Это комикс
Невероятно красивая мелодия в рисунках
https://vk.com/wall-123772110_1767
Art by Dostochtennaja
Анна Матвеева
Не стоило слушать Магомаева запоем в конце года. Теперь мне это не дает покоя.
#GoodOmens #благиезнамения #Crowley #Кроули #Aziraphale #Азирафаэль
История по ссылке :
https://vk.com/album-123772110_269396198
Тёмный Властелин неловко отступил, запнувшись о ступень трона. Выронил клинок, тяжело осел на пол, сглатывая поднимающуюся по горлу кровь. Рыцари света гордо вскинули мечи, провозгласили нестройным хором:
— Враг повержен!
Большинство клинков блестело не замаранной сталью.
Рыцари деловито разбрелись по залу, отдёргивая гобелены и проверяя, не осталось ли в троне драгоценных камней. Кто-то наклонился подобрать амулет, верёвочку которого перерубили во время боя. Тёмного Властелина пнули в бок так, что он скатился со ступеней, растянулся на истертом полу.
— Ещё не сдох? Живучий!
Он следил сквозь прорези шлема, как старый рыцарь заносит меч. Ждал удара, но того отвлекли.
— Открыли!
Они заторопились в сокровищницу, надеясь разжиться куда большей добычей, чем одна побрякушка. Темный Властелин ухмыльнулся. Рыцарей света ждало жестокое разочарование.
— Господин? — из-за угла высунулся кончик конопатого носа. Убедившись, что опасности нет, верный шут подбежал торопливо, сорвал с головы цветастую шапочку, попытался зажать рану на груди.
— Оставь. Всё равно умру.
— Зачем же вы, — бессильно всхлипнул шут, — их же двадцать было! А вы один. Ну зачем…
— Потому что я Тёмный Властелин, — едва слышный голос сорвался во влажный кашель. — Тащи. Ненавижу умирать от таких ран.
Шут метнулся к стене, сорвал выцветший гобелен, на который мародерствующие рыцари не покусились. Расстелил на полу, перетащил Тёмного Властелина на это подобие носилок. Неуверенно спросил:
— Может, всё-таки подождать?
Господин покачал головой. Ждать не имело смысла, наоборот, лучше исчезнуть сейчас, пока рыцари потрошат без того пустые сундуки. Проверять, что они станут делать после этого, не хотелось.
Долгий путь по потайным лестницам слился в одну непрерывную тряску, выматывающую и беспокоящую раны. Чтобы отвлечься, он пытался вспомнить ошибки, совершенные за прошедшие годы. Так и не нашел ни одной, если не считать выхода против двадцати рыцарей света. Но тут уж он был не властен — он должен был хотя бы попытаться защитить замок. Осознание, что его убили бы в любом случае, помогало терпеть боль.
— Добро всегда побеждает…
— Что вы сказали, господин?
Он только знаком велел не отвлекаться. Шут погрузил его на кухонную телегу, высыпав лежавшие в ней яблоки. Сквозь пыльное, пахнущее прошлым летом сено, которым его заботливо укрыли, Тёмный Властелин видел нервных белых лошадей с алыми плюмажами, подбирающих раскатившееся по двору угощение.
Черный конь Злодей, хрустя отвоеванным яблоком, позволил себя запрячь, и они направились к воротам.
Телегу трясло так, что, когда спустя несколько часов шут с извинениями свернул на совсем уж отвратительный проселок, Тёмный Властелин уже не слышал его. Зло вновь пало.
Но миру нужно зло. Нужно для того же, зачем нужна зима, ночь или тени. Зло не имеет права умирать надолго, и потому он воскрес следующим вечером, когда закат окрасил багрянцем старый алтарь на холме в стороне от дорог.
Человек лежал на холодном камне, щурясь на розовые облака и наслаждаясь отсутствием боли. Небо успело потемнеть на востоке до глубокого фиолетового, прежде чем он наконец сел, позволяя неохотно бьющемуся сердцу разогнать кровь по жилам. Поднял аккуратно сложенную рядом одежду, скользнул ладонью по очередной латке на груди.
— Хватит её зашивать, Пай.
— Так новую же купить не на что, — отозвался сидящий на земле шут. Поднял голову, улыбнулся застенчиво. В руках у него блестела выправленная и начищенная корона. Когда только подобрать успел, слетела же во время боя… Шут попросил, протягивая её: — Возьмите, господин.
Он взял. Повертел, поднял к заходящему солнцу, рассматривая черные зубцы.
— Тёмный Властелин. Опять, — сказал — как сплюнул, скривившись от горечи во рту. Вспомнил пустую сокровищницу, бросил взгляд на рубаху — напротив сердца латка на латке. И с размаха зашвырнул корону в кусты. Пай, ахнув, бросился за ней.
Когда шут вернулся, бережно прижимая к груди сокровище, господин уже заканчивал одеваться. Спросил, не оборачиваясь:
— Ты не помнишь, как меня звали?
— Тёмный Властелин, — недоуменно пожал плечами Пай. — Как же еще?
— А до того?
— Не знаю, господин. Наверное, никак.
— Никак? — он покачал головой, — Нет, вряд ли. Мне нужно имя, Пай.
Шут всплеснул руками, не понимая, чего от него хотят.
— Так коронуйтесь! Будете Тёмным…
— Хватит.
Под холодным взглядом Пай съежился, словно пытаясь спрятаться. Даже зажмурился от страха, но корону обнимал так, будто она была котёнком, которого требовали оставить в лесу. Господин, поморщившись, отвел взгляд. Натянул сапоги, бесцеремонно опираясь на алтарь, накинул на плечи плащ. Брезгливо уронив в траву фибулу в виде зубчатой короны, огляделся, выбирая. Велел:
— Будешь звать меня Закатом.
— Но…
— Или господином, если тебе так привычней. Но для других я — Закат. Не Тёмный Властелин.
И зашагал по едва заметной тропинке вниз с холма, туда, где сквозь деревья виднелись телега и конь.
Решиться было легко, куда сложнее понять, как жить иначе. Всегда он возвращался в разграбленный замок, подсчитывал убытки. Таился, сколько позволяли припасы, затем объезжал ближайшие деревни и всё шло, как предначертано, по одному пути. Сделав первый шаг, короновавшись, он уже не мог свернуть — обычай держал его крепче, чем держит колея телегу, катящуюся с холма.
Сейчас правила были нарушены. Он не стал Тёмным Властелином, оказался в стороне от привычного пути и не знал, кто он теперь. Присвоенное имя болталось в пустоте, не вызывая никаких чувств, кроме, разве что, пустого злорадства оттого, что оно — другое.
— Надо бы остановиться на ночь, господин…
Пай шел позади, след в след, ведя в поводу коня, всё ещё запряженного в телегу. Верный шут не терял надежды, что господин одумается и всё пойдет как должно.
— Хорошо, мы остановимся, — сумерки действительно сгущались, Закат замедлил шаг, оглядываясь. Мир всегда помогал ему первые годы после воскрешения, подсовывал тихие деревушки, покорных людей. Так бросают кость собаке, послушно следующей приказам. Когда-то мир расщедрился на верного шута — после того, как даже кости, оставшиеся от сожженного тела, истолкли в прах, и с алтаря он встал лишь спустя полную луну, слабый, как новорожденный. Но сейчас на глаза не попадалось ни хижины, ни костра дровосеков, ни даже захудалого стога.
Закат на мгновение зло оскалился, но тут же успокоился. Даже улыбнулся. То, что его не собирались награждать, означало, что глупая на первый взгляд выходка сработала.
Пай едва не налетел на внезапно остановившегося Заката.
— Будем ночевать здесь. Распрягай Злодея.
Шут огляделся. Они стояли на краю крохотной полянки, чьим единственным достоинством была разлапистая ель, которая могла с горем пополам защитить от дождя, случись ему начаться. Привыкший к удаче господина Пай ожидал большего, но вопросов задавать не стал. Освобожденный от упряжи конь фыркнул, развернулся, сунув морду в телегу, напоминая людям о том, что на привале нужно не только спать.
— Я припас немного хлеба и яблок, господин. А еще кремень, верёвку, нож… — Первое яблоко, извлеченное из полотняной торбы, тут же ухватил конь, раскусил, сочно хрупая. Пай отмахнулся от наглеца, спасая остальные продукты, Закат только хмыкнул, погладил Злодея по бархатистой шее, забрал сумку.
— Давно готовился?
Шут испуганно помотал головой. Будь на нем колпак с бубенцами — звенели бы на весь лес.
— Что вы, господин, я вовсе не…
— Молодец.
Пай понурился. Конечно, он готовился. Шутка ли — десять лет жили без бед, дольше не бывало! Что-то должно было случиться, не рыцари, так какой-нибудь мальчишка, больной бабкой науськанный, напал бы со спины. Так всегда было, так должно было быть, и от того, что за эти годы господин не провел ни одного кровавого ритуала, не сжёг ни одну деревню, ничего не менялось.
Пай украдкой посматривал на него, уже распотрошившего котомку. Закат почувствовал взгляд, поднял голову, кинул шуту пару яблок, которые тот поймал на лету. Предупредил:
— Не вздумай короновать меня во сне.
— Что вы, я бы никогда… — слишком поспешно возмутился шут.
— Не лги мне, Пай.
Тот оскорблённо вздернул подбородок. Дожевав яблоко, Закат требовательно протянул руку.
— Отдай корону.
Пай опешил, на мгновение его лицо засияло улыбкой, затем сморщилось в гримасе обиды. Все это было так явно и просто, что Закат рассмеялся.
— Отдай. Всё равно не удержишься, сделаешь глупость.
Пай упрямо сидел на месте, не шевелясь, и пришлось самому разыскивать корону в телеге. В сумерках она казалась странным черным пятном, тьмой среди тьмы. Подхватив ненужный символ власти, Закат расстелил плащ на ковре иглицы у корней дерева и вытянулся на нём, подложив под голову изрядно отощавшую котомку.
— Господин, мне больно смотреть, как вы сдаётесь, — в голосе Пая слышалось отчаяние.
Закат удивленно обернулся к нему, переспросил:
— Сдаюсь? — усмехнулся, изучая печальную физиономию шута. — О нет, Пай, я вовсе не сдаюсь. Мне всего лишь надоело умирать.
— Разве это не значит сдаться? — не понял тот.
— Нет. — Закат зевнул, прикрыв рот ладонью. Уже совсем стемнело и тело напоминало, что смерть не заменяет сон. — Я объясню тебе завтра. А пока поверь своему господину. Я не сдаюсь. Но и Тёмным Властелином быть больше не намерен.
***
— Твое последнее слово?
— Тебе не победить, Тёмный!
Смех. Низкий, вибрирующий, от которого верные слуги бледнеют и отворачиваются. Но не он. Израненный мужчина с петлёй на шее смотрит прямо и честно, обещая своему врагу смерть — не озлобленно, не из мести, лишь потому, что считает это справедливым.
Даже когда из-под ног у него выбивают колоду и спустя несколько нескончаемо долгих мгновений безжизненное тело замирает на виселице, он остаётся Героем.
***
На следующий день они вышли к деревне — всего десяток дворов, сбегающие к обмелевшей реке огороды, мельница на холме. В утреннем свете хлеба на окрестных полях переливались зеленью, вилась меж них отходящая от дороги узкая колея, спускалась в низину, к щербатому частоколу и распахнутым воротам.
Закат шагал по ней, не слишком торопясь. Тело ныло, привыкшее спать на чем-то более ровном и тёплом, чем земля, но это казалось меньшим из зол. Множество вопросов, проснувшись на рассвете вместе с ним, толклись в голове. Как отнесутся крестьяне к странным путникам? Не проезжали ли здесь рыцари? Сколько можно выручить за телегу? Что лучше, продать коня или купить седло? И наравне с ними фоном, постоянно зудящей мухой — узнают ли в нем бывшего Тёмного Властелина?
— Господин… А в полях никого.
Задумавшийся Закат поднял голову. И верно, среди высоких колосьев не было видно ни одного человека.
