На Ирразии, меж тем, дело пахло палёным. Точнее — горелым. Ожидая, что взгляду откроется обстановка гостиницы, из которой и состоялось «возвращение» на Землю несколько дней назад, Кир в первую секунду опешил: закопчённые стены, слой пепла на полу, железные остовы двухъярусных кроватей шестиместного номера за спиной – всё это в совокупности в глухой предрассветный час показалось ему жутковатым.
— Живо присел и сюда ползи! И тихо! – шепнули из коридора. Второступенника не пришлось просить дважды. О дверях напоминали лишь головёшки на полу. Преодолев это препятствие, парень тут же поинтересовался, скольких ещё предстоит дожидаться.
— Из этой комнаты ты последний, а всего, по списочному составу, осталось только двое не материализовавшихся. — Тут же ответил ответственный за группу боец и, по совместительству, экскурсовод несостоявшейся экскурсии. – Но проблема не только в этих ребятах. К трём комнатам двумя этажами ниже никак не подобраться – завал по коридору. Повезло ещё, что всё здание целиком не рухнуло, а то лови бы вас в воздухе неведомо каким образом! Горело тут знатно. Но мы по любому выберемся, главное – магией не пользоваться! Двигай к остальным.
Кирмир Авнер уже почувствовал знакомые ауры товарищей-одногруппников впереди по коридору, куда и махнул рукой старший товарищ.
— А может, всё же помощь какая нужна? – Уточнил парень.
— Справимся. Просто жди с остальными. Разберём завал по-тихому сами. Время позволяет. За гостиницей наблюдения мы не заметили. Либо никто из схваченных во время восстания не проболтался о нас… Либо после пожара, охватившего всю улицу, местные посчитали, что мы успели как-то эвакуироваться.
— Но зачем завал разбирать? Просто захватим всех студентов в общий телепорт.
— Его долго выстраивать, а магию могут засечь и отреагировать в ответ.
— Тогда я бы с Вами к завалу пошел. Чем быстрее с ним справимся, тем лучше. И остальных привлечём к делу. Мы же осторожно будем, не малышня, понимаем, что к чему.
Ответственный лишь брови нахмурил.
— Вот только без своеволия, пожалуйста.
Кирмир согласно кивнул, провожая взглядом бойца. Будь дело на Рагаде во время приближенной к реалиям тренировки, он бы точно что-нибудь отмочил, но здесь и сейчас стоило побыть паинькой. А ещё – оставалась вероятность, что другие полноправные доменовцы будут посговорчивее.
* * *
Ждать было скучно. Действительно скучно. Кто-то прислонился спиной к стене, кто-то и вовсе сел на пол, не заботясь уже о чистоте одежды. Но все шестеро, как один, прислушивались к звукам, шедшим с этажей ниже. Редко когда доносилось оттуда хоть что-то – бойцы, как могли, старались не шуметь.
— Хоть бы нас дозором выставили что ли, если к завалу не пускают… — пробурчал Ронгмир — парень с длинными белыми волосами, перехваченными узким обручем на эльфийский манер. На выход в город он планировал исправлять цвет на русый, чтобы не так выделяться. И волосы, и модные по местным меркам серые штаны, и песочного цвета туника парня были все в саже.
— В дозор тебя, ещё чего! – Отмахнулся коренастый студент по имени Хед. На его темно-коричневой тунике грязь была не так заметна, а копна черных волос а-ля воронье гнездо была таковой всегда. — Обозревай, вон, клочок неба в окне, и достаточно.
— А смысл? Полезнее ничего не придумал? На тридцать шесть студентов всего семеро сопровождающих, и без магии они, может, до полудня провозятся. Надо как-то помочь.
— Или наоборот, ничего не делать, чтобы не было «хотели как лучше, а получилось, как всегда», — вмешался Кир.
— Уж кто бы говорил, — откомментировал Хедмир, и остальные присутствующие согласно кивнули.
— Вот не надо на меня намекать. Не поверю, что вы сами тут смирно сидели, в потолок плевали, — мотнул головой рыжик. Студенты состроили гримасы разной степени загадочности, а затем сидевший ближе всех к дверному проёму низкорослый парень, известный всем под именем Сфай, поднялся, отряхнул руки и сообщил:
— Ладно, пойду, спрошу там внизу, может, хоть они что надумали?
Кир посторонился, планируя пропустить одногруппника по коридору, но тот, осторожно ступая, прошел внутрь ближайшей комнаты. Любопытному носу ничего не оставалось, кроме как сунуться за ним следом.
Тот факт, что все остовы кроватей оказались сдвинуты исключительно к одному углу и громоздились друг на друге, не остался незамеченным. Сфай нашёл на полу первый попавшийся уголёк, ловко взобрался под самый потолок к узкому вентиляционному отверстию и забросил находку внутрь.
— Это чтобы внизу его поймали что ли? – Кирмир вскарабкался следом на жесткую и довольно устойчивую конструкцию.
— Да, одна из комнат, в которую были заселены наши, находится под нами ровно на два этажа ниже. А вентиляция тут по прямой идёт. Для связи хорошо подходит, но не более. Наши там решетку внутрь под углом протолкнули, и мой уголёк по ней щёлкнет, подав сигнал. А там уже и поболтать можно по-тихому, короб хороший звук даёт.
— Классно придумали.
— А то! Это Хедмир догадался. Смекалка – наше всё! А остовы переносили и устанавливали уже все вместе, вот и вывозились, как чушки.
В это время из вентиляции послышался тихий скрежет — это углём провели по металлической стенке.
— Ага, сработало! – Обрадовался Киречка.
— Ответный сигнал, — пояснил Сфай, откидывая за спину перевязанный шнуром тёмно-русый хвост длинных волос и удобнее устраиваясь, — Уже дважды так общались.
… А можно мне чего-нибудь сказать?
— Ну, давай, жги.
— Девушки-красавицы, как у вас дела?
Кто-то прыснул. Затем снизу послышался шепот:
— Не тупи, Киря, девчоночьи комнаты – это соседняя и та, что за ней.
— Эх, были бы тут, как в кино, такие вентиляционные шахты, чтоб любой боец прополз, давно бы домой всех переправили!
— А кроме несбыточных фантазий больше поговорить не о чем? – не остался в долгу собеседник.
— Куда нам до таких умников, как ты, Ётмир. – Кир, наконец-то, узнал голос отвечавшего и сразу скатился в стёб, — Мы ведь сами только и можем, что смиренно спрашивать, не зародилось ли у тебя каких светлых и разумных мыслей.
Сфай тут же оттеснил рыжика от вентиляции.
— Давайте сразу к делу! Полноправные бойцы ведь до вас так и не докопались?
— Не докопались. Они разбирают завал со стороны лестницы, так что мы — последние на очереди.
— У девчонок что нового?
— Всё по-прежнему. Связь держим напрямую – закуток для умывания что у них, что у нас разворотило. Трещина достаточная, чтоб руку просунуть, не то что общаться. Их комнате досталось больше, так что при материализации кто о железо, кто о камень приложился. Но всё нормально, держатся. Кто поранился – всех перевязали, терпят без писка.
— Зато потом понаблюдаем за живописно оборванными подолами и рукавами, – встрял с комментарием Кир… Тут же понял, что шутку не заценили, и серьёзным тоном добавил, — Вы там с парнями не смотрели, может, есть вариант по внешней стене хотя бы до следующей комнаты добраться? А уже оттуда — дальше.
— Да, давайте отправим кого-то из нас и предложим полноправным такой вариант, пока окончательно не рассвело. По их словам – за гостиницей нет визуального наблюдения. – Поддержал мысль Сфай.
— Смотрели мы уже. Неужели бы в первую очередь такой вариант не проработали! – Зло буркнул Ётмир, — Надо было сразу выбирать отель с балконами или хотя бы лепниной-барельефами какими, а не так, чтоб голые стены без возможности уцепиться.
— Тогда так! – Осенило Сфаймира, — Если бойцы одобрят – мы свяжем из одежды хороший канат, закрепим и спустим вам сверху. Хорошо качнувшись и оттолкнувшись, можно будет перебраться хоть к соседкам, хоть в пустую комнату справа от вас.
— А я всё ещё думаю, почему нельзя успеть настроить и передать всем кристаллы, а потом одновременно устроить Переброс на Рагад. – высказался Кир, — Ведь, получается, вам вниз кристаллы мы сможем передать прямо по вентиляции. На какой-нибудь верёвке или… блин, да тут даже резинка от трусов подойдёт. А вы через трещины сможете передать девчонкам кристаллы, сколько там надо. Их вообще у полноправных какое количество? Надо выяснить и распределить.
— Ненастроенных первокристаллов у них, думаю, хватает. – Неохотно ответил Ётмир, — Но вот во время настройки местные нас как раз и могут спалить, если хоть кто-то отслеживает маг.связки мира на этой территории. Не такое быстрое это дело – настройка нескольких телепортов подряд. И да, то, что мы можем сообщаться с соседней комнатой, не означает, что и у девчат так же. У третьей-то комнаты стены целые, для них одна надежда – на быстрый разбор завала по коридору.
— Но в соседней с вами девчачьей комнате есть же кто-нибудь достаточно ловкий и не раненый? Мы же можем спустить канат не к вам, а к ним, чтобы уже от них переправили кристалл.
— Есть. Как минимум двое.
— Спасибо за информацию. Мы ещё свяжемся, как надумаем что дельное, — Сфай дернул за плечо Киречку и начал спускаться первым, то и дело поглядывая на всё светлеющий прямоугольник окна.
— И как оно? – Ронг, Хед и остальные выжидающе замерли.
— Идём к начальству, план уже вырисовывается. – Ударил кулаком в ладонь Сфай, — Устроим мозговой штурм.
— А вкратце? И насколько рисковый?
— Идёмте все вместе, по пути поясним. – Махнул рукой Кирмир и двинулся по коридору, — Риск есть, но стоит попробовать. Вяжем канат из одежды, чтобы опустить его из вон того окна, потом из следующего. На два этажа ниже нас девушки находятся, передаём им в каждую комнату по кристаллу, а Ётмиру со-товарищи кристалл переправим просто по вентиляции. Если все остальные студенты уже освобождены, то их просто собираем в одно и то же место. Так что потребуется всего четыре кристалла, лишь бы ребята все одновременно и верно настроили телепорт.
— Вообще-то, если рассматривать вариант каната, то во все три комнаты можно просто взять и переправить по полноправному бойцу – и вуаля! – Резонно заметил Ронг, — Но если они этим вариантом не воспользовались, значит, есть причина не маячить на внешней стене даже краткое время.
— Тогда стойте, чего подорвались-то. Студенты второй ступени самостоятельно с настройкой не справятся. И если не бойцов, а кристаллы переправлять на тонких верёвках, то только тогда, когда они уже готовы к перебросу! – Подал мысль Хед.
— А значит, нужно отвлечь внимание от мест настройки кристаллов. Например – какой-нибудь явной магией, чтоб сразу перекрывающий эффект по сетке дала. – Дополнил Сфаймир, — Первая мысль – это, конечно, подорвать кристалл. Или несколько. Да так, чтобы сработало подальше от нас.
— А если запульнуть повыше и в сторону как-нибудь? Да хоть из рогатки!
— А из чего её соорудить?
— Конечно из резинки от трусов, – поёрничал Киря.
— Это что, твоя идея-фикс?
Но парень только ухмыльнулся.
— Нет, пацаны, я понял, это провальный план. – Высказался Сфай. – Есть как минимум одна загвоздка. Тот, кто будет отвлекать внимание на себя, не успеет выстроить свой собственный переброс на Рагад. И попадётся.
— Не-а, — даже потёр руки Кирмир, — Не попадётся. Но чем дольше мы здесь сидим, тем больше шанс, что нас обнаружат. Это разве не ясно? А я… точно знаю, как, что и кому можно отмагичить в самом дальнем уголке этого здания или даже за его пределами.
Он был уверен, что именно ему, Кирмиру Авнеру, придется устраивать отвлекающий манёвр. Да, кристаллы запрещалось заранее настраивать на мир Руубака из соображений секретности, но для очень ограниченного числа лиц существовала разработанная исключительно в Астральном Домене настройка возврата, встраиваемая, точнее даже – вживляемая на глубинном уровне – в само тело. Пусть болезненную и крайне энергозатратную, с периодом возобновления не чаще полугода – но её всё же использовали на тех, кого руководство намеревалось сохранить любой ценой. Не будь такой настройки, отец ни за что не отпустил бы Кира вместе со всеми на экскурсию в другой мир. Уж глава отдела Магов Быстрого Реагирования мог себе позволить подобный «спасательный круг» для единственного сына!
Для того, чтобы задействовать настройку, стоило лишь сознательно пожелать возвратиться на Рагад и представить ментальный маяк. Этим студент и собирался воспользоваться сразу же, как только подорвёт нужное количество кристаллов, отвлекая всё внимание на себя. Пусть после этого он на полгода останется без экскурсий, но хотя бы поможет своим.
К слову, для той же Фаи, к примеру, никакой «настройки возврата» не предполагалось, и отец даже не соизволил объяснить Кирмиру, почему. А вот Ётмиру «настройку» вживили чуть не при первой материализации, когда точно никаких перемещений в другие миры не предполагалось.
