— Поразительное хладнокровие, — обронил Лис прежним голосом, правда, растеряв свою придурковатость и заискивание. — Ты, Най, не устаёшь нас удивлять.
Най продолжал молчать. Либо это тоже иллюзия, только уже персональная, либо Боги непосредственно обращаются прямо к нему, смертному — и любое слово может быть понято ими неправильно. Богам следует почтительно внимать и не прекословить. Боги — они мудрые, сами всё видят и знают, нечего точить с ними лясы, не соседи.
Лис кинул мимолётный взор на беснующиеся вокруг волны, на нависшую над головой громаду косматого неба, затем задержался на своих тонких руках и снова посмотрел на застывшего Ная.
— По-ра-зит-тель-ное… — просмаковал он. — Итак, бывший недруг мой, я послан сюда Аклиссой. Ты смог её заинтересовать, поздравляю.
Най почтительно склонил голову. Лис улыбнулся своей прежней отвратной скользкой улыбкой. Правда, сейчас она Ная совершенно не раздражала. Он видел, что хоть облик высшего существа и являл какое-то сходство с зарезанным пройдохой, но в данный момент не являлся им ни в малейшей степени.
— Покровительница приглашает тебя на Остров и интересуется, что ты можешь предложить взамен?
Вон оно что… оказывается, тут проезд платный. Понадеемся, что цена посильная…
— Покровительница знает, что любую цену она и так может взыскать с меня не спросясь, — осторожно ответил Най, внимательно следя за реакцией вестника. — Разве она не так обычно поступает?
— И поразительная наглость, — отрешенно качнул головой Лис. — Нет, человек, так она поступает далеко не всегда. Например, если она возьмёт некие твои умения, то ты станешь для неё столь же бесплоден и неинтересен, как твои тщетно лелеемые пустые надежды.
У Ная мимолетно промелькнул нехороший прищур, но он быстро овладел своим лицом:
— Мои умения тоже целиком в её власти, — смиренно склонил он голову, и, выдержав должную паузу, снова взглянул на собеседника. Чем дальше шел разговор, тем меньше он ему нравился.
У существа напротив появился залихватский огонёк в глазах, и он придурковато ухмыльнулся, заставив Ная вздрогнуть: всё человечнее становился Лис, всё достовернее. Появилась даже тень желания пристукнуть эту ехидну ещё раз. Впрочем, лик собеседника снова неуловимо стал бесстрастным, и мимолетное сходство приснопамятных ужимок улетучилось.
— Покровительница запомнит твои слова, человек. Запомни их и ты, — торжественно и неспешно изрёк вестник, плавно взмывая со своего места и окутываясь сиянием. Силуэт его начал терять краски, чёткость — и вскоре упорхнул светящейся искрой в зыбкое марево постепенно сгущавшегося тумана. Най дёрнул головой, оглядываясь и удивляясь, как он не заметил невесть откуда взявшейся молочной взвеси, разлившийся вокруг. Туман сбивал с мысли — зачем являлся вестник, что нужно от него покровительнице?.. Умения? Какие?.. Зачем?..
Но вскоре туман просветлел и впереди стало проступать такое, что у Ная из головы мигом вылетели все вопросы и перехватило дыхание.
Глина бежала бесконечной лентой, околдовывая и завораживая. Пальцы Виктула коснулись бегущей плоскости, надавили — и за ними тут же побежала гибкая плавная борозда, углубляясь и закручиваясь в спираль. Загипнотизированный Эссиль уже несколько минут, открыв рот, смотрел на танец линий и спиралей, извивов и прямолинейностей, на зарождение борозд с холмами и плавное перетекание их в абсолютную гладкость.
— Нравится? — улыбнулся Виктул, не прекращая перебирать пальцами по крутящемуся на круге шмату глины.
Он с ещё более широкой улыбкой встретил ошарашенный кивок мальчика, безмолвно завороженного бегом бесконечности, затем увидел, что гладкость линий теряет чёткость и окунул руку в море. Выплеснув пригоршню воды на глину, он снова начал водить по ней пальцами. Линии опять стали гладкими, колдовскими и прекрасными.
— Зачем ты это делаешь? — смог наконец вымолвить Эссиль. У него затекла нога на грубых досках мостков, и он перенёс вес тела на другую ногу, всё так же не отрывая взгляда от чудесных линий.
— Красиво, — криво улыбнулся Виктул.
— Очень красиво… — эхом повторил Эссиль и помолчал. — Но зачем?
— Не знаю… — сосед растерянно качнул головой. — Нравится. Хочешь попробовать?
Мальчик просиял, суетливо подсел поближе и робко протянул руку, собираясь коснуться живой ленты.
— Сперва намочи.
Эссиль быстро окунул руку в воду почти до локтя и, затаив дыхание, коснулся живой поверхности. За его пальцем тут же побежала новая борозда. Мальчик ахнул от восторга.
— Эссиль! — услышал он с берега. — Пошли купаться!
Мальчик сильно пожалел, что не может раздвоиться. Один Эссиль остался бы здесь, а другой убежал с друзьями. Но раздваиваться он не умел, а с друзьями должно быть гораздо интереснее, чем смотреть на красивые линии или даже рисовать их самому.
Виктул перехватил его жалостливый взгляд и усмехнулся:
— Беги, беги. Линии красивы, но быстро надоедают. Я оставлю круг здесь, если ты захочешь вернуться.
Друзья отошли подальше от обжитых мест и облюбовали себе неплохое местечко — недалеко от пляжа росло раскидистое дерево, и в его тень можно будет пересесть, если им захочется отдохнуть от жары.
Ребята расположились около самой воды и принялись возводить песчаный город. Эссилю это вскоре наскучило, и он объявил, что пойдёт окунётся. Сати встретила его слова с едва уловимой печалью, кто-то равнодушно кивнул, а иные и внимания не обратили.
Мальчик зачерпнул последнюю пригоршню текучего песка, водрузил её на маковку своего сооружения и попытался изобразить те плавные линии, что так хорошо получались у Виктула. Линии не получились совершенно, и Эссиль раздраженно поднялся. Он понял, чем мокрый песок отличается от мокрой глины — следующая его постройка будет увековечена в глине, это вопрос решённый. И если бы друзья сообразили подсесть к Виктулу перед тем, как идти на пляж, они тоже перестали бы сейчас так восторженно возиться с второсортным материалом.
Эссиль с гиканьем поскакал по мелководью, поднимая тучу брызг и наблюдая, как в них играет радуга. Когда глубина достигла того предела, что скакать более не представлялось возможным, Эссиль наскоро обтер мокрыми ладонями разгорячённое тело, чтоб нырок не вышел слишком контрастным. При этом взгляд его случайно упал на тёмное пятно на горизонте. На мгновение замерев, мальчик быстро понял, что это человек в лодке, и подплыл он уже довольно близко. Не было ничего странного в том, что такое большое тёмное пятно ускользало от его внимания раннее — из-за спины гостя слепило солнце, и мальчик попросту избегал смотреть в ту сторону. А на что там смотреть… море да небо. Эссиль набрал побольше воздуху в грудь, внутренне собрался и нырнул, сверкнув напоследок над водой острыми пятками.
Он собрался доплыть до лодки под водой, но не сумел. Пришлось вынырнуть и подгрести к странному пришельцу как все нормальные люди. Новый человек на острове — ведь он новый, ни у кого здесь нет лодок — целое событие, кому как не ему, Эссилю, надлежит встретить гостя и произнести торжественную приветственную речь. Ну или просто поболтать о лодках или погоде.
Уцепившись за тёплый деревянный край лодки, Эссиль легко подтянулся и с любопытством заглянул за борт, вдыхая терпкий, незнакомый смолистый запах. Ничего интересного он в лодке не обнаружил и перевел взгляд на человека.
Тот взирал на него с о-о-очень странным выражением.
Туман расступился, и перед глазами возникло полотно «Купание». Тот же пляж, то же драконово дерево на побережье, та же группа людей на берегу и тот же пацан на переднем плане. Най ещё не видел его лица, но подкоркой чуял — это он. Запоздало до него стали доходить и остальные нюансы, переворачивающие порядок всего сущего. Например, когда он проходил Пороги — был вечер. Тут же наличествовало явное утро: солнце располагалось ещё относительно низко, и вдобавок оно как-то переместилось ему за спину. Усталость ушла. Мозоли пропали. Казалось, его выдернули из привычного мира и усадили в чудной и застывший аквариум, напрочь меняющий все представления о восприятии мира. И мысли в голове витали какие-то… давно позабытые. Чужие. Что с ним сделал проклятый туман, в кого превратил?..
Но эта панорама… именно она выворачивала мозг больше всего. Мальчик достиг той точки, где он был на картине, послушно застыл на мгновение, и в этот момент сходство стало абсолютным — Наю с его памятью не составило труда отследить это вплоть до мелочей. Пацан нырнул, а у Ная пульсировала в мозгу навязчивая мысль: как он смог попасть в ту точку времени-пространства, которая прошла двести лет назад? Вернее, «как» — это наименее значащий вопрос. Почему!? Зачем?! И что ему теперь здесь делать?!! Это цирк? Иллюзия? Временная яма? Он сошел с ума? Или свихнулся весь окружающий мир? О, покровительница, дай силы… слишком жестоко караешь за дерзость, помилосердствуй…
Течение тут ярилось и пенилось ощетинившимися гребнями волн, накатывая и ударяя утлую посудину в покатые смолистые бока. Ветер свирепствовал не на шутку, силясь опрокинуть лодку с незваным гостем в пучину. Однако старый Ойон дело своё знал крепко — судно стонало, прогибалось под натиском стихий, но всякий раз настырным поплавком взлетало на очередной гребень волны непобеждённым.
Ладони ныли, одежда насквозь промокла, приготовленные припасы как-то умудрились выскользнуть за борт, но Най без тени сомнения правил на восход. Здесь отступать уже поздно. Передумать и отступить можно было раньше, пока ещё прощальные огни Архипелага маячили за кормой. Когда ещё один за другим исчезали из виду рыбаки, откладывающие в сторону снасти и хмуро глядящие на очередного безумца, посмевшего кинуть вызов Богам. Разве придет таким в голову, что они, пришпиленные к прибрежным водам, как насаженная на кукан плотва, сами-то безумцы и есть. Обреченные на нескончаемую, однообразную никчемность самой жизни. Живущие от улова к улову и только уловом, а иные ещё и воровством… Забывая, что Боги благоволят дерзким. Не смея бросить вызов судьбе.
Хотя, в рыбацких трущобах жили и те, кто радовался такой жизни. Что же, каждому своё.
В борт ударило куда сильнее, чем прежде, добрых полведра плеснуло через планшир, и Най досадливо поправил руль. Будет забавно, если он зазевается и сам сверзится вслед за своими припасами за борт. Это обычная морская зыбь, но и она может перевернуть судёнышко, если сидеть и считать ворон. Или чаек, в данном случае… Уж шторма-то всяко можно не ждать, иначе мудрый Ойон ни в жисть не выпустил бы его сегодня в море, тем более на своей посудине. Куда страшнее было там, впереди — где гуще давило небо, провисая вдали иссиня-черным подбрюшьем, и где порой сверкали зарницы — пока бесшумно, как блики на каплях росы. Куда с непреклонной решимостью несло Ная течение. И чем дальше он отходил от Архипелага, вдруг подумалось ему, тем бег лодки становился стремительней. Ну хоть какой-то отдых рукам.
