Когда Лиэль была маленькая, ей пару раз удавалось побывать в походе. Тогда еще был жив ее дед, который давно поменял дела княжества на спокойную старость. И в то время, как отец предпочитал держать дочку поближе к себе, ее дед считал, что даже болезненных и проклятых – надо выгуливать. Это он научил Лиэль управляться с лошадьми, и они с Тиль на день рожденье от него получили в подарок своих верных лошадок.
В поход с дедом княжны девчонки отправлялись всего несколько раз, и всегда – тайком от родителей. Обычно это были маленькие вылазки весной или летом, в рощицу или к речке рядом. Палатка, еды на десятерых, несколько вооруженных людей отца, чтобы охраняли сон маленькой княжны.
Девочке очень нравились такие вылазки – купаться в речке, собирать камешки, не отвлекаясь на глупые занятия чтением или счетом, бегать за бабочками, собирать цветы, по вечерам не спешить в душную постель, а смотреть на звезды, пока сон сам не сморит.
В такие дни Лиэль казалось, что она могла бы жить на природе, вне стен замка, всю жизнь!
Но плюс походов в том, что они заканчивались, и уже как правило следующую ночь княжна проводила в теплой постели, предварительно накупавшись в наполненной ароматной теплой водой ванне.
Путешествие же в ближайшее время закончиться не могло, тем более то, что задумали Тиль и Лиэль теперь. И если южанка в целом быстро вспомнила, каково это, много дней ехать куда-то, как с ее кочевым племенем, не иметь возможности принять теплую ванну, и спать на земле, то княжна прошла все стадии новоявленного путешественника.
Радость и невероятное детское любопытство – когда каждое деревце казалось ей уникальным, она останавливала лошадей, чтобы сорвать какой-нибудь красивый цветок, улыбалась каждой букашке и с нетерпением ждала новый день.
Потом наступило отрицание. Тиль только посмеивалась, видя, как подруга каждое утро надеется увидеть вокруг себя стены спальни, и увидев очередного жука, пытающегося забраться ей в нос, разочарованно хмурит брови. Не то чтобы Лиэль быстро соскучилась по дому – домой ей совсем не хотелось. Хотелось в горячую водичку, в теплый халат, и в постель. А ближайший ночлег под крышей светил им эдак через пару недель.
На самом деле Тиль с интересом смотрела, как меняется настроение княжны. Лиэль никогда не была капризной, поэтому все свои переживания сохраняла при себе, но от подруги ничего не удавалось утаить. Тиль всегда была готова прийти на помощь, успокоить и подбодрить, но Лиэль старалась справляться сама.
Даже когда у нее наступила фаза безграничного гнева, когда деревья вокруг и бесконечная, едва заметная лесная тропа уже вызывали раздражение, девушка и то изо всех сил делала вид, что все еще горит любопытством и любовью к окружающему миру.
Может быть, Лиэль было стыдно признаться, что она сама настояла на том, чтобы продолжить путь, а теперь чувствует себя уставшей, а может, старалась не беспокоить этими проблемами и так занятую заботами Тиль.
Но так или иначе, за всеми этими стадиями наступило принятие. Человек ко всему привыкает, особенно, если у него в данный момент нет другого выбора.
Так что скоро настроение у княжны стало получше, тем более что ее постоянно веселили две подружки – одна со смуглой кожей, другая с чешуйчатой.
Что касается второй, то есть Льдинки, она очень быстро привыкла к компании двух девушек, но все еще была и с ними, и сама по себе одновременно.
Лиэль обожала сажать ее к себе на шею и плечи, где змея сворачивалась чудным колье и уткнувшись в ключицу, дремала. От чего-то близость змейки дарила спокойствие.
Иногда той становилось скучно, и если Лиэль еще была в седле, то Льдинка начинала осматриваться по сторонам, а потом потихоньку ползала туда-сюда по плечам, спускалась вниз по рукам. Когда наступало время ночлега – змеюшка уходила гулять.
Первый раз, не обнаружив серебристую подружку под боком, Лиэль расстроилась и запаниковала. Сперва подумала, что раздавила ее во сне, потом – что та убежала прочь. Как же рада была княжна, когда снова нашла Льдинку, выглядывающей из-под корешка неподалеку! Тиль тогда пошутила, что ей Лиэль так никогда не радовалась, и что следующий раз под деревом попробует потеряться она.
А дальше так и повелось. Каждую ночь змейка убегала – может, охотиться, хотя Тиль всегда предлагала ей кусочек свежепойманной дичи, а змейка никогда не отказывалась, а может, по каким другим змеиным делам.
Но Льдинка всегда возвращалась вовремя, как раз, когда девушки начинали готовиться к отъезду, поэтому Лиэль скоро перестала переживать об этом.
С тех пор, как они встретили на своем пути деревеньку и столкнулись с Духом Озера, прошла уже неделя. Девушки более-менее вошли в ритм путешествия. Время года располагало к тому, чтобы чувствовать себя комфортно, находясь на улице круглые сутки. Было уже не жарко, чтобы постоянно хотеть пить, но и не холодно, и можно было спать на земле и листьях. Насекомые уже перестали лезть из всех щелей и надоедать, а дикие звери благодаря тому, что Тиль умело вела их по лесным тропам, не встречались.
Что касается выживания и распорядка дня в лесу, в этом Лиэль всегда слушалась свою старшую подругу. Ночлег выбирала южанка – складывала в уме десяток факторов, внимательно осматривая местность, и выбирала иногда не самые удобные, но точно безопасные места среди деревьев. Лиэль занималась обустройством ночлега – таскала ветки для костра, листья, пересматривала запасы. В это время Тиль обычно, строго-настрого запретив Лиэль куда-то далеко отходить, удалялась за ужином, который нужно было еще поймать. Чаще всего это были зайцы и птица. Отужинав, девушки ухаживали за Ковылью и Тучей, а потом ложились спать.
И именно вечером каждый раз всплывала самая неприятная особенность путешествия двух девушек – спать одновременно обеим, устроившись в гнездышке из теплой листвы и травы, было нельзя. Уж больно много неприятностей может случиться именно ночью. Спать по очереди – у них не получилось, потому что если Тиль нормально выдерживала сутки без сна, то Лиэль потом всю дорогу пыталась упасть с лошади и заснуть прямо на ходу.
Поэтому они дежурили по очереди – сперва несколько часов спала Тиль, а Лиэль прогуливалась по округе, собирала веточки, будила жучков, и вообще делала все, чтобы не заснуть. А потом они менялись – и княжна счастливо, без задних ног, отрубалась.
Утром они завтракали остатками ужина, снаряжали лошадок в путь, и отправлялись.
И эта нехитрая схема работала просто отлично на протяжении нескольких дней, пока не дала сбой.
Однажды вечером, вернувшись с охоты на очередного несчастного зайчишку, Тиль не нашла Лиэль.
Южная Империя, город Пэвэти
14 Петуха 606 года Соленого озера
Сквозь маленькие окна каменного барака тек свет. Эш лежала на верхнем ярусе железной кровати и смаргивала слезы. Оказывается, иногда так сложно не плакать. Она уже это знала, поняла за прошлую неделю, но все равно часто накатывало, словно в первый раз.
Ей нравилась Пэвэти, город с женским именем. Она была большой, недоверчивой и пестрой, словно дикая птица, которую трудно приручить, но которая умеет распознавать ласку, и отвечает взаимностью тому, кто протягивает руки с миром. Но эта птица склевала сердце Эш, и теперь любовь причиняла боль.
“Империю сложно любить”, говорил он. Она тогда не понимала. Она, наверное, не понимала и сейчас — любовь ведь не баранья туша, которую трудно взвалить на плечи. Просто оказалось, что иногда любить — все равно что зашивать собственную рану.
Звонко протрубил рог, разом сели на койках гвардейцы. Эш свесилась со своей — Отектей тоже встал под этот звук, хотя, кажется, даже не открыл глаза.
— Доброе утро!
Маг кивнул, потер лицо, словно все еще пытаясь проснуться. Или не мог поверить, что барак ему не снится? В Цитадели Эш показалось, что ему очень нужна эта работа, и вчера он смотрел на мир вокруг, на город, на этот дом так, словно вспоминал очень важный, но почти забытый сон. Хорошо, что у них получилось уговорить Сикиса.
Тот спал напротив, и уже завязывал кушак.
— Одевайтесь, — поторопил. Он все время казался сердитым, словно ему в сапог попала колючка, но вытряхнуть ее не получалось. — Сейчас все, кто без срочных заданий, отправятся завтракать, надо отследить нашего наблюдателя.
— А как мы его узнаем? — переспросила Эш, спрыгивая на пол.
Сикис фыркнул, лицо у Отектея стало такое, словно Эш была его ученицей, которая не смогла ответить совсем простой урок — даже не разочарованным, а недоверчивым.
— Ему будет больно двигаться, — серьезно сказал он. — Могут быть видны свежие перевязки.
Ну да, они же вчера говорили, что того, кто следил за Текамсехом, должны были допрашивать. Эш знала, что случается с людьми после допросов гвардии. Но ведь он же был для них своим, этот наблюдатель! Неужели одного из своих они тоже ранили бы?
Один взгляд вокруг отвечал — да. Здесь боялись просто поверить, а единственная проверка, которую знали, была проверкой болью.
Эш отвернулась, поправляя перышки слишком большой куртки и вытирая глаза. Лучше бы гвардии не было! Всех этих правил, и недоверия, и страданий. Если бы ее не было, Эш бы до сих пор не знала, что любить бывает так мучительно.
Если бы гвардии не было, Эш бы не думала, что эта боль внутри нее может называться ненавистью.
Она старалась не думать и сейчас. Лучше просто поправить одежду, завязать пояс поверх, пробежать к дверям.
— Я готова! А куда идти?
Гвардейский трактир был совсем такой же, как любой другой, только люди в нем сидели все в перьях. Как будто шатер охотничьих птиц, и трактирщик сейчас даст им всем свежих мышек.
Дали и правда почти что мышек — крыс, фаршированных крупой. Эш ела, старательно глядя по сторонам. Гвардейцы собирались группами, обычно вокруг кого-то с синим поясом. Некоторые смеялись, обменивались историями, другие сидели серьезные, почти соприкасаясь головами — наверное, обсуждали дела. Несколько одиночек быстро проглотили завтрак и ушли, другие не спешили. Эш встретилась взглядом с кудрявой женщиной с глубокими морщинами по сторонам рта, улыбнулась ей. Гвардеец отвечать на улыбку не стала, изучила всю их маленькую команду внимательно.
Эш толкнула локтем Сикиса.
— Посмотри, та женщина с полной тарелкой. Кто она?
— Внутренняя проверка, — буркнул он тихо. — Не обращай внимания.
Отектей указал крысиной костью:
— Тот человек сидит слишком прямо и оглядывался сейчас только за счет шеи. Еще у двоих повреждены плечи, но давно. Та женщина хромает, травма недавняя, но вряд ли в результате допроса.
Сикис кивнул, ушел к стойке и, подхватив кувшин молока, подсел к гвардейцу с больной спиной.
— Его выпороли? — Наверное, ей не хотелось знать, но почему-то было нужно. Словно такие вещи позволяли лучше видеть. Нельзя ведь любить зажмурившись.
— Возможно, но не обязательно, — равнодушно ответил Отектей. — Есть не один способ привести к подобному состоянию.
Но открыв глаза иногда любить невозможно вовсе. Эш проглотила остаток каши, осторожно взяла кружку с молоком и тоже подсела к Сикису и незнакомому гвардейцу.
Оказывается, про проваленные задания и правда рассказывали. Эш слушала не очень внимательно, больше смотрела. Пыталась понять, как этот человек, которому, теперь она видела, было больно даже дышать, мог улыбаться. Он ведь не изображал улыбку, он весь был одна сплошная искренность, как звучащая струна чаранга, веселый, насмешничающий над своим провалом.
“Он счастлив, что жив. Чего еще ему желать?”
Уже неделю, когда Эш не могла что-то понять, когда не получалось во что-то поверить, ей казалось, что она слышит знакомый голос. Здесь, сейчас, когда она вместе с гвардейцами искала Текамсеха, это было еще больней.
— В общем, меня и за то, что не уследил, и за то, что оставил пост по головке не погладили, — подытожил гвардеец, опрокидывая кружку. — А вы его теперь ищете? Помогай вам птицы, что ли.
— Спасибо, — хмыкнул Сикис. — Ты давно с ним работал? С чего вообще слежка, да еще со стороны, у него же группа была?
— Ну знаешь, мне не докладывались, с чего. Я облажался как раз потому, что недавно. Да и жив, небось, потому же — всем понятно, что в начале слежки сложней, еще всех привычек не узнал. Сегодня пятый день был бы. Я там порог синенькой посыпал, не перепрыгнуть, так что смотрите — если следов нет, из дома он не выходил.
— А какая у него последняя работа была?
— Обычная вроде — имперец, которого подземники завербовали. Но тут я подробностей не узнавал, сам понимаешь.
— Понимаю, — кивнул Сикис. Встал из-за стола, кивнул. — Да славится Император!
— Да славится Император!
Теперь, наверное, они пойдут к дому Текамсеха, или выяснять про его последнее задание. Эш обернулась на ходу, чуть не столкнувшись с кем-то смутно знакомым. Жалко, что она даже имени раненого наблюдателя не спросила. Но это было не самым важным, главное запомнить лицо, очень-очень хорошо запомнить. Дернула Сикиса за рукав:
— Здесь отхожее место есть?
