Месяц может быть очень долгим. Многое может случиться за месяц.
[Клиент ЭДК]: Вы сказали одно сообщение в неделю, но не уточнили, считаются ли картинки. Я должен думать, а нравятся ли Вам миньоны? Вот почему точность важна, Травинка.—-
[Клиент ЭДК]: Я проснулся, чтобы отправить это. Счастливы?—-
[Клиент ЭДК]: Вы не предупредили меня насчет Дейва. Я так не играю. [Клиент ЭДК]: Перед тем, как спросите, я сдержал свое обещание. Я был вежлив. Я был очень вежлив. Никто не мог сказать, что я не был вежлив. [Клиент ЭДК]: Это была не моя вина. [Клиент ЭДК]: Вы сказали одно сообщение в неделю, но не сказали только одно. Точность, Травинка. Точность.—-
[Клиент ЭДК]: Увидимся на следующей неделе.—-
[Дэвид Хэмпсон]: с возвращением!!! надеюсь, у тя была отличная поездка, магнитик купила? я видел 2 из твоих клиентов, и расскажу о них, но нас обязательно нужно провести полный анализ 1 из них [Обри Тайм, MS, LMHC]: Я знаю, о ком ты. Извини. Надеюсь, ты в порядке? Я вернусь на работу в понедельник, если срочно, можем увидеться пораньше. Спасибо за всё.***
Она открыла дверь в свой кабинет, она улыбнулась этому сварливому сукиному сыну, у которого, должно быть, аллергия на сидение, и пригласила его войти.
«С возвращением», — сказал он, входя. Она придержала дверь открытой для него. Когда он проходил мимо, она заметила, что он принюхался. Он фыркнул, как будто что-то почувствовал, как будто оно застало его врасплох, как будто он понюхал, чтобы опознать это, прежде чем опомниться. Она это заметила, а потом закрыла за ним дверь.
«Что с Вами случилось?» спросил он, садясь.
«Это называется загар», — сказала она, молча добавив, и я по тебе соскучилась, мудила. Она заняла свое место.
Обри Тайм знала, что она выглядела по-другому маленькими, но заметными способами. У нее действительно был загар. Она подстриглась. Она чувствовала себя свободной. Она предположила, что эти три вещи вместе складываются в более здоровую внешность. Несколько клиентов прокомментировали это. Сами несколько клиентов тоже выглядели по-разному.
Сам Кроули был одним из тех, кто выглядел иначе после месяца. Он выглядел еще более уставшим, вялым. Она подозревала, что если он снимет очки, она увидит темные круги под глазами. Она задавалась вопросом, есть ли у демонов темные круги под глазами.
«Знаете, — сказала она, обращаясь к проблеме, которая доставляла ей немало неприятностей в последние несколько дней, — мне интересно, знаете ли Вы, что означает слово «вежливый».
Он не выглядел удивленным. Он также не выглядел виноватым. Она знала, что он не выглядел виноватым, потому что вина была для него очень болезненной эмоцией. Она поняла, что у него была сильная защита от вины, потому что чувство вины — это та вещь, которая может начаться с капли и стать потоком.
«Это была не моя вина», — сказал он.
Она подняла руку, чтобы установить перемирие. Она могла бы обсудить Дейва с ним позже, но она не хотела напрягать его сейчас. Она знала, что у них есть другие дела, которыми они должны заняться сегодня. «Все в порядке», — сказала она. — «Никто не пострадал.»
Кроули выглядел огорченным. Он выглядел так, как будто ему было что сказать, потому что они оба знали, что у них были другие дела, но он также выглядел так, как будто хотел, чтобы любая причина помешала этому.
«Слушайте», — сказал он, и ей показалось, что ему неудобно. — «Я не спрашивал, куда Вы уезжали, и я не пытался выяснить. Но вы не можете просто посетить международный аэропорт Денвера, не ожидая, что запах там задержится».
Ах, подумала она. Это многое объясняет. Хотя на самом деле нет.
«Вы правы», — сказала она и улыбнулась. — «Я летала в Денвер. Я была в Колорадо».
