Высокая башня Чёрного замка затмевала заходящее солнце на подкрашенном кровавым закатом небе, порождая вокруг мрак и холод. Но всё это не остановило усталого Героя — и в окованные чёрным железом ворота требовательно ударило копьё.
После третьего удара из приоткрывшихся створок выглянула заспанная физиономия стражника.
— Ну? Кто там? Чего надо?
— Я хочу биться с твоим господином, — глухо прозвучало из-под шлема.
Стражник скользнул взглядом по немолодому коню, посечённым устаревшим доспехам, когда-то неплохим, и щиту с ныне позабытым гербом. Сплюнув, потребовал:
— Рожу покажи!
— Чего-о-о? — не понял рыцарь, от удивления его голос сорвался на полтона выше.
— Забрало, говорю, подними, а то мало ли — мож, ты девка какая-то! Победишь тебя, а потом позора не оберёшься…
Кипя от гнева, рыцарь поднял забрало и продемонстрировал юное лицо. Весьма неказистое. Полные щеки, конопушки, маленькие светлые глазки, нос картошкой и редкая бородёнка, чтобы казаться старше. Всё это мелькнуло и вновь скрылось за полосой серого металла.
— Удовлетворен, деревенщина? — голос юного Героя клокотал от возмущения. — Ну! Открывай!
Стражник со вздохом распахнул ворота. Копыта коня гулко простучали по тёмным камням мощёного двора. Чёрный Властелин уже ждал. Он выдвинулся навстречу из-под высокой колоннады у подножья башни. На вороном пышногривом коне, облачённый в чёрные глухие доспехи и со здоровенным мечом, притороченным к седлу. На его черном щите не было герба, зато на груди блеснул амулет в виде черепа, который недвусмысленно оскалился в издевательской ухмылке. Единственный светлый блик на сотканной из мрака фигуре.
Из верхнего окна башни высунулась несчастная похищенная девица, она призывно махнула спасителю платком. Вот ветер вырвал его из тонких пальчиков и отнес прямо на седло юного рыцаря. Он явно счел это хорошим знаком, подхватил и засунул за пояс. Черный. В зловещей тишине Властелин заставил своего коня попятиться, давая скакунам место как следует разогнаться. Девица в окне восторженно взвизгнула, и всадники сорвались с места. Тишина взорвалась лязгом и топотом копыт.
Поединок начался.
Копья ударили в щиты и противники развернули коней для второго захода. Было заметно, что юному рыцарю и удержать-то копьё нелегко, не то что верно его направить, а вот копьё Черного Властелина било именно туда, куда он хотел. От второго удара о щиты копья разлетелись. В последний момент Чёрный Властелин чуть придержал удар, но и этого хватило — противник вылетел из седла. Молодой человек прокатился по земле, хватая грязь латными перчатками в безуспешной попытке остановиться. На мгновение замер, мотнув головой, но тут же вскочил, поправляя щит и доставая меч.
Чёрный Властелин тоже спешился, с невозможной гибкостью перебросив ногу через переднюю луку седла. Он отбросил щит и взялся за огромный изогнутый клинок. Такой же чёрный, как доспехи и лошадь. В прорезях шлема полыхнуло багровое пламя, меч взлетел в руках, как пушинка, обрушился вниз — и взрыл землю там, где только что стоял юный рыцарь. Следующий удар Герой принял на щит и сразу осознал — это была ошибка. Его швырнуло к колоннам, щит распался на части, рука отозвалась резкой болью. Чёрный Властелин, впрочем, ошибкой не воспользовался, а громко демонически расхохотался, запрокинув голову. Это дало время защитнику невинной девы оправиться, сообразить, что пользы от расколотого щита мало и, отбросив его, ринуться в атаку. Мечи столкнулись, высекая искры. Чёрный Властелин отражал град ударов уверенно, руки, державшие огромный меч, казались выкованными из железа. Рыцарь быстро выдохся, спотыкался, один раз даже упал на колено. Но Чёрный Властелин опять не нанёс удара. Он дождался, пока противник поднимется, и возобновит атаку.
Девица нервно смотрела сверху на бой. Её пленитель был явно сильнее. Он красовался, каждым шагом подтверждая своё превосходство. И она решилась — швырнула из окна медный таз для умывания. Разумеется, она не попала, но Чёрный Властелин лишь отвлёкся, обернувшись на грохот, и меч героя ударил в его доспехи. Тёмная фигура рухнула в пыль и, полыхнув ярким синим пламенем, исчезла. С крыши башни сорвался ворон. Пронзительно крича, он пропал в небе…
Всё ещё не веря в случившееся, победитель сбил цепь, закрывающую дверь башни. И, взбежав по ступеням, подхватил на руки наследную принцессу — свою будущую невесту…
Прошли годы. Сетуя на неизменное бездорожье и необходимость обходиться без королевской кареты, он приблизился к воротам. Чёрная башня высилась незыблемо, как всегда. Некоторое время посетитель смотрел на неё с безмолвным упрёком, потом всё-таки постучал рукояткой меча. Приоткрылась створка, выглянул стражник. Тот же, что и семнадцать лет назад, хотя казалось, что прошла целая вечность…
— Ну, чего надо? — приглядевшись, поспешно поправился: — А, это вы, Ваше Величество, ну проходите!
— Он?
— Конечно, Он вас ждет.
— А…
— Разумеется, Он — в курсе. Проходите, Ваше Величество…
Зал был освещён десятками свечей и факелов. Ковровая дорожка, истертая бесчисленным числом ног, небрежно струилась от двери. В углу стояли страшные воронёные доспехи без единой вмятины или царапины. Увидев хозяина замка, Король, ныне похожий на весьма откормленного поросёночка, недружелюбно уставился на него.
