«Ты никогда не решишь проблему, если будешь думать так же, как те, кто ее создал» (Альберт Эйнштейн)
Официант, лавируя меж столиков, принёс в одной руке блюдо с пирожными, а в другой — кувшин с травяным настоем. Три пиалы, вложенные друг в друга, располагались и удерживались как раз на кувшине. Их могло бы быть и больше, особый шик – удержать все и не разбить, обслуживая большую компанию посетителей.
— Наполните две чаши, пожалуйста, — попросила Амалия, предложила угощение компаньонке, а сама продолжила витать в собственных мыслях, перебирая в руках цепочку от лежащей на коленях дамской сумочки.
«Ах, если бы можно было действовать открыто и не быть заложницей обстоятельств… И не задаваться каждый раз вопросом – могу ли я и впредь обеспечивать себе достойное положение в обществе. Не метаться из крайности в крайность в суете событий, нарабатывая осведомлённость и популярность. Не играться в приветливую и общительную со всеми подряд. А просто быть. Быть там и с теми, к кому по-настоящему тянет. И ведь есть, есть возможность попросить леди Варамис об одной услуге взамен помощи в её поисках…»
— Остынет ведь. Прохладно уже, — намекнула на напиток компаньонка.
— Не страшно, у меня есть на этот случай разумное решение, — ответила Вербер-Шницкая, сняла с кувшина пустую тёплую на ощупь пиалу и поставила на её место свою, наполненную.
— Проницательно! Весьма и весьма. И на прошлом благотворительном приёме Вы так ловко распределили обязанности среди девушек, что наша группа сшила вдвое больше мешочков, чем другие.
Амалия улыбнулась уголками губ.
— Это было несложно. Под бесконечную болтовню проще делать что-то однотипное, вот и разделила обязанности. Кто режет, кто сшивает, кто аппликацию делает. После нескольких повторений так даже сносно стало получаться.
— Господин Вербер это славно придумал. И молодёжи занятие, и городу доход.
— Правда что ли? Пускание пыли в глаза, не более. Я, конечно, не нанималась считать чужие деньги, но сопутствующий фуршет и небольшой концерт для развлечения благородных дам явно не окупит продажа их сувенирного рукоделия на Всемирной Выставке.
— Приветствую, дамы! Не успели заскучать? – подошел к столику полисмен.
— Успели. Присаживайтесь, господин Ялкис, — ответила Амалия, — Развейте нашу скуку.
— Но вы же так прекрасно общались о своём, о женском – о шитье и кройке…
— Эта тема не столь занимательна, как может показаться. А как ваш рабочий день прошел? Вам удалось переговорить с нашей общей знакомой?
— Мне даже не удалось с ней встретиться. В первый мой визит хозяин дома, небезызвестный господин Астер Ломастер, сообщил, что…
— Ой, что же я не угощаю Вас, как гостя! – перебила Вербер-Шницкая, споро ухватилась за кувшин. И настой из носика полился в пустую пиалу, а вот жидкость из находящейся сверху на кувшине наполненной пиалы выплеснулась аккурат на стол и платье компаньонки.
— Ах! Что же я наделала?! – тут же всплеснула руками и вскочила Амалия, — Прости, пожалуйста!
А пока вскакивала, она ещё и неловко задела столешницу, добавив ей наклона. Теперь зелёное пятно на бежево-золотистом подоле стало ещё больше.
— Вот ведь неловкая я! Ну как же так, а?! Верно же говорят, поспешишь – людей насмешишь. Нужно срочно застирать, иначе пятно так и останется! Очень уж въедливое. Беги в дамскую комнату, в этом ресторане она непременно есть.
— Да, конечно! Простите, что вынуждена Вас временно покинуть… Может, всё же остаться? А платье, что ж, такова его судьба…
— О, неужели под защитой бравого полисмена мне будет грозить какая-то опасность? – со смехом спросила Амалия, — Бегите-бегите, и ни о чем не беспокойтесь!
«Конечно, побежит, куда денется, её семья не столь богата, чтобы разбрасываться парадно-выходными нарядами» — про себя подумала она же, — «Жалко девчушку, конечно, но отцовские соглядатаи тут ни к чему».
Компаньонка поспешила в сторону кухни, а Ялкис Свиристел уже успел к этому времени набросить на остатки настоя на столешнице пару салфеток, и опасность запятнаться более никому не грозила. Он ловко подхватил свою пиалу, отсалютовал ей Амалии и пригубил.
— На вкус напитка досадная неприятность никак не повлияла! – тихо произнёс мужчина.
— Мне более интересно, что за досадные неприятности помешали Вам встретиться с госпожой Варьей Иглежской, — Амалия тоже начала разговаривать тише.
— В первый мой визит хозяин дома, небезызвестный господин Астер Ломастер, сообщил, что она уже уехала. Во второй визит не оказалось дома и его, отправился в цирк, чтобы прямо на месте устанавливать какой-то заказанный ему реквизит для выступлений. Я на всякий случай через госпожу Элиссу Ломастер на словах передал, что хочу увидеться с госпожой Варьей.
— И всё?
— Передал привет от тебя лично. И то, что у меня есть сведения об экспедиции в Лесной Край и исследованиях господина Руано Игзешеса. Это же должно её заинтересовать настолько, чтобы искать встречи со мной?
— Хм… Хм… Должно бы. Напомни, а для чего ты сам ищешь с ней встречи?
— Чтобы более эффективно помогать моей хорошей подруге, — подмигнул Ялкис, — Хотя изначально я, конечно же, подозревал госпожу Варью в связях с астральщиками.
— Ах да, это же Ваша идея-фикс. Но зачем Вам вообще ввязываться в эти поиски? Почему нужно именно разоблачение каких-то там астральщиков, а не дело, связанное с внутренними проблемами мира? – Амалия принялась за одно из пирожных, — О, вкус отменный, рекомендую.
— В разрешении внутренних проблем придётся занимать чью-либо сторону, а моё положение весьма шаткое. Вот просто подумай, зачем мы в Лиаре вообще нужны? Когда я говорю «мы», то подразумеваю именно иномирцев. И богатую верхушку, и ремесленников, и слуг.
— Отвечу вашей же сказанной когда-то фразой: «В любом деле ищи, кому выгодно», — уклонилась от прямого ответа Вербер-Шницкая.
— Надеюсь, милая Амалия, Вы слышали о тех временах, когда богачи просто-таки слёзно выпрашивали разрешение привозить слуг из своих миров? Местные отказывались служить на привычных им условиях. Наш образ жизни разительно отличается от местных, то, что мы живём здесь — это не наша заслуга. Нам позволили. Нас подселили. Как подселяют ослабленный вирус во время прививки, чтобы выработался иммунитет. Но если нас будет слишком много – организм будет попросту уничтожен.
— Даже так?
— По нам судят о нравах окрестных миров. Нас изучают и у нас же учатся. Смотри, мы организуем производства, создаём мастерские, Игзешесы перекупают или открывают такие же, но с лучшими условиями труда и отношением к работникам, повышая эффективность в разы и тут же отбивая вложенное. Мы делимся знаниями, Игзешесы переосмысливают их и используют уже по-своему. Мы можем постоянно жить в Лиаре или же перемещаться из него в родные миры и обратно, но у Правящих всегда остаётся возможность закрыть порталы или, к примеру, выдворить неугодных. Это всего лишь их эксперимент, пусть и длительный.
— Думаю, сравнение с вирусом всё же не совсем верное. Не все местные такие уж белые и пушистые. Да и иномирцы порой так проникаются местными порядками, что начинают их поддерживать. И да, я ни на кого сейчас не намекаю, — Амалия для убедительности даже головой покачала.
— Именно поэтому астральщики, как реальная угроза закрытости Лиара, а значит – и его защищённости, уж очень лакомый кусок. Мои заслуги признают, в моей лояльности убедятся, мой оклад и статус повысят…
— Значит, и тут интерес вполне меркантилен? – подкрутила прядку собеседница.
— Ну естественно! Что может быть меркантильнее развития и защиты того места, где в безопасности и достатке будет жить моя будущая супруга и многочисленные дети, хм-м.. родные и приёмные, — рассмеялся Ялкис Свиристел и запустил руку в накладной карман, — Так что одно решение я уже принял. Вы считаете, что мне крайне необходимо громкое дело, дабы пробиться выше по карьерной лестнице? Что ж, Вы правы.
— Тогда успеха Вам, — закивала Амалия, заметив, как в руке собеседника на долю секунды мелькнул и вновь скрылся небольшой сложенный листок бумаги, — Будьте очень осторожны, уважаемый полисмен. По слухам, астральщики не выступают, как единая организация. Есть как минимум две враждующие группы. А раз они напрямую действовать не могут, то, конечно связаны с кем-то из обычных иномирцев, как-нибудь да возможно это вычислить…
Но тут женщина заметила приближение компаньонки. Довольная девушка с чистым и даже уже сухим подолом шла к столику.
— Персонал здесь просто чудо! С радостью помогли мне с застирыванием и очень аккуратно просушили над очагом, — защебетала она, — Смотрите, и следов не осталось.
— Чуть подсохни пятно, и так легко его бы уже не удалить. Я рада, что всё обошлось!
— Да, я тоже рада, — девушка села на своё место.
— Продолжим же нашу беседу, господин Ялкис. О своих недавних визитах и занятиях я уже всё рассказала и теперь с удовольствием послушала бы Вас.
— Мне было крайне интересно узнать, как прошел Ваш день, милая Амалия. А по службе у меня всё как-то рутина…
И тут под столом послышался лёгкий «звяк» металлической цепочки о камень пола.
— Моя сумочка, — только и произнесла с сожалением в голосе Вербер-Шницкая.
— Не утруждайте себя, я подниму, — заглянул под стол пятый сын семейства Свиристел, — Да, вижу… Вот она, прошу.
— Благодарю! Так значит, в делах служебных всё тихо и благостно?
— Да, не стоит Вашего внимания. Разве что в пригороде какая-то мелкая шайка орудовать начала, да про несчастный случай в цирке молва разлетелась.
— Про цирк и я слышала, — подержала беседу компаньонка, — Сказали, гимнаст сорвался, молодой совсем, жалко.
— Я очень редко уже бываю там. Стало как-то больше эпатажа и бессмысленного риска. А вот мой старший брат всё ещё время от времени посещает цирк.
— Так мы же на недавнем представлении с господином Янсеном в одной ложе оказались, — сообщила Амалия, — И он обратил внимание на то же самое, что и Вы. Сами посудите, программа всё больше меняется, а в какую сторону?
Ялкис Свиристел на несколько секунд задумался.
— Я вот что считаю, странные дела творятся в этом цирке, — сделал вывод он и пустился в дальнейшие рассуждения. Амалия сделала знак компаньонке, чтобы та не мешала, а сама кратко ответила:
— Да, согласна.
— Взять, например, его хозяина, господина Террана Игзешеса. Когда его вообще в последний раз в городе видели? Полгода назад?
— Верно.
— А затевалось-то всё как хорошо сначала. До сих пор вспоминаю те бесплатные представления по большим праздникам. Мы не там ли возобновили общение после Вашего возвращения из пансионата? Вот интересно, что могло такого случиться, если человек за месяц-два свёл на нет все визиты, а затем и вовсе безвылазно поселился за городом?
— А вы как думаете?
— Да масса причин, заканчивая банальным разочарованием в деле и желанием уйти на покой.
— Так внезапно? О-очень интересно.
— И вроде бы, помимо недавнего инцидента, ничего из ряда вон выходящего не происходило, цирк даже популярнее стал. Я ещё понимаю, если бы предприятие убытки несло…
— Я тоже так думаю.
— Видели новое оформление сцены? А недешевые такие планы по другим городам турне устроить, филиалы пооткрывать? В газетах неделю назад статейка на этот счет появилась. Сейчас, конечно, её затмило печальное известие… Хм-м… Но всё же по несчастному случаю я бы глубже копнул. Моя подозрительность редко бывает беспочвенна, — поднялся из-за стола Ялкис.
— В этом и состоит долг полисмена, — многозначительно высказалась Амалия, — И что же дальше?
— Может, из отчетности что интересное вырисуется. Несостыковки какие или завышенные показатели. Есть у меня один знакомый налоговик. Вот к нему и обращусь. До свидания, дамы!
— До свидания! Могу лишь пожелать успеха и добавить, что Вы абсолютно правы!
— И Вы тоже весьма проницательная женщина. Редко таких в наше время встретишь. Так бы и женился! – попрощался, приподняв форменную шапку, полисмен и направился к выходу.
Амалия подмигнула компаньонке.
— Ну вот, стоит мне почаще молчать и поддакивать, глядишь, и за умную сойдёшь.
Девушка ответила улыбкой.
— А нам с тобой тоже пора покинуть стены этого гостеприимного заведения, идём к паромобилю…
И пока компаньонка закрывала за вольготно усевшейся Амалией одну дверцу, обходила транспорт и открывала, уже для себя, дверцу вторую, госпожа Вербер-Шницкая успела пробежать глазами записку, обнаруженную в сумочке, почувствовать приятный жар на щеках и, конечно же, ликвидировать улику. Прежним методом.
___________________
– Астер! Ну, наконец-то! – порывисто обняла Элисса супруга и поспешила в дом. Мастер вошел следом, сразу направился в столовую.
– Ты у меня просто золото! – произнёс он, увидев накрытый стол. На этот раз выбор блюд был очевиден – все из тех, что принято есть холодными. С таким непунктуальным мужем уже не до разогревов-подогревов.
– Ну что в цирке? Как ты сам? Как всё прошло? Справился ли Безымянный? – прервала затянувшееся молчание жена.
– Само испытание прошло успешно, — сообщил Ломастер, уминая за обе щеки, — Затем, в закулисье, вместе с отряженными мне работниками, мы быстро собрали большую клетку, защищающую нашу дорогостоящую технику «от умыкновения». Один ключ от замка у меня, второй у управляющего. Впрочем, Безымянный знает секрет, как открыть клетку изнутри, не повредив замку. Из механоида теперь тоже легко выбираться, при желании. Ещё раз проверили, что всё идёт без скрипа и шороха, когда никого вокруг не было. Обзор из «головы» хороший. И да, твоя идея с коробочками для порционной еды и с непромокаемыми мешочками тоже хорошо себя зарекомендует, будь уверена. Мне бы нужно приступать к ходовой части. Но, во-первых, отдых точно нужен, а во-вторых, я всё ещё перебираю в голове варианты того, что я мог упустить, не учесть…
— Не хочу тебя огорчать, дорогой, но придётся. Неучтённый фактор возник там, где я его не ждала, — в голосе Элиссы прозвучала такая сталь, что Мастер даже ложку выронил.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Снова приходил полисмен. Как я поняла, тот же самый, что и в первый раз. И он хочет встретиться с леди Варамис. Причём, знаешь по какой причине?! Теперь-то мне всё ясно, что ей нужно в Лиаре! Что она тут ищет! Рыщет! Вынюхивает!
