18.12.2017 12
Глава 11
Пеструю почтовую лошадку он отловил возле трактира. Умная скотина пришла туда, где он ней заботились и когда маг подъехал, ее как раз расседлывал мальчишка-слуга.
– Напужало ее чой-то, господин! – увидев Игриса, солидно произнес он. – Повод, как ножом обрезан, да на боку вон царапины. Нешто волка в город принесло? Так летом не того они, они зимой того! А то и через стену могут, ежели снега много. Тогда считай, сожрут кого. Но для энтого облава есть.
– Понятно. Это правильно, что облава. – Маг похлопал животное по боку ладонью. – А сумки при ней были?
– Все в комнате вашей, господин! Брат отнес, а я тут вот обихаживаю!
Два медяка перекочевали в ладонь парнишки – за сообразительность. Игрис взбежал по ступенькам – сумки следовало осмотреть, может быть, неугомонный начальник что-то успел туда припрятать?
Подозрения подтвердились. Услужливый парень приволок весь груз, включая пару обгорелых досок. И вот при виде их, а точнее начертанных на них знаков маг ощутил, что волосы на голове у него зашевелились от ужаса. Краденую силу использовать было нельзя, она убивала того, кто это делал, но извлечь ее было можно. И поместить в накопитель. Только вот круг заклинаний, необходимых для ритуала давал жуткий резонанс, и о нем узнавали все маги еще в процессе начертания. Неизвестный противник не просто начертил его. Он сделал круг переносным, расположив части заклинания на разных предметах, и нестабильным, от чего могло случиться что угодно. Любой сбой. И судя по тому, как обгорели доски – он и случился. Еще в сумке оказались тщательно упакованные человеческие кости. Регалий не было. Значит они по-прежнему где-то у господина. Мысленно помянув начальство незлым тихим словом, маг пошел вниз. Трактирщик ждал его:
– Вижу, вы движетесь к успеху, господин? – поклонился он. – В городе говорят, что столичные сыщики не чета нонешним. А коня-то вы притомили. Мож Пузю мою возьмете?
– Кого?
– Да Пузю. Она не старая еще, и разумная получше человека. Мне ее чародей оставил. Сам в телепорт полез, а лошадку тут бросил. И так за ней и не пришел.
– Давай Пузю.
Трактирщик был щедр не только к столичным сыщикам. Соловая Пузя полностью оправдывала свое имя. Это была лошадь грузовой породы, у которой подпруга сошлась с трудом и только у передних ног. Зато и сидеть на ней оказалось удобно – как в кресле, а высокая задняя лука седла послужила опорой для спины. Какой маг и зачем разъезжал на таком чуде, Игрис так и не понял. Зато уже через три улицы осознал одно – лошадь перла не обращая внимания на других коней, просто разгоняя их за счет массы, заставляя шарахаться и жаться к стенам домов.
– А знаешь, мы подружимся! Напомни, чтоб я тебе сухарей купил, и репки какой-нибудь. – Игрис наклонился и одобрительно потрепал тяжеловоза по шее, когда от него с трудом увернулся какой-то местный дворянчик. Попытку призвать «негодяя» к порядку маг пресек, подпалив вспыльчивому высокородному головной убор. Не было времени на ерунду – поисковое заклинание гнало вперед, подстегивало, как коня шпоры. А то бы еще и проклял…
Пожарище он подверг внимательному изучению. Сразу видно, что именно тут колдовали: остатки заклинаний пронизывали воздух, трепетали обрывками субстанций, мельтешили, мешая увидеть последовательность событий. Но и обычным, не магическим зрением маг видел и следы сапог в золе, и отпечатки лап крупного волка.
– Ну не дурак, а? – вопросил Игрис пространство. Оно ожидаемо промолчало и пришлось осматриваться дальше самому. Неизвестный чародей ограничился превращением эр Берриса, а вот осматривать его вещи не стал. Просто затолкал их под пол и засыпал мусором. Или поленился или… Похолодев, маг поспешно закопался в свою находку. Среди разорванных остатков одежды нетронутыми обнаружились императорские регалии.
Игрис задумался, припоминая все жуткие легенды, связанные с этим артефактом. Потом вежливо обратился сразу к двум вещам.
– Господа, я знаю, что вас должен носить совсем другой человек. Высокородный. И я, недостойный, в обычной ситуации не посмел бы и смотреть на вас. Но так сложились обстоятельства, что мне было бы намного легче с вашей помощью. Как бы узнать, могу я ее получить или нет?
Руки, держащие ленту и грамоту, на мгновение охватил холод, такой, что маг едва не бросил предметы. Ну а потом он ощутил тепло, словно в зиму ворвался солнечный весенний луч, разогнав морозы и растопив лед.
– Спасибо, господа, – поклонился артефактам Игрис, и надел их на себя. Запахнул плащ и, прихватив свои находки, отправился дальше. Искать утратившее человеческий облик начальство.
Дэн трусил, чутко прислушиваясь к звукам. Вся его свежеобретенная волчья натура гнала прочь, дальше от страшных запахов, людей, в лес. Но усилием воли он заставлял себя трюхать, не торопясь, наклонив голову так, чтоб виден был изукрашенный вязью рун ошейник. Волк ли, собака ли, он ручной и безопасный. Главное – вернуть себе человеческий облик, а для этого надо всего лишь или заставить наложившего заклятье мага снять его, или просто убить этого колдуна. По здравому размышлению убить выходило проще.
Внезапно донеслись голоса. Чуткие волчьи уши уловили знакомый голос. Враг был рядом, и что самое неприятное – не один. А с толпой ему не справится. Тем более среди города. Забьют дубинами и слова сказать не успеешь – за нападение-то на человека. Дэн припустил быстрее по грязной улице вниз. Чуткий нос доносил запах дешевой еды, давно не мытых тел и самое главное оттуда доносились детские голоса. А позади стучали копыта погони.
