Разговор в гостиной продолжался более двух часов вместо получаса, на который рассчитывала Нина – Ларисе было необходимо знать, где какая из девушек будет проводить девичник, и в какую баню они пойдут, если на острове везде душевые, а единственная сауна находится в доме Нины, и где парни будут бузить, и как это состыкуется с выставкой животных, фильмом и концертом Сержа Лорана.
— …а проезд по семи мостам обязателен? – спрашивала она, — а почему в прошлые годы его не было? И кто кого повезёт?
— В прошлом году у нас не было столько лошадей и столько дамб, — отвечала Нина, — и колясок не было тоже… столько. А в этом году мы можем такой проезд провести. Двадцатого июня у нас показ фильма и концерт, двадцать первого выставка животных, двадцать второго девичники и мальчишники, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое Купальские таинства, двадцать четвёртого венчание, двадцать пятого – роспись в сельсовете. Кстати, Лариса, нужны из города сотрудницы ЗАГСа и паспортистка на двадцать пятое июня, чтобы сразу сменить паспорта тем, кто сменит фамилию или имя.
— Не проблема, позвоню сегодня же… и сколько девушек будут менять фамилии?
— Не только фамилии. Свадьба – это не только символическое умирание невесты как девушки в роду отца, но и настолько же символическое рождение её как женщины в роду мужа. Перед богами они равны, парень и девушка идут на капище вместе и встают к алтарю как равные. В семье у мужа и жены права примерно одинаковые, а вот обязанности разные. Муж – хозяин во дворе, а жена – хозяйка в доме.
— И поскольку венчание перед идолами богов создаёт то, чего ранее не было – новую семью, — соглашался волхв и пояснял Ларисе подробнее: — То муж перед ликами богов имеет право изменить жене не только фамилию, но и имя, чтобы, например, Мира Орлова навсегда осталась в родной деревне, а Слава Сомова вошла хозяйкой в дом мужа. Жена так же вправе изменить мужу имя – но это случается намного реже. Чаще муж заявляет волхву сам, что он до свадьбы был, например, Змей, а венчаться желает именем Воислав. После венчания молодожёны едут в дом родителей мужа, где проводится пир, после пира – первая брачная ночь, и вот после неё муж на руках вносит в свой дом, и уже молодая хозяйка этого дома принимает гостей.
— А дальше праздник идёт в доме молодого мужа? – уточнила Лариса, — это, если есть этот дом. А если этого дома ещё нет?
— Зато у нас есть квартира, — рассмеялся Ростислав, — и мы вместе с Динарой можем выбрать место для нашего будущего дома. А потом на этом месте ставить фундамент. А праздновать можем в банкетном зале… или просто столы расставить перед домом и угощаться с них.
— Кстати, в нашей традиции девушки за три дня перед свадьбой перестают выходить из дома, — вспомнила Нина, — теперь не все это соблюдают и не всегда… но некоторые хотя бы пытаются так делать. И потому желательно сделать так, чтобы Злата и Динара смогли оставить свою работу на три-четыре дня без ущерба для их работы… Змей, пока Волчка нет, подбери девочкам на эти дни замену и…
Неожиданно звонок прервал разговор. Нина извинилась и включила видеофон — звонил Ведим из космопорта:
— Мама, здравствуй, мы прилетели! Сейчас найдём такси и часа через полтора явимся! – рядом с сыном Нина увидела его жену и троих уже знакомых ей DEX’ов из его бригады. Четыре огромных чемодана и несколько ящиков на гравиплатформе виднелись на краю вирт-окна. Она крикнула:
— Здравствуйте, мои родные! Ждём! – и Ведим отключился.
Нина выключила видеофон и радостно объявила:
— Ведим прилетел! Сейчас в космопорте… вы не против, если договорим позже? – и, пока гости не разошлись, начала торопливо выдавать советы: — Лариса, посмотри записи прошлого года, пожалуйста. Появятся вопросы, спрашивай. Змей, твой дом почти достроен, но Мире до свадьбы не следует входить в него даже для того, чтобы повесить занавески. Поспрашивай наших Mary, может, кто-то согласиться жить в твоём доме и помогать Мире по хозяйству. Миро и Дуся пойдут в твой дом? Спроси их согласия. Ростислав, ты без проблем можешь и сегодня выбрать место для будущего дома. Стожару ещё два года учиться, и только потом он определится, куда пойдёт работать и где будет жить… но фундамент под отдельный пункт МЧС где-нибудь на внешних островах поставить не помешает… и под жилой дом для сотрудника МЧС тоже. Вроде всё сказала… если что ещё вспомню, позвоню. Всем спасибо!
Когда гости разошлись, Нина попросила Хельги узнать, где сейчас находится Морж, выслушала его ответ — и пошла в столовую, где он лично пересчитывал посуду.
— Да, конечно, комнаты подготовить успею, — спокойно ответил Морж на её просьбу, — но я бы поселил их в домике охраны. Ведимир наверняка не только с женой прилетел. А его DEX’ы…
— Сомневаешься в их разумности?
— Не то, чтобы сомневался… но три незнакомых DEX’а в доме… почти незнакомых. Извините, но я встречался с ними, когда Ведимир размечал участки под строительство на Жемчужном острове. Я тогда готовил для них на костре у палаток…
— И не хотел бы встретиться с ними снова? Я помню, как я тебя встретила. Хорошо, приготовь им там комнаты… но очень быстро, они уже летят сюда. И… распорядись, пожалуйста, о торжественном ужине по такому поводу.
Морж кивнул – и Нина, немного успокоившись, поднялась в свою квартиру, чтобы переодеться к встрече с сыном и его женой.
***
В половине пятого так же неожиданно прилетели Леонид и Оскар на большом чёрно-белом флайеробусе филиала и привёзли почти три десятка киборгов. Узнав от охранников, что к Жемчужному острову приближается флайеробус дексистов, Нина с Хельги и Платоном поспешили к стоянке.
— Добрый вечер… если он, конечно, добрый. Сам не ожидал такого, — словно оправдывался дексист, — купили совершенно случайно… то есть, не совсем выкупили… скорее, конфисковали… но заплатить нам пришлось, чтобы их не утилизировали после снятия показаний… понимаете, галаполиция обнаружила на туристическом лайнере то, что не должно там находиться… короче, на лайнер напали «чайки», а на лайнере совершенно случайно оказался хакер, у которого с собой была глушилка… капитан успел нажать кнопку вызова полиции. Когда полиция прилетела… короче, тут киборги этих «чаек»… их этот хакер вывел из строя. К себе не повезли, сразу сюда. У вас ведь есть программист?
— Короче, их из лайнера привезли прямо сюда? — перебил его Платон, — а предупредить трудно было? Хоть бы Оскара попросил сообщить…
— Знаешь, как-то даже не пришло в голову, — растерялся Леонид, — всё так быстро и неожиданно… и не совсем прямо сюда, а через нашу лабораторию на спутнике. Кое-кого подремонтировали по-быстрому… этот офицер полиции нам их отдал при условии передачи их в ОЗК, а в городской офис везти их опасно, почти все «шестёрки»… вот даже не думал, что они ещё где-то есть у частников…
— Значит, показания с них взяли и полиция не прилетит сюда за этим, — почти утвердительно неспешно проговорил Платон, — хакер где? Сколько всего киборгов?
— Двадцать восемь привёз сейчас, и столько же привезу через или к ночи… или пару дней… представляешь, на лайнере нашли наркотики и кибер-бордель! И это при том, что разумные киборги официально признаны гражданами Федерации… я в курсе, что у вас только двадцать четыре места на медпункте… но до Звёздного могу и не довезти. То есть… не все долетят… в бусе всего пять модулей, остальные сидят…
— Я тебя понял, — перебил его Платон, — выводи уже… Саня и Сильвер с носилками уже здесь.
В бусе на двадцати двух сидячих местах и даже на пяти модулях сидели и лежали еле живые киборги, одинаково обритые наголо и в одинаковых серовато-мешковатых комбинезонах.
— Права управления у вас есть, — проговорил Лёня, пропуская в салон Сильвера и Хельги с носилками, — я и медиков ваших с третьим уровнем прописал…
— Как обычно, — кивнул Платон, — выведи сначала тех, кто на ногах держится. И прикажи остальным подчиниться… носильщикам. Что по оплате? Опять в изделиях?
— В них… но можно, когда остальных привезу, — ответил Лёня, вошёл в салон и поднял первую пару киборгов.
Когда закончились свободные палаты и обе койки в реанимации оказались занятыми, Саня велел заносить раненых в комнату отдыха и поставил две кушетки в коридоре. Из двадцати восьми киборгов было тринадцать Irien’ов обоего пола — остальные оказались не только «шестёрками». Двое древних «пятёрок»-парней были в критическом состоянии — и один из них сразу был помещен в операционную.
Когда все новички были размещены, в модуль медпункта вошли Темногор, Одинец и Горан. Тёмный волхв поздоровался за всех троих, попросил права управления и, надев белый халат, в сопровождении Зиты пошёл осматривать раненых. Одинец пошёл за ним, оставив Горана с Мраком готовить молочные каши для тех, кто может есть самостоятельно. Подросток был мрачен, но уже не огрызался и выполнял все просьбы Сани и Зиты.
Нина хотела хоть чем-то помочь, но Хельги сказал, что охранники заметили в небе таксофлайер — и ей пришлось идти к дому встречать сына с женой.
Ведим был необычайно радостен и обнял мать так, что Хельги чуть не перешёл в боевой режим. Заметив, как напряглась Кора, Ведим отстранился от матери и поздоровался с Платоном кивком и со Змеем — пожатием предплечья.
— Здравствуйте! Как у вас дела? Я ненадолго… завтра осмотрю готовые острова… то есть, уже с готовыми насыпями, разместим места под будущие дома… и вечером полетим в Звёздный.
— А твои дети? — спросила Нина, — мои внуки остались без твоего присмотра?
— Они в Центре репродуктологии, в инкубаторах, под охраной… Серёга присмотрит. Он в этом году на конкурс программистов не прилетит, у нас свой подобный конкурс запланирован. А к открытию инкубаторов мы вернёмся. Мой дом там… но мы прилетим с детьми… как-нибудь.
— Я буду ждать вас… с детьми, — вздохнула Нина и сменила тему: — У вас тоже праздник города проводится? У вас сейчас зима вроде…
— Да, зима. Конкурс проводится в Доме Культуры комбината. Сергей в жюри как один из организаторов… конкурс через пару недель, но он должен подготовиться. Мы нашли мастеров по работе с деревом, по их изделиям будут писаться программы для киборгов.
— Это ладно, я ему позже позвоню и поздравлю. А сейчас проходите и заселяйтесь… Морж приготовил вам комнаты в домике охраны… ты не будешь против?
— Буду. Прилетаю раз в год…
— Именно что раз в год, — остановил его Платон, — гостевая переделана в детскую, там теперь живёт Сребренка с няней. А в жилых помещениях второго этажа студия «Белый парус» и переселить их пока некуда. Клуб открыт, но там библиотека и концертный зал… и репетиционная, и гардеробная для своего театра, и раздевалка. Ты бы ещё позже позвонил…
— Всё, понял, — остановил его Ведим, — модуль так модуль… ведь мы ненадолго. День-два побудем здесь и потом полетим в Звёздный на работу. У вас-то всё нормально?
— Да, всё нормально… — и Нина замолчала, думая, стоит ли им рассказать о привозе киборгов. Платон правильно понял её молчание — и всё-таки рассказал о прилёте дексиста.
— Можно на них посмотреть? — тут же вмешалась Кора, — может быть, мы сможем помочь. Поговорить с ними хотя бы… или ещё как-то…
— Сначала оставьте вещи в комнатах, — Платон остановил Кору и вдруг подумал, насколько он привык общаться голосом в присутствии своих людей, что даже не попытался отправить Коре сообщение или связать её с искином медпункта. Он выдохнул и стал объяснять: — Вам надо отдохнуть с дороги. Киборгов много, а Лёня к ночи прилетит снова. И кого и в каком состоянии он привезёт, нам неведомо. И сейчас нам срочно надо освободить места в жилом модуле рядом с медпунктом, чтобы новичков размещать в нём… и куда-то переселить живущих там ребят. Я им уже сообщил, они собирают вещи… не все довольны, конечно… но это необходимо.
— Стоп! – Ведиму явно надоело слушать отчима, и он спросил у матери: — Какая именно помощь нужна прямо сейчас?
— Какая… — она задумалась, как сказать и не обидеть его парней. И всё же попросила: — Если твои ребята поохраняют наших медиков, то будет очень хорошо. Оба наших медика – Mary, а среди новичков могут быть сорванные… присмотреть за новичками, пообщаться с ними… но прямо сейчас и желательно на всю ночь. Или они устали от перелёта?
— Не особо. Знакомься уже, — и Ведим показал на своих парней, — это Том, Дик и Рон… полностью, конечно, иначе. Томас, Диксон и Рональд. Просто так короче. Парни, — обратился он к своим DEX’ам, — это моя мама, а это Платон, мой отчим. Пропишите маму с третьим уровнем, а его… как охраняемый объект. Его приказы выполнять только с моего согласия.
Его DEX’ы дружно ответили:
— Не проблема, сделаем, — и Нина уже более спокойно сказала:
— Сначала всё-таки оставьте вещи и в столовую на ужин. А потом вместе пойдём на медпункт.
Пока они ужинали, часть живущих в модулях киборгов переместились в свободные комнаты в общежитиях, а оставшиеся работницы столовой и мастерских начали готовить комнаты для приёма обещанных Леонидом киборгов. Перед тем, как всем вместе идти снова на медпункт, Платон зашёл к Ворону и попросил его подобрать изделий из янтаря и жемчуга на сумму не менее двухсот тысяч галактов, чтобы передать Леониду в качестве оплаты.
На медпункте Нина первым делом познакомила сына с невесткой с тёмным волхвом и его помощниками – и Темногор уговорил Ведима полететь сначала к его модулю и разметить участок под строительство деревни и выделить поля и пастбища, чтобы Одинец мог начать вырубать лишние кустарники на отмеченных участках.
Вторым рейсом Лёня прилетел почти в половине первого ночи, привёз ещё двадцать шесть киборгов, среди которых было пятеро Mary-поваров и двенадцать Irien’ов, передал документы и права управления, взял оплату – и согласился переночевать и улететь утром. Этих новичков разместили в модуле – и Мрак вместе с Ведимом, Корой и DEX’ами Ведима перешёл в модуль для ухода за больными, а Саня с Темногором, Одинцом и Гораном остался на медпункте.
Нина, поняв, что ничем более помочь не сможет, попросила Хельги проводить её до дома, а затем вернуться на медпункт поохранять оставшегося помогать Сане Платона.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 25-й день бездорожного месяца
Самая лучшая женщина от полуденных до северных морей возилась с липкой мерзостью плохо заживающих ран, но как бы ни были легки и ласковы руки Йочи, а перевязки все равно оставались мучительными.
— Эй, ты же сын белого медведя, — с притворной укоризной говорила Йочи. — А скулишь, будто кутенок.
— А сыновья белых медведей, значит, должны помалкивать в тряпочку, когда их мучают рыжие саблезубые кошки? — сквозь зубы ворчал Лахт. От этих несерьезных препирательств с женой легче не становилось, но они будто бы давали право на некоторую слабость.
После перевязки боль долго не остывала, и Йочи сидела рядом, иногда просто держала Лахта за руку или гладила по голове, иногда, чтобы отвлечь, рассказывала ему страшные лаплянские сказки — и хотя это нисколько не помогало, он был благодарен ей за то, что она не уходит, не бросает его наедине с долгой нестерпимой болью, выматывающей и лишающей воли. И гонит Кленового Базилевса, который, как положено коту, чует болезнь и устраивается в ногах с самыми благородными намереньями подлечить нового хозяина.
Надо же было Хорку приехать именно в такую минуту! Йочи не хотела пускать его в спальню, но Лахт сказал, что появление Хорка нисколько ему не повредит.
Тот с порога начал искренне расспрашивать Лахта о самочувствии, и отвечала ему Йочи, Лахт же потерял дар речи, увидев на безымянном пальце Хорка перстень, отданный высокому магу… И вроде бы не такое уж это было удивительное дело, чтобы глядеть на руку Хорка раскрыв рот, но проклятое наитие кричало во весь голос: тот не стал бы надевать на палец подделку, испугавшись отцовского гнева.
— Откуда у тебя перстень? — наконец выговорил Лахт, оборвав слезный рассказ Йочи о его плохом самочувствии.
— Перстень? Так мне же его высокие маги привезли. Сказали, что старый Исбьёрн велел передать.
Значит, милостью ярмарочной ведуньи ротсолан все же совершил благородный поступок. Все-таки высокие маги не берут мзду… Мысль была неприятна, от нее хотелось поскорей избавиться. Однако Лахт все равно спросил:
— Как, говоришь, его звали? Этого ротсолана…
Что заставило Лахта задать именно этот вопрос? Снова проклятое наитие?
— Исбьёрн из рода Исхильдов. А что?
— Нет, ничего…
— Мы с фрели Ойей… То есть с фрели Иоей, конечно, но она все равно будет для всех фрели Ойей… Мы решили отложить свадьбу до твоего выздоровления.
— Что, йерр Тул все же согласился отдать ее за тебя? После того, что ты сделал?
— Ему этот брак выгодней, чем мне. Фрова Коира сначала была против, но йерр Тул вдруг взбрыкнул: орал, что не желает слышать о ее брате, что негодяя и убийцы в его доме не будет и что я, в общем, правильно сделал… И пусть считается, что это был володарский суд.
— А если твой отец узнает о подмене невесты?
— Ему все равно, главное, чтобы я получил право владеть землей. Но, я надеюсь, он не узнает. Никто не узнает.
— А тебе самому не обидно? Ну, что фрели Ойя ненастоящая? — усмехнулся Лахт.
— Знаешь, моя невеста — самая лучшая девушка от полуденных до северных морей. А настоящая ли она володарская дочь, мне без разницы.
— Ну уж нет! Самая лучшая женщина от полуденных до северных морей — моя жена.
Хорк и без того разглядывал Йочи с любопытством, а тут решился спросить — робко и с тем же благоговением, с каким обращался к священницам:
— Фрова Йочи, скажите, это правда, что вы можете стать саблезубой кошкой?
— А что? — лукаво улыбнулась та.
— Мне бы очень хотелось это увидеть… — восторженно промямлил Хорк.
— Боюсь, мой муж будет против, — рассмеялась Йочи.
Лахту тоже очень хотелось рассмеяться, но он сделал лицо нарочито серьезным и пояснил:
— Хорк, в кошку может превратиться только нагая женщина… И мне вовсе не хочется, чтобы ты пялился на мою голую жену.
Тот смутился, потупился, покивал с пониманием — и разочарованно вздохнул. Чтобы его не смущать и дальше, Лахт переменил тему:
— Слышь, Хорк? А ты понимаешь по-ротсолански?
Он не хотел задавать этот вопрос. Он вообще не хотел возвращаться к разговорам о перстне. Но почему-то спросил. Почему?
— Немного, — ответил Хорк.
— Что значит по-ротсолански Исбьёрн?
— Белый медведь.
Йочи кашлянула и медленно повернула голову к Лахту. И тот поспешил пояснить:
— Тогда понятно, мой отец был его тезкой… Наверное, для ротсолан это что-то значит.
— А что по-ротсолански значит Исхильд? — спросила Йочи, и Лахту показалось, что у него на горле затягивается петля. Зачем, зачем она это спросила?
— Ис — лед, а хильд — битва, бой. Наверное, ледяная битва. Или битва льда… У знатных ротсолан все родовые имена такие. Белый медведь из рода Ледяной Битвы, очень по-ротсолански.
— Ледобой, — тихо сказала Йочи. — Его родовое имя Ледобой…
[a]исторгнувшийся?
