнесла: «Не буду есть никогда!», а потом сонно засмеялась. Где-то в доме капала вода. В приоткрытое окно с улицы время от времени доносился тихий ритмичный скрежет — лодка, пристегнутая к мосткам, задевала боком о железную цепь. В лесу ухала сова.
Он закрыл глаза и постарался раствориться в этих звуках, и это ему почти удалось, он поплыл в расплывчатых мыслях о китах, оборотнях и холодильниках, но внезапно все заслонила очень четкая сцена: Исли, лежащий рядом, откидывает с него одеяло и собственнически накрывает ладонью пах.
Ригальдо дернулся, как будто его ткнули шокером, распахнул глаза и понял, что поспешил: Исли лежал по-прежнему неподвижно, расслабленные руки держал под подушкой. Сердце вовсю колотилось, язык пересох, яйца ныли, а хуже всего была болезненная эрекция. Член торчал, как палка, оттопыривая пижамные штаны. Секундного сна хватило, чтобы его так завести. Как хорошо, что у них с Исли были разные одеяла. Ригальдо на всякий случай перевернулся на живот, вжался в матрас стояком. И снова провалился в сон: как будто они вдвоем в бывшей квартире Исли, и за огромными окнами светится точечными огнями темно-синий Сиэтл, и он толкает Исли на покрывало, садится сверху, притираясь промежностью, с какой-то мутной мыслью-облегчением — кажется, здесь, на двадцатом этаже, их точно не застанут…
— Ригальдо?.. — сказали ему в ухо, и он проснулся, мгновенно в ужасе осознав: они ночуют в «охотничьей хижине» на полуострове Олимпик, все вместе, и Бекки в одной комнате с ними, а он лежит, распеленавшись из одеяла, и цепко обнимает Исли руками и ногами. И судя по тому, как Исли тяжело дышит, как неуверенно поглаживает ему поясницу, они всего в шаге от противоправных, травмирующих детскую психику порнографических действий. Наверное, сработал многолетний рефлекс.
Он предупреждающе уперся Исли в грудь. Почему у них до сих пор нет стоп-слова!
Ах, да. Бекки.
А дальше все произошло в одно мгновение. Исли сел, стряхнув его с себя. Нашарил телефон на тумбочке, посмотрел время. Его губы были плотно сжаты, глаза сверкали, как тогда, во время грозы, и до Ригальдо дошло, что он зол и возбужден. Затем Исли вышел — не только из комнаты, но и из дома. Хорошо было слышно, как стукнула наружная дверь.
Ригальдо тоже поднялся с постели и на негнущихся ногах подошел к окну, подтянул раму до упора и высунулся по пояс.
Исли шел по мосткам.
Было черно, хоть глаз выколи, но белая футболка ярко светилась в темноте. Благодаря ей Ригальдо отчетливо мог рассмотреть все, что его волновало. Плечи Исли были опущены. Он шел босиком, осторожно ступая по доскам. Ригальдо вцепился в подоконник.
Да нет, не станет же он…
Разумеется, Исли стал. Он поднял руки, перевязывая волосы в узел, и через голову снял футболку. Она упала на доски, а Исли наклонился и снял штаны. Секунду Ригальдо видел смутный силуэт, голые плечи, узкие бедра, опущенные руки. А потом Исли сел на край мостков и скользнул в воду.
Ригальдо сжал кулаки.
— О нет. Нет-нет-нет.
Чужое, незнакомое озеро, ночь, холодная вода. А если ногу сведет судорога? А если прихватит сердце? А если там водоросли? А сети?..
Он перекинул ногу через подоконник, и тут Бекки у него за спиной забилась на постели и вскрикнула:
— Папа, папа, это волк, у него зубы!
— Тс-с-с! — зашипел Ригальдо, обернувшись, чувствуя, что сходит с ума — куда бежать, кого спасать.
Глаза Бекки были открыты, но она никого не замечала. Он метнулся к ней, накрыл лицо ладонью, почувствовал, как под сомкнувшимися веками лихорадочно мечутся глазные яблоки, и подул в висок:
— Нет никаких волков, детка. Я их прогоню. У меня есть ружье…
Когда она успокоилась, он торопливо вернулся к окну.
Исли уплыл на середину озера, Ригальдо слышал ритмичный плеск и смутно различал над водой белую макушку. Тот то ложился на спину, то двигался вперед сильными рывками. Даже ночные птицы не кричали, как будто сраженные этим полуночным купанием.
Температура воздуха заметно упала. Торчащий в окне Ригальдо быстро замерз. Он так и стоял у подоконника, поджидая, когда Исли наконец выберется обратно. Тот одевался очень медленно — похоже, одеревенел там, в воде. Убедившись, что Исли благополучно убрался подальше от озера, Ригальдо опустил раму и лег на свое место.
Он велел себе не засыпать, пока Исли не вернется, но такое было бы сложно пропустить: в постель рядом с ним как будто лягушку запустили. Исли был холодный, мокрый и вздрагивающий. Он повернулся к Ригальдо спиной и с головой укрылся одеялом. Ригальдо дождался, пока он перестанет трястись, и наконец-то уронил голову на подушку.
https://author.today/u/ann_iv
«Фортуната» оказалась иберской забарой*. Корабль был спрятан в четырех лигах от Боннена; место стоянки Фернан выбрал идеальное. Скалы закрывали бухту с моря. Капитан более-менее крупного корабля десять раз подумал бы, прежде чем соваться в узкий и извилистый проход. А прибрежная горная гряда делала труднодоступным путь по суше. На берегу была сооружена хижина; ручей, сбегающий с утесов, служил источником пресной воды.
Дальнейший процесс доставки товаров был превосходно отлажен: в бухту приходил баркас Тьерри, возможно — и других рыбаков. А судя по следам копыт на песке, через горы вели тайные тропы.
Брикасс насчитал шесть двенадцатифунтовых пушек на палубе и два фальконета на корме — неплохо для контрабандиста! Уж не промышляет ли капитан попутно разбоем? Ну а ему-то теперь что за беда? Разве он все еще офицер на королевской службе, чей долг преследовать таких, как Фернан? Арно сжал губы, подавляя вздох.
В команде были тридцать неразговорчивых матросов и помощник капитана — одноглазый Виттор. Появления Брикасса они встретили настороженно. Недовольно зыркающий единственным глазом Виттор отвел ему закуток рядом с капитанской каютой, пропахший невообразимой смесью немытых тел, прогорклого жира и стоялой воды, и где едва ли помещался гамак. Однако, наличие подобного помещения наводило на мысли, что контрабандистам не впервой оказывать услуги платежеспособным гостям, желающим избегнуть пристального внимания королевского правосудия.
Брикасс, не раздеваясь, рухнул в гамак и почти сразу уснул. Под утро, вынырнув из темного омута сна, он подумал, что находится на «Разящем», а вчерашний день был тяжким кошмаром. Однако блаженное заблуждение длилось лишь миг, а потом глухо заныло в груди.
Забара снялась с якоря на рассвете. Арно с невольным любопытством наблюдал: как же хитрец Фернан выведет корабль из узкого пролива. «Фортуната» шла под одним лишь фор-марселем, ведомая на буксире шлюпкой; борта были обвешаны кранцами. На палубе стояли шестеро матросов с баграми наготове. Фернан сам взялся за штурвал, время от времени отдавая короткие команды. И Арно поразился слаженности действий экипажа и искусству капитана.
Выйдя в открытое море, «Фортуната» взяла курс на северо-запад. Фернан приказал поднять галейский флаг, при этом держась как можно ближе к водам Эйра. Расчет был незамысловат, но действенен: эйрландцы не станут нападать на галейский корабль, а отдаленность от родных берегов обезопасит контрабандистов от преследования сторожевых кораблей Кювилье.
Арно проводил большую часть времени на палубе, а не в душной каюте. Он подолгу смотрел на море или на то, как работают матросы. Корабельная рутина отвлекала, помогала на время забыть о горькой потере. Контрабандисты все так же косились на него, но о мнение держали при себе, что говорило о немалом авторитете капитана.
Нима явила им свою милость: всего за седмицу «Фортуната», не встретившись ни с береговой охраной обоих государств, ни с пиратами, преодолела больше сотни лиг и находилась уже вблизи от Брейтца, когда Арно, выйдя на палубу, понял, что корабль движется к берегу. Ветер благоприятствовал им. И хотя туман клочьями стлался по воде, сквозь мутную завесу уже проглядывали Брейские скалы.
— Ты изменил курс, Фернан? — спросил он у стоящего на корме контрабандиста.
— Дак… Ждут нас не только в Кап-Феррете, месьер. И вода на исходе.
Смутное беспокойство кольнуло Арно:
— Где ты намерен пристать?
— В Ландене, а что такое, сьер Арно?