Спустя час Най достиг преддверия Порогов смерти. Синюшная мгла разливалась впереди от края до края, гася солнце. Стремнина и не собиралась усмирять свой бег — лодка летела, словно косатка на перепуганный сельдяной косяк, свист ветра в ушах заглушал изрыгаемые Наем непотребства. Он уже сверх меры нахлебался солёных брызг и потихоньку его начинала мучить жажда. Баклага с пресной водой, вернее — её крышка — как-то сгинула, — и в этом он мог винить только своё ротозейство; осталось лишь бессильно пялиться в разбухающий на глазах мрак да сквернословить. В воздухе что-то посверкивало, но грома Най так и не услышал. Значит, это не грозы, а какая- то очередная каверза Богов, хранящих заповедный край земли от любопытных взоров. От Богов Най каверз не ждал, иначе вряд ли отправился бы в такое отчаянное путешествие.
Эсхилле, покровительнице рыбаков и матросов, он уже угодил, не тронув без спроса чужую посудину. Морскому Владыке была принесена исправная жертва — он выкупил у одного из рыбаков его сегодняшний улов и отпустил полуживых рыбин обратно — Владыка это любит, и осерчать сегодня не должен, ну разве что глупый смертный сунется куда не следует. Ну и самой грозной богине — мойре, покровительнице судьбы Аклиссе он исповедался в храме ещё на берегу, окропив её идола собственной кровью. Покровительница должна быть довольна: кровь – это жизнь. Аклисса тратит свои силы на нас, смертных — и силы эти должны поддерживать в ней сами люди. И, кстати, ни одной капли ещё не ушло втуне — уж на судьбу-то Наю жаловаться не приходилось. Вот и проверим её благосклонность ещё раз.
Спустя полчаса течение начало замедляться, и Най увидел сами Пороги. Пена ватным одеялом колыхалась впереди под аккомпанемент неистового грохота. Кое-где, опадая к самой воде, пенный покров обнажал зазубренные пики рифов, напоминающих акульи зубы. Спав с лица, помертвев, Най в ужасе проследил, как неистовый прибой сшибся с одним из скальных рядов и рассыпался вдребезги, разлетевшись в разные стороны и вверх, взвившись на двукратный рост самого Ная. Это выглядывали зубы самой смерти, соваться туда было сущим безумием. Либо информаторы врали напропалую, либо дело обстояло самым паршивейшим образом — живым на Острове делать нечего, и путь туда лежит лишь через врата небесного мира. Пока Най свыкался с этой мыслью, он вдруг понял, что течение утаскивает его всё дальше от скал. Там, за спиной, стремнина неслась с сумасшедшей скоростью, и, как ему вдруг пришло на ум, опоясывало так весь Архипелаг. Но чем ближе ярились Пороги, тем медленнее шла лодка. Но шла она всё равно мимо, мимо — примерно часов через пять перед его взором откроются Чертоги Кракена, а уж там ему точно несдобровать.
То есть он сейчас должен сам сунуться в эту пенную акулью пасть, или течение вынесет его туда, где Аклисса будет бессильна что-либо изменить. Не иначе покровительница решила свести его с ума, заставляя выбирать из двух смертей более лёгкую и быструю. Разве она может спасти?! Верная смерть! Но ведь пацана, совершенно одного и того же, ваяли лишь те люди, которые прошли именно здесь! Здесь! Все как один!!!
Най, чувствуя, что времени на раздумья совершенно не остаётся, с остервенелым рёвом резко дернул руль. Лодка едва не перевернулась, Най опомнился и уже аккуратно, насколько диктовали ему остатки рассудка, направил лодку поперёк течения — туда, где бесновались спятившие волны. Он нёсся к своей неминуемой погибели, и лишь непреклонная вера удерживала от того, чтоб не сойти с ума от страха. Поворачивать без толку: за стремниной, как он начал подозревать, смерть везде, а у кракена она в разы страшнее и мерзостней. Да, может ещё и не поздно вернуться — но зачем тогда всё? Стремления, поиски, глупое убийство, изматывающее махание вёслами… Сердце едва не выпрыгивало из груди, от грохота прибоя он оглох — пути назад не существовало. Он всё поставил на карту, и, если ему суждено сгинуть здесь, значит так и предначертано Аклиссой. Мойре он предъявит претензии после, если ему представится такая возможность.
Тут один из мерцающих в небе огней — тот, который он когда-то принял за молнии, вдруг метнулся к его лодке, и устроился на носу. Най не успел ни удивиться, ни испугаться — лодка с разгона впечаталась в первую гряду смертоносных камней, глубоко увязших в хлопьях рваной пены, пытаясь пройти меж ними, проскользнуть…
Кажется, Най что-то кричал, понося Богов почем зря. Кажется, он всё же умер от страха прежде, чем нос его лодки должен был разлететься в щепки — но мгновения шли, а Най всё ещё оставался жив и даже мог что-то соображать. Изумление, накрывшее его через некую толику вечности, вытеснило из души животный страх, и Най обнаружил себя всё в той же лодке, благополучно скользящей средь сущего безумия. Рифы, равно как и беснующиеся пенные волны, оказались всего лишь иллюзией, фантомом, навеянным Богами для людей, твердо верящих своим глазам. И если Най не вычислил бы свой единственно верный путь, он, конечно, повернул бы вспять, возвратившись на Архипелаг по длинной спирали. Ибо человеку разумному присущ страх, и он же уберегает его от неминуемой смерти. И он же, как выясняется, является единственным препятствием на пути к недостижимому.
Судорожно проведя ладонью по лицу, Най обессилено опустил руки. Руль тут был бесполезен, лодка шла сама, от человека больше ничего не зависело. Взглянув на неведомое сияние, угнездившееся неподалеку, Най вздрогнул. На носу лодки, небрежно облокотившись на планшир, сидел Скользкий Лис, бедолага, коего пришлось отправить к праотцам менее суток назад. Лис, растерявший свою неряшливую суетливость, спокойно взирал на Ная, не произнося ни слова. Най тоже молча стал пожирать глазами пришлеца с того света, смиряясь с любым грядущим раскладом. Боги уже сохранили ему жизнь пару минут назад, глупо страшиться дополнительных испытаний и возможных гневных кар, тем более что в данный момент он ничего не в силах изменить.
Маршрут известен, вероятность успеха существенно выше среднего. Осталось только раздобыть посудину, и нога его ступит на некогда призрачную и заповедную землю. Зачем? Глупый вопрос. Кто попадал на Остров, мог пребывать там в достатке и блаженстве сколь угодно долго. Любые блага падают с неба, счастьем и негой пропитан сам воздух, а настроение может попортить лишь одно — пресыщенность. Воплощение грёз и мечтаний, покоя и умиротворения. Почему бы не встретить старость в таком заповедном местечке? Если она вообще там есть, эта старость. Ну, значит, не старость, а заслуженный отдых. А коли пресытимся, так будем наезжать в гости к нужде и опасностям на Архипелаг. На Острове возможно всё, а именно это Наю и нужно. И ради этого он готов устелить трупами весь путь до небесных врат включительно. Удача сопутствует тому, кто её куёт собственными руками.
Итак, Пороги смерти. Каждый из интересантов отправлялся именно к ним, сознательно или по воле морского Владыки. В открытом море есть много способов покончить с собой, и этот — не исключение. Пролив бурь, Глотка дьявола, Пороги смерти, Море забвения… Най мог долго перечислять названия путей в один конец — весь Архипелаг был ими окружён со всех концов света. А теперь выяснялось, что люди, прошедшие Пороги, не только смогли вернуться, но и продемонстрировать плоды своих упорных поисков. Причем, им хватило ума не трезвонить на каждом углу о том, что с ними приключилось. Если Най вернётся, он тоже будет помалкивать.
Сыщик начал спускаться к докам. Вонь протухших рыбьих потрохов издалека ударила в ноздри. Най поморщился, но быстро выкинул сию неприятность из головы. В каждом квартале порой чем-нибудь да пованивало — это не то, на что следует пенять, шагая по чужой вотчине. Вскоре по левую руку выросли утлые сараюхи с вызывающими жалость замками — некрашеные, подгнившие и покосившиеся. Рыбаки хранили в этих халупах лодки, снасти и прочий промысловый скарб, и даже на эту никчемность находились охотники поживиться. Одной рыбой сыт не будешь…
Лодку он, разумеется, мог и стащить — особого ума на то не требовалось, но рыбакам покровительствовала сама Эсилла, и коли кто местный люд огорчит, в море тому лучше не соваться. С людьми легче договориться, и море будет к нему благосклонно — зачем лишний раз являть Богам свою глупость? Боги более благоволят рассудительным. Да и вообще брать чужое Най не привык.
Старый Ойон цепко взглянул из-под кустистых бровей на подошедшего Ная и продолжил строгать какую-то жердь для своих неведомых нужд.
— Лодка понадобилась? — неспешно поинтересовался он, выждав какое-то время. Вопрос был риторическим, для других целей Най общался с другими людьми.
— Да. Среднюю, на неделю.
Любой другой вытаращился бы при этих словах на наглеца да поднял того на смех, но дед был не таков. Он, все так же не глядя, кивнул и неспешно собрал бороду в горсть.
— Не пройдёшь ты там на средней, — сумрачно буркнул он. — Ну да дело твое. Пара серебряных.
У Ная засосало под ложечкой. Откуда старому пройдохе знать, куда тот направляется? Он ведь специально пришел сюда налегке, чтобы ни одной шельме не пришло в голову доискиваться до истинной цели его путешествия. На секунду мелькнула дикая мысль пристукнуть ещё и деда, но здравый смысл шуганул эту глупость со всем возможным негодованием.
— Где это «там»? — придя в себя, изобразил Най ехидство. — Я к родне на маяк собираюсь…
— Ну не на Остров же… — басовито фыркнул старик. — Я про маяк и толкую. Ветер северный, напротив гряды волна большая. Обожди неделю, и дуй хоть на маяк, хоть в бездну.
У Ная отлегло от сердца, хотя проницательность старика нервировала его не на шутку.
— Не могут они ждать неделю. Я пройду.
— Ну… как знаешь.
Дед выудил из кармана связку ключей, отцепил один и протянул Наю. Тот протянул деньги.
— Каждый лишний день — медяк, — бросил Ойон напоследок и снова занялся своей жердиной. За старика Най мог поручиться головой — даже если тот чего и заподозрил, об этом не узнает ни одна живая душа. А свою тягу к радикальным мерам пора и приструнить — и недели не пройдёт, как он может превратиться в завзятого головореза, коли ретивые мысли будут приходить на ум с той же регулярностью.
— Спасибо, дед…
Сколько, интересно, медяков накапает к моменту его возвращения, если он доберётся до земли обетованной? О том лишь Боги ведали, но если уж он достигнет Острова и сумеет вернуться, то беспокоить его будут точно не деньги.
Эссиль поднялся с песка. Солнце уже клонилось к закату, обагрив волны таинственным, колдовским оттенком. Казалось, нырни он в море сейчас, и на дне непременно отыщется что-то удивительное. Не в силах противиться такому искушению, Эссиль криво улыбнулся и нырнул. Проплыв мимо причудливых кораллов, он опустился ещё ниже, и действительно — на дне, под буйно колыхающейся растительностью обнаружилась удивительная раковина. Она покоилась обломком белоснежной, причудливой скалы, часть её была засыпана песком. Огромная — с голову самого Эссиля, не меньше. От восторга тот едва не хватанул морской воды, но опомнился, схватил раковину за удобно ощетинившийся гребень, и рванул обратно к поверхности.
Выбравшись на песок, мальчик некоторое время разглядывал находку, тряс её на предмет изгнания нежелательных жителей, прикладывал к уху и даже попробовал выдуть какой-либо призывный зов. Ничего не вышло, но Эссиль не отчаивался. Папа должен уметь обращаться с такими штуками — в это он верил со всем своим мальчишеским пылом, и от его призывного сигнала небеса ещё содрогнутся.