Чёрный Властелин, сидевший на троне с ногами и, казалось, вовсе не обращал внимания на посетителя, сосредоточившись на пузатом металлическом бочонке. Властелин оказался среднего роста, худощавый, с тёмными волосами, собранными в солидный хвост. А ещё он был очень молод, молод просто до безобразия. Совершенно не то, что представлял себе король все эти годы. Приходилось утешаться тем, что тут явно не обошлось без колдовства. Правда, одет Властелин был во всё чёрное, да и знакомый медальон-череп болтался на цепочке, хоть что-то совпадало с воспоминаниями и напетым в балладах образом. Укрытая чёрной перчаткой рука чуть шевельнулась, и кресло само пристроилось под упитанный королевский зад.
— Горячего вина, Ваше Величество? Как ваша супруга и дочь?
— Да, вина — пожалуйста…. Подозреваю, оно у вас превосходное…. Собственно, я как раз по поводу дочери!
— Так. Как я понимаю, затруднения с замужеством?
— Ну да, хотелось бы, так сказать… ну, вы понимаете?
— Конечно, — Чёрный Властелин одобряюще кивнул, — она не красавица, да и королевство не очень богатое.
— Полтора оврага! А красота…. Да ты же видел её мать! — Воскликнул Король. — И я сам тоже….
— Вижу. Значит, желателен: молодой рыцарь, потомок древнего рода…
— При этом — не состоящий с нами в родстве! Храбрый, красивый!
На последнем слове король запнулся под насмешливым взглядом Чёрного Властелина.
— Ну, хоть немного симпатичный, ты же колдун!
— Злой Колдун, Похищающий Невинных Девиц! — хищно уточнил Чёрный Властелин. — Хорошо. Сундук золота!
— Но это же грабеж!
— Ваше Величество, — с упреком сказал Чёрный Властелин, — «грабеж» — на Большой дороге, а это — коммерция! Ну подумайте сами: мне надо пристроить некрасивую девицу с плохой фигурой. А если у неё ещё и характер, как у мамочки? Да? Я угадал?! А ведь мне с ней в одной башне жить!
— А я с ней всю жизнь живу! — завопил король, вскакивая, — Да ты просто не представляешь себе, что это такое!
— Представляю. Потому прошу только один сундук, а не два. Исключительно из сострадания. Мне же ещё оплачивать менестрелей — знаешь, сколько берут? Доспех и конь — это тоже не дешево. А моральный ущерб? Я от последней Невинной Девы только месяц назад избавился! Крикливая попалась и такая стервозная…. Всю посуду перебила, слуг замучила.
По хлопку в ладоши вошел давешний стражник. Сел на пол, разложив рядом письменные принадлежности.
— Как всегда, Рили, — вздохнул Чёрный Властелин и повернулся к королю: — Или есть особые пожелания, Ваше Величество?
— Да, в принципе, никаких, ну там род познатнее… Кстати! Вот скажи, а почему ты сам не женишься?
— Женюсь, — отмахнулся Черный Властелин. — Как только найду девицу хоть чуть умнее коровы и красивее виверны. Но за всю мою многолетнюю практику такие ещё не попадались. Возможно, они просто не нуждаются в моей помощи. Так. Башню желаете посмотреть?
— Да видел же, хоть и давно, — усмехнулся король, — деньги тебе доставят завтра, а дочь…
— Дочь — отправь через три дня гулять с подругами, на луг под стены. Можно в окружении каких-нибудь ненужных солдат, так будет драматичнее. А дальше — жди её домой с женихом.
— Благодарствую!
И Чёрный Властелин пожал протянутую руку.
Проситель ушёл. Чёрный Властелин подошел к доспеху и сел возле него на пол. Доспех послушно опустился рядом.
— Ну вот, опять тебе проигрывать, старый друг!
В глазницах шлема полыхнуло алым. Старинный артефакт поднял руку и коснулся плеча владельца.
— Не скучаешь? — продолжал Властелин. — Тебя же создавали армии в бой водить, пока хозяин отсиживается в замке!
Шлем качнулся из стороны в сторону. Алый блеск сменился ледяным синим.
— Ладно, делай пока что хочешь, только орков не убивай, они тебя и так боятся. Понадобишься — позову.
Прорези шлема вспыхнули ослепительным светом и доспех исчез.
— Куда он все-таки девается? — Спросил стражник тихо.
— Не знаю, Рилиан! Может быть, его где-то ожидает какая-нибудь симпатичная кольчуга? Или бальное платье? Кто знает эти древние артефакты? Пни там слуг, пусть готовят покои! Я потом зайду, освежу заклинания от физического ущерба помещений — если у принцессы характер, как у мамы, то они понадобятся!
Семь.
Ободранными пальцами дёрнуть клапан разгрузки.
Шесть.
Нащупать продолговатое яйцо гранаты. Omne vivum ex ovo. Смерть тоже из него. Конец отсчёта.
Для меня. И для этих, ниже по каменистому склону — вопящих, предвкушающих. Они уже поняли, что я пустой; что последний магазин, выплюнув последнюю очередь, превратился из надежды в ничто, в смятую банку из-под пива, в использованный презерватив.
Они ухмыляются, дают отдых раскалённым стволам и сладострастно поглаживают рукоятки опытных ножей. Вечно голодных ножей. Ножи нахлебаются моей, ещё живой, крови. Ножи будут минусовать: минус ухо, минус сморщенный от ужаса пенис. Плюс девять метров вытянутых на свет божий (божий?!) кишок. Итог под чертой: мои потроха и тягучая слюна на изуродованных счастьем харях мучителей.
Хрен им.
Пять.
Обломанным ногтем подхватить заусениц чеки. Супермены в кино рвут кольцо зубами. Брехня. Нет таких зубов. Сначала — пальцами согнуть усики, сблизить, слепить. Как два тела перед последним танго.
Четыре.
