Злость — полезное чувство. Рональд шер Бастерхази довольно часто позволял себе его испытывать (к немалой же выгоде опять-таки для себя). Злость пусть и не вкуснее боли, зато намного питательнее, даже своя собственная. Она стимулирует, держит в тонусе, не дает расслабиться и размякнуть. Злость помогает выживать и правильно расставлять приоритеты. Любимый ученик Паука, безымянный тогда еще темный по кличке Дубина, никогда не смог бы вернуть себе имя, честь и хотя бы относительную свободу, если бы вовремя не научился правильно и качественно злиться. И отомстить своим мучителям тоже не смог бы. Он бы просто не дожил до такой возможности.
Злость — важное умение, одинаково эффективное в самых разных ситуациях…
Сдав Аномалию с рук на руки Медному и с неизменным ехидством напомнив ему о необходимости предоставить Конвенту в самые кратчайшие сроки подробнейший отчет о имевшем место быть нынешней ночью прискорбнейшем происшествии, Роне с театральным полупоклоном отступил на шаг, выпуская на сцену Дамиена Дюбрайна. Полномочного представителя Императора и его же Палача, светлого, мать его светлую, шера, умеющего целоваться так, что на чердаке остается лишь ветер (а может быть, и его не остается, как и, собственно, чердака).
И теперь стоял в трех шагах от шисова светлого (и в двух — от двери на внешнюю галерею), сцепив руки за спиной и гоняя по лицу нагловатую снисходительную ухмылку, перекатывался с пятки на носок… И злился. Злился. Злился…
Только это ни дысса не помогало. Вот ведь в чем подлость.
Оторвать взгляд от невыносимо прекрасной, искристой и перламутровой ауры Дайма было почти так же невозможно, как какие-то четверть часа назад оторваться от него самого, разжав руки, намертво сцепленные за спиной… за его спиной! И почти так же невозможно забыть, как Дайм после этого резко выдохнул. И поежился. Словно и ему тоже стало вдруг холодно и даже больно, когда они оторвались друг от друга…
Да нет же! Просто холодно. Просто сквозняк же и все такое. А выдавать желаемое за действительное не стоит. Особенно менталисту. Вредно для здоровья.
Роне злился еще и оттого, что чувствовал себя до крайности неуютно. Почти уязвимо. Хотя, разумеется, ни Медному, ни тем более Дайму знать об этом не следовало. Они и не узнают. Наглая морда, самоуверенная поза, побольше злорадной огненной тьмы в ауру — защита надежная и отработанная, действует безотказно.
И причина для нахождения здесь у него самая что ни на есть веская: темный магистр Бастерхази стоит здесь, потому что наслаждается публичной поркой генерала. Редкое зрелище и приятное, исключительно для тех, кто понимает толк в извращениях. По этой и только по этой причине он здесь и стоит.
А вовсе не потому, что некий светлый шепнул почти неслышно, чуть замешкавшись на входе: «Не уходи… — и добавил совсем уже беззвучно, одними губами: — Должок». Бесстыдно зацелованными, улыбающимися, распухшими, искусанными, мать его, губами, от одного взгляда на которые Роне окатывало жаром изнутри, от корней волос и до самых кончиков поджавшихся пальцев.
Самым логичным и правильным было уйти. После такой полупросьбы-полуобещания так особенно. Сразу, как только отдал сумрачную генералу, развернуться и уйти. Потому что «должок» — это прекрасно, но лишь до тех пор, пока он не отдан. И пока светлый не сделал выводы, что, похоже, тут совсем иной расклад и еще вопрос, кто кому теперь остается должен…
Неотданный долг — превосходнейший инструмент давления, отличный рычаг для переворачивания чужих мотиваций, меч, подвешенный над чужой головой на тонкой нитке. И лишь в твоих руках эта нитка, и лишь тебе решать, оборвать ее или пусть еще повисит. Все это так.
Но…
«Не уходи…»
Это не было приказом или требованием, вот в чем засада. Это было скорее обещанием. Искушением. Хиссовым соблазном, против которого невозможно устоять.
Ах, с каким наслаждением Роне проигнорировал бы требование или приказ. Чтобы какой-то светлый вздумал от него чего-то требовать? Да шисов дысс ему на блюде в укропном соусе!
Но как проигнорировать то, что звучало почти… умоляюще?
«Не уходи…»
Вот уж действительно шисов дысс!
«Любовь сила страшная. Просто таки убойная…
Особенно при полном отсутствии мозгов!»
Ману Одноглазый
Из неопубликованных пост-смертных размышлений по поводу
некоторых особенностей его последнего ученика.
Нинья вопросительно всхрапнула, покосилась лиловым глазом. Она явно не понимала, почему хозяин, обычно так любивший совместные прогулки по теневым тропам, на этот раз медлит, остановившись рядом, — явно же не из-за легкого девичьего тела на руках, подумаешь, тяжесть! Он и с куда большими в седло взлетал, не задумываясь. Химера фыркнула, нервно переступила с ноги на ногу, ткнулась мордой почти в самое лицо, раздув ноздри. И снова фыркнула, на этот раз скорее осуждающе — она не понимала и того, почему от ее человека так остро пахнет странной смесью наслаждения, тоски и отчаянья, почти обреченности… но зато она отлично понимала, что этот запах ей не нравится.
Роне хмыкнул и потерся виском о бархатную шкуру, влажную от дождя. Ему и самому очень не нравилось все это: неутихающий дождь, пусть и оставшийся за границами натянутого Даймом воздушного кокона, но пахнущий остро и пряно, словно напоминающий, словно о таком можно забыть… Не нравилась и предстоящая прогулка, и то, что при одной мысли о ней накатывает мерзкая слабость и бросает в холодный пот, а надо держать защитные блоки и морду облицовочным камнем. И вообще ему много чего не нравилось.
Только вот выхода он не видел.
Больно было не так чтобы совсем уж критично, и больнее бывало, нормально переносил, не неженка. Только вот забираться в седло в таком состоянии не хотелось. Очень не хотелось. Был у него полвека назад подобный опыт. Когда пришлось. Вот так же. Правда, не три минуты до дома местного шера, где расположился Медный со старшими офицерами, а почти три часа по проселочной дороге. И не на умнице Нинье, которая держит ровный ход на любых буераках… Ну и что, что много времени прошло, запомнилось остро и повторения не хотелось.
Если бы он был один — плюнул бы на дождь и условности и пошел бы пешком. Но Дайм не поймет, если предложить прогуляться по такой прекрасной погоде… хотя с его точки зрения погода как раз прекрасная, он же любит всякую гнусную сырость. Но он и традиции с церемониалами, дери их семь екаев, тоже любит, потому и не поймет. Вернее, как раз-таки может и понять…
Нет.
Придется верхом. Но до чего же не хочется-то… Главное, еще как-то так залезть надо ловко и уверенно, а не как древний дед с радикулитом и ревматизмом, охающий от каждого движения… Может быть, подождать слегка, пока Дайм сам заберется в седло своего такого ну совершенно простого и обыденного жеребца (ага, знаем мы таких простых, что держат аллюр наравне с химерами и при этом не выглядят не то что загнанными, но и даже запыхавшимися, да и не допустила бы Нинья, чтобы оставленный с нею рядом простой жеребец остался бы при этом еще и с необкусанными ушами) и отъедет… ну или хотя бы отвернется.
Только вот Дайм почему-то тоже медлил, топтался рядом, поглаживал своего Шутника, сопел как-то странно. Зачем-то натянул перчатки из тонкой замши (Роне заметил, что они у него необычно длинные, почти до локтей). А потом вздохнул особенно горестно и тяжело и сказал, решительно взяв Роне за плечо:
— Хорошо. Я понял: ты у нас гордый темный магистр и просить о помощи не станешь. Поэтому придется мне самому унижаться, ради блага и сохранности Ее Высочества и все такое. Короче, Бастерхази, кончай шиса за хвосты тянуть, давай ее сюда, подержу!
На какой-то миг Роне показалось, что Дайму почему-то очень не хочется прикасаться к сумрачной принцессе и тем более брать ее на руки. Наверное, все-таки именно что показалось. Ведь не могло такого быть на самом деле, совсем недавно Дайм не имел ничего против обнимашек и поцелуев втроем, очень даже активно ничего не имел, пусть даже и было это в ментале… вот только…
Додумать Роне не успел.
Все дальнейшее случилось так быстро и ловко, что Роне и сам не понял, как его собственные опустевшие руки рефлекторно сжались в кулаки. Потому что Аномалия вдруг оказалась на руках у Дайма, затянутых в тонкие замшевые перчатки по самые локти. А Дайм, похоже, не понял причины, по которой Роне, красный, взмокший и злой, оказался на грани взрыва, потому что заговорил примиряюще и торопливо, выставив перед собой на вытянутых руках спящую принцессу, словно щит:
— Да отдам я ее тебе, отдам, не волнуйся ты так! Вот заберешься на свою теневую красотку, сразу и отдам! Ну что ты на самом деле! Сам подумай, неудобно же в седло лезть, когда обе руки заняты! А магией ее дергать сейчас я бы тебе искренне не советовал, мой темный шер, вот от всей души не советовал бы! Я же потому и от портала отказался, подумай, и сам поймешь: она же совсем не обучена, контроль по нулям, да к тому же спит, а мы сами ее убеждали, что во сне все можно! И она поверила! Хорошая, послушная, доверчивая девочка… Вот возьмет и долбанет спросонья, не разобравшись! Да отдам же, говорю… И не надо на меня смотреть, как дикий ире на торговца ошейниками! Я не собираюсь узурпировать нашу (нашу, Роне, слышишь?) Грозу ни одной лишней секунды. Сам подумай, мне же еще генералу выволочку устраивать… то есть не выволочку, конечно, а разъяснительную беседу о должном соблюдении должностных обязанностей во вверенном его попечению подразделении. Хорош я буду за этим делом с ребенком на руках!