Пробежал он не так много, когда обнаружил искомое: кучка грязных детишек бедноты возилась возле лужи, пуская кораблики из щепок. Дэн, подойдя, толкнулся лбом в первого из них. Погоня свернула в переулок. Видимо спрашивали у людей, куда побежал крупный зверь. И если его увидят… Мелочь человеческая взвизгнула сперва от испуга, а потом от восторга – собака была большая, лохматая и почти не страшная, в ошейнике. Толчок в бок от детских рук завалил волка на землю и он, махая лапами и хвостом, принялся извиваться в грязи. Кораблики мгновенно были забыты: огромное серое чудо почти исчезло под детскими телами. Всадники приближались, кони замедлили шаг…
– Какую-то шавку гладят, – донесся сверху ненавистный голос. – Он сейчас будет от ужаса на стенку лезть, а не с этими отродьями играть. Там же такой шок!
– Хорошо, Валинел, веди, – ответил женский голос, обладательницу которого эр Беррис тут же занес в список личных врагов. – Но все-таки ты зря не убил его на месте!
– Заклинание должно было его убить! Структура была разрушена, и он должен был умереть, стать дохлым зверем. А он мало того, что выжил, так еще и так страшно зарычал, что я растерялся! – заюлил маг.
Дэн засучил лапами, ерзая в пыли. Всадники удалялись, но слишком уж, на его вкус, медленно. О том, что он дворянин высокой крови, родич императора и его доверенное лицо, может вот так валяться, прикрываясь от опасности самым очевидным способом, этим провинциальным дворянчикам даже в голову не пришло. Волк презрительно оскалился и чихнул. Детишки встретили это восторженным визгом, хватая за нос, лапы и кто-то вцепился в хвост. Эр Беррис повертелся, завилял высвобождаясь. Это требовало сосредоточения и определенных усилий, но зато обеспечивало надежное прикрытие от врагов. Наконец всадники удалились настолько, что даже лежа на земле, он перестал слышать их. И теперь надо было бежать дальше. Туда, где его не будут искать и где он сможет укрыться рядом с врагом. Чтоб суметь нанести смертельный удар в удобное ему время.
День 10. Пленник.
— Трямпэ, ты должна была находиться у бабушки, а вместо этого взяла с собой маленькую сестренку и, по морозу, приплелась сюда! В сомнительной компании! О чем ты думала?! — отец не кричал, но его командный голос проникал через уши прямо в голову, помимо воли. И уже там, стучал внутри прямо по совести, уподобляясь молоту.
— Пап, у Охи глаза светятся! У нее пробился дар, понимаешь? Ее нельзя было оставлять. Лисенке надо учиться, иначе она будет в опасности! — Уверенное тявканье, в сравнении с отцовским, было похоже на скулеж.
— То есть, ты думаешь, что два раза брать в сон неподготовленную лунную — это безопаснее? То есть, моих девочек водил по бездорожью тот, кто сам заплутал, чуть не до смерти, и это было не опасно?! И мне не стоит переживать?!
— Пап! А еще мы во сне светимся! — Оха, казалось, совсем не боится отцовского гнева, хотя, ее-то как раз и не ругают.
— Светитесь? Хм. Надо обдумать. Ложись спать, маленькая, там тебя мама ждет уже. — Шераг — лидер Лунного клана в этот миг был так не похож сам на себя — такая нежность была и во взгляде, и в голосе, — А с тобой, юная лиска, у нас еще долгий разговор!
— Но я не считаю себя виноватой в чем-то, кроме этого. — Трямпэ поняла, что сейчас папа выскажет все, что думает о ее выборе.
— Что сказала бабушка? — спросил отец, понимая, что так просто из норы их бы не отпустили.
— Она сказала, что из боя ждут только родных и любимых. — Голос звенел хрусталем: дочь была полностью уверена в своей правоте и была готова спорить.
— Значит, так ты загорелась? — проговорил матерый лис, думая о чем-то своем, — Ты сделала выбор сразу. Вот почему искра пробудилась. У щенят это происходит спонтанно. А у тебя случилась любовь. И твой огонек стал маяком. Ну, что ж, тогда тут я уже бессилен что-либо менять. И уговаривать тебя — смысла нет. Но Ласар останется взаперти, потому, что мы еще не решили, что с ним делать. Ты еще тут? Беги к своему лисенку!
При входе сидел злой и насупленный Корош, назначенный присматривать за пленником. Он морщился от головной боли и пытался ткнуть разгоряченный лоб в снег. Из норы доносилось немузыкальное бездарное пение второго охранника, прозванного в шутку Дроздом. Корош подвинулся, уступая дорогу. Трямпэ юркнула в широкий лаз, почти сразу встретившись глазами с грустным золотым взглядом Ласара.
— Они не дают мне спать, представляешь? Считают, что я убегу бездорожьем. Вы меня видели, ребята? Я устал от долгой дороги не так, как успел устать от вас! Это невыносимо!
— Папа сказал, что я тебя заменю, — лиска хитро поглядела на Дрозда. Он мне рассказывал о твоем будущем выступлении на празднике зимнего солнцестояния. Звал обсудить детали. Ты ведь теперь звезда всего клана! Мимо пробегающие лисы останавливаются, заслушавшись. — Улыбка Трямпэ из просто озорной стала заискивающей, и, даже откровенно льстивой. Но Дрозд этого не заметил. Бросив короткое: «Наконец-то, меня оценили! Теперь-то Корош посмотрит!» — он спешно покинул нору.
— Привет! — сказал Ласар, совсем другим нежным голосом, любуясь рыжей чертовкой, — Ты – опасная. С тобой ухо востро надо держать!
— Разве я когда-нибудь над тобой шутила? — лиска даже чуть не подпрыгнула одновременно от смущения и негодования, но почти сразу успокоилась, осознав шутку, — Ты – это ты. Понимаешь?
— Понимаю, — сказал лис, подходя ближе, — И тем, кого хочу я осчастливить — уже спасенья нет! — Он приблизился вплотную, глядя в желтые. расширенные от удивления, глаза, откровенно наслаждаясь производимым эффектом: Трямпэ мелко подрагивала и смотрела на него не отрываясь.