[b]вот тут наверное лучше не трогать — автор очень не любит вшей, а исторгающийся сюда не очень подходит
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 16-й день бездорожного месяца
Дедушка Юр развел огонь в очаге и закрыл окна. Фрели Ойя не отходила от окна, зябко обхватив плечи руками, Хорк стоял рядом с ней и тоже смотрел вдаль, где уже давно не видно было колдуна. Белая, осыпанная инеем и закованная в лед земля постепенно оттаивала — и становилась черно-серой. Все, чего коснулась высокая магия, обратилось в прах — и теперь было видно, что это именно прах, а не иней. Голая, совершенно голая земля… Убитая…
Хотелось расплакаться по-детски — не от отчаянья уже, а от тоски, от непоправимости того, что произошло. Не потому, что убили землю будущего тестя, не потому, что отец теперь не позволит жениться на фрели Ойе — а потому что вот час назад была живая земля, красивая, в ярких осенних красках, с цветниками и живой оградой, а теперь на ней ничего нет. Теперь она пустая… И вместо красного плюща — голые стены. И вместо деревьев с густыми разноцветными кронами — бурелом. Только толстые ели с опаленной снизу хвоей торчат, будто пики, брошенные на поле боя. Может быть, если лед почти растаял, по убитой земле уже можно ходить без опаски? Он не сразу вспомнил, что лошадей нет в конюшне и искать колдуна придется пешком… По спине пробежали мурашки, когда Хорк представил себе, как ступит ногами в мокрый черный прах…
Фрова Коира пришла в себя, но дедушка Юр дал ей какого-то сильного сонного снадобья от коренных магов — и теперь она спала, укрытая множеством одеял. Остальные грелись у очага и молчали.
— Фрели Ойя… — заговорил Хорк. — Вам надо сесть к огню, а то вы простудитесь.
Она посмотрела на него долгим, испытующим взглядом и ответила:
— Я не фрели Ойя. Мое имя Иоя. И я вовсе не дочь йерра Тула, я племянница фровы Коиры. Я не твоя невеста, йерр Хорк. Твоей невестой была навка, которую хотел спасти йерр Лахт.
— Вы… обманывали меня? — Хорк даже не удивился, даже не испытал горечи… Внутри было пусто — так же пусто, как на земле вокруг мызы.
Она покачала головой и вскинула глаза:
— Мне не в чем перед тобой каяться, моей вины в этом нет.
За дверью раздались громкие уверенные шаги, и вскоре в замочной скважине зашевелился ключ, щелкнул замок. Хорк оглянулся — на пороге стоял один из высоких магов.
— Кто из вас Каменный Хорк? — спросил тот как ни в чем не бывало.
Будто не убил только что землю за окном. Будто вообще ничего такого не произошло! Хорк всмотрелся в лицо мага, не испытывая ни ненависти, ни страха. Лишь недоумение.
— Что тебе надо? — спросил он, продолжая мерить взглядом убийцу земли. Виновника или смерти, или увечья колдуна.
— Исбьёрн из рода Исхильдов просил передать тебе это. — Высокий маг направился навстречу Хорку и протянул обшитый кожей коробок размером не более вершка.
— Что это? — недоверчиво спросил Хорк, вдруг ощутив на себе чей-то пристальный и недобрый взгляд. Оглянулся: на него не отрываясь, со странным злорадным любопытством смотрел коренной маг.
— Я не знаю. Меня лишь попросили это передать, — высокий маг хотел уйти, но оглянулся на пороге: — Мы уезжаем. Примерно через полчаса можно выйти из дому, а спуститься под первый потолок можно прямо сейчас.
Хорк машинально сковырнул с коробка печать и заглянул внутрь — там лежал его перстень, который он отдал старому Исбьёрну за освобождение колдуна. Это показалось недобрым знаком: будто ротсолан проявил-таки благородство, отказался от подарка, потому что был не в силах оставить колдуна в живых…
Сбегая вниз по лестнице, Хорк с ужасом думал о том, что ему придется-таки ступить на убитую землю. Но ждать еще полчаса было бы немыслимо. Следом за ним спускался дедушка Юр и просил подождать, но Хорк его не послушался.
Когда он толкнул дверь наружу, высокие маги садились в свою карету — если лошадям не опасно ступать по убитой земле, то людям, должно быть, и подавно… И все же Хорк помедлил на пороге, содрогнулся, прежде чем сделал шаг вперед…
Это оказалось еще страшней, чем представлялось: под тонким слоем мокрого черного праха лежал твердокаменный лед. И почему-то вспомнилось, как когда-то топор вгрызался в тело морского змея — и как на палубу лилась его холодная липкая кровь. Таким же липким и отвратительным, как змеиная кровь, был черный прах, накрывший землю, — сапоги разбрызгивали его по сторонам.
Хорк скорым шагом направился в сторону просеки — бывшей просеки! — и старался не глядеть по сторонам. Он не сразу заметил, что держится за левое плечо правой рукой, сутулится и чуть пригибается вперед — так человек ежится под дождем или ветром. Он попробовал распрямиться, но тут же снова ссутулился и втянул голову в плечи.
Внутри было пусто и холодно, так же как снаружи. И не плакать уже хотелось — выть по-волчьи, и не от неизбывной тоски вовсе, а от пустоты внутри и снаружи. Жизнь вдруг показалась ненужной и утомительной, бессмысленной.
Это было незнакомое, чужое место, где Хорк никогда раньше не бывал. Пустое. Если бы не горбатый мостик через ручей, он мог бы здесь заблудиться. Черный прах плыл по подтаявшей поверхности ручья и стекал в пруд — мертвая почерневшая кровь земли… Просека теперь еле угадывалась — пришлось оглянуться к окнам мызы, чтобы правильно выбрать направление.
На мызе светилось всего два или три окна, дом стоял будто посреди пепелища — и казался неуютным, заброшенным… Как тот дом за морем, о котором пела фрова Коира, в котором живут лесные птицы. Лесные птицы — галки и воронье… И кружат над тем домом с хриплым граем, предвещая беду.
У Хорка стучали зубы, хотя он вовсе не чувствовал холода. Может, это все-таки дурной сон? Может, нужно всего лишь очнуться и все будет по-прежнему?
Эти три версты, пройденные по убитой земле, еще много лет будут являться ему в кошмарных снах — Хорк не сомневался… И даже показавшаяся впереди живая земля с подтаявшим уже первым снегом не избавила его от пустоты и ощущения бессмысленности жизни.
Он нашел колдуна без труда — на просеке, у самой границы между живой и убитой землей. Тот лежал на траве ничком, не шевелился, и Хорк решил было, что он мертв. Но стоило повернуть его лицом к себе, и колдун поморщился, втянул воздух сквозь зубы.
— Хорк, ну осторожней же надо… Что я тебе — пескарь на сковородке, что ли?
Лицо его было воспаленным, будто сильно обветренным, а на скулах проступали похожие на синяки темные пятна.
— Жив… — выдохнул Хорк.
— Еле жив, — поправил его колдун. — Слышь, жена моя что-то не идет… Будь другом, сними с меня сапоги, мочи нет…
— Да, конечно… Я сейчас!
Хорк тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, кинулся к ногам колдуна и взялся за сапог правой рукой — потянул за пятку, поискал, во что бы упереться, и понял, что так нельзя. Ему бы хватило силы снять сапог одной рукой, но он увидел обмороженные руки колдуна, вцепившиеся в траву и дрожавшие от напряжения.
Разрезал голенища, оторвал подошвы, распорол штанины по швам — не помогло: попробовал осторожно размотать портянки, но они снимались только вместе с кожей.
Тут-то и подоспел дедушка Юр с чистыми рушниками, мягкими тряпицами для повязок и бутылью облепихового масла. Разложил рушники на мокрой траве, присел рядом с Хорком, потихоньку содрал штанины и портянки с кровоточащих язв. И глядел на колдуна с удивлением. Спросил:
— Неужто больно?
— Да еще как! — выдавил колдун сквозь зубы.
— В самом деле колдун…
— Я не колдун, я ученый механик, — упрямо возразил тот.
— Одно другому не мешает, — пожал плечами дедушка Юр. — Только колдун может согреваться быстрей, чем замерзает…
— Что-то зимой я сам по себе нисколько не согреваюсь… — прошипел колдун.
— Не путай сущий мороз и высокую магию. От другого бы один прах остался. А ты так — ноги немного обморозил. Обычно такие язвы не чувствительные вообще. Это хорошо, что болит. Значит, неглубоко промерзло. Впрочем, завтра будет видно.
Надежда на то, что все обойдется, что колдун не умрет и не останется калекой, не помогла избыть пустоту в груди. Земля послала упыря искать справедливости — за это ее убили. И теперь нет справедливости на земле.
* * *
Черную гробовую змею вывела из оцепенения дрожь земли, тряхнувшая глубокую нору под еловыми корнями. И короткая мысль, рожденная этой дрожью: смерть! Дрожь земли станет долгой мучительной смертью, навсегда похоронит змею в глубине.
Навь отступала вместе с черным холодным сном, но сущее вокруг было еще черней и холоднее.
Дрожь земли снова перекатилась через змеиное тело и породила новую короткую мысль: прочь! Прочь, подальше от того места, с которого по земле идут судороги, волна за волной. Оцепеневшее тело шевельнулось медленно и неохотно. Прочь!
Землю тряхнуло опять, едва не засыпав путь из глубокой норы. Прочь! А над головой землю затрясло от топота копыт, рождая короткую мысль: смерть!
Белый свет был холоден и хмур, к холоду добавился злой голод. Где-то неподалеку земля обращалась в ледяной прах, но до змеи докатывался лишь ветер, приносивший колючий иней, — и ужас, питавший тело змеи теплом, силой и ядом. Навь из черных холодных снов не могла сравниться с навью, убивающей землю, — сырой холод змеиной норы не шел в сравнение с ледяным холодом столь близкой преисподней.
Землю трясли тяжелые сапоги — прочь! — и подкованные копыта коней — смерть! Посреди леса пылал огонь, маня вожделенным теплом. Черная гробовая змея замерла, притаилась в густой траве, ожидая, когда сапоги и копыта покинут место возле огня. Но те не торопились, сотрясая землю в опасной близости от змеиного тела.
Будто не ведали, не чуяли, что гробовая змея — сама суть смерть, судьба, возмездие.
* * *
Нормально! Немного обморозил ноги! Дедушка Юр, должно быть, и представить себе не мог, каково оно было — оказаться в ледяной преисподней высокой магии. Лахт вздрогнул, вспомнив раскаленную морозом сковороду и клубящуюся белую пелену перед глазами… А боль, казалось, становилась только жестче — несмотря на мягкие повязки, пропитанные облепиховым маслом. Еще Лахт никак не мог согреться, хотя дедушка Юр усадил его на теплый плащ Хорка, спиной к дереву, и развел рядом костер.
Впереди, в стороне мызы, с шумом упала на землю мертвая ель, прежде вмерзшая в лед — оттаивала замороженная, обращенная в прах земля. Высокая магия это не только холод, но и тепло. Потому она так разрушительна. Холод обращал бы живое не в прах, а в лед. Сама по себе земля оттаивала бы до полузимнего месяца, а, если бы ударили ранние морозы, могла бы не оттаять и до следующей весны.
Хорк выглядел странно — заторможенным был, рассеянным, смотрел как-то сквозь, будто ничего вокруг не видел. А когда со стороны мызы раздался конский топот, взглянул на приближавшегося всадника коротко и равнодушно и снова опустил глаза.
И Лахт сильно удивился, увидев фрели Ойю — когда это Хорк успел охладеть к своей невесте? Впрочем, она тоже на него не смотрела. Спрыгнула с лошади, подбежала ближе.
— Йерр Лахт, слава твоим сущим богам, ты живой…
— Конечно живой, — ответил Лахт и хотел ей подмигнуть, но, похоже, получилось у него не очень хорошо. — Мы, ученые механики, живучи…
Однако, увидев руки Лахта, фрели ахнула и попятилась. Помотала головой. Хорошо, что дедушка Юр успел перевязать ему ноги — не след юной деве на такое смотреть.
Она умрет. Она умрет прямо сейчас, через несколько минут, на этом самом месте — наитие кричало об этом так громко, что отмахнуться от него Лахт никак не мог. Эту смерть он увидел, почуял давно, когда в первый раз появился на Волосницыной мызе! Жребий, начертанный на челе девы…
Точно, на фрели не было очелья с изображением тресветлого солнца: должно быть, девочка решила, что с убийством земли исчезает и угроза ее жизни…
— Ну зачем, зачем ты это сделал?! Ради чего? Пусть бы она рассыпалась в прах…
Последние слова фрели сказала неуверенно, но с отчаянной горечью. Бедная девочка… Нет, вовсе не убийство земли заставило ее снять оберег, защищавший ее от смерти, — она сделала это нарочно, будто призывала к себе смерть.
— Да ладно, — осклабился Лахт. — Жалко тебе, что ли?
А в самом деле, зачем он это сделал?
— Она… Она ненавидит меня, да? Она хочет увести меня к себе?..
Ну как объяснить ребенку, что мертвое есть мертвое? Как объяснить, что одинокая навка вовсе не желала зла своей живой сестричке? Но Лахт понял вдруг с ужасом, что навка — реальная угроза для своей сестры. И опасна не тем, что хочет затащить ее к себе в могилу, а тем, что внушает Иое страх и чувство вины, Иоя сама отдает навке свою жизнь каплю за каплей, считая, что присвоила чужую жизнь: чужую память, чужое имя, чужих родителей, чужое богатство, чужого жениха. Наверное, появление жениха стало последней каплей… А теперь, увидев навку и узнав в ней сестру, она и вовсе сняла очелье…
Вот оно что! Ярмарочная ведунья за три великогородки наврала с три короба: когда исзорский пастух не почует своей смерти, когда ротсолан совершит благородный поступок, когда высокая магия не сможет уничтожить навку… Насчет ротсоланского благородства вопрос остался пока открытым, а все остальное как раз произошло — неудивительно, что наитие истолковало это по-своему. Впрочем, фрели тоже истолкует это по-своему, и если умрет, то виноватым снова окажется Лахт, зачем-то спасший навку.
— Она просто по тебе скучает, — ответил ей дедушка Юр.
Лахт обмер… Проклятое наитие! И сейчас ну никак не до поисков логики в невероятном убеждении, появившемся после слов дедушки Юра! Ну как, как навка могла украсть ключ от сундука? Никак. Да и не нужна была ей коса сестры. В дом, в спальню родителей, навка никак не могла пробраться. Ключ был у дедушки Юра, и ничто не мешало ему расплести косу — потому что мертвое есть мертвое… И сейчас убийца фрели Иои — домовый дедушка, мертвый старик — осторожно смачивает облепиховым маслом пузыри на обмороженных руках Лахта… Именно поэтому думать и невозможно!
Никакого колдовства: просто раньше старик никогда не прикасался к Лахту холодными руками мертвеца…
Это он сказал Лахту, что к фрели ходит упырь — чтобы никто не искал навку возле мызы. Потому что извести навку проще простого, не то что упыря. И коса была нужна ему только для того, чтобы Кленовое семейство обратилось к Лахту, чтобы Лахт поехал в Клопицу и привез доказательства виновности Варожа. Чтобы Лахт понял: фрели умрет, как умерла Арнгерд, если не свершить правосудия. И неважно, кто или что ее убьет. Увы, Лахт не оправдал надежд домового деда.
Со стороны мызы снова донесся топот копыт, и на этот раз Хорк не опустил глаза, увидев всадника. Даже наоборот — вперился в того взглядом и подался вперед. Дедушка Юр оглянулся, покачал головой и сказал тихо, виновато:
— Нет на земле справедливости…
И Лахт был с ним совершенно согласен.
Хорк вздрогнул, глянул коротко на дедушку Юра и вновь уставился на приближавшегося всадника.
По просеке скакал йерр Варож — и очень при этом торопился. Лицо его было озабоченным, но, подъехав и спешившись, он доверительно улыбнулся Хорку. И заговорил как ни в чем не бывало:
— Вот, приехал мирить влюбленных… Йерр Хорк, не слушай глупую девчонку. Это она оттого, что любит тебя всем сердцем, не хочет, понимаешь, обманом замуж выходить. Но по закону-то она — дочь йерра Тула, Кленовая Ойя. И ты, женившись на ней, получаешь право владеть землей. Что еще тебе надо? Кленовое семейство и так было во много раз бедней твоего отца, ничего не изменилось. Уверен, твой отец сказал бы тебе то же, что говорю я: женись и наплюй на все. Купишь хорошей земли. Володарь Каменный Хорк — по-моему, звучит!
Лицо Хорка было пустым. Он поднялся на ноги и посмотрел на Варожа с высоты своего немалого роста. Но не сверху вниз вовсе, а сквозь, мимо. А потом его будто поразила внезапная догадка — на миг лицо осветилось ею и закаменело. Володарь Каменный Хорк? В самом деле звучит…
— Ну вот, — Варож вздохнул с облегчением и широко улыбнулся. — Я знал, что ты — человек здравомыслящий и девичьих глупостей слушать не станешь! А остальное — ерунда, поверь. За зиму поставим часовню — двойная соборная магия будет работать, уже весной трава снова прорастет, вот увидишь.
Хорк тем временем натягивал перчатку на правую руку. С каменным лицом — уверенным и спокойным.
— Может, и упырь к весне из праха поднимется? — не удержался Лахт.
Варож глянул на него с ненавистью, но нашел в себе силы улыбнуться.
— Йерр колдун, неужто ты не хочешь счастья влюбленным? Неужто побежишь справедливости искать, разоблачать обман и подлог?
— Чтобы ты и меня тоже убил? — поморщился Лахт. — За поиск справедливости? Нет, йерр Варож, не побегу. Ты убедительно доказал мне, что справедливости нет и быть не может.
Хорк пристально посмотрел на Лахта — с каким-то странным равнодушным недоумением. И сказал медленно и убежденно:
— Справедливость есть.
От этих слов у Лахта по коже прошли мурашки, а Хорк каменной рукой в перчатке ухватил Варожа за грудки́, резко дернул к себе и тут же с силой толкнул назад — Варож не удержался на ногах, повалился навзничь, попытался вскочить, но, прежде чем раздался оглушительный визг фрели, Хорк уже сидел верхом на груди Варожа, ногами прижимая к земле его локти — и сломанная рука не помешала. Лахт видел взметнувшийся вверх каменный кулак с шипованным кастетом — и с какой силищей этот кулак пошел вниз, в лицо Варожа. От удара что-то отвратительно чвакнуло — и этот жуткий звук не заглушили крики фрели. Око за око. Она успела подбежать к Хорку, когда кулак снова взлетел вверх, ухватила Хорка за правый локоть, но это не помешало ему ударить во второй раз — так же сильно и, судя по звуку, так же метко… Око за око.
Наверное, Хорку не стоило этого делать на глазах невесты… Лахт думал, что она лишится чувств, но она лишь отдернула руки. Будто в руках ее вдруг оказалась бородавчатая жаба. Отступила назад.
— Ты… чудовище, йерр Хорк… — выговорила она полушепотом, — настоящее чудовище…
Ну да, одно дело — требовать справедливого володарского суда, и совсем другое — увидеть, как приговор приведут в исполнение.
Вой йерра Варожа мог сравниться с воем сжигаемого высокой магией упыря. И этого юной фрели тоже слышать не стоило.
Хорк поднялся, неловко стягивая зубами перчатку.
— Простите меня, фрели… Иоя… Я понимаю, что вы после этого не сможете выйти за меня. Но справедливость есть. Не может не быть.
Он, пошатнувшись, шагнул в сторону мызы, едва не задев фрели локтем. Она, открыв рот, смотрела ему вслед.
— Хорк! — крикнул ему Лахт. — Ну почему, почему ты не сделал этого раньше? До того, как приехала Конгрегация?
Хорк остановился, оглянулся на Лахта.
— Я дурак. Я не сразу понял, что справедливость сама собой не падает с неба и не выходит из-под земли.
Йерр Варож поднялся на колени и, продолжая выть глухо и безысходно, закрыл руками окровавленное безглазое лицо. Фрели подалась было к нему, но снова замерла в нерешительности. Поглядела вслед удалявшемуся Хорку, качнулась в его сторону…
И в этот миг Лахт увидел черную гробовую змею на пути фрели к Хорку, в аршине от сафьяновых сапожек девочки. Переступивший через гадину Хорк ее даже не заметил, но напугал и разозлил. Лахту уже снился этот сон: раздраженная змея на зеленой траве с подтаявшим снегом. Тогда он всю ночь с ужасом ждал ее смертоносного броска — а теперь не успевал даже раскрыть рот, чтобы остановить следующий шаг девочки.