Он не врал. Откровенную ложь почувствует любой менталист уровня выше третьего, вот и Роне чувствовал: Дайм действительно не собирается сам тащить девчонку во дворец или держать ее на руках ни секундой дольше, чем нужно. Но было и еще что-то… Дайм ее словно бы… боялся? Смешно. Наверное, Роне просто слишком взвинчен и что-то не так понял. Об этом стоит подумать потом. Может быть, завтра. Пока же достаточно и того, что все это слегка отвлекло и позволило не психануть и не наделать глупостей.
«Она не ребенок!» — хотел сказать светлому ублюдку Роне. И еще очень много чего хотел он ему сказать. Но вместо этого медленно разжал кулаки и осторожно выдохнул, стараясь, чтобы это больше походило на тяжелый удрученный вздох, чем на судорожный благодарный всхлип или что похуже. Его все еще трясло.
Шисов ублюдок не просто так наминал ему плечико — неуместно и несвоевременно наминал, собака, почти интимно, но не в этом даже дело! А в его семью екаями драном свете! Контроль по нулям, говоришь? Чья бы химера рычала! Сам за своим светом не следит, тот рвется куда не надо, словно игривый щенок, ни разу не получавший по морде от жизни… по наглой, ласковой, светлой морде! Им и так был пронизан весь прикрывавший Роне и сумрачную кокон, а стоило Дайму дотронуться, пусть даже и через два слоя ткани Рониной одежды и собственные перчатки…
Ощущение было похоже на молнию. Только молнию медленную, тягучую, плавную, словно патока… и такую же сладкую. Она прокатилась по нервам пронзительно светлой волной, ласковым теплом погладила места бывших шрамов и переломов, от которых теперь остались лишь воспоминания, словно проверяя: а точно ли кроме воспоминаний ничего не осталось? Ну ладно, ладно, верю, но все-таки… Напитала светом, укрепила, уже не просто залечивая, уже делая что-то большее, чему Роне и названия-то подходящего подобрать не сумел. Ну и…
И да. Все остальное она залечила тоже.
Буквально мимоходом. Не заставляя просить, не акцентируя, не рассчитывая на благодарность, не придавая значения или не обращая внимания. Может быть, не заметив даже.
И вот как теперь прикажете на это реагировать? Возмутиться непрошенной благотворительностью? А вдруг светлый ублюдок только этого и ждет, хихикая про себя, чтобы в ответ еще более возмутиться Рониной неблагодарностью? Сухо поблагодарить? А вдруг он действительно не заметил?
Что Роне знает о светлых лекарях? Да практически ничего, только теория и домыслы. Вдруг их магия именно так и работает? Вдруг… вдруг он и в первый раз ничего не заметил… и вообще ничего не знал про травмы? Ну да, надейся, надейся… К тому же поблагодарить — значит сразу поставить себя в униженное и зависимое положение…
Шис! Как все сложно-то!
В итоге он так ничего и не сказал. Просто кивнул, глядя в сторону, и одним ловким движением вбросил себя в седло обрадовавшейся (ну наконец-то ее человек пришел в себя и перестал дурить!) химеры. И даже умудрился не забыть забрать обратно Аномалию, из рук в руки, вновь ныряя в запах моря и сосен. Пусть даже и на миг, но…
И даже не вздрогнуть (ну, почти), когда его пальцы случайно задела тонкая замша перчаток, прохладная и обжигающая. Конечно же, совершенно случайно! И наглый, беззастенчивый, игривый и ласковый свет, так и рвущийся, чтобы его обязательно погладили, тут был совершенно ни при чем.
Ну вот абсолютно!
https://author.today/u/ann_iv
Месяц Костров, 988 ЭС Альто-Альби*, крепость Квилиан
Карта долины Венаско пестрела пометками: крестиками, треугольниками и стрелками, отмечающими проходы через горы. Долина, ограниченная хребтами Монт-Арьег с севера и Эстийским с юго-запада, зазубренным клином врезалась между графством Ветанг и землями пирров. Впрочем, автономия графства после восшествия на престол Лодо осталась лишь на пергаменте договора. Инар Ветангский затворился в родовом замке, однако Оденара мало волновала судьба прежде всевластного графа, но весьма — то, что за последний год в четырех приграничных городках Ветанга были размещены части галейской армии. Галейский посланник в Альби, граф Моруа продолжал рассыпаться в витиеватых заверениях о нерушимой дружбе и самых благих намерениях короля Лодо, но принчепс не питал никаких иллюзий. Оденару ситуация напоминала события почти пятнадцатилетней давности, предшествующих вторжению галейцев в Ноорн, и ему все сложнее удавалось придерживаться дипломатических рамок при встречах с Моруа. Кроме того, после полувекового затишья усилились воинственные настроения среди пирров. Весьма относительного затишья, но все-таки угон овец или похищения вздумавших прогуляется, куда не следует, девиц не шли ни в какое сравнение с участившимся проникновением в долины Альто-Альби разбойничьих шаек и грабежом деревень и купеческих караванов, а особенно — с нападением на Аржуан в прошлом месяце. Он нашел на карте черный треугольник, обозначающий копи. Пять лиг к югу от крепости Квилиан, запирающей путь в долину. Далека дорога. Как же передвижение довольно крупного отряда осталось незамеченным ни дозорными, ни кем-то из местных? Этим утром Оденар приехал в крепость, чтобы на разобраться на месте. Он поднял взгляд на коменданта, майора Тоне:
— Вы уверены, что в последней вылазке принимали участие галейские солдаты?
Грузный, багровый от жары Тоне повертел головой, слово пытаясь ослабить тугой шейный платок и пробасил:
— Выживший рудокоп слышал, как они разговаривали на общем. И откуда у пирров мушкеты?
— Охрана копей усилена?
— Так точно, сьер полковник.
— А это что? — Оденар указал на обведенные красным названия деревень на западе Венаско
— Об этом я хотел с вами поговорить. Здесь население подозревается в симпатии к горцам — почти все с ними в родстве. Долина лишь в прошлом веке отошла к Альби, и границ толком не было, пока не нашли селитру. Уверен, враги просочились возле Гуардена, — толстый палец коменданта ткнул в один из крестиков, затем в соседний, — или Мартеска. Надо выжечь разбойничьи гнезда!
Оденар покачал головой:
— Не самая удачная идея, сьер Тоне. Этим мы не добавим любви к себе, и отвратим тех, кто до сих пор был лоялен.
На круглом потном лице Тоне отразилось внутренее несогласие, но он смолчал. Оденар посмотрел на рисунки, обозначающие пиррские кланы по ту сторону границы: сокол, ласка, горный кот. С которым же из них сговорились галейцы? В любом случае, это весьма тревожный знак.
— Я хочу взглянуть на окрестности со стены, — сказал Оденар.
— Конечно, месьер.
Они вышли во двор. Стоящий возле крыльца сержант эскорта вытянулся и коснулся рукой шляпы.
— Бестье, скоро выезжаем.
— Сьер Оденар, раньше вечернего гонга вы до Карды не доберетесь, — вставил комендант. — Не откажите ли мне честь отобедать? Распоряжусь накормить ваших людей.
Раймон посмотрел на солнце. Полдень давно миновал, а он и солдаты с рассвета в седле. Наверняка, у майора не сухари да солонина в погребе и на столе.
— Благодарю, сьер Тоне. Не откажусь.
Бестье так и расцвел: перспектива дороги на голодный желудок явно его печалила. Он быстрым шагом отправился к навесу, под которым рядовые коротали время, играя в кости.
— Сюда, прошу, — Тоне махнул в сторону ступеней, ведущих на западную стену.
Позади послышался звук бьющейся посуды.
— Ослеп?! — возглас сержанта заставил Раймона обернуться.
Бестье держал за плечо мальчишку лет двенадцати, на брусчатке двора, в растекающейся луже молока валялись осколки глиняного кувшина. Сержант замахнулся, намереваясь отвесить оплеуху, но подросток, вопреки ожиданию, не сжался в страхе, а гибко уклонился от увесистого кулака.
— Паршивец!
— Сержант, оставить, — велел Оденар.
— Так несется, зенки задрав, сьер полковник…
Оденар заинтересованно оглядел взлохмаченного мальчишку, исподлобья зыркающего темными глазами. Почти сошедший синяк на левой скуле, белесые шрамы на предплечьях. Одежда, не по росту и ветхая, но на удивление чистая.
— Сьер Оденар, приношу свои извинения, это досадное недоразумение, — сухо проговорил Тоне. — А ты сгинь, Хотс.
— Погодите, сьер Тоне, — Оденар обратился к «досадному недоразумению»: — Ты пирр?
— Не-а… Прозвали так. Хотс по-нашему Волчок, грят, мамка с дикарем путалась, а токмо брешут. Отец у меня самому принчепсу служил…
— Не мели, — прервал его Тоне и добавил, заметив вопрос во взгляде полковника: — Волчок значит приблудный. Он полукровка, из деревни, что внизу. По доброте душевной позволил ему молоко в крепость носить.
Оденар перехватил взгляд Хотса, устремленный на висевший у него на груди медальон — ощеренную волчью голову — и усмехнулся:
— Как по мне, храброму зверю нанесено оскорбление, Хотс.
— Простите, добрые сьеры, не нарошно я…
Порывшись в кармане, Оденар кинул мальчишке медяк. Тот недоверчиво улыбнулся и в мгновение ока спрятал монету за щеку.
— Смотри в следующий раз, куда бежишь. Пойдемте, майор.
