Потрясение от этого открытия совершенно вывело меня из себя. Я громко закричал, не заботясь о том, что кто-то мог меня услышать, и побежал сломя голову, охваченный паникой. Я забыл о том, что заблудился. Разум и осторожность оставили меня. Я бежал, не чувствуя усталости… только черный страх.
В зеленоватом воздухе надо мной пронеслись яркие, быстрые огни, но я не обратил на них никакого внимания. Неожиданно я оказался возле огромной сферы. Теперь она без движения покоилась в металлической колыбели. Желтые огни угасли, но дюжина синих огней плавала над моей головой, словно покачивающиеся в тумане фонари.
Я повернулся и снова побежал. Неважно в какую сторону. Не знаю, сколько времени я бежал. Меня остановили заросли странных растений. Фиолетовые растения напоминали траву, с узкими иголками вместо листьев. Самые высокие центральные стебли были розоватыми и на них росли маленькие пурпурные ягоды.
Медлительный красный поток тек среди зарослей. Думаю, что это и был исток Эль Рио де ля Сандре. Здесь, так или иначе я мог найти укрытие от летающих огней. Я заполз в заросли и лежал там рыдая.
Долго я не мог не двигаться, ни думать. Когда наконец я решился осмотреть кончики своих пальцев, то увидел, что зеленые полосы стали шире. Я долгое время рассматривал их, отказываясь принять очевидный факт. Моя плоть превращалась металл.
С дикой энергией я начал искать путь к спасению. Я должен был или добраться до стены кратера или поискать самолет, однако я чувствовал себя слишком слабым для того, чтобы двигаться. Хотя я и не чувствовал настоящего голода, я решил, что пища поможет мне вернуть силы.
Действуя весьма опрометчиво, я сорвал несколько пурпурных ягод. Они имели соленый, металлический привкус. Я выплюнул их, боясь, что заболею из-за этого. Но не смотря на то, что я выплюнул ягоды на моих пальцах остался сок. Когда я вытер сок, то обнаружил, к собственному удивлению и невообразимой радости, что металл сошел с ногтей там, где их коснулся сок.
И тогда у меня появилась надежда. «Растения эволюционируя смогли сопротивляться трансмутации», — подумал я. Я жадно ел ягоды пока не почувствовал тошноту, потом вылил воду из фляги и наполнил ее выжитым соком.
После я пытался сделать анализ этой жидкостью. Частично его состав напоминал вещества образующиеся после воздействия рентгеновских лучей. Именно он спас меня от ужасных ожогов гамма радиации.
Я пролежал в кустах до зари, даже задремал, не смотря на то, что был страшно испуган. Облако газа отчасти поглощало солнечный свет. Днем зелень стала зеленовато-серой, а песок уже не казался светящимся.
Я обнаружил, что зелень с моих пальцев и волос полностью исчезла. Тогда я съел еще пригоршню ягод и отправился вдоль ручья. Я шел вверх по течению, считая свои шаги.
Но, не пройдя и трех миль, я уперся в уранитовые утесы. Крутые и черные, они протянулись в обе стороны насколько я мог разглядеть в густых зеленых сумерках. Река исчезала за ними в ревущем озерке красной пены.
Здесь, и я был уверен в этом, располагался западный край кратера. Повернув на север, я двинулся вдоль непреодолимой стены. До сих пор у меня не сложилось определенного плана. Я всего лишь хотел найти тропинку, чтобы перебраться через скалы. Я внимательно следил, появятся ли где сверкающие огни, и высматривал склон или расщелину, по которым смог бы забраться.
Я брел должно быть до полудня, хотя точно определить время я не мог — мои часы остановились. Иногда я спотыкался о предметы, которые некогда были живыми. Вырванные с корнем деревья. Всевозможные птицы. Огромный зеленый медведь…
Наконец я обнаружил разрыв в стене утесов — широкую плоскую полку над которой начинался пологий склон. Однако этот выступ находился в шестидесяти футах надо мной. Я пытался добраться до него и всякий раз соскальзывал с крутого склона. Пробовал снова и снова, пока не разодрал руки в кровь. Тогда я развернулся и пошел прочь.
Вскоре, шатаясь от изнеможения и отчаянья, я очутился в городе летающих огней — по крайней мере мне так показалось. Из красного песка тут и там без всякого порядка поднимались тонкие черные башни. Каждую венчал огромный гриб оранжевого пламени.
Новый приступ ужаса парализовал меня. Тем более что вокруг царила мертвая тишина и не было никакого движения. Опустившись на корточки под нависающим утесом, я попытался рассмотреть все в деталях. Живые огни, как я теперь начал подозревать, были не активны днем… И я чувствовал тошноту от страха, представляя, что может ожидать меня ночью.
По моим расчетам я отошел от реки миль на пятнадцать. Теперь я должно быть находился где-то у восточной стены кратера, но стена утесов вновь возвышалась предо мной. Чтобы изучить их, мне необходимо было пройти через город огней, но я так и не рискнул войти в него.
Я отошел от утесов, чтобы обойти город. Однако я старался сделать это так, чтобы высокие огни оставались в поле зрения. Тем не менее вскоре я потерял их из вида. Повернув налево я не смог ничего найти — только плоская песчаная равнина, укутанная в покрывало зеленоватого полумрака.
Я блуждал долго, пока песок и воздух не начали светиться. Наступали сумерки. Летающие огни пришли в движение. Предыдущей ночью они летели по прямой, высоко и быстро. Теперь же они двигались низко и медленно, кружили. Я знал, что они ищут меня!
Тогда я по быстрому вырыл в песке небольшое углубление и забился в него, весь дрожа, насколько возможно присыпав себя песком. Один из огоньков приблизился, но пролетел мимо. Другой остановился, прямо надо мной, а потом нырнул ко мне. Его бледный ореол потемнел. Парализованный страхом я замер. Мне ничего не осталось, как ждать.
Постепенно он опускался все ниже и ниже, пока я не сумел рассмотреть его форму. Штуковина напоминала кристалл. Зачарованный страхом, я наблюдал за происходящим. Длиной около дюжины футов, по структуре своей эта штука чем-то напоминала снежинку. В центре ее была синяя, шестиконечная звезда. Сама же звезда находилась внутри призмы. Синий свет пульсируя проходил сквозь нее, тек наружу с лучей звезды, и превращался в алый, выходя через стенки призмы. Ни животное, ни растение, ни машина. Но оно было живым — живой свет.
Штуковина опустилась еще ниже.
Действуя чисто инстинктивно, я вытащил автоматический пистолет и три раза выстрелил. Пули отскочили от сверкающее поверхности призмы и рикошетом улетели в туман, в неизвестном направлении.
Странное существо зависло надо мной. Усики красного огня протянулись ко мне, словно ища что-то, действуя осторожно. Они обвились вокруг моего тела, и я почувствовал, что почти лишился веса. Они подняли меня, потянули к кристаллической призме. Вы можете видеть отметку, которую она оставила на моей груди.
Это прикосновение оглушило меня ослепляющей болью. Мое тело выгнулось, словно через него прошел гигантский разряд тока. Я смутно осознавал, что существо вместе со мной поднялось высоко в воздух. Я чувствовал, что другие кристаллические существа роятся вокруг. Но мой разум словно потух.
Я проснулся свободно плавая в сверкающем оранжевом облаке. Настроение у меня было приподнятое, но вскоре я обнаружил, что не мог двигаться, не могу даже повернуться. Я пытался потянуться, дергался и извивался, но не мог дотянуться ни до какого твердого объекта. Хотя ничего не удерживало меня, я оставался беспомощным, как черепаха перевернутая на спину.
Я по прежнему был одет. Моя фляга висела… точнее плавала… возле моего плеча. Мой пистолет оставался в наплечной кобуре, твердый, но невесомый. И еще… откуда-то мне было известно, что прошло уже несколько дней.
Борясь, пытаясь пошевелиться, я неожиданно почувствовал странное онемение в боку. Я рванул рубашку и обнаружил новый шрам, почти заживший. Тогда я решил, что эти странные существа прооперировали меня, изучая мое тело, точно так же как я изучал их мир.
Должно быть я на мгновение потерял сознание, когда почувствовал черную корку омертвевшей кожи с красным шестиконечном следом. Однако эмоции, которые я испытал после этого открытия, похоже исчерпали мои последние силы. Я окончательно пришел в себя и находился в плохом настроении.
Но мой бок реально был поврежден. Оранжевое облако по прежнему окутывало меня. Мой кристаллический тюремщик плавал в нем вместе со мной, однако держался в дюжине ярдов от меня. С невозмутимой беспечностью, я заметил, что заключен в грибообразном облаке над одним из этих башен-цилиндров. Я стал пленником в этом чужеродном мне городе пламени.
Какое-то время я просто плавал в воздухе, невесомый как человек в космосе, отмечая собственное беспомощное положение словно сторонний наблюдатель. Равнодушно наблюдая за происходящим, я заметил, что внутри кристаллического существа перестал пульсировать огонь. Я словно грезил наяву, пока не наступила ночь.
Темнота сковала меня, уничтожило слабую искру надежды. Я вновь стал дергаться и извиваться пытаясь выбраться из облака, которое окружало меня. Не смотря на все мои попытки, мне не удалось сдвинуться ни на дюйм.
Пока же я боролся, словно жук, насаженный на иглу, холодные огни вокруг меня загорелись ярче. Кристаллические твари должны были вскоре проснуться. И без сомнения они захотят закончить вивисекцию своей «морской свинки».
Я видел только один способ обмануть их. И я уже вытащил автоматический пистолет, собираясь пустить пулю себе в висок, но тут меня посетила одна хорошая идея. Я шесть раз выстрели наобум в туман.
Это движение спасло меня. Ракета нуждается в топливе, для того чтобы сдвинуться с места. Пистолет стал своего рода реактивным двигателем. Отдача от каждого выстрела слегка подталкивала меня все дальше и дальше от спящего кристалла. Наконец я вылетел из грибообразного облака…
…и вновь попал в сети гравитации, но в этот раз она подхватила меня очень нежно. Опускаясь вниз на светящийся песок я заметил свой самолет, который стоял у основания тонкой черной башни. Видимо, его тоже исследовали… Мотор какое-то мгновение не заводился, словно мои пленители поработали над ним так же хорошо, как и надо мной… Наконец он завелся. Я сел, слепо ухватившись за рычаги…
* * *
В этом месте манускрипт обрывался. Оставался лишь один исписанный лист. Казалось слова были написаны тем же почерком — почерком Келвина, но писал он тупым карандашом, не всегда разборчиво.
* * *
Вот и конец моего (повествования?) Я разводил содержимое (канистры?) много раз. Мое тело и то, что с ним стало я завещаю науке. Капитан Гандер просто (окончит?) мою историю. Ужасная (правда?)…
* * *
Вот собственно и все.
Я вызвал своего врача. У него было кислое лицо, как у шотландского пресвитерианина, которого ничуть не волновало то, что сейчас на дворе двадцатое столетие. Доктор прочитал рукопись, потом вздохнул с негодующим недоверием, косясь на трансмутировавшее тело, и посоветовал мне оставить в покое эту историю.
Возможно, это могло оказаться благоразумным решением, но я не мог так поступить. Слишком многих привлекали нездоровые слухи. И некоторые из них, боюсь, исходили от моих коллег в Тайберне. С другой стороны, я верил, что ничего плохого уже не случится.
Хотя капитан Гандер никогда так и не рассказал, что знал, мы попытались сами восстановить остальную часть истории. На следующее лето трое из нас арендовали аэроплан и направились в западную Мексику.
Мы легко нашли прибрежную деревеньку, где когда-то побывал господин Келвин. Но эти люди утверждали, что Келвин посетил их года три назад. Мы поговорили с человеком, который отвел его до края плато. Мы даже прошли по каменистому руслу горного потока, туда, где наш коллега пытался отыскать урановую руду. Однако воды реки не были ни красными, ни радиоактивными, а источником ее, судя по всему, был заболоченный ключ.
Пролетая над этим ключом и пиками, мы не нашли никакого кратера, наполненного сверкающим газом, только еще одно пуэбло[10] из камня, возведенное три сотни лет назад. Когда же мы там приземлились, то не нашли ни металлических птиц, ни живых кристаллов, ни атомных кораблей. Однако до нас дошли слухи о трех чужеземцах, побывавших до нас в этих краях.
Один из них — хромой, бородатый гринго[11], постоянно задавал безумные вопросы и ругал на чем свет тех, кто отвечал не то, что он хотел услышать. Второй был элегантным шведским банкиром, который бродил вокруг пуэбло со счетчиком Гейгера и сверкал на всех моноклем, словно злым глазом. Третий оказался еще одним гринго. Он явился в эти места года три назад и уехал в глубь Кордильер на старом армейском грузовике с брезентовым верхом.
Другая путеводная нить оборвалось, когда мы потеряли след Кельвина в Мехико. Однако некие таинственные незнакомцы следовали за нами аж до Тайберна. Часть из них оказалась федеральными агентами, которые выспрашивали все о нас, искали записи Кельвина, фотокопии его документов и в конце концов забрали его трансмутировавшее тело для изучения в КАЭ[12].
Возвращая тело в Тайберн, они напомнили нам, чтобы мы держали языки за зубами и молчали ничего не сообщая даже властям. С тех пор ни в одном официальном докладе металлический человек даже не упоминается, а слухи, которые ходят относительно металла из которого он сделан совершенно противоречивыми.
Часть правды оказалась сокрыта, но я не знаю, кого винить. Может это капитан Гандер? Без сомнения он назвался чужим именем и мог совершенно спокойно фальсифицировать рукопись Кельвина. А может всему виной шведский банкир, сидевший в кантине[13] и почивающий «Машину времени» Уэллса в переводе на французский? Или виновата КАЭ, чьи агенты без сомнения знали больше, чем говорили? Да и Кельвин сам хорош. Он вполне мог скрыть информацию о том, что конкретно он нашел в той долине…
Однако я склонен верить, что история Кельвина — правда. Я провел много бессонных ночей обдумывая все спорные моменты, пока, наконец, не увидел живой сон о визите инопланетян. Возможно, они приземлились чтобы заправить свой атомный корабль, который лежал спрятанный до поры до времени, пока гости нашей планеты коллекционировали и занимались консервированием живых образчиков земной жизни от птерозавров до человека.
Однако может быть металлическое тело Кельвина, что сейчас обнаженное, поцарапанное и покрытое ржавчиной стоит в углу — доказательство того, что он открыл нечто большее, чем смог увидеть и понять. Его губы замерли в зеленой ироничной улыбке, словно он и в самом деле сознавал, что это гражданский защитник назначил ему прятаться в подвале музея, как в своего рода убежище.
ПРИМЕЧАНИЯ
[9] Тайберн — Уильямсон назвал придуманный им городок в США в честь места публичной казни в Лондоне, существовавшего в течение 600 лет. Оно использовалось до 1783.
[10] индейский поселок
[11] иностранец (особенно англичанин или американец, в Латинской Америке).
[12] Комиссия по Атомной Энергии.
[13] Бар в Центральной и Южной Америке и на юго-западе США.
@ Перевод А.Лидин
The Metal Men © 1928 by Experimenter Publications, Inc., for «Amazing Stories», December 1928.
Металлический человек стоял в углу пыльного подвала музея колледжа Тайберна. Хотя первое волнение спало, академики с трудом нашли компромиссное решение, относительно того, где разместить железного человека, так чтобы защитить его и от ученых, желающих отрезать кусочек металла для биохимического анализа, и от старых друзей, считавших, что железного человека нужно похоронить.
Для случайных туристов он казался всего лишь позеленевшей от времени бронзовой скульптурой, выполненной в натуральную величину. При ближайшем рассмотрении можно было разглядеть в совершенстве сделанные волосы, кожу и лицо, замершее в агонии. Новые посетители останавливались и, хмурясь, разглядывали странную отметку на груди — красное, шестиугольное пятно.
Сейчас люди почти забыли, что металлический человек некогда был профессором Томасом Келвиным из департамента геологии. Однако о нем до сих пор ходили разные слухи. Они разрослись так, что затмили правду и так беспокоили друзей Келвина, что регенты наконец-то разрешили мне опубликовать дневники несчастного.
Четыре или пять лет подряд Келвин проводил отпуск на тихоокеанском побережье Мексики в поисках урановых руд. Прошлым летом он, судя по всему, обнаружил цель своих изысканий. Вместо того, чтобы в положенный срок вернуться на работу, он подал заявление об увольнении.
Позже мы узнали, что он передал шведскому синдикату заявку на участок под разработку недр. Потом он читал лекции в Европе о химическом и биологическом воздействии радиации. Его даже едва не уложили в одну из клиник под Парижем.
Он вернулся в Тайберн в воскресенье. В сумрачный полдень он вынырнул из клубов зимнего тумана бурлящего над Гольфстримом…
Я был дома, собирал граблями листья на моем участке берега за университетским двориком, когда увидел катер, направляющееся прямо к принадлежащему мне скалистому клочку побережья Атлантики. Судно выглядело необычно — длинное, низко посаженное и быстрое. Корабли такого рода предпочитают те, кто возит контрабандный ром или оружие.
Направленное смелой и искусной рукой, судно в опасной близости обогнуло скалы, направляясь к песчаному пляжу всего в ярд шириной, протянувшегося где-то на полмили. Четыре человека спрыгнули с катера, и стали толкать его через полосу прибоя. Пятый — гигант, поднялся на нос, спокойным голосом раздавая приказы. Четверо срезали веревки и стянули брезент с ящика, внешнего похожего на гроб, который отнесли на мой двор. Огромный человек подошел ко мне сильно хромая.
— Колледж Тайберна?
У незнакомца было лицо латиноса, но шрамы и покрасневшую, обветренную кожу скрывала курчавая желтая борода, а в голосе его звучали гнусавые нотки, присущие говору истинных янки. Равнодушно он ткнул тонким пальцем в сторону колокольни студенческого городка, неясно вырисовывающейся в тумане.
Я кивнул.
— Мы на месте, — он пробормотал это на испанском, обращаясь к своим людям. Посмеиваясь те поставили ящик на землю. Огромный незнакомец вновь посмотрел на меня. — Вы знаете профессора Рассела?
— Я и есть Рассел.
— Если это так, то мы сделали свою работу, — он жестом показал на ящик. — Это для вас.
— Как? Что это?
— Вы все сами узнаете, —прищурился он. — И не думаю, что вы станете кричать направо и налево о своей находке.
Гигант вновь обратился к своим людям, и те перенесли ящик на мое заднее крыльцо.
— Подождите! Кто вы?
— Всего лишь человек, осуществивший доставку, — гигант взмахнул рукой. — Нам было заплачено. А теперь мы отправимся своей дорогой.
Он кивнул своим людям, которые тут же поспешили к катеру.
— Но я не понимаю…
— В ящике вы найдете письмо, — пояснил незнакомец. — Оно расскажет вам, почему ваш друг вернулся в таком виде. Вы увидите, почему он не хотел тревожить иммиграционные службы.
