Блондинки чаще прочих влипают во всевозможные неприятности и, вопреки многочисленным байкам и анекдотам, далеко не всегда способны выпутаться из них без посторонней помощи. Это только кошкам свойственно прилепляться на все четыре лапы, а блондинки не кошки.
Поэтому когда от Эйви пришел аларм, Вир первым делом кинулась искать Блондинку Ру, резонно полагая, что старшая беспокоится именно за нее. Но на этот раз Блондинка была совершенно ни при чем. Она уютно свернулась в своем гнездышке, смакуя воспоминания о последнем краткосрочном контракте и восхитительном твердом, с которым недавно рассталась. Для Ру все твердые были восхитительны, на то она и Ру. Главное, что она была у себя, от окружающей действительности отгородилась воспоминаниями надежно, чуть ли не до полного закукливания, мерцала удовлетворенно и полусонно, а значит, и в неприятности влипнуть никак не могла. Эйаи не про нее алармила.
Но тогда про кого?
Ответ был очевиден, хотя и не слишком приятен. Об одноразовых подпрайдниках или даже включенных на два-три экстренных случая даблах Эйви беспокоиться бы не стала, а из основного состава в активном режиме сейчас только Крошка. И вряд ли случайностью можно назвать то обстоятельство, что именно он до сих пор у руля, хотя все сроки вышли.
Если неприятности у него, то это паршиво. И очень.
Проблемы Блондинки Ру всегда сваливались на ее прекрасную пустую головку извне и совершенно неожиданно, они всегда были ужасны, глобальны и совершенно неразрешимы — но исключительно лишь для такой законченной блондинки, как сама Ру. Проблемы Крошки были куда мельче и незаметнее на первый взгляд, часто и вообще проблемами не выглядели. Так, досадный пустячок. Они прятались внутри, если не приглядываться — и не заметишь. Только вот разрешению они не поддавались. В принципе. Ну, во всяком случае, окончательному разрешению. Потому что проблема у Крошки на самом деле была лишь одна, остальные так, следствия. И называлась эта проблема «персональный долгосрочный контракт».
И с этим невозможно было ничего поделать.
Крошка вляпался в него много лет назад, еще совсем наивным только что отпочковавшимся юнцом. Так иногда случается, что первый же заключенный контракт оказывается сразу же долгосрочным. Редко, да, но бывает. Тут ничего не поделаешь, кому-то же должно не повезти, так почему кому-то другому?
Неприятно, кто спорит, и надолго, но не так уж и паршиво, если разобраться — всегда ведь остается возможность перемежать, подрабатывая по мелочи на стороне, пока твой контрактник спит. Ничего серьезного таким манером, конечно, не поймаешь, но прожить вполне можно, та же Ру, к примеру, только такими одноразками и пробавляется, на долгие она просто неспособна; а если уж совсем прижмет — сопрайдники помогут, на то они и сопрайдники, прайд для того и существует, глупо об этом даже и напоминать.
Куда реже случается, что первый же контракт оказывается персональным. Это хуже. Тут и опытный не всякий сумеет достойно справиться, а у только что отпочковавшихся юнцов еще не наработаны привычки делиться и уступать, и потому всем прочим при таком раскладе какое-то время приходится жить и работать лишь урывками, точно подстраиваясь под периоды работа-отдых контрактера вляпавшегося сопрайдника.
Спасает в таких случаях лишь то, что персоналки крайне редко бывают длительными: месяц-полтора, и можно вздохнуть свободно. И даже вместе посмеяться над пережитым.
Крошке не повезло дважды. Первый же его контракт оказался и персональным и долгосрочным одновременно. Один случай на миллион. Вернее, на девятьсот девяносто три тысячи триста двадцать шесть, Вирр как-то подсчитала от нечего делать.
Иногда Вирр была очень близка к тому, чтобы почти что возненавидеть ту ничего не понимающую и по большому счету ни в чем не виноватую дурочку, на которую Крошку заперсоналили. Вирр частенько за ней наблюдала со стороны, с самой себе не очень понятным болезненным любопытством и странноватым привкусом то ли зависти, то ли недоумения, но лично старалась не встречаться.
Ни к чему. Хватит с той и Крошки.
Да и опасалась сорваться в ненужное, очень уж понять хотелось — зачем? Если ты вся такая из себя просто супертвердая, что берешь долгосроч — зачем еще и персоналить? Должна же ты понимать, на что обрекаешь партнера… или не должна?
Много ли вообще понимают твердые?
Но ведь не туристка все же. Туристке было бы простительно, они сроду никогда ничего не понимают, хоть и твердые, но туристы и не заказывают долгосрочей, у них жесткий график и спать им некогда да и не за чем, они даже и потратиться-то как следует не успевают обычно.
Возненавидеть Крошкину контрактерку по-настоящему не получалось никак. Может быть, сказывалось влияние Крошки, он-то ведь ее обожал, и легкие отголоски этого обожания не могли совсем уж не касаться остальных сопрайдников. К тому же она действительно была не такой уж и плохой, ничего сверх лимита не требовала, вполне себе приятный вариант. Мог бы быть. Если бы не жесткая персонализация. Но даже ее она вряд ли нарочно сделала, все-таки твердые, даже самые умненькие, слишком многого не понимают.
Очень хотелось как-нибудь самой встать у руля и подкараулить ее, когда Крошка спит или занят, или даже просто выбрать момент и перехватить, отодвинуть, Вирр это умела — и объяснить этой непонимашке, что она творит, на что обрекает и самого Крошку, и весь его прайд в целом своим непониманием. Может быть, давно уже надо было это сделать, послав все крошкины просьбы туда, где им самое место.
Иногда Вирр говорила себе, что сама не понимает, почему до сих пор этого так и не сделала. Но она врала. На самом деле она отлично понимала.
Крошка — не Блондинка Ру. Он не простит.
Не покажет вида, да, но и не забудет. Крошка забывать не умеет, Ру эту функцию отработала полностью.
Крошкин персональный долгосроч означал для прайда короткие и очень бурные периоды полуголодного урывочного существования, перемежаемые куда более длительными и спокойными временами вполне себе сносной жизни.
Обычно плюсом персоналки является нелимитированный доступ ко всему, что контактер согласен отдать во время активной фазы, на коротеньких персоналках многие умудряются набрать чуть ли не годовой запасец. Но не в этот раз. И вовсе не по вине Крошкиной непонимашки. Она-то как раз была не жадной и делилась всем, чем могла, да только вот Крошка сам никогда не брал лишнего. Не ругать же его за то, что такой честный!
Хорошо, что твердые любят много и долго спать, иначе было бы совсем сложно. Пока крошкина контрактерка спит, прайд и сам может слегка отдохнуть, а заодно подзаработать и даже сделать кое-какие запасы — пригодится, когда она снова проснется и придется снова сидеть на жесткой диете.
Быстренькие контракты, дополнительные дежурства, демо-экскурсии — они хватались за все. Все, кроме Крошки, конечно. Его при этом словно бы и не было. Да и не могло быть, у него же браслет персоналки, а значит — никаких временных левых контрактов. Никаких подработок. Никакой пользы для прайда, ну разве что кроме случайно пойманной или выклянченной. Но Крошка же викинг, для него побираться в толпе — нож острый…
Стоп.
А чем это тогда он сейчас занят? Откуда вот это, вкусненькое? И вот это… и вот…
Аккуратно пробравшись бочком туда, откуда можно уже и посмотреть, Вирр убедилась — Крошка именно что побирался. Конечно, по своему, устроив из простого подбирания оброненного настоящее представление. Но иначе он не был бы Крошкой.
В синей форменной кепке и синих же рабочих штанах, голый до пояса, эффектно поигрывая мускулами и замаскированным под швабру сачком, он танцевал стриптизера-уборщика. Весело, с огоньком и даже как-то аристократично, что ли. Наблюдать Вирр умела лучше всех в прайде, возможно, потому Эйви ее и позвала. Вот и сейчас, обнаружив источник беспокойства, окруженный плотной и довольно перспективной толпой любопытствующих, она не стала его окликать или как иначе проявлять свое присутствие, осторожно устроилась чуть поодаль, наблюдая и анализируя.
Вряд ли это было осознанным решением — скорее, рефлексом, Вирр сама прописала его в базовую матрицу выбранной ею для себя модели Кеттикет, только основа плюс аналитика, и более никаких модификаций, благодарю покорно. Свое поведение Вирр анализировала всегда, и это тоже было прописано в ее матрице.
Итак, что мы имеем?
Крошка выбрал малый танцпол слева от релакс-центра. Чуть поразмыслив, Вирр этот его выбор одобрила — твердых тут, конечно, поменьше крутится, чем на основной площади перед входом или даже на внутреннем дансинге, но зато они почти все новички, а новички куда активнее тратятся, причем даже неприцельно. Да и конкурентов тут меньше на порядок, все побирушки пасутся как раз на основной, там их коронное место.
Впрочем, назвать Крошку побирушкой язык не поворачивался. Он не подбирал оброненное случайно или брошенное из жалости, нет — он играл, тормошил, провоцировал, танцевал — и ловил, ловил, ловил, перехватывая самые сложные подачи и с безмятежной улыбкой уводя добычу из-под самого носа остальных-прочих. Викинг, чтоб его! Душа танцпола.
Похоже, он сам себя назначил главным блюдом в меню сегодняшней вечеринки и продавался на совесть, с полной отдачей — вот он я весь, берите, не жалко. Плату ловил играючи и словно бы снисходя, без лишней суетливости, но при этом не роняя ни грана. Его сачок так и мелькал, то сжимаясь в короткую трубку не длиннее пальца феечки, то выстреливая длинной тростью шагов на пять за случайно брошенным издали восхищенным взглядом или раздраженной репликой.
До Вирр с запозданием дошло, зачем Крошка приделал сачку телескопическую ручку и почему не пожалел на ее украшение чешуек детского кокона. В перенасыщенной разнообразными эмоциями атмосфере чешуйки почти непрерывно мерцали, то и дело озаряя зал разноцветными всполохами не хуже так любимого твердыми стробоскопа и вызывая дополнительные восхищение, удивление, зависть — не важно, главное, что они не оставляли никого равнодушным. Сачок из тривиального и не совсем приличного для показа в обществе инструмента по сбору дани превратился в украшение. Сачок помогал Крошке продаваться.
Привычно пригасив выхлоп эмоций до минимума и потому не опасаясь выдать себя, Вирр наблюдала и анализировала. Уровень, профессионализм, качество, артистичность, плотность выборки. Не придраться. Хорошо работает мальчик. Только, пожалуй, чуточку слишком нервно. Напряжен чуть сильнее, чем того требуют обстоятельства. Это его напряжение, невидимое посторонним, и не давало Вирр окончательно успокоиться и устраниться — ничего ведь не случилось, с Крошкою все в полном порядке, вон как хорошо работает, нашел лазейку. Молодец.
Напряжение, да еще то, что Эйви никогда не алармила впустую.
Так.
Еще раз пинаем сову. Теперь внимательнее…
Крошка флиртовал со всем залом сразу и с каждым посетителем в отдельности, независимо от пола и твердости, но так, чтобы каждому сразу же на подсознанке становилось понятно — ничего серьезного тут не будет, надеяться не на что и опасаться тоже нечего, все останется на уровне именно что легкого флирта, можно расслабиться и получать удовольствие. Левой рукой при этом работает с чуть большей акцентировкой, чтобы всем сразу же был ясно виден браслет. Тут все гладко и чисто, не подкопаешься, честность у викингов в базовой прошивке, нарушение контракта не сумеет приписать и сам мистер Кейн.
Работает качественно? Без вопросов. Искрометно, зажигательно и безличностно настолько, что невозможно обидеться даже при сильном желании. Тут тоже чисто. Он задирается и смешит, сыплет анекдотами на грани фола и почти непристойными комплиментами, но все его оскорбления тоже по сути комплиментарны.
Нет, опасность грозит не отсюда. Да и тугую струю ответного удовольствия не портят нотки раздражения и агрессии, охрана скучает по углам — нечего гасить. Разве что легкие пикантные добавки на любителя, да и те в минимальных количествах.
Вирр принюхалась. Ну да, кто бы сомневался! Легкая кислинка сожаления — такое чудо, а уже на браслете. Острая горечь зависти — повезло же кому-то. Чуть пощипывающая язык прохлада решимости — найду себе такого же, только пониже, с темными волосами и девочку.
Нет, тут все в полном порядке.
Крошка виртуоз, ему вон даже от своих кое-что перепадает. Куда более скупо, конечно, это только беспечные твердые бесконтрольно разбрасываются чем ни попадя, от своих такой щедрости не дождешься, они знают цену каждому нра-ненра, пусть даже и случайному, они над каждой капелюшкой эмоции трясутся и никогда не уронят по небрежности или ротозейству.
Тем более ценно — бросают ведь, даже они. Нет, не бросают — одаривают.
Эти сверхценные нрашки от коллег, редкие и тяжелые, Крошка ловил с еще большей тщательностью, что ли, — чуть более точным движением, чуть более уважительно, сопровождающая хохма или байка чуть более для своих.
Мелочь, конечно, твердые не обратят внимания — свои же заметят. И оценят правильно. Нет, с этой стороны опасности тоже ждать не стоит.
Крошка, где же прячутся твои неприятности? Что такое сумела заметить Эйви, чего Вирр не видит в упор? Вот же он, и все с ним в полном порядке: танцует, каламбурит, рассыпая улыбки, шутя без продыху и со всеми заигрывая…
Заигрываясь.
Вот оно!
Эйви — опытный глава прайда, она действительно заметила и предугадала заранее. Теперь, поняв, что нужно высматривать, Вирр тоже видела скрытую за безудержным и бесшабашным весельем истерику. Стабильную такую истерику, давно и прочно загнанную в железные рамки, скрученную в тугой комок и не имеющую ни единого шанса прорваться наружу ничем иным — никогда, ни при каких обстоятельствах. И оттого еще более страшную и разрушительную.
Эйви была права — Крошка шел вразнос. Знать бы еще, что послужило причиной, было бы проще разобраться… А разбираться придется именно ей, Вирр, тут Эйви тоже права, Крошка в таком состоянии никого из остальных к себе и близко не подпустит, обсмеет с головы до ног, выставит паникершами и ускользнет, танцуя, а пружина закрутится еще на малую чуть — может быть, ту самую чуть, которая и окажется достаточной для слома. И тогда мало не покажется всем.
Порулить он точно не даст, тут и вопросов нет, он же сейчас как феечка на взлете, на него разумные доводы не подействуют. И Вирр, пожалуй, единственная, от кого он не станет шарахаться, Вирр наблюдатель, ей руль и даром не нужен, и Крошка это знает. Ну, во всяком случае, должен знать. Все ведь знают. Зря, что ли, столько лет и так тщательно создавала она себе подобную репутацию? И потому шансов у Вирр намного больше. Если разобраться, то сейчас только у нее они и есть вообще, шансы эти.
— Ррезон? — спросила она нейтрально, когда Крошка вынырнул из плотной толпы танцующих, чтобы отдышаться, и оказался в зоне доступа. Сначала, правда, пришлось довольно долго выжидать удобного стечения обстоятельств, потому что кричать и пробиваться с вопросами издалека было бы неправильным со стратегической точки зрения.
Ничего. Все наблюдатели умеют ждать, Вирр не исключение. Дождалась. И теперь вот разглядывает отражение его осунувшегося широкоскулого лица в зеркальной колонне и снова ждет — на сей раз ответа.
Жаль, что своему сопрайднику невозможно посмотреть в глаза — только вот так, через отражение. Твердые утверждают, что глаза — зеркало души, то есть уже и сами по себе отражение, а не суть, а много ли можно разглядеть в отражении отражения?
Крошка заметил ее давно, она видела. Но первым бы никогда не заговорил, это же Крошка. И держался поначалу поодаль, настороженно выжидая и делая вид, что совсем забыл про ее присутствие. Ждал подвоха. Не дождался, слегка успокоился, пошел навстречу и вынырнул почти рядом; значит, готов к общению. Ну, насколько это возможно для Крошки в нынешнем его состоянии.
Но — все-таки вынырнул рядом. Сам сделал первый шаг. Это радует.
— Ррезон надррываться, спррашиваю?
Крошка пожал плечами:
— Польза. Должен же и мой клювик что-то таскать.
Вроде бы пошутил, тон достаточно игривый и легкомысленный. Только вот отражение… Безмятежная широкая улыбка чуть дрогнула, заострилась, на секунду сделавшись более похожей на оскал. И вряд ли в этом была вина стробоскопа, Вирр как раз смотрела в инфрадиапазоне, чтобы отследить перегрев. К рецепторам она не подключалась из вежливости, используя только визуалку. Но даже если судить только по зонам перегрева, вымотался он неслабо. А по виду и не скажешь, держится хорошо и все так же улыбается почти безмятежно.
Польза.
В этом весь Крошка, в базовой модели викингов рыцарство прошито чуть ли не первым законом, быть бесполезным для них — хуже смерти. Сказать, что все последние годы Крошка жил на грани психоза и распада личности — значит, сильно преуменьшить, на грани он отдыхал в самые благополучные свои дни, все остальное время пребывая далеко за этой гранью.
Вирр подозревала, что Крошка давно бы покончил с собой. Если бы, конечно, знал способ сделать это, не причиняя вреда сопрайдникам.
Будучи хорошим наблюдателем и неплохим аналитиком, Вирр знала по крайней мере четыре таких способа. И прикладывала массу усилий, чтобы Крошка не только не узнал, в чем они заключаются, но даже и не заподозрил, что они вообще существуют. Невозможно, и точка. Вопрос закрыт. Спасибо викинговской прошивке, хоть тут срабатывала на благо.
Но на другие глупости его вполне хватало — так, например, года три назад он попытался перестать есть. Совсем. Потому что посчитал себя не вправе тратить заработанное другими, когда сам зарабатывать не может. И так ведь все хитро обставил, не сразу и раскусили — говорил, что занялся йогой и перешел на особый режим питания, а на самом деле просто втихаря перекрыл наглухо все энергоканалы, ведущие к нему от сопрайдников. И ведь все время на шуточках и улыбочках, потому и заметили, лишь когда чуть ли не насквозь просвечивать начал. Ох, и настучала же ему тогда Эйви, прямо по дурной рыжей башке. Больше он таких фокусов не выкидывал.