— Спасенье у входа стоит, — спустя мгновенье грустно опустила мордочку лиса, — Тебя пока не отпускают. — Справиться с нахлынувшими эмоциями ей впервые оказалось чертовски сложно. Она ткнулась носом в его грудь, и они стояли, прижавшись друг к другу, наверное, целую вечность. Было тепло. Очень тепло. И впервые — спокойно. Влюбленные сами не осознали, как на них пушистым легким покрывалом опустился сон.
День 9. Тени внутри.
— Значит, всё гораздо хуже, чем я думал… — пробормотал Ласар, разглядывая каменную кладку стены — Тристэрр нас отсюда не выпустит, а значит, вы останетесь рядом со мной. Но этого нельзя допустить…
— О каком пророчестве речь? — голос Трямпэ был спокойным, несмотря на то, что она в этот момент была готова к самым ужасным новостям — откуда человеку знать о Лунном клане?
— Внутри меня тени, лис. Ты понимаешь?! Тени! И они вырвутся. Говорят, что нас — Лунных создал очень древний темный маг, чтобы мы стали проводниками. Нас сделали вратами в мир теней — мир практически неисчерпаемой темной магической силы. Но эксперимент провалился: творение убило своего творца. Прочитав вслух карандашную строку в учебнике, юный Тристэрр стал первым из нас, но не последним. Юноша убил мага. Лисицы убежали. Они научились жить, умещая свой ад внутри себя. Научились видеть и побеждать полчища теней, научились открывать калитку из своего сна. Мы стали привратниками, а не вратами. Но всё это до раза — маги не умирают. Тот конкретный решил возродиться. И кто за хвост меня дернул тогда соваться в этот сон?! Я еще не умею и половины того, что знали родители. А до уровня учителя Этолле вообще никогда не дотяну. Рядом со мной вам опасно.
— Давай снова позовем Тристэрра, скажем, что идем в Симайский бастион, ведь тебе там обязательно помогут! — глаза Трямпэ были влажными и оттого блестели, как у сумасшедшей, — нельзя сдаваться, понимаешь?! Разве этого от тебя ждали бы твои родители? Великий Двуликий Лисий бог не оставит нас в беде! Не бывает так, чтобы ничего нельзя было сделать!
— Я не верю в Лисьего бога, лис. Рая нет. А вот ада всегда было достаточно…
— Ты не веришь, но это не может нам помешать верить в тебя!
Разговор кончился потому, что Охе надоело вести себя взрослее, чем она есть: маленькая лисяшка разревелась.
— Как же мы отсюда уберемся? — спросила Трямпэ, прижимая к себе мокрую рыжую мордашку, норовящую спрятать нос у нее под мышкой.
— Есть только один вариант. Не хотел его использовать, но, видно, придется. По-моему, дорогие мои, мы все сегодня не выспались.
Новый сон был серым и спокойным. Теней не было. Среди влажного, пахнущего перепревшими листьями тумана — висящей в воздухе мелкой мороси — виднелись голые осины и липы. Воздух был спертым и сырым. Казалось, что время остановилось.
— Это бездорожье, — сказал лис, — здесь я убегал от теней, но потом опять провалился. Нужно идти очень спокойно, тихо, и постараться не испытывать сильных эмоций.
— А куда идти? — задала вопрос Оха, осторожно переставляя сначала одну лапу, потом вторую.
— Каждая крепость имеет небольшой маячок. Но не очень точный. Я шел к школе Лунных, когда попал к вам. Сейчас пойдем в Симайский бастион.
— Ула-ула! Мы увидим маму и папу! — закричала Оха и провалилась сразу, но не глубоко.
Шли долго и медленно. Ласар иногда припадал на передние лапы и просто стоял, ссутулившись, несколько мгновений. Уходить бездорожьем — была явно плохая идея. Сила теней росла в нем и пыталась захватить власть. Трямпэ плелась рядом, чуть приостанавливаясь в эти минуты слабости. В ней боролись два чувства: беспокойство и что-то теплое горячее в области груди. Она в любой момент была готова подскочить к нему, если будет проваливаться, и обнять — может, лисий бог сегодня будет милостив и снова сотворит огненное чудо? Потому, что лично она дверей открывать не умеет.
Когда над соседним перелеском в небе мигнуло всеми оттенками радуги — путники невольно обрадовались. Небесное сияние! Почти пришли.
— Сейчас я нарисую круг, — сказал Ласар, — будете заходить по одной. Оха радостно кивнула, а Трямпэ почувствовала подвох во фразе.
— Что значит по одной? Ты разве не идешь? — задала она прямой вопрос, чувствуя, что ответ ее не порадует, — разве для выхода не нужна дверка?
— Дверка — это мой путь, а я отправляю только вас. Нечего двум молодым лисичкам делать рядом с ходячим проклятием! Мой долг — убраться подальше! Вы успеете предупредить, может быть, старшие придумают, чего можно сделать.
Оху практически втолкнули в круг, и она пропала. Круг также пропал. Лис, ворча, принялся чертить новый, периодически проваливаясь лапами в иллюзорную землю. Трямпэ понимала, что она не может и не должна уходить. Под ней также появлялась пустота, которая засасывала вниз, сначала помаленьку, но определенно, хотела вобрать рыжую в себя целиком — туда вниз — в мир теней. Тонкая серая прослойка сна между реальностью и адом. Нельзя эмоций! Нельзя страха! Нельзя уйти с ним дальше! Нельзя! Сплошные нельзя!
Ласар терпеливо стоял рядом с новым кругом и ждал, медленно уходя лапами вниз, но будто не замечая этого. Его изучающий взгляд, казалось, пытается запомнить и сохранить навсегда весь целиком образ этой милой лисички. Внимание и боль.
Трямпэ подошла к нему вплотную — мордой к морде — не отводя своих желтых глаз. Зрачок на секунду расширился. Или в темноте только показалось?