Прямую металлическую ручку супового черпака руки Элиссы уже непроизвольно загнули в дугу, глаза опасно сузились.
— Астер, ты ведь не мог ей выдать руановский шифр?!
— Родная моя! Как я могу выдать то, что благополучно забыл? К тому же, без самих фолиантов с исследованиями он бесполезен.
— Я убью её, понимаешь?! Я убью её, если она узнает секрет Нодзомисса! Я должна это сделать, пока она не передала это знание кому-то ещё!
___________________
— Это я… я его убила, — непроизвольно вырвалось у Мии, когда она и Хельна проходили мимо арены. Девушка всю дорогу до цирка отмалчивалась, так что Боннита махнула на неё рукой и умчалась по своим делам. А юная Дильмеро со всех возможных сторон рассматривала свою перспективу покинуть труппу, размышляла, как бы не продешевить с цветком. К тому же и первокристалл по-прежнему оставался у неё, его цена и возможный покупатель пока тоже были неведомы. А сейчас, вынырнув из размышлений именно у центральной арки, как-то даже внезапно для самой себя, она остановилась. И не сдержалась от констатации факта.
— Ты что такое говоришь, Мия? – подруга воззрилась на девушку, открыв рот от изумления.
— Это я виновата в том, что Элиан погиб, — тихо, но очень чётко произнесла принцесса цирка и указала на балку, — Я находилась вон там! Видишь, рычаги недалеко. Идём, я залезу, покажу…
И Мия пошла по песку арены наперерез.
— Что? Зачем? Во время выступления Элиана ты же к номеру метателя кинжалов должна была готовиться. Эй, Мия, ты что, туда прямо сейчас полезешь? А страховку прицепить?! Скобы же скользкие! – Хелли удержала подругу за руку и заглянула в глаза.
— Я должна туда забраться. Я должна убедиться, понимаешь? – глядя куда-то «сквозь» Хельну проговорила Мия.
— Да что за навязчивая идея?! То ли Тварь из цирка шутки шутит, то ли ещё что. Слушай, может тебя магу-целителю показать или просто лекарю?
— А? Нет, не бери в голову, — отмахнулась Мия, её взгляд стал более осмысленным. – Знаешь, я вдруг подумала, а если Боннита расскажет кому-нибудь о моём намерении покинуть цирк? Я же не взяла с неё слово о молчании. А вдруг она кому-то скажет, что мой цветок действительно ценный? Я пойду, проверю, ладно?
— По-моему, эта идея тоже какая-то навязчивая, тебе так не кажется? – уточнила Хельна, но руку всё же отпустила.
— Не-а, по-моему, очень здравая мысль. Чем я вообще думала? Цветок же у меня просто и бесхитростно на окне стоит. А кто точно знает, как нодзомисы выглядят, непременно догадается. Я знаю, он даже без света может долгое время жить, как-то подпитывается от магических связок мира. Поэтому просто спрячу его подальше от любопытных глаз и всё.
— А я… А знаешь что, я просто найду тех, кто подтвердит, где именно ты была в момент несчастного случая, и всё встанет на свои места! – выставила сжатый кулачок Хельна.
— Решено! – Мия стукнула по нему своей ладонью сначала сверху, а потом снизу.
Финальный жест из детской игры на внимательность.
___________________
— Внимание: вопрос! Как мне объяснять дорожку из кровавых капель, тянущуюся к моей двери? – фырчит Дакир, начиная мерить шагами кабинет.
— Дорожка, между прочим, ещё и от двери по кабинету до самого диванчика тянется! – сообщает усевшийся на упомянутом предмете мебели фокусник и зажимает себе рот окровавленным полотенцем.
— Тем более… — отзывается Дакир.
— Значит, быстро взял нож, вон, со стола, и пырнул себя в руку, тут тебе и объяснение! Давай, не задерживай публику.
Фокусник зашёлся кашлем, на полотенце добавилось ещё несколько кровавых пятен.
— А где спасибо, что отвлёк всё внимание на себя от твоей скромной персоны?
— Обойдёшься.
— И на премии теперь ещё разоряться придётся! – дополнил управляющий.
— Значит, разоряйся. Эти бесконечные трансформации меня скоро просто доконают! В общем, так! Не знаю, как ты это сделаешь, но первейшая твоя задача – поставить твою драгоценную Мию на эту треклятую балку! Должна она, должна побывать на том месте, откуда я ей визуал на подкорку записал. Не? Непонятно? Якорное событие нужно! И тогда ни один маг не подкопается, а сама она будет твердить, что была именно тогда и именно там. А до тех пор – разлад и шатание в действиях и ещё больше подозрений, ясно?
— Ясно. А чего ты до сих пор не исчез-то? Должен бы уже.
— Подстраховался с той стороны. Не важно, всё равно не поймёшь, — мужчина кашлянул, но на этот раз уже без крови. Со стороны двери раздался условный стук, а затем добавился один «неусловный».
— Кто там? – голос Дакира ничего особенного не выразил, а вот взгляд заметался от двери к собеседнику.
— Идиот, — сквозь зубы тихо прошипел фокусник, метнулся к столу и бросился с прихваченным ножом на управляющего. Тот вскрикнул.
— Сюда! Руку! — ещё тише прошипел нападавший и, не дожидаясь, развернул кисть, полоснул лезвием по ладони, а затем – растворился в воздухе. Нож звякнул по полу.
— Откройте! Что у вас случилось?! – встревоженный голос фокусника послышался одновременно со следующим стуком.
— Да ничего серьёзного! А забарабанил-то, будто пожар какой! – Дакир Алабас успел подцепить раненой рукой полотенце с дивана и открыл дверь. – Конверты я разрезал, руку вот поранил.
Мессир Джениус согласно кивнул, а стоящая за ним Боннита тихо ойкнула под грозным взглядом управляющего.
— Это хорошо, что ничего серьёзного! Помочь с перевязкой? – предложил фокусник.
— Уж будь так любезен. А ты – пол вымой.
— Но почему я?
— А ты ещё кого-то видишь? Быстрее начнёшь, легче оттирать будет. Начни с коридора.
— А… почему ещё и по коридору кровь, если порезались Вы в кабинете? – похлопала глазками танцовщица.
— Позвать хотел кого-нибудь, но потом плюнул! Что от вас таких помощи ждать? Так как, берёшься? Могу и другому кому как сверхурочные выписать.
— Берусь, — вздохнула девушка, входя в кабинет, — Тряпка и ведро где?
— В шкафу! – бурчит управляющий, пока Джениус роется в ящике тумбы, а затем льёт на рану изрядно щиплющий раствор.
— Тут только бумаги, одежда и… смятые подушки? Они то что тут делают?
— Да не в платяном шкафу, а в хозяйственном, — кривится Дакир, — А подушки с кровати всё время сбрасываю, когда ворочаюсь, вот и убрал, мне одной хватает. Ещё вопросы?
— Ни-ка-ких! – по слогам отвечает Боннита, — Я обязательно помогу решить вам ваши проблемы. Но… давайте-ка за двойные сверхурочные, а?
Магистр, недовольный молчанием, отвернулся, красиво взмахнув мантией.
— Не будет пощады и тебе. К трону его!
Заката повлекли вперёд, к двери и по коридору. Он пытался идти, чтобы не весь вес приходился на плечи, но колени подгибались от слабости. Слова, которые он не произнёс, курились в голове дымом.
Конечно, он помнил. Как ловил Героя, как пытал его, как приковывал у трона.
Вот только Закат помнил ещё, как раз за разом вроде бы уже сломленный Герой побеждал. Бывший Тёмный Властелин знал секрет, который позволял ему держаться, не отпускать ускользающий рассудок, не искать смерти.
Добро побеждает.
Добро всегда побеждает.
Сейчас Закат верил, что магистр — зло, кем бы он ни был прежде. И очень хотел увидеть, как новый Тёмный Властелин падёт. Не важно, от чьей руки.
***
Его привязали у трона, как и в прошлый раз. Ласк снял с пояса флягу, под десятками взглядов дал Закату напиться. Тёплая вода показалась сладкой, перед глазами перестали плавать темные пятна. Закат благодарно улыбнулся рыцарю, но тот только поджал губы, не перестав хмуриться. Отошел в общий ряд.
Соседи косились на нарушителя, но молчали, магистр, будто ничего не заметив, сидел на троне, барабанил пальцами по широкому подлокотнику. Светлая гвардия заняла свои места, потянулись в распахнутые двери люди, начались первые просьбы и жалобы. Кто-то вдруг передумал, отодвинулся за спины соседей, протиснулся назад, против потока. Закат видел, как бродили взгляды, поднимались на него. Испуганно соскальзывали, едва коснувшись клейма. Магистр и рыцари не обращали на это внимания и Закат вдруг понял — страх людей, пришедших просить милости света, больше не считается чем-то необычным или неправильным.
Как они смотрели, когда пленник у трона умирал? Кто толкнул его? Кто поддержал?
Вспомнился голос Светаны, Закат поспешно обвёл взглядом зал. Облегченно выдохнул, найдя девушку совсем близко, во втором ряду охраны. Она словно почувствовала его взгляд, чуть качнула головой, по губам скользнула странная улыбка. Светана высматривала кого-то среди просителей. Закат обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, чего ждала рыцарь.
Толпа заволновалась, колыхнулась, раскололась коридором. Умолк, оглянувшись, проситель, отскочил с дороги идущего. Выпрямился магистр, спросил надменно:
— Кто ты?
— Я твой бывший оруженосец, — отозвался Пай, обнажая слишком тяжелый для него рыцарский меч. — Я больше тридцати лет служу тому, кого ты приковал у трона. И я пришел, чтобы закончить дело господина.
Он пошел вперёд, магистр наклонился на троне, сверля взглядом дерзкого юнца, посмевшего угрожать ему. Закат будто окаменел, слиплись губы, не позволяя встрять, остановить, не допустить повторения сцены, случившейся много жизней назад.
Но Пай не оступился. Крепче сжал ладони на рукояти, поднялся на первую ступень трона, на вторую. Вдруг шагнул в сторону, рубанул вместо замершего магистра верёвки Заката.
Недоверчивое оцепенение слетело вмиг. Магистр вскочил, выхватил меч из ножен ближайшего гвардейца. Люди у дверей подались назад, рыцари замялись, оглядываясь друг на друга, не в силах решить, что делать.
Меч магистра взлетел над головой Заката, готовый в один миг закончить поединок, но Пай подставил свой клинок. Не удержал, но отвёл удар, и магистр с искаженным яростью лицом рубанул уже его. Пай снова вместо уворота попытался парировать, сталь вскрикнула, клинок треснул, сломался. Пай спрыгнул со ступенек, надеясь увести магистра за собой…
— Эй, лови!
Закат обернулся, неловко поймал меч всё ещё скованными руками. Улыбался безоружный Яросвет, одобрительно хлопнула его по плечу Светана. Рыцари рядом с ними раздались в стороны, решив — пусть магистр и пленный разбираются сами.
Силы возвращались толчками вместе с ударами сердца, голова чуть кружилась, но не от слабости, а от пришедшей вместе с оружием легкости. Перестали болеть плечи и ноги, будто потеряла чувствительность стёртая кандалами кожа. Это было неправильно. Это было странно. Закат уворачивался от ударов, отбивал их, раздваиваясь — одновременно спокойно, недоверчиво, осознавая — он не может сейчас так драться, не может так двигаться! И в то же время кипя от праведной ярости. Глядя на магистра сквозь алую пелену, считая шаги — вот, вот сейчас он оступится, упадет, и тогда!
Магистр покачнулся на краю ступеньки, Заката словно в спину толкнули — давай, бей! Кончик меча коснулся груди магистра, догоняя, белые одежды разошлись, обагрились кровью…
Взвизгнула сталь, Заката крутануло от силы удара. Аврора, выдернувшая магистра из-под смертельного выпада, стояла перед ним, сжимала чужой меч с такой яростью на лице, что Закат невольно попятился. Магистр, воодушевленный поддержкой, сунулся было напасть, но девушка стремительно обернулась, отбивая уже его удар. Рявкнула:
— Свет — это имя твоё, дурак!
Мечи зазвенели, столкнувшись. Магистр выплюнул, как застрявшую в горле кость:
— Чушь! В письме, что лежало в корзине…
— Я это письмо написала!
Она шагнула назад, разрывая клин. Закат за её спиной недоверчиво вглядывался в знакомое до последней черты лицо, изумлённый настолько, что почти равнодушный, веря и не в силах поверить. Сколько лет он его видел? И, привыкнув считать, что Герой красив, а сам он — нет, никогда не замечал сходства.
— Меня зовут Аврора, — выдохнула бывшая королева. — Я умирала и рождалась так много раз, но меня всегда зовут Аврора, и у меня всегда появляется этот проклятый шрам на щеке, — оглянулась, через силу улыбнулась Закату. — Его оставил мне твой отец. Тёмный Властелин.
— Ты лжешь! — магистр бросился вперед, Закат заслонил свою королеву, связал противника боем, нападая. Зло фыркнула Аврора, вклиниваясь в схватку, защищая их друг от друга. Три меча столкнулись разом, застонала сталь, сыпя искрами.
Зал кружился вокруг них, мелькало за огненно-рыжими прядями молодое лицо женщины со старыми глазами, которая вспомнила больше, чем хотела.
— Что рождается от зари утренней и живет до зари вечерней? Это не какой-то глупый символ, как ты подумал. Это просто твоё имя. Мы все — круговорот, я родила тебя, умерла, а потом ты стал отцом новой меня, — стянулись в линию губы, задрожали. — Хотя да. Я хотела, чтобы ты убил Тёмного Властелина. Но убил, а не стал таким же!
— Ну хватит. Ты тут лишняя, спящая принцесса.
Замер, не закончив атаку, магистр, осеклась на полуслове Ро. Закат, единственный, не скованный чужой магией, оглянулся.
С трона встал Левша. Спросил:
— Что ты до сих пор в кандалах ходишь?
Закат выразительно дёрнул цепь, такую толстую, что не порвал бы ни один силач. Левша поморщился:
— Ладно, сойдёт, — щелкнул пальцами.
Лопнувшие звенья раскатились по залу просыпанным горохом. Магистр, тоже освобожденный этим щелчком, качнулся, завершая нацеленный уже в пустоту удар.
— Кто ты?!
Левша захихикал.
— Я — твоя судьба. Алхимик жизней, смешал две сказки и получился Герой. Ты был прекрасной игрушкой — сам придумал себе роль, сам сыграл, сам завязал в узел. Сам нашел алтарь, даже сам воскрес! Ай молодец. Хороший мальчик.