Захотелось пробежаться. Он припустил во весь дух вдоль самой кромки прибоя — так, чтобы ноги не вязли в песке. С раковиной бег оказался сущей морокой — она болталась в руке невпопад, да ещё и оказалась отнюдь не лёгкой: рука быстро устала. Нахмурившись, Эссиль остановился и поскрёб в затылке — что же делать с такой громадиной?.. Но решение нашлось быстро: вдоль берега валялись плети высушенных водорослей — длинных, прочных и гибких. Наматывая их на раковину, продевая сквозь гребни и подвязывая в нужных местах, Эссиль получил вскоре некое подобие сумы. Сообразив, что даже в таком виде она будет колотить его по рёбрам, мальчик ещё и опоясался этими жгутами, накрепко зафиксировав находку в неподвижном положении. Хвала Богам, что с одной стороны костяные гребни у раковины отсутствовали. Вот теперь бежалось куда веселее. Через несколько минут Эссиль достиг своей ватажки. Приятели заметили приближение бегуна загодя, и даже успели поспорить, что у того закреплено на поясе, но никто, конечно, не угадал.
Раковина вызвала совершеннейший восторг: так уважительно Эссиля по плечу никогда не похлопывали, а Сати так на него не смотрела ещё ни разу. Сейчас в её глаза можно было нырнуть с головой, а может, и что-то тоже отыскать там, на самом дне — но о том было страшно и помыслить. Такие взгляды способны вскружить голову кому угодно, Эссиль их смущался. Волнения такого рода будоражили кровь и лишали покоя, он тряхнул кудрями и выкинул это всё из головы — ведь он и без таких странных взглядов находился на верху блаженства. Тут друзья стали показывать собственные трофеи… Что ж, они тоже без дела не сидели, и вскоре выяснилось, что Эссиль не самый великий и доблестный герой, а всего лишь один из равных. Но это его не сильно расстроило — с такой раковиной он будет героем у своих родителей, и вот это сомнению не подлежало абсолютно.
Навосторгавшись и наговорившись вдоволь, компания призвала своих крылатых коней, оседлала их и взмыла в небо. По правую руку от Эссиля летел Форти, а по левую — Сати, им было весело и вольготно. Пустив своего Аркуна во весь опор, мальчик подставлял ветру горячее лицо, и желанная прохлада материнскими ладонями взъерошивала непослушные кудри. Когда кони утомились, а солнце опустилось к самой земле, они полетели каждый к своему дому.
Мама провозгласила Эссиля Наиглавнейшим Королем побережья, а папа что-то сотворил с раковиной, и даже приделал к ней удобный шнурок. Теперь в неё можно было протрубить, но испытания решили отложить на потом, дабы не перебудить засыпающий Остров. После был ужин и сказка о людях — Эссиль под мерный голос отца начал размякать и погружаться в уютную дрёму. Когда папин голос умолк, он сквозь полусон почувствовал поцелуй мамы, услышал «добрых снов, ваше наиглавнейшество» и с улыбкой заснул.
Снилось ему, как он поднимается на Аркуне к солнцу, и призывный сигнал его превосходнейшей, великолепнейшей раковины разносится по побережью во все концы света. Боги благосклонно взирали на него с небес, островитяне — с теплых песков, а люди — со своих далеких, черных пашен.
Лицо мальчика лучилось весельем и беззаботностью. Тот же пацан, теперь сомнений в этом не оставалось. Най ещё пристальнее вгляделся в снимок — ну да, те же черты, будто руку резчика вела сама Иснея, покровительница скульпторов и подобных художеств.
Вольная ищейка Най Виперс — охотник за головами и обладатель сущей прорвы профессиональных умений, откинулся в кресле. Одну его способность — фотографическую память на лица, теперь следует присовокупить к другой — цепкому аналитическому уму, и из этого что-то может получиться.
Най закрыл глаза, вспоминая, как всё это началось, а заодно ещё раз пробегая по ключевым деталям. Известная скульптура «Идиллия». Изваял её по малодостоверной версии сам Леонсо — южанин, как известно, лет эдак полтораста назад. Мальчик сидит в обнимку со своими родителями. Известный мифологический сюжет, олицетворение детского счастья. Впрочем, людьми искусства такие сюжеты всегда использовались сплошь и рядом, да и впредь будут использоваться к месту и не к месту…
«Идиллия», видимо для большей восприимчивости, установлена в огороженной, освещенной нише музея, чуть в отдалении от остальных экспонатов. А лицо пацана находится в вполоборота к посетителям, поэтому никто до сих пор не понял, в чём тут схожесть. Вернее, в ком. По изощренной своей привычке Най, пару недель назад забредший в музей по случайному поводу, чисто машинально принялся воображать, как этот парень будет выглядеть анфас.
Далее. Полотно «Купание» — произведение какого- то малоизвестного путешественника, тоже с юга — написано двести лет назад. Очень похожий парень готов нырнуть в набегающую волну, на берегу маячит какая-то размытая группа людей. На эту картину он наткнулся на следующий же день, когда воспоминания и образы были ещё ярки. Увидел он её не в музее, а листая какой-то выставочный проспект — и снова что-то щёлкнуло в мозгу. Най впился взглядом в этого парня, всё ещё не веря своим глазам. Боги, благословите похитителей произведений искусств и с ними связанные заказы. Когда бы он ещё в музей выбрался… Так и пошло далее — отслеживать-то мелочи Най умел, как никто другой: «Наездники», «Друзья», «Беззаботность»… Один и тот же пацан встречался в скульптурах и на картинах совершенно случайных художников — разных национальностей, вероисповеданий и времен. Например, эта последняя, только недавно найденная статуэтка, снимок которой посчастливилось раздобыть Наю, датируется прошлым тысячелетием.
Далеко не везде он изображался на переднем плане — наоборот, порой пацана приходилось отыскивать среди массовок или персонажей второго плана. Да, Най не сразу начал воспринимать всё это всерьёз: сравнивать, отслеживать новости, посещать выставки, сопоставлять повторяющиеся лица… Сначала это было игрой, аутотренингом. Но теперь — если кто-нибудь скажет Наю, что эти совпадения случайны — он рассмеется тому в лицо.
Была, разумеется, вероятность, что все творцы просто срисовывали мальчика друг у друга. Но Най чувствовал, видел — нет, не срисовывали. Писали — или ваяли — с натуры.
Итак, статуэтка встала в выстраиваемый пазл предварительных расчетов и поисков, как последний патрон в обойму. Наверняка есть ещё изображения нашего таинственного бездельника, но пока довольно, переходим к следующему этапу. Следует понять одно — кто он, откуда взялся? Либо все воплощали одного из тех бессмертных, что живут на Острове, либо образ одной из муз, частенько являющихся художникам во снах и видениях. И то и другое весьма вероятно: пантеон богов у нас большой, и они то и дело снисходят до нас, смертных. Да и легендарный Остров бессмертных тоже где-то существует — не зря по свету бродит столько россказней про счастливчиков, туда попавших и вернувшихся невредимыми. А сколько бедолаг до сих пор рыщут по морям в поисках неведомой земли, где нет нужды и горестей из века в век… Скольких поглотили бездна, кракены и коварные миражи, сколько разбилось о рифы и поддалось чарам сладкоголосых сирен, сколько сгинуло за краем земли… Но все они не знали, где искать. А вот мы попробуем это определить.
Най смахнул снимок в ящик стола, к остальным, и расстелил карту. На ней уже были нанесены места жительства тех, кто так или иначе изобразил невинное дитя. Теперь к ним следует добавить ещё и древнее селение на западе, где и была откопана последняя статуэтка. Да и пришла уже пора всерьёз заняться маршрутами их путешествий.
Остров изображали все, кому не лень, с незапамятных времен. Благоденствие, изобилие, беззаботность и бессмертие так заманчивы, когда они существуют в твоей реальности, на расстоянии вытянутой руки. Если он сможет отыскать туда путь — хм-м… хищная ухмылка приподняла мелкие усики Ная. Он знает, где искать. Вернее, кого — тех, кто, судя по их произведениям, и правда там был. Был, видел одного из бессмертных, и сумел запечатлеть его, судя по всему, весьма близко к оригиналу. Да, многие болтают о том, что посещали Остров, но не все способны это доказать. А эти ребята смогли. Так что следует вплотную заняться поисками: покопаться в лоцманских архивах — нет ли там маршрутов жителей этого древнего селения, да и всех остальных писак и ваятелей.
Най бережно сложил карту, убрал её в ящик стола, надел шляпу и вышел за дверь. Через некоторое время можно было видеть его спину, мелькающую на извилистых улочках цитадели, а затем она окончательно скрылась в толпе.
Три дня Най проторчал в портовом квартале. Только дьявольская целеустремленность помешала ему сгинуть здесь: в извилистых закоулках, тёмных тупиках и сомнительных тавернах с лихими завсегдатаями. Козни отребья и завистников, соблазны и новые проекты друзей, убийственная настороженность осведомителей… Каждый из этих факторов мог свести в могилу любого искателя информации. И уж тем более искателей приключений — к счастью, Най себя к таковым не относил. Только бизнес, без романтических бредней и жажды путешествий — вот, что способно охладить пыл собеседников или их многообещающие посулы.
Информаторы не спешили легко расставаться со своими секретами — кого-то пришлось купить, кого-то подпоить, кого-то припугнуть. К каждому из этой публики у Ная имелся свой ключик, но порой приходилось использовать и ломик — издержки профессии, ничего личного. Карты и нужные россказни о конкретных маршрутах — дорогой товар, и порой у местных прощелыг хватало гонору жадничать и привередничать, а этого Най страсть, как не любил. Но, хвала Богам, пока обошлось без трупов, и это тоже своего рода профессионализм — его тут пришлось пользовать по полной.
Разумеется, Ная здесь знали. Тут привыкли, что раз уж он заглянул на огонёк — держи нос по ветру, парню нужна либо информация, либо что-то посущественней. Уже трое прожжённых деляг намекнули, что у них есть качественная посудина и всё, что только может понадобиться в серьёзном предприятии. О, да — нюх у этой публики почти не уступал его собственному, но компаньоны в таких делах обычно только мешают, могут ненароком создать ненужные проблемы, а то и представить ощутимую угрозу. Най многозначительно кивал, говорил, что учтёт и подумает, но только ради того, чтоб выудить новые нюансы возможных осложнений. Информация лишней не бывает, а многое услышанное из того, что он и не собирался выпытывать, может спасти ему жизнь, коли Боги занесут не туда, куда нужно.
Встречалась и иная публика — ей казалось, что нового посетителя можно без труда облапошить или навязать свои, некие сомнительные услуги. Приходилось вежливо объяснять, что новый посетитель в таких услугах совершенно не нуждается.
На третий день сложилась вполне определенная картина, и она наконец внушала доверие — по той причине, что была многократно перепроверена. Теперь оставалось только улизнуть от настырных компаньонов и прилипчивых друзей — как ни крути, ушёл ещё день. Вернее, почти сутки — и тут всё же не обошлось без закономерного в трущобах трупа, первого за неделю. Настырных и наглых Най не любил, и к одному субъекту, особо непонятливому, пришлось применить радикальную меру. Сыщик огорчился, но не сильно — главная задача решена: маршрут известен, и из местной публики никто о нём не имеет понятия. Остров манил своей достижимостью и близостью.
3
Панченко отказывался понимать капитана. Первым делом тот устроил конференцию с кораблём, и то, что он нёс, не лезло ни в какие рамки.
— Нет, я пока против высадки. Категорически… Я вообще подозреваю, что разработка ионита отходит на задний план — тут ресурс поинтересней… Это не просто звери! Их обучаемость превышает не только человеческие возможности, она потрясает саму основу логики… Дайте мне время! Можете прилететь и сами с ними пообщаться… Поймут, не беспокойтесь!.. Я против… Ждите.
Дав отбой, он долгое время ничего не говорил, сидел молча и качался, как аутист. Панченко не лез с расспросами, хотя язык чесался много чего наговорить нелицеприятного. Околдовали его там, что ли…
Наконец капитан отмер и посмотрел на пилота. Ну, не совсем отмер — взгляд оказался направленным не на Панченко, а сквозь него.