Справедливость, вышедшая из-под земли… Слепая ее сила, безжалостно восстанавливающая нарушенное равновесие и не знающая при этом добра и зла… Ведунья на ярмарке, оказывается, крепко знала, что говорит, — а впрочем, кто может точно сказать, не ведовство ли плетет нити судьбы? И ведунья, желая угодить володарю, сплела в клубок невозможное, ставшее по ее милости возможным.
Гробовая змея, в отличие от гадюки, нападает без предупреждений — не шипит и ложных выпадов не делает. Лахт крикнул одновременно со смертоносным броском гадины вперед и вверх, через мгновенье после того, как фрели шагнула назад, к отцу. В тот же миг распрямился дедушка Юр, кинулся к фрели — а та даже не заметила мелькнувших в вершке от ее колена ядовитых змеиных жал…
Выбери фрели Хорка, змея бы не промахнулась.
Мертвому старику не страшны ядовитые гады — дедушка Юр сапогом раздавил змеиную голову прежде, чем фрели оглянулась. И посмотрела она не под ноги, а старому ключнику в глаза — решила, должно быть, что он хочет ее остановить.
— Он все-таки мой батюшка… — пробормотала она, будто оправдываясь. — Я не хочу, чтобы он ползал на коленках в поисках мызы.
Лицо ее искажалось гримасой боли — но не острой и короткой, а будто привычной, долгой, не оставившей сил даже на стоны. Бедная девочка! Ей-то за что такие испытания? Неужели за то, что семилетним ребенком она не призналась в том, как без разрешения пошла купаться с подружками? Впрочем, настоящая фрели Ойя расплатилась за это собственной жизнью…
Лахту подумалось, что если Иоя и увидит мертвую змею, то все равно ее не заметит. Не обрадуется тому, что несколько мгновений назад получила право на долгую жизнь — и не справедливостью Хорка, а шагом к отцу…
Когда фрели и Варож, кое-как усаженный в седло, скрылись за деревьями, дедушка Юр поднял убитую гадину и оглядел ее с любопытством. А Лахт оглядел дедушку Юра.
— Ну что, дедушка, дом ли стережешь?
Тот отшатнулся, оглянулся по сторонам. И ответил нехотя:
— Стеречь стерегу, никак не выстерегу.
— И зачем же ты расплел девичью косу?
— А ты, можно подумать, еще не догадался… — Старик вернулся к костру с дохлой гадиной в руках.
— Я тебя хотел послушать.
— Никто не заметил, что девочка должна умереть, — дедушка Юр поднял змею повыше. — Вот она, ее смерть… Черная, гляди-ка… Чтобы тепло беречь, чтобы ни одного солнечного лучика не упустить. Холодно им здесь… Не иначе, сильнейший из мнимых нарочно удержал ее в Исзорье на такой случай. А я не верил, что в лесу видели гробовую змею. И уж тем более никогда бы не поверил, что она может кого-то ужалить в середине бездорожного месяца, после первого снега. Должно быть, высокая магия выгнала ее из норы, в это время змеи еще не окончательно оцепенели.
— Ты на вопрос отвечай. Знал ведь, что это не упырь.
— Конечно. Упырь появился давно, за прощелыгой сюда из Клопицы притащился, но достать его не мог. Но он никого не трогал, по ночам бродил иногда вокруг мызы, собак пугал. Может, йерру Варожу дурные сны в это время снились, и только. Человеку без совести ничего не страшно, никакой упырь его не достанет.
— Так уж и никого? — уточнил Лахт.
— Он увел нашу малышку, нашу Ойю… Как мы ни спешили уехать с Клопицкой мызы, он свое дело сделал — девочка умерла, не справилась с пустячной лихорадкой… Я тогда еще был живым, не знал, что виной тому упырь. Это я здесь понял, когда встретился с ним. Одно для меня осталось загадкой: почему он выбрал Ойю? Почему не дочку прощелыги? По всему выходило, что Катсо должен был забрать Иою, которую спас…
— Потому что рядом с младенцем под Часовней-на-роднике в воск была запечатана прядь волос Ойи. Мне об этом священница рассказала. Кстати, не забудь сообщить об этом йерру Тулу, чтобы он Хорка не выгнал.
— Вот прощелыга… — сквозь зубы прошипел дедушка Юр. — Вот гадина! Как его земля носит!
— Как-как? Ты же сам сказал: человеку без совести ничего не страшно. Кроме шипованных перчаток Хорка, конечно… Так зачем же ты расплел косу Иои? Сказал бы йерру Тулу, как и что…
— Он бы мне не поверил. А доказать вину Варожа мне было нечем. Но дело не в этом. Как только я встретил навку возле мызы, я сразу понял, что она уведет Иою за собой… Нельзя безнаказанно присваивать себе имена мертвецов.
— А мне показалось, что Юхси… То есть Ойя, это моя жена назвала ее Юхси… Мне показалось, что она вовсе не хочет Иое зла. Да и не помнит она ничего из прошлой жизни.
— Конечно не хочет! Она думает, что всего лишь зовет Иою поиграть, а на деле выходит… Ты сам понимаешь, что выходит, когда мертвые зовут к себе живых. Тебе или твоей жене это не страшно, вы не знали девочку при жизни, а Иоя, в отличие от своего батюшки, имеет совесть. Если бы она хотя бы помнила, кто она такая, понимала, что ее вины нет в том, что она живет под чужим именем, — тогда она могла бы с совестью примириться. А она, бедняжка, в зеркало смотрела и видела там мертвую девочку… Если бы прощелыга догадался, что виной тому навка, он бы сам ее извел. Вот и пришлось сказать, что это упырь — упыря извести почти невозможно…
— Ничего, Варож нашел способ… — проворчал Лахт. — Лучше бы ты мне с самого начала сказал правду.
— Я же не знал тебя. Тогда. Одно дело — искать упыря, который хочет убить дитя, и совсем другое — искать справедливость.
— Это ты Хорка ко мне послал?
— Можно сказать и так. Судьба так сложилась: Хорк посетовал, что на его невесте порча, а она взяла и согласилась с этим, потребовала колдуна для снятия с нее порчи. Может, баловалась, а может, в самом деле замучили ее зеркала. Ну я Хорку и посоветовал позвать тебя. Я тогда думал, что ты просто крепко знаешь, как все ученые люди. А ты, оказалось, в самом деле колдун…
Лахт хотел ответить, что никакой он не колдун, но осекся и промолчал — неубедительно это как-то было.
— Я очень благодарен тебе за спасение Ойи, — продолжал дедушка Юр. — Я любил ее, как родную внучку, при жизни и не разлюбил после смерти. И ее, и моей. И если тебе вдруг потребуется помощь от мертвого — только скажи, я все для тебя сделаю, что смогу.
— Ты зачем из меня радость жизни вытягивал, когда в кухне со мной говорил?
— А ты бы поверил в домового деда, который не забирает у живых радость жизни? И потом, я же нарочно тебе нескончаемую свечу на сундук ставил, из самых лучших, — видел, как они тебя завораживают, сердце тебе согревают.
— Слушай, если ты все готов для меня сделать, можешь сказать мне, живы ли мои родители? — оживился вдруг Лахт. Такие тайны мертвые обычно живым не раскрывают.
Дедушка Юр помолчал — должно быть, спрашивать об этом было все-таки не правильно. Но все же сказал:
— Живы твои отец с матерью, их нет среди мертвых. Про отца ничего не чую, а мать твоя из вадьян, родная мне кровь в двунадевятом колене.
Хорк вернулся через час — с лошадью, запряженной в телегу. Собирался отвезти Лахта домой. И надо же такому случиться, что фрели собиралась сделать то же самое и появилась вслед за Хорком — с лошадью, запряженной в телегу. Вот интересно, подумали они о том, как телега поедет по лесу, или считали, что через Хотчино в Росицу можно добраться быстрей чем за день?
Увидев Хорка, фрели вздрогнула, остановилась, и щеки у нее нездорово загорелись, пошли красными пятнами. Может, она и хотела гордо выпрямить плечи, но вместо этого попятилась и снова уставилась в пространство пустыми глазами. И Лахт хотел было отослать Хорка, чтобы хоть немного успокоить девочку, поговорить с нею наедине — в самом деле, нечеловеческое же испытание для ребенка! Но, видно, судьба была против фрели, потому что с противоположной стороны тоже раздался топот копыт — за Лахтом приехала Йочи. В отличие от фрели и Хорка, лошадь она запрягла в дровенки. И, понятно, дорогу ей указывала навка Юхси, сидевшая перед седлом.
— Фрова Йочи, смотри скорей, это же фреличка! — воскликнула навка с детской непосредственностью.
Фрели глянула на нее с угрюмым удивлением — ну точно как большие девочки смотрят на малявок. Йочи спешилась и помогла навке слезть на землю.
— А это йерр черный всадник, фреличкин жених, — продолжала Юхси. — А это домовый дедушка Юр.
Йочи подвела лошадь к Лахту, чтобы дровни стали рядом с ним, кинула повод на обломанный сосновый сук и повернулась к нему лицом.
— Ты детей сиротами хотел оставить, да? Ты меня вдовой решил сделать?
— Да ладно тебе ворчать… — пробормотал Лахт. — Хорк, видал, какая у меня жена строгая? Тебе такую же надо. Раз ты чудовище, кто-то же должен держать тебя в ежовых рукавицах…
Наверное, о ежовых рукавицах говорить не следовало — сразу вспоминались шипованные перчатки… А Хорк и без того во все глаза смотрел на Йочи — верил, должно быть, что рыжие лаплянки умеют превращаться в саблезубых кошек.
— А мне вот нисколечко не смешно, — ответила Йочи и обратилась к Хорку: — Мальчик, помоги, пожалуйста, перенести моего мужа на дровни.
И это она черному всаднику, рейтару Конгрегации! Тот немедленно дернулся исполнять ее просьбу, нисколько не обидевшись на «мальчика».
— Йочи, у него рука сломана, — заметил Лахт.
— Да это ничего! — отмахнулся Хорк. — Мне не тяжело!
Он одним движением поднял Лахта с земли и перекинул на дровни, застеленные шкурами. Богатырь!
А между тем фрели Иоя стояла, держа лошадь под уздцы, а потому не могла отступить назад от бесцеремонно разглядывавшей ее навки. А та подступала к фрели все ближе и ближе.
— А я тебя помню! — вдруг радостно осклабилась навка. — Мы играли! Давно! Я помню!
Она повернула голову к Йочи.
— Фрова Йочи, мы, оказывается, с фреличкой вместе играли!
Наверное, для живой девочки это стало последней каплей, потому что ее угрюмый, исподлобья, взгляд наконец стал осмысленным, но, против ожиданий Лахта, фрели не расплакалась, а отчаянно закричала:
— Уходи! Убирайся! Ты уже умерла! Ты мертвая, понятно? Мертвая! Тебя больше нет, нет! Не подходи ко мне, слышишь? Не подходи!
В ее голосе было столько неподдельного ужаса, что Хорк в мгновенье ока оказался рядом с ней, забыв, видимо, что его фрели теперь считает чудовищем. Впрочем, фрели тоже об этом забыла. Потому что нырнула ему под мышку — в самое надежное и безопасное место, — и Хорк обнял ее за плечо, закрывая от всех опасностей сущего мира.
Навья растерялась, не поняла, почему «фреличка» так рассердилась и испугалась, оглянулась беспомощно на Йочи в поисках поддержки или защиты. Но на помощь ей пришел дедушка Юр — встал рядом, обнял навку за плечо.
— Ты хотела меня убить! Это ты отдала мою косу упырю! Я знаю, я сразу догадалась! Ты всегда хотела, чтобы я тоже умерла! С самого начала хотела, завидовала, что я не умираю, как ты! — продолжала кричать фрели из-под мышки Хорка.
— Я только хотела… чтобы мы вместе играли… — промямлила навья.
— Она не виновата, — сказал дедушка Юр. — Это я расплел твою косу…
— Что? — вскрикнул Хорк. — Зачем?
— Хорк, я потом тебе все объясню… — крикнул с дровней Лахт. — Не трогай деда, он все равно мертвый.
— И водянички смеялись, что у фрелички жених, а у меня только Лапси… — всхлипнула навка. — А теперь и Лапси у меня нету, он сгорел…
— Мертвый?.. — растерялся Хорк.
— Не трогай деда. Он не просто стережет дом — он может ходить по мертвой земле. Он — берегущий.
— Берегущий?.. — выговорил Хорк.
— Да! Да! — выкрикнула фрели со слезами в голосе. — У меня жених, а не у тебя! Потому что ты мертвая, а я живая! У мертвых не может быть женихов! И его затащить в могилу я не дам, так и знай! Потому что он мой, мой, а не твой!
— Да мне и не надо… — навка отступила на шаг. Плечи ее вздрогнули раз, другой — одинокая мертвая девочка заплакала. — Я только хотела… вместе играть… иногда… Я не хотела никого… ни в какую могилу… У меня вот есть Кана, она веселая, смешная… Я думала, что тебе с ней понравится. И Лапси был веселый…
Фрели тоже смахнула слезы с глаз, шмыгнула носом. И сказала тихо-тихо:
— Я не хотела быть вместо тебя… Я правда не хотела…
Луми ничего не перепутала в истории с отколотым зубом — теперь, когда девочки стояли рядом, не оставалось никаких сомнений: именно Иоя врезала Сувате кулаком по зубам, но никак не Ойя. Безо всякого наития стало понятно, что живая девочка и теперь будет защищать мертвую сестричку — потому что она из тех, кто всегда защищает слабых.
Это случилось в декабре 1913г., мы тогда как раз стояли в Праге, помнишь, Самюэль? Да, это было 21 декабря, пятница – самый разгар рождественских базаров. Прага вообще очень красивый город, а перед Рождеством так просто сказочный: тысячи огоньков в нарядно убранных витринах, гирлянды и сувенирные палатки на Староместской площади. Даже статуи на Карловом мосту и те как-то приосаниваются и смотрят благосклоннее на толпы прохожих, целыми днями снующих туда-сюда.
«Кассиопея» стояла на Влтаве, а мы с Самюэлем гуляли, где захотим. Он отправился в Вышеград, а я осталась в Старом городе, мне всегда нравились кривые средневековые улочки, в которых, если прислушаться, то можно уловить шаги тех, кто уже давно умер.
Я прибилась к одному дому на Влтавской, где жили мастеровые и студенты. День-деньской они хлопали дверями, бегали туда-сюда, занося холод в помещение. А было как раз холодно, как сейчас – стояли знатные морозы, такие, что деревянные балки по ночам потрескивали от мороза. Воробьи мерзли сотнями, а те, кому повезло, лепились под козырьки крыш, туда, где пар поднимался от человеческого жилья.
Иржи был студентом Масарикова университета и занимал маленькую комнатку на пятом этаже. Ему повезло, потому что печь была обернута большим боком в его комнату, и он мог сэкономить на дровах, поэтому он очень дорожил этой комнатой. Был он очень славный, несмотря на то, что балбес – любил посмеяться и погулять с товарищами, стоило хотя бы какой-то копеечке завестись у него в кармане, как он тут же шел в пивную и немедленно от нее избавлялся. В этом деле все студенты одинаковы.
Он и заметил меня под лестницей, принес к себе и дал поесть того, что у него было. Все беспокоился, что бедненькая кошечка замерзла, и даже сделал мне какое-то подобие гнезда из своей одежды, которое поставил возле печки. Там действительно было очень уютно и мягко, я была ему благодарна.
— Кто там за порогом? Новый год!
— А какой это год? Одна тысяча девятьсот четырнадцатый год!
— Что он нам принесет?
И тут дверь распахнулась. То ли сквозняк был таким сильным, то ли кто-то пошутил, но даже щеколда треснула и разломилась – дверь пролетела до самого конца и треснулась о стену с такой силой, что посыпалась старая штукатурка.
За дверью никого не было. Только тишина и такая непроглядная темнота, что казалось, будто само пространство исчезло в ее проеме. Студенты испуганно притихли, никто не решался встать и закрыть ее.
— Ой, сколько всего хорошего он нам принесет, не унесем, надорвемся… – тихо прошептал Онда, качая головой.
— В коридоре лампа погасла, наверное, фитиль перегорел… – Иржи встал и взялся за ручку двери. Ему было страшно, но он все же выглянул наружу – никого. Страх понемногу рассеивался.
— Я схожу до лампы, поправлю фитиль, а то кто-нибудь пойдет и расшибет себе лоб. Не закрывайте дверь.
Он шагнул в темноту, я – за ним, у меня на душе было неспокойно, и мне не хотелось оставлять его одного. Тем более, что я прекрасно знаю, как плохо люди видят в темноте. Мы прошлись до конца коридора и он нащупал руками старую керосиновую лампу, стекло которой было еще горячим – значит, она погасла совсем недавно. Иржи обмотал руку рубашкой и снял стекло, чтобы поправить фитиль.
Фуф… фуф… свет снова задрожал и вспыхнул, и тут я увидела ее. Могу поклясться чем угодно, но когда мы шли по коридору в темноте, ее там не было – у меня отличное зрение. А тут она словно соткалась из темноты и выступила вперед, Иржи едва лампу не выронил от испуга.
— Ой, простите, барышня, вы меня напугали…
— Извините, я не хотела.
— Я понимаю, но все равно испугался… – он прикрутил стекло на место и посмотрел на девушку, — вы кого-то ждете?
— Я? Да… то есть нет… Я просто зашла погреться, сегодня очень холодно.
— А… может быть, вы присоединитесь к нам? У нас все очень просто, но весело. Мы играем, гадаем, вызываем Пиковую даму, спрашиваем, что ждет нас в будущем году.
Девушка вскинула на него быстрый взгляд. Была она миленькая, со светлыми волосами и чистым кругленьким личиком, говорящим о том, что она, должно быть, из деревни.
— Мне право неловко…
— Пустяки, идемте. Это гораздо лучше, чем стоять в темноте в коридоре! – и он потащил девушку к себе.
Я шла за ними и мучительно думала – где я ее встречала? Ее лицо было и новым, и бесконечно знакомым, как будто мы много раз виделись. Девушка, в свою очередь, иногда смотрела на меня слишком понимающим взглядом, и от этого мне становилось не по себе.
— Представляете, мы тут хором скандируем: «Новый год, новый год, что же он нам принесет!», и тут бац! Распахивается дверь, а за ней темно и пусто. У меня аж мурашки по коже побежали. Как вы думаете, что это значит?
Девушка посмотрела на него ясным голубым взглядом и тихонько сказала:
— Там было не пусто, там стояла я.
— Ах да, точно! Так значит, мы счастливчики, и в наступающем году нас ожидают счастливые встречи с очаровательными девушками! Я не могу пожелать ничего лучшего… Тост! Онда, давай тост за прекрасных дам!
Бутылка пошла по кругу, щеки студентов раскраснелись, а девушка все смотрела на них ласково и печально. Она так и не притронулась к вину, предпочитая присесть поближе к печке.
— Не могу поверить, что ты меня не помнишь, — ее рука только что держалась за раскаленную печку, но на своей спине я ощутила ее бесконечный холод. – Мы уже встречались, два раза я приходила за тобой.
Она почесала мне ухо и тут я все поняла!
— Ты за мной? Неужели мне пора? Так скоро?
— Нет, — она покачала головой, — я вообще-то к сапожнику приходила, когда вы на меня в коридоре наткнулись.
Уффф… я выдохнула с облегчением.
— Но почему ты пошла с нами? Разве у тебя нет других дел?
— Вы же сами позвали, вернее, Иржи позвал. А дел у меня столько, что и не вышепчешь. Я ведь тоже иногда гадаю на Рождество, и, представь себе, нынче мне выпало, что в наступающем году у меня будет море работы, буду я трудиться без продыха от зари и до зари. Невиданная доселе работа ждет меня в Новом году.
— Звучит страшновато. Но ты же не тронешь Иржи?