— Празднуют, — хмыкнул он. — Они бы и в разгар страды дела бросили ради такой радости.
Шут открыл было рот переспросить — он не помнил деревенских обычаев, но прикусил язык. Конечно, у местных жителей был повод для праздника. Смерть Тёмного Властелина.
Подходил к концу третий месяц со дня их покупки, когда после очередной сессии, лежа рядом с ним, Таари сказала:
— Давай-ка сделаем паузу, иначе я диссертацию в срок не закончу.
Акайо кивнул. Он не совсем понимал, но любил её работу, ради которой она то и дело расспрашивала его об Империи, ради которой рассказывала легенды, ища признаки узнавания в его глазах. Ради которой она их купила.
Он уже думал — Таари ведь собиралась просто привезти в институт, показать… И что дальше? Вряд ли она стала бы заниматься их перепродажей. Скорее отпустила бы их на все четыре стороны прямо там, на ступенях лестницы.
Если бы Акайо догадался об этом тогда, то наверняка почувствовал бы досаду — свобода была так близко. Сейчас ему было жутко от того, как все могло сложится: даже не потому, что девять человек оказались бы одни посреди страны, в которой не умели жить, а просто потому что не было бы этого дома. Не было бы встречи в саду, долгих чайных церемоний, глупой выходки Джиро, смущения, фейерверка, сессий… Не было бы его самого — нынешнего.
И если сессии однажды могли закончиться, то опыт, понимание себя, которое он обрел за прошедшее время, никогда не исчезнут.
***
Защита приближалась неумолимо, как девятый вал. Таари то сидела где-то почти неподвижно, прикипев взглядом к планшету, и мимо неё надо было ходить так тихо, чтобы не шелохнулась даже пыль, иначе молчаливая статуя превращалась в цунами, накрывающее с головой того, кто решился побеспокоить её уединение; то бегала по дому, дергая всех почем зря вопросами и приготовлениями.
— Тэкэра, ты уже решила, что надеть? Лучше бы что-то в национальном стиле, тебе пойдет. Иола, ты точно никогда не слышал о кицуне? И остальные не слышали? Тетсуи, прекрати грызть ногти! Юки, если ты не бросишь идею прочитать диссертационному совету стихи, я оставлю тебя дома!
Жертвы её беспокойства все чаще с надеждой поглядывали на Акайо, но он только молча качал головой. Таари говорила, что ей нужна пауза, значит, предлагать ей себя было неправильно.
Но можно было просто заварить чай.
Она пришла через пару минут, стоило только начать согревать чайник и чашки. Вместе с ней пришел дождь, забарабанил по прозрачной крыше навеса. Таари молча стояла рядом, наблюдая, как когда-то, до того, как все стало легко и просто. Акайо прятал улыбку в уголках губ и старался только, чтобы не дрожали руки. Все-таки не только их прекрасная хозяйка беспокоилась за успех своей работы. Её переживания передавались остальным, ведь её работа за прошедшие месяцы стала их жизнью. Причиной, по которой они жили так, как сейчас.
Когда он замер в поклоне, подавая Таари крохотную чашку на раскрытых ладонях, она вздохнула. Села напротив, забрала чай. Пригубила.
— Я очень боюсь. Ты заметил, да?
— Да, госпожа, — Акайо кивнул. Он только не понимал, почему она боится. Он не считал Таари всесильной, вполне отдавая себе отчет, что на самом деле она обычный человек, со всеми положенными страхами и слабостями. Но одно дело знать, а другое — верить. Для него Таари была госпожой, прекрасной, как солнце, и сложно было помнить о том, что она не всегда и не для всех такая.
Конечно, у неё был повод для беспокойства. Защита для неё была равна, и, наверное, даже важнее, чем великое сражение за Октариновую возвышенность для юного генерала. Тогда у самого Акайо сердце колотилось где-то на подступах к горлу. Но у Таари вместо мечей были красивые фразы, и она знала своих противников. Она шла на свое сражение с открытыми глазами, в отличии от имперской армии.
Таари тихонько засмеялась, будто бы последние дни, полные переживаний, растворились. Вернула опустевшую чашку на доску.
— Спасибо, что заварил чай. Это очень успокаивает. Напоминает, что в любом случае я не зря все это затеяла. Ох, Акайо, ты бы знал, что я на самом деле пытаюсь доказать!..
Он поднял взгляд, не вполне понимая, о чем она говорит. Он знал название её работы — «Сходства и различия верований Кайнской империи и Праземли». Разве у этой темы могло быть второе дно?..
Таари только покачала головой.
— Нет, лучше я пока помолчу. Сам догадаешься или я потом скажу, когда буду разрабатывать тему. Или мне скажут, что я подгоняю решение к ответу и не видать мне докторской степени.
— Но ведь это не так, — тихо ответил Акайо, не понимая ни зачем кому-то может потребоваться таким образом выводить возможно ложный ответ, ни тем более зачем кому-то обвинять в этом Таари.
— Не так, — спокойно кивнула она. — Но иногда людям слишком страшно заглядывать в темноту.
И ушла, оставив Акайо недоумевать. Что такого было в ее работе, что он не заметил? Ведь, если он правильно все понимал, защиты подобных тем были нормальны — многие люди делали это, получали разные степени и все было в порядке.
Или же Таари своей работой могла нарушить заведенный порядок? Но как?
Ответа не было, и он решил не тратить время на бесплодные поиски ответа. Все должно было стать ясно уже завтра во время защиты.
***
Завтрашний день, однако, начался не так, как он ожидал. Для начала выяснилось, что Таари уехала еще вечером — по всему выходило, сразу после их чаепития. Нииша объясняла за завтраком всему растерянному гарему:
— Конечно, она должна приехать в институт задолго до защиты. Ей ведь еще нужно все организовать для фуршета. У нас тоже есть всякие глупые традиции! — Посмотрела на их вытянутые лица, добавила успокаивающе: — Не бойтесь вы так, никто вас не бросит. Мы тоже поедем ее слушать, только сначала отвезу вас в парикмахерскую. Вы с самой покупки обрастаете как придется, если Авани вас в таком виде увидит, наверняка опять завернет работу — мол, вы так и не научились жить по-человечески!
Акайо скосил глаза на падающую на нос прядь. Он испытывал больше неудобств от того, что волосы все еще не доросли до нормальной прически, и не понимал, зачем их стричь. Однако спорить не стал, рассудив, что иначе только зря потратит время.
Нииша водила осторожно, Акайо даже задремал под мерное покачивание машины, погрузившись в причудливую мешанину воспоминаний и надежд, бесконечно далекую от реальности. Ему все чаще снилась Ясная Империя, не столько его реальная родная страна, сколько мечта о ней, недостижимая просто потому, что ее никогда не существовало. Он понимал это, но все равно просыпаться, выныривая из призрачной рощи бамбука, было грустно. Акайо знал, что этого никогда не произойдет, но все же глупо боялся, что однажды забудет свою родину.
Нииша высадила их около высокого дома, на первом этаже которого располагалась та самая парикмахерская. Акайо помнил из уроков, что это примерно то же самое, что и цирюльня, так что проблема состояла скорее в том, чтобы понять различия. Впрочем, вскоре выяснилось, что различия были вполне обычны для места, которое в Эндаалоре и в Империи имело одни и те же функции — разное отношение и разные инструменты.
По крайней мере, ножницы у них оказались почти одинаковые. А вот жужжащая машинка, с которой попытались было подступиться к голове Акайо, вызвала у него почти суеверный страх.
— Пожалуйста, не надо меня коротко стричь.
Цирюльница, симпатичная немолодая женщина, растерянно обернулась к Ниише, пытавшейся уследить за всем гаремом сразу. Та только махнула рукой:
— Не хочет — не надо. Тогда просто подравняйте, чтобы гнездо у него на голове стало похоже на нормальную прическу.
Это вернуло душевное равновесие и самому Акайо, и, видимо, цирюльнице. Во всяком случае, она отложила машинку и деловито защелкала ножницами. Акайо сначала вглядывался в зеркало, следя, как падают ему на плечи срезанные пряди — наверняка совсем короткие на взгляд любого из здешних жителей, но для него все равно чрезмерные. В конце концов, прошлые свои волосы он отращивал с глубокого детства, и до сих пор с трудом мог понять, зачем здесь стригутся настолько часто.
Однако надо было отдать должное цирюльнице — после того, как она удовлетворенно кивнула и стряхнула с пелерины, прикрывавшей его плечи, последние срезанные пряди, волосы с одной стороны перестали лезть в глаза, а с другой — не слишком укоротились. Сзади они уже вполне пристойно прикрывали шею.
Однако не все решили сохранять имперские традиции.
— Посмотрите! Красиво, правда?
Рюу довольно вертел головой, с одной стороны привычно длинноволосой, а с другой — остриженной почти налысо. В коротком ежике волос змеился выбритый иероглиф его имени. Акайо, к которому во многом обращался вопрос, только сдержанно пожал плечами. Пожалуй, он не решился бы назвать красивым такое издевательство над своей прической, но Рюу оно странным образом шло. Так же, как Иоле шли короткие, едва ли в ноготь длинной, волосы.
— Да уж, — фыркнула Нииша, наблюдавшая получившееся разнообразие, — теперь вас можно хоть в форменные костюмы одевать, все равно не спутаешь. Поехали, горе мое, нашли время выделываться…
Акайо невольно покраснел, будто это он, а не Рюу обзавелся столь оригинальной стрижкой. Нужно было подумать заранее — он не помнил в институте никого с необычным внешним видом, да и Нииша с утра велела одеться в самые простые рубашки и брюки. Он мог бы проследить, чтобы никто не выдумывал небо знает что, он мог бы и сам согласиться на обычную здесь короткую стрижку… Впрочем, сожалеть о чем-либо все равно было поздно. Акайо еще раз оглядел остальных и отвернулся к окну.
В конце концов, от них требовалось, чтобы они научились жить по здешним правилам. А наполовину обритая голова Рюу просто кричала всем встречным — “чихать я хотел на свои прежние традиции, теперь я живу как вы”.
Наверное, с этой точки зрения его прическа была полезней, чем привычно длинные волосы самого Акайо.
***
Несмотря на задержку, в зал, где должна была проходить защита, они явились одни из первых. Таари только мельком кивнула своему гарему, с головой поглощенная работой. На белой стене за ее спиной мелькали рисунки неведомых земель — теперь Акайо знал, что это Праземля. Родина эндаалорцев была красивой и во многом похожей на Империю — по крайней мере, некоторые ее части. Таари объясняла, что брала только фотографии тех мест, которые подходили по расположению, и иногда Акайо не мог понять, видит он изображения родных бамбуковых рощ, или же на экране мелькают места, давно исчезнувшие в катаклизме, который заставил эндаалорцев покинуть свою планету.
— А вот и знаменитый гарем нашей затворницы!
Мужчина с такой тяжелой челюстью, что ею можно было колоть орехи, остановился у двери. Акайо прищурился — ему не нравились ни интонации этого человека, ни как раздраженно поморщилась в ответ Таари. Однако она тут же взяла себя в руки, даже вежливо улыбнулась — привычно холодно и отстраненно, но не как гейша, чья холодность лишь часть игры, а как могла бы улыбнуться грозовая туча, нависшая над тем, кто посмел смеяться в лицо небесам.
Считайте эту проду измышлизмом следователя — любителя. Это только первоначальная версия событий, с который начинает детектив, приступая к расследованию.
Павел Петрович Шиловский был очень крупным ученым. Он пользовался большим авторитетом и как человек. В результате он несколько лет входил в Ученый Совет и был членом парткома ИГЕМа. То есть он обладал реальной возможностью влиять на судьбу почти любого человека, работавшего в ИГЕМе. Михаил стремился к защите кандидатской диссертации и надеялся получить отзыв на свою научную работу у Шиловского.