Квилиан, строительство которой завершилось всего двадцать лет назад, представляла из себя почти правильный пятиугольник с угловыми башнями. Крепость занимала господствующее положение на холме. У подножия лепились друг к другу домишки — видимо, та деревня, оттуда родом Хост. С востока холм омывался бурными водами реки Арьег. Со скалистым Монт-Арьегом крепость соединял единственный на десяток лиг мост; тот берег выглядел необжитым: острые гранитные пики возносились на головокружительную высоту, перемежаясь с осыпями и расщелинами, из которых сбегали белые нитки горных потоков. Более пологие склоны Эста заросли лесом; среди темной зелени виднелись серые островки деревень, вырубки и ярко-желтые поля. И лишь на Пике Ането, самой высокой горе хребта лежали вечные снега. Скорее всего, враги прошли через потаенные тропы этой стороны. Как и предполагал комендант, у них есть поддержка местных жителей.
— Вон Мартеск, — показал Тоне на большое селение в четверти лиги к западу.
— Я пришлю подкрепление, — Оденар поднес к глазам подзорную трубу. — Устройте постоянные посты здесь и здесь, — указал он на две возвышенности Эстийского хребта: — Пусть держат запас хвороста, чтобы подать сигнал.
— Эх, еще бы оружия, — вздохнул Тоне. – Видел у ваших солдат карабины, сьер полковник, — не то, что с фитилем маяться…
— Будет и оружие. Десяток новых мушкетов, но только для лучших стрелков.
— Благодарю, — просиял комендант.
— Кстати, вы сказали — сжечь деревни. А я предлагаю — изыскать пути договорится с вождями пирров, по крайней мере, соседних с нами кланов.
Комендант скептически пожал плечами:
— Для них мы все — завоеватели. От века не было, чтобы договаривались, только Альдаберту Великому удалось перемирие заключить в 950…
— Договорились однажды – договоримся и впредь. Очевидно, что эмиссары Лодо уже добились многого и нашли себе союзников, в том числе — на нашей земле. Вызовите к себе старост деревень, узнайте настроение. Возможно, найдется толковый торговец, и тех, кто постоянно ездят через Пиррей.
Раймон убрал трубу в футляр и задумчиво потер указательным пальцем висок. До них доходили сведения о пиррейских прорицателях и колдунах при галейском дворе, но военный союз с кланами — весьма неприятное открытие. Следует как можно скорее обсудить это с месьером Эрнаном, придется ехать в столицу. Тоне слишком прямолинеен и категоричен, вряд ли он справится с подбором нужных людей. И… свадьба, Тьма раздери его и чадолюбивого джинерского дука! Совсем из головы вылетело. Оденар нахмурился и сжал губы. Только молодой жены ему не хватало! И кто — избалованная девчонка, привыкшая совсем к другой жизни, чем та, что может он предложить. Он с трудом представлял себя обремененным супружескими узами. Но раз уж дал согласие, что проку сожалеть. Пусть ее. Будет жить в его доме в Талассе, а у него других забот полно.
Комендант Тоне изо всех сил старался угодить с обедом. Пирог из зайчатины, сыры, еще теплый хлеб с деревенским маслом и добрый эль — незамысловатая, но сытная и вкусная еда несколько примирила Раймона с текущими неприятностями и грядущими изменениями в его жизни. Солнце клонилось к западу, когда обед завершился. Оденар вышел из дома коменданта. Конюх держал под уздцы гнедого жеребца, солдаты уже сидели в седлах. Однако обычно предупредительного до назойливости сержанта не было видно. Раздраженно хлопнув по бедру перчатками для верховой езды, Оденар оглядел двор. Забухали сапоги и из-за угла комендатуры вылетел Бестье, на ходу оправляя мундир:
— Виноват, сьер полковник! По нужде отлучился, живот прихватило…
— Жрецы советуют быть умеренее в пище, сержант, — бросил Раймон, садясь в седло. – И они правы. А то как бы враги не застали тебя со спущенными штанами.
Среди солдат послышались смешки, однако быстро смолкшие, едва полковник поднял руку — знак начала движения.
— Милость Странника в пути, сьер Оденар, — попрощался стоящий на пороге Тоне.
— И остающимся, майор. Ждите гонца и дополнительные силы.
Караульные открыли ворота и небольшой отряд выехал из крепости. Дорога вилась вдоль берега Арьега, а где-то через пол лиги свернула в лес. Оденар пустил коня размашистой рысью, торопясь до темноты успеть вернуться в Карду. Державшийся рядом сержант вдруг натянул поводья, переводя свою кобылу на шаг. Оденар тоже придержал коня и удивленно оглянулся: Бестье повернул лошадь, загораживая дорогу остальным.
— Сержант, в чем дело?
На лице у того проступила странная смесь страха и торжества. Внезапно раздался протяжный громкий треск и сразу две ели — впереди и позади, в паре туазов, начали валится на дорогу, отделяя Оденара от отряда. Испуганные кони вскидывались на дыбы, сбрасывая солдат.
Раймон выдернул из седельной кобуры пистолет и развернул жеребца. Из кустарника с гудением ударили арбалетные болты, пронзительно заржали лошади. Сквозь переплетение ветвей он увидел, как сержант выстрелил из карабина в одного из солдат и схватился на саблях с другим. Предатель!
— Бестье! — прорычал Оденар, нажимая на спусковой крючок. – Тварь продажная!
Сержант дернулся и осел. В этот миг гнедой с визгом взвился свечой, и тут же обжигающе резануло правое плечо. Раймон левой рукой выхватил второй пистолет и едва успел высвободить ноги из стремян, как конь рухнул на землю. Он глянул на метательный нож с черной рукоятью, торчащий из плеча. Новый набег? Или галейцы таки начали войну?
Впрочем, враги, кем бы они ни были, не обнаруживали себя, лишь сухо щелкали выстрелы, да вспарывали воздух болты и крики обрывались хрипами, там, за упавшей елью. Оденар шагнул к завалу. С ним творилось Тьма знает что. Рука перестала слушаться, от раны огненной волной растекалась боль. В невесть откуда взявшемся тумане деревья кружились в тошнотворным хороводе. Шатаясь, он водил стволом пистолета перед собой:
— Покажись!
— Отчего бы и нет. Побеседуем, Ноорнский Волк! — прозвучал незнакомый голос. Из тумана выступила темная фигура, но различить лицо он уже не смог. Затем все исчезло.
* Высокогорная область западе и северозападе Альби, примыкающая к Пиррею
https://author.today/u/ann_iv
«Лето 988 года Эры Странника выдалось жарким, и не только потому, что солнце щедро являло нам свой лик, но и постоянными стычками на северо-западном рубеже Альби. Пиррейские кланы, позабыв о полувековой договоренности, то и дело тревожили своими набегами селения, особенную же тревогу вызвало то, что после нападения на Аржуанские копи были обнаружены тела галейцев, переодетых пиррами. Галейский посланник, граф Моруа отрицал любую причастность галейской армии к сему недружественному шагу, списывая все на обычный разбой, однако на Совете Равных было решено усилить гарнизоны приграничных крепостей и направить ноту королю Лодо…»
Гильем Лора, Летопись Альби
Месяц Летних Костров, 988 ЭС, Джинера
Белогрудый коломбо топтался по мозаичным плитам террасы, ворковал, красуясь перед подругой. А та не обращала на него внимания и деловито собирала крошки, бесстрашно подбираясь к самым ногам. Лара разломила миндальное печенье и кинула птицам. Самец оставил ритуал ухаживания и тоже принялся клевать подношение. Девушка чуть улыбнулась: недолго же длился любовный порыв.
Дуновение бриза донесло запах моря. Лара поднялась с резной деревянной скамьи, поставленной между вазонами с апельсиновыми деревцами, и подошла к балюстраде. С вершины Старой башни, самой высокой из четырех, было видно море. Полдень растекался зноем, над Джинерой повисла дымка. Черепичные крыши Читавеккья сбегали вниз, туда, где вовсю кипела жизнь Нижнего города и гавани. Но сюда, на Гранде-Коллину, доносился лишь отдаленный гул, почти не нарушающий безмятежный покой Палаццо д’Аурора. Впрочем, покой был нарушен приближающимися голосами, среди которых она узнала голос своей камеристки, Мануэлы. Коломбо, заполошно хлопая крыльями, метнулись ввысь.
— Лара, вот вы где! — раздался за спиной глубокий контральто. — Вас все обыскались.
Лара обернулась. Мачеха величественно плыла к ней во всем великолепии нового туалета. Изумрудное верхнее платье с распашной юбкой было отделано золотой тесьмой на рукавах и по подолу. Квадратный вырез лифа обрамляли кружева в тон нижней, молочно-белой юбки. В каштановых волосах поблескивали жемчужные нити; плечи и грудь прикрывала шифоновая вуаль. За ее спиной семенила растерянная камеристка.
— Простите, дона Эриния, что доставила вам хлопоты. Не знала, что я понадобилась…
— Никто не догадался, что вы на террасе Старой башни, — с мягким упреком сказала Эриния. Даже подьем по крутой лестнице не сбил ее дыхание, и не зажег румянца на аристократически бледном лице. Ее губы улыбались, но зеленые, кажущиеся еще ярче от цвета платья, глаза смотрели холодно: — Вернулся ваш отец.
Сердце радостно забилось: отец уехал в Альби два месяца назад и не послал ни одного гонца.
— Вернулся?! Когда же?
— Вы слишком увлечены созерцанием эфемерных далей. Разве вы не слышали переполох?
Лара передернула плечами: безупречная в манерах мачеха как никто другой могла заставить ее почувствовать себя неуютно.
— Я… задумалась. Благодарю, что сообщили мне. Где отец?
— Дон Винченцо будет ждать в кабинете, у него важное известие для вас.