— Идеальный момент, чтобы мне показать себя! – Авнер-младший повёл плечами, разминая шею, — Если кто ещё не догадался, я герой дня. Потому что только я могу вернуться на Рагад в любой нужный мне момент…
— Если не хвостишь, то круто, чё, – высказался Хед, — Давай, жги.
Кир непроизвольно глянул в оконный проём — на пустой помост в центре площади. О массовой казни, увиденной из окна четыре с лишним земных дня назад, осталось самое неприятное впечатление, которое не скоро изгладится. Но именно в момент казни студент и успел на самой грани восприятия заметить человека, четко обозначившегося как «свой», и потому постарался максимально запомнить черты лица, вместо того, чтобы воспользоваться очень полезной и именно на случай опасности предусмотренной «настройкой». Впору гордиться тем, что, не будучи ещё полноправным бойцом, Кирмир стал Обнаружившим и по факту — спас новичка от неминуемой гибели. Одна надежда, что обстоятельства обнаружения на Земле и провальные действия в самом начале контакта уж как-нибудь, да сгладятся. Позабудутся.
«Развлекается уже, небось, в стенах Академии, а ты ползай тут по грязи и пеплу», — подумал парень.
На следующий день, двадцать пятого сентября, после завтрака сыновья волхва с жёнами собрались лететь в Песок, чтобы пару часов побыть в родительском доме с матерью и после этого лететь на космодром.
Нина попрощалась с ними, уже не надеясь увидеть снова, но Всеслав пообещал вернуться к Масленице, а Всемир — к Купале.
— Надо закончить учебный год и кому-то сдать кафедру, — сказал Всеслав, — и что-то порешать с квартирой… не хотелось бы продавать…
— Сдайте в аренду местному ОЗК, — тут же предложил Платон, — пусть поселят пару киборгов. Они и порядок поддержат и поохраняют.
— Мы подумаем, — совершенно серьёзно ответил Всеслав, — а теперь до встречи. Нам пора лететь.
— До свидания, — и Платон протянул профессору руку.
Всеслав удивился — но руку пожал и пошёл садиться в флайер, вслед за ним пожал руку Платону Всемир. И тоже сел в машину. Гости улетели, пообещав вернуться через полгода — верилось с трудом, но расстались по-хорошему.
***
Вечером того же дня Нине позвонила Мира и спросила, можно ли Раджу в субботу слетать в гости в Кротово? Мира находилась в мастерской Раджа вместе с Любице и Алёной, которые явно что-то лепили из глины.
Нина оторвалась от перевода статьи на терминале в гостиной своей квартиры и сначала не поняла толком, зачем Раджу вообще куда-то лететь, если он не только лепит свистульки, но и охраняет дом.
— Ну, ему же надо познакомиться с родителями Беляны… иначе ей не разрешат летать к нему в гости… у неё же нет своего видеофона, каждый раз у кого-то просить надо. Она только ему и звонит… рассказывает о школе и вылепленных свистульках, а он только молчит и лепит…
— То есть, он сам решил лететь в Кротово? — удивилась Нина, зная, как не любит Радж куда-либо ходить или летать без крайней необходимости.
— Ну… он молчит… — начала говорить Мира, и замолчала, увидев недовольное лицо парня. Алёна тут же пояснила:
— Это родители Беляны хотят его увидеть. Просто познакомиться, чтобы быть уверенными, что от этого общения не будет вреда Беляне. Дробот их уверяет, что Радж классный мастер по керамике, но не очень общительный. И… они знают, что Радж DEX… а ему же надо учиться общаться с людьми, он же совсем нигде не бывает…
Только тут дошло до Нины, в чём же дело. Родители девушки хотят своими глазами увидеть этого загадочного киборга, для которого уже все младшие девочки в деревне лепят свистульки. В деревне лепку из глины игрушек никогда всерьёз не воспринимали, а тут три младшие дочери взялись лепить, да так, что на занятие вышивкой или прогулки после школы не оставалось времени.
— …по совету родителей Беляна пригласила Раджа в гости, — продолжала говорить Алёна, — он не ответил ни «да», ни «нет» и сказал, что надо обратиться к лицу с правом управления.
— Можно, конечно. Радж, я не против, но только если ты сам хочешь этого. Без прав управления, только для знакомства… может быть, научишь девочек лепить правильно. Если опасаешься что-то не то сказать или сделать в незнакомом доме… я могу попросить Василия слетать с тобой. Он знает многих людей и знает обычаи… позвонить ему?
Радж молча переводил взгляд то на девушек, то на Нину на экране видеофона, словно не решался что-либо сказать, и Нина добавила в звонок Василия и объяснила ему, в чём дело. Василий мгновенно согласился, так как в этой деревне он сам ни разу не был, и даже предложил свозить Раджа на своём флайере.
Радж думал почти полминуты, потом тихо пробурчал:
— А дом кто охранять будет?
— Это всё, что тебя беспокоит? — рассмеялся Василий, — попрошу Бернарда, он выходной завтра. Или любого другого DEX’а из посёлка… Алия может прийти поиграть в песочнице. Или Эка… или все трое по очереди. Не волнуйся, всё будет отлично… слетаем одним днём и всего на полдня. Только сегодня уже поздно… завтра у меня две экскурсии… попрошу Гранта их провести. Прилечу после обеда. Мира, позвони в Кротово, пусть встречают завтра примерно полтретьего пополудни.
— Хорошо, скажу. Спасибо! И пока, — ответила Мира и отключила связь.
***
Ровно в половине третьего часа пополудни двадцать шестого сентября флайер с Василием и Раджем опустился перед домом родителей Дробота и Беляны — и Василий включил прямую трансляцию на планшет Нины. Предупреждённая им ещё на подлёте Нина вместе с Хельги поднялась в башенку над крышей и включила планшет.
Василий показывал, как отец семейства вместе с сыном и двумя киборгами вышел встретить гостя с хлебом и солью, Нина тихо комментировала, а Хельги по её просьбе передавал её слова по сети обоим DEX’ам.
Василий предельно серьёзно и важно, как и следует старшему брату, принял хлеб на доске, отщипнув и съев кусочек, за ним то же самое проделал Радж. Они оба были так непохожи друг на друга! — общительный блондин Василий и замкнутый брюнет Радж — что мать семейства, начисто забыв, что они киборги, вслух засомневалась, что они братья.
— Так мы же из разных партий, — рассмеялся Василий, — и из разных лабораторий… так вы забыли, что мы киборги? Мы братья по обряду, это правда.
Нина смотрела, как они вошли в дом и сели за накрытый стол, как за этот же стол сели отец Беляны, её брат Дробот и два их киборга-парня, DEX и Mary, как мать семейства и Беляна прислуживали за столом и как неловко чувствовал себя Радж при этом… и радовалась тому, что догадалась попросить Василия слетать с ним в деревню.
Василий был многословен и улыбчив, стараясь сделать возможно больше записей — если не разрешено будет использовать в музее, то в архиве семьи Сомовых-Лебедевых они лишними не будут — и пытаясь добыть для музея хоть пару предметов, сделанных вручную, для основного фонда.
После разговора за столом отец Беляны и парни прошли во двор, где Раджу и Василию пришлось-таки показать бесконтактный бой, чего не хотели оба — но пришлось, так как в семье хотели быть уверенными, что Радж в будущем сможет защитить свою девушку. Потом все прошли обратно в дом — и Радж молча показал, как он лепит свистульки, а Василий комментировал его работу за двоих…
Гости пробыли в деревне два с половиной часа, в результате отец разрешил дочери общаться с «…этим странным парнем. А не пора ли сменить ему имя? Ты подумай, может, и уговоришь… я бы назвал его Доброделом». Мать Беляны и Дробота подала Василию на обратный путь пакет с пирогами в подарок, а потом с согласия мужа отдала Василию для музея две старинные расписные прялки.
Обратно оба киборга летели вполне довольные: всё оказалось совсем не страшно и обошлось без повреждений, чего опасался Радж, а Василий уже оформлял документы на однодневную командировку.
Нина тоже была довольна, так как теперь Радж вынужден будет начинать общаться с людьми. Хоть так для начала. Когда она вернулась в свою квартиру, попросила Платона купить для Беляны недорогой видеофон, чтобы она могла звонить Раджу сама. Платон просьбе совершенно не удивился и уже через минуту сказал, что дрон с подарком уже летит в Кротово.
***
На следующий день, утром двадцать седьмого сентября, Лёня без предварительного звонка привёз десять армейских DEX’ов, доставленных в лабораторию прямо с поля боя. DEX’ы береговой охраны сообщили Платону о приближении черно-белого флайера — и он вместе с Ниной и Хельги пошёл к медпункту.
Привезённые киборги выглядели просто ужасно, так, словно их не кормили не меньше месяца и регулярно избивали при этом. Из десяти бритых наголо киборгов шесть были «семёрками» в возрасте до полугода. Где именно идёт такая война, что киборги повреждены до степени нестояния на ногах и полуторапроцентной работоспособности, дексист не сказал, но заявил, что в лаборатории с ними ничего делать не стали, только зашили открытые раны и отправили.
Платон в ответ на это немедленно позвонил Эве, и она пообещала прибыть возможно скорее.
— Зря ты это, — нахмурился Лёня, — они все прооперированы… только накормить и дать отлежаться.
— Если так прооперированы, как в прошлый раз, то не помешает прооперировать снова, — холодно ответил Платон, — прошлых, скорее всего, практиканты зашивали… кое-как и наскоро. Спасибо, что живыми довёз.
— Ну, как знаешь, пока, — буркнул Лёня, кликнул Оскара, передал документы и полетел обратно.
Пока ждали Эву с Бернардом (который с согласия Светланы уже переехал жить в дом пани Софии, где жила Эва с детьми и мэрькой), Саня выдал по банке кормосмеси тем, кто мог сам есть, и поставил капельницы тем, кто не мог, и всем сделал инъекции обезболивающего, которое с катастрофической скоростью заканчивалось.
А Нина с Платоном пытались понять, с чего это Борис так расщедрился. С одной стороны — есть договор, по которому он обязался передавать ОЗК всех привозимых к нему киборгов, и этот договор до сих пор им соблюдался. А с другой стороны — он без проблем мог бы всех утилизировать или разобрать на органы в своей лаборатории так, что никто никогда не узнал бы об этом, и не надо было бы тратиться на кормосмесь и одежду для них.
— Интересно, сколько он за них запросит? — тихо спросила Нина, не называя имени.
— Судя по их состоянию, — так же тихо ответил Платон, — не более тысячи за каждого… хотя я и полсотни бы пожалел… но платить придётся по его квитанции полностью. И… Саня попросил пригласить Ираиду Петровну из посёлка, нужны новые рецепты на обезболивающее… у Сани до сих пор нет права подписи на рецептах. Она прилетит после обеда.
— Это всё хорошо… но и очень дорого. Но надо. Конечно, ребят будем лечить… Сильвер один справится с охраной? Попроси Волчка организовать круглосуточное дежурство DEX’ов на медпункте и сразу переведи Самсона на медпункт на время их лечения, пожалуйста, всё-таки большинство раненых «семёрки»… а когда поправятся, надо будет усилить ими береговую охрану.
— Всё будет хорошо… и ребят вылечим, и лекарства закупим… ягоды продадим, часть мёда продадим, часть козлят продать можно… не переживай так, всё будет хорошо. Я вызвал Свена, прокатишься по островам и он отвезёт тебя домой. Я подожду Эву и Ираиду, сразу закажу всё, что они выпишут, и заплачу.
Свен подал коляску уже через четверть часа — и Нина сначала попросила его довезти её до модуля волхва. Учитель был у модуля и о чём-то увлечённо разговаривал с Волчком — и Нина уже хотела повернуть назад, чтобы не отвлекать их, но волхв сам заметил её и подошёл. Нина поздоровалась и сразу попросила Волчка сходить на медпункт и помочь Сане с организацией охраны, а когда DEX ушёл, Нина начала рассказывать о новичках.
— Я уже знаю, — ответил старик, — хорошо, что их привезли сразу сюда… а почему без звонка, так чтобы живыми довезти. Чтобы филиалу «DEX-company» статистику не портить. Я схожу туда перед полуднем. Не против, если себе одного выберу, сухостой на дрова для кродирования собирать?
— Давно пора тебе помощников набрать, — ответила Нина, — «шестёрок» можешь взять всех, их три парня и девушка. «Семёрками» усилим береговую охрану. Но лекарства заканчиваются, Платон новые заказал…
— Переживаешь, что деньги Змея закончились? Будут деньги и скоро. Помнишь, как привозили восемь коров? Этот банкир скоро снова позвонит, не отказывай сразу, а посоветуйся с мужем. Всё будет хорошо… и очень скоро.
После прощания с волхвом Нина захотела посмотреть посёлок и Свен направил коня обратно на Жемчужный остров.
Главная и самая длинная улица, ведущая от модулей к дому гидролога на другом конце острова, была уже была заасфальтирована, четыре коротких улицы, пересекавших главную, имели пока грунтовое покрытие. Тихо шуршали колёса, чуть громче стучали копыта двух коней — Хельги на Диване ехал чуть сзади коляски — всё было хорошо и правильно.
Доехав до сада, она вышла из коляски, поздоровалась с Ратко и ребятами, посмотрела, как садовники укрывают фруктовые деревья на зиму — и уже совершенно спокойная поехала к дому.