В геологии, как и в любой другой науке, как метод исследования, существовал и существует статистический анализ материала. Геология в 60-80 годы 20 века во всем мире еще только начинала сначала задумываться, а концу этого периода в развитых странах начали формировать вычислительные структуры. Они позволяли создавать математические модели на основе всего собранного материала и просчитывать их на больших стационарных машинах вычислительных центров. В реалии тех лет геологи пользовались описательными и сравнительными методами исследования образцов, полученных в поле.
Это отражалось в многостраничных отчетах. Наше пребывание в предгорьях Тянь-Шаня под Фрунзе и было вызвано желанием составить черновой отчет и подготовить материалы для пересылки в аналитический отдел ИГЕМа. В этой работе ему должен был помогать и активно, второй геолог — Михаил. Отличная возможность, чтобы узнать уровень профессионализма и отношение к работе молодого геолога.
Следствие не знает, какими перипетиями сопровождалась их совместная работа. По лицу Павла Петровича, всегда очень сдержанного, прочесть, что он думает нельзя. Многие молодые. считают такую работу черновой, бумажной и не интересной. Миша открыто такого отношения не показывал. Он не увиливал, но и должного интереса не проявлял — слишком часто отлучался от стола. Гораздо больше времени он уделял Сашку, которому втемяшилось в голову за три дня научиться играть на Мишкиной гитаре. Известно, мужик, что бык … {Н.А. Некрасов. «Кому на Руси жить хорошо»} Нетрудно понять недовольство Павла Петровича.
Сашок с упоением, без передышки терзал струны несчастной гитары и издавал такую какофонию звуков, что и глухой бы убежал. Я отпросилась на этюды … и, … проштрафилась. Павел Герасимович отправлялся на ближайшие горки за весенними грибами. Гордясь добычей, ставил небольшой брезентовый мешок мне в кухню и заваливался спать. Немудрено, что даже незыблемая сдержанность и большое терпение Шиловского лопнули. После ужина он объявил выговор мне за знакомство с аборигенами и обменом девайсами.
Я быстро сделала шарж на одного из них на фоне соплеменных гор и за это получила в свое распоряжение великолепного ахалтекинца. Вернувшись в лагерь, я вознесла панегирик всей породе, и этому экземпляру в частности. Нам троим досталось по выговору. Мне за риск, Мишке и Сашке за какофонию, а Пал Герасимовичу предложили заняться ТО. Мои слабые возражения, для меня кандидата в мастера спорта по преодолению препятствий, риска не было, только ухудшили ситуацию. Нам было объявлено, что завтра будет проведен инструктаж по технике безопасности, правах и обязанностях сотрудников в полевых условиях, а также ответственности за неразглашение тайны. На стол был явлен талмуд страниц на сто и амбарная книга. После последней записи начальника, на отдельной странице была расчерчена таблица «Инструктаж» по всей форме — столбики, строчки, фамилии, место для подписи.
Зачем я только ему идею об амбарной книге подсунула?
***
Мишка обиделся на меня за то, что я отказалась с ним переспать. Нелестное предложение было хамским по сути. Прилюдное, циничное до грубости, тем более, что все только начали расходиться после скромного праздничного ужина в честь дня рождения моего сына. Я вообще ни с кем не собиралась вступать в подобные отношения ни до, ни после. А на язык всегда была остра. Я как-то забыла этот момент, вспомнила только сейчас, когда пишу эти строки. Мой ответ хаму стерся из памяти. Шиловский, промолчал, но запомнил Мишкино выступление.
Вероятно, отказ взять мой подарок сыну, был мелкой местью Михаила.
В поле бывали разные ситуации, в том числе и романы. Но, всегда по обоюдному согласию. В моём случае начальник не мог вмешаться.
Эвки Беригу.
Летучее строение пришлось исследовать прямо в воздухе. Охоты спускаться оно не демонстрировало, плавно и уверенно перемещаясь на строго определенной высоте. Среди Знаков был Ликутаа, с помощью которого сильный вельхо мог перемещать предметы, но! Во-первых, целое строение Беригу бы перемещать в одиночку не рискнул, во-вторых, сруб и так был пропитан магией. Воздействовать на него своей было попросту рискованно.
Пришлось изучать в воздухе…
Кто бы мог представить, что однажды ему доведется заниматься исследованием прямо на спине дракона?
Итак, что тут у нас?
Сбитый из тонких досок сарай снаружи выглядел почти обычно, разве что стенки легонько подрагивали, словно под ударами ветра. А вот внутри потрясающая в своей хаотичной неупорядоченности и насыщенности энергоструктура. Вот эти два плетения что-то смутно напоминают. Где-то он видел похожий узор из сдвоенных завитков, только более четкий. «Отражение»? Нет, там просто удвоение линий и соединения нет. «Уподобление»? Нет, там все куда меньше и плетение узлов сложнее. А это… Петлеобразная кривая, закрученная вокруг «отпечатка», обычно более симметрична, а здесь она смягчена и словно растянута в пространстве. Напоминает… да, напоминает Шаг! Конечно, Шаг… только увеличенный. Вот эти два плетения, которые обычно являются проекциями начала и конца перехода — здесь только как исходная позиция. В вторая, тоже, скорее всего спаренная, находится по ту сторону. То есть этот Шаг, получается, имеет двойную структуру? И за счет этого большую мощность? Потрясающе… неудивительно, что этот Шаг смог перенести не одного человека, а троих драконят!
А вот третий узел совершенно непонятный. Он словно белая змея, скрученная в спираль, причем голова и хвост полупрозрачные, и не отличишь, где она заканчивается… только и понятно, что это некий стабилизирующий элемент. Иначе все давно схлопнулось.
Или энерговосполняющий?
В лицо снова плюнуло холодным снежным облаком. Эвки закашлялся. Вот как прикажете производить замеры в таких условиях? Куда крепить мерки? Вдобавок строение летит более-менее плавно, а его транспорт кидает то вниз, то вверх… драконы все-таки крайне неудобная площадка для исследований!
Ладно, а если запустить туда пробник?
Хм… если спускаться, то только время терять. Надо что-то сотворить из того что под рукой. Под рукой оказалось только прихваченное со стола (нехорошая, но очень полезная привычка, осталась с личиночьих времен) угощение Ерины Архиповны. Называется, кажется, «колбаса».
Эвки с сомнением покосился на странную еду и принялся за дело. Так… пробник должен передвигаться, так что дадим ему крылья и ноги. Крылья чуть побольше… ага. Пробник должен нести на себе мерители. Не пойдет, придется подрастить… бррр, ну и противное же создание получается на вид. Да, глаза чуть не забыл! И вообще. Оно же должно видеть, куда летит.
— Ну что там? — поинтересовался транспорт. — Это и правда портал?
— Портал?
— Вещь или место, которое обеспечивает мгновенное перемещение из одного места в другое.
Эвки отвлекся от набирающего размер и вес пробника.
— У вас такое есть?
— Да пока не было… А что это ты делаешь?
— Ох! — спохватился Эвки. Но поздно. Набравшее магии творение, подросшее до бычка средних размеров, лениво махнуло крыльями, чуть не скинув Эвки со спины дракона, мигнуло глазами-щелями (на безголовом гусеницеобразном теле они смотрелись жутковато) и ввинтилось в сарай, моментально пропав из вида…
Столица. Нойта-вельхо.
— Ситуация нетерпимая. Нам не удалось замолчать слухи. Среди простых вельхо нарастает ропот…
— И не только.
— А кто виноват? Кто требовал обязательно всех учесть и поделить по справедливости? Причем себе непонятно почему требовал самую большую долю?! За какие такие заслуги?!
— Ты вообще предлагал просто всех прикончить! А у нас каждый маг на счету!
— Вот и надо было…
— Соображаешь, что говоришь?
— Это лучше, чем предложение наших добрячков принять у них Зароки и увеличить состав!
— Прекратите. Мы все согласились с тем, что нам нужно увеличение в наших рядах, но не такой ценой. Эти слишком сильные и трудно контролируемые. Верность Нойта-вельхо в них не сформирована с детства.
— Но такой потенциал…
— Никто не мешает вашу часть этого «потенциала» пересортировать и найти среди них тех, кто своей верностью заслужит посвящение!
— А вам вообще не стоит никого давать! Хотели уничтожить — ну и…
— Могу я со всем уважением… попросить тебя заткнуться со своим невероятно ценным мнением?!
— Перестаньте. Вы за атаку или нет?
— Да.
— Ты?
— Я все же предлагаю подумать…
— Да или нет?
— Во имя Пятерых… хорошо, да.
— Я тоже за.
— А как же наши люди? Там Рука, там личинки…
— Там посмотрим…
Вообще-то я думал, что засну, как только голова соприкоснется с подушкой. День выдался долгий, если разобраться, то дольше суток. Ранний подъем, напряженный полет, столкновение с барьером, дивное знакомство с обновленным городом… встреча с Янкой и бабушкой, которая теперь вовсе не бабушка. Потом совещание, а позже — милые разговоры с драконятами, от которых убить магов из верхушки Нойта-вельхо захотелось еще сильнее…
А совсем-совсем потом — Славка, возникший на ночной крыше с пивом в руках, трезвенник называется. И ладно бы еще только пиво. Ягодное вино потом кто принес? И еще что-то слабоградусное, кисленькое, как же оно называлось? Нет, не вспомнить… Как раз Ирина Архиповна ушла Янку укладывать (точней, проследить, чтоб малявка легла спать дома и в постель, а не приняла крылатый вид и улеглась вместе со всеми в импровизированном драконодетдоме). При ней бы третье хмельное вряд ли бы достали, она и второе рассматривала не слишком одобрительно. Слабое, слабое, но по мозгам, как оказалось, бьет неслабо. И языки развязывает. Я опомниться не успел, а Терхо Этку уже принялся жаловаться. И на свои недавние приключения в наркоманском притоне, и на разочарование в наставниках из Нойта-вельхо, и на так напугавших его драконоверов. Причем последнее — то ли нарочно, то ли нечаянно — в аккурат главному драконоверу этого городка. А главный драконовер вместе с главным магом Руки сидят и этак сочувственно кивают…
Дивная картинка.
Я, правда, не особо слушал, потому что третий маг на этой крыше, Вида, которого я до тех пор считал самым молчаливым, после второй кружки тоже обрел дивную разговорчивость и в ответ на мои мечты о компромате на руководство славного Нойта-вельхо принялся на меня изливать такие потоки этого самого компромата… Славка только записывать успевал. Я пытался запомнить, потом цапнул у напарника самодельный блокнот и начал записывать сам. Ну не зевать же, когда само в руки плывет. А плыло такое!
Нарушение Зароков, возведенное в целую систему обмана и отфильтровывания самых честных от власти…
Тайное использование диких магов в своих целях…
Намеренное искажение Зароков для получения того же компромата и последующего подчинения юных вельхо в каких-то своих целях.
Катастрофическое падение уровня магии, снижение численности вельхо — постепенное, но неотступное. Засекречивание этих данных, несмотря на то, что факты были очевидны для всех, более-менее наблюдательных… насильственная мобилизация талантливой молодежи даже у драконоверов.
И — как это ни дико — абсолютно наплевательское отношение к сохранению этой талантливой молодежи — исчезновения, объявленные побегами, «отправка в рамках обмена» на другие континенты (после чего почему-то не вернулся ни один!), тайный лагерь смертников в пустыне…
— А мы эту говорящую штуку… — язык у мага не то чтоб заплетался, но некоторые слова он выговаривал нарочито медленно и четко, — шка-тул-ку… хищникам в берлогу сунули,- маг вдохновенно взмахнул полупустой кружкой. — Чтоб они скорей встретились!
Все воодушевленно выпили за предполагаемую встречу, не особо разбираясь, по-моему, кого и с кем. Разговорчивый маг даже припоздал. Он задумчиво рассматривал свою порцию и улыбка у него была нехорошая. Мечтательная такая, знаете… как у маньяка, узревшего на пороге своего дома девочку своей мечты.
— За встречу!
Будущий маньяк поднял на меня тяжелый взгляд, и я чуть не отодвинулся. Во смотрит… словно из нас двоих ледяной дракон — он.
