Вот где проводят свои свадьбы люди? – в своих домах, в присутствии старейшины рода и всех родственников. Все довольны, счастливы, едят, выпивают, некоторые дерутся.
Вот где проводят свои свадьбы маги? — в живописных местах силы, где-нибудь на высокой горе, в древнем лесу, или на берегу гладкого озера… собираются друзья и коллеги. Творятся феерические иллюзии и салюты. Все счастливы, едят, выпивают, желают молодым могущества и младенца посильнее. Магически, конечно. Некоторые дерутся.
Вот где проводят свои свадьбы гномы? — в храмах бездны. Приходят всем скопом родственников и гостей, просят молчаливого разрешения-благословления у богини Тьмы, затем домой – там пьют, еще раз пьют, еще много… раз пьют. Некоторые дерутся. Закусывать начинают за полночь, и танцуют до самого утра кто с кем.
Где проводят свои свадьбы темные лорды? — там история еще интереснее: полуодетый жених, полураздетая невеста и монстр — дух-хранитель рода. Кровавые ритуалы, трансформации и клятвы только друг для друга. Иногда перед этим ревнивые лорды дерутся. Затем брачное время, совершенно не соотносящееся с одной ночью или даже с одними сутками… Темные лорды же, что с них взять. (В этот момент я даже порадовалась, что Норт не является темным лордом, хотя имеет сходный набор способностей).
А где проводят свои свадьбы некроманты, да еще частично демоны? Правильно! В родовом склепе! Из живых гостей — совсем немного: Министр Рханэ с женой, (действительно очень мило общающейся с беловолосым), сам Лорд Эллохар, Ингормаш Дастел Веридан с леди Ираллин Энарской, (очень довольны мной, как будущей родственницей… уф!), радостный Дан и суровый задумчивый Эдвин. Принца Танаэша с невестой и братьями Блаэд не было, по причине сражения — ведь тайная свадьба, не отменять же все дела.
Перед ритуалом мы долго разговаривали с родителями Норта. Я приняла предложение немного пожить в их родовом замке. Очень заинтересованно слушала рассказ леди Энарской о том, какие растут цветы, кусты, фруктовые деревья и овощи в саду вокруг замка. Любая другая невеста, наверное, слушала бы из банальной вежливости, но не я – внучка деревенских жителей. Мой дед землю пахал, и я росла на лоне природы, бегая босиком по огородам вместе с деревенской ребятней… до того, как папы не стало…
Будущая свекровь была интереснейшим человеком! Творческая, изобретательная, веселая! Она умела вести себя на равных, не показывая, что она выше по положению или обеспечению. Даже разница в возрасте не чувствовалась.
Норт в буквальном смысле оттаскивал меня от нее, чтобы, наконец, начали ритуал!
Уже перед самой церемонией появилась чета Гаэр-ашей. Оба выглядели, как нельзя более счастливыми!
Ректор даже, под возмущенные крики моего жениха, утащил меня в сторонку и сказал, что я – нереальная умница и гений! Причина столь лестного отзыва была не менее удивительной – я устранила все последствия того, что Кеалир была мертва. Она будто и не умирала, а утром морская ведьма хотела обрадовать любимого мужа, сказав о будущем рождении наследницы. Морские ведьмы всегда беременеют от любимого сразу – такова их природа. И рождаются часто дочери. И теперь, спустя семь долгих лет горя, узнать такие радостные вести! Да, у меня тоже слов не было! Невероятное счастье!
Я хотела еще пообщаться с ректором и его женой – только бы хоть немного потянуть время. Совершенно не понимаю, почему я это делаю, но никак не могу прекратить. Ноги подрагивают, руки подрагивают. Платье, сшитое в столь короткие сроки, кажется слишком обтягивающим, открытым и вызывающим, особенно, если учесть, как Норт плотоядно на меня в этом подвенечном наряде поглядывает!
Церемония все-таки началась. Дальше все было куда, как чопорно и серьезно. Одним порывом ветра явились призраки рода Дастел Веридан. Среди них я увидела и уже знакомую бабулю, которая мне широко и даже слишком ласково улыбалась, и мою мертвую леди. Значит, она принадлежит и к роду Гаэр-аш и к роду Дастел Веридан, причем к самым старшим представителям? Удивительно! Значит, именно она была женой рожденного в нашем королевстве демона и объединила эти два крупных рода?
Я с каким-то новым изучающим взглядом обратилась к ней, мертвая леди кивнула. Было видно, что после обретения покоя, она была тоже намного счастливее. Не было надоевшего и разрушающегося тела – был чистый дух, улыбчивый и держащий за руку высокого широкоплечего мужчину – тоже духа. Вот почему Леди так стремилась найти покой – она теперь воссоединилась со своим любимым!
Мне стало даже стыдно за мою последнюю встречу с ней и несдержанную истерику. Леди прошептала мне, что без моей помощи могла бы никогда уже не увидеть своего мужа. Она поцеловала меня в щеку, хотя мы обе понимали всю бестелесность этого действия. Волна тепла и радости коснулась меня. Дальше леди и лорд отошли, примкнув к старейшинам рода. Хорошо хоть я им всем уже давно «понравилась», или свадьба могла бы сорваться, так и не начавшись!
Очень старый некромант в черной бархатной мантии воздел руки к стеклянному куполу склепа – там как раз виднелось кроваво-красное небо, высвечиваемое последними лучами закатного солнца. Торжественность была такой ощутимой, что чуть не вдавливала голову в плечи!
Затем прозвучал главный вопрос:
– Нортаеш Эгар Дастел Веридан, по своему ли желанию и безо всякого принуждения берете себе в жены леди Риаллин Кен Эриар?
– Да. – Прозвучал уверенный ответ Норта.
Я ждала вопроса, адресованного мне, но старый некромант, проводящий церемонию, лишь обернулся к лорду Эллохару, видимо, спрашивая о согласии моего опекуна, получил величественный кивок и объявил нас с Нортом мужем и женой.
УУУ! Бездной проклятые некроманты! И даже тут полное пренебрежение к женскому мнению! Посмотрела еще раз на мертвую леди, которая улыбалась в объятиях своего супруга. Видимо, суровые, несправедливые к женщинам, законы не мешали ей быть счастливой. Даже с демоном… я задумалась.
Когда мы уже собирались покидать гостеприимный склеп, провожаемые улыбками призраков, (кто-то даже рукой помахал и попытался стереть отсутствующую слезинку со щеки). Вдруг загорелось голубое с черными всполохами пламя портала. Я, в ужасе, прижалась к теперь уже мужу, предполагая ужасное – король решил все-таки помешать… но это был не король.
Благодать Никаноровна в сопровождении двух домових тащила огромный белый каравай и перевязанную бантиком бутылку вина. Я как-то невольно вспомнила историю свадьбы Гаэр-аша и поискала его глазами. Обзор закрыл лорд Эллохар:
– Риш, свадьба уже закончилась, так что ты опоздала.
– Так говорили же, что через час после заката? – как-то неуверенно отозвалась первая домовиха.
– Риа Грановна, от всего сердца поздравляем вас и вашего мужа, желаем щастьица, здоровеньца, дитинок поболее… — начала вторая, забирая у замершей ведьмы каравай и предлагая нам. — Вот, по обыкновеньицу, отведать извольте, да распознать, кто, значица, в замке будет головой, да в семейной жизни главным…
Я подбежала к домовихам, протягивая руки для объятий, хотела завести длинные вежливые разговоры, только бы еще немного побыть среди гостей.
– Никаких обедов в родовом склепе! – прозвучал преувеличенно строгий, но явно посмеивающийся голос Гаэр-аша.
Лорд Эллохар подошел к Благодати Никаноровне, взял из ее рук бутылку вина, удивленно рассмотрел и сказал:
– Как хоть умудрилась достать, сестричка?
– На твою свадьбу я уж точно не опоздаю, Рэн. – Проворчала ведьма, оставляя остальное без ответа. Дальше подошла ко мне, ласково погладила по голове, чуть не сбив маленький веночек из черных полевых цветов. Венок мне очень не нравился – он все время норовил упасть, поэтому его в конце концов прикололи так сильно и крепко – будто иголками прямо к голове. Я, пользуясь случаем, сняла раздражающий аксессуар. И, с радостным слегка натянутым выражением лица, полезла обнимать дальнюю родственницу. Беловолосый магистр откровенно усмехался. Норт терпеливо скрежетал зубами.
Эллохар отдал нам бутылку и, стараясь быть кратким, (вот она, проклятая мужская солидарность!), сказал, что это эльфийское золотое вино, которое получает каждый темный лорд и высший демон в день своего совершеннолетия. Один раз в жизни. И пить его стоит только с единственной женщиной, которая эту жизнь с ним разделит.
– Удивительный подарок. Думал, что уже не успеем достать. И, да, не отравленное. – Улыбнулся беловолосый демон.
Норт благодарно принял бутылку, затем они о чем-то еще шептались пару минут. Была передана маленькая коробочка, даны какие-то инструкции. А потом официальная часть свадьбы подошла к концу, и новобрачные, как полагается, должны были покинуть улыбающихся и подмигивающих гостей. Суров был только Эдвин.
Он подошел ко мне и сказал, что принесенная им в Некросе клятва, никуда не делась, что я всегда могу рассчитывать на него. Он старался не смотреть мне в глаза, говорил еще что-то подобное, уставившись в пол. Его длинный орлиный нос выглядел сейчас каким-то особенно огорченным. Норт стоял, скрестив руки на груди, и откровенно сверлил нас глазами. Затем Харн все-таки взглянул мне в лицо, будто прощаясь, и, осознавая навсегда вставшую между нами границу закона и брака. И тоже отошел. Я хотела бы еще с ним поговорить, но это было бы издевательством.
– Ну, что? Сейчас всех раскидаем по домам, и в Третье королевство? – преувеличенно бодро сказал Эдвину лорд Эллохар. – Выпивка за мой счет. Я там как раз помогаю за порядком приглядывать.
В моей голове сразу вырисовалась картина: лорд Эллохар с Эвином Харном сидят в таверне с кружками пенного в костюмах белых нетопырей и поют: «Разлейся На-а-а-арга, растворись Гуте-е-е-енка!». Я, нервно подрагивая, поперхнулась смехом, чуть не выдав своих неуместных фантазий.
Не очень мне понравилась такая странная мужская дружба, основанная на невзаимной любви, но вытаскивать Харна из передряги было сейчас совсем не приоритетной для меня задачей. Зато Норт попросил вернуть члена команды живым, здоровым и протрезвленным к началу боя.
– Жестокий! – сказали чуть не хором два будущих собутыльника.
– Мне самому еще послезавтра на свадьбе гулять… – добавил Эллохар, чуть погрустнев.
Норт открыл портал прямо с места церемонии, и мы оказались совершенно в другом мире! Красное закатное небо, черный шуршащий песок и белоснежная шкура под ногами. – Это Хаос – сказал мой муж. – Лорд Эллохар предложил нам завершить церемонию бракосочетания по традициям моих далеких предков – демонов хаоса.
Сказать, что я удивилась – ничего не сказать! Норт, тем временем, достал два бокала из корзины, в которой было и вино, и еда, и десерт, заранее приготовленные для нас двоих. Наполнив один подарочным золотым и сладким вином – протянул мне.
– Это эльфийское волшебное вино, которое свяжет нас, наши души, сердца, наши судьбы на всю нашу жизнь. Эльфийская магия.
Я, с куда большим уважением и интересом, взглянула на бокал. Кажется, сейчас могла бы рассматривать бокал часами, лишь бы чуть-чуть отодвинуть надвигающиеся события… вдохнула божественный аромат, подождав, пока Норт нальет себе, сделала глоток и унеслась далеко-далеко!
Мой отец обнимал меня, пятилетнюю девочку, и трепал большой сильной ласковой рукой по голове, мама улыбалась и плела для меня венок из желтых солнечных цветов. Мы сидели на покрывале рядом с корзиной для пикника и просто наслаждались семейным праздником – моим днем рождения. Я открыла глаза – удивленная и счастливая. Белая шкура, почти такая же корзина, волшебное вино и мой любимый муж – я действительно ощущала себя самой счастливой на свете.
Мы сделали еще глоток – я снова оказалась в другом времени и месте: Дядя Тадор обнимал меня, а мой маленький прирученный волчок облизывал ладонь.
Еще глоток! И я стояла в одном полотенце в ванной и, забыв обо всем, целовала Норта. Да, я помню этот момент! Я чуть не ляпнула тогда, как и все девчонки: «Норт, я тебя люблю!» – теперь я полностью была согласна с этой фразой.
Понимаю, что Норт тоже видит перед собой то, что вспоминаю я, не осуждая, и узнаёт то, что я не выразила словами в прошлом. Коснулась его плеча, прижалась к нему виском. Вечер был прекрасен. Вино было поистине чарующим. Вкус и запах сводили с ума.
Я одним махом допила бокал. Снова меня захватило видение: я только что обняла лорда Гаэр-аша, успокоив его синее пламя, спасая комнату Норта от пожара, потому, что так посоветовала мне саламандрочка. Потом я убежала в ванную. Там села на пол, безвольно и в голос всхлипывая, затем слова ректора, осознание, что я выгораю. Паника! Предложение Гаэр-аша увести меня в свой замок, и грустные оправдания его, беспомощного в этом вопросе, деда. Мои слова: «Хочу, чтобы вы доставили меня к Норту!». Чувствую, как пальцы моего мужа, сначала жестоко сжавшие мое плечо, удивленно дрогнули. Видение продолжалось. Мы с Гаэр-ашем появились рядом с Нортом. Моя просьба не отказываться от меня в присутствии ректора… вижу, как Норт меня обнимает, клянется помочь, поделиться со мной своей магией, как делятся своей любовью мужчины, влюбленные безответно… вижу наш страстный поцелуй, полный благодарности, любви, желания… истинного желания, а не только желания ректору насолить.
Слезы благодарности и счастья сорвались с моих ресниц. Норт тоже открыл глаза, нежными пальцами притянул к себе мой подбородок и сказал:
– Рия, я не знал тогда, что так дорог тебе, но я точно уже тогда осознавал, что люблю тебя больше жизни! Я клянусь делить с тобой твои тревоги, горести и радости, я буду всегда защищать тебя, постараюсь всегда понять тебя, и доверять тебе. Я не знал причин, по которым ты выгорела, теперь мне многое понятно, но я точно обещаю тебе, что никогда сознательно не заставлю тебя страдать. Я сделаю все, чтобы ты была со мной счастлива. Это моя свадебная клятва.
Я не могла не прочувствовать всю важность и торжественность этого момента. Я понимала, что сами красные небеса Хаоса в этот миг свидетели нам и нашим клятвам, но и потерять голову окончательно я не могла, а потому спросила прямо:
– Значит ты позволишь мне закончить образование, получить лицензию и открыть свою контору? – Норт был удивлен, но не растерялся:
– Сокровище мое, ты отчислена. Потому, что близкие родственники королевской семьи не учатся в академиях – только индивидуально. В остальном, конечно, я не против. Ты – будущая королева. Твоей конторой будет служба безопасности Армерии, помогать тебе будут Данниас и Эдвин. Твой Габриэль подключит своих тайных агентов с Ыгхром во главе, и вместе со мной, мы все еще наворотим всяких дел! (Да-да, я знаю о твоем гоблине. Он, между прочим, начальник тайной разведывательной службы Гоблинской империи. Как только его лицо восстановилось – я сразу его узнал!).