Дэннис Болтон курил на крыльце главного здания фермы «Джигзз» и наблюдал за безлюдным шоссе. Со стороны Лондона показались огни большой машины, и американец, быстро потушив сигарету, вошел в дом. Слева от входных дверей имелось простое, но верное укрытие – французское окно, занавешенное плотными гардинами и сеткой из органзы. Это был идеальный вариант оставаться не замеченным в вестибюле фермы.
Звук автомобильного мотора был незнакомым. Болтон скрылся в своем убежище и весь превратился в напряженное ожидание. Вот машина остановилась на парковочной площадке. Хлопнула дверца, раздались одинокие шаги. Болтон немного расслабился и через воздушную органзу попытался рассмотреть визитера. Что-то смутно знакомое привиделось ему в женской фигуре, медленно поднимавшейся на крыльцо фермы. Но вот что именно? Быстрого ответа не находилось.
Женщина прошла в дом и громко позвала хозяев. Может быть, голос? Но никаких особенностей или знакомых интонаций он разобрать не смог. И все же… Рост – сто семьдесят, плюс-минус три сантиметра, размер – сорок восьмой, волосы… Волосы! Тицианова медь! Эта сучка Элис, подстилка дражайшего сэра Арчибальда Сэсила Кроу! Значит, и сам старый котяра укрылся где-то поблизости. Неужели эти остолопы провалили все дело? Болтон усилил контроль за дыханием.
Ночная посетительница тем временем отыскала лампу, и холл заведения залил уютный, приглушенный свет. Болтон, боясь пошевелиться, с досады кусал губы. А если это не она? Но ни малейшей возможности вести наблюдение за гостьей! Как же он не предусмотрел такой поворот дела?! Трогать же гардину – чревато. Послышались женские шаги на лестнице, ведущей на второй этаж. Восемнадцать ступенек – девятнадцать шагов. Болтон мысленно фиксировал их счет. Семнадцать, восемнадцать…
Увлеченный счетом он чуть было не пропустил подъезжающий автомобиль. Судя по звуку мотора – приехали его люди. Он немного расслабился. Мало ли в Англии рыжих девок! Сейчас все разъяснится, но он все равно готов к любому повороту событий.
– Смотри-ка, Перси, кто-то еще приехал!
Через молочную сетку легкой занавески Болтон видел только Палпа. Что касается Одуна, скрытого за углом здания, то здесь зрение Болтона было бессильно. А на слух… Проклятые кафры были для него все на один манер – и по тяжелым, резким запахам тела, и по старательному выговору английских слов.
– Крутая тачка, брат! Мне бы такую!
– Да ты знаешь, сколько она стоит?!
– Наплевать, главное, чтобы Болтон заплатил положенное, а машинку эту и угнать можно!
Дегенераты! Болтона перекосило от гнева. Выходить или подождать? Что они там застряли у этой машины и что там за машина такая?
– Как ты думаешь, Болтон сегодня заплатит или как всегда растянет удовольствие?
– Не выйдет с рассрочками, мокруха – это святое!
Дэннис медленно отвел полу пиджака и, стараясь не касаться гардины, переместился поближе к входу. Сейчас будет вам полный расчет. А девка? Если спустится, то и ей не повезет. Звук шагов на крыльце. Открываемая дверь.
– Свет горит, значит, нас ждут. Наверное, и выпивка приготовлена для славных тружеников, а, как ты думаешь?
Дэннис аккуратно прихватил край гардины двумя пальцами. Свинчатка в нижний угол была зашита заранее, и он был уверен, что тяжелое полотно послушно отойдет в сторону не хуже деревянной двери. Потом быстрый поиск цели, два контрольных, и всё, Дэннис Болтон растворится в синем космосе английской ночи.
Дыхание чуть сбилось, и он замешкался на несколько мгновений, чтобы его восстановить. Раз, два, три!
Рука резко отмахнула штапельную завесь и с одновременным полушагом вперед он поднял пистолет.
Но чужая пуля первой ударила Болтона в плечо. Он вскрикнул, отвлекая противника и запоминая, куда упал пистолет, и сразу же нырнул за гардину.
Одновременно с этим огромный негр, исполнявший роль Одуна, закрыл собой предателя Палпа и оттеснил опекаемого в дальний сумрак холла.
Элис, Эймс и Кроу в наступившей секундной тишине увидели, как из-под украшенного бахромой гардинного среза показалась смуглая мужская кисть и потянулась к лежащему на полу оружию.
– Господа, – тихий, сухой голос Кроу нарушил молчание, и тут же, словно по команде, громкая работа трех пистолетных стволов наполнила батальными звуками холл фермы «Джигзз». Едкий пороховой дым казенных боеприпасов резал глаза и першил в носоглотке.
Стрельба стихла так же дружно, как и началась. Вхолостую цокнули бойки, и стрелки выщелкнули пустые магазины. Сэр Арчибальд положил свой «питон» на стойку портье и медленно подошел к изорванной пулями занавеси.
Он аккуратно разобрал окровавленные обрывки ткани и увидел белое лицо тяжело, с хрипом, дышащего Болтона.
– Это была жадность, Дэннис, только жадность. Джейн я тебе не отдал бы ни за что…
Американец конвульсивно задергал головой, в уголках его рта выступили кровавые пузыри.
– У меня есть… Я куплю… Жизнь… Ключи… Перстни…
Но предсмертные хрипы мешали ему говорить. Болтон попытался ухватить Кроу за штанину, но смуглая рука с широко расставленными пальцами не нашла намеченной цели. Он в последний раз дернул головой и затих.
Автомобиль Эймса остановился перед домом Джейн.
– Гроций…
– Да, мисс Болтон?
– Скажите, можно ли организовать доставку письма в Ленинград, но… Лично адресату?
– Мисс Болтон, если вы обращаетесь ко мне как к лицу официальному, то я скажу вам категорическое «нет». И в этом случае вам лучше обратиться за помощью к сэру Арчибальду. Но если ваш вопрос адресован Гроцию Эймсу как человеку, испытывающему по отношению к вам дружеские чувства, то я отвечаю «да».
– Спасибо…
– Погодите с благодарностями, Джейн. Проблема не в моих возможностях, а в том, насколько целесообразно и необходимо посылать письмо. Не кажется ли вам, что для всех участников ленинградских событий было бы лучше оставить все на своих местах?
– Хорошо, Гроций, я отвечу вам по-дружески откровенно. Дело не в том, что лучше, а что хуже. Мне это просто НАДО!
Джейн выскочила из машины и на цыпочках, чуть касаясь остывающего асфальта пальцами босых ног, взбежала на крыльцо. У освещенных дверей она обернулась и послала провожатому изящный воздушный поцелуй…
– Как себя чувствует мисс Болтон, Гроций?
– Я прямо от нее, сэр. Все в порядке, – Эймс выложил перед шефом пачку поляроидных снимков.
– А русская?
– Легкая истерика, сэр. Но все уже позади, и я думаю, что миссис Иволгина преспокойно досматривает второй сон.
– Второй, не третий? – Кроу внимательно рассматривал глянцевые фотографии и не обратил внимания на оставленный без ответа вопрос. – Идентификация, Гроций?
– Это простые уголовники, сэр. Как мы и предполагали. Мистер Болтон играет свою игру, как всегда, в дурной компании. Убитый, – он выбрал один из снимков, еще не знакомый Кроу, – вот здесь, сэр, он выглядит получше. Так вот, убитый – некто Перси Одун, гаитянец, бывший торговец живым товаром. Что-то там не поделил с тонтон-макутами, поставлявшими ему девушек, и был вынужден бежать в Америку. Водитель наш, из бывших торговцев наркотиками. Эрик Палп, двадцати восьми лет, готов сотрудничать.
– Кто работает с Палпом?
– Элис, сэр.
– Показания против Болтона получены?
– Извините, я провожал мисс Болтон и русскую.
– Тогда едем в контору. – Сэр Арчибальд тяжело поднялся с места и достал из выдвижного ящика стола вороненый полицейский «питон». – Поедем на моей машине, – он ловко выкинул револьверный барабан, удовлетворенно хмыкнул и с грохотом задвинул ящик. – Но за руль сядете вы, Гроций…
Китообразный «Бентли» Кроу остановился неподалеку от офиса «Восточно-индийской компании», на Тредниддл-стрит, в том месте, где Барт-Лейн пересекает Лоудберри. Буквально в тот же момент дверь конторы беззвучно отворилась и выпустила в ночную тишину спящего Сити фигурку-призрак с развевающимися на бегу пышными волосами цвета меди. Ночная фея быстро добежала до машины, вспыхнули фары, и «Бентли», утробно рыкнув мотором, сорвался с места.
– Куда? – коротко спросил Эймс, лишь только Элис захлопнула за собой дверь авто.
– Загородная ферма «Джигзз», что-то вроде мотеля на шоссе между Эшли и Мюрреем, он там единственный постоялец, хозяева на ночь уезжают.
– Как высоко вы оцениваете мистера Палпа в качестве рассказчика, Элис?
– Не Чосер, но кое-что поведал.
– Про себя или про Болтона?
– Про всех. В Англию они прибыли неделю назад из Марокко. В Рабате мистер Болтон закупает все необходимое для своих кочевых друзей и с караванами отправляет в Сахару. Одун и Палп были у него на подхвате – черный сопровождал грузы до места на территории Африки, а наш говорун был сюрвейером на судах, доставлявших оружие в Марокко.
– Странный человек этот Дэннис Болтон. – Кроу обернулся к Элис. – Никогда не ищет легких путей! Впрочем, он известный любитель экзотики и не нам оценивать его профессиональные качества. План операции прост. Вы, Элис, пойдете первой и изобразите что-нибудь в духе «ночь застала в дороге, нуждаюсь в пристанище». Чем проще и безыскусней, тем лучше. Эймс и я находимся снаружи. Машина Палпа должна подъехать через двенадцать минут после проникновения Элис на ферму, а там, господа, действуем по обстановке. В любом случае будем надеяться на возбужденное состояние мистера Болтона и его природную нетерпеливость. И самое главное — при первой же возможности стреляйте, не раздумывая. Эймс, свяжитесь с оперативной группой…
Пламя окатило гигантский валун, на котором сидело соломенное чучело, и струйками стекло на землю. Камень на мгновение вспыхнул, сухо хрупнул и тут же рассыпался чёрной крошкой.
Всем известно, что температура драконьего пламени — дофигище градусов по фаренгейту, и поэтому…
— Дозировать, Пётр, я же объяснял на уроке — дозировать и контролировать! Тебе нужно всего-навсего припугнуть одного конного латника, а не сжечь всё живое и неживое в радиусе километра.
— Я пытаюсь! — оправдывался юный Пётр, деликатно покашливая в сторону чёрным дымом. — Но я никак не пойму, как!
— Тебе на день рождения мама торт готовит?
— Ну, да…
— Со свечками?
— Со свечками.
— Вот и представь, что тебе нужно задуть свечку.
Учитель уже добыл откуда-то ещё одно чучело и теперь аккуратно усаживал его на валун, соседний с пострадавшим.
— Приготовился? — Пётр осторожно кивнул. — Давай!
Пётр сложил губы трубочкой и тихонько подул — струйка теплого воздуха чудом добралась до чучела и чуть взъерошила соломенную шевелюру.
— Мммммм… Хорошо… Ну, хорошо же! А теперь просто представь, что свечка на торте большая. Огромная такая свечка. Ростом примерно с конного рыцаря.
Пётр зажмурился, дунул, и гранитный валун растёкся лужей чёрной сажи.
— Да что ж это такое! Да что ж… — учитель тоже зажмурился, вздохнул и, тихонечко шевеля длинными седыми усами, досчитал до десяти. — Хорррошо. Молодец. А теперь попробуем ещё раз.
Следующий валун испарился.
Ещё один взмыл в небо облачком серого пепла и был унесён ветром.
Расплавился.
Исчез.
Спёкся.
Превратился в прах.
Впитался в землю.
Сначала у учителя иссяк запас чучел. Потом на поляне закончились валуны.
Ведущий практические занятия в третьем «Б» классе дракон Ефим Борисыч судорожно мял в лапе украденные по случаю алмазные чётки и вспоминал, что же им такое полезное рассказывал преподаватель на курсах управления гневом.
Закрыть глаза. Закрывал. Отрешиться от окружающего. Отрешался. Глубоко дышать пупком. Дышал. Считать до сотни и обратно. Считал. Что ж там дальше-то было? А, вспомнил…
Не кричать. Главное не кричать на ребёнка. Он не виноват. Он ни в чём не виноват. Он старается. Учится. У него, наверное, неполная семья, сложное детство и крохотные свечки на именинном торте. А то, что мне хочется на него орать — это моё собственное бессилие и профессиональная несостоятельность. Непригодность. Ущербность. Бездарность. Неполноценность. О,Великий Янмар, Отец Драконов, прости меня… но как же хочется орать…
— Ефим Борисыч, что с вами, вам плохо? Ефим Борисыы-ы-ыч, вы меня слышите? Ау? — Ефим Борисыч, успешно отрешившийся от окружающего и глубоко ушедший в собственные страдания, не услышал приближения Петра и аж подпрыгнул от неожиданности.
— ЧТО?!!! Ну чего тебе ещё надо, а, малец? Чего ты хочешь от меня?
— Я совсем безнадёжен, да? — в круглых жёлтых глазах маленького дракона стояли слёзы.