Она шагнула в сторону, намереваясь обойти Эринию, но та остановила ее:
— Но не собираетесь же вы явиться к нему в подобном виде? Переоденьтесь, и пусть Мануэла причешет вас.
Хотя Лара не считала что ее скромное домашнее платье отец сочтет неподобающим, но пререкаться с мачехой и дать ей омрачить радость встречи не хотелось. Она присела и наклонила голову:
— Хорошо, дона Эриния.
Мануэла убирала под серебряную сеточку волосы, а Лара, сидя перед зеркалом, задумчиво разглядывала себя.
— Не тянет ли здесь, госпожа?
В зеркале Лара перехватила неуверенный взгляд девушки: Мануэлу приставили прислуживать ей в прошлом месяце, поскольку прежняя горничная собралась замуж. Дона Эриния неохотно отпустила расторопную Дженизу, однако робкая и тихая Мануэла нравилась Ларе больше ее болтливой предшественницы.
— У тебя хорошо получается, — подбодрила она горничную.
Но что за важное известие собирается сообщить ей отец? Отчего-то стало тревожно, и она встряхнула головой. Темные кудри рассыпались по плечам, и камеристка расстроенно охнула.
— Извини, Мануэла, — с сожалением сказала Лара, досадуя на себя. Теперь служанке придется начинать все с начала.
Наконец, едва замер мелодичный перезвон из часовой башни храма, возвестивший о наступлении часа вола*, Лара, в небесно-голубом наряде из креп-сатина подошла к дверям отцовского кабинета.
Створка была закрыта неплотно, и по доносящимся голосам девушка поняла, что дона Эриния уже внутри. А она-то думала, что сможет поговорить с отцом наедине!
Вздохнув, Лара взялась было за ручку, но застыла на месте, услышав голос мачехи:
— Не думаю, что нам следует медлить со свадьбой, Винченцо. Ларе миновала двадцать первая весна.
Свадьба? Ее свадьба?! Сердце замерло, потом зачастило. Между тем Эриния вкрадчиво продолжала:
— По Джинере гуляют слухи несмотря на все наши усилия. Это бросает тень на род. Того и гляди люди начнут судачить в открытую о…
— Довольно, Эриния, — прервал ее отец.
Лара закусила губы, слишком хорошо зная, что собиралась сказать мачеха. Несколько мгновений в кабинете было тихо, потом вновь заговорил отец:
— Людям свойственно болтать о том, в чем они не смыслят. Поспешность также неуместна.
— Никакой поспешности не будет. Понадобится самое малое месяц или даже два, чтобы подготовить приданое…
Девушка сглотнула, пытаясь справиться с собой, и решительно толкнула дверь.
— Папа!
Стоявший у окон дук Винченцо обернулся к ней, и ласковая улыбка появилась на его губах:
— Здравствуй, дорогая. Какая же у меня красавица.
Он шагнул к ней, раскрывая объятия, и Лара, как в детстве, подбежала и уткнулась лицом ему в грудь. Ей показалось, что отец вздохнул.
— Ах, дитя, — подала голос мачеха, — Скоро ты будешь счастлива…
Лара отстранилась. Дона Эриния сидела в кресле возле стола, прижимая кружевной платочек к глазам.
— Оставьте нас, Эриния, — ровным голосом произнес отец.
— Но…
— Позже вы обсудите с Ларой все необходимые вопросы.
Мачеха на миг утратила ледяное достоинство, позволив досаде проявится на лице, но тут же пропела:
— Как пожелаете, муж мой…
Выждав, когда жена уйдет, Винченцо спросил:
— Ты слышала наш разговор?
— Только пару фраз, — потупилась Лара.
— Присядь, — он указал на кресло, которое занимала Эриния, а сам сел напротив.
— Я не хотел, чтобы ты узнала вот так, но на все воля Странника.
Дочь кивнула, не поднимая головы, ее пальцы сминали ткань платья на коленях.
— Кто мой нареченный?
— Приближенный причепса альбийского. Полковник Раймон Оденар.
— Не альбиеец. Он дурен собой или стар?
— Неужели ты думаешь, что я отдам единственную дочь за урода или старца? Сьер Оденар родом из Ноорна. Ему тридцать четыре года и Эрнан Альбийский охарактеризовал его как человека достойного и благородной внешности. Но я вижу, что ты не рада.
— Отец, зачем мне уезжать от вас? — дочь подняла на него блестящие от слез глаза.
— Дитя мое, покинуть, когда придет срок, отеческий дом — удел всех девушек, — дук улыбнулся: — Не в обитель же сестер Странника ты собралась?
— Возможно, это было бы лучшим выбором для меня. Вы же не сказали месьеру принчепсу о… моих особенностях? — прошептала Лара.
Тьма раздери Эринию и ее длинный язык! Девочка услышала больше, чем он полагал!
— Не говори ерунды, — тяжело произнес Винченцо. — Совпадение, пусть трагическое, но совпадение. Ты не одержимая, обряд доказал это. И магистр Аврелиан прилюдно подтвердил, что в тебе нет ни капли Тьмы. Но если ты продолжишь упорствовать, то можешь и в самом деле навлечь на себя беду. Особенно, когда окажешься в чужом краю.
— Поэтому…
Винченцо, теряя терпение, втянул в себя воздух, затем медленно выпустил его сквозь зубы и сухо сказал:
— Ты моя дочь. И ты будешь достойна имени Конти, ведь так? Ступай, Эриния желает обсудить с тобой ткани для новых платьев.
Дочь ушла, пряча слезы. Оставшись один, Винченцо раздраженно ударил кулаком по подлокотнику кресла и мысленно пожелал жене прикусить язык, да как следует! Затем встал и прошелся по кабинету взад-вперед. Меньше всего он хотел, чтобы разговор коснулся этой темы. Прошло много лет, но все случилось как будто вчера…
… Отец отправил его в Сахрейн, постигать искусство дипломатии в составе посольства Альянца. На невольничьем рынке Саэтты Винченцо увидел невольницу. Она словно сошла с древней фрески. Огромные глаза глянули ему в душу, и он остолбенел, завороженный ее красотой. Ушлый купец заломил цену, вдвое превышавшую стоимость сильного раба, но молодой эррурский аристократ не стал торговаться.
Ревати привезли из отдаленного уголка Сахрейнского эмирата, она была одной из последних представительниц какого-то истребленного сынами пустыни народа. Разумеется, отец был недоволен глупой расточительностью отпрыска, и пришел в ярость, когда узнал, что тот собирается не просто дать волю девушке, но и жениться на ней. Неслыханный скандал!
Конти слабо улыбнулся и, подойдя к окнам, распахнул створки. Тогда у него впервые прорезался фамильный характер, а вернее — упрямство: он нашел жреца, согласившегося совершить тайный обряд. Отцу пришлось уступить и срочно придумать Ревати благородное происхождение.
…У нее была шкатулка с причудливой формы фигурками, выточенными из слоновьей кости. Она подолгу могла перебирать их, раскладывала в сложные комбинации или бросала наугад. И иногда вдруг советовала мужу отказаться от выгодного предложения или поверить в невероятные слухи. Поначалу Винченцо отмахивался, потом стал прислушиваться. Он не распространялся о необычном даре Ревати, но Джинера все равно знала,что жена молодого Конти якшается с неведомыми силами.
Он не обращал внимание на косые взгляды и шепотки и любил жену с пылом первого чувства. Любила ли его Ревати? Он был уверен, что да. Но временами он смотрел в ее черные глаза, и ему казалось, что он смотрит в глаза самой Ночи. Тогда он спрашивал себя, а так уж неправы те, кто считает ее ведьмой?
Лара — почти точный ее портрет. Но Винченцо не ожидал, что она унаследует способности матери. Впервые странности проявились, когда дочери было шесть лет, незадолго до смерти Ревати. Лару начали мучать кошмары, от которых она просыпалась, захлебываясь рыданиями.
«Ворон схватил маму когтями и унес!» — повторяла она.
На его встревоженные расспросы Ревати печально улыбалась и молчала, она ни на что не жаловалась, лишь обручальный браслет с каждым днем становится все свободнее для ее запястья. Через месяц ее не стало.
Винченцо относил провидческие сновидения Лары к обостренному детскому чутью. Но происшествие с Джулианой Морандой, дочерью одного из самых богатых негоциантов Джинеры, взбудоражило весь город. Джулиана со свой матерью была у них в гостях, и девочки ладили меж собой. Пока Джулиана случайно или из шалости не опрокинула флакончик с тушью на портрет, нарисованный Ларой.
По словам девочки и ее матери, Лара побелела, как полотно, и выкрикнула:
«У тебя будет гореть под ногами земля! И на твоем лице расцветут Ночные лилии**!»
Сама Лара ничего не помнила…
Ссору прекратили, однако на следующий день в особняке Моранды вспыхнул пожар. Джулиана выжила, но ее лицо осталось изуродованным ожогами. Особенно мнительным казалось, что по форме они напоминали лилии. Лара тяжело переживала случившееся, считала, что притянула несчастье своими словами. А Моранда потребовал созыва Совета Джинеры, где обвинил Лару в одержимости Демонами из-за Предела, попутно припомнив колдовство матери-чужеземки. Он настаивал на обряде Очищения. Влияние семьи Конти были в данном случае бессильно, Совет поддержал негоцианта. Ларе предстояло пройти по узкому — в одну плитку — проходу между двумя священными Огнями. Винченцо провел бессонную ночь перед тем, как сказать дочери о решении Совета. Однако девочка на удивление спокойно восприняла его слова.
Когда она ступила на треугольную площадку храма и направилась к пылающим в центре кострам, Конти закрыл глаза, ожидая услышать ее полный муки крик. Но стояла тишина, нарушаемая лишь дыханием собравшихся людей — представителей всех знатных семейств Джинеры. Потом слитный вздох всколыхнул душный пряный воздух.