Он посмотрел на нее и выглядел удивленным, что она дала ему ответ вообще. Он не ожидал этого. Но всё было хорошо. Обри Тайм была профессионалом, и она чувствовала себя свободной, и она чувствовала себя компетентной впервые за долгое время.
Психотерапию, подобную той, которую практиковала Обри Тайм, часто называют терапией разговоров. Это потому, что разговор в основном используется, как инструмент. Центральное предположение к подобной терапии, которую практиковала Обри Тайм, заключается в том, что слова обладают целительной силой, что выражение мыслей и чувств в словах может дать понимание и рост, что мы способны исправить друг друга в разговоре. Однако ошибочно полагать, что разговор — единственный инструмент, доступный психотерапевту, подобному Обри Тайм. Язык — мощный инструмент, но есть и другие. Для профессионального терапевта было бы ошибкой забыть, что существуют другие инструменты, которые могут помочь клиенту исцелиться.
В Колорадо есть множество буддийских центров, которые предлагают тихие пристанища. Эти центры находятся в ведении монахов, а не психотерапевтов, но они все еще предназначены для исцеления. Инструменты, используемые в этих центрах, — это молчание и неподвижность с целью научить ум принимать поток опыта без ярости и ожидания. Посещение одного из этих буддийских центров может преподать ценный урок о том, как много можно сделать с помощью инструментов, отличных от слов.
Обри Тайм не был буддисткой. Через месяц она узнала, что в ней не было буддизма. В буддийском мировоззрении были определенные элементы, которые она посчитала приемлемыми — заявление «жизнь есть страдание» казалось вполне уместным — но общий образ жизни, особенно ожидание того, что можно чувствовать себя спокойно, сидя тихо и стройно, просто не подходит ей. Тем не менее, молчаливые пристанища, подобные тем, которые предлагают буддийские центры в Колорадо, могут оказать мощное мелиоративное действие. Иногда молчание — это как раз то, что вам нужно, даже если это больно. Возможно, особенно, если это больно.
«Вам понравилось?» — спросил он, и уголки его губ сжались, чтобы она могла догадаться, что это то, что его волновало, но также и то, что он не хотел говорить о том, что сделал. — «В аэропорту, я имею в виду».
У нее не было мнения о международном аэропорту Денвера. Она опустила вопрос, пожав плечами и улыбнувшись.
«Я видела двух демонов», — сказала она.
«В моем аэропорту?» — он сразу обратил на неё внимание, вялость испарилась.
«Что?» — ей потребовалась секунда, чтобы допетрать. Она покачала головой и жестом попросила его успокоиться. — «Нет-нет. Это было в О’Харе. У меня была остановка».
«О,» — сказал он. Он начал успокаиваться. Он расслабил свои мышцы, свои руки. Он сел, позволил себе устроиться более комфортно. Он вздохнул. — «Тогда ясно. Кто они?»
«Без понятия.»
«Как они выглядели?»
«Как люди. В смысле, человеки. Но я их раскусила».
“У них метки какие-нибудь были?”
«Ась?»
Он повернул голову в сторону, показывая свою татуировку, которая на самом деле не была татуировкой.
«О,» — сказала она. — «Нет, я ничего такого не заметила».
«Ну, я мало что могу сделать, если не знаю, кем они были». — Вялость возвращалась. Прилив энергии отнял у него много сил. Месяц в разлуке, за исключением одного бесполезного взаимодействия с Дейвом, на него конкретно повлиял. — «Они вообще Вас беспокоили?»
«Ни капли.» — она улыбнулась, ей стало немного удобнее в своем месте, как ему. — «Но они обратили на меня внимание. Они смотрели на меня некоторое время. Я думаю, они были напуганы».
«Не зря», — сказал он.
«Я покривлялась, и они убежали».
Он фыркнул. «Вы покривлялись?»
Всё, что она сделала, — это обнажила зубы и зашипела, как умела. Впрочем, она не собиралась говорить ему об этом.
«И они убежали», — подтвердила она.