“Хороший мальчик” замахнулся мечом, Левша хлопнул в ладоши, останавливая лезвие. Погрозил пальцем, пока Свет пытался выдернуть клинок, завязший в воздухе, как в живой плоти.
— Но-но. Никто не смеет противиться судьбе! Однако твоя матушка права. Тебе удалось. Ты сошел на чужую тропу.
Левша ухмыльнулся, шагнул на сидение трона, как на ступеньку, уселся на резной спинке. Обвёл руками зал, полный неподвижных зрителей. Казалось, даже пылинки замерли в солнечных лучах, ожидая вынесения приговора.
— Итак! — голос разнесся в тишине, точно горн. — У нас есть двое. Один из них определенно добро, и должен победить. Осталось только решить, кто?
— То есть? — искренне возмутился Свет. — Я магистр Светлого ордена!
Левша расхохотался, хлопая себя по коленям. Отсмеявшись, уточнил:
— Ну, я, вообще-то, о другом. Вот скажи, скольких ты убил? И твои рыцари? А невиновных? Вот! — назидательно поднял палец. Наклонился вдруг, подмигнул заговорщицки, — Тебе ведь понравилось пытать пленника, правда? Не отнекивайся, я видел, как ты смотрел на него, прижимая клеймо к груди! Месть так сладка, невозможно остановиться. Ты зарабатывал себе на чудо пять лет, он страдал бы в твоих подвалах куда дольше.
— Зарабатывал?! — голос Света сорвался, на его лице впервые за долгие годы появился действительно праведный гнев. — Так это ты выводил тёмных на меня? Из-за тебя умирали те, кто мне помогал?! Из-за тебя я столько лет!..
Левша развел руками с видом честного торговца, которого обвиняют в обмане:
— Считай это чудом по предоплате. Ты потом ещё долго побеждал, скажешь, нет? Даже когда от добра в тебе одно имя осталось, и то ты забыть умудрился.
Свет задохнулся от ярости, шагнул вперед, намереваясь уничтожить торговца, но налетел на невидимую стену. Отчаянно врезал по ней кулаком и тут же, охнув, отлетел к ногам Заката. Левша укоризненно покачал головой. Продолжил, будто его и не прерывали:
— С другой стороны наш Тёмный Властелин. Вот уж кто был послушной игрушкой! Старался, на дракона заработал! Потом, правда, потерял, но что ж с того. Зато вот в кошки-мышки вы поиграли славно, порадовали меня. Пришлось, конечно, тебя убить — зло ведь, зло должно пасть. Да вот только зло из тебя уже давно паршивое! — Палец обвиняюще указал на грудь Заката, точно в центр клейма. — Это что такое? Я тебе зачем возможность давал? Хоть попробовал бы толкнуть его в жаровню — и всё полилось бы, как надо!
Закат удобней перехватил меч. Рядом встал Свет, ярость всё ещё искажала красивые черты, но на врага он больше не бросался. Левша болтал, взвешивая их на весах и находя слишком лёгким то одного, то другого. Люди вокруг помочь не могли — они даже не моргали, замерев статуями. Видеть Пая, отчаянно скачущего взглядом с одного на другого, было больно. Закат снова прищурился на Левшу.
Они возрождались, хотя были людьми. Они умели творить чудеса, оплачивая их действиями в своей колее.
Левша, спрыгнувший с трона и кружащий вокруг них, как волк вокруг оленей, тоже был человеком.
Закат незаметно коснулся ладони Света. Поймал взгляд, указал глазами, надеясь, что тот поймёт.
В конце концов, они в самом деле были похожи.
Шагнул вперед.
— Перестань, — оборвал очередную тираду, начинающую отдавать безумием. — Ты всё равно можешь назначить злом любого из нас. Пусть это буду я.
Левша хлопнул в ладоши, люди, подчиненные силе воплощенной судьбы, повернулись. Закат оказался в кольце указующих перстов. Он видел, как отчаянно сопротивляются Аврора, Светана, Пай… Но не могут совладать с чужой волей.
Одним общим движением люди, ставшие куклами в руках Левши, чиркнули ладонями по горлам, вынося приговор.
И такими же куклами стали бойцы.
Колеи держали их, чавкали, засасывая. Свет бросился вперед, занося меч — медленно, изо всех сил сражаясь с самим собой. Закат чувствовал, как тело стремится под удар, но благодаря заминке сумел одним судорожным рывком увернуться, едва ли на волос разминувшись со смертью. Левша смеялся, его руки сновали в воздухе, будто плели нить. Ещё один удар, ещё один мучительно неловкий уворот. Судьба подходила ближе, дергала резче, затягивая петли так плотно, что Свет уже не мог вырваться…
Левша отвлекся лишь на миг, слишком увлекшись борьбой с нареченным добром.
Платон на этот её вопрос ответил:
— Я предлагал желающим вернуться. Ни один из не захотел. В любом случае работа здесь имеет смысл и приносит пользу, все сыты и здоровы. А насчёт карманных денег… сначала можно принимать заявки, кому что привезти, и потом по магазинам пройти со списком. Надо сначала научить ребят пользоваться деньгами, а уж потом давать им зарплатные карточки. А зарплата… пусть пока Клим считает, кто сколько заработал и кому на какую сумму можно заказать товар.
— Мысль хорошая… а давай я попрошу Зосю раз в неделю прилетать сюда с палаткой? Что ребята не раскупят, возьмём оптом, девочки в мастерской перешьют. Зося может и продукты привозить под заказ.
— Лучше не палатку, а выделить ей под магазин комнату в доме охранников… или в модуле, где девушки живут. Раз в неделю на пару часов… они потеснятся. Позвони прямо сейчас.
Зося приглашение приняла, но согласилась только пока на два раза в месяц, а не каждую неделю – и назначила день, когда прилетит в первый раз:
— Давай через пару дней? Вы подумайте, чего привезти, и было бы хорошо, если сразу дали бы денег на это… я тогда прилечу утром шестнадцатого… нормально? Вот и хорошо. До встречи!
В этот же день Платон опросил разумных киборгов, кому что привезти, и показал список Нине. Она удивилась, обнаружив в списке шоколад, вафельные торты, конфеты и банки с фруктовыми компотами – ведь в сладостях киборгов никто не ограничивал и мёд в столовой был постоянно, но одобрила и дополнила список отрезами тканей разных цветов, наборами ниток и пуговиц для Лизы – и Платон после обеда скинул список Зосе и перевёл ей в качестве предоплаты сто пятьдесят галактов.
***
Тринадцатого ноября после обеда вернулись студентки, уставшие, но очень довольные. Пасечник принял их как родных, долго расспрашивал о жизни, семьях и об учёбе и сам рассказал о своей пасеке и помогающих ему киборгах. Инга к разумности киборгов уже привыкла, а Джуне было удивительно обнаружить разумных киборгов ещё и в такой глуши.
Проехав по деревням, девушки с удивлением обнаружили, что многие женщины и девушки одеты в одном стиле, так, словно скупили какой-то очень дорогой бутик. Но в деревнях просто не может быть столько денег, чтобы покупать дизайнерские вещи! – говорили они друг другу. На вопрос Джуны: «Кто модельер и где такое можно купить?» одна из женщин рассмеялась и ответила:
— Эта модельер тебя принимает в своём доме! Это Лиза, Mary, которая живёт у Пасечника. Вы не заметили, что она шьёт? Мы приносим ей ткани, говорим, что примерно должно получиться, а модель она сама придумывает. Попросите, и она и вам обеим сошьёт по платью или по сарафану. Но вы ткань должны ей принести, у неё вряд ли есть запас.
Удивлённая таким ответом Инга позвонила Нине, та подтвердила, что платья шьёт Лиза и что ткани она пришлёт Лизе с дроном.
Вернувшись на хутор Пасечника, Инга спросила у Лизы о шитье — и та ответила, что есть два готовых платья по размеру девушкам и она готова подарить их им, только платья сшиты подбором лоскутков разных цветов. Студентки приняли подарки и в благодарность скинули на её планшет видеокурс лекций по содержанию, разведению и кормлению овец и кур, а Тур дал Макару свои записи по уходу за телятами, так как Триша проговорился, что хочет покупать двух тёлок, чтобы вырастить своих коров.
Уже на Славном острове Инга рассказала Нине о подаренных платьях и оставленных видеозаписях, и Нина предложила ей сделать несколько обучающих видео для киборгов по уходу за разными видами животных:
— У нас есть видеокамера, и есть киборг, умеющий с ней работать. Это и вам при защите дипломов зачтётся, и нам польза. Арнольд закинет на сайт нашего ОЗК, и вполне возможно, что и другие ОЗК заходят заниматься сельским хозяйством. И, если возможно, позвоните руководителю вашей практики и попросите поправить темы дипломных работ и включить в них обучение киборгов зоотехнически грамотному уходу за животными.
Предложение было принято – и девушки с явным интересом взялись за работу. Арнольд сначала их побаивался, но, когда понял, что прав управления на него у них нет и что говорят они с ним только о видеосъёмке, успокоился и стал снимать видео с одного дубля. Первые записи делались короткие – продолжительностью от трёх до восьми минут – и достаточно понятные. Шестая и последующие записи продолжались уже по двадцать минут.
***
Данное Ниной киборгам разрешение оставлять себе часть продукции было и ожидаемым, и неожиданным одновременно – и было воспринято неоднозначно. С одной стороны — деньги иметь хорошо, на них можно что-нибудь купить для себя или подружки (друга), а с другой стороны — на острове нет ни одного магазина. А заказывать с доставкой — дорого, так как надо платить и за услуги дрона тоже.
Но с прилётом шестнадцатого ноября грузовичка Зоси и с правом выбора любого товара на заработанные деньги и возможностью оплаты этого товара так же и своими изделиями (кружевами, мёдом, ягодами, рыбой и другими) киборги оживились.
Торговля шла бойко, Нина старалась не вмешиваться в выбор покупок, хотя в большинстве случаев оплата была не по цене товара – она понимала, что сейчас ребятам важен сам процесс покупки и сама возможность реализовать право выбора товара. Некоторые киборги, например, за плитку шоколада готовы были отдать кружевные салфетки, стоимость которых в три-четыре раза превышала стоимость шоколада. Нина была уверена в порядочности торговки, которую знала несколько лет, и была уверена, что Зося после окончания торговли честно с ней рассчитается.
Но Платон, наблюдавший вместе с ней за процессом, заметил, что живущие на острове киборги совсем не разбираются в стоимости привезенных товаров — и стал голосом подсказывать:
— Такая кружевная салфетка стоит в музейной лавке полтора галакта, а такая шоколадка в магазине стоит полгалакта. То есть, эта салфетка стоит как три таких шоколадки… а такая лента в магазине стоит полгалакта за метр… а за эту игрушку можно взять три такие ленты… и пуховой платок ручной работы стоит дороже банки компота…
Зося сначала молча наблюдала за ним, потом не выдержала и обиженно сказала:
— Зачем так подсказывать? Я ведь всегда честно торгую, на лишнюю сумму оставлю товар… или привезу в следующий раз. Я помню, кто что берёт… и от кого я беру.
— Я в честности твоей не сомневаюсь. Но к нам могут прилететь и другие торговцы. Ребята, особенно Irien’ы, могут прекрасно оценить качество товара, который ты привезла, но стоимость оценить не все могут.
— А как же программы?
— Надо самим учиться! А не только по программе жить. И наша задача научить их этому. Давайте договоримся сразу сообщать ребятам стоимость предметов, которые они приносят в обмен на товары, и говорить, сколько каких товаров они смогут купить на эту сумму. Представь, что это дети пяти-шести лет… как бы ты объяснила им, что сколько реально стоит? А психологический возраст большинства именно такой.
Торговка задумалась, и после паузы предложила:
— Хорошо. Сначала я приму товар от вас, в смысле – от киборгов, и запишу каждому сумму, на которую он сможет купить тот товар, что я привезу. Потом начну торговать. Тогда мне нужен будет помощник, который ко дню моего приезда соберёт ваши поделки, оценит их и составит список, кому что и на какую сумму привезти. А я попробую научить его искусству торговли. Лучше — её… и хорошо бы, если бы девушка была DEX.
Платон такое решение одобрил, и попросил Моржа найти из живущих в усадьбе DEX’ов девушку, желающую учиться торговать, а Зося начала объяснять, сколько стоит тот или иной предмет и что можно на эту сумму купить. Через три часа торговли она собралась лететь обратно. Нина заплатила за все оставшиеся товары, Морж унёс их в мастерские, а Нина провела Зосю в столовую и напоила её чаем с пирогами и дала пирогов с собой – и все остались довольны.
***
Двадцать третьего ноября отмечали день Мары – и день начала настоящей зимы. Имя тёмной богини старались не произносить вслух, но требы приносили: сухие цветы и зеркала.
В этот день в деревнях старались показать Маре, как подготовились к зиме, какие сделали запасы и утеплили дома. С этого дня начинались девичьи посиделки, и потому праздник традиционно считался девичьим – и фактически являлся первыми в наступившую зиму смотринами.
В Орлово снова с утра ждали приглашенных девушек и парней из других деревень и готовились в полдень выпускать в загончик десяток кур, чтобы парни могли показать свою ловкость в их поимке для девушек, которые будут этих кур готовить для парней. Змей помнил о прошлогоднем празднике и наставлениях Нины, и собирался поймать самую шуструю курицу. Наверняка снова будут и ограничения для киборгов, чтобы погоня за курами не закончилась слишком быстро – в обрядовых действиях важен не только результат, но и процесс достижения результата. И наверняка мать захочет посмотреть, как силён и ловок её приёмный сын-киборг.
Поэтому он позвонил Нине почти в восемь утра, едва дождавшись рассвета, и пригласил её в деревню. Она лететь отказалась:
— Пригласить меня на праздник может только тот, кто праздник организует. В свой дом ты будешь приглашать гостей сам… а в гостях воля не своя. Но я сейчас поговорю с Голубой, может быть, она согласится отметить у нас… или отпустит Миру к нам.
Голуба ответила, что спрашивать надо у старшей хозяйки, у Дарёны Карповны, но мысль прилететь всем на Славный остров ей понравилась. Она перезвонила через пару минут, с её согласия Нина добавила в звонок Змея, и она сообщила:
— Все летим к вам, встречай! Только нас много будет. Змей, тебе лететь разрешено, мы возьмём Майю и Мая… и ребят из соседних деревень. Они все знают, кто у тебя живёт.
— Встречу, места хватит для всех. Я и ребят с острова приглашу… всем, конечно, не прилететь, кому-то надо будет остаться. Жду.
Нина позвонила и в ОЗК — и пригласила всех желающих на праздник. Златко, сидящий в кабинете рядом со Светланой, мгновенно возник в кадре и спросил:
— А в чем смысл праздника? Что-нибудь нужно привезти?