— Чиста! Лара Конти, дочь дука Конти — чиста! — огласил своды храма зычный бас магистра Аврелиана. — И пусть никто отныне не усомниться в том!
Он не знал, почему огонь не оставил ни следов копоти на белом платье, ни опалил волос дочери. Не раз собирался расспросить, но слова замирали на языке. Шли годы, способности Лары — если они действительно были, никак не проявлялись. И Винченцо считал, что трагедия изгладилась из памяти людей. Пока три года назад не завел разговор с доном Гильермо Асуаной, намекая на возможность породниться.
— Скажу вам откровенно, дон Винченцо, и возможно, я — единственный, кто будет честен с вами. Если бы у вас была еще одна дочь, почел бы за честь. Но я не хочу, чтобы после супружеской ссоры у моего сына загорелась под ногами земля…
Конти был неприятно поражен и велел навести справки, осторожно выясняя настроение глав других семей. Результаты повергли его в еще большее смятение.
Он нахмурился и отошел от окна. Предложение союза со стороны Альби пришлось как никогда кстати. И вряд ли достойный во всех отношениях ноорнец будет дурно обращаться с его дочерью. А он пошлет в Талассу соглядатая, чтобы быть наверняка в этом уверенным.
***
Вероятно, дона Эриния ждала ее в главном зале или в Девичьей гостиной — личных комнатах Лары, однако девушка, пройдя по галерее, повернула в противоположную сторону и спустилась по боковой лестнице, ведущей в старую часть парка. Пинии и эттрурские кедры давали густую тень. Лара остановилась под пышными кронами и вдохнула смолистый аромат, особенно сильный в преддверии вечера. В голове не укладывалось, что самое большее через пару месяцев она уедет из Джинеры, и скорее всего — никогда не вернется назад.
Души северян суровы и грубы… Жених представлялся ей похожим на воителя с фрески храма, где изображалось одно из сражений эпохи Тьмы: мужчина огромного роста, с развевающимся светлыми волосами и глазами цвета льда беспощадно разил мечом жалких демонов.
«И прилетит он на ужасном драконе, который пожрет бедную деву, — абсурдность возникшего образа рассмешила Лару. — Чего я печалюсь? Уж точно, северянину не сравниться в холодности с доной Эринией».
Почему она решила, что никогда больше не приедет в Джинеру? Ноорнцы — не сыны пустыни, и дают своим женам куда большую свободу, чем то принято даже в Этррури. К тому же Альби не так уж и далеко, и природа там мало отличается от здешней.
Ей жаль расставаться с отцом, но ни со сводными братьями, ни с мачехой нет никакой душевной близости.
А любовь, то сердечное томление, о котором шептались девушки на устраиваемых отцом приемах? Их признания будоражили, но Лара не могла бы похвастать, что ее сердце хоть раз дрогнуло при виде юношей, являющихся предметом обожания и жарких споров. Лишь однажды, мимолетная встреча посреди шумной улицы, лицо, мелькнувшее и растворившееся в толпе, ставшее миражом… Какой вздор. И не пристало дочери дука помнить об таком.
Она уселась на покрытый слоем опавшей хвои пригорок. Неумолчный цокот цикад успокаивал. В сгущающихся сумерках возникла тень, блеснули два золотистых топаза. Лара протянула руку и послала мысленный зов, как когда-то учила мать. Она плохо помнила лицо матери, остался лишь светящийся ореол и ощущение безграничной любви, да умение ладить с животными, особенно — кошками.
Крупный черный кот бесшумно подошел, щуря глаза, боднул лобастой головой руку. Лара почесала его меж ушей. Полудикий крысолов, неведомо как пробирающийся в дворцовый парк. Она совершенно не боялась его, а он ни разу, даже играя, не оцарапал ее. В самом ли деле мать передала ей свой дар – а вернее – свое проклятие?
Однажды Лара услышала брошенное ей вслед с боязливой неприязнью – «порченная».
Отец полагает, что случаем с Джулианой все и ограничилось, однако Лара быстро научилась молчать о странных снах. Касались они других людей, собственную судьбу предсказывать не удавалось. Впрочем, видения были редкими и обрывочными, и ничего пугающего или предвещающего гибель — так, мелкие неурядицы или радости.
«Магистр Аврелиан не может ошибаться…»
— Мне будет не хватать тебя, месьер Кот, — прошептала девушка, прислоняясь спиной к стволу пинии. Кот забрался к ней на колени, рокочуще замурлыкал. Лара рассеяно поглаживала его, дыхание ее стало размеренным.
«Все уладится, — пришла неожиданная уверенность, — Не так, как я могу себе представить и вряд ли, как бы мне хотелось, но уладится».
* сутки делятся следующим образом (в пересчете на земные)
03 час волка
06 утра — утренний гонг
09 час ласточек
12 — полдень
15 час вола
18 вечерний гонг
21 час гашения огней
24 полночь
и бой часов в середине каждого промежутка. «получасие»
** ненюфары — цветы, по некоторым мнением связанные с миром мертвых
Масла в огонь неожиданно подлил Патрик Келли. Через неделю после благотворительного вечера к ним приехала Сандра. Девочек выпустили во двор, и было видно, как они топчутся по жидкому снегу, ковыряя палками какую-то дрянь на земле.
Над озером висел туман. От постоянной влаги и непрекращающихся дождей дом пропитался сыростью, и неожиданно отказал климат-контроль. Исли вызвал мастера, и пока они его ждали, Ригальдо топил камин сосновыми шишками, которых за осень набралось на несколько огромных мешков. Шишки смешно трещали, прыгали внутри топки, плевались искрами и давали адский жар. По дому плыл запах дыма. Было видно, что кот тащится от него.
Патрик привез пиццу и ящик «Будвайзера». «Это чтобы вы не ущемляли мое эго своим бразильским поместьем», — честно сказал он, с грохотом опуская ящик на стол. Ригальдо внезапно обрадовался, как ребенок. И вот они втроем сосали пиво, время от времени выходя проверить детей.
На третьей бутылке Патрик стал очень красноречивым. Видимо, вопросом «как работается» Ригальдо наступил ему на больную мозоль.
— Сиэтл загибается! — горячо повторял он, почему-то балансируя задницей на подлокотнике кресла, как на жердочке, вместо того, чтобы усесться с комфортом. — Город тонет в грязи. Бездомные — это огромная, вонючая вич-положительная проблема, которую не решить этой вашей благотворительностью. По Даунтауну невозможно пройти даже днем, чтобы не увидеть, как человек гадит на асфальт или мастурбирует рядом с мусорным баком; возле кофеен спят обдолбыши; ненормальных полно — недавно один такой забил двух людей арматурой, просто подкрался и как начал махать. А что творится там, где палатки? Земли не видно под пластиком, в лагере его гребаные завалы!.. И больше того скажу: это дерьмо расползается как щупальца! У нас не осталось ни одного парка, в котором не валяются эти вечные ломаные тележки и велосипеды бомжей. Мне некуда отвести дочь погулять, если я не хочу, чтобы она напоролась на шприц или бутылку.
Ригальдо несколько раз порывался что-то сказать, но Патрик снова его перебивал. Его лицо раскраснелось:
— Нет, молчи. Я знаю, что ты можешь сказать: куда смотрит полиция. Так вот, без вызова нам не рекомендовано соваться к бомжам. Иногда их сгоняют коммунальщики, но они просто переезжают куда-нибудь еще ближе к офисам и кафе. Ты думаешь, проблема только в том, что они воняют и срут под ноги? Проблема — в законах, которые теперь разрешают им все! Несколько лет назад произошла декриминализация многих статей, и на улицу выплеснулись толпы мудаков! Теперь они живут там, в палатках, и творят что хотят, а у нас нет полномочий, — он встретился взглядом с Исли и развел руками. — Ты их арестовываешь за нападения, домогательства, порчу имущества, вторжения в частную собственность, а судьи дают им смешные сроки и снова выпускают на улицу.
— Прокуратура… — начал Исли.
— Прокуратура и судьи вообще положили на это свой большой хуй. При большинстве арестов преступника выпускают уже на следующих день. Зачем патрульным рисковать жизнью, если завтра мудака снова выпустят? В ноябре я доставал из уличной урны говнюка в одних трусах, который во время прихода угнал велосипед, а потом разделся и плевал из урны в полицейских. И еще он кусался, ты представляешь, кусался! Он был обдолбан, ему было очень смешно. Через два месяца я опять увидел его на улице. Из ста процентов арестов бездомных половина просто не регистрируется. Большинство отпускают так, еще часть идет на сделки. Я верил нашей администрации, но в свете последних лет уже ни на что не надеюсь. Нам нужен понимающий человек там, у них, наверху, ведь исправить это можно только оттуда!
Исли подпер щеку.
— Что вы так смотрите? Политики здесь, на северо-западе, замалчивают связку наркотиков и бомжей. Так проще. Нужна политическая смелость, чтобы это признать. Мы, копы, не призываем ограничивать бомжей в правах, мы просто хотим иметь возможность работать по-человечески, — он отдышался и открыл следующую бутылку, вытер ее о футболку. — Простите, парни, я понимаю, что вы как бы на другом полюсе. Но ваша девочка ходит в государственную школу, а значит, не так уж вы от всего этого дерьма далеко.
Ригальдо запротестовал, что он-то нормальный мужик, не селебрити какой-то, он знает жизнь и ездит на работу по тем же улицам, что и Патрик. Исли молча потянулся к своей бутылке. Горлышко было холодным и запотевшим, а пиво вкусным. Он смотрел на пляску огня в камине, прислушиваясь к тому, как спорят Ригальдо и Патрик, когда с КПП позвонил встревоженный охранник.
— Мистер Фёрст, на камере видно, что дети забрались в лодку и возятся с цепью.