Арно свел брови. Ланден, обширная бухта, скорее — небольшой залив к востоку от Брейтца. Месяц назад, на совещании адмирал Кювилье назвал эту бухту рассадником беззакония. Тем более, что речь шла о завоеванных землях, где до сих пор было неспокойно. Адмирал приказал перевооружить и отправить несколько шхун и флейтов, замаскированных под торговые, курсировать в окрестностях Ландена. Изнутри поднялся протест, но Арно подавил его: согласившись пойти с Фернаном, он поставил себя по ту сторону долга и чести. Нет теперь разницы между отпрыском благородного рода и морскими разбойниками. Медленно выдохнув, он спокойно сказал:
— Нет. Придется искать другую возможность пополнить запасы воды.
Прислушивающийся к их разговору Виттор подошел ближе.
— Да с чего ли? — во взгляде Фернана отразилось недовольство: до сих пор беглый лейтенант не задавал лишних вопросов и не вмешивался в управление кораблем. — Всю жизнь тут провел. И люди ждут.
— Вас ждет засада!
— Откуда вам знать, месьер? — подозрительно спросил Виттор.
К ним подходили другие матросы; инстинктивное недоверие к знатному сьеру читалась в их глазах. Он часто видел подобный взгляд у новобранцев, только что завербованных на флот. И прекрасно осознавал то, что никакой власти над этими людьми у него нет.
— Под видом торговых, здесь пасутся корабли галейского флота, — сказал он как можно убедительнее.
— Брешет благородный сьер, — донесся голос из задних рядов.
— А может, под королевские пушки нас подвести хочет? — добавил другой матрос.
Остальные глухо заворчали.
— Тихо! Сьер у нас непростой, али забыли?! — рявкнул Фернан и задрал голову: — Марс?
— Чисто, капитан, — отозвался впередсмотрящий.
— Где же королевский флот, месьер? — ухмыльнулся Виттор.
Арно, сдерживая гнев, посмотрел Фернану в глаза:
— Тебе придется поверить мне на слово.
— Слово благородного! — издевательски донесся тот же голос, что обвинял его во лжи.
Брикасс резко обернулся, ища взглядом говорящего.
— Спокойно, сьер Арно, — усмехнулся Фернан и обратился к команде: — Брешет благородный или нет — увидим. А пока — все по местам. Приспустить паруса. И зарядить пушки.
Забара вошла в бухту; берег медленно приближался. Брикасс до рези к глазах всматривался в рассеивающуюся мглу.
— Шхуна слева по носу! — вдруг крикнул марсовый.
Впереди и слева проступили очертания двухмачтового судна.
— Это военный корабль! — Арно, скорее по наитию, чем зрением угадывал отрывающиеся порты, количество которых явно превышало подобающее для обороны «торговца». Выстрелили носовые пушки шхуны; ядра, не долетев до борта забары, подняли столб брызг.
— Поворот фордевинд! — скомандовал Фернан, мгновенно оценивший ситуацию. — Шевелись!
«Фортуната» шла левым левым галсом, и ветер благоприятствовал рискованному маневру. Развернувшись в кабельтове от шхуны, забара устремилась к выходу в море. Брикасс в полной мере оценил достижение иберских корабелов — ходовыми качествами та намного превосходила шхуну, особенно в бейндвинде.
Позади вновь громыхнули пушки.
— Капитан! — в взгляде Виттора был вопрос.
— Погоди, — буркнул Фернан. — Пригодится еще порох.
— Справа по курсу!
Со стороны моря, наперерез «Фортунате» шел десятипушечный куттер** под темно-серыми парусами таможенников.
— Забери тебя Тьма! — выругался Фернан, и Арно понимал, почему: способный ходить под острым углом к ветру, верткий и быстроходный куттер может доставить много неприятностей. Его пушки выстрелили. На этот раз пара ядер ударила в фальшборт забары, расщепив его. Раздался ответный залп; более мощные и дальнобойные орудия контрабандистов повредили такелаж и прорвали паруса куттера.
Фернан оглянулся на отставшую шхуну и скомандовал:
— Круче к ветру!
Он рассчитывал проскочить в зазор между таможенниками и гористым мысом, однако капитан куттера разгадал замысел и попытался увеличить ход. Брикасс затаил дыхание, напряженно наблюдая за гонкой. Куттер нагонял, с другой стороны угрожающе надвинулись испещренные сизым лишайником гранитные скалы.
— Огонь! – рявкнул Фернан.
Грохнул залп.
— Нима с нами! — взревели контрабандисты: одно из ядер «Фортунаты» сбило преследователю гафель; лишившись грота, тот уже не мог продолжать погоню.
— Ушли, — осклабился Фернан, когда «Фортуната» отошла на лигу*** от Ланденской бухты, но тут же буркнул: — Эх, не дождутся товара парни. И воду придется урезать. Ничего, в Дуаренне пристанем, пусть и не по нраву мне тамошние места, — и вдруг обратился к Арно: — Я же говорил, месьер, удачливый вы. Может, не надо вам в Ветанг? Человек вы бывалый, да и не без понятий…
Арно приподнял бровь, представив себя на миг в полотняной рубахе, бордовой повязке на голове и вооруженным фамильной шпагой, стоящим на палубе «Фортунаты» или иного судна и высматривающего в серо-синем морском просторе корабли бывших боевых товарищей. Нарисовавшаяся картина была настолько абсурдной, что он усмехнулся:
— Благодарю, капитан, предложение заманчиво, но я не могу последовать ему.
Кап-Феррет представлял из себя вытянутый на десяток лиг с севера на юг мыс, покрытый песчаными дюнами, на которых кое-где росли неприхотливые приморские сосны. Он защищал от сильных ветров Закатного моря гавань, издревле облюбованную не только рыбаками, но и контрабандистами. При полном попустительстве властей, а вернее — при открытом содействии графа Инара Ветангского, который вовсю пользовался правом некогда дарованной графству автономии. В Кап-Феррет, одноименную деревню на восточном берегу бухты, везли рис и вина из Ибера, этруррские кружева и шелк, знаменитый пиррейский иззар. Из Галеи и Ноорна — сукно, пеньку и кожу. Брикассу пришла на ум мысль, насколько тщетны усилия Кювилье в искоренении незаконного оборота товаров, и что контрабандисты Галеи и покоренного Ноорна нашли общий язык скорее, чем того можно было ожидать.
Фернан-Акула уверовал в избранность беглого лейтенанта и даже скостил ему плату до десяти крон. Он вызвался проводить Арно на рынок, примыкающий к порту, где можно было купить не только припасы для дальнего путешествия, но и коня. Барышник, ежась под пристальным взглядом контрабандиста, продал Брикассу крепкого каурого жеребца по кличке Дорадо, пригодного для горных троп.
Арно распрощался с Фернаном, и сев в седло, окинул взглядом суетливую гавань, а затем посмотрел на юго-запад, где на горизонте голубоватой зубчатой стеной вставали Пиррейские горы. Встряхнув головой, он тронул бока коня каблуками, направляя его к выезду из деревни.
_____________________________________________
* В земной истории существовала сабра (забара). Испанское торговое двухмачтовое судно, предназначенное для плавания из Европы в Америку и способное отбиться от каперов. В мире Орнея — корабль двойного назначения, похож на небольшую бригантину, со смешанным парусным вооружением, оборудована штурвалом.
**Куттер — тип одномачтового парусного судна XVII—XX в. Имеет одну мачту с косым, обычно гафельным, парусным вооружением, при двух стакселях. Использовался для посыльной и разведывательной службы, а также в таможне и береговой охране.
*** в данном случае — морская миля, около 1800 м, кабельтов — десятая часть, ок 180 м
При всем желании (а желание было) Рональд темный шер Бастерхази так и не смог вспомнить потом того поединка целиком, от начала и до конца, как нечто связное и единое, имеющее внутреннюю структуру и логику, поддающееся анализу и разбору. Не было этого, ни цельности ни структуры, ни логики. Лишь бешеная круговерть ярких картинок и ощущений на всех уровнях, от доступных и обычному человеку и до тех, которые и высшим-то шерам далеко не всегда…
Яркая бирюза — выплеском, обжигая. Кто сказал, что водно-воздушная стихия должна быть прохладной и освежающей? Впрочем, то вода, она тут ни при чем, она может быть какой ей заблагорассудится. А вот расплавленная бирюза — дело совсем другое. Расплавленная бирюза прохладной быть не может по определению. Золотые насмешливые искры тают в ней, растворяются, переплавляются в азарт и жажду, такую же жгучую… Запах нагретой хвои сменяется запахом горящего янтаря, щекочет ноздри тонкою струйкою дыма, проникает под кожу, провоцирует, подначивает: “а ты сможешь?” Зовет, требует, дергает за нервы, не дает устоять.
Светлая кожа Дюбрайна, мокрая то ли от пота, то ли все еще от дождя, сияет факелом, обжигая не только глаза, размазывается живым горячим перламутром в стремительном и смертельно опасном танце. И кажется, что шустрые молнии тоже танцуют вокруг него обманчиво-безобидным кружевом, сплетаясь разрядами, выцветая и снова наливаясь напряжением, соблюдая какой-то только им внятный ритм. И в пронизанной танцующими молниями полутьме кабацкого зала волосы полковника Магбезопасности почему-то кажутся ослепительно-рыжими.