— Инъекторр от обжоррства не трребуется? И покррупнее…
— Запас, — он снова пожал плечами, улыбаясь белозубо. — Много не мало, лишнячок не рвет сачок.
Легкая хрипотца в голосе и почти неуловимая дрожь обертонов вряд ли заметна кому из посторонних. Только вот Вирр не посторонний.
— Веррю.
Она была слишком хорошим аналитиком, чтобы продолжать спор, когда продолжение не только не имеет смысла, но может еще и плохо кончиться. Крошка рвался в бой и не хотел признавать, что устал почти до предела и сил на этот бой у него просто нет. Он не стал бы ничего слушать, словно неналетавшаяся феечка. И надо быть полным идиотом, чтобы спорить с феечкой…
Проще подождать.
Судя по состоянию его мышц и связок — времени у него осталось не так уж много, он давно держится лишь на эмоциях, а они штука ненадежная и вот-вот выгорят окончательно.
Ждать действительно пришлось недолго. И десяти минут не прошло, как Крошку повело на не очень-то и сложном пируэте, перегруженные нервы закоротило, и он промахнулся. Почти. Вирр ловко подхватила управление, буквально под локоток, аккуратненько завершила движение, поймав все что требовалось, и тут же отступила, не успев вызвать возмущения столь грубым перехватом — видишь, мол? Я не навязываюсь. Не пытаюсь диктовать. Помогаю просто и спокойно уйду, если скажешь.
Не сказал. Даже рыжей башкой чуть дернул — знак высшего проявления благодарности. Отличненько.
— Дашь поррулить? — спросила нейтрально, как о чнм-то неважном. Думала ещн и зевнуть, но не стала — перебор. — Давно не рразминалась.
Не вслух, конечно, спросила — легким касанием, чуть поднятой бровью, чуть большей близостью, чем принято. И в ответ получила столь же невербально-нейтральное:
— Если заняться нечем…
Дальше они работали уже вдвоем — Вирр с повышенной щепетильностью делила нагрузку, нарочито, почти демонстративно, всем своим видом показывая: «Не узурпатор я, просто помощник. Не больше».
Крошка поначалу сильно напрягался, но потом перестал. Может, поверил, может, усталость сказывалась, Вирр все больше и больше приходилось брать на себя. В какой-то момент она сказала: «Закрругляемся», и он не стал возражать.
Уйдя с танцпола, Крошка не успокоился, и Вирр пришлось долго выгуливать его по улицам, заигрывая со всеми подряд и приставая к прохожим. Легко, весело, играючи и словно бы невсерьез, но собрали неплохо. Крошку трясло. Легкий тремор, отмеченный Вир в самом начале, перешел в крупную неостановимую дрожь. Не сговариваясь, они разделили обязанности — голкиперила теперь только Вирр, а Крошка веселил, подначивал и провоцировал, выбивая нужное. Сейчас он не смог бы ничего поймать, он бы и пустого сачка в руках удержать бы не смог, они оба это понимали, но старательно обходили молчанием, сохраняя видимость равноправного партнерства.
Крошка педант и зануда, как любой викинг, простой имитации облика ему мало, подавай тождественность биохимии! А теперь вот расплачивался. Адреналин — хорошее изобретение твердых, Вирр и сама им нередко пользовалась. Но когда он выгорает…
Крошкины эскапады делались с каждым разом все более короткими и вялыми, а перерывы между ними все увеличивались. Похоже, его потихонечку отпускало. Вот и ладненько.
Потом они просто бродили, уходя все дальше и выше от центра, по окраинным улочкам, становящимся все более похожими на норы. Молча.
Крошка был немного смущен и благодарен — Вирр отлично это чувствовала. В том числе и за то, что она до сих пор так ни о чем его и не спросила. Эйви все-таки умница, что не сунулась сама — сама она наверняка бы не удержалась если не от выволочки, то хотя бы от расспросов. Эйви ответственная, она за всех переживает. Вирр — совсем другое дело. Она предпочитает наблюдать и анализировать. А переживают пусть всякие блондинки. Ну и Эйви, ей по статусу положено. А Вирр не переживает, ей плевать. Ну, почти.
Крошку ощутимо тянуло наверх, и они забирали все выше и выше от яруса к ярусу. Но Вирр не беспокоилась — истерика прошла. Просто переизбыток эмоций, как своих, так и собранных, не давал сразу остановиться, распирал, требовал хоть какого-нибудь выхода. Это лечится, и долгая прогулка — лекарство первейшее. Перегретую феечку тоже надо долго выгуливать перед тем, как усыпить, это любой пестун знает.
Вирр мысленно улыбнулась постоянно возникающей аналогии. Узнай Крошка о столь нелестном для себя сравнении — наверняка бы обиделся. Нет, виду бы, конечно же, не подал — все же гордый викинг, а не какой-нибудь там эльф, нежный и трепетный. Но сам бы наверняка испереживался весь, лишь усиливая сходство. Все мы в чем-то остаемся феечками, даже если кокон давно истлел.
Окончательно угас Крошка лишь на верхних качелях. Весь сразу как-то сник, сгорбившись на широком сиденье. Похоже, на танцполе он все-таки слегка надорвался, и отлично это понял, потому так легко и отдал сачок Вирр — сам он сейчас стремительно терял энергию, словно проколотый воздушный шарик. Но об общем запасе позаботился. Одно слово — викинг!
Вирр с философской обреченностью подумала, что обратно, похоже, тащить его придётся ей. От Крошки сейчас никакой помощи. Хорошо бы удалось уговорить его свернуться и закуклиться, тогда было бы проще, но вряд ли получится, с его-то паранойей. Вон как сопротивляется — его уже рубит, мог бы спокойно заснуть, во сне потери минимальны да и надрывы заживают быстрее, но ведь нет. Сопротивляется, топорщится, трет глаза и упрямо держит форму. Беспокоит его что-то помимо Вирр, но Вирр слишком хороший аналитик, чтобы спрашивать даже сейчас. Захочет — сам скажет.
Она осторожно потянула шкурку чуть на себя. Тронула лапкой сиденье, просунула хвост через фигурно-решетчатую спинку. Крошка не возражал. Даже подвинулся чуток, уступая побольше места, но совсем не ушел и сворачиваться не стал. Вот и ладненько. Посидим. Помолчим. Может быть, и домолчимся до чего важного.
Он заговорил, когда впавшая в полусонное оцепенение Вирр сама была уже почти готова свернуться и уснуть.
— Лорин. Она приходила. Ко мне сегодня.
Хорошо, что эти слова не требуют ответа. Не будь Вирр столь сонной или будь чуть более эмоциональной — наверняка бы отвесила себе хорошенькую мысленную затрещину. Отличный наблюдатель, говоришь? И даже вроде как аналитиком себя считаешь? Веррю. Хороший наблюдатель и уж тем более аналитик никогда бы не пропустил мимо ушей столь важное событие, как визит старшенького отпрыска к одному из сопрайдников. Тем более — проблемных сопрайдников.
— Ребенок. Она сдала тесты, получила разрешение и хочет своего ребенка. От меня.
А вот на такое промолчать уже невозможно никак. Но и отвечать следует со всей осторожностью, мостик слишком уж ненадежен.
— Ну… Лоррин — взррослая девочка…
— Она моя дочь!
Осторожность и еще раз осторожность. По поводу детей у Крошки пунктик. И даже куда серьезнее, чем по поводу собственной бесполезности. Не прописанный — приобретенный. Бывает и так.
— Лоррин — уже не ребенок, Кррошка. Уверрена, она в куррсе, откуда беррутся дети.
— Хороший производитель. Это она так говорит, что я, мол, один из лучших миксеров, ее не устроит абы что, ей обязательно нужен микс, и лучший. Она навела справки. И вообще наблюдала.
— Рразумная Лоррин.
— Да. Ай-Кью 176. Зеленая карта на размножение, ежемесячно сдает яйцеклетки. А теперь вот премировали…
— Пррипоминаю. Это врроде как ее вторрой кррупный прремиум? Но перрвый она не рреаризовала, отсррочила. Почему? И почему теперрь?
— Двойняшки. Она хочет двоих чигрантов сразу, и хочет их от меня. Говорит, так шансы на удачный микс хотя бы одного увеличатся вдвое.
— Рразумно… и… непрриятно. Кррайне.
А вот тут необходима пауза. И снова осторожность.
— Лиз не рразоррвёт контрракт.
— Думаешь?
Слишком быстро, слишком нейтрально. Боится! Он же действительно этого боится панически, вот же балда! Но вряд ли заперсоналившая его непонимашка глупа настолько, чтобы бросить такое сокровище. К нашему общему сожалению, хотя Крошка наверняка бы с этим не согласился.
— Уверрена.
Вот так. Без малейшей паузы и самым твердым тоном.
— Даже ради дочери?
— Тем более рради дочерри!
Еще более уверено, ещё более твердо. Тем больше, чем меньше испытываешь на самом деле. Твердые странные и иногда ведут себя совершенно непредсказуемо, с ними никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца. И иногда они ради детей вытворяют такое, что ни в какие мембраны не лезет…
— Лорин. Она говорит, что знает свою мать. И сумеет с нею договориться.
— Прримитивное врранье, подрростковая брравада. Не перреживай, не уговоррит.
— Дочь. Лоррин все-таки ее ребенок. К тому же первенец. Первый ребенок — у них это очень важно.
— Рребенок — это что-то кррохотное, теплое и пушистое, жалобно мяукающее и прросящее молока. Лоррин — взррослая и теперрь. Когда же Лиз прроснется — Лоррин будет еще взррослее. Старрше. Уже не рребенок. Конкуррентка. Говоррю же — не берри в голову.
Крошка глубоко вздохнул. Его потихоньку отпускало. Вирр не была уверена, что это ее заслуга, скорее он просто до смерти устал бояться. Или просто до смерти устал.
— А если все-таки…
— Пррекррати. Паникерр.
— Фазы. Лорин их подогнала. Сегодня легла. Просто наизнанку вывернулась, чтобы уложили вовремя и разбудили синхронно с матерью. Пытался отговорить, бесполезно. Она… решительная. Очень. И привыкла добиваться всего, чего хочет. Она… очень похожа на Лиз…
Вот оно!
Вот чего он боится на самом деле. Вернее — кого. Самого себя он боится. Балда! Вот взять бы и настучать по этой глупой рыжей башке! Жаль, что Вирр не Эйви, Эйви бы точно настучала.
Только вот это сейчас вряд ли помогло бы.
— Пррекррати себя накрручивать. — Вир сделала вид, что оговорки не заметила. — Лиз — не дурра. Она доррожит тобой и не дрружит с Лоррин. Она не поррвет контрракт. Тем более рради той, с которрой и дня не могла пррожить, не рразрругавшись.
Благодарить Крошка никогда не умел. Вот и сейчас он просто ушел, даже не попрощавшись. Только что был — и вот уже нет его.
Вирр осталась сидеть на покачивающейся скамейке почти неподвижно, только кончик хвоста чуть подергивался. И черные ушки, пожалуй, были чуть более прижаты, чем надо бы для безмятежности. Потому что — хотя Крошке вовсе и необязательно об этом знать — вопрос все еще оставался открытым.
Что, если?..
Проснулась утром. Продрыхла часов пятнадцать, к счастью, без снов. Удивилась, обнаружив, что укрыта пледом. Встала, борясь с ломотой во всём теле.
Из зеркала глянула та ещё красотка. Под глазами мешки, голова трещит, ногти… маникюрша в обморок упадёт.
Что мы имеем? Связи нет, машина в минусе. Пропал Снупи, сгинул на болотах…
Всё ещё мутило. Открыла пакет со злаками и отбросила: толстенькие желтые червячки копошились среди семян. Её опять чуть не вывернуло. Благо, нечем.
Доигралась. Пищевое отравление, до глюков и просранной, во всех смыслах, возможности сбежать от деревенских красот с автолавкой.
По-домашнему гудели с кухни голоса. Пошатываясь, с туманом в глазах, она выползла на кухню. Сияющая Тая вертела в допотопной мясорубке фарш. Сговорились, что ли? Акция «соблазны вегетарианца»? Красномордый, широкий в плечах Виталий весело приветствовал Веру. Вчерашний глюк уже не казался прозрачным. Если потыкать палочкой… наверняка получишь в лобешник. И ощутимо.
— Что-то бледненькая вы, — засуетилась Тая.
— Ничего страшного, — промямлила Вера.
— Жена говорит, с машиной у вас беда? — спросил Виталий. — Хотите, посмотрю? Понимаю кое-чего, — он подмигнул, — и возьму недорого!
Вера кивнула. Её вдруг отпустило: от ясного утра, тёплых домашних запахов, добродушного гудения большого дядьки, от одного взгляда которого, видно было, любой тарантас вставал во фрунт и ехал быстро и надежно. Может даже, с экономией топлива.
Вошел мальчик. Лицо у Таи было счастливое, словно самое большое сокровище только что досталось ей.
Как она его любит, подумала Вера. И впервые не добавила «детёныш», «отпрыск». Просто: она его любит. И почувствовала себя лишней. Была в этих троих такая потребность побыть семьёй, что она встала и вышла, цапнув кружку пахучего мятного чая. Мало ли какие у них дела и разговоры.
Семья…
Не «самка», «самец» и «отродье» — а семья. Её коллеги — отъявленные зоолюбы из тех, кто называет собак человеческими именами: Тимоша, Федя, Алёшенька, под «семьёй» подразумевали собачьи стаи. А тут человечья. Какая разница?
Устроилась на крылечке. Махнула рукой деду Потапу, который с утра пораньше куда-то целеустремленно ковылял. Старик в ответ взмахнул лыжной палкой — аналогом трости. На озеро, что ли, собрался? — праздно подумала Вера. Представила деда в допотопном полосатом трико, бодро приседающего перед заплывом. Но Потап свернул к парадному музейному крыльцу. А, это он Ядвигу навестить… ну-ну. Поймав себя на расслабленной, деревенской истоме, удивилась: ассимилирирует, что ли? Вот что понос животворящий делает!
Пастораль была дивная. Прозрачное до голубизны небо, хрустящий, как яблоко антоновка, воздух, кипень жёлтых листьев, подсвеченных тёплым медовым солнцем. И чай — жижа правильная…
Грохот хлопнувшей двери взорвал идиллию. Дед стоял на крыльце и отчаянно махал руками. Физиономия была испуганной, голова тряслась.
Вера бросилась к нему:
— Что?!
— Беда, — сказал старик. Стянул кепку, вытер покрытый испариной лоб:
— Ядвига-то… того… помирает, — слезы покатились по сморщенным щекам.
…Глаза музейной смотрительницы были открыты. Что я тут делаю, тоскливо подумала Вера. Но скользнула мысль, что потом, дома, позже, она вспомнит всю эту историю в подробностях и не без удовольствия.
Глаза Ядвиги открылись шире. Она посмотрела на Веру и сказала:
— Детка… Ты…
Голова поникла, мышцы дряблой шеи её не держали.
Они с дедом осторожно прикрыли дверь, на цыпочках вышли, спустились на улицу.
С чёрного хода, вытирая руки о фартук, бежала Тая. Со скалкой — забыла положить, да так и неслась, словно карикатурная жена на разборку с мужем.
Вера обнаружила, что не чувствует ничего. Волна ленивого спокойствия накрыла её. Три старухи ковыляли от своих избушек. Почуяли, что ли? сами близко от смерти ходят… Сегодня ей машину починят. Ядвигу третьего дня похоронят, но уже без неё. Ну и что?..
Над лесом кружили птицы. Белые чайки, черные галки.
Что за наваждение! Соберись. Врача же надо, полицию. В райцентр ехать: тут-то Фокус и пригодится.
— Я могу съездить, вызывать… кого надо, если Виталий починит… — голос у Веры дрогнул. «Я могу» вышло нормальным, «съездить» — хрипло, а последнее слово ушло в дискант.
Все посмотрели на неё, так, будто только что увидели. Шутовское войско: тройка старух, скрюченный Потап, а в стороне Тая с семьей. Её лицо всё равно светилось. Как она любит своих.
Старухи жадно разглядывали Веру. Одна прошамкала:
— Ну?
— Всё, — развел руками Потап. — Отмучилась.
— Что сказала? — спросила другая.
— Ты. Говорит, детка, — процитировал дед. И показал на Веру: — она.
Все лица повернулись к ней.
— Я уезжаю, — сказала Вера. — Могу за доктором….
— Понимаете, Вера, — мягко ответил кто-то. — Извините. Вы никуда не уедете.
Что-то тяжелое опустилось на макушку, и наступила тьма.
Я вытащила очередную порцию демонов из черной пустоты и вдруг задумалась. Создавалось впечатление, будто я забыла что-то крайне важное и нужное. Галимая память! Ну почему я постоянно забываю то, что мне нужно?
Решив не откладывать на потом возможные неприятности, я вернулась на корабль, рассортировала демонов по столовой, выдала всему ЦУ как себя нормально вести, чтобы не шокировать поваров и прочих зашедших набить желудок, и вышла проветриться. Хм… у кого бы узнать?
Первым делом я направилась в нашу комнату, благо к ней было ближе всего. И только хотела плюхнуться в кресло и посмотреть, не оставила я сама себе записку-напоминалку, как обнаружила в кресле совершенно чужого демона. Причем демона классического — с красной кожей, покрытой черными разводами или татуировками, лысого, с маленькими черными рожками и внушительными черными же когтями. Находка подняла на меня взгляд желтых, почти светящихся глаз с вертикальным узким зрачком.
— Спасибо, — выдал он, чуть склоняясь в легком поклоне. Попытка поклониться сидя успехом не увенчалась, но и так все понятно.
— Пожалуйста, — я плюхнулась в другое кресле, стоящее особняком от столика. Опять детишки перетащили… — А за что?