Палец — в кольцо. Венчаюсь с тобой, милая. Моя гладкая, моя прохладная, моя осколочная. Будь со мной ласковой, девочка. Не подведи.
Три.
Она летит. Освобождённая. Свободная.
Морды тех, на склоне, начинают вытягиваться. Они ещё вопят. Но уже от другого предвкушения. Человек — мерзкое существо. Всё время орёт. Рождается — орёт. Радуется — кричит. Рыдает от горя, верещит при оргазме.
Видит трёхсекундную смерть — визжит.
Заткнитесь уже.
Послушайте лучше, как шелестит песком вечность.
Два.
Смерть танцует, белые одежды её развеваются и открывают на миг прекрасное тело. Иди ко мне, желанная. Пульс — сто шестьдесят. Я приготовил ложе для нас с тобой, видишь? Оно засыпано, как лепестками роз, горячими благоухающими гильзами. Оно украшено обрывками бинтов в бурых пятнах. Резиновый жгут, сорванный впопыхах с приклада, свернулся змеем— искусителем.
Иди же, познай меня!
Один.
Господи, неужели всё? Зачем было всё? Запах мамы, сентябрьский букет, слепые руки во влажной темноте. Снег слёзы вспышка прихода в мир вспышка ухода ещё секунду одну секундочку господи
***
— Вариант нормы. Реакции стандартные. Годен.
Медсестра — холодной ладонью по щеке:
— Поднимайтесь, голубчик. Вы прошли. Зачислены в штурмовую роту.
Бреду к двери, пошатываясь. Пацаны в коридоре: все глаза на меня.
— Ну, как там? Что было?
— Фигня. Мультик посмотрел.
Следующий!
Вода в канале была чёрной и гладкой, как стекло. Он тщетно пытался усмотреть в ней своё отражение, но видел лишь звёзды, глядевшиеся в черное зеркало вод.
— Барин! Эгей! Простудитесь! Поедем домой! Барыня, поди, заждались!.. — кричал возница с козел рессорной коляски.
Колесничего окутывали клубы махряного дыма. Лошадь недовольно фыркала и стригла ушами.
— И впрямь, не помереть бы от простуды, — невесело усмехнулся он. Остался на месте.
Взошла луна, высветив его лик. Из черной глубины всплыло отражение. Болезненный пергамент лица, седина в бакенбардах, неистовый блеск глаз. Как знакомо.
Над пустыней по ту сторону канала танцевали миражи. Неописуемой красоты дворцы, цветущие сады, проспекты неизвестного города, полные нарядных людей. Далеко, на самом горизонте, по красноватым дюнам бродили треногие великаны, грустно трубя в рога: эллу… эллу…
Было морозно. По берегам тёмная гладь канала подёрнулась кружевом льда. Дыхание срывалось с губ лёгкими облачками. Зябли руки под тонкой лайкой перчаток. Ветер нёс песок из стынущей за каналом пустыни. Миражи продолжали свой танец в лунных лучах.
«Как мертвецы на погосте», — подумалось вдруг. Тупо заныло в животе, там, где остался страшный рубец. Холод поднялся в грудь, обнял вздрогнувшее сердце. Он закрыл глаза, задержал дыхание. На миг снова оказался в плену у бездны, как когда-то очень, очень давно.
— Ба-ари-ин!.. — звал его кто-то из далёкого далека. — Ба-а!..
Бездна, усмехнувшись, отпустила его.
Не в этот раз. Не сейчас. Не сегодня.
— Иду, Прохор, иду!
Он в раздражении нахлобучил на непослушные кудри такой нелепый здесь щегольской цилиндр, повернулся спиной к каналу, к пустыне, к миражам и, трепеща полами крылатки, зашагал к экипажу.
— Вот давно бы так, — добродушно проворчал возница.
Чмокнул губами, и лошадка бледной, лунной почти масти, встрепенулась и повлекла экипаж по тракту. Как всегда ниоткуда, пришли в голову строки:
Вода канала лепестки несёт
В цветеньи яблонь наступает лето…
«Какое лето? Какие яблони?» — думалось ему меж тем. Впереди лишь студеные месяцы бесконечной зимы под ледяным небом, по которому катится яркой блесткой такое далёкое и холодное солнце. Вспомнилась другая, из прошлой жизни, последняя зима, чёрные воды и долгие, полные муки дни другой, закончившейся жизни. Накатила тоска — и ушла, как не было. Все в прошлом. Незачем грустить.
Вторая луна устремилась в погоню за первой, расчерчивая мир сетью двойных теней. На востоке зажглась голубая звезда — знакомая, манящая, родная.
Коляска катила ей навстречу — вдоль древнего канала, мимо сжатых полей красной травы, мимо садов соконосных кактусов, мимо диковинных руин, над которыми по ночам танцуют призраками прежних хозяев песчаные смерчи.
Домой.
Туда, где ждет постаревшая жена и внезапно взрослые дети, где няня, совсем не изменившаяся с момента той последней, болдинской встречи, накрывает к ужину стол, а в кабинете лежат на бюро исчерканные пером листы с неоконченной ещё поэмой.
Строгов старался сконструировать стратоплан. Страдал смутными сомнениями; странный ступор стреножил созидательную силу. Сроки сокращались. Со стены сурово смотрел Сталин. Словно советовал: страна строит самолеты сотнями, стремится сокрушить стихию, сотрясти саму структуру сущего. Сосредоточься, Строгов! Соберись, совладай со страхами! Смелее, скоро старт!
Строгов снова сверил сложные схемы, символы, степени. Стер старые строчки.
Радостно рассмеялся.
Решение!
Разумеется, реактивный ракетоплан!