— Мой друг?
— Кельвин. Загляните в ящик.
И он направился назад, к катеру.
— Минутку! — закричал я ему во след. — Куда вы направляетесь?
— На юг, — он на мгновение замолчал. — Загляните в ящик и дайте нам двадцать четыре часа. Кельвин нам это обещал.
Не спеша, прихрамывая он добрался до катера и поднялся на борт. Его люди столкнули судно с песчаной полосы пляжа. Приглушенно заурчали моторы. Развернувшись в полосе прибое, длинный катер проскользнул между скалами и растворился в тумане. Я вернулся назад на холм, поднялся на веранду.
Ящик оказался не заперт. Я приподнял крышку… и уронил ее. В коробке лежал металлический человек. Он был совершенно обнаженным и странное синевато-багровое пятно выделялось на его бронзовой зеленоватой груди.
У его головы лежала помятая алюминиевая фляга с засохшими пурпурными пятнами. Под флягой оказалась пачка потрепанных листов исписанных старомодным почерком Келвина.
У меня едва хватило сил положить крышку назад. Довольно долго я стоял согнувшись, дрожа, уставившись в пустоту, пытаясь осознать то, что я увидел. Позже, я спотыкаясь прошел в дом и прочитал записки Келвина…
* * *
Дорогой Рассел…
Поскольку вы мой самый близкий друг, я распорядился, чтобы мое тело и этот манускрипт вручили вам. Возможно, я возложу на ваши плечи непосильную ношу, но я больше сам себе не доверяю. Я до сих пор так толком и не разобрался в том, что же я на самом деле обнаружил в Мексике. Я даже не могу решить стоит ли опубликовать эти разрозненные факты или лучше их скрыть. Так же я не могу больше бороться с теми непорядочными людьми, которые хотят ограбить меня, украв то, что, как они думают, я нашел. Хоть моя смерть и не будет легкой, боюсь, я уйду с миром, а вот что останется после меня…
Как вы знаете, прошлым летом целью моих изысканий стали истоки Эль Рио де ла Сангре. Это небольшая речушка, впадающая в Тихий океан. Годом раньше я обнаружил, что ее красноватые воды сильно радиоактивны, и надеялся где-нибудь в верховьях реки наткнуться на залежи урановых руд.
В двадцати пяти милях от устья река возникала словно неоткуда прямо посреди Кордильер. Несколько миль порогов, а потом водопад. Дальше этого водопада никто не бывал. Проводник из индейцев довел меня до его подножия, но отказался лезть на утес.
Прошлой зимой я взял несколько летных уроков и приобрел подержанный аэроплан. Он оказался старым и медлительным, но соответствовал той грубой стране. Когда пришло время, я переправил его водным путем на Вако Морино. В первый день июля я отправился в полет вверх по реке к его неведомому источнику.
Хотя я был неопытным пилотом, старый самолет вел себя послушно. Поток подо мной напоминал красную змею, ползущую к морю через горы. Я последовал вдоль него за водопад.
Река исчезла в узком ущелье с черными стенами. Я сделал круг, высматривая место для приземления, но вокруг был лишь голый гранит и острые лавовые утесы. Поднявшись чуть повыше, я заметил кратер.
Невероятный омут зеленого пламени, полных десять миль в поперечнике, был окружен темными вулканическими скалами. Сначала я подумал, что эта зелень — вода, но по туманенной поверхности не прокатилось ни одной волны. Тогда я понял, что это какой-то газ.
Высокие пики вокруг до сих пор прятались под снегом. Их серебряные короны были расписаны алым на западных склонах и пурпурными, там, где собирались тени. Дикое великолепие этих мест заворожило меня, не смотря на зародившееся беспокойство.
Скоро должна была наступить ночь. Я знал, что должен возвращаться. Однако, я остался, кружа над кратером, потому что я никак не мог понять, что это за газовое образование. Когда солнце спустилось ниже к горизонту, я увидел странные вещи. Странный зеленоватый туман собирался над пиками. Он медленно стекал со склонов в яму, словно питая газовое облако. Потом что-то в самом озере зашевелилось. Оно выпятилось в центре, превращаясь в пылающий купол.
Когда инертный газ сполз к земле, я увидел, как из ямы поднимается огромная красная сфера. Ее поверхность была гладкой, металлической и густо усыпанной огромными шипами желтого пламени. Сфера медленно вращалась вдоль вертикальной оси. Сколь бы сверхъестественным это не казалось, но я чувствовал целеустремленность в ее движении.
Она поднялась чуть выше моего аэроплана и зависла в воздухе, по прежнему вращаясь. Теперь я увидел по круглому черному пятну на каждом полюсе сферы. Я видел, как потоки тумана с пиков и из озера стекают в эти пятна, так словно сфера вдыхала их.
Вскоре сфера поднялась еще выше. Желтые пики стали сиять еще ярче, в то время как вся сфера засверкала словно огромная золотая планета, втягивая последние клочья тумана с пиков. А когда те стали черными и обнаженными, сфера опустилась назад в мелкое зеленое море.
С ее падением зловещая тень упала на кратер. Только в этот миг я понял, как много горючего использовал. Снова я повернул назад к побережью.
Скорее поставленный в тупик, чем испуганный, я пытался решить: была ли та штука из ямы природным образованием или искусственным, реальностью или иллюзией. Помню, я вообразил, что необычное скопление урана может вызвать подобный эффект. И еще мне в голову пришло, что возможно я стал свидетелем испытаний нового атомного воздушного корабля.
В самом деле я встревожился, заметив синеватое мерцание над капотом двигателя в кабине. Мгновение и весь самолет и мое тело оказалось охвачено им. Я тщательно осмотрел мотор и попытался набрать высоту.
И хотя мотор работал в полную мощность, высоту мне набрать не удалось. Некая странная сила тяжести, как я думаю связанная с синим мерцанием, накатила на машину. У меня закружилась голова, а руки стали слишком тяжелыми, чтобы я смог управлять машиной.
Я мог лишь пикировать, сохраняя прежнюю скорость. Еще толком не поняв, что случилось, я нырнул в газовое облако. Вопреки собственным ожиданиям, я не задохнулся. Хотя видимость теперь ограничилась всего несколькими ярдами, я не почувствовал никакого запаха и не испытывал никаких других ощущений.
Темная поверхность неясно вырисовывалась передо мной. Я вышел из пике и ухитрился посадить самолет на ровную площадку красного песка. Как и зеленый газ, песок тускло светился.
Какое-то время я просидел в кабине, но постепенно синее сияние потухло, и вместе с ним исчезла тяжесть. Я вылез из самолета, прихватив с собой флягу и автоматический пистолет, которые показались мне очень тяжелыми.
Неспособный распрямиться, я пополз прочь по песку. Меня не покидало ощущение, что нечто разумное заставило меня совершить эту вынужденную посадку. Не смотря на то, что я был страшно испуган, я вскоре остановился передохнуть.
Лежа на песке, примерно в сотне ярдах от планера, я заметил пять синих огоньков, плывущих в мою сторону через туман. Я лежал неподвижно, наблюдая, как они кружатся над самолетом. Двигались они тяжело и медленно. В тумане казалось, что вокруг них расплывалось тусклое сияние. Там не было никакой определенной структуры — это я уж точно видел.
В конце концов, они вновь растворились в тумане. Только тогда я вновь зашевелился. Не смотря на то, что гравитация вновь стала обычной, я полз на четвереньках до тех пор пока самолет не исчез из поля зрения. Когда я поднялся на ноги, мое ощущение направления вновь исчезло.
Я очень сильно испугался, правда и сам не понимал чего именно. Яркий красный песок и густой зеленый туман — вот и все, что я видел. Вокруг не было никаких ориентиров, даже двигающихся огней. Замерший воздух давил на меня бесформенной массой. Я дрожал, переполненный паническим чувством полной изоляции.
Не знаю, сколько я там простоял, испугавшись того, что могу пойти не в том направлении. Внезапно над головой у меня словно синий метеор проскользнул огонек. Потрясенный, я метнулся в сторону. Я сделал всего несколько шагов и наткнулся на какую-то штуковину из металла.
Гулкий звук заставил меня замереть от нового приступа страха, но огонек исчез. Когда он исчез, я попробовал разобраться, обо что я споткнулся. Это оказалась металлическая птица — орел сделанный целиком из металла — крылья широко раскинуты, когти выпущены, клюв широко открыт. Цвет — тускло-зеленый.
На первый взгляд мне показалась, что это брошенная модель настоящей птицы, но потом я заметил, что каждое перышко само по себе и гнется, словно живой орел превратился в металлического. Я вспомнил, что расщепление урана возможно, но неужели интенсивная радиация может трансмутировать ткани птицы!
Страх сжал мое сердце. С любопытством я начал рассматривать других трансмутировавших существ — я обнаружил их в изобилии разбросанными на песке или полузакопанными в него. Птицы — большие и маленькие. Летающие насекомые, большинство из которых казались мне странными. Даже птерозавр — летающая рептилия, которая существовала много веков назад.
Пробираясь по сверкающему песку, я заметил зеленоватый отблеск на собственных руках. Кончики ногтей на руках и тонкие волоски с тыльной стороны рук уже превратились в светло-зеленый металл!
Пинни-Вух уныло трусил по дорожке вдоль леса и ругал сам себя.
Глупо спорить с дедушками! А если некоторые непослушные внуки засиживаются заполночь, то утром не слышат сигнал будильника. И когда этакие возомнившие о себе Пинни-Вухи наконец просыпаются, то обнаруживают, что папа с дедушкой убежали на зарядку, не дожидаясь всяких полуночников. И теперь поди догони! Папа с дедушкой вечно соревнуются: кто больше подтянется, глубже нырнёт, выше прыгнет. Почти девять. Небось успели добежать до моря, а то и переплыть Гибралтар…
Парило. Щедрое июльское солнце не скупилось на коктейль из жары и коротких бурных гроз. Пинни-Вух свернул в тень, на лесную тропинку, продирающуюся сквозь бурелом молодого ельника к зарослям малины у оврага.
Но и в малиннике чалмика поджидало очередное утреннее разочарование.
Всем известно: где малина, там и крапива, с голыми ногами и не полакомишься особо. А тут… На единственном безопасном пятачке, загодя выполотом и вытоптанном, возле лучшего куста с самыми крупными и сочными ягодами сидел на корточках Чанга-Чук. Как всегда нахальный, лохматый, босоногий, без майки и в зелёных трикотажных шортах. И объедал заветную ветку, намедни оставленную Пинни-Вухом на предмет дозревания.
Пинни вздохнул, да что теперь? Вольно было долго спать! Чалмик подобрал с земли пригоршню сосновых шишек, предусмотрительно укрылся за сосной и запустил поверх головы друга «предупредительную очередь».
Любопытный кенгуру выглянул из овражка, оценил ситуацию и предпочёл ретироваться с театра военных действий. Баньши, дремавший в ветвях засохшего вяза, проснулся и с невнятным ворчанием улетел в еловую поросль. Сороки радостно заскандалили с безопасной высоты окрестных сосен, их стрекотание подхватили окрестные попугаи и пересмешники.
Чанга-Чук немедленно откатился под защиту огромного пня и ответил мощным еловым залпом — только поспевай уворачиваться. Пинни не остался в долгу. Пень — не сосна, «огонь» по Чанга-Чуку можно было вести «навесом», и чалмик не преминул воспользоваться этим тактическим преимуществом. Чанга-Чук осознал слабость своей позиции, выскочил из укрытия и бросился в отчаянную атаку. Наследник могикан и семинолов яростно улюлюкал, размахивал над головой мотагавком и мчался тем знаменитым зигзагом, которым делавары уходили и от стрел гуронов, и от пуль бледнолицых. Но что те стрелы, что те пули в сравнении с еловой шишкой в руке Пинни-Вуха, лучшего снайпера во дворе? Чанга-Чук поймал грудью еловый «снаряд», честно рухнул на землю, изображая погибшего, но тут же вскочил. Крапива, крапива вокруг малинника!
Крапива крапивой, но наследник могикан и семинолов умел проигрывать с честью: держась за грудь, чалмик проковылял до сосны и, признавая поражение, пал на спину.
Вообще Чанга-Чук не индеец, а алеут. Настоящий. С Аляски. В далёкой древности, ещё когда воевали по-настоящему, а не только в сети, дедушка Чанга-Чука, было дело, сражался против дедушек Пинни и Гавроша. Дела давние, но не всеми забытые… Когда чалмики были совсем маленькими, дедушка Пинни-Вуха, после очередного спора на исторические темы, даже вызвал дедушку Чанга-Чука на поединок. На дворовом ринге натянули новые канаты, пригласили рефери из федерации и девять раундов дедушки молотили друг друга руками и ногами. Зрители собрались со всего района. А к началу десятого раунда вернулась с работы бабушка Чанга-Чука и турнир немедля завершился боевой ничьёй. По причине обстоятельств непреодолимого характера. С рассерженными бабушками тоже особо не поспоришь. Даже дедушки не рискуют.
Внуки, в отличие от дедушек, дружили всегда, и даже ни разу не ссорились.
Пинни подошёл к поверженному противнику и протянул руку:
— Чук, вставай, муравьи в штаны понаползут.
Чанга-Чук не заставил себя упрашивать, вскочил и хлопнул друга по пятерне:
— Привет, Пинни. Не побежал со своими или как?
— Проспал, — вздохнул чалмик. — А ты что тут?
— За дедом приглядываю. Мама сказала.
— Да ну, гонишь, деды — они сами за всеми приглядывают, ещё попробуй спрятаться, — засомневался Пинни-Вух.
— Это кто гонит? Зуб даю, — Чанга-Чук щёлкнул ногтем по верхнему резцу, — вторую неделю каждое утро за дедом слежу. Он на поляне йогой занимается.
— И что?
— И то! Зимой дед раскопал в сети старый фильм, про каратистов. Там один крутой чёрный пояс приходит к другому, тоже крутому, а тот сидит в «лотосе». Сидит, сидит, а потом взлетает и висит в воздухе. Ну и первый тоже в лотос садится, и тоже взлетает. Так вот дед с папой заспорил, что такое на самом деле бывает, не только в кино.
— Так при чём тут йога, если каратисты?
— Я и сам сперва недопонял, фильм на японском, с финскими субтитрами. Дед сказал, что типа все крутые каратисты обязательно занимались и йогой. И ваще, в додзё медитируют в позе дзадзен, а тут, я же сказал, в «лотосе». В сидхасане[1] то есть, — Чанга-Чук не удержался щегольнуть «непонятными словечками», чем, естественно, спровоцировал друга на ироничную интонацию.
— Ну и?
— Ну и ну, баранки гну. Так вот дед рассердился и пообещал всем доказать. С февраля каждое утро асанит, пранайамит и типа медитирует.
— И как, взлетел?
— Пинни, кончай, это не смешно. Понятно, что сказки. Но ты представь, что это твой дед зарёкся ужинать вместе со всеми, пока не взлетит?
Пинни-Вуху, обладателю двух прабабушек, а также целого выводка бабушек и дедушек, тема разнообразных капризов, сумасбродств и взаимообижаний была куда как близка. Чалмик понимающе вздохнул и дружелюбно хлопнул друга по плечу:
— Это… Прости, больше не буду. Так а зачем ты утром за дедом следишь?
— Так вот, на прошлой неделе мы с мамой на поляне, где занимается дед, закопали антиграв с дистанционным управлением. Короче, мама деда приподнимала во время этой его медитации. Каждое утро на сантиметр выше. Тайком от него, чтобы взлетел и перестал на всех обижаться. А вчера у неё с папой годовщина свадьбы, так они улетели в Крым до понедельника. Ну и сказала мне приглядывать за дедом. Во, видал? – Чанга-Чук вытащил из кармана дистанционку от антиграва. – Короче, как он свои заклинания затянет, я антиграв включу. Пошли со мной, сам посмотришь. Только никому не рассказывай!
— Никому! Зуб даю, — теперь уже Пинни исполнил древний чалмиковый ритуал зубозакладывания.
Чангачуков дед занимался на пригорке, где вековые сосны приютили небольшую поляну, укрытую от невнимательного взгляда смородиной и орешником.
Но чалмики опоздали.
Дед успел допеть все мантры и, завязав мускулистые ноги в узел падмасаны, висел в воздухе, в метре над землёй. Безо всякого антиграва.
Старый алеут довольно улыбался, а на левом его плече чистил пёрышки нахальный молоденький воробьишка.
Что вспоминать приятнее?
Утро! Летнее воскресное утро!
Двор слегка, словно из распылителя, подкрашивают оранжево-зелёные лучи утреннего солнца, настоянные на листве секвойи и баньяна. Ноздри щекочет резковатый аромат полыни, смешанный с запахами липы, клумб, котлет, горячего хлеба и свежевыстиранного белья. Склочницы-белочки в финиковой рощице гневно стрекочут, ссорятся с лемурами и голубями. И ещё проснулись в траве кузнечики, а колибри соперничают с пчёлами в их летней цветочной одиссее…
Лето! Утро! Воскресенье! Последние два года двор оглашался радостными криками:
— Ребя-я-я-я! Все сюда! Гаврош вышел! Ребя-я-я-я! Свинг вышел!
Если Гаврош ленился и спал слишком долго, то надежнее будильника дверной звонок и вопрошающий хор: «Здравствуйте, простите за беспокойство», — мама у Гавроша строгая и давно приучила воскресных визитёров к вежливости, — «а Гаврош выйдет, а он со Свингом выйдет, а полчаса – это сколько, а мы успеем сбегать в булочную, а вы скажете Гаврошу, что мы приходили?»
Гаврош вздыхал и вставал. Натягивал шорты, футболку и кроссовки, умывался, одевал повизгивающего от счастья Свинга в упряжь. И, наконец, чалмик и драк спускались во двор, где их поджидала толпа разнокалиберной детворы.
Гаврош держался солидно, строго, как и подобает почти тринадцатилетнему перцу в компании малышей. Свинг в поддержку хозяина глухо рыкал, раздувал ноздри и хлопал крыльями. Эта показная суровость никого не пугала: мелюзга набрасывалась на друзей как муравьи на гусеницу, валила в траву и Свинга, и его хозяина. Куча мала! Трое маленьких кубинцев из четвёртого дома. Пара малознакомых эстонцев из соседнего двора. Димка, Серёжа, Нгуен, Тишка-тихоня, Леночка, Гюльнара, Эдик, Азиз, Вовка, Сарочка, Фатима и ещё несколько совсем маленьких, не разглядеть за остальными. Рыжие, чернявые, белобрысые, лохматые, смуглые, бледные, тощие, крепенькие. Панамки и каскетки, сандалики и кроссовки, курточки, колготочки, шортики, джинсы, комбинезоны.
Гаврош хохотал и осторожно вырывался. Осторожно. С малышами Гаврош ощущал себя совсем взрослым и относился к ним с нежной осторожностью сильного мужчины. Свинг столь же аккуратно переворачивался на спину, подставлял детям горло и мягкий пушистый живот для почёсывания.