Он был вялым, но она видела, что это не мешало ему волноваться. Она была взволнована, она знала, потому что она вернулась из отпуска, и они оба знали, что это значит. Он был взволнован, потому что рано или поздно у него закончатся способы тянуть время.
Она была готова к тому, что он исчерпал все возможности. Она была готова. В конце концов, у нее был целый месяц.
«Вам не придется беспокоиться, Вы же знаете», — сказал он, и его голос звучал глубже, чем несколько минут назад. — «Если Вы примете мое предложение, Вам не будет о чем беспокоиться».
Она улыбнулась. Она улыбнулась ему. Она ему улыбнулась, свободно и довольно. Он затронул тему, поэтому она улыбнулась. Он сделал это косвенно — он не сказал самих слов, не совсем — но это было хорошо. Обри Тайм знала, что все в порядке, потому что она только что провела месяц, изучая все инструменты, кроме разговоров, которые могут иметь терапевтическую ценность.
«Я принесла Вам кое-что», — сказала она, и ей все еще хотелось улыбаться.
Дарение подарков является спорной и сложной темой в контексте психотерапии. Это сложный вопрос, определить, принять ли подарок от клиента. Ест и другой, но не менее сложный вопрос, определяющий, сделать ли подарок клиенту. Профессиональный терапевт, такой как Обри Тайм, знал, что значение может остаться у любого предмета, который она случайно подарит клиенту. Она знала, что, будучи психотерапевтом, она могла превращать предметы в символы, придавать им смысл, делать их чем-то большим. Она знала, что эта сила заслуживает уважения и бережного отношения. Ей нужно было избегать подарков, если только она не была уверена в ее терапевтической ценности.
И теперь, учитывая ее обстоятельства, учитывая месяц, который она провела, учитывая месяц, который она потратила на размышления о том, как Кроули сделал свое предложение, стуча карточкой Дэйва по его подлокотнику, она была уверена в его терапевтической ценности.
«Правда?» — сказал он. Он звучал настороженно.
«Да», — подтвердила она, и было приятно иметь план, знать, что она делает, быть компетентной. Она улыбнулась. — «Но прежде чем я отдам это, позвольте мне уточнить. Это совершенно определенно, стопроцентный символ».
Он посмотрел на нее так, будто она только что ему пригрозила. Он был осторожен, но она также знала, что его любопытство одолеет его. Так было всегда. «Хорошо», — сказал он осторожно.
На полу, у подножия ее стула, лежал пакет. Она поместила его там тем утром. Она привезла его из Колорадо. Теперь она подняла его и положила на колени. Она еще не открывала его.
«Я клянусь», — сказала она, и она все еще улыбалась, и она очень старалась, потому что это было то, что могло бы сработать, только если она была готова пойти на все. — «Я не знала, что в этом месте был фруктовый сад, прежде чем я туда приехала».
Она наблюдала, как вывод пробирался через его мозг. Он выглядел так, словно хотел улыбнуться, но также боялся. Она еще не ответила на его предложение. Он выглядел так, словно хотел улыбнуться, словно хотел верить, что она не собирается его выгнать, но она еще не сказала ни слова. Она не сказала, хочет ли она принять его предложение, она не сказала, настало ли ему наконец время принять очередной отказ.
Она не произнесла слов и решила, что не собирается. Действия могут быть словами.
«Вы смешна», — сказал он.
«Нет, это символика», — сказала она, хотя знала, что оба могут быть правдой. Её это устраивало. Она все еще не открыла пакет. — «Позвольте мне угадать, каждый раз, когда Вы даете человеку знать, кто вы на самом деле, он в конечном итоге предлагает вам яблоко в какой-то момент, не так ли?»
Тут-то он и засмеялся. Он был вялым и настороженным, но она заставила его засмеяться. Это было хорошо.
«Позвольте мне прояснить», — продолжила она, открывая сумку и вытаскивая то, что у нее было внутри. — «Я не предлагаю Вам яблоко. Я предлагаю разделить с Вами яблоко».
Она подняла его между ними. Это был блестящий, великолепно зеленый Грэнни Смит. Это было яблоко Грэнни Смит, которое вырастили и выходили буддийские монахи. Она подняла его, как подарок, который она принесла ему.