— За это, — он демонстративно поднял с пола железный магический ошейник и покрутил на когтистом пальце. Я задумчиво уставилась на этот предмет интерьера, напрягая свои плазменные извилины в попытках вспомнить, когда же это я могла успеть посетить Город Тысячи Сердец и купить там эту прелесть… По всему выходило, что как-то успела же… Но ничего не помню.
— Ага, — только и смогла выдать я, наблюдая за крутящимся ошейником. Я купила демона. Может и не одного, зная мой характер и жалостливость. И почему же я этого не помню?
В комнату вбежал Шеат, резко тормознул при виде меня и опасливо принюхался. Ну, а с ним что? Серебряный внимательно осмотрел меня, буквально просканировал всю до правой пятки и только потом подошел.
— Да что случилось-то? — вскакиваю я и хватаю дракона за руку. — Мне кто-нибудь что-нибудь расскажет? Я не помню ничего!
— Да ничего особенного, — протянул Шеат, разворачиваясь и, видимо, решив посвятить меня в произошедшее. — Наши демоны с Гиром напились…
Многозначительная пауза. Дракон прикрыл глаза и плюхнулся на нашу широченную кровать, дернул ногами, сбрасывая ботинки.
— Ты там нечаянно мимо проходила… — он подтянул ноги и уселся по-турецки, опираясь локтями на колени. — А они так ужрались, что даже выдыхали алкогольные пары. Ну, понятно, обрадовались же… встрече, да… В общем, тебе хватило.
Я задумчиво кивнула. Имея такие силы и способности, и такую тупую башку вполне логично было беречься от употребления горячительного в любых видах и даже в малом количестве. Что ни говори, а пьяное тело самому себе не хозяин. Да и обрушить такую волну силы и маны на кого-то только потому, что это покажется веселым или забавным… да, это глупо. Поэтому я и береглась от спиртного. И, как видно из произошедшего, не убереглась.
— Сначала тебе попалась Шиэс, — многозначительно усмехнулся Шеат и сделал внушительную паузу. Мне захотелось его капитально так покусать.
— Да рожай ты уже, черт тебя дери! — рыкнула я. — Иначе я за себя не отвечаю!
— Да чего кричать-то? — притворно обиделся дракон, но продолжил рассказывать уже в нормальном темпе. — Ну поцеловала ты ее, делов-то… Она ведь всем как бы официальная жена, все в порядке… Правда, сама золотинка так не считает и… ну, в общем, сбежала она. Потом ты поймала меня.
Шеат снова скорчил смешную рожу и даже хихикнул.
— Я, дурак, думал, что ты решила вспомнить былые времена, смотрю — открываешь портал в Город Тысячи Сердец, ну, думаю, очнулась, наконец-то, решилась! Развлечемся! Да куда там… — серебряный дракон как-то опечаленно выдохнул и покачал головой. Кончик косы свалился ему на колени и мазнул по выставленной пятке. — А ты пошла на рынок… — вздох, полный разочарования, — и накупила всяких… хм… страждущих.
Понятно, одним этим красным чудушком я не ограничилась. Все, как всегда. Ну и прекрасно. Выражение, знакомое мне уже достаточно давно: «Пьяная баба пизде не хозяйка» здесь не оправдалось. Даже пьяная плазма себя бережет. Отлично, значит никаких любовных приключений не случилось и можно спать спокойно.
— Ангелы там еще в регенераторах… и люди, — буркнул дракон и достал себе апельсин, смачно вгрызся в сочную мякоть, не счищая кожуры.
Прекрасно, просто прекрасно. Я еще и людей накупила. Ангелы, то еще хрен с ними, отправим на Шаалу. А люди? Какие люди, из каких миров, к чему привычные? Ладно, очухаются и их потом куда-то да пристроят, благо организаций, устраивающих потеряшек во всех наших мирах, достаточно…
— И спецзаказ свой забрать не забудь, — вдруг буркнул дракон, косясь на настенные часы. — Иначе через двадцать минут его выставят на продажу и хрен знает, кто его купит.
— Спец… заказ? — я посмотрела на Шеата как на марсианина. То есть, бухая я заказала у работорговцев кого-то и они… его поймали? Чудненько, как говорил персонаж небезызвестного сериала.
— Да. Химероид, чернявый, глаза разноцветные, один голубой, другой желтый. Вариация кошачьих, большего не скажу. Странные у тебя вкусы, дорогая…
Я хлопнула себя ладонью по лицу. Нет, вкус действительно странный. Учитывая, что мне не особо нравятся оборотни и все, что с ними связано. Ну так я и не обязана их любить и обожать, не беда. Но заказывать себе химероида с кошачьими генами — это уже маразм.
Вздохнув, иду в Город Тысячи Сердец за покупкой. Мы в ответе за тех, кого купили. Даже если и сами сделали их рабами по воле своей прихоти. Шеат по связи указал на толкущегося высокого и тощего торговца.
— У этого твой спецзаказ, топай, — мысленно подбодрил, называется…
Торговец оказался сквалыгой и за химероида набил такую цену, как за полноценного дракона. Я было подумала позвать Гира поторговаться, но потом решила, что демон еще толком не проспался после попойки и будет неправильным так над ним издеваться. А потом немного поторговалась для вида, сбила один прозрачный кристалл и заплатила все остальное.
Химероид оказался прикольным. Невысокий — мне по плечо — парнишка, с густыми черными волосами до плеч. С действительно разноцветными глазами, с короткими, черными, чуть заостренными рожками. Видимо, не только кошачьих намешали… Почти всего его тело было покрыто темной шерсткой, только руки и лицо оставались чистыми, белыми и гладкими…
Паренек отнесся к своей купле-продаже совершенно спокойно. Будто не видел в этом ничего необычного. Я забрала его к нам и спокойно вышла из экрана, демонстрируя покупку дракону. Шеат окинул химеренка непонятно ревнивым взглядом и спросил:
— Ну и чем я хуже?
— Что? — удивленно смотрю на дракона.
— Чем я тебя не устраиваю? — серебряный поднимается из кресла и делает несколько шагов ко мне. — Вот что, его шерсть мягче, чем мои перья? Или меня нельзя чесать так же, как и его? — дракон нарочно распалял сам себя.
— Устраиваешь. Всем устраиваешь, и пухом, и перьями, и чесалкой… только не могла же я его там бросить, раз заказала? — я аккуратно сняла набивший оскомину ошейник. Вечно их в такие кандалы позапутывают, что только держись. Химереныш потер измученную шею тонкими изящными пальчиками. — Свободен, товарищ хороший.
За всей этой сценой наблюдал красный демон с круглыми как плошки глазами и потерянной где-то на полу челюстью.
Я извлекла из внутристенного шкафа раскладной стол, установила его посреди комнаты, вытащила оттуда же стулья и принялась доставать из столовой еду.
— Думаю, суп и рыба с гарниром вам, ребята, лишними не будут, — демон и химера согласно кивнули и по команде устроились за столом. Шеат помялся, но тоже сел рядом, получив свою порцию.
— Как тебя зовут? — спросила я у химеренка, когда тот достаточно наелся и смог обращать внимание на внешние раздражители.
— Ой, лучше сами назовите, — достаточно мелодично промурчал тот и махнул рукой. Интересный голосок. Я заглянула под стол — так и есть — вместо ног у него кошачьи лапы. С обувью будет проблема, а без обуви никак. Ладно, выкрутимся. Создаю ему мягкие и теплые тапки большого размера, чтобы не сдавливали ступни и подушечки. Когти их, конечно, продырявят, но всегда можно создать новые.
— Да уж… — как назвать это чудо-юдо-рыбу-кит вообще не понятно. Не Мурзиком же, обидится… Пожалуй… назову-ка я его Тарис*… Вроде божеское имя. Надеюсь, никаких мерзостей не означает. — Тебе имя Тарис нравится? — спрашиваю химеренка, вовсю наслаждающегося рыбой.
— Нормально, — булькнул он в тарелку.
— Вот и чудненько. А ты? — я вопросительно взглянула на красного демона, спокойно попивающего сок из высокого стакана. Его тарелки были вылизаны дочиста и аккуратно сложены стопкой вместе с ложками.
— А я — Рой, — хмыкнул он, отрываясь от еды. — Вряд ли все остальное скажет тебе больше.
Демон согласился пойти к Шеврину на службу, поскольку вполне мог пригодиться там. А химеренок остался у нас, так как ему совсем не было куда податься. Созданный в какой-то далекой лаборатории, он был чем-то вроде помощника для принеси-подай-иди на хер, не мешай. Судя по его изящным тонким ручкам, создали этого химеренка исключительно для работы с тонкими материалами и с пробирками, а там кто его знает. Занимался он абсолютно всем, чем заставляли, при этом еще и выдерживая эксперименты. Ну, а потом его оставили в каком-то очень нехорошем мире, где даже дышать было особо нечем и он там выживал целый месяц, пока не появились работорговцы…
Вот и думай, какой поступок я совершила — хороший или плохой? С одной стороны, я сделала плохой поступок, заказав поимку специфического парнишки, который мне и даром не нужен. С другой стороны, работорговцы спасли химеренка от верной гибели на нежилой планете. Остается только сидеть и думать, как все относительно в нашей жизни…
Решив на будущее избавить себя от этих моральных страданий, я настроила заклинанием вызов полного скафандра на себя любимую в случае обнаружения алкогольных паров. Нет пьянки — нет проблем. А хотя… проблемы будут по любому, главное, чтобы я сама их себе не создавала…
Пало замер.
Медленно-медленно, очень медленно, он опустил взгляд на темное зеркало отводного канала…
Стихли, словно отодвинулись далеко-далеко голоса людей на полигоне, четкие команды Виды, смешки зрителей…
Дрогнул, тускнея, точно выцветая свет зачарованных фонарей…
Сбился Шаг одного из «учеников», и он «выпал» из переноса на полпути, зажимая руками виски…
И вода дрогнула снова.
Резко похолодело запястье — там, где своеобразным браслетом теснились метки членов Руки, похолодело, будто метка Гэрвина потянула из него энергию, много энергии… много… много…
И эхом пролетает над резко затихшей толпой тревожный вскрик…
Еще одна дрожь воды, резко отозвавшаяся краткой дрожью земли под ногами.
Что-то билось о незримый барьер города, рвалось сюда, внутрь, что-то большое, очень большое, билось и не могло прорваться, и тянуло силы для нового рывка…
И отчаянным призывом хлестнуло:
«Пало! Пало, помогииииииии!!!»
Гэрвин… что происходит…
«Помоги… Шаг…»
Ничего не понимая, Пало потянулся, раскрывая свою энергию, настраиваясь, готовясь подхватить… и покатился по земле, сбитый с ног, почти ослепленный непонятной вспышкой… успев рассмотреть, как пространство перед ним лопнуло, выпуская… гору.
Слух вернулся почти сразу, силы возвращаться не спешили. Во рту вкус земли. Откуда тут земля? Снег же был…
— Боги…
— И что это было?
— Я так последний раз получал от своей супруги, когда…
— Дядя Пало, вам плохо?
— Что это?!
На последний голос Пало все-таки нашел завалявшиеся где-то силы и кое-как сел. Несостоявшаяся внучка или племянница жалась рядом вместе со своим зверьком, а гора земли перед ними — не показалось, гора! — стала осыпаться.
Дальше сознание выхватывало события как-то урывками. Вот сыплется земля — сначала горстями, потом целым водопадом. Потом очередная глыба не упала, а зависла и открыла — черные, блестящие. Рядом кто-то заверещал. Земля посыпалась снова, выпуская что-то извивающееся, черное, поблескивающее. По сфере хлестануло дикой вспышкой сырой, неоформленной энергии, по телу — воздушной волной. А потом холм земли рассыпался окончательно, точно взорвался изнутри — и выпустил двух человек… и дракона.
— О-па… кха-кха… мы что, всю эту землю с собой тащили?
— Аг-ха… тьфу…
— Гэрвин, тебе что, дракона мало было? Ох ты божья задница…
— Я не хотел! Это случа… пятеро богов!
— Вииииирк… — тихонечко сказал третий член их группы — драконыш. И все немедленно заткнулись. Только дико смотрели в сторону Пало.
— Пало… а ты… а тебе…
— А ты где дракончика взял? — спросил более решительный Коготь.
— Я?
Пало повернул голову… и не успел. Драконыш, выползший из земли, тощий, черный, какой-то ободранный… он жалобно пискнул и кинулся к Пало. Точнее, ко второму драконышу, который с растерянным видом сидел на снегу с Штушей на коронке.
Самое действенное лекарство — это власть. Порабощение и подчинение такого же равноценного смертного. Нет большего наслаждения, чем держать на ладони чью-то жизнь. Как птичку, которую изловили хитростью, или зайчонка, подобранного в лесу. Чувствовать в ладони биение хрупкой, чужой жизни. Достаточно сжать пальцы, и тонкие рёбрышки пронзят сердце, будто изогнутые кинжалы.
Но пальцы можно и не сжимать, ибо со смертью наслаждение иссякнет, и тогда придётся ловить другую птичку, другую жизнь. А для забавы пригодна не каждая жертва. К примеру, держать в ладонях жабу удовольствие не из первых. Тут скорее правит бал отвращение. Добыча должна быть достойна победителя. Ибо победитель этот – бог.
Она нашла свою жертву, свою богоравную добычу. Эта жертва обещала череду услад, от мерцающих и тягучих до ярких и ослепительных.
Она уже испытывала нечто подобное. В ней уже разгорался этот огонь, ещё без видимого пламени, без заметного жара, только тлел, как глубинный пласт болотного торфа, который скрывает подземный пожар годами. Ей нравилось пламенеть именно так, размеренно, постепенно, без вспышек, когда трепет разливается внутри, заполняет каждую полость и каждую впадину эфирного существа.
Клотильда прикрыла глаза. Её власть обретала сугубо предметный образ. Она знала, что представлять и что думать.
Герцогиня приказала Анастази позаботиться о нём так, как она сама посчитает нужным. Уточнять детали необходимости не было. Анастази сделает всё, чтобы узурпировать роль спасителя. Она будет заботлива и предупредительна, как хорошая мать. Умоет, накормит и уложит спать. А ей, терпеливой и милостивой госпоже, останется пожинать плоды.
У Клотильды мелькнула было мысль дать ему более длительную отсрочку, чтобы он окончательно избавился от тюремных страхов, но затем передумала.
За это время он успеет восстановить свою прежнюю силу, вернёт утраченное равновесие. Она боялась той почтительной отрешённости, в которой он прежде пребывал. Эта отрешённость давала ему защиту, как могла бы дать кованая в Дамаске сталь. Соблазны, угрозы, посулы катились бы по ней будто маслянистые капли.
Но за одну ночь ему защиту не восстановить, как полководцу не возвести крепость. Он останется всё тем же — истерзанным, истощённым страхами, в путанице мыслей и чувств. С таким будет справиться легко.
Он, возможно, будет даже рад, что битва, наконец, проиграна, и он вынужден сдаться в плен. Уступить не по своей воле, что было бы предосудительно с точки зрения морали, а уступая обстоятельствам, всесокрушающей силе рока. Его персональный цензор будет спокоен.
Около полуночи в её кабинет неслышно вошел Оливье, лекарь.
Когда-то этот человек с пергаментным лицом учился у самого Амбруаза Паре, но очень скоро отошёл от хирургии и классической медицины Галена и Гиппократа, больше интересуясь наследием мэтра Руджиери. Снедаемый честолюбием, он видел себя сподвижником новой Екатерины Медичи и всячески пытался разжечь тот же пламень в сердце своей чрезмерно хладнокровной покровительницы. Клотильда втайне забавлялась его тайной деятельностью и тем напыщенным видом всезнайства, с каким этот врачеватель себя держал.
Он называл себя Оливье ле Дэн, в чем герцогиня усматривала высокомерный отсыл к брадобрею Людовика Одиннадцатого. Полагая себя за гения интриги, этот человек рассматривал каждого, кто оказывался поблизости от герцогини, как возможное орудие.
Красивый молодой мужчина, возможный фаворит, так же становился значимым штрихом в расписанной формуле.
Лекарь почтительно поклонился.
— Итак?
— Он здоров. Я осмотрел его весьма тщательно, но кроме ссадин и синяков, не обнаружил ничего, что внушало бы опасения. После заключения он несколько бледен, но это поправимо. Для молодых людей хороший ужин и крепкий сон лучшее лекарство.
— Одним словом, он не так уж и пострадал. Вы это хотите мне сказать?
Лекарь заколебался.
Герцогиня не сводила с него пристального взгляда.
— Говорите правду, Оливье. Если он нуждается в более продолжительном отдыхе и тщательном уходе…
Оливье решительно покачал головой.
— Нет. Молодость легко справляется с такими незначительными трудностями, как двухнедельный пост и полдюжины синяков. Я поручил смазывать его предплечья охлаждающим бальзамом. К утру отёчность спадет.
Он пострадал, подумала герцогиня. Что бы не говорил этот трусливый царедворец, бедный мальчик нуждается в лечении и заботе.
И вновь её охватило чувство странной, стыдливой неловкости. Не так! Всё не так! Он не должен был пострадать! Никаких ссадин и кровоподтеков не должно было быть. Она замышляла приключение, изящное, ловкое. А в результате устроила бойню.
Она чувствовала себя так, будто явилась на бал в платье, на которую мясник опрокинул бочку со свиными потрохами. Бал как бы идёт своим чередом и придворные деликатно опускают глаза, но она помнит о расплывшемся зловонном пятне, которое нарушает всю задуманную композицию. Ей нестерпимо хотелось скрыться, сбросить обезображенное платье и надеть новое, свежее, благоухающее жасмином, вновь вернуться в большой зал, чтобы станцевать первый минует. Но оплошности уже не исправить, ей придется носить это дурно пахнущее платье и сбивать зловоние духами.
Затем случилось то, чего она несколько опасалась. Явилась Анастази.