— С ума сойти… — пробормотал Торов.
— Оно и видно, — не удержался пилот и, видя, что капитан не реагирует, смутился. — Извини за дрон.
— Да, кстати, дрон… — Торов, встрепенувшись, продолжал общаться сам с собой. — Они умеют не только говорить, но и приказывать низшим… А мы, интересно, для них низшие?
— Кто может говорить? Да он ни слова не сказал, рычал только!
Взгляд капитана, наконец, сфокусировался на глазах Панченко, и пилот поразился перемене, произошедшей с капитаном. Перед ним сидел другой человек, не тот, что уходил несколькими часами ранее. Растерянный, озадаченный — очумелый, ни дать, ни взять. Если бы не конференция с кораблём, то пилот подумал, что капитан вообще разучился разговаривать внятно.
— Записи есть?
— Конечно есть! Ставить?
Капитан не ответил. Панченко закатил глаза и склонился над панелью. От этих контактов один геморрой.
— Я в душ, потом обед, потом смотрим записи и во время просмотра я всё объясню.
«Хе, спасибо и на том» — хотел съязвить пилот, но не стал ничего говорить. Не в том капитан настроении, чтоб хохмить.
— Да на здоровье.
⃰ ⃰
— Да плевать на их обучаемость! Тут дикий лес, цветные ёлки с зайцами, если взглянуть масштабно! Да, местный волк умеет читать мысли — и что? Тем лучше! Скажи ему, чтобы не мешался под ногами. А у птицы просто сработал охотничий инстинкт — ей-богу, Ник, ты явно перегрелся. Или надышался, что вероятней всего…
— Ты видел, как он лежал?
— Да, госсподи! Он инопланетянин! Он может лежать и бегать, как ему заблагорассудится! Это ничего не меняет! Мы всё равно здесь высадимся и выпотрошим этот шарик, как и тысячи других! Вот что ты должен объяснять в первую очередь! И ему и всем остальным зверькам в округе! Решение-то уже принято, насколько мне известно.
— Ещё не принято. Если я им покажу более прибыльный ресурс, то ионит не будет столь актуален.
— О, да… будут они тебя слушать! Уровень опасности минимальный, особо головастые волчата могут переселяться в соседний лес. Что тут выискивать ещё…
— Ты сомневаешься в собственных словах.
— С каких это пор ты научился отслеживать чужие сомнения? Да, может, и сомневаюсь, но только потому, что знаю тебя тридцать лет. И чую, что ты не просто так лезешь поперёк, да только для совета директоров это не аргумент…
Разговор не клеился. Капитан втемяшил себе мысль об уникальности здешней фауны и, как заглохший тягач, стоял на своём. Будто концерн, снарядивший их сюда, откажется от разработок. Ага, разогнались они… Скорее капитана с его уникальными волчатами загонят в резервацию, чем свернут программу — это же такие деньжищи на кону! Ох, что за человек…
— Так, ладно, отставить препирательства. Ужин, шесть часов сна и новый выход. У меня от тебя голова трещит…
— Конечно, во мне проблема… — не переставая ворчать, пилот начал активировать ночную защиту. — Ему там мозг выпотрошили, а виноват Панченко, ясна туманность… Смотри во сне в лес не убеги… Голова у него…
Договаривал он уже в закрытую дверь отсека.
⃰ ⃰
«Те, кто вас сюда направил, не понимают главного. Разработок не будет. Глупо воевать с планетой»…
«Воевать мы умеем, кстати»…
«О, да… Вы умеете воевать, но только если известен противник. Тут противником может оказаться всё, что угодно. Камень под ногами. Воздух. Насекомые… продолжать?»
«И лес нас не примет в любом случае?»
«Не примет. Вы не подходите».
Торов почувствовал раздражение. Мало ему Панченко, ещё и этот туда же…
«Смотри. Обстановка такая: есть некий концерн, собирающийся добывать тут ионит. И — смею заверить — ему дела нет до тех растений, что погибнут в процессе выработки. До мыслящих животных, может быть, дело и есть, но, если мыслящие животные будут мешать работе — с их смертью они тоже смирятся. Их цель — отбить затраты. В первую очередь. И есть ты, один из хозяев. Хорошо, слово «лесничий» тебя устроит? И вот тебе, лесничему, нет дела до тех, кто прилетел к вам на планету. Для вас мы чужаки и совершенно не подходим для прогулок по вашему заповедному лесу. И вам плевать, что у нас могут оказаться какие-то, близкие вам, понятия. Ответственность, любовь. Любовь и к природе, и к своему ближнему и даже к эстетике с гармонией».
«Любовь к природе у тебя из-за дальнего перелёта, и ей ты не столь полон».
«Я военный! Передо мной поставлена задача и её решение для меня важнее ваших ценностей. Но среди нас есть и экологи, и учёные — не хочешь пообщаться с теми, кто тебе ближе по духу?»
Хозяин помолчал. Он, видимо, понимал, что для общения с предложенными людьми нужно лететь на орбиту, в никуда, в бездну. Вскоре от него пришел ожидаемый отрицательный импульс.
«А что так? Ты отсканировал одного, так почему бы не отсканировать другого? Другую? Смею заверить, мы порой отличаемся друг от друга как небо и земля. Непрактично оценивать целую расу по одному индивидууму».
Хозяин заколебался, Торов поднажал:
«А ещё ты так меня застращал своим лесом, что я собираюсь туда прогуляться».
Хозяин вскочил:
«Исключено! Ты погибнешь!»
«С чего бы это? Ах, да. Страшные ветки меня тут же придушат, ещё на подходе. Но ты ведь будешь рядом, не так ли?» Хозяин молча взирал на обозлённого землянина. От зверя веяло удивлением и сомнением. Но в следующей его мыслефразе прорезалась сталь:
«Земляне испоганят наш лес, и тебе самому это отлично известно».
Торов споткнулся с ответом. Известно. Разработка ионита — миникатастрофа для планеты. В памяти тут же всплыли картинки одна другой страшнее. Или эти картинки исподволь транслировал Хозяин? Капитану вдруг пришла ядовитая мысль, что отвечать бесполезно: любые аргументы будут парироваться следующими доводами — он ведь по сути спорит сам с собой. Со своей памятью…
Торов встал:
«Пошли в лес».
«Напугал. Ну пошли, если жить надоело. Я вижу, тебя раздирают сомнения…»
«Я прошу, чтобы нас сопровождал корабельный дрон».
«Пусть сопровождает. Но его я защищать не буду». Хозяин направился к лесу. Торов последовал за ним, махнув рукой Панченко.
Лес встретил их настороженно. Гробовая тишина, ни ветерочка, ни звука. Лишь еле слышный шелест дрона нарушал тишину. Зверь умеет укрощать ветер? Или просто холм закрывает низину? По верхушкам деревьев ветерок гулял без помех. Лес и правда рос густо, им пришлось бы протискиваться между стеблями и стволами, реши они пройти дальше.
Торов подошел к ближайшему растению, похожему на красноватый чертополох-переросток. Ствол толщиной в руку, листья, напоминающие перепончатую пятерню, черные завязи цветков. Или цветков, или глаз, или ягод — не поймёшь. Растение не шевелилось. Торов шагнул к соседнему — казалось, из земли росло облако — ни ствола, ни листьев. Одна спутанная паутина, синеватая и тоже недвижимая.
Торов набрал воздуху в грудь:
«Сними блокаду».
Зверь помолчал, переваривая услышанное.
«Ты дурак?»
«Мы в любом случае должны знать, чего ждать от леса. Если я дурак, дрон это зафиксирует. Но я почему-то думаю, что ничего не произойдёт. Кроме того, я защищен от любых ядов, и тебе это известно».
Зверь помедлил ещё мгновение, затем Торов уловил еле заметный импульс, сходный с пожатием плеч. В лесу появились звуки. Паутина не шевельнулась, а у чертополоха по листьям пошла какая-то рябь. Запахло тиной.
Оно так дышит, подумал Торов. И вряд ли это смертельно.
Он двинулся дальше вдоль кромки леса. Деревья вели себя по-разному. Кто-то басово зазвучал в глубине зарослей, кто-то начал тянуться вверх. Чертополох чуть сжимал листья, тощая пальма невдалеке начала дёргаться, будто предпринимала попытки отшатнуться. Но на Торова никто не собирался нападать. Капитан повернулся к зверю.
«И?»
Хозяин выглядел озадаченным.
«Ты не проявляешь агрессии. Попробуй оторвать листик».
«Ты говорил, что меня сожрут, как только я приближусь».
«Такие деревья дальше. Тут лишь неопасная травка». Всякая плоть — трава, усмехнулся Торов, машинально посмотрев под ноги: трава в земном представлении отсутствовала, землю устилало подобие мха. Но скорее напоминающего вату, нежели соцветья. Из ваты вылетела мошка и полетела к катеру.
Торов щелкнул ногтем по листу чертополоха. Все растение вздрогнуло, листья сжались, рябь пробежала по стволу и пропала. Растение застыло. Торов дёрнул за лист соседнее растение, лист порвался, растение не отреагировало. Торов посмотрел на Хозяина.
«И почему меня не кусают?»
Хозяин молчал. Потрясённо молчал, надо полагать.
«Потому, что это действительно трава. Может быть, раньше она и была опасна для нас, но сейчас она так… напугана, что это улавливаю даже я. Ты снял блокаду, но сам ужас не исчез. — Торов снова дёрнул за лист очередное дерево, — теперь блокаду транслируют они, разве ты этого не чувствуешь? Мы можем спокойно высаживаться и пропалывать кого угодно — вы сами подготовили лес к нашей высадке».
Хозяин продолжал молчать. От него не доносилось ни одной мысли. Одна из мошек поднялась к уровню груди Торова и подлетела к чертополоху. Ствол опять содрогнулся, и одна перепончатая пятерня сграбастала мошку. Где-то вдалеке прокричала птица.
— Полетели на орбиту, — сказал капитан сиплым голосом и кашлянул, прочищая горло. — Ты уникальный телепат, ментал. И сможешь придумать, как спасти планету. Как возместить убытки, предложить альтернативы — ты придумаешь, как только залезешь к ним в мозги. Или предложи им ограничить выработку единичным карьером. Вы гораздо более ценный ресурс, чем недра планеты: уникальные, универсальные переговорщики. На любом уровне, с кем угодно — я подозреваю, что хоть с муравьями. С вами, Хозяевами, они могут договориться — у вас есть что предложить. А на планете и правда растёт одна трава. Опасная только для мошек.
«А ты не думаешь, что мы можем вместо ужаса транслировать агрессию и ненависть, и тогда лес снова оживет?»
«Тогда вы превратите планету в нашу Луну. И я очень этого не советую. Вас первых же и сожрут, вашими же методами. Полетели».
Пока Хозяин решался, Торов посмотрел на катер. Голубое солнце, еле пробивавшееся сквозь облака, покрывало сизым пепельным маревом и холм, и одиноко стоящий на холме катер. Даже птицы сгинули неведомо куда.
Пепел, подумал Торов. Мы ведь не всегда оставляем за собой пепел. Они должны договориться.
Он очень на это надеялся. Лунное детство снова колыхнулось в памяти и исчезло. Триста килограммов ценного ресурса глушили свой страх перед полётом в бездну. Но Хозяин, видимо, умел оперировать чьими угодно эмоциями, только не своими. Торов стал помогать.
— Ценный ресурс есть в каждом, только чтобы его разглядеть, иногда нужно посмотреть на себя через десяток-другой килопарсеков, — хохотнул он.
Но Хозяин не отреагировал. Он готовился защищать чужаков от своей планеты, а оказалось, что спасать нужно саму планету. Где-то там наверху, в темноте без воздуха, под самым носом у испепеляющего Бога.