— Смысл? Встреча зимы… проводы зимы ты видел, это праздник Масленицы, ты был Ярилой. А теперь мы зиму встречаем, показываем соседям и друг другу, что к зиме готовы, что запаслись продуктами и кормами для животных, и что нам не страшны холода… парни показывают удаль молодецкую, девушки готовят кашу с куриным мясом… фактически это первые в эту зиму смотрины. А что привезти? У нас всё есть. Планшет возьми, порисуешь. Бернарда пригласи, он поснимает тебя. И… костюм Снеговика можешь надеть, если хочешь. А Светлана может быть Зимой… если есть костюм.
***
К половине одиннадцатого на Славном острове собралось столько гостей, что праздник пришлось проводить на двух островах сразу: в большой леваде на Жемчужном острове парни собирались ловить кур, а готовить кашу девушки должны были на кухне столовой большого дома на Славном острове. Фрида отправила из модуля в помощь девушкам двух разумных мэрек – они должны были помочь ощипывать и потрошить птиц.
Вместе с Голубой прилетела Мира с Лютым, Вард, Данко, Майя и Май. Змей привёз Микса и Марина, оставив Самсона охранять зимовку; прилетели Ворон, Злата и Авиэль, Вита лететь отказалась, а Влад не решился оставить её одну на острове; прилетели Василий и Зоя, DEX-секретарша директора музея; Триша и Лиза привезли два десятилитровых бочонка мёда; Светлана привезла не только Златко с костюмом Снеговика в сумке и Бернарда с голокамерой, но и Гранта с Гульназ… Кроме них, были и незнакомые Нине парни из других деревень и их семьи.
Рик принёс из курятника две клетки с курами, но желающих оказалось столько, что он сходил на курятник ещё раз. А поскольку среди желающих были и люди, и киборги, то волхв озвучил несколько условий, чтобы уравнять возможности парней:
— Сделаем так: люди будут ловить любую белую курицу и двумя руками, а каждому киборгу будет дана определённая птица, но другого окраса, причём DEX’ы должны ловить одной рукой. При этом всем запрещено драться, наносить друг другу удары и ставить подножки.
Перед тем, как выпустить кур, леваду почистили от снега. Рик выпустил из клеток два десятка куриц — и два десятка парней кинулись их ловить. Змей ловил курицу для Миры, которая стояла на лучшем месте среди зрителей вместе с Лютым – он не участвовал в ловле, так как Любице не смогла прилететь. Парни бегали по всей леваде, куры разбегались – и DEX’ам было сложно никого не задеть и не травмировать, гоняясь за одной конкретной птицей.
Зрители кричали и подбадривали парней, хвалили самых ловких и удалых. Рядом с Ниной стояли Инга и Джуна – на подобном празднике они были впервые и им всё было очень интересно.
Руководили праздником волхв и трое управляющих: Григорий знал почти всех местных крестьян и общался с ними, а Платон и Фрол командовали киборгами то голосом, то по внутренней связи. Арнольд с видеокамерой снимал всё подряд, стараясь успеть везде – и ему это явно нравилось. Всё подряд снимал и Бернард, но старался всё же брать в кадр знакомых ему лично киборгов.
Дайм шер Дюбрайн
Эфирная буря застала Дайма за половину лиги от Суарда.
– Светлая, пусть это будет еще один Ману, да хоть явление Мертвого, только не Аномалия!
Его молитву Светлая не услышала. Буря слишком явственно пахла грозой, чтобы подумать на какой-то другой источник, кроме Шуалейды. Единственное, на что Дайм надеялся – что она никого не убила и уцелела сама. Или что он сам успеет в Риль Суардис до того, как Аномалия снесет к шисам половину города.
Еще бы понять, что случилось!
Пригнувшись к шее припустившего во весь опор Шутника, Дайм очистил сознание от страха и прочих эмоций, постарался раствориться в стихийных потоках, стать их частью… И через минуту восхищенно выругался.
Кто бы мог подумать, что прелестная Зефрида сотворит такое! А главное, сумеет скрыть все от двух шеров-менталистов! Линза, с ума сойти, настоящая Линза, и чтобы мало не показалось, принадлежащая Шуалейде!
Интересно, догадывался ли Люкрес? Не потому ли он так жаждет этого брака?
Как некстати сам Дайм оказался не в Суарде! Опоздать на полчаса, это ли не насмешка Двуединых!
Но сожалеть было некогда и бесполезно. Следовало спешить. Даже если Шуалейда пытается инициировать Линзу прямо сейчас, это займет не один час. Он успеет помочь. Или хотя бы ее спасти, если она не справится. По крайней мере, попытается.
Дайм растолкал купцов у ворот, махнул перед стражниками бляхой МБ и помчался к Риль Суардису. Дорогу заслонял навязчивый образ: исковерканные выбросом дикой магии существа, бродящие по руинам. Страшная своей реальностью картина: всего десять лет прошло с тех пор, как Дайм с отрядом чистил городок в Восточной Чеславии. Местный шер-менталист нашел свой Источник, возжелал стать великим, и все семь сотен горожан оказались в плену пространственной и временной аномалии, наедине с дюжиной не то элементалей, не то вампиров, не то птиц, и одним сумасшедшим призраком – бывшим шером.
Насмешливые боги, прозевать под собственным носом спящую Линзу! Какой же он идиот, поверил не предостережению Парьена, а невинной улыбке мертвой королевы.
– Дорогу, именем императора!
Купец, командовавший разгрузкой бочек, еле успел отшатнуться, когда Шутник перепрыгивал через телегу, перегородившую улочку. Вслед Дайму полетело проклятие – простое, без капли магии, на одном страхе и злости. Он отмахнулся, не заботясь судьбой того, в кого проклятие отрикошетит: некогда! Успеть бы!
Дайм опоздал, буря продлилась меньше пяти минут. Но, слава Светлой, Риль Суардис по-прежнему стоял, даже реальность вокруг почти не исказилась. Так, флюктуации вероятностей в допустимых пределах: у кого-то проснется дар, кто-то начнет видеть призраков или вспомнит прошлую жизнь. Ерунда. Главное, Шуалейда не пытается инициировать Линзу прямо сейчас! С бешеной девчонки бы сталось.
Эфир почти успокоился, но Дайм не сбавил скорости – неприятности никогда не ходят поодиночке. И верно, следующий всплеск не заставил себя ждать. В этот раз снова невозможно было ничего разобрать, кроме изменения спектра: в сумасшествии Закатной башни появились черные и алые тона.
Бастерхази!
Зачем он полез к Линзе – помочь Шуалейде или загрести Линзу себе? Вряд ли Паук научил его, как завладеть чужим Источником. Но вдруг Бастерхази удалось вытянуть из учителя рецепт, который тот держал в секрете больше полутора сотен лет? Отчаянно не хотелось верить, что Дайм ошибся в Роне и все его речи о свободе и единении были лишь прикрытием. Ведь темный может быть нормальным, может, пожалуйста, Светлая, прошу тебя!..
Около башни Заката Дайм оказался ровно за секунду до того, как вторая буря утихла, двери башни распахнулись, и оттуда вынесло обожженного, покрытого сажей Бастерхази. Разумеется, Дайм тут же бросился к нему – помочь, вылечить… и остановился, словно наткнулся на стену.
– Провалиться мне в Ургаш, если ты не пожалеешь! – с ненавистью прошипел Бастерхази и растянул потрескавшиеся губы в вампирьем оскале.
Дайм на миг зажмурился и похвалил себя, что еще в городе накинул полог невидимости – не стоило смущать горожан зрелищем бешеной скачки по крышам. А сейчас он просто о нем забыл. И увидел то, что не должен был видеть.
Настоящего Бастерхази.
Проклятье. Проклятье! Может же быть так, что Дайм просто ошибся? Что Бастерхази не пытался сейчас выдурить Линзу у Зефриды для себя? Ясное дело, ему не удалось, Зефрида никогда не принимала его сказки об истинной любви всерьез.
В отличие от некоторых светлых ослов.
На миг зажмурившись, Дайм потряс головой. Что за чушь лезет ему в голову? Бастерхази никогда не говорил о любви ему. Какая к шисовым дыссам любовь? Притяжение, секс, общие интересы. Возможность обоим стать сильнее. Все было честно, по обоюдному согласию. Так какого шиса Дайм чувствует себя обманутым и использованным? Как экзальтированная пансионерка, честное слово!
К шису глупости.
К шису Бастерхази.
Главное, чтобы с Шуалейдой все было хорошо. А раз Дайм не ощущает ее боли и тем более ее смерти – значит, все хорошо. Надо только выяснить, где она…
Не глядя вслед Бастерхази, на ходу восстанавливающему из обожженных обрывков свой вульгарный черно-алый плащ, Дайм вычленил в стихийном безумии крепкую нить, связывающую Линзу и ее хозяйку. Нить привела к покоям Каетано. Рядом с Шу светились еще две точки, голубая и зеленая. Герашаны на посту. Раз срочного донесения от Энрике нет, значит – все под контролем.
Наверняка Альгредо уже дал ей материалы из папки, и она знает его настоящее имя. Значит, самое время пойти к ней и поговорить начистоту. Формально он никакой тайны ей не раскроет, а значит и не ослушается приказа императора. Ведь папку он давал только генералу Альгредо для ознакомления, а что тот покажет ее Шуалейде – домыслы, не более чем домыслы.
Мгновение Дайм колебался, рискнуть ли, положившись на домыслы, или дождаться приезда августейшего брата – тогда Шуалейда совершенно точно поймет, что виделась не с Люкресом…
– Долго будешь мяться на пороге? – прозвучал насмешливый и совершенно живой голос. – Заходи, не стесняйся.
– Благодарю, ваше величество. – Переступив порог башни, Дайм поклонился гудящему смерчу. – Счастлив видеть вас в добром расположении духа.
– Добром? – В тоне мертвой королевы просквозило безумие. – Смешной мальчик! Потанцуем?
Смерч заколыхался, разбрасывая вокруг клочья цветной пены. Кокетство стихии было бы смешно, если бы Дайма не продирала дрожь. Одного это «мальчик» по отношению к Дайму, который был старше призрака вдвое, хватило бы, чтобы Дайм закрылся всеми возможными щитами и вызвал подкрепление. Если бы это была не Зефрида. Точнее, не мать Шуалейды и не ее Источник.
– С удовольствием, ваше величество.
Он заложил левую руку за спину и поклонился, приглашая даму на вельсу.
– Милый, милый мальчик.
Из застывшего смерча шагнула королева и вложила пальцы в протянутую ладонь. Теплые, плотные, совершенно живые пальцы.
– Что, не веришь? – Она покачала головой и лукаво улыбнулась. – Да, я могла бы вернуться. Но не хочу. Осталось совсем недолго ждать.
Дайм закружил королеву в танце. Башня растаяла, оставив под ногами бескрайний луг, а над головой – лазурное бессолнечное небо. Время исчезло вместе со стенами: казалось, нет и не было ничего, кроме гитарных переборов и танца…
– Все, хватит, – резко оборвала танец Зефрида. – А то опоздаешь.
Дайм сморгнул сладкий морок: стены вернулись на место, сквозь западное окно лился мягкий свет. Западное? Шис, очаровательная шутка, продержать его в башне до вечера! Или… до бала? Но ведь бал завтра!
– Завтра, мой мальчик, – улыбнулась королева. – Прости, но тебе не стоило попадаться на глаза своему брату.
Дайм еле сдержался, чтобы не выругаться. Люкрес уже приехал, а он так и не успел поговорить с Шу!
– Ваше величество уверены, что Линза безопасна?
– Если боишься, уезжай сейчас же. Я сберегла башню Заката для Шуалейды, но все прочее не в моей власти.
От ее голоса Дайм вздрогнул: ничего общего с очаровательной кокеткой, пусть и призраком. Из глаз королевы на него смотрела стихия. Не добрая, не злая. Равнодушная.
– Тебе пора. Но сначала поклянись, светлый шер, что не позволишь никому, кроме Шуалейды, взять Источник! Это только ее дар!
– Клянусь, ваше величество, – кивнул Дайм. Обещать то, что он и так собирался сделать, что может быть проще.
– И позаботься, чтобы ей не заморочили голову ни Бастерхази, ни Люкрес с его хитрой девкой!
– Позабочусь. Поверьте, ваше величество, я хочу для Шуалейды лишь блага. Я люблю ее.
– Я вижу, мальчик. Но… – мертвая королева покачала головой. – Будь осторожен в своих желаниях. Тебе в самом деле пора.
– До встречи, ваше величество.
– Прощай, Дамиен Брайнон.
Всего мгновение он смотрел в глаза стихии, и этого мгновения хватило, чтобы понять – что сделала Зефрида и чем расплатилась с Двуедиными. Полнейшее безумие, пожертвовать жизнью, чтобы стать хранителем Источника! Оставить детей и мужа, запереться в безвременье, раствориться в стихиях – только потому что рядом был темный шер… Дайм хотел бы сказать Зефриде, что она ошиблась в Бастерхази. Что он вовсе не угрожал Шуалейде и не собирался отнимать у нее Источник, а лишь сам прятался в Валанте от Паука. Но было ли это правдой?
В любом случае, что сделано – то сделано.
– Прощайте, ваше величество.
Дайм почтительно склонился над призрачной рукой. Показалось, Зефрида улыбнулась, прежде чем окончательно раствориться в стихии.
На мгновение у него закружилась голова, в глазах потемнело. А в следующую секунду он оказался посреди толпы слуг со щетками, рулонами материи, коврами и прочими совершенно прозаическими вещами. Дайм восхищенно покачал головой: ни следа от буйства стихий, ни намека на разноцветный смерч. Реальность сместилась, спрятав Линзу ото всех, кроме ее хозяйки.
Когда витражная панель чуть не сбила его с ног, а мастер-стекольщик удивленно выругался – какой шис не дает пройти по пустому месту? – Дайм сообразил, что по-прежнему невидим.
Выйдя в сад и присмотревшись к Риль Суардису, Дайм нашел Шуалейду где-то рядом с королевскими покоями, августейшего брата с шерой Лью – в гостевых покоях восточного крыла, и Бастерхази – в башне Рассвета.
Что ж, первым делом надо разузнать о событиях последних дней, а то с этим бароном Наба и странными делами в гильдии убийц он пропустил много интересного. Но ничего. Ему не впервой импровизировать в неординарных обстоятельствах. Не зря же он – полковник МБ.
Глава 21. Пауки, скорпионы и прочие симпатичные твари
26 день холодных вод, Риль Суардис
Рональд шер Бастерхази
Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, как любит говорить Паук.
Что ж, Паук опять оказался прав, дери его семь екаев. Правда, правоту его Роне осознал далеко не сразу.