— Чью?
— Хищников… — осторожно проговорил я. Забыл он, что ли? — И вельхо с шкатулкой.
Маньячная улыбка вернулась.
— О да! Им понравится!
— Кому?
— Кому надо! — он воодушевленно махнул кружкой, опрокинул в себя напиток и перешел на более приземленный компромат — кто, где и сколько присваивает денег, кто глушит запрещенные стимуляторы (и не банальную глюшь-траву, а похуже), кто прячет незаконных детей от «светлого долга службы Нойта-вельхо», а кто, наоборот, пропихивает своих бездарных потомков на тепленькие местечки…
Информированный попался маг. И чего его так с трех кружек развезло?
Коварный напиток.
Хотя, может, мы просто слишком вымотались за этот бесконечный день.
Родственничкам, во главе с названым братцем, которые ввалились прямо на это вроде-как-совещание, было на что посмотреть.
Мы как раз мило беседовали о чрезвычайно гуманном (в свете всего услышанного и впрямь гуманном!) методе, которым наши гостеприимные хозяева собирались отвлечь свое начальство от города. Применить на заседании Круга оружие массового поражения, лишающее магии… это сильно, господа.
Ирина Архиповна покачала головой и спросила, просчитали ли эти гуманисты все последствия. И кандидат в наши приемные дедушки уже собирался сказать ей что-то в ответ, но тут это случилось.
Большая темная масса возникла над нашими головами совершенно неожиданно, без привычного шума крыльев, заслонила звезды и почти беззвучно промчалась над крышей.
Пало замолк на полуслове.
— Это…
— Это еще что?
— Драконы? — спросил градоправитель. — Вы еще кого-то ждете?
А Ирина Архиповна ничего спрашивать не стала, а быстро и очень спокойно достала какой-то незнакомый ствол. Короткая палка толщиной примерно с палку сырокопченой колбасы и с распоркой, упирающейся в локоть… больше ничего рассмотреть не успел — темная масса вернулась. На этот раз она шла ниже прежнего — нас обдало ветром, когда эта тьма скользнула над крышей…
На миг в свете блеснувшего в руках Пало огненного шара темнота расцвела серебром… очень знакомым серебром!
Самым сообразительным среди нас оказался Славка. Он вскочил и замахал руками:
— Наши! Парни, осторожней! Больше двух драконов эта крыше не выдержит!
Да какого…
И тут драконы откололи такой фокус, которого я до сих пор не видел: сгусток тьмы, уже отчетливо развернувшийся в серебряный силуэт с крыльями, стремительно снизился, дрогнул, словно размазался на миг, скрутился в беззвучный оранжевый искристый смерчик… и на крышу шагнул уже не дракон.
— Аррох!
— Доброй ночи, братья, — улыбнулся мужчина. — Доброй ночи, уважаемые. Славхка, у вас все хорошо? Правильно? Махс?
— Не то слово! — мне живо подумалось про драконят с фермы. Похоже, мое обещание помочь им вернуться к своим сбудется намного раньше, чем я думал. Ну и сюрприз ждет Старших в Убежище…
— Все хорошо, — Славка тоже не стал ошарашивать нежданно прибывших родственников сюрпризами. — А что случилось? Почему вы так… внезапно прибыли?
— Старшие послали. Тревожились. А мы родичи.
Он махнул рукой, и на крышу легла новая тень, сгустившись во второй человеческий силуэт. Кхм. Вот этого я бы еще век не видел. Он-то мне с какого боку родич? Или в понятие семьи теперь входит и тот, который тебя когда-то допрашивал?
— Мальчики? — Ирина Архиповна смотрела вопросительно. — Вы не представите своей бабушке новых родственников?
Я представил, как я представляю… и понял, что язык сломается раньше, чем я выговорю степень родства.
Славка, друг! Спасай.
Каролина сидела за столом Уиттона вместе с Барбарой и Грегори, слушая их разговор. Все, что она слышала, казалось невероятным. Они обсуждали туры на другие планеты, которые стоили по несколько миллионов долларов каждый, обсуждали реконструкцию единственного космического корабля, совершающего эти путешествия, обсуждали деловых партнеров на других планетах… Обо всем этом они говорили так просто и естественно, словно ничего необычного и странного в этом не было, тогда как Каролина с трудом верила, что они не разыгрывают ее, и в любой момент ждала, что они сейчас рассмеются и скажут, что все это шутка или что ее снимают скрытой камерой для какого-нибудь телешоу. Но никто не засмеялся. Грегори, как поняла Каролина, был главным инженером этого корабля, а Барбара, похоже, вела финансовые дела по его технической реконструкции. В частности, они говорили о новых финансовых поступлениях от представителей Нептуна, которые позволят сделать корабль еще более мощным и способным осуществлять туры на Нептун гораздо чаще, а значит, и дешевле, что привлечет за собой новый поток туристов. Наконец, они заговорили о Линде.
– Линда ушла от нас, – сказал Уиттон. – Она отказалась лететь на Марс вместе с представителями Нептуна, и очень сильно расстроилась, когда мы на этих выходных полетели без нее, и я сам пообщался с мистером Джосэни. Линда решила, что из-за меня Федеральный глава Марса может лишить ее особых полномочий…
– Так вот в какую командировку вы ездили, сэр, – вполголоса проговорила Каролина. – Но вы вернулись гораздо раньше, чем сказали всем.
– Ты и это знаешь, – уже не удивился, а просто улыбнулся Уиттон.
– Я вас видела в эту субботу в ресторане. Вместе с Линдой.
– Что ж, а я тебя тоже видел, – он показал куда-то под потолок. – Вон тот небольшой черный кружок – это видеокамера. Она записывает всех, кто входит в мой кабинет в мое отсутствие.
– Так вот как вы узнали, что я была здесь! – воскликнула Каролина. – Скрытая камера все-таки есть! И она меня записала!
Барбара и Грегори рассмеялись.
– Нам пора идти, – сказал Грегори. – Нужно готовиться к очередному полету.
Они тепло попрощались с Каролиной и ушли, но Уиттон снова задержал девушку в своем кабинете.
– Последний вопрос к тебе, – сказал он. – Я ведь не случайно спрашивал тебя о твоем таланте певицы. Линда тоже умеет петь, и только это помогло ей освоить несложный, но очень музыкальный язык жителей Нептуна. Я знаю только марсианский и немного венерианский, но нептунский весь построен на нотах, а у меня совсем нет музыкального слуха… Короче говоря, не хочешь ли ты попробовать выучить нептунский язык?
– Выучить язык? – воскликнула удивленная Каролина. – Я готова попробовать… Но у меня нет особых способностей к языкам.
Уиттон сразу поник.
– Все равно, попробуй, – он достал из шкафа одну из книг и протянул ей. – Это учебник начального уровня и аудиодиск.
Каролина взяла.
– А на каком языке вы говорите между собой? – спросила она. – Точнее, девочки иногда разговаривают.
– Это марсианский. Он не простой, но грамматически по структуре похож на земные языки, и его можно выучить в среднем за полгода, год.
Он вернулся за стол и стал раскладывать какие-то бумаги, не глядя на нее. Но Каролина не уходила.
– А в клубе с Линдой вы тоже говорили на марсианском?
– Да. А что?
– Я не понимаю, – Каролина пожала плечами. – Вы сами только что говорили – строжайшая секретность и так далее… И тут – чужой, инопланетный язык! Вы не боитесь использовать его открыто? Ведь другие люди его слышат!
Уиттон слабо улыбнулся.
– Еще раз убеждаюсь, как ты наблюдательна, – ответил он. – Но здесь все дело в человеческой психологии. Вот ты, например, если услышишь где-то незнакомый язык, разве сможешь хотя бы предположить, что он может быть с другой планеты? Если считаешь самих инопланетян научной фантастикой?
– Но вы можете нарваться на специалиста, который разбирается в языках, и он что-то заподозрит, – не сдавалась Каролина.
– Вероятность этого ничтожна. И потом, мы всегда помним об осторожности. И если замечаем, что кто-то смотрит на нас подозрительно или прислушивается к разговору, сразу замолкаем. Есть еще вопросы?
– Последний вопрос, – тихо сказала она.
– Последний? Ну, давай, – Уиттон улыбнулся.
– Вы сказали, что корабль летает практически на все планеты Солнечной системы. Я плохо знаю астрономию, но, по-моему, их больше, чем вы назвали.
Уиттон немного смутился.
– Мы работаем над этим, – сказал он, словно извиняясь. – Это не так легко. Пока что корабль летает на Марс, Венеру и Нептун. Меркурий не туристическая планета, там слишком жарко и нет ничего интересного. Юпитер и Сатурн мы предлагали одним туром, но месяц назад туры туда закрылись, потому что сейчас марсиане строят базу для колонистов на орбите Юпитера. Экскурсии на Уран осуществляются пока только с Нептуна, мы сейчас как раз договариваемся с ними о том, чтобы летать туда напрямую. Что-то еще хочешь знать?
– А есть и другие туристические агентства, на других планетах?
Уиттон посмотрел на нее как на ненормальную.
– А ты сама как думаешь? – спросил он.
– Думаю, есть, – тихо ответила она.
– Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос.
– И они все называются «Эльдорадо»?
– Нет, названия у всех разные. Есть еще вопросы?
Вопросы у нее были, она могла бы спрашивать бесконечно, но пока что она решила обдумать хотя бы то, что узнала, иначе может просто сойти с ума.
– Пока нет, – Каролина медленно вышла, прижимая к себе книгу.
С этого времени она могла смело считать, что ее жизнь кардинально изменилась. Она перестала терзаться сомнениями и смело заходила в офис, не опасаясь коллег и зная, что они не замолчат с таинственными лицами при ее появлении. Уиттон выплатил ей аванс – солидную сумму, которую Каролина не смогла сразу придумать, на что потратить. Рита часто таскала ее в ресторан на обед, Сьюзен звала в магазин за покупками, и они обе были очень удивлены, узнав, что в ближайшую субботу она снова идет выступать в клуб.
– Ты же теперь нормально получаешь, зачем тебе это? – спросила Рита, презрительно скривив губы.
– Я выступаю не ради денег, – ответила Каролина.
– По-моему, это глупо, – добавила Сьюзен. – Пустая трата времени. Пойдем лучше с нами по магазинам. Купишь себе нормальные брендовые вещи.
Но Каролина была непреклонна. Она купила только новое вечернее платье для выступлений и снова пела на сцене, даже в эти минуты думая о своей необычной работе у Уиттона.
Однако у нее еще оставалось много незаданных вопросов, с которыми она пока что решила повременить. Если Барбара и Грегори давно живут на Земле, как сказал Уиттон, может быть, где-то рядом с ней живут и другие пришельцы, ловко замаскированные под землян? Каролина начала внимательно приглядываться ко всем прохожим на улице. Если корабль регулярно летает в космос, может, другие люди видели его, но не поняли, что это? Каролина искала в интернете самую свежую информацию об НЛО. Если Уиттон сказал, что на другие планеты летают только самые богатые люди Земли, значит, они уже приходили в этот офис или еще придут? Каролина находила в интернете фото таких людей и подолгу смотрела на них, пытаясь определить по взгляду или жесту, знают ли они что-то об этих космических турах или нет. Но все выглядело обычным, как всегда. Иногда Каролине казалось, что у нее развилась паранойя. Она стала подозрительной и нервной.
Но вот однажды днем зазвонил телефон.
– Меня интересует тур в Эльдорадо, – сказал высокий женский голос.
Каролина вздрогнула и вся напряглась.
– Эльдорадо не существует, – ответила она.
– Я знаю, – в голосе послышались нотки нетерпения. – Но мне сказали, что у вас можно это устроить.
Каролина назначила личную встречу – четко, как учил ее Уиттон. И женщина вскоре приехала – маленькая, по форме напоминающая тумбочку, со сморщенным ярко накрашенным лицом и выжженными волосами, она была одета более чем помпезно. Едва она вошла, по офису распространился удушливый запах ее духов. Каролина провела даму в кабинет Уиттона. Они закрылись там и долго беседовали – часа два, не меньше. Изредка из-за двери долетал недовольный и резкий голос посетительницы.