Они взлетают огненным всполохом за его спиной при стремительном броске, от которого Рональду удается уклониться с большим трудом, задевают на излете по шее и плечу. Мягко, властно и хлестко, заставив вздрогнуть… Запах сосен и моря сплетается с запахом кожи и волос, запахом мужчины, разгоряченного дракой… или уже не только дракой. Касания — быстрые, резкие, с четкой фиксацией, каждое из них могло бы убить, но сейчас они больше похожи на ласку. Собственные движения — такие же резкие, острые, стремительные. Смертоносные… И ласкающие.
И пальцы, ноющие от того, насколько же этого мало.
Каждое прикосновение — словно ожог, словно клеймо принадлежности: ты мой, светлый шер, а я твой, во всех смыслах. Неужели кому-то еще не ясно? Кому-то, уронившему сонную голову на стол в самом темном углу… Мы друг друга уже столько раз заклеймили, может быть, достаточно? Тебе достаточно? Мне — нет… Жидкая бирюза с золотистыми искрами в глубине, живой перламутр, переплетенный с аметистом и… турмалином? Или тебе более по вкусу рубины, мой светлый шер? Темные, почти черные, очень редкие… Говорят, похоже.
Мысли тоже вспоминались обрывочно: яркие, стремительные, бессвязные. Почему-то вдруг кольнуло острым сожалением, что Рональд не может влезть в голову полковника МБ и посмотреть на себя его глазами. Вернее, на свою ауру. Истинные шеры видят стихии и их цвета, но всегда немножко по-разному и только чужие. Такая вот шутка… Двуединые любят. И остается лишь верить на слово лживой суке Ристане, что черно-алое в сочетании с аметистом — это тоже красиво. Ничуть не хуже, чем, например, бирюза с перламутром…
“Красиво! — утвердительно дохнула грозой из-за своего столика затаившаяся фиолетовая мгла, жадно следившая за каждым их движением. — Хочу! Обоих! Заверните!”
— Брачные игры кобр, — усмехнулся Дюбрайн горячо и влажно чуть ли не в самое ухо. И как успел подобраться так близко? И почему не ударил?
Нет, при всеей продутости чердака даже в тот момент Дюбрайн вряд ли сказал это вслух. Просто подумал слишком громко. Кажется.
Впрочем, какая разница?
Если Рональду не изменяет память, светлый сказал или подумал это еще тогда, когда играл честно. Поначалу он играл честно, это точно. Красовался, выпендривался перед жадной и любопытной сумрачной, восхищенно подглядывающей из своего угла. Принимал красивые позы, старательно туда не глядя. Даже головы не поворачивая..
И точно так же старательно не бил по болевым точкам, один, пусть даже и не очень сильный удар по любой из которых закончил бы их поединок и сразу расставил все точки на положенные места. Это требовало от светлого ублюдка поистине ювелирной точности — переломов и порванных связок, неверно вправленных, не до конца или криво сросшихся, как старых так и совсем недавних, у Рональда было слишком много. Чтобы ни разу не попасть по ним… это надо было очень сильно постараться. И знать.
Светлый знал.
Ну да. Конечно же, все он знал, все-таки целый полковник Магбезопасности, а не дысс с болотной кочки. Ему по штату положено.
А потом светлый заигрался. Промедлил, красуясь, затянул паузу.
И пропустил удар.
Чужая боль была настолько острой и сладкой, что у Рональда перехватило дыхание. Чужая? Нет. Шисова Аномалия каким-то образом умудрилась переплести их с Дюбрайном ауры настолько плотной косичкой, что теперь чужая боль ощущалась Рональдом как своя, пузырилась по венам, щекотала изнутри, заставляла ежиться и поджимать пальцы, выкручивая тело почти запредельным удовольствием. Рональд всхлипнул на вдохе и на какую-то долю секунды потерялся в этом восхитительном ощущении болезненного наслаждения, разделенного на троих.
Нет! Не разделенного, в том-то и дело! Умноженного на троих, а оттого ставшего почти нестерпимым…
А светлый ударил.
«Голдсборо» мягко покачивался на мелких волнах. Корабль стоял на якоре у небольшого острова Коровий — «Иль-а-Ваш», как называли его французы, — милях в десяти к юго-западу от Эспаньолы. Бухту окружали скалистые уступы: вся западная часть острова была возвышенной, а на востоке его сплошной стеной покрывали мангровые леса.
В распахнутые окна капитанской каюты врывался ветер, и де Пейраку пришлось прижать углы расстеленной на столе карты парой серебряных слитков. На столе были еще несколько серебряных слитков, а также десяток золотых дублонов, чудом сохранившиеся блюдца превосходного фарфора, набор навигационных инструментов. Все это его ныряльщики подняли со дна моря. Они довольно быстро отыскали затонувший корабль, но назывался он не «Оксфорд», а «Джамайка Мерчент». Из дневника Моргана выходило, что именно на нем король пиратов появился здесь в поисках своего флагмана. Но то, что не удалось сделать корсару, не удалось и де Пейраку.
Он перевел взгляд на смущенного Истерлинга. Прошло полтора месяца с тех пор как он встретился с пиратом, и три недели — с их прибытия к острову Коровий; ныряльщики-мальтийцы обследовали все дно у западной оконечности острова, но никаких других кораблей не обнаружили.
— И что теперь, Истерлинг? Где же все те несметные сокровища, о которых вы мне рассказали?
Съежившись под его тяжелым взглядом, Истерлинг не знал, что ответить: для него самого неудача в поисках явилась крайней неприятным сюрпризом. Наконец он выдавил:
— Монсеньор, возможно, Морган намеренно указал неверное место, опасаясь, что дневник может попасть в чужие руки.
— Не исключено. Но что нам, перепахать все дно? Возможно, он и остров указал неверно?
— «Джамайка Мерчент»…
— Я помню. — Рескатор прервал Истерлинга нетерпеливым жестом руки. — У меня не слишком много времени, чтобы тратить его попусту, я и так чересчур долго занимался вашим мифическим кладом. Утром мы снимаемся с якоря. Что же касается вас… Должен сообщить, что мне придется лишить себя удовольствия и дальше наслаждаться вашим обществом. Вам дадут шлюпку и припасы. В это время года вы и ваши матросы без проблем доберетесь до Эспаньолы.
— Но, монсеньор Рескатор, отсюда еще далеко до Эспаньолы. Во имя Господа, не оставляйте нас здесь! — В голосе пирата была мольба.
— Вот наглец, — развеселился Рескатор. — До Эспаньолы рукой подать — что значит десяток миль для такого морского волка, как вы? Но так и быть: вы покинете корабль завтра, когда мы будем проходить вблизи ее берегов.
Он испытывал сильную досаду, — прежде всего на себя — что так легко согласился приступить к поискам и потратил на это столько времени. Хотя клад и мог бы покоиться где-то здесь — то, что сам Морган не сумел отыскать свой корабль, должно было насторожить его. Скорее всего, взрыв разметал судно, а море довершило дело. Но не беда, у него имелись и иные сведения о местах былых кораблекрушений.
* * *
Ранним утром следующего дня «Голдсборо», подгоняемый ровным попутным ветром, покинул свою стоянку, направляясь на северо-запад. Де Пейрак собирался обогнуть Эспаньолу и пройти вдоль северного ее побережья.
Истерлинг, посылая мысленные проклятия небу, вновь оставшемуся глухим к его мольбам, вышел на палубу и посмотрел в сторону юта. Хозяин корабля был там, он о чем-то беседовал с Язоном. Шлюпка с небольшим запасом еды и воды уже ожидала капитана и его матросов. Впрочем, большая их часть, никем не удерживаемая, давно сошла на берег. С Истерлингом осталось всего лишь два человека.
Сверху раздался крик марсового:
— Справа по носу корабль!
Истерлинг глянул вперед, увидел корабль, появившийся из-за мыса, — и обомлел. Это был «Синко Льягас»! Невероятно! Глаза обманывают его, или это на небо, не внявшее его мольбам, подействовали проклятия? И наверняка Питер Блад по-прежнему капитан корабля… Истерлинг бросился к квартердеку.
Де Пейрак не особо встревожился, увидев фрегат с красным корпусом, идущий встречным курсом. Тем не менее он велел Язону отдать приказ готовиться к бою. Любая подобная встреча таила в себе неожиданность, тем более что на корабле не было никакого флага. Будет совсем нелишним продемонстрировать неизвестному капитану, что «Голдсборо» не является легкой добычей. Этого часто бывало достаточно, чтобы отпугнуть не в меру жадных пиратов, — а в том, что перед ними пиратский корабль, он почти не сомневался.
— Монсеньор Рескатор! Это пиратский корабль, я узнал его! — подтверждая его догадку, закричал внезапно появившийся на юте Истерлинг. — А командует им один из самых жестоких пиратов Карибского моря, его имя капитан Кровь — Ле Сан!
Истерлинг, который, несмотря на безупречный английский Рескатора, давно уже понял, что имеет дело с французом, буквально перевел фамилию Блада.
— Я не слышал этого имени, — Рескатор смотрел недоверчиво.
