Последний перевал дался им сложно, заняв несколько долгих, муторных, наполненных тяготами часов. Бабушка Аглая едва ли могла карабкаться сама по нескончаемой стене обвалившихся камней, перепуганную и обессилевшую женщинуприходилось буквально передавать из рук в руки. Атрей первым оказался на вершине завала и замер, широко распахнув свои серо-голубые глаза, и спустя несколько мгновенийк сыну присоединилась Кибела, так же застывшая в смятении от увиденного.
Их родной край, живой, цветущий, наполненный красками и солнечным светом, исчез, умер, и прах его теперь лежал повсюду, витал в воздухе, закрывая собой небо и окрашивая серым весь окружающий мир. Пожар был потушен, всю ночь, не переставая, природа оплакивала свой потерянный в огне оплот жизни и процветания. Ливень стихал, и на тот момент, когда группа выживших преодолела завал, лишь мелкие одинокие каплиизредка падали с мрачных небес.
Не было слов, дабы выразить ту бурю эмоций и чувств, что не стихая, бередила души людей, в одну ночь лишившихся крова. В скорбном молчании, с трудом передвигая ноги, выжившие путники брели по некогда родной, обескровленной земле, и не узнавали ее. Ни древесных рощ, ни пышных кустарников, еще вчера щедро цветущих то тут, то там, лишь оголенная серая степь, упокоившая в себе обгорелые пеньки и остовы.
— Что же это? Как же…
Не выдержав, бабушка Аглая зарыдала в голос, опустившись на колени в пепельную грязь. От их уютного родного дома ничего не осталось, лишь пепелище. Скорбь, отчаяние и безнадежность витали в воздухе серым дымом, овладевая душами уцелевших, но не знающих, как жить дальше, людей. Даже вечно невозмутимый, всезнающий Кастор поник и, обхватив мать за плечи, глядел на выжженные осколки их былого мира. Атрей прижался к Кибеле, и та, крепко обняв сына, тихо заплакала. Ки Мей, казалось, уснула на руках своего отца, но, неожиданно встрепенувшись, вытянула руку, указывая куда-то вдаль.
— Что там, милая? – Лао направил взгляд туда, куда направлена была маленькая ладошка.
Серый туман витал в воздухе, обволакивая все в округе, разглядеть что-либо не представлялось возможности. И все же вскоре Кун Лао смог различить очертания небольшой фигуры, неспешно крадущейся в дымном мареве. Мужчина напрягся и, передав дочурку в руки матери, жестом показал сидеть тихо и медленно, тихим шагомнаправился к бредущему незнакомцу. Семья смотрела ему вслед, не в силах двинуться с места, пока туманная дымка не скрыла из виду удаляющегося Лао.
Вернулся Кун Лао не один, ведя за руку испуганную и чумазую девочку-подростка. Атрей сразу узнал ее, внучку одного из старейшин, что была его сверстницей. Илания, кажется, так ее звали, так непохожая на ту надменную особу, коей являлась раньше,беспрестанно рыдала, растирая слезы вперемешку с грязью по щекам.
— По… Там… де… деду… — слова проглатывались, перемежаясь с всхлипами. – Помо… нуж… пом… щь.
— Тише, тише, милая. – бабушка Аглая, не менее чумазая и заплаканная, прижала ксебе трясущуюся девочку, стараясь успокоить, поглаживая по взмокшим коротким волосам.
Кое-как, сквозь всхлипы и слезы, Аглая смогла выяснить, что старейшина и его внучка, гостившая в эту безумную ночь в доме своего дедушки, выжили благодаря тому, что вовремя смогли спуститься в подвал и отсидеться там, пока все не стихло. Но сам хозяин дома упал по дороге, повредив ногу, и сейчас лежал без сознания. Юная особа взывала о помощи, и путники последовали за девочкой, недоумевая, каким же образомудалось уцелеть подвалу старейшины, когда все остальные жилища, были выжжены под корень.
Дом этот был чем-то вроде реликвии в их племени. Аглая помнила, как ее бабка рассказывала легенды о нем. Одно из первых строений, возведенных основателями их поселения, маленькое крепко сбитое здание, простое, ничем не примечательное, и очень старое. Было таковым! От памятника былых времен не осталось и следа, лишь пепелище, в центр которого и вела выживших юная попутчица.
Припорошенный черной золой люк, растерянные люди увидели не сразу, толькотогда, когда девочка схватилась за ручку, пытаясь поднять металлическую крышку. Кастор и Лао поспешили ей на помощь, удивляясь тому как же смогла эта трясущаяся юная особа вылезти из подвала, открыв такую тяжесть. Откинув толстенный люк из прочной на вид стали, они увидели металлическую лестницу, ведущую в полумрак.
Девочка начала спускаться первой, за ней полез Кастор, после долгих уговоров решилась старушка Аглая, которую сын буквально принял на руки. Когда все очутились внизу в узком длинном коридоре, в конце которого виднелся тщедушный мерцающий свет,то выстроились в колонну и, держась за руки, двинулись за внучкой старейшины, осторожно переступая ногами.
Вскоре отряд уставших измотанных людей очутился в небольшом, тускло освещенном помещении, где на кушетке лежал бледный сухой старичок и, тяжело дыша, тихо постанывал. Кибела кинулась к больному человеку, осмотрела, вытащила из сумки какую-то склянку, капнула пару капель пострадавшему на язык.
— Дедушка! – Илания кинулась к старику, но тот не откликнулся, пробормотав лишь что-то нечленораздельное.
Кибела осмотрела ноги пострадавшего, правая ступня казалась неестественно вывернутой, и женщина устремила взгляд на мужа. Лао сразу понял безмолвную просьбу, он не раз вправлял вывихнутые суставы своим собратьям там, в прошлой, далекой жизни. Неприятный звук резанул уши, Илания сдавленно вскрикнула, и стопа больного встала на место. Кибела вновь порылась в своей котомке, и, выудив оттуда небольшую коробочку, натерла ногу старика пахучей мазью.
Помещение, где пребывал больной оказалось не единственным в этом убежище. Целый дом, добротный и крепкий, был сокрыт под землей. Здесь нашлась каморка сприпасами еды и воды, комната с десятью двухъярусными кроватями, на одну из которых Лао уложил умаявшихся сонных детей. Кибела уговорила Иланию тоже пойти вздремнуть, клятвенно заверив, что присмотрит за дедушкой. Бабушка Аглая тоже прилегла ненадолго, дабы дать отдохнуть натруженным ногам и затекшей пояснице, и тут же забылась в объятьях морфея.
Ночь растянулась, и время, казалось, замерло. Кибела обтирала влажным полотенцем кожу больного, чья лихорадка отступила, сменившись спокойным умиротворенным сном. Лао и Кастор еще раз провели тщательный осмотр необычного убежища, а также небольшую ревизию в каморке с припасами. Мужчины достали из кладовой нехитрый паек из галет и вяленого мяса, и, подкрепившись, все трое уставших, обессиленных людей не заметили, как задремали, сидя на своих местах, так и не добравшись до кроватей.
Сонный и растерянный, ничего не понимающий Атрей бежал за своим названным отцом, крепко сжимая руку матери и вздрагивая от каждого нового оглушительно взрыва. Котомка с вещами тянула плечи, но мальчик держал темп, заданный дядей Кастором, возглавившим их небольшой отряд. Темное небо, озаряемое всполохами огня, запах гари, затопивший ноздри и горло, непрекращающийся гул и душераздирающие вопли, – все это казалось нереальным и невообразимым, словно кошмар наяву. Смрадный дым, окутавший все в округе, лишил возможности разглядеть хоть что-то. Стараясь не отставать, мать с сыном спешили за маяком, коим служила им спина Кун Лао, нагруженного огромным мешком на двух лямках.