Она не ответила, откинулась назад и прислонилась спиной к печке. Я знала, что ей всегда холодно, но никогда не видела ее такой усталой.
В сентябре Иржи получил повестку, как и Онда, и другие. Он еще не знал, что этот маленький клочок бумаги и есть ответ на его вопрос, который он так настойчиво задавал в новогоднюю ночь. Он был очень расстроен и все переживал, что же будет со мной. Кому нужна какая-то кошка, когда на дворе война…
— Ты не волнуйся, Букля, я оставлю денег пани Стойковой, чтобы она кормила тебя и присматривала за тобой. Война не продлится долго, это к бабке не ходи, и тогда я вернусь и заберу тебя. Мы снова будем жить вдвоем, пока не встретим прекрасную девушку, как и было обещано. Ты же помнишь, в этом году я обязательно ее встречу!
Он ушел утром по Влтавской, худой и нелепый в своей новой форме, а я смотрела ему вслед и понимала, что мне больше нечего здесь делать. Я бы дорого дала, чтобы уметь говорить с ним, но это было выше моих сил.
Иржи погиб в декабре, как раз в годовщину своей первой встречи со смертью. Она сказала мне об этом, когда приходила за мной в третий раз. Глупо, наверное, но я любила его – до сих пор вспоминаю, как он делал мне гнездо, и как мы вместе смотрели в окно и считали падающие снежинки. С тех пор я избегала заходить в Прагу, она мне напоминала о нем.
— И это очень жаль, потому что Прага – потрясающий город. – Самюэль подал голос, когда мадам Букля окончательно умолкла, погрузившись в воспоминания. – Прага не виновата в том, что случилось с Иржи и еще миллионами людей. Сколько мы живем, столько и будем умирать, это закон мироздания. Правда, когда нам кто-то действительно дорог, мы отчаянно пытаемся его изменить, и конечно же, ничего не выходит.
https://sun9-73.userapi.com/impf/A2RyGay1ddz4PBJatWQuzI-8II9VrslpomSWcg/bacA99NR3Uk.jpg?size=500×455&quality=96&sign=88c79f5e39f9befe84d4629b504aa1d3&type=album
ссылка на автора
https://vk.com/autumn_land
Снег, холодный, но не колючий, лепился легко. Сначала играли в снежки, бегали и прыгали по сугробам, но мама, вдруг, предложила слепить снеговика. Нетронутый снег остался только на дальнем конце двора, но его хватило на три больших кома, которые поставили друг на друга. Снеговик получился выше Андрюшки, поэтому лицо ему делала мама – вылепила щеки, брови, углубления для глаз, приделала уши. Снежный человечек получался немного лопоухим, но очень милым. Мама решительно отправила папу за морковкой, красками и зачем-то подробно объяснила, где лежит старое ведерко для песка. Андрюшка даже оглянулся на песочницу, в которой они играли летом. Она была вся засыпана снегом и затоптана разными следами. До песка не добраться, зачем ведерко?
Пока папа ходил домой, мама слепила небольшой ком, второй сделал Андрей – они стали руками. Затем мама нарисовала ярко-синие глаза, красные щеки и губы, приделала нос-морковку. А из ведерка, оказывается, получилась замечательная шляпа! Еще папа принес старый веник, приделал ему длинную ручку и вручил довольному, улыбающемуся снеговику.
Андрей деловито спросил: — А как мы его назовем?
Мама задумалась, а папа уверенно произнес: — Снежок.
Сначала Андрюшке стало обидно, что не он придумал имя. Но тут же понял, что снежному человечку оно подходит просто замечательно! Подняв лопатку, он радостно запрыгал, размахивая ею, как флагом. Папа и мама с двух сторон подхватили сына за руки, и они дружно сплясали вокруг снеговика. Тот удивленно таращил на них свои синие глаза. Еще бы! Откуда знать снеговику этот танец диких туземцев с острова Тумба-Юмба, такой любимый у них в семье…
Тем временам начало темнить, и мама спохватилась: — Мужчины, домой, пора стол накрывать!
Мальчик подбежал к снежному другу и шепнул: Не скучай, Снежок, завтра еще поиграем!
Дверь подъезда плотно закрылась, но снеговик недолго был один. Мимо проходили разные люди, некоторые не замечали фигуру из снега, кто-то отпускал шуточки или просто улыбался, одна девушка с большим букетом, воткнула цветок в руку Снежка и поздравила с наступающим праздником.
Потом народу стало меньше, двор опустел, но ярко освещался окнами, горящими по всему фасаду. Там двигались человеческие фигуры, смутно доносились звуки музыки, затем раздался ритмичный одинаковый звон. И вскоре двор опять заполнился людьми. Снежок с интересом наблюдал, как они зажигали яркие брызжущие огни, смеялись и кричали что-то непонятное, водили хороводы, пили странную шипучую жидкость. А в небе горели и рассыпались мелкими огоньками разноцветные звезды.
Большая веселая компания окружила снеговика, с громким смехом прыгая вокруг. Один из них воткнул ему в руку пустую бутылку, сломав замерзший, но все еще красивый цветок. В рот ткнулась дымящаяся сигарета. Шатающийся человек, не удержав равновесия, обрушился на снежного человека, раскрошив ему руку. Шляпа-ведерко скатилась на дорожку, и с хрустом раскололась под ногами, топающими в такт громкой музыке. Внезапно, на снежное плечо упало что-то горячее: раскаленная петарда прожгла солидную яму в холодном теле. Кто-то выдернул морковку и с радостным криком: «Во, закусь!», с хрустом разгрыз ее. Из большой блестящей бутылки Снежка облили липкой жидкостью, которая оставила оранжевые потеки и почти полностью смыла правый синий глаз.
И, когда двор опустел, снеговик совершенно не походил на прежнего, озорного и доброго новогоднего человечка.
Внезапно сзади внизу стало нестерпимо горячо. Скосив туда уцелевший глаз, он увидел смутную фигуру и размытое теплой желтоватой струей основание своего тела. Снеговик дрогнул и покосился.
…Раннее утро Нового года было сонным и безлюдным. Только собачники, вынужденные своими верными четвероногими друзьями, появлялись на пару минут и быстренько утаскивали упиравшихся собачек обратно, досыпать.
Снеговик грустно размышлял о том, как огорчится Андрюшка, увидев его сегодняшнего. Представлял, как потемнеют и нальются горькими слезами светлые детские глаза. Если б он мог убежать…
Чьи-то легкие шаги замерли около него. Единственным глазом Снежок увидел молодую девушку. Толстая русая коса, выбиваясь из-под голубой шапочки с меховой опушкой, спускалась на полушубок, расшитый серебряными нитями. Белые, заиндевевшие ресницы окаймляли ярко-синие глаза и создавали необычный контраст с румяными щеками. Она внимательно рассматривала жалкие остатки снежной бабы.
— Бедняжка, — в ее голосе звучали жалость и сочувствие. – Подожди, сейчас я тебе помогу. — В руке девушки появилась тонкая прозрачная сосулька, которая засветилась серебристо-голубым светом. Прохладные волны этого сияния охватили снеговика, покачивая и убаюкивая. А девушка в голубом полушубке взмахнула рукой и исчезла в рассветном сумраке первого новогоднего утра.
…Дверь подъезда гулко хлопнула, выпуская радостного мальчишку. Он, сжимая в маленькой ручке леденцовую фигурку на палочке, сразу устремился к снеговику. И остановился в изумлении: его снежный друг совершенно преобразился – вместо старого ведерка красовался яркий блестящий колпачок, метелку из веника сменила маленькая пушистая елочка, на туловище сверкали золотые и серебряные звезды. Морковка носа задорно устремлялась ввысь, рот широко улыбался.
Андрюшка подошел поближе, воткнул в свободную руку Снежка леденец и тихонько произнес:
— Это тебе. От меня. С Новым годом!
https://sun9-78.userapi.com/impg/c857232/v857232801/91eba/MHmxhWZWyF8.jpg?size=1024×739&quality=96&sign=ee4098ad25481f59a23bbfcea52c6ed6&type=album
ссылка на автора
https://vk.com/ipogonina59
Коллекционирование — это не просто увлечение. Это состояние души. Более того, — это судьба. Особенно, если ты дракон или манурм, хотя сравнение с драконами Лорну никогда не нравилось. Крылатые огнедышащие ящерицы-переростки раздражали его склонностью к излишнему эпатажу, неразборчивостью в средствах и бессистемностью в составлении коллекций. О пренебрежительном отношении ко всем остальным разумным видам и говорить не стоило. Так что о вымирании драконов Лорн не жалел нисколько. Впрочем, как и о сокращении числа собственных сородичей. Меньше конкурентов.
Манурмы не отличаются компанейским нравом, однако исключение из правил найдется всегда. С Доном Эйриксоном — исландским змеем, перебравшимся в Англию шестьсот лет назад, Лорн дружил. Они были последними в своем роду на Британских островах, а может, и во всем Старом Свете. А истинному коллекционеру требуется ценитель-соперник, желательно, обитающий не слишком близко, но и не в другой части света. Тем более, что жизнь год за годом становилась, с одной стороны, безопаснее, а с другой — скучнее. В одиночку сам не заметишь, как сойдешь с ума, а в дружеской беседе порой рождаются интересные идеи.
С тех пор, как люди построили ювелирные заводы, золото потеряло для манурмов всю свою притягательность. Оно уже не было редкостью, как и драгоценные камни, которые люди научились изготавливать в промышленных масштабах. Но королевские змеи должны собирать клады — в этом смысл их жизни. Правда, клады бывают разные.
— Нам нужно перейти на что-то принципиально новое. — Дон, заехавший к приятелю в гости, перебирал рекламные проспекты, аккуратными стопками сложенные на столике у камина. — Может, начнем собирать редкие растения? Или животных?
— Редких животных следует держать парами, — резонно возразил Лорн, — чтобы они размножались. А как только они начинают размножаться, сразу перестают быть редкими. У меня и так стадо оленей Давида по парку кочует. Дриады замучили жалобами, что они кору с деревьев объедают. Нет уж, горилл и носорогов я содержать не намерен.
— Можно построить оранжерею, орхидеи разводить.
— Неоригинально. И кто будет за ними ухаживать?
— Дриад можно привлечь.
— Откажутся. Им тропический климат не подходит.
— Вернулись, откуда начали, — Дон начал перелистывать каталог Сотбис, но тут же отбросил. — Нет, археологические находки — это бесперспективно. Как ни старайся, всё равно перещеголять Британский музей невозможно.
— Ха, зуб нарвала! — фыркнул Лорн, ткнув ухоженным ногтем в страницу каталога Друо. — Лет триста назад его бы попытались продать, как рог единорога.
— Вот кто действительно стал редкостью… — Дон задумчиво прищурился. — А неплохая могла бы получиться коллекция.
— Чучела что ли? Не выйдет. Трупы волшебных тварей разлагаются за четверть часа, я проверял. Их даже глотать бессмысленно. Чувствуешь себя потом полным идиотом.
— Хочешь сказать, пустым?
Они засмеялись.
— Редкие насекомые? — без особого энтузиазма предложил Дон, рассматривая рекламу журнала «Чудеса природы». — Интересный у них способ хранения образцов, похоже на магические кристаллы.
— Это эпоксидная смола, — Лорн оживился. — Слушай, а ведь это вариант!
— Для консервации единорога? Много смолы понадобится. И во что их заливать?
— Почему обязательно единорога? Можно начать с мелких фэйри. Закажем пластиковые контейнеры. Их сейчас делают любого размера и формы.
Дон скривился. Он не любил новомодные полимеры, предпочитая стекло, дерево и, особенно, старую добрую глину. Но у Лорна уже загорелись глаза.
— Надо узнать подробности, — он вытащил из-под антикварного телефона блокнот. — Есть у меня один знакомый таксидермист. Полагаю, он не откажется нас проконсультировать.
Последовавший за этим разговор Дон слушал со второго телефона — из холла.
— Для начала необходимо сделать пол для ваших жуков, — увлеченно инструктировал Лорнов знакомец, — иначе образец либо всплывёт, либо утонет. Заливаете дно формочки и ждете, пока подсохнет.
— Долго? — деловито уточнил Лорн.
— Смотря какая смола. Часов пять-шесть. Потом кладёте жука, расправляете, как надо и заливаете, но не целиком, иначе всплывет или скособочится. Прикрываете крышкой и ставите в темное место. На солнце оставлять нельзя, а то смола закипит. Когда затвердеет, заливаете до конца.
— То есть, всего три этапа? А ускорить процесс нельзя?
— Не советую. Испортите всю работу.
— Ясно… — Лорн побарабанил пальцами по корпусу телефона. — А возможно залить кого-нибудь покрупнее? К примеру, ящерицу?
— Можно, если вас не останавливают расходы. Смола, знаете ли, недешёвая. Но в любом случае сначала образец высушивается.
— А если я хочу добиться эффекта, скажем так, остановленной жизни?
— Принцесса в хрустальном гробу? — в трубке хохотнули. — Тогда придется заливать чучело. Могу продать несколько штук. Какие животные вас интересуют?
— Я подумаю. Благодарю за консультацию, — Лорн повесил трубку.
— Заливать нужно живых фэйри, — Дон вернулся в кабинет. — Оглушенных или одурманенных. Тогда есть шанс, что они останутся такими навеки.
— Заодно проверим, поддается ли магия консервации. Ты в деле?
Дон задумчиво надул губы.
— Не знаю… Охотиться на фэйри — та еще морока. И король Неблагого двора будет недоволен.
— Это едва ли, учитывая, что Айвор уже три года как убит. На троне его сестра, а она мне задолжала. Мы просто подождем Безымянный день.
Дон кивнул. В Безымянный день Неблагой двор, по давней традиции, приносит жертвы богине смерти Морриган. Правда, последние сто лет жертвоприношения всё больше напоминали казнь преступников, но сути это не меняло.
— Ладно, — вздохнул Дон, сдаваясь. — Если не придется за ними бегать, я согласен.
***
Осень в этом году выдалась промозглая и хмурая, зато зима пришла редкостная для Сомерсетшира — светлая и хрусткая. Выйдя из машины, Дон с удовольствием потянулся, вдыхая вкусный ночной воздух. Город Гластонбери, расцвеченный праздничными гирляндами, уже затихал. До Рождества осталось три дня, а какая сегодня ночь, люди давно забыли.
Синего BMW поблизости не обнаружилось. Должно быть, Лорн подъехал с другой стороны кладбища, такого старого, что его граница давным-давно стёрлась. Дон покачал головой. Раньше люди умнее были, отделяли мир живых от мира мёртвых. А сейчас что кладбище, что парк для прогулок — никакой разницы. Самоубийственная беспечность — вот как это называется.
Пахло свежей землёй и фэйри. Дон шел не скрываясь, похрустывая заиндевевшими палыми листьями. Он чуял затаившихся поблизости часовых Неблагого двора, но его никто не останавливал.
— Счастливого Йоля! — послышалось с боковой тропинки. Сидящий на покосившемся надгробии Лорн помахал рукой.
— На третью ночь поздравлять не принято, — педантично поправил его Дон и неодобрительно покосился на новые туфли приятеля, сшитые из змеиной кожи. — Ты бы ещё табличку на грудь повесил: «Манурм, он же королевский змей. Прием с полуночи до утра. Приходить со своими дровами и мешком для сокровищ».
— А чего зря добру пропадать? — Лорн полюбовался обновкой. — Можно подумать, ты свои шкуры сжигаешь.
— Нет, я их в сейфе храню. В банковском, — Дон прислушался к едва слышным кладбищенским шорохам. — Где вход?
— Третий поворот налево, седьмой склеп.
Среди облетевших тисов и ясеней мелькали редкие огоньки.
— Да, меняются времена, — пробормотал Дон. — Каких-нибудь триста лет назад здесь было бы не протолкнутся.
Лорн философски пожал плечами.
— Кладбищенская нежить — не то, о чём стоит жалеть. Да и без толпы зимних духов, если подумать, стало спокойнее. Мне и Неблагого двора хватает.
— Ты у них частый гость, как я погляжу.
— Наведываюсь время от времени, — Лорн уверенно толкнул дверь увитого плющом мраморного склепа. Плющ зеленел, несмотря на зиму.
Дверь бесшумно отворилась. Дон услышал далекие голоса, музыку и смех. Неблагой двор веселился. Как всегда. Сиды не менялись, отказываясь подстраиваться под новые правила людского мира, и в результате вымирали. Впрочем, вымирали и те из фэйри, кто, казалось, сумел подстроиться. Должно быть, сам воздух изменился. Дон невольно задумался, сколько осталось жить им с Лорном, но тут же тряхнул головой. Не время и не место для таких вопросов.
Камни ступеней шатались под ногами, со стен осыпалась сухая земля. Шум впереди стал громче. Лорн отдернул пахнущую плесенью портьеру из облезлого бархата. Дон наклонил голову и шагнул вслед за ним в пахнущую волшебством и кровью залу. Большую часть полутемного пространства занимал длинный стол, заставленный блюдами с мясом и фруктами, кувшинами с элем, бутылками, обтянутыми паутиной… На лавках по обеим сторонам сидели, скакали, дрались и обнимались фэйри всех мастей и даже человеческие дети. Под столом жизнь кипела ещё более бурно. Возле королевского трона играли музыканты, но их никто не слушал.
— Лорни, какая радость тебя видеть! — королева Каридвен расцвела улыбкой. — И твоего друга тоже. Присаживайтесь, угощайтесь.
Дон вежливо поклонился, оценивающе рассматривая темноволосую королеву. На своего покойного брата она походила мало. Невысокая, худощавая, с чересчур острыми скулами и раскосыми глазами. Примесь чужой крови налицо, особенно в сравнении с сидящими рядом высокородными сидами — золотоволосыми, стройными, сияющими в полутьме. Как ей удалось заполучить трон?
— Мы ненадолго, — Лорн посмотрел в темный угол, где стояли две большие клетки. Внутри каждой валялись скрюченные тела. — Кари, дорогая, я смотрю, в этот раз у тебя нет недостатка в жертвах. Сможешь выделить мне парочку? Живых и относительно здоровых.
Улыбка Каридвен увяла.
— Зачем они тебе?
— Для одного опыта. Не хочу утомлять тебя скучными подробностями.
Даррен, первый советник королевы, медленно поднялся со своего места справа от трона.
— Не в обычае Неблагого двора выдавать своих подданных. Даже осужденных на казнь.
Лорн его проигнорировал, продолжая смотреть на королеву.
— Мне ведь нет нужды напоминать тебе о небольшом долге, Каридвен?
— Нужды и в самом деле нет, — она небрежно махнула унизанной браслетами рукой. — Этой швали у нас больше, чем нужно. Забирай любых.
Сиды удивленно переглянулись. Даррен прикусил губу, но смолчал. Дон прошел вслед за Лорном к клеткам. Прутья из холодного железа надежно удерживали осужденных и не давали остальным раньше времени их замучить. Дон ностальгически вздохнул, вспоминая золотое время, когда даже сидов можно было остановить простой подковой. А сейчас правильно откованное железо днём с огнём не сыщешь. Но эти решётки выглядели новыми, стало быть, Каридвен нашла в окрестностях кузнеца и каким-то образом доставила холодное железо под холм. Уважение Дона к королеве-полукровке возросло. Он натянул кожаные перчатки и отодвинул засов. Придирчиво изучил бесчувственных пленников.
— Богартов не берем, слишком уродливые. Гоблинов тоже, их на любой свалке найти можно.
— Согласен, — Лорн открыл соседнюю клетку. — А как насчет пикси?
— У него крылья поломаны.
— На тебя не угодишь. А это кто?
— Сложно сказать… — Дон брезгливо отбросил бесчувственного, пахнущего дешевым виски гоблина. Под ним обнаружилось израненное лохматое существо с рожками, как у косули. — Кто-то из лесного народца. Я думал, их уже не осталось.
— Редкость — это хорошо, — Лорн вытащил похожее создание, но с круто закрученными рожками. — Премного тебе благодарны, Каридвен. Кстати, возможно, мне потребуется ещё… расходный материал.
— Обращайся в любое время, дорогой мой! — королева широко улыбнулась, показав острые клыки. — Доброй вам обоим дороги.