— Он недавно появился в Карибском море, но уже успел прославиться! Недаром он взял себе такое имя. Это беглый каторжник, осужденный за чудовищные преступления!
«Тебе ли говорить о преступлениях», — с досадой подумал де Пейрак, не горя желанием ввязываться в бой без особой необходимости.
Он пристально следил за приближающимся фрегатом, ожидая, что предпримет его капитан. Корабли почти поравнялись друг с другом, когда Истерлинг вновь завопил:
— Смотрите, он меняет курс! Он готовится атаковать!
Де Пейраку показалось, что в голосе пирата прозвучало злобное торжество.
Ноздри Истерлинга раздувались: пусть ему не улыбнулась удача, но он страстно желал, чтобы Блад вступил в бой и проиграл. Тогда он почувствовал бы себя отомщенным, ведь этому докторишке не выстоять в стычке с Рескатором.
Действительно, фрегат совершал поворот оверштаг, и на нем начали происходить те же приготовления, что и на «Голдсборо»: открывались порты пушек, на марсы стремительно поднимались матросы с мушкетами в руках.
— Это может быть всего лишь ответом на наши действия, — Рескатор все еще был настроен скептически. — С чего ему атаковать нас? «Голдсборо» не галеон, полный золота, и не какой-нибудь торговый корабль.
Теперь красный фрегат двигался параллельным курсом, и Жоффрей де Пейрак мог разглядеть его название: «Арабелла». До них долетело пение сигнальной трубы.
— Вы слышите! — продолжал вопить Истерлинг. — Играют атаку! Какие могут быть сомнения?!
«И в самом деле, откуда эта нерешительность? Неужели я отвык от баталий, связавшись с купцами? Это обычный пират, и если он желает драться — будем драться».
Времени на раздумья не оставалось. Де Пейрак махнул рукой, отдавая приказ сигнальщику «Голдсборо», и его горн немедленно ответил трубе с «Арабеллы».
* * *
«Арабелла», повинуясь указаниям Косты, уже почти обогнула Коровий, когда трехмачтовый корабль под всеми парусами выдвинулся им навстречу из-за мыса. Блад рассматривал его в подзорную трубу, пытаясь определить, какой стране он принадлежит. Но на мачте развивался невиданный доселе флаг: символическое изображение серебряного щита на красном поле.
— Это флаг Рескатора! — голос подошедшего критянина был полон гнева. — Проклятье! Неужели этот подлый ренегат опередил нас?!
Стоящий рядом Волверстон хмыкнул:
— Ну, раз так, нам не придется нырять. Если клад уже в трюмах этого корабля, возьмем его на абордаж.
— Подождите, — сказал Питер. Он не торопился отдавать соответствующие распоряжения, ему казалось странным, что на флаге не было полумесяца, обычного для алжирских или марокканских пиратов, в том числе и ренегатов. — Коста, почему столько ненависти?
Глаза критянина сверкнули:
— Он наводил страх на все Средиземноморье! Мой народ тонул в слезах и крови под властью завоевателей, а я много раз видел, как Рескатор ехал по правую руку от турецкого наместника, в его свите! У него был роскошный дворец на Крите, его с почетом принимали в Стамбуле. Он, христианин, спокойно жил при дворе султана в Микнесе, где любой другой человек нашей веры мог быть только рабом! Он сражался с мальтийскими рыцарями и французским флотом, забыв о своих корнях! Это чудовище!
Корабли уже сблизились настолько, что они могли видеть, как на судне Рескатора идет подготовка к сражению.
— Чего же ты медлишь, Питер? Хочешь, чтобы он первым нанес удар? — спросил Волверстон.
— Джереми, поворот оверштаг. Готовимся к бою! — скомандовал Блад.
Ветер не благоприятствовал им, и он решил изменить курс «Арабеллы». На палубе началась суета, предшествующая сражению. Голоса горнов на двух кораблях прозвучали практически одновременно.
Пользуясь тем, что «Голдсборо» оказался немного сзади, де Пейрак попытался приблизиться, держа курс под острым углом к корме «Арабеллы», так как ее кормовые пушки не могли нанести ему значительный урон. Он намеревался отнять у противника ветер, затем возле самой кормы повернуть и пересечь курс фрегата, при этом салютуя пирату залпом своих бортовых орудий. Но его намерения были разгаданы: Питер Блад уклонился, вновь меняя курс, вынуждая и де Пейрака сделать то же самое. В результате маневров оба корабля, сблизившись еще больше, шли на восток вдоль побережья Коровьего.
* * *
Корабли были в пределах досягаемости пушек друг друга, но их капитаны, несмотря на недоуменные взгляды своих офицеров, до сих пор выжидали.
— Почему он не стреляет? — пробормотал Рескатор.
Истерлинг решил ускорить события: он был в отчаянии и не мог допустить, чтобы такой желанный для него бой превратился в своего рода совместную прогулку двух корсаров. В его голосе сквозило отчаяние, когда он закричал:
— Монсеньор, прикажите открыть огонь! Он хочет подойти поближе, чтобы взять нас на абордаж и сохранить для себя ваш корабль! У него на борту двести головорезов! Не подпускайте его, капитан Ле Сан известен тем, что никого не оставляет в живых!
— Вы слишком хорошо осведомлены о делах, творящихся в Карибском море! — резко бросил Рескатор.
— Простите, я скрыл от вас правду… Я и сам бывший пират. — Истерлинг решил идти ва-банк. — Но то, что делал я, меркнет перед злодеяниями этого мерзавца! Это он потопил мой корабль! Мне и нескольким моим людям чудом удалось спастись, я был оглушен ударом по голове, и меня приняли за мертвого. Мое судно медленно тонуло и не представляло для него ценности, он не стал возиться с нами… По счастью, нас спас проходящий мимо голландский бриг.
— Монсеньор… — в голосе Язона тоже была нешуточная тревога.
— Открыть огонь, — велел Рескатор. — Цельтесь по корпусу, не дайте ему возможности подойти на расстояние, пригодное для абордажа.
Де Пейрак никак не мог предполагать, что несколькими минутами ранее на «Арабелле» разыгралась похожая сцена.
Блад, видя, что с неизвестного корабля не раздалось еще ни одного выстрела, подобно Рескатору недоумевал, почему его капитан до сих пор не открыл огонь.
— Питер, ты никак желаешь отведать, каково оно — быть в плену у марокканского пирата?
— Волверстон, хмурясь, смотрел на него.
— Лучше смерть! Вы не представляете, с кем имеете дело! Жестокости Моргана или л’Оллонэ — ничто по сравнению с тем, что творил тот же Меццо-Морте! — подлил масла в огонь Коста.
Блад бросил еще один взгляд на черный корабль, носящий имя «Голдсборо», потом крикнул, перегнувшись через перила:
— Огл, пора!
Согласно своей обычной тактике при абордаже, пираты стреляли по мачтам корабля, стараясь по возможности не повредить корпус, чтобы лишить неприятеля хода и не потопить его прежде чем они смогут освободить трюмы от груза.
Два залпа слились воедино, и противники окутались густыми клубами дыма — однако к этому моменту волнение моря усилилось, и это помешало канонирам обоих кораблей взять точный прицел.
«Арабелла» получила несколько пробоин в корпусе, однако все они оказались несущественными.
Пользуясь тем, что дым все еще скрывал их, Блад немедленно приказал Джереми Питту вести корабль прямо на «Голдсборо». Абордажная команда ждала своего часа, пригнувшись за фальшбортом и напряженно высматривая вражеский корабль. Как только в дыму показались его очертания, в воздух взвились крючья с прикрепленными к ним канатами.
* * *
Де Пейрак понял, что совершил редкую для себя ошибку: он слишком долго ждал действий пирата и тем самым позволил его кораблю опасно приблизиться к «Голдсборо». Пока он пытался определить, насколько действенным был залп, из клубов дыма вдруг надвинулся высокий красный борт, и глухой стук абордажных крючьев возвестил о том, что теперь противники должны сойтись в ближнем бою. На борт его корабля с диким ревом полилась толпа полуголых корсаров. Но ему случалось выпутываться из куда более опасных ситуаций, поэтому он остался наблюдать с юта за кипевшей на палубе схваткой.
Напор пиратов был столь яростен, что в первый момент они потеснили моряков «Голдсборо». Тогда де Пейрак счел за благо вмешаться. Сопровождаемый Абдуллой, он кинулся в самую гущу схватки. Его матросы, увидев своего капитана, воспрянули духом, и постепенно бой переместился на палубу «Арабеллы». Вскоре все было кончено.
17 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
– Я знал это пять лет назад. Когда говорил тебе, что хочу взглянуть на маленькую колдунью поближе. Я видел её в межмирье.
– То хорошо, что хорошо кончается, – примирительно сказал Явлен. – Девочка в руках чудотворов, над Хстовом светит солнце, к чему теперь спорить?
Чувствовал вину за то, что не посвятил Красена в известие о поимке девочки? Или просто решил не выносить сор из избы, демонстрируя Особому легиону единство клана чудотворов?