Из-за плеча отца высунулась маленькая головка с бледным лицом. Малышка Ки Мей, безропотно сидящая на руках своего обожаемого папы, глядела вдаль на покидаемый ими родной край, и что-то в этом взгляде смутило ее любящего старшего брата. Выразительные, не по-детски серьезные глаза младшей сестрёнки, казалось, были полны какой-то печальной решимости и глубинного знания. Атрей не успел зацепиться за эту мысль, как малышка обратила на него свой взор, острый, пронзительный, как игла.
— Не бойся! Мы выживем! Я знаю! – голос маленькой сестры прозвучал уверенно и отчетливо, но дитя не размыкало губ, все так же наблюдая за происходящим своими большими спокойными глазами.
Где-то рядом снова что-то бахнуло, гул нарастал, высокий, противный и неживой, трещало расползающееся пламя, все реже слышались истошные крики людей. В этой какофонии звуков раздался скрежещущий нечеловеческий, словно неживой, металлический голос.
— Передача данных… обновление… — послышалось откуда-то сверху безэмоциональное, монотонное сообщение, прерываемое кротким шипением. — Идет поиск материала … обновление…
Отряд прибавил ходу. Бабушка Аглая совсем выдохлась, и угрюмый здоровяк Кастор легко, не сбавляя темпа, подхватил мать на руки. Спасительные пещеры, к которым вел их молчаливый дядя, были уже близко, даже в этой задымленной тьме Атрей узнавал местность, где пролегал их путь. Огонь перекинулся на деревья, оставшиеся позади, грозя догнать и пожрать изнемогающих беглецов.
— Ошибка системы… обновление… передача данных… — снова раздался шипящий противный голос, без смены интонаций передающий на ломаном языке их поселения это странное, бессмысленное сообщение.
Деревья поредели, и по левую сторону от бегущего отряда уже виднелась темная водная гладь, где отражались всполохи огня. Невообразимое зрелище, доселе не виданное никем из бегущих завораживало, но времени любоваться на представшую перед ними картину не было. Они двигались вдоль берега озера молча и старались издавать как можно меньше звуков, страшась привлечь внимание обладателя неестественного, неживого голоса, доносящегося откуда-то сверху.
Беглецы буквально влетели в спасительный проем в скале, преодолели еще несколько метров и очутились в кромешной тьме, лишь теперь позволив себе отдышаться. А после, взявшись за руки, перепуганные и обессиленные, они цепочкой под руководством все того же невозмутимого Кастора медленно, но верно принялись пробираться в глубь пещеры. Чудовищная какофония звуков все так же устрашала и, будто усиливая свою мощь, казалось, приближалась, старясь догнать людей, спасшихся от огненного гнева, обрушившегося с небес.
Атрей, одной рукой крепко сжимая ладонь отца, а другой – узкую кисть матери, брел осторожно, не спеша, придерживаясь общего темпа и нащупывая дорогу носкам ботинка. Путь в абсолютной темноте пещеры, как показалось мальчику, занял больше времени, чем марш-бросок до спасительного прибежища. И когда неутомимый дядя вдруг остановил отряд и усадил каждого вдоль каменной стены плечом к плечу, паренек, наконец, выдохнул, и мысли в голове зажужжали пчелиным роем. Что же это такое? Их мирная счастливая беззаботная жизнь… неужели все завершится именно так? Выживут ли они? Что с остальными жителями? Что с домом? С курами и козочкой Теей, его любимицей? Сотни вопросов грозились слететь с губ, но Атрей не мог решить, какой задать первым.
— Что происходит?! – прошелестел тихий недоуменный голос и тут же потонул перекрываемый неумолкающим шумным гулом.
Все также свистело, взрывалось, гудело с неимоверной громкостью так, что иногда сама земная твердь дрожала, и со свода пещеры на измотанных путников валилась мелкое крошево. Не смотря на все лишения и неудобства, беглецы сидели молча, огонь не разводили, страшась выдать свое местоположение неведомому врагу.
— Обновление… — вновь бездушное шипящее сообщение, прозвучавшее где-то вблизи их укрытия. – Поиск завершен… передача данных… обновление… непригодный материал… подлежит уничтожению! Передача данных… возвращение к исходной точке!
На мгновение все стихло, и Атрей готов был поклясться, что мог слышать гулкое биение своего сердца в эту секунду. Внезапно оглушающие, непрекращающиеся взрывы неимоверной силы, одновременно обрушились на истерзанную пламенем землю с ужасающей громкостью, заставляя испугавшихся выживших крепче прижаться друг другу и зажать уши руками. Страх нарастал, на голову сыпались мелкие камни, и, казалось, земля ушла из под ног. Все дрожало, тряслось, ревело, гудело и переворачивалось вверх дном.
Прекратилось все внезапно, как и началось. Свод пещеры перестал посыпать их крошевом осколков, стены не тряслись более, твердь под ногами стала устойчивой и неподвижной. Лишь непрекращающийся монотонный звон в ушах, высокий и пронзительный, лишил их возможность слышать. Измученные и трясущихся беглецы в кромешной тьме спасительной пещеры оказались глухи, слепы и беспомощны. Они сидели, не меняя поз, не в силах сдвинуться, словно статуи, приросшие к каменной стене их спасительного прибежища.
Бессилие и неведение тяготили, гнетом ложась на сердца и души, снедаемые горестью и тоской. Атрей ощутил, что глаза его наполнились влагой, и по щеке, оставляя влажную дорожку, побежала соленая капля. В этот момент мальчик почувствовал, как на его дрожащую руку легла маленькая прохладная ладошка.
— Все хорошо! Мы живы, успокойся. – голос сестры, казалось, заглушил непрекращающийся звон в ушах.
Будто через толщу воды стали проступать звуки, поначалу еле различимые, они становились все разборчивей, и вскоре Атрей услышал шепот матери, обнимающей его. Кибела молилась чуть слышно, изредка всхлипывая и шмыгая носом. Бабушка охала где-то поодаль, жалуясь на боль в пояснице. Отец что-то бормотал на своем родном языке, видимо, желая успокоить прижавшуюся к нему дочку.
— Все целы? – послышался хриплый грубоватый голос дяди Кастора. – Вроде стихло все. Я схожу разведаю.
— Я с тобой! – Лао уже начал было подниматься, передавая малышку в руки Атрею.
— Нет! Я один! Осмотрюсь и вернусь.
— Будь осторожней, сынок! – взволнованно произнесла старушка Аглая и, вздохнув, тихо заплакала.
Тягостные минуты ожидания обернулись вечностью для оставшихся сидеть в неведении и темноте. Никто не произнес ни слова, не решаясь нарушить тишину, воцарившуюся во тьме пещеры, лишь изредка прерываемую звуком капающей воды. Эта мерная, завораживающая мелодия капели успокаивала, и Атрей не заметил, как задремал. Очнулся он внезапно, сразу почувствовав легкое покалывание в затехших ногах. Кастор еще не вернулся , и Кун Лао, утомленный ожиданием, собрался было идти вслед за ним, как послышались тихие шаги.