Он махнул рукой:
— С обратной стороны барака.
Нужно было сделать все быстро. Спряталась за одну из каменных загородок, похожих на стойла для коз, вжалась в угол, поднесла ладони чашечкой к губам. Представила наблюдателя и слова пришли сами, осталось только придержать их, сделать немножко слабей, медленней — чтобы не удивились, не поняли, не стали искать.
Он бы сказал — Эш, зачем? Не надо рисковать ради одного человека!
Но ей было надо. Очень надо.
***
республика Магерия, город Варна
13 Петуха 606 года Соленого озера
“Пшеничный мост” был из тех заведений, которые должны нравиться дожам, и поэтому совершенно не нравились Адельхайд. Беленые стены с росписью и резная деревянная посуда так старались удивить, а вместо этого Ада прикидывала, сколько денег на них ушло, и на что можно было бы их потратить. Конечно, представительская функция очень важна, но вкладываться всерьез в мишуру — увольте. В трактире в первую очередь должны хорошо кормить. Золоченая табличка этого, увы, не гарантирует.
— Леди Зальцман! Очень рад.
Жених, на удивление, сидел в общем зале, даже без ширм. Встал навстречу, сам отодвинул стул.
— Не ждал, что вы приедете так быстро, — он был довольно высок, что Адель согласна была записать в плюсы, но неприятно смазлив. Так могут выглядеть безусые мальчишки, но не дож, которому давно перевалило за сорок. — Надеюсь, вам не неприятна эта беседа. Мне показалось, Герхард пытался намекнуть в ответном письме, что я зря предложил вам встретиться до официальной помолвки…
— Нет, что вы, Фриц, — она села с милой улыбкой. Тут же задержала его руку, спросила с нежной озабоченностью: — Вы ведь не против, если я буду звать вас по имени? Брат желает назначить свадьбу через месяц, так что следует привыкать уже сейчас…
— Да-да, конечно! Правда, я должен буду уехать в Гарн вскоре, но уверен, мы сможем провести церемонию, когда вы пожелаете, — он выглядел немного ошарашенным. Адель мысленно поздравила себя с первым этапом переговоров и тут же отругала. Если перегнуть, Фриц сбежит уже сегодня, а этого допустить нельзя. Он решил к ней посвататься, не смутившись историями пяти прошлых женихов. Из-за него она испугалась. Значит, она перетряхнет все его шкафы и вытащит наружу всех скелетов.
— Я слышал, вы женщина деловая, — начал тем временем Фриц, — и предпочтете сразу обсудить некоторые детали, так сказать, материального характера. Все верно?
— Если вам удобно, — Адель постаралась улыбнуться мило, а не щучьим оскалом.
— Все, как пожелает невеста, — интересно, он догадывался, что галантный поклон сидя выглядит весьма глупо? — Я — единственный законный наследник своего отца. Бастардов у него не было, по крайней мере, упомянутых в каких-либо бумагах или знакомых мне лично. Две сестры моего отца удачно вышли замуж, одна скончалась три года назад, вторая все еще матриарх Эберхартов. Я прежде женат не был, слишком был занят своей землей. Редкие связи случались, не скрою, но без последствий. Детей у меня нет, могу хоть на Птичьей книге поклясться.
— Вы лично пили чревотравку? — изобразила заинтересованное восхищение Адель, совершенно не ожидая положительного ответа. Мужчины этим не занимаются, предпочитая пичкать ядовитым настоем подруг.
— Да, конечно, — спокойно кивнул Фриц. — Так было честно, ведь именно я был заинтересован в отсутствии детей. Но не беспокойтесь, наш семейный знахарь убежден, что это не повлияло на, так сказать, теоретическую возможность.
Ей неожиданно захотелось пить, Адель жестом подозвала подавальщика. Ножку заричанского бокала обвивала змея, золотистый сидр пускал ленивые пузырьки.
— Вы необыкновенно предусмотрительны, — наконец сказала Адель, сделав глоток.
— Благодарю, — еще один глупейший поклон. — Как я сказал, я долгое время занимался своей землей, даже до того, как унаследовал ее. Отец тяжело болел, сколько я его помню, однако отличался живым умом даже в последние годы, и дал мне немало советов. Как вы знаете, мне принадлежит участок гор, где невозможно вырастить пшеницу никакими средствами. Прежде там промышляли диких коз, затем выращивали домашних. Я заменил коз овцами и добавил к тому фруктовые сады. Сейчас доходы мои в десятки раз выше, чем пятнадцать лет назад, и в два-три раза выше, чем у соседей у подножия гор.
— Звучит потрясающе! Жаль, ваш отец не увидел столь удивительного обогащения.
— Увы, он застал лишь начало работ, — сдержанно отозвался Фриц. — Я очень благодарен ему, и, если вы будете не против, хотел бы назвать первого сына Николасом в его память. Однако я пойму, если вы предпочтете иное имя. Дети — земля матери.
Глоток сидра помог скрыть желание скрипнуть зубами, Адельхайд улыбнулась, вскинув брови в притворном восхищении. Жених однако не удовольствовался рассказом о себе, выспрашивая, чего Адель ждет от замужества, что думает о Магерии и о прекрасной Варне.
— Прекрасной? — искренне изумилась Адельхайд. — Мало кто ее так называет!
— Увы, и сильно ошибаются. Варна — не самый большой бриллиант в короне прибрежных городов Магерии, но и далеко не самый малый. Именно господин Варны первым заключил договор о поставке стекла, которое вы держите в руках, вы знали? Оно родом из крошечного селения в глубинах Княжеств, найти его, а после суметь привезти сюда — не малая работа.
Адельхайд спрятала гримасу. Она помогла привезти эти бокалы, спрятав контрабанду среди заозерных платьев, а Гир, умница, довел сплетню о бесценном стекле до нужных ушей. Бальдвин, господин Варны, к счастью, дураком не был, и вскоре город, недавно стоявший на грани разорения, сравнялся с соседями.
И если это ее работа, то почему сейчас она сидит в трактире, который ей не нравится, и слушает человека, который ее раздражает?
Увы, потому что ей повезло родиться в семье Зальцман. Древний род, многолетние устои, место женщины за мужем. Как бы умна Адельхайд ни была, если она пойдет против семьи, придется начинать все с нуля, без гроша в кармане, даже без имени. Нет, на это она не была готова.
— Значит, налоги с этого стекла платят городу?
— Увы, — Фриц скорбно поджал губы. — А Бальдвин, конечно, пользуется правом порта и передает Сотне лишь крохи. Я несколько раз предлагал возвести городских господ в ранг земельных дожей, но вы понимаете, для этого придется пересчитывать всю систему по доходам, а не по размеру надела. Все догадываются, к чему это приведет, и дружно голосуют против.
— Разве вы тогда не потеряли бы свое кресло? — заинтересовалась Адель.
— Сейчас нет, мой доход скорее позволил бы мне подняться по списку, получив не одну руку, а по меньшей мере три в голосовании. Но это не было основной целью, поверьте! Просто представьте, насколько богаче стала бы Магерия, Сотня смогла бы поддерживать в лучшем состоянии главные дороги, помогать растущим селам, давать ссуды на новые начинания. Посмотрите на Рейнарию! Они отделились от нас всего семьдесят лет назад, и какой скачок!
Политика оказалось любимой козочкой Фрица, он разливался соловьем, расписывая, насколько лучше практически любое управление относительно текущей Сотни, и насколько лучше может стать Сотня, если ее переделать.
— Надеюсь, мы скоро решим этот вопрос, — сказал веско под конец. Взглянул за окно и начал собираться. — Прошу прощения, второе солнце зашло, и меня ждут. Днем на корабле прибыл друг из Тривера, я оставил его отсыпаться, а сейчас обязан проводить по городу. Вы знаете, Варна ночами обворожительна, хоть и не безопасна. Дождей вашим землям.
— И вашим.
Адель проводила взглядом изящно обтянутую камзолом спину, неспешно допила сидр, ткнула вилкой в заказанную под разговор утиную грудку.
Фриц был до отвращения хорош. Честный, умный, расположенный к людям и с деловой хваткой одновременно. И это отнюдь не делало ничего лучше. Она не хотела за него, она скорее мечтала нашептать его камзолу вспыхнуть и пылать, пока тело под ним не превратиться в уголь! Ценный ресурс, между прочим, единственное, чего не хватало Магерии для полной самостоятельности и процветания.
На зубах хрустнула мелкая косточка.
Однако что он затевает с Сотней? И друг из Тривера, а север хоть и не зовется магическим королевством, но все знают, кто держит трон тамошней пожилой четы.
Значит, маг? А вскоре Фриц поедет в Гарн, где традиционно собирается Сотня. И отклоняет его прожекты. Но если рядом будет маг, особенно музыкант с подходящим шедевром… Тянет на план государственного переворота. Нужно только добыть доказательства. Переписка Фрица если есть, то наверняка у него в родовом особняке, а вот у мага что-нибудь может найтись.
***
магреспублика Илата, город Илата
14 Петуха 606 года Соленого озера
Девчонка — птицы, Ямб что, рехнулся, такую малявку нанимать, ей же едва пятнадцать стукнуло! — споткнулась на пороге, чуть не полетела носом на мостовую. Эдвард успел поймать за шкирку, как котенка, выровнял.
— Хэй, осторожней!
Обри вырвалась, оправила серое залатанное платьице, убрала за ухо прядь кудрявых, обрезанных по подбородок волос. Буркнула:
— Спасибо, — так, словно великое одолжение ему делала. Эдвард только фыркнул в ответ, оглядел улицу. Людей здесь хватало, даже слишком — сбор Совета скоро, все дома на ушах стоят. Вот и ладно, проще будет затеряться в толпе.
— Ну что, пошли по порядку? О’Флаэрти первые в списке.
Монах согласно кивнул, птица у него на голове распахнула крылья, удерживая равновесие. Н-да, с затеряться в толпе Эдвард погорячился. На такое чучело пялится будут даже с того края канала.
— Хэй, Ястреб. Может, птичка твоя подождет где, а?
Смотреть, как он медленно поворачивает голову-гнездо было по-своему занятно. Тут еще Обри подкинула забот:
— Домов три, нас четверо. Мы к О’Германам, вы к О’Флаэрти.
Эдвард с сомнением посмотрел на девушек, открыл было рот возразить, но первой успела Джейн.
— Если что-то случится, мы с тобой себя не защитим, — сказала рассудительно. — Будет лучше, если ты пойдешь с Ястребом, а я — с Эдвардом.
Так и решили. Эдвард протянул «леди» руку, та сделала вид, что не заметила. Спросила вместо этого:
— Зачем притворяться пьяным?
Она вообще была довольно симпатичной, разве что слишком худой и высокой. Возраст, а в большей степени несладкая жизнь заострила скулы, но глаза были чуть-чуть подведены углем, а серо-русые волосы стянуты в узел на затылке, как у красующихся служанок. Вроде бы совсем обычная, таких женщин в городе пучок на дюжину, но что-то цепляло его, заставляло приглядываться.
Джейн заметила, отвернулась. Повторила:
— Так зачем?
— Проще, — заявил Эдвард. — Ты сразу видишь, кто есть кто, а тебя никто не видит.
Странно, но она кивнула, словно поняла ответ. Перевела на дело:
— Вы что-нибудь знаете об этом ограблении?
— Хей, давай на ты, дамочка! С чего бы мне, я только в город недавно вернулся. Сейчас кого-нибудь из слуг на задах поймаем да поспрашиваем.
Вообще это было скучно — делать вид что узнаешь то, что знаешь и так примерно все две недели. Надо было всех напарников отправить в О’Германам, пожалуй, поболтаться по улицам и присоединиться к ним. А тут иди, еще и верти головой, словно в первый раз в магическом квартале.
Ну красиво, да, не поспоришь. Река и каналы дышат прохладой, мостовая выложена белым камнем, фасады раскрашены так ярко, что затмевают даже самые богатые наряды. Дом О’Флаэрти в конце улицы смотрелся блекло на общем фоне — лепнины мало и вся наверху, стены темно-рыжие, даже решетки на окнах без особых узоров, надежные, словно в тюрьме.
— Как же сюда влезли, — изумилась Джейн.
— Так небось сзади, — отозвался Эдвард. — Спорим, там не везде решетки?
— Они и здесь не везде, — она указала под самую крышу, где виднелся кругляш чердачного окна. — Только по этой стене и кошка не взберется.
Эдвард пожал плечами, нахально цапнул за плечо выворачивающую из-за угла служанку.
— Хэй, красавица, а расскажи, как вас ограбили?
Девушка оскорбленно стряхнула руку, отступила.
— Мне некогда болтать с прохожими. Хотите сплетен — идите на рынок.
— Нас наняли расследовать ограбление, — вступила Джейн. — Вы могли бы очень помочь.
— Кто нанял?
— Он представился господином Ямбом.
Недоверчивая гримаска тут же исчезла, сменившись улыбкой.
— Сразу бы сказали! Мне правда некогда, но вы идите к задней двери, вот туда. Спросите Маргарет, это домоправительница, она или расскажет, или велит кому.
— Спасибо, красавица! — крикнул Эдвард вслед девушке. Та оглянулась с улыбкой, махнула рукой.
Эх. Он ведь все то же самое делал. Почему тогда у Эдварда получалось, а у него — нет?