Воскресный утренний ритуал.
Когда дворовая мелкота уставала тискать Свинга, тот вставал, отряхивался. Лизал Гавроша в щёку тёплым языком, елозил мордой по траве: просил снять намордник. Намордник Свингу не нравился, а кому бы он понравился? Если во дворе не случалось нервной бабушки из третьего дома, Гаврош уступал. Свинг радостно мотал головой, хлопал крыльями, припадал на передние лапы и хватал зубами уздечку. Но в этом Гаврош непреклонен: поводок можно отцепить только на холмах, за каналом, где находится официальный выгул. Там, где разрешено летать без паспорта, прав и правил.
Яйцо со Свингом Гаврош принёс домой после своего одиннадцатого дня рожденья, в конце марта. Долго копил деньги, хотел всех обрадовать, да. Только вот бабушка целый час то кричала, то плакала. Папа вернулся, когда кричала, так что автоматически попал в число «виноватых», а Гаврош обзавёлся в его лице весьма серьёзным союзником. Именно папа положил яйцо в печку СВЧ и включил максимальную мощность, так что к маминому появлению Свинг уже вылупился и лакомился пламенем газовой плиты. Мама не кричала. Как только увидела на кухне крохотного кетцалькоатля, ушла в спальню, погасила свет и весь вечер ни с кем не разговаривала. Смотрела в окно.
Потом вернулся с работы дедушка и всех помирил. С дедушками особо не поспоришь.
Вот не совсем обычный факт: хотя в семье Гавроша есть и дедушка, и бабушка, они не муж и жена. Дедушка – папин папа, бабушка – мамина мама, каждый занимает отдельную комнату, и обращаются они друг к другу только на «вы» и по имени-отчеству. Игорь Николаевич и Линь Зунговна.
А Свинг – драк, пернатый змей, кетцалькоатль династии Чичен, питомник «Чемпион». Боевой и охранный драк, пастух, работяга, не для слалома или воздушной акробатики. Оперение цвета пожухлой травы. Длинное гибкое тело — как на старинных уханьских гравюрах, задние лапы мощнее и короче передних, размах крыльев больше четырёх метров. А Гаврош пошёл в маму: круглолицый, чернявый и худенький. Невелик груз для взрослого кетцалькоатля.
Пернатых коатлей, как и всех остальных драков, приобретают в яйце, а чтобы дракошка вылупился, яйцо следует поместить в открытый огонь. От характера пламени зависит и характер будущего драка, а от температуры – его способность к извержению пламени. К примеру гоблины выводят боевых драков в напалме, а драконологи стратегических ВВС — в бешенстве термоядерных реакций. Свинг вылупился в печке СВЧ, подкармливался от газовой плиты с электрозажигалкой, так что плеваться огнём не любил, зато умел пускать разноцветные молнии. На Новый год безо всяких петард и ракет устроил на крыше такой фейерверк! А в грозу всё норовил забраться на громоотвод, и попробуй, пойди, стащи.
Ой, вспоминать можно много и долго…
Как объяснить: что такое «своё» место? Уголок сквера, скамейка на людной площади, неприметный кафетерий на задах гипермаркета, остановка на окраине, обрыв над морем. Да что угодно и где угодно, у каждого — своё. Сердце там стучит как-то иначе, твёрже и увереннее, заботы утрачивают значимость. Для Гавроша со Свингом – это одуванчиковая полянка: круглый пятачок в пригородном ельнике, десяток шагов в поперечнике, не больше.
Полянку обнаружили случайно. Свингу тогда не исполнилось и года, размах крыльев, как у взрослого драка, но в полную силу пернатый змеёныш ещё не вошёл. «Приполянились» вполне прилично, а взлететь без разбега не получалось. После десятка неудачных попыток пух со всех одуванчиков поляны перебрался на шевелюру Гавроша и оперение Свинга, ёлочки изрядно растрепались, а друзья смирились с перспективой пешего пути сквозь бурелом.
Из-за облаков вышло солнце и повисло прямо над полянкой. Огромное солнце, во всё небо! Свинг подобрал крылья, опрокинулся спиной на зелёный матрас густой травы, задрал все четыре лапы и замер. Гаврош? Гаврош не умеет объяснить, но… Время остановилось. А когда оно вновь начало своё неторопливое движение, Свинг легко взлетел с места, вообще без разбега, будто бы провёл это бесконечное мгновение не на солнечной поляне, а в протуберанце сверхновой. Позже Свинг с Гаврошем не раз прилетали сюда, посидеть и посмотреть на солнце.
И когда на такой вот «своей» полянке видишь незваного незнакомца, трудно относиться к нему с симпатией. Тем более, если это незнакомый мальчишка, ростом чуть поменьше, но крепенький, лохматый, в грязной и потрёпанной одежде. Неприятный тип. Он очень не понравился Гаврошу. Особенно тем, что избивал хлыстом своего мелкого драка.
Понятно, что Гаврош не сдержал раздражение:
— Эй, малой, а если я вот сейчас так тебя самого?
Это ёмкое словечко «малой»! Если кто-то позабыл, в мире чалмиков обращение «малой» означает: «я старше и сильнее, если мне что-то не понравится, или просто придёт такая фантазия, то я тебя, малого, обижу, унижу или изобью».
Неприятный тип медленно опустил хлыст и столь же медленно повернулся. О, сколько презрения, какую нескрываемую наглую издёвку могут выразить простые, казалось бы, движения!
Гоблин. Это был вовсе не мальчишка, а кочующий гоблин. Страшилка для детсадовцев. Молоденький: когти на лапах короткие, клыки из-под верхней губы выпирали совсем чуть-чуть. Зато под жалкими кустиками зелёной щетины на щеках багровели грубыми стежками ритуальные шрамы посвящения во взрослые.
Гоблин оскалился и поинтересовался яростным полушёпотом:
— Это меня ты назвал «малым», щенок?
Сквознячок пробежал по спине чалмика… По слухам любой намёк на низкий рост — смертельное оскорбление для гоблина.
Гоблин зашипел, сплюнул, резко пнул Гавроша по голени и с размаха ударил кулаком. В лицо.
Надо сказать, что за годы нормальной, цивилизованной, человеческой жизни Гаврош отвык от подобных «приёмчиков». Не то, чтобы чалмику вовсе не случалось драться… Но эти драки начинались (а чаще и заканчивались) ритуалом взаимных обидностей, пиханием друг друга в плечо, хватанием «за грудки». С принятия боевой стойки, наконец, и обсуждения условий поединка!
Гаврош сам не понял, как оказался на земле. И пропустил тот миг, когда Свинг ринулся на защиту своего чалмика. От удара пернатым крылом гоблин улетел в ёлочки, на чём дело могло и закончиться… Но – этот мелкий драк! Гнусный гоблинский драк! Крылатая зубастая жаба пренебрегала приличиями честного боя в той же мере, что и её хозяин. Тварь прыгнула и вцепилась в плечо Свинга.
Намордник! Гаврош не успел снять с драка намордник…
Свинг взвизгнул от боли, попытался стряхнуть зверюгу, но не сумел. Рычащий ком покатился по поляне. Гоблинский драк мёртвой хваткой впился в плечо пернатого змея, а намордник мешал Свингу пустить в ход собственные клыки или ударить противника молнией.
Теперь уже Гаврош кинулся другу на выручку, но тщетно: что для двух взрослых драков худенький чалмик?
Из зарослей ельника выбрался гоблин и, к чести зеленокожего, без промедлений бросился Гаврошу на помощь. Даже вдвоём они с трудом сумели удержать раненого кетцалькоатля и разжать челюсти гоблинскому дракону.
Потом? Потом…
Вот какие-то события жизни вспоминаются в мельчайших деталях, последовательностях и взаимосвязях. А иные — что смятые в пластилиновый ком фигурки, что бессвязный, обрывочный кошмар — поди разберись, где, что и откуда, да и случилось ли вообще?
Остаток того дня Гаврош помнит плохо, так, будто всё это происходило и не с ним. Гоблин помог и перевязать Свинга, и донести до города. Хорошо, что мама оказалась дома. В районной клинике бурлила скандалами очередь: заканчивался рабочий день, ветеринар велел не занимать… Всё же дождались. Раздражительный красноглазый толстячок бросил брезгливый взгляд на рану и предложил «усыпить».
Помчались в дежурную городскую. Таксист ругался, что Свинг запачкает салон, отказывался лететь, запросил вдвое.
В дежурной ветлечебнице повезло больше: и хирург на месте, и никакой очереди. Операция продолжалась почти два часа. Оказалось, что ветеринарам медсёстры не положены, так что асисистировали Гаврош и мама. Держали маску для наркоза, подавали лекарства, разные страшные инструменты, помогали бинтовать и накладывать шину.
Усталый немолодой доктор промыл рану, удалил осколки кости, поставил спицу, наложил швы. Помог вынести спящего Свинга из лечебницы, закурил, пока ожидали такси. На прощание пожал Гаврошу руку и, пряча глаза, сказал то, что запомнилось дословно:
— Плечо заживёт, но летать не сможет. А без неба драконы долго не живут.
Попробуй, попробуй забыть, не выйдет забыть… Да и вправе ли забывать?
От Эйфеллевой башни до Останкинской верхом на драке не больше пяти минут. Или четверть часа на метро. Или с утра до полудня пешком, если рядом ковыляет пернатый инвалид. Некоторые прохожие ругаются, что без намордника, ну да ладно.
А к морю? С Тверской по Немиге пересечь Манхеттен, потом два квартала Вильгельмштрассе и свернуть на Крещатик. По лестнице, что рядом с фуникулёром, до Монмартра, выйти на Дерибасовскую и по Невскому до Трафальгарской площади. Сразу за Пер-Лашез ограда Останкинского дендропарка, а там – Пуэрта-дель-Соль, рукой подать до пляжа Капарике, полчаса быстрым шагом до Гейрангер-фьорда. Это тем, кто может передвигаться быстрым шагом.
Но чалмик и драк не ходили к скалам. С холмов вид на море ничуть не хуже.
Несмотря на мрачный прогноз, Свинг прожил год. И ещё один. Подолгу сидел на крыше, но в грозу предпочитал прятаться дома, под кухонным столом. Не боялся грозы, просто грустил… Дети любили драка по-прежнему. Хоть и не играли теперь в «кучу-малу», опасались растревожить раненое плечо, но не изменили воскресной традиции утренних встреч.
На третье лето, дождливым вечером в конце августа, пернатый змей вдруг забеспокоился, запросился на улицу. Дожди шли третий день. Свинг хандрил, кушал неохотно, Гаврош подкармливал друга с ладони шоколадом и огоньком зажигалки. На дворе дракон потащил за собой чалмика на задний двор, к запруде у Ниагары.
Когда Гаврош отстегнул поводок, Свинг захлопал крыльями — обоими крыльями! – напролом, сквозь заросли ивы и камыша, прорвался к водопаду, на миг оглянулся и прыгнул. Спланировал метров на тридцать вниз и вперёд, и исчез в пучке разноцветных молний.
Ни в одном музее мира вы не сыщете ни чучела, ни скелета настоящего дракона: после смерти они предпочитают сгорать дотла. В полёте.
Гаврош давно перерос возраст, когда чалмики плачут, это всё дождь, это всё дождь.
Память! Эта непослушная память! Щемящая пустота сквозняком бродила по дому до самой весны, а в начале мая бабушка…
На майские праздники бабушка принесла яйцо кетцалькоатля.
Дед молчал, и папа с мамой молчали. Даже бабушка ни словечка не произнесла. Бабушка! Ужинали молча и молча разошлись спать, без «спокойной ночи».
Кто знал, что у деда намечается флэт… Хотя, если честно, ветераны часто так: кто-нибудь в социалке кинет клич, а на следующий день по всем паркам города уже хулиганят дедушки в беретах и тельняшках, при орденах и аксельбантах… Вот и сегодня: ещё днём никто ничего, а перед ужином дед начистил форменные берцы, погладил парадный китель. Достал коробку с орденами и, естественно, сразу заметил.
— Ну вот сами поглядите! «За заслуги» — на месте, орден Славы тоже. И святого Георгия – вот он. «За спасение Багдада», «За освобождение Аляски» есть. А «За отвагу» — нет.
— Папа, подождите, может, она осталась на рубашке. Помните? Вы надевали на утренник в школе. Устала, могла не посмотреть и бросить в стирку. Я сейчас, — мама волнуется, предвидит, предчувствует грозу. Она идет в кладовку, выключает стиральную машину, сливает воду. Кричит мне, — Пончик, поищи под шкафами, пока я бельё просмотрю.
Папа вскакивает вместе со мной, суетливо заглядывает под шкафы и диваны. Там темно, я приношу фонарик. Бабушка, как обычно, немного тормозит, обдумывает план действий. Включается в поиски стремительно, с неисчерпаемой энергией, свойственной бабушкам.
«За отвагу» — первая дедушкина медаль. Он получил её еще прошлом веке, когда защищали Персию от горных гоблинов. Дедушка пошёл воевать совсем молодым, ещё не брился. Только-только окончил школу, только-только начал служить, волосы не отросли после первой стрижки в военкомате.
Дедушкин взвод охранял караван из небольшого горного кишлака, женщин и детей эвакуировали на равнину. Мужчины оставались вместе с нашими солдатами, оборонять кишлак. Никто не знал, что как раз неподалеку гоблины разводили боевых драков. Увидели караван, решили натаскать.
Даже дедушкин лейтенант растерялся. Он тоже молодой был, как и дедушка, доброволец, военное училище экстерном. Гоблинские драки похожи на бронированных крылатых жаб, им автоматные пули — как москиты бегемоту. Что тут делать?
А дедушка не растерялся. Первого драка сбил из подствольника, очередью ранил сразу двух погонщиков. Тогда и остальные солдаты начали стрелять, так что и гоблинов отогнали, и никто из людей не пострадал. За это дедушке дали медаль и отпуск, а в отпуске он познакомился с бабушкой.
Так что медалью «За отвагу» дедушка дорожит больше всего.
Мне не по себе. Но, как это ни трудно – словно бежать по грудь в воде! – я признаюсь:
— Папа, мама… Бабушка… Не надо искать, её нет дома.
Сказал – и как в прорубь… И попробуй выплыви, если течение… Тишина, ты всех видишь, а они тебя – нет, и ты разеваешь рот, но ни звука, под водой ни звука, а тебя уносит, уносит, уносит. И так весь вечер. И за ужином, и после.
Когда я выскользнул из своей комнаты, все заснули, и в квартире – ни звука. Часы в кухне показывали полночь, но и они молчали, не решаясь нарушить эту тягучую тишину.
И дверь даже не скрипнула, а обувался я уже в подъезде.
Днём Тверская раскалилась — прямо Крым, не Москва – а за вечер так и не остыла.
Жара. Даже ночью.
Хорошо, что кольцевая линия работает круглосуточно. В метро прохладно, как дома.
Шаттл на Екатеринбург оказался почти пуст, и я занял лучшее место, возле кондиционера.
Кондуктор, немолодая стройная женщина в синей форменной рубашке, облегающих джинсах и балетках на босу ногу, окинула меня подозрительным взглядом:
— Чалмик, а почему так поздно? Каникулы пока не начались.
— Заигрался с друзьями, по Кремлю лазили, домой лечу, — от такого вранья я покраснел, но кондукторша, похоже, сочла это муками совести. Проверила пробитый талончик и ушла в кабину пилота.
Как только стартовые перегрузки закончились, я задремал и проснулся уже в Екатеринбурге.
Оказалось, что местные бусы улетают в парк в половине первого. Почти десять верст ночью по шоссе… Честно признаюсь, я начал беспокоиться, как только последний фонарь остался за поворотом. А спустя ещё пару минут стало страшно. Темнота на пустынной лесной дороге совсем не такая, как, скажем, даже в подвалах Спасской башни или Киевской Лавры. Когда ты один, когда не спрячешься за болтовню или браваду перед приятелями, становится не по себе. Память услужливо извлекает сцены из фильмов ужасов, лесные звуки обретают новые интонации, а силуэты придорожных кустов…
Старинная грузовая фура вывернула с проселка, ослепив на мгновение фарами. Но сразу затормозила, подала назад и подъехала ко мне. Шофёр, чёрный, лохматый и клыкастый орк, опустил стекло:
— Тебе куда?
— В Ягодный. Это прямо по дороге.
— Залазь. Невелик крюк. До ограды подброшу, дальше сам, там улицы узкие, на моём динозавре не развернуться.
— Спасибо вам, огромное спасибо! – окрыленный неожиданной удачей, я взлетел по откидной лесенке в кабину.
Оказалось, обыкновенная кабина, совсем как в бусе или грузовом шаттле. Рядом с водительским — еще одно место. Мягкое кожаное кресло, потёртое, но уютное. Смешной вентилятор на пружинке. Над стеклом амулет: клык смилодона, украшенный рунами. У меня аж дыхание перехватило от восхищения. Редкость! Орки добывали их в честном бою, голыми руками и зубами. Хотя надо признать, ещё неизвестно, кто клыкастей… Водитель заметил мой интерес и довольно улыбнулся.
В общем, всю дорогу я пялился на талисман.
Гаврош гостил у родни, в посёлке Ягодный. Вкусное название! Аккуратные двухэтажные коттеджи с плоскими крышами, один – как другой. Мне такая похожесть не нравится. Взять каждый дом по отдельности – и красивый, и удобный. Но когда все вот такие одинаковые – скучно. И попробуй, найди ночью нужный адрес!
Но отыскал. Помог знакомый флюгер, который мы делали вместе с Гаврошем и Чанга-Чуком. Жестяный петух, хвост – пучок разноцветных ленточек.
Дверь открыл сам Гаврош. Сонный. В полосатой, как из старинного фильма, пижаме и вязаных тапочках. Увидев меня, обрадовался, сразу проснулся:
— Пинни, ура! Тебе разрешили у нас ночевать? – схватил за руку и потащил в дом, — Мама, Ренат, к нам Пинни-Вух в гости!
Ренат – дядя Гавроша. Высокий, смуглый, худой. Черноволосый и черноглазый, похож на маму Гавроша, только высокий. В такой же пижаме и такой же сонный. Из дверей выглядывала мама Гавроша, в халате поверх ночной рубашки.
Тут я наконец осознал свою бестактность. Ну сам не сплю, ладно. Но людей разбудил посреди ночи, стыдно-то как… У них еще время на два часа сдвинуто, почти утро, самый сладкий сон. А тут я вламываюсь со своими проблемами.
Медаль я Гаврошу одолжил днём. Мы играли в «войнушку», вот я и взял дедовы погоны, берет с кокардой и медаль, а вечером забыл забрать. И как оно вышло нехорошо…. Да что уж теперь. Я вздохнул и вежливо поклонился:
— Здравствуйте. Простите меня, пожалуйста. Я только за медалью, к Гаврошу. Дедушке завтра, то есть сегодня, на ветеранскую тусовку, никак без медали. Извините за беспокойство, не подумал, что всех разбужу…
Медаль Гаврош притащил сразу, но так просто меня не отпустили. Напоили чаем с вареньем, нагрузили домашними апельсинами из теплицы и клубничиной размером в арбуз.