***
-ФИМА-А-А!!!… Сс-с… сыночка! Что ж ты опять натворил, дд-д… душа моя… — Роза Моисеевна тяжело дышала, закатывала глаза и судорожно шевелила губами, словно бы подбирая правильные слова. — Это ж пятая пещера за пять лет! Пятая! Ты понимаешь своей головой, мм-м… мальчик, что приличных пещер в этом районе больше совсем уже не осталось? И нам придётся переехать. И с этого дня все Дни Рождения — только на воздухе. Торты — отдельно, свечи — отдельно. Я таки очень устала рассказывать бабушке Розе, каким на вкус был её тортик, которого мы так ни разу и не успели попробовать.
***
— Нет малыш, совсем нет. Ты не безнадёжен. Не волнуйся. Ты ещё и других будешь учить.
Я ПРОСТО ХОЧУ ДОМОЙ, ХЛО
— Что ты там возишься?
— Чем выёггживаться бестолку, лучше бы помог!
Вдвоём они кое-как запихнули несуразное тело в конвертер. Когда в глотке чудовища, превращающего любой мусор в энергию, скрылась последняя пара ног в модных лакированных тинках, Шу выдохнула и утёрла лоб. Глубоко утопила в металл стены большую жёлтую кнопку. По стене побежала строка символов, заморгала красная рамочка.
— Да, да! Зануда! Да! Подтверждаю! — Шу хлопнула лапой по кнопке. — Жри уже!
Дверца глухо щёлкнула, закрываясь. Лёгкая вибрация, гул пришедшего в действие механизма.
Через десять секунд всё смолкло.
— Одной проблемой меньше…
— Или больше! — припечатал хмурый старпом, возникший из-за поворота внезапно, как несварение. — Это как посмотреть.
— Да уж, это как посмотреть, — подтвердил Хло, деловито закатывая рукава повыше.
Конвертер чихнул, доедая старпома.
Лампочки в коридоре разгорелись ярче.
— Зачем ты пупнул капитана?
— А что мне было с ним делать, в щёчку целовать?
— Натянул бы и всё! И летели бы сейчас не ёгг знает куда, а туда, куда надо!
— Ну, пупнул и пупнул! Велика важность!
— А старпома?
Хло замялся. Старпома он пупнул случайно, как-то само получилось… но признаваться в этом было позорно. Иначе какой же он ойг? Никакой! У настоящих ойгов ничего само не получается, только специально.
— Он заслужил! — нашёлся Хло.
— Но мы же договаривались без пупства! У нас уже двое пупнутых — а родная Ко всё так же далека.
— Я что-нибудь придумаю!
Шу уселась на хвост и принялась расправлять перепутавшиеся ноги. Все двадцать пар.
— Я просто хочу домой, Хло! Просто хочу домой! Скажи мне, разве я многого хочу?!
— Успокойся, Шу, успокойся! Совсем немного осталось! — невысокий плотный Хло сновал по маленькой каюте, дробно цокоча коготками по тёплому пластику пола и задевая стены длинным суставчатым хвостом. — Потерпи ещё самую чуточку!
— Потерпи?! ПОТЕРПИ?!!! Мне, между прочим, скоро сто двадцать пять лет! Сто! Двадцать! Пять! — подвывая, трагически продекламировала Шу и распласталась по полу. Ноги опять перепутались. — Ещё столько же — и всё! Всё!
— Что — всё?! — озадаченно уточнил Хло, грызя коготь.
— Самцы! — зло щёлкнула жвалами Шу и возвела к потолку правый глаз. Левый в это время внимательно следил за собеседником. — Ещё через каких-то несчастных сто двадцать пять, я уже не смогу откладывать яйца! Я перестану существовать как иигли! О-о-о, это просто убивает меня…
— Ну, не сможешь ты откладывать яйца, и что?
— Как что? Как — что? Я стану не нужна тебе! Кому нужна старая серая иигли, которая не может продолжать род… — Шу свернулась на полу в спираль и начала судорожно свивать и развивать ярко-оранжевые кольца. Чешуйки тёрлись друг о друга с громким несчастным шшшк-шшшк.
— Да? Я как-то не думал об этом…
— Видишь? У меня вот-вот жизнь рухнет, а ты «не думал об этом»!
На потолке замигала тревожная лампа. Через несколько секунд пронзительно заголосила сирена, в коридоре прогрохотали тяжёлые форменные тинки, кто-то рявкнул команду. Ничего-ничего, пусть бегают, пусть ищут.
Капитан и старпом светят на них лампочками в коридорах.
— Отвези меня домой, Хло, — жалобно проскрипела Шу, сменив тактику. — Пожалуйста.
Оба фасетчатых глаза преданно уставились на Хло, своего ка-рани, друга-на-сезон.
— Сейчас все лягут спать, я прокрадусь в пункт управления и натяну навигатора. Мы проложим правильный путь, и ты скоро увидишь Ко, моя прелесть.
Шу перевернулась на узкую чешуйчатую спинку и раскинула лапки. Все двадцать пар.
— О, Хло! Мой Хло! Мы увидим Ко, я отложу яйца и откушу тебе голову. Как же это прекрасно!
— Как же прекрасно! — мечтательно повторил ка-рани.
Появление ветерана на борту круизного лайнера «Граф Цеппелин» означало провал операции «Резон» – теперь Уинстон не выпустит Звереныша из своих лап. Лучшие работники Секьюрити Сервис расставили множество ловушек для его людей: поломка моноциклета того ветерана, что дежурил на Питфилд-стрит, закрытие телеграфа в таксопарке, запрет на просмотр списка пассажиров «Графа Цеппелина» и исключение из этого списка ребенка Ричарда Баттлера… А главное – кордон у выхода к лифтам, поднимавшим пассажиров на борт дирижабля. Надежду на кордон полковник питал напрасно – ветеран действовал с удивительной наглостью (за которую Первому лорду Адмиралтейства еще предстоит ответить!), на этот раз не скрывая своей истинной сущности, и так напугал полисменов и агентов Секьюрити Сервис, что те без зазрения совести признались в собственной трусости. Впрочем, их отвага вряд ли могла бы что-то изменить.
Полковник сразу понял, что проиграл. И не собирался оправдываться – умение признать свое поражение он считал признаком ума, силы и благородства. А предаваться самобичеванию у него пока что не было времени.
Да, все было готово к варианту «Резон-2», но он не выглядел таким чистым, как первый… Грубая работа агента Картера отчасти оправдывалась поспешностью, но полковник считал, что и запасные варианты надо готовить со всей возможной тщательностью. И работа Картера увенчается успехом – именно благодаря своей топорности, прямолинейности и беззастенчивости.
Если Аллен остался в Лондоне, значит он все же работал на Уинстона. Это наиболее вероятно. А теперь просто подставил немку с ребенком? И то, что Аллена повезли на Уайтхолл, полностью эту версию подтверждало. Но зачем тогда наручники? Почему ветеран, поднявшийся на борт, не уничтожил Звереныша сразу?
Связь с круизным лайнером оборвалась через несколько минут после отлета. Полковник не сомневался в том, что это дело рук ветерана. На секунду мелькнула мысль, что дирижабль уничтожен – вместе со Зверенышем… И в глубине души затеплилась надежда: может быть, Аллену сохранили жизнь для допроса?
Но, обратившись к диспетчерам воздушного порта, полковник быстро получил ответ: «Граф Цеппелин» следует положенным курсом, нет причин говорить о возможности крушения, хотя связь с дирижаблем установить не удалось. Диспетчеры подозревали поломку радиотелеграфа и не углядели в ней никакой опасности. Но ведь агенты МИ5, наблюдавшие за Алленом и Кинг на борту круизного лайнера, тоже не выходили на связь и не отвечали на запросы – а значит, телеграфное сообщение было каким-то образом блокировано.
Конечно, полковник немедленно доложил о случившемся директору Бейнсу. Конечно, за дирижаблем установили наблюдение более пристальное, чем из диспетчерской порта, но время шло, а он двигался прежним курсом.
Снова мелькнула робкая надежда: Аллен придумал что-то такое, что заставило ветеранов отказаться от вмешательства в операцию «Резон». Но что? И как военное министерство может ему помочь в завершении операции?
Полковник не сомневался, что Адмиралтейство только посмеется в ответ на требование МИ5 выдать Аллена, но ошибся, – с Уайтхолла ответили, что Секьюрити Сервис может забирать шпиона прямо сейчас, но ветераны будут его сопровождать во избежание побега.
И тогда полковник предположил, что сбываются самые худшие его подозрения: Аллен работал не на ветеранов, а на Второе бюро. И если Франция заполучит Звереныша, то непременно поднимет колоссальный скандал, который дорого обойдется Великобритании. Полковник не мог говорить об этом наверняка, просто не находил другого логичного объяснения происходящему.
Но ветераны – они же патриоты! Если они и выступали против решений правительства, то все равно всегда действовали в интересах Англии! Не могли же они с чистым сердцем отдать Звереныша лягушатникам? Или нынче они руководствуются лишь интересами человечества и идеями гуманизма, а на родину им наплевать? Или Звереныш все-таки будет уничтожен, и это вопрос времени?
Директор Бейнс всегда смеялся над подозрениями полковника. Попробовал посмеяться и теперь – но уже не так уверенно.
И если раньше, когда ситуацию можно было контролировать, полковник искал подтверждения своим худшим подозрениям, то теперь оставлял себе микроскопическую надежду на победу: вдруг Аллен догадался правильно соврать ветеранам? Он разгильдяй и неряха, но ведь далеко не дурак…
***
Доктор заговорил только в лифте:
– Вы сегодня дважды чрезвычайно меня удивили. Я не могу не восхититься вашим решением. Конечно, шпионаж в пользу Советской России ничем не лучше шпионажа в пользу нацистской Германии, но получается, что мы делали общее дело. Я истинный патриот Великобритании, но я, несомненно, антифашист, как и большинство моих товарищей. И потому мне бы вовсе не хотелось видеть вас ни на скамье подсудимых, ни в тюрьме. А получается, что я пусть и косвенно, но виновен в вашем плачевном положении.
– Доктор, и вы, и я выполняли свой долг. Я конкретно и сознательно занимался шпионажем в пользу своей страны против вашей. Так что не вините себя в том, в чем не виноваты.
– Если бы вам удалось улететь с миссис Кинг, вы бы сорвали переговоры Англии и Германии, но находясь вне пределов досягаемости как английских, так и немецких спецслужб.
– Ну, в общем-то, я бы предпочел сейчас лететь на «Графе Цеппелине» вместо Маклина, что говорить. Может быть, мне стоило довериться вам и вашему подразделению. Но я не был уверен, что вы станете играть на моей стороне. И из Центра мне это запретили. Кстати, ваш друг разоблачил меня в первые же минуты разговора.
– И ничего мне не сказал?! – Доктор обиделся искренне, как мальчишка.
– Но он ничего не сказал и своему брату…
– Наверное, мои слова прозвучат несколько неэтично… Но я очень рад, что вы не имеете никакого отношения к нацистам. Я уверен, что и среди патриотов Германии есть честные, порядочные люди, но… эта установка о превосходстве одной нации над другими… Даже к коммунистическим идеям я мог бы отнестись с пониманием, но идеи нацизма мне не просто чужды – я считаю своим долгом бороться с носителями нацистских идей…
– А знаете, я тоже рад, что вы об этом узнали.
Лифт открыл двери, и доктор с сожалением посмотрел на наручники.
– Доктор, пусть вас это не смущает. Я не хочу, чтобы вы даже в самой глубине души опасались предательства вашего доверия с моей стороны. Сыграем в игру до конца и по правилам. Согласитесь, если вы снимете браслет, а я сбегу – это будет намного обидней, чем если вы не снимете браслет, а я сбегу.
Доктор рассмеялся – это здорово у него получалось.
Почти у самого лифта их ожидал служебный паромобиль, и они продолжили разговор на заднем сиденье.
– Скажите, я верно угадал: вы изловили и обездвижили монстра, когда он напал на преподобного? – спросил доктор.
– Увы, доктор, – улыбнулся Тони. – Жаль вас разочаровывать. Но я его не ловил, не вязал и уколов ему не делал. Его подобрала Кейт, и случилось это до того, как мы с вами стали крестными. Малыш бросился на преподобного, защищая Урсулу.
– Вы хотите сказать, что монстр не был связан? Обездвижен? Он лежал в одной коляске с младенцем и вы не опасались за жизнь нашей с вами крестницы?
– Я сначала опасался. Но потом перестал. И… он славный малыш. Я не утверждаю, что он управляем, – это неверная формулировка, нечестная. Он способен отвечать на любовь, он ценит доброе к себе отношение. Он не предает доверия. И этим отличается от зверя или машины.
– То, что вы говорите… Пресвятая Богородица! – Доктор прикрыл глаза ладонью, сжал виски. – Это… Нет, я не могу вам не верить, но тогда получается… Понимаете, тогда получается, что Джон Паяльная Лампа убивал людей, а не монстров. Мы не сомневались, что монстры неуправляемы, что им чужды человеческие чувства, что удержать от убийства их можно только силой. А ведь я подозревал… Но тогда я счел это животным поведением. Понимаете, у меня была возможность его убить. Но он предложил мне дохлую крысу, поделился со мной пищей. А я рассудил, что это попытка слабой особи подкупить более сильную.
– Почему нет? В человеке много животного, но я не вижу в этом ничего дурного.