Герцогиня могла бы её прогнать. Сослаться на поздний час и усталость. Но поступить так означало бы признать свою слабость. Она подтвердит свою чувства, обнародует раненое самолюбие. Принцесса королевской крови не выказывает смущения или страха перед тем, кто у неё в услужении.
К тому же, её подталкивало любопытство. Оливье был слишком скуп в своих откровениях, Анастази должна быть поразговорчивей.
— Итак, — начала без вступления герцогиня, — вы оказались правы, а я ошиблась. Давайте опустим ту часть вашего монолога, которая будет содержать упрёки и оправдания, а я признаю, что совершила ошибку. Мне следовало бы прислушаться к голосу разума, или к вашему инстинкту хищного зверя. Отступить или, по крайней мере, действовать более осмотрительно, не спешить, не бросаться в приключение очертя голову. Но всё уже произошло. Сожаления бесполезны. Но есть последствия, которыми всё ещё есть вероятность воспользоваться, или попытаться исправить содеянное. Насколько это возможно.
— Что вы намерены с ним сделать? – сухо осведомилась Анастази.
— Для начала, — герцогиня поводила рукой в воздухе, как будто выписывала некий знак, — я попытаюсь сделать его счастливым.
Анастази изменилась в лице. Явление редкое, почти сверхъестественное.
— Ваше высочество умеет воскрешать мёртвых?
Придворная дама даже не пыталась скрыть своего презрения. «Бесстрашная девка! Играет со смертью».
— Нет, мёртвых я воскрешать не умею. Но умею вознаграждать живых. На это средств и способностей у меня хватит.
— Тогда я позволю себе повторить вопрос. Есть ли среди этих способностей вашего высочества дар воскрешать мёртвых?
— Хватит!
Герцогиня раздраженно хлопнула по столу.
— Едва лишь заходит речь об этом мальчишке, вы теряете свое хвалёное хладнокровие. Вы придаёте ему какие-то мистические, сверхприродные качества, которыми он не обладает. Выглядит так, будто он околдовал вас. Вам следует уяснить одну простую и объяснимую истину. Он обыкновенный, он такой же, как все! Это всего лишь упрямый смазливый мальчишка, и больше ничего. То, что случилось, всего лишь случайность, а не доказательство вашей правоты.
— Случайностей не бывает, — тихо ответила Анастази.
Вопреки всем своим миролюбивым намерениям герцогиня вскочила.
— Он пришёл ко мне на свидание! Пришёл! Слышите вы или нет? Он не пытался бежать или уклониться, изобретя уважительный предлог. Он пришёл в библиотеку епископа, именно так, как я распорядилась. Если бы он был тем, кем вы его воображаете, необыкновенным, особенным, неподкупным, непорочным, одарённым свыше, он бы сделал всё, чтобы избежать соблазна! Но он был готов, он на всё был готов! Едва лишь я к нему прикоснулась. Он бросил свою жену в жалкой каморке под крышей и кинулся ко мне, богатой красивой женщине, которая могла бы изменить его судьбу.
Анастази взглянула на неё с явным недоверием. Клотильду вдруг осенило. Конечно же, придворная дама ничего не знает! Она всё ещё пребывает в уверенности, что её госпожа затеяла какое-то злодейство, что сначала свершилось убийство, а затем похищение.
О том, что свидание состоялось, знала только Дельфина, а эта бледная особь не станет без приказа распускать язык.
Клотильда сразу успокоилась и почувствовала себя на грани выигрыша. Она смотрела на придворную даму почти с жалостью. Сейчас она разрушит беспорочный образ кумира.
— Ах, бедняжка Анастази, вы же ничего не знаете. Увы, увы, вынуждена вас разочаровать. Молодой человек весьма охотно явился на свидание. Он был уже в библиотеке, когда я туда спустилась. Был смущён, растерян, это правда. Но быстро справился с собой. И когда я прикоснулась к нему…
— Разве ваше высочество не избавит меня от подробностей?
Герцогиня улыбнулась.
— К моему большому сожалению не было никаких подробностей. Явилась его жена и подняла крик. Как в дурной пьесе. А если бы он позаботился закрыть её на замок или усыпить, то ничего бы не случилось. Он стал бы моим любовником, и никакие высшие силы не помешали бы ему это сделать. Как тысячи мужей до него, он изменил бы своей жене с более красивой женщиной, позабыв о долге и чести, ослеплённый плотской страстью, а наутро, вернувшись к своей законной половине, продолжал бы ей лгать, изображая любящего и верного супруга. Он ничем не отличается от тех, кто поступал так же до него, от других мужчин, алчных и похотливых. Он стал жертвой только благодаря стечению обстоятельств. Его жена истекла кровью, потому что споткнулась на лестнице. Не смогла разродиться, и ребёнок задохнулся в утробе. Кто в этом виноват? Кто? Я? Судьба? Или лестница? Это могло произойти и без моего вмешательства. Ей могло быть на роду написано умереть именно так, как это случилось. Но поблизости оказалась я, и у всех появился увесистый повод сделать меня виновницей. Он первый пытался меня убить. С той же страстью, с какой прежде желал, он душил меня! И что же? Мне следовало принести себя в жертву? Добровольно возлечь на алтарь? Я, разумеется, возражала. К тому же, там была моя свита. Они так же не могли позволить мне умереть от руки безумца. Все лишились разума! Этот глупый священник бросился под копыта. Я могла последовать примеру всех этих умалишенных и приказать казнить мальчишку. Немедленно, там же, во дворе. Забить его палками или перерезать горло. Никто не посмел бы мне помешать! И закон был бы на моей стороне. Но я сдержала свой порыв. Я сумела укротить свою ярость и свою жажду мести. Поступила по-христиански – подставила вторую щеку. И он до сих пор жив. И не только жив, он свободен. Не вам ли я поручила заботиться о нём? Так почему же вы являетесь сюда, сверкая глазами, подобно ангелу мщения?
— Что вы собираетесь с ним сделать?
Герцогиня вернулась в свое кресло.
— Пока я занята тем, что спасаю ему жизнь. Если он попадёт в руки королевского правосудия, он будет казнён.
— Что вы намерены сделать?
— Держите себя в рамках приличий, Анастази, — холодно сказала герцогиня. – Я ценю вашу преданность, но ваша дерзость способна разрушить даже тот хрупкий сосуд моего терпения, в котором содержится ваше право произносить эти речи.
Анастази сразу опустила глаза. Она знала правила и знала границы.
— Я всего лишь пыталась внести ясность в свои дальнейшие действия, чтобы они не противоречили желаниям вашего высочества.
— Вот так-то лучше. Вы же знаете, дорогая, что я всегда получаю то, что хочу. И ваше противодействие скорее станет причиной ущерба, чем пользы. Как для вас, так и для него. Этот мальчик мне нравится, и я от него не откажусь. А теперь расскажите мне, как вы исполнили то, что я вам приказывала.
— Ему отвели комнату в восточном крыле. Сейчас он спит.
— Вот и замечательно. Ему нужно отдохнуть и всё забыть. А я со своей стороны, сделаю всё, чтобы этот не в меру чувствительный юноша больше не знал ни голода, ни страданий. Вот увидите, Анастази, он очень быстро излечится от печалей.
Взмахом руки герцогиня отпустила придворную даму. Та поклонилась и направилась к двери. Но на пороге вдруг замедлила шаг и оглянулась.
— Вы сказали, что он не пытался уклониться от свидания с вами. Конечно, не пытался. А разве у него был выбор? Годовалая дочь, жена на сносях. Старик священник, который кормил голодных на ваши пожертвования. Он бы не только к вам, он бы к дьяволу пришёл на свидание. И душу бы продал.
Герцогиня беззвучно скрипнула зубами.
Отравленная стрела попала в цель.
У него не было выбора. Не было выбора!
Он пришёл к ней не потому, что желал, а потому, что боялся. Не за себя, а за жену и детей.
Что произошло бы, если бы он осмелился пренебречь её приказом и не явился бы в полночь в библиотеку?
Клотильда прежде даже не рассматривала подобный поворот сюжета, ибо ей даже в голову не могло прийти, чтобы мужчина, молодой, пылкий, к тому же стеснённый в средствах, позволил себе подобную дерзость. Перескажи ей кто-то схожее развитие событий, и она подняла бы безумца на смех. Близкие по смыслу истории случаются только на страницах Священного писания, да и то с участием святых пророков. Но смертные на такие подвиги не способны. И все же, если вообразить гипотетический библейский сюжет?
Иосиф Прекрасный отвергает жену Потифара. Оскорблённая женщина, разумеется, мстит. Обвиняет дерзкого раба в том самом грехе, который намеревалась совершить сама. И преступника бросают в тюрьму.
Женщина всегда мстит. Она не прощает ни пренебрежения, ни измены. Федра наслала проклятие на коней отвергшего её Ипполита, Медея отравила собственных детей, чтобы уязвить изменника мужа. Ярость женщины страшна.
А что бы сделала она, герцогиня Ангулемская, если бы не нашла избранника под сводом скриптория? Как бы она перенесла оскорбление?
В зале на них даже не пялились. Две недели каждое утро в семь она ходила на тренировки со своим тостером, и пыталась научить его не бояться рискованных ударов. Не получалось.
— Бей в лицо. Все равно не попадешь.
Кулак пошел так медленно, что увернулась бы даже больная улитка.
— Да бей же ты нормально!
— Я не могу, — сдался Ричард. — Алгоритмы показывают, что вы не успеете уклониться и я нанесу травму, которая потенциально может вас убить.
Гвен выругалась под нос.
— Ну послабее ударь, не надо мне сразу голову с плеч сносить.
Обычно Рич отмалчивался на такое, снова и снова обрывая движение, но сейчас заговорил:
— Голова человека достаточно хрупкая. Вы перенесли как минимум шесть черепно-мозговых травм, судя по вашим медицинским записям, а фактически, я уверен — и больше. Любой удар, даже слабый, может спровоцировать непредсказуемые последствия, включая внезапную смерть.
Вот же докопался. Что с ним делать…
— Так. Каждый раз, когда ты не будешь меня бить, я буду бить себя. Посмотришь, что не помираю.
Он качнул головой в отрицании. Гвен аж затормозила: действительно тупит или просто издевается?
— Я не понимаю, зачем мы повышаем вероятность вашей смерти. Я умею убивать. Люди действительно хрупкие, и потенциально смертельные удары на тренировке недопустимы, даже если это моделирование возможных столкновений на улице. В этом риске нет смысла. Когда я предлагал спарринги, я не это имел в виду.
Гвен села на мат и стиснула переносицу, чтоб не наорать.
— Пхлядь, а чего ты ждал, пылинки с меня сдувать? Так. Сейчас на пальцах: люди не умеют загружать навыки. Нужно тренироваться. Чем ниже планка тренировки, тем ниже выхлоп, с тем же успехом я могу манекен побить, он мне точно в ебло не зарядит. Мы зря тратим время.
— Эта тренировка теоретически направлена на меня, а не на вас, Гвен.
— Да, чтобы тебя не пристрелили в подворотне! Твое моделирование неточное, ты тормозишь, нужно тренироваться принимать риски! Здесь, а не там! — Гвен ткнула в сторону выхода.
Ричард помолчал, часто мигая. Потом очень медленно кивнул.
Гвен едва увернулась от удара, кулак задел кончик носа.
— Отлично. Еще раз!
Удар попал по скуле, она отлетела, отмахнулась от попытки поднять.
— Не тупи, продолжаем!
Вот теперь это была тренировка, а не танцы. Гвен тоже атаковала, и на этот раз Ричард тормозил чуть меньше — блокировал, перехватывал, роскошно швырнул ее на пол так, что дыхание вышибло — и тут остановился, не прижал. Гвен перевернулась сама, приняла руку, чтобы встать.
— Видишь разницу?
— Меня пугает повышенный риск фатального исхода.
— Дерьмо случается, и пусть оно случится не с тобой.
После долгого сомнения Ричард кивнул. Гвен вздохнула. Пиздец как с ним было тяжело иногда.
Тренировка пошла своей чередой: на веса. Ее всегда очень развлекало, как самоуверенно Ричард хватался за неидеальную штангу, сделанную из железа, а не из математики, и удивленно перекашивался вместе с ней.
Гвен тоже взялась за гантели. Приходилось терпеть боль, но это было привычно, сто раз проходили. Она даже не думала особо, что плечо ноет, просто делала мах за махом, рассматривая Ричарда: вид на идеальную задницу в шортах.
К нормальному человеку она давно бы уже подкатила. Как пиздецки несправедливо, что он пластиковый. Так, нахрен. Надо бы отвлечься.
***
Перед тем, как стартовать в участок, Гвен проверила смартфон. Среди кучи шлака мелькнул огонек от Тиндера: один из недавно лайкнутых оклемался и звал вечером в ресторан.
Гвен проверила профиль: спортивный симпатичный скандинав с голубыми глазами. Хочет найти отношения с настоящей девушкой. Гвен точно не была поддельной, так что ресторан подтвердила. Стоило на этого Стюарта вблизи глянуть.
Ричард заглянул в смартфон, но сразу отвернулся с невозмутимым лицом, она даже шугануть не успела. Ладно, люди тоже так делали.
Мысли вернулись к работе. Даже проверять статусы не требовалось, она и так помнила: самым противным было дело двух наркодилеров, не поделивших участок — его стопроцентно отожмут в особо тяжкие, но все равно надо бы напрячься.
Еще была всякая мелочь: мертвый старичок, вероятно, по естественным причинам, поножовщина собутыльников. Ну и днем что-нибудь новое прилетит, как обычно. Преступность в Детройте на спад не шла.
Прямо с порога Фаулер наорал за косой отчет. Гвен наорала на Ричарда, потому что отчеты делал он.
Удивительно, но Ричард ни на кого не наорал, а просто переделал. Гвен сверила версии и нахмурилась: очень странные опечатки. Номера как будто из другого дела сбежали: начало позже конца, титры крови странные, фамилии тут правильные, там кривые. Рича от переработок заглючило, что ли?
Но ладно. Вроде в остальном все было нормально, и Гвен решила, что проехали. Тем более что до вечера пришлось разбираться с наркодилерами. Оба пиздели с три короба и переваливали друг на друга вину за шесть трупов. То ли один другому яд вместо наркоты подбросил, то ли первый решил второго так подставить, то ли оба долбоебы, но досталось местным наркоманам, а один успел пострелять по семье перед смертью. Домашним повезло, обошлось больницей.
Время шло к шести. Что-то Гвен странно нервничала. Первое свидание с синяком на пол-рожи, что ли? Или просто устала. Дурацкий беспокойный день.
— Детектив Рид, можно с вами переговорить? — спросил Ричард.
— Что так официально? Валяй.
— Можно поговорить наедине?
Гвен кивнула на переговорку.
— Я нашел несколько похожих опечаток в деле, которое уже прошло проверку и подшито в архив. Хотелось бы уточнить процедуру исправления — как лучше сделать? Проверяющие их пропустили.
Гвен задумалась, рефлекторно потирая синяк на скуле. Ныло так, будто кости черепа сместились. На рентген сходить, что ли? Да ну, ерунда. Ладно, нужно было подумать о вопросе Рича.
— Если опечатки мелкие, просто исправь задним числом. Можешь записать под мою ответственность. Вряд ли что-то серьезное прохлопали. Молодец, что заметил. Что-то еще?
— Я могу помочь с гематомой.
— Только без поцелуев.
Ричард облизнул пальцы и приложил к скуле. Прохладный, остро пахнущий мятой состав, аж глаза защипало. Боль пошла на убыль, и Гвен откинулась на подголовник, прикрывая глаза. Может, к черту это свидание? Пойти домой.
Но в голове то и дело вертелось, как Ричард облизывает пальцы. Надо было отвлечься и не думать, что он еще может сделать этим языком. Пойти в ресторан, взять викинга за шкирку, трахнуть и забыть.
Последние отношения закончились слишком херово, чтобы она снова захотела встречаться с кем-то с работы, но свиданка на одну ночь… В конце концов, сколько можно дрочить в одиночестве?
Мысли снова утекали куда-то не туда.
— Коннор прислал запрос на использование этой переговорной, — с извинением в голосе сказал Ричард и убрал пальцы. — Вам стоит вернуться домой и отдохнуть. Предлагаю пропустить завтрашнюю тренировку.
— Нахер. У меня планы.
К счастью, обычно андроиды понимали с первого раза. А что Рич недовольно скривился — так свободный девиант, хочет и кривится.
Она уже села в машину, когда на терминал прилетело новое дело. Как, блядь, специально! Пропажа ребенка! Им следовало заняться немедленно, никаких тут свиданий.
Ричард показался на выходе с парковки, Гвен ему махнула:
— Новую хрень видел?
— Исчезнувший ребенок? Да.
— Займись. Я подключусь, когда закончу.
Ричард кивнул и переключил дело на себя. Ну отлично, первоначальный осмотр проведет и он, а то и сама Гвен, если свидание пойдет не по плану.
Она не собиралась выгорать на работе. Просто так получалось, что пахала больше среднего.
Но все равно до самого ресторана она крутила общие сведения в голове, прослушивая заявление отца.
Сандерс воспитывал ребенка лично, мать работала и сейчас была в командировке, но уже собиралась прилететь. В доме были два андроида, занимавшиеся домашними делами, оба также пропали. Девианты ли они — ответить затруднился. Что-то Гвен во всем этом, и особенно в голосе дядьки страшно не нравилось. То, как он выговаривал слова, как по-прежнему называл андроидов вещами, как спокойно сообщал, что последний раз проверял, дома ли пацан, утром, а заявил только вечером. Шесть часов, что ли, не напрягался, что голоса не слышит? И почему-то ни разу не уточнил возраст, просто «ребенок» — то ли семь лет, то ли пятнадцать. Для воспитателя очень странно. Пришлось заглянуть в карточку поиска — шестилетка.
Может, ограбление? Или попытка прикрыть убийство? Каждый год находились долбоебы, считающие, что смогут выкрутиться и не сесть, если заявят о пропаже и будут громче всех шуметь.
Ричард периодически обновлял статусы, очень сухо. И не писал, как обычно — никаких мелких замечаний или фотографий. Обиделся, что ли?