Поначалу все шло неплохо. Кронпринц с Саламандрой ожидаемо дурили голову Шуалейде – что было несложно, учитывая арсенал запрещенных артефактов, которым Люкрес обвешался с ног до головы. Роне так же ожидаемо ставил им палки в колеса – слегка, чтобы у лейтенанта Диена не возникло и тени подозрения в нападении на члена императорской семьи. Да и Шуалейде не мешает самой научиться распознавать ментальные атаки и как-то с ними справляться.
Она как-то и справлялась, чем несказанно злила и Люкреса, и Саламандру. Они явно не ожидали сопротивления от младенца едва восемнадцати лет от роду, но младенцу было плевать на их ожидания. В общем, Шуалейда сделала самое лучшее, что только могла: сбежала с обеда, едва соблюдя правила вежливости. Мало того что сбежала, еще и поставила ментальные щиты, пелену невидимости и какую-то еще дрянь, мешающую ее найти.
Умница. Вот ее учить – сплошное удовольствие!
Немножко побеседовать с Саламандрой тоже было весьма приятно. Принять ее неискренние поздравления с тем, как он хорошо справляется с непростой должностью, многозначительно улыбнуться на вопрос – не надоела ли ему бездарная принцесса в постели. Еще многозначительнее улыбнуться на тонкий намек: Темнейший стареет, скоро совсем отстанет от жизни, и со сменой императора придет пора реорганизовать и Конвент…
– Несомненно, – покивал Роне подвешенной перед его носом блесне. – Но найти достойного претендента на место Темнейшего весьма непросто.
– Вы всегда были чересчур скромны, Рональд.
Да-да. И будет так же скромен и дальше, особенно показывая Пауку этот момент. Само собой, Паук и так в курсе грандиозных планов, но возможность показать свою лояльность лишней не бывает.
В скромности своей Роне не стал развивать тему, лишь изобразил мгновенный и тщательно подавленный приступ алчности. В смысле, что рыбка клюнула на блесну.
До самого конца обеда Роне считал, что все идет отлично и неожиданностей не будет. О том, что шера Лью сменила должность ассистентки магистры Пламя на место любовницы и левой руки кронпринца, Роне знал из писем тех немногих дальновидных шеров, которые поддерживали с ним неофициальную связь из Метрополии. К сожалению, далеко не все, с кем он налаживал контакты в бытность свою учеником и ассистентом Паука, решились продолжить общение, но в целом Роне хватало. И что Саламандра неоднократно грозилась согнать Роне с незаконно занятого теплого места – ему тоже рассказывали, так что наживки в виде посоха Темнейшего он в принципе даже ожидал.
Не ожидал он совсем другого. А именно, что под конец застольной беседы Саламандра вложит в его ладонь нечто ледяное и острое, улыбнется и шепнет: «Подарок от учителя, шер Бастерхази». Хуже того, он даже не рассматривал такой возможности. Паук и Пламя грызлись всегда, везде и по любому поводу, и чтобы Паук что-то передал с ее любимой ученицей? Бред.
Именно поэтому Темнейший и выбрал посыльным Саламандру, что знал: ни бывших соучеников, ни хотя бы тех, кто не враждует с Пауком, Роне к себе не подпустит. А шере Лью Роне сам предложил руку, безмозглый моллюск.
И теперь, стоя посреди собственной гостиной, рассматривал серебряного скорпиона, притворяющегося обычной безделушкой.
К скорпиону не прилагалось ни записки, ни ментального послания, ничего. Просто безделушка без капли магии. Правда, избавиться от нее не вышло. Роне пытался оставить скорпиона прямо на обеденном столе – но тот буквально через минуту обнаружился в кармане. Роне подарил его Ристане, провожая ее после обеда и заверяя в своей вечной преданности ее интересам – но скорпион ждал под его собственной дверью. Тогда специально для серебряной твари Роне разжег камин и держал скорпиона в огне, пока тот не расплавился.
Однако – камин все еще горит, а скорпион – вот он. На каминной полке. Блестит, словно новенький. И снова – ни капли магии!
Сказать, что скорпион нервировал Роне – значит не сказать ничего. Проклятый Паук всегда умел навести ужаса на учеников, даже ничего толком не делая. А все потому, что никто не знал, какая именно гадость и когда стукнет в его многомудрую голову. Не сомневались лишь в одном: что эта гадость будет отменного качества.
И вот теперь дрянь стояла на каминной полке, а Роне ломал голову: чего Паук добивался, передавая ему подарок, от которого даже Пауком не пахнет? Ровно ничем не пахнет, и именно это пугало Роне сильнее всего. Когда не знаешь, от чего защищаться, не знаешь и как.
Но ждать, когда скорпион проявит себя, Роне тоже не собирался. Завтра же он отнесет эту дрянь в Алью Райна и положит на алтарь. Даже Паук не настолько нагл, чтобы уводить подношение у самой Светлой Сестры!
По крайней мере, Роне очень на это надеялся.
А пока следовало позаботиться о том, чтобы другой нахал не наложил лапу на добро, принадлежащее Роне – то есть на Аномалию. По счастью, она не дала понять Люкресу, что в курсе подлога. Так что дальнейшие его действия предсказать было легче легкого.
Наверняка это будет стандартный набор опытного, но избалованного легкими победами разбивателя женских сердец. Море цветов в покои прекрасной дамы, серенада под луной и проникновенные любовные признания на балконе с плавным перемещением в девичью кровать.
Роне усмехнулся, представив физиономию Люкреса, расцарапанную бешеной кошкой Шуалейдой. Прекраснейшей на свете бешеной кошкой. Истинной сумрачной шерой. Вот только вряд ли кто-то раньше прокусывал Люкресу губу и пил его кровь вместе с его болью.
Лишь на несколько секунд Роне вернулся мыслями в прошлую ночь, снова услышал голодные стоны, ощутил дрожь гибкого девичьего тела и поддающуюся ему сумрачную стихию – чтобы тут же переплестись, слиться в единое целое…
– Чему ты так радуешься, мой темный шер? – вырвал его из сладкой грезы знакомый голос.
Роне обернулся к дверям, ведущим в сад, встретился взглядом со штормовой бирюзой – и проклял собственную глупость. Ладно, он настроил защиту башни так, что Дайм мог входить и выходить из нее, когда угодно. Но не поставить хоть какую-то сигнализацию! Кто тут мнил себя умным? Моллюск, как есть моллюск! Если Дюбрайн увидел его мысли о Шуалейде и понял, что это уже произошло – не простит. Проклятье!
Но, может быть, не понял? Темный Брат, прошу тебя, позволь мне сохранить эту тайну! Еще немного.
– Тебе, мой светлый шер, – почти не соврал Роне и добавил без паузы: – Ты бы видел ее сегодня, Дюбрайн! Воплощенная мечта!
– Кажется, я пропустил самое интересное, – холодно усмехнулся Дюбрайн.
На миг повисла пауза. Роне почти был готов к вопросу: ты занимался с ней любовью? Но вопроса не последовало. Дюбрайн или поверил в неосуществленную мечту, или решил не обострять ситуацию. В любом случае – пронесло. Уф. Спасибо, Брат, с меня причитается.
– Не все, мой светлый шер. Думаю, самое интересное начнется после заката. Твой августейший брат еще не знает, что его ложь раскрыта.
Сказав о лжи, Роне вспомнил о подарочке от Паука, обозвал себя идиотом и, шагнув к камину, призвал из лаборатории зеркальную колбу для самых едких зелий и накрыл ей скорпиона. По крайней мере, так Пауку будет намного сложнее подслушивать.
– Что ты делаешь?
– Тешу свою паранойю, – усмехнулся Роне, оборачиваясь к Дайму. – Мне тут прислали подарочек, от которого я бы рад избавиться, но он не согласен. Пусть немного поскучает в колбе.
– Я смотрю, сегодня день подарочков.
– Да уж. Особенно хорош – от ее величества Зефриды.
– Ты там был, – констатировал факт Дюбрайн.
– Само собой. Кстати, не хочешь выпить?
– Хочу, но и ты не отвлекайся от темы, – кивнул Дайм и уселся в кресло, устало откинулся на спинку.
– Отвлечешься тут, когда к тебе в гости пожаловала Магбезопасность, – улыбнулся Роне, призывая из винных подвалов Риль Суардиса пыльную бутыль и поднимая ее на уровень глаз, глянуть на просвет. – О, Двуединые в щедрости своей послали нам бастардо третьего года. Отличный улов.
Неторопливо разлив вино по бокалам, Роне отдал один Дайму, а со вторым сел в соседнее кресло. Отпил. И, не дожидаясь вопроса, начал:
– Итак, общеизвестный факт: Альгредо – идиот. Сложить два и два и увидеть очевидное ему не под силу. Так что Шуалейда прочитала папку целиком и после душеспасительной беседы. Я бы сказал, что попросить меня было бы надежнее… Погоди, не прерывай. Я не задаю тебе вопросов, заметил, мой светлый шер? Итак. Меня попросить ты не мог. Объяснить Альгредо его задачу на пальцах – тоже. Так что будем считать, что Альгредо просто не понял, что папка предназначена лично для него, а не для кого-то там еще. Я верно излагаю?
– Верно, – неестественно ровно ответил Дайм.
Поймав отзвук его боли, Роне мысленно поморщился и сделал себе еще одну пометочку: границы, за которые Дюбрайн не может выйти, безобразно узки.
– Результат был в целом предсказуем, – продолжил Роне. – После того как ее встретили дома и подробно объяснили, как она не права со своей глупой любовью… к тебе, мой светлый шер, о чем Альгредо так и не догадался… Она сорвалась. Решила, что вы с Люкресом в сговоре, и ты дуришь ее из политических соображений. Герашану удалось ее остановить. Ты знал, что девочка сама себе поставила ментальный блок-предохранитель? Изумительный талант!
– Я уже понял про изумительный талант и воплощенную мечту, Бастерхази. – В тоне Дюбрайна опять сарказм мешался с совершенно неправильной, неестественной болью, словно одно только упоминание Шуалейды было для него чем-то вроде удара под-дых. Снова Мертвым драные границы.
Роне обернулся к Дайму и глянул ему в глаза.
– Я не собираюсь отбирать у тебя Шуалейду. Темный – не значит немотивированно злобная тварь. Ты же видишь, что я говорю правду?
– Вижу, Роне. И очень хочу надеяться на то, что это – вся правда, а не адаптированная версия.
– Могу показать тебе, что было дальше. Хочешь?
– Хочу.
Да уж. Доверие такая штука… Что ж, глупо было ожидать, что полковник МБ поверит на слово. Нечего оскорбляться на ровном месте, Роне бы и сам не поверил.
Так что он показал – с момента, как поймал всплеск Аномалии. Как бросился к ней, исправил топорную работу Герашана и приглушил память Шуалейды о письмах Дайма. Даже как лаялся с Альгредо после этого.
– Ты несправедлив к Альгредо, – покачал головой Дайм. – У него не было шансов догадаться.
– Твоя дотошность в исполнении приказа могла дорого тебе обойтись, мой светлый шер. Но тебе повезло – у тебя есть я. И твоя Аномалия по-прежнему в здравом рассудке, а Риль Суардис цел и невредим.
– Я дам тебе медаль, мой темный шер.
– Медаль? Ну, может быть. Потом. Вообще-то я предпочитаю что-нибудь более близкое и теплое. Сегодня.
– Мне нравится, как это звучит: сегодня.
Дайм улыбнулся ему так, что Роне ощутил себя полнейшей сволочью. Светлый поверил ему, несмотря ни на что, поверил… Ведь Роне именно этого хотел! Тогда почему на душе стало так пакостно?
Чушь. Все отлично. Все просто отлично! А насчет ночи с Шуалейдой он расскажет Дайму потом, когда это будет не так важно. Ну хотя бы когда Дайм сам проведет с ней ночь. Нет, лучше несколько. Одной, в Уго-дель-Риу, ему явно не хватило.
А все Ристана! Шис дернул Роне отбить у Дайма эту бездарную сучку! Ну что ему стоило уступить…
Чушь. Не мог он тогда уступить. Потому что не допускал даже мысли, что между ним и светлым шером, офицером МБ и учеником Светлейшего, возможна дружба. Только вражда и соперничество, спасибо Пауку за счастливое детство.
Стоило рассвету стукнуть в пыльное стекло да пробежаться лучами по оконному переплету, как приволокся кузнец. Запыхтел под дверью, не решаясь постучать. Зашаркал косолапыми ножищами.
— Иди уж, открой, — сварливо проворчал брат из своей комнаты.
Джек вздохнул и вылез из-под одеяла. В комнате было прохладно, и он закутался в длиннополый халат, а ноги сунул в теплые шлепанцы — подарок ма. Открыл дверь, глянул исподлобья:
— Что нужно?
Кузнец, огромный, почти одного с Джеком роста, но неизмеримо более массивный, сглотнул и скомкал в кулаке картуз. Жалобно хрустнул лаковый козырек. От кузнеца попахивало зверем.
— Вот в чем дело, дело-то вот в чем, — зачастил кузнец неожиданно тихим для своего сложения голосом. — Машина, она…
— Не едет?- спросил Джек. — Тачку тебе вернуть? У дверей она стоит, забирай.
Кузнец втянул голову в плечи. Начинающаяся от глаз бурая борода без видимой границы переходила в курчавую шерсть того же цвета, лезущую из расстегнутого ворота рубахи.
Потом кузнец расплылся в улыбке.
— Не, — сказал он. — Починил. Машину-то.
— А что тогда?
Кузнец доверительно придвинулся к Джеку.
— Вы знаете, что я нашел в тендере? — спросил он.
— Разумеется, знаю, ответил Джек. — Это же была моя машина. Теперь — ваша. Что не так?
— Но там — тела, — округлил глаза кузнец.
— Конечно. Вы их трогали?
— Я…
— Испугался? Ясно. Они деревянные. Это, конечно, смертомобиль — но не крематорий на колесах.
Кузнец смутился.
— А в танках, выходит..
— Ну да, — Кузнец начинал раздражать Джека. — Кровь. Из этих же тел. Все просто и очень логично, на мой взгляд.
— Эээ…
— Послушайте, уважаемый, — сказал Джек. — Вы можете кормить машину углем, а в котел налить воды. Но тогда она перестанет быть смертомобилем. Потеряет уникальность. Лишится стиля. Для вас важен стиль?
Кузнец попытался распрямить могучую спину и спрятать лапищи с траурными каемками под когтями в карманы затасканного пиджака.
— Конечно, — прошептал он.
— В паре сотен миль к востоку есть роща, где этих вот длинноносых деревянных человечков пруд пруди. Они там растут на деревьях. Решительный человек никогда не допустит того, чтобы какие-то трудности угрожали лишить его стиля.
— Спасибо, сэр! — сказал кузнец.