«Дорого, наверное!» – подумала Каролина, улыбаясь про себя.
Наконец, дама вышла. Она выглядела сердитой, но по ее угодливому голосу и спокойствию Уиттона Каролина поняла, что согласия они все-таки достигли. Дама попрощалась и не спеша удалилась. Каролина перевела взгляд на Уиттона и заметила, как он глубоко вздохнул и вытер рукавом пиджака вспотевший лоб.
– Ну и заказчица, – произнес он. – Я ей объясняю, что цены устанавливаем не мы, а она торгуется…
– Но она согласна?
– Конечно, согласна, еще бы! Такая экзотика к ее юбилею! Лучший отель на Венере, экскурсии, даже на сувениры минимальная пошлина. А ей, видите ли, дорого! Жадничает просто, прибедняется. Ну ничего, через неделю заплатит, как миленькая, еще и «спасибо» скажет.
Он хотел вернуться обратно в кабинет, но Каролина окликнула его.
– Сэр, скажите, пожалуйста… А тот парень, который приходил к вам перед последним приходом Линды, он кто такой?
– А-а, – Уиттон улыбнулся. – Это тоже один их наших новых клиентов. Побольше бы таких! Его сразу все устроило. Он вылетает через месяц.
«Значит, он богат» – подумала Каролина и невольно рассердилась на себя за эту мысль – ей-то какое до него дело!
Уиттон ушел, а Каролина вернулась к своим делам. Последние дни она была загружена сильнее обычного – лето вступало в свои права, и заказов на «земные» туры прибавилось. И звонки с заказами «в Эльдорадо» поступали все чаще. Уиттон был очень доволен и даже выдал всем солидные премии, получив которую, Каролина поняла, что может купить себе хороший автомобиль. Но она не спешила тратить деньги, решив оставить их на собственную поездку в конце лета. Она надеялась, что сможет накопить денег и слетать в отпуск хотя бы на Марс, который, как говорил Уиттон, стоил дешевле всех остальных, всего лишь полтора миллиона долларов. Каролина теперь смогла послать родителям значительную сумму денег, и тут же с их стороны посыпались вопросы. Каролине пришлось соврать, что она заключила очень выгодный контракт на сольные выступления в одном из крупных ресторанов города. Естественно, родители были за нее очень рады, но Каролине было очень неприятно от мысли, что ей приходится их обманывать. Однако она опасалась нарушить обещание, данное Уиттону, и утешала себя мыслью, что они все равно бы не поверили, скажи она правду. Каролина обедала в том же кафе через дорогу и не покупала себе дорогих вещей, только переехала в отдельную квартиру, где больше никто не мешал ей петь по вечерам.
Впрочем, пела она теперь вовсе не песни. Учебник, который ей дал Уиттон, она изучила вдоль и поперек. Язык нептунцев был действительно очень простым для тех, кто занимался музыкой и имел представление о нотах. Все согласные звуки были похожи на английские, а все гласные пелись, так что Каролина, обладающая отличным музыкальным слухом, освоила эту азбуку за несколько дней и теперь каждый вечер, приходя домой, подолгу занималась нептунским языком. Она и сама не заметила, как выучила все нехитрые правила грамматики, а взяв словарь у Уиттона, стала учить нептунские слова. Она запоминала все чуть ли не с первого раза и сама была очень удивлена, заявив через две недели Уиттону, что может почти свободно общаться на нептунском языке.
Уиттон не поверил ей. Но когда пришел Грегори и Каролина смогла полчаса поддерживать с ним полноценную беседу, не заглядывая в словарь, Уиттон весело засмеялся и даже поаплодировал ей.
– Ты просто умничка, – сказал он, глядя на нее с обожанием. – Я думаю, ты сможешь выручить всех нас, и мы снова утрем нос этой Линде.
– Я готова, – ответила Каролина, сама счастливая от своего успеха. Уиттон усадил ее в кресло напротив себя.
– Видишь ли, у меня сейчас есть два срочных заказа, – начал он. – Я планировал выполнить их по очереди, один сейчас, а другой через месяц, но сейчас я думаю, что благодаря тебе мы сможем вытянуть оба сразу.
– Я слушаю, – сказала Каролина.
– Грегори не переводчик, но кроме своего родного нептунского, он еще немного говорит по-венериански. Даму, что летит в отпуск на Венеру, я могу отправить вместе с ним. А второй наш заказ – Нептун.
Каролина пристально смотрела на Уиттона.
– Вы хотите… – начала неуверенно она.
– Да, я хочу, чтобы со вторым заказчиком на Нептун полетела ты.
Каролина, хотя и предполагала услышать это, невольно вцепилась в кресло.
– Но ведь я… – жалобно произнесла она. – Ведь я…
– Ты знаешь нептунский язык.
– Совсем немного, разве этого достаточно?
– Для общения во время поездки и в гостинице – более чем достаточно. Обычно хватает и меньших знаний, поверь. Ты просто должна при необходимости быть рядом и перевести то, что нужно туристу. Наши заказчики не должны чувствовать себя беспомощными на чужой планете, это испортило бы все впечатление от тура.
– Да, но…
– Я знаю, ты никогда не работала переводчицей, – продолжал Уиттон, не давая ей возможности возразить. – Но риска никакого для тебя нет, а заказ очень выгодный. Ты получишь сполна. Кроме того, совершенно бесплатно для тебя побываешь на лучшем из наших секретных курортов. Когда мои сотрудники едут по моим поручениям, я все оплачиваю сам. Все твои деньги останутся при тебе.
– Дело не только в деньгах, – слабо возразила Каролина. – Просто я не думала… Не представляла, что все это будет так скоро!.. И потом, вы сказали, заказчик – мужчина?
– Да, но пусть тебя это не пугает, – быстро ответил Уиттон. – Вы полетите не вдвоем, на корабле с вами будут экипаж и прислуга, в гостинице вы будете жить в разных номерах. Твоя безопасность гарантирована. И потом, наши заказчики сами дорожат своей репутацией. Им не нужны скандалы. К тому же, мы с каждым из заказчиков проводим специальный инструктаж. Все предупреждены, что с моим персоналом недопустим никакой флирт. Я очень дорожу своими сотрудниками, которые умеют молчать, и не допускаю, чтобы их обижали. Если кто-то из туристов нарушает хотя бы одно из наших правил, лишается возможности когда-либо путешествовать еще, даже если предложит двойную сумму тура. Понимаешь?
Каролина лихорадочно думала.
– Мне больше некого послать, – добавил Уиттон.
– Хорошо, я согласна, – выдохнула Каролина. – Когда лететь?
– Да хоть завтра, – обрадовался Уиттон. – Документы давно готовы. Но турист сам их везет, и сам за них отвечает. Тебе нужно будет только собраться самой и завтра утром быть здесь. А прямо отсюда мы поедем на базу.
– На базу?
– Туда, где находится наш туристический шаттл, или проще говоря, ракета. Космический корабль не на Земле, он на орбите Луны. Ракета доставит вас завтра на корабль.
Каролина коротко кивнула, ощущая, как от нахлынувших мыслей все больше и больше захватывает дух. Она полетит в космос! Она увидит Землю из космоса! И она окажется там, где не оказывалась даже в самых смелых своих мечтах! И что-то в ней вздрогнуло, в самой глубине, и будто подбросило вверх, как будто она уже оторвалась от земного притяжения и закружилась в невесомости…
Он кивнул и скорым шагом направился вверх по склону, стараясь не хромать, а едва Инна скрылась из виду – побежал.
Нет, в санаторий Ковалев вернулся вовремя, детей ещё не вывели в холл. Зато он немедленно столкнулся с Зоей Романовной.
– Где вы были? – спросила она строго и подозрительно.
– Я гулял, – фыркнув, ответил Ковалев – какого черта он должен давать ей отчет?
– У меня такое впечатление, что вы не гуляли, а валялись под кустом. – Она смерила его взглядом. – И перегаром от вас сегодня разит просто неприлично.
– Даже если я валялся под кустом, вас это не касается. И что я делаю по вечерам – тоже. Я в отпуске.
– Это детское учреждение. Здесь не место пьяницам и хулиганам.
– Я могу подождать Аню на улице, – усмехнулся Ковалев.
– Я была бы вам признательна, но у воспитателя не будет времени одевать вашу дочь. – Зоя Романовна сжала губы. – Так что просто приведите себя в порядок и старайтесь не дышать на детей, здесь лечатся астматики.
Она развернулась, давая понять, что разговор окончен, но Ковалев не удержался и кинул ей вслед:
– Вы считаете, что дышать свечным чадом детям-астматикам полезно?
Зоя Романовна оглянулась.
– Вне всяких сомнений, присутствие на богослужении благотворно сказывается на здоровье детей. Татьяна Алексеевна написала об этом монографию, можете с ней ознакомиться, это признанный научный труд.
– Если считать теологию наукой, может быть.
– Это монография по медицине, – сдержанно ответила Зоя Романовна и пошла прочь.
– Надеюсь, в туберкулезных санаториях детей не причащают одной ложкой на всех… – проворчал Ковалев.
Некстати из медицинского крыла вышел Владимир Петрович – пожилой педиатр.
– К вашему сведению, молодой человек, кагор, применяемый при богослужении, имеет концентрацию спирта, которая наилучшим образом способствует обеззараживанию. Наши предки были мудры.
– Способствует – это вовсе не означает «полностью уничтожает все бактерии». Надеюсь, шприцы вы не в кагоре вымачиваете, а в автоклаве кипятите.
– Мы уже давно используем одноразовые шприцы, – посмеялся педиатр и направился своей дорогой.
Ковалев пожалел, что снова ввязался в бесполезные препирательства, но все же подошёл к зеркалу – он не привык выглядеть неопрятно. И тут Зоя Романовна оказалась права: выглядел он и в самом деле так, будто валялся под кустом, что было не так уж далеко от истины… Даже сухие листья в волосах запутались. И если причесаться и отряхнуться ничего не стоило, то отекшее после вчерашнего лицо спрятать было трудно.
Ковалев застал только начало скандала из-за исчезновения Павлика – воспитательница надеялась найти его в одном из кабинетов физиотерапии. Пришлось поторопить Аню – ей было любопытно, что такое молебен, хотелось взглянуть на молельную комнату и на батюшку. Впрочем, батюшку она всё же увидела, рассматривала его широко открытыми глазами и спросила громко, с детской непосредственностью:
– Пап, а это поп – толоконный лоб?
Ковалев кашлянул, а отец Алексий, проходя мимо, улыбнулся Ане так же тепло и обаятельно.
– Ань, поп – это невежливое слово, вежливо надо говорить «батюшка».
– Почему батюшка?
– Так принято.
– А Балда говорил «батька». «Что ты, батька, так рано поднялся – чего ты взыскался?» – продекламировала она.
– Кто тебе сказал, что Балда был вежливым парнем? – усмехнулся Ковалев.
Он вовсе не собирался показывать Ане молельную комнату, несмотря на её любопытство, но, когда они направились к выходу, их нагнала главврач.
– Я ни в коем случае не агитирую вас присутствовать на службе, но мне кажется, Анечке было бы любопытно посмотреть на нашу молельню, – сказала она, сладко улыбаясь. Да, определенно, между ней и батюшкой имелось внешнее сходство, но Татьяна Алексеевна не имела и десятой доли его обаяния.
– Да, пап. Я только посмотрю одним глазком, и всё… – Аня глянула на него просительно.
Ковалев опасался, что исчезновение Павлика с минуты на минуту станет очевидным, и вовсе не хотел отвечать на вопросы о нем – не любил и не умел врать. Но отказать Ане было бы неправильно – запретный плод сладок.