Пять из десяти часов, которые требовались «Графу Цеппелину», чтобы добраться до Копенгагена, Тони благополучно проспал – спасибо доктору W. И проспал бы больше, если бы МИ5 не прислал за ним паромобиль. Лучшего адвоката, чем доктор, найти было трудно – он последовал в Темз-хаус, не отстегнув наручник от скобы на своей механистической руке.
Темз-хаус – не гестапо и не Лубянка, подвалов там нет, но Тони подозревал, что отказ говорить вызовет у агентов Секьюрити Сервис непреодолимое желание получить ответы на свои вопросы любой ценой. Такой поборник законности, как доктор W., немного умерит их патриотический пыл и служебное рвение.
Так и случилось. Со стороны доктор выглядел весьма внушительно: широкий черный плащ, грубые сапоги, подшлемник и тяжелая поступь по коридорам Темз-хаус могли напугать кого угодно. Как тут не вспомнить о Хиросиме?
В небольшом кабинете с серыми стенами и решетками на окнах Тони встретили полковник Рейс, два его помощника и большое зеркало, за которым наверняка скрывались еще несколько агентов.
– Здравствуйте, мистер Аллен, – по-дружески кивнул полковник. – Садитесь.
Тони внимательно оглядел привинченный к полу стул в полутора ярдах от стола, за которым сидели агенты МИ5.
– А доктор что же, стоять будет? – спросил Тони.
– Доктору придется выйти на некоторое время, потому что речь идет о государственной тайне. Наручник можно пристегнуть к стулу, это исключит возможность вашего побега.
– А на каком, позвольте узнать, основании вы собираетесь пристегивать меня к стулу?
– А на каком основании вы пристегнуты наручником к руке доктора Уотсона?
– Знаете, полковник, я счел благоразумным не сопротивляться доктору, когда он мне это предложил. Думаю, и вы на моем месте не стали бы возражать ветерану.
– Вы, Аллен, если не ошибаюсь, сотрудник военного министерства?
– Внештатный, – уточнил Тони.
– И тем не менее вы имеете допуск к информации, составляющей государственную тайну. А чтобы вы понимали всю серьезность своего положения, скажу в присутствии доктора Уотсона: у нас есть основания подозревать вас в шпионаже.
– Никогда не слышал, что подозрения дают право на применение наручников, – фыркнул Тони. – Тем более что на окнах решетки, а я не мертвый ветеран, чтобы быстренько выломать их голыми руками.
Микрофон фонографа, полученного в Адмиралтействе, был спрятан в узле шейного платка Тони, а записывающее устройство вмонтировано в механистическую руку доктора – если полковник начнет задавать вопросы неправильно, у Адмиралтейства появятся доказательства того, что Звереныша Тони получил не без содействия МИ5. Впрочем, ветераны уже изъяли автоматон из квартиры Тони, где он собрал и другие доказательства.
– Учтите, полковник, что я могу сломать любую дверь в этом здании – если сочту необходимым, – намекнул доктор. – А потому искренне советую во время допроса Аллена придерживаться закона.
– Разумеется, доктор Уотсон, – холодно ответил ему Рейс и добавил с откровенной издевкой: – Адмиралтейство не будет возражать, если я оставлю Аллена без наручников?
– Не будет, – в тон ему ответил доктор и снял наручник с запястья Тони.
– Мистер Аллен, потрудитесь объяснить, что вы делали на круизном лайнере «Граф Цеппелин», – немедленно начал полковник, когда доктор вышел за дверь.
– Следовало бы поломаться, полковник, и сказать, что я не обязан давать вам отчет в своих действиях. Это вы должны доказывать мою вину, если имеете подозрения, а не я – оправдываться перед вами. Но я отвечу, потому что скрывать мне нечего: я провожал вдову своего друга, миссис Кинг, на континент.
– А почему, в таком случае, вы купили два билета до Копенгагена?
– Чтобы в каюте она была одна. Это дешевле, чем одноместная каюта в первом классе.
– Но почему билеты были забронированы на имя Ричарда Баттлера?
– Не все ли равно, на чье имя я бронировал билеты? В этом нет ничего незаконного.
– А знаете ли вы, что ваш покойный друг и его вдова – резиденты немецкой разведки в Лондоне?
– Разумеется, нет. – Тони искренне улыбнулся. А на какой еще ответ рассчитывал полковник Рейс?
– А что вы скажете вот на это?.. – полковник пощелкал тумблерами, вмонтированными в стол, и включил сделанную запись – из раструба фонографа в торце стола зазвучал голос агента Маклина – как раз на том самом месте, где он рассказывал Тони об использовании бензиновой зажигалки в качестве простейшего криптоанализатора.
Нет, не может быть, чтобы кто-то из ветеранов работал на Секьюрити Сервис… Но как тогда полковнику удалось заполучить эту запись? Впрочем, теперь это совершенно все равно.
Полковник дождался длинной нецензурной фразы на немецком языке, донесшейся из фонографа, и остановил запись.
– Ну? Что вы можете об этом сказать? – Он посмотрел на Тони с некоторым даже торжеством.
– Неужели у меня такой противный голос? – Тони покачал головой.
– Не паясничайте. Как вы объясните свое столь совершенное знание немецкого языка?
– Да я просто пошутил, полковник. Агенту Маклину так хотелось доказать, что я немецкий шпион, что я решил ему подыграть. А выругаться без акцента я могу на пяти языках – у меня с детства была развита способность к звукоподражанию, я развлекал ею своих однокашников.
– Мне показалось, что в ту минуту вам было не до шуток, Аллен. Или я ошибся? – Полковник сузил глаза.
Пусть пока думает, что Тони работал на Адмиралтейство. А лучше всего – пусть пока теряется в догадках. Вряд ли МИ5 пойдет на такую паскудную штуку, как уничтожение «Графа Цеппелина», и тем не менее…
***
Телеграмма от агентов, сопровождавших миссис Кинг на континент, не была громом среди ясного неба – скорей, молнией, от которой не спасет и громоотвод. Миссис Кинг под охраной агента Джона Маклина через четверть часа после приземления «Графа Цеппелина» взошла на борт русского судна и оказалась вне юрисдикции как датских властей, так и агентов английской контрразведки. Судно немедленно отчалило из датского порта, агент Маклин остался в Копенгагене.
Значит, все-таки Коминтерн… И Уинстон не мог не знать, в чьи руки отдает Звереныша. А ведь красных он ненавидит не менее сильно, нежели коричневых…
Когда полковник зачитал директору Бейнсу сообщение из Копенгагена, лицо того несколько секунд оставалось неподвижным, но он быстро оценил ситуацию и взял себя в руки.
– Ну что ж… – Бейнс помедлил. – Используем вариант «Заброшенный хутор» – русский дирижабль должен быть уничтожен. Вряд ли Адмиралтейство согласится принять в этом участие, но наши наземные базы в Прибалтике сделают это без труда… Модель дирижабля вам известна?
– Это не дирижабль, сэр. Это samoliote, русская летающая этажерка. Думаю, сбить его не составит труда для наших систем ПВО.
– Говорят, у этих русских samoliote скорость выше, чем у дирижаблей, – заметил Бейнс.
– Не намного. Думаю, не более сотни узлов. До границы Советской России он полетит около пяти-шести часов, мы успеем получить необходимые санкции на «Заброшенный хутор»…
– И все же я бы уточнил детали. Не спросить ли нам об этом мистера Си? Должна же разведка знать основные характеристики вражеских воздушных судов. Модель этого samoliote вы знаете?
– DB-4S. Впрочем, мне эта аббревиатура ни о чем не говорит.
– Я сам поговорю с мистером Си, – кивнул Бейнс, сделав пометку в блокноте. – А вам, я думаю, следует вернутся к допросу Аллена – в несколько ином свете…
– Аллен, неужели вы агент Коминтерна? А я-то считал вас достойным противником…
– Достойные противники не могут быть агентами Коминтерна? – Аллен притворно поднял брови.
Теперь он был арестован, и первое, что предпринял полковник, – отобрал у него папиросы. Ничего противозаконного.
– Достойным противником не может быть завербованный агент, продающий секреты своей страны ее врагам, – процедил полковник как только мог едко – в эту минуту он не испытывал ничего, кроме гадливости. Если бы Аллен работал на Адмиралтейство, он выглядел бы не столь отвратительно. – На вашем месте я бы начал давать показания, это может спасти вам жизнь. Пока я не припер вас к стенке фактами.
– Я подожду, пока вы припрете меня к стенке. – Аллен невозмутимо пожал плечами.
Нет, он не дурак, он должен понимать, что, в отличие от шпионажа в мирное время, измена во всех странах мира карается высшей мерой. И полковник внутренне соглашался с этим законом, считал его справедливым, хотя и был противником смертной казни как таковой. Или Аллен не боится смерти, что маловероятно, или полковник ошибается…
От допроса Аллена теперь мало что зависело, наверное потому полковник и был так раздражен. Разумеется, Аллен даст показания – рано или поздно. Завербованные агенты обычно не долго хранят верность своим хозяевам – даже если их вынудили работать шантажом, это бывал, как правило, мелкий шантаж и разоблачение маленьких пикантных тайн не угрожало жизни.
– Аллен, вас повесят как предателя. – Полковник брезгливо сморщился. – Но если вы согласитесь на сотрудничество и сделаете для своей страны хоть что-нибудь полезное, суд может проявить милосердие…
Аллен снова пожал плечами, оставаясь совершенно спокойным. Его флегматичность тоже раздражала полковника, но он умел держать себя в руках.
– Кстати, у ваших хозяев ничего не получилось: английская контрразведка готова к любому повороту событий. Присланный Москвой samoliote будет сбит над Прибалтикой, и Звереныш в руки русских не попадет.
Как ни странно, это напугало Аллена, и полковник подумал, что, возможно, Аллен работал на Коминтерн не по принуждению, а из идейных соображений. Это объясняло его короткое знакомство с коммунистом Берналом и дружбу с докерами. Впрочем, отношение полковника к Аллену не изменилось: предательство остается предательством независимо от мотивов.
А время шло, русский samoliote находился в пути не менее часа… Полковник ждал сообщения о его уничтожении, нетерпеливо посматривая на наручный телеграф. Аллен смотрел туда же – и явно нервничал. Нет. Нервничал – неверное слово. Был в отчаянье? Скорей, метался между отчаяньем и надеждой, хотя и скрывал это довольно убедительно. Неужели политические убеждения могут так много значить в жизни человека? Или азарт игры настолько захватил Аллена, что проигрыш для него страшней смерти?
Ни увещевания, ни угрозы на него так и не подействовали. А вскоре на руке у полковника наконец-то застрекотал телеграф – Бейнс неосторожно стучал открытым текстом. Но полковник и не подумал выйти, надеясь сразить Аллена сообщением с «заброшенного хутора».
Разведка предоставила исчерпывающие характеристики русского samoliote, и Рейс с каждым телеграфным словом становился все мрачней и мрачней, все сильней сожалея о том, что не вышел из кабинета. DB-4S – модифицированная серийная модель дальнего бомбардировщика, который русские часто (как в данном случае) используют в гражданской авиации. Не этажерка вовсе, как считал полковник, – стальная птица. До трехсот узлов на высоте в пять тысяч ярдов… И дело не в том, что через час с небольшим русский samoliote пересечет границу Советской России, – системы ПВО никогда не собьют воздушное судно, летящее на такой огромной высоте.
Боже правый! Дальний бомбардировщик русских может за четыре часа долететь от Пскова до Лондона! Впервые полковник подумал о том, что Уинстон, должно быть, прав и Советскую Россию лучше иметь в союзниках…
Аллен с легкостью ловил телеграфное сообщение на слух, и по мере того, как мрачнел полковник, плечи Аллена разворачивались и на лице расползалась торжествующая улыбка. Он и хотел ее удержать, прикусывал угол рта, но если скрыть страх и неуверенность ему удавалось вполне, то торжества, непонятной полковнику гордости, радости он скрыть не сумел… К гордости его примешивалась горечь, даже боль – он часто смаргивал и ломал брови.
– Что с вами, Аллен? – съязвил полковник. – Успехи Советской России вам дороже военных секретов Великобритании?
Аллен перестал ломать брови и улыбнулся во весь рот откровенно и беззастенчиво. И тогда полковник вспомнил, что́ напоминает его улыбка и гордый разворот плеч, – финал русского мюзикла, спокойную уверенность в себе… И Аллен в этот миг катил на полковника волну уверенной и гордой силы, которую и хотелось бы назвать фанатизмом, но вблизи она мало напоминала фанатизм. Потому что фанатизм предполагает оголтелую злость, раздражение, брызги слюной, но никак не спокойствие и уверенность.
После этого Аллен молчал до тех пор, пока samoliote не пересек границу Советской России, после чего коротко и сухо сделал заявление, которое полковника уже не удивило.
***
Тони чертовски устал… Даже сидеть на крепком деревянном стуле. А главное – чертовски хотел курить. Надо было делать выводы раньше, после шутки доктора Сальватора!
Теперь у МИ5 имелись все основания надеть на него браслеты, и полковник своим правом воспользовался. Микрофон, спрятанный в узел галстука, обнаружили при обыске. У доктора не было причин задерживаться в Темз-хаус, и он не без сожаления оставил Тони наедине с Секьюрити Сервис.
Полковник тоже устал (к тому же проигрывать всегда трудней, чем побеждать), но ничем усталости не выдал. Давно отослал своих помощников – время шло к полуночи.