— Но помните- не отрубите сразу им головы — разбегутся, как вы их не вяжите. Захватите топор поострее.
В комнате за спиной брат начал распевать про трех царей и могилу. Джек прикрыл дверь, оставив кузнеца собираться с мыслями.
— Ты что? — спросил он брата.
Тот посмотрел на него ясными до полной прозрачности глазами цвета янтаря.
— Чую свою смерть! — радостно сообщил он Джеку. — Ведь осень темная грядет, и стану я хиреть, поникну головой совсем и буду умереть!..
— Умирать, — поправил его Джек, копаясь в чемодане. Бутылка оказалась, разумеется, на самом дне.
— Так не рифмуется, — надул губы брат. Но бутылку взял и надолго присосался к горлышку, переливая в себя жидкость цвета своих глаз.
Потом блаженно откинулся в кресле.
Джек посмотрел на его непропорционально короткие ручки и ножки, на иссохшее тельце, на огромную, словно у гидроцефала, голову.
— Перестань, — сказал он. — Не надо думать о смерти.
Брат рассмеялся.
— А о чем мне еще думать? — с горечью сказал он потом. — Разве это жизнь? Мы бегаем двенадцать лет, нигде не задерживаясь надолго. У нас нет времени на то, чтобы осесть, остепениться, сделать людей вокруг по-настоящему счастливыми! Ты гребаный харизматик, твоя пассионарность поддерживает тебя, придает какой-то смысл всей этой беготне! А я? Я истощен, я пью свою кровь, чтоб не сдохнуть…
— Брат, — сказал Джек, и когда тот не услышал его, повторил снова: — Брат.
— Да? — спросил тот.
— Это последняя бутылка. Больше нет. Я послал им навстречу простака, которому отдал машину. Встретив его, они поймут, что на верном пути, и не станут мешкать.
Брат прикрыл глаза.
— Ну что ж, — сказал он. — Так отчего бы не спеть?
Джек отошел к окну, глядя из-за занавески, как смертомобиль, чадя и исходя красным паром, катит по главной улице к выезду из города.
— Ах, тра-та-та, та-та, та-та, я чудо-молодец, — неслось из комнаты брата. — Погибну я, но кровь моя — услада для сердец!
Клацали зубы о горлышко бутылки, и звенел стеклом счастливый смех.
Через минуту Шеддерика привлёк лёгкий шум из-за угла двухэтажного, тёмного по случаю позднего часа дома.
Словно там кто-то осторожно тащит что-то тяжёлое. Переставляет с места на место, останавливается, вздыхает; снова поднимает груз, делает несколько шагов. Роняет. Тащит волоком шаг или два, снова поднимает…
Шедде, как мог осторожно, заглянул за угол. Он не боялся ни воров, ни грабителей: двуствольный ифленский пистолет улучшенной конструкции осечек почти не давал. А если что, Шеддерик и сам был не дурак врезать по слишком наглой, слишком надоедливой или просто оказавшейся не в том месте и не в то время морде.
Тёмный переулок, чистое небо и почти полная луна, выбеливающая крыши и верхние этажи зданий по левую сторону дороги. И два тёмных силуэта, склонившихся над чем-то посреди улицы.
Шеддерик осторожно взвёл оба курка и пошёл к фигурам, надеясь, что в темноте да на фоне старой серой кладки ближайшего дома его трудно будет заметить. Двое так увлеклись своим делом, что пройди Шеддерик мимо них, нарочно топая и насвистывая ифленские народные гимны, они и то не заметили бы.
Если это честные горожане, то применять пистолет не придётся.
Если жулики – дело кончится одним выстрелом в воздух.
Если же здесь происходит что-то…
Додумать он не успел.
Что-то тяжёлое и пыльное попыталось испортить ему вечер и парадный чёрно-синий мундир, который глава тайной управы так и не успел сменить на что-то менее броское.
Правда, нападавшие просчитались – увернуться он успел. И даже успел понять, что штука эта прилетела из окна второго этажа, представляла собой мешок с чем-то увесистым, и целила в голову.
Вслед мешку полетело мальканское грязное ругательство, но Шеддерик та Хенвил не вслушивался. Он отпрыгнул от мешка (из него на половину улицы просыпались лошадиные яблоки), и оказался прямо перед двумя испуганно замершими мальканскими мужиками, у ног которых лежал третий, очевидно, мертвецки пьяный мальканский мужик.
Вроде бы обошлось… хотя сверху продолжала лететь брать в адрес всех ифленцев и наместника в частности, но у сквернослова явно не было никакого более грозного орудия, чем мешок лошадиного дерьма. Увы, мешок был один, и его уже использовали.
Вдруг лежащее тело икнуло, рыгнуло, и со слезой в голосе сказало:
– Рэту… у-у-убили!.. Ты прав, друг! Надо им ааатамааа….
– Каэ зар! Баластра… – ругнулся Шеддерик.
Однажды он спросил у Гун-хе, что это значит. Южанин долго не хотел отвечать, при этом его всегдашняя невозмутимость существенно поблёкла. «Точного перевода, – сказал он осторожно, – боюсь, не существует». Шеддерик попросил перевести хотя бы дословно, и бледный и особенно каменолицый южанин ещё более осторожно перевёл: «Белый… э… задница… солёный прут».
Шедде понял, что точного значения, пожалуй, знать и не хочет. Но изредка, в минуты душевного волнения, ёмкое ругательство горячих южных мореходов всё-таки использовал.
Словно проснулись и те двое, что сопровождали тело. Ну, ещё бы! Сначала что-то с шумом и руганью валится сверху, а потом вдруг, без всякой магии, превращается в злобного, одетого по всем военным традициям нашествия ифленца.
А если вспомнить, что всего с четверть часа назад они втроём дружно поносили заморских гадов, нетрудно представить, что мужики решили – ифленец, да ещё и с пистолетом, пришёл их арестовывать, а может, и убивать!
– Ы! – сказал один и попятился.
Второй выразился чуть более связно, но так затейливо, что Шеддерик на всякий случай запомнил: пригодится.
А потом вдруг лихо, с отвагой, продиктованной только что испитыми напитками, малькан выпрямился, выпятил грудь и с надрывом изрек:
– Стреляй! Стреляй в моё честное сердце, ифленская свинья! Я умру за свободу! Так же как рэта Иии-ик! Итена!..
Шедде не глядя, но очень осторожно, чтобы не возникло случайной искры, опустил курки.
– Где ты так набрался, герой?! – с досадой спросил он.
Мужик неопределенно махнул рукой в сторону полуоткрытых ворот ближайшего строения – того самого, из которого только что прилетел грязный мешок.
На кабак это место похоже не было. Скорей, на жильё какого-нибудь широкой души хозяина, у которого всегда найдётся стакан-другой кислого вина для хорошего человека.
Себя Шеддерик та Хенвил к хорошим людям относил довольно условно, но, с другой стороны, и идти он туда собрался не за выпивкой…
Перестав обращать внимание на пьянчуг, он вошёл в ворота и даже поднялся на крыльцо. Потом вспомнил вдруг про свою «парадную» форму и снова тихонько выругался, слишком красочно представив сцену «ифленский дворянин спасается на люстре от взбешённых малькан с вилами».
Почему с вилами? Потому что субстанция из мешка, которой немного попало всё-таки на одежду, была лошадиным пометом. А где он, там и тяжёлый крестьянский труд, который без вил не обходится.
А вот почему на люстре, Шедде не ответил бы. Он вообще сомневался, что в этом старом мальканском доме может быть люстра или что-то похожее.
Дверь вдруг открылась.
Высокая фигура, появившаяся в проёме, выстрелила вперёд сжатым кулаком. Шедде ждал чего-то подобного, потому успел и отшагнуть, и встречным ударом отвести руку напавшего в сторону. А потом ещё и вывернул так, что жертве оказалось ни избавиться от захвата, ни даже просто распрямиться.
Впрочем, почувствовав это, человек сразу перестал сопротивляться.
– Пойдём в дом? – почти вежливо спросил Шеддерик. – Покажи дорогу, поговорим…
Свадьба наместника
Рэта Темершана Итвена
Темери сказала Шионе, что хочет побыть одна, и та, не расспрашивая, ушла. Вельву вызвали на допрос, её не было, а прислуга только обрадовалась возможности покинуть «эту непонятную мальканку».
Да что с ней происходит? Вроде бы всё закончилось неплохо: и гости успокоились, и все живы, даже большого скандала удалось избежать. Но почему ей самой никак не удаётся успокоиться? Почему хочется не то бежать куда-то и срочно что-то делать, не то – забраться с головой под одеяла и уж там, в тишине и темноте, ждать, что же будет. И лишь тихонько надеяться, что беда пройдёт мимо, не заметив такую маленькую и слабую её.
Маленькую и слабую?
Темери плеснула в таз воды. Притащила к зеркалу подсвечник. Быстро умылась.
Маленькую и слабую. Как десять лет назад. Тогда она послушалась собственного страха и взрослых. Тогда она предпочла спрятаться под одеяло.
Второй раз так не будет. Темершана Итвена… или всё-таки просто Темершана та Сиверс?.. кое-чему научилась за прошедшие годы.
И пусть чеор та Хенвил сколько угодно повторяет, что она в монастыре Ленны попросту пряталась от жизни. Нет, всё было не так – она жила там! Не боясь ни служения, ни тяжёлой работы. Там был её дом и её родня. И то, что, в конце концов, та её родня от неё отказалась, ещё не значит, что сама она отказалась от родства. И не значит, что эти десять лет исчезли из памяти.
Да, в Тоненге воспоминания нахлынули, подхватили и почти утянули в водоворот прошлого. Но любой опыт – это сила. Ведь простить – не значит забыть. Да и с этим самым «простить» у неё всё время выходит как-то неправильно.
Ничего она не забыла и не простила, но…
Но, кажется, снова запуталась.
В монастыре у неё был советчик и отдушина – Золотая Ленна слышит своих подопечных и всегда готова утешить тех, кто нуждается в утешении. А тем, кому надо всего лишь подтвердить их правоту… им она тоже всегда подскажет и поможет. Ведь не зря же она – мать. Мать всего, что в мире мыслит, чувствует, всего, что живет.
С того дня, что Темершана покинула монастырь, она ни разу не обращалась к Золотой Матери ни с просьбой, ни за советом. Ей казалось – так будет честно. Ведь сёстры без её благословения никогда не отдали бы Темери ифленцам.
Темери тысячу раз повторила себе, что всеблагая Мать прозревает будущее, и точно знает, как поступить правильней и лучше… повторила, но вот поверила ли?
Прикусив губу, Темери принялась искать свой простенький посох-эгу. Где она его оставила? Не в доме же чеора Ланнерика? Нет, она точно его привезла в цитадель… и даже… ах, да. Служанки. Чтобы служанки его не сожгли и не выкинули, Темери спрятала посох в складках балдахина кровати. Там можно было спрятать не только посох, но и целый небольшой алтарь с идольцами, а рядом ещё осталось бы место для двух-трех некрупных пресветлых сестёр…
Раньше она всегда говорила с Ленной в храмовом зале. Там, ей казалось, она ближе к престолу богини и быстрей сможет услышать ответ. Здесь же… надёжные каменные стены сейчас ей только мешали. И Темери убедила себя, что ей нужно выбраться куда-то на воздух. Куда-нибудь, где есть большие окна, и сквозь них видно не такие же каменные замшелые стены, а небо и крыши. И солнце. Ну, или хотя бы луну.
Главная башня цитадели подходила идеально…
Подходила бы, если бы туда вели тайные ходы в стенах. Но её перестраивали вместе со всей новой частью замка, так что идти придётся на виду у всех.
Да и пусть смотрят! Они же всё вслух так радостно говорят, что она здесь хозяйка, а не пленница. Вот и прогуляется. По-хозяйски. Даже…
Караульный у входа выпрямил спину, стоило двери приоткрыться. Но странный приказ мальканки выслушал с таким выражением лица, словно она каждый день ходила куда-то в его сопровождении.
То, что караульному гвардейцу любопытство не чуждо, она поняла, когда они уже поднялись на башню и остановились под закрытым на две задвижки люком.
– Мне сопроводить вас наверх? Там может быть холодно. И… птицы.
Чайки. Они любят гулять по стенам и крышам цитадели. Они никогда ей не мешали. Хотя отец – она помнила – грозился приказать солдатам перестрелять хотя бы половину. Чтобы не гадили.
– Нет, благодарю. Я хочу поговорить с Золотой Матерью, это не займёт много времени.
Гвардеец едва сдержал разочарованный вздох. Он знал, как молятся Ленне: долго стоят, опираясь двумя руками на ажурный деревянный посох, лицом на восход, с закрытыми глазами… и всё. Только губы, может, будут шевелиться.
9. Папочка
— Софочка, а вы знаете, что ваш биндюжник-папаша таки пропил ваше пинанино?
— Та шоб он сдох!
— У-вже…
Бруклин, 1977
— Проходи, — Леони с истерическим смешком приняла букет от Лёнчика. — Идиот! Боже мой, какой идиот!
— Не понял… — Лёнчик обиженно поджал губу. — Ты же вроде любишь садовые ромашки.
— Да… Спасибо… Я вообще-то не о тебе.
— А о ком?
Леони вздохнула и перекрестилась.
— Молитвы мои услышаны. Папашка в ящик сыграл. Виски будешь?
— Может, попозже?
— А я сейчас. — Леони налила себе полстакана. — Гори в аду, старый подлец… прости меня, Господи… — Она сделала хороший глоток, вновь осенила себя крестным знамением. — Знаешь, любимый, я сейчас словно развалилась на две половинки. Одна тонет в радости, другая — в чувстве вины.
Лёнчик подошел к Леони сзади, обнял за плечи.
— Тебе абсолютно не в чем винить себя… Да, а почему ты назвала его идиотом?
— Ему тысячу раз говорили, что после химиотерапии два месяца нельзя даже нюхать спиртное. А он даже курс не закончил… Сиделка отлучилась купить булки для уточек, оставила на лавочке в парке на пятнадцать минут, а когда вернулась — он уже бился в агонии, а рядом полупустая бутылка… Где успел, как?.. И почему «ГленДронах»? Он не любил хересный виски, предпочитал бурбон…
— Мы можем гадать до бесконечности… Главное — ты теперь свободна…
— И богата. Со мной уже связались по поводу завещания.
Испугаться за Кроули Азирафель не успел, как не успел и остановиться на пороге, чтобы чинно спуститься по каменным ступеням. Он не был уверен, что всё получилось, как они задумывали, но в том, что перемещение состоялось, даже не сомневался. Кроули медленно выбрался из-под связывающей всех цепочки хроноворота, независимо оглядываясь, и от горького чувства потери у Азирафеля заныло в груди.
— Получилось? — выдохнул Барти.