И сначала ей понравилось. Она ахнула и остановилась на пороге – и улыбка батюшки, и вид молельной комнаты дополнял сказочные слова Зои Романовны за завтраком. Но прошло всего несколько секунд, и Ковалев заметил, что дыхание Ани подозрительно учащается, становится глубже, будто ей не хватает воздуха. Он не стал дожидаться страшного свиста у неё в груди, подхватил её на руки и бросился вон из корпуса. И услышал за спиной:
– Как черт от ладана…
Инна стояла на том же месте, где он её оставил, – наверное, высматривала «демона смерти». На воздухе Анино удушье тут же прошло, будто и не начиналось вовсе, Ковалев даже не успел достать ингалятор. Инна нисколько не удивилась ни начинавшемуся приступу, ни бесследному его исчезновению.
Они двинулись к кромке воды втроём, держа Аню за руки с двух сторон.
– Многим людям делается плохо в церкви, и детям тоже. Вы не находите это странным? – спросила Инна.
– Ничего странного в этом нет. Там душно и много людей, – пожал плечами Ковалев.
– В метро тоже душно и много людей.
– Вы передёргиваете. Во-первых, в метро не так душно. Во-вторых, там тоже многим делается плохо.
Инна словно не услышала его ответа:
– Они считают, что это происки дьявола. Что это бесы корчатся в человеке, не желают выходить.
– Надеюсь, православие не практикует экзорцизм, – поморщился Ковалев.
– Отчего же, отчитка, обряд изгнания бесов, существует и в православии, только экзорцизмом не называется. Они на полном серьёзе считают, что, если окрестить Павлика, он перестанет задыхаться от запаха ладана.
– В самом деле? Там нет ни одного врача в здравом уме?
– Думаю, они не сильно ошибаются. Сначала ребёнку внушили страх перед приступом на пороге молельни – и, конечно, приступ случается обязательно. Но показали и выход, избавление от страха, – надо только принять крещение. Плацебо тоже лекарство, а приступы астмы часто имеют психологические причины.
– Слушайте, но ведь это… мракобесие, натуральное средневековое мракобесие…
– Это вера, – пожала плечами Инна. – Если один идиот лечит ребёнка молитвами вместо антибиотиков – он сумасшедший, если так делают все вокруг – это психическая норма, какой бы глупостью вам это ни казалось. Скажу больше, скоро ваша убежденность перестанет быть нормой и будет объявлена психической патологией. Не в результате поповского заговора, а по определению психической патологии.
Ковалев издали заметил следы на песке. Отпечатки резиновых сапог мальчика – других следов рядом не было. Что же это, два здоровых парня оставили маленького на берегу реки в одиночестве? А если собака в самом деле бегает где-то рядом?
– Вы видите? – спросил он у Инны.
– Что? – не поняла она.
– Следы. Он один. Ребёнок шел здесь один.
Она испугалась, вскинула руку ко рту.
– Ой, мама… А я и не поняла сначала. Не сообразила. И если вы в самом деле видели эту собаку…
– Побудьте с Аней, я попробую его догнать, – сказал Ковалев.
– Да, конечно, конечно! – закивала она. – Ань, побудешь немного со мной, пока папа побежит вперёд?
По следу на берегу он шел минут пятнадцать и довольно скорым шагом – Аня и Инна давно скрылись из виду. С реки тянуло сыростью, над водой поднимался еле заметный парок и сползал вниз по течению – когда Ковалев смотрел на воду, ему казалось, что он стоит на месте. Река катилась рядом, блестела на солнце ледяная вода, и в голову все время лезли мысли, что плыть по течению получится быстрей, чем идти пешком.
В этих местах Ковалев ещё не бывал. Берег поднялся выше, кое-где превратившись в песчаный обрыв, и лес подступил к этому обрыву вплотную. Настоящий лес – он был не похож на тот, что окружал санаторий.
А зайдя за поворот, Ковалев увидел Павлика – далеко, метрах в трехстах впереди: его вел за руку человек в мокром ватнике. Они должны были вот-вот скрыться за следующим поворотом, и Ковалев закричал во всё горло:
– Эй! Стой! Стой!
Человек в мокром ватнике приостановился, оглянулся на крик, но, увидев Ковалева, направился дальше. Он не ускорил шаг, не побежал, просто пошел, и мальчик шагал рядом с ним не сопротивляясь – даже с такого расстояния было видно, как доверчиво он заглядывает этому человеку в лицо…
– Остановись, слышишь? – крикнул Ковалев и побежал, но как ни торопился, всё равно вскоре потерял их из виду.
А цепочка следов уверенно тянулась всё дальше и дальше: следов резиновых сапог мальчика – следов мужчины рядом не было. Впрочем, Ковалев тут же сообразил, что человек в ватнике шел по воде. Почему? Не хотел оставлять улик?
Ковалев добежал до поворота, за которым скрылся Павлик, но сколько ни всматривался вперед, никого не увидел.
А потом следы маленьких резиновых сапог повернули в воду и исчезли… Взгляд сам собой скользнул по поверхности воды, рука потянулась к верхней пуговице – то ли вдохнуть поглубже захотелось, то ли в самом деле Ковалев только и ждал повода раздеться и прыгнуть в реку… Мысли заметались в голове одна другой злее: на себя, на Селиванова со товарищи, на чертов молебен… Обычно Ковалев паниковал только тогда, когда опаздывал, наивно полагая, что в других случаях способен хранить хладнокровие. Он и теперь думал, что мыслит вполне ясно, просто не может решить, что предпринять. В двенадцать лет, имея первый юношеский разряд по плаванию, он не продержался в холодной воде и десяти минут, у семилетнего мальчика времени было намного меньше. Ковалев не сразу вспомнил, что Павлик не умеет плавать, и вряд ли единственный урок в бассейне ему помог. А ещё есть холодовый шок… Зато в памяти сразу всплыли слова Инны о жертвах, которые берет река… И этот человек – не собирался ли он принести ребёнка реке в жертву? Здесь все поголовно ненормальные: одни готовы тащить мальчика в церковь, не считаясь с приступами удушья, другие верят в водяных и «настоящее динго», так почему же одному из ненормальных не практиковать человеческие жертвоприношения?
С минуту Ковалев, машинально расстегнув куртку, метался по берегу, пробежал немного вперёд, думая о быстром течении, пока не наткнулся на следы маленьких резиновых сапог, которые вели из воды. Выглядело это мистически загадочно, но, подумав секунду, Ковалев догадался, что несколько метров мальчик просто прошел по воде. И стоило посмеяться над собой и своей паникой – следопыт, нечего сказать! – но почему-то было не смешно.
Алекс распорядился усилить посты на холме у спуска в каньон и на основной дороге, и отправился догонять Саата.
У распахнутых дверей коттеджа стояли несколько человек. Алекс подошел, поздоровался. Спросил:
— А где Нуч? Как он?
Ответил один из присутствующих — из-под плаща лица не разглядеть:
— Только что унесли его в медцентр. Там АЭП есть, может, выживет.
Алекс оглядел помещение. Лужа темной крови на полу, от нее в сторону кухни тянется цепочка следов. Бандит натоптал? Или уже кто-то из своих отметился?
Саат словно прочитал его мысли:
— Дальше прихожей никто не заходил.
— Откуда у этого Риммера взялся нож? — снова спросил Алекс. — Мы ж его обыскали.
Саат побледнел и раздельно ответил:
— На кухне взял. В этих коттеджах все кухни оборудованы одинаково. Я хотел бы знать, кто проверял помещение, перед тем как запереть здесь бандита.
— Так нуч и проверял, — раздалось из-за спины.
— Понятно. Что же… похоже, побег произошел не более часа назад.
— Кровь? — задумчиво спросил Саат.
— Да. Здесь сухо и почти жарко. А на следах кровь еще не везде высохла. Ну что? Будем его ловить? Какие варианты?
Саат потрепал губу. Задумчиво ответил:
— Большого вреда бандит причинить не сможет. Он не единственный, кто смог удрать, во время боя некоторые сообразили, что к чему, раньше, и скрылись. Так что будем считать, что Эннет в любом случае о нас предупрежден. Гоняться за парнем ночью по пустыне из чувства мести… у нас будет трудный день, и мне бы не хотелось, чтобы мы тратили часы отдыха на поимку этого… человека. Кстати. Надо усилить охрану оставшихся двоих.
Инспектор Гус после разговора с Джетом, как обещал, попытался вызвать мэра. Но тот не отзывался на настойчивые просьбы о подключении, может, спал, а может, просто отключил сигнальник. Чтобы не мешали.
Во всем здании уже никого не было, кроме дежурного диспетчера. Инспектор сидел один, пытался как-то сопоставить разрозненные факты. Новости, переданные Джетом, волшебным образом проявили всю картину, за исключением некоторых мелочей. В частности, того, с чего все началось. Кто же был тот человек, что выпал из окна гримерки неделю назад? Кажется, целая жизнь прошла. А всего-то пять дней! И сейчас это уже не кажется таким важным.
Инспектор прошелся по комнате из угла в угол. Завтра утром, не позднее, нужно связаться с военной базой, с пограничниками. Еще, надо где-то добыть техников, способных вернуть к жизни городской сигнальный периметр. С прошлой войны им никто не пользовался, но скорей всего он сохранился хотя бы фрагментарно. И надо отправить людей на посты в пустыне, какие еще не разрушены. А главное, надо усилить охрану космопорта. Да, вот этим как раз нужно заняться в первую очередь. И может быть, даже, прямо сейчас. Пожалуй, да…
Вот только усиливать придется своими людьми, а их не так много, и им тоже изредка надо спать. Может, с утра этим заняться? Нет уж. Чем черт не шутит…
Отдав все необходимые распоряжения, инспектор связался с Мелиссой.
— Не спите? Это хорошо. У нас новая порция проблем.
Мисс Робсон широко зевнула:
— Что-то срочное?
— Угу. Джет Дага нашелся.
— Живой?
— Похоже на то. И андроид с ним, и циркачка. И новости такие, что… в общем, приезжайте. Все расскажу.
— Но с ним все в порядке?
— Завтра приедет, увидим. Давайте, я вас жду.
— Уже еду.
— Привет.
— Здравствуйте, Джет. Уже пора, да?
— А что как мрачно?
Облупленная мордашка Даны выражала мрачное покаяние.
— Я виновата. Если бы тогда, в кафе, я не… не сорвалась, ничего бы этого не случилось. И вообще…
— Ну, у вас и самомнение. А гведи тоже вы на Руту позвали?
Они разговаривали на крыльце коттеджа, в котором заночевала Дана. Девушка сидела на ступеньке, а Джет пришел сказать ей, что пора собираться, прибыли машины из города.
Дана встала, отряхнула штаны, накинула на голову капюшон плаща. Кивнула, глядя в сторону:
— Я готова. Идемте.
— Да что такого случилось?
— Ночью парня убили. Этого бы не было, если бы мне не пришло в голову устроить шоу на площади. Все отвлеклись и… и он один понес бандиту еду. Никому не сказал об этом. А теперь он умер.
— Дана, вы прелесть! Это ж надо с такой легкостью взваливать на себя вину за все, что происходит в мире. Если бы не вы, мы до сих пор даже не догадывались бы о гведи, если бы не…
— Джет, я поняла. Не надо перечислять. Я, наверное, просто устала. И… я все время думаю о моем зверинце. Конечно, на яхте все приспособлено для них, и без кормежки и воды животные не останутся. Но мы раньше не оставляли их одних так надолго.
— Я понимаю. Все будет хорошо.
— Бродяга тоже так говорит. Но про Бродягу я точно знаю, что он так говорит, когда уже видит впереди какую-то солидную гадость.
Джет тут же смекнул, какую именно. Предполагаемый захват космопорта, конечно. В этом случае Дана еще долго не сможет попасть на яхту.
На площадке у погрузчиков уже стояли два больших кара. У ближнего о чем-то беседовали водитель и Саат.
Чуть в стороне собрались провожающие. Пестрые плащи шевелил легкий ветер, солнце уже подсветило дальние вершины, но из-за горизонта еще не показалось.
Бродяга отделился от группы провожающих, подошел к хозяйке. Она молча взяла его за руку и так замерла, прикрыв глаза.