— Вставайте! Строимся и идем! – сухо отрезал Кастор, пресекая любые расспросы.
Утомленные пережитым люди безропотно поднялись, наощупь собрали пожитки и, взявшись за руки, неспешно двинулись к выходу под руководством того же немногословного, сурового предводителя. Обратный путь дался путникам сложнее, обвалившиеся камни препятствовали движению в темноте, но предусмотрительный Кастор предупреждал о каждой преграде. С каждым последующим шагом становилось светлее, очертания предметов и фигур все четче проглядывались в сумраке пещеры.
Привыкшие к полумраку глаза прозрели, и Атрей смог разглядеть дорогу, устланную булыжниками и валунами, спину отца и бледное личико сестренки, выглядывающей из-за плеча мужчины. Чем дальше они продвигались, тем больше препятствий встречалось выжившим на пути. Груды камней загромождали проход, оставляя лишь узкие лазейки, и кое-где приходилось перебираться через скалистые баррикады.
Долгожданный выход появился неожиданно после очередного извилистого поворота, поразив всех открывшейся взору картиной. Пред глазами изумлённых путников предстал лишь кусочек пасмурного неба с неспешно плывущими грязно-серыми облаками, остальное было сокрыто валунами, завалившими вход в пещеру. Но даже эта высокая стена, последнее испытание по пути наружу, что предстояло преодолеть усталым людям, не могла заглушить надежду и воодушевление, вызванные светом, льющимся сверху.
Жизнь как река, начиная свой путь с маленького неспешного истока, беспрестанно течет, то ускоряя, то замедляя свой бег в бесконечном потоке времени. Куда несет она свои воды, и какие препятствия встретятся на пути? Неведомо никому. В этом, наверное, и есть вся прелесть жизни, в неизвестности. Все планы, чаяния и надежды могут рухнуть в один момент, канув на дно бурной своевольной реки. Извечный поток, что так и будет стремительно мчать вперед, изредка поднимая из недр своих нежданные сокровища. Что-то приходит, а что-то уходит, все находится в постоянном движении. Это и есть жизнь!
За последние годы Кибела познала все прелести изменчивой судьбы, ее нежданные сюрпризы и прихоти. Прошло уже много времени со дня пропажи ее любящего мужа, ее защиты и опоры, ее сын, радость ее жизни, стремительно взрослел, дни летели со неимоверной скоростью. Иногда молодая женщина будто видела себя со стороны в окружении мелькающих картинок, отражающих наиболее яркие и значимые, печальные и счастливые, события прошлого.
Одним из таких красочных случаев было появление странного необычного человека, так непохожего на людей их общины, до сих пор считающих себя единственными жителями этого скорбного бездушного мира. Это вызвало огромный ажиотаж, множество толков и споров. Кое-кто из старейшин считал его предвестником злого рока, желая избавится от проклятого чужака, утопив в озере. Чтобы выторговать у особо зловредных, утопающих в собственной желчи, властолюбцев жизнь гостя, ставшего другом, Кастор согласился отдать свой дом в дар семье внука одного из этих патриархов. Сам же с матерью переехал к сестре, чей дом, радушно принявший новых жильцов, был крепким, просторным и светлым.
Кун Лао как-то незримо стал частью их крепкой семьи. Работящий, неприхотливый и добродушный, он трудился не покладая рук, помогая Кибеле и ее суровому молчаливому брату по хозяйству. Благодарный за свое спасение, мужчина решил посвятить свою жизнь этим бескорыстными «небесным» людям, что приняли незнакомца в свой дом. Кун Лао работал на благо семьи без устали, заражая своим энтузиазмом и энергией. С его появлением в их семью будто пришла богиня удачи, одаривая своими дарами. Их хозяйство росло и крепло, каждый год радовал богатым урожаем, счастье и благодать лились как из рога изобилия.
Не разумеющий здешнего языка, Лао поначалу общался жестами, но, благодаря Атрейю, сильно привязавшемуся к необычному мужчине, стал понемногу понимать чуждую речь. Будучи примерным учеником, меньше чем за пару месяцев он свободно научился общаться простыми фразами, пусть и с забавным акцентом.
Совсем не понимая как же относится к этому пришедшему из ниоткуда субъекту, Кибела будто наблюдала со стороны, не вмешиваясь, за тем как медленно, но верно растет дружба между ее сыном и загадочным мужчиной. Атрей, не особо ладивший с немногочисленными сверстниками, так увлеченно общался с пришлым жильцом, понимая с полужеста. Каждое утро, поднимаясь засветло, когда первые лучи солнца еще только коснулись их благословенного края, Кибела заставала своего сына, выполняющего вместе со своим новоявленным другом плавные пластичные движения, что завораживали своей изящностью и силой. Позже Атрей утверждал что эта гимнастика укрепляет тело и дух.
Кибела и сама не заметила, как привязалась к этому необычному добросердечному человеку с мягкой улыбкой И твердым закаленным характером. Так в жизни молодой женщины зародилась новая любовь, озарив ярким красками уже устоявшееся ничем не примечательное бытие. Так она снова стала замужней, и, чуть позже, ощутила, что под ее сердцем в унисон забилось еще одно крохотное сердечко.
Вновь череда картин, наполненных неимоверным счастьем и теплом, понеслась потоком сквозь время и пространство.
Их семья, большая, дружная и крепкая, у одних вызывала легкую улыбку умиления, у других зависть, а у некоторых даже и злобу. Но им было все равно. Атрей, растущий, казалось не по дням, а по часам, радовался каждому дню, теперь у него появился любящий и заботливый отец, а вскоре и маленькая смешная сестренка, чьи волосы были черны как смоль, а смех до того заразителен, что даже суровый Кастор невольно расплывался в широкой улыбке. Даже бабушка Аглая, сама принимавшая роды у дочери, казалось, будто помолодела с появлением очаровательного младенца с большими чуть раскосыми глазами.
Малышка Ки Мей явилась на свет в самом начале осени, когда кроны деревьев еще и не думали покрываться золотистыми искрами и багряными пятнами. Тот год выдался особенно удачливым, урожайным и богатым, будто сама мать-природа благословила их с рождением дитя. Девчушка росла улыбчивой, спокойной, молчаливой, но словно понимающей каждое слово, сказанное ей. Послушная, неприхотливая, с белоснежной, как у матери кожей, но с темными, как у отца, отливающими на солнце красной медью, волосами, малышка притягивала взгляды, удивляя своей прелестной экзотичностью.
— Вырастет, будет первой красавицей! — пророчила бабка Аглая, колдуя за ткацким станком. — Вот увидите! Нашью ей нарядов! Завидная невеста будет!
Кибела лишь счастливо улыбалась, глядя, как Атрей, притворяясь лошадкой, ползает по мягкой шелковистой траве и катает на спине свою маленькую сестру, заливающуюся заразительным хохотом. Сердце молодой женщины преисполнялось любовью, а душа в упоении словно пела. Благодатная мелодия, казалось слышалась во всем, ей вторили горы и деревья, вода и травы, шелестом листвы подхватывал ветер, унося вдаль переливчатой трелью певчих птиц.
Дни сменяли друг друга, жизнь неспешно несла свои воды год за годом. Но русло этой бесконечной реки не может быть все время гладким, а поток спокойным. Все в мире находится в постоянном движении, все меняется, порой даже очень неожиданно. Порой кажется вселенная смеется над слабыми людьми, воплощая ей одной известный высший замысел. Безмятежное течение может смениться бурлящим потоком, а гладкое русло — острыми валунами.