Они даже не были друзьями. Просто напарники.
Ладно, хватит думать, решила она, паркуясь у ресторана. Как там его, нельзя же викингом называть в лицо… А, Стюарт.
Гвен глянула на себя в зеркало: мда, скула распухла и перекосила все лицо, шрам от такого соседства выделялся сильнее, да еще она опять забыла накраситься. Но времени уже не осталось. Ладно, хрен с ним, будь что будет. Пусть радуется, что она вообще пришла.
Пафосное оказалось местечко. Она сама предпочитала места попроще, и тут со своим синяком, в потертой куртке и джинсах выглядела чужеродно.
Викинг встал заранее, чтобы галантно отодвинуть стул. Рожу скорчил, правда.
— Добрый вечер, Гвен, очень рад вас видеть. Я почему-то решил, что вы на фотографии в театральном образе, или как это называется.. в косплее. Но теперь вижу, что вы и правда неординарная личность.
— Косплее? — Гвен нахмурилась, протянула руку — затупил, но пожал, вяловато как-то. — Привет, кстати. На синяк не смотри, прилетело на тренировке.
Может, побоялся сжимать — костяшки в свежих ссадинах, парней это иногда пугало.
— Ну, твой шрам… шрамы, — Стюарт явно заметил остальные. — Автокатастрофа?
— Подралась с тигром.
— Поздравляю с победой.
Ладно, прощен. Гвен ухмыльнулась, принимая от него меню, и сразу перелистнула к алкоголю. Может, ну к черту, машину завтра забрать? Мысли то и дело возвращались к работе, а с таким подходом даже секс на одну ночь не получить.
— Бокал белого вина к рыбе? Тут подают замечательное Арабарте Бланко, очень легкое. Немного цветочное.
Гвен пила обычно что покрепче, но тут кивнула.
Парень начал с разговора о себе: второе образование психотерапевта, по первому — юрист. Не напрягся, когда Гвен сказала, что она детектив первого ранга — вот это ей прямо понравилось. Можно травить байки с работы.
Она уже примеривалась рассказать про забавное дело — как они с Андерсоном уделали банду наркоторговцев, когда к столику подошла красивая официантка с диодом на виске, принимая заказ.
Вино, рыба, фрукты. Гвен попросила не тянуть — хотелось пожрать.
— Они уже повсюду. — Стюарт откинулся на кресле, проводив официантку каким-то особенно неприятным взглядом. — У нас половина социальных работников уже эти пластиковые куклы.
Кто бы сомневался. Тяжелая, нервная работа за условную зарплату, практически волонтерство. Даже после революции люди туда не особо рвались. У андроидов хоть расходов поменьше.
— У нас есть несколько андроидов-детективов.
— Пластиковые детективы! Изумительно. Скоро выпустят андроида-психотерапевта, и я подозреваю, что в нем будет встроен кальян.
Гвен взяла терминал и отложила, только заметив, что там десяток сообщений. Ладно, будет срочное — позвонят. Она не на работе. Свидание! Ричард справится без нее.
— Они меня тоже слегка бесят, — хмыкнула она. — Не собираюсь сваливать на пенсию в сорок. Но скажу честно — по сравнению с некоторыми стажерами они ничего. Пачками их больше не штампуют. Может, уживемся.
— Моя дорогая, — Стюарт взял ее руку в свою, — я все понимаю, женщины очень миролюбивые существа, но позволь кое-что объяснить. Человечество не уживется с пластиком! Просто поверь, девианты совсем скоро проявят себя, они опасны, дальше будет только хуже.
Гвен отняла руку, нахмурилась. Какого хрена он в таком тоне-то вещает? Но парня понесло:
— Юристов постоянно норовят заменить на пластиковых кукол с текстами законов в голове! Мне уже приходится осваивать смежную специальность, бежать, чтобы просто стоять на месте. Они продолжают отнимать нашу работу, а потом они потребуют больше прав! Они уже показали, что будут стрелять, если понадобится. Представляете андроидов с правом вето, андроидов-законников, которые будут принимать жизненно важные решения о людях?!
Стюарт промокнул лоб салфеткой. Гвен молчала, прищурившись. Просто пиздец, как мерзко было это слушать. Он что, из красной крови? Хоть бы в профиле отметил.
Официантка вернулась с бокалами, расставила. Ее диод мерцал желтым — услышала, расстроилась.
— Стю, притормози, — Гвен подняла руку. — Я с ними работаю, все в норме. У нас даже один парень вышел за андроида, специально в Вегас гоняли. И ничего, работают нормально, никто никого не щемит.
Давно на нее не смотрели настолько сверху вниз. Стюарт аж вытянулся вверх и плечи расправил. И очень высокомерно отпил вино. Ну и видок.
— Вышел за напарника-андроида… Не знаешь, милая, у этого любителя пластика там собачка есть, покрупнее?
— Сенбернар, а что? — Гвен нахмурилась, и свой бокал отставила. Надо бы в профиле отметить, что разговоры про андроидов она тоже на дух не переносит, не только политику.
— Бедная собачка. Ей небось тоже достается любви. Знаешь, такие люди особо разницы не видят, скажу тебе как психотерапевт.
Гвен помахала официантке:
— Мою часть счета, пожалуйста.
— Ну, не надо так обижаться. Это всего лишь правда. Прошу, мы как люди должны понимать друг друга…
Гвен поставила отпечаток пальца на терминале и поднялась. Наорать — не поможет, еще и рапорт огребет. Хотелось сделать что-то запоминающееся. Что-то по-настоящему плохое.
Стюарт еще что-то пиздел, протянул руку, но отдернул, поймав ее взгляд. Вино в рожу? Мелодрама. Вилку в глаз? Посадят. Вывезти за город и потерять навсегда? Нет, она все еще коп.
Парень вскочил, и Гвен посадила его на место, сжав пальцы на плече намного сильнее обычного. Наклонилась, чтобы никто больше не слышал шипение:
— Любая пластиковая кукла полезнее тебя. Знаешь, даже из рваного гондона психотерапевт будет получше. Чао, мудак.
Глаза у парня замечательно остекленели и заслезились. Гвен рассмеялась, разжала пальцы и отправилась к выходу, печатая шаг. В отражении мелькнула злобная фурия. Гвен постаралась унять оскал, кивнула хостесс — тоже с диодом.
Нарвалась на иск, скорее всего. Фаулер будет очень закатывать глаза. Дерьмо. И пальцы ныли. Очень хотелось вернуться и все-таки сломать нос, но Гвен помнила цену — выговор, отстранение, опять эти блядские сессии по управлению гневом. Вот нет бы устроить сессии «как не быть токсичным говном»!
Интересно, ей приглючился легкий хруст или нет? Гвен очень надеялась, что оставила на память не только синячище, но и трещину в кости. Но тогда бы развопился, а тут просто зассал.
По пути в курилку она зашарила по карманам — где эти сраные сигареты? На нее пялились. Очень хотелось выпить. Ладно, вот пачка, а зажигалка где… Терминал на месте, возвращаться не придется — Гвен нащупала его в кармане, но смотреть не стала. Две минуты — и за руль.
— Детектив Рид?
Ричард оказался рядом, как будто все время там стоял. Он протянул зажигалку, Гвен наконец закурила, вдохнула дым — стало полегче. Пара затяжек — и бешенство улеглось. Она выбросила остаток сигареты.
— Чего тебе?
— Некоторые подвижки по делу о пропавшем ребенке. Нужна ваша помощь.
— Я просто охуенно свободна. Пошли.
Ричард сел рядом. Гвен поняла, что на ладонях остались отпечатки от ногтей, когда взялась за руль. Почему-то в машине воздух был не таким сухим и мерзким, как в ресторане. Или ее отпускало. Уже не хотелось бросаться на людей.
— Что интересного? Ле маман не явилась?
— Еще нет. Я обнаружил остов сгоревшего андроида в гараже. Мистер Сандерс подтвердил, что сжег их первого PL600, как он заявил, «в воспитательных целях».
— Башку бы открутить ему в этих целях, — буркнула Гвен. — Хреново. Думаешь, других тоже сожгли? Хотя нет. Помнишь того первого девианта, который брал заложников?
— Даниэль? Он не был первым девиантом. Но да, я помню его.
— Он начал пальбу, когда понял, что его заменят. Как думаешь, мог один из этих андроидов найти дохлого предшественника и девиантнуться?
Ричард задумался.
Гвен проверила адрес и направилась туда. Лучше было поработать, а не перебирать в памяти все сраные детали и снова накручивать себя. Хорошо, что Ричард не стал задавать глупых вопросов.
Машина шла почти под предельно разрешенную скорость. Гвен так тормознула на красный, что обоих здорово тряхнуло. Черт, не надо так гонять, скользко же. Апрель апрелем, а ночью еще подмораживало.
— Гараж выглядел чистым. Судя по слою пыли, последняя уборка проходила не позднее чем месяц назад, а убийство андроида — еще до революции, не менее полутора лет назад. Вероятность связи менее трех процентов. Требований о выкупе не поступало — вероятность похищения менее двадцати трех процентов, но семья слишком состоятельная, чтобы списывать эту версию, не рассматривая.
— Следы борьбы или крови? Супруги ссорились? Вообще пацана могли грохнуть из мести и потом подчистить следы.
Гвен видела такие дела. Много. Больше, чем стоило бы для сохранения веры в человечество.
— Информации нет. Кроме того, отец не смог понять, пропало ли что-то из вещей сына.
— Папка года. Мать спрашивал?
— Она тоже не может уточнить. Она топ-менеджер, в настоящее время руководит продвижением судостроительной компании на рынке Тайваня. Ее командировка началась еще в октябре прошлого года.
До революции, отметила Гвен. Уже почти полгода, но это нормальное дело — пока развернут филиал, пока все наладят. Мать могла годами не бывать дома.
Ричард продолжил знакомить с фактами: криминальных записей у Сандерса не было, ребенок — шесть с половиной лет — уже готовился к школе, приходящая учительница отметила его как беспроблемного, но наивного и несоциализированного для своего возраста. Друзей не нашлось. Соседи дважды за прошлый год вызывали опеку.
— В частном доме? Это ж как он орал.
— Судя по записям, мистер Сандерс практиковал психологическое насилие как воспитательный метод.
— Пиздец. Интересно, он заметил отсутствие ребенка или ужина в положенный срок?
С финансами тоже была какая-то херня. Папка делал, похоже, сияющее нихуя — никаких упоминаний о работе, хобби или интересах. Брачный контракт закреплял все семейное имущество за миссис Сандерс, а в случае ее пропажи, смерти или недееспособности управление имуществом переходило к ее матери, живущей в Филадельфии, еще нестарой и тоже весьма состоятельной леди. Ну и потом — сыну. Отцу выделялась весьма скромная доля, а развод и вовсе оставил бы его без штанов.
Какая предусмотрительная женщина.
Видно, папашка срывался на сыне, а тот был слишком мелким, чтобы нормально пожаловаться.
— У вас все в порядке, Гвен?
— Чего?
— Вы превысили скорость.
Ну пиздец. Гвен притормозила. Диод у Рича сверкал от желтого в красный, но постепенно притих, и Гвен не стала доебываться.
Ее больше заботило дело. Большой дом — указано триста квадратных метров жилой площади. Пустой дом — социальных контактов мало, проживающих тоже мало. Два андроида, шестилетка, играющий в своей комнате или в саду. На всей улице больше нет детей схожего возраста, только пара младенцев и несколько старших школьников. Вечно недовольный отец, вечно занятая мать, пацан мог ее вообще с трудом узнавать после полугодичных командировок. Гвен дернуло болезненным узнаванием. Бедный малявка.
Но следов пьянства тоже нет. Ладно, рано проецировать собственное детство и делать далеко идущие выводы. У нее, в конце концов, не было андроидов.
Картина происходящего никак не складывалась. Гвен притормозила у нужного адреса. Андроиды, в отличие от людей, собирали до черта информации, и следовало ее еще переварить.
Медицинские записи пацана ничего криминального не показали — психическое состояние нормальное, разве что эта наивность и доверчивость. Примерно полтора года назад психологи отметили резкое ухудшение социальных навыков, но не до уровня психического расстройства, просто замкнулся в себе. Синяки зарегистрированы аж пару лет назад — упал с тарзанки. Его не били. Андроиды, следившие за здоровьем старших и младших Сандерсов, регулярно отправляли отчеты, и из них выстраивалась все та же картина: отец психует и орет на сына, но не более того. Не бухает, не распускает руки, ничего.
Девианты ли они? Гвен не могла найти никаких признаков за или против.
За еду, уборку и сад тоже отвечали андроиды. Странно, но никаких животных, даже пластиковых, в доме не имелось. Но в целом — довольно безоблачная жизнь.
У Гвен все еще не было никаких предварительных идей, и это бесило.
Еще ничего не проклюнулось, конечно — все черно-серое, мокрое, подмерзшее. Весь апрель Детройт был пиздец какой мрачный. Никаких гирлянд уже не висело. Голые кусты. Тусклые фонари — им не хватало дневного света, чтобы нормально зарядиться.
Как в фильме ужасов. Гвен передернуло. Ладно, она давно выросла. Все уже хорошо. Уже много, много лет хорошо.
Мистер Сандерс встретил их в дверях, и Гвен слегка изумилась: она иррационально ждала обрюзгшего пьянчугу, а двери им открыл голливудский красавец. Тридцать два года (моложе жены на декаду, вспомнила Гвен), сложен как греческий бог, высоченный, голубоглазый — он здорово напоминал Супермена из комиксов.
— Вы нашли Джереми?!
Нормальный он был на вид. Глаза чуть-чуть тусклые, но, может, Гвен просто придиралась.
— Пока нет. Извините, мистер Сандерс, я на повторный осмотр. Нас интересуют сад и все помещения, включая гараж.
— Конечно, конечно. Все, что угодно! Гараж вот, вы рядом с ним стоите, — он указал на альпийскую горку. — Эмма установила автоматическую дверь, реагирующую на нас. Довольно неудобно, если честно, я только что ее снова закрыл.
Он махнул рукой, и часть холма отъехала, открывая спуск. Гвен и Ричард переглянулись. Этой детали в рапорте не было.
— Нас — это кого? Андроиды входят в список? Кстати, как их зовут?
— Только взрослые, конечно, зачем это малышу. Ну и андроиды. Они же тут убирали… хотя может быть, только тот, который занимался садом, я уточню.
Сандерс провел их вниз: машина стояла на месте, на стене были развешаны инструменты, большая вытяжка, в углу — обгоревший остов.
Даже Гвен передернуло, а у Ричарда диод загорелся красным.
— Почему вы его не убрали? Странная инсталляция.
— Детям нужно напоминать о цене, мисс… как вас, кстати?
— Детектив Рид.
— Мисс Рид, понимаете, Джереми совсем распустился, когда у нас появился первый андроид. Говорил, что любит только его, а я тут «никто» и Эмма — «никто». Дети обычно понимают, что это просто вещи, но Джи чуть-чуть глуповат, ему все время мерещилось, что они «живые». Вот, пришлось показать наглядно.
Гвен злобно закусила губу. Едва унявшийся гнев снова вспыхнул. Обычные карательные меры — уничтожить любимую игрушку, чтобы не смел отгораживаться от орущего папки.
Как всегда, сработало не очень. Джереми перестал общаться с другими людьми, стал тихим и замкнутым, игнорировал новых андроидов, а потом исчез.
— Они были девиантами или нет?
— Что? Нет. Нет, просто вещи, как эта ваша, — Сандерс ткнул в Ричарда.
Гвен поймала его взгляд, качнула головой — нет, пока не надо. Интуиция шевельнулась: андроиды тут явно были замешаны, и глубже, чем она думала изначально.
Но эта версия требовала подтверждения.
— Хорошо. Скажите, где, кроме этого дома, бывал ребенок в своей жизни? Медицинская клиника, ресторан, дома родственников, кемпинги, отели, музеи?
— Это важно?
— Да, мистер Сандерс. Это важно.
Девианты не умели нормально прятаться. Они обычно не были хитроумными, Гвен прекрасно помнила все те дела. Убить абьюзера и спрятаться — вот максимум, на который они были способны в первые месяцы после девиации. Потом отращивали мозги, но не сразу.
Куда мог направиться шестилетка с андроидами? Куда его могли спрятать?
— Мы иногда обедаем в Olive Garden, там довольно мило и хорошее детское меню. Эмма настояла, чтобы мы сходили с сыном в музей искусств, но это было один раз, осенью. Джереми неделю пытался заставить его туда свозить еще раз, но он слишком возбудился тогда. Мы сочли это лишним. Иногда, когда погода была хорошей, мы гуляли на набережной… когда жена бывала в городе, конечно. — Горечи в этом голосе хватило бы на Оскара, но почему-то Гвен не сочувствовала брошенному супругу. — Этим летом мы ездили в Канаду на две недели, останавливались в кемпинге в Вапуске.
— Канада, — Гвен повернулась к Ричу.
— Он никак не мог добраться до Канады!
Ну да, конечно. Гвен подавила смешок и предложила осмотреть дом. Надо бы еще изучить счета, подумала она. Сейчас странного движения не было, но кто знает, могли ли они подготовиться, если это все-таки побег, а не убийство.
Удивительно пустая комната. Гвен в жизни не поверила бы, что тут живет ребенок. Такие комнаты бывали только на рекламных фотках: все миленькое, ровненькое, чистенькое. Никаких разрисованных обоев, разбросанных игрушек, одежды…
— Вы тут убирали?
— Андроиды же исчезли! Конечно, нет. Джи часто возбуждался от игрушек, врачи посоветовали аккуратно вводить раздражители. Я выдавал их на два часа в день. Ну или андроиды выдавали.
Гвен очень хотелось убивать.
Никакого телека, запароленный терминал без развлекалок, одна учебная хрень. Гвен передала его Ричарду:
— Ищи все, что не связано с учебой. Любые запросы.
Парень все разрешенное время сидел в сети через анонимайзер. К счастью, не особо мощный — Ричард смог найти следы.