— Ласар! Ты мне дорог. И я тебя не отпускаю. Просто не отпускаю, слышишь?! Я тебя люблю! — лисица думала, что он сейчас над ней посмеется, или скажет что-нибудь обидное и хлесткое, а может, ударит лапой наотмашь, чтобы не выдумывала ерунды, когда в опасности не только они двое, а весь клан! Но лис только спросил грустным голосом:
— Зачем я тебе, лиска? Я скоро умру. Я опасен. Я даже не знаю, есть ли у меня «завтра». Могу ли я?. — А потом Трямпэ просто прижалась к нему, осознавая этот радостный и грустный ответ. Ласар опустил морду ей на загривок, молча, обнял. И они провалились!
— Это что еще такое?! — папин голос лисица не спутает ни с чьим другим! Она приоткрыла один глаз: в двух шагах от них стоял отец с горящим от негодования взором и красной лентой на левой лапе, к нему жалась плачущая Оха, а за ними стояла и наблюдала романтическую картину объятий целая дюжина лунных воинов…
День 8. Не сказка.
Башня была круглая, каменная и, судя по обилию серо-коричневого мха в щелках между булыжниками, очень старая. Комнатка, в которой очутились лисы, по форме была похожа на растущий месяц. Небольшая дубовая дверь оказалась заперта. До узких длинных бойниц невозможно было дотянуться, даже подпрыгнув. На холодном, щербатом в некоторых местах, полу лежал полуистлевший красный ковер. Единственная прямая стена, что отрезала небольшую комнатку наверху от остальных помещений, была оснащена небольшим камином, с коваными ветвями, зверями и виноградными гроздьями. Огня не горело. Не было даже намека на поленья, будто их, сожженные, разметала сотня тысяч ветров, за сотню тысяч лет. В углу стояла кованая, украшенная в том же стиле, что и камин, кровать. Полупрозрачный обветшалый полог был одернут и во многих местах висел лохмотьями. А на полу то тут, то там, еле угадываясь очертаниями, лежали обгорелые книжные корешки.
— Не может быть… — Ошарашено проговорила Трямпэ. Слушать бабушкины рассказы было намного веселее, чем самой очутиться в той самой башне, где заперли принцессу Халели и учителя Ламера на время магического поединка двух учеников. — Неужели, мы в сказку попали?
— Если б это были сказки! Надо думать, как теперь выбраться. — Ответил Ласар, принимаясь обнюхивать пол и стены.
— Надо как-то позвать того юного мага! — Оха, единственная чуть не скакала от радости, не осознавая всю опасность их положения.
— Юного?! Ничего себе «юный» — пробурчал Ласар, ожесточенно копаясь в горе заросших лишайником книжных корешков, — Для сравнения, принцесса Халели стала хорошей королевой, доброй матерью их детям, и мудрой бабушкой, еще более мудрой прабабушкой. Она прожила лет на двести меньше своего мужа великого магистра. Вот! Нашел. Когда мы учились в школе, нам показывали эту книгу «Песнь о прекрасной Халели и верном Тристэрре»… Понимаете, эта комната вся пропитана человеческой магией — никому отсюда не выбраться.
— Может, все-таки кого-нибудь позвать? — огорченно вздохнула Оха — у нее в голове не укладывалось, что одна девушка отсюда сумела выйти, а теперь две лисички и лис — вдруг не сумеют… Конечно, у них не было волшебного кулона, но лапы опускать никто не собирался!
— Трямпэ, почитай вслух, — попросил Ласар, носом подвигая лиске книгу. У Охи предательски заурчало в животе, и она легла на остатки ковра, прижимая свой громкий живот к полу, и укладывая голову на передние лапы: о еде сейчас можно было только мечтать. Рядом устроился Ласар. С другой стороны — Трямпэ с книгой. Лежать бок к боку и читать древнюю счастливую легенду, было тепло и почти хорошо.
Сон подкрался медленной спокойной поступью. Бархат магистерской мантии мазнул Трямпэ по носу, и она открыла глаза.
— Ну, что ж, снова здесь гости. — Сказал волшебник, — кто же вас сюда смог закинуть?
— Здравствуйте, магистр Тристэрр, — сказал Ласар, потирая лапой золотящиеся в ночной темноте глаза.
— Лунный… — взволнованно проговорило привидение — Пророчество сбывается? Нет! Я не выпущу тебя отсюда!
День 7. Западня.
Снег скрипел под лапами, как старые паркетные половицы, и совсем к шерсти не прилипал. Деревья, покрытые инеем, напоминали молодых невест, стоящих в рядочек. Мороз щипал влажные лисьи носы, но без ветра был бессилен и совсем не пробирал до костей.
Когда лес резко оборвался, состояние бодрого спокойствия сменилось тревогой. В морду резко пахнуло ледяным ветром и странным запахом. Лес кончился. Впереди наискось бугрились два больших холма, справа вдали выбивались из общей белой идиллии почти черные елки, слегка припорошенные и блестящие на солнце. Слева под тяжестью налипшего снега коромыслом изгибалась тонкая березка. А вот под ней… К солнцу тянула окровавленную лапу Талира — мать обеих сестренок. В ее пасти клокотало при каждом вздохе, а сбоку пузырилась и капала красно-коричневая жижа.
Трямпэ кинулась к раненой, утопая в хрустящем снегу почти по грудь, а сзади закричала Оха. Лис, не теряя времени на долгие размышления, клацнул зубами, ухватив убегающую лисицу прямо за хвост. Трямпэ тряхнуло, как собаку на поводке, что не добавило ума. Она развернулась и, ничего не понимая от ужаса, оскалилась.
— Можешь нападать, в конце концов, так умереть лучше, чем стать тенью! — гордо не отводя взгляда, сказал Ласар, — я мало кому нравлюсь из-за моего тяжелого характера. Но я должен… — Тут он закашлялся и все-таки стал отплевываться от съеденной шерсти.