Она пощелкала пальцами.
— Эй там, заприте клетки!
Когда занавес за незваными гостями опустился, Даррен склонился к Каридвен.
— Моя королева, как случилось, что ты задолжала манурму?
— В то время я ещё не была королевой. И не предполагала, что он потребует в уплату рабов, — Каридвен побарабанила острыми ногтями по подлокотникам трона. — Проклятье! С этим нужно что-то делать.
— Два змеиных короля в одном графстве — это чересчур, — подал голос Дилан, второй советник королевы. — Как они до сих пор не передрались?
— Дон живет в Глостершире, — ответил Даррен.
— Всё равно близко, — Дилан мечтательно сощурился. — А если попробовать их стравить?
Каридвен тяжело вздохнула.
— Не получится, они не первый век знают друг друга. Как жаль, что среди людей не осталось ни одного настоящего мага. В прежние времена любой алхимик душу бы отдал за шкуру манурма или за кусок его мяса.
— Я как-то ел суп из белого змея, — Дилан причмокнул пухлыми губами. — Вкусно, но бессмысленно. Лечить и понимать язык животных мы и без того умеем.
— Однако от змеиного клада я бы не отказалась, — усмехнулась Каридвен.
— Не стоит начинать войну первыми! — Даррен предостерегающе поднял палец. — Они пережили охоту на ведьм, а многим ли из нас это удалось?
— Предпочитаешь платить дань белобрысой рептилии?! — вскинулся Дилан.
— Отдавать осужденных змею — не худший вид казни. Возможно, это приведет к снижению преступности среди бродяг.
— Предпочитаю казнить сама, — Каридвен вдруг побледнела. — Великий Кром, а ведь Лорн так и не объяснил, зачем они ему! Вдруг он их вылечит? Надо было языки этой падали вырвать!
Дилан кокетливо поправил заплетенные в косы волосы и подался ближе к трону.
— Моя королева, но ведь сила Той Самой Флейты наверняка справится даже с самым могущественным манурмом.
— А кто рискнет на ней сыграть? Ты?
— О нет! — Дилан отшатнулся. — Настолько древняя магия по силам разве что Даррену.
Первый советник одарил его мрачным взглядом.
— Нет, это слишком опасно. Даже если получится уничтожить одного, второй может отомстить.
— Не успеет, если навестить его в ту же ночь, — возразил Дилан. — До Глостершира рукой подать.
— Это если на машине. А я не люблю эти пропахшие бензином чудовища! Внутри них только и думаешь, как бы удержать гламур.
— Только в один конец, Дар, — ласково сказала королева. — Обратно вернешься своим ходом.
Она достала из складок мантии простую деревянную флейту и протянула ему.
— Ты ведь знаешь подходящую мелодию?
Даррен дотронулся до инструмента кончиками пальцев и тут же отдернул руку.
— Нет. Ты не понимаешь, Каридвен! Эта флейта слишком много забирает у музыканта. Я не готов столько отдать.
— Какое возмещение ты хочешь?
Даррен заколебался, что-то мысленно прикидывая.
— Один клад мне.
— Половину!
— Хорошо, но я сам выберу, что взять.
— Договорились, — Каридвен ярко улыбнулась. — Это будет достойный подвиг для завершения Безымянного дня.
«А если вы оба сгорите вместе с проклятой флейтой, это будет идеально», — добавила она про себя. Даррен верно служил её брату, и всем было известно, что он остался при дворе только ради того, чтобы узнать истинную причину смерти Айвора.
Даррен взял флейту, встал и молча поклонился. Наблюдая, как он пробирается между пирующими к выходу из залы, Дилан едва слышно прошептал:
— Что, если он погибнет, а Лорн выживет?
— Ничего страшного, — Каридвен провела кончиками пальцев по его щеке. — Ты ведь не проговоришься, правда? А я скажу Лорну, что Даррен узнал о его роли в убийстве короля и попытался отомстить — на свой страх и риск.
— Восхищен твоим умом, моя королева! — он пылко поцеловал ей руку. — Кстати, когда Даррен вернется, он будет полностью измотан, верно?
— О да… — Каридвен усмехнулась и подняла свой кубок. — А мы приготовим ему угощение.
***
Вонь была настолько резкой, что чесалось в носу. Но если чихнуть, утихшая боль наверняка снова проснётся. А еще дико раздражал гудящий звук, как от застрявшего в щели шмеля. Кунла слышал такое в человеческих домах. Значит, он больше не в подземелье Неблагого двора. Рядом кто-то насвистывал «Зелёные рукава». Старую мелодию, известную только фэйри, а не ту, что украли и испортили люди.
Кунла самую малость приподнял ресницы. Высокий потолок, обшитый светлыми досками, светильники такие яркие, что режут глаза. Слева — большое окно, одна створка приоткрыта. Снаружи темно, значит ночь ещё не закончилась. А лежит он на чём-то твердом, вроде стола. Кунла скосил глаза вправо. Спиной к нему стоял и размешивал в жестяном ведре что-то вонючее высокий человек в черной рубашке с закатанными рукавами. Густые белоснежные волосы падали на расстегнутый ворот неровными прядями. На колдуна не похож — на бледной коже предплечий ни одной татуировки. Да и перевелись колдуны давным-давно. Но откуда он знает правильную мелодию?
Кунла не любил людей, особенно таких — холеных и упитанных. Живёт, небось, сытно и спокойно. Кунла последний раз ел три дня назад, а что такое покой знал только понаслышке. От вони глаза начали слезиться, заболела голова. При этом, как ни странно, тело ощущалось легким и прыгучим. Даже чистым.
Человек перестал свистеть. Кунла тут же закрыл глаза.
— Так, это готово, — произнес приятный голос. Таким рассеянным тоном обычно ведут разговор с самим собой. — В следующий раз надо купить смолу подороже, а то рехнуться можно от запаха. Ну-с, малыш, готов сыграть роль прекрасного принца?
Ответа от него явно не ждали, и Кунла счел за лучшее промолчать.
— Или сначала ветки? — задумчиво пробормотал голос. — Да, пожалуй.
Послышался сухой шелест. Кунла приоткрыл правый глаз. Непонятный человек укладывал две дубовые ветки в прозрачный ящик, по размерам вполне способный вместить средних размеров фэйри.
«Это что, гроб? Как в сказке?! Ну уж нет!» — Кунла сгруппировался и одним прыжком оказался у окна. Дернул раму и прыгнул, даже не посмотрев, что внизу.
— Стой!
Окрик догнал его уже в полете. «Башня!» — сердце оборвалось, но в ту же секунду он влетел прямо в объятья раскидистого дуба. Кунла намертво вцепился в покрытые листьями ветки и повис. «Листья зимой?!» — обдумать это чудо не было времени. Кунла оглянулся на дом. Надо же, какой большой, с двумя башнями. А вот и хозяин — тоже решил из окна вылезти, правда на первом этаже. Как это он так быстро спустился?
Кунла стремительно, по-беличьи, соскочил на землю и кинулся в глубину парка, больше похожего на лес.
— Стой, тебе говорят! — раздалось сзади. — Всё равно поймаю!
Только сейчас Кунла заметил, что на шее у него что-то болтается. Флейта? Неужели Та Самая?! Радость обожгла волной и тут же схлынула. Флейта оказалось новенькой, человеческой работы. Он хотел было сдернуть её, но не стал. Пригодится, даже такая.
Впереди замелькали испуганно разбегающиеся олени.
— Задержите его!
Он что, оленям приказывает? Кунла не удержался от смешка. И тут его левая нога попала в петлю вынырнувшего из-под земли корня. Кунла покатился по земле, взвыв от резкой боли.
— Попался, стервец! — голос преследователя слышался совсем близко.
Кунла вскочил, стиснув зубы, подпрыгнул, ухватился за нависшую ветку огромного ясеня и закинул себя наверх. Не останавливаясь, полез дальше. Нога болела, но по сравнению с тем, что ему пришлось пережить в лапах королевы, это была сущая ерунда.
— Слезай! — потребовали снизу слегка задыхающимся голосом. — А то хуже будет!
— За дурака меня держишь? — Кунла поудобнее устроился на последнем прочном суку. Лезть выше было уже рискованно. — Ты кто такой? Колдун? Ну, так сними меня, если сможешь.
— И сниму! — пообещал незнакомец. — Отдышусь только.
Волосы у него растрепались и ещё больше напоминали гриву. «Как он не мерзнет в одной рубашке? — с тоской подумал Кунла, ёжась на пронзительном ветру. — И в темноте видит, зараза!»
Он присмотрелся к своему преследователю повнимательнее. Крупные, вполне человеческие черты лица, темные брови вразлёт. И большие, цвета желтой яшмы глаза с вертикальными зрачками. Кунла вцепился в дерево так, что кора начала крошиться под пальцами. Белая грива, зеленеющий зимой дуб — всё сходится!
— Ты… манурм?! Этот, как его, Лорн?
— Польщен, что мое имя широко известно среди фэйри, — Лорн принялся не спеша расстегивать рубашку. — В последний раз предлагаю — слезай сам. Обещаю, больно не будет, ты просто уснешь.
— Яи так уже выспался. — Кунла оценил расстояние до соседнего дерева. Пожалуй, можно перепрыгнуть, даже с больной ногой.
— Тогда я тебя укушу, — голос змея изменился, стал опасно-вкрадчивым. — Яд манурма, к твоему сведению, парализует. А ещё это очень болезненно.
— Ты меня сначала достань, пивной бочонок!
Манурм со свистом втянул в себя воздух, резко выдохнул и начал меняться. Кунла внимательно следил за метаморфозом. И когда массивное тело гигантского змея полностью втянулось на дерево, прыгнул.
***
Рогатое существо оказалось женского пола и совсем юное, насколько Дон мог судить. Хотя возраст фэйри не определишь, пока не посмотришь в глаза. Манурм пропустил сквозь пальцы медные кудри, недавно слипшиеся от крови, а теперь собственноручно им вымытые и расчесанные. Что понадобилось Неблагому двору от этой девочки? Её пытали всерьез, не ради развлечения.
Дон потрогал острые отростки рожек. На них должны позвякивать крошечные бубенчики, а в пушистой кисточке на конце хвоста блестеть цветные бусины. И браслеты — золотыми завитками охватывать тонкие руки…
Чутко вздрагивают острые кончики ушей, настороженно смотрят раскосые глаза. Мгновение узнавания — и звенит серебром радостный смех…
Нет, его лесная нимфа Лара была совсем другой. Вся как росчерк птичьего крыла — быстрая, изящная, с текучими темными локонами, перламутровой кожей, зеленоватой, как мох, и такой же мягкой шерсткой на стройных ногах дикой козочки. А у этого существа круглое лицо с пухлыми губами, нос картошкой и золотистая кожа с россыпью веснушек — там, где её можно разглядеть между синяками и коростой. Так почему же он вспомнил те времена, когда в Исландии ещё шумели леса? Люди их вырубили, уничтожили вместе с дриадами и нимфами. И он не сумел уберечь Лару.
Дон смочил клочок ваты в приготовленном целительном эликсире и протёр лицо маленькой фэйри. На ней хорошо бы смотрелся венок из лесных цветов. Но где их взять зимой? Можно, конечно, купить оранжерейные, но это будет уже не то. Или подождать до первоцветов? Хочется, чтобы первый экспонат коллекции стал шедевром, а что эффектного в истощенном теле? Подкормить, вылечить как следует, нарядить майской королевой… И вообще, пусть Лорн первым рискует, а он учтет его ошибки и сделает лучше.
Дон поднял невесомое тело, перенес из лаборатории в кабинет, уложил на кожаный диван и укрыл пледом. Сходил на кухню, вскипятил чайник, залил полную тарелку овсяных хлопьев с ягодами. Что едят британские нимфы, он не знал, но от овсянки ещё никому плохо не было. Подумав, добавил в кашу масло и мед. Вернулся в кабинет и поставил поднос на столик рядом с диваном.
Ноздри круглого носа дрогнули, длинные ресницы поднялись. Дон ждал синевы лесного озера, но глаза у неё оказались болотного цвета с карими крапинками. А взгляд взрослый. Манурм вздохнул с облегчением — невелика радость возиться с ребенком.
— Не бойся, — он улыбнулся. — Ты можешь сесть?
Она моргнула, прислушиваясь к себе. Облизнула губы.
— Cмогу, наверное, — голос звучал хрипловато.
Дон аккуратно приподнял её за плечи, подсунул под спину две подушки. Придвинул стол поближе и сел в соседнее кресло.
— Питайся.
Она недоверчиво посмотрела на него, потом на кашу. Сглотнула и потянулась за ложкой. Тарелка опустела за минуту. Дон прикинул, сколько у него осталось коробок с овсяными хлопьями. Надо будет пополнить запас.
— Пить хочешь?
Она облизала ложку.
— Ага.
Дон усмехнулся и пошел за второй порцией каши и соком. Он сомневался, можно ли оставить фэйри без присмотра, но решил, что в таком состоянии она безопасна. По возвращении обнаружил её на том же месте. На этот раз каша поглощалась медленнее.
— Не ешь лишнего, а то плохо будет, — предупредил Дон, наблюдая, как округляется под пледом тощий живот.
— Нет, мне хорошо, — она причмокнула и взяла кружку. — Это что?
— Грейпфрут, — Дон придвинул ей коробку с соком.
Она изучила картинку.
— На апельсин похож. Я ела однажды апельсины. Их тогда на свалку выбросили, целый ящик, и мы… — она осеклась. В раскосых глазах снова вспыхнуло подозрение. — А ты кто? Ты из Благого двора?
— Я сам по себе и не подчиняюсь дворам.
Она сосредоточенно осмотрела его — от добротных, хотя и не новых домашних туфель до тщательно уложенных белых волос. В глаза всматривалась особенно долго.
— Ты дракон?!
Дон удивился надежде, с которой она задала вопрос. Лично он бы встрече с драконом не обрадовался.
— Нет, хотя почти угадала. Вторая попытка?
— Значит змей, — она нахмурилась. — Я слышала про тебя. Твое имя Лорн, да?
— Дон, — поправил он. — Лорн живет в соседнем графстве.
— А мы где? — она почему-то сильно испугалась.
— В моей усадьбе в Глостершире. — Дон невольно заинтересовался. Что такого важного у неё осталось в Сомерсете? — Кстати, не пора ли представиться? Мое имя ты знаешь, а как называть тебя?
— Айри, — она пожевала губу. — Тебе сокровища нужны, да?
Дон склонил голову набок.
— Допустим. А у тебя их много?
Айри прищурилась.
— У меня есть нечто более ценное — информация. Очень важная для тебя и Лорна. Если ты меня отпустишь, я расскажу.
Дон хмыкнул. А девочка не так проста, как показалось.
— Сначала расскажи, а уж потом я решу, хватит ли этого для выкупа, — он скрестил руки на груди.
— Так не пойдет! — она замотала головой. — Но я клянусь дубом, тёрном и ясенем, солнцем, луной и звездами, что это очень важные сведения, от них зависит жизнь вас обоих.
Дон задумчиво надул губы. Такие клятвы фэйри не нарушают. Айри вполне могла услышать что-то действительно важное. В присутствии осужденных на смерть палачи за языками не следят.
— Ладно, — он поднял правую руку. — Клянусь тем же, что отпущу тебя на свободу, если твоя тайна окажется действительно полезной.
Айри залпом допила сок и торжественно выпрямилась.
— Я знаю, где сейчас Та Самая Флейта.
Дону потребовалось пара секунд, чтобы осознать её слова. Потом он вскочил.
— Где?!
— У королевы Каридвен, — Айри передёрнула плечами. — С прошлой ночи.
Дон замер. Древняя флейта, способная подчинить кого угодно, считалась давно сгинувшей. Если она нашлась, это очень скверно. Едва ли у королевы-полукровки получится справиться с могущественным артефактом, но при её дворе есть чистокровные сиды, способные обуздать древнюю магию. Каридвен явно осталась недовольна требованием Лорна, а это означает, что он в большой опасности.
Дон кинулся к телефону, набрал номер, который знал наизусть. Раздались долгие гудки. Седьмой, восьмой, десятый… «Да где же ты?!»
— Поехали! — Он бросил трубку, схватил Айри в охапку вместе с пледом и бегом бросился к двери.
— Куда? В Гластонбери? А почему так срочно?
— Потому что Каридвен наверняка сообразила, что ты можешь проговориться о флейте. Значит нанесет удар этой же ночью!
Дон истово надеялся, что не опоздает.
***
Нога болела всё сильней. С пятого дерева Кунла сорвался, чудом удержавшись на нижних ветках. Клыки змея лязгнули в паре дюймов от него.
— Ну вс-сё… — манурм шипел и свистел, как перекипевший чайник. — Допрыгалс-ся, с-сукин с-сын! С-сейчас я тебя…
Кунла прижался к дереву и зажмурился. На ещё один прыжок сил уже не было.
— А последнее желание? — пискнул он.
— Обойдешьс-ся! — змей примерился. — Впрочем, давай. Что ты хочешь?
Кунла взялся за флейту.
— Позволь мне сыграть напоследок.
— Не надейс-ся, что с-сумеешь меня зачаровать! — Манурм свернулся кольцами под деревом, не сводя с жертвы глаз.
«А ведь всего пару дней назад я мог бы попытаться, — Кунла вздохнул. — Эх…»
Он поднес флейту к губам. Зазвучала мелодия — темная, тягучая, как смола. Манурм содрогнулся всем телом. Кунла испуганно опустил флейту, но музыка продолжалась.
— Это не я… — он вскинул голову. Кто-то неподалеку играл на Той Самой Флейте.
Манурм содрогнулся ещё раз и медленно, неохотно, словно его тащили на невидимом аркане, пополз за дом — туда, где звучала флейта, и откуда ветер доносил запах дыма. Кунла сжался на своей ветке. Играет кто-то из прихвостней Каридвен, это ясно. Должно быть, королева что-то не поделила со змеем. Самое время бежать, пока они там разбираются. Но что дальше? Убежище разрушено. Каридвен не оставит их в покое. И он должен отомстить за Айри… Кунла вцепился в свои рога и замычал. Он не привык думать так напряженно — планы всегда придумывала Айри. А что, если спасти змея? Долг жизни — это святое. И есть шанс вернуть Флейту!
Кунла слез с дерева и похромал по следу манурма.
— Какой ты горячий, — бормотал он. Там, где прополз змей, иней на земле растаял. — Скоро ещё горячее будешь, гад паршивый! Ни в жизни бы тебя спасать не стал, живодёр!
Он осторожно заглянул за угол дома. На асфальтовой дороге, ведущей к воротам, горело три костра. Магических, сразу видно, почти без дров. Флейтист скрывался за дымом. Судя по смутному силуэту — кто-то из сидов, в длинном, тёмном плаще. Сама королева? Нет, это вряд ли.
Манурм уже прополз через первый костер. Огонь под ним гас, угли разлетелись искрами в разные стороны. «Чтобы одолеть манурма, — как вживую услышал Кунла голос деда, — надо разжечь три больших костра и заставить змея проползти через них. В третьем костре он превратится в пепел. Однако надо соблюдать осторожность, иначе змей в предсмертных корчах утащит в костер своего убийцу».
А может, не вмешиваться? Может, они оба сгорят? Ага, и Флейта тоже! Кунла переступил с ноги на ногу. Боли он сейчас не чувствовал. Манурм прополз через второй костер. Снова взметнулся сноп искр. Музыка звучала, не сбиваясь на ни долю секунды. Кунла с силой дернул себя за правое ухо, как частенько делал дедушка, прижал флейту к дрожащим губам и дунул. Резкий, душераздирающий звук разорвал тягучую мелодию. Манурм вскинул голову и зашипел. Кунла продолжал выдувать дикие, разрушающие очарование звуки. Тот, кто играл на Той Самой Флейте, запнулся, сфальшивил всего раз, но этого оказалось достаточно. Манурм извернулся, огибая последний костер, и сделал выпад. Музыка захлебнулась. Огонь погас, словно в костер вылили ведро воды. Из-за клубов дыма раздался чей-то крик и тут же оборвался.