Нергас вздрогнул и застонал, приняв наслаждение за обычную боль. Новые чувства были мучительны и изумляли. Они переворачивали всё его привычное существование. Заставали врасплох тело и разум. То, что он сейчас, вот прямо сию минуту, делал, не содержала ни одна обучающая программа, так откуда же… Из каких генетических дебрей…
Мир распался на фрагменты и образы, зазвучал, завибрировал, сгустил воздух и свет вокруг двух тел. Перед глазами поплыли цветные пятна, складчатый кожаный покров едва сдержал кипящую кровь, лёгкие вытолкнули хриплые крики…
Т-йя долго не отпускала его. Отныне его плоть уже не мыслила себя без неё. Так становятся одним целым. И это предстояло объяснить комиссии по межпланетной этике.
И торговцам, приславшим заказ на отлов и клонирование новых животных в промышленных масштабах. Ценное сырьё, как они посчитали.
***
Небольшая колония на Плутоне давно стала центром галактических научных исследований. Лаборатория Нергаса первой приняла импульс-сигнал с неизвестной планеты. Название, выуженное из многочисленных справочников — Эрец-атла — ничего ему не говорило. Самым удивительным было наличие нуль-портала в этой глуши.
Привычно завернувшись в кожистые плотные крылья, он расхаживал по ледяному залу. Приземистая, почти квадратная фигура бесконечно отражалась в сплетениях граней застывших стен и в многочисленных конусах и кристаллах. Лёд прекрасно сохранял тепло и генерировал необходимую энергию. Нергасу хватало лишь нескольких движений в течение длинных планетных суток, чтобы поддерживать энергетический баланс. Ледяные кристаллы хранили бездну сведений о миллионах лет человеческой цивилизации.
Нергас пел, периодически уходя в ультразвук, вызывая нужную информацию. Чужой импульс был мелодичным, почему-то в знакомой тональности. Он искал похожий отклик во льдах. Информационная вспышка до крайности изумила Нергаса, заставив напрячь кончики ушей. Тональность чужого импульса повторяла звучание планеты Земля, давно затерянной во тьме тысячелетий и закрытой карантинным патрулем для посещений. Резонанс прокатился по жилам, сердце ткнулось невпопад и забилось в новом ритме.
***
Общение членов комиссии затягивалось. Сигналы редов метались по отражателям и не успевали преобразовывать кристаллические файлы.
— Насколько опасно для межгалактической цивилизации?..
— Карантин в результате череды геопатогенных катастроф и последующего обледенения…
— Что за существа там обитают и насколько они разумны?
Вопросы сыпались со всех обитаемых планет Солнечной системы. Безопасность и стабильность хрупкого мира волновала многих. Слишком дорого дался процесс выживания и естественного отбора их предкам, чтобы вот так, просто впустить неведомую угрозу с некогда покинутой всеми планеты.
Биоэтики в изумрудно-зелёном сиянии настаивали, что импульс был послан живым существом. Эфиродинамики предостерегали от попыток исследования Земли, высчитывая предположительное положение континента и концентрацию эфира. Термодинамики угрюмо молчали, всеми своими импульсами создавая фиолетовую завесу трагизма и безысходности. Космогенетики и астрофизики пылали здоровым энтузиазмом, отбрасывая золотисто-пурпурные ментальные вспышки.
***
Нергас мысленно настраивал кристаллы ледяного зала на частоту Эрец-атла. Потом завернулся в крылья и лег в стеновую нишу. Острыми зубами надкусил жилы на запястье. Так далеко мысленно он ещё не заходил. Сколько понадобиться крови, угадать было сложно. Дымящаяся тонкая струйка выплеснулась и мгновенно вмерзла в лёд. Перед внутренним взором потекли бескрайние ледяные пространства заброшенной и забытой планеты.
Нергас испытал невообразимый шок от обилия голубого цвета и яркого солнца, но генетическая память услужливо подсказала вторичность реакции и остановила эмоциональный распад. То, что он видел, поражало и заставляло вновь и вновь восстанавливать душевное равновесие.
Жидкость среди льда. Информация переливалась в кристаллах, выдавая ответы на безмолвные вопросы.
Океан. Это называлось океан.
Нергас мысленно активировал ген-хамелеон. Передал подсознанию параметры планеты и условия для жизни. На несколько часов замер в неподвижности, отращивая жабры, второе веко и перепонки. Всё всегда идёт хорошо, главное – не мешать природе. Удлинил конечности, увеличил объем легких и мышцы. Самым сложным было переступить через все привычки в еде и добавить ферменты для переваривания животной пищи.
Прошелся несколько раз по залу, привыкая к обновленному телу. Машинально лизнул заживающее запястье. Пройдя узкими коридорами, шагнул в нишу нуль-т.
***
Несколько часов Нергас осторожно наблюдал за ними, сидя на узком ледяном карнизе, выступающем над водой. Собственный вес заставлял прижиматься к поверхности и превращал каждое движение в жалкую пародию.
Несколько существ с кожей серебристо-голубого цвета и огромными раскрывающимися в полете плавниками показались недалеко от берега. Они издавали резкие надтреснутые звуки, которые учёный перевёл, как возгласы радости.
Несколько дней провел он на берегу. Дождавшись, пока в воде останется всего одно животное, Нергас тихо скользнул в волны. Моментально почувствовал облегчение. Солёная вода поддерживала тело. Первое в жизни купание заставило мозг на несколько мгновений отключиться и пережить ни с чем не сравнимое удовольствие.
***
Он помнил только её глаза, серые с золотыми искрами, под прозрачной плёнкой третьего века. И её мелодию, с нотами ветра и падающих льдинок. Структура крови впитала информацию живой воды океана, мозг не выдержал этот мощный поток. Нергас забыл, как дышать и двигаться. Её сильные руки вытолкнули на поверхность неподвижное уродливое тело.