В одну из жарких душных июльских ночей, ворочавшемуся в полудрёме Лао привиделось будто в тумане, что его старый мудрый учитель с доброй легкой улыбкой, плавно приблизившись к своему ученику, прошептал что-то. Губы наставника двигались медленно, словно он растягивал каждую фразу, но вокруг стояла абсолютная тишь. Кун Лао не услышал ни единого слова, но осознание грядущего, пугающего и невероятного, пришло в его разум, заставив подняться и действовать. Он бесшумно, словно дикий зверь, рыскал по дому собирая нехитрый скарб – самое необходимое в дорогу для каждого из семьи, да провиант на несколько дней.
После, выйдя на крыльцо в душную ночь мужчина увидел зарево поднимающееся над горами. До рассвета оставалось еще несколько часов, и Лао, не задумываясь побежал будить родных, призывая спасаться, покинуть свой дом, свою благодатную долину, что вскормила не одно поколение людей. Впотьмах сонные, не выспавшиеся, ничего не понимающие люди горсткой собрались в прихожей среди собранных котомок.
— Что происходит? – лениво прошептал Атрей.
Ответа мальчик не расслышал, невообразимый жуткий гул, сопровождающийся пугающими взрывами заглушил сказанное. Быстро похватав так вовремя приготовленные пожитки, их семья неслась по тропе к озеру под леденящие душу крики. С неба падал огненный дождь.
Тусклый свет и неясные, еле различимые звуки, слышимые будто из под толщи воды, запах свежей сочной травы и влажной земли – все было таким ярким и насыщенным, что казалось нереальным, выдуманным больным воспаленным сознанием умирающего путника. Кун Лао чувствовал себя пушинкой в бесконечном потоке вселенной, холодной, бескрайней и безразличной к нуждам крохотного никчемного человечка.
— Что там? За гранью? – этот вопрос, заданный как-то раз юным Лао, заинтересовал всех учеников мудрого Чжуань Ченя.
Тот лишь загадочно улыбался, глядя в небеса и расплывчато, и для многих совершенно непонятно, рассуждал о бесконечности жизни во вселенной, о множестве ее форм и проявлений, о бессмертии духовной сущности, что проявляется во всех живых существах, постоянно перерождаясь, совершенствуясь, формируя новое, постоянно находясь в движении, на своем пути.
Означало ли это, что смерть – не конец, а начало нового пути? Лао верил, что это так. И сейчас, в этот момент, не ощущая своего физического тела, но все же находясь в сознании, что, правда, стремилось угаснуть, мужчина находился в состоянии абсолютного спокойствия и безмятежности. И лишь одно мимолетное желание на миг всколыхнуло эту умиротворенность — переродиться пусть даже травинкой в другом мире, там, где его мудрый наставник продолжил свое бытие в новой ипостаси.
Мысли истощенного странника вяло текли, путались, не задерживаясь, перетекали одна в другую, а потом исчезли вовсе, будто их и не было. Тогда Кун Лао услышал голоса, глухие, изредка шепчущие что-то неразборчиво и невнятно и вновь утопающие в абсолютном безмолвии. Сколько минуло с тех пор, как усталый путник, изможденный, брел по мертвой выжженной земле, позабыв о том, кто он и откуда? Казалось, прошла вечность.
Горький аромат травяного отвара разлился вокруг, наполняя пространство, забиваясь в ноздри. Чжуань Чень, будучи знатоком лечебных растений, часто заваривал лекарственные чаи своим болеющим подопечным. Новая мысль пронеслась вспышкой в усталом разуме – он, самый крепкий и выносливый ученик мудреца, болен! Мечется на своей лежанке в лихорадочном бреду, снедаемый странными, дикими видениями.
Сейчас учитель напоит его целебным зельем, что излечит, восстановит силы и очистит разум, вернув захворавшему воспитаннику способность мыслить ясно. Вскоре чаша с ароматным лекарством коснулась губ и горькая жидкость заполнила рот вязким вкусом. Лао закашлялся, туман в голове рассеялся, и мужчина почувствовал себя вялым и слабым, но все же живым, будто вернулся в свое бренное земное тело из далеких просторов вселенной.
С трудом разлепив тяжелые веки, Кун Лао увидел лишь светлое марево, клубившееся туманом перед глазами. Дрожа и пульсируя, пространство вокруг начало обретать очертания, и взору очнувшегося мужчины открылся лик богини. Наверное, он действительно умер, попав в небесное царство, населенное столь пугающе красивыми небожителями. Очень бледная гладкая кожа, волосы белые и пушистые, как облака в солнечный день, и необыкновенные глаза цвета ясного неба, настолько светлые и глубокие, что казалось в них можно было утонуть.
— О, Божественное создание, прошу ответь мне, где я? – прошептал Лао пересохшими губами.
Прелестная небесная фея, удивленно моргнув, широко распахнула и без того большие глаза и устремила тревожный взгляд куда-то в сторону. Что же так насторожило светлую красавицу? Кун Лао предпринял попытку подняться и посмотреть, но тело не слушалось, а в голове нарастал шум, словно приближающийся гул водопада, усиливающего свой громовой поток. Перед глазами опять все поплыло, картинка размазалась, смешав все окружающие краски в расплывчатое пятно. Это пятно становилось все темнее, пока мрак не поглотил сознание изнеможденного Лао, вновь погрузившегося в дремотное состояние.
Переливчатая трель какой-то пичуги, звонко и пронзительно возвещающей о прелести рассветного утра, вывела обессиленного путника из полусонного забытья. Яркий солнечный свет заполнил все вокруг так, что Кун Лао пришлось зажмуриться на мгновенье, прежде чем окончательно открыть глаза. Отдохнувший, но все еще слабый, он осторожно приподнялся, осматривая окружающую обстановку. Тело двигалось медленно, с трудом, поскрипывая суставами, будто пребывало застывшем состоянии несколько дней.
Мягкая лежанка, ставшая временным пристанищем, была совсем не похожа на те тюки с сеном, лежащие на земле, что служили местом для сна в родной и такой далекой пещере. Диковинная конструкция находилась на возвышении от пола и стояла на четырех опорах, крепящихся по углам. Лао, прежде никогда не видевший ничего подобного, пребывал в крайнем изумлении.
Все вокруг было удивительным и непривычным, словно из другого неведомого и невероятного мира. Маленькая каморка с ровными стенами из гладкой древесины, уставленная и увешанная необычайно удивительными и чудными вещами, названия и применения которым очнувшийся странник не мог даже вообразить. Какие люди создали такие странные изумительные диковины? Да и люди ли вообще? Кун Лао провел рукой по гладкой деревянной поверхности стоящего рядом с его лежанкой небольшого но ровного предмета, на котором стояла глиняная чаша с какой-то жидкостью. Ошеломленный столь поразительными чудесами, явленными ему, пробудившемуся от длительного забвенья, мужчина даже не сразу ощутил, что горло его от сухости саднит, а желудок настоятельно требует пищи.
Кун Лао взял чашу в руки и, принюхавшись и не ощутив никаких резких запахов, чуть пригубил содержимое. Это была всего лишь вода, но такая чистая, вкусная и освежающая. Эта живительная влага, словно по волшебству, придала истощенному путнику жизненных сил, очистила разум. Может, он действительно переродился в другом мире, лучшем, как и мечтал, пребывая в сонном забвении. Та светловолосая небесная фея! Наверно, это ее царство, населенное такими же прекрасными существами, одухотворенными, мудрыми и умелыми. Если и дух мастера Чжуань Ченя нашел здесь свое новое воплощение, то о большем Лао бы и мечтать не мог.