— Флейту не трогай! — Кунла вслепую кинулся вперед, закашлялся, споткнулся обо что-то и упал. Раздался страшный звук треснувшего сухого дерева. — Нет!
Он не сразу понял, что сломалась новая флейта. Острый обломок воткнулся ему в грудь. Кунла смахнул его и слепо зашарил вокруг. Ведь может такое случится, что Та Самая Флейта сама вернется к нему! Ведь бывают же чудеса!
И тут его скрутило и вывернуло — желчью, больше ничего в желудке не было. Крошечные раскаленные ножи впились во внутренности. Кунла ткнулся лбом в горячую золу, закусил подвернувшуюся головешку. Уголь захрустел на зубах, обжёг язык. «Никогда не колдуй на тощий живот….» — прав был дедушка!
***
Дон выжимал из мотора всё, что только возможно. Джип летел по шоссе со скоростью сто двадцать пять миль в час. Любая выбоина могла стать роковой. На заднем сиденье Айри сжалась в комок, с головой закутавшись в плед.
— Если они убили Лорна, я их двор в Преисподнюю отправлю! — прошипел Дон.
— А ты можешь?
Он не ответил, сосредоточившись на дороге — впереди ждал довольно крутой поворот. Айри задумалась. Её друзьям срочно требуется надёжное убежище и сильный защитник. И кажется, она нашла неплохой вариант.
Айри рискнула высунуться. Как раз в этот момент мимо промелькнул дорожный знак — совсем близко от окна. Она взвизгнула и накрыла голову кожаной подушкой. Да, вариант может стать неплохим, если они не разобьются на этой тяжеленной колеснице!
***
— Вот ты где!
Кунлу обхватили сильные руки и вытащили из дыма.
— Прекрати пинаться, дурень, не трону я тебя!
Лорн сыто рыгнул. Он снова был в человеческом обличье. Перемазанный в золе, со стоящими дыбом волосами, в криво наброшенном на плечи темно-синем плаще, словно сшитом из куска ночного неба.
— Флейта… где? — простонал Кунла.
— У меня. Но тебе я её не отдам.
— Я же тебя спас!
— От долга жизни я не отказываюсь, — удерживая Кунлу на руках, Лорн вернулся к тому месту, где сбросил свою одежду. — Сейчас я тебя отпущу, только не убегай.
«Я и ползти-то не смогу…» — Кунла скорчился, прижавшись к дереву. Резь во внутренностях не прекращалась, и нога опять разболелась. Он заскулил — слабо, как смертельно раненный щенок.
— Что, совсем плохо? — Лорн перестал одеваться и присел перед Кунлой. Пробежался чуткими пальцами по животу, по распухшему суставу ноги. — Удивительно, и как ты со своими копытами умудряешься лазить по деревьям?
— Я-то?.. — Кунла недоверчиво прислушался к себе. Боль стремительно стихала, только в желудке сосало от голода. — А что такого? Козы тоже могут — и по деревьям, и по скалам… А у кого ты научился лечить?
— Прирождённый дар, — Лорн отряхнул ладони. — Засчитаем в счет моего долга. Кроме того, можешь рассчитывать на мою защиту.
— И одно желание!
— Договорились, но про Флейту даже не заикайся.
— Но она моя — по праву!
— Неужели? — Манурм натянул брюки и обулся. — А ты не слишком молод для хранителя такого мощного артефакта?
— Меня не спрашивали, — Кунла отвернулся и мазнул ладонями по глазам. — Дедушка умер, а я последний в роду.
— Тебя как зовут, последний герой? — Лорн набросил ему на плечи свою рубашку.
— Кунла.
— Но ведь это не имя?
— Теперь имя, — Кунла горделиво приосанился.
— Ладно, пошли в дом, — Лорн застегнул трофейный плащ и вытряс из волос золу. — Поговорим, обсудим, что я могу для тебя сделать.
— Для начала — накормить, — пробурчал Кунла, неохотно следуя за ним. — А кто это был?
— Советник королевы, Даррен.
Кунла злорадно ухмыльнулся. Ещё бы Дилана прикончить… Нет, не стоит тратить долг манурма на месть. Есть более важные желания.
— Кухня там, — Лорн махнул рукой налево от входной двери, — ешь, что найдёшь, не стесняйся. Я сейчас восстановлю защиту на воротах, приму душ и вернусь.
Когда он через полчаса появился на кухне, Кунла сидел за столом, поочередно откусывая от яблока и сандвича с сыром и ветчиной. Перед ним валялись пять огрызков, кучка мандариновых косточек и два пустых пакета из-под молока.
— Смотри, не лопни, — Лорн открыл холодильник и присвистнул. — Однако…
— Ты сам сказал, что можно съесть всё, что найду. — Кунла проглотил последний кусок и с сожалением посмотрел на холодильник.
— Хватит с тебя, — Лорн включил чайник, достал из шкафчика жестяную банку с чаем и пачку бисквитов. — Рассказывай, как Та Самая Флейта оказалась в вашем роду.
— Она всегда у нас была, — Кунла собрал огрызки, сунул в рот и с хрустом прожевал. — У каждого рода фэйри есть своё сокровище. У нас — Флейта. Только она очень капризная и не всегда откликается. Дедушка за всю жизнь три раза на ней играл, у него сил мало было. А я только однажды попробовал, когда сиды нас нашли.
— Кого это — вас? — Лорн поставил на стол чашку с душистым травяным чаем и уселся напротив Кунлы. — Ты же сказал, что остался один?
— Они такие же, как я, последние, — Кунла посчитал по пальцам. — Семеро… Нет, теперь уже шестеро, считая меня. Мы под мостом жили — пэк, лепрекон, брауни, баньши и кайт-ши.
— Разве кайт-ши тоже вымерли? — Лорн недоверчиво поднял бровь.
— Чистокровные — да, — Кунла вздохнул. — Когда в Шотландии охоту на ведьм устроили, всех чёрных котов перебили. Винни сначала на остров Мэн сбежал, но ему там не понравилось. Мы отовсюду собрались — кто из Шотландии, кто из Ирландии. В Англии сытнее и спокойнее, только надо следить за Неблагим двором.
— Не уследили? — уточнил Лорн. У Неблагого двора было семь резиденций, и с места на место они переезжали каждые семь лет.
— Мы хотели уйти, — Кунла шмыгнул носом, — но Винни заболел. Мы под мостом прятались, нас тролль защищал, и всё хорошо было. А потом мост чинить стали, тролль ослабел, пришли сиды и убили его. Я пытался играть, но у меня плохо получилось. Остальные сбежали, а я не успел.
У Лорна загорелись глаза. Последние чистокровные фэйри с их артефактами! Вот это редкость!
— И что было дальше?
— Меня схватили, — Кунла передернул плечами. — Допытывались, как обращаться с Флейтой и где остальные прячутся.
— А ты знаешь, где они сейчас?
— К счастью, нет, — Кунла подпер отяжелевшую голову кулаками. От непривычной сытости он опьянел. — Про запасное убежище только Айри знала. Она увела всех наших, а потом… Не надо было ей возвращаться!
Он посмотрел в окно. Полночь давно миновала, значит Айри больше нет в живых.
— Королева её поймала?
— Да, — сипло выдавил Кунла и не выдержал, заплакал. — Айри была последней из рода Кернунна…
— Дитя лесного бога? — Лорн нахмурился, вспоминая. — Она кудрявая и с рожками?
— Ты её видел?! — Кунла вскочил, судорожно глотая слезы. — Ну почему ты не забрал её тоже!
— Потому что её выбрал Дон, другой манурм, — Лорн внимательно смотрел на него. — А знаешь, скорее всего, она ещё жива. Смола медленно затвердевает, к тому же Дон сначала постарается привести твою Айри в порядок.
— Спаси её! — Кунла подскочил к нему, схватил за плечи и попытался встряхнуть. — Ты мне должен! Мне больше ничего не надо, только спаси её!
— Я понял, не кричи, — манурм со стоном поднялся, запахнул шелковый черный халат на похудевшем животе. Зря он проглотил сида. Как там Дон сказал — чувствуешь себя пустым дураком? Вот именно.
Лорн вышел в холл, поднял трубку телефона. Страшно подумать, сколько с него сдерет Дон за эту фэйри.
Кунла выбежал следом и, затаив дыхание, слушал длинные гудки в трубке.
— Странно, — Лорн с досадой дернул бровью. — Обычно он отвечает на звонки, даже если чем-то занят.
— А он далеко живёт? — Кунла готов был бежать куда угодно, лишь бы вернуть Айри.
— Не слишком. — Лорн положил трубку. — Поехали.
***
Ночь уже была на исходе, когда две машины встретились на пустынной дороге. Синий BMW затормозил сразу, чёрный джип промчался мимо, развернулся на полном ходу и съехал на обочину. Хлопнули дверцы.
— О боги, Лорн, ты жив! — Дон так сжал приятеля в объятьях, что тот крякнул. — А я уже думал, что приеду на твое пепелище!
— Хорошо, что мы не разминулись, а то бы тебя удар хватил! — засмеялся Лорн. — Пепелище действительно имеется, но…
Его слова заглушил радостный визг. Айри и Кунле потребовалась несколько секунд, чтобы выбраться из автомобилей, и теперь они кружились, крепко обнявшись. Лорн фыркнул.
— Два пугала.
Айри завернулась в плед на шотландский манер. Кунла плащом завязал на себе рубашку Лорна.
— И как это понимать? — Дон недобро прищурился.
Лорн отогнал от себя видение финансового краха и начал рассказывать. Дон слушал, недовольно косясь на Айри, которая что-то горячо шептала Кунле.
— И ты хочешь устроить у себя что-то вроде заповедника для фэйри? Ты с ума сошёл?
— Подумай, какие у них могут быть сокровища! Это же древние артефакты! Я с ними в порошок сотру Неблагой двор! Будут знать, как покушаться на манурмов!
— А ты уверен, что хранители этих артефактов согласятся у тебя жить?
— Лучше я, чем Неблагой двор. И Айри сумеет их уговорить. — По дороге Лорн уже обсудил этот вопрос с Кунлой. — Уступи её мне, Дон Эйриксон. Назначь цену сам.
— Нет, — твердо ответил Дон. — И даже не пытайся торговаться.
— Ты обещал, что спасешь Айри! — взвыл Кунла, ткнув в Лорна пальцем. — Учти, без неё ты никого из наших не найдёшь!
— Дон, неужели ты тоже хочешь устроить заповедник? — Лорн удивленно поднял брови. Он прекрасно знал, как ценит более старый змей тишину и покой.
— Почему бы и нет? Ты был очень убедителен в своих доводах.
Айри молча переводила взгляд с одного манурма на другого и вдруг лукаво улыбнулась.
— Прекрасная идея. Два заповедника — это в два раза лучше, чем один.
Кунла надулся.
— Он тебя хотел в смолу закатать, а ты ему поддакиваешь?!
— Не уверена, что он действительно этого хотел. К тому же, он дал клятву, что освободит меня.
— Я помню, — кивнул Дон. — Но полагаю, что защита для вас важнее свободы?
— Так это будет заповедник или тюрьма?! — вскинулся Кунла.
— Разумеется заповедник, — сказал Лорн. — Некоторые ограничения, конечно, ввести придётся, иначе мы не сможем гарантировать вашу безопасность. Но о тюрьме, в любом случае, речи не идет. Вы получите защиту, а мы…
— Головную боль, — Дон вздохнул. — Сколько вас всего?
— Семеро, — буркнул Кунла. — Айри, ну зачем ты согласилась остаться с ним? Мы могли жить все вместе, как раньше!
— Без меня ты скорее повзрослеешь, — она взлохматила ему волосы. — Но семеро — это маловато для двух заповедников. К счастью, я знаю, где прячутся ещё четверо таких же, как мы.
— Они все взрослые? — настороженно уточнил Дон.
— Почти, — Айри широко улыбнулась. — Им больше ста лет.
— Каждому или всем вместе?
Она замялась.
— Ясно, — он строго погрозил ей пальцем. — Смолу я выкидывать не буду. Контейнеры тоже. И Лорну не советую. Намек ясен?
— Конечно! — хором ответили Айри и Кунла. — Всё будет в полном порядке!
Манурмы переглянулись. У обоих имелись веские основания не верить этому обещанию. Но одно не вызвало сомнений — в их жизни больше не будет места скуке.
ссылка на автора
https://vk.com/club49941337
Новый год – не дешевый праздник, но стоит своих затрат.
Договорились, что Дед Мороз придет прямо после полуночи. Я выбрала из опций «Козлик Йоулупукки», «Санта» и «Дед Мороз» третью. Белая курчавая борода и глаза с огоньками. Из опций о подарках ткнула в «волшебный сюрприз».
Домашних, конечно, предупредила. Близнецы переглянулись с недоверием. Муж сразу полез в коммуникатор, чтобы проверить историю событий и маршрутов Деда Мороза и удивленно поднял на меня глаза:
—Ну, дела! Три миллиарда заказов за прошлый год. В этом году уже три с половиной миллиарда. И только семь «печалей» в профиле.
— А за что? — спросили хором близнецы.
— Написали, что подарок опоздал.
—Лучше поздно, чем никогда, — пробормотала прабабушка.
— И как он справляется со всем один?— развела я руками.
***
В новогоднюю ночь мы включили голограмму нарядной елки, съели по полторы таблетки быстрого насыщения (праздник – не повод забывать о здоровом питании!), сняли перчатки и соединили руки для ощущения сопричастности к преодолению нового временного рубежа. Мы едва успели протереть ладони дезинфектором, как по коммуникатору прозвучали любимые звуки боя курантов. Почти сразу в дверь постучал Дед Мороз. Румяный, в красном кафтане с белым кушаком, словно сошедший со старинной открытки, он появился на пороге с шутками, прибаутками и стихами. Дети выдавили вежливые улыбки, муж изобразил радушие. Прабабушка из кресла удивленно смотрела из-под старомодных очков.
«А теперь пришла пора чудес! Вы готовы к исполнению желаний?». Тут Дед Мороз достал из большого мешка два круизных билета на дирижабли. Мы с мужем и мечтать о таком не могли: воздухоплавание только стало входить в моду, и очередь на них была невероятная! Близнецы получили новые вариаторы метаболизма. Прежние, от непрерывной эксплуатации в школе, пришли в полную негодность!
Прабабушка недоверчиво ждала своей очереди. Близнецы посмеивались, зная, что в мешок не поместятся ни новый экзоскелет для прогулок, ни недельный запас горного воздуха для омоложения.
Дед Мороз покопался в мешке. Прабабушка ахнула и расцвела, когда поняла, что же он подарил. Мы же наблюдали за ней в полном недоумении: плоская шапка с приклеенными блестками, пластиковая имитация человека и стопка сшитых листков бумаги.
— Ты же об этом мечтала в 1972 году, Олечка?
— Да, да! — радостно закивала прабабушка, — мы с Васькой мастерили кокошник, а он не получился, хотя мы раскрошили и наклеили на картон разбитую елочную игрушку. Я выглядела так несуразно… И эта кукла – главный приз за лучший костюм — досталась Светке! А книжку сказок Андерсена подарили Ваське, а не мне, потому что он закончил четверть без единой четверки!
«Мечты должны сбываться! Помнишь, Олечка, ты сама сказала; «Лучше поздно, чем никогда…» Так что надеюсь — без печали?»
ссылка на автора
https://litnet.com/ru/irina-solyanaya-u3505058
Дворничиха Бадмаева выдохнула, пытаясь рассмотреть, какую форму примет облачко пара. Но оно скукожилось и втянулось в серую тьму, как и сотни других выдохов, сделанных ей за сегодняшнюю ночь.
— Не спится? — сзади неслышно нарисовался бомж Валера. Бадмаева едва не подпрыгнула на полметра, и с трудом сдержала рвущееся матерное слово.
— Чтоб тебя, Валера… Не надоело?
— Неа, — сощерился бомж, — прикольно же.
Дураком жил, дураком помер, и ничего не поменялось. Но хоть согласился помочь, и на том спасибо. Она, ангел Коля, да околевший пять лет назад Валера — вот и весь их дозор.
Сегодня такая ночь, что спать нельзя. Жадная, безглазая, жаждущая захапать себе все без остатка, выпить свет и тепло до самого донышка. Она приползла со стороны Мясокомбината, навалилась брюхом на город, придавила и поерзала, чтобы погасить лишние фонари и окна. Декабрьская стынь и бесконечная тьма — больше ничего в мире не было.
Но это только кажется, Бадмаева знала, что под прикрытием тишины творится недоброе.
Скоро, совсем скоро задрожит земля, зазвенит в ухе высоковольтным проводом, а потом заклубится туман и покажется вдали Дикая Охота. Без единого звука будет она приближаться, беснуясь, чтобы поглотить каждого, нечаянно оказавшегося на пути.
Бадмаева уже не первый год дежурила в самую длинную ночь. Стояла, со страхом разглядывая в приближающемся мареве синие ментовские мигалки, кумачовые знамена, кресты и хоругви. Бесы ехали на BMW и Мерседесах, трещали на вздутых животах рясы и дизайнерские костюмы, белели в непроглядной тьме белесые, мертвые зрачки. Смотрели и грозили посиневшими, разбухшими пальцами с золотыми перстнями, обходя стороной ее шестнадцатиэтажку.
— Мы вернемссся, вернемссся…
Каждый год становилось их больше. И Бадмаева понимала, что тонкая, с вечера прокопанная в снегу канавка их не остановит. Страшный год пришел, ночь в нем длинная, тянется аж с самой весны.
И тут заскрипели тормоза, далекие клубы тумана исчезли за ярким сполохом фар. Одна машина, другая, третья — полный двор понаехало, да все черные, длинные, как катафалки. Хлопнув дверью, вышел из первой приземистый мужик в длинном черном пальто, и направился прямо к Бадмаевой.
— Здорово, Бибиянур Салахтиновна, — тянет крупную ладонь, да не пожмешь ее. Тусклый свет фонаря просвечивает сквозь пальцы, сквозь дорогое пальто и малиновый пиджак под ним.
— Здравствуй, Тяпа.
Бадмаева старается не смотреть ему в лицо — там, чуть повыше глаза, небольшая багровая дыра. Вроде и видела уже, а все равно неприятно.
— Что это вы к нам?
— Так ночь сегодня выдалась неспокойная, — Тяпа кивнул вперед, туда, где продолжал клубиться и расти туман. — Много их. Не удержитесь.
— Виктор Петрович, — подскочил к Тяпе симпатичный высокий парень в кожанке, — мы готовы, я пацанов расставил.
— Спасибо, Сережа, вы там не зевайте. — он достал из внутреннего кармана пальто пачку «Парламента», закурил, и Бадмаева даже почувствовала знакомый сигаретный запах.
— Никогда бы не подумала, что мы тут с вами стоять будем, свой дом защищать.
— Ночь слишком длинная, Бибиянур Салахтиновна. Слишком. Сколько лет уже длится. Вы родились, я родился, все ночь была. Рассветет иногда, помажет небо светленьким, а потом опять ночь. И все же будет день, вот мамой клянусь… — Тяпа рассмеялся, — обязательно будет. Ибо ни одна ночь не длится вечно.
Он ткнул пальцем в приближающихся бесов:
— Они тоже это чуют, потому и бесятся.
Бадмаева прислушалась к наступившей тишине и поняла, что дом не спит. Они все были с ней, прислушивались к шорохам, тревожно всматривались в темноту, боялись и вздрагивали.
Ибо страшно надвигающееся.
Но ни одна ночь не длится вечно.
https://sun9-9.userapi.com/impg/uHjQAodJ6ew614frJOiVE—WxRQVElS6LiU5uQ/l6vfyXfICwQ.jpg?size=512×341&quality=96&sign=f0bf4e5f017bb2932bdbca932c40ec0a&type=album
После очередного спасения Тайвина и того, как я хорошенько выспался и получил заслуженный втык от реаниматолога, долго и очень красочно расписывавшего мне последствия моего недальновидного побега из госпиталя, мне пришло в голову устроить госпитальные посиделки, пока меня не выписали. Я целую пару дней соблюдал все предписания и режим и не рыпался, сейчас же, чувствуя себя намного лучше, решил немножко больничный покой нарушить.