Одно точно скажу, что переворот нам не грозит. – Норт подмигнул мне.
Я опешила от такой наглости. Да, конечно, я погорячилась в своих требованиях, вспомнив, что мой муж будет королем, а потому контору королеве держать никто не позволит, но вот так продумать и расписать по деталям все мое будущее – не спросив меня?
– Ты согласна? – затаил дыхание Норт. И тут я поняла, что мое мнение действительно для него важно. Я поняла, что Дастел действительно долго думал, как угодить мне, не запирая под замок, и, не лишая себя радости, увидеть рядом с собой действительно счастливую, занятую нужным делом королеву.
Я благодарно улыбнулась и начала собираться с мыслями для своей клятвы:
– Норт, я обещаю быть рядом с тобой всю жизнь. Я обещаю пытаться понять тебя и прийти к компромиссам, даже если твоя венценосная особа будет вести себя чересчур властно. Я обещаю не давать тебе даже повода для ревности, а если кто-то хоть косо посмотрит на меня – говорить тебе всю правду сразу, не стесняясь, и целиком, чтобы не подвергать тебя лишним волнениям, а себя опасности. Я обещаю любить тебя также сильно, как сейчас, совершенно забывая о том, кем ты станешь для государства. Меня меньше всего волнуют титулы, и тьма – свидетель, что мне намного легче было бы, если б ты не был королем. Я обещаю принимать тебя всего целиком таким, какой ты есть, не бояться твоих трансформаций и, прескверного, временами, характера.
Ты никогда не будешь для меня тем монстром, которым сам быть боишься! Ты – самый любимый, благородный и родной мне мужчина! Я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы ты рядом со мной стал не только великим, но и хоть немного столь же счастливым, сколь сделал меня!.. надеюсь, ты не вспомнишь про те угрозы и обещания, которые касались брачной ночи?
– Нет, сокровище моё. Я все помню, и, как раз, хотел приступать…
Тут на меня надели жемчужное ожерелье. Я не успела его заинтересованно осмотреть, заподозрив в нем артефакт мира Хаоса, как все бусинки кроме одной ярко засияли.
Норт казался тоже приятно удивленным. Я же восторженно наблюдала за ярким сиянием звездочек-жемчужин, считая это еще одним волшебством нашей первой ночи. Норт мгновенно чуть охрипнув, сказал, что вообще-то это даже больше, чем признание в любви, но ему покоя не дает последняя бусинка, а потому, он просто обязан свершить все те милые нежные пытки, которые он для меня уготовил.
Улыбаясь, он налил нам еще вина. Я, нервничая, и, не предвкушая ничего сильно хорошего в моем понимании, выпила почти залпом, чуть постукивая зубами о бокал. Наша откровенная и почти дружественная обстановка мгновенно менялась. И Норт поменялся. Он как сидел босиком в белой шелковой рубашке и черных брюках без ремня, так и начал, поедая меня взглядом, расстегивать эту самую рубашку…
Я зажмурилась. Не хотела показывать, что мне очень интересно его рассматривать и, собственно, особо интересно, на каком предмете одежды он остановится. Прошла минута-другая. Я приоткрыла левый глаз. Норт сидел без рубашки, пил вино и улыбался, глядя на меня.
Отсалютовал бокалом на мое платье, намекая, что теперь моя очередь. Я негнущимися пальцами начала расстегивать пуговки. Одно дело, когда он меня раздевал для лечения или, вот сейчас, если бы занялся моей одеждой сам, но самостоятельно раздеваться было как-то неловко. Платье соскользнуло с моих плеч, я почувствовала зябкость, оставшись в тонком кружеве и холодной нитке освещающего все мои прелести жемчуга.
Норт все также сидел, видно было только, что взгляд его направлен явно ниже моего подбородка. Это меня вернуло к реальности – значит, все-таки ему нравится. Еще я вспомнила, что должна сделать это, для своей безопасности и для жизни-здоровья этого хитрого и наглого целителя.
В один момент Норт приблизился ко мне. Обнял. Повалил на белоснежную и нежную шкуру кого-то неведомого. Я забыла, как дышать! Между шкурой и Нортом было так тесно, что на вдох совершенно не было места. Потом я ощутила, как напряжено его тело. Я, к стыду своему, снова ощутила и все то, чем жаждущий мужской организм отличается от женского. Смутилась и залилась краской.
Руками я обняла своего мужа. Руки подрагивали. Норт не поцеловал, он внимательно смотрел на меня, потом задумчиво взял ожерелье и одним умелым движением снял его с меня. Одна жемчужинка все еще не горела. Он сложил украшение-артефакт на своей ладони, все жемчужины загорелись. Беззвучно выругался, поминая своего неожиданно обретенного двоюродного прапрадеда с его глючными артефактами, и закинул безделушку в песок.
Затем мои губы смял самый нежный и чувственный поцелуй на свете. Я ответила на него. Движения губ и языка были неторопливыми, властными, заглушающими голос разума. Я ощутила вкус вина на его устах. И, вероятно, оно меня опьянило, иначе, как объяснить то, что произошло потом, и мою раскованность и непосредственное участие?!
Норт ласкал мои губы языком и губами, врываясь все глубже и издевательски медленно. Я просто задохнулась от желания, когда его губы скользнули по шее ниже и ниже, старательно обходя две, покрытые пупырышками нетерпения, горки. С меня несколькими медленными движениями, дразня, стянули белье. Сам же парень остался в брюках, подтверждая мои самые худшие опасения – Норт действительно воплощал в жизнь свои угрозы, показывая, что вся инициатива будет от меня.
Мое тело медленно, чуть лениво покрывали маленькими скромными поцелуями, его сильные наглые руки гладили с чувством хозяина мои плечи, кожу вокруг груди, живот… Старательно обходя самые чувственные и желанные участки! Вот одна спустилась по бедру. Я, не удержавшись, застонала.
Норт рывком придвинул меня к себе так, что сидел на коленях между моих ног. Мои же колени его чуть касались и предательски дрожали. Руки лорда Дастел Веридан скользили по внутренней стороне моих бедер – от колена и обратно. Но не доходя до того самого скромного и желанного места. Я дышала прерывисто. Каждое движение отзывалось истомой и волнами наслаждения с толикой боли. Казалось, что я сейчас лопну, как шарик, стоит только тронуть меня пальцем там, где он уже совсем имеет право. Пальцем, или даже мм…
Но ничего не происходило. Я чувствовала себя волной – вот руки меня гладят, а тело выгибается навстречу его пальцам, подставляя те места, где прикосновение наиболее волнительно. Стоны перестали сдерживаться. Было так стыдно, что я голая и, жаждущая близости, в его объятьях, а мужчина будто не испытывает таких же, рвущих на части, эмоций. Я старалась сдерживать себя, но чем больше пыталась, тем жарче становилось внизу моего живота.
В какой-то момент я просто схватила его руку и сама поместила туда, где ей было самое место… что я делаю – даже сама боялась подумать!
Его пальцы прошлись вверх и вниз. Я почти кричала, меня била крупная дрожь. Я сама не заметила, как пополам со стонами, начала просить его и умолять продолжить. Я даже не могла призвать себя к скромному поведению. Казалось, что если он остановится, то я тут же умру!
В какой-то момент меня стала гладить лишь одна рука. Но уже с явным желанием и именно так, как мне этого хотелось! Затем лорд Дастел уже избавившись от мешающей детали одежды придвинулся ближе. Все мое тело изогнулось навстречу. Он касался меня уже не руками. Огонь внутри меня, казалось, сейчас сожжет и его, и шкуру, и меня саму!
В какой-то момент я поняла, что горю не я. Точнее, горим мы вместе! Но даже страх не позволил мне вернуть разум. Огонь не обжигал – догадалась я краем сознания. Меня всю трясло. Все мышцы напряглись до предела. Я больше не могла это терпеть! Я просто умирала, стонала, молила. Очень-очень медленно он вошел в меня. Я даже не сразу осознала присутствие боли. Просто желание нахлынуло так болезненно и нетерпимо, что заглушило ощущение этого небольшого ранения! Боль разошлась там теплой влагой крови.
Я поняла, что теперь больше нельзя назвать меня невинной. Да, после такого поведения, только виновной меня и можно назвать!
Еще движение! Чувствую, что знаменитое самообладание темных лордов оставляет его, он тоже хочет стремительного развития событий! Я застонала и практически лишилась чувств! Ноги и руки сводило судорогой блаженства.
Напряжение, мучившее меня, казалось бы, всю жизнь, резко отхлынуло! Я кричала, я билась в эйфории и экстазе!
Норт не двигался. Вдруг в какой-то миг он отпрянул от меня быстро и резко. На волнения у меня не было сил. Мне было слишком хорошо! Я – воздушный шар, и я лопнула, и сознание мое разбилось на миллион осколков – его так сразу не собрать!
В паре шагов от меня послышался протяжный нечеловеческий вой. Я улыбнулась, не открывая глаз. Трансформация закончилась. Норт сейчас в боевой ипостаси! У Ректора Гаэр-аша ушло 6 лет на то, чтоб трансформироваться. Мы же справились в кратчайший срок. Теперь травмы после отборочного боя излечатся. Теперь у Норта есть ипостась высшего демона, в которую он может переходить легко и безболезненно – в любой момент! Этим он превосходит теперь не только Гаэр-аша, но и короля. Им это просто недоступно, ведь они не проживали трансформацию в хаосе – они так и останутся лишь похожими на темных лордов людьми с пламенем.
Сколько прошло времени сложно сказать. Я слегка успокоилась. Увидела портал. Меня ничуть не испугало очутиться одной здесь в таком странном месте. Я знала, что как только Норт придет в себя – он сразу вернется. Больше всего меня вдруг заинтересовал артефакт.
Взяла в руки. Горели все те же жемчужинки, а последняя все упорствовала в своем неподражании другим. Начала вскрывать структуру, раскладывать матрицу на составляющие.
О! Принцип предельно прост: первая жемчужинка – страх, вторая и третья – слабое желание. Дальше должны были зажигаться парами жемчужинки желания явного, сильного, нестерпимого и лишенная границ страсть. Всё это мы уже зажгли, а какова функция у последней?
Я готова была предположить все, что угодно, от «Люблю больше жизни», до «Давай родим ребенка», но всё оказалось куда проще – жемчужина указывала на возраст избранницы. До восемнадцати не загоралась. Очень правильные у моего мужа предки! Посмеявшись, я не стала исправлять.
Добавила всего один пункт: до восемнадцати, без угрозы жизни жениха или невесты, при ее личном женском желании повременить – загоралась только половина жемчужин. А то – кого она будет волновать – последняя «бракованная» звездочка в ожерелье. Надела. Горели все бусинки.
Вернулся Норт. Уже в виде человека с чуть отросшими черными волосами, загорелой кожей и удлиненными ноготками. Да, цирюльника мы сейчас не найдем. Придется подождать. В руках у моего мужа было тринадцать алых роз, перевитых золотой лентой. И мой, действительно мой! Артефакт Сирилла.
– Накануне восстановили с Эллохаром из огня – радостно сообщил мой муж.
Взгляд был счастливый, но очень хитрый! Я сидела в платье и туфлях, но вмиг покраснела и почувствовала себя снова голой.
Норт достал из букета одну розу – явно будущее орудие пыток! Подошел ко мне.
Мы посмеялись над мудростью предков. Действительно, если бы не опасность что для меня, что для него, я бы в столь юном возрасте его женой не стала бы!
Пока разговаривали – Дастел снова налил нам вина. Мы чуть звякнули бокалами тончайшей работы. И волшебство вернулось. Норт гладил мое лицо и шею лепестками розы. Мы сидели обнявшись и смотрели на закат. Я прижалась спиной к нему и просто радовалась жизни.
А потом мы как-то сами перешли на более явные ласки. Мой муж был теперь куда более страстен и больше не сдерживал себя. Мы очутились близко-близко.
Шкура оказалась нашей опорой, потому как колени подвели. Он жадно раздевал меня, страстно целовал, прижимал к себе так, что чудом остались все кости целыми.
А потом мы горели. Горели любовью, желанием, страстью. Мы, то поднимались, то опускались, повинуясь желанию наших тел. Мы не могли остановиться и отпустить друг друга ни на миг! Сколько раз и сколько времени все продолжалось – одной тьме известно. А потом нас захлестнуло. Одновременно и сильно! У меня, наверное, даже брови дрожали! Вмиг свело все мышцы, от стоп до самой макушки. Еще движение! И будто струна лопнула – полная расслабленность и экстаз!
А потом мы еще долго лежали и, обнимаясь, смотрели на оранжевый рассвет над черными песками хаоса.
– Одно могу сказать, шкуру мы ему другую вернем. А вот про ожерелье – даже не намекай, поняла? – И мой муж мне заговорщицки подмигнул. – Это мне можно на тебе жениться такой юной, а ему сто шестьдесят лет – незачем ему маленьких соблазнять.
– А разве нужно, чтобы загорелись все жемчужины? – спросила я. – Там вроде от трех бусинок уже ритуал считается соблюденным?
– Да, мне Рханэ то же самое сказал, а вот Эллохар был убежден, что нам, демонам, нужно все или ничего.
С этими словами Норт поднял меня на руки, перекинул шкуру через плечо, и мы ушли домой порталом.
Все
Август 2191 г
Рассел ждал. Рассел знал, что Харальд и Ларт вот-вот прилетят. И все равно дыхание перехватило, а сердцебиение и гормональный фон пришлось выравнивать программно. Но вот он, Ларс Харальд, собственной персоной во плоти, сгреб его в охапку:
— Привет, братишка! Привет, чертяка!
— Привет, Харальд! — хрипло выдохнул Рассел и обнял в ответ. — Рад, что ты прилетел!
— А я-то как рад! — Харальд отстранился, удерживая двойника за плечи, окинул оценивающим взглядом и вынес вердикт: — Хорош! Просто обалдеть! А я к тебе не один. Ну, вы где там застряли все? — крикнул он, обернувшись к флайеру.
Когда в дверях появилась привычно взлохмаченная голова Рэнтона, Рассел с трудом сглотнул откуда-то взявшийся в горле ком. Ларт рванул к нему, крепко обнял:
— Расс! Сволочь ты такая! Как же я, оказывается, по тебе скучал!
Стиснув бывшего командира в объятиях и сдавленно пробормотал:
— Ларт! Ты прилетел!
— Тише ты! Ребра переломаешь! — возмущенно просипел Рэнтон.
— Вы прилетели! — счастливо рассмеялся Рассел. — Вы все-таки прилетели!
— И мы! Мы тоже прилетели!
Из флайера вывалились Мэш, Дживс, Селд и Сээди и тут же устроили вокруг Рассела радостную кучу-малу.
Система отметила, как сидевшие на трапе Глэйс и Сэнди поднялись обратно в транспортник, но Рассел не стал на этом заострять внимание. Сейчас все его мысли занимали друзья, которых он не видел целую вечность.
Он смотрел на такие знакомые лица и удивлялся, как получилось так, что эти люди, которых он и знал-то всего несколько месяцев, стали так много значить для него. Понятно, что его первая команда, в которой он проработал десять лет своей жизни, была бы для него еще дороже, но от нее никого не уцелело, только Маша, но связаться с ней он просто не представлял возможным.