Очнувшись в ледяной пещере на берегу, он говорил только на их языке. Амфибии, ну конечно. Зачем он, дурак, вообще полез в воду. Мог бы дождаться их здесь.
Т-йя принесла ему рыбу. Разорвав тушку тонкими стальными пальцами, кормила с рук маленькими кусочками. Нергас ждал её прикосновений, жадно ловил её взгляды. Теперь он знал, что такое одиночество. Ему было физически плохо, когда она уходила. А разум метался в отчаянии и страхе, что она не вернётся. А ещё он понял, что значит любить. Это забытое человечеством чувство лучше всего дало ему понять, что жители Земли не могут причинить зло.
Никто из её народа не приходил в пещеру. Нергас воспринимал это, как должное. Таков обычай. Не потому, что он – чужой, и мог принести беду. Они видели, как Т-йя относится к нему, и их останавливало чувство деликатности и такта. Ещё одна забытая и непостижимая человеческая особенность.
Наверное, все это могло сохраниться и открыться вновь только на одной из древнейших обитаемых планет.
***
Беда не заставила себя ждать. В восстановленные нейронные связи хлынул поток информации из эфира. Всё ещё существовала комиссия по этике. И торговцы ждали, глотая слюни и потирая потные трехпалые конечности в предвкушении допуска к ресурсам целой планеты.
Нергас обнял Т-йю и тщательно настроился на передачу своего импульса. Зелёный с золотом и таким любимым отныне образом. Пусть они видят, как она прекрасна, и как умеет любить. Они не опасны. Ни для кого.
Ответ пришел незамедлительно. Алые сполохи импульсов переполнили сознание. Комиссия по этике приказывала возвращаться в лабораторию на Плутоне и освободить канал передачи технических параметров для формирования предложения в промышленных галактических масштабах. Они не опасны. О да! И не помеха, стало быть.
Нергас смотрел в глаза любимой. Она доверчиво прижалась к нему. Что ж, здесь тоже сколько угодно льда. И воды.
В эфир ушел чёрный пульсирующий шар эпидемии и смертельной опасности.
Я несся к кораблю. Без оружия с целым выводком ушастых ничего не сделать. А взяв запасной комплект, ещё повоюем. Родилась у меня одна мыслишка. Может, ещё и не придется геноцид устраивать. Ну, а не выйдет, заставлю кэпа поднять космолет, чтоб немного подпалить аборигенам шерсть.
Погода благоприятствовала, да и останавливаться на сканирование больше не требовалось. Так что добежал я быстро.
Чужие — ерунда, самое серьёзное препятствие — Савельич, наш каптер.
— Так что, ты говоришь, тебе надо? Ты лучше давай в правое ухо скажи, а то левое после войны барахлит. Ну? Что тебе выдать?
Я повторил. Савельич вздохнул, потом покачал головой и сказал:
— Говорили мне, что вы, чертовы десантники, с каждым годом хренеете всё больше. Да вот не верил я, старый. Я, вообще, о людях всегда хорошо думаю… Пока они не попросят выдать им…
Я горестно покивал. Уж такова подлая человеческая сущность. Каптенармус повздыхал ещё чуток, а затем спросил:
— Зачем хоть?
Этого вопроса я хотел избежать, да не вышло. Юлить смысла не было, поэтому сказал, как есть.
— Едрит твою с бритвою!!! — отреагировал Савельич.
— Ага, — ответил я.
На это он поделился со мной информацией о моем психическом здоровье и сексуальной ориентации. А также теорией, согласно которой мыслительные процессы происходят у меня совсем не там, где должны происходить у нормального человека. Потом упомянул о межвидовых скрещиваниях и любви за деньги, которых некоторые мои родственники, по его мнению, не чурались. Заслушаешься!
— Савельич. Ты это… Ну, парней-то выручать надо.
Каптер замолк. Потом плюнул и выдал мне необходимое. И предупредил, чтобы без «детишек» я на корабль не возвращался.
Обратный путь снова бегом, и вот я опять в слоно-деревне. Почти стемнело. Можно было, конечно, устроить заварушку, но кто знает, как местное население видит в темноте.
Спрятав амуницию в надежном месте, я налегке отправился прямо к нашей с ребятами тюрьме. Видимо, слонопотамы невысоко оценили боевые способности мальцов. У запертой на засов двери дежурил всего один слоненок… да и тот дремал, опершись на копьё. Меня ещё раз посетила мысль — дать носатому промеж ушей и сбежать с арестантами. Но я отогнал её, как назойливую муху. Не буду я их мочить, и все тут. Они же — что дети малые. Жалко!
Не таясь, я подошел к горе-часовому и бережно, чтоб не напугать, разбудил. Сам — вот мерзость-то! — положил его переговорное устройство себе на лоб и сказал:
— Господин охранник, так мои люди не доживут до рассвета. Да и вообще могут испортиться. Как их тогда есть?
— Что я сделать? — еще не до конца проснувшись, спросил ушастый секьюрити.
— Я вот им поесть-попить принес. Отдайте им, и утром они будут — самый смак.
— Ты думает, я очень глупый? Вдруг ты отрава принес?
— Всё по-честному. Хотите, я при вас всю еду попробую?
Я отвинтил горлышко фляги, отхлебнул и откусил от плитки шоколада. Остаток протянул слону. Тот с опаской понюхал, но мой довольный вид его убедил, и он осторожно отправил угощение в огромный рот. Вместе с упаковкой, естественно.
— Хорошо, — сказал он, прожевав содержимое и выплюнув фольгу. — Я передаст. Но только ты идут отсюда, тогда и передаст.
Я был не против. К тому же от переживаний меня клонило в сон. За границей деревни я забрался на дерево, врубил на полную биозащиту и уснул.
***
Деревенька только просыпалась, а я уже занял позицию в зарослях за лобным местом. Там же устроил себе склад и огневую точку. На случай, если всё же придётся сократить кой-кому поголовье.