— Там ма-ама… — Почти скуля, протянула Трямпэ, перетаптываясь лапами по снегу от раскаяния и нерешительности, — почему не пускаешь?
— Там ничего нет. Это человеческая магия! — протявкал, кашляя, лис, все еще мотая головой и высунутым языком. Кажется, даже слезы выступили!
— Но мама… — лиса сделала еще шаг задом наперед. Как же он не понимает?! Как можно не проверить?
В этот момент реальность полыхнула всеми цветами радуги, как мыльный пузырь и лопнула! Трямпэ попала в ловушку. И круглыми от потрясения глазами смотрела на удаляющихся близких… В этот момент Ласар схватил Оху за шкирку и сиганул вместе с ней в этот мыльный пузырь…
— Вот я сегодня шерсти наелся! На всю жизнь вперед! — мотая головой и помогая себе лапой, ворчал лис. — Как только мы выберемся, вы, хвост вас подери, поплететесь домой! Послал же Извечный такую компанию!
День 6. Найти выход, несмотря ни на что.
— Это Линторская школа, — сказал лис, выплевывая на снег край уже надоевшего кулька, который ко всему прочему, всю дорогу мучил его аппетитным запахом вкусных сладких корешков. Над пологой горкой виднелся витиеватый, почти затухающий, дымок печной трубы.
— По крайней мере, точно не пустует. Это хорошо! — сказала Трямпэ, опустив свою ношу, и посматривая на усталую, замерзшую, еле волочащую ноги, сестричку.
Впереди послышался одиночный треск сучка, а затем мигнули два голубых огонька прищуренных глаз. Лиска невольно попятилась назад, ткнувшись в передние лапы Ласара. Всё тело затрепетало осенним листиком на ветру от странной неподконтрольной дрожи. Обладатель этого потустороннего взгляда пугал даже не ее саму, а то лисье чутье, которое никогда не обманывало!
Ласар опешил, чувствуя, как в крови поднимается совсем неуместный комок тепла — близость этой рыжей творила с ним неладное! Хотелось то ли тяпнуть ее за шкирку, чтобы так близко не приближалась, то ли вцепиться зубами и не отпускать. А может, даже прыгать вместе с ней, как глупому щенку! И ловить крупные пушистые снежинки, что, пританцовывая, медленно засыпали их следы. Голос казался хриплым и непослушным. Ласар сказал:
— Здравствуй, учитель Этолле. — Из темноты показался старый, хромающий и, чуть серебристый от седины, лис.
— Почему так долго? — недовольно прошамкал старец. — Совсем молодежь от лап отбилась! И махнул на нору, мерцающую рыжим огоньком на вытоптанном снегу.
Кроме старика в школе никого не было. Учитель сел перед широкой пиалой с травяным чаем. При свете живого огня пугающий взгляд погас, показывая путешественникам обычные лисьи глаза. Трубка в его лапах помигивала красными искрами-лисами. Огонь печи отражался россыпью мелких огоньков на влажном носу Трямпэ. Она не сводила со старика настороженного молчаливого взгляда. Позади сестры Оха свернулась калачиком и уже видела седьмой сон. Опустевшая кружка еще пахла мятой, шалфеем и пустырником. Друзья сами не заметили, как задремали прямо в столовой.
В голову проникала легкая туманная теплая пустота, которая серой пеленой заполняла сознание и заставляла зрачки закатываться вверх, уходя от реальности. Нос Ласара уткнулся в лапы. В норе, покашливая, и, посмеиваясь, остался учитель, любовно поглаживающий свою блестящую трубку.
— А говорили, что не справлюсь! Это же всего-навсего уставшие щенята! — прошептал в пустоту старик и задохнулся нездоровым кашлем.
Очутиться в черном промозглом лесу в окружении полусотни теней — было, по меньшей мере, неожиданно. Сонный чай не давал быстро справиться со своим разумом.
— Я есть ключ. Я — ключ к своему сну и выход из него. Я — ключ. Ключ! — повторял Ласар заученную с младенчества фразу открытия калитки, снова начинал с начала и иногда сбивался на тихое тявканье и вой. — Это не наш сон. Я не могу нас вытащить! — сказал он, виновато посмотрев на своих друзей. Оха только проснулась и, еще без страха — спросонок, оглядывалась. Трямпэ сидела, застыв светящейся статуей. Глаза были широко распахнуты, но не видели ничего, кроме черноты.
— Сестла, заклой веки, позволь тьме опуститься на ресницы, — сказала младшая, поднимаясь на лапы и обходя вокруг компании. Ее шерсть постепенно начинала светиться белым, создавая свободное от теней пространство вокруг. Ласар пытался просчитать, насколько долго они смогут держать круговую оборону, имея такую талантливую полукровку. Но по всему выходило, что это бессмысленно, если выхода нет.
— Почему они воют и скулят? — спросила Трямпэ, все также смотря вдаль невидящим взглядом.
— Этолле говорил, что нет ничего опаснее теней, потому, что тени — это мы. Но его подход и по сей день считается неверным. — Процитировал Ласар. Его шерсть вставала дыбом от вида все сжимающегося круга тьмы вокруг. — Еще Этолле говорил, что на земле нет рая, но ад ждет нас и с радостью примет, когда мы сдадимся.
— Тени — это не мы, — задумчиво проговорила Трямпэ, — но тени в нас.
Лисенку в шею уткнулся влажный, горячий нос — подруга нашла его по звуку. И просто обняла. Огненным заревом над тьмой мигнула белая вспышка. И тогда вся троица проснулась в школьной столовой, где улыбаясь, и, сходя с ума, лежал старик-учитель, который не смог и не хотел им помочь.
— Оха, а почему ты загорелась? — спросила Трямпэ, позевывая, и забирая свой кулек с пола.
— Потому, что вы меня любите, и я была очень нужна, — сказала маленькая кокетка, пройдя пару шагов задом вперед, заглядывая в глаза друзьям, и видя их довольные улыбки.
— Ну, что? Все выспались? Спросил Ласар, посматривая на совершенно чистое утреннее небо. — Тогда пойдемте.