Когда буря эмоций от долгожданной встречи немного улеглась, Харальд толкнул Рассела плечом:
— Ну что, шериф, веди, показывай, как устроился. Видим уже, что участок у тебя необычный, космический прямо.
Рассел устроил для друзей настоящую экскурсию по транспортнику, показал и свой офис, и каюту киборгов на первом уровне. Камеры предварительного заключения демонстрировать не стал, объяснив, что там у него сидит дебошир, обвиняемый в домашнем насилии. Затем они все вместе поднялись на второй уровень. Здесь он показал гостям свой личный кабинет — бывшую ходовую рубку, свою «капитанскую» каюту и, само собой, кубрик, который стараниями Эбигейл и Глэйс выглядел очень уютно.
В кубрике никого, кроме Глэйс, накрывающей на стол к чаю, не оказалось — Блэки и Сэнди разошлись по своим каютам. Да и DEX’очка тоже ушла к себе сразу после того, как Рассел представил ее друзьям как свою подопечную.
Парни расселись вокруг стола, Рассел налил всем чаю и Харальд с Лартом стали рассказывать подробно и едва ли не в лицах о судебном разбирательстве над Кушером. Волокиты, конечно же, было море, но адвокаты Харальда не зря зарплату получают. Они подключили и ОЗК в лице Чивингтона и Доусона, и других специалистов, которые сумели доказать, что киборг Bond 4Х-17 являлся разумным, более того, был таковым задолго до перевода в тридцать третий участок полиции. Соответственно, майор Поллок издевался над разумным существом. А последняя трансляция, запись которой также прилагалась к делу, показывала и то, что Поллок знал это и избивал киборга сознательно. Доведенный до отчаяния Bond не выдержал и убил майора. В конце концов, адвокаты подвели дело к тому, что Кушер знал о неприязни Поллока к конкретному киборгу, знал о систематических избиениях, в том числе и после перевода Bond’а в другое подразделение. Он не мог не знать, к чему приведет возвращение киборга в группу захвата под начало майора Поллока, но из-за личной неприязни подписал приказ. В итоге подполковник Кушер был отстранен от занимаемой должности, а потом и вовсе отправлен в отставку.
Что касалось оперов из бывшей группы Рэнтона, то Селд и Сээди продолжали работать в участке, Селд возглавил отдел и, хоть он с усмешкой и посетовал, что им очень не хватает Сволочи с его аналитическими способностями, но они справляются. Дживс и Мэш уволились из полиции сразу после отправки Bond’а на утилизацию и теперь работали в службе безопасности у Харальда. Сам же Рэнтон оказался упрямым и, пожалуй, идейным, поэтому продолжал бороться с наркоторговлей, работая в центральном управлении под началом полковника Тарлина.
Рассел, в свою очередь, рассказал о своей жизни в Пайнвилле, а потом позвал Блэков и Сэнди с Глэйс, чтобы познакомить.
— Значит, это как раз те самые друзья, которых ты так ждал? — обменявшись рукопожатиями с гостями, спросил Эйден. — Получается, теперь ты улетишь с ними?
В кубрике повисло неловкое молчание. Рассел вдруг понял, что взгляды всех присутствующих скрестились на нем. Ларт и парни смотрели на него с ожиданием и надеждой, Сэнди, Эбигейл и сам Блэк с сожалением, правда, у последнего присутствовало еще и затаенное разочарование. Что касается Глэйс, то в ее глазах застыл испуг и отчаяние. Рассел уже даже готов был в очередной раз услышать от нее «Ты не хочешь быть моим командиром? Я плохой киборг?» И только Харальд смотрел не только выжидающе, но и с каким-то предвкушением, словно заранее знал, что он ответит.
Рассел еще раз обвел взглядом всех собравшихся в кубрике, потом взял кружку с остатками чая, допил залпом и поднялся со своего места.
— Ларс, — впервые обратился он к Харальду по имени и продолжил: — Ларт и вы, парни. Я хочу, чтобы вы правильно поняли то, что я вам сейчас скажу. Когда я только-только избежал утилизации, я ни о чем другом и помыслить не мог ни о чем ином, кроме как поскорее оказаться рядом с вами. Затем потребовалось, чтобы я залег на дно, нашел себе временную работу. Я так и сделал. И относился поначалу ко всему как к преходящему, временному. Но… я все больше и больше втягивался и в работу шерифа, и в жизнь этого городка. У меня появились друзья, меня уважают здесь. Как человека, как шерифа, который наводит порядок в этом захолустье.
— И очень успешно, надо сказать, — встрял Блэк.
— Спасибо, Эйден, — улыбнулся Рассел. — Я безумно рад, что вы прилетели и очень соскучился по вам всем, но… улетать я передумал. Прости, Ларс, что вынужден отказаться от твоего предложения возглавить службу безопасности. Это, конечно, очень заманчиво, спрятаться у тебя под крылышком ото всех проблем. Но я за эти два месяца научился жить самостоятельно, полагаясь в основном на себя. Я и деньгами твоими почти не пользовался, пока не возникло острой необходимости. И вы, парни, простите. Просто я не могу бросить здесь все просто так. Я отвечаю за этот городок и за спокойствие его жителей. Я отвечаю за Сэнди и Глэйс, пусть даже и не я их опекун. Я остаюсь. Даже если Эби и Эйден не верят, что я киборг. Даже если весь Пайнвилль, да даже весь округ узнает, что я киборг. Я остаюсь.
— Ну ни хрена себе! А я думал, что ты просто прикалываешься, — выдал Блэк.
— И я, — поддержала мужа Эбигейл.
Селд, Мэш, Дживс и Сээди растерянно переглянулись, не зная, что и сказать. Лица Глэйс и Сэнди заметно просветлели. А Харальд и Рэнтон обменялись такими взглядами, что Рассел даже не смог сразу интерпретировать их.
— Парни, а ведь наш Сволочь стал настоящим человеком, — хитро прищурившись, заявил Харальд и торжествующе рассмеялся.
— Эй-эй-эй! Это наш Сволочь! — возмущенно выпалил Дживс, но Ларт молча подошел и обнял Рассела.
— Ты правильно решил, приятель! — сказал он.
— Я рад за тебя, братишка! — Харальд, в свою очередь стискивая Рассела в крепких дружеских объятиях. — Это решение настоящего мужчины, который не прячется за чужие спины, а лицом встречает любые вызовы судьбы. Жалею только, что не заключил с Дживсом пари, потому что был уверен, что ты так и поступишь. — Парни дружно расхохотались, а Ларс продолжил: — Твой выбор отнюдь не отменяет того, что мы останемся твоими друзьями. Будем прилетать к тебе в гости, когда найдется денек другой свободного времени.
— Можно подумать, оно у тебя бывает, — фыркнул Ларт.
— Ну, нахожу же я время для серфинга, — пожал плечами Харальд.
— Кстати, о серфинге! — воскликнул Рассел. — Если вы задержитесь у меня в гостях хотя бы на денек, я вам покажу такой офигенный пляж — просто рай для ловцов волн. А еще свожу в отличный ресторанчик, где готовят потрясающе вкусных местных крабов.
Друзья провели в гостях у Рассела три дня. Уже на следующее утро они все вместе слетали в Рэд Пикс, покатались на арендованной яхте и славно посидели в том самом ресторанчике. Харальду безумно понравился розовый пляж. Место было потрясающе красиво да еще и представляло собой просто идеальный спот для серфинга. Рассел видел, каким азартом загорелись глаза Харальда и поинтересовался, не захватил ли он с собой парочку досок. Ларс расхохотался, и подтвердил, что у него с собой имеется все необходимое для серфинга. И вскоре двойники уже скакали по волнам, вытворяя на досках всевозможные трюки, а за ними старался поспеть Дживс, для которого тоже нашелся серф.
— Парни, а вам не кажется, что кое-кто уже загорелся идеей и мы будем бывать здесь гораздо чаще, чем думали? — задумчиво протянул Ларт.
— Бьюсь об заклад, Харальду понравилось это местечко и он будет прилетать сюда снова и снова, — хохотнул Мэш. — А значит, и мы с Дживсом тоже.
— Фрисс тебя побери! — скривился Селд. — Вот теперь хоть работу бросай и тоже к Харальду подавайся!
— Придется нам с тобой изыскивать возможности падать им на хвост, — улыбнулся Ларт.
Жара накинула на остров своё огненное покрывало, и открытая дверь помещения стала дверцей доменной печи. Обрести прохладу в каменном мешке портового города не представлялось возможным. Бодро вышедший из лодки на причал Боб быстро сменил рысь на шаг, а потом шаг на на ещё более размеренное и неторопливое передвижение… Шагая в сторону рынка, мимо чахлых оливковых рощиц, моряки не видели тени, и лишь раздражающий, монотонно пронзительный крик цикад настойчиво напоминал о наличии жизни в листве деревьев.
Вода в наружной канализации города быстро высыхала, и даже нечистотная грязь трескалась, обдавая прохожих резким запахом, застывала пластами под солнцем. Оставшееся за спиной море не дышало, ровной синей тканью раскинувшись до горизонта.
Наконец они дошли до городского базара.
Являясь небольшим портовым городком, расположенным на южном побережье, с населением около десяти тысяч, Алджир, тем не менее, был перевалочным пунктом, остановкой у разного рода искателей приключений всех мастей. Отсюда уходили караваны вглубь огромного материка, и сюда же возвращались подозрительного вида купцы, отказывающие себе в удовольствии показать свой товар в центральном Бедестане, по разным уважительным причинам.
В этом небольшом городке можно было приобрести всё и продать, соответственно, тоже всё. Как и любой другой товар, информация в городе-перекрёстке продавалась и покупалась за звонкую монету, как масло, сыр, орехи, металл, мебель и какао бобы.
Моряки попали в самый пик торговли, и их быстро закружил пёстрый водоворот, с его необычностью и сочным разнообразием. Между рядов сновали местные торговцы в ослепительно белых одеяниях и маленьких квадратных чёрных шапочках; на стопках ковров, разложенных на земле, важно восседали в богато расшитых халатах и тюрбанах торговцы, из центральных частей султаната; попадались полудикие чернокожие люди из тропической сельвы, на которых не было ничего, кроме кожаных широких ремней и сомнительной формы набедренных повязок.
Все яростно ругались, кричали, спорили, размахивали руками. Вокруг, в полнейшем восторге сверкали тёмные восточные глаза, при виде любого продаваемого товара от вяленого варана и гор жаренной саранчи, до рулонов разноцветного шёлка и батиста, гончарных изделий и металла.
Нищие, собравшись кучами, то и дело перемещались, меняя наблюдательные пункты, чтобы лучше рассмотреть наивных зевак и вовремя показать простофилю местным ворам.
Обойдя весь базар, и не узнав ничего путного, изрядно ошалев от жары, моряки решили, наконец, приступить к покупкам. Приободрившийся По звукам: беее, меее и кукареку, Хьюго вывел компанию к продававшейся домашней птице. Обходя ряды жалких перовых оборванок, он в одной из маленьких тёмных палаток, которые громоздились в этой части рыночной площади , мельком рассмотрел что-то зеленовато-красное и, нырнув туда, увидел очаровательных бирюзовых клуш. Подошедший Боб, по фанатичному блеску в глазах пирата, понял, что без этого ценного приобретения они не уйдут.
После громкой, похожей скорее на драку торговли, друзья приобрели двадцать крупных несушек и, обговорив время доставки красоток, двинулись дальше, оставив Хьюго следить за погрузкой товара.
Наконец, спустя ещё час, пираты, вконец ошалев от воплей торговцев, (расстающихся с каждым гвоздём, как с родным братом, уводимым в рабском ошейнике), и изрядно опустошив кошелёк, присели отдохнуть под навесом у небольшого трактирчика. Выпив, даже не сильно кислого, пива и закусив солёными баранками, Акула и Джейкоб передохнули и, собравшись уже двигаться в сторону порта, были отвлечены от сосредоточенных приготовлений к новому марш-броску криками. Кричал хозяин заведения. Присмотревшись друзья увидели неподвижно валяющееся тело, пинаемое мыском сапога в бессильной ярости.
— За что ты его? – устало спросил Скелет из чистой любознательности.
— Да вот прибился, третий день пьёт, не трезвея, ни заплатить, ни отвалить, а какие убытки!.. Между прочим он из ваших, бритландцев. Профукали корабль-то и теперь нарушают покой мирных граждан! Ничего скоро ВРТ всех переловит, и порядок с благодатью не оставят наши края, — пояснил словоохотливый пивовар, опасливо поглядывая по сторонам.
Присмотревшийся Боб узнал в недвижимом пропойце трактирщика и моряка Коля Вудро!
Спустя два часа, вереница повозок доставила на галеон кур, гвозди, лак, краску, свежие овощи, кофе, писчую бумагу и тело, ароматизирующее всё, в радиусе десяти метров, но не подающее признаков мыследеятельности.
***
Два галеона мирно стояли в гавани у самого берега. Глубина залива позволяла стоянку тяжёлым морским кораблям практически у причала. Водоизмещение судов разрешало иметь до шестисот человек команды и 80 пушек одновременно. Но «Морской Мозгоед», усиленный носовым украшением, в виде любовно переплетённых мелорнов, изображавших дракона, имел всего сотню человек команды и шестьдесят пушек из легированной стали. По тридцать с обеих сторон. В обитаемом мире, вряд ли, можно было разыскать более быстроходное, маневренное и опасное судно.
Обобранная ещё в Нью-Дели, «Виктория» не представляла опасности в бою. Однако, численностью, вероятно, превосходила корабль капитана Станислава. Устроить драку в нейтральном порту, означало конец стоянки и испорченные отношения с Султанатом. Это понимали обе заинтересованные стороны, и попыток открыть военные действия не предпринималось.
Утром от «Морского Мозгоеда» отчалила лодка, и зеваки увидели одетого в чёрное, мрачного высокого незнакомца. Широкополая шляпа с чёрным же страусовым пером и крупным бриллиантом завершала наряд, позволяя увидеть только тонкий нос и гладко выбритый подбородок, на надменном лице. Следом из лодки выпрыгнула большая собака, чёрная, как клякса, и за ней неспешно выбрался гигант, в синей шёлковой тунике, опознать происхождение которого не удалось даже завсегдатаям порта.
Чёрный господин вежливо поинтересовался, как пройти к дому губернатора и, поблагодарив объяснившего мелкой монетой, степенным прогулочным шагом отправился в путь.
Не спеша миновали портовую площадь. Прошли мимо храма со шпилем и широким мраморным парапетом. Наконец, поднявшись в гору по единственной прямой улице городка, господин и сопровождающие его, остановились перед чугунными воротами, за которыми был разбит регулярный английский сад, а в глубине, высился белый дом с колоннами.
Негры-рабы, в нелепых сине-жёлтых ливреях, распахнули створки ворот и доложили губернатору о визите капитана Станислава Бертрана Эль Грейстока, графа и наследного лорда Бритландской Империи.