– К чему спорить? – возмутился Крапа, предполагая, что лучшая защита – это нападение. – Один рьяный дурак берёт на себя право решать, что делать, не просчитав своих действий и на два шага вперед…
– Я выполнял приказ, – прорычал Огненный Сокол. – Мне сказали: любой ценой!
– «Любой ценой» – это необязательно насилием. Тебе такое не приходило в голову? Кроме того, никто не приказывал тебе убивать Жёлтого Линя, это ты сделал по своим собственным соображениям. Если ты подозревал в нём шпиона, почему не допросил как положено? Да только заподозрив в нём того самого гвардейца, ты должен был тут же сообразить, что девочка в твоих руках, пока он жив! А ты… – Крапа вдохнул. – А ты не смог примириться с тем, что кому-то хватило ума водить тебя за нос столько времени.
– Я наказал предателя, прислужника Зла, – вдруг усмехнулся Огненный Сокол, поднимая голову и расправляя плечи. – И никто не смеет осуждать меня за это.
– Для наказаний прислужников Зла существует установленная процедура. – Красен тоже ответил усмешкой. – Это дело Консистории и Государя, а не гвардейского капитана.
– Можете начать внутреннее расследование, я не возражаю. Но раскаянья от меня вы не дождётесь. В последнее время принципами часто жертвуют ради интересов. – Огненный Сокол сузил глаза. – А Жёлтому Линю, если он в самом деле жив, передайте: я видел страх на лице бесстрашного человека, и я рад этому.
– Я думаю, нам лучше приступить к обсуждению более важных вопросов, – поморщился третий легат. – Вам известно, что вчера войска Государя остановили наш обоз с оружием на подступах к замку Чернокнижника? Это открытое объявление войны.
С минуту все молчали, обдумывая сказанное. Первым тишину нарушил Красен, стараясь скрыть довольную улыбку:
– Но если оружие оказалось в руках Государя, чем Храм ответит на это объявление войны?
– Это далеко не всё оружие, а лишь часть снарядов, начиненных бездымным порохом, – уточнил третий легат.
– И, Крапа, разве не располагаем мы теперь не менее мощным оружием, чем бездымный порох? Разве девочка в наших руках – не оружие против армии? – хитро глянул на него Явлен.
– И не только против армии, – добавил третий легат. – Её способностей хватит на то, чтобы… чтобы…
– Сделать Государем твоего зятя? – с некоторым презрением спросил Огненный Сокол, склонный называть вещи своими именами.
– Я бы сказал иначе: спасти государство от гражданской войны… – зло ответил ему третий легат.
Вот почему Явлен был так благодушен: думал, что загнал Крапу в ловушку. А ведь ещё два дня назад он молол языком об активном энергообмене… Нет, незыблемость Храма в Исподнем мире и незыблемость власти чудотворов над Храмом – вот какую стратегию выбрал Инда Хладан.
Словно проблемы сброса энергии в Исподний мир более не существовало, будто власть Храма не убивала Исподний мир, а с ним – и надежду на удержание свода… Крапа кашлянул, чтобы потянуть время.
Простейший ответ – сила на стороне девочки, она диктует условия, а не наоборот. Но, во-первых, чего тогда стоит «победа» Крапы, а во-вторых, никто не мешает Крапе управлять девочкой, угрожая жизни Жёлтого Линя.
– Я пока ещё жить хочу… – усмехнулся Красен. – Не будем забывать, что силой вся хстовская гвардия удержать девочку не смогла. Не нужно считать меня всемогущим, солнце над Хстовом – это результат компромисса, большего мне пока достичь не удалось.
Конечно, с Явленом пришлось быть откровенней, чем с Особым легионом, и когда гвардейцы убрались, Явлен сказал, что Хладану вряд ли понравится всё это, и объяснение с ним Крапе ещё предстоит. И нет сомнений, Афран теперь точно потребует устранить Дубравуша, если не с помощью девочки, то любым другим способом.
Крапа не стал спрашивать, почему Явлен не поставил его в известность о поимке девочки, – скорей всего, так велел Хладан…
Увидеть на ступеньках своего дома чудотвора в форменной куртке Крапа не ожидал… А тому, казалось, не было никакого дела до того, как на него косятся прохожие и как в сторонке собирается стайка любопытных мальчишек.
И тем более Крапа не ждал увидеть здесь Длану Вотана!
– Ох, Крапа, как тут душно… – пробормотал тот, тяжело поднимаясь со ступенек. – Войдём, что ли… Я побоялся напугать девочку и не стал входить без тебя.
– Ты поступил правильно, – кивнул Крапа, распахивая двери.
Он испугался появления Дланы. Они поднялись в кабинет – и Вотан всерьёз запыхался, долго сидел в кресле и молчал.
– Как тут душно… – Он покачал головой и глянул в окно.
Крапа не посмел сам начать разговор, а потому кивнул:
– Я привык.
– Крапа… Тебя хотели сместить с должности куратора Млчаны, но пока мне удалось оставить её за тобой.
Крапа удивленно поднял брови.
– Вот как?
– Да, ты не нравишься Хладану.
– И ты явился в Исподний мир, чтобы сообщить мне об этом?
– Нет. Я пришёл договориться о другом. Завтра, самое позднее – послезавтра Хладан потребует от тебя отчёта. Можешь прикрыться моим именем. Можешь прямо сказать ему, что приказ позаботиться о девочке ты получил лично от меня.
– Я тебе не подчиняюсь… – усмехнулся Крапа.
– Явлен тоже не подчиняется Хладану, хотя приказ искалечить девочку он получил от Хладана лично. Скажи, что я привёз тебе приказ из Афрана. Мы встретились вчера утром на Змеючьем гребне. Мотивы Афрана тебе и так понятны – мы заинтересованы в сбросе энергии в Исподний мир, а доверять палачам башни Правосудия нет никакого резона: девочка могла умереть или сойти с ума.
Крапа кивнул. Предложение Вотана было как нельзя кстати, прикрывало Крапу со всех сторон, но… Но исходил от этого какой-то нехороший запашок… И никакого приказа из Афрана Крапа не видел…
– Красен, Прата остался калекой, чтобы девочка жила, – неожиданно улыбнулся Длана и посмотрел Крапе в глаза.
Сомнения тут же отпали. Союзник. И союзник высокопоставленный. Разве это не хорошо? Разве трудно предположить, что среди чудотворов, подобно отцу Сребряна или Названу, есть люди, желающие Исподнему миру добра и процветания?
Убедительный взгляд Вотана рассеял нехороший запашок…
17–20 августа 427 года от н.э.с.
Йера заложил дом и продал некоторые доходные активы, чтобы достойно опубликовать информацию об Исподнем мире, однако закладную выкупил Ветрен и вручил её Йере с виноватой улыбкой на первом после каникул заседании.
– Это не только мои вложения, есть ещё несколько человек, которые пожелали остаться анонимами.
И Йера догадался: мрачуны. Поддержка Ветрена была удивительна – тот вовсе не считал затею Йеры сто́ящей. Но вложенные деньги говорили лучше всяких слов.
– Зачем вам это, Ветрен? – все же спросил Йера. – Или вы переменили точку зрения?
– Судья. – Ветрен улыбнулся. – Неужели вы не понимаете? Чудотворы имеют власть в этом мире только благодаря тому, что владеют энергией. Мрачуны когда-то имели власть, потому что люди боялись призраков. Ваши статьи если не лишают чудотворов энергии, то ставят под сомнение возможность её использования. Я уже не говорю о несчастных призраках, которым ваша жена собиралась отправить продукты и игрушки…
– Вы думаете отобрать власть у чудотворов?
– А почему нет? Новая эпоха – денег и дельцов. Но лучше назвать её эпохой прогресса, так больше понравится обывателям.
– Признаться, не вижу никакой разницы между властью чудотворов и властью денег и дельцов, – поморщился Йера.
– А и нет никакой разницы, – засмеялся Ветрен. – Чудотворы те же дельцы. Только чудеса, которые они творят, привели мир на грань катастрофы. И если этой катастрофы удастся избежать, то у власти они точно не удержатся.
– А если не удастся?
– А если не удастся, то и говорить не о чем.
Разговор с Ветреном поверг Йеру в уныние, если не сказать – в меланхолию. Но… видимо, на такой случай у правых хватало власти – статьи не только вышли отдельными листками, продаваемыми на каждом углу, но были напечатаны и несколькими крупными газетами, и «жёлтыми» журналами, и глянцевыми.
Всё, как планировал Йера. Для каждой категории читателей – свои слова и свои аргументы, так точно взвешенные Изветеном и так талантливо записанные Гореном. У каждой статьи был свой «автор», а несколько десятков людей трудно обвинить в безумии.
Да, уже к вечеру появились первые опровержения, но выглядели они неубедительно. Да, наверное, у редакций газет возникли проблемы с чудотворами, но вряд ли чудотворы в их положении могли начать серьёзные репрессии – это сыграло бы против них. И доклад Йеры в Думе правые приняли с воодушевлением.
Всё шло даже лучше, чем он изначально рассчитывал. Кроме одного – результатов. Йере казалось, что написанное им должно перевернуть Обитаемый мир, открыть людям глаза на правду… Ведь это отказ от основного постулата теоретического мистицизма, от доверия чудотворам. Это крушение основы основ!