Внезапно одна в одной из стен открылся проход, заставив Кун Лао вздрогнуть от неожиданности. В маленькую каморку вошел мужчина, светловолосый и белокожий, словно лишённый красок, крупный и необычайно высокий, казалось, заполнявший все пространство вокруг. В руках этот гигант нес какую-то дощечку, на которой так и манили ароматом стоящие блюда. Белый великан, сурово глянув на сидящего на лежанке и дуреющего от аппетитных запахов Лао, поставил благоухающие яства на гладкое возвышение, стоящее рядом, и коротко и отрывисто что-то произнес на неизвестном языке. А после, не отрывая тяжелого взгляда от очнувшегося хворого гостя, уселся напротив на низкий деревянный предмет. Кун Лао, так же не сводя глаз с вошедшего, не спеша принялся за еду.
Было ранее утро, воздух был необычайно свеж, а небо – блистало изумительно светлой синевой без единого облачка. Атрей, наскоро умывшись, уже покормил куриц и натаскал пару ведер воды в дом. Мальчик, привыкший вставать с первыми лучами солнца, ежедневно делал все, что мог в свои восемь лет, чтобы хоть как-то помочь своей обожаемой красавице-матушке, такой же ранней пташке, не знающей усталости. Любящая и нежная Кибела каждое утро, крепко обняв сына, целовала его в щеку, и, пригладив его густые светлые волосы, сажала за стол, где уже так и манили своим дразнящим ароматом свежеиспеченный хлеб и парное козье молоко.
Вот уже три года как отец семейства, бесстрашный и жизнерадостный Байон, сгинул где-то вдали от родного дома, скорее всего, в руинах проклятого мертвого города, манящего своими тайнами. Города, окутанного густым зеленоватым туманом и мрачными легендами, что передавались из уст в уста, обрастая все новыми подробностями.
Атрей помнил широкое добродушное лицо отца, сильные широкие руки, привыкшие к тяжелому труду. Будто предчувствуя, что время проведенное вместе будет кратким, Байон отдавал семье всю свою любовь и заботу без остатка. Атрей восхищался им, всезнающим и всесильным, таким, кому любое дело по плечу. Байон, научивший сына многим интересным и полезным вещам, будь то рубка дров, плетение веревки, метание ножей, стрельба из лука, ловля рыбы и много чего еще, казалось, знал ответы на все вопросы. Они жили своей небольшой семьей словно в безмятежной волшебной сказке, испарившейся с исчезновением любящего отца.
Атрей сильно тосковал, но старался не показывать этого маме, видя как та сама одиноко грустит вечерами, смахивая слезу со щеки, стараясь скрыть свою скорбь от любимого чада. Дом, в который глава семейства вложил душу, теперь казался слишком большим для двоих, о чем нередко Кибеле намекали старейшины, да и не только они. Многие в их общине считали, что молодая вдова должна либо отдать дом кому-нибудь из тех, чьи семьи более многочисленны, либо выйти замуж еще раз.
Многие из мужчин сватались к красавице, красуясь и расписывая свои скудные достоинства, норовя показать себя в лучшем свете. Кибела отказывала каждому не только потому, что ни один из них и в подметки не годился Байону. Все они смотрели на ее обожаемого сына либо как на помеху, либо как на пустое место. Если бы хоть один из этих павлинов проявил бы заботу и внимание к ее ребенку, то, может, молодая женщина и подумала бы…
От нападок соплеменников сестру спасал Кастор, чей суровый взгляд и вечно хмурое лицо заставляли каждого жителя их общины чувствовать себя не в своей тарелке. Старший брат, сам так и не ставший отцом, присматривал и заботился об осиротевшей семье. Жена Кастора, не сумевшая подарить ему дитя, ушла к другому мужчине. И, когда выяснилось, что бесплодной была именно она, новоявленный супруг грозился выгнать ее, периодически поколачивая бедняжку. Не прошло и двух лет, как небольшой домишко вечно ссорившейся четы охватил пожар, настолько сильный, что всем поселением тушили огонь всю ночь, таская ведрами воду из озера.
В поселении Кастора считали странным и немного побаивались, считая, что его путешествие в проклятые земли мертвого города все же оставило неизгладимый след в разуме сурового мужчины. А после случая с пожаром поговаривали и о проклятии, что ляжет на каждого, связавшегося с этим молчаливым и угрюмым человеком. Кибела любила своего старшего брата, чей образ жизни с каждым днем все больше походил на затворнический. Их старушка-матушка, все такая же неунывающая Аглая, уже оставила попытки хоть как-то растормошить сына.
Иногда Кастор составлял компанию своему племяннику, обожавшему чуть ли не каждое утро с ведром и удочкой сидеть на берегу озера в секретном месте, что когда-то сыну показал Байон. Вот и сегодня неугомонный Атрей, позавтракав и поцеловав любимую матушку, кинулся к дому своей бабки Аглаи, прихватив рыболовные снасти.
Мальчик мчался со всех ног, наслаждаясь свежестью раннего утра. Дядю он застал за рубкой дров. Кастор методично и молчаливо махал топором и не сразу заметил улыбчивого племянника, потряхивающего в руках ведром и удочкой. Закончив колоть поленья, мужчина умылся водой из бочки и, не говоря ни слова, зашел в дом.
Через пару минут угрюмый мужчина и жизнерадостный мальчик не спеша брели с удочками в руках к озеру. Неугомонный Атрей, раньше болтавший без конца обо всем на свете, привык к извечному молчанию своего неразговорчивого дяди. Тишину их неторопливой прогулки нарушала лишь приглушенная трель какой-то одинокой птицы.
Кастор первым заметил странное темное пятно, чуть скрытое зарослями высокой травы, что росла на берегу их тайного места для рыбалки.
— Стой здесь! – рука мужчины легла на худенькое плечо мальчика.
Кастор передал свои снасти в руки племяннику и, подняв толстую корягу, валявшуюся на песке, осторожно двинулся в сторону странной находки. Атрей замер, казалось, забыв как дышать, и, широко раскрыв глаза, наблюдал за удаляющимся высоким мужчиной. Кастор медленно приближался к темному пятну, казавшемуся грудой сваленного в кучу тряпья.
Кибела, проводив сына и проверив заготовки лечебных трав, занялась огородом, где день ото дня всегда хватало работы. Женщина, копаясь в земле, не заметила как наступил полдень, жарким зноем затопив все вокруг. Она встала и, вытерев тыльной стороной руки пот со лба, глянула на тропу, по которой к дому приближались две фигуры, маленькая и большая. Кастор явно тащил что-то на спине, чуть нагнувшись вперед.
То, что они притащили, оказалось человеком. Мужчиной, таким странным, совсем непохожим на светлокожих и светловолосых, будто лишенных всех красок, жителей общины. Его волосы были черными как смоль, а лицо смуглым и изможденным. Кастор положил, казалось, бездыханное тело на лавочку в кухне.
— Живой, но слабый! – сухо бросил Кибеле брат. – Сможешь выходить? Я останусь здесь, присмотрю за ним.