— Разумеется! — Кроули усмехнулся, взглядом указывая на прохожего, разговаривающего по такому же телефону, как тот, что так удивлял всех в Хогвартсе.
И всё же у Азирафеля оставались сомнения:
— Сколько у нас времени до начала?
— Есть очень простой способ выяснить, — не сомневаясь ни мгновения, ответил Кроули.
— Спросить?
— Ангел… — Кроули взглядом отыскал припаркованную «Бентли», и его улыбка стала почти нежной. — Поехали к тебе.
Азирафель спрятал теперь уже бесполезный хроноворот в карман и, ухватив Барти чуть выше локтя, стиснул руку, привлекая внимание:
— Барти, всё хорошо, поехали.
— Всё хорошо?
— Конечно.
Кроули легко сбежал по ступеням на людную улицу и, огибая прохожих, устремился к машине.
— Долго вас ещё ждать?
— Как-то всё… не знаю, как сказать… — пробормотал Барти. — Вроде бы я сплю.
— Привыкнешь, — утешил его Азирафель.
В этот раз Кроули не гнал. Он даже остановился за квартал от магазина Азирафеля и замер, уткнувшись головой в сложенные на руле руки.
— Что случилось, дорогой? — забеспокоился Азирафель.
— Я увидел в витрине магазина… у них сегодня начало распродаж… там была дата…
— И что? — Азирафель уже знал, что ответ ему не понравится.
— Похоже, что сегодня одиннадцатый день рождения Антихриста.
— Твою мать! — не сдержался Азирафель.
— Именно.
— Но время ещё есть…
— Разумеется. Ему ещё надо будет встретить Адскую гончую, дать ей имя, призвать Всадников… — Кроули со вздохом снял очки, наверное, чтобы лучше видеть.
— Время есть, — повторил Азирафель, лихорадочно соображая, что делать. — Мы успеем, не сильно торопясь, доехать до Тадфилда, и…
Азирафель захотел свериться с книгой Пророчеств, чтобы освежить в памяти всё, что касалось последних дней, и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Образно выражаясь, разумеется. Кажется, на его лице отразилась вся гамма испытываемых чувств, потому что Кроули заволновался:
— Что случилось, ангел?
— Я её забыл.
— Кого?
— Ту книгу пророчеств, за которой столько лет гонялся в этой реальности, и которая так легко мне досталась в той…
— Да неужели?! — вдруг развеселился Кроули.
Азирафелю даже стало немного обидно:
— Дорогой, не мог бы ты радоваться по этому поводу в моё отсутствие?
Кроули, очевидно, не мог. Он вдруг принялся расстёгивать ремень, вызывая сомнения в своей адекватности. Однако когда Азирафель уже собрался мягко намекнуть ему о приличиях, он вдруг вытащил из-под рубашки ту-самую-книгу:
— Что бы ты без меня делал?!
— Дорогой!
Азирафель очень обрадовался и не сразу сообразил, что поблагодарить за такую заботу надо как-то по-особенному. Примерно так же, как хотелось после спасения книг в разрушенной церкви. Но тогда это было невозможно, не то что сейчас. Он неловко обнял Кроули и, уткнувшись куда-то в его шею, прошептал:
— Спасибо, дорогой. Это очень…
— Только не говори «мило», — прошипел Кроули.
— Не буду, хотя…
Азирафель невольно коснулся губами шеи Кроули, отчего тот вздрогнул, будто его обожгло. Немного странно, конечно, но…
— И что это за книга?
Барти решил напомнить о себе, выбрав не самый подходящий момент. С другой стороны, он всё сделал правильно — сейчас не время для чувственных экспериментов: до Армагеддона остались считанные дни, а у них ещё нет никакого плана.
— Это книга «Превосходных и Недвусмысленных Пророчеств Агнессы Псих». Точнее неё будущее никто не предсказывал, а она очень подробно описала последние дни, чтобы пренебрегать информацией.
Пока Азирафель говорил, Кроули аккуратно выбрался из его объятий, с независимым видом одёрнув пиджак. Очевидно, он ждал приглашения зайти в магазин, и Азирафель непременно бы позвал его и Барти к себе, если бы не внезапная идея. Ведь, по сути, до сих пор они не придумали ничего лучше, как просто избавиться от Антихриста… а если зайти с другой стороны?
Убийства всегда вызывали у Азирафеля сложные чувства, среди которых была даже жалость к преступнику, и он точно никогда не планировал оказаться на его месте. А уж убийство ребёнка пугало до дрожи в руках, и Азирафель уже не был уверен, что сумеет это сделать, не говоря о том, что у него не было оружия. Думать о том, что раздобыть какой-нибудь пистолет или даже автомат при желании не стало бы проблемой, было больно. Так почему бы не попытаться договориться хотя бы со своими?! Ведь если силы Рая не явятся на Битву — это не будет поражением! Наоборот, лучшая война та, которая не началась, а значит…
— Ангел, меня иногда пугает, когда ты так задумываешься.
Разумеется, от внимания Кроули ничего не ускользало. Азирафель вдруг понял, что ему срочно нужно обратиться к Ней. Докричаться любым способом. Кто, как не Она сможет всё остановить и отозвать войско? А если не получится, то попробовать подняться в контору и постараться убедить Гавриила, хотя что-то подсказывало, что это не сработает.
— Дорогой, мне кажется, что я чувствую приближение своих.
— Но как? — от томной расслабленности Кроули мгновенно перешёл к готовности атаковать.
— Я их всегда чувствую, — немного слукавил Азирафель. — Не мог бы ты показать пока Барти свою квартиру и вернуться через час?
— Так долго?
— Думаю, этого времени мне хватит, чтобы всё объяснить и уладить, — почти честно ответил Азирафель.
— Но… — Кроули сомневался. — Помнишь, мы договаривались не разделяться в опасных ситуациях?
— Помню, — улыбнулся Азирафель. — Но, во-первых, ситуация ещё не настолько опасна, а во-вторых, это же ангелы. Разве они смогут мне навредить?
Аргумент показался Кроули достойным, но Барти недоверчиво покачал головой:
— Азирафель, а разве не ты говорил, что вас таких на Земле всего двое?
— Иногда появляются ещё… тем более, сейчас, когда всё так зыбко.
— Хорошо, — Кроули хлопнул ладонями по рулю. — Но мы вернёмся раньше. Мне было бы неплохо тоже кое-что узнать.
— Что?
— Не искали ли меня, — усмехнулся Кроули. — Хотя, конечно, они привыкли, что я сам появляюсь, когда надо.
— Может, тогда Барти лучше остаться со мной? — забеспокоился Азирафель.
— Пф! Мои-то точно ко мне не заявятся, в отличие от твоих, а Барти будет интересно посмотреть, как я живу. У меня неплохая квартира, ты знаешь?
— Догадываюсь.
— Хотя цветы, наверное, уже засохли, — вздохнул Кроули. — Ничего, заодно и проверим!
Азирафель даже не предполагал, насколько легко у него получится усыпить демоническую подозрительность.
— Я буду вас ждать, — улыбнулся он, выходя из машины.
«Бентли» скрылась за поворотом, а Азирафель всё ещё смотрел ей вслед, собираясь с мыслями и настраиваясь на самый важный разговор за последние шесть тысяч лет. Он погладил корешок книги, чувствуя, как успокаивает его это простое действие. Кроули даже в такой суматохе не забыл о том, что посчитал важным для Азирафеля, и эта мелочь давала сил сделать то, что должно. Тем временем погода начала портиться, и Азирафель поспешил в свой магазин.
На самом деле, чисто технически, он был готов к этому разговору всегда. Всего-то и требовалось — убрать ковёр в гостиной и расставить свечи в лучах пентаграммы, после чего позвать. Если верить преданиям, Она должна услышать этот зов и ответить, что бы ни случилось. Азирафель знал, о чём Ей скажет, и даже уже подобрал слова. Она должна его услышать. А услышав, помочь. Потому что больше некому! В конце концов, разве Ей самой хочется, чтобы самое лучшее творение пошло прахом?! Ведь нет же? Нет!
А за стенами магазина уже разразилась настоящая буря — наверное, такая же будет в самом конце, и, похоже, у бурь тоже бывают репетиции. Азирафель сделал всё, как надо: портал открылся, и его осветил тот самый первозданный свет, с которого когда-то всё начиналось. Но сердце трепетало недолго — Она не услышала. Вместо Неё появился Метатрон, и разговор с ним ничего не решил, более того — усугубил. Азирафель не понял, как ему удалось отказаться от немедленного вознесения, но он выгадал немного времени. Похоже, всё уже началось, а значит, надо немедленно найти Кроули и мчаться в Тадфилд.
Очень осторожно Азирафель вышел из круга и с огромным трудом подошел к телефону. Он открыл записную книжку и, набрав номер, установил другую двухстороннюю связь. После четырех гудков трубка тихо кашлянула, помолчала, а затем непринуждённый и абсолютно спокойный голос Кроули возвестил:
— Привет. Это Энтони Кроули. Э-э. Вероятно…
— Кроули! Послушай! Времени не осталось…
— …вы позвонили не вовремя, и сейчас я либо сплю, либо занят, но…
— Заткнись! Послушай! Нам срочно надо в Тадфилд.
— …вы сами знаете, что делать. Сделайте это стильно. Чао.
— А я хочу поговорить с тобой прямо сейчас!
— ПииииИИииииИИииии…
— Прекрати свистеть! Приезжай и… — Азирафель отвел трубку в сторону и выругался.
Этого оказалось достаточно, чтобы Кроули ответил — и в тот же миг у него там тихо звякнул дверной звонок.
— Кроули, это я!
— Нгх…
Похоже, что-то случилось — что-то, чего они не смогли учесть.
— Вы одни? — Азирафелю стало по-настоящему страшно.
— Н-н… да так, зашел один старый знакомый.
— Послушай!..
— Изыди, адово отродье!
Азирафель очень медленно повернулся. За его спиной стоял почётный ведьмолов и редкий идиот Шедвелл, дрожащий от возбуждения и угрожающий наставленным на него пальцем. Твою ж мать!
Дамблдор ничего не имел против «идиотов», но, сам того не замечая, вцепился в палочку, очевидно, на всякий случай. Поза Геллерта тоже была далека от расслабленной, и встал он плечом к плечу с Альбусом, кажется, собираясь дорого продать свою жизнь. Как дети, честное слово!
— «Огнём, водой и словом»? — Кроули мрачно усмехнулся и коснулся языком пальца, высекая искры, после чего принялся этим пальцем выводить на раме знаки, которые тотчас же вспыхивали огнём. — Твой выход, ангел!
Азирафель сменил Кроули возле картины и, окропив её углы святой водой, снова уступил ему место.
— Все ко мне! — крикнул Кроули. — Живо!
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом полотно картины словно затянуло туманом, из которого начали выбираться овцы, жалобно блея. Кроули встречал их грозным взглядом и, постукивая по каминной полке, пересчитывал стадо.
— Я сказал — все!
К своему стыду Азирафель не мог бы назвать точное число овец до бегства, а Кроули, как оказалось, помнил их всех. Он прочитал им короткую, но очень поучительную лекцию о вреде отступничества, попутно упомянув несколько правил, которые они нарушили, и, пообещав, что в следующий раз им будет больнее, чем ему, простил. Овцы сразу же принялись маршировать, блея походную и очень бодрую песнь.
— Пожалуй, мы готовы к переходу, — объявил Кроули.
— Уже? — удивился Альбус.
— А чего время зря тянуть? Сейчас сядем в «Бентли» и к ночи будем в Лондоне. Все интересные дела делаются по ночам, — Кроули криво усмехнулся. — Вы же хотите нас проводить?
— Разумеется, — кивнул Альбус. — Хоть мне и очень жаль с вами прощаться.
Кроули не стал спорить. Вероятно, так оно и было. И, скорее всего, Альбус действительно жалел, хотя Азирафель при этом явственно чувствовал его облегчение. Наверное, Дамблдору непросто давалось присутствие рядом силы, которую он не имел возможности контролировать, особенно когда Геллерт так откровенно нарывался на неприятности. Кроули был далёк от внимания к таким мелочам — его занимали проблемы иного порядка: он долго вглядывался в своих овечек, словно пытаясь донести до них какую-то мысль, а потом перевёл взгляд на Геллерта и скривился:
— Нет, вы не подходите!
Альбус мгновенно оказался перед своим приятелем, отвлекая внимание Кроули на себя:
— Конечно, он не подходит. А я?
— Вы тоже, — Кроули обречённо махнул рукой и прищурился, задумавшись. — Пожалуй, это будет Снейп!
Азирафель вздохнул. Ну, сколько можно! Всего один неосмотрительный танец, а столько последствий… Тем временем Кроули продолжил:
— Ему хватит твёрдости, чтобы не растерять моё наследие.
— Наследие? — удивился Дамблдор.
— Да, — Кроули кивнул немного высокомерно. — Движимое имущество.
— Ваша машина? — удивление Альбуса возросло.
— «Бентли»?! Как вы могли такое подумать? — подобное предположение возмутило Кроули. — Конечно же, речь о моих овцах. Они нуждаются в твёрдой руке и внимании.
— Боюсь, что Северус не сможет уделять…
— Именно он и сможет. Надо же ему поговорить с кем-то умным? — фыркнул Кроули. — А стадо овец определённо опережает Блэка по интеллекту. Вы передадите ему картину или мне необходимо составить завещание?
— Что вы! Полагаю, мы сможем обойтись без этих формальностей. А может, имеет смысл написать всем? Хоть по паре слов. Пожелания, слова напутствия…
Идея показалась Азирафелю очень здравой, но Кроули лишь поморщился:
— Какая чушь! Кому это надо? Вы прекрасно жили до нашего появления, и не сомневаюсь, что проживёте ещё…
— И всё-таки каждый, кто вас знал, захотел бы сказать…
— Альбус, уймитесь. Оставьте эту сентиментальную чушь для педсоветов, и если вам так хочется, придумайте, что сказать, сами. Хоть каждому, хоть всем вместе, я не обижусь.
— И тем не менее, мистер Кроули, я бы хотел вам сказать, что вы лучше, чем хотите казаться…
Кроули скривился так, будто увидел Хастура в балетной пачке:
— Стоп! Больше ни слова. Овец вручите Снейпу в начале учебного года, а сейчас будьте так любезны, помолчите. Жду вас через десять минут у машины. И не забудьте хроноворот, с вас станется… — Кроули направился к двери и, уже взявшись за ручку, остановился. — Раз уж я здесь отвечаю за завещания и напутствия, то пристройте куда-нибудь эльфа Винки.