Когда я со всеми попрощался, и ночь закончилась. Посёлок, освещенный розовым светом утреннего солнца, оказался вовсе не столь однообразным, как в темноте. Все дома украшены росписью, во дворах разные зеленые скульптуры и замечательные цветники. На крышах теплицы. Очень приятный посёлок.
— Пинни, подожди, — дядя Ренат догнал меня у ворот, — подброшу, сам сегодня в Москву собирался.
Подбросить – это хорошо. Легковой флайер – не тихоходный допотопный шаттл. У дяди Рената шестиместный «ГАЗ-А-3909», цвета морской волны, круто! Корпус – керамопластикат, форсированный двигатель, индивидуальные гравикомпенсаторы в каждом сиденье. Ни перегрузок, ни невесомости, и тишина в салоне.
Так что я сразу заснул и полёта вовсе не помню. Разбудил меня дядя Ренат, когда припарковался на крыше нашего дома.
На Тверской пока не рассвело.
Мы поехали на самом обыкновенном рейсовом автобусе. Мыслелёт, конечно, в разы быстрее, но поддельные разрешения на выезд от детей там бы не прокатили, да и билеты на него дорогие.
За окном промелькнули знакомые улицы города, квартал чистеньких новых домов сменился пустырём со стройками в самом разгаре и, наконец, по обе стороны дороги зазеленели поля. Утреннее солнце начало припекать, и я задремала под негромкую старую песню, звучавшую из кабины водителя. Меня разбудил ритмичный металлический хруст, совсем рядом. Автобус сломался?!
Я открыла глаза и тут же наткнулась на пристальный взгляд бабки, сидящей напротив.
– Что, Катерина, мать проведать едешь или насовсем? – строго спросила она, и цокнула, перекусывая зубами стальную проволоку из мотка.
– Проведать, на выходные.
Бабка удовлетворённо кивнула, сгибая в кольцо откусанный участок. Я заворожено смотрела, как кольчуга под её мозолистыми руками обрастает новыми звеньями, и никак не могла вспомнить кто она. Мамина подружка? Соседка? Дальняя родственница? Деревня на то и деревня – все друг друга знают. Сколько же лет я там не была? Пять? Шесть? Нет, больше, ещё до несчастного случая с моим Лёшей. Свекровь плела для него такую же защиту: крепкую и надёжную. Только Лёха упрямый был, электричество к ней подключить отказался, сказал: «не буду родного ребёнка током бить!» Статистику приводил треклятую, говорил, проще на машине разбиться – а ездим же.
Когда его из реанимации в морг повезли, а нам вещи отдали, свекровь будто помешалась: рвёт кольчугу и приговаривает «зачем? зачем?! зачем??!» Руки у неё такие же, как у этой старухи были – грубые, натруженные, а она их в кровь изодрала.
Попутчица, неверно истолковав мой интерес, разговорилась:
– Помнишь Ванюшку моего?
Я улыбнулась в ответ, надеясь вспомнить и её, и Ванюшку. Место рядом с ней пустовало, Вова спал – так что я оставалась единственным доступным слушателем. Порывшись в сумке, она протянула мне мобильник:
– Смотри, не дождался тебя женишок, нашёл другую!
С заставки на экране телефона глядел смутно знакомый тёмноволосый мужчина, обнимавший красивую девушку. Ну конечно! Соседский пацанёнок, таскавший мне всю цветущую растительность со своего участка от сирени и пионов до ноготков и одуванчиков. Увы, мне было пятнадцать, а ему тремя годами меньше – непреодолимая разница для подростков. А встреться мы сейчас, кто знает…
Тётя Даша (её имя мне тоже удалось вспомнить) тем временем продолжала хвастаться:
– Бросил, наконец, свой бизнес-шмизнес и за ум взялся. Невесту хорошую нашёл, землю прикупил от меня через два огорода и дом строить будет. Уже и с подрядчиками договорился.
– У-у надо же, какой молодец, – восхитилась я, тщетно пытаясь скрыть зависть.
Вот бы и нам с Володей поселиться в деревне, чтобы никаких переработок, секций, начальников, а главное – никаких детей.
– Домину задумал построить двухэтажную, с балконом, – щебетала тётя Даша, уже не нуждаясь в одобрении,– а потом ещё рядом земли прикупить и сад разбить!
– Наверное, дорого…
– Не дешёво, – старушку прям таки распирало от гордости, – А Ванюша на хорошую работу с сентября пойдёт. В нашу школу, детей учить биологии! Я ему уже и защитную сферу купила и кольчужку плету.
Она, не церемонясь, бросила кольчугу Володе на колени:
– Пусть твой примерит, мне со стороны посмотреть надо.
Разбуженный Вова с испугом уставился на металлическую сеть, придавившую его ноги к сидению. Он дёрнулся, и стальные звенья, как живые, заскользили вниз. Тётя Даша, коротко ругнувшись, подхватила кольчугу и на этот раз протянула Володе в руки:
– Примерь, сделай одолжение. Вы с моим Ванюшкой одного роста, хочу посмотреть рукава — не коротки ли.
Кольчуга села на Вову идеально, он приосанился и одарил нас игривой улыбкой. Тётя Даша тут же растаяла:
– КрасавЕц! Ты, Катерина, береги его.
Воспоминание кольнуло резкой болью внутри: так же свекровь мне говорила, точь-в-точь, а я не уберегла. И не простила она ни меня, ни Аньку – за девять лет даже не заглянула ни разу. Я обернулась к Володе: «снимай!» и дёрнула кольчугу вверх. Палец застрял в одном из звеньев и от резкого движения кожа на средней фаланге ободралась. Ранка медленно наполнялась кровью. Вова полез в аптечку за пластырем, а бабка засмеялась: «ерунда, до свадьбы заживёт».
– До свадьбы? Мой муж в могиле, его жена сбежала! – крикнула я попутчице и разревелась. Тётя Даша смерила меня осуждающим взглядом и вернулась к плетению кольчуги. Остаток пути мы проделали в молчании, только Вова шептал утешения и дул на мой оцарапанный палец. Постепенно успокаиваясь, я осознавала, как грубо прошлась по больной теме. О жене, бросившей его с шестилетним сыном, мы не говорили даже наедине. Оба понимали: за такое она может остаться без подъёма, и Володька её жалел, а я… Знаю, никому нельзя желать бессильной старости, но она заслужила: вырастила чудовище и оставила Вову на растерзание!
За окном мелькнула вывеска «Солечнокруглое», и я прилипла к стеклу. Почему-то казалось, что мама придёт встречать, хоть она ни разу этого не делала. Автобус, подпрыгнув на лежачем полицейском, остановился. Мы вышли и тут же были облаяны и обнюханы здоровенной дворовой псиной. Её оттащил хозяин, наш сосед, чьё имя благополучно стёрлось из памяти, также как и имена двух женщин, подошедших за ним. Все они узнавали меня, и нам с Вовой едва удалось вырваться из круга знакомых и избежать неприятных расспросов.
Чуть не бегом унеслась я по дорожке к дому. Володя, тащивший наши чемоданы, с трудом поспевал за мной. Надо было позвонить, а не смской время приезда высылать. Сглазить боялась: вдруг в последний момент Анька появится и никуда не отпустит. А ну как сейчас придём к заколоченному дому? С мамой уже месяца три как не созванивались, с самого восьмого марта – кто её знает, где она сейчас?
Дом спрятался в белом великолепии цветущих яблонь и вишен, только крыша выглядывала поодаль. Я засунула руку между столбиками забора и нащупала щеколду. От сердца сразу отлегло: заперто изнутри – значит мама дома! Она, в неизменном красном спортивном костюме, стояла на цыпочках, спиной к нам и цепляла гамак за ветку старой яблони. И сразу захотелось подхватить её на руки и кружить, кружить, подняв над головой, как в детстве, когда я хотела, чтобы она стала балериной. Мама всегда была красавицей, лёгкой, воздушной и работа на ферме совсем ей не подходила. Увы, в балетное училище её не взяли и, заручившись поддержкой бабушки, я отдала маму в театральное. Она закончила учёбу с красным дипломом, но с ролями не везло. Брали только изредка на второстепенные. Сбережения таяли и, не солоно хлебавши, вернулись мы в деревню. Мама устроилась ведущей на местный телевизионный канал, а отработав до подъёма, отказалась от руководящей должности и в город переезжать не стала. Лишь иногда ездила на озвучку мультфильмов. Голос у неё был юношески – звонкий.
Я остановилась в нерешительности. Давно уже не кидались мы друг к другу в объятья при встрече. Тяжело дыша, меня нагнал Вова. Женщина, обернувшаяся на звук шагов, на секунду показалась чужой. Отросшие седые корешки слишком коротко остриженных волос, подчёркнутый незнакомыми морщинами кривой рот, очки в тяжёлой оправе и взгляд: растерянный или даже испуганный. Но стоило ей выпрямиться и, улыбаясь, подойти к нам – наваждение прошло, рядом стояла прежняя мама.
– Здравствуй, Катерина, кого привела?
– Володя. Анна Семёновна, – отрекомендовала я.
– Ты не рассказывала, что у тебя есть сестра, да ещё такая красавица! – воскликнул Вова.
Мне захотелось сквозь землю провалиться от отвращения. Теперь мама решит, что я встречаюсь с бабником-подхалимом. Однако Володино обаяние и тут не дало осечки. Минут через десять мы сидели за чаем на жаркой от солнца веранде, и довольная мама делала Володе гигантские бутерброды, рассказывая о приключениях своей юности, а заодно и моего детства. Я вначале слушала настороженно: вдруг проговорится о чём-то стыдном? И заодно вспоминала это неприлично-личное. Как я чуть в яму в дворовом туалете не провалилась, как наврала, что уже умею читать и была позорно разоблачена соседскими детьми, как села на муравейник и…
Вдруг мама спросила:
– Где завтракала утка в твоей любимой песне?
– Цесарка! – возмутилась я и попыталась напеть. Мама подхватила, безбожно путая слова, Вова принялся отбивать ритм коробкой печенья. А потом он вспоминал свою любимую мелодию, и оказалось – я её знаю! Сидя на стареньком продавленном диванчике посреди солнечной деревянной веранды и глядя на вишни, обступившие дом со всех сторон, мы погрузились в воспоминания. Прошлое, согретое любовью родных и счастливое бескрайними возможностями, здесь было реальней настоящего, и в нём хотелось остаться навсегда.
Мама то и дело вытаскивала на свет наши неприлично-личные маленькие секреты, но я перестала стесняться. Все они превратились в поводы для смеха. Кроме одного. Стоило маме рассказать, как она случайно отметила перенос выходных на моём календарике «больных» дней – как я вспомнила: сегодня двадцать восьмое, а должны были быть двадцатого… двадцать первого в крайнем случае. И меня затрясло от накатившего ужаса. Нет, не может быть. Это нервы, передоз мороженым, поездка – да всё что угодно. Всего неделя. Это ничего не значит. Мы предохранялись.
Я оставила их болтать и выскочила на улицу, выдумав срочный звонок на работу. Аптека осталась на прежнем месте и даже оказалась открытой. Я купила четыре коробки тестов и, не решаясь проверять дома, заперлась в туалете на заправке.
Две полоски… и… две полоски… и две, и ещё две, и ультрасовременный, дорогой с точной датой зачатия и вероятностью девяносто процентов: мальчик. Полосатые картонки валялись на чистом кафельном полу, а я смотрела на них и не верила. Казалось, я опять попала в бредовый мультфильм и нужно только выбраться, скинуть плащ, вдохнуть душистый майский воздух. Не может этого случиться в такой замечательный день. Так не бывает.
Когда дверь несколько раз настойчиво попытались открыть снаружи, я собралась с силами и вышла. Домой идти нельзя. Они сразу догадаются, не смогу я такое скрыть, две полоски словно на лбу отпечатались. Выйдя с заправки, я свернула на ближайшую улицу и пошла вперед, неважно куда. Такую новость, как готовую разорваться бомбу, нужно унести подальше от дома.
Беспощадный часовой механизм во мне отсчитывал секунды до взрыва, и я знала – спасения нет. Через три–четыре месяца живот станет заметным, и Вова сделает мне предложение. Я не смогу отказаться – Анька заставит, и тот, другой внутри… они быстро начинают управлять нами. Еще через несколько месяцев Вова окажется в окружении сразу трёх монстров: своего, моего и общего. И если от его сына можно отделаться тумаками, никто не знает — чего ждать от нового. Редкая наследственная аномалия. Редкая. Один на пятьдесят тысяч… какова вероятность второй раз попасть в эту единицу? Можно всю беременность консультироваться с врачами, рассчитать вероятность до трёх нулей после запятой. Но даже если окажется одна на пятьдесят тысяч, для нас она будет пятьдесят на пятьдесят, как для той блондинки из анекдота – или да, или нет.
Дорога у меня под ногами закончилась, и я с мазохистским наслаждением принялась прокладывать себе путь через поле сорной травы. Ноги тотчас обожгла крапива, больно хлестнула осока, невесть откуда взявшаяся коряга оставила на голени длинную царапину. Мало! Я заслуживаю быть разодранной в клочья.
Наследственная аномалия. Не было никакой машины. Никакой аварии. Мама врала. Как будто можно обмануть ребёнка… или взрослого. Как будто каждый из нас не делает рано или поздно этот гадостный сознательный выбор: быть обманутым.
Отца убила я. И убийцу Лёхи родила тоже я. И сейчас я вынашиваю смерть для Вовы.
Не лучше ли уничтожить причину на корню? Жалкое существо, недостойное жизни. Раньше всё было просто: специальные отделения при каждом роддоме, одна подпись и скромная плата за работу врача. Теперь остались только клиники в больших городах. Обязательный трёхмесячный цикл психотерапии, да ещё и сообщают всем родственникам, друзьям и на работу. После такого прессинга неудивительно, что число прерываний жизни при незапланированной беременности сократилось почти до нуля. Гуманисты хреновы! Вот что теперь — самой вешаться? Или топиться? Или снотворного наглотаться? Страшно: этот внутри пострадать может. А его-то за что?
Поле от новой дороги отделяла канава с зацветшей водой. Я перемахнула её прыжком и, оступившись на скользком краю, уцепилась за осиновый куст. А жить то хочется. Должен быть выход.
Встав на твёрдую почву за канавой, я огляделась. В сотне метров справа заканчивались деревенские дома, слева зеленели поля картофеля. На холме передо мной сиял на солнце золочёный купол со знаком венеры. Пологая лестница с пандусами по краям вела в обитель добрых жён. Крепко вцепившись в перила и неестественно изгибаясь поднимался по ней лысеющий мужчина средних лет в заношенном сером костюме. Помочь инвалиду подняться выбежали две юные служительницы в облегающих коротких платьях. Я ощутила укол совести. За всю жизнь только один раз оставляла пожертвования в фонд жён, и то – копеечное, за компанию с подругами. А скольким моим знакомым они помогли! Одним семью укрепить, другим снова поверить в себя после беды, третьим и просто советом или лаской. Добрые жёны никому не отказывают. Любой: нищий, старый, уродливый – может получить их любовь.
Спасительное решение сложилось в голове за долю секунды. Ну конечно! Это же так просто: отказаться от прежней жизни, вступив в ряды добрых жён. А мой ребёнок, как полученный на службе, станет общим для всех матерей, и будет у него не один десяток братьев и сестёр. Такая семья с любой аномальной сверхсилой совладать поможет.
Я шагнула вперёд и остановилась, не решаясь ступить на лестницу. А как же Вова… мама. Как же Анька? Кого она будет за ногу выволакивать из-под одеяла по утрам, с кем обсуждать Серёжку с задней парты, кому подсыпать в кашу витаминки…
Я ведь даже не знаю, как часто добрым жёнам позволено встречаться с родными? И простят ли они мне это решение…
Побуду с ними ещё хотя бы месяц, а потом… вдруг в этой аптеке все тесты бракованные?
***
Я торопилась домой, срезая путь через узенькие проходы между домами. И как не забыла за столько лет! Наверное, меня уже хватились, я даже телефон не взяла. Чем меньше оставалось пройти, тем тревожней становилось на душе. Мимо последних трёх соседских участков я пролетела бегом и оказалась у маленькой калитки с другой стороны от дома. На дорожке между клумбами стоял невысокий коренастый подросток в льняном костюме цвета хаки.
– Так я с тобой плохо обращаюсь? Детских прав меня лишить захотел? – чеканя слова, поинтересовался мальчишка и пнул что-то, скрытое от моих глаз нарциссами, армейским ботинком.
– Инспектору плакался… А ты знаешь, что делают с ябедами?
– Он не виноват! – крикнула я и вбежала через калитку в сад.
Мальчишку опустил уже готовую к удару ногу и с интересом смотрел, как я стараюсь поднять лежащего на клумбе Вову. По его лицу текла кровь, и он никак не мог встать. Я с ужасом понимала, что о бегстве не может быть и речи.
– Где мама?
– Тебя искать ушла, — Вова с трудом приподнялся на локтях и беззвучно прошептал: — Беги.
Тошка, налюбовавшись нашей беспомощностью, обратился ко мне:
– И кто же тогда виноват? Может, ты?
– Никто не виноват, нас расспрашивать стали и было никак не скрыть…
Я частила, на ходу придумывая убедительные причины, и знала – не поможет. В его прищуренных глазках читалась только одна мысль: «куда бы еще ударить». Я смотрела на него, как заворожённая, боясь дать подсказку. Только не живот! Пожалуйста, только не живот… – прорвалась непрошенная мысль и Тошка усмехнулся, прочитав.
– Братика мне заделали?
– Не тебе! – раздался звонкий голос прямо с неба, и раньше, чем я осмыслила чудесное избавление, между нами приземлилась спрыгнувшая с мыслелёта Анька.
– Отвали от моей семьи, – прошипела она.
– А то что?
Он подпрыгнул, целясь с вертушки Аньке в голову, но она перехватила его за лодыжку и, легко раскрутив над головой, как куклу зашвырнула на крышу парника.
– Отвали. От моей. Семьи. Понял?
Её волосы, собранные на затылке в хвост, шлёпнули по спине, как у сердитой кошки.
– Угу.
Тошка, кубарем скатившись на землю, похромал прочь. И очень вовремя. Из ворот к нам спешили мама с тётей Дашей.
Совместными усилиями Вову перенесли в гостиную и уложили на кушетку. По счастью, никаких серьёзных повреждений у него не было. Он тихонько поскуливал, когда мама обрабатывала его ссадины йодом, а тётя Даша хихикала: «до свадьбы заживёт!»
В этот раз я не возражала. До свадьбы так до свадьбы. С мамой и дочкой мы нашего старшего мужчину в обиду никому не дадим и младшего воспитаем таким же добрым. В том, что будет мальчик, я уже почему-то не сомневалась.
– Ах ты я ж совсем забыла! Пришла-то по делу! – воскликнула соседка.