Женщина кивнула, забегала по дому, ища нужные травы. Атрей, быстро смекнув в чем дело, разжег очаг и поставил кипятиться котелок с водой. Кибела колдовала, смешивая ингредиенты, и к вечеру отвар был готов. Кастор придерживал голову незнакомца, пока сестра аккуратно вливала целебную воду тому в рот сквозь потрескавшиеся сухие губы.
Чужак, не отпив четверти приготовленного лекарства, прокашлялся и открыл глаза, ничем не уступающие по черноте ночному небу. Сфокусировав взгляд на Кибеле, этот необычный человек зашептал что-то непонятное на неведомом никому языке.
Кун Лао уже несколько дней плелся по сухой безжизненной равнине, превозмогая усталость, жажду и голод. Эти бесплодные, исчерченные трещинами земли уже многие годы оставались пустыми, и лишь ветер завывал раненым зверем, разметая пыль и песок меж тлеющих обломков старого мира. В такой же пустынной, лишенной жизни, теперь была и его родина, что когда-то могла прокормить своими плодами всю их общину, всех его братьев и сестер, теперь уже почивших, поглощенных этим безумно жестоким миром.
Он остался совсем один, Кун Лао — лучший ученик старого мудрого мастера Чжуань Ченя, чудом выживший, предавший священному огню останки тех немногочисленных людей, что за прошедшие годы стали ему семьей, брел бездумно, сам не зная куда и зачем. Его одежда висела грязными лохмотьями, сапоги стоптались, волосы, давно не видевшие воды, торчали спутанными паклями, а во рту все пересохло от жажды. Казалось, что последний оставшийся на этой мертвой земле человек еле тащится, с трудом передвигая ноги, дабы найти свой последний покой в этих увядающих чертогах.
Когда усталость все же брала над изможденным путником верх, он, теряя сознание, падал на иссохшую землю, считая, что уже не поднимется, что тело его истлеет, став еще одним отмирающим остатком уходящего мира.
И каждый раз в воспаленном, затуманенном разуме Кун Лао чередой ярких красочных видений проносилась вся его жизнь, начиная с того момента, как великий мастер Чжуань Чень, подобрав голодного оборванца-сироту в бесплодных пустошах.
Кун Лао не помнил себя до пяти лет. Кем были его родители? Как он остался один? Куда он шел и откуда взялся? Теплая, крепкая рука мастера, легко подхватившая маленькое обессиленное тельце мальчика, добрая улыбка и мудрый, спокойный взгляд карих глаз, — первое яркое пятно, отпечатавшееся в памяти Кун Лао, став отправной точкой его существования.
Тогда, будучи маленьким, хилым, теряющим сознание от голода, найденыш, уснув на руках своего спасителя, почти не помнил, как оказался в теплой пещере у подножья горы, носящей название Бинан. Кажется, по дороге пару раз они делали привал, и тогда в горячечном бреду мальчику мерещились отблески костра, и вкус горького питья на губах и языке.
Поначалу, дикий, не владеющий речью, пугливый найденыш сторонился каждого, прячась за терпеливого и спокойного учителя Ченя. Но постепенно, ощутив заботу и доброту окружающих его людей, Кун Лао проникся к ним доверием, став вскоре частью большой семьи, состоящей из разновозрастных учеников, найденных мастером в своих странствиях по умирающим землям.
Чжуань Чень был самым старшим в их маленькой общине, и без сомнения, самым мудрым и, казалось, знающим ответы на любой вопрос. Сильный духом и телом, неунывающий, добрый, но строгий учитель терпеливо передавал свои знания и умения своим ученикам, коих тогда, помимо маленького Кун Лао, насчитывалось не больше дюжины.
Все, как один, проснувшись с рассветом, выходили на небольшую ровную площадку у пещеры, дабы присоединиться к ежедневной утренней гимнастике, проводимой учителем или одним из старших учеников. Плавные, размеренные движения казались со стороны легкими и воздушными, будто и не требовали применения каких-либо сил. Так думал и Кун Лао, пока сам не приступил к выполнению упражнений, что давались ему с большим трудом.
Мальчик уже подумывал сдаться, прикладывая все меньше сил и старания, выполняя движения кое-как. Тогда мастер Чень, подозвав маленького ученика в один из вечеров к себе, начал показывать простые движения, доступные каждому новичку. И постепенно эти несложные элементы, складываясь в чудесный танец, зарождали в сердце Кун Лао уверенность и радость.
— Великое начинается с малого, а трудное — с легкого. — с легкой улыбкой спокойным тоном произносил Чжуань Чень. — Из малого зерна вырастает колос.
— Но зачем нужно делать упражнения каждое утро? — вопрос, беспрестанно крутившийся у мальчика в голове, неожиданно сорвался с уст.
— Так мы закаляем тело и дух. — все та же легкая улыбка и лучащиеся добротой и мудростью глаза.
После утренней гимнастики каждый приступал к своим ежедневным делам. Кто-то уходил охотиться, принося, в основном, мелкую дичь, которая водилась в окрестностях. Чуть поодаль от пещеры располагались небольшие поля, где давным-давно, еще будучи юным мастер Чень сам засеял просо, овес, картофель и хлопок. Теперь же эти земли обрабатывали и засеивали его ученики, собирая в нужное время плоды своих трудов. Чжуань Чень научил своих воспитанников всему, что требовалось для жизни в гибнущем суровом мире. Научил их верить в себя, никогда не сдаваться и постигать все новое.
— Все в вашем разуме! — размеренно вещал мастер своим спокойным, чуть скрипучим голосом. — Ваши мысли определяют вас и ваши поступки!
Даже спустя четверть века, мудрый учитель не утратил своей силы и бодрости, и с той же теплой улыбкой наставлял своих птенцов. Казалось, так будет всегда, тихая размеренная жизнь, полная повседневных забот и трудов.
В один из дней Кун Лао отправился на охоту вслед за учителем, ушедшим пару дней назад. Чжуань Чень всегда уходил один, бывало на несколько дней, приводя иногда вместо пойманной дичи нового ученика. Кун Лао хотел побыть один, привести в порядок мысли и чувства, находящиеся в полном беспорядке, с того момента, как Лю Ши, девушка, к которой он испытывал симпатию, отдала свое сердце его другу. Кун Лао искренне радовался за них, но ему хотелось какое-то время побыть в одиночестве.
Молодой охотник шел не спеша, неслышно ступая по мягкой земле, прислушиваясь к шорохам, держа наготове свой крепкий лук и стрелы. Так он бродил по окрестностям до рассвета, пока не наткнулся на мастера Ченя, прислонившегося спиной к огромному валуну, с опущенным на грудь подбородком.
Кун Лао стремглав бросился к учителю, опасаясь худшего. Быстрый осмотр не выявил никаких ран и внешних повреждений, но одеяние мастера было испачкано и порвано. Кун Лао достал свой бурдюк с водой и, прислонив к губам Чжуань Ченя, попытался влить хотя бы пару капель. Закашлявшись, учитель очнулся, затуманенным взором оглядев своего ученика.
— Беги! Предупреди всех! Надо прятаться! -обычно спокойный голос мастера срывался и дребезжал, а руки дрожали. — Быстрее! Иначе будет поздно!