Но землянин помогал изо всех сил, и зверь, наконец, решился.
«Я готов. Полетели».
2
Торов вырос на Луне. В трущобах русского сектора часто не хватало то еды, то воды, то тепла. Пронизывающий нутро холод, казалось, пустил стылый корень вдоль позвоночника и ворочался под кожей до сих пор. Но больше всего ему запомнилось вечное противостояние банд территориальных секторов. На Луне в условиях скудности снабжения все воевали. Со всеми. Всегда. Земля поначалу исправно снабжала Луну необходимыми материалами и продовольствием, но, когда грянул очередной общемировой экономический кризис, лунтикам пришлось надолго затянуть пояса. Потуже, до отмороженных позвонков.
И сейчас, глядя, как из зоны появления Хозяина во все стороны прыскает мелюзга — прыскает куда угодно: на открытую местность, прямо на сверкающую чужую махину, свалившуюся с неба — он словно опять оказывался в своём тридцать шестом секторе, минус восемнадцатый этаж. Три дня не державший во рту ни крошки и понимающий: если он сейчас отсюда не испарится, то Рябой его снова возьмёт в рабство. На очередную неделю. Если найдёт… Это у них такие игры были: «кто не спрятался — я не виноват».
И предполагая, что Хозяин может читать если не мысли, то настроение, наиглавнейшую задачу капитан видел в укрощении не страха, не волнения, а ненависти. Казалось бы — ненависти детской, древней. Почти забытой — ан нет: сердце так колотилось в рёбра, что не вздохнуть, в глазах пелена.
Всё время, пока Торов собирался, он дышал. Между вдохами давал указания пилоту, думал о чём угодно, только не о детстве. В основном, о Панченко: пилот психовал не на шутку, места не находил, не наделал бы глупостей.
Несколько раз вздохнув напоследок, капитан разблокировал дверь. Воздух пригоден для дыхания, все возможные прививки им сделали ещё на орбите. Осталось договориться с местным хозяином, лишь бы тот не оказался дураком. Но это маловероятно. Весь предполагаемый разговор прокручен в голове с десяток раз, прикинуты все самые дикие и нелепые вероятности. Вперёд. Дверь закрылась за его спиной.
Торов разблокировал трап и вышел. Чуть постоял, изучая окрестности и приближавшегося к катеру зверя, затем неспешно спустился и пошёл навстречу. Планетарное тяготение мешало не сильно, сказывалась долгая подготовка и регулируемый биоэкзоскелет, с ним Торов давно сжился, с детства. Куда сильнее его волновала невыносимая ментальная тяжесть, навалившаяся на плечи и давящая всё сильнее с каждым шагом.
Хозяин сам казался машиной — сотни три килограммов мышц, костей и сухожилий. Кошачья грация, волчья угрюмость. В глазах светился разум. Морда чуть вытянута, клыков, рогов и копыт не видно, круп гораздо ниже плеч, зато плечи шире. Не особо густая шерсть — она, похоже, умела менять цвет. По крайней мере, сейчас она такая же сизо-песочная, как камень под ногами. В целом… Ближе к кошачьим, нежели к обезьянам, что-то есть и от тех, и от других. И даже что-то от кенгуру, в форме задних лап. Правда, без хвоста, насколько Торов мог разглядеть с тридцати метров. Вероятно, прекрасно прыгает.
Однако, лапы звериные, массивные — без ярко выраженных пальцев. И передвигается на четырех конечностях. Но основной вес на задних. Не прыгает, идёт скорее по-обезьяньи. Как же ты у нас так поумнел, хозяин леса? С роду не брав палку в руки… И что заставило тебя поумнеть?
И тут капитан вздрогнул — он уловил ответ. Не ответ на свои вопросы, а ответный импульс. Злой. Прежде всего злой, а уже потом вопросительный. Его можно было перевести: «кто такой и какого хрена надо?» Что же, логично. На Луне это являлось наиболее распространенным вопросом. М-да… опять про Луну. Что же, отвечать придется соответственно.
И он рявкнул в ответ. Беззвучно, мысленно. Разом вложив всю силу, а под своей силой он понимал и себя, и катер с хитрым интеллектуальным боезапасом, и свое оружие, и даже далекий корабль на орбите. Перевод мог быть таким: «Чего орёшь, я в своем праве». Правда, вместо злости Торов попытался изобразить полнейшее спокойствие и уверенность в собственных силах. Без агрессии.
Зверь остановился. Покачался секунду-другую из стороны в сторону, как кобра, и двинулся дальше. Силён, такого нахрапом не возьмешь. Губы Торова растянула зловещая полуулыбка. Что нам килопарсеки с галактиками, пыльные тропинки — он как в детство вернулся! Прекрасно они друг друга понимали, прекрасно. Без обиняков.
Капитан расправил плечи, осознал, что тоже стоит, как пригвождённый, и снова пошёл вперёд. Если дальше так пойдёт, дело окончится дракой. Но пока он надеялся на более миролюбивый исход.
Они остановились одновременно метрах в десяти. Зверь, надо полагать, считал это расстояние оптимальным — или минимальным — для прыжка, да и Торов, случись ему стрелять, отсюда не промахнулся бы. С минуту они разглядывали один другого с неким зловещим интересом, затем Хозяин повторил свой вопрос куда менее агрессивно и значительно тише. Слабее.
Тебе правда объяснить откуда я тут взялся? А поймёшь?.. Торов демонстративно посмотрел на небо, пошарил глазами, выискивая хоть одну звезду и не нашёл не одной. Солнечный свет и облачность — откуда тут звёзды… Тогда он представил некие абстрактные звёзды на ночном небе, помедлил и глянул в глаза зверю. Зверь заворчал, обнажив клыки, Торов перевёл взгляд чуть выше его надбровных дуг. Какие мы нервные… Уши у собеседника отсутствовали, верхняя часть черепа мало отличалась от черепа крупного млекопитающего. Пока Хозяин обдумывал ответ, капитан задал свой вопрос, представив себя в ближайшем лесу и послав вопросительный импульс. Зверь снова заворчал, но не зло, а скорее раздраженно. То есть, надежда на визит оставалась.
Торов похлопал себя по груди и послал «Ник», присовокупив себя в качестве иллюстрации. Зверь либо не понял, либо не счёл нужным представится. Напряжённость в его позе пропала, но присаживаться он не спешил. Торов чувствовал, что злость и агрессия в транслируемом состоянии зверя уходят, зато накапливается раздражение. И накапливается быстро. Это сбило Торова с толку. Откуда раздражение-то? Как будто у них тут каждый месяц садится ракета и инопланетяне все как один хотят погулять по владениям местного царя зверей.
Тут с неба послышался еле слышный стрекот. Торов обмер. Дрон. Корабельный дрон спускался с небес, выискивая, надо полагать, получше ракурс съемки. Торов снова торопливо обрисовал свой визит в лес и снова послал вопросительный импульс. Интонация вопроса на сей раз была не «можно ли мне?», а «почему нельзя?» Зверь тут же напрягся и выдал громогласный львиный рык. Посмотрел он при этом на дрон, а не на капитана. Торов скосил глаза в небо и успел заметить стремительную тень зубастой птицы. Скрежетнул удар и между собеседников рухнул исковерканный дрон. Тут же от зверя пришел ответ, его можно было с большой натяжкой перевести: «вот почему». С натяжкой, так как бешенства в ответе было куда больше, чем информации.
Торов послал успокаивающий импульс: в дроне не было никакой угрозы. И тут зверь прыгнул. Молниеносно. Торов как в замедленной съемке увидел отрывающиеся от земли задние ноги зверя, его брюхо — и сеть, прилетевшую от катера и опутавшую Хозяина с ног до головы. Автоматика среагировала быстрее, чем люди.
Катер находился метрах в тридцати, и для дальности его мер воздействия расстояния хватало с лихвой. Зверь рухнул, вызвав маленькое землетрясение. Он рычал и извивался, сеть глубоко врезалась в шкуру. Торов подскочил к спутанному пленнику, положил руку ему на череп и сосредоточился, посылая успокаивающий фон. Всё, что он помнил хорошего, доброго, миролюбивого — пошло в ход. Безопасность. Безопасность… Зверь затих: поверил! — Торов вынул нож, разрезал основные веревки и медленно отошёл. Когда расстояние снова достигло метров десяти, Торов остановился и выжидательно заложил руки за спину.
Зверь поворочался, заворчал, разодрал оставшиеся верёвки, поднялся и сел на пятую точку.
Капитан выдохнул. Стало быть, познакомились.
«В лесу росло дерево. Корявый, узловатый ствол, ветки… коренастое и не очень высокое. Серые листочки, зелёные цветочки. С конкурентами за жизненное пространство дерево боролось своеобразным образом — оно их заражало. Какая-то липкая патока покрывала листья соседних деревьев, и те отмирали, лишившись света Бога. Бог? Вон он, светит наверху.
Никак мы с этим не боролись. Оно до сих пор растёт, в дне пути в ту сторону. Соседние деревья нашли способ противодействия — кто выделял сок на листьях, и патока к ним не прилипала. Кто выстреливал ветви высоко вверх, и патока до верхних листьев не доставала. Кто завёл себе насекомых, и те сжирали патоку подчистую.
Вы не просто заявились в гости. Вы заявились со своими ветками и патокой. Традициями, обычаями, привычками. Но вас сомнут. Заразят. Вашими же методами. Такая тут у нас неизменная обстановка?»
Торов молчал. Благо, Хозяин вещал за двоих. Капитан так и не узнал его имени — на этой планете не пользовались именами, по крайней мере передаваемыми посредством речи. За неимением таковой. Язык Хозяина Торов понимал сносно, так как информацию тот передавал на основе земных символов. Картинки универсальны, образы яркие, свои собственные — чего тут непонятного? Смысл же речей Хозяина был гораздо интереснее, чем способ и манера подачи. Мы, значит, для них болезнь. Липкая патока.
«А если мы высадимся вдали от лесов?»
«Мы, Хозяева, не храним Status quo — его хранит сам лес. Ты заметил, как быстро я научился говорить по-вашему?»
«Трудно не заметить».
«Так же будут учиться те, кого вы будете вырубать, вытаптывать, пропалывать. Консервировать. Кем будете обмахиваться, собирать в букеты, заваривать, дарить на праздники».
«А если мы никого не будем ни пропалывать, не вытаптывать?»
«А ты загляни в свои мысли, капитан Торов, в свою память. И тем более в мысли напарника — того, кто сидит в железном стволе. Вы не умеете не вытаптывать».
«На Земле»…
«На Земле тут росток вытоптали — он вырос на метр дальше. Заполонил поляну, перебрался через дорогу, заполонил другую поляну… Тут не так. Если ты не сможешь вырасти на этом квадратном полусантиметре — ты не вырастешь больше нигде. Всё занято. И занято теми, кто сильно непохож на тебя. Поползновение на чужое жизненное пространство исключено».
«И на Луне было так же», — мысль у Торова выскользнула сама по себе, но собеседник воспринял её, как продолжение разговора:
«Да. Похоже. Ну так тем более — сам всё понимаешь»…
Хозяин лежал по-человечески — на боку, положив голову на лапу. Потешность зрелища совершенно Торова не смешила. Он до сих пор поражался, как его читают. Как предугадывают то, что он хочет сказать. Как помогают искать слова, чёрт возьми, при сложных формулировках! Как же они смогли поумнеть до такой степени?..
«Вы давным-давно взяли в руку палку, а нам её нечем брать, пальцев нет. Да и недолго мы проходили бы по лесу со своими палками… У нас стал развиваться мозг. Вот и развился. Срок поменьше, чем у вас, но несколько десятков тысячелетий в активе имеем. Ты меня поразил, Ник Торов. Оказывается, там в небе, не просто огоньки»…
«Сейчас не об огоньках речь. То есть, с палками лес ходить не разрешает. А без палки? Вы так ходите по лесу, что ни один росток не мнёте?»