Нет. Не помогли ни многочисленность статей, ни их убедительность. Правым опубликованная информация позволила гавкать на чудотворов, но не более того. Чудотворам – через три дня ответить введением нового режима экономии энергии и подъёмом цен на неё ещё на двадцать процентов.
Да, в Славлене также открылись два благотворительных фонда, которые собирали продукты и игрушки для детей Исподнего мира…
Никто не кинулся гасить солнечные камни. Никто не провозгласил мрачунов спасителями мира – правда, в нижней палате, пользуясь случаем, обсудили законопроект об отмене смертной казни для мрачунов.
Желание чудотворов обрушить свод никто не принял всерьёз, кроме людей с неустойчивой психикой, – клиника доктора Грачена констатировала резкое увеличение числа самоубийств среди своих пациентов.
Зато туристические агентства хорошо заработали на богатых клиентах, внезапно пожелавших отдохнуть на курортах Натании. Все, кто мог, воспользовались статьями Йеры в своих интересах. И всё.
Через некоторое время в газетах стали появляться статьи о незыблемости основного постулата теоретического мистицизма. Только Исподний мир называли в них враждебным Обитаемому миру, отказавшись от формулировки «абсолютное зло». И враждебность эта убедительно доказывалась.
Но продукты и игрушки продолжали собирать – Обитаемый мир великодушно помогал детям своих врагов.
* * *
Вмешательство Вотана в операцию с дочерью оборотня, конечно, вывело Инду из себя. Но не только.
Инда перечитывал дневники Горена, однако пока не находил в них ничего, за что Горена следовало убить, а Пущена лишить мозгов. Последнее выступление председателя думской комиссии в прессе изрядно Инду повеселило (собака лает – караван идёт), но он готов был пойти к Йере Йелену и напрямую спросить, откуда у того появилась идея, будто именно чудотворы хотят крушения свода.
Зато Инда убедился, что пророчество о девушке, по воле которой упадет свод, не имеет никакого отношения к Ковчену, это как раз фантазии пьяного Югры Горена.
Но, как бы там ни было, дочь оборотня может стать причиной обрушения свода. Принципиально может. И этого вполне достаточно, чтобы держать её под контролем. А кому выгодно, чтобы свод рухнул именно по её вине? Афрану. Потому, что девочка не поедет ни в Лиццу, ни в Кину, ни в Аруту – она останется на севере. И тогда север Обитаемого мира примет на себя первый удар.
Может, в глазах Вотана и виден разъярённый зверь, но эти поэтические выверты не меняют сути: мозговед служит Афрану, а не Славлене. И предполагает, что Инда будет стоять на его стороне? А почему, собственно, Вотан должен считать иначе?
Инда прибыл на север как представитель Афрана. Он встретил мозговеда случайно, на лестнице в Тайничной башне, и Вотан остановил его таким жестом, какой мог бы себе позволить Гроссмейстер, но никак не рядовой член центумвирата – равный Инде по положению.
– Хладан, говорят, ты на меня сердит? – спросил он, даже не поздоровавшись.
– А почему бы нет?
Инда хотел пойти своей дорогой, но Вотан перегораживал ему путь. Нет, не нарочито – это получилось как будто бы случайно. И протиснуться мимо него на узкой лестнице выглядело бы вызывающе.
– Ты же понимаешь, я вовсе не собирался встать у тебя на дороге.
Инда смерил его взглядом и усмехнулся двусмысленности фразы:
– Тогда позволь мне пройти.
– Хладан, ты ведь один из умнейших людей Обитаемого мира. Почему ты не хочешь понять очевидного?
– И чего же такого очевидного я, с твоей точки зрения, не понимаю?
– Почему ты до сих пор не отправил в Афран отчёта о необходимости спланированного обрушения свода?
17 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир
Ветер замолкал и выл с новой силой (Крапа в самом деле опасался за крепость печных труб на своей крыше), к нему примешивался шум внизу, на Столбовой улице, – в чердачное окно стали видны мечущиеся факелы, слышался топот ног, звон подков – к особняку примчался конный армейский разъезд, за ним подоспели и гвардейцы.
С улицы никто не видел Спаску – только ветер, который она поднимала. Крапа не сразу понял, почему вдруг стали так хорошо видны глубокие провалы улиц, открытое пространство площадей, фигурки людей без факелов, почему так легко отличить белые армейские плащи от синих гвардейских. Почему на соседних крышах можно разглядеть каждую черепичинку.
И только потом догадался: луна. Она светила ему в спину, но сквозь ползшие по кругу облака проблескивали звёзды…
Спаска уже спускалась на чердак, а облака ползли и ползли по небу в разные стороны, обнажая непривычное блестящее небо. Хстов шумел, как утром праздничного дня, и факелы погасили – они мешали разглядывать расходившиеся тучи над головой.
На предпоследней ступеньке девочка оступилась, и Крапа подхватил её на руки – у неё не было сил даже обхватить его за шею.
– Простите, – прошептала она. – Такое бывает, это скоро пройдёт… Надо просто отдохнуть немного… Я посижу, и всё пройдёт.
Крапа снова взглянул на её сбитые ступни и ничего не сказал, плечом открывая дверь на лестницу. Было бы жестоко отнести девочку в спальню, но его вдруг смутила её безобразная арестантская рубаха – как он раньше не подумал, что о девочке тоже надо позаботиться?
Экономка, застывшая на стуле возле постели Желтого Линя, поднялась им навстречу, на лице её не было ни вопроса, ни удивления, хотя шум на улице не стихал.
– Нельзя ли приготовить девочке ванну? – спросил Крапа – он всегда побаивался своей экономки.
– Разумеется, – ответила та, и по глазам было видно: её удивляет, почему Крапа не отдал этого распоряжения раньше.
– И… если возможно… нет ли у тебя чистых чулок и какой-нибудь обуви, подходящей по размеру?
– Найдётся. И чистая рубаха, и несколько юбок. – Крапе показалось, что экономка прячет улыбку. – И я думаю, что спать на полу, пусть и на перинах, молодой знатной девушке не пристало.
– Я вовсе не знатная девушка… – слабо улыбнулась Спаска. – Я ею только притворяюсь.
– Уж я-то отличу простолюдинку от знатной особы… – проворчала экономка, выходя.
Крапа усадил Спаску в кресло и придвинул его поближе к постели, чтобы она не выворачивала шею, стараясь взглянуть на Жёлтого Линя, – тот дремал, и дыхание его было спокойным.
– Я хотел спросить тебя, – начал Крапа вполголоса.
– Да? – Она повернула к нему голову.
– Как ты догадалась, что вместо ветра можно превращать энергию в… «невидимый камень»?
– Это Волче придумал называть удар чудотвора невидимым камнем… – Она улыбнулась и с нежностью посмотрела на постель.
– Откуда ты знаешь? – удивился Красен.
– Мне рассказал Славуш. Это он научил меня кидать «невидимые камни». – Спаска вдруг взглянула на Красена с недоверием. – Вы ведь не выдадите его, правда? В замке никто не знает, что он… чудотвор, только я. Ещё Свитко знал, но он умер.
Крапа сначала не понял ни её вопроса, ни её недоверия, предполагая, что Сребряну всё равно, выдаст его Крапа или нет. И только подумав немного, догадался…
– Ещё татка знает, – добавила Спаска. – Давно уже. Ему Волче рассказал про невидимый камень, и татка догадался.
– Он… жив? Славуш жив?
– Да. Но он не может ходить, у него позвоночник перебит… Милуш ничего не смог сделать.
– Вот как? – Крапа опустил голову, не зная, радоваться ли этому известию. – Я этого не знал.
И когда же это Жёлтый Линь рассказал Живущему в двух мирах о «невидимом камне» Праты Сребряна? Неужели они знакомы так давно?
Экономка вскоре увела Спаску купаться, и Крапа пересел в кресло возле кровати. Он вдруг почувствовал себя беспомощным и испугался этой беспомощности: если сейчас парню станет хуже, он, Крапа, ничего не сможет сделать!
Словно в ответ на его беспокойство, Жёлтый Линь приоткрыл глаз. Взгляд его был мутным, отрешенным, полным опиумного дурмана. Если бы не уверенность в том, что парень ничего потом не вспомнит, Крапа промолчал бы.
– Скажи, ты ведь не веришь теперь, что я злой дух, отнимающий у людей сердца? – спросил он тихо, глядя в затуманенный опием зрачок.
Жёлтый Линь опустил веко – как будто кивнул.
17 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение
Первое слово, которое произнес Жёлтый Линь, было «мамонька» – еле слышным шепотом.
Крапа подумал было, что на его месте любой звал бы маму. Но к «мамоньке» парень добавил ещё что-то, и Крапа этого слова не разобрал. Между тем Жёлтый Линь смотрел на него вполне осмысленно.