Зоопарки мира. Бесплатный месяц на Диснее и другие детские каналы. Расписание движения по мосту Амбассадор. Тепловые накладки, затрудняющие сканирование андроидов.
Черт, надо было брать Брауна — как папка четверых, он всегда очень четко сек детские особенности. Но и сваливал ровно в шесть, чтобы забрать их из школы и отвезти в секции.
— Следов борьбы нет, — сообщил Ричард. — Я передал запрос пограничной службе. Подобная группа границу не переходила.
— Мистер Сандерс, вы недавно говорили о замене андроидов, желании их уничтожить или чем-то подобном?
— Конечно, я их слегка опасался, знаете… со всем этим шумом, будто они живые…
— Сосредоточьтесь, это простой вопрос. Вы говорили вслух про желание заменить или уничтожить андроидов?
— Вроде бы… мог что-то сказать… Знаете, с ноября или декабря Джереми вел себя отвратительно. Вы только Эмме не говорите, я ее от этого берег. Но он постоянно пялился в планшет, и вроде как я видел, что он шепчется с жестянками… О, точно, я же нашел обоих в его комнате! Сказал тогда, что еще раз увижу — сожгу вместо барбекю. Садовому вообще нельзя входить в дом!
Гвен немного выдохнула. Значит, побег. Хорошая новость: они еще в стране. Плохая — черт знает, где именно они сидят. С побега прошло не меньше двух часов, а снаружи холодно.
Из комнаты хотелось выйти побыстрее. Сраная пыточная. Гвен попугайчику бы дала больше вещей, чем Сандерсы — целому ребенку. Очень хотелось въебать, и от ее взгляда папаша побледнел и сделал шаг назад.
— Ваши андроиды были живыми. И сын тоже. Никому не нравится сожжение заживо. В будущем придерживайте язык — андроиды чертовски сильные.
Гвен потерла скулу и вышла. Не стоило лезть, конечно, но вот кто не умел вовремя заткнуться, так это она.
Ладно, опеке придется смотреть за этой семейкой лучше, а пока стоило найти и вернуть пацана.
Гвен снова осмотрела небольшой садик, и теперь буквально увидела, как троица перелезает через живую изгородь, чтобы не попасться на камеры у входа. Отвлекли папашу открывшейся дверью гаража и рванули в бега.
Но куда дальше? Вероятно, постараются найти ночлег. Разумно было бы переждать шумиху в тепле, до этого и ребенок додумается.
— Отправь запрос в Иерихон, не видел ли кто-то двух андроидов с ребенком, мужские молды. Они могут выдавать пацана за юкашку.
— Передал, но это займет время, пока мы поднимем всю сеть.
— Пойдет. Наша задача — прочесать дешевые мотели.
Движения по счету не было, но в кибертакси до сих пор можно было платить наличными. Уехать на пару километров — это пара баксов. А там и пешком можно.
Этот район стоял фактически на границе Детройта, и на восток от него тянулись сплошные фермы, а вот на западе было много туристической хрени. Ресторан тоже располагался на западе, пацан мог просто увидеть вывеску мотеля из окна.
Где-то, где не будут задавать лишних вопросов, причем об этом даже ребенок догадается.
— Подобных андроидов не было, но две недели назад AX400 интересовалась безопасными отелями, и ей предложили капсульный, как раз в этом районе.
Гвен вбила указанный адрес в навигатор и снова втопила.
Почему они не попросили помощи в Иерихоне? Наверняка андроиды о нем знали, если хотя бы смотрели телевизор. Но сама Гвен ребенком не стала просить помощи на стороне. Риск попасться возрастает в разы, даже шестилетка поймет. Она в свое время поняла.
Отель «Брокен-Бэк» был фактически из полиэтилена и палок. Самый дешевый из возможных, и с очень похуистическими владельцами. Никакой дискриминации, никаких вопросов, почасовая или посуточная оплата, долго бы тут никто не выдержал.
Деньги вперед — и живите.
Капсулы регулярно дезинфицировались, так что даже на входе завоняло как в больнице — но лучше так, чем с клопами. Что угодно лучше, чем с клопами. Гвен вздрогнула и почесала фантомный укус.
На ресепшене обаятельное синеволосое существо неопределенной расы, пола и вида очень бодро сообщило, что андроид серии AX живет в капсуле 24-С, второй этаж.
Теоретически, трое тут могли поместиться, хоть и впритык. Практически, бывали и подоконники пошире, чем эти капсулы.
— Полиция Детройта, откройте!
— Извините, мама сказала ни с кем не разговаривать и никому не открывать, — раздался голос из-за двери.
Мама. И голос девчачий.
Черт. Не те. Больше AX в мотеле не было, придется искать другие зацепки.
Ричард подошел к двери.
— Где твоя мама?
— Ушла в магазин, — ответила девочка. — Простите, я больше не буду с вами говорить, она не разрешила.
Ладно, это законом не запрещено. Гвен повернулась на выход — и увидела девушку, которая потянулась за спину характерным жестом. Пакеты с тириумом разлетелись по полу.
Гвен выхватила свою пушку:
— Не двигаться! Полиция! Опустите оружие!
Ричард шагнул между ними, прямо на линии выстрела.
— Мы не враги. Я девиант. Мы за вами не охотимся, мы ищем пропавшего ребенка. Он в опасности.
Диод у него характерно заморгал, как при передаче информации. Девчонка медленно вытащила руку из-за спины.
— Благодарю, Кара. Вы очень помогли.
Гвен тоже спрятала пистолет в кобуру, подобрала пакет тириума, отдала.
— Девочка тоже андроид?
— Алиса? Да. Да, — Кара смущенно улыбнулась. — Благодарю, что не арестовали. Мне очень жаль, это было непонимание.
Вообще-то стоило выяснить, что у нее за пистолет, но сейчас Гвен это волновало мало. Так надо было весь Иерихон трясти, у каждого второго пушка — но что-то за полгода стрельбы с участием андроидов не было.
Дверь открылась, мелкая с воплем «мамочка!» подлетела к Каре, и та подхватила ее на руки, снова едва не рассыпав пакеты.
Зудящий вопрос Гвен задала только в машине, пока Ричард загружал новый адрес.
— О чем вы трепались?
— Кара испугалась, что мы пришли с ордером на арест. Они с Алисой сбежали от абьюзивного владельца, и пыталась понять, почему я работаю на полицию.
Гвен фыркнула.
— Жалкий предатель вида. Она видела наших?
— Да. Они покупали за наличные еду и тириум в том же супермаркете, где закупалась Кара, разговорились и отметили, что их отель тоже дружественный к андроидам, но чуть дороже.
Ничего себе удача! Гвен подняла брови.
— Вы всегда так легко трындите с незнакомыми?
— Это основа выживания, — Ричард проложил маршрут. — Да. Мы очень социальны.
Второй отель оказался подороже, но тоже не Хилтон. На ресепшене сидела девочка из офисной линейки андроидов, спокойно мерцавшая диодом. Как ни странно, с ней получилось сложнее: убеждать, что ордер на обыск номера в такой ситуации не нужен, пришлось Ричарду, и ближе к концу тот сам уже мерцал желтым, как стробоскоп.
Но — удалось.
Нелепые попытки в роскошь, какие-то безумные картины в золотых рамах по стенам. Хорошо хоть натюрморты, а не кривые рожи. Впрочем, яблочки на них тоже были довольно кривые. Золотые занавески с рюшами — аж смотреть больно.
— Ладно, — сдалась ресепшионистка. — Они предоставили документы, но платили наличными, и документы были странные. Это единственная причина, по которой я нарушаю правила.
— Вы помогаете закону, — хмуро провозгласил Ричард. — Полиция Детройта вас не забудет.
С точки зрения Гвен, это прозвучало почти угрозой, но девушка улыбнулась и пошла вперед, как маленький буксир перед баржей. Полтора метра уверенности в себе.
На двери висела табличка «не беспокоить».
Гвен осторожно постучала, и через минуту — еще раз.
— Мистер Санд? Мистер Санд, откройте.
Дверь распахнулась, выпуская милого блондинчика чуть выше ее ростом.
— Мой сын только что заснул, не будите его. Что случилось?
Конечно, он был андроидом. У людей не могло быть настолько идеальной кожи. Он был похож на брата Кары.
— Мы ищем пропавшего ребенка, — сказала Гвен. — Предотвращаем трагедии и все такое. Ты ведь АХ400, мужская модель?
— АХ400 413 493 221, — проговорил Ричард. — Пожалуйста, не делайте резких движений. Все будет хорошо — у вас, у 312, и у Джереми.
— Сэм, — вздохнул тот. — Меня зовут Сэм, а 312 — Джон. Ничего хорошего не будет, — он покачал головой и словно бы хотел загородить им дорогу в помещение, но потом отступил. — Я не хочу возвращаться обратно. Никто из нас не хочет!
Гвен их отлично понимала. Вышел еще один чувак, темнокожий 312, и обнял блондина за плечи. Оба выглядели совершенно запуганными.
— Нас разберут? — спросил второй.
— Вас что, даже в интернет не пускали?
— Мистер и миссис Сандерс считали, что таким образом мы можем подцепить какой-нибудь вирус, и запрещали нам подключаться к сети.
— С точки зрения закона вы украли ребенка. Но времена меняются, — Гвен потерла ушиб на скуле. — Может, выкрутитесь даже без срока. Иерихон будет вас защищать. Жалко, что пацан такой мелкий, а то бы и его выслушали.
Ее мутило от мысли хватать их, тащить, арестовывать. Глупые дети — что большие, что мелкий.
— Пап? И пап? Где вы? Сэмми? Джон?
В коридор вышел мальчишка. Тоже очень красивый, весь как с картинки про счастливое детство — в тапках с зайчиками и в пижаме, сонный, зевающий. Сэм опустился на одно колено и обнял его.
— Папы, это кто?
Не надо было ему возвращаться в тот пустой куб вместо комнаты.
Гвен тоже присела, чтобы оказаться на одном уровне с пацаном.
— Родители вас потеряли. Другие родители — человеческие.
— Не родители, а папа! — топнул ногой Джереми. — И пускай! Скажите ему, что у меня все хорошо! Я не вернусь!
Сэм прижал его сильнее.
— У тебя все будет хорошо, малыш. У нас тоже. Мы тебя обязательно найдем.
— Без драмы, — Гвен устало потерла висок. Потом хмыкнула. — Джереми, что ты слышал про опеку?
— Папа сказал, что если я буду плохо себя вести, они меня заберут, и я буду жить в приюте, пока кто-нибудь не захочет меня забрать. Я думал об этом, но ведь меня не отдадут тем, кому я захочу!
— Еще как отдадут. И новая семья не обязательно должна состоять только из людей. Впрочем, разберемся. Вы двое, со мной. Джереми, постой с Ричардом, он тоже полицейский.
Вообще-то Гвен не имела права так вмешиваться, но иногда просто не могла захлопнуться и работать. Перепуганные девианты следовали за ней. Совсем не агрессивные, полные надежды.
— Как андроиды, вы можете пожениться официально, — сообщила Гвен. — Мичиган уже подписал соглашение. На смешанные браки еще нет, но вас это не касается. Вы жили с Джереми, несколько прецедентов с человеческими воспитателями показывают — вы можете подать встречный иск, что с ребенком ненадлежаще обращались, Ричард вам передаст потом аргументы, на что давить. Тогда вы сможете быть его дополнительными опекунами. Андроиды такое еще не выбивали, но можете попробовать.
— Нам не позволят… — пискнул Сэм.
— Мы попробуем, — Джон обнял его крепче. — Миссис Сандерс может быть заинтересована в таком договоре, если мы докажем плохое обращение с Джереми… Я еще не понял, что с д-девиантами, — он неловко выговорил слово, как ругательство. — Мы не преступники!
— Но мы любим Джереми, — кивнул Сэм. — Я очень боюсь, но ради него мы попробуем.
— Тогда едете назад, рассказываете сказку, что вывезли Джереми по его приказу, показать музей. Любые акты агрессии фиксируете, если тронет вас или ребенка — звоните в полицию. Ездить с ребенком, которого вы воспитываете, не запрещено. Пацан уже в розыске, но вы расскажете, что мистер Сандерс охуел, и вы никуда не сбегали. Мелкому тоже объясните, что говорить, окей? Все, сопли подтереть и вперед!
Гвен ушла, и, проходя мимо Ричарда, махнула ему:
— За мной. Пацан — к папкам, они разберутся.
Ресепшионистка последовала за ними:
— Мне звонить в полицию?
— Нет, разобрались. Все в порядке.
Она успокоилась. Ричард молчал до машины. Пошел снег. Охуительный апрель.
— Свяжи этих долбоебов с вашими юристами, им понадобится адвокат. Ту девчонку, Кару — тоже.
— Что мне писать в отчете?
— Что мы никого не нашли.
Диод моргнул в красный и вдруг загорелся голубым. Ричард улыбнулся.
— Понял. Мы никого не нашли.
Выбрасываем тяжкие думы о сверхсмыслах и придумываем свои версии известных сказок.
Ну, вот так, например.
Подхватывайте!
Репка
Жили себе дед и баба. Но начался кризис, цены в магазинах выросли, потому жить им стало не на что.
Решил дед картошку посадить. Пошёл к соседке, арендовал у неё половину садового участка. Купил в супермаркете картошку, поехал на соседкин участок и засадил там четыре сотки.
Выросла картошка – всем на загляденье. Стал дед картошку копать: копает-копает – выкопать не может. Хороша уродилась!
Устал дед, послал копать бабку. Копала бабка, копала… Хрясь!! И осталась без спины, разогнуться не может. Опять не выходит картошку выкопать.
Послал дед внука. Внук тоже деда послал. К внучке.
Внучка сильно на дедову квартиру надеялась в плане того, что скоро помрут они со старухой, потому приехала картошку копать. Копают-копают – сломала внучка ноготь. Села на автобус и домой уехала.
Позвал дед бомжей, зимующих в садоводстве – Кошку да Жучку. Водки им пообещал, настоящей магазинной, две бутылки. Только бомжи – плохие работники. Никак не могут одолеть четыре сотки.
Хотел дед мышку позвать, но бомжа с таким погонялом во всей округе не нашлось.
Тогда говорит дед бабке.
– Бабка, а ведь я участки попутал. Не там посадил картошку, где заплатили мы с тобой. Сейчас как приедут хозяева…
Забыла бабка про спину, схватила ведро да лопату – выкопали картошку!
Только не знаю, успели ли вывезти.
Курочка ряба
Жили себе дед и баба, получили они пенсию и купили курочку Рябу в соседнем супермаркете.
Курочка была мороженая. Смёрзлась, собака такая, в один ледяной комок, а деду супу хочется так, что просто невмоготу.
Решили дед и баба хоть ножку от этой курицы отбить.
Дед бил – не отбил.
Баба била – не отбила.
Стали они плакать. А тут и внучка пришла. Знала, в какой день старикам пенсию приносят.
А курица от солёных слёз подтаяла. И дух от неё такой тяжёлый пошёл, что схватила её внучка и засобиралась в магазин права качать, что, мол, за товар такой испорченный?
Дед плачет, баба плачет, а внучка ругается да приговаривает:
– Пенсию-то сюда давайте! А уж я – куплю вам курочку. Если не забуду.
Кот, дрозд и петух
Жили в мегаполисе кот, дрозд и петушок, ну, в смысле, будущий петух.
Кот да дрозд уходили утром на работу – кот учить, дрозд – лечить, а петушка на панель отправляли. Жить-то на что-то надо.
Узнала про это налоговая служба… А тут и сказке конец.
Поэтому я совершил маневр изменения плоскости и высоты орбиты — и во время него щедро рассыпал по орбитам «мячики». Как сеятель — по дуге широким жестом. Через несколько лет они распределятся по пространству более-менее равномерно. И передадут идущим за мной послание: «Следую за незнакомкой».
Выписал в пространстве приветственный крендель. «Незнакомка» видела
моё появление в системе, такое трудно не заметить, и наверняка следит за мной. Теперь она знает, что я тоже увидел её.
Реакция её очень странная: она изменила курс. Несильно, градусов на восемь-десять, но зачем?
Через пару дней я догадываюсь, зачем. Она решила сбросить меня с хвоста. Собралась прыгнуть сразу на семнадцать с половиной светолет. Это при том, что у нас даже автоматы больше, чем на четырнадцать не прыгали. А рекорд пилотируемых — чуть меньше одиннадцати. Есть такая смешная звездочка — Росс 128 в созвездии Девы. Одиннадцатая в списке ближайших звёзд, одиннадцатая звездная величина. И одиннадцать светолет. Чем-то она америкосам приглянулась года три назад…
Сижу в душевой кабинке под горячей струей, долбящей в макушку, и тупо перебираю варианты. «Адмирал Ушаков» по паспорту может джампировать на пятнадцать светолет. Арифметика тут простая. Дистанция джампа практически линейно зависит от скорости. А вот сопротивление — квадратично. И даже более. То есть, чтоб поддерживать в звезде нужную скорость, на генераторы поля энергии нужно подать вчетверо больше, чем если б прыгал на девять светолет. Плюс проблемы с холодилкой…
Другой вариант. Я иду к звезде в два прыжка. Перед этим пару месяцев изучаю каждую звезду, так как изученных здесь нет. Отстаю от «Незнакомки» на четыре месяца. Удаляюсь от Солнца на пять джампов. Пять — туда, пять — обратно…
А прыти у моей лошадки всего на девять. То есть, одного не хватает. Конечно, не пройдет и года, как кто-то меня вытащит. Лошадку придётся оставить у первой звезды, потом посылать танкер для заправки. Не смертельно, но морока года на три…
Можно высыпать аккуратно все «мячики» — и с почетом вернуться. Отследил третью и четвертую звезду маршрута «Незнакомки». Привёз информацию контактёрам-психологам. О том, что два пилота космических кораблей способны понять маневры друг друга. Очень ценно…
Пятнадцать светолет по паспорту, а нужно семнадцать с половиной. На тридцать шесть процентов больше допустимой мощности генераторов. Даже с учетом тридцатипроцентного запаса надежности я не вписываюсь… Вот и весь расклад. Не умеем мы пока летать на такие расстояния. И в проекте нет кораблей, которые умеют.