В отдалённой и не спокойной провинции Султаната не часто появлялись столь маститые персоны дружественных государств, вернее отметить такое случилось впервые за десятилетнюю службу губернатора. Мустафа Алгарве Аль Кассар, утратив некоторую величавость в дородной фигуре, поспешил предложить гостю кресло . Он не до конца понимал, стоит ли приписывать своё волнение страху, или рассматривать его одним из вариантов вежливости. Мустафа представлял собой некий вариант государственного деятеля, который оказывал явную услугу своей стране, максимально удалившись от сколько-нибудь значимых мест. Небольшая лысеющая голова и круглый живот, на рыхлом теле завершали портрет хозяина Алджира.
Пожилой и чрезвычайно благообразный монах, высокий и тощий, как и все представители ВРТ, придавал ему уверенности в правильности ранее совершенного поступка.
Поприветствовав друг друга, господа завели беседу.
— Спешу сообщить Вам, что Её Величество решило почтить Вас своей высокой милостью, — начал Станислав. — Меня обязали передать Вам Её благодарность вашему похвальному управлению и, видя ваше несомненное усердие и отчаянное стремление к победе в борьбе против пиратства в наших странах, нарушающего мирное содружество, возвести вас в ранг рыцаря ордена святого Микола Авантюрского.
С этими словами, лорд Грейсток протянул бархатную шкатулку и Аль Кассар зажмурился от сверкания бриллиантов и рубинов на большой звезде.
— Это самый почётный из всех орденов, вручаемых иностранным гражданам, — продолжал между тем Станислав.
Слабо разбираясь в мидальерике, но прикинув стоимость полученной звезды, Мустафа, задрав нос, и, выпятив живот, тут же принялся горделиво повествовать о своих немалых достижениях и подвигах по борьбе с флибустьерами. Заерзавший служитель культа сделал робкую попытку прервать потов слов, однако, с ужасом, осознал, как деревянное кресло обрело жизнь и…. Засосало часть его туловища внутрь массивной резной конструкции.
— Молчи, — услышал он в ухе. — Хочешь жить мясом, а не дровами, молчиии….
Между тем, губернатор сообщил, что в монастыре при соборе содержатся в подземных кельях триста отъявленных головорезов, отловленных великим капитаном-командором ВРТ, Виталио Маурицио.
— Несколько дней назад, кучка пиратов появилась в прибрежных водах, — продолжал он. — Роммский гранд, совместно со святым отцом, прибыли во время и арестовали всех молодчиков, бодро сошедших на берег.
Вспомнив эту историю, Мустафа жизнерадостно расхохотался. А капитан довольно безразлично спросил:
— Вы уже всех прикончили?, — его тон не оставлял сомнений в презрении к морским грабителям.
— Пока ещё нет, — махнул рукой орденоносец. — Святой престол, проведя выборочный допрос, решил вздернуть их, а шестерых, наиболее отъявленных еретиков мы поджарим в ближайший праздник во славу божию.
Он посмотрел на представителя ВРТ. Тощий монах угодливо улыбался, кивал головой и молчал.
— Я, конечно, слабо понимаю в таких вопросах истинной веры, как вопросы осквернения Создателя пиратами, — между делом продолжал Станислав. — Но мне показалось более правильным поступком подвергнуть нечестивцев казни на их родине. Возможно, безграничная милость Её Величества, отправит их в каменоломни, что несомненно поможет державе в перевоспитании этого отребья. Как вы думаете, Святой отец?
Взгляды присутствующих скрестились на монахе, и тот повторно кивнул … Улыбаясь.
Несмотря на свою тупость, Аль Кассар понимал, что устроив массовую резню, лишь спровоцирует всеобщее негодование. Он собирался тихо разрешить сжечь несколько особенно отъявленных еретиков, а остальных погрузить на «Викторию» и отправить к берегам ВРТ. А такое внимание со стороны Империи заслуживало ответных шагов, и губернатор, проявив щедрость, достойную записи в анналы истории, написал разрешение на выдворение бандитов в их непосредственную страну обитания.
— Я бы не смог решить эту серьёзную проблему так, как решили её Вы, — на прощание сказал граф.
— Все может быть, — откликнулся польщённый губернатор.
— Ваша скромность делает вам честь. Её Величество будет чрезвычайно вам благодарна, — откланялся Станислав. — Господин монах, несомненно, окажет нам честь и проводит нас…
***
Из дневника Рамзеса. Краткие записи…
Пока команда составляла план вызволения команды «Виктории», я решил навестить мои корабельные владения. Но вначале мне необходимо было заглянуть к коку.
Наш Филлип является самым замечательным поваром на свете. Он умеет отделять мясо от костей так, что на некоторых остаются отличные куски. Он варит кашу, макароны и умеет жарить бараньи котлеты! Я не был в его особых любимцах, но случай сблизил нас и мы, несмотря на небольшой инцидент, налаживаем дипломатические отношения.
А дело было так… В тот момент, когда я решил заглянуть к нему и проверить чистоту в камбузе, он принимал товар. С лодки на корабль, тяжело дыша, поднимался почтенный славный витязь, весом килограмм на двести. Он бережно нёс огромный бидон оливкового масла, которое выбрали на базаре Боб и Скелет, а толстое чудище самолично пожелало продать нашему коку. Его волосатые ноги смотрелись так аппетитно, что я с воинственным кличем обхватил лапами толстячка. Бедняга оказался слишком жирен. Все мои предыдущие жертвы подпрыгивали стоя и обращались в бегство, забыв про свои продукты и уже потом (в относительной дали), торговались, но но с большей выгодой… В нашу пользу, разумеется.
Филипп был удовлетворён ценой, а я игрой. Мы весело проводили время. Но нынешний жиртрест застыл на месте, крича невероятно визгливым тонким голосом. Бидон угрожающе накренился. Филлип, видя неминуемую катастрофу, летел к нему, топая ногами, как стадо баранов и на ходу изрыгая советы. Толстяк его не слышал.
Наконец, добежав, он совершил глупость. Вместо того, чтобы успокоить продавца, наш кок уцепился за бидон. Хозяин, видя только наглое воровство, средь бела дня, не спешил выпускать из рук такое роскошное имущество!
Наконец, от особо сильного рывка, не выдержав напора двух предполагаемых владельцев, крышка бидона приоткрылась, и на нас троих выплеснулся добрый стакан пахучей жидкости. Я, непроизвольно взвизгнув, попытался отскочить, но поскользнулся и, царапая когтями пол, поехал прямо на толстяка. Масло сделало ещё один плевок.
— Ах! — яростно проорал кок. — Слепой ишак! Ты почему бидон не закрыл?!
— Сам такой! — так же импульсивно орал торговец. — Твой зверь хотел растерзать меня!
— Толстый урод! Это мальчишка-оборотень! — вопил Фил. — Я весь в дерьме! Моя одежда испорчена! Ты виноват!
— Я не виноват! — уже шипел, задыхающийся от гнева, маслодел. — Это ты всё испортил! Плати мне за все убытки сразу!
— Чтооо?! — и с этими словами, бешеный Фил топнул ногой, стоя в самой середине масляной лужи!
Тут он тоже поскользнулся и, непроизвольно схватившись за открывшего рот жирдяя, начал медленно и печально падать, увлекая за собой и масло и его хозяина!
Я осознал, что времени рассматривать эту картинку у меня больше нет, и быстро вспомнив о назначенной встрече с монахом, поспешил откланяться!
… И тут перед моим взором возникли клетки с дивным квохчущим зелено-жёлтым виденьем ….. Курочки!!!!!!
Из дневников Драго Достославлена (конспект Инды Хладана, август 427 г. от н.э.с.)
Конечно, в культуре Млчана уступает старым южным цивилизациям Исподнего мира, как это и должно быть с северной страной, где суровый климат заставляет людей бороться с природой в ущерб их духовному развитию. (Пространные и сомнительные рассуждения о развитии северных и южных цивилизаций. – И. Х.) Кроме того, как я уже говорил, многие и многие лиги этой земли покрыты непроходимыми лесами, делающими передвижение по ней трудным, долгим и опасным.
Но это вовсе не варварская страна. Множество торговых городов стоит здесь по берегам рек, мощеные дороги связывают Млчану с соседями на западе и юге, храмы Предвечного в городах строят из камня, а в селах – из дерева. (Многословное описание архитектурных особенностей храмов Млчаны в сравнении с храмами нашего мира и южных стран Исподнего мира. – И. Х.)
Столица Млчаны стоит на лигу выше по течению реки, чем в нашем мире столица Северского государства – Храст. И название этой столицы – Хрустов или (ныне) Хстов, что снова наводит нас на размышления о связи меж нашим миром и Исподним. И река, на которой стоит столица, зовется здесь не Лудоной, но Лодной. Столь поэтичное название напоминает мне не только о ло́дьях, бороздящих ее просторы, но и о зимнем холоде Млчаны – а зимы тут не менее суровы, чем у нас. (Две страницы поэтических описаний суровой зимы, изобилующих метафорами. – И. Х.)
28 апреля 427 года от н.э.с. Вечер. Продолжение
Чудотвор уже сидел в кресле напротив камина и тетешкал на коленях Милу. Рядом стояла мама и улыбалась. Йока остановился в нерешительности, чудотвор же поднял прищуренные, словно близорукие, глаза и хлопнул себя по колену.
– Ба! Ясна! Как быстро растут чужие дети! Он же был крохой! Я отлично помню, вот таким вот крохой! – незнакомец показал рост примерно в полтора локтя от пола. – Меньше этой противной девчонки!
При этих словах от ткнул Милу пальцем в живот, отчего она завизжала в полном восторге.
– Вот что, девочка, поиграй-ка ты немного с мамой, а я хочу посмотреть на твоего братишку поближе. – Он подбросил Милу высоко вверх, играя, и бережно опустил на пол.
Йока смутился и отступил на один шаг.
– Йока, познакомься, это доктор Хладан, наш друг, – сказал отец, появившийся в дверях библиотеки.
– Ты можешь называть меня просто Инда, – чудотвор протянул Йоке руку, – меня в этом доме все называют просто Инда.
Рука гостя была сухой и тонкой, но с широким запястьем. Красивая была рука. Йока смутился еще больше и показал правую руку, закутанную в бинт так крепко, что он не мог ею шевельнуть.
– Ба, я совсем забыл! Извини, мой мальчик. – Доктор Хладан вместо рукопожатия потрепал Йоку по плечу. – Мы пожмем друг другу руки попозже.
Йоке показалось, что каждое слово, сказанное чудотвором, – какая-то замысловатая шутка, соль которой никак невозможно понять. Он словно говорил со сцены – чуть громче положенного, немного наигранно. Но эта наигранность была фарсом, а не фальшью. Йоке понравилось, как говорит доктор Хладан, и он подумал, что с этим человеком, должно быть, легко и весело.
Едва Йока собрался переодеться к ужину, как дверь за его спиной скрипнула и приоткрылась: на пороге стояла Мила.
– Йока, а сегодня папа маму ругал, – сказала она ехидным шепотом, – а ты не слышал.
Это существо, внешне очень похожее на маму, Йока ненавидел всей душой. Вредина, ябеда и жадина! С первого дня появления в доме сестры Йока не мог примириться с ее существованием. Он даже по секрету просил отца отвезти ее обратно в клинику, откуда с ней вернулась мама. Отец смеялся и объяснял, что это его родная сестра, и, конечно, мама ни за что не согласится кому-то ее отдать. Две детские комнаты – игровую и спальню – дополнили третьей, спальней Милы, и, как только та немного выросла, Йока перестал заходить в игровую, перетащив свои игрушки к себе под кровать. Получилось, он лишился комнаты, а не разделил ее с сестрой, как объяснял ему отец. Но этого никто не заметил! Йоке казалось, его вообще перестали замечать с тех пор, как родилась эта девчонка! Мама перестала точно. Отцу, конечно, было с ним интересней, чем с малявкой, но он все равно не забывал поиграть с дочерью и на ночь целовал сначала ее и только потом – Йоку.
– А ты подслушивала? – презрительно спросил он, разглядывая сестренку сверху вниз.
– Ну и да, – ответила она самодовольно, – папа маму из-за тебя ругал.
– Ты еще и врунья!
– Нет, не врунья! Папа сказал, что мама бессердечная. Мама плакала.
– Иди отсюда, а? – Йока сжал губы – ему вовсе не хотелось этого слышать.
– Никуда я не пойду. Мне папа сказал, что тебе пуговицы не застегнуть и чтоб я тебе помогала.
– Без сопливых, – проворчал Йока. Но пуговицы ему на самом деле было не застегнуть.
Девчонка, как назло, всегда к нему липла!
– А еще папа сказал, в твоей школе все боялись маму, что она на них заругается. А она не заругалась.
– Заткнись, понятно?
– Что хочу, то и говорю!
Йока нарочно хотел застегнуть пуговицы сам, но на белой рубашке они были слишком мелкими.
– Ладно, так и быть, застегивай, – снисходительно согласился он. Мила взобралась на стул, чтобы дотянуться до его шеи, и от усердия высунула кончик языка. – И язык не показывай, это неприлично.
– Ничего я не показываю.
– Показываешь.
– Что хочу, то и делаю. А дядя Инда, который к нам пришел, он чудотвор, понятно?
– А то я без тебя не знаю. – Йока поднял глаза к потолку.
– Он хороший. Все чудотворы хорошие. Они из башни защищают нас от росомахи. Ты боишься росомаху?
– Нет, – Йока громко и тяжело вздохнул.
– Ты смелый. Если росомаха к нам придет, когда папы нет, ты ее убьешь?
Эта девчонка не могла помолчать и секунды!
– Росомаха к нам не придет. А жаль… – процедил он сквозь зубы.
– Почему?
– Росомахи живут в лесу. Они по домам не ходят.
– А почему жаль?
Она дошла только до четвертой пуговицы!
– Застегивай быстрей!
– Ну почему?
– Потому что!
– Ты бы ее тогда убил и тебе орден дали?
– Да! – рявкнул он, не в силах слушать эти глупости.
– Ты смелый, Йока, – вздохнула сестренка, – хорошо, когда есть смелый брат.
Она лопотала все время, пока застегивала пуговицы – на рубашке, брюках и пиджаке – и пока подтягивала узел галстука, и еще вздумала Йоку причесать, когда он нагнулся, чтобы надеть ботинки – хорошо, что их не надо было шнуровать!
– Причесаться я и сам могу, – проворчал Йока.
– Мой бедный братик. – Мила погладила его по голове и клюнула губами в затылок. – Я тебе теперь всегда буду пуговицы застегивать.
– Этого мне только не хватало! – Он выпрямился и слегка пригладил волосы правой рукой, глядя в зеркало.
– А я все равно буду! – упрямо сказала сестренка, но Йока ее уже не слушал: распахнул дверь из комнаты и поспешил в столовую. Мила с визгом кинулась его догонять, топая каблучками новых лаковых туфель с бантами из светлого крепа.
Нет никаких сомнений в том, что по лестнице Йока бегал гораздо быстрей, чем его сестра, и уступать ей дорогу он не собирался. Каблучки щелкали у него за спиной неритмично и нерасторопно – Йока вообще не мог себе представить, как в женских туфельках можно ходить, не то что бегать! Мила, повизгивая, обогнала его на площадке, где лестница поворачивала в сторону: протиснулась вдоль стенки, задев Йоку пышной кружевной юбкой, на что он лишь презрительно поморщился – не соревноваться же с сестрой!