Джет покачал головой. Девчонку было жалко, хотелось сделать для нее что-нибудь хорошее, вот прямо сейчас. И вместе с тем он знал — ни от кого, ни от друзей, ни от чужих, она не потерпит ни сочувствия, ни жалости. Почему так, Джет не смог бы ответить. Но зуб прозакладывал бы, любимый коренной, что не ошибся.
Подошел Алекс. Джет отвернулся. Сейчас-то он готов был драться… Именно потому, что рядом была Дана. Именно потому, что Дана выжила, а Марта — нет. Но, не смотря ни на какую готовность, сейчас любое выяснение отношений будет глупым мальчишеством. Потому что Джет уедет, а Алекс останется здесь — удерживать бандитов.
Дана сказала:
— Дурацкий какой-то день сегодня. Все не так.
— Вам пора. — Алекс кивнул на первую машину. — Бродяга, можно тебя на минутку?
Дана выпустила руку андроида, тем самым разрешая ему отойти. Они остановились в двух шагах. Алекс говорил что-то вполголоса, робот внимал. Джет не стал прислушиваться.
Саат от первой машины махнул рукой. Грузовой кар опустил боковую дверку — она превратилась в удобную лестницу. Пора.
Когда Джет уже поставил ногу на ступеньку, услышал из-за спины:
— Эй, Дага!
Обернулся. Алекс смотрел на него сквозь прищур. Словно загадку разгадывал:
— Увидимся!
— Да.
Хью опоздал на полчаса, прибыв на набережную в волнении. Пройдя по уже знакомым местам, он отыскал Лауру с этюдником. Девушка была то ли грустна, то ли сосредоточена, то ли обижена на опоздание. Она молча кивнула Хью. Зажав в зубах длинный карандаш, Лаура растирала подушечкой пальца грифель на картоне. В этом жесте было что-то детское и непосредственное.
— Добрый день, Лаура, — поприветствовал ее Хью. – извини за опоздание. Я переписывал черновик очерка. По глупости не взял с собой печатную машинку, она весит многовато, не стал утруждать себя. А выяснилось, что это весьма незаменимая штуковина.
— Я посмотрю очерк, но попозже, герр Петерс, — ответила ему Лаура без улыбки, показывая, что она очень занята.
— А можно ли мне посмотреть, как вы работаете? – спросил робко мнимый Петерс.
Лаура отрицательно покачала головой. Хью почувствовал себя олухом и предпочел ретироваться. Он отошел от художницы и стал прогуливаться по набережной, стараясь не упускать из виду девушку. Метрах в ста от Лауры с этюдником скучал Себастьян Кох. В этот раз он был одет в элегантные джинсы и в тон им рубашку. Хью подошел к Себастьяну и поздоровался:
— Добрый день, Себастьян. Хотел бы заказать у вас свой портрет.
— Возражений нет, — улыбнулся Кох. – как вы желаете, чтобы я вас изобразил?
— На усмотрение мастера, — польстил ему Хью. Себастьян окинул его критическим взглядом и предложил сделать шарж. Хью к своему стыду не знал, что значит «шарж» и осторожно спросил:
-Ээ, а как вы это видите?
— Можно изобразить вас в компании Мерилин Монро, с бокалом в руках. Или же, — Себастьян Кох снова скептически посмотрел на Хью Барбера, — в пером в зубах и керосиновой лампой, пишущего что-то на свитке бумаги. Или в костюме любимого литературного героя.
— О, — обрадовался Барбер, — эта идея мне по душе. Я в детстве был поклонником рассказов о знаменитом сыщике — Шерлоке Холмсе, и примерить его знаменитый клетчатый плащ не откажусь.
— По рукам, — Себастьян на удивление крепко стиснул кисть Барбера. – С вас, герр журналист, триста марок.
— Идёт, — согласился Барбер, не зная расценок, но подозревая, что Себастьян здорово надул его.
Барбер занял место напротив, чтобы ему было видно Лауру, хотя бы издалека. Себастьян поколдовал над позой Бабрера, покрутил своими ладонями его голову, выбирая по мнению детектива из крайне неудобных наклонов головы самый идиотский, приказал замереть в навязанной позе в течение получаса и приступил к работе. Себастьян лихо орудовал сразу полудюжиной карандашей разной толщины, затирал картон подушечками пальцев, дул на бумагу, сыпал угольный порошок и проделывал массу других манипуляций, чем напомнил Барберу ловкого жонглёра. Барбер периодически косился в сторону Лауры, пытаясь рассмотреть, что она делает, но видел только неясный силуэт в просторном клетчатом платье.
— Я вижу, вы неравнодушны к нашей малышке Лауре, — хмыкнул Себастьян Кох. Барбер промычал в ответ что-то нечленораздельное, что могло означать как «да», так и «не уверен». – Имейте в виду, я ее в обиду не дам. – пригрозил ласково Себастьян. – Я давно за ней ухаживаю, можно сказать, что мы больше, чем друзья.
— Вот как? — удивился Хью. «А с другой строны, — подумал он про себя, — с чего ты взял, что Лаура не имеет хотя бы одного постоянного поклонника или даже любовника?»
— Да, именно так, — уверенно сообщил Себастьян. – Я за ней уже три года ухаживаю, с тех пор, как она появилась в нашем кругу.
— А я –то думал, что она — любовница Бориса Казарина, — протянул Хью Барбер.
— Да это всё сплетни, — Себастьян даже приостановил работу, и наклонившись над детективом, убежденно сказал, — они живут вместе, только и всего.
— Что же она, его сиделка? – спросил Хью.
— Я бы сказал, что она ему как дочь, если бы не знал, что у нее есть отец.
— Отец? – ошарашено переспросил Хью.
— А что вас так удивляет, герр журналист? – засмеялся Себастьян.
— Я думал, что отец не позволил бы молодой девушке жить в одном доме со взрослым и даже пожилым мужчиной, — нашелся Хью.
— Прошу вас помолчать с минуту, я не могу поймать вашу линию подбородка, — с укоризной в голосе сообщил художник. И немного поработав над рисунком, продолжил. – Я, конечно, не имею чести знать отца Лауры, да и с Борисом виделся только дважды, но отец Лауры частенько приезжает в Мюнхен. Это она мне рассказывала. Отец им с Борисом помогает материально, да и по дочери, видно, скучает. Но видно, что Лаура очень уважает отца, и к его мнению прислушивается. По крайней мере, она отзывается о нем исключительно положительно.
— А что она говорила о Борисе Казарине?
— Лаура не жалуется, хотя ей нелегко с Борисом, особенно после того, как он перенес инсульт. Лаура сказала как-то, что у каждого свой крест, и болезнь Бориса — это ее крест.
— Что это может значить? Откуда у молоденькой девушки такие мысли?
— Черт его знает, — задумчиво сказал художник, — особенно религиозной Лауру не назовешь… Вообще, она – девушка с загадкой. – Себастьян строго посмотрел на Хью и сказал, — заболтался я с вами, работе это только мешает.
Себастьян умолк на добрых двадцать минут, Хью периодически вертел головой, пытался размять шею, и, видя энергичные движения новоявленной модели, Себастьян сжалился над ним и разрешил сесть в свободной позе. Хью снова обратил свой взор на Лауру, и увидел, что она направляется к ним. Подойдя к этюднику Коха, она с улыбкой, которая предназначалась Себастьяну, стала рассматривать шарж. Элегантно наклонившись к рисунку, она шепнула Себастьяну несколько слов, и он радостно принял к исполнению ее совет, энергично размахивая карандашом над куском картона. Не сказав ни слова Хью, Лаура вернулась обратно, на свое место и продолжила работу над рисунком. Хью понял, что неожиданная холодность Лауры неспроста, но он не мог понять, чем он мог ее прогневить. Подумав о том, что легенда, рассказанная Лауре, могла дать трещину, Хью пришел к выводу, что эта версия неперспективная. Если бы Лаура поняла, что ее розыском занимается Лилиан Майер, то она бы предприняла попытки к бегству, что очевидно. Значит, причина кроется в чем-то другом. Может быть, мнимый Петер вел себя слишком навязчиво и возбудил другие подозрения. Бог его знает, что на уме у этих девчонок. Между тем, время шло, а Себастьян все еще неустанно трудился и пыхтел над рисунком. Спустя час Хью уже устал позировать и откинулся на спинку стула с молчаливого согласия художника. В этот момент к нему подошла Лаура и попросила дать очерк на прочтение:
— Герр Петерс, я скоро ухожу, поэтому дайте мне очерк на прочтение.
Хью вытащил стопку листов и передал их Лауре.
— Вы будете тут читать?
— Да, — коротко ответила Лаура, и присела на скамейку неподалеку. У Хью от волнения забилось сердце. Он с трепетом наблюдал за тем, как Лаура переворачивает страницы, листая их как вперед так и назад, периодически возвращаясь к прочитанному. Тем временем Себастьян протянул готовую работу Хью. На рисунке был изображен определенно Хью Барбер, сходство не вызывало сомнения. В нелепой позе, с откляченным задом и гротескно крупной головой, одетый в клетчатый плащ и знаменитый головной убор – кепи сыщика, Хью стоял на четвереньках и рассматривал в огромную лупу след дамской туфельки. Хью улыбнулся и расплатился с Себастьяном, попросив оставить сзади автограф.
Лаура жестом пригласила Хью, и тот присел с нею на скамейку. Лаура заглянула через плечо на шарж, выполненный ее долговязым поклонником, и спросила:
— А почему вы в образе сыщика?
— Просто я ищу идеальную девушку, но она от меня все время ускользает, — ответил Хью, и это прозвучало почти как признание.
— Я прочла ваш очерк, — Лаура оставила без ответа сентенцию мнимого Петерса. – Насколько я могу судить, он пресноват, и написан недостаточно профессионально. Искусствоведы так не пишут. Это скорее, заметки обывателя.
— В таком ключе мне и было дано редакционное задание, — ответил Хью со вздохом. – Что ж, если всё так плохо, то я не стану отнимать у вас и Бориса Казарина времени. Буду вынужден распрощаться, оставив о Мюнхене приятные воспоминания с оттенком лёгкой грусти.
В голосе Хью звучало неподдельное разочарование. Однако, внутренне «я» отметило, что Лаура могла оставить отпечатки пальцев на бумаге. Такие отпечатки не были идеальными, но все же, лучше, чем совсем ничего. Если дополнить отчет личными наблюдениями, то перед Лилиан Майер можно было отчитаться, не краснея.
Лаура помолчала, словно боролась сама с собой.
— И когда же вы уезжаете? – спросила она.
— Завтра утром, — с грустной улыбкой ответил Хью. – Прогуляюсь по Мюнхену – и в путь.
— Знаете что, пожалуй, я смогу убедить Бориса Казарина о встрече с вами, — неожиданно сказала Лаура, — и дело даже не в очерке… Хотя улучшить его, я думаю, можно, — лукаво склонив головку на бок сказала девушка. – Почему –то мне не хочется, чтобы вы уезжали так скоро…
Хью не нашелся с ответом, густо покраснев, но как заправский ловелас, поцеловал руку Лауры. Лаура засмеялась, пригрозив ему пальцем.
Всё складывалось просто замечательно!
Как драться с такой махиной? Единственный шанс — вымотать. Подбежал — ударил — беги. Если успеешь. Не успел — умри. Всё просто. Но это если есть куда. А в нашем случае — узкий коридор метра три шириной. Вмазать можно … разок…ну, два-три от силы. Не по потолку же драпать?
Подвернись Крысе под руки талисман на счастье — обрезок трубы или бита — вот тогда бы — куда ни шло. Но, как назло, ничего такого не случилось. Поэтому Оно выставило перед собой клешни, пытаясь сгрести Крысю в охапку. Та отпрыгнула, сделав кувырок назад. Всё — спина её уперлась в стену. До столкновения — доли секунды. Однако Кристина вывернулась — крутанула колесо влево, а её противница врезалась в холодную сталь. Готов спорить — на металле остался отпечаток.