Неприметная дверь с здоровенным при этом замком вела прямиком на кухню. Пара слов полноватой, явно усталой домоправительнице и вот они уже идут узкими служебными коридорами вслед за слугой.
— Сюда они залезли. Окошко было приоткрыто, чтобы воздух шел, вот и вышло.
Крохотная кладовка на третьем этаже была заставлена посудой, в углу приютился бочонок с водой, громоздились горшки и бутылки — все, чтобы быстро подать господам сласти или сидр, не бегая до кухни. Слуга отодвинул посуду с полки напротив окна, указал с театральной трагедией:
— Вот! И три чашки разбили из белого сервиза, представляете?
На верхней полке остался длинный след в обрамлении торчащих щепок, а в стене глубокая дыра. Эдвард сунул внутрь палец, занозился, крякнул недовольно. Джейн отошла к окну, вытянула руку, словно из лука целила в пострадавшую стену.
— Арбалетный болт, — постановили хором.
— С веревкой? — Уточнил Эдвард. — Ничего себе мастер, попасть в такую щель! А дальше как, ребенка они сюда запустили? Тут же не окошко — форточка, еще и открывается едва-едва.
— Может, и ребенка, — задумчиво кивнула Джейн. — Что отсюда взяли, не подскажете?
— Да считайте ничего, пару яблок и горсть сахара. Может, и правда дитя глупое лезло, но вот дальше точно бандиты. Статуэтки все забрали, перстни господина, деньги понятно, но он тут много не держит, в основном в банке все…
— Покажите, из каких комнат.
— Да почитайте из всех! Только возле кухни не были, а так и в кабинете, и в господской спальне разор навели. Дома тогда только мы были, слуги то есть, хозяин всю ночь отсутствовали.
— Кто-то знал заранее, что он уедет?
— Да считайте все знали, он предупреждает, когда ужин не подавать, а завтрак наоборот, поплотней.
Эдвард переглянулся с напарницей, переспросил:
— Все — в смысле, слуги?
— Ну да. Еще утром сказали.
Значит, могли растрепать на рынке. Хотя О’Флаэрти слуг приучает не болтать, но за всеми даже он не проследит. Может, вообще сами бандитов навели, получили кус с добычи.
Да нет же, глупость! Тогда бы вторые ключи сделали и все, а не через кладовку лезли. И отбирают здесь слуг, будь здоров. Разве что на кухню могли взять случайного человека…
— А скажите, — первой успела спросить Джейн, — никто из слуг недавно не уходил?
— Нет, у нас подолгу за место держатся. Разве что Патия, кухарка, брала недавно мальчонку… Или девчонку, не знаю, чтобы на рынок бегала по срочной надобности. Вроде бы не сложилось у них что-то. Только вы Патию сейчас не расспросите, она к родным в деревню уехала, попросила у господина отпуска.
Переглянулись опять, под страдания слуги о вещах:
— В столовой скатерть забрали кружевную и стекло заричанское, побили небось, жалко. Даже камни из картинных рам выколупали, представляете?
Эдвард отчего-то вздрогнул, спросил:
— А в какой комнате?
— Что?
— Ну камни из рам! Где выколупали?
— Да считайте рядышком, в охотничьем зале, где господские племянницы друзей собирают. Вот тут.
Эдвард невольно скривился, оглядываясь. Рамы уже поменяли, и выглядела комната так, словно ничего не случилось, но это было личное. Ему тут вечно не везло. То подерется с кем-то, то напьется, пока ждет шефа, то еще какая дрянь случится. Эти комнаты, куда приходил ненавистный рыжий господинчик, он помнил исключительно в туманном и двоящемся виде.
— Ладно, вроде понятно все. Пошли во второй дом?
Джейн, почему-то внимательно смотревшая на него, кивнула.
Маленький Давид сразил Голиафа при помощи пращи. Карлик-рассудок подрезал чешуйчатому дракону сухожилие. Тот закачался, трубно завопил и рухнул, траурно звякнув бронёй.
Ей стало страшно, потому что она едва не совершила самую непростительную ошибку в своей жизни. Последствия оказались гораздо более разрушительными, чем предполагалось. Несмотря на то, что Геро был очень молод, его силы внезапно надорвались, как струна под рукой неопытного настройщика. Он перестал бороться и допустил к себе смерть, свою избавительницу. Он выбрал её, костлявую старуху, в вечные возлюбленные.
Может быть, потому, что она не причинит ему столько боли, потому что она освободит его и даст испить из чаши забытья. Он хотел умереть. Он не отказался от своего намерения даже тогда, когда пытка прекратилась.
Он почти не приходил в себя, пребывая не то в глубоком сне, не то в беспамятстве. Единственным признаком его некоторой сознательности было то, что он время от времени просил пить. Прошло более двух суток прежде, чем его взгляд стал более осмысленным.
Она долго не решалась взглянуть на него, делала вид, что заботы её грандиозны и сродни заботам демиурга, исцеляющего язвы и трещины непослушного мира.
Но это было притворство. На самом деле ей никогда ещё не представлялись такими ничтожными все эти придворные толки.
Как смешны были её мать, королева Мария Медичи, и её брат Гастон Орлеанский в своих попытках свергнуть первого министра. Как смешны и ничтожны были эти напыщенные Конде со своей подковёрной завистью, как отвратительны были эти благородные дамы из свиты королевы Анны, занятые откровенным сводничеством. Как презренны эти танцующие, болтающие, интригующие мертвецы. Им всем невдомёк, этим глупцам, что есть нечто по-настоящему ценное, подлинное, не подверженное тлению.
Герцогиня решилась взглянуть на Геро спустя несколько дней, когда он уже не только пил, но и смог проглотить чашку бульона. Однако, встретиться с ним взглядом было всё ещё затруднительно, поэтому она навестила его спящего.
Геро был в той же комнате, где состоялся их последний разговор. На столе, где когда-то для знатной дамы и её нового фаворита был накрыт ужин, Оливье разложил невесёлые атрибуты своего ремесла: бальзамы, мази, настойки, корпию, свежее полотно для перевязки, ланцет, если понадобиться пустить кровь.
Но Геро был так слаб, что сделать это означало его убить. Его красивые руки вновь были истерзаны, изодраны. Поэтому Оливье приготовил полотно. На запястья пришлось наложить повязки.
Она испытала чувство не то вины, не то жалости. Неужели этим рукам суждено оставаться в ссадинах и кровоподтёках?
Взглянуть ему в лицо оказалось ещё труднее. Чёрные синяки были похожи на маску. Они растекались от висков, скатывались на веки и текли дальше, по скулам. Нежные губы потрескались. Это было зрелище разрушения, что-то подобное дымящимся руинам той самой крепости, на переговоры с которой она не пожелала пойти.
Она хотела коснуться этого обесцвеченного, опавшего лица, но его ресницы вдруг затрепетали, веки дрогнули. Мутный горячечный взгляд мазнул по ней, по её занесённой руке с молящим отрицанием и тут же погас. Означало ли это, что он её узнал? Или он сказал «нет» самой жизни, сознанию, чей острый проблеск вонзился в его дремлющий разум как стекло?
Она повторила попытку увидеть его некоторое время спустя, но застала в спальне неподвижно сидящую Анастази. Плечи опущены, руки сцеплены на коленях. Она заметила хозяйку и вдруг совершенно отчетливо качнула головой. Это была дерзость. Но этой дерзостью герцогиня оправдала собственное отступление.
Ему стало лучше. Молодость брала своё. Пришло время перекинуть мост примирения через пропасть гордыни. В конце концов, её цель была сделать его счастливым, и для начала опоить тем волшебным вином удачи, которое всегда служило самым испытанным и надежным приворотным зельем. Надо позволить ему эту маленькую вольность, эту оппозицию выбора. Пусть верит, что обладает правом выбирать.
Она не должна препятствовать, ей следует заключить союз, воспользовавшись советом последнего Валуа, Генриха Третьего, который был едва не свергнут Лигой. Объявить войну могущественным Гизам, стоявшим во главе армий, было равносильно самоубийству. Генрих не мог ни распустить Лигу, ни уничтожить. И тогда он объявил себя главой Лиги.
Давняя мудрость. Заключи союз с тем, кого не можешь победить. Она допустила ошибку, позволив оскорблённому самолюбию взять верх над прагматичным и расчётливым политиком. Она недооценила юного школяра, сочтя его честолюбивым и слабым. Он другой. Нет, это вовсе не значит, что ради него придётся перестроить весь свод её законов и правил, ибо по своей природе он подобен всем прочим. Ядра всех орехов одинаковы на вкус, но вот скорлупа некоторых бывает такой прочной, что по неосторожности можно сломать зубы.
Неожиданным известием стала предусмотрительность Анастази, которая, оказывается, уже позаботилась о ребёнке.
Донесла, как и следовало того ожидать, Дельфина, которую герцогиня, испытав чувство отвращения, попыталась удалить из замка, отправив её с поручением в Лотарингию. Дельфина немедленно осознала грозившую ей немилость и сделала ответный ход: поспешила очернить соперницу.
Анастази ещё две недели назад, когда Геро был в заточении и ожидал смерти, разыскала осиротевшую девочку в доме привратника и поручила заботам родственников.
Услышав новость, герцогиня вновь ощутила странную двойственность, которая с недавнего времени одолевала её. Разгневаться или вознаградить? Что это? Желание услужить или брошенный в лицо вызов? Две недели назад Геро ещё был преступником, несостоявшимся убийцей, чья судьба — быть четвертованным. Тогда герцогиня ещё колебалась, и чаша весов могла склониться в сторону возмездия. Око за око. Зуб за зуб.
Но Анастази и не подумала колебаться. Она бросилась спасать дочь преступника. Предвидела ли она тогда, что её поступок обернётся выгодной сделкой? Была ли она так предусмотрительна или действовала с тайной бунтарской надеждой? Герцогиня склонялась ко второму. Анастази, в силу своей неустрашимой природы, не допускала двойной игры. Этот недоучившейся школяр когда-то спас ей жизнь, и по законам того полуночного мира, который её породил, долг должен быть оплачен.
Если бы Геро погиб сразу после покушения, придворная дама сохранила бы тайну. Но теперь её поступок принес неожиданные дивиденды.
Её высочество, разумеется, получала ещё один удар по самолюбию.
Но с другой стороны — условие выполнено, и ей не придётся прилагать дополнительных усилий, чтобы переступить через поверженную, но всё ещё опасную гордыню. И даже подвиг великодушия она могла присвоить себе. Ибо Анастази не настаивала на признании авторства.
Геро уже не впадал в сонливое забытьё. Выглядел он гораздо лучше. Побледнели чернильные круги, затянулись трещинки на губах.
Только взгляд по-прежнему потухший. Он лежал, глядя в сторону окна, как смертельно больной, дни которого сочтены, а он мысленно, лишённый другого средства, цепляется за лучи уходящего солнца.
На самом деле это было не так. Оливье уже разрешил ему вставать и даже спускаться в парк. Но Геро, ссылаясь на головокружение, отказывался.
Как подозревала герцогиня, это была его тайная война с собственным телом, которое, с примитивным, животным упорством, возвращалось к привычному равновесию. Приставленный к нему слуга, неуклюжий глуповатый нормандец по имени Любен, жаловался, что Геро пару раз перевернул чашку с бульоном, отказываясь есть.
Когда она вошла, он её узнал и сразу как-то подобрался. Приготовился. И блеск в глазах появился. Гордый, вызывающий. Юный христианский мученик, готовый отправится на арену римского амфитеатра.
Анастази права. Он не сдастся. Будет биться до конца. Он уже готов к бою. Чуть приподнялся на локте, вцепился в край одеяла. Герцогиня подавила печальную усмешку. Она внушает ему ужас.
Она, одна из самых красивых женщин Франции.
Чтобы не взращивать этот ужас, она не приблизилась к постели. И голос её звучал с дружелюбной мягкостью.
— Не пугайся, я пришла с миром.
Но от этой мягкости он встревожился ещё больше. В прошлый раз, когда его бросили в застенок и отдали палачам, она была так же вкрадчива и нежна.
— Я сожалею о случившемся. Сожалею о своем упрямстве.
Если бы несколько дней назад ей сказали, что она произнесёт подобные слова и будет извиняться перед безродным, она бы рассмеялась этому дерзкому в лицо. И вот она произнесла формулу раскаяния, она просит прощения!
Снисходит до объяснений.
— Гордыня проклятая. Принцессе не пристало идти на уступки.
Истинно ли её раскаяние? Но она сожалеет, что действовала столь необдуманно, с прямолинейностью солдафона. Она привыкла хитрить в политике, в боях более масштабных, а вот в мелких схватках навык свой утратила. Была слишком избалована всеобщим поклонением. И мужчин ей прежде не приходилось завоевывать. Это она была для них призом.
Поэтому то, что она сделала, это скорее дипломатический ход, ложное отступление, чтобы усыпить тревоги противника, а затем одержать победу.И мальчик это знает. Она видела это по его глазам. Он, конечно, изумлён, но не настолько, чтобы впасть в эйфорию. Смотрит настороженно. И даже не пытается это знание скрыть.
— Ты мне веришь?
— А вы себе верите?
Ответил дерзко, вопросом на вопрос, с нарушением всех приличий.
Что ж, удивляться нечему. Она с первой встречи знала, что он достаточно умён, чтобы разгадать игру. С ним проще говорить в открытую. И обезоружить сразу. Иногда чтобы победить, приходиться проиграть.