«У нас выработан… иммунитет. Блокада. В радиусе десяти-пятнадцати шагов от нас все… замирают».
«От ужаса».
«От ужаса или срабатывает инстинкт самосохранения. Нас заразной патокой не возьмёшь, лучше потерпеть минуту. А у вас такой блокады нет. На вас ополчится все живое, до последнего зайца».
Торов мысленно усмехнулся. Он наконец увидел лес, воспетый в сотнях произведениий. Где каждая ветка будет стараться убить незваного пришлеца. Стоило сюда лететь ради такого сомнительного колорита?.. И ещё одна мысль не давала покоя — колоссальная разница в поведении хозяина. Полчаса назад он прыгнул, как прыгнул бы любой дикий зверь на наглого чужака, объявившегося в чужих владениях. Причина? Ну, скажем, у чужака убили летучего слугу, а чужак не только спустил это с рук, так ещё и принялся убеждать убийцу, что опасности слуга не представлял. Или просто чужак отвлекся. Я ведь правда отвлёкся и не успел среагировать, а у хищников инстинкт — прыжок, удар. Хоть у земного зверя, хоть у инопланетного… И буквально через минуту — цивилизованный, умный собеседник, снисходительно объясняющий нюансы развития цивилизаций.
«Цивилизованным меня сделал ты, нам это без надобности. Ты открылся, позволил заглянуть в свою сущность. Я тебя прочитал, исследовал. Понял. Твои стремления, страхи. Цивилизованность, вежливость, стремления и страхи, словарный запас… Я знаю теперь и тебя, и таких, как ты. Вам тут не выжить».
«И тем не менее, на Луне мы выживали. Уживались. И тут уживёмся. Мне надо подумать. Придешь завтра?»
«Приду».
1
Плотные облака низко громоздились над буйными холмами листвы, тщетно силясь отразить формы местной растительности. Небо давило, но и земля в долгу не оставалась. Мертвенно-сизые отсветы далекого голубого солнца обесцвечивали пёстрый растительный ковер, окутывая пепельной дымкой. Но чем ниже опускался катер, тем более рассеивался иллюзорный пепел и цветастее становился лес.
— Туда.
Палец капитана нацелился на мелькнувший просвет между тёмных лесных массивов. Пилота пробрал было смех: курс задан, оговорён, обмусолен, машина идет считай на автопилоте, так нет — тычет пальчиком, куда повернуть и где притормозить. Внутренний смех, впрочем, на лице так и не отразился — кинув взгляд на обзорники, пилот посмурнел и тяжело вздохнул. Да уж, неприветливая планетка. Так и подмывает либо плюнуть на всё и свалить обратно на орбиту, либо руки на себя наложить. С чего бы это?
Под машиной бесконечным аляповатым ковром проносился диковинный лес. Пилот поначалу косился на пёстрый пейзаж, но чем дальше, тем неохотнее — на что там смотреть? Неземной лес, местами плавный, местами ступенчатый. Разноцветный, неровный, с будто выдранными лишаями проплешин. И тут же рядом клубки спутанных, заросших гадюжников.
Каскады листвы громоздились один на другой — бомбили их тут, что ли… Корявые, длиннющие лысые сучья торчали над сизыми, желтыми, песочными кронами то здесь, то там, как разветвившиеся шипы-переростки. Чёрные маленькие пятна вообще видоизменялись на глазах, оттягивая куцые подобия ложноножек. Это ж какая будет пакость, если на неё взглянуть в натуральную величину? Не дай бог заночевать под таким плотоядным деревцем… Чудной лес. Нет… чудной — это не то слово. Не подходит. По земным пейзажам — каждое дерево должно быть похоже на другое. Примерно. На то он и лес — совокупность примерно одинаковых деревьев.
А тут что? Никакой похожести, дикость. Чужая, бестолковая, нелогичная дикость. Поганый он, а не чудной. Как в страшных сказках про бабку-Ёжку. Страха, ясно дело, у пилота Панченко — бывшего лейтенанта ВКС, а теперь вольного профессионала — не возникало, а вот неприязнь всё нарастала. Стрельнув хмурым взглядом на сидящего рядом Торова, пилот снова раздраженно уставился в проносящийся внизу лес.
Капитан пожирал расстояние таким сосредоточенным взглядом, будто пытался с двухсотметровой высоты, подобно своим далёким предкам, выискивать грибы. Или местных сусликов. Если они тут водятся.
Водятся, конечно. Суслики не суслики, а кто-то водится. Торов не биолог, но всё, что найдёт — исследует со всем тщанием. Окрылённый у капитана взгляд, жадный, приверженный. Этот горы свернёт.
— Вот он.
Пилот и сам видел впереди большой холм, лишенный лесного покрова. Высадиться нужно было в лесу, но соблюдая меры предосторожности. Вот она, предосторожность — лысая, как коленка. Тут и сядем. Возьмём повторные пробы и назад. Нечего тут рассиживаться, не дома.
Посадив машину, пилот склонился над приборами, его пальцы запорхали по панели. А ну как драпать придется, нужно подготовить быстрый старт.
— Итак, — капитан Торов энергично потер ладони. — Из катера не выходить. Контролировать и наблюдать. Внимательно наблюдать. Всё понятно?
— Понятно, наблюдать и не выходить. А если мы сели на спину местного чуды-юды?
— Холм просканирован с орбиты, он не обладает признаками ни дыхания, ни сердцебиения и состоит из минералов естественного происхождения. Снова на шуточки потянуло?
— А то! Планетка располагает. Выпускаю живность?
— Выпускай.
Недра планеты скрывали много чего полезного, но прибыли они сюда прежде всего из-за ионита. С его помощью компания собиралась возместить затраты на бесконечно долгий перелёт. В этом квадрате почву ещё не исследовали, за тем и прилетели.
Через час все пробы с образцами были укомплектованы по контейнерам, и Панченко осмелился задать тот вопрос, который мучил его с момента отлёта.
— Всё?
Капитан вместо ответа встал, подошел к большим обзорникам и какое-то время вглядывался вдаль.
— Нет, не всё. Эта планета удручающе действует на психику, не находишь?
— Нахожу. Удручающе — это слабо сказано.
— Наблюдал похожий эффект на других планетах?
Теперь задумался пилот. Сумрачно перебрав два десятка планет, он насторожено посмотрел на Торова.
— Нигде. То есть, ты хочешь сказать…
— Что-то фонит. Либо лес, либо кто-то из местных обитателей. Не хочешь разобраться в обстановке?
— Не хочу, — поёжился бывший лейтенант ВКС, вызвав широкую улыбку капитана.
— А я хочу. И ты, пилот Панченко, будешь моим живым барометром.
— Твою ж мать… — Панченко отвёл взгляд, взъерошил волосы, еле сопротивляясь безумному желанию выдрать клок помясистее, и упёрся лбом в кулак. Если капитан чего-то хотел, то он это получал. И сейчас получит. Горы свернёт, сволочь…
Через час мимо корабля прошмыгнула стайка местных зверьков, напоминавших земных зайцев. Панченко проводил их рассеянным взглядом, мимоходом подивившись на то, что зайцы бегают стаями. Как-то он раньше подозревал, что зайцы бегают поодиночке. Качнулся в кресле, поймал в объектив, увеличил и сделал пару снимков. Зайцы фонят? Почему бы и нет…
— И что мы будем делать, если тут всё так же не будет никаких изменений? — спросил пилот спустя ещё три часа.
Торов потянулся в кресле, как сытый кот.
— Если активность местной фауны будет нулевой, пойдём в лес.
— Шикарно. В лес, значит. А если мы и в лесу ничего не найдём?
— Улетим. Отснимем материал, будем думать. Высаживаться всё равно рано или поздно придётся.
— Так чего же мы ждём!? — Панченко дернулся в кресле, едва не подскочив на месте. — В лес, так в лес, где наша не пропадала.
— Рано.
Взгляд подчиненного сделался подозрительным.
— Ты телепат?.. Психопат? Лесопат? Умеешь разговаривать с деревьями? Они тебя попросили не торопиться?
Торов отлип от созерцания далекой опушки и покосился на подчинённого.
— Наблюдать я велел внимательно. Пилот Панченко! Доложить обстановку.
— М-мм… В таком тоне дуболомами своими командуй, капитан Торов. А я без погон, слава те Господи… М-мм… Обстановка. На вверенном мне участке три часа назад с юга на север проследовала группа ушастых животных в количестве… примерно восьми штук… особей. Скорость передвижения по первоначальному анализу…
— Отставить придуриваться.
— Да хоть придуривайся, хоть как — нет тут никаких мыслящих менталов, что я — не вижу? Одно зверьё.
— Через полчаса после посадки на поляну прилетели птицы. И я думаю, что они не просто прилетели, а вернулись на свой холм, с которого мы их согнали.
Панченко наклонился ближе к обзорнику и с кислой миной обозрел небо. Птички и правда сновали туда-сюда. Причём одна из них не сновала, а планировала и имела зубы, насколько можно было предположить с такого расстояния по форме… морды. Странно, что остальная мелочь её не боялась.
— Вернулись. Что с того?
— Ещё через полчаса кто-то шуганул птиц вон из того сиреневого лесочка.
Пилот глянул на указанный лесочек, более напоминавший разросшийся куст, и снова повернулся к капитану. Говорить он ничего не стал.
— И не только птиц, — продолжил Торов, снова развернувшись к обзорнику и откинувшись на спинку кресла. — Ушастые животные тоже бежали из того лесочка. Стаей. Либо, что вероятней, из того лесочка прыснули все, кто там был — хоть в стайном составе, хоть без оного. И во все стороны, а не только с юга на север.
Капитан подождал возражений, не дождался и продолжил:
— Далее, ещё через час это нечто подобралось к самой опушке. Затем двинулось правее, не покидая пределов леса. Сейчас оно ровно на противоположной стороне, вон там.
Панченко побуравил капитана загадочным взглядом, потом тоже посмотрел туда, куда тот показывал минуту назад:
— Это ты всё по испуганным птичкам определял?
— Не только. Ещё через час он — или оно — должно дойти до исходной точки. И после этого оно либо выйдет, либо уйдёт. И вот тогда мы уже и примем решение.
— Ты хочешь сказать, что местный хищник не умеет ходить так, чтоб себя не обнаруживать?
— Да в том-то и дело! — Торов скривился. — В том-то и дело, что тому, кто там ходит, наплевать на то, обнаруживают его или нет. Он ведёт себя как хозяин, и его боится любая мелюзга, имеющая инстинкты. От обычных хищников зверьё так не разбегалось бы. Не так… масштабно.
— И ты собираешься к нему выйти.
— Собираюсь.
Панченко прикинул, что у них есть из методов противодействия. Оружие, парализаторы, ножи. Пугачи всех сортов. Ну и всего по мелочи. Только, похоже, что тут не оружие нужно, а шапочка из фольги. Он по-новому взглянул на их совместное наблюдение и признал, что ментальная мерзопакость фонила не однородно, а с разных сторон. Или ему это стало казаться… черт их разберет, до чего поганый лес! Уже всякая ересь мерещится. Выходить опасно, конечно, но корабль их спасёт в случае чего. Если они там не спят, на орбите. Да какая тут орбита, с такой облачностью… Ну, значит катер. Да, и катер тоже много чего может, он специально и предназначен для таких диких планет. С интеллектом катерок, со специально заточенным интеллектом.
Менталы, чтоб их… Выжечь всё напалмом и высаживаться спокойно.
— Плохой из меня барометр, — покаянно хмыкнул пилот. — Всё самое интересное пропустил.
— Ещё не вечер. Он пока и не менталит толком.
Пилоту после таких слов снова остро захотелось улететь отсюда к чертовой матери на орбиту.