Она оглянулась, показывая ему язык и не глядя под ноги, а потому тут же оступилась и кубарем полетела вниз, на ковер в гостиной. И хотя падать было невысоко – три или четыре ступеньки, – Йока от испуга остановился. В воздух взлетели многочисленные нижние юбки и накрыли девочку с головой, обнажив смешные панталончики. Примерно секунду она лежала неподвижно – и Йока боялся вздохнуть, – а потом на весь дом разнесся оглушительный рев. Он хотел подойти к сестре и помочь встать, но не успел даже спуститься с лестницы: первой в гостиную вбежала мама, за ней кухарка, сверху из своей комнаты выскочила няня, потом появились отец, доктор Сватан и чудотвор – Инда Хладан.
Мама подняла рыдающую Милу с пола и прижала к себе. Йока остановился в нерешительности, не зная, что ему делать.
– Что случилось? Как? Где больно? – Мама ощупывала малышку с головы до ног, но та только ревела. – Йока, она упала с лестницы?
– Ну да, – Йока пожал плечами.
– Высоко?
– Да не очень.
Няня оттолкнула его и тоже кинулась к девочке, но мама ревниво повернула ребенка в сторону. Глаза мамы встретились с глазами Йоки, и лицо ее неожиданно потемнело.
– Йока, сознавайся, это ты ее толкнул!
– Не толкал я ее! – фыркнул тот.
– Толкну-у-у-ул! – вдруг завыла Мила. – Это он меня толкну-у-у-л!
– Ты врешь! – вспыхнул Йока. – Никто тебя не толкал! Ты сама под ноги не смотришь!
– Йера! – вскрикнула мама. – Йера, он ее толкнул!
Лицо отца, испуганное до этого, стало беспомощным и виноватым. Он тяжело вздохнул, взглянув на маму, но тут вмешался Инда Хладан.
– Ясна, никогда не надо доверять словам маленьких противных девчонок: они если и не врут, то обязательно сочиняют. – Он подмигнул Йоке и присел на корточки рядом с Милой. – Деточка, а как он тебя толкнул?
– В спину! Кулаком!
– А-я-яй! Как нехорошо наговаривать на братишку. Подумай сама, как бы он толкнул тебя кулаком, если у него сломаны пальцы? Я понимаю – ногой, это было бы совсем другое дело!
– Да, ногой! Ногой! – еще сильней разрыдалась Мила, но уже без слез, из чистого притворства.
– А вот в это я не поверю никогда: чтобы взрослый юноша пинал ногами маленьких девочек. Нет, Ясна, боюсь, вредная девчонка сочиняет. Обидно само́й быть виноватой в таком некрасивом падении, а?
– Йока, ты ведь ее не толкал? – спросил отец.
– Делать мне нечего, – ответил тот.
– Ясна, пусть на Милу посмотрит доктор Сватан, – сказал отец. – Мне кажется, ничего страшного не произошло.
Мама неохотно уступила, но, поднявшись, тут же набросилась на няню:
– А вы где были? Где вы были? Почему вы не смотрите за ребенком и позволяете бегать по лестницам? Сколько раз говорилось, что по лестнице надо ходить спокойно!
– Но я… вы же сами сказали… – жалко лепетала няня. – Мила была с братом…
– Неужели непонятно, что четырнадцатилетний мальчик не будет смотреть за сестрой! И я вам плачу за это деньги, вам, а не ему! – Мама едва не плакала.
– Ясна, перестань, – отец взял ее за руку. – Это я послал Милу помочь Йоке одеться. Такое случается, уверяю тебя, дети падают, разбивают носы и коленки, это же дети, Ясна…
– Совершенно верно, – невозмутимо подтвердил чудотвор, – мои делали это едва ли не каждый день.
– У тебя мальчики, – Ясна поджала губы.
Доктор Сватан тем временем посюсюкивая осмотрел Милу со всех сторон и, улыбаясь, констатировал:
– На коленках останутся синяки, на локотках – ссадинки. Я бы даже не стал мазать их йодом, чтобы напрасно не мучить ребенка.
Мила уже не ревела, а только изредка всхлипывала.
– Я думаю, пора садиться ужинать. – Отец взял маму под руку и повернулся к няне. – Вы не хотите к нам присоединиться? У нас сегодня гости.
Та только покачала головой, все еще оставаясь растерянной и испуганной. Вообще-то у Милы была противная няня – высокая, костлявая и постоянно читающая нравоучения, по крайней мере Йоке, но на этот раз Йока ее пожалел: она ведь тоже не виновата, что Мила не смотрит под ноги!
Только оказавшись за столом, Йока вспомнил, как проголодался, – после школьного завтрака он ничего не ел. А кухарка расстаралась к приходу гостя: подала не меньше шести закусок, в том числе любимую Йокой заливную рыбу. И, похоже, на кухне жарилось что-то очень вкусное – запах оттуда шел одуряющий.
Говорили, конечно, о политике. Йока давно понял: когда за столом встречается хотя бы двое мужчин, они всегда говорят о политике. Политика не очень его интересовала.
– Совершенно революционное предложение! – рассказывал отец. – Я, если честно, даже опешил сначала!
– Очень интересно. – Инда Хладан облизнул ложку, которой ел паштет из гусиной печени. – Даже не могу себе представить, что технически революционного может предложить нижняя думная палата.
– Представьте себе, трамвай! – улыбнулся отец.
Доктор Сватан посмотрел на него вопросительно и перестал жевать.
– Конечно, не обычный трамвай, к которому мы все привыкли. А трамвай совершенно новый. Они предлагают сделать трамвай на шестьдесят сидячих мест, при этом количество стоячих будет почти неограниченно!
– Да? – переспросил Хладан. – И кто же будет занимать эти шестьдесят мест?
– В том-то и дело! Планируется снизить стоимость проезда почти в шесть раз. В первое время, конечно, придется добавлять средства из казны, но зато пользоваться трамваем сможет почти каждый рабочий! Уже разработана схема новых маршрутов, которая свяжет промышленные районы с жилыми кварталами. Возможно, подключатся профсоюзы, а может, и сами заводчики. Подумайте: вместо того чтобы добираться до завода час-полтора, рабочий будет делать это за четверть часа!
– Эх, старый добрый трамвайчик… – вздохнул чудотвор с улыбкой. – Скоро прогресс зайдет так далеко, что и на авто будет ездить каждый рабочий.
– Инда, мы этого и добиваемся. И, мне кажется, чудотворы никогда против этого не возражали.
– Нет, я не возражаю, – немедленно согласился Хладан, – напротив. Это очень хорошо. В Элании, во всяком случае в Афране, такое невозможно.
– Почему же? – спросила мама.
Йока был в Элании – они ездили туда отдыхать, – но трамваев там действительно не видел.
– Там же горы! – ответил Инда. – Трамваям по горам ездить трудновато. Но в Афране ходят маршрутные авто на десять мест. Может, новая мода дойдет и туда? Нет, мне положительно нравится эта идея! Я же консерватор, мне к каждой новой идее надо сперва привыкнуть.
– Мне тоже это нравится, – подтвердил доктор Сватан, – я сочувствую левым, мне кажется, будущее за ними. Наше государство достаточно богато, чтобы каждый мог жить достойно и удобно. Вспомните, как пятнадцать лет назад осуждали обязательную семилетку. А теперь заводчики отказываются брать на работу тех, кто не закончил школу. А как с тех времен поднялось книгоиздание?
– Сватан, – лицо чудотвора стало лукавым, – я помню, вы выступали против бесплатной медицины. Или я что-то путаю?
– Ну, это было давно, – доктор усмехнулся в усы. – Я всего лишь опасался недостатка средств. Меня не тяготит работа в клинике, и оплачивают ее достойно.
– Эх, господа, – Инда откинулся на стуле и расправил плечи, – как интересно жить! Особенно в наше время! Когда я был мальчиком, никто и не подозревал о появлении авто или трамваев. К слову, хотел рассказать о новом проекте. Это не для прессы, но распускать слухи уже можно: речь идет о преобразовании света в тепловую энергию. Наши дети забудут об отоплении дровами и углем. Надеюсь дожить!
– Серьезно? Опыты увенчались успехом? – переспросил доктор.
– Ну, не совсем так, как рассчитывали изначально… Но фотонные усилители теперь реальность, и, кстати, один из них установлен на верхней площадке Тайничной башни. Страшное оружие, я вам скажу… Беспросветный лес можно выжечь за два-три дня. А вот использовать этот прибор для нагрева предметов пока слишком дорого. Сегодня пятнадцать минут работы фотонного усилителя погасят свет во всей Славлене на несколько часов. Но, – Инда улыбнулся, – когда-то никто не верил и в магнитные камни!
– Инда, ты напросился на тост, – улыбнулся отец, – я предлагаю выпить за чудотворов. За их силу и мудрость. За то, что солнечные камни вошли в каждый дом. За то, что магнитные камни вращают колеса насосов, станков и авто. И за будущее тепло.
– Прекрасно, – кивнул доктор, поднимая бокал. – Йера, ты умеешь красиво говорить. Надеюсь, в верхней палате это ценят.
– Спасибо, Йера. Хотя я и считаю собственные заслуги скромными, мне все равно приятно. – Инда поднял бокал, но немедленно его опустил. – А почему взрослый парень за столом давится компотом? Так не годится.
Отец растерялся, посмотрел на Йоку, потом на дворецкого, который ему кивнул.
– Мне кажется, детям вредно пить вино, – вставила мама, которая до этого не вмешивалась в разговор мужчин.
Отец снова взглянул на дворецкого, словно искал у него поддержки, и неуверенно сказал:
– Вообще-то ему уже четырнадцать… У чудотворов четырнадцать лет – возраст посвящения, совершеннолетия, я ничего не путаю? – отец повернулся к Хладану.
– Совершенно верно, – ответил Инда. – После инициации чудотвора считают полноправным членом клана, и я в четырнадцать лет сидел за столом наравне со всеми.
– Может быть, организм чудотвора устроен иначе, – снова попробовала возразить мама, – и вино ему не вредит?
Дворецкий поставил напротив Йоки высокий бокал, но после маминых слов помедлил наливать вино.
– Вино не вредит никому, если употреблять его умеренно. На севере просто не сложилась культура пития, какая существует в южных странах, как в Элании и особенно в Стерции – родине виноделия. – Йоке показалось, что Инда говорит это специально для него. – Ясна, перестань ворчать. Йера предложил выпить за чудотворов, и я до сих пор на это рассчитываю.
Дворецкий, глянув на отца, налил Йоке половину бокала. Забинтованной рукой держать тонкое стекло было не так удобно, как стакан, но Йоке это понравилось – какой подросток не мечтает поскорей стать взрослым? Он не в первый раз пробовал вино и старался притвориться, что оно ему по вкусу, – ведь только дети не понимают вкуса вина.
– За чудотворов! – повторил отец, снимая неловкость. Все поднялись с мест, соединяя бокалы в центре стола по старой северной традиции. И Йока – вместе со всеми, как будто всю жизнь только и делал, что пил вино.
– Как приятно оказаться в кругу земляков, – сказал Инда, усаживаясь на место. – В Элании, например, только приподнимают бокалы, и мне каждый раз чудится, что меня хотят отравить.
– Почему? – спросил Йока и прикусил язык: как-то по-детски это прозвучало. Это Мила задает свои бесконечные «почему?», а он давно вышел из этого возраста.
– Наша традиция соединять бокалы происходит от древнего обычая переплескивать вино из кружки в кружку в знак того, что оно не отравлено, – пояснил Инда, нисколько не удивляясь вопросу.
– Мне кажется, на юге такой традиции возникнуть не могло, – доктор Сватан вытер губы салфеткой, – ведь в древности там использовали глиняную посуду, а не деревянную. Попробуйте столкнуть две глиняные кружки так, чтобы вино переплеснулось из одной в другую, – они разобьются.
– Интересное наблюдение, – кивнул Инда, – действительно. А я никогда об этом не думал. И в связи с этим тоже хочу предложить тост: за лес. За наш Беспросветный лес – он наш ужас, наш враг и в то же время наш кормилец. На Севере он питает силой чудотворов, как в Элании – море, в Натании – горы, а в Исиде – пустыня. Красиво сказал, а?
Он снова подмигнул Йоке.
– Красиво, – подтвердил отец, – я согласен за это выпить.
– Следующий тост, я чувствую, будет за росомаху, – проворчала мама. Она никогда не любила лес и старалась не упоминать его всуе.
– Ясна, росомаха – всего лишь часть леса, безобидный и премилый зверек, – сказал отец, – право, смешно приписывать ей все зло, совершаемое в этом мире, это не более чем персонаж детских сказок.
– Народные сказки – это мудрость прошлых поколений, – сдержанно возразила мама.
– Ну, не надо приписывать народу слишком много мудрости, – ответил Инда, – народ когда-то считал, что Солнце кони везут по небу в колеснице, но мы же не будем в это верить, не правда ли?
– Я верю в науку, – согласился с ним доктор, – и тоже хочу выпить за лес.
Потом они выпили за науку, за солнечные камни, за светлое будущее для всех в Обитаемом мире – Йока почувствовал головокружение и желание поговорить. Ему это не понравилось: он словно перестал принадлежать самому себе, отвечать за свои слова и поступки. Ему хотелось сбросить с себя эту странную пелену, избавиться от ощущения наваждения. И вместе с тем он понял, почему взрослые любят пить вино: разговоры за столом становились все более веселыми, глаза сияли, лица покрылись румянцем. Мама уже не сердилась, а смеялась. И в то же время – Йока понял это по глазам – никто себя не потерял, никто не ощущал такого же наваждения, как он. Наверное, мама была права и детям пить вино действительно вредно.
– Вы сумасшедший? – догадалась Лика и тут же извинилась: – Простите.
Матвей встал и поднял её за собой.
– Нам надо идти, нас будут искать родители. Спасибо, что рассказали так много интересного.
– Вы серьёзно? – Гривцов делано удивился. – Конечно же, нет. Никуда вы не пойдёте. Это нонсенс. Не для того я ждал столько лет, чтобы отказаться от этой идеи.
– Вы не можете нас тут удерживать. Это похищение. Киднеппинг, я бы сказал.
– Бросьте! Никто вас не найдёт.
– Родители знают, куда мы пошли.
– Да и пусть. Не бойтесь, у вас будут приличные условия. Лучшие. Ещё и радоваться будете, что попали ко мне. Поживете, послужите делу науки. На благо всему человечеству, так сказать.
Лика с отчаянием посмотрела на Матвея. Ясно же, этот человек чокнулся. Гривцов стоял на пути и совершенно не собирался освобождать выход.
– Неужели тебе самой не хочется совершить что-то грандиозное в этой жизни? Ну подумай, какая судьба тебя ждёт? Получишь какую-нибудь совершенно ненужную ни тебе, ни другим профессию и будешь просиживать в офисе, продавая какие-нибудь пилюли от ожирения.
– Я буду экономистом, – возразила Лика.
– Ещё лучше, – скривился Гривцов. – Всю жизнь считать чужие деньги. Потом выйдешь замуж, родишь пару сопливых детишек, вложишь в них все силы и здоровье, чтобы в результате они так же получили никому не нужную профессию и так же бездарно прожили свою жизнь. Этого ты хочешь?
Лика молчала.