— Твоя дочь жива и находится в доме своей бабки, мадам Аджани.
Шах и мат! Он ошеломлён. Уничтожен. Поражение обратилось в победу.
Да, так даже лучше, гораздо волнительней. Она бы не получила такого наслаждения, если бы он уступил сразу. А теперь она с восторгом наблюдала, как он осознаёт услышанное, как рушится его тщательно выстроенная оборона, его насыпи и редуты, как мгновение назад острые сверкающие мечи за ненадобностью покрываются ржавчиной.
Он готовился сражаться. Он хотел умереть в битве, подобно Самсону, который был обманут женщиной и ослеплён, но нашел в себе силы погибнуть под обломками храма. Он готовил себе такую же участь в стане проклятых филистимлян. Он уже, вероятно, молил Господа простить ему это невольное самоубийство.
И вдруг такой неожиданный конфуз. Схватки не будет. Враг выбросил белый флаг. Геро смотрел на неё в совершенной растерянности. У него уже возникли вопросы.
Он уже готов говорить с ней.
— Как… как она там оказалась?
Вот и всё, она лишилась статуса врага. Она уже почти союзник. И готова поддержать новый, желанный имидж. Она ему расскажет, она сделает его причастным, посвященным. И обезоружит окончательно.
— Это заслуга Анастази. Это она разыскала девочку и доставила её в дом бабки.
И на подробности не поскупилась, чтобы раздавить окончательно, чтобы руки его опустились, а к ногам скатился бы припрятанный в рукаве кинжал. Теперь его очередь подписывать капитуляцию.
Он на мгновение оказался где-то очень далеко, как будто душа оставила тело и отправилась по тропе надежд и воспоминаний. Вероятно, думал о дочери. Ей это открытие было не совсем приятно, но она готова была смириться. Её триумф был достаточно значителен, чтобы отвлекаться на такую мелочь.
Её терпение оправдалось — Геро поднял на неё глаза и робко спросил:
— Смею ли я надеяться?
Она ждала этого вопроса, ждала, как подписи кровью под договором. Немного помедлив, с ласковой улыбкой она ответила:
— Можешь.
Сделка свершилась. Он принадлежит ей. Принадлежит окончательно, без условий и оговорок. Ибо она только что заплатила требуемую цену.
«Мой» — подумала она. «Теперь уже действительно мой».
В нём тоже произошла перемена. Он тоже осознал происшедшее, изменились категории, качества, атрибуты. Он стал её собственностью, как если бы она купила его где-нибудь на невольничьем рынке в Марокко.
Говорят, что знатные женщины приходят туда, укрыв свои лица чадрой, чтобы купить себе невольника-христианина, так же как их мужья покупают себе христианских наложниц.
Эта сделка совершилась без стука молотка и звона монет, но она была не менее значимой и нерушимой. Герцогиня поймала себя на том, что действительно смотрит на него как-то по-другому. С бесцеремонностью владельца. Его тело скрыто расшитой простынёй, но она видит очертания этого тела. Она уже знает это тело, знает, какова на ощупь эта кожа. Поэтому простыни, покрывало и рубашка ей нисколько не мешают.
Иллюзорная защита. Она может протянуть руку и откинуть покров. Он не воспротивится, ибо у него больше нет собственной воли, он обменял её на жизнь дочери.
Она даже потянулась, чтобы сделать это, чтобы коснуться его, провести рукой по стройной голени, по острому колену, по твердому бедру, уловить, как он затаится, задержит вдох…
Но она пересилила себя. Конечно, она могла бы пойти и дальше, взыскать долг немедленно. Но это будет сумбурно и поспешно. И быстро кончится. Нет, она хотела большего. Она слишком потратилась душевно и телесно за эти дни. Она устала. Ей нужно восстановить силы. К тому же, предвкушение торжества ни в чём не уступает самому празднику. Ибо прежде, чем миг торжества наступит, в своих фантазиях она переживёт его тысячу раз.
Она не будет спешить. Но его тревога так волнительна, так притягательна. Она не может не прикоснуться, чтобы усилить эту тревогу.
Погладив его по щеке, она почти ласково произнесла:
— Обещаю. Через несколько дней ты её увидишь.
В воскресенье двадцать седьмого декабря Нина проснулась в полседьмого от запаха жарящихся куриных отбивных. «Платон раньше не готовил курицу… так рано!» — успела подумать, входя на кухню. Завтрак был готов, кипел чайник, был испечен кекс – словно к приходу гостей.
— Платон, утро доброе… что это? Мы кого-то ждём?
— Доброе утро! Но… Вы же хотели отвезти подарки на остров? В смысле… на хутор. Лизе. И остальным тоже… — ответил Irien. И пояснил, видя, что хозяйка ничего не поняла:
— Ну… Вы же хотели Лизе подарить швейную машинку? И ткань, и нитки… вот, я и купил. Попросил аванс за перевод книги, получил двести галактов, и на все купил машинку, бязь, бархат, ситец и сатин, нитки-иголки-пуговки-тесьму-ленточки… попросил Василия помочь с доставкой… дроном… он и расписался. Все пакеты и машинка на веранде…
У Нины подскочило давление — и Платон тут же подал таблетку и воду. Такой борзоты она от него никак не ожидала! Слишком много разрешила, слишком много воли дала… так скоро он и ей указывать начнёт, что делать, а чего не делать… И что теперь? Самой ей этот перевод за такой срок не сделать, а деньги уже потрачены… Деньги надо вернуть, машинку сдать в магазин, Irien’а отправить на остров. И жить, как раньше – одной. Так будет спокойнее… а то он тут ещё чего-нибудь удумает…
Платон, заметив изменение настроения хозяйки, опустился перед ней на корточки и очень тихо сказал:
— Я только сделал то, что было приказано… выбрал швейную машинку, нашёл деньги, купил ткань… сообщил Василию… что я сделал не так?
Действительно… сама приказала. Но… почему это так напугало? Не потому ли, что он сможет сделать самовольно и что-то ещё? И это что-то будет неприятно и не вовремя? Но почему самостоятельность того же Василия… или любого другого DEX’а… так не пугала? А совсем наоборот – она радовалась, когда они пытались что-то сделать сами и делали сами, и у них получалось!
Избавиться от киборга только потому, что он выполнил приказ… не так и не тогда, как она предположила? Только потому, что он – Irien… и неизвестно, что ещё может прийти ему в голову? Глупо… как же это глупо!.. а он, кажется, всё понял.
Вдох-выдох… и ещё раз… а он всё ещё сидит на корточках… и смотри снизу-вверх… и что-то говорит… теперь понятно, почему люди так боятся киборгов – никогда не знаешь, что он сделает в следующую секунду.
Постаралась успокоиться и ответила:
— Всё так… но так… потрясающе не вовремя! Подарки на хутор… можно, но не сейчас. А, может, и тебе туда же улететь? Будешь жить на хуторе, тихо и спокойно… мёд есть, шить помогать, дом содержать… раз уж такой самостоятельный стал… сам деньги выпросил, сам потратил… там тебе спокойнее будет… без меня…
В это время к калитке подошла Линда и искин сообщил об этом. Нина приказала Кузе впустить гостью и сказала Платону:
— Встань уже… потом договорим… собирай на стол.
Линда вошла, поздоровалась и подала приглашение на свадьбу:
— Ничего, что так рано? Извини… у тебя свет горит, вот и решила, что уже не спишь. Это ты нас познакомила… на прошлый новый год. Райво тогда пришёл настроить Валеру… и вот… скоро свадьба. Завтра прилетают его братья с жёнами, прилетит тётя Моника с дочерью, моей сестрой… двоюродной. Эва-Иоланта кибертехник и работает… то есть… работала в салоне DEX-company на Новом Кракове… до развода… двое детей с ней остались. Мы решили, что после свадьбы я перееду к Райво, а Эва с детьми сюда, и останется жить с мамой… тётя Моника останется жить со старшим сыном… мы уже всё обговорили. Оставишь нам Валеру?
— Ну… вообще-то я его пани Софии привела… он в этом доме останется. Вам нужен будет киборг? Могу подарить… вот хоть этого…
Платон стал белее бумаги и ещё плотнее вжался в стенку в прихожей.
— Этого… — Линда быстро скользнула взглядом по киборгу и повернулась к Нине:
— Нет, Irien нам не нужен. Mary или DEX’а бы… у Райво двушка. И есть возможность в ближайшее время поменять на трёшку в высотке… с доплатой… мы сможем содержать киборга. Но только одного. И это не будет Irien… Irien’а можно оставить у мамы, а Валеру нам.
— Понятно… хорошо, я подумаю, что можно сделать… лишних DEX’ов у меня нет… но подумать возможно. Спасибо за приглашение.
— И не забудь пригласить Авеля…
— А он захочет? Спрошу… у него. Если захочет, разрешу… а откажется, заставлять не буду.
Линда ушла, а Нина вдохнула-выдохнула, чтобы успокоиться, и снова обратилась к Платону:
— Сначала надо позавтракать… денег лишних у меня нет, и то, что я говорила вчера, относилось к далёкому потом… ты слишком быстро всё сделал… перевод ещё не сделан, а деньги уже потрачены… может, у пани Софии тебе лучше будет? Валеру заберёт Линда, а ты к её матери… там ты на месте будешь… ей массаж нужен, у неё ноги больные… а у тебя и медицинская программа есть, и по домоводству тоже… и запас кормосмеси там наверняка есть.
— Нет… — тихо ответил Платон, — я никуда не пойду отсюда… если только по приказу. Пожалуйста… не надо… я Змею обещал… что буду дом содержать… и не приставать…
— Если ты будешь и дальше… так… выполнять мои приказы… и самовольно деньги тратить, у меня вообще их не останется! Мне тебя не прокормить, пойми это. На одну только одежду для тебя сколько денег ушло… а ещё ползимы впереди. У меня уже сейчас нет денег… почти совсем. А от продаж деньги будут только в январе. И новый год скоро… и на свадьбу подарок покупать надо… на двух счетах двести галактов… придётся снимать, скорее всего. А Линде нужен киборг. И этот перевод…
— Сделан! Я уже перевёл… но не отправил… на рабочем столе на терминале. Я видел эту книгу раньше, у… прежней хозяйки… читал её. Но тоже в переводе… но не в таком… этот точнее, с подлинника двадцатого века Старой Земли. Посмотрите… а отправлять можно частями весь месяц… чтобы не думали, что киборг перевод делал.
— Если бы хотели перевести книгу киборгом, мне бы не прислали… это понятно. На что мы жить будем? Голодать? Ты об этом думал? Машинку продать надо…
— Не надо продавать… подарить надо. А деньги… будут. Первого января розыгрыш лотереи. Выиграем и будем жить. У нас тридцать два билета!
— Тогда так. Если хоть один билет выиграет… останешься. Если выигрыша не будет, отправлю… или на остров, или в аренду. А теперь завтракать… и на работу.
— Согласен… — тихо ответил Платон. А что делать? Действительно… поторопился.
Ведь знал, точно знал, что люди говорят одно, а делают другое… но… эта хозяйка не такая, как все… когда DEX’ы что-то делали сами, она радовалась… неужели она так отреагировала только потому, что он… Irien? Она до сих пор боится? Чего? Или – кого?..
А деньги… деньги будут… музейная лавка будет закрыта только первого января, потом будет работать… и деньги от продажи приходят сразу на счёт… но сказать об этом не посмел. На карточке Платона осталось полтора галакта, у Василия – пять с половиной… мало.
Никогда у него не было такой хозяйки… и никогда не будет другой. Только она сразу поняла, что он разумен – и не сдала на проверку. Только она разрешила выбирать самому одежду… не только для себя. Разрешила выбирать еду… и готовить и для себя тоже. Разрешила спать… не с ней. Всё это – не по инструкции. Но всё это так здорово!
Надо держаться. В этом доме, у этой хозяйки. Если не хочет, чтоб был самостоятельным – стать машиной. Но остаться в этом доме!
***
После завтрака Нина стала собираться на острова. Надо всё-таки отвезти Лизе подарок… надо.
Денег осталось… почти нисколько. Если зарплату за декабрь дадут до конца года, будет на что новый год отметить. Приход из лавки возможен – но где гарантия, что хоть что-то из сданного на реализацию будет продано именно до Нового года?
Тридцать два билета! – это тридцать два галакта! Хватило бы на подарки… скромненько, но всем понемногу. Никогда не покупала лотерейных билетов! – потому, что была уверена, что не выиграть… может, кто-то и выигрывает от этого… но не она.
Нина вызвала Василия, тот уложил пакеты и машинку в багажник, и сел на место пилота. Платон был оставлен в доме с приказом:
— Сделай хоть уборку в доме да посуду перемой, что ли… из дома выходить запрещаю.
И после указаний Нина с Василием полетели на остров. Уже по пути Василий позвонил Трише и сообщил о предстоящем прилёте гостей.
Ладно, что сделано, то сделано. Хоть у одного киборга нормальный праздник будет – Лиза сможет зарабатывать шитьём для деревенских женщин, там село недалеко, а значит, и соседние деревни тоже.
То есть – хутор Пасечника в сорока примерно километрах от села… а село находится на берегу озера как раз напротив островов с метеостанцией… странный человек, очень и очень странный. Видный учёный – но по непонятной прихоти поселился с женой в глуши, поставил дом на берегу реки… вывезенная со Старой Земли коллекция уникального фарфора хранится в совершенно неподходящих для этого условиях!