Другой бы от такой встряски помер на месте, а слониха лишь встряхнула головой — и снова в бой.
Кристина встретила её боковым в челюсть и добавила коленом по рёбрам. Еле успела увернуться от пронесшейся над головой ручищи. Двойка в корпус и укороченный локтем под дых. Мимо, локоть увяз в колоссальной груди и вреда не причинил. Отскок — удар ногой с разворота навстречу — тот же эффект. А отступать снова некуда.
Крыська бросилась пиратке в ноги. Благо, наступить на неё та не успела. Быть бы тогда нашей десантнице плоской. Но нет, кувырок, и она вновь на ногах. Взметнулась вперед и вверх — локтем сверху вниз. С расчетом попасть в висок.
Вот тут великанше, видимо, надоело, что её бьют. Она прогнулась всем телом вперед и ударила бесхитростно — животом. Кристина отлетела, будто куль с песком, и рухнула бесформенной массой. Клянусь, я бы уже не встал, но она, пошатываясь, попыталась подняться. Поздно — чудище взмахнуло ногой. Удар приподнял Кристину в воздух и впечатал в стену. Испустив тихий стон, девушка сползла на пол.
— Барбура! Хватит с неё! — хлестнул голос, и Крушительница Небоскребов замерла. В кают-компании появилась наша старая знакомая с тесаком. Без попугая на плече, с полным комплектом конечностей и глаз. Но всё равно с первого взгляда было понятно — перед нами пиратский капитан. Зелёные глаза мечут молнии из-под густой копны спутанных волос, почти мужской — только без щетины — волевой подбородок с ямочкой, и голос, привыкший повелевать.
—Может, пригодится ещё. Доставим на Землю нашу посылку, а там уже посмотрим, что с ними делать.
Тут она подошла к девочке-оборотню и погладила её по голове:
— А ты, Мышка, молодчина. Отлично сыграла. Жаль, протез твой малёха испортили. Ничего, новый тебе справим, лучше прежнего.
— Протез?!! — у меня глаза вылезли на лоб.
— А у нас здесь, знаешь ли, уран везде, — взглянула на меня капитанша, — детки разные рождаются. Иногда всё на месте, а бывает, что и не всё. Ладно, мужики, кто тут пилот? Надеюсь, не эта ваша боевая соплячка?
Упираться не было смысла, поэтому я поднял руку.
— Угу, — смерила меня взглядом пиратка, — все ясно. Барбура, девчата, заприте их куда-нибудь.
Уж не знаю, кто из нас троих был красавчиком, но руки Барбура не стала отрывать никому. Нас почти ласково проводили в каюту, хотя напоследок кому-то из Кристинкиных птенцов отвесили пинка. Кристину занесли и положили там же. Ох, и крепко ей досталось. Сознание потерялось и в скором времени, похоже, не вернется.
Пока Игорь с Семеном кряхтели и шепотом жаловались друг другу на жизнь, я осмотрелся. Ничего, что бы облегчило нашу участь или помогло сбежать, в каюте не оставили. Вынесли всё, кроме привинченных к полу коек.
— Да точно они, я тебе говорю! — вдруг раздался крик Игоря.
— Этого не может быть, — со всей убежденностью правоверного утверждал Семен, — у нас в храме им давно спели заупокойную песнь. Значит, Протоплазма приняла эти несчастные души.
— Кого приняла? О ком вы? — живо заинтересовался я разговором.
— Да пиратки эти чертовы! — Игорь обрадовался, что нашел слушателя, а Семен только покачал головой.
— И что там с пиратками?
— Я про них когда-то доклад писал! Это один из наших — федеральных, в смысле — спутников. Там когда-то добывали уран и прямо на месте превращали в оружие.
— И?
— И когда колонии восстали, со спутников этих всё выгребли. Ну, сам, наверное, помнишь, тогда Федерации плохо пришлось, времена были отчаянные.
— Что значит «всё выгребли»? — уточнил я.
— То и значит. Всех мужиков — на фронт, всё оружие — туда же, всю мало-мальски пригодную технику — тоже. В общем, всё. Остались одни бабы и минимум оборудования для поддержания жизни.
— И что дальше?
— Дальше ничего, — вмешался Семен, — Эти планетоиды были уничтожены силами колонистов. А те, что не были — их полностью расформировали.
— Да ерунда это, — поморщился Игорь. — Колонистам не до того было, чтоб полудохлые шахты уничтожать. Просто после мирного соглашения вспоминать об этих астероидах было как-то не с руки. Поэтому про них и забыли. А те, которые подавали признаки жизни, усмирили войсками.
— Но официально…
— Ну, да, официально! Ты ещё Протоплазму вспомни, она тоже очень официальная!
Семен нахмурился и сжал кулаки, Игорь с вызовом посмотрел на товарища.
— Плутоний, значит… Вот как этот танк ходячий на свет появился… — я не обратил на назревающую драку внимания. Какая-то мысль крутилась в голове, но все никак не могла оформиться. — Теперь понятно, чего они так спецназ не любят. И Землю тоже.
Сказал, и осенило:
— Стоп! Игорь, оружие, говоришь, там делали?
— Ага. Бомбы, всякие двигатели, генера…
Секунда тишины. Нехорошей такой. Когда все всё понимают, но вслух никто говорить не хочет.
— Значит, посылочка, которую они везут… Это может быть…
— Да. Это может быть! — вдруг раздался Крыськин голос.
Вот десантура, вот молодцы, умеют воспитывать кадры! Кристина даже в сознание пришла как-то по-армейски собранно, организованно — открыла глаза и резко села, свесив ноги с кровати. Встряхнула гривой, чтобы разогнать оставшиеся после удара спецэффекты, и ехидно спросила:
— Ну? Что же вы не встряли, пока я её мотала? А, дрыщи?
Молодняк отвечать не стал, видимо, привыкли уже к таким эпитетам, а я попытался оправдаться:
— Я не дрыщ! Я — джентльмен, и женщин не бью!
Не прокатило.
— А где ты разглядел женщину в этом мастодонте? — грубо осведомилась Крыся. — Если сиськи на грузовой звездолёт налепить — тоже будет женщина?!
Я представил картину, как эта могучая космо-грудь будет трепетать при заходе на посадку, и невольно улыбнулся:
— Для меня таких слов, как сиськи не существует. Грудь, бюст…
— Бюст — это голова с плечами в старинном музее. А здесь — сиськи. Самые настоящие!
— А может, мы об этом потом поговорим? — вклинился в разговор Игорь. — У нас есть и посерьёзнее проблемы!
— А чего переживать? — удивилась Кристина. — Лететь нам ещё до-о-олго, будет время и план какой-нибудь обсудить и сись…
Но тут лязгнула дверь, и Крысю грубо прервали:
— Очухалась-таки, зараза? Крепкая…. как таракан!
— Тараканы не крепкие, они живучие, — парировала наша амазонка и вскочила. Вернее, попробовала. Травмы всё ещё давали о себе знать, поэтому она с оханьем села на койку. В дверях, согнувшись, стояла Барбура.
— Пилот, давай на выход, — буркнула она, и я, делать нечего, дал на выход.
***
За столом — за моим любимым столом! — сидела капитанша пиратов.
Пристально поглядев на меня из-под спутанной гривы, она представилась:
— Звать меня Хельга. Я здесь главная.
— Меня звать Алекс, и я здесь пленник, — мрачно ответил я.
Она ухмыльнулась и продолжила:
— Ты человек военный, Алекс, и меня поймешь.
Эта фраза вызвала у меня прилив адреналина. Подобные обороты частенько используют боссы, и, как правило, это значит, что ничего хорошего ждать не приходится.
— Добровольно сотрудничать ты, скорее всего, откажешься, — я кивнул. — Поэтому самое простое решение — шантаж.
— Шантаж? — выдавил я.
Капитанша кивнула.
— Старый добрый. Ты — ведешь хорошо себя и корабль. А твои дружки — спят в своих холодильниках, и ничего с ними не происходит. Ну, как? По рукам? Или готов пожертвовать кем-нибудь, затягивая решение?
— Да! — поспешно сказал я. — В смысле нет, жертвовать никем не надо. Я согласен.
— Вот и прекрасно, — улыбнулась капитанша, чего я от нее никак не ожидал. Как-то не вяжется жестокая бандитка и такая добрая улыбка. — Хорошее решение. Барбура?
В следующий миг Разлучительница Собраний подхватила меня и взвалила на плечо. В ответ на мое удивленное ойканье, капитанша хмыкнула и пояснила:
— Курс к Земле мы проложить сможем. Вы понадобитесь на подлёте. Спите спокойно, пилот, — и уже минут через десять меня погрузили в крио-камеру.
Споры ученых мужей о том, видят ли люди в состоянии крио-покоя сны, ведутся с того самого момента, как эти камеры были введены в строй. Кто-то утверждает, что процессы в организме настолько замедленны, что ни о какой мозговой активности и речи быть не может. Кто-то упирает, что это возможно, но только, когда человек начинает оттаивать… В общем, и по сей день вопрос, снятся ли замороженным людям мерзнущие овцы, остается открытым. Кто прав, я не знаю, но…
…мне снилась странная сцена: на каменном троне сидела Барбура — отчего-то вся зелёная, раздувшаяся и с хвостом. Её лицо стало раза в три больше, но все равно было узнаваемым. У трона на коленях примостилась Кристина в очень фривольном костюмчике, похожем на позолоченный купальник со странной юбкой. Вид портил только ошейник и цепь от него в лапах Барбуры. Рядом с троном на корточках сидел Игорь. Узнал я его не сразу — во сне он обзавелся длинными ушами и уменьшился в размерах. Где-то слева виднелся тип в странном костюме с реактивным ранцем. Шлем скрывал его лицо, но судя по сложенным в молитве рукам, — типом был Семен. Я обнаружился на заднем плане. Уж не знаю, что мне хотело сказать мое подсознание, но я был больше похож на гипсовое изваяние, барельефом торчащее из стены. А моя поза… будто я пытаюсь сдвинуть с места Барбуру, выражение лица — соответствующее. И самое противное — мне казалось, будто все это уже было. Было давным-давно в далёкой-предалёкой…вставайтека? Какая ещё «вставайтека»?!
— Вставайте-ка, товарищ пилот, — голос Бабмуры разбудил меня окончательно. Я открыл глаза и принялся выбираться. Заморозили меня не в «пилотской» камере, поэтому «отходняк» был делом долгим и тяжёлым. Это там меня бы мигом привели в чувство всякие препараты. А тут — все куда безопаснее, но так долго! Организм медленно приходил в себя. Слабость постепенно отступала, в желудке снова просыпалось стандартное чувство голода. Примерно через полчасика я сумел подняться и побрел в капитанскую рубку.
Там уже сидела капитанша, Мышка и какая-то строгая дама, видимо, их местный аналог пилота. И, что особенно неприятно, моего друга кактуса Жорика выставили куда-то далеко в коридор. Чем он им тут помешал?
— Что у нас плохого? — хрипло поинтересовался я. Вышло здорово. Очень по-пиратски.
— Неважно выглядишь, Алекс, — покачала головой Хельга. — Сможешь управлять кораблем?
— Ещё и не такое смогу, — пробурчал я.
— Вот и хорошо. До Солнечной системы лететь ещё часов восемь. За это время как раз оклемаешься. Нам же не нужны неожиданности, так?
— Успокойтесь, пройдём мы все кордоны. Меня там знают, коды я помню. Всё будет нормально.
Пиратки кивнули и удалились, оставив меня наедине с электроникой. Я уселся в кресло, вызвал пару панелей, проверил показания приборов. Маршрут был проложен грамотно, автопилот спокойно мог вести корабль до самой Земли. Но вводить код опознавания нужно вручную. Иначе зачем вообще нужны эти пилоты? Это шутка была, если что. Так вот, повалявшись в удобном кресле, окончательно придя в норму, я начал готовиться к предстоящей наспех выдуманной операции по освобождению