И в этот момент громкий непривычный шум раздался со стороны их родной обители. Стрелой, не разбирая дороги, Кун Лао бросился обратно, но не успел, обнаружив на месте своего дома лишь огонь, груды камней и несколько обожженных тел. Что произошло? Чем они так разгневали небеса? Он кричал, звал каждого из своих братьев и сестер по имени, но ответом ему была тишина, нарушаемая лишь треском пламени, охватившего когда-то плодоносные поля. Так и не найдя ни одного выжившего, уставший, растерянный и полностью опустошенный, мужчина вернулся к месту, где оставил учителя.
— Не плачь, сын мой! — обессиленным голосом прошептал Чжуань Чень. — Тело бренно, но душа бессмертна! Их души воплотятся в другой жизни! Как и моя! Мой путь здесь окончен, а твой еще нет! Иди и не сдавайся, найди место, где ты будешь счастлив! Найди свой путь!
Лао принес учителя к пещере, что служила им домом, и, уложив его рядом с погибшими учениками, предал тела огню на том самом поле, что давало пищу всей общине. Пару дней мужчина просидел в прострации, глядя на затухающие костры, ощущая бездонную пустоту в душе. Поднявшись с рассветом, Кун Лао побрел, не разбирая дороги, и земля, по которой он ступал была безмолвна и пуста.
«Иди и не сдавайся!» — отдавалось эхом в потухшем сознании Кун Лао последнее наставление учителя, придавая силы обезвоженному, голодному путнику. И в очередной раз поднявшись, он все же добрел до высоких скал, где наткнулся на неглубокое ущелье, что было узким и незаметным в сумерках. Мужчина, споткнувшись, свалился вниз, приземлившись на мягких мох, и тут же услышал журчание воды.
Позабыв обо всем, Кун Лао пополз на звук, обнаружив небольшую струйку воды, бьющую из горных пород. Напившись вдоволь, утомленный путник уснул крепким сном без сновидений и картин прошлого, надеясь, что завтрашний день откроет ему путь, что должен быть пройден.
Кибела жила в живописном поселении в горах, возникшем благодаря резвому пресноводному источнику, бьющему из горной породы, который, разрастаясь в бурный поток, вливался в глубокое, огромное озеро, что зеркально отражало небо над головой. Именно эта живительная чистая влага и дала небольшой людской общине возможность обосноваться в тихой, закрытой от бед и несчастий недружелюбного внешнего мира, зеленой долине, окруженной со всех сторон каменными возвышениями, как неприступными стенами.
Горная крепость, испещренная несколькими черными отверстиями пещер, из которых только одна путанными переходами выходила наружу к лесу, что скрывал под своей сенью единственный вход в цветущую, пышущую жизнью, деревеньку. За несколько столетий из небольшой горстки людей, чудом обнаруживших это волшебное место и скрывающихся поначалу в пещерах от погодных ненастий, поселение превратилось в дружную общину, насчитывающую около тысячи человек, с добротными деревянными домиками и сельским хозяйством. Промышляли также и разведением домашнего скота и птицы, и рыбной ловлей, и охотой в окружных лесах, что снабжали жителей не только дичью, но и древесиной.
Мать Кибелы, неутомимая сильная Аглая научила дочь всему, что умела сама. Будучи прекрасной хозяйкой, с ранних лет привыкшей к труду, женщина с утра до ночи копалась в огороде, хлопотала по дому, приобщая родное чадо к своим делам, попутно объясняя и показывая, что и как. А когда дочка стала полноценной помощницей, с мягкой улыбкой смотрела на плоды ее стараний. Отца девушка почти не помнила, он сгинул, когда ей не было еще и пяти, пропал в мертвом городе, диковинные сокровища которого манили и привлекали многих, но лишь единицам хватало храбрости пуститься за ними в опасную неизвестность. В памяти Кибелы нечеткой картинкой всплывал лишь огромный, вечно пахнущий табаком, силуэт, который с хохотом подбрасывал ее смеющуюся, еще совсем малышку, вверх, чтобы потом поймать и кружить, кружить.
Бесстрашный Атрей, уважаемый всеми соплеменниками, был одним из немногих, кому хватало храбрости пробираться в самые опасные земли за бесценной и сказочной добычей. И уж точно был единственным, кому долгое время удавалось возвращаться живым, принося с собой множество трофеев, поражающих своей уникальностью и необычностью. Очень ценилась одежда, произведенная бессчетное количество лет назад, когда люди были равны богам, создавая немыслимые творения и не ведая бед и забот, жили под сенью золотого века в величайшем райском городе, ставшем впоследствии долиной смерти.
Все поселение щеголяло в нарядах мертвого города, приносимых на протяжении многих лет такими же бесстрашными искателями приключений, как и Атрей. Великолепные прочные ткани, коим не было сносу, не выцветали и прекрасно отстирывались, согревали в холодное время не хуже добытых охотой шкур животных.
Находкам отца не было счета: одежда, диковинная, но удобная обувь, устройства, дающие свет и огонь, волшебные дощечки, показывающие и рассказывающие истории древних, и, конечно же, оружие, поражающее смертоносными лучами. Но все это, в основном, было добыто до рождения Кибелы, и часть этих фантастических устройств уже не работала.
Кастор, будучи старше сестры на двенадцать лет, знал отца куда лучше и скучал по нему до сих пор. Атрей был для сына примером для подражания, научившим его всему, что знал и умел сам, слепив из нескладного мальчика самого лучшего охотника в поселении. Именно Кастор, любящий и заботливый брат, заменил Кибеле так рано ушедшего папу, научив стрельбе из лука, который сама она и смастерила под присмотром, охоте на мелких зверьков и умению распознавать съедобные ягоды и грибы.
Об отце Кастор почти ничего не рассказывал, даже вопреки многочисленным просьбам сестры, лишь изредка замирал, уставившись в никуда застывшим взглядом, полным ужаса и боли. В свой последний поход в проклятые земли мертвого города Атрей взял своего пятнадцатилетнего сына, решив, что тот уже готов отправиться с ним. Кастор вернулся через неделю, один, израненный и перепуганный до смерти. Никто не мог от него добиться ни слова, получая в ответ на вопросы о том, что же приключилось, лишь невнятное бормотание, изредка сопровождаемые всхлипами. Атрей так и не вернулся, разрушенный мертвый город, навечно погрязший в зеленоватом тумане, прибрал отца к себе, как и многих других до него.
Многие решили, что Кастор повредился умом, но через год он вроде бы оправился, лишь став при этом невероятно замкнутым и немногословным, посвятив себя охоте в окрестных лесах, да помощи матери в воспитании младшей сестры и делах по хозяйству. Вылазки в древний разрушенный город на некоторые время прекратились, смельчаков, готовых сунуть голову в адское логово, больше не находилось.
Кастор женился на скромной работящей девушке, когда ему стукнуло двадцать пять, что считалось поздним сроком, так как мало кто из людей доживал до шестидесяти. Именно тогда к Кибеле, ставшей уже прекрасной юной девушкой, начал свататься молодой и статный Байон, уже пару лет как перенявший звание лучшего охотника у ее брата. Будучи отзывчивым неунывающим добряком и душой любой компании, он слыл любимцем всего поселения. Трудолюбивый и смелый, Байон был отличной партией, о чем Кибеле, не переставая, напоминала мать.
– Он надежный, с ним в беду не попадешь! – ни на миг не уставала причитать Аглая. – Будешь как за каменной стеной! Будешь горя не знать! Выходи за него, и будет тебе счастье! У меня глаз наметанный!