Всё-таки сколько бы Кроули ни кичился своей демонической сущностью, в душе он был нежным, ранимым и заботливым. Оказавшись с ним наедине в коридоре, Азирафель постарался донести до него эту мысль, но был остановлен потрясённым:
— Ангел! Ну ладно они-то… но ты! Я всего-навсего решил никому не грубить. Напоследок, — Кроули ногой открыл дверь, крикнув с порога: — Барти, ты готов?
— Да.
Наверное, Барти действительно был готов ко всему, судя по его чёрному плащу и строгому тёмно-серому костюму с галстуком. Конечно, Азирафель предпочитал тона посветлее, но не отметить не мог:
— Стильно выглядишь, Барти.
Кроули поморщился:
— Как сотрудник похоронного бюро… но в Лондоне таких много. А теперь нам следует поторопиться.
— Зачем? — поинтересовался Азирафель.
— Чтобы не опоздать. У нас там конец света, на минуточку.
— Мне нравится твоё чувство юмора, Кроули, — фыркнул Барти. — Оно такое демоническое.
— Доболтаешься, — предупредил Кроули. — Однажды. И тебе, сынок, не мешало бы побриться.
Азирафель впервые видел Барти таким счастливым. Словно тот разом решил все свои проблемы, словно его ничуть не страшил переход в другую реальность и не пугал конец света. С другой стороны, что он о нём знает? Здешние маги были язычниками и поклонялись кому угодно, только не Ей. И всё им сходило с рук — никаких потопов и египетских казней. Может, Она тоже пересмотрела свои взгляды? Но почему тогда Она сама не остановит Армагеддон? Не может же Она ждать этого от них с Кроули? Или всё-таки…
— Я так и знал! — застигнутый на месте преступления «Форд Англия» метнулся было к лесу, но был остановлен Кроули. — Я кому говорил не заходить за черту?
«Бентли» была похожа на девицу из приличной семьи, которую застигли за поцелуями с трубочистом. Она явно не собиралась заходить так далеко, просто не смогла устоять. Азирафель наблюдал подобное, кажется, в 1892 году из окон своего магазина. Тогда ему пришлось слегка начудесить, чтобы замять скандал, но сейчас был явно не тот случай.
— Ты перешёл черту…
— Кроули!
— Ангел, не мешай! Мне надо выпустить пар, иначе я задавлю по дороге в Лондон всех ежей! И парочку барсуков… если встречу!
— Кроули, перестань! Я тоже переживаю.
— Нет, ты не переживаешь! Чтобы понять мои чувства, тебе придётся представить, что кто-то напишет неприличное слово на обложке одной из твоих Нечестивых Библий. Или, что ещё хуже, загнёт там страницы.
Азирафель представил, и ему стало не по себе, а Кроули продолжил воспитывать пленника. Спас «Форд Англия» Дамблдор, появившийся точно в назначенное время и сразу же направивший палочку на Барти:
— Экспеллиармус!
— Альбус, какого чёрта?! — возмутился Кроули. — Направлять палочку на моего сына, по меньшей мере, невежливо.
— Сына?! Но это же…
— Бартемиус Азирафель Кроули, — Кроули довольно улыбнулся. — Правда, похож на меня?
Дамблдор казался совершенно дезориентированным.
— Но… его ищет Аластор… он поклялся…
— Какая ерунда! Мистер Хмури пусть и дальше занимается воспитанием доверившегося ему мистера Петтигрю и возьмёт-таки его на поруки. А в мою семью не лезет! Понятно?
— Понятно, — весело отозвался Геллерт, стискивая руку Альбуса. — Никто никуда не лезет!
И всё-таки поездка до Лондона вышла чересчур напряжённой. Кроули всё никак не мог перестать возмущаться вероломством отпущенного на свободу «Форда». Дамблдор явно хотел сообщить какие-то факты из жизни Барти, что того сильно нервировало. А Геллерт насвистывал весёлые немецкие песни, больше похожие на военные марши, что добавляло атмосфере беспокойства. Один лишь Азирафель пристально следил за дорогой, предупреждая Кроули о препятствиях, которые тот не замечал, тихо и неразборчиво ругаясь.
К Министерству подъехали в полной темноте, и её ещё усугубил Дамблдор, пощёлкав какой-то зажигалкой, после чего погасли все фонари и вывески на улице. Кроули припарковал «Бентли» и, погладив её по капоту, направился к телефонной будке.
— По очереди, — скомандовал он. — Сначала Альбус с Геллертом, потом мы.
Возражать ему никто и не подумал. Тишина в атриуме Министерства казалась какой-то нереальной, и сразу вспомнился вечер перемещения, когда здесь было слишком многолюдно. Кроули вёл всех вперёд, как и в тот памятный раз, остановившись только у той самой двери.
— «Огнём, водой и словом», — тихо сказал он, расписывая дверь огненными письменами. — Теперь ты, ангел!
Окропить дверь святой водой не составило труда, Азирафелю лишь пришлось быть осторожнее, чтобы ни одна капля не попала на Кроули. Он тщательно закрутил крышку термоса, прежде чем спрятать его в кармане, и протянул Альбусу ладонь.
— Дайте, пожалуйста, хроноворот.
Барти встал между ними и, накинув длинную цепочку старинного прибора на Азирафеля с Кроули, принялся вращать песочные часы.
— Прощайте, Альбус… и вы, Геллерт. Приятно было познакомиться…
Договорить не получилось — Азирафелю показалось, что расстояние до двери стало стремительно увеличиваться, и он едва успел схватить за руки Кроули и Барти, чтобы вместе помчаться к ускользающему выходу.
— Слово! Скажи слово, Барти!
— Свобода! — прокричал он, толкая дверь, на которой блестели капли святой воды.
Пацан как ни в чем не бывало подплыл к лодке, уцепился за планшир и вытянул шею, сверкая и обшаривая любопытными глазами внутреннее устройство посудины. Затем взглянул Наю в глаза.
— Здрасте! А ты умеешь копать землю?
Най с трудом пришел в себя, выдавил ответную улыбку и кивнул.
— Умею, парень. Как тебя зовут?
— Эссиль. А там мои друзья, — он махнул рукой в сторону берега. — Давай, кто быстрее?
Не дождавшись ответа, он упёрся ступнями в борт, оттолкнулся и как мельница заработал руками. Наю припомнилось, как он сам был когда-то таким же веселым бездельником, и тяжкие мысли на какое-то время перестали его так нервировать. Он с ухмылкой пересел за вёсла и сделал первый плавный гребок, то и дело оглядываясь за спину, дабы не врезаться в старательного чемпиона по плаванью. Най собирался идти с пацаном ноздря в ноздрю, но как он ни махал вёслами — сначала небрежно, потом и в полную силу — догнать пловца так и не смог. Так-с, понятно. Чудеса тут работают только на местных жителей. Значит, нужно поскорее стать местным. Если это ему всё ещё нужно…
Они быстро доплыли до берега, Най высадился, поболтал с ребятишками, и попросил познакомить Эссиля с его родителями.
Секунд через десять перед компанией опустилась стая пегасов — именно в таком количестве, чтоб хватило всем, кроме Ная с мальчиком.
— Вы же купаться хотели! — рассмеялся Эссиль, наблюдая, как рассаживаются на коней друзья. Те растерянно поулыбались и улетели куда-то вправо, вскоре скрывшись из глаз. Най недоуменно смотрел им вслед. Что это с ними? Будь он в их шкуре, так угнездился в лодку и отправился бы путешествовать. Пегасов на изображениях Острова он насмотрелся немерено, а вот лодки не видел ни одной. Впрочем, летать наверняка им интересней, нежели плавать — а здесь, насколько он был наслышан, каждый делал, что хотел.
Они пошли пешком — идти было недалеко, а Най попросил показать, как тут живут местные люди. Когда пляж опустел, лодка, небрежно вытянутая на берег, стала пропадать. Вскоре от неё не осталась и следа, в том числе и глубокой борозды на песке. Затем плавно начал оседать и песчаный замок.
Отец Эссиля, Маркус, встретил гостя приветливо и повёл его туда, где стояли пустые дома. Мальчик, доведя Ная до дома, опять куда-то усвистал, и сыщик без обиняков смог разузнать у его отца, что тут творится со временем. Вернее, не смог — Маркус совершенно не понимал задаваемых ему вопросов. Какие картины, какие двести лет, вы о чем? Если хотите остаться на острове — живите, а не хотите — отправляйтесь восвояси. Жизнь тут прекрасная и безбедная, свежий воздух, море… Будто забота о собственном здоровье беспокоила Ная в первую очередь.
Когда они шли обратно, у нового островитянина по позвоночнику снова пополз липкий холодок. Теперь возникла перед глазами картина «Друзья». Равно как и доселе, узнавались то там, то сям остальные полотна с панорамами острова. Най с неизбежностью сумасшествия увидел ту же группу детей, с Эссилем; те же пальмы на заднем плане; те же постройки вдалеке. Сыщик только сейчас начал понимать, куда попал: островитяне, похоже, из века в век проживали один и тот же день — и именно этим объяснялось их бессмертие.
Дети не росли, взрослые — не старели. Они и понятия не имели, что такое «вчера» и «завтра». Что такое смена времён года или даже погоды. У каждого из них был счастливейший день в их жизни, и именно его они проживали из века в век. А у Ная… у него ведь была ещё какая-то жизнь. Другая… Пришлось напрячь память — контора, работа, заказы… О, покровительница! что тут творится с памятью? Остров так манил его когда-то, а теперь кроме острова он почти ничего уже и не помнит — лишь тени прошлого, никчемные и пустые. Остров всё же околдовал его — Най с трудом сосредоточился и поймал себя на мысли: с первой минуты на этом проклятом острове его тянет растянуться на тёплом песке и задремать, забыться в уютной неге умиротворения. Стать добрым, великодушным и безотказным. Мечта достигнута, не нужно больше никуда спешить, создавать, бороться. Впереди — сладкое, ощутимое счастье. Вечное и ежесекундное.
Волевым усилием он сбросил липкую патоку расслабленности — что делать? Бежать? А зачем? Разве не для этого он сюда стремился? Что его держит в Архипелаге? Память? На что она ему? Да, он человек действия — так можно и не сомневаться, что действия ему тут обеспечат ровно столько, сколько и нужно для полного удовлетворения. Бежать… Ради чего?.. Мысли вязли в гибельном песке умиротворённой, покойной нирваны. Зачем возвращаться, зачем?.. Что ему там, среди людей?..
И вдруг он понял. Додумался, вспомнил. Чтобы не потерять себя, вот зачем. Терять себя он не хотел, и ради этого мог помучиться неудовлетворенностью. Жаждой хлеба насущного и нередко ускользающей из-под носа Фортуной. Мольбам покровительнице и страхом, что в этот раз его не услышат. Вечным бегом по кругу вдоль стремнины, и неизбежно — к смерти. Он рано сюда пришел, вот что. Сюда нужно приходить умирать, а не жить.
Он вымученно улыбнулся и потрепал по вихрам подбежавшего Эссиля:
— Не, ребята, я поселюсь у вас, но не сегодня. Мне пора назад.
— Как скажешь, благородный Най, — ответил Маркус, удивлённо подняв брови. — Мне странно это слышать, обычно люди с удовольствием остаются жить здесь, среди нас. Но мы не смеем тебя задерживать. Я осмелюсь лишь предложить тебе разделить с нами скромную трапезу. На это у тебя есть время?
— Есть, Маркус. Конечно, я не откажу тебе. На обратный путь мне понадобятся силы. Но как я попаду обратно?
— Любой пегас с лёгкостью донесёт тебя куда пожелаешь. Пойдём, сегодня ты наш гость.
Они пошли обратно к дому. Эссиль снова упорхнул к друзьям, и отец его разъяснил, что голодным его сын тут точно не останется, пусть добрый Най не беспокоится. Маркус заинтересовался причинами скорого отъезда, и Най с охотой решил разъяснить гостеприимному хозяину что тут к чему. Начать он решил с описания своей жизни на Архипелаге — это, как он полагал, также заставит его самого не забыть за вялотекущей беседой и то, ради чего он решил вернуться.
Дома они встретили Илату, мать Эссиля, и проговорили почти до вечера. Непринужденный поначалу разговор перерос в бесконечный диспут — даже поняв всю бесцельность своей жизни, хозяева убеждали гостя, что только так и стоит жить. Трудиться — и тут же получать плоды своего труда. Мечтать — и обретать недостижимое, любить — и быть любимыми. Разве не для счастья живет любой человек? Не для удовольствия, не для удовлетворения своих потребностей?
Най в конце концов убедился — беспамятным людям не понять, что получение недостижимого тем слаще, чем дольше длятся попытки этого достичь. Не понять, что такое преодоление жизненных обстоятельств, разочарований; что такое рост и взросление собственного ребенка; Най испугался потерять себя, достигшего каких-то важных результатов, а для островитян достижение результатов являлось не целью, а приятным побочным эффектом самого существования. Под конец, озлобившись, он гаркнул так, что хозяева опешили:
— Да поймите же вы наконец, добрые и великодушные бессмертные — вы знаете, как устроена жизнь, а сын ваш — не знает, так как ещё не вырос! Любой ребёнок мечтает повзрослеть, а ему даже такое понятие неизвестно! Он переглядывается с девчонкой и не понимает в чём дело! И даже если поймёт — наутро он всё забудет, как и вы все, тут существующие!!!
Хозяева, побледнев, смотрели не на говорившего, а ему за спину. Най оглянулся. В дверном проеме стоял Эссиль, а в глазах его сиял нехороший блеск. В руках мальчик сжимал огромную раковину, обвитую водорослями.
Эссиль в гробовой тишине подошел к смутившемуся Наю и тихо спросил:
— Ты можешь взять меня с собой?
Такого упрямого человеческого лица Най не видел ни на одной картине. Да и не мог видеть. Он угрюмо скосил взгляд на его родителей, и увидел, как Илата твёрдо покачала головой. Най опустил голову.
— Иди спать Эссиль, — мягко обронила мать. — Наш гость сам не понимает, как и для чего мы живём. Я утром объясню тебе, если захочешь.
В этот момент Най понял, что никогда сюда не вернётся. Среди этих людей ему места нет. Он слышал, как Эссиль вздохнул и отправился вон из комнаты.
— Твой пегас готов, — поднялся Маркус. — Пойдём, я провожу тебя, чужеземец.
Най на ватных ногах поднялся и побрел вслед за хозяином. Постепенно он приободрился — гори оно всё черным пламенем, у него есть своя жизнь, и жить её нужно там, среди людей. А бессмертные пусть существуют здесь так, как привыкли. Они непробиваемы. Но вот пацана Наю было жалко.
Их догнала Илата и с криком набросилась на Ная. Оказалось, Эссиль исчез. И он, и его верный Аркун. И даже его огромная раковина. Маркус принялся успокаивать жену и заверять, что их сыну ничего не грозит, где бы тот не находился. Боги его любят и не оставят одного.