Ждать пришлось долго. Сначала кучу дров, которую я принял за гнездо, разожгли. А потом из сарайчика показались мои орлы. Они не могли передвигаться самостоятельно, их тащили волоком. А парни, кажется, пытались что-то петь. «Варяга», что ли? Судить строго я их не стал. Кто бы не пытался на их месте? Во-первых, на смерть идут, а во-вторых… И тут приготовления закончились. Мои археологи чуть побрыкались — держитесь, пацаны! — но их подтащили к кострищу.
А вот теперь мой выход. Я аккуратно, чтоб не словить стрелу, вышел в центр поляны и показал себе на лоб. Мол, давайте, братья славяне, поговорим. Вождь не побрезговал, устроил мне перевод. На правах старого знакомого я обратился к нему:
— Ты сам мне вчера говорил, что интеллект — это болезнь?
Слоняра кивнул, мол, есть такое дело.
— Мне кажется, мои люди подцепили эту заразу при перелете. А тут ещё под ливень попали, совсем расклеились. На самом деле они нормальные парни. Такие же, как мы с тобой. Очень прошу ещё раз прогнать их на вашем Экзаменаторе. Вы же не хотите сделать непоправимую ошибку?
Вождь задумался, а потом махнул лапой. Мол, пес с ними, от нас не убудет.
Шустрый слонишка принес призму и сунул её Игорьку. Суровое испытание. Всё равно, как если б меня напоили, положили передо мною кучу досок и сказали — а спорим, не разобьёшь! Я затаил дыхание. Вот сейчас… Игорь вдруг хохотнул, взял призму и пальцем написал ответ. Семен заглянул ему через плечо и сложился пополам от смеха. Буквально. Не устоял на ногах, бедолага. Игорь отдал розовому призму, изо всех сил стараясь не ржать. Абориген с подозрением осмотрел обоих хлюпиков, затем глянул на результат и нахмурился:
— Ничего не понимаю… — пробормотал он. — Какой странный ответ… По всей видимости, это совокупность трёх ваших переменных. Икс, игрек.. а вот последнюю Экзаменатор не понимает.
Зато я все понимал и тихонько, про себя посмеивался. Отчаявшиеся пацаны набрались спиртяги перед экзекуцией, чтоб облегчить мучения, и лыка не вязали. Разыграли комедию, как по нотам.
Вождь нахмурился ещё сильнее, затем повернулся к Игорю и переложил на него свой шнобель. Глаза чужого засветились на мгновение, а затем…
— ЧТО-О-О?! Издеваетесь?! Убить ИХ! — в ярости он забыл, что лопочет по-нашему. Команду пришлось продублировать чириканьем. Это дало мне целую секунду. То, что нужно.
— Э нет, так не пойдёт! — опрометчиво заорал я. Арбалет в ближнем бою так же опасен, как термоядерный заряд. — Как это убить?! Вы же сами вчера решили их схомячить за то, что умные слишком. Видишь, вождь, свои они, нормальные — нули в математике. И Экзаменатор ваш не проведешь. Так что будьте любезны, отпустите! Их мамки дома заждались…
Спустя десять минут я направился в сторону корабля с двумя бесчувственными телами на плечах. Молясь, чтобы чужие не передумали.
Мою ношу изрядно потряхивало. Временами там, наверху, кто-то начинал бредить:
— Семен… ик… слышишь, друг? Эти ушастые ведь наших ученых за пояс заткнули. Помнишь бритву Оккама? Не множь сущности? А у хоботунов своя…ик… ой… и заточили её так, что она теперь кровь… ик… пускает на раз! Бритва Айзенка такая… понял? Ну, Айзенк, который тест на ай кью… ага? Мол, нечего множить мозгов сверх необходимого… Да… А несогласным этой самой бритвой по…
— Тихо там, — буркнул я и повел плечом с незадачливым оратором. — Бритва, не бритва… Парикмахеры чертовы…
Велик и ужасен профессор физтеха Сан Саныч, когда мощным ледоколом идёт он по фарватеру универского коридора или с высоты кафедры громит нерадивых, воздев к потолку аудитории карающую длань:
— Учите царицу наук, сукины дети! Учите, или не будет вам в жизни счастья!
Его жилет безукоризнен, познания чудовищны, язык остр и ядовит, бритая макушка ослепительна, ехидные реплики доводят студентов до дрожи. Но куда страшнее профессорское молчание, когда смотрит он с жалостью и только вздыхает — ибо о чём можно говорить с человеком, не способным вычислить площадь поверхности оксонододекаэдра по заданной длине грани?
О бесстрашии и неуязвимости профессора ходят легенды, не пугает его ни разнос декана, ни зазубренный орочий меч. Одинаково элегантно и уместно выглядит он как в стенах родного вуза, облаченный в итальянский пиджак с искрой и затейливой вязью китайских иероглифов, так и в относительно диких лесах, полных безусловно диких орков и не менее диких эльфов, облаченный в кирасу с затейливой вязью чеканки.
Доспех на Игру мастер Санэк Сан делает собственноручно, ибо только таков путь истинного мастера. Из любого подручного материала, в ход идут выпотрошенные волейбольные мячи, брошенные туристами мангалы или куски водосточных труб. Мелькает в огромных пальцах молоточек, ползёт из-под чекана спиральное кружево узора. А если кто из новичков позволит себе хихикнуть — жестянка же! какая с неё защита? так, бутафория, да и невместно мастеру столь высокого ранга заниматься таким баловством — то ничего не ответит мастер Сан, только посмотрит сочувственно. Ибо лишь искреннего сочувствия достоин человек, не способный сложить два и два в шестнадцатой степени.
— Учите матчасть, идиоты! Учите! Может, сойдёте за умных.