Едва услышав об этом, Патрик выплюнул пиво.
— Твою мать!..
Из дома выскочили раздетые, прямо под мелкую ледяную морось. Под ногами противно чавкало, холодный воздух тут же пробрал до костей. Ригальдо понесся к озеру огромными скачками, Патрик ломился за ним через кусты, как бизон. Когда Исли подошел, Ригальдо уже извлекал девчонок из лодки и ужасно ругался.
Сандра послушала его и пискнула:
— Нас нельзя бить, потому что это нарушение прав ребенков!
— Вот, что я говорил, — Патрик оперся руками о колени, выдохнул. Из его рта вырвался густой белый пар. — В этом городе каждая сопля чувствует себя безнаказанно!
— За каким чертом вы туда полезли? — сердито спросил Ригальдо. Он поднял Бекки на руки и усадил к себе на локоть. — Ты знаешь, что к лодке приближаться нельзя!
— Мы нашли мертвую птичку и хотели сделать ей водное погребение, — подсказала Сандра. — Как в «Викингах». Бекс, покажи!
И тут, к изумлению Исли, Бекки полезла в карман желтого прорезиненного плаща и важно извлекла из него мятый комочек пестрых перьев, из которого торчали две скрюченные лапки. Ригальдо изменился в лице. Он тряхнул Бекки за руку. Комок перьев мягко плюхнулся в ледяную воду рядом с мостками.
— Оху… — прокомментировал Патрик и захлопнул челюсти. — Девки, вы вообще, что ли, бесстрашные?! И кто показал вам «Викингов»?!
— Это же орнитоз, — просипел Ригальдо. — Живо домой!
И он помчался к дому, таща протестующую Бекки под мышкой. Исли остался стоять рядом с Патриком, вытирающим руки Сандры носовым платком. Он немного подумал, разглядывая озеро и мокрые ветви, с которым срывались тяжелые капли, и рискнул:
— Значит, говоришь, горожанам нужен свой человек?..
В десять вечера Исли набрал Джерри Стюарта. Тот взял трубку с первого же гудка.
— Да?.. — спросил мальчик, немного удивленный.
— Мистер Стюарт, — Исли звонил ему из душа. Рядом для конспирации шипела вода. — Приезжайте в мой офис завтра. Я собираюсь немного расширить наше взаимодействие. Мне нужно выглядеть в СМИ таким хорошим гражданином страны, насколько это возможно, чтобы Господь прослезился и зарегистрировался на избирательном пункте.
— Ого! — в голосе Джерри прорезались нотки ликования. — Я все понял! Знаете, я так рад, что мы переходим от аналитики к действиям! — он громко выдохнул и вдруг с подозрением спросил:
— А что это так шумит, вы что, принимаете душ?..
— Спокойной ночи, мистер Стюарт.
***
К февралю решимость Исли стала твердой, как алмаз, и он принялся осторожно подтягивать к себе сторонников. Джерри Стюарт тем временем продолжал полировать его паблисити, делая это даже активнее, чем раньше.
«Да, очень активно», — думал Исли, наблюдая, как Джерри сосет чупа-чупс и пишет в айпаде. Палочка провокационно торчала из пухлых губ, покачиваясь то вправо, то влево. Иногда Джерри извлекал шарик и задумчиво проходился по нему языком, облизывая так, что карамель влажно блестела.
Был вечер, но Исли не уходил — читал предложения по ценообразованию и ждал Ригальдо.
— Аналитика, планирование и мероприятия, — рассуждал Джерри, не очень умело притворяясь, что не замечает взглядов Исли. — Три кита нашей пиар-компании. Вы видели ваш новый инстаграм?
— Видел. Неплохой.
— Неплохой? — мальчишка задохнулся. Вытащил чупа-чупс изо рта и наклонился вперед, сверкая глазами. Недавно он притащил в кабинет Исли лишнее кресло, поставил у окна и объявил, что это будет его персональное рабочее место. — Да он не хуже, чем у Джастина Трюдо! Из него так и пышет силой и энергией! Чего стоит один тот снимок, где вы в рабочей куртке на лесопосадке! И тот, где вы на экологической акции… И тот, где вы в горах на фоне снегов… Вы хоть заметили, как аккуратно я чередую их с теми, где вы в кабинете? Но нам нужно больше нормальных снимков с ребенком!
Он помахал чупа-чупсом и снова яростно сунул его в рот.
— Это пока не обсуждается, — возразил Исли.
— Без этого никак! Или мне каждый раз так и красться по кустам, когда вы гуляете в парке втроем, а потом пытаться что-то нарезать из фоток, где полснимка — дерево, а еще пол — спина вашего мужа? Почему вы не хотите устроить фотосессию с маленькой принцессой?
«Потому что Ригальдо за это скормит мне мои же яйца, — думал Исли, ставя для Галатеи пометки на полях. — Он и так, мягко говоря, не в восторге от перспектив окунуться в политику».
Он не преувеличивал.
Три дня назад он наконец признался Ригальдо в своих интересах. Тянуть дальше было бы просто немыслимо. Ригальдо уже обратил внимание на резко возросшее в последнее время число «рабочих» звонков и настороженно спрашивал — что за проблемы?
У них состоялся тот самый разговор на пирсе. Три дня назад.
Все эти три дня прошли в напряженном молчании. Вопреки опасениям Исли, Ригальдо не стал орать, но ощутимо отстранился. В первый же вечер после работы он забрал Бекки из дома и увез в ресторан. Вернул около полуночи, усталую и объевшуюся, пахнущую копченостями, с подарками от Анри и молодого подсобника. «Я помогала поварам мыть мидии и терла на терке сыр!» — призналась она, забравшись на руки Исли. Он уложил ее, дождался, пока уснет, и пошел к Ригальдо — все для того, чтобы обнаружить, что тот заперся от него в гостевой.
Нет, было совершенно невозможно представить, чтобы он разрешил Бекки участвовать в фотосессии.
Все это Исли не стал озвучивать мальчику. Того не касались их с Ригальдо половые и семейные трудности. Тем более что Исли пришла в голову благодатная мысль:
— Что если позвать Заки? Это мой внук. Я могу пригласить его с родителями на склад, покатать на погрузчике…
— И снять у вас на руках, — Джерри причмокнул чупа-чупсом. — Это хорошая идея. Только почему вы все время называете его «внук»? Мне кажется, это называется «внучатый племянник»!
— Не знаю. Я так привык.
— Ладно, в чем-то это даже хорошо. Типа преемственность поколений, вот это все. Внук — это даже интереснее, чем дочь. Сильный зрелый мужчина и совсем маленький ребенок в касках и сапогах, среди огромных грузовиков, мелкий трогает ручкой здоровенный спил бревен… Ребенок в кадре будет транслировать ваше спокойствие и уверенность. Эта патриархальная связка может понравиться даже республиканцам… Фоток наделаем побольше. За лососем с ним съездите, в горы, куда-нибудь, где еще не сошел снег; рыбу можно купить заранее, вдруг не поймаете. Снимем вас с чайником и в палатке… Я сам сниму…
— У вас хорошие отношения с отцом? — перебил Исли, разглядывая его лицо.
Стилус, порхающий в пальцах Джерри, замер над айпадом.
— Он мудак. Мы не общаемся.
Исли задумчиво кивнул. В досье на Стюарта, которое ему предоставил Галк, было написано, что отец ушел в семью Рифул, когда Джерри было восемь.
Он посмотрел на часы на мониторе. Господи, куда подевался Ригальдо, он же просил его заглянуть. Исли сегодня даже на своей машине не поехал, рассчитывая, что они уедут вместе.
— Вот только не надо так смотреть, — отрезал Джерри, отбросив всякое кокетство. Палочка чупа-чупса торчала у него из-за щеки. — Я представляю, что вы сейчас подумали насчет мальчика с отцовскими комплексами, и…
Он вдруг замахал рукой. Вытащил изо рта палочку — без конфеты — и уставился на нее. Его лицо начало багроветь.
— Джерри?..
Стюарт взглянул на него умоляюще и замычал. На его глаза навернулись слезы.
«Допизделся», — подумал Исли, вскакивая из-за стола. Он рывком поднял Джерри на ноги, развернул спиной к себе и несколько раз надавил под грудью, выполняя прием Геймлиха. Никакого эффекта. Джерри скреб пальцами по горлу и мотал головой.
И тогда Исли усадил его на подлокотник кресла и, заставив раскрыть рот, просто сунул пальцы так далеко, как это было возможно.
Конфету — липкий леденец — Джерри судорожно выхаркнул с третьей попытки и протестующе замотал головой. Исли осторожно вытащил пальцы у него изо рта — все в слизи и слюне, пахнущие клубничной отдушкой. Джерри издал всхлип непритворного облегчения. Исли убедился, что он дышит, и отодвинулся.
— Извини, не было времени мыть руки.
— Спасибо, — невнятно пробормотал Джерри, утирая кулаком мокрые глаза. К вспотевшему лбу прилипли кудряшки. — Вся жизнь перед глазами пронеслась.
Он поморщился, держась за горло. Исли в это время искал, чем бы вытереться. Джерри задержал взгляд на его пальцах и вдруг душно покраснел. На фалангах остались следы зубов — сопротивляясь, мальчишка довольно чувствительно тяпнул Исли.
— Простите, — буркнул он, опуская глаза. — Обычно я так не делаю.
Исли не сразу понял, о чем это он, а когда до него дошло, усмехнулся:
— Надеюсь, обычно обходится без асфиксии.
Джерри помотал головой, не глядя ему в глаза.
— Вообще-то я не очень люблю глубоко. Мне кажется, это заводит только в порно.
Исли вздохнул. Посмотрел на дверь, на пустую приемную за ней. Их разговор стал до странности интимным. «Отцовская фигура?.. Не смешите меня».