Белая повязка через левый глаз выглядела не так страшно, как ожог, но Крапу в который раз передёрнуло – приди он на пять минут раньше, и Жёлтый Линь смотрел бы на него обоими глазами…
Спаска, которая вопреки протестам экономки задремала на перинах, опустив лоб на край постели, тут же вскинула голову.
– Всё хорошо с ними, не переживайте, – тут же уверенно сказала она. – Они ушли. И мамонька, и Зорич. Милуш им голубя послал, и они ушли.
«Зорич». Второе слово было «Зорич». И тут Крапа вспомнил, что мамонькой Жёлтый Линь называл хозяйку, у которой снимал комнату. А Зорич, наверное, человек Милуша в городе. Девочка, очевидно, солгала – она не могла знать этого наверняка.
Но если бы Крапа был на месте Чернокнижника, то непременно предупредил бы тех людей, которых знала Спаска. Скорей всего, Жёлтый Линь выдал людей Чернокнижника, и это было неудивительно, но всегда можно сказать, что он оговорил и себя, и знакомых.
Если они в самом деле ушли. А если нет? Тогда надо искать другие отговорки. Крапа решил немедленно послать нарочного к трактирщице и Зоричу, узнать, не арестованы ли они тоже.
Было около восьми утра, к обеду из Волгорода возвращался Явлен. Жёлтый Линь сглотнул и посмотрел на Крапу, словно прочитал его мысли о скором приезде Явлена.
– Я сказал, вы мне заплатите… – выдавил он, – если я… не дам покалечить девочку…
– Не говори так много, – оборвал Крапа.
– Я и сам это понял. Ты сознался, что ты шпион Чернокнижника?
– Нет. – Он сглотнул снова и помолчал, собираясь с силами. – Шрам. Огненный Сокол нашел шрам…
Крапа взглянул на Спаску:
– Ты знаешь, о каком шраме речь?
– От сабельного удара. В апреле Волче ранили на болоте, когда он меня охранял. Там два шрама, один под другим, – большой и поменьше, – четко ответила она.
– О мамоньке и Зориче ты Огненному Соколу говорил?
– Он… не спрашивал. – Угол рта парня дрогнул – он собирался усмехнуться.
Вряд ли третий легат оценил бы раскрытую Огненным Соколом шпионскую сеть после того, как тот упустил колдунью… Возможно, капитан Знатуш и сам не был уверен в том, что Жёлтый Линь шпион, просто мстил ему и Крапе.
– Придумаем что-нибудь, – сказал Красен, легко похлопав одеяло вместо плеча Желтого Линя. – Предположим, мой человек из замка познакомил тебя со Спаской ещё год назад…
– У меня в комнате письма… книги… капитанская кокарда…
– Я пошлю за твоими вещами. Если, конечно, Знатуш меня не опередил. А что за кокарда?
– Армейская. Государь… За скорпиона…
– Все. Хватит говорить, и так еле дышишь.
– Дышу же… – ответил Жёлтый Линь со странной затаённой горечью, будто жалел о том, что приходится дышать.
– Я вам сейчас ещё маковых слёз дам, – тут же сказала Спаска. – Вы не бойтесь ничего. Вот сейчас воды принесу и дам.
Экономка ещё не вышла из своей комнаты, и Спаска сама пошла на кухню за водой с мёдом. Жёлтый Линь проводил её взглядом и, дождавшись, когда за ней закроется дверь, спросил:
– Мне ведь кости не вправили?
Голос его, и без того слабый, дрогнул.
– Не бойся, – ответил Крапа. – Ты будешь спать и ничего не почувствуешь. Есть такой усыпляющий газ, называется хлороформ. Я пробовал его на себе, можешь не сомневаться в моих словах.
Желтый Линь отвёл взгляд – не поверил, конечно. Крапа снова осторожно похлопал по одеялу: волнение и страх парню ни к чему.
– Верь мне. Назван в самом деле волшебник, раз сумел вытащить тебя вчера. Самое страшное позади, больше с тобой ничего не случится, и хуже, чем сейчас, тебе уже не будет, я даю слово. Конечно, поправишься ты не скоро, очень не скоро, но поправишься обязательно.
– Зачем? Всё равно… урод и калека… – выдохнул он и прикрыл глаз.
– Брось. Назван тебя соберёт, как новенький будешь. – Крапа постарался говорить искренне. – А повязка через глаз тебе к лицу. Я ещё надеюсь посмотреть на человека, который поднимется на самый верх и не растеряет своих убеждений… А ты поднимешься, я не сомневаюсь. Так что живи, слышишь? Не думай ни о чём, не бойся ничего.
Крапа подумал вдруг: может быть, Жёлтый Линь выживет, и тогда его дети станут внуками Живущего в двух мирах… И если в первом он серьёзно сомневался, то во втором был почему-то совершенно уверен.
Лучшим доказательством правоты Крапы было солнце, которым Хстов встретил всех возвращавшихся со свадьбы Волгородского князя. Что ещё нужно храмовникам? Невидимые камни, летящие в стены замка Сизого Нетопыря? С них будет довольно и бездымного пороха.
Что ещё нужно Хладану? Теперь он может грозить Живущему в двух мирах, а если тот не поведётся на угрозы, то это уже проблемы Хладана.
В конце концов, он ведь не Огненный Сокол и не станет калечить ребёнка только из мести своему противнику – в Обитаемом мире иные представления о ценности человеческой жизни. У него у самого есть дети, как бы ему понравилось, если бы Живущий в двух мирах взял их в заложники?
Уходя на встречу с Явленом, Крапа хотел позаботиться об охране своего дома, но вдруг понял: никто из гвардейцев не посмеет переступить его порог. Не из уважения к чудотвору, а в страхе перед Спаской.
Явлена не было дома, прислуга доложила Крапе, что хозяин сразу направился в штаб-квартиру чудотворов, в особняк на Дворцовой площади. И там, в чопорной огромной гостиной, Крапа нашел и третьего легата, и, как ни странно, Огненного Сокола – тот покашливал время от времени, придерживая руками рёбра: Крапа, как всегда, забыл об уязвимости людей Исподнего мира перед ударом чудотвора. Впрочем, никакого сожаления он не чувствовал.
Третий легат поглядел на Крапу с откровенной враждебностью, Огненный Сокол с досадой, Явлен с удивлением.
– Это хорошо, что ты зашел. – Явлен кивнул на свободное кресло. – Я, признаться, тебя не ждал.
– Не правда ли, сегодня удивительно тепло для второй половины августа? – улыбнулся Крапа, усаживаясь.
Расторопный лакей немедленно появился у него за спиной с подносом, на котором стоял бокал лёгкого вина. Третий легат поморщился, Огненный Сокол усмехнулся, и только Явлен радостно улыбнулся удачной шутке.
– Не понимаю вашего недовольства, господа, – сказал он, повернувшись к третьему легату. – Мы делаем одно общее дело, и неважно, кому из нас повезло больше, главное – это результат: солнце над Хстовом.
Крапа не понял, шутит Явлен или в самом деле намерен выступить на его стороне.
– Нами был получен приказ: до начала сентября девочка должна находиться в башне Правосудия… – опустив взгляд, сказал третий легат.
– Когда вами был получен этот приказ, девочка ещё не могла разнести башню Правосудия по кирпичику, – ответил Красен. – Без угрозы собственной жизни, конечно. Неужели непонятно, что в этом положении удержать её силой будет невозможно? На что ты рассчитывал, Знатуш? Ты думал, довольно искалечить девочку, и она с радостью начнёт сотрудничать с Храмом? А ты не боялся, что она сойдёт с ума и уподобится кинским мальчикам, только будет в тысячи раз сильней? Ты не боялся, что тебя она убьёт первым? Как Живущий в двух мирах первым убил Айду Очена…
– Как вы догадались, что Жёлтый Линь и есть её гвардеец? – угрюмо спросил Огненный Сокол.
– Ты слишком плохо обо мне думаешь. Или ты считаешь, я за красивые глаза взял Жёлтого Линя в помощники? Я следил за ним с тех самых пор, как увидел пять лет назад на задворках гвардейской заставы. Я разрабатывал эту операцию больше двух лет, а ты за несколько часов испортил мне всю игру! Если Жёлтый Линь умрёт, солнца над Хстовом не будет. Зато будет много убитых и раненых. Ты видел смерч над моим домом? Ты видел, что девочка сделала с башней Правосудия? И ты хотел удержать её силой?
Крапа лгал уверенно и нагло и нисколько не боялся, что его уличат во лжи. Явлен, конечно, не поверит, но ему можно сказать правду, – верней, полуправду.
– А вы вот так сразу знали, что силой её будет не удержать? Два года назад? – вскинул глаза Огненный Сокол.
Тут снова вмешался галантный мужчина, проявлявший до тех пор ангельское терпение, и стал домогаться от меня того же, что и Дьявол, только по-французски. Пришлось вспомнить, вежливость меня всегда подкупала. Все было! Вещи одна ценней другой. Пудреница, косметичка, записная книжка с телефонами, загранпаспорт, программка с последних бегов, сигареты, спички, авторучка, ключи от офиса, от дома благодетелей, от квартиры Бородатого, от собственной квартиры, о господи!.. Почти сотня крон, духи от Диора, маникюрный набор… Подпяточник!!!