***
Игорь Олегович Веретено, шестьдесят семь лет, прозвище Пасечник. Учёный-культуролог, с некоторых пор вдовец.
Пасечник… так его прозвали музейные сотрудники, когда узнали, что он перебрался с женой в самую глушь и завёл пчёл… более двадцати лет назад. Кандидат наук и очень обеспеченный человек без видимых причин снялся с насиженного места и перебрался в лес… но по сравнению с перенаселённой Старой Землёй здесь было и просторно, и спокойно… и ничего, что морозы зимой и жара летом. Зато какая рыбалка! И мёд свой, и хлеб свой. И соседи хорошие – село рядом и две деревни недалеко.
Сначала просто изучал местные обычаи и обряды, и вроде даже сын к нему прилетал пару раз… потом уже кто-то сказал, что молодой офицер погиб. Правда это или нет – Нина не знала. Но только поведение Пасечника в какой-то момент резко изменилось – он перестал летать в город, оброс бородой и перестал общаться с музейными сотрудниками.
Не то, чтобы перестал… — но приезжали к нему из музея одни тётки в штанах и без платков, а, зная отношение местных крестьян к одежде женщин, не хотел провоцировать их на скандал. И потому старался с учёными дамами даже не разговаривать.
Но однажды музейные тетки привезли молодого парня, и Пасечник уже обрадовался, что будет с кем поговорить… — но быстро понял, что парень киборг… DEX-6. Понял не сразу – и только по тому, как с ним обращались учёные дамы. Как они кричали на него, как он отвечал: «Приказ принят»…
И в какой-то момент он начал говорить с этим парнем. Дамы это заметили – и одна из них, самая с виду молодая, сказала остальным: «Раз он не хочет говорить с нами, пусть говорит с DEX’ом. Нам нет разницы, на диктофон мы запишем информацию или на киборга, была бы эта информация. И мы можем поставить ему хорошую ИЛ-ку и использовать его для контакта с дедом в будущем»
Пасечнику дали возможность говорить через киборга с дамами, Тридцать Третий записывал и видео, и аудио… и в этот приезд Пасечник отдал для музея несколько предметов из своей коллекции. На прощание он сказал, что посуду он будет отдавать только Трише. С тех пор он принимал одну, реже две экспедиции в год при условии, что дамы привезут Тришу. Даже без прав управления — он общался с киборгом как с сыном, давая ему и еду получше, чем дамам, и место для сна отвёл в доме. Дамы молча скрипели зубами, но не возражали.
Пасечник понимал, что, вернувшись в музей, дамы могут отыграться на киборге, и потому снова ставил условие, что отдаст фарфор только в присутствии этого DEX’а. Это было хоть какой-то гарантией, что Триша не будет продан и будет в порядке.
Но однажды Триша прилетел один, на дорогущем аквабайке и сказал, что его отправили на проверку в салон DEX-company и что Нина Павловна его выкупила и что он прилетел насовсем. Это был праздник!
Настоящий праздник — с пирогами и мёдом! Наконец-то у него появился помощник, который будет ухаживать за ним до его смерти и похоронит по обряду. Он начал спрашивать Тришу, кто такая эта Нина Павловна – и DEX после небольших раздумий стал связываться с Василием и скидывать на терминал видеозаписи своей и её работы в музее: охрану коридоров, открытие выставок, Лизу… и танец с ней… и закат над городом… и Нину Павловну.
Потом был вызов Триши на остров – он привёз на хутор эту самую Лизу… блёклая с виду мэрька с ожогами на лице и шее выглядела счастливой. И старый уже человек принял кибер-девушку в своем доме – как жену своего приемного сына-DEX’а. И даже уговорил волхва обвенчать любящих друг друга киборгов – и тот пообещал это сделать, как только будет такая возможность.
Лиза преобразила не только его дом – но и его жизнь. Она всё перемыла и перестирала, навела порядок в коллекции – как оказалось, она работала в фондохранилище как раз у этой самой Нины Павловны. Оказалось ещё, что Лизонька хорошо шьёт – она перебрала всю одежду старика и отремонтировала. По её просьбе он купил в сельском магазине ткани — и она сшила себе платье и по рубашке ему и Трише.
Девушка оказалась настолько хозяйственной, что вскоре весь дом стал сиять чистотой, а у Триши стало больше свободного времени для рыбалки и охоты.
И когда у Пасечника случился первый приступ с сердцем, он задумался о будущем – ведь киборги прав не имеют, и Триша является его сыном только в общине, а юридически он вещь, и у него есть хозяйка. Ведь Игорь Олегович Веретено прописан у Триши и у Лизы только с третьим уровнем… после его смерти хозяйка вправе забрать их обратно. А что будет с пасекой в этом случае? И кто будет приносить требы на капище?
И, наконец, решился – и двадцать седьмого декабря вызвал на свой хутор юриста заповедника, волхва, нотариуса из города и Веселину с отцом в качестве свидетелей, чтобы составить завещание в пользу Нины Павловны Сомовой с условием, что её киборги останутся на хуторе после его смерти и будут ухаживать за домом, садом и капищем. И за кладбищем тоже.
Самой Нине Павловне он сообщать не стал – пусть будет сюрприз.
Начну с двух цитат. Первая от одного из авторов сайта Author.Today, Йафета.
Вот что он пишет в посте «О структуризации»:
https://author.today/post/41239
«Читаю сейчас разные заумные книжки о структуре произведения («Structuring your novel» K.M. Weiland, «Архитектура книги» и «Планируйте ваш бестселлер» Стюарта Хорвица [Stuart Horwitz]), и голова пухнет.Потому что, оказывается, подходов к структуризации много: отсутствие структуры; фрактальная трёхактная структура с арками и точками; цепочки, сцены, темы; и наверняка ещё несколько разных подходов…Причём каждый сторонник того или иного способа декларирует, что его подход лучше. Как в анекдоте про грузин и армян.А ещё отдельно доставляют разборы структур произведений, написанных задолго до того, как тот или иной способ структурирования был изобретен. И отсутствие разборов, как создавать структуру…».
Вот этот момент запомните особо:
«И отсутствие разборов, как создавать структуру…»
Вторая цитата из видеобеседы Татьяны Толстой с Дмитрием Губиным:
«В художественном тексте правила написания не предшествуют появлению текста. Правил как бы нет. Но когда ты напишешь текст – они выявляются из самой природы этого текста».
Как говорится, не верите мне, поверьте человеку с именем).
Выявление структуры – это ремесло патологоанатома (читай – литературоведа, редактора). Оно может быть реализовано, когда текст УЖЕ написан.
Когда пишешь – ты в потоке. Конечно, твой мозг что-то там этакое мутит, структурное, но ты не машина, чтобы всё это осознавать. (Верю, что исключения есть, и кто-то осознает, ибо просто нет правил без исключений).
Большинству эти хитрые трёхактные структуры при написании только мешают. Когда пишешь – достаточно планировать самое простое, тот пресловутый треугольник, который мы начали разбирать.
То есть нужно понимать, что у истории должна быть завязка – некий пик (кульминация) – и желательно рассказать, чем же всё завершилось (развязка).
И даже это – не абсолютная схема. Можно идти другими путями. Можно, в конце концов, писать, как идёт.
А вот потом, когда текст будет закончен и чуть-чуть отлежится…
Вот тогда не плохо бы взглянуть на него и с точки зрения структуры.
И, возможно, добавить экспозицию (если ее не было), подкрутить кульминацию, проанализировать использованные приёмы.
Почему нельзя писать по жёсткой схеме? Когда план составлен поглавно, вплоть до мелочей? Когда расписано. В какой главе должна произойти кульминация, а в какой – поворотное событие?
Да почему – нельзя?
Можно.
Можно всё. И возможно всё.
Но только если это не является для вас мучением и насилием над собой.
Почему – так?
Потому что художественный текст – это живое слово, которое рождается из мёртвых слов.
Как оно рождается – мы не знаем.
И часто современники вообще не могут оценить, что ПОЛУЧИЛОСЬ. Что текст – кровоточит эпохой, а большое… Его не видно вблизи.
Так может – нужно наплевать и вообще не задумываться? Плыть без руля, без ветрил, авось…
Бывает и так. Но истина. Скорее всего. Где-то посередине. На стыке бога в душе и ремесла в голове и руках. Там, где сходятся в вас небо и земля – там и рождается ваш текст.
И потому – продолжаем работать над структурой. Берем своё, любимое, уже написанное и отлежавшееся слегка, смотрим.
Итак, завязка
В завязке должно случиться что-то такое, чтобы сразу «ой». Вот последний текст из тех, где мы искали экспозицию, роман Милы Бачуровой «Пароль «Аврора», и начинается прямо с «ой».
https://author.today/work/14590
Вот «ой»… И в бункер привезли израненное тело Кирилла. И делайте герои с этим, вот что хотите, но прежней спокойной жизни у вас в бункере больше не будет. И не надейтесь.
Завязка – это мешок проблем, который подкладывают героям.
Ящик Пандоры.
Ой, не надо было колобку прыгать с подоконника. А теперь уже всё – без ног обратно не залезешь.
То есть автор должен придумать, как именно он подставит своих героев. Сделать им гадость, и пусть они как-то выбираются. А он посмотрит – как.
И не бойтесь выдумывать – жизнь нам всё равно не переплюнуть. Она, порой, такое выдумывает…
Слегка помучаем словари
Завя́зка – событие, нарушающее равновесие исходной ситуации, выявляющее в ней противоречие, которое порождает конфликт и приводит в движение сюжет. Завязка может быть подготовлена и мотивирована в экспозиции произведения (напр., в трагедии «Ромео и Джульетта» У. Шекспира, где в первых сценах сообщается о вражде семейств Монтекки и Капулетти), но может быть и внезапной, придающей сюжетному действию особую напряжённость и остроту (как в «Ревизоре» Н. В. Гоголя).
Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. — М.: Росмэн. Под редакцией проф. Горкина А.П. 2006.
Упростим, насколько это возможно, и получится, что
Завязка – момент, с которого начинается движение сюжета. В экспозиции мы расставили фигурки персонажей, налепили на небо солнышко…
Потом – мы же боги, да? – даём отмашку и… Завертелось!
Часто авторы слишком долго идут к этому «завертелось». Им кажется, что мир прописан мало, надо добавить, раскрыть… И сама история просто утопает в антураже. Чехов даже советовал написать вот всё это шикарное начало, а потом выбросить его.
Наверное, он думал, что длинное начало больше нужно самому автору, чтобы «вжиться» в текст.
В западном литературоведении есть понятие «триггер». «Спусковой крючок» романа. Он обозначает начало действия.
В большинстве случаев он срабатывает в конце экспозиции и после его включения течение прежней жизни героев делается невозможным. Похожий термин – «поворотное событие» есть в книге «Как хороший сценарий сделать великим» Линды Сегер.
Не думаю, что нужно заморачиваться всеми этими тиггерами-мигерами, но нужно помнить: завязка – это когда герой уже не может жить прежней жизнью.
Роман про Гарри Поттера и до завязки довольно неплох. (Потому что в нем есть ещё и закадровая завязка, о которой читатель ещё не знает – странная смерть Волан де Морта). Но вот приходит первое письмо из Хогвартса и всё. Жизнь Гарри уже не может стать прежней. Это перед нами уже фактическая завязка, начинающая двигать сюжет.
Завязка – это определённая задача, которую герой должен\вынужден выполнить.
Если он отступит – истории просто не случится.
Придумать оригинальную завязку сложно – все сюжеты уже посчитаны до нас.
В принципе… оригинальность тут и не главное. Завязкой может стать банальнейшая сцена приезда любимой тёти (которая потом разрушит семью героя), какой-то случайный разговор, звонок, встреча в кафе. Одним словом, любое действие, которое мы совершаем изо дня в день, не придавая ему никакого значения.
Это даже забавно: начать с банального и повседневного, а потом – раз, — и удивить читателя!
Завязок может быть несколько – если перед нами роман. В рассказе лучше иметь одну.
Вообще… рассказ структурно жёстче романа. Если в романе сам объём может замаскировать неудачные структурные моменты, в рассказе на виду всё. И чем меньше рассказ, тем жёстче должна быть его структура. Не знаю, как вы, а я трачу на рассказы гораздо больше времени, чем на романную главу того же объёма.
Если экспозицией можно и пренебречь, то завязка – это ключевой момент любого художественного текста. Она является точкой отсчёта всего, о чём далее пойдёт речь.
Чаще всего завязка совпадает с началом повествования, но может открываться и в самом конце. Например, только в окончании «Мёртвых душ» мы понимаем, зачем Чичиков постоянно ездил по поместьям и делал столь странные покупки.
Что важно в завязке?
*Завязка призвана заинтриговать читателя. Если скучную и нудную экспозицию ещё можно пережить (обычно читатель терпит первые страницы, ожидая чего-то масштабного), то после скучной завязки книгу он, скорее всего, отложит. Зачем читать то, что совершенно неинтересно?
*Завязка определяет дальнейшее развитие сюжета. Поэтому в завязке должен быть тот герой и та проблема, которые вы потом будете рассматривать. Нельзя в завязке говорить об одном, а книгу посвящать совершенно другому. Это противоречит логике, а значит, приведёт к растерянности читателя, вызвав его недоумение.