И когда все головы повернулись в её сторону, тётя Даша вынула из рюкзака уже готовую кольчугу и повесила на стул у изголовья кушетки.
– Мой то, гадёныш, переезжать раздумал! Вишь, нашёл в городе мадаму и при ней остаётся. Так что кольчугу я тебе дарю! – она улыбнулась Вове и продолжила со вздохом, – а вот кто теперь будет детишек в школе биологии учить и новый дом заселит?
Моё сердце радостно забилось: а может… в глазах Вовы читалось: «да!»
– Мы! – ответили хором и рассмеялись.
– Молодцы! – похвалила тётя Даша, – Ну, а ты чего уши развесила? Согласна остаться в деревне? – спросила она у Аньки.
Анька закивала и вдруг испуганно сдёрнула резинку с хвоста, прикрыв волосами отцовские «лопоушки». Мелькнувшая догадка показалась мне совершенно бредовой, но я всё-таки спросила:
– Ты что, из-за меня уши прячешь?
– Ага… – дочка виновато опустила голову, – ты, когда их видишь, расстраиваешься.
***
Ленка поманила меня рукой и прошептала: «идём, ты должна это слышать». С тех пор как Анюта наконец-то перестала её ставить мне в пример, мы неожиданно подружились и бывшая «миссис Совершенство» оказалась просто славной. Она научила меня двум полезным упражнениям на растяжку и трём рецептам не менее полезных блюд. Наши дочки скучали друг без друга, и мы часто навещали Ленкину семью в городе, а они охотно приезжали в наш новый дом.
За две недели, прошедшие с последней встречи, у лучших подружек накопились новости, и я прекрасно знала: будут полночи секретничать. Мне их болтовню подслушивать не хотелось, но Ленка чуть ли не силой подтащила к дверям Анютиной комнаты.
– Помнишь, детский садик от нас через двор? – шепнула она мне в ухо.
– Вроде помню.
– Так от его названия одна буква отломалась и послушай, какую страшилку дети сочинили!
Мы прислонились к двери и услышали «страшный» голос Оли:
– … ещё в «детский ад» попадают те, кто взрослых обижал. Одних убивают прямо у мам в животике.
–Нееееет, – ахнула моя дочка.
– А тех, кто всё-таки рождается, заставляют есть то, что они не любят, учиться чему не хотят и больно бьют по попе.
– А когда они вырастают, их отпускают к нам? – с надеждой спросила Анька.
– Нет, они становятся злыми взрослыми и обижают своих детей, а потом старятся и умирают в одиночестве.
– Так не бывает! – возмутилась Анька, — Даже если бы у меня силы не было, мама с папой меня бы всё равно любили, и бабушку тоже.
Девчонки заспорили, а я утащила Ленку от дверей. Дальше уже неинтересно, когда моя дочь права, она кого угодно переубедит. Да и Володя пирожных целую коробку приволок: можно оттянуться по-детски!
Снова отчёт не удалось закончить, каких-то двух часов не хватило. Анюта обычно за мной рано не приходит, других взрослых разбирают, а мы с Тамарой Фёдоровной остаёмся. Ценнейшие сотрудники, блин! Ладно, Тамаре Фёдоровне под шестьдесят, можно и о силе подумать, а мне до подъёма ещё пахать и пахать…
В первый раз сегодня доча пораньше объявилась. Радовалась я, пока в календарь не заглянула: ну конечно, чётный вторник! Она ж меня в секцию акробатики записала, как будто мало мне кондитерской и актёрской секций.
Я принялась быстро набирать текст на клавиатуре, сосредоточенно глядя в монитор. На Анюту имитация бурной деятельности ни малейшего впечатления не произвела:
– Ма! Быстро собирайся и идём, на это у тебя ещё завтра есть, а работы максимум на два часа.
До стоянки мыслелётов я иду, прихрамывая (может, заметит и передумает или опоздаем, и нас не пустят), но Анька резко дёргает меня за руку:
– Мам, хватит придуриваться! У тебя нога не болит.
Проклинаю знаменитую детскую телепатию и пытаюсь объяснить:
– Анечка, я не хочу заниматься акробатикой.
Дочь, уже открывшая дверцу кабины, недовольно обернулась:
– Ты должна. Посмотри на себя: за год семь килограмм набрала, не то что на шпагат сесть, лужу перепрыгнуть не можешь. В тридцать пять другие мамы всё умеют: и тортики печь, и через голову кувыркаться, и сказки на ночь читать с выражением. Ты видела, как Олина мама на шпагат садится? А как она ногу за голову закидывает? Тебе должно быть стыдно.
– Но она фитнесс-тренер, а я бухгалтер! И… и мне тридцать четыре!
– Ну и что, вот научишься на шпагат садиться, и мне не придётся за тебя краснеть.
Не церемонясь, она зашвырнула меня на заднее сидение и, устроившись впереди, скомандовала:
– На акробатику.
Ужасно захотелось огрызнуться: «посмотрим, какой ты будешь через двадцать пять лет». Но, я уверена – к моим годам она станет настоящей красавицей. Она и сейчас тоненькая, быстрая, с тёмными лукавыми глазищами и роскошными иссиня-чёрными волосами. Вся в бабушку (маму мою) пошла, только ушки оттопыренные в отца, из-за них её в школе дразнили, так она приучилась волосами закрывать. А моего в ней будто и вовсе нет ничего.
Мыслелёт плавно набрал высоту, и Тамара Фёдоровна, курившая у входа в офис, проводила нас печальным взглядом. На секунду я прониклась к ней сочувствием: ни детей, ни мужа, родители после подъёма в столицу перебрались, а потом вспомнила, что меня ждёт:
– Аня! У мамы много работы, мама не высыпается, понимаешь?
– Хорошо, сериалы вечером больше смотреть не будешь. И никаких кухонных посиделок с тётей Таней.
– Ну и пожалуйста, – обиделась я, – полетели домой и сразу спать ляжем.
– Полетели. А завтра я тебя к дяде Вове на свидание не отпущу.
– Но… но… Ты же обещала!
– Обещала, если ты будешь меня слушаться и вести себя как примерная мама.
Она строго посмотрела мне в глаза:
– Ну что, я звоню сыну дяди Вовы и отменяю ваше свидание?
– Нет!
– А раз нет, летим на акробатику.
Решительным «хочу» Аня подправила сбившийся курс, и через пятнадцать минут мы приземлились на крыше стадиона. Занятие уже началось. Десяток несчастных мамаш бегали по кругу, а щуплый подросток, то ли китаец, то ли кореец, задавал им темп хлопками. Увидев нас, он указал на раздевалку и прошипел сквозь зубы: «бысто!»
Я облачилась в выбранный Аней розовенький костюм с пчёлками, напоминающими обожравшихся вампиров, и побежала. Теперь надо правильно рассчитать силы, настроить дыхание (обязательно носом) и ритм. Впереди как раз спокойно и ритмично бежала тётка в ядовито-зелёном трико. Осталось сосредоточиться на сокращениях её поджарой задницы. И раз-два, раз-два… Ничего, скоро и я себе такую накачаю. Раз-два, раз-два… Скоро. Раздвараздва… Эээ куда так быстро?! Раздвараздвараз… Скоро-скоро. Только не накачаю, а сдохну, если мы сейчас же не остановимся.
Через полчаса разминки я без сил рухнула на коврик. Женщины вокруг меня гнулись и раскачивались под команды мальчишки. Анюта громким шёпотом уговаривала: «мама поднимайся, ну давай же, дети смотрят», но подойти стеснялась.
Наконец тренер добрался до меня: «Встаём на голову. Бысто!»
Я, согнувшись пополам, упёрлась головой и руками в пол, а китайчонок резко поднял мои ноги вверх. Ой, как же страшно, господи! Только бы не отпустил. Последний раз, было так страшно, когда Анька прокалывала мне пупок «как у Олиной мамы». Получилось, к счастью, криво, и Анюта с досады разрешила не носить кольцо. А заживает на мне как на собаке.
«Шпагат» – скомандовал тренер. Я попыталась развести ноги в стороны и чуть не шлёпнулась, потеряв равновесие. Этот придурок тоже хорош – отвлёкся на девочек-зрительниц и еле успел меня подхватить: вот тут-то ему пришлось напрячься, даже вспотел от натуги. Похоже, ему все пятнадцать, а то и шестнадцать – детские силы на исходе. Ха! Добро пожаловать в мой мир.
Китайчонок сердито забурчал и опустил меня на ковёр. Смотри-ка: телепатия ещё не отключилась.
Всю дорогу домой Анюта молчала, сердито поджав губки.
– Ну чего ты дуешься? – не выдержала я, – всё хорошо, были на акробатике.
– Были?! – взорвалась Анюта, – Да я чуть со стыда за тебя не сгорела перед остальными детьми. Мало того, что ты не старалась, так ещё и о тренере плохо думала!
– Разве правду нельзя думать? Куда ему в шестнадцать лет на такую работу?
Дочь яростно вцепилась в подлокотники, так что обшивка затрещала:
– Там, где к чужим взрослым нужно силу применять, нарочно старшеклассники тренируют. Вас же, тюфяков, покалечить боятся, как… как я… как я…
Анюта разревелась не договорив. Мыслелёт завис в небе, жалобно мигая аварийкой. Пока мы ждали эвакуатор, я перелезла утешать дочь на переднее сидение:
– Ты не виновата, каждый знает: нельзя подходить к младенцу без защитного комбинезона. И детская сила у тебя втрое больше стандартной. Таких как ты – одна на пятьдесят тысяч новорождённых. Редкая наследственная аномалия.
– Но папа… папа меня любил, он же только хотел поцеловать, а я…
– Ты не виновата, не виновата…
Я твержу как заведённая то, во что сама не могу поверить. Хочу, но не могу. Девять лет я живу с убийцей мужа. Девять лет не могу заставить себя к ней прикоснуться. Девять лет не могу забыть.
Анюта постепенно затихает и едва не укладывается мне на колени. Я в последнюю секунду перелетаю на заднее сидение (видел бы китайчонок!), а она смотрит на меня обиженно и выдаёт:
– У Оли скоро будет сестричка. Я тоже хочу!
– У Оли мама и папа есть, а моего здоровья еле-еле на тебя хватает.
Не хотела этого говорить, само вырвалось. А она ничего, спокойно перенесла, видать сегодня дневную норму выплакала. Знаю, каково ей, сама без отца выросла. Он попал в аварию, когда мне ещё и года не было. В детстве я так часто разглядывала папины фотографии и столько слышала от мамы, что порой верила в реальность собственных воспоминаний. Во всяком случае, одного, короткого, но ослепительно яркого: папа улыбается мне, склонившись над кроваткой, а я тяну к нему руки, тяну и никак не могу достать. Меня это страшно злит, но тут он наклоняется сам и… всё. Минута, выдернутая из небытия.
– Давай дядю Вову сделаем нашим папой. – Просит Анюта.
И смотрит с надеждой. Гипнотизирует. Без толку. Не буду я снова рисковать жизнью близкого человека, хватит.
***
У моего мужчины достоинств огромное количество, но пунктуальность к ним не относится. Что поделаешь – творческая личность, с талантом влипать в неприятности.
В этот раз в баре я ждала два часа, и даже не предупредил! Успела бы хоть раз в салон красоты заскочить, а то на голове кое-как залаченный бардак паскудно желтоватого оттенка. Никак не удаётся дома оттенок «платиновый блондин» получить! А уж как моей бледной морде в бесполезных нашлёпках тональника не хватает солярия…
Вова появился спустя пять бокалов мартини, когда я уже готова была уйти или выпить шестой с кем угодно из алкашей за барной стойкой.
Плюхнувшись в кресло напротив, он подмигнул мне левым глазом, правый же, украшенный свежим фингалом, скрывался нарастающим отёком.
Я выловила из бокала лёд и приложила к его лицу:
– Что, опять сын?
– Кто ж ещё.
– Ты не должен это терпеть! Позвони, наконец, в службу доверия!
– И что я скажу? – начал оправдываться Володя, – Дети собрались поесть мороженого. Им не хватило, послали меня за тортом, опять не хватило. Я сказал: «вам достаточно» и схлопотал по морде.
– Ну, да, так и скажешь.
– Разве из-за такой ерунды на горячую линию звонят?
– Злоупотребление сладким и нанесение телесных повреждений – чем не повод?
Володя задумался:
– Всего три года до совершеннолетия потерпеть осталось, а там…
Володя широко улыбнулся. Знаю я эту его улыбочку, когда в глазах (а сегодня в глазу) пляшут озорные чертенята и вот-вот мне откроется страшная тайна. Опять вляпался куда-то. Прошлый раз речь шла о новой работе: преподавать биологию в универе. Первокурсникам! Нет у человека инстинкта самосохранения, и ничего с ним не поделаешь.
– А теперь самое главное…
Он помолчал, дав мне возможность прокрутить в голове все доступные любимому способы членовредительства и самоубийства, и продолжил:
– Тошка в военное училище поступает на будущий год! А сегодня утром в лагерь поехал. На всё лето! Гуляем, Катёнок!
– Гуляем!
Я хлопнула залпом остатки мартини и подозвала официанта. Мы выпили за будущее, за скорое освобождение, а когда незаметно перешли с мартини на водку, я предложила выпить за мир без детей.
– Ты сама не понимаешь, что несёшь! – всплеснул руками Вова, – Они нас любят! Они о нас заботятся!
– Ага, то-то и видно, как о тебе позаботились.
Я указала на его фингал, и Володя сжался, будто ожидая удара, но тут же взял себя в руки:
– С силой не всегда удаётся совладать, а они стараются! Вспомни себя в их возрасте.
– Я прекрасно себя помню, мы были другими.
– А вот и не помнишь!
На губах Володи снова заиграла «таинственная» улыбочка и он потащил меня к выходу из бара. Я слабо сопротивлялась, выпитый алкоголь определённо был на его стороне.
– Куда ты меня тащишь?
– Сюрприз. Обещаю, тебе понравится.
Мы проскочили автобусную остановку и стоянку такси. Не к нему. А потом трамвайную. Не ко мне. Позади остались: драматический театр и картинная галерея с только вчера открывшейся выставкой, наш любимый ресторан и клуб караоке. С каждым отброшенным вариантом становилось всё страшней и интереснее. Куда же он меня тащит? Володя сбавил темп на подходе к шикарному отелю «Все Звёзды». Неужели забронировал номер с джакузи и огромной кроватью, усыпанной розовыми лепестками? Ах! Тут же так дорого… но так круто! Володя приветствовал важного швейцара на входе, шепнув мне на ухо: «Петька Салимов, учились вместе, смотри, как изменился» … а потом мы вдруг свернули за угол!
Я почувствовала себя обманутой. Чтобы он сейчас не предложил, оно всё равно не будет так круто, как ночь в «звёздах». И тут Вова открыл передо мной дверь кондитерской!
– С ума сошёл! Нам туда нельзя! – я затормозила на входе, моментально протрезвев, и потянула его обратно.
– Можно-можно, у меня там продавщица знакомая. Так часто к ней ходил с записками от Тошки, что она уже пирожные и так продаёт.
– А если нас поймают!
– Не поймают, я сто раз покупал, а тут ещё и с фингалом для достоверности.
Я нерешительно шагнула внутрь. В кондитерской не было ни души. За стойкой миловидная девушка, скучая, разгадывала кроссворд. Увидев Вову, она тут же забросила журнал и полным сочувствия голосом спросила:
– Вам как обычно?
– Нет, сегодня четыре шоколадных пломбира и торт Прага.
– Ааа, понимаю. Растёт ваш мальчик, ну да ничего – скоро вырастет.
Отдав перетянутые бечёвкой коробочки с заказом, она участливо похлопала Вову по руке. На мой взгляд, чересчур участливо. Оказавшись на улице, Володя жестом фокусника выхватил из кармана штанов подозрительно объёмистый пакет с логотипом гипермаркета бытовой техники и быстро переложил в него сладости.
– Ну вот! А ты боялась.
– Я до сих пор боюсь! Едем скорее домой, надо же съесть мороженое, пока оно не растаяло и нас не обнаружили!
– Нееет, это только половина сюрприза. Есть мороженое мы с тобой будем в кино… на мультике!
– Что?!
Мне захотелось прямо сейчас убежать от этого психа-самоубийцы.
– На каком мультике? Ты с ума сошёл, нам нельзя, слишком опасно для взрослой психики.
– Да ладно! Ещё скажи, что не хочешь увидеть «Приключения быстрой Конфетки и её друзей Какаду и Унитаза» со всеми спецэффектами.
Конечно, я хочу! Весь город пестреет рекламными плакатами, саундтреки звучат на каждой радиоволне, Анюта любимую куклу назвала Конфеткой, в честь главной героини. Даже у нас на работе второй месяц шёпотом в курилке обсуждают. Кто-то тайком у ребёнка на компьютере трейлер посмотрел, кто-то разговор детей возле кино подслушал. Практикантка из отдела логистики рассказывает, как прикинулась школьницей и пробралась на премьеру. Голову на отсечение даю – врёт! Но как послушаю её, прям, сердце замирает. А уж чтобы самой попасть на детский мультфильм в кинотеатре – неееееее, это за гранью возможного, тут у меня целый список доводов против, осталось донести их до Володьки:
– Ты понимаешь, что двоих взрослых с пакетом размороженного мороженого туда и близко не подпустят!
– Спокуха, Катёна! Мороженое самое что ни на есть мороженное: у меня внутри пакета – сумка холодильник. И я знаю место, куда нас точно пустят.
– Что, опять жалостливая девушка?
Продавщица сладостей не шла у меня из головы.
– Неа, совершенно безжалостный и абсолютно беспринципный мальчик, которому очень нужна тройка по биологии за семестр.
Объяснение меня, как ни странно, успокоило. И страх быть пойманной уступил место предвкушению триумфа в офисе. Как жаль, что я не хожу в курилку! Ну да ничего, ради такого дела, один раз можно. Дождусь, когда практикантка Люся заноет своё любимое: «почему сила только у детей и стариков, вот я бы…» После каждого выговора или штрафа — обидки. Я её не раз урезонить пыталась и истины прописные разжёвывала: сама виновата, берись за ум, а то останешься без подъёма. У детей есть свежий взгляд и храбрость, поскольку им не причиняли боли, а старики знают вкус жизни и её цену. Только вместе они могут управлять миром справедливо. Люся обычно в спор лезет и трусихой меня называет, а потом хвастается, как школьницей прикидывалась. Вот я после сегодняшних приключений ей нос-то утру!
Володькин студент работал в стареньком, давно не ремонтированном кинотеатре, стоящем в окружении продуктовых и хозяйственных магазинов. Даже в выходной здесь почти не было людей. Только четверо поддатых юнцов самозабвенно рулили на игровых автоматах, да у кассы сиротливо переминалась с ноги на ногу пожилая пара. Вова убежал договариваться, а я присела на диванчик в холле. Попыталась сосредоточиться на трейлере безобидного порно-ужастика, раз за разом прокручивающимся на экране перед расписанием показов. Как назло прямо над моей головой висел красочный постер «Конфетки» с жёстким ограничением в углу: семнадцать минус \ шестьдесят плюс. Невозможно взгляд оторвать!