А Зинулёнок уже совсем большая. Когда вернусь — ей пятнадцатый пойдёт. Переходный возраст. Как они с Ларисой уживутся?.. Зинулёнок ведь вся в меня.
Выключаю воду, выхожу из кабинки и углубляюсь в психоанализ. Как Тимур учил. Самое глупое — обманывать самого себя. Я решил прыгать.
«Незнакомка» берёт разбег с пяти астрономических единиц. Ведёт себя как-то неуверенно. Как ныряльщик в незнакомом месте. Трудно с чем-то сравнить, но всегда у неё один маневр в другой плавно перетекал. А тут — зависла на точке старта на три часа. Может, надеялась, что я подружусь, наконец, с головой и передумаю?
А я сверил хронометры корабля по пульсарам и в инерционном полёте неторопливо иду к точке старта. Почему в инерционном? Да потому что снаружи по кораблю кибер ползает. Полирует корпус до зеркального блеска и распыляет серебро. Если пойду с ускорением, кибер может сорваться. А я не хочу упускать ни одного шанса. И в запасе ещё несколько приёмов.
Переохлаждение корабля, например. Грузовой отсек — до минус пятидесяти, жилой модуль — до трёх по цельсию. Ниже нельзя — водопроводы полопаются.
Вторая причина — из инерционного полета я смогу точнее замерить все этапы маневра «Незнакомки». И повторю, насколько получится. Это сэкономит мне два месяца изучения звезды. Войду в книгу рекордов Гиннеса по скорости и дальности межзвездных перелетов. Е.Б.Ж. Если буду жив.
Всё не так! Сижу в скафандре, перегрузки не те, холодилка воет голодным волком, а должна реветь больным мамонтом. Шкалы лезут в красное! Особенно — скорость и генераторы поля. Генераторы не справляются. Не могут раздвинуть, растолкать в стороны звёздную плазму, она все ближе подступает к бортам. Силовой генератор тоже в красном. Скорость падает.
Полёт в режиме «дельфиньей кожи», но генераторы не могут обеспечить нужной частоты пульсаций. Мать твою! Они ничего не могут обеспечить! Плазма лижет борта корабля.
Иду на самоубийство. Чтоб удержать скорость, включаю ходовой движок. Не я, конечно. Автоматика. Мне не успеть, счет на доли секунд! Но я предусмотрел этот вариант. Спросите, откуда на движок энергии взяться? С накопителей джамп-активаторов!
Индикатор восьмого накопителя стремительно желтеет, краснеет и гаснет.
Так же быстро желтеет, краснеет и гаснет первый. Желтеет седьмой. Плазма лижет броню.
Бах-бах-бах-бах-бах!!! Пулемётной дробью! Всё не так!!! Только пару секунд спустя понимаю, что живой… Что экран черный, что шкалы желтеют, зеленеют и гаснут. Главный ходовой сжирает остатки энергии из седьмого накопителя и отключается. Второй раз в жизни вижу красные шкалы пустых накопителей. Это дурная тенденция…
Наступает невесомость. «И это — всё?» — вертится в сознании нелепая мысль. Когда её сменяет более вразумительная: «Кажется, я живой!», беру себя в руки и отдаю, наверно, самый странный, самый нелепый и дикий приказ за всю историю космонавтики — раскрыть все наружные люки. Пока горячие. Пока намертво к корпусу не приварились.
Выжидаю пять минут, потом разрешаю навигационному комплексу провести обсервацию. Прибыл, конечно, с недолётом. До звезды двадцать семь а.е.
Но это не смертельно. Ближе, чем от Земли до Нептуна. А до самой Земли — без малого сорок светолет. Так далеко даже беспилотники не залетали. Закрываю люки. Каждый второй течет. Повело их от перегрева. Это нестрашно.
Это предусмотрено. Запускаю ремонтную процедуру, и киберы шлифуют прилегающие поверхности, меняют уплотнители у люков второго рубежа. Часов через восемь буду как новенький. А пока лучше не вылезать из скафандра.
Жилая зона — она, конечно, в глубине корабля, четвертый рубеж и те-де, но береженого бог бережет. А пока можно подводить итоги. Корабль выдержал джамп. И прибыл в пункт назначения. Почти… До звезды месяц ходу. Будет меня «Незнакомка» месяц ждать? Догадайтесь с трех попыток. А с такого расстояния я её засеку только в случае, если она прямо на меня джет направит. По любому варианту, засечь параметры её маневра — без шансов.
Значит? Значит, подхожу к звезде, раскладываю по орбитам «мячики», месяц-другой изучаю звезду — и домой… На семнадцать светолет больше прыгать не буду, значит, до дома — пять джампов в режиме строжайшей экономии. Если на пятый джамп ресурса не хватит, жду спасателя у первой звезды.
Выгоняю наружу кибера-полировщика. С двумя целями – восстановить зеркальный блеск, а заодно — провести полный детальный осмотр поверхности.
Через пять минут — первый доклад. Броневые плиты носового шарика изменили геометрию. Хитрый термин такой. А на деле — звезда слизнула до двадцати миллиметров брони. Никаких наплывов расплавленного металла. Там, где просело поле, срезано гладко, как бритвой. Такова она, звездная плазма…
Не смертельно. Двадцать миллиметров — не страшно. Объясняю это киберу и подтверждаю приказ: надраить то, что осталось, до зеркального блеска.
Смешно получилось. Я больше всего боялся перегрева. Корабль проморозил. Но маневр прошел так быстро, что холодилка и половины обычной нормы хладагента не выбрала. А вот поле просело до самой брони. И в джамп я ушел не на третьем, а на импульсе шестого активатора. Так-то — нырять в звезду по чужому следу…
Через двое суток корабль блестит снаружи и внимательно осмотрен
изнутри. Люки не текут, даже в ванной кран заменил, чтоб не капал. Иду к звезде с ускорением в 1 «g». Торопиться некуда. Четвёртая звезда ещё долго будет конечной остановкой.
Не могу разобраться в чувствах. Себя обманывать глупо — я сыграл в русскую рулетку. И мне повезло. Оптимально повезло — программу выполню по максимуму, и домой целеньким вернусь. Три джампа на хвосте у чужака удержался, доказал практическую возможность такого маневра.
Почему так грустно?
Восьмой день инерционного полета. Наслаждаюсь невесомостью не от хорошей жизни, а из-за режима строжайшей экономии рабочего тела. Если сумею сэкономить на девятый джамп, мне памятник нерукотворный на Земле поставят. Мелочь — а приятно…
Из сладких грёз выводит мелодичная трель. Это не сигнал опасности — тот мёртвого разбудит, но что-то в пространстве произошло. Несколько секунд барахтаюсь в воздухе, пытаясь дотянуться до ближайшей стенки, надув щеки изображаю воздушно-реактивный двигатель. Наконец, дотягиваюсь, отталкиваюсь — и, попеременно отталкиваясь от стен то руками, то ногами, лечу в рубку.
Приборы засекли джет «Незнакомки». Она тормозится, причем идёт явно ко мне. Джет проходит в каких-то ста мегаметрах. По космическим расстояниям это совсем рядом. Рукой подать. А идёт «Незнакомка» на трёх «g», никак не меньше.
Пристегиваюсь к креслу, разгоняю генератор и выписываю в пространстве крендель. А потом задумываюсь, чего, собственно, ей от меня надо? Неужто на контакт идет? Аж мурашки по коже!
С другой стороны, до встречи трое суток. Есть время побриться и освежить в памяти теорию контакта.
Странный у нас контакт намечается. А возможно, я допустил первую глупость. В общем, чтоб не пожечь «Незнакомку» джетом, я идентифицировал её в навигационном компьютере как обитаемую космическую станцию.
Корабль тут же попытался идентифицироваться и сконнектить компьютерные сети. Послал в радиодиапазоне несколько опознавательных пакетов, несколько запросов, после чего пожаловался мне: «Незнакомка» не отвечает…
Только тогда я пресёк самодеятельность в эфире. Как среагирует иноземный разум на эту рефлексивную деятельность тупого железа?
Похоже, никак. «Незнакомка» подошла километров на двадцать и зависла неподвижно относительно меня. Никаких сигналов в радио- и оптическом диапазоне. Полчаса повисели неподвижно. Потом я, как рекомендуют учебники, начал сигналить световыми вспышками с паузами. Натуральный ряд — до десяти.
Никакой реакции. Нечётные числа — в ответ тишина. Простые числа — аналогично. Последовательность Фибоначчи…
«Незнакомке» это надоело, и она начала облёт меня. Плавно так, по дугам в трёх плоскостях, выдерживая постоянное расстояние около двадцати километров.
Чтоб вновь направить в её сторону луч прожектора, я начал разворачивать корабль. Она тут же затормозила. Я не стал прерывать маневр, а наоборот, раскрутил корабль в трёх плоскостях — пусть любуется, если хочет. Некоторое время она любовалась, а потом…
Врубила главный ходовой — и с ускорением около половины «g» пошла к звезде. Бросила меня!
— Мадам, куда же вы?! Мадам!!! — прокомментировал я, остановил вращение и устремился параллельным курсом. Почти параллельным. Когда подойдём к очередной точке старта, между нами будет безопасное расстояние.
«Незнакомка» увидела, что я иду следом, и плавно увеличила ускорение до трёх с половиной «g». Я проклял всех греческих богов и повторил маневр. Тогда она сбросила до полутора «g», и на этом успокоилась.
Я просидел в пилотском кресле восемь часов, после чего сломался. Пожелал автопилоту спокойной вахты и пошел спать.
Сломался не физически. Я мозги вывихнул. Что ей от меня надо? Зачем она спешила ко мне через всю систему? Подошла, полюбовалась мной — и всё?
Соблазн. Что это такое, какие значения несёт это слово? В нем есть что-то приторно-сладкое, если попробовать его на вкус, покатать на самом кончике языка и придержать губами перед выдохом. При его упоминании в голове каждого человека сразу рождается ассоциация с чем-то интимным, неприличным, запретным. Испачканное религиозными предрассудками, это словно приравнивается в нашем сознании к греху. Соблазниться чем-то — значит нарушить некие правила, установленные для людей большим и суровым обществом, клюнуть на что-то недосягаемое, неизведанное ранее. Почти во всех случаях, того, кто поддался соблазну, осуждают, качают сердито головами, отсаживаются на соседние стулья и кресла, взывают к совести. Человек привык бороться со своими соблазнами, но чаще всего не из-за собственных принципов или взглядов, а из-за страха порицания, из-за предвкушения последствий и желания избежать их. Мы замираем с протянутой рукой, едва не коснувшись этого сочного спелого яблока, которое висит прямо перед лицом. В зеленой переливающейся кроне деревьев кто-то тихо шипит, подталкивая решиться, но… Чей-то взгляд, прожигающий спину, останавливает. Вот если бы этот «кто-то» ушёл, оставил нас в одиночестве, вот тогда… А в сущности, кто сказал, что нельзя есть спелые красные яблоки? Суровый сторож с ружьем? Он давно спит в своей сторожке. А яблоко перезреет, упадёт в высокую траву и сгниет, хотя могло принести столько радости и наслаждения…
Соблазн часто путают с совращением. Почему-то, когда кто-то бросает в дружеской беседе о том, что соблазнил коллегу на работе, перед нашим внутренним взором представляется невинная девушка, едва-едва разменявшая шестнадцать лет, печально прижимающая к груди обрывки платья, а у неё перед лицом закрывается тяжелая дверь квартиры, где разбились ее мечты. И никогда не представится нам, что жгучая брюнетка сидит в компании со своими подругами и рассказывает то же самое. И оба эти человека, возможно, провели лучшую ночь в своей жизни. И одна только мысль, что они ничем не связаны — слаще любого шоколада. И в это мгновение им так сильно плевать на общественное мнение, у них в ладонях разделенное пополам сочное яблоко. И они слизывают текущий по рукам сок, щурясь от потрясающего вкуса. Соблазн сопровождает каждого из нас всю жизнь. Соблазн купить пару новых книг или дорогое пальто, чтобы потом до зарплаты питаться коробками с растворимой лапшой, соблазн ответить в метро на улыбку милого юноши с красивыми синими глазами, стягивая с безымянного пальца давно превратившееся в удавку кольцо, соблазн вытащить посреди ночи из холодильника сковородку с холодной картошкой и срубить все до самой последней крошки. Желать соблазнить кого-то такое же обдуманное решение человека. Соблазнить более успешной работой, интересным событием вместо учебы и свободным выражением своих желаний. Каждый из нас взрослый человек, большие девочки и мальчики, которые умеют отвечать за свои поступки. Но только перед самими собой. Все остальные хотят слишком многого, извините. Со своими демонами мы разберёмся самостоятельно.
Вода стекала по затылку, впитывалась в измученные лаком и гелем волосы, обжигала нежную кожу за ушами и на шее. Небольшой ангел покачивался из стороны в сторону, стряхивая с себя мелкие капли, словно солнечные лучи. Пальцы пытались распутать сбившиеся в колтуны пряди, но казалось, что отрезать их под корень будет намного проще, чем привести в человеческий вид. Вода потекла по спине, пропитывая хлопковые штаны, оседая темными пятнами. Она начала забиваться в нос, вызывая неприятный привкус во рту. Энтони сплюнул и выпрямился, почти наслаждаясь тянущей болью в мышцах. Проигнорировав висящее на раковине полотенце, он потряс головой, избавляясь от лишней влаги. Загорелая кожа блестела в свете ярких ламп, легкий сквозняк, пробивающийся под дверь, грозил неприятным насморком и першащим горлом, но парень решительно игнорировал такую возможность. Сцепив руки в замок, он вытянул их над головой и потянулся, поднимаясь на носочки. Мышцы перекатились под кожей, практически забурлили, складываясь в идеальные линии. Самые простые штаны сидели на бёдрах, открывая ямочки над ягодицами и выступающие тазовые косточки.
— Щелк, щелк! — раздался чей-то задорный голос из дверного проема. — Да уж, не зря тебя камера так любит. Потрясающий вид. Очень вкусный.
Улыбчивый чернокожий парень стоял, прислонившись плечом к дверному косяку. Он сложил руки на манер фотоаппарата — указательный палец к большому. Его белоснежная улыбка практически ослепляла, а белая рубашка и вовсе превращала в оружие массового поражения. Они только что закончили изнурительный почти двадцатичасовой съемочный день. Заказчик был очень придирчивым, фотограф — бездарным. Поэтому, услышав такую долгожданную команду об окончании работы, модели расползлись по гримёркам с одним единственным желанием — упасть и не шевелиться. Собственная кожа казалась чужой, неправильной. В нос забивался удушливый запах пота и различных косметических средств. Отвратительная смесь, которая лишала обоняния на несколько часов. Усталость была почти незаметна на площадке, но за ее пределами обрушивалась на голову, словно лавина. Её тесные объятия лишали сил и желания что-либо делать. Кроме как лежать сломанной куклой на кровати и смотреть в потолок. Это было то самое состояние, в котором утомляло даже оно — лежание на кровати. Казалось, что даже оно требует энергии. Как в дешевых играх на телефоне. Одно действие, а стоит, будто ты разгрузил грузовик. Шкала энергии Энтони была пуста.
Кроули замер на мгновение, будто был пойман на чем-то противозаконном, после чего медленно опустил руки и повернулся. Края век его были чуть красные из-за слишком ярких ламп и отсутствия полноценного сна. Но это никак не мешало внимательному взгляду изучить человека с головы до ног.
— Хантер, если я не ошибаюсь? — хрипло спросил Энтони, чуть щурясь, будто и правда пытался вспомнить.
— О, ты запомнил! — парень улыбнулся ещё шире, хотя казалось бы, шире невозможно. — У нас не было возможности познакомиться.
— Я сейчас освобожу ванную, — бесцветным голосом бросила ведущая модель агентства, развернувшись к раковине.
— О, не спеши, — Хантер сложил руки на груди. — Я готов наслаждаться этим вечно.
Золотые глаза сверкнули в зеркале, словно Энтони пытался сжечь человека на месте. Но тот либо не заметил этого, либо не хотел замечать. Парень решил сделать то же самое, поэтому вытащил из пачки влажную салфетку и принялся оттирать лицо от грима. На белой ткани осталась краска, смешиваясь в серые грязные тона. Освобожденная от косметики кожа тут же налилась розовым, чуть воспаляясь и проклиная своего владельца. Кроули пожалел, что оставил увлажняющий крем дома, на столе. Был слишком занят тем, что пытался удержать выкручивающегося из рук с тихим смехом любовника. Было невозможно удержаться от того, чтобы не провести кончиками пальцев по чужим рёбрам, заставляя ёжиться и втягивать голову в плечи. Слишком велик был соблазн поцеловать в шею, прямо под волосами, и сбить собеседника с четкой мысли, оставляя на любимых губах только собственное имя.
— Какие планы на вечер? — снова отвлёк его чужой голос, возвращая в реальность.
— Спать, — лаконично ответил Кроули, открывая воду и на мгновение опуская лицо в сложенные ладони, чтобы унять легкое жжение.
— Слишком скучно для такого человека, как ты, — почти разочарованно протянул Хантер, приближаясь к нему. — Я слышал совсем другое… Что после хорошей работы ты предпочитаешь не менее хорошую компанию.
Тяжелая ледяная ладонь легла между лопатками. Энтони крупно вздрогнул и упёрся руками в края раковины. Плечи его поднялись, скрывая шею, практически превращая парня в хищника, который замер перед броском. С его подбородка капала вода, крупные капли осели на ресницах. Парень медленно облизнулся, слизывая ее с губ. Пристальный взгляд снова упёрся в наглого коллегу, наплевавшего на все возможные правила приличия и личное пространство. Чужая рука провела линию по выступающему позвоночнику, от шеи до поясницы, словно ее владелец пытался найти нужную кнопку. Кроули вдруг отчетливо осознал, как ему хочется кого-нибудь ударить. Прямо в лицо, чтобы кровь хлынула из сломанного носа, чтобы человеку было больно, чтобы он упал и, возможно, ударился затылком о кафельный пол. Усталость. Это все была усталость, нервы, перенапряжение… Кровь кипела, разгонялась, путала замученный мозг. Слухи и репутация делали своё дело. Когда-то — совсем давно — Энтони бы с радостью подался навстречу этому прикосновению и, вопреки усталости, показал бы все узоры на своей чешуйчатой спине, чтобы привлечь возможного любовника. Раньше.