*Завязка должна быть простой и понятной. Это потом можно будет позволить себе пространные лирические отступления и сложные описания. Это потом можно будет излить поток сознания или поиграть словами. Завязка же должна быть доступной. Она, как лужа, которая оказывается океаном, стоит только на неё наступить. Именно поэтому не нагружайте завязку информацией. Не пытайтесь описать сразу всех своих героев, раскрыть их внутренний мир и понять основы мирозданья. Всё это будет потом. Здесь сейчас нужно просто завязать узел.
*Завязка должна быть частью общего замысла. Если вы создаёте нечто комедийное, то завязка не должна быть унылой и пессимистической. Если вы замыслили любовный роман, то в завязке обязательно должны встретиться те герои, которым суждено пройти сквозь все любовные хитросплетения вашей книги.
*Завязка должна интересовать и самого автора. Иначе – зачем вам всё это писать? Где взять силы, вдохновенье? Поставьте героям такую проблему, которую вам действительно хотелось бы решить. И пусть выкручиваются!
*Завязка должна заставить переживать за героя. Не жалейте его. Бросьте его в темницу – а кому сейчас легко?)
А вообще… Забудьте все эти советы. Главное, чтобы завязка была. Без неё не случится истории. А уж как вы меня зацепите – я не знаю. Но готов читать!)
4. ЧЕГО-ТО ЖДЁМ
Я — мачо. Меня хлебом не корми — дай мяса. Без мяса у меня теряется объём и взор тускнеет. Покушал, гляжу блестящим взором. Инфузория Андревна — холодная дама, я вам скажу. С такой не стоит ждать у моря погоды, нужно действовать. Закрыл форточку. Включил отопление. Отогрелась. Зачирикала:
— Вы будете выполнять супружеский долг или не будете выполнять супружеский долг? Где билеты в театр?
А я что? Не знаю, где у меня билеты в театр? Настоящий мачо всегда знает, где у него билеты в театр. Под книжками в корзинке, на нижней полочке холодильника.
Пришли на автобусную остановку. Сели. Сидим. Десять минут сидим — секса нет. Я спрашиваю:
— А… мы чего-нибудь ждём?
Оказывается, автобуса.
Подошёл автобус. Залезли. Сидим. Десять минут сидим. Смотрю на неё, голова кружится. Хороша.
— Мы чего-нибудь ждём?
Оказывается, ещё не приехали.
Приехали. Раздевалка. Раздеваюсь. Останавливает. Заставляет надеть обратно. Заходим. Чувствую, вроде опять похолодела. Она такая: чуть разденется — сразу остывает. Но кругом дышут, отогрелась. Десять минут сидим. Руки так и чешутся. Спрашиваю:
— Мы чего-нибудь ждём?
Оказывается, спектакль. Надо отвернуться и смотреть мимо.
Настоящий мачо не жалуется. Выжил — да и ладно. Зато дома — бегом в ванну. У неё реснички так и запорхали от моей непредсказуемости. А я что? Она у меня на чистоту падкая. Вымылся, пришёл и сел рядом. И вкусно пахну.
Истинное искусство стоит жертв.
— Ах, Инфузория Андревна…
5. ВЕСНА — ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ
Весна. Гормоны торжествуют. Про гормоны я от себя, а что весна — это и так понятно. Мне Инфузория Андревна первому сообщила.
Говорит, весна — женский день, положено, чтоб поздравления про любовь. Прилёг, отжался свои два раза, жду радостный. Говорит: положено, чтоб в письменном виде. Понял.
Положено — значит, положено.
А я что? Не могу в письменном виде, что ли? Я в любом виде могу. Написал с подключением романтических чувств и воображения. Аж самому жарко стало. Говорю:
— Нате.
Прочитала. Назвала дураком и животным. Понимает. Говорю:
— Ещё одно слово — и вы не пожалеете!
Молчит коварно.
Пришлось самому додумывать. Говорю:
— Я — маньяк!
Хорошо весной!
6. ХОЧУ ЛИ Я КОФЕ?
— Да я как-то… спасибо, конечно, Инфузория Андревна, да я как-то… А может, и хочу.
Сварил, принёс в чашечках на блюдечках. Попили. Жмурится. Нашла стихов в интернете, читает мне.
— А я пока посудку помою. Я мигом.
Принёс тазик с водой. Помыл. Заодно и пропылесосил, и окна протёр.
— А не желаете ли, любезнейшая, ванночку с солькой принять? — желает. Каково? Не хило я мысли читаю? Забабахал ванночку такую, что мама не горюй. Принёс, погрузил. Наслаждается.
Тапочки принёс, краники протёр, всё сверкает и пенится — а по центру моя Афродита. Полюбовался на пузико и помчался по дому дела делать, мускулистый и реактивный. Пока во мне кофе не кончился.
7. С ГОЛЫМ РАЙ В ШАЛАШЕ
Жара такая, что места себе не нахожу. Навёл ванночку с солькой, остыть. Выскочил, как огурчик солёный.
Решил спать голым. Настоящий мачо ничего не боится! Инфузория Андревна радуется: с голым рай в шалаше! Радуется, а сама из тапочек не вылазит.
Лежу, болтаю всякие гадости. Смеётся, но от монитора не отворачивается, читает психологию. Назвала дураком. Понимает.
А не опоить ли её?
— Не желаете бульончику с греночкой? — желает.
Перебазировал их с монитором в кухню, пока бульончик поспевает. Да мне любые перестановки — плёвое дело. Я какой-никакой, а мачо. Притом, очень скромный. Вообще, все лучшие вещи я называю «какой-никакой».
— А вот и бульончик поспел. И греночки какие-никакие.
— А вы?
— А мне греночки нельзя лишний раз. У меня от них внутренний голос.
Жмурится от вкуснятинки.
— А классно, что вы моя стали! Я теперь хоть счастливый стал. Я вас так люблю! Хотите, отдамся?
8. КPACOTA PУЛИТ
Мачо — это прежде всего мускулы. Если вы не можете отжаться свои два раза, вы не мачо, вы — чмо. Дальше, понятно, идут гантели и прочие тяжести вплоть до упоительного момента переноски обожаемой с балкона в спальню и обратно, если она захочет. Для мачо важны не тапочки, а то, что в них. А у ненаглядной в них такой внутренний мир! Так и тянет на культурные мероприятия! Билетики, причёсочка, маникюрчик — внутренний мир так и светится!
— Ах, Инфузория Андревна, до чего же вам в одежде-то хорошо!
Смотрит в зеркало, а там я в старых тапочках. Мои тапочки не соответствуют действительности. Расстроилась. Пошёл искать новые. Поискал в мониторе. Тапочки в мониторе есть, но возврату после примерки не подлежат, а за пересылку три шкуры. Итого огого.
Дражайшая пообщалась с телефоном и сказала, куда мне идти.
Пошёл к спекулянтам. Обули по полной. Зашёл в парикмахерскую, причесать пузико заодно. Причесали, вымыли, шампунь-кондиционером спрыснули — залоснился как никто и ни разу. Ушёл довольный.
Возвращаюсь. Ненаглядная так и висит на телефоне, cохнет без меня. Спас её от чудовища, утащил в спальню отдохнуть перед культурным мероприятием. И сам на всякий случай остался в спальне поприсутствовать, в новых тапочках, причёска с иголочки… Она у меня на красоту падкая.
То, что Миу покачивается, и язык заплетается, на общем фоне в глаза не бросается. Даю Марте последнее распоряжение — выяснить, как на прраттов действует антиал. Ну, и другая фармацевтика. И отправляюсь спать. По принципу: «сон — лучшее лекарство».
Когда просыпаюсь, из коридора доносится стук бильярдных шаров. Петр сообщает, что проводится чемпионат континента по бильярду. Призеры уже известны, но за второе место пока идет борьба между Стасом и Мухтаром.
— А девушки?
— Это мужской турнир. Тебя дисквалифицировали за опоздание.
— Я спрашиваю, где девушки?
— У них свой турнир. Мотогонки.
Иду в аналитический центр. Вряд ли Миу догадалась снять ошейник.
Петр не обманул. На самом деле — гонки. И Миу — победитель.
— Так нечестно! — возмущается Марта. — Машины у нас одинаковые, так?
— Так, — соглашается Линда.
— А вес разный! Вот смотри, Миу — самая легкая. Пришла первой. Я — самая тяжелая — последней. Места распределились по весу!
— Предлагаешь устроить гандикап?
— Бестолковая стажерка предлагает пригласить на гонки Шурртха. Он из нас самый тяжелый…
— Какая ты ковар-р-рная, — усмехается Марта.
— А мне идея нравится, — поддерживает Линда, доставая рацию. — Он как раз хотел научиться водить байк. — Алло, Шурртх? Это Линда говорит.
— Ты сейчас где? Выходи за ограду, я подъеду за тобой на байке. Будешь учиться летать. Да, прямо сейчас. Хорошо, жди.
Надо понимать, скоро у нас будет гость. Беру бухту шланга с насосом на конце и тащу на двор. Нужно подкачать воды в бассейн фонтана. Ко мне присоединяется Петр. Вдвоем разматываем шланг, забрасываем насос в озеро. Пока заполняется бассейн, рассказываю, какую коварную хитрость придумала Миу.
Подлетает на байке Миу и с круглыми от удивления глазами смотрит на шланг, из которого в бассейн течет вода. На минимальной высоте летит над шлангом к озеру, зависает над водой, свешивается, опасно наклонив машину, рассматривает насос. Дав газу, лихо разворачивается и летит к нам. А ведь
первый раз за рулем.
— Ты точно никогда не ездила на скакуне?
— Нет, хозяин.
— Лихо рулишь. Ну, спрашивай.
— Хозяин, глупая рабыня не понимает… Как это? — тычет пальцем в шланг.
— На том конце насос, — машу рукой в сторону озера. — Машинка такая. Сосет воду и гонит ее в шланг. Бассейн заполним — покажу.
— Крруто! — По-русски говорит. У Линды научилась, больше не у кого. В устах Миу родная речь звучит мило и трогательно.
Пара минут — и бассейн полон. А Стас через наружные динамики объявляет, что Петра вызывает на связь Центральная. Петр уходит, Миу опускает байк на грунт, вешает на руль шлем и краги, кидает на сиденье тяжелую кожаную куртку. Садится на корточки и осторожно трогает пальцем шланг. Вытаскиваю из воды насос и объясняю, как работает. Потом начинаем сматывать шланг. Любой дачник знает, что свернуть шланг в бухту в десять раз сложнее, чем раскатать. Когда работа закончена, а мы с ног до головы в песке, возвращается Петр с «моталкой». «Моталка» — это катушка из тонких титановых прутьев на подставке с четырьмя ножками. Служит как раз для сматывания шланга. Я о ней забыл. В чем честно признаюсь. Миу фыркает, весело стреляя глазами. Доверяем ей нести в ангар «моталку», а сами следом тащим бухту шланга.
— Ты намерен пустить гостя внутрь базы? — спрашивает Петр на
чистейшем английском языке. Ушки Миу моментально встают торчком и поворачиваются к нам.
— Линда была в его доме. Отказать — нарушение традиций. И надо же когда-то начинать. Ее брат как агент нашего влияния — самая подходящая фигура, — отвечаю я на том же языке.
Возвращаемся к озеру, вытряхиваем из шезлонгов нанесенный ветром песок. Миу переворачивает и выколачивает коврики и циновки.
— Шурр!!! — коврик летит в сторону, а Миу проносится мимо нас со скоростью метеорита.
— Если дело дойдет до совместных видов спорта, на коротких дистанциях коты людей уделают, — замечает Петр, устраиваясь поудобнее в шезлонге.
Оглядываюсь. Шурртх на ходу соскакивает с байка, ловко кувыркается через голову, вскакивает на ноги. Но тут в него врезается снаряд по имени Миу и валит на спину. Байк от мощного толчка встает на дыбы, потом клюет носом. Линда кричит что-то русское, но нелитературное. Каким-то чудом ей удается удержаться в седле и выровнять машину.
— Психи ненормальные! — жалуется она, подрулив к нам. — Начальники, можно провести гостя в дом?
— Это твой гость, ты за него отвечаешь. Ты и Миу, так и передай
малышке, — говорю я.
Миу сидит верхом на животе Шурртха и хвастается взахлеб.
— Советую сбегать за щеткой-пылесосом. А то гость песка в дом
натащит, — подает голос Петр. Линда оглядывается, чертыхается и убегает.
Ко мне подходит Марта.
— Шеф, пора на процедуры.
— Сейчас иду. Антиал на Миу проверила?
— Двести процентов эффективности, — вздыхает Марта. — Даже, наверно, триста.
— Серьезно? А что не так?
— Да все не так. Триста процентов вместо ста — это явный перебор.
— Марта, не тяни кота за хвост. Миу что, отравилась?
— Миу прошла скоростной курс промывания желудка и очистки кишечника. Ее сначала жестоко вырвало, а потом пронесло. Да ты не беспокойся. Пол и ванну в медотсеке мы шампунем вымыли. Это, скорее, моральная травма. Линда, чтоб утешить малышку, подарила ей байк.
Даже не знаю, как реагировать. Психическое состояние после приема антиала неустойчивое. Настроение скверное. Это надо знать и держать себя в руках. А если на психологию рабыни накладывается чувство вины и потери лица… Бедная девочка. Но подарить байк!
— Вообще-то, на управление байком права нужны, — закидываю я пробный камень.
— Шеф, какой ты зануда! Девочка совершеннолетняя, а прав в этом мире еще не придумали. Курс молодого бойца мы провели.