Домой.
Через час Хозяин — так по меткому определению капитана наблюдатели стали называть неведомого ментала — до своей точки отправления не добрался. Да, похоже, и не собирался. Ровно через час — ради интереса Панченко засёк время — Хозяин вышел из леса там, где и находился. У пилота ёкнуло в груди — ментал будто сговорился с капитаном о точном времени визита. Хищно подавшись вперёд, Панченко суетливо завозился с камерой.
Капитан на выход из леса отреагировал спокойнее. Он лишь чуть сузил глаза, задышал чуть тяжелее и медленно повел шеей, хрустнув позвонками. Встал, прошел к отсеку с оборудованием и молча стал собираться. Панченко помертвел.
— Может, вдвоём пойдём? — без особой надежды предложил он. Тон получился жалобным, едва ли не плаксивым.
— Нет. Он тут, похоже, один, и я должен быть один. Ты будешь моими глазами. Наблюдать обстановку. Следи и за ним, и за лесом. А может, и за птичками… хотя… с ним не должны… Не отвлекайся на них. Пиши всё, что сможешь, со всех носителей, со всех ракурсов. Слушай. Думай, наблюдай. Внимательно наблюдай. Следи за его мимикой, старайся предугадать что у него на уме…
Казалось, Торову не хватает дыхалки. Напряженный голос и шумное дыхание — вот что выдавало волнение капитана.
— Что у него на уме! Пожрать!
— Если только вскипятить мозг, — капитан невесело усмехнулся. — Эх, Панченко, Панченко. С чего ему меня жрать? Тем более с такими приготовлениями… Огня не открывать. Ни при каких раскладах, это приказ. Никаких парализаторов, пугачей, лучей, сетей и всего остального. Приказ ясен?
— Ясен. — Пилот отер рукавом пот, судорожно соображая, чем бы ему заняться прямо сейчас, чтобы не видеть, как его капитан собирается добровольно отправиться зверю в пасть. Он вдруг встрепенулся, склонился над монитором и начал быстро вводить команды. Торов внимательно осмотрел обзорники, себя, подумал, повертел в руках ручку с блокнотом, сунул в карман, опять подумал, растерянно хмыкнул, выложил обратно, окинул мимолётным взглядом сосредоточенного пилота и несколько раз глубоко вздохнул:
— Я пошел.
— Норд! Троп на связи! Как обстановка? Вы там не одичали без нас?
Радист встрепенулся и расплылся в улыбке. Ну наконец-то!
— Ещё как одичали! Что стряслось, куда пропали?
— Да майкулёнок, шельма, в щит попал. Дырку прогрыз, что ли… Чёрт его знает, как. И сам обуглился, и нас чуть не угробил. Но все неисправности устранены. Работаем в обычном режиме, через час снимаем поле.
— Робот у вас?
— Какой робот?..
Вахтенный Норда присвистнул.
— А вы свяжитесь с капитаном Адамсом, — ядовито присоветовал он. — Или с вашим Стасей. Он вам объяснит.
— Стасем.
— О`кей, Стасем, так Стасем. Сдаётся мне, он ждёт вашего звонка с нетерпением. И болтайте напрямую, а не на аварийной волне. Конец связи.
Вахтенный переключился на комм капитана, мгновение подумал и не стал того будить. Пусть поспит, теперь спешить некуда.
А всё-таки о-очень жаль, что он не сможет услышать, как Стась костерит своих сослуживцев. Такие беседы высекаются в камне и передаются из уст в уста в качестве апокрифов… «Откровения великого последователя Солнцеголового» … Очень, очень жаль.
И он мечтательно откинулся на спинку кресла. Начинался новый день.
Через час командование Тропа узнало о ЧП во всех подробностях. Ли и Коробов получили первостепеннейший, зубодробительный нагоняй и приказ вернуть пропажу в течение часа.
Искать-то было нечего. На Тропе любая мобильная техника отслеживалась на раз, с помощью вмонтированных в технику маячков. Тафоня обнаружился у аборигенов.
Просто изъять своё имущество не представлялось возможным — конфликты с местными исключались полностью. Нужно было что-то придумать. Чем Ли с Коробовым и занимались со всем возможным тщанием. Мозговой штурм окончился тем, что Коробов пошёл на разведку в селение. Первостепеннейшая чуйка помогла и здесь — ему посчастливилось встретить местную девчонку, и та проводила его к храму. Там он наконец и увидел — и пропащего Тафоню, и хмурого Синха — тот частенько бегал к нему в карьер приобщаться к великой науке. Сегодня старый знакомый выглядел не ахти, краше в гроб кладут. Под глазами черные круги, в глазах — боль и отчаяние.
Выслушав душераздирающую историю о пришествии Солнцеликого и о грядущей войне, человек с неба испугался и много раз поклонился верховному богу. Затем заверил старого знакомого, что война никому не нужна — даже Солнцеликому, сильно тем самым Синха воодушевив и обнадёжив.
— Люди неба придумать выход, — убегая, шепнул он напоследок. — Так будет. Подождать нас у храма.
Вслед за человеком с неба убежал и Синх — к вождю. Они ведь должны что-то придумать, разве не так? И вождь не стал ругать Синха, а напротив — пристукнул о землю небесным посохом:
— Конечно должны! И при этом будет присутствовать вся деревня!
И как только вдали показалась процессия людей с неба, всё селение до последнего человека высыпало к храму.
Воины были с оружием и в боевой раскраске, женщины с венками любви и мира.
Люди с неба двигались не спеша, меж ними плыло что-то неведомое, накрытое плотной тканью. Когда процессия приблизилась к храму и остановилась, толпа затаила дыхание.
Вперёд вышел тот, кто часто, по словам Синха, бывал в большой яме. Он медленно оглядел собравшихся и обратился к вождю, стоявшему с Синхом на пороге храма.
— Великий вождь! Солнцеликий нести сердце своё вам. Но оно… истощится, истратится. Как источник в засуху. Много злой мысль, много болезнь, смерть. Бог не хотеть это, он прийти убрать это. Люди неба — не враг. У нас есть свой бог — Наука, и он помочь. Наполнить сердце, наполнить источник. Солнцеликий не может жить без Наука. Он… она оживить бог.
Восхищённый вздох пронёсся по посёлку, когда люди с неба сдёрнули покрывало с неведомого нечто. Сердце Солнцеликого — это ведь его сердце? — было огромно и почти так же ослепительно, как он сам. Оно покоилось на чем-то, что висело в воздухе само по себе. Человек из ямы с видимым усилием снял сердце с его неведомой подставки и прошел в храм. Позже Синх рассказывал всем желающим — и не раз — как человек из ямы подошёл к Солнцеликому, раскрыл его грудь и вложил сердце бога на место.
И Солнцеликий открыл глаза.
Человек с неба странно поклонился — почти к божественному уху — и начал молиться, а может, воздавать хвалу. Бог молча внимал.
Затем они вышли из храма, и толпа издала торжествующий рёв. Солнцеликий в приветствии поднял обе руки к небу. Человек из ямы попросил прощения у племени и попросил вождя, чтобы бог немного пожил у людей с неба — он им очень-очень нужен. И вы тоже. Приходите, мол, в гости. Бог будет вас ждать.
А то без Науки его сердце опять истощится.
— Это наш бог, — нахмурился вождь. Человек с неба досадливо цокнул языком:
— Да ваш, ваш… Но без наш бог — Великий Высший Наука, сердце снова остановить, застыть, прикончить! Ну же вам как не понять?!
Вождь посмотрел на стоящего рядом Синха и отечески потрепал его по волосам:
— Иди, Синх. Мне нужно говорить с человеком из ямы.
Объяснить ему. Не нужно тебе этого слышать.
Синх пожал плечами и отошел шагов на десять — там росла пальма, под неё он и уселся. Он терпеть не мог ругани, а похоже, именно сейчас она и начнется. Бросив мимолётный взгляд на Кайса — тот со злорадным нетерпением поигрывал копьем — Синх понял, что мало оживить Солнцеликого: теперь нужно его ещё поделить. И война тут может оказаться не последним доводом… Хотя, на его взгляд, племени нужны знания людей с неба, а не война. Очень жаль, что в большую яму слушать про Науку он ходил один.
Тут бог повёл себя странно. Он и прежде косился на Синха, а сейчас направился прямо к нему. Синх обмер от страха и торопливо начал подниматься на ноги.
Ну не сидеть же, когда к тебе шагает сам Солнцеликий! Вместе с тем, его страх усиливала повисшая над площадью ватная, гробовая тишина: все — и свои, и пришлые — вдруг замолчали (хотя рот догадались закрыть не все) и стали смотреть только на них. И вождь, и человек из ямы, и Лади, и Кайс — и все-все-все вокруг как окаменели.
Солнцеликий приблизился и чуть нагнулся, будто вглядываясь в собеседника.
— Поговори со мной.
Площадь ахнула. Бог говорил не так коряво, как человек из ямы, а так, будто здесь и родился.
— Ч-ч-что?.. — пролепетал Синх.
— Очнись. Скажи хоть что-то. Я жду.
Солнцеликий ждал ответа. Нет, он его требовал. А Синх вдруг улыбнулся — бог оказался более чутким и человечным, чем некоторые его соплеменники, ведь он узнал свои слова. А через секунду, поглядев на вождя и человека из ямы, понял — войны не будет. И вообще, похоже, для племени грядут большие перемены. Уж они с Солнцеликим постараются.
Так будет.
На остров опустились сизые сумерки. Темнело быстро, вскоре и ближайшего дерева было не разглядеть с пяти шагов.
Стась довёл катер до карьера и завис метрах в двадцати над землей, перевел антиграв на нейтраль и с силой потёр невесть с чего зудящее лицо ладонями:
— Ну что там?
Михаил не ответил. Его пальцы мотыльками порхали над сенсорной панелью. Вид его был настолько озадаченный, что Стась заподозрил неладное.
— Мишаня, язык проглотил? Скажи что-нибудь, не томи.
— Нет его здесь, — выдавил Мишаня, не отрывая взгляда от экрана.
Стась икнул, отстегнулся и тоже подошел к экрану.
— Как это нет?
— А я знаю?
— Маяк-то пробей.
— Какой маяк?! Это нордовский катер! И маяки нордовские! Давно пора всё забить в единую базу… Стоп. Подрули-ка к тому краю, двести на юго-запад.
Стась подрулил и посадил машину. Михаил угрюмо нахлобучил «совий глаз» и исчез во тьме, вооружившись ручным сенсором. Через минуту он снова появился в дверях и грохнул на пол тафонин блок питания.
— И зачем ты его вынул? — удивился пилот.
— Я его не вынимал! — рявкнул Михаил, вконец потеряв самообладание. — Он в кустах валялся!
Они с минуту переводили взгляд то на блок питания, то друг на друга. Наконец Стась со смаком ругнулся и сдёрнул с пояса комм:
— Норд! Картинка появилась? Что у вас на экранах?
— На экранах у нас высокохудожественная рябь, — насмешливо прозвучало в ответ. — А минут через… двадцать можете мне помахать. Я же говорил…
Цедя проклятия, Стась засунул бормочущий комм обратно за пояс. Снова яростно потер лицо.
— Так! Три… ну, почти четыре часа назад наш балбес стоял где-то здесь. Теперь вместо него тут валяется — в кустах, заметьте — его блок. Значит, либо он сам выкинул его и святым духом переместился к черту на рога, либо — что гораздо вероятней — пришёл кто-то больно умный, выковырял из него блок и понёс балбеса на закорках. И я догадываюсь, какие балбесы унесли нашего дурня!
Он снова выхватил комм из-за пояса:
— Троп! База! База… Троп! Да чтоб вы сгорели…
Безмолвный комм полетел на стол.
— Нич-чего не понимаю.
— Может местные?.. — неуверенно буркнул Михаил.