Голова еще кружилась, оставались и призраки слабости, но сердцебиение нормализовалось и настроение, как ни странно, тоже. Я за собой такую особенность знал: у меня будет потом, недели через две-три, заслуженный ответный пинок из личностных недр, когда наконец до всего моего сознания, подсознания и бессознательного дойдет, как до жирафа, какую глобальную пакостную свинью мне подсунула Макс. Нет, ну это ж надо, а! Сам я, значит, запрещал себе к ней подкатывать, и в результате дозапрещался до того, что не я, а она глупостей наделала. Лучше б я изменил своим правилам и у нас, может быть, что-то и срослось. А так, получается, я кругом сам виноват, недоглядел. Я с досадой вспомнил все эпизоды, когда Макс на меня косо посматривала, как прикусывала губу, как стреляла глазками и поправляла прическу, ходила за мной молчаливой тенью, утешала в сложные моменты и старалась лишний раз погладить по плечу. До чего же я дурак! Нет, помотал я головой, это самокопание надо прекращать, желательно сию секунду, а то накроет прямо сейчас, а у меня там гений один лежит недоумерший, сначала надо с ним разобраться.
И я пошел к Тайвину в гости в дальнюю палату, благо нас обоих с утра поместили в отделение интенсивной терапии и немного снизили количество и качество медицинских издевательств. По пути я прихватил с собой два стакана компота и оставшиеся с утра булочки с корицей, рассчитывая их ученому скормить – у меня с корицей были долгие, сложные и неприятные взаимоотношения.
Тайвин, все еще бледный, но уже чуть более живой, чем раньше, встретил меня кривой ухмылкой: дышать ему было еще больно, равно как и улыбаться. У него лицевые мышцы для этого вообще плохо приспособлены, а тут я, весь такой прекрасный и лучезарный, с булочками и компотом, с ним здороваюсь:
– Привет!
– И тебя с добрым утром. Я смотрю, ты немного ожил, – ответил мне ученый.
– Это примерно на месяц. Потом накрывать будет, – доверительно пояснил я и спросил: – У меня к тебе вопрос. Ты как сюда попал?
– Чего? – не понял штатный гений. – В смысле – сюда? Издеваешься, что ли?
– А, не, не в смысле в больницу, в смысле в программу. Мне вчера доктор по секрету сказал, что у тебя там какие-то неполадки с сердцем. Как тебя пропустили?
– А… ты об этом… история длинная и поучительная. Правда, конец у нее… не совсем, чтобы до конца счастливый, но меня устраивает. – Тайвин принял из моих рук компот и с удовольствием отхлебнул. – А булки ты мне, я так понимаю, притащил? Молотые сушеные тараканчики, все, как я люблю.
– Запомнил, ты глянь. Тебе, конечно, – кивнул я. – Историю-то расскажешь?
– Спешить нам вроде некуда… Присаживайся, расскажу.
Я плюхнулся на стул рядом с его кроватью и навострил уши.
***
Аристарх Вениаминович был человеком востребованным. Более того, с течением времени он стал, так сказать, одним из ценнейших людей для Межмирового правительства. Умудренный годами преподавания экстремальной психологии в Академии объединенного астрофлота, он обладал редким и крайне полезным даром: чуять кадры. Если во времена расцвета сил, преподавательского мастерства и карьеры к нему просто прибегали посоветоваться в духе: «Аристарх Вениаминович, а вот к нам из этого выпуска кого посоветуете?», то ближе к благородному возрастному рубежу в шестьдесят лет он стал экспертом по подбору кадров для большинства подведомственных правительству служб, министерств и ведомств.
Подобранные им специалисты, разумеется, попадали потом в не знающие исключений жернова системы: полиграф, проверки ближнего и дальнего окружения, психологические тесты, тесты на проверку факторов риска, медицинское обследование физического состояния, изучение психологических и личностных особенностей характера кандидата и далее в том же духе. Но в Министерстве межпланетарных дел последний кабинетный работник был в курсе, что Аристарх Вениаминович практически никогда не ошибается, а если ошибся – надо протереть глаза и перепроверить, возможно, ошибся не он, как частенько и случалось.
Поэтому вопрос, кому поручить руководство совместным военно-научным проектом по изучению перспективы колонизации только что открытой шестой экзопланеты, потенциально пригодной для жизни, просто не поднимался. Зачем, если и так все понятно: сошлись воедино звезды, возраст, стаж, звание и необходимые навыки. Аристарх Вениаминович, правда, некоторое время колебался, потому как одно дело – астродесанту посоветовать взять на поруки не плечистого задиристого бойца, а крепенький середнячок с замашками отличного командира в обозримом будущем при правильном воспитании, другое – взять на себя ответственность практически за судьбу целого мира. Тут цена ошибки будет чересчур высока для одного человека.
Но один из первых его ставленников, дослужившийся до полковника при Министерстве обороны Межпланетарного правительства и ведавший управлением боевой подготовки Объединенного астрофлота, старого друга переубедил быстро и качественно. Придя в гости, он прямо заявил, что ему поручили в будущем стать руководителем колонии, но без своего любимого преподавателя он никуда не полетит и вообще в отставку подаст. Нехитрая лесть и прямой дружеский шантаж Аристарха так умилили и тронули до глубины души, что он согласился. Возможно, чашу весов в положительную сторону качнула еще и коллекционная бутылочка с содержимым цвета осеннего солнца, с нотками йода и соли в аромате и со вкусом моря, торфа и креозота, но эта тайна острова Айла осталась за тяжелой дверью кабинета полковника.
Несколько месяцев, пока в кабинетах до хрипоты утверждался возможный штат сотрудников для одной из важнейших для человечества миссий, их должностные обязанности и полномочия, Аристарх провел в задумчивом прощупывании старых связей. Оказалось, если хорошенечко подергать за ниточки выпускников, особенно тех, кто нашел свое место в жизни и на службе, что с его протекцией, что без, можно найти исключительно великолепные образцы людей. Умные, дисциплинированные, неподкупные, подготовленные по всем параметрам и, главное, до блеска в глазах преданные и лояльные. Так что с военным штатом проблем не оказалось, и укомплектовался он довольно быстро. А вот с ученой братией легко и просто не получилось.
В большинстве своем научные светила, даже если и находились в недрах правительственных структур, возраст имели преклонный, а вот тяги к авантюрным выходкам в духе отправиться через половину Галактики к черту на кулички изучать новый кремнийорганический мир не имели. И предпочитали тихое обожание со стороны студентов и аспирантов, а не сомнительные перспективы славы покорителей иных миров. Обращаться же к гражданским было чревато слухами. Впрочем, находились, конечно, более амбициозные и молодые кандидатуры, но этих забраковывал сам Аристарх, чувствовавший с их стороны жажду славы, признания и лести без готовности вложить в проект всю силу интеллектуального таланта.
Штат научных сотрудников затормаживал проект, отодвигая начало миссии, и набирался до отвратительности медленно, пока в один прекрасный день в коридоре под дверью ломающего себе голову над решением этой и сотни других проблем Аристарха не раздалось звонкое:
– Кто тут главный? Мне надо с ним поговорить.
Послышался шум борьбы, и заинтересованный Аристарх выглянул на ее звуки из кабинета: незнакомый ему молодой человек лет двадцати-двадцати трех отчаянно пытался отбиться от охраны, мгновенно скрутившей столь бесцеремонно вломившийся в святая святых совершенно секретного проекта лишний элемент. И быть бы настойчивому безголовому юнцу с позором выпровоженным из здания, если бы на него не упал цепкий взгляд Аристарха Вениаминовича, уже собравшегося было полюбопытствовать вслух, что за кутерьма и балаган мешают спокойно работать. Царственное мановение руки, и охрана, вытянувшись в струнку, прекратила заламывание рук, но и выпускать особо не спешила, дав наглому юноше возможность выпрямиться и встретиться глазами со своим будущим.
Сероглазый шатен с длинными волосами, забранными в хвост, поправил на переносице очки в узкой прямоугольной оправе и презрительно дернул плечом, скидывая тяжелую длань охраны. Аристарх оценил отчаянную решительность, недешевый и до идеальности подогнанный деловой костюм, напористый норов и аристократическую стать тонких, даже немного хищных черт лица, и поинтересовался:
– В какой области наук вы специалист, молодой человек? – остальные аспекты вроде того, как юноша узнал о проекте, как сумел вычислить, где и кто им занимается, и отдельным пунктом – как ему удалось не просто зайти в затрапезное с виду заведение с замудреной аббревиатурой в названии, но и преодолеть три контура пропусков и контроля всего, что только можно, Аристарх оставил в стороне. Если смог – значит, стоит хотя бы взглянуть на этот самородок. Подробности можно будет выяснить при желании чуть позже. А что к старому пауку-волку в лапки попала исключительно редкая муха породы «гений обыкновенный, невоспитанный» с амбициями до небес, он не сомневался. Чутье – такая сложная вещь: оно никогда не подведет, если слушать его напрямую без участия мозга, и как только человек начинает задавать себе вопросы в стиле: «А что меня заставляет сделать вот так или поверить вот этому?» – пиши пропало, уйдет и платочком на прощание не помашет. А своему чутью Аристарх верить привык безоговорочно.
– Нанокибернетика.
– Чем удивите?
– Вот.
Парень полез за пазуху, охрана напряглась, предусмотрительно положив руки на кобуру с оружием, но всесильный в рамках проекта Аристарх одним отрицательным движением головы прервал их:
– Не стоит, достойные служители астродесанта. Я готов рассмотреть любое перспективное предложение. Демонстрируйте, сударь.
Сердито сверкнув из-под очков ледяным взглядом, молодой человек достал из внутреннего кармана пиджака маленький металлический цилиндрик и небольшой голопланшет. Положил планшет на стол, рядом с ним цилиндр, нажав едва заметную кнопку на его боку. Вокруг планшета развернулся, поблескивая радужными переливами, тонкий купол, похожий на мыльный пузырь.
– Что это? – с любопытством спросил Аристарх.
– Защитный купол для будущей колонии. Прототип. Сделан на основе нанитов, объединенных электротоническими связями, может программироваться как угодно на пропуск чего угодно или защиту от любых живых и неживых объектов вплоть до молекулярного уровня. – Ученый был краток, собран и очень волновался.
В его пальцах Аристарх приметил характерное для высочайшего уровня эмоционального напряжения подрагивание: что ж, по крайней мере, умеет держать себя в руках, это уже хорошо. Поймав себя на том, что выскочку он уже определил в штат миссии и сейчас подбирает ему подходящую должность, руководитель проекта прищурился и начал наблюдать, периодически подбрасывая провокационные вопросы:
– То есть…
– Не пропустит ничего ядовитого, вредного или злонамеренного. Если это запрограммировать. Вся техническая документация на планшете, купол сейчас настроен только на меня, следовательно, и достать ее могу только я. Давайте так. Если сомневаетесь в моей кандидатуре – предложите своим ученым его взломать и перепрограммировать. А потом повторить, если смогут, конечно. Сейчас же проблема с защитой людей от кремнийорганики не решена?
– Решена на уровне «давайте построим четырехметровый забор для начала, а там посмотрим». А откуда вы знаете?
– В научных кругах только последний пес не в курсе, что открыта новая экзопланета, и о ее природе пока известно только в общих чертах. И что вроде как подбирают для ее изучения штат, и научный в том числе. И, конечно, ходят сплетни о том, что это за проект и что вы тут делаете. Но кто конкретно этим занимается, на какой стадии разработка проекта… пришлось порядком потрудиться, вы хорошо спрятались. Но я талантливый.
– Я вижу, – кивнул Аристарх. – А это поле… как скоро вы выйдете на мощности, обеспечивающие нужды целого поселения?
– При наличии ресурсов, времени, помощников и без отрыва от процесса на всякие глупости – год, может, полтора.
– Нас устраивает, – повторно кивнул руководитель проекта, оценив перспективы. – Что-то еще?
– Да! – эмоции начинали брать верх, и самородок начинал покрываться потом, повышать голос, спешить и нервничать. – Вот, «хамелеон», могу отдать вместе с документацией прямо сейчас как подтверждение моей компетентности.
Из второго кармашка появился небольшой кругляшок стального цвета и второй голопланшет. Данные ученый сразу отдал Аристарху, и тот заинтересованно проглядел: на голопроекции, взметнувшейся по велению движения глаз, сначала шла презентация принципиально нового вида маскировки, безыскусно названного «хамелеон», и его возможностей – скрадывает движения, скрывает фигуру и черты лица, что делает бойца практически неузнаваемым, незаметным и точно может пригодиться в оборонке, затем несколько метров расчетов, графиков, схем и цифр. Небольшой чип ученый, вопросительно глядя на импозантного седовласого джентльмена, после его одобрительного кивка прикрепил на левое плечо ближайшему охраннику, указав тому:
– Просто нажмите.
Аристарх оценил императивный тон потенциального сотрудника научного отдела и мысленно должность ему уже выдал. Руководящую. Но следовало еще немного юнца побесить и подколоть, чтобы проверить слабые места и окончательно увериться в выборе. Охранник, меж тем, с осторожностью на кнопочку нажал – и его фигура окуталась переливчатым облаком. Реальность «хамелеона» оказалась намного более многообещающей, чем виртуальная презентация, что руководителю проекта понравилось намного больше, чем все претенциозные обещания ученых мужей, виденные и слышанные ранее.
– Принцип работы?
– Создает голографическое поле с разными оптическими осями, возникает эффект плеохроизма, то есть преломления света по ним с приданием объекту разных оптических свойств… в общем, там все есть, – кивнул юноша на голопланшет.
– Великолепно. – Аристарх Вениаминович был доволен, как кот Шредингера, извлеченный из коробки живым и невредимым, в его жизни случаи спонтанного решения глобальных проблем можно было пересчитать по пальцам. – Что ж, каков уровень ваших притязаний?
– Руководство научной секцией миссии. – И молодой гений выжидательно уставился на руководителя проекта.
Аристарх отметил про себя, что следует обратить внимание на более широкий круг кандидатур, нежели исключительно военные кадры, и заметил:
– А у вас грандиозные планы, голубчик. А если нет?
– Тогда… пойду куда-нибудь еще. – А вот запасного плана у молодого дарования не было точно, он поставил на карту, судя по всему, все, что мог. Аристарху это легкое авантюрное безумство пришлось по вкусу, и он принял решение.
– Аристарх Вениаминович. – И он протянул бледному от пережитых потрясений юноше руку. Тот крепко, без благодарностей и лишних восклицаний, ответил на рукопожатие.
– Тайвин.
– Что ж, приходите завтра оформлять документы. Я предупрежу на входе. И кстати, кого-то еще столь же… увлеченного можете посоветовать?
– Вот так если сходу… Александр Николаевич Санников. Талантливейший специалист, правда, я еще на третьем курсе в Межпланетке учился, когда он уволился. То есть… года три назад я его видел. Но вы-то сможете найти.
Аристарху Вениаминовичу такой поворот дела решительно понравился, и первая зацепка на утверждение дарования на законное место появилась: Межпланетарный университет под эгидой Всемирной ассоциации наук – великолепная кузница кадров. Только эти золотые крупинки еще надо было найти, просеяв песок сквозь сито жестких предписаний проекта, да вот держать это сито было фактически некому. Но теперь, когда для сита отыскались надежные руки, он-то своего не упустит и, будучи непосредственным начальством, выжмет из гения всю мощь интеллекта на благо проекта и миссии, за ночь откопав на самородок всю нужную информацию и утвердив в должности.
– Да, и вот еще что. У меня небольшой врожденный порок сердца. Он меня не тревожит и жить не мешает, но по медицинским показаниям в космос могут не пустить. Поможете?
– Что-нибудь придумаем, – обаятельно улыбнулся ему будущий начальник.
Молодой человек улыбнулся в ответ и отправился домой – с его стороны половина дела была сделана, но это была лишь разминка и затишье перед основным сражением.
– Таких, как ты, опасно пускать в космос! – первым делом, узнав о решении сына посвятить жизнь науке неизвестно где и с кем, наорал на него отец, авторитетный специалист в области звукоинженерии и ответственный глава семейства. – Ты со своей пресловутой гениальностью порядок мироздания можешь поломать!
– А как же мы? Твоя семья? Ты просто улетишь неизвестно куда и бросишь нас всех тут, меня, папу, брата, сестер? – расстроенно спросила мама, сердце и душа огромной Тайвиновой семьи. – А как же твое здоровье, вдруг ты не долетишь?
Но непреклонную решимость молодого гения нельзя было перешибить слезами и угрозой отстегать суровым ремнем по заду, перегнув через колено. И, выдержав шквал волнений, восклицаний и небольшой слезоразлив, он собрал нехитрые пожитки, обозначив время: завтра, ровно в восемь, семья лишится его присутствия в их жизни на неопределенный срок. Ради этого момента он был лучшим все годы учебы, ради новой планеты он взломал защитную систему Министерства межпланетарной обороны и добыл имена, пароли, явки, сделав себе липовый пропуск, и ради нового, кремнийорганического мира и его покорения силой интеллекта шел, обливаясь потом от страха, по коридорам к заветной цели – кабинету руководителя проекта, едва догадываясь, где он мог бы прятаться, с твердым намерением всучить всеми правдами и неправдами свои личные разработки. И он совершенно не собирался в угоду семье отказываться от своей мечты, ведь он рискнул ради неизведанного всем своим будущим. Самим собой.
Утром у него на шее повисли мама, сестренки и младший брат. Ученый скупо обнял каждого, попрощался, подхватил сумку и ушел. Дверь отцовского кабинета так и осталась закрытой.
И вот, взволнованный донельзя, Тайвин стоял точно в девять по местному времени у входа в неприметное здание на пятом транспортном уровне Московского мегалополиса. Здание с заковыристой аббревиатурой в названии, с тремя контурами охраны и контроля всего, чего только можно – и один молодой гений с небольшой сумкой вещей и документами на голопланшете. Возвращаться домой и продлевать агонию прощания смысла он не видел. На стойке рецепции у него проверили документы и буднично велели проходить. Он даже немного расстроился: такое эпохальное для его жизни решение, и так прозаично новое начало окунуло в обыденную реальность. Но из-за двери показался Аристарх Вениаминович, тут же подхвативший свой самородок под локоток:
– А вот и вы, голубчик! Проходите, проходите. За ночь наши научные ресурсы все аргументы себе поломали, но ваш купол вскрыть так и не смогли. Так что будете у нас штатным гением, как выразился один преинтереснейший субъект, вот буквально вчера вечером с ним имел честь разговаривать, я вас всенепременно потом тоже с ним познакомлю. А, да, Санникова мы нашли, сейчас вот вы ему сами и позвоните…
Штатный теперь уже гений удовлетворенно улыбнулся. Первое впечатление оказалось обманчивым – кажется, скучно точно не будет.
***
– Вот как-то так я и попал в программу. Интуиция, мотивация и авось. Это сейчас я понимаю, что меня проще всего было пинком под зад выпнуть, и ничего бы я не добился. Но, к счастью, Аристарх Вениаминович меня приметил. Потрясающий человек.
– Так вот как, оказывается, Воланда зовут… – потрясенно прошептал я. И спросил: – Почему, интересно, он за столько лет ни разу мне не запалился? И тебе, и полковнику…
– А он просил меня и его тебе ничего не говорить.
– Почему? – искренне изумился я.
– Сказал, что ему польстило сравнение с Воландом, и он хочет немного побыть для тебя, цитирую, «таинственным незнакомцем».
– Побыл, аж четыре земных года в пересчете на два с копейками местных, – все еще пребывая в состоянии ошеломленности, констатировал я.
– Почти три. Я мотивации тоже не понял, – охотно поделился со мной мнением ученый. – Но раз ему так хотелось, почему бы и нет.
– И действительно, – поддакнул я. – Ладно, пошел я. Спасибо, что рассказал. Я пойду немножко с доктором поругаюсь, может, они какую-то альтернативу найдут, чтобы ты тут до конца жизни не куковал без возможности слетать, куда тебе хочется.
– А тебе-то что с моего здоровья? – поинтересовался Тайвин немного, как мне показалось, напряженным тоном.