– Аллен, я сейчас выключу фонограф. Вот, можете убедиться – это не игра, я в самом деле говорю искренне. – Полковник щелкнул каким-то тумблером, что вовсе не означало, что он выключил фонограф.
– Я вполне доверяю вам, полковник.
– Вы не можете не понимать, что по закону вам грозит огромный тюремный срок. Адмиралтейство доведет ваше признание до нужных ушей, в этом нет сомнений. И факт передачи Звереныша в Москву наверняка уже известен кайзеру. Москва, возможно, во всеуслышание заявит о нарушении Великобританией Версальских договоренностей, а возможно, подождет с этим заявлением, придержит козырь в рукаве. И вы для нас – опасный свидетель, который может дать показания участникам Версаля.
Допрыгался, Кузнечик…
– Бросьте, полковник. И без моих показаний доказательств вполне достаточно. А если вы отопретесь от переданной мне инструкции и от факта существования Звереныша, то обвинить меня во лжи вам вовсе ничего не стоит.
– Одного того, что вы видели на территории «Анимал Фарм», достаточно, чтобы не оставить вас в живых. Вы понимаете это?
– Я давно передал информацию об увиденном на территории «Анимал Фарм» в Центр.
– Фальсифицировать документ легко, допрос живого свидетеля – совсем другое дело. Не обольщайтесь и не пытайтесь убедить меня в том, что убивать вас вовсе необязательно – вас убьют только для перестраховки.
– Вы, я полагаю, хотите предложить мне альтернативный вариант? – усмехнулся Тони.
– Да. Как бы банально это ни звучало: если вы согласны на сотрудничество с нами, я готов гарантировать вам жизнь, а впоследствии – и свободу.
– А деньги? Может, вы еще и денег мне заплатите?
– Не паясничайте. Вас осудят в ближайшие недели, а потом у нас будет довольно времени на то, чтобы склонить вас к сотрудничеству, и не уговорами вовсе. А в случае согласия для своих товарищей с Лубянки вы станете погибшим героем, никто не узнает вашего нового имени, у вас будет интересная и хорошо оплачиваемая работа – нам нужны и кодеры, и криптоаналитики, и математики.
– Не вижу в этом никакого резона. Вы только что сказали, что я опасный свидетель. И если я дам согласие на сотрудничество, я опасным свидетелем быть не перестану. Вы получите от меня необходимые показания о моей агентуре и моем руководителе в Лондоне, а после этого с чистой совестью убьете.
– Не скажите. Да, нам необходимы сведения и о вашей агентуре, и о ваших руководителях, и о способах передачи информации в Москву, и известные вам шифры, но убивать вас после этого будет глупо – гораздо больше пользы вы принесете своей работой на нас. Говорят, таких кодеров, как вы, в Великобритании не более десятка.
– Полковник, я очень хочу спать. Так же, как и вы. Поэтому я просто скажу «нет» и закончим на этом, а?
– Подумайте, Аллен. Мое предложение взаимовыгодно, и я не вижу причин от него отказываться.
– В самом деле не видите? Или прикидываетесь? Вы даже не допускаете, что я действую в интересах своей страны?
– Все хорошо в меру, Аллен… Нормальный человек учитывает и собственные интересы, не только интересы своей страны, для которой вы и так сделали немало. Превратить жизнь осужденного в ад очень легко, заключенные в тюрьме изнывают от скуки, среди них найдется немало желающих насладиться чужим страданием. К тому же мы, англичане, патриоты и не любим шпионов – и заключенные, и администрация тюрьмы будут считать порученное им дело праведной местью. Через месяц-другой вы превратитесь в полное ничтожество и будете рады смерти, как избавлению. Вы этого добиваетесь?
– Бросьте, я же не юная красотка, чтобы кто-то наслаждался моим страданием. А месть – это глупо, полковник, вам ли не знать.
– Подумайте, Аллен. У вас есть время подумать. А у нас – подождать.
– Нет, полковник. И пока я жив, не будет вам покоя ни в светлый день, ни в темную ночь.
Неожиданно вспомнилось инопланетное лицо отставного лейтенанта с кошачьим именем. И Тони едва не расхохотался, когда сообразил, что это вовсе не инопланетное лицо, а лицо японца. Что ж, прекрасно: Япония тоже против союза кайзера с англичанами.
май 1690
Ранним утром Беатрис завтракала в затененной апельсиновыми деревьями лоджии. День обещал быть волнительным: сегодня наместник его величества давал званый ужин в ознаменованиеокончания празднеств рождества Иоанна Предтечи, и в числе приглашенных был адмирал де Эспиноса с супругой. Беатрис переживала, не зная, как общество Санто-Доминго примет ее, незнатную провинциалку, по милости Небес ставшую женой сиятельного гранда.
Накануне доставили платье — еще роскошнее, чем то, в котором Беатрис была на свадьбе, из великолепного черного шелка. Пена тонкого кружева украшала лиф и рукава, а подол верхней юбки был расшит золотой и серебряной тесьмой. Беатрис предпочитала более скромные наряды, и ширина обручейкаркаса показалась ей непомерной. Но она наконец-то будет представлена «малому двору» наместника и поэтому перспектива провести несколько часов, затянутой в жесткий тяжелый корсет ничуть ее не удручала.
— Вы позволите присоединиться к вам?
Глубоко задумавшаяся Беатрис вздрогнула, услышав голос мужа. Обычно они завтракали порознь. Адмирал де Эспиноса поднимался с постели на рассвете, и в этот час либо работал с бесчисленными бумагами в своем кабинете, либо уезжал в порт.
— Дон Мигель, — она встала со стула и присела в реверансе.
Дон Мигель быстрым шагом подошел к жене и поднес к губам ее руку, затем уселся на свободный стул и оглядел немудреную трапезу, состоящую из меда, хлеба и фруктов.
— Я велю Лусии принести еще чего-нибудь.
— Не нужно.
Беатрис с любопытством посматривала на мужа: уж больно загадочный вид у него был.
— Так значит, Ола вас устраивает? — вдруг спросил он.
— Конечно, устраивает! — улыбнулась Беатрис
— Что же, тогда вам обеим необходимы несколько уроков.
Беатрис удивилась. Надо сказать, что после той злополучной прогулки, которая могла закончится трагически и для всадницы, и для лошади, верхом она больше не ездила. Ее жизнь заполнили другие, гораздо более важные события. А в последние недели, пользуясь полученным от мужа разрешением, она проводила много времени в госпитале. И хотя Беатрис нравилось общаться с Олой, и она продолжала навещать кобылу, принося той какое-нибудь лакомство, для себя она уже успела прийти к выводу, что верховая езда не для нее. Да и неприятные воспоминания не вдохновляли ее на дальнейшие прогулки. Поэтому неожиданно возникший со стороны дона Мигеля интерес к этому вопросу озадачил ее. И неужели он сам собирается учить ее?
— Пожалуй, сегодня и начнем, — сказал дон Мигель, подтверждая ее догадку.
— А как же прием? — еще больше удивилась Беатрис.
— До вечера уйма времени, — отмахнулся дон Мигель.
— Как вам будет угодно, — пожала плечами Беатрис: и в самом деле, что проку изводить себя домыслами о предстоящем приеме, если можно провести эти часы с мужем? Ведь им не столь уж часто доводится наслаждаться обществом друг друга.
Через полчаса Беатрис спустилась во двор. Дон Мигель и братья да Варгос были уже там. К седлам лошадей телохранителей дона Мигеля были приторочены тюки причудливой формы, и он, заметив вопрос в глазах жены, пояснил:
— Я велел изготовить игуану
— Игуану?!
— Чтобы никакая мерзкая тварь больше не могла испугать Олу. Или лишить вас присутствия духа.
— Но каким образом вы собираетесь этого добиться?
— Увидите, донья Беатрис. Мы немного проедемся по пляжу, а тем временем Лопе и Санчо все приготовят.
Заинтригованная Беатрис подошла к Оле и заметила, что седло на кобыле другое: меньше по размеру, с плавно изогнутыми луками.
— Седло французское, оно гораздо удобнее, — продолжил давать пояснения дон Мигель. — В Испании мы строго следуем древним традициям, но это как раз тот случай, когда можно отступить от них. Испанские седла для женщин громоздки и небезопасны, особенно если пускать лошадь вскачь.
Как только Беатрис устроилась в седле, она сразу почувствовала, насколько оно отличается от прежнего. Но вместе с тем напомнил о себе пережитой страх, и она судорожно стиснула повод.
— Вы не передумали? — серьезно спросил дон Мигель
Она лишь упрямо покачала головой.
— Хорошо, — садясь верхом на Райо, де Эспиноса ободряюще улыбнулся жене.
Оставив позади город, они проехали через полосу прибрежных зарослей, и наконец перед ними открылось море. Братья да Варгос спешились, а дон Мигель кивнул Беатрис на длинную полосу песчаного пляжа.
— Вперед, донья Беатрис.
Они скакали по самой кромке прибоя, по плотному белому песку. Ветер бил в лицо Беатрис, трепал ее волосы. Ощущение свободы охватило ее, и она вдруг поняла, что ей нравится скачка.
В полулиге береговая линия круто изгибалась, и подступивший к самой воде кустарник скрывал от глаз всадников довольно протяженный участок пляжа. Доскакав до поворота, дон Мигель остановился, смиряя рвавшегося вперед Райо и разглядывая что-то, пока невидимое для Беатрис. Она на мгновение напряглась, снова вспомнив безумную скачку испуганной кобылы, однако, едва она натянула повод, как Ола перешла на рысь, и, поравнявшись с андалузцем, тоже остановилась.
— Смотрите, что выбросил последний шторм — каоба*! — де Эспиноса показал на лежащий на песке ствол огромного дерева, в ошметках коры и бурых космах высохших водорослей: — Вообще-то, в окрестностях Санто-Доминго они редко встречаются. Видимо, ее принесли сюда морские течения. Как нельзя кстати. Вы не должны теряться при виде препятствий. Заставьте Олу перепрыгнуть. Полагаю, в вас достаточно характера и храбрости.
Беатрис без особого восторга разглядывала неожиданное препятствие.
«Отказаться?» — мелькнула у нее отнюдь не храбрая мысль.
— Поваленное дерево — еще не самая серьезная преграда из тех, что могут встретиться на вашем пути, донья Беатрис, — продолжил муж, видя, что она колеблется. — Итак?
— Я… попробую.
— Я не сомневался, что вы решитесь, — усмехнулся де Эспиноса. — Перед прыжком вы должны немного наклониться вперед, однако держите спину прямо. В момент прыжка отдайте повод, иначе рискуете удариться грудью или выпасть из седла на шею лошади.
Беатрис кивнула, впрочем, слабо представляя себе, как ей удастся следовать советам мужа.
Она толкнула ногой Олу, и та почти с места пошла легким галопом. Однако у самого дерева она замедлила свой бег и, не подчиняясь понуканиям всадницы, повернула, по плавной дуге обходя препятствие.
— Заставь ее! — крикнул дон Мигель.
Беатрис сцепила зубы и вновь направила лошадь к каобе.
— Смотри вперед! Спину ровнее!
На этот раз Ола остановилась нескольких кодо от препятствия и присела на задние ноги, мотая головой и привставая на дыбы.
— Я не могу! —Беатрис с трудом вынудила кобылу поставить передние копыта на песок.
— Ты сможешь, — неожиданно спокойно ответил дон Мигель. — Ола чувствует твою неуверенность. Ну, не все сразу. А сейчас сделаем так… Езжай за мной.
Он дождался, пока Беатрис справится с нервничающей лошадью и подъедет к нему, затем пришпорил Райо. Ола, как того и следовало ожидать, последовала за жеребцом. Вздымая клубы песка, Райо подскакал к каобе и прыгнул. Беатрис не успела испугаться, как Ола прыгнула тоже. Как во сне, когда все происходит замедленно, молодая женщина увидела проплывающий под ней ствол дерева. Через мгновение сильный толчок чуть не выбил ее из седла. Зубы клацнули: приземление получилось жестким. Затем время вновь вернулось к своему обычному ходу.
— Отлично! — воскликнул дон Мигель.
Беатрис несколько раз глубоко вздохнула, приходя в себя. Ола всхрапывала и вскидывала голову, прося повода и словно удивляясь, что преодолела такую неприятную и пугающую ее преграду.
— У тебя получится. Вернее — у вас обеих. Ты должна подчинить лошадь себе, понимаешь? — проговорил дон Мигель. — А теперь вернемся, должно быть, Лопе и Санчо уже соорудили чучело.
«Еще игуаны нам не хватало», — не без иронии подумала Беатрис, оглаживая Олу по взмокшей шее — кобыла всё еще горячилась.
— Вы решили провести нас через все испытания за один урок? — спросила она у мужа.
— Прыжок через дерево не считается, — улыбнулся тот, разворачивая коня. — Ведь Ола всего-навсего прыгнула за Райо.
— Хорошенькое дело — не считается, — пробормотала Беатрис ему в спину. — Я чуть не умерла со страху…
Если де Эспиноса и слышал ее, то не подал виду. Райо неторопливо рысил в сторону опушки, где остались братья да Варгос, и Беатрис могла только предполагать, что именно приготовил для нее муж.
Санчо зачем-то забрался в густой кустарник, и на его лице алели свежие царапины, но это не мешало ему на пару с Лопе заговорщически ухмыляться.