Так в четырнадцать лет, поддавшись на уговоры, Кибела стала замужней женщиной, а через пару лет после этого матерью прекрасного сынишки, названого в честь ее бесстрашного отца, Атрейем. Байон, оказавшийся прекрасным мужем и отцом, действительно превратил ее жизнь в сказку. Счастливые, они жили душа в душу, не зная бед и горя, пока в один из ясных солнечных дней, проводив рано утром супруга на охоту, Кибела так и не дождалась его возвращения ни к вечеру, ни даже на следующее утро.
Но это было лишь началом беды! Вскоре охотники начали пропадать один за другим. Окрестный лес, что снабжал поселенцев дичью и древесиной, стал вдруг опасным и гиблым местом, навевающим страх на людей. Посовещавшись, старейшины племени решили закрыть единственный проход во внешний мир, щедро завалив его камнями.
Когда мирным, беззаботным, лениво тянущимся дням пришел конец? Когда? Когда она последний раз пила ароматный мятный чай вприкуску с нежным бисквитом в компании шумных подруг в том уютном кафе на берегу огромного лазурного озера, где вода всегда оставалась теплой, благодаря контролю Теоса? Когда последний раз ходила на тренировку в элитный фитнес-зал, не только для занятий на многочисленных тренажерах с умным программным обеспечением, подбирающим тебе нагрузку в соответствии с параметрами организма, но и похвастать отличной спортивной фигуркой?
Когда же все перевернулось с ног на голову? Когда райские сады Эдема, последнего оплота человечества, где все мыслимые и немыслимые блага сыпались как из рога изобилия, обернулись глубинами адской бездны? Еленика уже не помнила когда или не знала, что, в общем-то, теперь было несущественно. Прошлое казалось таким нереальным, будто и не было человека с таким именем и все ее существование – просто чей-то затянувшийся сладкий сказочный сон.
Нет. Нет же! Она существовала. Она жила когда-то, в благодатном крае, в прекрасной процветающей стране под огромным защитным куполом. В стране, где богом был искусственный разум, управлявший каждой мелочью бытия, дабы обеспечить обитателям райский комфорт. Ни один человек ни в чем не знал нужды, не ведал горя, бед, болезней, войн и тяжелого труда. Вся сложная работа выполнялась различными роботами, контролируемыми все тем же искусственным богом, созданным около двух тысяч лет назад гениальным ученым.
Доктор Марков, великий ум старого мира, чьи научные изыскания до сих пор не удалось никому постичь, умер от страшной лучевой болезни, как только создал свое самое выдающееся изобретение, так говорят Архивы. Ни один из нынешних ученых не смог до конца разобраться устройстве его детища. Да и сам доктор, понимал ли он всю глубину и уникальность своей работы? Ответа на этот вопрос не ведали даже всезнающие Архивы. Но искусственный сверхразум, названный Теосом, превосходный и непостижимый, прекрасно справлялся со своей работой. Все, будь то состав атмосферы под куполом, температура окружающей среды, чистота и состав вод, и прочее-прочее – все было подконтрольно гениальному созданию, что теперь многие обитатели этой страны величали чуть ли не божеством. И Великая Гайя Терра, рай на пустынной бесплодной Земле, последнее пристанище и последняя надежда выжившего человечества, процветала, не ведая бед и ненастий под неусыпным оком всевидящего Теоса.
За пределами купола простирались безжизненные земли, опустошенные стараниями людей старого мира. Людей, уничтожающих не только себе подобных в бесчисленных войнах с использованием ядерного и биологического оружия, но и своих братьев меньших, что не могли защитить себя от разрушительного воздействия человека. Так говорят Архивы, что хранит в себе Теос! И лишь тогда, когда от многочисленного людского населения остались жалкие крохи, а некогда зеленая планета стала отравленным безликим серым камнем, наполненным ядовитыми водами, выжившие задумались о сохранении человечества и остатков тех благ, что некогда давала им Земля. Так и возникла Гайя Терра, дабы сберечь и приумножить то немногое, что уцелело. Растения, животные, птицы, рыбы, насекомые, бактерии – все год за годом возрождалось по крупицам, культивировалось, совершенствовалось в лабораториях в центральных зданиях Теоса.
Все это было так давно, что казалось сказочным, нереальным, словно давняя легенда или древнее предание, что обросло мхом. Никогда особо не задумывающаяся о столь далеком мрачном прошлом, Еленика наслаждалась беззаботной жизнью и не знала ни в чем отказа, будучи дочерью двух самых светлых умов в самой великой стране, пользуя все блага современной цивилизации. «Ценный генетический материал», именно так, сухо и без эмоций, ее называла вечно занятая мать, которая и занималась всей этой заумной ученой скукотенью, так необходимой возрождению человечества. Обновленного и совершенного человечества, где даже дети рождались под присмотром лучших генетиков и, конечно, под присмотром Теоса, сердца и разума их земли обетованной.
Еленика никогда не интересовалась работой матери или отца, неизменно следующего тенью за властной женой и будучи ее правой рукой. Вечный ребенок, она познавала открывающийся ей мир и его удовольствия со всей страстью и отдачей, на которую была способна. С головой погружалась в фильмы, созданные людьми старого мира. С неимоверным восторгом слушала книги, написанные настолько давно, что события в них казались нереальными. Отдавалась всей душой спорту и наслаждалась вкусной едой с любимыми подругами, с удовольствием плескалась в кристально чистых водах искусственного озера и загорала под рассеянными куполом лучами солнца.
Последние пару лет всем вниманием девушки завладел Энрико, такой же «ценный генетический материал», как и она сама. Великолепная пара, оба светловолосые, голубоглазые, с идеальными чертами лица, прекрасные, как ясный солнечный день. Они вместе ходили в спортзал, слушали одни и те же книги, гуляли держась за руки. Он водил ее в кинотеатры по воскресеньям, правда, не для того, чтобы посмотреть фильм, конечно же, а для жарких объятий на задних рядах. И это было прекрасно!
Но сейчас Еленика лежала на крыльце ее любимого кафе, куда девушку отбросило сильной волной горячего воздуха, осыпанная битым стеклом и перемазанная кровью. Рядом лежали еще несколько человек, надрывно гудели сирены, заглушая людские вопли. Еленика хотела оглядеться в поисках Энрико, но тело, словно ватное, не слушалось ее, голова гудела, налившись свинцом. Сердце бешено стучало, грозя пробить грудную клетку, а разум упрямо отказывался верить в происходящее. «Это ведь просто страшный сон, да?» – думала девушка, но кошмар и не думал заканчиваться.
Все вокруг будто заволокло красным маревом, смешавшим в себе и людей, и внезапно застывших роботов, и истошные крики раненых и испуганных жителей, и оглушающий вой сирен. И в этом мареве Еленика отчетливо услышала полные ужаса и отчаяния вопль.
– Гайя уничтожена!
– Мы обречены!
– Купола больше нет!
Еленика почувствовала, как с каждым услышанным словом холодный страх будто покрывает льдом каждую клеточку ее организма, превращая ее жизнь в безумный кошмар. Дышать стало сложно, легкие словно сжали стальные тиски, и сознание девушки померкло. А очнулась она много лет спустя, обездвиженная, не чувствующая собственного тела, словно его никогда и не существовало, перед ней было стекло, или что-то очень похожее на стекло. А за стеклом серое пыльное помещение с кучей неизвестных девушке механизмов и приспособлений, экранов, большей частью потухших, и обездвиженных роботов, застывших затейливыми статуями. Кошмар Еленики продолжался, и, казалось, ему не будет конца.