Сбоку послышалось одобрительное кряхтение, и дедок зычно потребовал у кассирши два билета на «Конфетку» в первый ряд. Девушка заговорила, отрицательно качая головой. С ним-то что не так? Я возраст на глаз определяю плохо, но тут даже по осанке и голосу понятно — лет двадцать как на подъёме. Жаль далеко, не слышно.
– Чтооооооо?! – гаркнул дед так, что даже парни в другом конце зала на секунду отвлеклись от игры. – Что вы сказали??
Если бы на меня так орали, я бы и рта открыть не смогла. Однако эта девчонка, в белой форменной кофточке и с гладкой причёской похожая на студентку-отличницу (интересно, не она ли учится у Вовы?) не испугалась:
– Не положено, вашей даме меньше пятидесяти пяти.
– Как вам не стыдно, – возмутился дед, – подумаешь, забыла дома подъёмное удостоверение, с кем не бывает.
– С теми, кому до подъёма ещё лет десять! – отпарировала девушка, саркастически глядя на прячущую лицо в платке «бабушку».
– Вань, пойдём, ну её… – пробормотала женщина молодым обиженным голосом и потянула дедка за рукав.
– Нет уж, постой, – дед явно не хотел сдаваться, – могу я видеть директора?
– Можете, а вот ответственность за здоровье женщины он на себя не возьмёт и правила для вас менять не будет. – Отрезала кассирша.
– Лицам предподъёмного возраста разрешено посещать детские мультфильмы под присмотром лиц подъёмного или школьного возраста.
Дед, торжествуя, вслух прочёл сноску на постере. Радость оказалась недолгой. Пошуршав бумагами, девушка протянула ему документ. Парочка склонилась над подчёркнутым кассиршей предложением, и женщина, дочитав первой, обернулась к спутнику:
– Воооооот, а я тебе говорила: даже в сопровождении можно только на последний ряд, без спецэффектов. Пошли отсюда.
Она, не оборачиваясь, быстро направилась к выходу, и дед поспешил за ней, на ходу бормоча утешения. Мне вдруг захотелось, чтобы Вова никогда не возвращался, или чтобы его студент сегодня не работал, или чтобы он передумал… или… что угодно, только бы вернуться сейчас домой, запереться в спальне и есть мороженое. «Отличница» на кассе не обращала на меня внимания, но всё равно в пустом зале я ощущала себя деревцем в поле, которое вот-вот поразит молния.
Когда вернулся сияющий Вова, я поняла – надеяться не на что. Но попытка не пытка:
– Ты знаешь девчонку на кассе? От неё, похоже, взяткой не отделаешься…
– Ага, знаю. Колина дочка. Ну, ты помнишь, мы в прошлом году вместе за грибами ходили.
Он приветствовал девицу кивком и очередной мерзкой улыбочкой из своего арсенала. И что они все в нём находят? Худющий – рубашка как на вешалке висит, нос ломанный в двух местах, как у боксёра, а глаза голубые с длиннющими пушистыми ресницами – девчоночьи, не должно быть у мужчины таких глаз, слишком многое за них прощают. И зарплату копеечную, и пьянки-гулянки, и неприятности, в которые он влипает постоянно… добрый потому что слишком и верит всем подряд. Его по морде бьют – а он в положение входит, сочувствует. Придурок редкий! Единственный даже…. Никому его не отдам.
– Значит, никакого студента нет? Это она тебя пропускает?
Вова крайне правдоподобно скорчил удивлённую рожицу. И только я собралась в наступление, как между нами втиснулся парнишка. Запах перегара заставил сделать шаг назад. Очень своевременно, поскольку Вовин знакомый едва не прошёл ужасающе грязными ботинками по моим новым туфелькам.
Он протянул Вове свёрток и зашептал, воровато оглядываясь:
– Седьмой зал. Войдёте через пять минут после начала, плащи наденете у двери, сядете в задний ряд. Уйдёте на финальной песне, до титров. Буду ждать у выхода.
Последний ряд. Без спецэффектов. Странно, но вместо облегчения нахлынуло разочарование.
Мы присели в кресла ровно посередине между седьмым и шестым залами. Сеансы в них начинались одновременно, и я предложила купить билеты на «кровавую резню в бане» и если поймают – сослаться на ошибку. Вова отказался, назвав меня трусихой. Сам он прям-таки источал спокойствие и уверенность. Интересно, скольких женщин он уже водил на мультики? Нет, сейчас я не буду выяснять, а вот когда мы вернёмся домой… если вернёмся. Ну конечно, вернёмся! В худшем случае впаяют административное правонарушение, денег снимут, на работу бумагу пришлют и домой. Ох, и разозлится же Анька! Начало сеанса приближалось, и мне всё сильней хотелось убежать.
Проходящие в зал дети не обращали на нас внимания, пока одна жалостливая малышка не заинтересовалась Вовиным фингалом. И почему этот болван не умеет держать язык за зубами? Слушая о его вчерашних злоключениях, девочка приговаривала: «кашмаррр, кашмарррр» и возмущённо крутила головой. На середине истории подошла её подружка, затем ещё две, потом старшеклассник, компания мальчишек – в результате перед началом сеанса вокруг нас столпились и оживлённо дискутировали человек десять. Одни предлагали отнести Вову в больничку, другие вызвать врача в кино, третьи разобраться с Тошкой. В конечном итоге от медицинской помощи нам удалось отказаться, а вот личные данные для встречи с семейным консультантом сказать пришлось.
Когда дети ушли, я обрушилась на Вову:
– Идиот! Вот как мы теперь незаметно проскочим? Они все нас теперь знают и помнят!
– Не волнуйся, Котя. – Вова накинул мне на плечи плащ из гладкого серебристого материала, и я едва устояла на ногах под его тяжестью.
– Что это?
– Стереокостюм, позволяет испытывать все происходящее с героями.
Вова тоже надел плащ, демонстрируя мне, как натянуть капюшон на голову, чтобы выпадающая маска с очками и выемкой для носа прилегали не плотно.
– Нам, в последнем ряду, всё это понадобится только для маскировки. Когда войдёшь, представь, что ты бабка – иди уверенно, с высоко поднятой головой.
Изобразить бабку не вышло: под плащом я едва переставляла ноги, а маска пригибала голову вниз. Дети в передних рядах то радостно визжали, то испуганно ойкали, то заливались смехом. Убедившись, что до нас им нет никакого дела, я скинула плащ. Без стереоочков изображение на экране казалось несколько размазанным, но надевать проклятый капюшон, сидя в заднем ряду, не хотелось. Мы пропустили начало, и теперь предстояло вникнуть в происходящее.
А происходило нечто совершенно невообразимое. Конфетка выкатывалась из коробки, чтобы тут же быть подхваченной летучей мышью, которую ловил котёнок, за ним гналась стая волков, преследуемых охотниками на джипах. Летучие мыши собирались в клин под предводительством какаду и метали в волков ананасы…
Силясь найти в мультфильме толику здравого смысла, я без конца задавала вопросы.
– Не пытайся понять, – вкрадчиво отвечал Вова, – здесь нет логики, нет достоверности. Ничего, к чему мы привыкли. Представь, что видишь сон.
Ну конечно, сон. В психушке, за пять минут до укола. Я закрыла глаза и чуть не вскрикнула, когда моих губ коснулось что-то холодное и твёрдое. Мороженое! Вова ел один из рожков, а другим тыкал мне в рот. Я осторожно лизнула шоколадную корку. Да! Тот самый, давно забытый сладкий холод. Как же мне его не хватало все эти годы! Я жадно сгрызла первое мороженое, потом второе и лишь проглотив отобранный у Вовы последний кусочек вафли ощутила блаженную сытость. Мельтешение на экране уже не напрягало. По-прежнему бессмысленный сон, но весёлый и яркий. Экшен сменился романтикой. Я даже начала сопереживать унитазу со второго этажа, влюбленному в бидэ на третьем. В звуках «трубной серенады» было столько чувства!
Что, если добавить реальности? В сцене платонической любви спецэффекты должны быть совершенно безобидными! Я натянула плащ, закрепила маску и решительно двинулась вниз по ступенькам. Вова, заметив, попытался ухватить меня за рукав, но слишком поздно. Пока он выпутывался из своего плаща, я уже подходила к четвёртому ряду. Дети были так близко, что я унюхала пущенные кем-то из них, под шумок, газы. Отвратительные существа! К счастью они не замечают ничего вокруг себя, когда увлечены мультфильмом или вкусняшкой. Я обернулась на громкое «ёб!», сопровождавшее грохот падения. Даже распластавшись на ступеньках, Вова тянул ко мне руки, но я увернулась и села в ближайшее кресло. Моё тело немедленно было атаковано десятком острых игл, я в ужасе посмотрела на экран и у меня закружилась голова. Я была Конфеткой, а летучие мыши несли меня по небу, то и дело пытаясь содрать зубами и когтями обёртку, а иногда и вовсе перебрасывали друг другу, как мяч. После очередного рывка у меня потемнело в глазах и я отчётливо услышала голос дочери: «пора возвращаться домой».
Очнувшись, я увидела испуганное лицо Вовы. Моя голова лежала у него на коленях, а всё остальное на твёрдой ребристой поверхности. «О господи! Нас поймали!» – вспышкой сверкнувшая мысль заставила меня вскочить и… едва не упасть со скамейки. Когда мушки перед глазами растаяли, меня окутал настоящий майский вечер, невероятный своей реальностью. В крошечном скверике у запасного выхода из кинотеатра цвела черёмуха, пел соловей и не было ни души.
– Никогда. Никогда больше ты меня не заманишь в этот детский ад! – набросилась я на Вову.
– Катёна, ты сама вперёд полезла.
– Ну и что! А в кино ты меня притащил.
Вова спорить не стал: он знал, что прав, и я знала, что он прав, и знала, что он знает. И молчит. Обычно я в таких случаях не выдерживаю и начинаю извиняться. Но сегодня не хотелось никаких выяснений, и я лишь попросила отвезти меня домой.
Открыв дверь ключом, я прислушалась и с наслаждением отметила: тихо. Анютка обещала к подруге уйти на время моего свидания и держит слово. На кухонном столе, накрытом белой скатертью, ещё пахнущей лавандовой отдушкой против моли, стояла ваза с фруктами и два бокала из подаренного на восьмое марта набора. Под одним из них лежала записка: «Шампанское в холодильнике. Презервативы и антипохмелин в тумбочке. Ушла до завтра к Оле. Её мама печёт шарлотку. Целую, Аня» Ну конечно, она ещё и шарлотку печёт. Тоже мне достижение! Если бы не эта Миссис Совершенство, Аньке бы и в голову не пришло меня в кулинарную секцию отдать! Скомкав записку, я швырнула её в мусор. Не вовремя заглянувший мне через плечо Вова, получил по физиономии локтём. Может и правда, если всё время бьют по морде, то дело в морде?
== Сафонова Ольга === Детский ад-2 ===
– Что Анюта пишет? – спросил Вова, будто не заметив удар.
– Неважно. Главное, мы остались одни.
Я обняла Вову и принялась легонько целовать в шею. Он сжал меня крепко, как ребёнок и крикнул в ухо:
– Ура! У нас каникулы!
– Да! – закричала я в ответ и подпрыгнула, схватив его за руки.
– Будем валяться в кровати и есть торт! – орал Вова, прыгая вместе со мной.
– Дааа! И гулять по ночам!
– О–б–я–з–а–т–е–л–ь–н–о! – Вова опять стиснул меня в объятьях и закружил, снося стулья, – Дети в лагерь – родители в загул!
– Даааа! – крикнула я, и тут же осеклась. В лагерь? Какой лагерь?
– А у тебя дочка на одну смену или на всё лето уехала?
Я ответила затяжным французским поцелуем, в процессе лихорадочно соображая: «что сказать? Что сказать??? Он так обрадовался, надо что-то придумать, надо… »
– Мммм ты вкуснее мороженого, – Володя, продолжая целовать, полез мне под блузку.
Пару минут выиграно. А дальше? Что сказать? Что? Что угодно, только не правду. В прихожей заверещал мобильник. Я отпихнула Вову и ринулась к сумочке. Ещё одна возможность потянуть время.
– Кать, приветик!
Господи, до чего же омерзительный голос у Миссис Совершенство!
– Привет, что случилось? – буркнула я в трубку.
– Пока ничего, – она гаденько хихикнула, – Скажи, у Анечки нет аллергии на орехи? Я пробую новый рецепт, и мне…
– Нет. Никакой аллергии. Анечка здорова как слон. Это всё?
– Да, – в её голосе промелькнуло удивление (ах-ах-ах, надо же, не все обожают Миссис Совершенство), тут же сменившееся тревогой:
– Катюш, у тебя всё в порядке? Ты какая-то расстроенная, может, случилось чего?
– Может, и случилось… – в моей голове мелькнула идея, стремительно обретающая формы, – Ленчик, на тебя ведь можно положиться?
Миссис Совершенство проглотила наживку и тут же обрушила на меня поток искренних заверений в дружбе.
– Мне нужно срочно уехать, рассказать не могу, иначе Анька из тебя вытянет подробности, а есть вещи, о которых ей пока знать не надо… – Я выдержала драматическую паузу, в течение которой Лена могла представить «вещи», и продолжила самым жалостливым голосом:
– Скажи ей: мама уехала к бабушке по делам. И всё. Она так любит у вас оставаться, – я добавила восторженных ноток, – только о тебе и говорит! Ничего ведь страшного, если Анька с вами поживёт несколько деньков?
– Да… конечно, – растерянно согласилась Миссис Совершенство. Она попыталась расспросить, но я отделалась парой общих фраз, произнесённых со значением. По-счастью, Анюта с Олей играли в другой комнате и нашего разговора не слышали. Убедив Мисс Совершенство пока не беспокоить ребёнка, я попрощалась. Обещание позвонить сразу же, как «появится ясность», ни к чему меня не обязывало. «Появится ясность» – до чего же удачная формулировка! Внезапно ясность появилась в моей голове: ложь можно сделать правдой. Собрать чемоданы, позвать Володю – и к маме.
Удивлённый вздох прокатился по склону холма, когда из леса появился вчерашний гость. Причиной столь бурных переживаний оказался лис в зубах овчарки. А ведь этого странного пса разве что не жалели, а то и попросту насмехались над ним. Теперь же он был победителем и стоял перед королём с драгоценной добычей.
Король вновь поморщил нос. На этот раз с такой яростью, будто его ужалила оса. Королевская дочка так и вовсе едва не взвыла.
– Папенька, только не отдавайте меня этому псу. Прошу вас! – испуганно лепетала она.
– Не бывать этому! – спокойно отвечал монарх, но его сердце начинало биться сильнее.
– Приветствую, Ваше Величество, – радостно пролаял Айзек, выпустив лиса и пасти. Лис к всеобщему изумлению оказался живой и испуганно прижался к земле.
– Удивительно, – сжал тонкие губы Эдвард. – Один и без полка. Да ещё, как я погляжу, лиса живого принёс.
– И вправду, удивительно, – шептались за его спиной генералы. Все ждали решения своего правителя.
– Знаете, уважаемый Айзек, несмотря на вашу победу, свою дочь замуж за вас отдать не могу…
– Так и не собирался я этого просить, не нужна мне ваша дочь, – ответил Айзек.
Молодая дочурка тут же обиженно фыркнула.
– Какой противный пёс, – вырвалось из её розовой пасти.
Король оглянулся на дочь, засосал чёрными ноздрями тёплый воздух, вновь уставился на неожиданного победителя, недовольно сощурил глаза, не мог поверить такой наглости. Но от королевского сердца отлегло.
– У меня к вам другая просьба, Ваше Величество. У вас мой друг. Освободите его.
Громкий вздох раздался на поляне. Верхняя губа короля нервно взметнулась вверх от неожиданности. Железное спокойствие на этот раз отказало благородному псу. Традицию нарушить он не имел права, но и оказаться в дураках на глазах своих поданных никак не мог. Однако чем больше он думал, тем яснее понимал, что этот пёс его перехитрил. И король нервно размышлял над тем, как выйти из ситуации с достоинством. Но его мысли нарушил полковник Ричард, который появился на поляне со своим полком.
Охотничьи псы вернулись без добычи, но чёрный грейхаунд уверенным шагом направился к королю. Собаки в недоумении оглядывались на него.
– Этот пёс и этот лис, – громко начал полковник. – Они вступили в сговор. Уж не знаю как, но этот лис сам прибежал к овчарке и запрыгнул к нему в пасть. Этот пёс научился обманывать у человека.
В груди короля разлилась радостная прохлада. Теперь он вновь смотрел на Айзека тем же самоуверенным взглядом, который был присущ всем грейхаундам благородных кровей.
– Значит, это и есть ответ на вопрос, каким образом вам удалось принести живого лиса. А я тут голову ломаю. Значит, он такой же тебе друг, как и человек?
– Совершенная неправда, – развёл лапами Айзек. В голове овчарки вновь поселились серые мысли.
– Не будем спорить, уважаемые псы, – усмехнулся король. – Сейчас Айзек сам прольёт воду на истину. Даю вам возможность доказать, что полковник Ричард ошибся. Задерёте эту тварь и докажете, что вы – не друзья. Всего лишь нужно выбрать: жизнь этого лиса или свобода человека.
Тяжёлый вздох вырвался из пасти овчарки. Он готов был скулить от отчаяния. «Но почему именно сейчас я начал жалеть лис», – клял он себя. Взглянул на рыжую, рычащую на всех вокруг, зверюгу: «С чего ты взял, что я могу тебя спасти?».
Айзек спускался к деревне. Полуденное солнце приятно согревало, а белые облака стремительно проплывали по небу и бросали на зелёные склоны спасительные тени. Рядом с псом бежал лис. Он боязливо оглядывался по сторонам, и каждый раз при виде людей или собак его маленькое сердце начинало стучать громче.
– Ну, ну… Не смотри на меня так, – бормотал Айзек, когда лис поднимал к нему морду. – Можешь не благодарить. И не думай, что мы теперь друзья. Сейчас только подальше от деревни отойдём, от грейхаундов, там и расстанемся. Ты отправишься в лес, а я вернусь. Без друга я никуда не уйду.
В голове овчарки вновь вставал один и тот же вопрос: как вызволить Роланда. И вновь он мысленно обращался к королю. «Даю тебе выбор… Как же мне хочется сказать ему так. И чтобы на второй чаше стояло то, отчего он не сможет отказаться», – размышлял он, когда впереди появилась толпа людей. Они шли в собачий город.
«Неужели и люди празднуют охоту?» – удивился Айзек. И тут же получил ответ, когда увидел, что все они идут в сопровождении сторожевых псов. Среди людей Айзек заметил и рыжего парня, что намедни хозяйничал в таверне.