— Будет лучше, если вы спешитесь, донья Беатрис, — сказал дон Мигель. — Вы проведете Олу по тропинке, а Санчо вытолкнет чучело из кустов. Ваша задача — убедить лошадь, что в этом нет ничего страшного. Важно, чтобы это сделали именно вы. Так она привыкнет доверять вам, своей хозяйке. И разговаривайте с ней.
— А если Ола будет вырываться? — с сомнением спросила Беатрис.
— Постарайтесь все-таки удержать ее. Но если не получится — бросьте повод, — дон Мигель усмехнулся. — Не беспокойтесь. Мы с Райо перехватим ее.
Лопе придержал стремя, и Беатрис спешилась. Особой надежды на успех идеи мужа она не испытывала, но возражать не стала. Взяв Олу под уздцы, она пошла по тропинке. Кобыла охотно последовала за ней, и в этот момент из кустов с треском выпало нечто. Ола попятилась, храпя и задирая голову. Повод натянулся и Беатрис пришлось приложить все силы, чтобы устоять на ногах.
— Ола…. Ола-а-а… — протяжно позвала она и негромко присвистнула.
Конечно же, умение свистеть, не делало чести благовоспитанной девице, но однажды Беатрис была свидетельницей того, как конюх успокоил нервного коня таким способом, и она надеялась, что это поможет и ей. Продолжая звать кобылу и посвистывать, Беатрис кинула взгляд на чучело: ну и страшила — в шипах, с оскаленной пастью и намалеванными на морде красными глазищами. У братьев да Варгос было богатое воображение — настоящая игуана, пожалуй, внушала меньший страх, чем это исчадие ада.
Неизвестно, была ли Ола тоже приучена к свисту, но понемногу она успокоилась, хотя фыркала и прядала ушами, косясь на ужасное чудище. Ласково уговаривая лошадь, Беатрис легонько потянула ее за повод, а чудище на этот раз не пыталось напасть, и Ола двинулась вперед.
— Вот видишь, Беатрис, — удовлетворенно сказал дон Мигель, когда они возвращались домой. — Все прошло просто замечательно.
Они ехали бок о бок, и Беатрис могла видеть довольное лицо мужа.
— И Ола ничего не будет бояться? — скептически спросила она.
— Будет.
— Но тогда зачем этот урок?
— Ола испугалась, но ты была рядом и смогла успокоить ее. Она доверилась тебе, и в следующий раз охотнее подчинится твоей воле, — дон Мигель помолчал, а затем спросил: — А теперь расскажи, что нового ты узнала у отца Кристиана за последние недели.
Беатрис смутилась: после ссоры она избегала разговоров о госпитале, полагая, что мужу неприятно, все, что касается этой темы.
— Отец Кристиан заинтересовался бальзамом сеньора Рамиро, — осторожно ответила она.
— И что же, Франциско поделился своими секретами?
— Сеньор Рамиро очень добр! — воодушевилась Беатрис. — А бальзам и вправду творит чудеса. Особенно благотворно его действие, когда раны уже начали гнить…
— Неужели тебе и в самом деле нравится рассуждать о методах исцеления гниющих зловонных ран? — перебил ее не скрывающий своего удивления дон Мигель.
— Да, — потупилась Беатрис. — И я сожалею, что мне как женщине недоступны более глубокие знания о врачевании. Вот сеньор Рамиро — сколько снадобий он изобрел!
— Ей-богу, предпочитаю, чтобы ты была моей женой, а не моим судовым врачом, — де Эспиноса рассмеялся, но, заметив обиженный взгляд Беатрис, добавил: – Твои таланты неисчислимы. Думаю, что из тебя бы получился не только превосходный доктор, но и прекрасная матушка-настоятельница, если бы я не вмешался. Господь еще накажет меня за святотатство, ведь я поспорил с Его волей.
— Возможно, Он избрал тебя своим орудием, и ты, напротив, исполнил Его волю, – возразила Беатрис, украдкой скрещивая пальцы в древнем знаке, отгоняющем зло.
***
Солнце приближалось к полуденной черте, и Беатрис начала уже беспокоится, хватит ли ей времени, чтобы приготовиться к приему. Однако в этот день случилось еще одно происшествие. Когда они въехали во двор, то услышали женский визг и крики: в доме что-то стряслось. Шум доносился из западного крыла, и де Эспиноса нахмурился:
— Что за черт?
Он спрыгнул с коня и, кинув поводья подоспевшему конюху, бросился ко входу в дом. Братья да Варгос припустили следом.
Спешившись, Беатрис побежала за ними. Широкая юбка мешала ей, и когда, запыхавшись, молодая женщина поднялась на второй этаж, мужчин нигде не было видно. Впрочем, догадаться, где они, не составляло труда: дверь кабинета была распахнута, и именно оттуда раздавались крики и грохот.
— Это дьявол! — взвыла какая-то из служанок
Беатрис показалась, что это была Мерседес. Должно быть, случилось что-то из ряда вон выходящее, если бесконечно хладнокровная женщина оставила свою сдержанность.
— Хосе, мои пистолеты! — крикнул дон Мигель.
Беатрис подбежала к дверям и едва не наткнулась на Санчо и Лопе, стоящих на пороге. С другого конца коридора спешили Лусия и Фернандо. Беатрис вошла вовнутрь и остановилась, остолбенело разглядывая кабинет, где царил полный разгром. Стулья были перевернуты, пол устилали заляпанные бордовыми пятнами вина клочки бумаги, осколки разбитого графина и выброшенные из шкафов статуэтки. Рассыпанные по столу документы были залиты чернилами из опрокинутой чернильницы. Мерседес, втягивая голову в плечи, пятилась к дверям. Рядом со столом стоял на четвереньках Хосе, держа пистолет и пытаясь зарядить его трясущимися руками. Среди этого хаоса возвышался дон Мигель. Он смотрел в правый верхний угол кабинета. Посмотрев туда же, Беатрис заметила темный ком на одном из шкафу и, приглядевшись, поняла, что это довольно крупная обезьяна.
— Чего ты возишься? — поторопил слугу де Эспиноса
Хосе подал ему пистолет. Прицелившись, де Эспиноса выстрелил в зверька. Тот с визгом метнулся на люстру, закачавшуюся под его весом. Оказалось, что в лапках у обезьяны находится второй пистолет. Она чуть было не выронила тяжелое оружие во время прыжка, но удержала его, и теперь, скалясь и гримасничая, передразнивала де Эспиносу, поочередно целясь во всех присутствующих. Мерседес всхлипнула, а Хосе полез под стол.
— Не дури, Хосе, — раздраженно буркнул дон Мигель, — пистолет у нее разряжен.
Он поднял с пола мешочки с боеприпасами и, положив их на стол, стал перезаряжать свой пистолет, время от времени бросая взгляды на обезьяну, раскачивающуюся под потолком.
— Дьявол! — вновь подала голос Мерседес.
— Воистину… — среди столпившихся возле дверей слуг послышались причитания.
— Это обезьяна! Мерседес, неужто ты никогда не видела их? — возразила Беатрис.
— Это Дьявол в обличии отвратительной твари! — прошипела служанка. — И он явился, чтобы смутить наш дух! — она истово перекрестилась.
— Думаю, в своем истинном обличии Дьявол смутил бы наш дух гораздо сильнее, — Беатрис тоже перекрестилась, как привыкла делать при упоминании Нечистого.
Санчо вполголоса разразился замысловатым богохульством.
— Да отгниет твой поганый язык, Санчо да Варгос! — набросилась на него Мерседес. Ее глаза горели фанатичным огнем. — Как ты смеешь сквернословить в такую минуту?! Когда мы смиренно должны…
— Старая карга, — не остался в долгу Санчо.
— Прекратить! — рявкнул де Эспиноса.
Он вновь прицелился в обезьяну, но та уже прекрасно понимала исходящую от оружия угрозу. Она заверещала, швырнула в сиятельного адмирала пистолет и прыгнула с люстры прямо в лицо Мерседес. У служанки вырвался безумный вопль, а обезьяна перепрыгнула на взвизгнувшую Беатрис, затем молнией метнулась к открытому окну. Выстрел дона Мигеля лишь разбил одно из оконных стекол, но не причинил никакого вреда зверьку, успевшему скрыться в густой листве деревьев.
Хотя обезьяна пребольно оцарапала запястье Беатрис, та не выдержала и прыснула со смеху: грозный адмирал Испании, яростно смотревший вслед постыдно бежавшему «противнику», выглядел забавно.
— Рад, если вас это развеселило, донья Беатрис, — кисло заметил дон Мигель. Он окинул взглядом кабинет, оценивая урон, нанесенный его святая святых бесцеремонным зверем. — Откуда она взялась?
— Окно было открыто, дон Мигель, — покаянно пробормотал Хосе. — Сталбыть, сбежала из зверинца и…
— Что же, кроме себя винить некого. Хосе, Мерседес, приведите все в порядок. Что касается моего последнего рапорта его королевскому величеству, то увы, он безвозвратно погиб.
— Дон Мигель, прошу прощения… — смущенно сказала Беатрис.
— Не стоит извиняться. Это и в самом деле было забавно, — дон Мигель с неожиданной насмешкой взглянул на перекошенные от страха лица слуг и язвительно хмыкнул: — Но было бы гораздо забавнее, если бы пистолет, попавший в лапы этой твари, был заряжен.
______________________________________________
* или махагони, одна из разновидностей красного дерева
— Один мальчик поспорил с друзьями, что пройдет ночью через кладбище…
К стеклу с наружной стороны прижалась бледная ладонь, ее осветила свечка на подоконнике. Ерунда, конечно, ладони всегда бледные, даже у негров… И все было бы ничего, если бы не второй этаж. Сережка не смог отвернуться.
— И вот спускается он по лестнице, а по радио объявляют: мальчик-мальчик, не выходи на улицу…
Остальные смотрели не на окно, а на Катьку с ее идиотской страшилкой, которая наверняка кончалась словами «отдай мое сердце». Она уверяла, что это «магическая» история и в конце все будут визжать от страха.
Бледные пальцы бесшумно поскребли стекло, будто просили впустить.
— Мальчик послушался и не пошел, вернулся и лег спать. И вот просыпается он ночью…
Легкая деревянная рама, летняя… Вторая ладонь легла на стекло уверенней, надавила посильней. И понятно было, что вот-вот между ладоней появится и лицо… Сережка не хотел этого видеть, но оцепенел и не мог даже сморгнуть. Пальцы за стеклом скрючились, как птичьи лапы, и снова распрямились.
— …и слышит, как кто-то стучит в окно. А жил он на пятом этаже.
Нет, не стук — скрип ногтем по стеклу. Желтоватые ногти, нездоровые, плотные и будто обкусанные, с черной каймой. А ладони маленькие, детские. Огонек свечи колыхнулся, затрепыхался — и по потолку пробежали тени.
— Хотел он открыть окно, а по радио объявляют: мальчик-мальчик, не открывай окно.
Шпингалеты. Окно закрывалось на два шпингалета, нижний был поднят, а верхний опущен. Ну да, Сережка спорил с ребятами с третьей дачи, что пойдет ночью на кладбище, и не пошел. И не потому, что испугался! Он просто проспал! Наверное, это их дурацкие шутки… Столь простое объяснение не успокаивало.
— Мальчик послушался и не стал открывать окно. И вот лежит он и видит…
Это не ребята с третьей дачи. Еще немного, и окно распахнется. Надо закрыть его на шпингалет. Встать и закрыть. Сережка не шевельнулся — он и дышать-то толком не мог. Лицо, которое он так боялся увидеть, проступало из темноты светлым пятном.
— …как тень появилась за занавеской. А по радио объявляют: мальчик-мальчик, отвернись к стене и накройся одеялом с головой.
Никто не смотрел на окно. Как глупый мальчик, который наверняка послушается радио и отвернется к стене. Никто не смотрел на окно, кроме Катьки. И в темноте чудилось, что она улыбается. Над ней и ее глупыми страшилками всегда смеялись, так почему же теперь никому не смешно? «Магическая» история?
Окно откроется, свечка упадет и погаснет. И никто не увидит, кто (или что!) войдет в спальню… И… может, так будет лучше. Не увидеть…
— Мальчик послушался и отвернулся.
Неловкие скрюченные пальцы все злее скребли стекло, и Сережке показалось, что он видит перекошенный рот на бледном пятне лица. Три шага. Встать, сделать три шага и опустить шпингалет.
Правильней пройти не три шага до окна, а два — до двери. Туда, где горит свет! И не дурацкая свечка, а нормальные электрические лампочки! И не шпингалет опустить, а подпереть дверь в спальню снаружи.
— И вот лежит он и слышит шорох за спиной — будто кто-то идет к его кровати.
А если он не успеет дойти, и окно распахнется ему навстречу? Впрочем, оно распахнется так или иначе. Как только Катька скажет последние слова этой «магической» истории.
— И по радио говорят…
Сережка бросился к окну и, прежде чем опустить шпингалет, увидел то, что так боялся увидеть — лицо за стеклом. Да, он закричал. И закрылся руками. И ревел так, что воспитатели среди ночи потащили его в медпункт.
Потом он это лицо забыл. Но помнил перекошенный злобой Катькин рот (именно злобой, а не обидой!) и ее страшный звериный вой: «Ты! Ты все испортил!»