День 5. Сестрёнка и гостинцы.
Глаза слипались после сна и никак не хотели полностью открываться. В конце концов, лис снова опустил голову на что-то мягкое и теплое. Уютно пахло хвоей и свежей выпечкой. В груди было ощущение спокойствия и умиротворения. Впервые за долгое время. Хотя… Что-то все-таки мешало. Выпечкой?! Правый глаз подчинился чуть быстрее. Уши уже повернулись в сторону еще не понятного голове шума. Кто-то вовсю пытался подкопать елочный домик, или потрясти, или, хотя бы, внимание привлечь!
— Тлямпа! Тля-ямпа-а! Вы здесь? — негромко затявкала Оха, все-таки отыскав заветный лаз, и пропихивая сначала увесистый кулек, а потом свою любопытную мордашку.
Тут теплая рыжая подушка неожиданно поднялась, совсем позабыв о пригревшейся на боку мордочке. Ласар чуть язык не прокусил от неожиданной встречи с овечьей шкурой.
— Тлямпа! Так и знала, што вы тут! Баба вам пеледала, вот. — Младшая сестра протиснулась меж веток и положила узелок к камням очага. — Лисяш с отцом вас ищут. Луга-аются! Жу-уть!
— А как же ты кулек-то принесла? Не учуют? — поинтересовалась Трямпэ, занимаясь разведением огня.
— Ух! С зайчатиной! Слоеные булочки! Вкуснота! — разворачивал гостинец проголодавшийся Ласар.
— А нас всех баба так ими с утра наколмила, что до вечела вылизываться. Не учуют. Они ж не помнят, где твоя нола. — Радостно щебетала младшая.
— Оха, а ты на кого больше похожа? На папу или на маму? — спросил, сильно задумавшись, лис.
— На папу, навелное, — сказала лиска, — только он, зна-аешь какой! Огломный, и зуби-ищи! И сильный! И шламы и тут, и там…Так что, навелное, все же на маму.
— И глазки у него тоже светятся? — продолжал рассматривать мелкую Ласар, даже кулек от себя отодвинул, чтобы не умять все булочки одному.
— А глазки похожи, мои только сегодня золотятся. Класиво? Ты думаешь? — Оха подползла к лису поближе и вытянула передние лапы вперед, заглядывая снизу вверх и напрашиваясь на похвалу.
— Настолько красиво, рыженька, что ты теперь пойдешь с нами… — сказал лис и вернулся к своей шкуре полежать. В боку вдруг снова заныло – в память о ранениях. Или от предвкушения длинной дороги…
Просидеть в раздумьях общий завтрак ему не дали. Все-таки от двух лисичек-веселушек непросто отбиться! Когда младшая так уморилась, что заснула прямо у него на лапах, Ласар высказал вслух то, что его беспокоило.
— Надо выдвигаться вечером. Оху нельзя оставлять, понимаешь? — лиска ответила ему задумчивым взглядом.
— Она лунная? Понимаю. Нужно пополнить запасы. Вы спите, а я скоро вернусь, — и Трямпэ убежала, слегка мазнув хвостом по груди Ласара. А там — в груди — неожиданно появилось ощущение какой-то приятной недосказанности и предвкушения…
Уснуть сразу не получалось. Озорная улыбка спряталась в густой теплой шерсти на загривке у младшей сестренки. Ему снился весенний лес рядом с домом. И бабочки. Невкусные, но такие красивые — среди желтых одуванчиков, пушистых как лиса.
А потом стало еще теплее и уютнее — вернулась Трямпэ и легла рядышком.
День 4. Надо высыпаться!
Солнце еще тихо подремывало под мягким снежным одеялом горизонта и даже не собиралось раскрашивать небо рыжей гривой своих лучей. Но мороз в это время всегда крепчал: каждый лис знает, что самое холодное и темное время в лесу — перед рассветом.
Когда снег уже стал прилипать плотными комочками к лапам, а лапы стало сводить от холода, показалась черная еловая полоса среди белых тонких березок.
— Нора моей мамы. — Сказала, чуть замедлившись, рыжая лиска. В ее голосе явно были заметны нотки гордости. А Ласар никакого входа пока не видел. Совершенно!
Самая широкая раскидистая елочка была удостоена круга почета, хорошо обнюхана Трямпэ и признана не занятой. Лишь с одной стороны меж колючих веток обнаружился лаз. А внутри, между кроной и землей был настоящий домик!
Ласар впервые видел, чтобы нору рыли вниз! Она напоминала пустую чайную чашку. Опавшая хвоя была прикрыта прошлогодней соломой в одном краю — видимо, для ночлега. В другой стороне виднелись черно-белые камни небольшого очага. По стенам были заметны маленькие норки, где по запаху угадывались всякие мелочи, нужные для житья. А в дальней стороне был еще один лаз. Вниз. Не наружу. Там стало гораздо теплее. Обнаружились даже две выделанные овечьи шкуры на полу.
Лисы так устали за день и за ночь, что сил еле хватило на то, чтобы доползти до этих шкур и плюхнуться. Если бы не эта чудесная нора, то для ночлега усталым путникам подошел бы даже глубокий сугроб!
— Вот теперь спи! С чистой совестью! — позевывая, сказала Трямпэ, оценивая на предмет мягкости его бок, надеясь использовать вместо подушки. Ласар еще прикрыл ее ухо сверху своим хвостом, чтоб не слышала и, не поднимаясь, спросил о том, прилично ли им засыпать здесь наедине.
— А ты, что, еще способен сейчас на активные действия? Или охота костер разводить? — хихикая, спросила лиска, от удивления даже приподняв нос и посверкивая на него в темноте хитрыми глазками.
— Нее. Ни на что не способен. Спать хочу! Не обижайся. — Трямпэ фыркнула, показывая, что сама сейчас устала не меньше — зачем уж глупости болтать.