— Джерри, ты знаешь, что у меня есть супруг, — без обиняков сказал он, протягивая салфетки.
— Да, — Джерри вытер лицо. Он понемногу успокаивался, к нему возвращалась привычная самоуверенность. — Мистер Сегундо — очень красивый мужчина.
— Тогда в чем дело?
Мальчишка поднял на него глаза. Плавно оттолкнулся от ручек кресла, отпрянул на несколько шагов — о безопасности своей заботится, стервец, мало ли что, подумал Исли с восхищением — и сказал с невинной улыбкой и в то же время задиристо:
— Я — моложе. И красивее.
И он был прав, потому что даже сейчас — заплеванный, разгоряченный, с румяным лицом и съехавшим набок галстуке — он был очень хорош.
В следующее мгновение мистер Стюарт похватал свои вещи и пальто и, посмотрев на часы, стал отступать к выходу.
— Значит, до завтра, — тараторил он. — Узнайте насчет внука, фотки племянника и его жены тоже нам подойдут. Еще я постараюсь пробить по своим каналам статью в «Предпринимателе» о поддерживаемых вами стартапах…
— Джерри!
— Нет-нет, до завтра, — непререкаемо объявил тот. — Хорошего вечера.
Оставшись один, Исли взъерошил волосы пятерней. Пари вдруг перестало казаться ему остроумной идеей. Он посмотрел, сколько времени — где Ригальдо, мать его? — и позвонил с рабочего телефона в вице-президентский кабинет.
Ответом ему были бесконечно долгие гудки в трубке.
***
Домой Исли добрался почти ночью, на такси, отстояв гигантскую пробку — на шоссе снова случилась авария. Голодный, раздраженный и с раскалывающейся головой — ванильный ароматизатор перед его носом смердел так, что в конце концов Исли его оборвал и выкинул, опустив боковое стекло, прямо в ночную темноту, наполненную гудками машин и концентрированной вонью выхлопов.
Внизу он прошел сразу в кухню, чтобы выпить таблетку, и углядел стикер на микроволновке. Исли открыл дверцу — и все раздражение засохло на корню. Внутри сиротливо ждали остывшие тако с говяжьими языками, пожаренные на гриле, с кинзой и зеленым соусом. Пока они медленно крутились за стеклом, Исли смотрел на них, как загипнотизированный, и думал о том, что такие тако продаются только на Харбор-Авеню, а значит, Ригальдо специально после «Нордвуда» ехал туда ради Исли — потому что у них дома эти тако любил только он один.
Поужинав — жадно, едва ли не пристанывая от удовольствия — Исли поднялся наверх, постоял при свете ночника в детской, наблюдая, как Бекки спит. Она лежала на спине, повернув голову на бок и прикрыв ладонью лицо, а Симба свернулся мохнатым клубком у нее в ногах. Исли почесал его между ушами — кот не проснулся, только дернул ноздрями, принюхиваясь к молекулам запаха жареного мяса, идущего от хозяйских рук.
У себя он принял быстрый душ, натянул пижаму и, ни на что не надеясь, вернулся в коридор и поскребся в комнату для гостей. И обнаружил, что дверь не заперта.
Ригальдо читал в кресле, тоже одетый в пижаму, и Исли вспомнил, как они еле слышно шипели друг на друга через дверь три дня назад, когда он дергал за ручку, как дурак, целую минуту, прежде чем понял, что его там не ждут. «Детка, — с укором сказал Исли двери, — это не выход. — Ты не можешь запираться, когда хочешь меня наказать» — «Но ты запирался» — «Да, я помню. Но у нас была ситуация…» — «Это у нас сейчас ситуация», — перебил его Ригальдо, распахивая дверь и загораживая собой проход. — Исли, извини. Я слишком зол, чтобы ложиться с тобой в кровать».
Сейчас Ригальдо даже не повернул головы в его сторону, но Исли все равно понадеялся, что ему дали шанс.
— Поговорим? — спросил он, опускаясь на край кровати.
— Если о твоей активной гражданской позиции, то нет.
— Ладно, — Исли помолчал. — Ты уехал один.
— Глупо вышло, — Ригальдо по-прежнему смотрел в книгу. — Решил, тебе будет полезно вспомнить, как себя чувствуешь, когда кто-то целенаправленно делает хуйню. Забыл, что ты не на машине. Ты нашел еду?
Исли вздохнул.
— Нашел. Слушай, я…
— Ни слова о выборах.
Ладно, покорно подумал Исли и завалился на кровать. Некоторое время он так лежал, раскинув руки — пальцами левой касаясь колена Ригальдо; Исли несколько раз поскреб его, привлекая к себе внимание.
— Мне скучно.
— Я заметил, — Ригальдо нахмурился. — Пока тебе было весело, ты не…
Он не договорил, махнул рукой, как будто убедившись в полной безнадежности своего табу.
Исли перекатился на живот, пристроил подбородок на руки, поизучал лицо Ригальдо — тень от волос, сдвинутые брови, упрямый подбородок. И сказал:
— Всегда есть шанс, что я просто продую, и все станет, как раньше.
Ригальдо резко захлопнул книгу:
— Нет, это невозможно! Исли, ты… Ты вообще себя слышишь? Как это — ты и продуешь?
— Не знаю, — Исли зевнул. — Как вариант, никто не захочет голосовать. Или найдутся шустрые конкуренты, наловят компромат…
— Наловят обязательно, если не сотрешь наконец то видео, где ты пялишь себя своим белым эротическим другом.
— Я давно его стер.
— Вот и молодец, — Ригальдо заложил ногу на ногу. — Исли, послушай. Я так понял, ты собираешься разыгрывать карту «делец с золотым сердцем». Так вот, я тебе заранее скажу: у тебя все выйдет, ты получишь все, к чему протянешь руку. Как только ты баллотируешься, за тобой побегут, роняя трусы.
Исли приподнялся, взволнованный его словами, но Ригальдо еще не закончил:
-…но я все равно считаю, что это поворот не туда, — он помолчал. — Господи, я чувствую себя девочкой, которая в каждом слэшере говорит: «Ребят, а может, не надо?».
Он передразнил так похоже, что Исли не удержался от улыбки, хотя Ригальдо совсем не веселился, да и ему самому тоже уже было не слишком смешно. «Вот и поговорили», — подумал Исли. А вслух сказал:
— Нам все равно не выжить в слэшере, потому что мы не девственница и ботаник.
Ригальдо долгое не отвечал, а потом веско произнес:
— Если ты спизданешь какую-нибудь такую шутку на дебатах, я заберу Бекки и поселюсь в Скалистых горах.
— Я понял, — Исли вздохнул. — Но прямо сейчас я могу рассчитывать на обнимашки?
Ригальдо пристально посмотрел на него — и вдруг, поднявшись из кресла, выключил свет и полез на кровать. Лег на спину, сложив на груди руки, и приказал:
— Обнимай.
И Исли еще неизвестно сколько времени смирно лежал рядом, дыша ему в шею, прежде чем отважился запустить руку под пижамные штаны.
Фотографии получились что надо. Красивый немолодой сукин сын с серебрящейся шевелюрой располагающе улыбался в кадре, притягивал взгляд. Очень резкая ретушь в стиле «Эсквайра» не скрывала наметившихся морщин, зато придавала мужественность, а пронзительно-яркие глаза искрились смехом. Исли разглядывал с планшета снимки, которые отобрал Джерри, очень придирчиво, но не находил недостатков.
— Вот эта особенно удалась, — Джерри ткнул пальцем в черной перчатке в фото, где не было ни пиджака, ни галстука, и неформально расстегнутый ворот рубашки приоткрывал шею. Исли никак не отреагировал, и палец убрался.
Они сидели в машине, ждали отправления парома на остров Бейнбридж, где планировалась лесная конференция. Снаружи долгое время шел дождь, а когда прекратился, резко похолодало и пошел мелкий твердый снег. «Брабус» исправно поддерживал температуру в салоне, но Джерри все равно по уши замотался в шарф. От предложения подняться на верхнюю палубу с видом на залив Пьюджет он побледнел и заметно обрадовался, когда Исли не стал настаивать.
— Еще нужно несколько снимков на заводе, среди этих жутких машин с бревнами…
— В каске, что ли? Полагается по технике безопасности.
— Ладно, пусть будет в каске. Ближе к людям получится. Еще хорошо бы в лесном хозяйстве, среди деревьев… И еще что-нибудь про хобби и отдых… Только для этого мне надо будет побывать у вас дома…
— Посмотрим, — дипломатично сказал Исли, уже понимая, что визита не избежать. Сколько он видел этих самых прогонов — «Известный кто-то-там с детьми и собакой» — не счесть.
Ригальдо, правда, не будет в восторге, это ясно.
— У вас, случайно, нет еще и собаки? — деловито спросил Джерри, будто подслушав его мысли. Исли улыбнулся краешком губ:
— Только кот.
— Ладно, — Джерри что-то отметил у себя в планшете. — М-м… Мистер Фёрст, вы подумали насчет интервью?
Исли понимал, почему он так подгоняет: мальчику позарез нужно было доказать свою полезность, и тот из кожи вон лез, чтобы показать результат.
— Да что там думать, я согласен. Если, конечно, это никак не будет связано с вашей сестрой.
Смотреть, как Джерри сердится, было даже забавно.
— Нет, «Пьюджет-Бизнес-Саунд» никак не связаны с Рифул. Я работаю не первый день и оброс контактами, что мне до сестры и ее скандальной…
— Ладно, Джерри, ладно, — Исли открыл термос, в котором зимой возил горячий безалкогольный глинтвейн, и предложил мальчишке достать из упаковки бумажные стаканы. — Посмотрим на ваши контакты… Пусть они пришлют список вопросов, я отвечу.