– Он не прав, – сказал Матвей. – Вы не правы, слышите? Лика, не слушай его. Ты сможешь добиться в этой жизни, чего захочешь.
– Именно! Ты станешь надеждой человечества. Твои портреты будут висеть в каждом доме. На тебя будут молиться! Детей будут называть твоим именем!
Лика выкатила глаза. Гривцов нёс явный бред. Надо было уносить ноги из этого дома, но как? Матвей глазами показал ей на выход. Она еле заметно пожала плечами. Где-то там бродит питбуль, договориться с которым не получится даже за колбасу. Да и колбасы никакой нет. Остаётся только призрачная надежда заболтать этого сумасшедшего, как-то убедить отпустить их.
– А как вы собираетесь восстановить препарат, если профессор сбежал со всеми записями? – Сделав искренне заинтересованное лицо, спросила Лика. – Я ничего не понимаю ни в биологии, ни в генетике.
– О! – Гривцов поднял вверх палец. – Правильный вопрос, девочка. Ты умна. Это мне нравится. Профессор казался совсем безобидным, увлечённым только своими исследованиями, но я-то не первый день на свете живу. Если бы я был столь доверчив, я бы не выжил в девяностые. Я установил шпионскую программу и копировал все опыты и записи с компьютера профессора. Сейчас учёные в моей лаборатории воссоздают весь процесс. Нам не хватает малости, – он улыбнулся, – вернее, не хватало до сегодняшнего дня. Носителя редкого гена. Тебя, моя дорогая.
Лика тут же вспомнила операционный стол и трубку с красной жидкостью, текущей в контейнер.
– Так это вы охотитесь за нами? Вернон и Пит ваши люди?
Гривцов высоко поднял брови, опять собрав на лбу причудливое переплетение морщин.
– Кто такие Вернон и этот, как его, Пит? Что значит, охочусь? Можно подумать, вас много? Профессор уверял, что этот ген редкость. Он проводил опыты, используя свои собственные ресурсы, свою кровь. Ну, так он говорил. Хотя, может, он был не прав, – задумчиво произнёс Гривцов, – может, надо было использовать вот такую молодую кровь, как у тебя? Ничего, скоро мы всё узнаем. Я уже вижу вытянутые лица всех этих неудачников от фармакологии. – Его смех отразился в хрустальных подвесках люстры. Они тихо звякнули. – Не упрямься. Это бессмысленно. Лучше, если ты будешь сотрудничать. И тогда никто не пострадает.
Лика отпрянула, увидев в его руках неизвестно откуда взявшийся пистолет, ствол которого был направлен на Матвея. И снова раздался тихий звон, только уже не от люстры. Что-то звякнуло за дверью, где находилась кухня. Лика с тревогой глянула на Матвея. Тот сделал шаг в сторону, но Гривцов тут же угрожающе махнул пистолетом.
– Не шевелись, дружок. Скоро приедут мои люди, они помогут вам собраться в дорогу. Наверное, будет не очень удобно какое-то время, но потом вы поймёте, что так будет лучше.
– Зачем вам Матвей? – Лика попыталась загородить собой друга. – Возьмите меня, а его отпустите.
– Конечно, чтобы он тут же побежал в полицию? Не говори ерунды. Нет уж. Да не бойтесь, вам понравится… – тут его лицо вытянулось, будто он увидел каких-нибудь пришельцев. – Что такое? – воскликнул Гривцов. – Эй! Вы кто?
Вернон не ответил, уставившись колючим взглядом на Лику. Серый пиджак его был весь запорошён бетонной крошкой. Пит выглядел ещё более измочаленным. Видимо, им пришлось потрудиться, пробивая стены. На оружие в руках Гривцова они не обратили никакого внимания.
– Она пойдёт с нами, – наконец сказал Вернон и отряхнул лацкан. – Сопротивление бесполезно.
– Не слишком громкое заявление? – Гривцов развернулся к ним всем корпусом. – Видал я таких борзых. Иногда цветочки им на могилы ношу.
Лика и Матвей посмотрели друг на друга. Одновременно произошло несколько вещей: Вернон резко выбросил руку вперёд, Пит вырвал из-за пазухи пистолет, Гривцов вскрикнул и выронил оружие, схватившись за плечо, откуда торчала рукоятка небольшого метательного ножа.
– Беги! – крикнул Матвей и толкнул Лику вперёд.
За их спиной взвился в воздух Пит, его рука уже почти схватила Матвея за футболку, но Гривцов, издав львиный рык, бросился ему в ноги. Они покатились по ковру, осыпая друг друга ударами. Входная дверь была уже рядом. Лика рванула её на себя, и резко обернулась, услышав, как захрипел Матвей. Лицо его посинело, руки судорожно пытались ослабить удавку, захлестнувшую его горло. Вернон стоял в метре от них и наматывал на руку тонкий шнур.
– Бе-ги, – с трудом прохрипел Матвей и опустился на колени.
Лика распахнула дверь настежь и отпрянула, увидев прямо перед собой оскаленную пасть питбуля. Его ноздри широко раздувались, чутко нюхая посторонние запахи.
– Грей, – охрипшим голосом позвала она. – Грей, пожалуйста…
«Помоги нам», – хотелось сказать ей, но пёс уже ворвался в дом, едва не сбив Лику с ног, перемахнул через Матвея и опрокинул Вернона на спину. Лика бросилась поднимать Матвея, стараясь не слышать рычания, стонов и подозрительных чавкающих звуков. Матвей содрал шнур с горла, широко открыл рот, заполняя лёгкие воздухом, с трудом встал и поплёлся на выход, поддерживаемый Ликой. Калитка открылась не сразу: Лика с трудом нашарила в зарослях дикого винограда кнопку магнитного замка.
Они выскочили на улицу и побежали прочь. Лика ещё успевала оглядываться, уверенная, что ни Гривцов, ни Грей не остановят серых убийц. Матвей бежал тяжело, из его груди раздавались хрипы. Позади них раздались выстрелы и вслед за этим жалобный собачий визг. Они свернули за угол, отчаянно ища глазами какое-нибудь укрытие. Заборы вдоль улиц и не слишком густые кусты не давали такой надежды. Рядом скрипнули тормоза, и Лика с Матвеем шарахнулись в сторону.
– Залезайте! – водитель, мужчина в синей бейсболке, показывал рукой на заднее сиденье. Они переглянулись. – Не бойтесь! Профессор Стропалецкий ждёт вас.
Батальон «Донбасс» стал формироваться в Днепропетровске с середины апреля две тысячи пятнадцатого года.
Занимал он территорию пионерского лагеря «Орленок», который бойцы обустроили в соответствии со своими представлениями о воинской части.
Формировал батальон некто Семен Семенович Семченко, который и объявил себя командиром батальона. Семен Семенович был личностью мутной, ходил он постоянно в камуфляже и вечной балаклаве, о себе ничего не рассказывал. Был он невысокого роста, пухлый и казался ватной игрушкой, которая издавала угрожающие возгласы в адрес москалей и ватников. Настоящая его фамилия для подчиненных не была тайной. А «Фейсбук» на что? Особым предметом для тайных насмешек подчиненных была фотография командира в «Фейсбуке», там, где Семен Семенович полуголым охотился с арбалетом за неведомой живностью – то ли котом, то ли за попугаем, за кем еще можно охотиться в городской квартире? Пухленький и обтянутый ремнями, с арбалетом в пухлых руках Семен Семенович походил на Купидона.
Для большинства добровольцев не было тайн в происхождении своего командира. Костя Гришин родился в Севастополе, отец его был русским, мать – украинкой. Сам Костя родился нормальным мальчиком, но вырос хохлом.
Поначалу он хотел стать моряком, а потому поступил в Нахимовское училище. Однако парнишку сильно укачивало на волне, и Костя понял, что моряком ему не стать. Получив домашнее экономическое образование, он занялся предпринимательской деятельностью, но и здесь ему не повезло. Сильно мешал Уголовный Кодекс, иные статьи были прямо-таки писаны для начинающего бизнесмена. Будучи зрелым мужчиной, он решил попробовать себя в политике. С началом бури на Украине он поначалу примкнул к партии власти, но быстро понял, что здесь его удел – прозябание в массах. Он стал участником двух майданов, а затем объявил о создании добровольческого батальона «Донбасс», куда стали стекаться разнообразные личности – как уже понюхавшие пороха, так и те, у кого романтика играла в заднице, и те, кто хорошо представлял, чего хочет от будущей войны. А Семен Семенович откуда взялся? А-а, так – творческий псевдоним. «Бриллиантовую руку» видели? А Костя ее несколько раз видел! А кто же с врагами родины воюет под своей фамилией? Возьмем, скажем, Сталина или Троцкого, или даже Ленина. Каждый из них скрывал истинную фамилию, псевдонимами или подпольными кличками прикрывался.
Сообщение о прибывшей гуманитарной помощи Семен Семенович принял с радостью. Чего ж удивляться, что ему захотелось встретиться с волонтерами, которые эту помощь доставили?
Командир добровольческого батальона Донбасс Гришин был прирожденным жуликом. Это Остап понял, едва заглянул в глаза своего собеседника. Комбат хотел власти и денег. Власти он хотел больше, но и от денег отказываться не собирался. Договорились быстро. Разделить три машины с волонтерской помощью оказалось на удивление легко: одну – Семен Семеновичу, вторую – командору и его компаньону, а третью – батальону, чтобы эти нацюцюрники не выступали и не задавали глупых вопросов.
Разобравшись с волонтерской помощью, которую бойцы «Правого сектора» собрали на предприятиях и в магазинах Киева, побратимы пошли искать Андрея.
Андрей сидел в окружении салажат, которые внимали старому бойцу с трепетом неофитов.
— … и вот на блокпост наш сепары полезли, штук тридцать, их российские танки поддерживали… Какие? А натурально «Арматы»! Грохот, снаряды воют, автоматы трещат! Ну, первую «Армату» я из «Фагота» подбил. Смотрю, горит «Армата», ярким пламенем горит! Хотел еще подбитый танк на телефон снять, а у меня, как на грех, зарядка кончилась. А еще штуки три на блокпост идут. И тут наш Тарас, здоровенный такой парень, сам из Маневичей, что на Западенщине… Встает, значит, Тарас, весь обвязан бутылками с коктейлем Молотова. Шагнул в дым и пропал. Рев танков оборвался, сепары понемногу отступили, а Тараса мы больше не видели. Погиб, наверное. Да, что и говорить, геройски хлопец погиб!
Он увидел командора и брата, идущих к нему, оживился, запахнул рваную куртку на груди, и шагнул навстречу бывшим компаньонам.
— Братуха! Остап Башкуртовiч! Які люди!
— А що це ти по-моськальськи висловлюватися став? – поинтересовался Петр.
— Так це… Не розуміють молоді, росіяни вони с Запоріжжя, ось і доводиться їм розповідати так, щоб зрозуміло було!
— А что, этот Тарас, действительно погиб? – спросил Остап.
Андрей опасливо обернулся. Убедился, что его не подслушивают:
— Як же, загинув! Хлопці говорять, що він охоронцем працює в ростовському «Ашане». Пика ще ширше стала, життям задоволений, що, говорить, я дурень, або кінчений панфіловец, щоб під танки кидатися?
Прошли по аллее до детской киноплощадке, где на скамьях для зрителей можно было посидеть. Рядом с домиком, на стене которого был нарисован большой красный крест, стояла просторная клетка, сваренная из прутьев арматуры. В клетке находилось несколько угрюмых бойцов, которые заняты были незатейливыми делами – некоторые спали, один сидел спокойно, расшатывая двумя руками решетку клетки, еще двое увлеченно играли в очко на пальцах.
— Сепаратисты? – кивнул Остап на клетку. – Пленные?
— Наши, — сказал Андрей. – Он той, в червоній пов’язці, з мого взводу.
— Это что же? – удивился командор. – Бей своих, чтоб чужие боялись? За что же их?
— Це сині, — пояснил Андрей.
— Какие? – не понял командор.
Андрей выразительно щелкнул себя по кадыку.
— Ми їх тут аватарамі звемо.
В принесенных пакетах Андрей рылся с веселым удовольствием:
— О, карапеточкi! Це славно! Верстати для бритья… Потрібна справа, а то я вже обріс. Берцы новые! Багато! А то мої вже продірявилися! Трусы и майки! Це дюже нужно! – он вел себя с непосредственностью женщины, которую муж полгода не отпускал на шопинги.
Просмотрев содержимое продуктовых пакетов, Андрей поднял на бывших компаньонов глаза:
— А національне надбання? Сало де?
Он тут же распотрошил пачку печенья, достал мягкий батон, нарезал колбасу, вскрыл банку сгущенки и открыл бутылку пепси-колы. Он поглощал куски колбасы с батоном, заедал их печеньем со сгущенкой и запивал все газированной водой. Одновременно он жестикулировал, рассказывая о своей жизни.
— Ох, братка!..
— Почекай, — остановил брата Петр. – Може, вип’єш?
Андрей покосился по сторонам.
— Не можна, — сказал он, движимый служебным долгом и разрываемый желаниями. – Клітку то хіба не бачив?
— Ну, — Остап достал бутылку виски из сумки, что носил через плечо. – Мы с Петей подписки не давали, в вашем батальоне не служим… Петро, давай стаканчики!
Андрей с тоской посмотрел на бутылку. Хороший был виски у командора, «Джек Дэниэлс», по цвету можно было судить о качестве. Он с горечью смотрел, как умело брат расставляет пластиковые стаканчики, как льется в них янтарные струйки из бутылки.
— Ну, з однієї стопки великої біди не буде, — вздохнул он, не глядя на побратимов.
— Твое здоровье, — сказал Остап, поднимая стаканчик. – Чувствую, оно тебе скоро понадобится. Ты уж лучше, как Тарас ваш, схвати неразорвавшийся снаряд и через границу. Магазинов в России много, охранником-то устроишься, а?
Андрей томился.
Когда побратимы пошли по второму кругу, он решился.
— Наливай! – потребовал он от брата. – І будь, що буде!
Вот так люди и бросаются в атаку на троекратно превосходящего противника! Да что там на пешего противника! На танки кидаются с гранатой в руках!
Выпили по третьей.
— Як там сепари? Чинять опір?
— А то! – Андрей жестикулировал куском колбасы. – Та не те біда! Ватники вони і є ватники! Інше погано – москалі на нашу землю прийшли!
— Ти сам їх бачив?
Андрей отрицательно замотал головой.
— Ні, ховаются чортиська! А ось бурятів бачив, коли під Слов’янськом стояли. Ніч, холод до кісток пробирає, а від їх позицій темний туман в нашу сторону стелеться. І бубна б’є! У мене по шкірі ось такі, — Андрей показал пальцами, — ось такі мураши забігали. Сидимо в окопах, жодних сил немає встати. А бубна все ближче, ближче, ну, думаю, Андрюша, ось і смерть твоя прийшла! – он покачал головой, схватил бутылку, наполнил стаканчик и выпил, отгоняя страшное воспоминание. – Добре серед нас священик був із Западенщини! Прочитав він молитву, дивимося – а туман розсіватися став і темні тіні людські назад поповзли на позиції сепаров.
Андрея явно воодушевляли слушатели.
— І найстрашніше – пам’ятники! – він підняв палець вгору. – Снують по дорогах – туди-сюди… Йдуть на Донеччину! Йдуть! Я сам бачил…
— Он выпил еще стопку, прислушался к себе и ничего необычного не нашел.