Делаю заметку в памяти, что нужно проконтролировать. Поднимаюсь и иду приветствовать гостя, на котором все еще сидит Миу. Заслышав мои шаги, Миу вскакивает, помогает подняться Шурртху и отряхивает ему спину.
— Приветствую, мой юный друг. Миу, покажи гостю дом, а я должен вас оставить. Нужно посетить комнату уединенных размышлений.
Зонд в желудок — это противно и тошно. Симбиот цепляет к зонду мешочек с обрезками «пенопласта» и командует: «Вира». Ну, или что-то в этом роде. Во всяком случае, они с Мартой друг друга понимают. Пустить груз «по течению» Марта опасается. По ее прикидкам во мне еще полторы летальные дозы в связанном состоянии. Поэтому трижды в сутки я должен заглатывать зонд и постоянно носить биотех.
С красными, слезящимися глазами иду в столовую. И попадаю как раз к началу сеанса. Свет погашен, и Миу корректирует цветовую гамму на новом проекторе, рассчитанном на глаза прраттов. Трава и небо становятся немного неестественных цветов, но песок и морской прибой сохраняют цвета.
— Стажерка думает, что так, — докладывает Миу и гасит окно с
движками. Линда запускает фильм. Обычный видовой фильм о горнолыжном курорте. Снизу зелень, морские пляжи, отдыхающие разной степени загорелости. Сверху снега, лыжи, сноуборды, парапланы и подъемники. Приятная легкая музыка и дикторский текст, который Линда переводит на ухо Шурртху.
Подъемники поразили Шурртха больше всего. Даже больше, чем парапланы.
— За день можно успеть спуститься с этой горы пять-шесть раз,
— объяснил Мухтар. — А без подъемника — только один раз. И что это за отдых, если своими ногами на гору три часа топать?
— Вы заматываетесь в теплые одежды, лезете на обледенелую гору чтобы скатиться с нее со скоростью бешеного скакуна…
— Еще быстрее! — поддакнул Мухтар.
— … И вы называете это отдыхом?
— Это отличный отдых! Будешь в наших краях, я подарю тебе самые лучшие лыжи и научу спускаться с самых высоких гор! Ты услышишь свист ветра и шипение снега под лыжами. Скорость — она пьянит как хорошее вино!
Шурртх задумался, и надолго. Девушки успели в шесть рук накрыть стол, Мухтар принес двухлитровый кувшинчик вина.
— То самое, по последнему образцу, — похвастался он.
— Стоп, стоп, стоп! Девушки, вы, вроде, хотели на байках кататься. Линда, ты рассказала Миу, что выпившему вина за руль садиться нельзя?
— Шеф, мы по чуть-чуть. А потом антиал примем…
— Миу сегодня уже приняла антиал. Хотите совсем отравить мою девочку? В общем, так. Кто будет сегодня за рулем байка, то не пьет. Сурово, но справедливо.
Мухтар вздохнул, развел руками и убрал кувшин с глаз долой. Впрочем, и без вина пир прошел хорошо и весело. Миу задалась целью впихнуть в Шурртха хоть по кусочку каждого блюда. И, наконец-то, я увидел танец живота в ее исполнении от начала и до конца.
А после обеда молодежь ускакала подбирать Шурртху экипировку. Мы с Мухтаром и Петром по-быстрому загрузили посуду в мойку, протерли столы. Когда Мухтар вышел, Петр спросил с задумчивым видом.
— Ты уже подумал, как распределишь свободные байки среди местных?
— А разве у нас есть свободные?
— Ну… Смотря как считать. Ты же знаешь, база рассчитана на
двадцать человек. Десять двухместных кают и две одноместные, так сказать, для гостей и высокого начальства. За каждым членом экипажа закреплено индивидуальное транспортное средство. Так что считай сам. Нас шесть. С Миу — семь. А байков двадцать. Четыре байка оставь на случай экстренной эвакуации. Семь — наши личные машины. Остается девять машин, которые как бы свободны. О них я и говорю. Думаю, Владыка не откажется от такого подарка. Шурртх неплохой парнишка. Миу от него без ума. Кто еще?
— Надо подумать… А с тебя за них шкурку не снимут?
— Спишу как выработавшие ресурс. Этим машинам по восемь лет. Заменять положено через десять. Ты решай, кому из местных веришь настолько, что не побоишься доверить машину.
По коридору в сторону ангара пробежал Стас.
— Странно, — отметил Петр. — Похоже, что-то случилось.
— Нас не позвал, значит, ничего серьезного.
— Идем, посмотрим?
— Идем!
Мы выходим на крыльцо. Молодежь суетится у озера. Марта скинула одежду и с разбега бросилась в воду. Остальные тоже сбрасывают куртки.
Я уже подумал, что молодежь затеяла купание, когда Стас вылетел из-за дома на байке, на хорошей скорости пронесся к озеру и завис над центром.
Снял с шеи бухту троса, бросил конец Марте, а второй карабином закрепил на подножке своей машины. Марта нырнула на целую минуту, а когда вынырнула, показала большой палец.
— Я могу ошибаться, но кажется, у тебя осталось восемь машин на подарки, — ухмыльнулся Петр.
Стас начал неторопливо поднимать байк вертикально вверх. При этом свесился из седла как яхтсмен, откренивающий яхту. Вскоре из воды показалась корма утопленного байка. На минимальной высоте Стас отбуксировал машину к берегу, опустил на песок и сбросил вниз трос.
— Подойдем? Или сделаем вид, что не заметили? — усмехнулся Петр.
— Подойдем, — вздохнул я.
— Шеф, а я байк утопила! — жизнерадостно встретила нас Линда.
— Странно…
— Что?
— Байк утопила ты, а мокрая Миу. Странно это.
— Я тоже мокрая!
— У тебя волосы сухие.
— Мог бы сделать вид, что не заметил, — надула губы Линда.
Детский сад, а не группа контактеров.
— Хозяин, не наказывайте Линду! Это я утопила байк, — бросилась передо мной на колени Миу. Мокрая кошка — жалкое душераздирающее зрелище.
Беру эту дрожащую тушку за плечи, разворачиваю к дому и легким шлепком пониже спины придаю движение. Марта подхватывает одежду и бежит следом. Мухтар, Стас и Шурртх дружно волокут «утопленника» в ангар.
— Что у вас произошло? — приступаю к допросу Линды. Утопить байк — нетривиальная задача. В нем автоматика, которая следит, чтоб этого не произошло.
— Я пролетела над самой водой, чтоб брызги за спиной веером.
— Чтоб брызги веером, надо брюхом байка по воде. Но автопилот этого не допустит.
— Я отключила автопилот.
— Ты отключила автопилот, а Миу утопила байк. Концы с концами не сходятся.
— Я научила ее отключать автопилот. Она тоже хотела пустить веер брызг. Мы перед Шурртхом выпендривались. Но Миу слишком глубоко погрузила байк в воду, он клюнул носом, и Миу перелетела через руль. А байк отключился и утоп. Виновата, осознаю, готова понести наказание.
Как можно наказать стажера? Были бы на Земле — отправил бы на неделю на кухню, картошку чистить. Но где здесь взять нечищенную картошку? Выгнать на Землю не могу — она по уши завязла в программе контакта. Более того, на контакте она должна быть бодрой, свежей и инициативной.
— Стаж-ж-жер-р-ры, — рычу я. — Обеим колокольчики на уши повешу!
Отгони машины в ангар.
— Шеф, Миу забралась в шкаф и плачет, — шепнула мне на ухо Марта.
— Мы ее только по сигналу с ошейника нашли. Шурртха пока отвлекаем, но он уже беспокоится.
— Может, вы ее напугали или обидели?
— Нет. Мы фенами высушили и расчесали ее шерстку, все было нормально.
Не в первый раз ее сушим. Может, это из-за того, что она упала в воду на глазах у всех? Я имею в виду — при Шурртхе.
— Имеешь в виду — потеряла лицо?
— Да, что-то в этом роде.
— Возможно… Но рабы лица не имеют. В каком она шкафу?
Марта указывает на угловой шкаф для одежды. Планировка всех кают одинаковая, идти в ее каюту нет нужды.
— Хорошо, спасибо, что сказала.
Мужчины в ангаре наполовину разобрали байк, протирают потроха тряпками. Пол под ногами розовый и липкий. Вообще-то, пресная вода не должна повредить байку. Вот морская, соленая… Гмм… А герметичный пакет с сублимированными продуктами НЗ набрал воды, лопнул и… Не от воды они оттирают машину, а от того, что могло бы стать вкусной кашкой для голодного путника. Флаг им в руки. Отмыть эту модель изнутри еще никому не удавалось. Это несущий корпус, а не сборка на раме.
— Стас, будет время, проверь целость упаковок на других машинах.
Хорошо быть начальником. Можно поручить черную работу кому-то другому.
— Я проверю, — отзывается Петр. — Транспорт — это мое хозяйство.
Беру Шурртха под локоть и отвожу в сторону.
— Друг мой, ты Миу не обижал? — Ага, нападение — лучший способ обороны.
— Нет. Что с ней?
— Забралась в шкаф и плачет.
— Если прячется в шкафу, значит, сама что-то натворила. Где этот шкаф?
Быстрым шагом идем по коридору. На всякий случай стучусь, чуть выжидаю и вхожу. Если встать поближе и прислушаться, из шкафа доносится жалобное поскуливание.
— Миу, кто тебя обидел? Я этому поганцу уши оборву.
Поскуливание переходит в всхлипывания.
— Хозяин, не надо мне уши обрывать.
— Что я говорил! — Шурртх пытается открыть дверцу. Показываю, как нажать на защелку. Интересно, Миу уже поняла, что заперла себя в шкафу, или еще нет? Достаю из шкафа заплаканное чудо, сажусь на кровать, устраиваю чудо на коленях и чешу за ушком. Шурртх садится рядом.
— Что на этот раз?
— Я байк утопила. Он умер. А я хотела его Шурру подарить.
— С чего ты взяла, что он умер?
— Из него кровь текла. Я видела, весь пол в крови. А господин Петр как увидел — так ругался… Самыми нехорошими словами. Госпожа Линда сказала, если я хоть одно такое слово повторю, она мне рот зашьет.
Я представил, что мог сказать Петр, когда из багажника и из всех щелей байка полезла пена разбухающих продуктов, окрашенная в цвета вишневого киселя.
— Правильно, малышка. Никогда не повторяй этих слов. А то от меня тоже попадет.
Миу округлившимися глазами уставилась на сотрясающегося всем телом Шурртха, зажимающего рот обеими руками.
— Ладно, дети мои, через десятую стражи в столовой будет разбор полетов. Не опоздайте.
Раз Миу хотела подарить молочному брату именно свою машину, позволю ей это сделать. По опыту знаю, что скоро байк начнет пахнуть гниющей органикой. И продолжаться это будет месяца два-три. А на ходовых качествах запах никак не отразится. Петр меня поддержит. Только надо его заранее предупредить. А вообще, нужно разделить разбор полетов на две части. Для гостя и для своих. Гостю покажу запись, как Миу вылетела из седла,
как Линда удержалась в более сложной ситуации, когда он на ходу спрыгнул с байка. Объясню, что держаться в седле — это опыт и искусство вождения. Он всадник, он поймет. Не так поймет, но это не важно.
А с Линды сниму стружку по полной. За манную кашу с сахаром у Миу в тарелке. За то, что подарила Миу казенную вещь. Право пользования и право владения — это разные юридические права, но рабынь не обучают таким тонкостям. За то, что научила отключать автопилот байка. За утопленную машину. Просто счастье, что ДТП случилось над водой. За коммуникатор у Шурртха, о котором я ничего не знал. За попытку обмануть меня. И за все старые грехи разом.
В «Берлогу» влетает совсем юный курьер и верещит:
— Нормы! Нормы идут! Они хотят отобрать «Берлогу»!
Пацан держится за разбитый затылок. Похоже, не шутит. Так вот зачем они тёрлись поблизости! «Берлога» — место без расовых предрассудков. Большинство тут — дети мигрантов и смешанных браков. Я вижу вокруг много раскосых азиатов, смуглых арабов, мулатов, хотя и европейских лиц немало. С моей внешностью в «Берлоге» намного уютнее всех прочих тусовок. Нормов тут не любят, а нормы — не жалуют нас. Но «Берлога» — это лакомый кусок. Пожалуй, не одна здешняя группировка хотела бы прибрать её к рукам. И нормы — не исключение. В трущаках, где царит первобытная анархия, все конфликты решают крепкие кулаки, цепи и биты. Если нормы собрали здоровую банду — жди драки!
Роадкилл вырубает музыку. В воздухе звенит тревожное напряжение. Иван мгновенно забывает про ссору с Ли и вскакивает на стойку:
— Они хотят махач? Будет им махач! — орёт он, и десятки глоток кричат ему в ответ:
— Махач! Баттл!
Родкилл задорно добавляет:
— Так, ребятки, рецепт коктейля срочно меняется! — и вытаскивает канистру с моторным маслом. — Только не вздумайте его пить! А то знаю я вас, халявщики!
Боевой коктейль разливается по пластиковым пакетам: стеклянные бутылки — музейная редкость. Роадкилл умело приделывает к ним запалы и раскладывает по ящикам наизготовку. Курьеры по углам разбирают арматуру и хлам — всё, что может сгодиться для обороны. Кто помладше и послабее духом — спешно разбегаются по домам.