«Разделение еды может символизировать много вещей», — сказал он. Она позабавила его, и это было хорошо, но он все еще был уставшим, и он тоже чувствовал что-то более глубокое, она была в этом уверена.
«Ну, на этот раз…» — сказала она, вытаскивая маленький резак из сумки. В конце концов, она пришла подготовленной. Она работала в течение месяца, чтобы сидеть спокойно, находить ответы, учиться быть свободной, помнить, что значит быть компетентной. — «Я хочу, чтобы это символизировало кое-что очень конкретное».
Она разрезала яблоко на два толстых ломтика: один для него, другой для нее. Он смотрел, как она это сделала. Он часто выглядел, как ребенок, которого ударили за то, что он попросил удовлетворить его потребности. Еда, даже не больше одного ломтика яблока, была той вещью, которая могла удовлетворить потребность. Даже для тех, кому технически не нужно есть.
Она подняла кусок, но она еще не протянула его, чтобы он мог взять его. — «Я использую это, чтобы показать, что мой ответ не изменился».
Он наблюдал за ней. Он ждал. Есть много инструментов, которые имеют терапевтическую ценность, и слова являются лишь одним из них.
«Я говорю вам, мой ответ не изменился», — повторила она, потому что это имело значение, потому что он был ее клиентом, и потому что она потратила месяц, чтобы понять, что это правда. — «Я бы съела яблоко, если бы мне его предложили. И я бы предложила его, если бы я была там, чтобы сделать это. Я бы предложила.»
Теперь она протянула ему кусок. Ему потребовалось время, чтобы почувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы принять его, и она ждала, пока он это сделает. Она ждала, потому что это было то, что ему было нужно. Она подождала, а потом он взял кусок, и он улыбнулся ей, словно не мог поверить, что она может быть такой же смешной, как он, как будто он не мог поверить, что она ввела его во что-то столь же глупое, как принятие дольки яблока от человека. Она чувствовала, что может питаться этой улыбкой.
Она поднесла кусочек яблока к губам. Она съела его, и она наблюдала, как он ел свой. Она наблюдала, как он жевал, прежде чем проглотить, и она подумала, действительно ли он должен был это сделать. Она подумала, был ли это выбор прожевать кусочек яблока, как это сделал бы человек, и, если да, то, что он символизировал для него. Она задавалась вопросом, и она знала, что она не узнает ответ.
Они были объединены через этот акт, через его символику. Такова была сила предметов, даров, действий в пьянящем, особом пространстве, в котором находится кабинет терапевта: это была способность создавать смысл, выбирать свои символы, целенаправленно и намеренно взаимодействовать с другими посредством этих символов.
Обри Тайм решила поделиться со своим клиентом, Энтони Дж. Кроули, яблоком, которое вырастили и выходили буддийские монахи, люди, которые посвятили свою жизнь вере в то, что жизнь есть страдание, которые приняли, что жизнь есть страдание, которые верили в существование, наполненное страданием на страдании. Она разделила это яблоко с ним, потому что для них было важно сделать это вместе. Она разделила его с ним, потому что, как она знала, ему, как ее клиенту, было полезно сделать это. И она разделила его с ним, потому что, как она поняла через целый месяц в тишине с буддийскими монахами, для нее было также важно сделать это. Ему не нужно было точно знать, что символизировал для нее весь этот поступок, точно так же, как ей не нужно было знать, было ли для него символично жевать, когда он ел.
Обри Тайм была треклятым профессиональным психотерапевтом, который не мог разделить яблоко ни с кем, кроме змея Эдема. Она разделила с ним это яблоко, потому что оно символизировало, что именно это она и выбрала. И это было именно то, что она выбрала бы снова и снова, снова и снова, если бы это было то, что человеку позволено делать.
«Как приятно вернуться», — сказала она, как только доела ломтик яблока. Она чувствовала себя свободной, она чувствовала себя компетентной, она чувствовала себя подготовленной. — «Готовы приступить к работе?»
«Конечно», — сказал он. И он смог улыбнуться.