— Там кожен другий сепаратист. Говориш з ним – очі відводить. Відвернешся — в спину плює. Скільки хлопців згинуло! А ви що, воювати приїхали?
— Точно, — усмехнулся Остап. – Тебе на замену.
— Погано тут, — пожаловался Андрей и, уже не спрашивая, плеснул себе в стакан на четыре пальца. — Сепари своє по місцевому телебаченню показую, наші – своє. Так поглянеш, голова розколюється. Начеб всі мають рацію, а довкола бардак і винних немає!
— Может, ты с нами в Киев подашься?
— Ні, не можу побратимів за зброєю залишити. Скоро нас до Донецька відправлять, там і побачимо, хто більше любить неньку! Дякую за подарункi, Остап Башкуртович, але мені пора! Отци-командірі звуть!
Нетвердыми шагами Андрей Ангел направился прямо к клетке, жестом попросил часового открыть замок и уселся среди арестованных.
— Дивися, який дисциплінований! — удивился брат.
Оказалось, не очень. Вместе с Андреем Ангелом исчезла вторая бутылка бурбона. Видимо, ее Андрей решил выпить в безопасном месте, там, где нарушителя сухого закона искать не будут. А где надежнее всего ховаться? В лесу, где листьев много, в смысле, где одни нарушители и сидят!
— Уб’ють його! – тревожно сказал Петр, задумчиво глядя вслед брату.
— А и убьют, — согласился Остап. – Никто его не неволил, сам свой путь выбрал!
Тамара Федоровна была ведьмой с таким стажем, что сама по улицам не ходила, новые кадры не находила, для этого существовали молодые ведьмочки. Они искали работников, которые быстро переходили в статус жертв. Организовывали досуг жертв, их увольнение, ссоры с родными и, как итог, добровольное рабство. Всё по накатанной.
Сегодняшний день ничего плохого не предвещал. Камилла привела новенького, он маялся в приемной в ожидании собеседования.
– Вы денег хотите, их есть у меня, – пропела Тамара и велела секретарю впускать новичка.
Вошел. Ну, ничего так, молодой, не сломленный, есть, где разгуляться. И тут Тома учуяла то, чего в их конторе быть не должно:
– Хм, Сергей Викторович, извините за вопрос. Но у вас что, дома есть кот?
Сергей улыбнулся:
– Есть, хороший такой.
Ведьма забарабанила пальцами:
– Знаете, сразу скажу, у нас своя политика в фирме, и она не приемлет наличия котов у работников. Собаки, птички, хоть рептилии – пожалуйста, но не кошки. Избавиться сможете? И место ваше!
Сергей остолбенел. А я чую: спасать надо, и человека моего, и жизнь нашу с ним. И тут я выдаю свой коронный номер: как выскочу, как выпрыгну – полетят клочки по закоулочкам. А сам из сумки вылезаю, неспешно так, и говорю:
– Сидеть на месте, ведьма! Что, не ожидала? Этот человек находится под охраной кошек, он не принадлежит роду человеческому, как отдельная единица, и не подлежит вербовке любыми силами, кроме Кошачьего веча!
Говорю я все это, а сам смотрю краем глаза: Серёга мой глаза вытаращил, сумку обхватил и то на меня, то на ведьму таращится. Я его решил поддержать:
– Не боись, Серёга, – говорю, – я тебя ни ведьмам, ни оборотням, ни пришельцам на опыты не отдам. Ты мой человек, а я твой брат!
– Ты говоришь? – Серега очень старался не плюхнуться в кресло на подкошенных ногах.
– Говорю, – отвечаю я. – И пою, и танцую, просто редко. А сейчас, Серега, скажи ведьмам, что мы с тобой семья, а они пусть ручки не тянут! Серега задумался; ведьме, понятно, только это и надо было.
– Подумайте, Сергей, – говорит Тамара, а сама глазками зыркает. – Зачем вам кот? Комок шерсти. Что они вам дадут, у них даже не платят!
– Зато мы позитивные! – отвечаю я – гордо так.
– Мы тоже не хуже, – сопротивляется ведьма. – А еще у нас соцпакет. И красивые сотрудницы.
Чую, ёкнуло у Серёги, Милку свою вспомнил.
– То есть, если я соглашусь работать у вас, то мой Брат должен будет уйти?
– Да, – отрезала ведьма.
– А Мила? – Серёга совсем растерялся.
– А что Мила? Мила вам не девочка на побегушках, она работник месяца! Правда, позапрошлого, но неважно. Так что она останется тут – или вы предлагаете ей за котом ухаживать? Шерсть сметать? – и щурится гадко так.
– Между прочим, я почти не линяю, у меня сбалансированный корм, – я просто не мог не протестовать, сами понимаете. Повернулся я к Серёге, глянул своим кошачьим взглядом и говорю: – Думай, Серега, ты вот не знал, а ты мне тоже как Брат. Думай, приму любое твое решение. Если надо – уйду. Точка.
И затикали часики, сижу, в гляделки с ведьмой играю, тут Серега и говорит:
– Извини, Брат, – у меня сердце аж оторвалось. – Ты подожди меня у входа, мы после поговорим.
Я ушам своим не поверил: неужто Серега, брат, вот так меня выставляет? Гляжу на него, а он взгляд отводит. Зато ведьму так и распирает от гордости: мол, съел, блохастый?
Я покинул ее кабинет с гордо поднятым хвостом. Нечего ведьме видеть, что у меня на душе кошки скребут. Конечно, в приемной мне Серегу ждать не позволили, вытурили наружу, под дождь.
И вот сижу я на холодном асфальте, дрожу весь – не от горя, от негодования, – и бабкин наказ вспоминаю. Следить нужно за своим человеком, в оба глаза следить. А дождь все сильнее льет, словно ведьмы нарочно меня гонят. Ну, думаю, не сдамся. Стоит шмыгнуть под автомобиль или в закоулок отбежать – все, пиши пропало, Серега меня уже не найдет. Утрачу свою кошачью магию, стану одним из бездомных котов, потерявших человека. Так мне горько стало! Я бы слезу с морды смахнул, да только она и так вся мокрая, не разберешь, где слезы, а где дождь. А Серёги все нет и нет, может, зря жду?
Как открылась дверь, я не услышал, слишком был занят, жалея себя. Чую – опускается на загривок рука, знакомая такая, теплая, родная. И Серега, мой Серега, глядит на меня и говорит:
– Извини, что я в последнее время тебе мало внимания уделял, я ж не знал, что ты такой умничка, а сейчас я прямо прозрел. Я знаешь, что подумал? Пойдем, купим газету и поищем мне работу.
И пошли мы. Я гордо так хвост поднял, чтоб Ведьма увидела всё мое к ней презрение! Человека, моего Человека хотела получить – фигу ей! Пусть поцелует меня… ну да вы понимаете, куда.
Через пару недель Серёга как раз на работу устроился, я по нашим кошачьим каналам пробил, нормальное место нашел. Кот у меня знакомый, так его человек глава большой корпорации – благодаря коту, конечно. В общем, все налаживаться начало. Серега на испытательном был. Так вот, через пару недель пришла к нам Мила.
– Извини, – говорит, – Сергей, надо мне с Котом поговорить.
Сергей плечами пожал и пошел на кухню кофе делать. А Мила мне и говорит:
– Меня Тамара выгнала из-за того, что я не смогла кошачьего человека распознать, так что я теперь сама по себе.
Я, конечно, ведьмам не верю, даже бывшим. И говорю:
– Что же ты хочешь?
– Позволь мне с Сергеем встречаться? – отвечает.
А я говорю:
– Надо обмозговать, – и пошел запрос в Вече передавать. Коты часа три заседали, а затем ответили.
– Вот, – говорю, – Мила, разрешается тебе, но под присмотром. Ищи себе куратора-кошку. Если какая согласится тебя на поруки взять, приходи снова. Если любишь, то справишься , если же это ведьминские штучки, то сама виновата.
И знаете? Ничего, прижилась Милка у нас, с кошкой Афродитой прижилась. Вот сижу я иногда и думаю: какое все-таки забавное общество – люди…
Группа автора: https://vk.com/bardellstih
— Командор! — окликнул Джек стоящего у руля Норрингтона, — Взбодритесь, что ли! Смотреть на вас больно!
— Очевидно из-за того, — процедил сквозь зубы командор, что на моем лице написано крупными буквами: «а что я, собственно говоря, тут делаю?»
Воробей ухмыльнулся.
— Даже у меня не хватило бы нахальства напрямую задать вам этот вопрос!
Норрингтон лишь хмыкнул; его брови нахмурились еще сильнее.
Крошечный лихтер «Бабочка», только что выведенный его умелой рукой из гавани Порт-Ройала, бодро разрезал водную гладь, устремляясь навстречу закату. Но это греющее душу любого моряка зрелище нынче не радовало командора. По сути дела, даже если бы у Джека хватило нахальства спросить, что он здесь делает, Норрингтон не нашел бы ответа на этот вопрос. Он мог сколько угодно успокаивать себя тем, что Воробья нужно было сплавить куда подальше, иначе он, в конце концов, угодил бы на виселицу, потянув за собой командора, столь упорно не желающего способствовать поимке опасного преступника. И что вследствие длительного пребывания в роли кабинетной крысы, его жажда выйти в море стала поистине непереносимой. Но купить через подставных лиц это суденышко, испросить у Его Превосходительства отпуск по семейным делам, и отправиться с Джеком на его фантастический остров Черного Жемчуга – это уж никак не вписывалось в рамки логики и здравого смысла. Мрачные мысли одолевали командора с такой силой, что он решил каким-то образом отвлечься.
— Капитан Воробей, — окликнул он Джека, с блаженным видом прислонившегося к борту и дышащего полной грудью, — если вам нечем себя занять, то сейчас самое время продолжить ваш рассказ.
— Ага! – торжествующе воскликнул Воробей, — вам все-таки было интересно! Что ж… После встречи с Островитянином, жизнь на острове стала не просто сносной, но даже приятной. А для меня наступили поистине замечательные времена. Охота, рыбалка, купания; маленькие и большие открытия… Я ощущал себя узником, после долгих лет обретшим свободу. Нет, я скорее ощущал себя ребенком, чего ранее не случалось никогда. Я был счастлив. У меня впервые в жизни появился друг, настоящий друг. Юность ведь не ведает расовых предрассудков, они появляются позже. Мы все время были вместе; спустя неделю нашему общению уже не препятствовало незнание языка. Островитянин не только учил меня охотиться, различать птиц по голосам, растения по запаху и читать следы. Он научил меня видеть истинную суть вещей и явлений. Эта идиллия длилась не так уж долго. Все некоторым образом изменилось после одного случая…
… Джек сидит неподвижно, почти не дыша. Ладонь сжимающая самодельное копье медленно потеет, становясь скользкой. Он осторожно перекладывает копье в другую руку, вытирает ладонь о штаны, забористо ругается про себя. «И как у Островитянина получается так долго сидеть в засаде и не шевелиться?» — думает он недоуменно. Слышится шорох кустов где-то справа. Джек покрепче перехватывает копье, осторожно высовывает голову из укрытия. Желанная добыча близка. Стайка пестрых птичек вдруг с шумом вспархивает из соседних зарослей, где по его расчетам должен находится Островитянин; круглая полосатая тушка дикой свиньи с визгом проносится мимо незадачливого охотника, не успевшего даже пальцем пошевелить.
— Черт, черт, черт!!! – Джек вскакивает на ноги, уже не прячась. – Э-ге-й! – кричит он, — я упустил его, эй, приятель!
Не услышав отклика, он устремляется вперед, ломясь сквозь заросли словно дикий буйвол и позабыв все уроки Островитянина. Резко останавливается, наткнувшись на примятые словно после яростной борьбы стебли папоротника. Сердце колотится, больше от некоего безотчетного страха, нежели быстрого бега. Джек впервые ощущает нечто подобное. Наверно потому, что впервые в его жизни появился человек, который ему небезразличен. Приказав себе успокоиться, Джек наклоняется и начинает изучать следы на влажной, полуприкрытой желтоватым мхом почве. Рядом с едва заметными следами маленьких босых ног четко отпечатались огромные сапожищи с подкованными железом каблуками. Алая бусина, одна из тех, что вплетены в волосы Островитянина, обнаруживается под примятым листом. Джек подбирает ее, прячет в карман. Крепче сжимает копье, глядя сузившимися глазами сквозь переплетение ветвей и лиан.
— Тихо, тихо, птенчик! – приговаривает Рипли, скручивая ремнем руки пленника. Тот мычит, пытаясь вытолкнуть кляп изо рта, дергает ногами. – Тихо, я сказал! – Островитянин замирает, ощутив лезвие ножа у своего горла. – Не рыпайся черномазый, больно не будет, — короткий довольный смешок сквозь зубы, прерывистое свистящее дыхание. Руки, по-хозяйски изучающие тело пленника. – Свеженькая цыпочка! – Рипли переворачивает Островитянина на спину, хватает за подбородок, гладя в расширенные от ужаса глаза, — Не бойся, маленький! Тебе это должно понравится. Губки у тебя как у девки, и задница гладкая. Хорошая шлюшка из тебя выйдет. Без баб совсем тут туго, видишь ли.
Рипли тяжело наваливается сверху, стискивая пленника словно в стальном капкане, обдавая несвежим дыханием. И неожиданно хрипло вскрикивает, ощутив острое лезвие, что упирается ему между лопаток.
— Поднимайся, ублюдок! – голос Джека не сулит ничего хорошего, соблазн убить ненавистного ему человека слишком велик.
Рипли медленно встает, пытается застегнуть штаны.
— Руки подними! – яростно рычит Джек
— Джек, приятель, ты же не убьешь своего товарища по команде из-за какой-то черномазой мартышки, а? – тон Рипли становится заискивающим, а у его съежившейся фигуры с обвившимися вокруг лодыжек штанами донельзя жалкий вид.
— На колени! – командует Джек, и Рипли подчиняется без единого слова.
Подойдя к нему сзади, Джек с силой бьет его по затылку древком копья и презрительно глянув на распростертое голой задницей кверху тело, склоняется над Островитянином.
Из прислуги супруги Лейбер держали только кухарку, горничная приходила три раза в неделю. Это, а также адреса, по которым можно найти обеих, Тони благополучно вытащил из полицейских автоматонов. Горничная жила неподалеку, а вот кухарка, потерявшая не только место, но и комнату, на время перебралась к сестре в Аскот.
По-видимому, Алиса Лейбер не доверяла своему мужу: горничной у нее была девушка из квартала моро, юная, неопытная и трудолюбивая Флаффи-Кун из барсучьей породы. По четвергам в первой половине дня она убирала в одном доме, после ленча – в другом, и Тони поймал ее в перерыве. Вообще-то его опыт общения с моро был весьма небогат, он просто остановился перед ней на улице и сказал:
– Здравствуйте, мисс Флаффи.
– Здравствуйте, сэр! – Она расплылась в широкой глупой улыбке, обрадовавшись встрече. Моро должны были неизменно улыбаться людям, и это «должны» они обычно понимали бесхитростно: раз улыбаться, значит радоваться. Собака не умеет вилять хвостом неискренне…
– Мисс Флаффи, вы любите мороженое?