Торжественный приём в честь завершения традиционной охоты на лис заканчивался званым ужином. В огромной королевской столовой, которую молва окрестила «мраморным залом», собирались благородные псы. Дамы в пышных платьях, кавалеры в парадных мундирах. Собаки расхаживали вокруг длинного деревянного стола и вели оживлённые светские беседы. Сегодня было о чём посудачить. Давненько не случалось столь неожиданной охоты.
Полковник Ричард понуро стоял в стороне от высокосветских персон, среди других молодых офицеров. Стоял молча, поддерживая разговор лишь дежурными фразами. Ему не пришлось стать героем охоты. А скорее наоборот. Ведь его добычу увела из-под носа целого полка одна единственная овчарка. И не сидеть ему теперь рядом с королём, который вошёл под заливистый звук горна и заставил всех замолчать.
Эдвард Второй, плавно прошагав по мраморному полу вместе с красавицей женой и ненаглядной дочуркой, занял место во главе стола. Гости последовали его примеру и тут же расселись.
– …И да будет сезон охоты столь же богат на добычу. И пусть наши охотники не знают горечи неудач! – закончил свою речь король. После этого в зале появилось несколько человек – молодых девушек из деревни, — которые принялись расставлять дымящиеся блюда на столе.
– Папенька, папенька, – капризничала королевская дочь. – Ведь полковник Ричард победил бы, не будь этого ужасного пса.
– Не бывать моей дочери замужем за неудачником, – прорычал король.
– Но овчарка обманул нас. Он бы ни за что не поймал этого лиса, коль тот сам к нему не пришёл.
– Видишь ли, Анна. Полковник поставил меня в неудобное положение, так что он подвёл короля. А коль так, то не может быть и речи о его победе. Ведь ничто не мешало ему первому добраться до этого лиса. Будь он хоть трижды другом этого странного пса.
Анна обиженно нахмурилась. А Эдвард Второй несколько раз облизнулся и приступил к долгожданной трапезе. От долгого пребывания на воздухе он нагулял поистине королевский аппетит. Но после первой же пробы мяса монарх резко вскочил и едва не уронил стул. Овальные глаза забегали по залу.
– Кто готовил? – взревел он.
Собаки замолкли.
– Я спрашиваю, кто готовил этот ужин?
В зал в сопровождении сторожевых псов вошли две девушки.
– Ужин готовили Мария и Гарри, – тихим голосом ответила одна из них.
– Что ещё за Мария и Гарри? Почему не Билли? Где этот чёртов Билли? Срочно приведите его сюда! – негодовал король.
– Боюсь, это невозможно, – подхватила вторая девушка. Её голос звучал громче и увереннее. – Билли ушёл!
– Что??? – король выпучил глаза от удивления. – Ничего не понимаю. Кто его сопровождает? – теперь он обращался к своим генералам.
Генералы непонимающе раскрыли пасти.
– Он ушёл с Айзеком, овчаркой, – ответила за них всё та же девушка с громким голосом.
–Догоните их! Приведите ко мне! – приказал король и устало присел на своё место. «Ох уж этот Айзек! Когда же я перестану слышать это имя. Всего два дня здесь, а успел вдоволь испить королевской крови».
В тронном зале, среди янтарных колонн, гипсовых статуй и фарфоровых ваз стояли трое: собака, человек и лис.
– Вот так компания, – усмехнулся Эдвард Второй. Он сидел на обшитом красным бархатом троне. – Отчего же ты, Билли, решил так со мной поступить?
– Прошу прощения, Ваше Величество, что не предупредил, но этот славный пёс предложил мне отправиться с ним. И я согласился. Знаете ли, засиделся я тут.
– Вот как, значит. А отчего же столь славный пёс решил сделать предложение именно придворному повару? Неужели среди других людей не оказалось достойных кандидатов.
– Дело в том, Ваша Светлость, но так произошло, что мне случилось отведать еды, приготовленной этим человеком. Поверьте, ничего лучше мне не доводилось пробовать. Даже Роланд не готовит так вкусно, – отвечал Айзек.
– Мне это известно. Не стояли бы вы сейчас здесь, будь это не так. Однако этот человек не может покинуть деревню.
– Я прекрасно понимаю вашу досаду. Нежелание терять столь прекрасного повара вполне уместно, но, увы, Ваше Величество, вы не можете запретить человеку уйти. Ведь он уходит не один. Со мной. С собакой.
Король нахмурился. Долго и пристально смотрел на овчарку. Тот не отводил взгляда. Железная уверенность застыла в коричневых глазах Айзека. Он ликовал, с трудом сдерживался, чтобы не завилять хвостом. Наконец Эдвард не выдержал этого самодовольного взгляда, спрыгнул с трона и подошёл к собаке. Айзек поднялся на задние лапы, и король тактично отвёл того в сторону.
– Формально вы правы, – любезно начал он, когда они подошли к широкому окну с тяжёлыми занавесками. Из окна можно было увидеть мощённую мостовую, широкую площадь, фонтан и статую Георга Быстрого из породы грейхаундов. – Но может ли добропорядочный пёс создать столько неудобств другому псу?
– Боюсь, что арестом Роланда вы создали мне не меньше неудобств. Ведь в походах именно человек готовил мне пищу. Увы, я, подобно другим псам, не искусен в этом деле.
– Значит, вам нужен тот человек?
– Скорее, вам нужен Билли, – ответил Айзек. – И в этот раз выбор за вами.
Последнюю фразу он говорил с неприкрытым удовольствием, виляя пушистым хвостом.
Король усмехнулся. Чуть оскалился, глядя на своих подданных, праздно гуляющих по булыжной мостовой.
– Это очень сложный выбор, – покачал он головой. – Не будь я королём, мне ничего не стоило бы сделать его. Но может ли правитель менять свои решения?
– Я вам помогу, – Айзек понизил голос и потянулся к королевскому уху.
– И что же ты сказал королю в тронном зале? – спрашивал Роланд.
Собака, человек и лис вышли на возвышенность. Позади остались человеческая деревня и собачий город.
– Просто рассказал ему, как всё объяснить своим подданным. Ведь больше всего на свете его заботит собственное лицо. Вот я и сказал ему, как его сохранить. Арестовал он тебя за то, что ты заставил меня служить себе. А покинув деревню с другим человеком, я доказал, что это совсем не так. Скорее, ты мне служишь. А раз так, то и держать тебя под замком, повода нет.
– Всё-таки люди решились помочь, – Роланд улыбнулся и потрепал пса за ухом.
Впереди простиралась бескрайняя равнина, скомканная на горизонте тёмными складками холмов. За холмами багровел закат.
– Ну, вот и всё, – обратился пёс к лису. – Здесь ты в безопасности. Можешь идти.
Рыжий зверь повертел острой мордочкой и пристально посмотрел на овчарку. В его кошачьих глазах застыл немой вопрос.
– Нет, нет, нет! С нами ты идти не можешь. Меня и без того считают свихнувшимся оттого, что я дружу с человеком. Не хватало ещё и с лисом дружбу водить. Так что давай, беги.
Простояв ещё несколько секунд в надежде, что добрый пёс изменит решение, лис развернулся и нерешительно засеменил прочь. Ещё несколько раз он оборачивался и бросал просящий взгляд на собаку, пока не скрылся в высоких зарослях.
– Вот кто по-настоящему помог, – произнёс Айзек.
Два тёмных силуэта чернели на фоне багрового заката. Собака и человек ещё долго смотрели вслед лису. Смотрели молча, вслушиваясь в звуки леса.
Роланд по привычке не вмешивался в собачьи разговоры. Только переводил любопытствующий взгляд с одного пса на другого, пока те обменивались любезностями.
– Полковник Ричард успел доложить мне о вашем прибытии, – продолжал король. – Доложил он и о вашем неприемлемом для благородного пса поведении.
– Утверждать о моём благородстве, увы, не приходится. Ведь своих родителей я не знаю вовсе.
– Опустим ваше происхождение. Ведь для любого добропорядочного пса такой поступок тоже недопустим.
– Простите, Ваше Величество, но о каком таком поступке вы говорите?
– Об очень оскорбительно поступке, уважаемый. Вы помешали полковнику в выполнении им священной миссии, возложенной на собак нашими Отцами.
– Я уже отвечал полковнику, что Закон говорит лишь о том, что люди не могут находиться без присмотра собак. И я попросту взял выполнение этой самой миссии на себя. Ни в коем случае не хотел оскорбить вас, – Айзек говорил как всегда спокойно и рассудительно. Роланд даже позволил себе едва заметную улыбку одним уголком губ. Но это тут же заметил полковник.
– Ваше Величество! Вот о чём я вам и говорил. Посмотрите на этого человека! Он…
– Я всё вижу, Ричард, – лёгким движением лапы остановил его король. – Видите ли, уважаемый Айзек. Пёс вы, безусловно, добропорядочный. И уверен, что родители ваши благородных кровей. Кстати, почему вы ничего о них не знаете?
– Мой друг нашёл меня в лесу близ земель ротвейлеров, где он и жил тогда. Видимо, родители потеряли меня, а я был тогда несмышлёным щенком. Вот и не помню их.
– И что же вы ни вернулись в земли овчарок, когда подросли? Уверен, что вы бы нашли своих родителей.
– Я не захотел идти в земли овчарок. Мне ни к чему искать родителей, их мне заменил Роланд. И я не собираюсь его оставлять.
– Ну, всё сходится, – покачал головой король. Сжал губы, словно о чём-то безумно сожалел. – «Не доверяй человеку, ибо служить ему будешь»! Так говорили наши отцы. Теперь я вижу, что они были правы.
– Наши отцы многое говорили, – нервно облизнулся Айзек. – Но главное, что они никогда не ставили разумность собак под сомнение.
– Но вы так много времени провели с человеком. Теперь я понимаю причины вашего странного поведения.
– Не думаю, что моё поведение можно назвать странным.
– Увы, но, кажется, зараза распространилась так далеко, что вы и сами не замечаете её.
– Я свободный пёс и не нарушал наших Законов. Так что прошу не подвергать сомнению мою добропорядочность.
– Говорите, уважаемый Айзек, что вы свободный пёс? Так давайте же сейчас и проверим это!
– Как же вы хотите это сделать? И стоит ли сомневаться в моих словах? Ведь всем известно, что собаки не врут.
– Не врут, но и с людьми не дружат, – презрительно усмехнулся король. – Так что предлагаю вам принять приглашение и остановиться в моём дворце. С первым же посольством, мы готовы отвести вас в родные земли. Или вы можете уйти сами. А человек останется в деревне под нашим присмотром. И как только прибудет посольство ротвейлеров, мы передадим его им.
– Благодарю за предложение, Ваше Величество! И за ваше гостеприимство. Но боюсь, мне придётся отказаться. Мы с моим другом вместе пришли и вместе уйдём, – не задумываясь, ответил Айзек.
Роланд лишь одобрительно покачал головой. Он знал, что его друг ответит именно так.
Однако в отличие от человека королю этот ответ явно пришёлся не по нраву. Он облизнулся, затем обернулся на полковника, который бросал самодовольный взгляд на человека, кивнул ему, давая немую команду. Полковник тут же завилял от удовольствия длинным хвостом и громко пролаял:
– Арестовать человека!
Айзек в недоумении бросился к другу, которого в один миг взяли в плотное кольцо сторожевые псы.
– Что происходит? – громко пролаял он, обращаясь к королю. Всякие правила приличия были напрочь забыты.
– Увы, уважаемый Айзек, ваш выбор лишь подтвердил мои догадки. Этот человек хитростью заставил вас служить ему. И моя задача, как блюстителя древнего Закона, помочь вам.
– В чём же заключается эта помощь? – скалился Айзек.
– Мы оградим вас от этого злого человека. Конечно, сейчас вам это не понравится, но вскоре болезнь отступит, и вы образумитесь. Уверен, когда-нибудь вы скажете мне спасибо…
– Вы не имеете никакого права удерживать этого человека. Ведь он ничего не нарушил. Он всегда находится под присмотром пса. Под моим присмотром.
– Увы, увы… – покачал головой Эдвард Второй. – Но дружба с человеком ставит под сомнение вашу способность трезво мыслить. Уведите его!
Псы тут же принялись толкать обескураженного Роланда, рычать на него, пытаться укусить. Айзек залаял, готовясь вступить в неравный бой.
Король, глядя на эту сцену, только усмехнулся.
– Не надо, Айзек! – крикнул своему другу человек. Он понимал, что овчарка не сможет совладать с сотней натренированных псов.
Но Айзек не отступал.
– Отпустите его! – расталкивал он псов.
– Прошу не усугублять! Своим безумным поведением вы только подтверждаете мои слова, – вновь заговорил король. – Никогда ещё собаки разумные не дрались друг с другом.
И тут Айзек замер. Посмотрел на Роланда. Человек вымучено улыбнулся, пытаясь остудить пыл своего друга.
– Всё будет в порядке, – бросил он и смиренно последовал за собаками.
Айзек с открытой пастью, тяжело дыша, смотрел им вслед. Встретился взглядом с полковником Ричардом. Тот победно облизнулся и побежал вслед за королевской свитой.
Поляна опустела. Айзек с удивлением заметил, что и люди разошлись по своим домам. На тёмном небе уже сияли звёзды. Пёс тоскливо проскулил, схватил зубами оставленную Роландом связку утиных тушек и побрёл в деревню.
В таверне «Кутающая белка» по вечерам всегда было многолюдно. Жители деревни близ собачьего города приходили сюда, чтобы отдохнуть после трудового дня.
А занимались люди в этих землях, как и во всех других, тем, что строили дома, шили одежду, рыбачили, возделывали поля, собирали ягоды и грибы. В свою очередь на плечи собак ложились охота, охрана, торговля и самое важное: управление. Так было заведено с тех давних пор, как собаки разумные взяли на себя опеку над разрушенной землёй. В Законе говорилось, что с согласия людей и даже по их просьбе. Мол, так голодно и холодно было последним, что им пришлось просить помощи у псов. Вот и помогают собаки людям. И, прежде всего тем, что следят за людьми, дабы те не повторили глупостей, которые привели к гневу Природы.
Сегодня в таверне вовсю обсуждали странных гостей. В стенах «Кутающей белки» люди могли скрыться от собачьих глаз, говорить легко и свободно, даже злоупотребить выпивкой. Псы сюда никогда не заходили. Каково же было удивление захмелевшей толпы, когда ветхая дверь скрипнула и в таверну вошёл Айзек.
Пёс замер на пороге и оглядел задымлённое помещение. Поморщил нос. Посмотрел на людей, что сидели за круглыми деревянными столами. Заметил длинный бар, за которым стоял рыжий паренёк в серой рубахе навыпуск. Тот, подобно своим гостям, с открытым ртом наблюдал за овчаркой. В зале воцарилась тишина. Лишь чей-то громкий кашель нарушил её. Да едва слышимый шорох собачьих лап по деревянному полу.
– Добрый вечер, – обратился пёс к рыжему парню. – Меня зовут Айзек. Я пришёл со своим другом. Но его…
– Собаки забрали твоего друга! – выкрикнул неизвестный. В ответ раздался смех.
Айзек покосился на посетителей, задрал верхнюю губу, оголяя острые клыки, зарычал. Тут же люди прекратили смеяться и уставились в свои тарелки. Кто-то продолжил играть в карты, делая вид, что не заметил овчарку. Другие попросту отвернулись. С собакой никто не хотел иметь дело.
– Так вот, хозяин, поужинать мне не пришлось. Всегда Роланд готовил, а теперь я один.
Рыжий парень отвёл взгляд и принялся протирать стаканы. Но Айзек сумел привлечь его внимание. Он схватил зубами мешок с утиными тушками, задрал голову и кинул его на потёртую столешницу.
– Зажарь мне утку, будь так добр, – сказал он, устраиваясь на высоком деревянном табурете.
Хозяин вскинул одну бровь и выжидающе посмотрел на странного гостя.
– Да, конечно, остальное – твоё, – добавил Айзек.
Тут же человек просветлел. На плоском лице появилась улыбка.
– Лиза! Пригляди здесь. Я на кухню, – крикнул он невысокой толстушке в белом фартуке, которая сидела за дальним столиком с тремя молодыми людьми.
– Хорошо! – отмахнулась она.
– Моя сестра, – подмигнул рыжий псу и исчез за кухонными дверями.
Раздался тяжёлый собачий вздох. Мысли Айзека вновь оказались заняты нежданной потерей. «Этот король ловко всё провернул, – размышлял он. – Дал мне возможность самому принять решение. Одно единственно возможное. Интересно было бы посмотреть на него в такой же ситуации?» Однако сводить счёты с королём овчарка не собирался. Ему до боли в сердце хотелось только одного – освободить Роланда и убраться из этого неприветливого места.
Айзек вспоминал о тех шести годах, что они провели вместе. Ведь это вся его жизнь. Пёс помнил о времени, когда они жили в родной деревне Роланда в землях ротвейлеров. Как он был счастлив, когда человек предложил отправиться в путешествие. Помнил он и о том, как сам решил идти на восток. Прочь от земель ротвейлеров и… овчарок. Почему же он отказался возвращаться в родные земли? Ответить откровенно Айзек не мог даже самому себе. Однако в глубине души всё понимал: он попросту боялся потерять человека.
Тем временем в зале постепенно начиналось оживление. Присутствие пса перестало мешать людям вести свои разговоры. Некоторые из них и вовсе забылись и принялись обсуждать произошедший с гостями случай. Айзек невольно подслушал их. Это привело всегда спокойного пса в бешенство.
– Что же люди так просто позволили собакам арестовать Роланда? Ведь он честный человек. Никому ничего плохого не сделал, – обратился он в зал.
– Это собакам решать, – послышался знакомый голос. Только теперь Айзек заметил здоровяка в клетчатой рубахе, что встречал их сегодня.
– А что же вы?
– Ни у кого-то из нас не могло появиться желание помогать вашему другу. Знаете, Король Эдвард прав. Ведь дружба между человеком и псом действительно выглядит подозрительно. Вот и мы не можем поверить в неё. А что, если ваш якобы друг, попросту использует вас? Ведь целые легенды ходят о том, как люди хитростью заставляли собак служить себе. Оттого теперь псы и относятся к нам с таким подозрением.
– Не ждал я, что и люди встанут на сторону собак. А ведь Роланд пострадал лишь потому, что хотел помочь тому мальчишке. Но тот даже спасибо не сказал, – покачал головой Айзек. Облизнулся. С кухни доносился волшебный аромат жаренной утки, отчего его желудок начинал предательски урчать.
– Не стоило ему вмешиваться. А с собаками мы действительно согласны.
– Знаешь, Джонни, а я бы с удовольствием помог этому Роланду, – перебил его рыжий, выходя из кухни. На металлическом подносе дымилась утка. – Прошу!
Айзек громко глотнул, едва не захлёбываясь слюной, и тут же накинулся на дичь.
– Зачем? – развёл руками здоровяк.