Велик и страшен мастер во время батальных сцен, когда непоколебимым утёсом возвышается он над полем боя, скрестив на мощной груди не менее мощные руки. Махать мечом мастер Сан почитает ниже своего достоинства — и других идиотов полно. Но доспехами не пренебрегает никогда — ибо хотя дураков вокруг и полно, но зачем же уподобляться одному из них?
И когда при виде монументально неподвижной фигуры профессора, о которую, как об утёс, разбиваются волны сражающихся, очередному эльфу или троллю, одуревшему от адреналина почти настоящей битвы, вдруг ударяет в голову то, что обычно туда ударять не должно, и, вспомнив о незаслуженной паре, наносит он своим почти настоящим мечом совсем настоящий удар — ничего не говорит ему профессор. Смотрит только чуть снисходительно да кривит губы в саркастической ухмылке. Ибо о чем можно говорить с человеком, неспособным вычислить по двум точкам угол поворота системы координат?
И лишь потом, после боя фиксируя оппонентам многочисленные треснутые рёбра и сломанные ключицы, ругается мастер Сан по-черному:
— Учите сопромат, идиоты! Учите! И не ленитесь пробивать на доспехах рёбра жёсткости, а то не будет вам в жизни счастья. Да и самой жизни, возможно, тоже.
Анатолия укусил вампир. Столь жуткое событие произошло не в какой-нибудь заморской Трансильвании, а в родной деревне, куда он прибыл на отдых вместе с женой. До этого лет двадцать не был, а тут вдруг вспомнил о двоюродной сестре Наталье и заявился, о чём вскоре пожалел.
Нет, и речка, и ромашковые поля были точь-в-точь как из детства, вот только жителей не осталось, а разрушающиеся дома выглядели как осколки гнилых зубов.
— Куда это все подевались! — раздражённо вопрошал Анатолий, застрявший за порогом на самом солнцепёке.
— Кто куда, — прошелестело тощее бледное создание, пятясь поглубже в сени и отворачиваясь от яркого света.
— Ну, а ты чего такая квёлая? Болеешь? — продолжал выспрашивать брат.
— Проблемы замучили, — вздохнуло создание, бывшее когда-то озорной смешливой сестрицей. — Хорошо, что приехал. Погреб совсем обвалился, так ты или старый поправь, или новый выкопай.
— Да мы ведь… э-ээ… ненадолго! День-другой и обратно, про отпуск я пошутил, — выкрутился Анатолий, не собиравшийся корячиться.
— Тогда прошу к столу. Собрала что могла, совсем беда без погреба…
Деревенские разносолы и впрямь были выставлены не в изобилии. Тем не менее, привезённую с собой литровку Анатолий под них уговорил. А когда проснулся гнусным похмельным утром, обнаружил у себя на руке большой кровоподтёк с двумя дырочками по центру, как от большой иглы…
Ехидно улыбающаяся сестра опять завела разговор о необходимости побыстрее выкопать погреб и жена её отчего-то поддержала. Правда, сперва велела отлежаться, дескать—после вчерашнего возлияния выглядишь как мертвец.
Анатолию действительно было плохо: рука болела, по телу разлилась слабость, вид еды вызывал отвращение. Но к ночи стало получше, и он крепко уснул, а проснулся на полу и связанный. Через грязные окна брезжило утро, обе женщины сидели неподалёку и настороженно за ним наблюдали.
Анатолий дёрнулся и разразился бранью, жена облегчённо заплакала, а хмурая Наталья поднесла к носу его же сотовый телефон и продемонстрировала странные снимки. На одном он, неожиданно красноглазый и клыкастый, зловеще склоняется над спящей женой. На втором зубасто усмехается над трупом растерзанного щенка.
— Ты спрашивал, куда все подевались? — произнесла сестра. — По погребам сидят, солнечный свет им теперь не в радость. И тебя, нежить, к сырой землице скоро потянет. Так пойдёшь погреб копать?
— Никаких клыков нет! — не поверил Анатолий, проведя языком во рту.
— Потому, что сыт, — отрезала сестра. — Да ещё и неполная трансформация. После полной в дом я тебя не пущу.
***
— Всё-таки заставили. Представляю, какой будет скандал, когда раскроется наша афера, — вздохнула жена Анатолия, наблюдая через окно за мелькающей лопатой и летящими комьями земли. — Втянула ты меня, Наталья… ещё снимки эти, будто бы он вампир… Фотомонтаж? Вот уж не думала, что умеешь.
— А как с этим лентяем по-другому? Сама же я слишком ослабла, чтоб лопатой махать. И мы, моя сладкая, никакие не вампиры. Мы — добрые старые упыри.
Внук лесника, Алёша, сунул за пояс топор, снял со стены двустволку и направился к дверям сторожки.
— Топтыга! Хватит валяться, пошли.
Медведь поднял тяжелую башку и посмотрел недоверчиво.
— Пошли, говорю, — проворчал Алёша. Колдун велел разговаривать. Каждый день. Хоть с Топтыгой, хоть с самим собой. Ещё колдун велел читать, но на это времени хватало не всегда.
Алёша вышел на крыльцо — с некоторых пор ему приходилось пригибать голову под притолоку. И дверь теперь казалась узкой, едва не задевала косяками плечи.
Топтыга нехотя встал и поплелся сзади.
Рыжая осень тронула тайгу заморозком, между сопок лежал туман, а на их вершинах — неровные полосы снега. Алёша старался не смотреть на могилу колдуна — не теперь, растравить себе душу можно и в другой раз.
— В город пойдём, — сказал он медведю, ощущая радостное волнение — всегда немного волновался перед Ритуалом. И ходил бы в город чаще, но колдун не велел, говорил, это вредно.
Спешить было некуда, но волнение толкало Алёшу вперёд, и он оглядывался.
— Топтыга! Быстрей давай!