— Ключи, — сказал Дьявол. — Наверняка из всего этого хлама их интересовали ключи. Хотели добраться до бумаг Алиции.
Сопровождающие лица были с ним полностью согласны. Перечисляла я свои бесценные утраты на трех языках, так что дошло до всех. Но до меня не дошло, почему они не бросились сразу к машине и не помчались в погоню или прямиком на Кёбмагергаде, чтобы опередить злоумышленников. Лично я встревожилась не на шутку, но Дьявол меня успокоил.
— Их уже поймали, — сообщил он почему-то довольно кисло. — Там дальше их ждали две полицейские машины. Ничего умнее не могла придумать? Может, ты вообще с ними заодно?
— Не понимаю, ты это о чем? Если их поймали, значит, все в порядке?
Ответа я не успела получить, поскольку к нам подошел тот самый галантный джентльмен со своим французским.
— Мадам, — с неотразимой обходительностью обратился он ко мне, — не могли бы вы сейчас поехать с нами? Окажите такую любезность, нам есть о чем поговорить.
— A votre service, monsieur, — буркнула я. Ничего не поделаешь, раньше или позже такого разговора не избежать. Я уже совсем было смирилась с неизбежностью, но тут вспомнила про инструменты Генриха. Может, по дороге мы сможем заскочить и к Аните?
Я предложила это Дьяволу, а он переговорил с сопровождающими лицами по-немецки. Для натурального вавилонского столпотворения не хватало лишь английской речи. Воспользовавшись паузой, я убрала излишек асимметрии в своем наряде, штопором перекрученном вокруг фигуры, при этом случайно взглянула на жакет — и глазам не поверила. Даже подошла к фонарю и сняла жакет, чтобы как следует рассмотреть.
— Что там у тебя? — спросил оказавшийся вдруг рядом Дьявол.
— Не понимаю, — озадаченно ответила я. — Что это?
Правая сторона жакета на уровне ребер была очень ровно и аккуратно разрезана, чуть наискосок, словно кто-то собрался украсить его на этом месте разрезным карманом. Наверное, я все еще пребывала в состоянии шока, ибо в моей голове вертелась лишь одна мысль — что наконец-то я с чистой совестью выброшу этот костюм, который ношу без малого пять лет и который уже изрядно мне надоел, а просто так выбросить его не хватало духу, поскольку выглядел он еще вполне прилично. Дьявол нетерпеливо вырвал жакет у меня из рук, осмотрел, а потом продемонстрировал его своим коллегам.
— Это меняет ситуацию, — глубокомысленно изрек один из них. Как и следовало ожидать, по-английски. — Поехали, по дороге поговорим!
На перекрестке нас ждала полицейская машина. Пока мы усаживались, мне успели вручить мою сумку. Я сразу же проверила содержимое и вздохнула с облегчением — все оказалось на месте, включая и проигравший на прошлых бегах жетон. Народ рассеялся по машинам, и наш кортеж покатил к городу. Я повернулась к Дьяволу:
— Мне надо с тобой поговорить, и немедленно, пока мы еще не доехали. Но сначала скажи, как так получилось, что ты вдруг тут? И зачем?
— А ты думала, мы тебя одну отпустим? Я договорился с майором, что поеду следом — на твою валюту, которую ты мне оставляла полгода назад. Государству разоряться не пришлось… Приехал позавчера, сразу, как узнал, что ты раздобыла-таки бумаги.
— Откуда?!
— Счастливый человек не держит камней за пазухой и секретов за душой.
— Вы арестовали и допросили Норвежца?
— Зачем арестовывать, он шел себе по улице и пел. Сам же и напросился в компанию к агенту полиции — то ли на водку, то ли на пиво. Растрепал все за десять минут.
— Надо же! А я думала, он домой пойдет. С таким-то выигрышем!
— Как видишь, чуток отклонился. А ты тоже выиграла?
— Увы!
— Это на тебя похоже. Подсказать другому, а самой продуться!
– Прошу тебя, не отвлекайся от темы и меня не сбивай, — обиделась я. — Лучше скажи, что это был за покойник, о котором майор говорил, что он у него никак не вписывается в какую-то там аферу?
Дьявол подозрительно покосился на меня.
— А что, в твою он вписывается?
— Кончай паясничать, — поморщилась я. — У нас мало времени, прошу, отвечай на мои вопросы! В чем его подозревали?
— Утонул при невыясненных обстоятельствах, а до того имел непосредственный доступ к морфию. И вообще по профессии был химиком.
— Тогда у меня он вписывается. Почему ты сказал, что я накуролесила?
— А почему ты, черт тебя дери, не пошла сразу в полицию? Со всеми бумагами? Это нападение на тебя все карты нам спутало, ведь у нас нет улик; если у Алиции записаны какие-то имена, за этими людьми надо было следить, стараться поймать их с поличным. Теперь пиши пропало, какого черта тебя понесло в эту глухомань? Неужели не смекнула, что они следят за тобой? Ведь ты одна-единственная что-то знаешь! Странно еще, что они раньше не попытались тебя убить.
— А мне странно, что они вообще решили на меня напасть, зачем им мокрое дело? Ладно, взлом офиса — это еще понятно, но…
— Какой взлом? — – вскинулся Дьявол.
— А что, вы не в курсе? — – удивилась я, но сразу сообразила, что полиция не поставлена в известность, поскольку обошлось без ущерба. — Вчера ночью кто-то туда вломился. Сотрудники считают, что взломщики искали деньги. Но не нашли.
— Что-нибудь пропало?
— «Ластрико».
Дьявол в строительных материалах кое-что смыслил. От изумления он даже присвистнул.
— Неужели плитки с пола посрывали?
— Там паркет, а стибрили один из образцов, у них они, кажется, называются не «ластрико», а «террако».
— На кой черт?
— Понятия не имею. Помнится, я записывала на ней кое-какие свои мысли. А точнее, фамилию.
— Какую?
Тут я рассказала о наваждении, одолевшем меня на почве фамилии Кароля Линце, а заодно уж и о шампуре Аниты. Во время всего моего рассказа Дьявол лишь мрачно качал головой.
— Не нравится мне все это. Линце… Нет, не припоминаю никакого Линце. Анита тоже замешана?
— Да с какой стати?! Об Аните там вообще ни слова! — возмутилась я.
А потом замолчала. И подумала. И во мне зашевелилось какое-то смутное неприятное ощущение. Я расспрашивала Аниту о Кароле Линце, высказав предположение о том, что именно он убил Алицию, — и вскоре на меня напали. У нее бывают экипажи из наших яхт-клубов… И шампур, опять же, изначально принадлежал е…
Тьфу, что-то куда-то не туда меня занесло!
Я оставила побоку свое ощущение, поскольку требовалось сначала разобраться кое в чем другом. Более конкретном. Надо было спросить о Лешеке Кшижановском, но так, чтобы не бросить на него ни малейшего подозрения. Дьявол ничего не должен заподозрить, иначе вцепится как клещ!
— Меня интересуют еще несколько наших сограждан, — сухо сказала я. — Например, Лаура. Вы на нее случайно не вышли?
— Какая Лаура?
— Подруга Алициной тетки. Она живет в Кракове. Что вам вообще о ней известно?
— Почти ничего. А что, она тоже при делах?.. Ей же в обед сто лет!
— Я так понимаю, твои реплики означают, что о Лауре вы даже и не подумали. Зато вы наверняка в курсе, что капитаном яхты, на которой плавал утопленник майора, был Лешек Кшижановский. Уж об этом-то тебе известно?
— Давно уже.
— У него есть алиби?
— Думаешь, это Лешек спихнул того беднягу за борт?
— Я спрашиваю про убийство Алиции!
— А! Тут алиби как по заказу. До двух ночи играл в бридж, четыре свидетеля, не считая жены.
— Вы ведь проверяли там всех и вся. Небось и тараканов в доме запротоколировали. Кто мог к ней проникнуть и как?
Дьявол поморщился.
— В том-то и загвоздка, — неохотно признался он. — Майор там каждую пылинку обследовал, все до основания прочесал. Кроме Збышека, никто в дом не входил и не перелезал через забор. Даже в соседние дома никто не заходил. Чертовщина какая-то! Соседи тоже не могли. К тому времени, когда Алиция тебе позвонила, все жильцы уже сидели по своим квартирам. Остается предположить, что Алицию убили раньше, а ее звонок к тебе записали на пленку, но, во-первых, слишком уж идиотский для этого разговор, такой не скомбинируешь заранее, а во-вторых — врач категорически настаивает на времени убийства. Да и вообще довольно нелепое предположение. Разве что призрак?..
— У этой Лауры есть сын, — сказала я с намеком. — Советую им заняться. По-моему, он в этой афере глубоко завязан.
— Как его зовут?
— Понятия не имею, спросите у сестры Алиции.
— А что там насчет Лешека? Ты что-то о нем знаешь?
— Если это не он убил Алицию, то он точно ни при чем.
— А Линце? Мне эта история с офисом не нравится. Давай-ка все по порядку.