— Что местные? Вытащили блок? Из робота?! Радость моя, если бы местные увидели Тафоню, они бы для начала дружно обделались — прямо тут, а потом — на сверхзвуковой — бежали бы до своих хибар, не останавливаясь!
Михаил угрюмо покивал и вздохнул:
— Полетели обратно, что ли… Представляю, как над нами будут ржать.
— Он на базе, — процедил Стась, возвращаясь в пилотское кресло. — Больше негде. Найду шутника — ноги вырву… Я поднимусь на сотню, пошукай тут, может он где-то рядом. Гуляет… без блока.
Через минуту катер канул во тьму.
Синх проснулся оттого, что намертво затекла правая рука. Он хмуро скосил сонные глаза на первый утренний луч, осветивший стену храма. Лучи заглядывали через маленькое окно под самым потолком — он в храме? Это вчера его так лихо сморило. А вождь, наверное, пожалел будить. Да и правильно, он бы не ушёл домой.
Машинально сжимая и разжимая правый кулак, Синх перевел страждущий взгляд на Солнцеликого. Бог так же, как и вчера, стоял в центре храма, на своем почетном месте и все в той же позе, будто его слепили из сон-смолы. Будто он и не живой. Но ведь Солнцеликий живой? Он ведь как-то прошёл от того расколотого дерева, как-то нёс своё бревно. У него есть руки, ноги, голова. Кто его околдовал? Почему он не двигается?!
Руку стало покалывать. Да ещё и ороговевший нос зачесался… Синх вздохнул, поскреб нос и положил голову на другую руку, отвернувшись к противоположной стене. Чего ему нужно? Молитв, жертв, песнопений, плясок? Всего этого вчера было в избытке. Без толку. Может быть, бог хочет в жертву его, Синха?
Мальчик встал и медленно подошел к Солнцеликому, пытаясь разглядеть движение, интерес в этих неподвижных глазах. Он и вчера подходил, и вглядывался, и не раз — но бог так и не пошевелился. И сейчас не оживает.
— Отомри, — в который раз прошептал Синх. — Очнись, поговори со мной. Скажи хоть что-то! Я жду. Посмотри на меня, я хочу с тобой говорить.
Очнись…
Солнцеликий безмолвствовал. Синх вздохнул и опять задумчиво побрел к осточертевшей за ночь, жутко неудобной скамье. Уселся — на сей раз верхом — и аккуратно положил голову на руки, застыв, как изваяние. Висящие по стенам личины богов — такие же недвижимые и безответные — слепо таращили пустые глазницы поверх его спины. Равнодушие небожителей насыщало воздух прелой горечью, а отчаяние Синха ещё и иссушало его — до першения в горле.
Что ему нужно?..
Снаружи послышались осторожные шаги, и в храм заглянула голова Лади. Синх оторопело вскинул голову, он ожидал кого угодно, но только не её.
— Так и знала, что ты здесь, — Лади тоже с тоской посмотрела на безмолвного бога и вошла. — Не оживает?
— Нет… — он не отрывал от нее глаз. Давешнюю черноту с носа она как-то исхитрилась удалить без малейших пагубных последствий.
— Меня за каухами послали. Пойдёшь со мной?
Синх скрипнул зубами и опять положил голову на руки, отвернувшись от гостьи.
— Нет. Но ты приходи ещё.
Она растерянно переступила с ноги на ногу, помедлила и вышла — всё это Синх прекрасно слышал. Видимо, её изумил его отказ. Ну как ей объяснить?.. Он опять с мольбой посмотрел на Солнцеликого.
Ну что, что тебе нужно? Поговори со мной, очнись… Голова опять уткнулась в многострадальное предплечье. Дождавшись очередного онемения руки, мальчик запрокинул голову. Бог требует жертв, это понятно. Но кого он требует на алтарь, кого? Кто посмел его обездвижить? Люди с неба? Больше ведь некому.
На улице зашебуршало. Лади вернулась? Синх вздохнул, поднялся и вышел из храма. И тут же получил по чесавшемуся носу. Сын вождя, не удовлетворившись ударом, сильно толкнул Синха, сбив того с ног.
— Тебе не кажется, что ты слишком высоко взлетел, майкуль? — Кайс чуть склонился, приблизив перекошенное лицо.
Синх подскочил и кинулся на обидчика — безмерное, многочасовое отчаяние придало ему сил. Они сцепились, упали и покатились по траве. Через секунду рослый Кайс оказался сверху и стал устраиваться на поверженном Синхе поудобнее. Тут большая чужая рука ухватила победителя за ухо и помогла встать. У Кайса брызнули из глаз злые слёзы, но он не издал ни звука.
— Поднимайся, Синх.
Вождь отпустил ухо сына и терпеливо подождал, пока оба драчуна предстанут перед ним в полный рост. Казалось, старик постарел лет на десять.
— Позор тебе, сын вождя. Ты слеп, как вылупившийся майкуль, если разглядел врага в своём соплеменнике. И тебе позор, быстрый Синх, если всякий может застать тебя врасплох.
Вождь помолчал.
— Солнцеликий требует жертвы, наша радость и дары его не интересуют. Вечером мы объявим войну людям с неба.
Соперники тут же забыли о своих разногласиях. Ну, раз война…
— Сын. Собирай воинов. А ты, — вождь ожег Синха взглядом, — попробуй всё же его оживить. Это ведь ты нашел Солнцеликого. Может, бог пожалеет людей с неба…
Солнце ползло всё выше, но сегодня это Синха совершенно не радовало. Сегодня он захотел остановить солнце.
— Кто оторвал? — поморщился вождь. — Кто понёс? Ты же сказал, что там не было людей с неба.
— Это не они. Это большой бог, сияющий, как солнце. Он отдыхал над этой половиной дерева, недалеко от ямы…
Вождь опустил глаза и смущенно покашлял:
— Синх…
Глаза мальчика блеснули как брызги.
— Если ты туда пойдёшь, ты увидишь его! Так будет!!!
Вождь изменился в лице. Такими клятвами не бросаются даже мальчишки. Что бы там ни примерещилось мальцу, нужно проверить.
— Выйди. Мне нужно подумать.
— Он уйдёт! — взвыл Синх. — Нужно ехать быстрее!
— Мы поедем быстро. Так будет. Выйди.
Едва не плача от нервного напряжения, Синх вышел. Как раз, чтобы вдалеке увидеть идущих к нему Кайса и Лади. Не утерпели, значит. Пришли посмотреть либо на его триумф, либо позор. И теперь все зависит от вождя.
— У тебя от вранья уже нос почернел, — фыркнул подошедший Кайс. Лади хихикнула. Но смех тут же умолк, когда они увидели вышедшего на порог вождя, во всем великолепии торжественного одеяния. Вождь пристукнул небесным посохом по земле, обращаясь в пустоту:
— Пятерых вайдуков и трёх воинов. Дело срочное.
Один воин, стоящий у порога, охнул и побежал к хижинам. Синх не утерпел и покосился на Кайса с девчонкой. Глупее лиц, чем у них, он в жизни не видал: Кайсу того и гляди могла залететь в рот туйка, а Лади так распахнула глаза, что они казались больше рта Кайса.
— А можно нам с вами? — пролепетал Кайс. Вождь строго посмотрел на сына, потом на Синха. Тот смутился. Вот это будет номер, если они приедут к яме, а Солнцеликого и след простыл! Только Кайса ему там и не будет хватать! Но, стараясь не думать о плохом, Синх вяло кивнул. Вождь поджал губы.
— Мигом за своими вайдуками. Ждать не будем.
Их как ветром сдуло — что Кайса, что Лади. Синх сокрушенно вздохнул. Ох, что будет, если Солнцеликий уйдёт… Он едва не подпрыгивал от нетерпения.
Они доскакали быстро. И Солнцеликий не ушёл.
Вождь соскочил с вайдука и бухнулся лбом в траву прямо у ног бога, едва не стукнувшись о лежащий рядом сук с ветками. Остальные так же соскользнули со своих животных и тоже упали на землю в немом почтении.
Солнцеликий был так могуч — и трое воинов не смогли бы выломать такую ветвистую махину! И так велик — гораздо выше людей с неба. И так сияющ, что больно было смотреть. Никаких сомнений — сам верховный бог явился к ним прямиком с солнца. Но вождь должен был исключить любую ошибку. Поднявшись на колени, он повёл взглядом по сторонам и вздрогнул, увидев то дерево, в которое воткнулся бог при приземлении. Воистину, он долго летел. И тем самым помог племени, сокрушив несокрушимое: ведь креп-дерево не берет ни нож, ни копье. Рукояти из него — лёгкие и прочные — вытравливаются и скоблятся годами… Так что бог пришёл ещё и с подарком.
Правда, оставалась последняя ничтожная вероятность — что бог явился из поселения людей с неба, а креп-дерево сломал случайно или для своих неведомых божьих нужд.
— Я иду к людям с неба, Синх. Ты поедешь со мной, так как знаешь одного из них.
— Да, вождь, — промычал мальчик, не поднимая головы. Он уткнулся лбом в траву прежде всего из-за огромной благодарности к Всевышнему. Солнцеликий дождался его, не ушел. Он не только велик, но и бесконечно благороден. Он бог.
Они вскочили на вайдуков. Вернее, Синх вскочил, а вождя подсадил Кайс. На Синха он глядел почти со страхом. Ворота посёлка людей с неба были закрыты. Причём так, что в них нельзя было даже постучать. Великие и бесстрашные люди с неба накрылись странной крышкой, как каухи в бочке и носу наружу не казали! Вождь презрительно скривил губы:
— Вот что бывает с теми, кто мнит себя равными богам. Пусть теперь трясутся от страха и ждут кары. Если они её уже не дождались… Поехали отсюда.
Они степенно и важно дошествовали до сияющего бога с ожидающими их возбужденными людьми. По пути вождь уже понял, что нужно делать.
— Люди неба прогневали Солнцеликого, и он запер их в своих домах. Или они сами от него спрятались. Нужно отвести Солнцеликого в его храм.
Люди поддержали его бурными восклицаниями, они и сами об этом думали. Вождь слез со своего вайдука и опять простерся перед богом ниц. Все тут же — и Синх, конечно, — тоже распластались по траве, кто где стоял. Теперь липкие, чумазые носы были у всех без исключения.
— О, Солнцеликий, приди в свой храм, мы молим тебя явить свой свет племени!
Бог безмолвствовал. Синху закралась в голову крамольная мысль, что Солнцеликий вообще не слышит вождя. Ещё несколько обращений к себе Солнцеликий так же пропустил мимо ушей. Вождь встал и пристукнул небесным посохом о землю.
— Уж не люди ли с неба лишили его сил?! — грозно и чуть растерянно вопросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Значит, тем более наш долг отвести Солнцеликого в храм и там возродить к жизни своими молитвами! Воины! Поставьте Солнцеликого на эти ветки. Смелее! Нам он не сделает ничего дурного! Так не будет.
Воины поставили. Даже Синх помогал. Ужас студил его кровь, он едва не задыхался, но они справились. Вождь посмотрел на кренящегося бога и поджал губы. Было ясно, как день — как только они дёрнут ствол, Солнцеликий может не удержаться на ногах. Таких конфузов его племени не надо.
— Положите его на ветки, — тихо, но веско приказал вождь. Ему самому стало страшно — а ну, как бог откроет глаза и испепелит всех на месте за такое святотатство. Но никто никого не испепелил. Верховный бог улёгся на раскидистые ветви креп-дерева, как в свою облачную постель, и это все сочли хорошим знаком. Захлестнув комель пятью арканами, воодушевленные жители оседлали вайдуков, и процессия двинулась в путь. Упругая трава распрямлялась за ними спустя какие-то минуты, животные шли ходко, и вскоре место пришествия Солнцеликого скрылось за поворотом.