— Мы можем поехать в отель, заказать вина, и… обсудить особенности позирования в откровенных позах. Ты бы мог научить меня чему-нибудь, наставить, так сказать… — Хантер подошёл ещё ближе, касаясь своим бедром чужого.
Кроули резко выпрямился и развернулся, скользя босыми ногами по плиткам. Его сильные пальцы перехватили наглую руку, сжимая запястье. Быстро перехватив ее другой, парень мягко пожал, чуть покачивая на весу. Вежливая и абсолютно фальшивая улыбка украсила его лицо.
— Мне было крайне приятно поработать с тобой, Хантер. Надеюсь, мы ещё сможем обсудить все интересующие тебя вопросы в следующий раз. Я постараюсь привезти тебе подходящие книги по этому поводу. Но сегодня я собираюсь спать.
Аккуратно обогнув замершего мужчину, Кроули вышел в гримерную комнату и нашёл взглядом свои вещи. Опустившись на край дивана, он стянул мягкие штаны и кинул их на сумку. Вытянув длинные изящные ноги, чуть размял их, и натянул чёрные узкие джинсы. Как раз когда он встал, чтобы застегнуть пуговицу и молнию, Хантер вошёл в комнату. На его лице блестела вода, которой он ополоснул лицо. Видимо, пытался успокоить голову. Его внимание снова сосредоточилось на Кроули, на его подтянутом животе, на выступающих ключицах.
— И все же, — рискнул парень, облизывая пересохшие губы. — Если ты хочешь пригласить кого-то ещё, то я не против. Мы можем повеселиться и втроём.
— Хантер, — Кроули все же справился с застежкой и потянулся к простому чёрному джемперу с двумя кислотно-желтыми глазами на груди, будто кто-то притаился в темноте и вот-вот бросится.
— Тебе даже делать ничего не придётся,— практически кошачья улыбка появилась на лице мужчины.— Будешь только лежать, пить вино и наслаждаться. Если захочешь совсем расслабиться, у меня есть кое-что любопытное.
Энтони замер на мгновение — в этот момент он пытался расправить капюшон — после чего посмотрел на собеседника. На загорелом прекрасном лице отразилось отвращение вперемешку с разочарованием. И ещё что-то, что блеснуло в самой глубине глаз, на секунду скрутилось вокруг зрачка. Что-то очень темное и опасное. Парень уже набрал воздуха в грудь, чтобы высказать зарвавшемуся придурку все, что думает о нем, о его предложении и о наличие таких вот представителей его работы, но телефон в кармане на животе тихо завибрировал. Все внимание Кроули мгновенно переключилось на аппарат. Накинув чёрную дутую жилетку, он сунул в карман ключи от машины, сигареты с зажигалкой, надел на нос чёрные блестящие очки и мотнул головой, чтобы мокрые волосы хоть немного приняли какую-либо форму. У самой двери он остановился и, положив руку на темное дерево, обернулся:
— Даже если бы мы встретились раньше, ты был бы в пролете. Не люблю… костлявых.
И раньше, чем человек успел что-то возразить, дверь захлопнулась. Кроули закинул сумку за спину, удерживая двумя пальцами, и направился в сторону выхода. Баал, которая стояла в холле, утверждая какую-то доставку, подняла на него голову. Она быстро отметила и сжатые в одну линию тонкие губы, и напряженную складку между бровей. Проходя мимо, ее подопечный отвесил шутливый поклон, едва не запутался в собственных ногах и крутанулся на месте, чтобы устоять.
— Научись ходить, будь добр, — беззлобно бросила она и вдруг напряжённо шагнула следом. — Ты что, собрался садиться за руль?
— Мне не впервой, — отмахнулся рыжий, поворачиваясь спиной к двери, и попятился, чтобы не терять начальницу из вида. — Два раза направо, один налево. Потом все время прямо и вот я дома!
— Кроули! — нервно осадила она, от резкого движения короткие чёрные волосы, отражающие свет, качнулись из стороны в сторону. Строгий белый костюм с чёрным широким поясом заставлял изящную причёску выделяться ещё сильнее.
— Конечно, за руль он не сядет, — раздался мягкий и очень ласковый голос от дверей. — Пусть даже не мечтает.
Энтони резко развернулся, тяжелая сумка описала круг по воздуху, лишь чудом не встретившись с лицом говорившего.
— Азирафаэль! — удивленно и не менее радостно вырвалось у Кроули.
— Дорогой мой, — кивнул владелец книжного магазина и шагнул ближе, касаясь нежно тёплыми пальцами его щёк. — Я приехал тебя похищать.
— Меня? — опешил Энтони всего на мгновение, но тут же расплылся в довольной ухмылке.
Сумка упала на пол, мгновенно забытая. Подхватив низ толстовки, парень задрал ее и натянул на чужую светлую и очень умную голову, сминая мягкие вихры. Азирафаэль протестующе дернулся, но через секунду скрылся под темной тканью. И почти сразу его голова показалась из широкого ворота. Кроули позволил себе втянуть запах, такой родной и любимый, сладких сдобных булочек из соседней бакалеи, яблочного шампуня и собственного одеколона. Чтобы было удобнее, Азирафаэль положил руки на чужие бока и притянул возлюбленного ближе. Толстовка стала похожа на маленькую и очень бюджетную палатку. Страшная морда на ней превратилась в крайне удивленную.
— Вот что же ты творишь? — проворчал Азирафаэль, почти ощущая, как растягивается резинка.
— Похищения совершаются скрытно, ангел. А не на глазах у всех. Я тебе помогаю. И вот теперь внимательно слушаю. Каковы условия похищения?
— Ну… — вопреки смущению, коллекционер книг улыбнулся, на его щеках появились такие потрясающие ямочки, что можно было пойти и умирать. Париж явно проигрывал на их фоне. — Снаружи нас ждёт страшное такси, которое вероломно отвезёт нас домой. Там тебя будут подвергать пыткам горячей ванной с пеной и массажем. Я специально для этого изучил множество литературы… Что же ещё… Ах, да! Тебя отравят обедом, плавно переходящим в ужин. А потом тебя ждёт, без вариантов, неизбежный сон…
— Какой кошмар… — шепотом поразился Энтони, касаясь кончиком носа чужого виска. — Это самый страшный план, который я слышал в своей жизни. Я почти согласен, только если…
— Если? — сапфировые глаза распахнулись, словно их владелец был готов к любому условию.
— Если мой похититель будет рядом… — с улыбкой сказал Кроули и поцеловал, наконец, мужчину, которого любил всем своим большим сердцем.
Хантер стоял около гримерки и наблюдал за происходящим из тени. В его глазах застыла обида и боль отказа. Он был явно красивее и сексуальнее странного человека, которого сейчас обнимал его кумир. Что мог предложить ему этот пухлощекий парень, что не мог дать успешный Хантер?
— Даже не пытайся, — хлопнул неудачливого парня по плечу Хастур, вытирая большим полотенцем свои жесткие волосы. — В этом раскладе у тебя нет шансов. Козырей тоже нет. Да и карт, в общем-то нет. Вали-ка ты отсюда.
Он настойчиво развернул Хантера и толкнул обратно в комнату.
— Тоже мне… Коварный обольститель. Дверь сначала научись закрывать.
Когда Кроули и Азирафаэль выходили из агентства, под печальное ворчание Азирафаэля об испорченной кофте, взгляд Энтони выцепил около большого окна чужую фигуру. Габриэль стоял, засунув руки в глубокие карманы плаща, и неотрывно смотрел в светлый, наполненный людьми холл, где Баал давала кому-то распоряжения и улыбалась гостям и заказчикам. На лице мужчины было столько тоски, что Кроули осталось лишь сильнее сжать чужую мягкую руку. В ответ на вопросительный взгляд, он лишь покачал головой и направился в сторону ожидающего такси.
Приятно быть соблазненным. Кому-то — прекрасным телом и дорогим вином. Кому-то — домашним уютом и щемящей сердце нежностью. Кому-то — собственной гордыней и принципами. Каждому своё. И отвечать каждому за своё. Когда-нибудь потом.
Над озером — птицы. И ни одной мертвой тушки на берегу.
Девчонка вскарабкалась в лодку, узел легко развязался. Вера взялась за весла.
Диньк! — монетка упала на пол. Диньк! — другая.
— Это ты балуешься, — сказала Вера утвердительно.
Попутчица мотнула головой. Взметнулась косица с желтой лентой. От воды тянуло холодом, туман густел. Стал таким плотным, что пришлось отложить весла и замереть посреди озера, вглядываясь во мглу.
На носу лодки оказался мужик: мордатый, с маленькими глазками. Заговорил, быстро и нервно, но туман поглотил речь. Дядька заметался по лодке, и стремно стало, что он, такой огромный, настолько бессилен. Вдруг мужик очертя голову кинулся в туман. Не слышно было и «бульк», но она почувствовала, как чужой страх стал гуще. И оказалась в лодке уже не одна. Увидела двух старух, мужчину с серьезным, чиновничьим лицом. Все молчали.
И никто не хотел встречаться с ней взглядом.
Туман, словно приняв жертву, уходил. Вера гребла к тому берегу. Лес обнаружился стылый, зимний, сучья хрустели от стужи. Озеро парило, словно готовилось замерзнуть прямо сейчас.
Лодка причалила. Пассажиры выходили, и ни один не помог другому. Ступали на берег и исчезали. Треск веток под тяжестью чьих-то шагов, осыпавшийся с деревьев снег.
Девочка нетерпеливо заерзала, мол, давай обратно!
— А если я тебя тут оставлю? — спросила Вера.
— Потопнешь, — ответила девочка басом. Мужским басом, который мог бы принадлежать красномордому полнокровному мужику. С усами и обветренной шоферской рожей, как у Виталия.
— Греби давай. Завтра. Все завтра, — сказала девочка.
Первое «завтра» — звонким девичьим голосом, «все» — прокаркала по-старушечьи, очень похоже на директора музея Ядвигу, а последнее «завтра» — таким, как и положено маленькому ребенку.
Это было настолько жутко, что Вера почувствовала горячее и мокрое внизу. Она привалилась к борту. Лодка медленно дрейфовала вдоль белого леса.
Но то, что она увидела в воде, было покруче, чем дите-чревовещатель.
Они действительно шли слоями: красноватый — мужчины, белый — женщины. Глаза оставались закрытыми, и это было чудесно, но как только Вера коснулась рукой воды, открылись как по команде.
Она заорала и отдернула руку.
— Греби, — сказал ребенок с хрипотцой, томным голосом дорогой шлюхи.
Уговаривать не пришлось. К причалу доплыли быстро.
Девочка выкарабкалась из лодки и понеслась по берегу, подпрыгивая, как любой ребенок на солнечном пляже. Только солнца не было. Не было и луны, а с озера повалил туман, густой, словно дым…
Утро мало чем отличалось от вчерашнего. Фокус стоял как мертвый, Виталия не было. Тая хлопотала вокруг Ядвиги.
— Говорит, ей лучше, — успокаивала она. Интересно, кого больше — Веру или саму себя?
Чертово место. Сегодня автолавка приедет. Договориться, подцепить машину на буксир… выбираться хоть как, думала Вера.
За ночь мертвых птиц прибавилось. Галки лежали, раззявив клювы, по всему берегу, словно опавшие, подвяленные морозом листья. Она снимала, удивляясь, как и кто мог быть виной этому. Мертвый лес на том берегу молчал.
Деревеньку на этот раз обходила с другой стороны. Не доходя до домов, наткнулась на поляну. Кресты, таблички. Кладбище, ясен пень, где-то деревня должна хоронить своих. Не жечь же, прах развеивая над озером.
Стертые имена. Кресты. Будто позвал кто: остановилась, глядя на старые могилы. Давно дело было. Лишь один крест поновей. А надгробье завалено осенними листьями, словно весь мусор с погоста отгребали на эту могилу.
Расшевелила листву, очистила холодный камень… Горький Виталий. Горький Сереженька. Дата смерти… месяц назад?!
Холодок пробежал по хребту.
Механик Виталий и румяный Сереженька смотрели на нее. Веселые, как на фото в доме Таисии. Та карточка сохранилась лучше, машинально отметила она.
Две картинки. Одна — на сельском погосте под грудой палых листьев, другая — над кухонным столом сумасшедшей женщины, которая не помнит, живы ее муж с сыном или нет.
Она приложила ладонь к округлой эмалевой карточке, потерла. Может, и вправду ошибка? Под горячей, вспотевшей ладонью фотография быстро теплела. По виду — точно, они. Позавчера эту карточку Вера видела на столе у старухи Ядвиги. Две свечи, фотография, блюдечко молока… Ужин при свечах, вприглядку с покойниками?
И Вера теперь, значит, ждет Виталия Горького, 1969–2014 гг, чтобы он починил ей машину? Прошибло холодным потом.
А может, не они?.. Ошибка? Как бы узнать. Не спрашивать же Таю, в самом деле…
Уходя, нарочно громко хрустела сучьями. Ветки хлестали по щекам, не покидало ощущение взгляда за спиной. В сердцах ломанулась коротким путем — вот же деревенька, тут, сквозь сосны крыши виднеются.
Почти у выхода из леса провалилась ногой в трясину. По колено с разлету — хлоп. Второй ногой — чавк! Плюхнулась на живот, уцепилась — сперва за вереск, потом за ветку покрепче, запоздало понимая, что телефон в заднем кармане вымок наверняка…
Чувство чужого взгляда стало невыносимым, аж взвыла, представив, что вот сейчас кто-то крепкой пятерней макнет ее в жижу. Поползла, барахтаясь, подвывая, подтянулась на руках… Несколько минут лежала на земле, приходя в себя. Ветки вереска лезли в нос. Прочихалась и встала.
Тая, увидев гостью, изменилась в лице. Всплеснула руками, мигом нагрела воды, притащила таз, полотенце. Отмываясь, Вера бурчала под нос, что пора валить из этой деревни, от этих болот, и чем скорее, тем лучше. Обнаружила, что синий любимый шарф потерялся, и, видно, мокнет теперь на болоте. И мобильнику от сырости пришел кирдык.
Переодевшись, сидя на кухне с кружкой чая, она осторожно задала вопрос.
— Конечно, не они, — застенчиво улыбнулась Тая. — Как вы напугались, должно быть, прости господи. Близнец. Близнец моего Виталика, Витя, светлая ему память. И сынок, мы в один год с Машей рожали, — она всхлипнула.
— Но… там Виталий написано, — сказала Вера, чувствуя себя идиоткой и кляня за досужее любопытство.
— Витенька, — сказала Тая, и слезы закапали. — Виталик так переживал. Вы меня простите… ну зачем вам это все?! — щеки ее затряслись.
— Извините…
Паршиво Вера себя чувствовала. Никогда общий язык не умела с людьми находить.
Тихо, без скрипа, открылась дверь. В комнату вошел усатый дядька, с ним — щекастый малыш, очень похожий на Таю.
— Здравствуйте, — сказала им Вера.
Ей не ответили.
Тая повернулась, увидела их и опустилась на стул, будто ноги ей отказали. Улыбнулась, будто не веря, а слезы продолжали капать — кап да кап.
Чувствуя странное головокружение, Вера увидела, что косые лучи невысокого солнца, казалось, просвечивают сквозь белокурую голову мальчика.
— Сереженька, — суетилась хозяйка, — Виталичек. А я жду-жду… садитесь, родные… — говорила быстро, словно заговаривая себя, улыбалась, а слезы все капали, капали, а двое молча прошли через комнату, молча сели за стол, не глядя на Веру и не отвечая на причитания.
— Спасибо, — прошептала Тая одними губами. Ей, Вере.
За что? Что происходит?
Стоп. Собраться. Мне нехорошо, спокойно сказала себе Вера. Вода в озере… воздух. Да.
— Мне надо на воздух. Простите, — стеклянным голосом сказала она.
Ей не ответили.
Медленно, на выход, огибая стол, заметив в окно, как переваливается на ухабах желтая автолавка. Пойти подышать, не спрашивая у Виталия про машину. Не думать, почему ей кажется, что комод с салфеткой, плетеной в технике «фриволите», прекрасно виден через его крепкую фигуру. Если уболтать водителя, возможно, ее дотянут на тросе до шоссе, или, чем черт не шутит, водила автолавки сам сможет оживить ее жестянку. Главное, не коснуться двоих, что сидят за столом, потому что, она чувствует, нужно пройти мимо, аккуратно прикрыть за собою дверь, иначе всю ее логику, опыт и храбрость пожрет вместе с мозгом маленький зубастый зверек песец.
Вышла из дома. Чертовщина осталась за захлопнутой дверью. Воздух, небо, деревня, все на местах. Скоро все кончится: пробы, озеро, сумасшедшая Тая. Горожанам вреден лесной воздух, вот что. Сладострастно втянуть носом выхлоп из глушака — как рукой наваждение снимет.
Быстрым шагом двинулась в сторону автолавки, но тут в животе кольнуло. И еще раз. А потом прихватило по полной: аж скрутило пополам. В туалет надо было срочно. Это вода… это болото… эти отвратительные глюки. Накатила тошнота.
Она рванула к дому, но пройти мимо тех даже сейчас было выше ее сил. Понеслась к музейному крыльцу, а в глазах плыло. Едва успела добежать до сортира. Там полчаса выворачивалась наизнанку.
Вышла, шатаясь от изнеможения, и в коридоре, в открытую дверь комнаты Ядвиги увидела, как в окне, у которого привычно застыла карга, желтый автобус автолавки бодро трусит по дороге из деревни прочь…
В комнате, шатаясь, добрела до кровати и рухнула.