– А затем, чтобы поставить этих собак на место! Ведь никто не давал им права смотреть на нас свысока. Закон говорит лишь о правах и обязанностях людей и собак, но нигде нет ни строчки, которая бы подтверждала главенство одних над другими.
– Ох и глупости ты говоришь, Билли. По-моему всё вполне очевидно. И не надо пытаться ничего менять. Вспомни, что говорят легенды о временах, когда правили люди. Не зря Природа прогневалась на нас. Теперь же мир и спокойствие. А что ещё нужно?
– Уважение, мне нужно уважение.
– Да, уважение, – выкрикнул кто-то из толпы.
– Какая прекрасная утка. Знаете, даже Роланд так не готовит, – пробормотал Айзек, с трудом отрываясь от своей трапезы.
– Спасибо! Отчего-то собакам моя стряпня особенно нравится, – улыбнулся хозяин, протирая стол.
– Что правда, то правда, – подтвердил щупленький паренёк, сидевший за ближайшим к бару столом. – Я с трудом перевариваю его шедевры, а король назначил личным поваром.
– Вот такие мы разные, – покачал головой изрядно захмелевший старичок, сидевший с парнем за одним столом.
– Знаете, Айзек, – вновь обратился молодой хозяин к псу. – Могу помочь вам дельным советом. Не знаю, как у вас получится, но всё же… Завтра Эдвард устраивает охоту на лис. Победитель вправе попросить короля о любой услуге. В этот раз, правда, полковники охотничьих войск будут сражаться за лапу его любимой дочурки, но вы можете в случае победы затребовать у него освободить вашего друга. И он не вправе будет отказать.
Айзек вновь оторвался от еды и уставился на человека. Его хвост застучал по табурету, а в глазах мелькнул огонь.
Громкие звуки горна спугнули с насиженных мест приспавших на ветвях птичек. Солнце только расправляло крылья, а из города уже выезжала процессия. Тысячи псов выходили из ворот и, собирая лапами утреннюю росу, спускались к лесу. Участники королевской охоты – ловкие и быстрые полковники со своими полками – выстраивались в ровные шеренги и приветствовали короля. Рядом с кремовым грейхаундом следовала и его красавица дочь, облачённая в белое платьице. Она улыбалась и не сводила кокетливого взгляда с чёрного полковника Ричарда, который твёрдо намеревался победить на сегодняшних состязаниях.
Король Эдвард Второй в золотом камзоле поднял морду вверх и с гордостью оглядел собачьи построения. Он уже намеревался торжественно объявить начало охоты, как на поляну выбежала овчарка. Грейхаунды завертели головами от удивления. Но Айзек, не замечая последних, уверенной походкой шёл к королю. Король раздражённо повертел носом, будто прогонял назойливую муху. «Такой торжественный момент, и этот пёс…», – негодовал кремовый грейхаунд.
– Ваше Величество, – обратился к нему Айзек, вставая на задние лапы. – Прошу оказать мне честь и позволить принять участие в Королевской охоте.
– Но где же ваш полк?
– Я один! Поверьте, Ваша Светлость, для меня будет наивысшей честью сразиться с лучшими охотниками и добыть для вас лисицу.
Король на мгновение задумался. Разинул пасть и посмотрел на полковников. На их оскаленных мордах читались злость и негодование. И король решил. «А пускай они и проучат этого наглеца».
Утреннее солнце ласково согревало землю, но в воздухе ещё разносился аромат ночной свежести. Как же любил это время Айзек, точно так же, как теперь был к нему безразличен. Не до восторгов было этому псу. С мрачными думами он приближался к лисьей норе. С тяжёлым камнем на собачьей душе. Ещё вчера он доказывал человеку безумство охоты ради ненужной шкуры или бесполезного трофея, а уже следующим утром бежал во все лапы, чтобы убить беззащитного лиса на потеху королю. «Разумные существа так не поступают», – думал он. И тут же вспоминал про своего друга, ради которого он был готов на всё.
И чем ближе он был к норе, чем сильнее чувствовал запах лиса, тем болезненней были эти переживания. Вдалеке уже слышался собачий лай, когда из леса на светлую опушку выбежал тот самый лис. Айзек громко вздохнул и приготовился пуститься за ним вдогонку, но тот совершенно неожиданно побежал ему навстречу. Овчарке оставалось лишь дожидаться его с открытой пастью.
Рыжий зверь остановился перед собакой и согнул передние лапы, словно кланялся. Он просил помощи. Лис всё ещё помнил вчерашнее великодушие пса.
Айзек захлопнул пасть и облизнулся.
– У меня есть, кому помогать, – словно извинялся он. Но умоляющий взгляд прищуренных глаз заставлял Айзека сомневаться. Решение нужно было принимать немедля. Охотничьи псы стремительно приближались, заливая лес безудержным лаем.
Алые языки костра тянулись к хмурому небу, и промозглый вечер становился теплее. В дрожащем свете огня грелись два путника – человек и овчарка.
Пёс пристально смотрел на пламя, не в силах оторвать заворожённого взгляда от дикого танца огня. Треугольные уши внимательно вслушивались в весёлое потрескивание поленьев и то и дело радостно подёргивались от каждого нового хруста.
Рядом с собакой на небольшом опрокинутом пне примостился человек. Он держал в руке длинную палку, один конец которой покрылся чёрной золой, и на радость своему спутнику шевелил раскрасневшиеся угли. В воздух взлетали яркие искры, и костёр разгорался с новой силой. Человеку было тепло и спокойно вблизи огня. Рядом с псом.
– Как же ты его всё-таки упустил? – спросил он, бросив в сторону друга любопытствующий взгляд.
– Ты всё про того лиса? – раздался распевный голос овчарки.
– Про того самого. Нам бы не помешала его шкурка.
– У меня и своя есть, да и ты не мёрзнешь.
– Могли бы её в деревне выгодно обменять, – вздохнул человек и продолжил ворошить жаркие угли. – Мне просто показалось, что ты его уже загнал. Он был в ловушке.
– Загнать-то загнал…
– Так что же не убил?
– Не захотел! – пёс приоткрыл зубастую пасть и обернулся к человеку; тот лишь удивлённо вскинул густые брови. – Понимаешь, Роланд, когда я уже собирался на него броситься, он так посмотрел на меня, будто говорил, мол, ты победил и волен делать всё, что пожелаешь, но я прошу у тебя пощады.
– Прям так и сказал? – засмеялся человек.
– Лисы не умеют говорить, но это не значит, что они не умеют и думать.
– Нисколько, – согласился Роланд и прекратил смеяться, но на его лице, покрытом светлой бородой, продолжала сиять широкая улыбка. – Однако с трудом верится, что он бы сделал то же самое, окажись на твоём месте.
– В том-то и дело, что он не на моём месте. Возможно, именно потому, что сделал бы так, как ты сказал. Природа давно всех расставила по своим местам. Или ты считаешь иначе?
– Я всего лишь считаю, что люди были бы очень рады его шкурке, – усмехнулся человек и бросил взгляд в сторону притихшего, сумрачного леса. Только стрекотание цикад да треск поленьев нарушали его покой.
– Какой тихий вечер, – поёжился человек.
– Вот не скажи. Только что взвизгнул заяц.
– Небось, твой лис?
– Он просто голоден… – пёс громко глотнул и уставился на человека. – Пора бы и нам подкрепиться…
Роланд прошагал к краю поляны, где в раскрытом мешке лежали несколько ощипанных утиных тушек, схватил одну из них за длинную шею и обернулся к псу.
– Хорошо, что уток ещё не начал жалеть.
– Ты только зажарь получше, – в предвкушении скорого ужина пёс радостно облизался.
Человек ответил добрым смехом, вернулся к костру, насадил утку на острую обугленную палку, положил на две рогатины и принялся вертеть её над жарким пламенем.
Длинный язык пса, которого человек называл Айзеком, вновь мелькнул на дымчатой морде. Влажный нос блестел.
В воздухе уже разносился аромат жареного мяса, стекавший жир громко шипел на углях, а утка покрывалась золотистой корочкой, когда вдалеке раздался собачий лай.
Айзек вскочил. Мощное тело овчарки напряглось, шерсть встала «дыбом». Пёс оскалился и уставился в сторону леса. Человек с тревогой проследил за его взглядом. Но не прошло и секунды, как из тёмной чащи показался мальчонка годков десяти. Взъерошенные волосы, раскрасневшееся лицо, тяжёлое дыхание, испуганный взгляд. При виде двух путешественников его глаза округлились, а изо рта вылетел сдавленный крик. Мальчик замер и растерянно завертел головой. Он отчаянно искал пути отступления, но всё было тщетно: на поляне уже появились его преследователи. Не менее двадцати собак породы грейхаунд в красных камзолах бросали короткие любопытствующие взгляды на человека и овчарку, но проходили мимо.
– Ну и достанется же тебе, недоносок. И мамке твоей за то, что за выводком своим уследить не может, – проворчал чёрный пёс с белым пятном у носа. Он приближался к хнычущему мальчику, устрашающе рычал и облизывался.
– Я б-б-больше т-т-так не б-б-буду, – расплакался вконец малыш.
– Конечно, не будешь. Больше носа своего из деревни не высунешь. Уж я-то за этим прослежу…
– Извините, достопочтенные псы! – раздалось за спинами собак. Эти слова заставили их удивлённо обернуться. Удивление тут же переросло в раздражение, когда они увидели, что к ним обращается человек.
– Я всего лишь хотел поинтересоваться, что же такого ужасного натворил этот паренёк, что дюжина сильных и ловких псов пустилась за ним в погоню, – продолжил Роланд.
– Не твоё дело, человек! Если ты с овчарками пришёл, то с ними мы и будем вести разговор, – резко ответил чёрный пёс и бросил оценивающий взгляд на Айзека, который стоял впереди своего друга. – Забыл представиться. Ричард, полковник Королевской охотничьей армии, – обратился он к овчарке: в голосе появились уважительные нотки.
– Меня зовут Айзек, а моего друга…
– Вы, должно быть, с визитом от преподобного Лютера пожаловали? – перебил его полковник. – И где же остальной отряд?
– Нас двое.
– Как же так? Неужели вы проделали такой длинный путь в одиночку?
– Ну, я же говорю, что нас двое. И друга моего зовут Роланд. А пришли мы вовсе не из земель овчарок.
– Так откуда же?
– Последний раз мы были в землях колли.
– Кайзер Вильгельм прислал вас?
– Нет же, – устало вздохнул Айзек. – Мы с моим другом просто путешествуем.
– С другом? – полковник Ричард только теперь расслышал это слово, обращённое собакой к человеку. Он повертел маленькой острой мордой, словно пытался стряхнуть с себя неприятное наваждение.
– Именно. И теперь мой друг хочет знать, за что этот юноша удостоился столь грубых речей?
– А вот это вашему другу знать не обязательно. Пусть скажет вам спасибо, что не трогаем его. Будь он один… Ох, и несдобровать ему.
– Но это всего лишь мальчик. Вряд ли он мог сделать что-то ужасное… – вновь вмешался в разговор Роланд, чем вызвал настоящий гнев у королевских охотников. Полковник яростно зарычал, за его спиной раздался лай.
– Не надо, Роланд. Я сам разберусь, – прошептал Айзек и вновь обратился к главному грейхаунду: – Так за что же вы заставили плакать этого юношу?
– Он слишком далеко ушёл от деревни.
– И это всё?
– А разве этого недостаточно? Этот мальчишка самым наглым образом нарушил один из важнейших Законов. Не может человек уходить в лес без присмотра собак. Никогда и низачто!
– Помню, помню, – равнодушно ответил Айзек. – Но этот мальчик вовсе и не без присмотра собак.
– Что?
– Он со мной!
От неожиданности у полковника отвисла нижняя челюсть. Он бросил злобный взгляд на овчарку. И теперь нервно облизывался, не в состоянии подобрать слова.
– Но этот мальчишка из нашей деревни, – наконец, выговорил он.
– Разве Закон делает человека вашей собственностью? Человек сам решает, где и с кем ему быть. Закон лишь запрещает отказываться от собачьего присмотра.
– Это возмутительно! Вы мешаете нашей службе. Ставите короля Эдварда Второго в весьма щекотливое положение. Своим вмешательством вы попросту оскорбили его честь.
– Ну, полно, полно… Мне кажется, что вы драматизируете ситуацию.
– Драматизирую? Ну, хорошо! Посмотрим, как вы заговорите, когда я доложу его величеству о вашем поступке. Вы позорите весь собачий род! – он решительно развернулся и скомандовал: – Возвращаемся!
Собаки оглядывались и скалились, пока не скрылись в лесу.
– Спасибо, Айзек! – громко выдохнул Роланд. Он потрепал друга за ухом и направился к мальчику.
– Чего же ты от собак удирал?
– Я п-п-просто гулял. Не заметил, как отошёл от деревни. Хотел вернуться, чтобы собаки не заметили. И заблудился. А п-п-потом испугался, – продолжал всхлипывать мальчик.
– Ну, ну. Не хнычь.
– Мне нужно домой. Мама будет волноваться.
– Ну, как, Айзек? Проводим парнишку?
– Почему не проводить? Тем более скоро стемнеет, – Айзек с тоской посмотрел на подгоравшую утку.
– Ладно тебе. В деревне поужинаем. Надеюсь, люди окажутся дружелюбнее собак…
Краешек солнца ещё выглядывал из-за высоких холмов, небо уже красилось в ночные тона, а в закатных отблесках сияла луна, когда трое путников вышли из леса. Их длинные тени убегали вниз по широкой тропинке к пологому холму, на склоне которого раскинулись аккуратные деревянные домишки. На вершине в лучах заходящего солнца, подобно ледяным глыбам, сверкали стены собачьего города.
В человеческой деревне зажигался тусклый свет, а на городских стенах горели факелы. Вокруг бродили псы в синих сюртуках.
– Знаешь, кого мне напомнили эти грейхаунды, – обращался Роланд к овчарке.
– Догадываюсь.
– Как будто бы вернулся обратно в земли ротвейлеров.
– В таком случае, долго мы здесь не задержимся.
Мальчишка испуганно косился на человека и собаку. Он успел пожалеть, что не остался с охотниками. Пусть те и общались с людьми без всякого уважения, но защищали от бесчисленного зверья. А разве можно положиться на одного единственного пса? Всю дорогу страх грыз детскую душу. Но, когда вдалеке появились огни родной деревни, мальчик радостно вскрикнул и принялся вглядываться в людей, которые столпились у крайнего дома. Искал свою маму. Ох и влетит же ему теперь, думал он. Но даже эти мысли не могли омрачить радости.
Сторожевые псы с презрением наблюдали за приближавшимися гостями. Один из них – коричневый грейхаунд – во все лапы бросился к стенам города.
– Побежал своему королю докладывать, – усмехнулся Роланд. – Давненько такого приёма нам не оказывали.
В это мгновение из толпы зевак вышла женщина в светлом сарафане и быстрым шагом направилась к путникам. Левой рукой она утирала слёзы, а правой поправляла растрёпанные волосы. Мальчишка не удержался и бросился ей навстречу.
– Вот и мамка. Ну, хоть доброе дело сделали, – отметил Айзек, с тревогой наблюдая, как к ним приближались сторожевые псы, а из городских ворот выходила целая собачья процессия: с факелами, под звуки горна. – Неужто мы удостоились внимания самого Эдварда?
– Не нравится мне это, да и люди, как я погляжу, не очень нам рады.
Роланд увидел, как мать схватила сына за руку и быстрым шагом пошла прочь. Даже не поблагодарила, лишь мельком глянула на гостей. И, судя по осуждающему взгляду, ждать доброго приёма не приходилось.
– Ладно, поглядим, что будет дальше. Закон на нашей стороне, – заявил Айзек.
– Знаю, знаю. И всё же эти злые морды меня немало пугают.
– Ты про людей или собак?
– Про тех и других.
Тем временем два друга уже приблизились к группе людей, которые вышли навстречу странным гостям. Встречали молча, с угрюмыми лицами.
– Здравствуйте, добрые хозяева, – с людьми предпочитал говорить Роланд. Но на этот раз его широкая улыбка не произвела должного впечатления.
– Что же вы бедную женщину заставили волноваться? – вперёд вышел верзила в клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами.
– Мы всего лишь хотели помочь мальчику, – в недоумении пожал плечами Роланд.
– Так и не надо было, – раздался голос матери, которая прижимала к себе плачущего сына. – Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что мой сын один в лесу. Зачем вы отправили отряд полковника Ричарда восвояси? Ладно, свои жизни не жалко, так к чему было рисковать ребёнком?
– Нет же никакого риска. Айзек смелый, сильный пёс…
– Да пусть и смелый, и сильный, но он один. А зверья в лесу полным-полно. Ох… – и женщина вновь зарыдала.
– Всё в порядке, – успокаивал её невысокий мужичёк с редкой бородкой.
– В общем, сослужили вы нам недобрую службу, – вновь взял слово верзила. – Вот и псы теперь будут недобро на нас смотреть.
«Будто, раньше, они добро смотрели?» – усмехнулся про себя Роланд.
– Полковник так просто не оставит этот случай. Очень он честолюбив. Кстати, вон, идут уже … – и в подтверждение его слов раздался громкий лай.
– Его Величество Король Эдвард Второй! – разнеслось в вечернем воздухе. И тут же сторожевые грейхаунды принялись бегать среди людей.
– Дорогу! Дорогу! – рычали они и расталкивали собравшихся. Люди безропотно подчинялись и спешно расходились, образуя широкий коридор. Теперь они молча наблюдали за процессией короля.
Впереди бежали несколько охотников в красных сюртуках, за ними на задних лапах вышагивал и сам король – статный кремовый грейхаунд. Определить величественную особу можно было по длинному искусно вышитому золотыми узорами камзолу. Рядом с королём шёл чёрный полковник Ричард. По обеим сторонам плотными рядами ступали сторожевые псы. Они яростно внюхивались в воздух и окидывали собравшихся людей подозрительными взглядами. Наконец шедшие первыми охотники разошлись, уступая дорогу своему правителю.
Айзек встречал его, стоя на задних лапах, ибо таков был собачий обычай. Хоть овчарка его и не любил, но относился с пониманием. Ему было хорошо известно, насколько сильно разумные собаки боятся одичать. Превратиться в неразумных животных. Именно поэтому псы во всех городах носят одежду, строят каменные дома, используют слова, заимствованные у людей. Таким образом псы отгораживались от окружающей природы, чтобы доказать своё превосходство над другими тварями. Мы – разумны, значит, и жить должны иначе. Собаки в диком отчаянии балансировали между человеческим безумием и дикостью окружающей среды. И так тяжело было оставаться посередине, не перекинуться ни на чью сторону. Вот и приходилось ходить на задних лапах (пусть и во время церемоний, общественных мероприятий), хотя совершенно очевидно, что на четырёх намного удобнее.
– Приветствую славного пса в наших краях, – обратился Эдвард Второй к Айзеку. – Слава Джеку Доброму, преподобному Лютеру и другим славным овчаркам.
– Благодарю! Да гордится вами Георг Быстрый, – ответил Айзек.