На крики прибегают художники-леваки. На верхнем этаже они оборудовали мастерскую для своего революционного искусства. Они же расписали лестницы «Берлоги» портретами Мао Дзедуна и его лозунгами об интернациональной дружбе. Я не читаю по-китайски, но в гоглах — встроенный переводчик. Курьеры раньше никогда не слышали про Мао, но граффити нравятся.
— Это всё от того, что люди забыли ценность интернационализма и дружбы между пролетариями разных народов! — многозначительно изрекает патлатый художник-маоист, услышав о готовящемся нападении.
— Сейчас не время для проповедей, — хмурится Роадкилл. — Вы чем-то помочь можете?
— Чем-то можем… — художник загадочно улыбается, берёт ящик с «коктейлями» и возвращается наверх, бросая через плечо: — Огнём по штабам!
Мы с Ли бежим на разведку. Через битые окна «Берлоги» можно разглядеть десяток нормов, что толкутся невдалеке. Думаю, это передовой отряд разнюхивает обстановку.
Но у меня тоже есть свой секрет. Тихонько включаю сканнер и осматриваю окрестности. Вот они, голубчики! Я вижу метки приличной толпы народа. Основные ударные силы нормов прячутся за складами, готовя внезапную атаку.
— Их там десятки! У меня аж в глазах рябит! — говорю Ли, указывая на склады: — Вон, за углом! С ними несколько тяжёлых мотоциклов.
— Откуда ты знаешь? Я ничего не вижу! — Ли удивлённо таращится на меня.
Я смеюсь:
— Одолжила глаз у шамана.
— И давно ты с шаманами водишься? — косится он недоверчиво.
— Недавно подружилась с одним. Помогаю ему устанавливать жучки по разным интересным местам, а он делится со мной кое-какими секретами.
— Надо сообщить остальным. Давай вниз! — Ли бросается к лестнице.
Курьеры вываливают из «Берлоги» во двор. Решётка ворот захлопнута. Пока пацаны укрепляют её перед осадой, девчонки мерно колотят в железные бочки посреди двора. Тревожный гром тамтамов разносится вокруг грозным предупреждением. Просто-таки первобытное племя вышло на тропу войны!
Потеряв надежду на внезапность, нормы неспешно выползают из засады. Полсотни здоровых лбов идут вразвалочку, с битами и обрезками труб наперевес. Кто-то тащит бойцовских собак на поводках. Нормы прихватили с собой нескольких «быков» — также вечных врагов курьеров. Их чопперы, тяжёлые словно танки, басовито грохочут, волоча по земле увесистые отрезки цепей. Непривычный рокот и лязг железа давит на психику. Прямо армия гоблинов на параде! К счастью, ворота «Берлоги» уже забаррикадированы. За ними толпятся курьеры с арматурой наизготовку. Кто-то предусмотрительно надевает мотошлемы. Две вражеские армии стоят, разделённые решёткой, лицом к лицу, глаза в глаза. Баттл назревает нешуточный.
Здоровенный норм, похожий на гориллу в жилете, выходит наперед, помахивая бейсбольной битой. Вожак, наверное.
— По старому обычаю трущоб! — выкрикивает он. — Мы бросаем вам вызов! Чтобы в честном бою решить, кому будет принадлежать «Берлога»! Нам — рождённым здесь коренным горожанам? Или шайке желтопузых отбросов?
Толпа нормов за его спиной одобрительно гудит:
— Косоглазые! Вон из города!
— Не много ли вы на себя берёте?! — кричит Родакилл через решётку. — По старому обычаю трущоб — мы принимаем вызов! Кто полезет в «Берлогу» без приглашения — потом не жалуйтесь мамочке!
Курьеры подхватывают:
— Собаки! Псы бешеные!
— Поцелуй меня в зад, жирная скотина! — вопит Иван вожаку нормов из-за плеча Роадкилла.
— Если б ты ещё в драке был таким смелым… — стоящий рядом Ли иронично щурится.
И тут с верхних этажей вылетает зажжённый «коктейль Молотова» и разрывается в метре от вожака. Мазилы! Похоже, с глазомером у революционных художников не всё в порядке.
Сигнал к началу битвы дан! Ватага нормов с воплями бросается на штурм. «Быки» успевают набросить цепи, и их мощные мотоциклы вырывают ворота «Берлоги» с мясом. Армия гоблинов рвётся внутрь, круша всё, что попадается под руку. Двор фабрики мгновенно превращается в месиво дерущихся тел. При свете взрывающихся коктейлей, под грохот железных тамтамов это напоминает какую-то безумную пляску дикарей.
Мы с Сарвари кидаем со второго этажа ящики и старые стулья на бритые головы гоблинов. Сверху мне видно, как волна атакующих постепенно захлёбывается и начинает откатываться обратно за ворота. Кто-то хромает, кто-то держится за разбитую голову. Получили?! Будете знать, что курьеров не так-то просто выкурить с их территории! Атака отбита, но битва ещё не выиграна.
Иван в запале бросается вдогонку, пиная отступающих нормов. Но враг ещё силён — Иван получает несколько увесистых оплеух. Ли бросается ему на выручку и попадает в ловушку — несколько здоровых гоблинов валят его на землю.
— Ли! Отползай! — кричу я из окна не своим голосом.
Но он не может. Его крепко зажали у ворот и колотят арматурой. Ли, словно в латы, закован в тяжёлый мотокомбинезон со щитками, но даже этот чудо-костюм не рассчитан на подобные нагрузки. В таком месилове запросто схлопотать заточку под рёбра.
Я выпрыгиваю из окна и мчусь на помощь.
— Ты куда, дура? Жить надоело?! — Иван орёт мне вслед, держась за распухающую щеку.
Но я не слушаю. Стреляю гарпуном в норма, навалившегося на Ли. Это не смертельно, но очень больно. Тот хватается за ногу и откатывается в сторону. Валю на землю другого хилого гоблина, мёртвой хваткой вцепляюсь в третьего, поздоровее. Жаль, что на айкидо меня учили захватам, а не ударам! Ли барахтается рядом, пытаясь вырваться. Его хотят скрутить цепью, но он спускает электрошокер, встроенный в костюм. Здоровенный «бык» на другом конце цепи, корчась, падает на землю. Ещё мгновение — и Ли будет свободен…
И тут я краем глаза вижу обрезок ржавой трубы, что медленно, будто в рапиде, летит мне прямо в голову. Звуки тамтамов, пламя горящих бочек, движения дерущихся — всё вдруг замирает на одно бесконечное мгновение, слишком короткое, чтобы уйти от удара…
Бам!!! Мир перед глазами превращается в море искр, из звуков остаётся лишь звон в ушах. Я валюсь на асфальт, ощущая щекой что-то резиновое. В глазах темнеет. Чувствую, как кто-то меня куда-то тащит…
Вторая экскурсия была попроще. Я просто сводила экскурсантов на Апельсинку на стройку. Ничего особенного в этом не было, вершители остались довольны. Кажется… После этого то ли экскурсии отменили, то ли меня перестали на них вызывать, но в любом случае я только была благодарна снятию этой обузы.
Я не знаю, каким должен быть хороший руководитель. Требований много, и каждый начальник ведет свою политику партии. Кто-то излишне мягок и балует подчиненных, кто-то суров и строг, кто-то даже жесток и самодур обыкновенный… Я не хотела быть ничем из перечисленного. Основная задача начальника на мой взгляд — не мешать знающим образованным людям (и не только) делать свое дело. И не только не мешать, но еще и дать этим работникам все необходимое — рабочее место, инструменты, оборудование, зарплату и прочие маленькие радости жизни. Порой такие мелочи, как отсутствие мыла в заводских душевых или нехватка салфеток могут изрядно грузить подчиненных.
И я была снабженцем. Я никогда не придиралась к качеству работы. Не важно, какой. Гномы и человеческие строители и без меня прекрасно разберутся, как строить жилой дом, школу, больницу, стадион и городскую управу. Пожарные прекрасно справятся с пожаром, врачи и без меня знают, как лечить больных. Учителя без подсказок свыше нормально обучают школьников и студентов. Типография отлично печатает книги. На фабрике прекрасно шьют одежду.
Моей задачей было лишь снабжение их всем необходимым. От заводских станков и швейных машин до туалетной бумаги и мыла. Я просто приходила в разные конторы, выделяя по паре-тройке дней на один из миров, и спрашивала, кому чего не хватает. Создавать это было в радость. Я не горела желанием разбираться, для чего нужна эдакая фиговина и что она делает. Мне просто рисовали инструменты, задавали параметры и материал и получали готовое. И все. Мне нравилось создавать много чего просто так. Им нравилось, что они могут получить все необходимое сразу, не дожидаясь кучи начальства, миллиона печатей и пока проспится с бодуна кладовщик Боря. Все были довольны.
Не спорю, некоторые ушлые предприниматели (и не только человеческой расы) пытались толкнуть полученное бесплатно барахло на каком-нибудь стихийном рынке. Особенно этим грешили жители Приюта, поскольку федеральные заморочки из голов так просто не выбиваются. Ну не понимает человек, как можно бесплатно брать в магазинах самые элементарные вещи. И гребет, как проклятый.
Но такие махинации пресеклись быстро. Отчасти лимитом на бесплатные товары — один человек может взять не более пяти одинаковых товаров в сутки (просто заманаешься каждый день по пять буханок хлеба или бутылок воды носить). Попытки провернуть махинации с различными магазинами и складами тоже успехом не увенчались — видеокамеры, связь между биониками и просто бдительных граждан никто не отменял. Попытки воровства пресекались достаточно жестко. Да и зачем воровать бесплатное? Тебе и так все дадут, лишь живи по-человечески…
Некоторые особо продвинутые пытались выносить всякое добро с работы — ручки, карандаши, бумагу… Бдительность биоников и искинов тут тоже себя оправдала. Тем более, что уровень жизни населения был достаточно высок, чтобы человек был не в состоянии купить себе дешевый карандаш или обыкновенную ручку… ну это я уже не знаю, куда нужно деть зарплату.
Увы, такие случаи нередки, особенно среди новоприбывших. Люди просто не понимали, как можно взять и не украсть с работы баночку мыла, рулон полотенец или красивую фирменную ручку. Не помогало ни внедрение кристаллов (их тоже пытались тырить), ни лазерные ручки (вообще редкость), ни увещевания и угрозы. Менталитет так просто не переправить. Выходом стало простое решение — высчитывать из зарплаты работника стоимость всего, что он вынес за пределы предприятия или конторы. И ура! Количество краж постепенно снижалось, хотя новички жгли не по-детски.
Дамы пытались воровать флаконы с освежителем воздуха. Не спрашивайте меня зачем. Я не знаю. Но умудрялись проносить в себе, реально думая, что бионик-охранник не заметит инородное тело в ее организме. Ага-ага, так и носили, да. Засунутыми понятно куда. Некоторые тырили таким образом еще и лазерные ручки — приглянулась, видать, новинка.
Мужчины обычно предпочитали запихивать стыренное в портфели, сумки и пакеты. Типа никто ничего не видел, сумка-то моя. О наличии видеокамер везде и даже в туалетах новичкам намеренно не сообщают. Ну, чтобы видеть эти вытянутые лица. Многим хватало одного разоблачения и все проблемы с воровством заканчивались.
На производстве было еще веселее. То, что многие сотрудники первые дни втихаря ели от пуза продукцию (в основном на конфетных, молочных и прочих заводах), это уже было нормой. Это спускалось без наказаний в первую неделю работы. Обычно человек наедался и дальше в продуктах видел только рабочий материал. Но вот попытки вынести и продать (подарить) продукцию уже пресекались. Увы, народ был упорный и вредный, поэтому многочисленными советами директоров было принято простое решение — каждые две недели при авансе и зарплате выдавать работнику некоторое количество продукции на выбор. Дирекция не обеднеет, производство не остановится, но у большинства будет легальный способ получить бесплатно свою же продукцию.
С непищевыми предприятиями было сложнее. Не выдавать же работникам гвозди, саморезы, станки и масло для смазки? А они уверенно пытались все это выносить, опять же как только не ухищряясь. Причем я совершенно не понимаю, зачем человеку, живущему в новострое, море гвоздей, отвертки, пассатижи и прочее. В большинстве своем для ремонта многоквартирных и частных домов были сформированы специальные бригады… Впрочем, заводские начальники быстро ввели в жизнь ту же схему, что и офисные — вычитали из зарплаты подчиненного стоимость украденного. Кражи быстро сократились.
В магических мирах с этим было проще. Большинство их жителей имели слабенький, но дар, а потому были в курсе следилок, камер и охранных заклинаний. Да и нет у эльфов или гномов желания унести домой рулон туалетной бумаги… немного другой все же менталитет у них.
Бывали, конечно, случаи взломов, срывов, всяких намеренных акций и провокаций, куда же без этого. Но маги спокойно справлялись с этим всем, практически никогда не жалуясь высшему руководству. Только сухие отчеты — случилось то-то, справились так-то. Все. И за это я магам была сильно благодарна.
Наверное, я все же плохой руководитель для такого количества миров и народов. За всем не услежу, всего не успеваю… но я пытаюсь дать им хоть что-то… Быть может, то, чего не было у меня. Может, то, в чем они нуждаются больше всего. Не знаю… Я просто пытаюсь. Хорошо это или плохо, время покажет. А так… не знаю, что у них в голове, но возле моей статуи теперь всегда стоят цветы. Хоть я их и не просила никогда. Живые цветы в горшочках, а то за срезанные эльфы дрючат…