– Я – существо насквозь альтруистически консервативное. Вокруг меня должны царить мир, добро и взаимопонимание. Поэтому, как только тебя долечат, будем со всеми мириться. Сначала с гамадрилами твоими, а потом ты с семьей разберешься, – категорично заявил я. – Если у человека в жизни все нормально, он и работать будет на порядок эффективнее, и моральные силы не будет тратить на внутриличностные конфликты, и окружающим с ним комфортнее.
– Что ж ты того своего крашеного с семьей не помирил? – уязвленно поинтересовался штатный гений. Перспектива лететь на Землю и мириться с отцом его явно не прельстила.
– А я помирил. Ну, косвенно. И ты, кстати, тоже. Я-то просто понял, кто на него напал и чего ждать, а твой антидот ему жизнь спас. Его маман хоть и отругала тогда знатно, но теперь они общаются худо-бедно. Какая разница, военный сын, стилист или вообще в первопроходцы подался, главное, что живой.
– Ладно, – сдался ученый, – все равно тебя ни на миллиметр не подвинешь, если ты уперся. Но ты имей в виду, мироздание так не работает, оно устроено и функционирует намного сложнее, чем твое идеалистическое мировосприятие. В людях есть не только мозг, мясо и кости, но еще и три-четыре метра кишечника и сопутствующего ему содержимого. И оно периодически в голову пробирается.
– Да я понимаю, – вздохнул я. – Но попробовать-то можно?
– Что попробовать? – уточнил Тайвин.
– Как что? Верить в людей.
В госпиталь от офиса на северный конец колонии лететь было относительно недалеко, на предельной скорости так и вовсе пару десятков секунд. Но в колонии действовало разумное ограничение, нарушать которое значило подвергнуть опасности других водителей, и я, стиснув зубы, позволил себе только небольшое лихачество, километров на сто пятьдесят в час побыстрее. Все равно мне казалось, что эти две минуты протекают преступно медленно. А еще взлет и посадка, тоже трата времени.
Время, неумолимая сволочь, в отличие от бессердечной, но усмиренной человеком гравитации, работало против меня, отсчитывая секунды, пока в моей голове роились невысказанные вопросы и разрозненные мысли. Я и раньше сталкивался с предательством, ленью, подлостью, безответственными поступками – в конце концов, когда живешь на свете вот уже почти двадцать семь лет, начинаешь наивно полагать, что уже почти все повидал и перечувствовал.
Но последние события вновь заставляли меня ощущать неприятную какую-то беспомощность, отсутствие стержня, на который я мог бы внутри себя опереться. Больше всего мне хотелось не решать проблему с влюбленной Макс, а чтобы меня пожалели, сказали, что все хорошо, подержали за руку. Да просто словами поддержали. Желательно чтобы это сделала она, и вот на этом месте в хорошо отлаженном до сего момента механизме моего мировосприятия что-то буксовало, проворачивалось и почти с ощутимым хрустом ломалось.
Звякнул смарт, я ответил Вику:
– Макс?
– Макс. – На оперативника было больно смотреть, он как будто чувствовал вину за ее внезапное предательство, за то, что мы с ученым попали в аварию, за то, что стал вестником разрушающих основы нашего маленького мира фактов. Я кивнул ему и отключился, некогда было давать указания, что и кому делать, не маленький, сам разберется.
Я все не мог сложить два и два. Откуда Макс получала эти злосчастные записки, кто их подкидывал ей, и ладно она их Тайвину подбрасывала, с этим пунктом как раз все понятно. Чем-то пригрозили, вероятно, мной и моей целостностью, скорее всего, и денег дали, чтоб смягчить пилюлю. Да и вряд ли она ощущала какие-то угрызения совести по поводу простых бумажек с текстами. Может, она их даже сортировала по степени вредоносности и подкидывала не все, кто знает.
Но вот почему ей пришло в голову испортить флаеры именно накануне длительного вылета? Она знать о том, что Тай сорвется с места и вдруг полетит на экватор, не могла. Хотя, учитывая содержание последней записки, могла хотя бы предположить. А вот мне-то зачем? Хотя, если она подумала, и предположила, то, скорее всего, рассчитывала потом героически спасти. Получается, знала о засаде и о том, что Тайвина собираются похитить, а меня – пристрелить или просто бросить в кремнийорганических джунглях на попечение суккуб с химерами выживать? А если нет, то рано или поздно ребята полетели бы нас искать, и все равно правда бы наружу выплыла, на что она рассчитывала вообще?
И главное, грамотно-то как, из всех первопроходцев техническими специалистами по флаерам у нас были только она да еще Берц. Самые надежные, как мне казалось, мои правая и левая рука. Вот только правая бессовестно сломалась. Если Макс вот так просто взяла и предала нас, что же за буря у нее в душе должна была происходить? Я вспомнил, с каким выражением лица она ходила последний месяц, и мысленно выдал себе затрещину. Ведь думал же разобраться с причинами ее субдепрессивного состояния. Думал? Думал, дубина. Почему не разобрался?
Я фыркнул, сажая флаер на посадочную площадку на крыше госпиталя. Так я себе только голову сломаю окончательно, проще у самой Макс спросить. Но сначала надо за ней подглядеть, раз уж такой случай представился. И я, активировав призму, побежал навстречу неизбежному, чувствуя, как за секунды расползается по всей броне и коже лица скользкая пленка. Бр-р-р, надо будет ученому сказать, чтобы как-то исправил эту штуку – холодно, неприятно и странно до жути. Ближе к палате Тайвина я остановился, перевел дух и принялся осторожно красться по коридору, стараясь не производить ни звука, чтобы не спугнуть Макс. У меня до сих пор плохо укладывались в голове два противоречащих друг другу факта: о влюбленности моего потенциального заместителя и о ее возможном предательстве. Не то чтобы я Гайяне не поверил вообще, но и полностью поверить не мог, хотя что-то мне подсказывало, что настолько беззастенчиво врать она не будет.
Дверь в палату была приоткрыта, Макс, как обычно, в полной боевой выкладке, в полумраке стояла над кроватью Тайвина, держа в правой руке какую-то мелкую вещицу, невидимую для меня с этого ракурса, и с сожалением смотрела на ученого, и взгляд этот мне крайне сильно не понравился. Отодвинувшись от двери, я тихонько зашел за угол и постарался, сняв призму, имитировать звук приближающихся шагов. Зайдя в палату, я увидел Макс, стоящую в вольной стойке, собранную, готовую к отчету.
– Привет, – стараясь как можно более естественно говорить, произнес я, но внутри что-то похолодело. – Что нового?
– Все так же, – отрапортовала Макс. – Тайвин в себя не приходил, никого не было, происшествий не было. – Ее рука подозрительно дернулась то ли к кармашку с правой стороны пояса экзокостюма, то ли к кобуре игломета, и я подумал о том, что если она захочет сейчас меня скрутить, ей это удастся с потрясающей легкостью. И она точно знала, как и я, что ей никто не давал указаний лететь в госпиталь.
– Макс, – со всей возможной искренностью и открытостью в голосе сказал я, и она подозрительно вскинулась. – Ты же понимаешь, что только один человек знал все о том, что у нас происходит, когда, куда и зачем мы можем полететь, доступ и к ученым, и к флаерам имел…
Макс явственно побледнела, но держала себя в руках.
– И кто же? – без выраженного интереса поинтересовалась она. Я пожал плечами и показал ей пустые ладони, демонстрируя, что не держу зла и не буду сопротивляться.
– Ты.
Макс чуть заметно выдохнула, сдвинула брови страдальческим изломом, насупилась и посмотрела на меня исподлобья.
– А как же Гайяна?
– Она не знает устройство флаера. А кто-то их очень профессионально испортил. Оба.
– Ей могли помочь, – до последнего держалась Макс, и я внезапно сменил тему.
– Что у тебя в правой руке? – Макс дернулась, как от удара, еще больше побледнела, хотя казалось, что дальше некуда, и достала из кармашка пояса небольшой автоинъектор с маслянистой тягучей молочного цвета жидкостью, чуть опалесцирующей в свете фонарей с улицы.
– По назначению врача принесли, – вымученно улыбнулась она. – Я побоялась вкалывать, мало ли…
– Что это? – прервал я ее. Я прекрасно видел, что она часть информации недоговаривает, и холодок в груди медленно, но верно разрастался в полноценную ледяную пустыню.
– Это чтобы помочь ему заснуть. – Макс отчаянно смотрела на меня, словно умоляя не продолжать, но я не мог себе этого позволить.
– Вечным сном? – издевательски поинтересовался я. Макс вздрогнула.
– Нет, конечно, о чем ты. Просто глубокий, крепкий и здоровый сон… – она явно верила в то, что говорила, а я, всматриваясь в эмоции, пробегающие на ее лице, все яснее понимал – Гайяна не соврала мне практически ни в чем. Может, я даже сам себя чуточку обманул.
– Макс, – обманчиво мягко начал я. Ее словно током ударило: она прекрасно знала, что последует дальше, все-таки выучила меня как облупленного. – Ты вот как не умела обманывать, так нечего и начинать учиться. Рассказывай. – Вложив в голос как можно больше приказной интонации, я постарался просто не оставить ей выбора.
Макс замялась, опустила глаза, не зная, с чего начать, и в конце концов, осторожно подбирая слова, глухо заговорила.
– Они прислали мне первую голозапись и с ней первую записку и инструкцию, что надо сделать, вечером, два месяца назад. Где-то через месяц после того, как был тот выезд на экватор, на котором ты призму нашел. Сказали, что давно наблюдают за тобой, за ним, – она кивнула на Тайвина. – И за мной. Сказали, что я должна постараться убедить его уйти. В «Авангард» или вообще куда угодно, иначе не поздоровится. Ну и записки… я подумала, что никакого вреда не будет, там же ничего такого не было…
Я про призму сам узнал только минут десять назад. А Макс уже в курсе. Ясненько. Я молчал, Макс нервничала, но продолжала.
– Они, конечно, не представились, но я же не тупая. Показали ролик, там один из них подходит к твоему флаеру, машет рукой и уходит. Ты же понимаешь, тебя могли убрать в любой момент, могут и сейчас! – Макс все же допустила слабину, позволив проскользнуть истерическим ноткам, и я грустно подумал, что правда на вкус оказалась весьма специфическим продуктом, с горькой кислинкой. – Я… я не могла этого допустить. – Ее голос становился все тише, она начинала понимать, что сама загнала себя в ловушку, таинственным «им» даже делать почти ничего не пришлось – только талантливо сыграть на чувствах.
– Макс, мой флаер на Шестом только ленивая собака не знает, и так было с начала существования колонии. Хотели бы – давно уже меня на свете бы не было. И тебя никто не заставлял ломать Таю его флаер, а мне – мой, это было твое решение, разве я не прав? Так что это за препарат?
– Они обещали, что безопасно перехватят его на полпути. А тебе сказали тоже поломать, чтобы я потом тебя вытащила, через пару часов. Ты же спокойно бы продержался, я и не волновалась! А ребят, сказали, «займут делами». Так и получилось, мы же все по вызовам разъехались накануне… А препарат… Обещали, что Тайвин просто будет работать как обычно, но не у нас, тебя не тронут, и будет как раньше. Это снотворное. Такое, чтоб перепутали с… – она не стала договаривать, но я понял задумку: если бы мы поверили, что Тайвин умер, спящим его бы скорее всего выкрали из морга или вообще из могилы.
Отличная мысль, что скажешь, мы были бы просто вне себя от счастья. Я уж молчу о том, что может подумать и почувствовать человек, оказавшийся в гробу и белом халате, в каком глубоком подполье и каких условиях он бы потом работал, ясно же, что не об «Авангарде» речь шла, не говоря о прочих случайностях и законе подлости, который мог внести значительные коррективы в эту хлипкую попытку хоть как-то перехватить ученого. Меня передернуло, и я тихо спросил:
– Тебе хоть заплатили, или ты за идею работала?
Макс, не поднимая глаз, призналась:
– Заплатили. – И тут же дрожащим голосом добавила: – Я не ради денег, я ради тебя…
– Макс. – Я подошел к ней поближе, понимая, что если передавлю, то ей ничего не стоит перейти на ту сторону, где печенек больше. – Сердцу не прикажешь, ты уж меня прости. Ты можешь быть счастлива и без меня, поверь. – Я осторожно прикоснулся к ее плечу, руку она не сбросила, но и головы не подняла. – Ты очень сильно обманула сама себя. Я тебя не виню, может, и сам бы обманулся, но… это предательство. Ты же понимаешь. И я не смогу с тобой больше работать.
Она вскинула голову, на глазах у железной Макс блеснули слезы. Я, чувствуя, как по ледяной пустыне в моей душе начинает гулять стылый воющий ветер, все так же тихо попросил:
– Будет лучше, если ты уедешь и попробуешь начать новую жизнь.
– Но почему? – боевая валькирия не смогла смириться с поражением и пыталась достучаться мне если не до глубин души, то до рассудка. – Я же все сделала, чтобы все было в порядке, чтобы ты…
– Почему? – меня охватило какое-то отчаянно злое веселье, и я чуть не рассмеялся. – И ты еще спрашиваешь? Ты продала его, предала меня, да всех нас, а безопасность и «как раньше» – вот, на больничной коечке валяется! – я все повышал голос, а Макс, казалось, съеживалась. – Ты не «ради меня», ты ради себя, ради своих чувств старалась! – внезапно я осекся, как будто где-то внутри у меня перегорел предохранитель, и отчеканил: – Сдай игломет, удостоверение и код-ключ. У тебя три дня, потом я вернусь на работу. Прощай.
Макс, ни слова не говоря, отстегнула кобуру, положила, не глядя на меня, на прикроватный столик вместе с документами и, чуть пошатнувшись, вышла. Я, застыв, смотрел в окно на ночную жизнь колонии и не знал, как быть дальше. Впрочем, что делать именно сейчас, я вполне представлял.
– Открывай уже глаза, спящая красавица. Много услышал?
– Практически все. Я проснулся, когда ты зашел, не хотел мешать. – Тайвин говорил чуть виноватым тоном, подспудно ощущая себя несколько неловко из-за невольно подслушанного приватного разговора. – А как ты узнал?
– У спящего человека ритм дыхания другой. И глубина тоже. И седативные я тебе велел отменить на этот вечер, – невесело усмехнулся я. И тоскливо поинтересовался: – И вот и что мне теперь со всем этим делать?
Тайвин приподнялся, поудобнее устроился на подушке и, испытующе глядя на меня, спросил:
– А ты как думаешь?
– Я сейчас думать не могу, – честно признался я. – Я могу только в окно смотреть.
– Вот и смотри, это называется охранительное торможение. Твоя психика так справляется со стрессом, просто не мешай, и она за тебя сама все сделает.
– Охренительное, – пробормотал я, глядя на взлетающий с площадки флаер, наверное, с Макс за штурвалом.
– Чез, я тебе говорил уже, что иногда твой эмоциональный интеллект примерно на уровне… – начал занудствовать ученый.
– Да, знаю, на уровне табуретки. Или плинтуса. Или вообще достиг дна, но оттуда постучали. Я уже понял, – прервал я его, досадуя сам на себя. Ей, значит, лучше без меня будет, вот валенок. Мы немного помолчали, думая о своем.
– Слушай, а вот по поводу недавнего. Ты не хочешь мне рассказать, что это было? – спросил ученый.
Я, не оборачиваясь, задумчиво ответил:
– А я не знаю. Хотя что-то такое вроде один раз уже было…
– С Виком, я так и думал, – в голосе ученого прозвучали довольные нотки. – Почему ты никому ни о чем не сказал, когда впервые почувствовал что-то подозрительное в своем организме?
Тайвин испытующе смотрел на меня, а я, отлипнув от окна, толком не мог ему объяснить, чем руководствовался.
– Ну… как бы тебе это объяснить… – замялся я.
– Желательно с начала и словами. А там разберемся.
Я вздохнул и постарался припомнить особенности ситуации, виновато посмотрел на ученого и потер лоб.
– Я подумал, что мне просто показалось. А почему не сказал… Вот если бы ты однажды проснулся, и понял, что в тебе что-то не так, что бы ты сделал?
– Например, что не так? – заинтересовался штатный гений.
– Сердце как-то не так работает. Или чувствуешь, как что-то давит на затылок. Или там, я не знаю, руки внезапно посинели. Или в глазах темнеет и никак не проходит. То есть ты понимаешь, что это что-то системное, организм дает какой-то сбой, и по идее надо идти врачам сдаваться, но страшно до слабости в ногах. И когда это состояние проходит, чувствуешь такое облегчение, что никуда не идешь. Прошло и прошло, что на этом внимание заострять.
– А у тебя что-то из перечисленного было? – Тайвин хищно подался ко мне, чуть приподнявшись с постели. – А то ты так говоришь, будто на себе пережил.
– Было, – честно и тихо признался я. – И в глазах темнело, и моторчик сбоил. Вот как раз после того, как показалось.
– А до? – не отставал ученый.
– До… я испытывал странное ощущение. Будто меня больше, чем обычно, словно я вокруг себя ощущаю, как кожей, все на полметра вокруг. И такой подъем душевный, будто на крыльях тебя куда-то несет, и сейчас можешь просто горы свернуть.
– А в этот раз?
– И в этот раз было так же.
– Угу, – кивнул гений. – А оказалось, что не показалось. Примерно я тебя понял. Никакая это не мистика, кошкоглазый. Это один из ресурсов человеческого организма, каким-то образом разбуженный этой планетой, а поскольку у тебя в принципе чувствительность повышенная, ты и тут, похоже, стал первопроходцем. Это надо детальнее изучить, пока население колонии не начало поголовно в себе экстрасенсорные способности открывать.
– А почему ты думаешь, что это не магия какая-нибудь? – на кошкоглазого я не стал обижаться, мне просто было любопытно и немножко разочаровательно, я искренне хотел бы привнести магию в наш бренный мир, хотя бы так. Но отнюдь не был уверен, что хочу становиться эдаким пятидесятидвухгерцовым китом, который не может общаться с сородичами, потому что издает звуки не на обычной для своего вида частоте.
– А потому что присутствуют все признаки срабатывания какого-то адаптационного механизма. Вот как со стрессом. Сначала организм понимает, что попал в стрессовую ситуацию, и выдает спектр неспецифических адаптационных реакций, которые позволяют ему стресс пережить и не получить нервный срыв, а потом адаптационный потенциал истощается, и начинаются уже соматические последствия. И тут налицо задействование какого-то ресурса, его напряжение, использование и истощение, – ученый активно жестикулировал, пытаясь дополнительно на пальцах здоровой руки показать, что и как функционирует. – А если оно работает по схожей схеме, то и магии тут никакой нет, одна наука. Это нужно понять и изучить.
– Хорошо, – с некоторым сомнением согласился я. – Попробуем понять и изучить. Что я должен для этого сделать?
– Как что. Расслабиться и получать удовольствие, конечно, – невозмутимо ответил мне Тайвин, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять – это он так шутит. Я отвернулся к окну и снова уставился в темноту.
– Попробую.
– Скажи мне вот еще что. Зачем ты за мной на экватор полетел? – спокойствие и невозмутимость Тайвина, казалось, иглой с усиленным сердечником не прошибешь. Я отвлекся от увлекательного созерцания заоконного ничего и, подумав, ответил и ему, и себе.
– Почуял что-то неладное. Спасти хотел. С тобой и поговорить интересно, и помолчать удобно, и в работе ты полезный. – Я сделал небольшую паузу и вернул ему подколку: – это называется «подружиться». Ты лучше поразмысли над тем, почему ты никому ничего не сказал и рванул по первому звонку к черту на рога. Хоть головой бы подумал, а не… Ладно, пошел я полежу, а то стрессы эти ваши, постполевое напряжение…
Я подмигнул ученому и, внутренне посмеявшись над его несколько ошалелым видом, побрел к себе в палату, совершенно незаслуженно брошенную мной на время детективной беготни, ощущая глубокую усталость и почти полное отсутствие эмоций. Действие стимулятора заканчивалось, и каждый шаг давался все сложнее и сложнее. Завтра буду думать и расстраиваться, а пока пора почтить вниманием реанимацию, я же обещал доктору вернуться. Я и вернулся.