– Да, сэр! – Она улыбнулась еще шире, ее маленькие, близко посаженные глазки превратились в милые щелочки.
– Пойдемте, я угощу вас мороженым, а вы мне за это кое-что расскажете.
– Хорошо, сэр!
Что бы там ни было, а моро сохраняли некоторое сходство с животными: фигура Флаффи расширялась книзу, она немного косолапила и при ходьбе переваливалась с боку на бок. Ну точно барсучиха, вставшая на задние лапы.
Тони собирался посидеть в маленькой кофейне, где частенько бывал с Кирой, но Флаффи остановилась на пороге:
– Мне сюда нельзя, сэр… – В глазах ее застыло неразрешимое противоречие: с одной стороны, гомогосподин велел идти с ним, а с другой – эта кофейня не предназначалась для таких, как она.
Искать местечко, где «гомогосподин» может поговорить с моро, не хотелось. Тем более что в кофейне было пусто.
– Со мной можно, – кивнул ей Тони.
Хозяин кофейни выкатился им навстречу.
– Нет-нет-нет! Никаких моро! Это приличное заведение, мистер Аллен!
Тони попытался сунуть ему шиллинг, но хозяин еще отчаянней замотал головой.
– Нет, нет и нет! Вы хотите, чтобы тут потом воняло барсуками?
– Не говорите глупости, – проворчал Тони и заменил шиллинг на полкроны. – Девушка прелестно пахнет моющими средствами, а вовсе не барсуками.
Полкроны хозяин взял, но все равно продолжал ворчать:
– Мистер Аллен, никто еще полгода не сядет на стул, где сидела моро… Вы хотите меня разорить…
– А вы не рассказывайте никому, что здесь сидела моро, и не будет никаких проблем.
Тони провел ее в дальний угол, где было поменьше света, и галантно отодвинул стул.
– Садитесь, мисс Флаффи, – кивнул он, а потом устроился напротив нее, так, чтобы видеть входную дверь. – Что бы вы хотели кроме мороженого?
Она растерянно захлопала глазками и облизнулась.
– Я не знаю, сэр… Может быть, морковную похлебку?..
– Сомневаюсь, что здесь подают морковную похлебку, – пробормотал Тони, припоминая, что вроде бы моро нельзя есть мяса. – Хотите омлет?
Она захлопала глазами еще быстрей и закивала часто и неуверенно. До чего же беззащитное и доверчивое существо… «Гомогосподин» позвал – и она пошла, ни о чем не спрашивая и ничего не опасаясь!
Хозяин был уже тут как тут, однако подозрительно принюхивался.
– Омлет с луком и сыром, тосты с джемом, ванильное мороженое и чай с молоком. Девушке. А мне двойной и очень крепкий кофе. Без сахара и без молока.
За столиком Тони быстро потянуло в сон, и он закурил, чтобы не клевать носом, – хозяин немедленно поставил перед ним пепельницу.
– Мисс Флаффи, вы приходили убирать в доме Лейберов, правильно?
– Да, сэр! – с готовностью ответила она.
– Расскажите мне, что вы о них думаете.
Наверное, вопросы стоило формулировать четче – на лице Флаффи появилась растерянность и напряженная работа мысли.
– Они были добры ко мне, сэр… – робко сказала она.
– А ничего странного вы не замечали?
– Нет, сэр.
Да, в госпитале получалось лучше и само собой…
– Они держали какое-нибудь домашнее животное? Собаку или кошку?
– Нет, сэр. Пока не появился маленький мастер, они держали канарейку, но потом ее отдали.
– А вообще, они любили животных? – спросил Тони и прикусил язык, – наверное, вопрос был бестактным по отношению к Флаффи-Кун.
– Я не знаю, сэр. У них не было животных, кроме канарейки, но маленький мастер был им все-таки важней, ведь она мешала ему спать.
Если они избавились от безобидной птички, то вряд ли оставили бы при младенце огромную крысу…
Следующий вопрос Тони задал, чтобы загладить бестактность. Ну и по итогам беседы с девушкой в родильном отделении.
– Скажите, а миссис Лейбер любила своего ребенка?
– Нет, сэр, – просто ответила Флаффи, будто это само собой разумелось.
– И это не показалось вам странным?
– Я не знаю, сэр. Мистрис боялась маленького мастера.
– Боялась? – удивился Тони. – Она говорила, что боится ребенка?
– Нет, сэр. Но страх всегда видно и слышно. А еще страх пахнет.
Ну да. Звериное чутье – та же интуиция, да еще и не ослепленная логикой. И наверное, надо использовать именно это чутье. Знать бы еще, о чем спросить! Чем черт не шутит, может, Алиса Лейбер искала способ избавиться от ребенка и нашла – в Звереныше?
– А почему она его боялась, мисс Флаффи?
– Маленький мастер чуть не убил ее, сэр.
Ну да, конечно… Трудные роды… Но трудные роды – явление вовсе не редкое. Тони опять подумал о Кейт и тряхнул головой, чтобы не отвлекаться.
Подозрение, которое вдруг закралось ему в голову, никак нельзя было считать логичным.
– Скажите, а вы сами как считаете, ей стоило бояться ребенка? – спросил он неуверенно.
– Я не знаю, сэр. Ведь она была его матерью…
Наверное, у моро материнский инстинкт выражен ярче, чем у людей. Или нет? Люди считают, что мать должна любить свое дитя, и не допускают отклонений. А вот кошка запросто съест своих котят, если сочтет нужным…
Тони подумал и переформулировал вопрос:
– А вы не боялись ее ребенка?
– Нет, сэр. Я даже гуляла с ним однажды, меня попросил мастер Дэвид.
– А это было рискованно?
Что-то в ее ответах настораживало. Или Тони пытался найти в них подтверждение своей нелогичной догадке?
– Вовсе нет, сэр. Маленький мастер любил, когда ему поют песенки, он так смешно открывал ротик и глазки, будто от изумления. И слушал так внимательно! А потом засыпал, конечно.
– А вы умеете петь песенки, мисс Флаффи? – удивился Тони.
– Да, сэр! – радостно воскликнула она (видимо, эта способность для нее много значила). – Меня научила миссис Литтл. Еще я пела маленькому мастеру, когда убирала в детской.
Миссис Мортимер Литтл, урожденная Уотсон, бездетная вдова, как следовало из материалов Скотланд-Ярда, была кухаркой семьи Лейбер.
– Мистрис никогда не пела маленькому мастеру, – продолжила Флаффи. – Она его не любила. И, мне так кажется, сэр, маленький мастер тоже ее не любил. Не подумайте, сэр, она не жаловалась, мистрис не была капризной или злой. Однажды маленький мастер укусил ее грудь до крови, так она даже не закричала, не бросила его кормить, только заплакала и потом попросила миссис Литтл принести карболку. Она была очень несчастна, сэр, все время плакала и часто болела. По-настоящему болела, а вовсе не притворялась, как капризные леди.
– А мистер Дэвид? Он не боялся ребенка?
– Нет, сэр. Мастер Дэвид очень любил маленького мастера, играл с ним, когда не видит мистрис. Но я встречалась с ним редко, он же ходил на службу. А еще он часто уезжал.
По данным Скотланд-Ярда, Дэвид Лейбер недавно получил место в американской юридической компании – в лондонском ее офисе, разумеется.
Хозяин поставил перед Флаффи горячий омлет, от его чу́дного запаха захотелось есть, однако с ленчем стоило повременить – после еды будет не справиться со сном.
Флаффи не умела пользоваться ножом и вилкой, ее немыслимые ухищрения избавили Тони от аппетита, и он велел дать ей десертную ложку – дело сразу пошло на лад. Она ела торопливо, оглядываясь по сторонам, – ни дать ни взять зверушка, у которой в любую секунду могут отобрать лакомство.
– А миссис Литтл? У нее не было домашних животных? Кошки или собачки? – спросил Тони, когда с омлетом было покончено и Флаффи принялась намазывать тосты джемом – это у нее получалось неплохо.
Именно в эту минуту дверь в кофейню широко распахнулась и внутрь уверенно протопали трое ребят в черном, с молниями на рукавах. Скорей всего, уверенными они только прикидывались, им было лет по семнадцать-восемнадцать – щенки, вообразившие себя псами. Тони осекся на этой мысли: ему едва исполнилось четырнадцать, когда он перестал чувствовать себя щенком. И, надо сказать, не без оснований – улица учила не столько жить, сколько выживать, и у щенка шансов выжить было меньше.
Вошедшие не производили впечатления опытных бойцов, гонор их подкреплялся лишь политическими убеждениями и, как следствие, ощущением высшей правоты. Они огляделись по сторонам и, конечно, заметили Флаффи – имели наметанный глаз.
Один нарочито принюхался и повернулся к товарищу:
– Тебе не кажется, что здесь воняет барсуками?
– Не уверен. Может, барсуками, а может, и свиньями.
Флаффи не обиделась, лишь испугалась: втянула голову в плечи, ссутулилась, сжалась, будто в самом деле надеялась стать маленькой и незаметной.
Глаза хозяина забегали по сторонам – Тони был его постоянным (и выгодным) клиентом, а вошедшие при желании могли нанести его кофейне серьезный урон, который ну никак не покрывался одним, пусть и очень выгодным, посетителем. Да и симпатии к Флаффи хозяин, похоже, вовсе не испытывал. А вызови он полицию – и молодчики вернутся в другое, более подходящее, время, и не одни, а с единомышленниками.
– Я говорил мистеру Аллену… – пробормотал хозяин заискивающе.
– Да-да, ребята, – кивнул Тони со своего места (не хотелось платить за будущий разгром кофейни). – Все претензии ко мне. Я их внимательно выслушаю.
Молодые фашисты переглянулись, и лидер троицы широким решительным шагом направился к столику со словами:
– Так это ты притащил сюда вонючую барсучиху?
Тони на всякий случай поднялся – все же Флаффи сидела ближе к двери, а молодчики не были джентльменами.
– Я привел сюда не вонючую барсучиху, а юную морогражданку. И, насколько мне известно, закон о сегрегации морограждан в общественных местах был отклонен парламентом. Вы что-нибудь об этом слышали?
Как назло, ушиб на ноге болел сильней всего, если резко подняться, и хромота Тони в таких случаях бросалась в глаза.
– Плевать я хотел на парламент, – ответил молодчик, подходя к Тони вплотную. – Мы сами наводим порядок на улицах.
За лидером пристроились и двое других.
– Так может, тебе пора на улицу? Наводить порядок? – осклабился Тони.
Молодчик нагнулся и повел носом.
– Ба, ребята, да от него тоже воняет барсуком. Он, наверное, сношается с этой барсучихой.
– Потому что ему больше никто не дает! – загоготал один из его однопартийцев.
Лидер троицы не стал смеяться, наоборот, насупил брови и покачал головой.
– Это же нарушение расовой гигиены. Это мерзость и грязь. Неужели мы должны смотреть на эту мерзость и мириться с нею?
Он, наверное, думал, что трое на одного – вполне выигрышная позиция.
– А вас кто-то приглашал посмотреть на эту мерзость? – поинтересовался Тони. – Когда я сношаюсь с барсучихами, мне ни помощники, ни советчики не требуются, я и сам отлично справляюсь. Так что расслабьтесь: вам не придется ни смотреть на эту мерзость, ни мириться с ней.
– Ты грязный недоносок! – взвился молодой фашист, обиженный тем, что его не испугались. – Ты сам, небось, мертвяк или ирландец!
– А может, я еврей? – вкрадчиво спросил Тони – вообще-то его «нордической» внешности могли позавидовать как лидеры кайзеровского рейха, ею в большинстве не отличавшиеся, так и сам сэр Освальд.
– Или коммунист! – сквозь зубы процедил молодчик, сузив глаза. – Ты знаешь, что мы делаем с коммунистами?
– Наверное, за неимением собственного Бухенвальда, сжигаете их в Пекле. Или просто морду бьете?
– Мы их ставим на ножи! – гордо и устрашающе выдал юноша.
Тони постарался не рассмеяться, но, видимо, попытка была неудачной, потому что молодой фашист решил наконец достать свой главный козырь – большой охотничий нож, наверняка тайком взятый у отца. Держать его в руках бедолага не умел, но попробовал изобразить им какие-то грозные движения, и Тони решил, что играть с острыми предметами пареньку пока рановато.
– Ну что? – с кривой улыбкой гангстера спросил молодой фашист. – Припух?
Конечно, можно было развлечься еще немного, но Тони боялся, что дурачок в самом деле кого-нибудь порежет – самого себя в первую очередь, – а расхлебывать кашу придется хозяину заведения.
– Ах ты сявка… – вздохнул Тони и коротким ударом выбил нож из рук молодчика: нож несколько раз перевернулся в воздухе и красиво воткнулся в мишень для игры в дартс, парень завыл и согнулся, зажимая запястье между коленей.
Тони глянул на мишень, на которую с открытыми ртами уставились двое безоружных фашистов. Вообще-то с мишенью получилось случайно, но весьма удачно…
– Тридцать очков. По-моему, неплохо. Как вы считаете, ребята?
Надо отдать им должное, они не испугались. Они восхитились. Молодых и пылких всегда восхищает сила, и, собственно, им почти без разницы, какую идею отстаивать при помощи силы. Молодые коммунисты любили наподдать молодым фашистам, молодые фашисты – молодым коммунистам… Главное – наподдать, а кому и за что – это просто оправдания.
Пострадавшему хватило ума не лезть в бутылку, несмотря на существенный урон, нанесенный его позиции лидера. Тони спокойно вернулся за столик, а трое идейных борцов за дело сэра Освальда убрались восвояси (двое из них, уходя, бросали на Тони восторженные взгляды). Хозяин тоже остался доволен.
Трое щенков – это не отряд из тридцати человек… Или как это у них называется? Взвод?
– Простите, мисс Флаффи, – сказал Тони, усаживаясь на место, – я не хотел вас оскорбить, я просто шутил.
– Нет-нет, сэр! Я на вас не оскорбляюсь. Я даже наоборот… – забормотала она, продолжая сутулиться и прятать голову в плечи.
– Ешьте спокойно, вас никто не обидит.
– Да, сэр. Спасибо, сэр.
Миссис Литтл не имела собственных домашних питомцев и не боялась младенца, она пела ему песенки. Ни о каких бродячих животных в доме не говорили, Лейберы не подкармливали ни кошек, ни голубей; хозяйка дома не опасалась ни мышей, ни крыс, и в доме они не водились.
Больше ничего существенного Тони выяснить не сумел – просто не знал, о чем и как правильно спросить мисс Флаффи. А потому, прощаясь, поинтересовался, нельзя ли будет встретиться с ней еще раз. И, разумеется, получил самое искреннее согласие.
– Мисс Флаффи, – вздохнул Тони напоследок. – Вы понимаете, что далеко не каждого человека на улице нужно слушаться?
– Да, сэр! – широко улыбнулась она.
– Тогда скажите, почему вы послушались меня? Ведь так любой может заманить вас в ловушку, обидеть, опозорить, даже убить…
– Нет, сэр. Вы же добрый человек, сразу понятно. А злой человек – это тоже понятно. От него… иначе пахнет.
– Я надеюсь, ваше чутье никогда вас не обманет… – пробормотал Тони, вовсе не уверенный в том, что это так.