В другой раз огонь и стоило бы зажечь, да норка оказалась поистине теплой, или компания душевной. Или все вместе. А обручью костра связывать эту лисичку вообще не было смысла: не в его состоянии. Хотя, готовить-то как-то нужно будет! Не Лисяша же звать с ними жить!
С этими смешными мыслями Ласар и уснул. Усталость и тревоги сказались мгновенно. И вместо безопасной глубины сна он провалился сразу в темноту леса…
В этот раз не было пурги и метели, снег валил пушистыми хлопьями, но уюта не давал. Черные деревья загребали своими безобразными лапами с бесчисленными когтями. Черная земля, просвечивающая кое-где меж сугробов, грозила спрятавшимися в ней чудовищами. Далекий-далекий, еле слышный, вой ничуть не добавлял покоя, бередя душу: то ли бежать на помощь, то ли заткнуть уши, чтоб не сойти с ума. Таких снов не хочется вспоминать поутру.
Тени надвигались медленно и нестройно, переглядываясь меж собой пустыми черными пятнами вместо лиц. Их что-то смущало. Они были растеряны.
Ласара тоже что-то смущало. Какое-то несоответствие… Точно! Не было холодно. И темно тоже не было. Рядом с ним, чуть причмокивая во сне, дрыхла огненная лисица!
Вот, одна тень подобралась ближе всех, и хотела, уж было, дотронуться, но разлетелась золой. Ласар дернулся от удивления и неожиданности. Они с лиской лежали у самой-самой калитки, открытой в царство теней!
— Ну, с тобой точно не выспишься! Вы, Лунные, вообще глаза смыкаете хоть иногда? — проворчала в полусне Трямпэ и дернула железную ручку. Дверца хлопнула. На бок Ласару опустился свободный край овечьей шкуры. Неожиданно и необъяснимо стало тепло и уютно. Потому, что даже суровым героям нужно высыпаться в надежной норе!
День 3.Тени и огонь.
Ночь выдалась на удивление светлой и безветренной. Зимний мороз, стоявший в лесу, приятно щекотал нос, но не заставлял ежиться и думать о теплом пледе.
Ласар, преодолевший, казалось бы, все самые коварные и громкие предметы по дороге, уже собирался рыжей тенью метнуться в северный выход, но почувствовал на себе недовольный взгляд. Оглянулся: Трямпэ сидела посередине лаза, вытянувшись в струну, и, кажется, прикусив от обиды язык. Оба ночных хищника уже гораздо медленнее, и в два раза тише, вышли на улицу.
— Тшш, тут шуршащая ветка! — шикнула лисичка, — я вечно на ней попадалась!
Когда беглецы отошли от норы за мелкий пригорок с подветренной стороны, Ласар остановился. Ему совсем не хотелось прощаться. Не потому, что он неблагодарный, или кем-то обиженный. Просто прощание вышло бы слишком грустное. Куда он пойдет? Что его ждет впереди? Как ему справиться со своими трудностями? Ну, чего он может сказать этим заботливым лисам, что приютили его?! Если бабка только понимающе кивнет, если Лисяш захочет добавить колкой фразы вслед и получит от нее хвостом по морде, то этой маленькой красивой лисичке Ласару и сказать-то нечего.
— Знаешь, Лись, ты так стараешься сделать что-то хорошее… Удивительно! Не могу понять и объяснить смысл твоих поступков! Зачем тебе это?! Но, правда, все равно спасибо! Потому… Потому, что от тебя тепло!.. Только… Тебе это не надо. Просто пойми… И, вообще! Ты спать должна была, мелкая зараза!
— Кто бы еще обзывался! — Трямпэ шутливо-негодующе отвела ушки назад, в результате чего ее мордочка стала еще более тонкой и вытянутой. «Такая куда угодно пролезет. Особенно в чужие дела!» — вздохнув, отметил лис.
— Отсюда до дома — два дня пешего пути. Вон туда — на северо-запад. Но мне не дойти.
— Так куда же ты рванул среди ночи?! — лисица еле сдерживалась, чтобы не перейти на громкое тявканье. Но тогда все точно проснутся. И найдут их здесь. Вместе. Хотя, может, и к лучшему?
— Трямпэ, понимаешь, я не дойду так, но я дойду во сне. Мне надо узнать — пришла ли помощь.
— И засыпал бы в норе! — она понимала, что какую-то деталь упускает, но не могла не задать логичный вопрос. Все, что угодно, только задержать еще хоть на миг…
— У вас нельзя. Я ведь не сам попал в бой, если быть честным. Я хорошо учился и хорошо сражался, но меня не брали. Я спрятался там — в Темном зале. И, когда мы очутились в лесу, я не был готов, понимаешь? Родители меня защищали. Маму ранили из-за глупого щенка. Многое случилось из-за меня! Отец рявкнул и швырнул за шкирку на тропу — велел уходить. Он видел, что теней слишком много. Но я не ушел. А потом маяк погас. Вместе с ним. Это был их бой. Их дверка. А я остался там…
Лис сидел ссутуленный, облокотившись на передние лапы всем грузом своей рыжей души, и шерсть была вздыблена — то ли от пережитого ужаса, то ли от южного ветра. А, может, он просто пытался спрятаться в нее, чтобы больше совсем не видно. И не слышно. Ни его. Ни его поступков…
— Ласар, ты не виноват! — Трямпэ селя рядом с ним и обвила его спину своим роскошным хвостом, — Как ты думаешь, если бы тебя не было там — родители бы просто ушли? Или сражались бы до конца? Они бились бы, защищая проход, вашу тайную дверцу, чтобы тени не смогли проникнуть сюда! Бабушка рассказывала, как пал Симайский бастион… Матерый, испещренный шрамами, Шераг шел на помощь к своим. Моя мама… Ушла с ним. Она могла помочь. Могла, но не так. Мы не Лунные — нам недоступно — узреть незримое. И сейчас она там. Там — рядом с моим отцом. В его важной битве.
— Вот и не повторяй маминых ошибок! И я — не твой отец. Я — дурной, беспросветный. Не понимаешь? Я должен убежать, как можно дальше ото всех. Потому, что тени во мне. И я — почти уже тень!