Холодное солнце вылезло из-за сопок, когда послышался шум гэса. Колдун велел расчищать лес по обеим его сторонам, чтобы корни не взломали бетон. Ещё иногда весной Алёша взрывал ледяные заторы. Первое в Ритуале — запустить турбину. Колдун велел каждый раз пускать разные турбины и останавливать на обратном пути, чтобы они не износились.
Гэс пугал Топтыгу, и он ступал на бетонную спину плотины с оглядкой на Алёшу.
— Иди-иди, — ворчал тот, сдвинув брови — как колдун.
Бетонку, ведущую от гэса в город, тайга слопала, но двигаться по ней было проще — не заблудишься. И косую телевышку Алёша заметил задолго до заката. Ещё предстояло очистить Стеклянный Купол, а деревья, которые прорастали в опасной близости от обсерватории, Алёша вырубал обычно утром, перед тем как отправиться домой. Или даже приходил в город нарочно, по дороге расчищая от поросли лэпы и Подстанцию, с которой зажигался Купол.
Это было настоящее волшебство. Когда колдун был жив, Алёша не верил, что сможет когда-нибудь сам его зажечь…
Стемнело. Топтыгу он оставил снаружи — нечего медведю делать на Подстанции. Зашел в Зал, надел перчатки колдуна, встал на резиновый коврик и взялся за рубильник. Когда-то приходилось вставать на цыпочки, чтобы до него дотянуться, теперь же рубильник находился на уровне лица. Алёша перевёл дыхание и дёрнул его вверх — в небо из Стеклянного Купола ударил волшебный свет!
Теперь поднять рубильник три раза коротко, три раза — на подольше, ещё три раза коротко. Подождать. Повторить. И так — несколько раз за ночь. Очень просто, даже Топтыга запомнит. Колдун сказал, что, если Алёша всё будет делать правильно, рано или поздно за ним спустится корабль и заберёт с собой на небо.
Беспилотная военная база Великой Галактической Империи, расположенная на четвёртой планете системы желтого карлика 82-415, снова приняла световое сообщение с третьей планеты, некогда интерпретированное как сигнал опасности. Некоторые трактовали его как попытку аборигенов напугать противника и посмеивались, некоторые полагали, что сигнал предупреждает находящихся в космосе соплеменников. В любом случае, столь мощный световой поток был неоспоримым свидетельством разумной жизни на третьей планете, а потому давно подготовленная колонизация опять откладывалась.
Внутри хрустального шара бушевала метель.
Крошечные фигурки брели сквозь снегопад к городским огням. Розов подкрутил верньеры. Проступили детали. Семья: мужчина, женщина, двое малышей. Все закутаны в меха до самых глаз.
Растянувшись цепью, человечков преследовала стая животных, похожих на волков. Клубы пара из пастей хищников благородной сединой оседали на шкурах.
Климатизатор, выставленный на зиму, выдавал минус пятнадцать. Температура тамошнего среднезимья.
— Прекрасный уголок эргейской природы.
Продавец подошел неслышно. Этого Розов не любил.
— Верно, — ответил, не оборачиваясь.
— Аутентичная атмосфера. Грунт идентичен по составу лесным почвам умеренного пояса планеты. Флора и фауна…
— Да, да. Я знаю. Аборигенные.
— Именно.
Аборигенная фауна догнала человечков на пороге утонувшего в снегу дома. Розов качнул шар. С крыши сошла лавина, засыпав волков. Дверь закрылась, отсекая опасность.
— Осторожнее, пожалуйста.
Советов Розов тоже не любил. Сдвинул термостат на несколько делений к весне.
— Рекомендовал бы избегать резкой смены сезонов.
Розов поморщился. Деликатную вкрадчивость он любил ещё меньше. Вслух сказал:
— Я знаю инструкцию.
— Сударь коллекционер?
Не ваше дело, хотел ответить Розов. Не. Ваше. Дело.
Обернулся. Продавец исчез в тенях среди стеллажей.
Вокруг в сотнях шаров снег засыпал города, в сотнях — расцветали деревья в садах и парках.
Я, это я нашел вас, думал Розов. Когда два десятилетия назад «Стрижи» пробили барьер за Плутоном и ушли к звёздам. Когда оказалось, что Вселенная куда меньше, чем казалось с Земли, потому что стенки хрустального шара, пленившего Солнечную систему, огромной линзой кривили пространство, искажая масштаб мироздания.
Вместо россыпей звёзд нас встретили тусклые искры. Угли под ногами. Реквизит странствующего факира.
Вместо гигантов-экзопланет — крошечные, на один зубок для горнодобывающей машинерии, планетки. Нелепые и смешные — совсем как в сказке про Маленького Принца. На каждой — своя игрушечная жизнь, свои мелкие боги и никчемные герои.
Космос населяли ничтожества.
Ни на что не годные миры, бесчисленные, похожие как капли воды, идущие с молотка за бесценок. Любой мог стать хозяином целой планеты и делать со своей собственностью все, что угодно.
Например, торговать сувенирами со звезд. Кусочками Вселенной, заключенными в хрустальные сферы.
Розов рассчитался кредиткой. На пороге остановился.
— А ведь я там был, — сказал он.
Звякнула колокольчиком дверь, отсекая непонимание на лице продавца.
Дома Розов аккуратно пробил шар геологическим молотком и некоторое время вдыхал запах снега, вслушиваясь в свист утекающей сквозь дыру эргейской атмосферы. Потом запустил внутрь телеглаз и рой микроботов. Долго рассматривал их улов.
На аукцион Розов выставил всего одну вещь.
Детскую куклу.
Чтобы рассмотреть её в деталях, нужен был по-настоящему мощный микроскоп. Такой не каждому по карману.
Подумав, Розов добавил к цене лота ещё один ноль.