ссылка на автора
Ольга Денисова https://author.today/u/old_land/works
Наваждение
А еще Шутник…
Нет, тревоги Дайма Шутник вовсе не разделял. Наоборот даже. Когда изнывающий от неясных предчувствий Дайм мысленно попросил его не отходить далеко и быть осторожнее, потому что ну мало ли что, единорог воспринял это как удачную шутку. Ну, для почти разумного и почти дрессированного шера удачную. Покосился переливчатым глазом одобрительно — можешь, мол, когда хочешь! — взоржал, задрал хвост и порысил себе в лесную гущу, словно перед ним была степь широкая или хотя бы бульвар в Суарде.
Впрочем, с его точки зрения так, наверное, и было: переплетения кустов и невысоких деревьев, казавшиеся Дайму сплошной и совершенно непролазной зеленой стеной, не заставили Шутника не то что остановиться, но даже и скорости снизить. Он влился в живую стену без шума и пыли, словно перламутровая капля в зеленоватую морскую волну: бульк — и нету следа, словно и не было.
Шутника что-то очень интересовало там, за переплетенными ветвями. И интересовало довольно сильно. Дайм прислушался: мало ли что может вызвать интерес у ире? Они хоть и разумны, но это не человеческая разумность и нечеловеческий разум. И интересны у ни иногда бывают довольно… альтернативными.
Хорошо бы Шутника заинтересовала обычная охота. Но на такую удачу вряд ли стоит рассчитывать: он все утро рыбачил и вкусной рыбки сожрал довольно много даже для ире, чья прожорливость вошла в поговорки. Хотя кто его знает, конечно… Впрочем, нет, среди его эмоций ни голода, ни агрессии, даже самых легких, только веселый азарт с легкой ноткой приятного предвкушения. Словно ему не терпелось увидеться с добрыми друзьями или проведать родню, с которой давно не виделся, но воспоминания сохранил самые хорошие.
Родню? Хм…
В этих лесах вроде как должны водиться ракшасы, еще и потому они считаются непроходимыми: какой же придурок сам полезет на территорию хищных оборотней? Но это для шеров они опасные хищники, особенно одичавшие. А ире… Кто их знает, этих ире? Как они считают родство. Может, для них что тигр-шероед, что древесная пыльная феечка, что единорог — все друг другу братья-сестры, потому что папа у всех один, зеленый дракон?
Может, действительно к родне ускакал. Пообщается и вернется.
Даже если местные родичи окажутся и не слишком гостеприимными, переживать по этому поводу Дайм не собирался. Ему они не родня, чего за них переживать-то? А за Шутника так и тем более глупо. Кто бы там ни водился в здешних джунглях, но сейчас именно Щутник был самой опасной дикой тварь в этом диком лесу.
Дайм не смог бы сказать уверенно, что именно ему не нравилось в этих деревьях. Просто не нравилось, и все. Было там что-то, то ли за ними пряталось, то ли в них самих. Что-то, от чего умный шер постарается держаться подальше. Ракшасы? Возможно. Но вряд ли только они, с ними Дайм дело имел и они никогда не вызывали у него такого тошнотворного и мутного сосания под ложечкой. Опасения вызывали, но и только, как и любая сильная, магически одаренная и альтернативно разумная тварь, чьи интересы вступали в противоречие с интересами Дайма. Но не вот такое, непонятное, размытое, неуловимое.
И почему-то очень хотелось спать. Даже странно. Выспался же вроде, и до ночи еще далеко.
Хорошо, что матросы больше в лес не суются. Боцман оказался на редкость догадливым, ему даже говорить ничего не пришлось: после второго настороженно мрачного взгляда, брошенного Даймом на близкие заросли, Боцман передал по команде держаться в зоне видимости и от костра отходить лишь в сторону моря. Спокойно так, никого не пугая. Просто, мол, лучше держаться вместе. Во избежание провокаций со стороны бывших коллег.
Дайм кивнул одобрительно, и Боцман разулыбался, успокоенный. Светлый шер одобряет. Хорошо. Светлый шер знает, как лучше.
Паршиво было то, что Дайм как раз-таки и не знал. Ничего. И даже причины собственной тревоги не понимал. Магии в бухте было с шисов дысс, да и те остаточные эманации, размазанные какие-то, невнятные. И в лесочке тоже вроде бы что-то слегка нащупывалось, но опять-таки смутное и слабое, истинному шеру уровня дуо и замечать-то такую ерунду неприлично. С моря тянуло чем-то более сильным, стихийным и чуждым. Но тоже вроде как не враждебным, не опасным. Хотя и сильным. С намеком на возможность стать опасным лишь в бухте… но в бухте же это, возможно опасное, должно было стать слабым и почти исчезнуть…
Не опасно. Хочется спать. Спать не опасно. Спать хорошо. Спать полезно. Песок мягкий и теплый. Он всю ночь будет теплым. Он тут такой. Очень удобно спать…
Дайм потряс головой. Сонная муть слегка отступила, но ощущение правильной неправильности так никуда и не исчезло.
Ну и вот как это понимать прикажете?
Дайм и не понимал. Просто чувствовал себя словно в ловушке, которая готова захлопнуться.
19 мая 427 года от н.э.с. Вечер
На террасе стало слишком свежо, солнце склонилось над Беспросветным лесом, но до заката было далеко, ночь обещала быть светлой и туманной, а рассвет – ранним.
– А теперь перейдём к главному, Красен, – сказал Инда, когда они перебрались с террасы в кабинет, к горящему камину. – Человек по имени Змай.
– Скорей всего, это не имя, а прозвище.
– Это вы составляли на него досье?
– Нет. Оно было взято из архивов Особого легиона. Кое-кто даже считает Змая выдумкой, способом прикрыть нерадивость и нерасторопность гвардейцев. Знаете, эдакий неуловимый злодей, на которого можно валить всё – от похищения кур до заговора против Стоящего Свыше.
– Но в досье сказано, что он дважды был в руках храмовников…
– Даже если Змай существует на самом деле, в руках храмовников мог оказаться вовсе не он, а тот, кто хорошо заплатил тюремщикам за своё освобождение, – бумаги всегда можно подделать. Впрочем, я не исключаю существования этого Змая. Не так давно это имя снова всплывало в отчётах Особого легиона, но так, знаете ли, туманно…
– Пусть будет туманно, – кивнул Инда.
– В Особом легионе есть заметный человек, некто Знатуш Огненный Сокол. Его бригада напрямую подчиняется Стоящему Свыше, заточена под спецоперации храмовников, и сам Знатуш – человек неординарный, если не сказать – выдающийся. Так вот, он усмотрел связь между змеями Чернокнижника, видениями одного гвардейца и именем «Змай». Он искал утечку информации и решил, что змеи, которые виделись гвардейцу под воздействием стимулятора, и есть ответ на его вопрос. Не думаю, что на основании этого можно строить какие-то серьёзные выводы.
– Отчего же… Ваш Огненный Сокол сделал вполне логичное предположение – если бы в его распоряжении были специалисты уровня, скажем, клиники доктора Грачена, он бы мог пойти дальше.
– Гвардеец этот вне подозрений, он шпион Знатуша, а тот умеет подбирать людей. Да и утечка информации – столь рядовое событие в этих кругах… Все продаются и покупаются, шпионят в пользу Государя, в пользу Храма, в нашу пользу, в пользу Чернокнижника, в пользу одного подразделения против другого… – Красен махнул рукой.
– Это очень интересная тема, Красен. Я подозреваю, что Змай – идеальный шпион. И вряд ли купленный. И причины его неуязвимости мне известны.
– Может быть, вы поделитесь со мной информацией, тогда я буду знать, на что обращать внимание?
– Красен, эта информация не столько конфиденциальна, сколько… В общем, вряд ли вы решитесь её кому-нибудь передать, так же как я не решаюсь передать её вам. И в то же время — это достоверная информация. Не сочтите меня лгуном или ненормальным. Этот человек умеет превращаться в рептилий.
Красен откинулся на спинку кресла и сузил глаза.
– Вы… разыгрываете меня?
– Нет. Я думаю, желтобрюхий полоз на шее Чернокнижника – именно он. Тёмный бог Исподнего мира, живущий в двух мирах. Ведь рептилии могут пересекать границу миров, когда им вздумается. Даже очень большие рептилии…
– Вы хотите сказать…
– Да, именно это я и хочу сказать. И мне нужно обезвредить это существо любой ценой. Любой ценой, Красен. Даже если для этого потребуется разрушить все наши стратегические замыслы в Исподнем мире. Потому что «непрочный щит» взрежут крылья нетопыря. Вы понимаете, о чём я говорю? Не Враг разрушит свод, а его Охранитель. Кроме того, у меня есть основания предполагать, что этот человек, если вы позволите назвать его человеком, имеет большой опыт влияния на юные неокрепшие умы. Он владеет знаниями в области энергообмена на уровне докторов теоретического мистицизма. И, может статься, молодой Государь тоже жертва его влияния.
– Мне надо уложить это в голове… – пробормотал Красен. Он не поверил словам Инды, это было видно по его лицу. – Не может быть, чтобы за столько лет мы ни разу не столкнулись со столь серьёзным противником. Обычно говорят, что нет дыма без огня, но тут я бы сказал, что огня не бывает без дыма…
– А дыма вполне достаточно, Красен. И змеи вокруг Чернокнижника, и появление Государя со столь выдающимися способностями и столь ясными целями, и сказочки о Живущем в двух мирах, и колдунья необычайной силы. И, наконец, чудовище над Беспросветным лесом. И это не противник – это враг. Он хитёр и осторожен; он, как змея в траве, действует исподволь. Но он действует.
– Погодите. Правильно ли я понял: у нас есть серьёзные основания опасаться, что Откровение Танграуса сбудется?
– Даже если существует ничтожная вероятность прорыва границы миров и крушения свода, мы должны сделать всё, чтобы этого не случилось. А такая вероятность существует.
– Но это огромные жертвы в обоих мирах… В обоих…
– Совершенно верно. Именно поэтому мы должны остановить этого фанатика. А он фанатик, я говорил с ним. Он одержим. Он считает, что для Исподнего мира прорыв границы миров – единственный выход. Найдите мне то, что поможет с ним справиться. Пока он для нас неуязвим, но я не верю, что у него нет слабых мест. Вы должны нащупать его слабые места.
==30 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир==
Огненный Сокол не соврал – в башне Правосудия прибавилось работы. На Северном тракте, по пути домой, был убит единственный сын Волгородского князя, и все ниточки расследования вели в замок Сизого Нетопыря.
Говорили, Государь несильно горевал о троюродном племяннике (а то и обрадовался его смерти), но честь рода Белого Оленя требовала возмездия, и Храм услужливо предложил Государю помощь. Только в Хстове разоблачили человек пятьдесят шпионов Чернокнижника, чуть меньше их набралось в Волгороде и окрестностях. Все они были объявлены колдунами.
На землях Добровещенской лавры, поставляющей во дворец муку тончайшего помола, цукаты и патоку, десять дней подряд шли проливные дожди. Вода подтопила амбары и погреба, мука заплесневела – во дворце теперь не пекли сладких булочек, столь любимых Государем. Конечно, дождь на лавру наслали колдуны – в этом злодеянии признались сразу двадцать человек.
Слухи о пропаже детей ползли по Хстову – никто не сомневался, что и это проделки колдунов. Но до службы дознания дела пока не дошли, расследованием занимался Особый легион гвардии, однако доносов набралось столько, что Волчок не успевал отмечать их в списках.
Каждое утро с восьми до девяти часов в подвале башни Правосудия арестованные проходили проверку солнечными камнями. Огненный Сокол не обманул Волчка и в этом: кто-то намекнул пятому легату, что служба законности должна контролировать дознавателей или хотя бы создать видимость контроля – и теперь Волчок присутствовал на проверке каждое утро.
Пятый легат мягко пояснил ему, что Надзирающим, которые проводят проверку, видней, кто колдун, а кто нет, поэтому лезть в бутылку не надо, достаточно поставить свою подпись под их решением. И Волчок в бутылку не лез, аккуратно ставил в конце собственной подписи лишний штрих в том случае, если арестованный на самом деле был колдуном.
Проверку проводили при помощи фонаря с вогнутым зеркалом внутри, свет был очень ярок, жмурились (а то и прикрывались руками) почти все арестованные, у всех сужались зрачки, и только колдуны не могли выдержать света желтых лучей дольше нескольких секунд – падали на пол, а иногда бились в судорогах.
Настоящих колдунов было немного – из всех арестованных не больше пяти человек.
Теперь Волчку ежедневно приходилось бывать во дворце – с трёх до четырёх часов Государь подписывал разрешения на допросы малолетних детей, калек, стариков и знатных особ.
Конечно, Государя Волчок не видел, имел дело только с секретариатом и давно знал, как на самом деле появляются подписи на этих разрешениях: изнывающие от скуки клерки находили разбор бумаг Волчка забавным. Иногда подкидывали монетку – разрешить или не разрешить, иногда расспрашивали Волчка, достаточно ли красива пятнадцатилетняя девчонка, которую нельзя пытать без разрешения Государя, – угадать их настроения Волчок не умел, подписать разрешение могли как для красивой девчонки, так и для некрасивой. А могли и не подписать.
Подпись государя с точностью воспроизводил любой клерк в секретариате. Но особенно развлекали клерков приписки к разрешениям – на это тратили много времени и остроумия.