— Такое бывает? — Трямпэ вскочила, заглядывая в золотые, фосфоресцирующие во тьме, глаза. Обычные глаза Лунного.
— Я должен уйти. И сделать все возможное, чтобы тени не вырвались, но я не знаю, как! В этом вся беда…
— Мы уйдем! Мы! И пойдем мы недалеко. — Сказала Трямпэ, и самый кончик ее бело-рыжего хвоста промчался у носа Ласара, заставив умолкнуть на полуслове, чуть не прикусив язык.
В конце концов, он слишком устал. Устал от тьмы, от страха, от выяснений отношений. Он изо всех сил старался уговорить себя, что Трямпэ будет мешать… Но уйди лисичка прямо сейчас — и что ему бы осталось? Только выть на луну, как серые волки со своей, невыразимой иначе, тоской.
Может, есть шанс? Иногда надо просто дожить до утра. Просто жить и не думать. Просто дышать и знать, что с каждым вдохом в тебя вливается вся жизнь! А с каждым выдохом улетают беды. Надо дышать глубоко и иметь рядом теплый рыжий бочок.
День 2. Весна в разгаре зимы.
— Я думаю, что весна наступает в конце декабря, — говорит мечтательно Трямпэ, посматривая на Лисёнка, — Понимаешь, сначала ночь прибывает и прибывает, а зимний холод пробирает до костей… Но вдруг, поутру пробивается лучик. Он уже не такой: не тускло-белесый — будто выцветшая былинка, он — золотистый, немного теплый! Этот лучик ложится на тонкий наст кружевной шалью и раскрашивает все вокруг весенней радостной желтизной! Серое небо снова становится высоким и голубым, по небосводу быстро бегают кудрявые сизо-розовые цыплята облаков, и пускается за ними вскачь огненноликая лиса Солнце. Ну, честно, Ласар, чего ты смеешься?! День прибывает! Жизнь побеждает смерть… Правда, требуется еще совсем немного времени, чтоб все живое снова отогрелось и расцвело. Нну, примерно до марта… — Тут уж не выдержала и сама Трямпэ, заливаясь уютным пушистым смехом.
— Слушай ее больше, найденыш! Она тебе и не такого расскажет! — неожиданно вывалился из-за ольхового куста толстый неповоротливый братец Лисяш. — Ты, вроде отогрелся? Лапы не протянул. Может, пора и честь знать, а?!
— Иди, куда шел, братец! — подскочила и чуть оголила клычки Трямпэ, — Бабушка разве не учила тебя, что в чужие разговоры ввязываться некрасиво?!
— Может и учила, да только и за тобой приглядывать велит всегда. Ты ж у нас вся така-ая… Восто-орженная! Прямо как мама твоя…
— Пррекррати! — Трямпэ вздыбила шерсть и готова была рычать от злости.
— Конечно, «прекрати», как лисят бабке подкидывать, так она умница, а как с семьей на охоту – так и нет ее! — в этот момент молодой лис чуть наклонил набок морду, отчего она стала казаться еще более широкой и плоской. Шерсть, на груди испачканная жирком, запасливой на зиму дичи, висела сосульками. Округлые бока имели не такой ярко-рыжий цвет, как у кузины, а скорее серо-коричневый. А довершал картину хвост, с шерстью настолько пушистой и густой, что почти не было никакой возможности его сгибать. Да и шерсть была густой, но слишком короткой.
Лисёнок сидел с царственным выражением, гордо возвышаясь на снежной подушке, как на бархатном пуфике. Выразительно молчал, но оценивающе оглядел будущего хозяина норы с морды до неказистого хвоста.
— Может, дело не в маме, а в том, что сестрица у тебя красивая? — насмешливо спросил Ласар, хитро прищурив оба золотых глаза.
Лисяш вскипел и кинулся! Да вот только попал мимо цели – прямо в объятия злополучных елочек. Пара шагов в сторону еще ни одного стража ночи не подводила.
— Какой у тебя храбрый братец, — сказал лунный лис, оборачиваясь к рычащим веткам, — у нас таких в замке держат, чтобы со стены собак злили.
Наградой лисенку был удивленный взгляд рыжей. Это было странно: как может в один миг в желтых, широко распахнутых глазах сочетаться беспокойство, переходящее в радость, восхищение и восторг! Но при упоминании замка, взор снова погас и стал скользить по истоптанному черными лапками снегу.
— Ласар, а расскажи о себе, — уже более сдержанно спросила Трямпэ, уводя героя к югу от норы — на небольшую горку, — как выглядит ваш замок? Что есть рядом с ним? Уверена, мы сумеем его найти, как только можно будет дальше убегать от тепла… И ты уйдешь…
— Знаешь, на самом деле, замок — это громко сказано! — покашливая и ухмыляясь в усы, сказал Лунный. — Это двухэтажный каменный дом, брошенный людьми. С одной стороны еле крутится, скрипя, как сотня встревоженных в ивняке уток, мельничное колесо, едва черпая лопастями воду обмелевшей речушки. С другой — заросшие бурьяном и лебедой — поля. Там жила моя большая семья. У меня есть четыре старших брата! Представляешь? Такие огромные, сильные и смелые! Очень мудрые! Они ушли в четыре конца от дома, искать помощи, когда маму ранили. Шла огромная волна теней. И мы… Просто не могли! Но…
— Твои родители… Для них эта битва стала последней? — Трямпэ искренне переживала, но эту тему трогать было больно.
— В конце концов, они были настоящими героями, — сказал Ласар, поглядывая туда, где из темно-зеленых запашистых веток вылезал Лисяш. Потом наткнулся на этот внимательный всепонимающий, совсем детский взгляд слушательницы и резко встряхнулся, забавно похлопав на ветру ушами. Огненное наваждение отступило. — Ты, конечно, лиса – загадка… Или разгадка! Не решил еще… И чуть хромая, потрусил к норе.