Джерри разочарованно надул губы.
— Мистер Фёрст, личная встреча предпочтительнее. Я даже выбил у этой венериной мухоловки из вашей приемной лазейку в расписании. Что-то не так? Я смотрел: вы сто раз участвовали в интервью и пресс-конференциях по работе, для вас это не должно быть ново…
Пресс-конференции «Нордвуда», захотелось ответить Исли, даже самые рискованные, в трудные для бизнеса года, не сравнятся с личным интервью, на котором ему будут задавать щекотливые вопросы о приватной стороне жизни.
Но когда это он боялся трудностей. Поэтому Исли сказал:
— Хорошо.
Паром наконец тронулся, небоскребы в зеркале заднего вида медленно отдалились; жаль, из-за высокого борта не было видно моря. Исли бы с удовольствием посмотрел, как снег посыпает высокие, пивного цвета волны, непрерывно идущие друг за другом наперерез парому.
Стоило только упомянуть об этом, как Джерри позеленел.
— Тебя укачивает?
— Ерунда, пройдет, — консультант сглотнул и уставился сквозь стекло на покрытый крупными градинами капот. Глаза у него ярко блестели. — Я съел «Драмимин» перед посадкой. Может быть, чем-нибудь отвлечемся, чтобы об этом не думать? Ну, например, порепетируем интервью. Я тут набросал некоторые возможные вопросы, могу погонять вас…
— Да-а? — Исли развеселился. А мальчик не промах.
— Да! — Джерри потупился.
И началось. Первые вопросы были стандартными, о бизнесе, политических взглядах, свободном времени и увлечениях. Исли их щелкал, как семечки. Но когда он расслабился, откинулся на спинку кресла, лениво поглаживая руль, Джерри сцепил пальцы на колене и спросил:
— Каково это — жить с человеком, который на вас работает?
Исли не сразу понял, о ком это он, а когда сообразил, улыбнулся:
— Вряд ли это корректная формулировка. Мы с супругом партнеры. Он владеет частью акций.
— Но ведь так было не всегда, — Джерри наклонил голову к плечу. — Вы встречались со своим менеджером по продажам. Значит ли это, что вы допускаете смешивать работу и личную жизнь?..
— В разумных пределах, — осторожно сказал Исли. — Если одно не мешает другому.
Джерри улыбнулся загадочно и довольно, как будто Исли пообещал ему шоколадный торт. Последовала еще пара нейтральных вопросов, после чего Исли услышал:
— Как вы собираетесь растить девочку силами двоих мужчин?
Исли чуть не поперхнулся глинтвейном:
— Мистер Стюарт, в моей жизни был шестичасовой перекрестный допрос социальной службы. С того времени у меня аллергия на такие вопросы!
— А зря, — Джерри безмятежно потыкал планшет. — Говорить о ребенке — благодатная тема, настраивает на позитивный лад. Кто в вашей семье строжит, а кто балует?
— А вы как думаете?..
Джерри бросил на него быстрый взгляд.
— Что вы — добрый папочка. Но давайте дальше. Бывают ли кризисы в отношениях?
— Это еще какие?
— Пожалуйста, отвечайте точнее.
Исли задумался. Кризисы в отношениях? Ну вот когда Ригальдо месяц ему не давал после удочерения — это был кризис? Или когда он сам ревновал к охраннику-сталкеру? Или когда…
Неважно. Делиться этим он не собирался.
— Бывают, как и у всех людей, наверное, — пожал он плечами. — Мы решаем их вместе.
— Скука, — фыркнул мальчик. — Как будто ваши формулировки писал личный психолог! Кстати, у вас есть психолог?
— Нет. Ну-ка, спроси что-нибудь поживее! От твоих вопросов тянет в сон!
— Ваше отношение к племяннице?
Прошла, наверное, минута, прежде чем Исли, с трудом разжав челюсти, произнес:
— Ты зарываешься.
Джерри вспыхнул. Он наклонил голову вперед и упрямо сказал:
— Можете не отвечать, воля ваша. Вас бесит то, что я про нее погуглил? Но неужели вы думаете, что настоящий журналист вас об этом не спросит?..
Он был прав, черт возьми, прав; умом Исли прекрасно это понимал. Присциллу всегда будут вытаскивать на свет и трясти ею, как грязной тряпкой, а ведь его ответы будут читать и Лаки, и Клэр, и Ригальдо. Эти вопросы всегда были как хождение по тонкому льду.
— Присцилла больна, — ему все-таки удалось найти подходящий ответ. — И мне бесконечно жаль, что все так получилось.
Джерри пометил что-то в своем планшете. Кивнул, будто бы отвечая своим мыслям. И спросил совсем другим тоном, так не похожим на его прежний игривый голос:
— Вы ведь жертвуете на медицину, которая занимается ментальным здоровьем?
— Да, — Исли прикрыл глаза. — Анонимно.
— Надо не анонимно. Полезно для…
— Мистер Стюарт.
— Окей, — Джерри поднял ладонь. — Оставим пока эту тему. Давайте-ка что проще…
И он задал еще несколько невинных вопросов про быт, привычки в семье. А потом снова перешел в наступление:
— Все с вами ясно, вы всех балуете. А что ваш супруг умеет такого особенного?
— Особенного? — сузил глаза Исли.
— Ну да, — Джерри смотрел на него с еле заметной улыбкой. — Наши читательницы очень хотят знать, какими талантами должен обладать скромный менеджер по продажам, чтобы очаровать вас, мистер Фёрст.
«Ах ты, паршивец», — подумал Исли и, прежде чем успел додумать, произнес:
— Хотите знать, минет или бекон?..
Джерри заерзал на сидении.
— Он может продать две тонны пеллет для растопки в субтропики, — весомо сказал Исли. — И у него серебряный кубок штата по стрельбе.
Мальчик поджал губы, сосредоточенно покивал, будто поверил. И, не давая Исли передышки, выпалил:
— Еще наших читателей очень волнует, после стольких лет… не хочется ли новизны?
Исли даже завис от такой наглости. Пауза затянулась, и глаза Джерри вспыхнули. С опозданием Исли понял, что его молчание могло быть расценено не как ступор, а как… сомнение. Поэтому он помолчал еще немного и с каменным лицом произнес:
— Хочется. Тогда мы начинаем ролевые игры. На День Труда я надеваю костюм лесоруба.
Теперь уже онемел Джерри. Он приоткрыл рот, сглотнул и выдал:
— Надеюсь, эта информация никогда не просочится в печать.
— Точно, — серьезно сказал Исли и кивнул вперед: — А мы приплыли. Как ваша морская болезнь — кажется, вам стало лучше?
Паром подходил к пристани, и поверх бортов уже виднелись лесистые берега острова Бейнбридж.
***
Телефон под подушкой вякнул за пять минут до полуночи, потом еще пару раз. Исли нашарил его в темноте, прочитал сообщения, фыркнул и, натянув одеяло на голову, попытался уснуть. Не вышло — рядом зашевелился Ригальдо.
— Что-то случилось? — сонно спросил он. — Кто пишет, Лаки?
— Нет, это Стюарт, — прошептал Исли. — Он где-то в баре, подбил кого-то снять передачу о местной благотворительности. Не бери в голову; это наши с ним дела по раскрутке.
Все было так, с одним маленьким нюансом, о котором он решил не думать прямо сейчас.
— Выеби его.
— Прости?! — Исли даже приподнялся на локте.
— Выеби, чтобы не писал по ночам из бара, — сонно повторил Ригальдо, не открывая глаза. — Совсем охренел!
— Да уж, — Исли перевернулся, перекинул руку ему через грудь. — Мальчик молодой, полный рвения. Не знает границ между работой и отдыхом!
— Хочет доплату за сверхурочные, — буркнул Ригальдо. — Куда вы так рветесь, у вас там что, с кем-то соревнование за премию «самый любимый миллионер»?
— Ты будешь смеяться, — хмыкнул Исли, — но такая премия существует. Но у нас пока более практичные цели.
Они лежали в тишине. Из радионяни не доносилось ни звука; кот тоже сегодня предпочел спать у Бекки, а не у них. В глубине души Исли очень рассчитывал, что на этом разговоры о Стюарте и прекратятся, но Ригальдо ворочался, и чем больше ворочался, тем меньше шансов было, что он уснет.
— Он тебе хоть реально помогает? — донеслось из темноты. — Как прошло интервью?
Интервью — настоящее, а не милый треп на пароме — прошло замечательно. За ним последовали еще два. Джерри упорно гнул свою линию, и по промежуточным результатам мониторинга Исли уже видел, что о нем опять начали много писать в спектре от нейтрального до восторженного. Дай бог.
— Помогает, — прошептал он и рассеянно погладил Ригальдо по колючей щеке. — Хотя это все несколько утомительно. Мистер Стюарт настойчивый как бульдог.
«Настойчивый» было немножко не то слово. Джерри неутомимо являлся к нему в кабинет, одетый с иголочки, сияющий и благоухающий парфюмом, отчитывался, заваливал его новыми идеями. Он даже начал приносить Исли кофе. Ригальдо знал об этом — все в офисе знали.
Ригальдо перекатился на живот, сунул руки под подушку и вдруг задумчиво сказал:
— Слушай, а может, он втюрился.
Не «может», чуть не ответил Исли, но прикусил язык, потому что…
Мир изменился?
Это Ригальдо сейчас предположил?
— Что-что? — уточнил он, справившись с дыханием. Прозвучало как-то растерянно даже.
— Втюрился, — невозмутимо повторил его муж. — Втрескался в Люсиэлу. Потому и таскается к тебе в офис, как не в себе.
— В Люсиэлу?! — перебил его Исли, приподнимаясь в постели. По-хорошему, стоило бы промолчать, но он не мог. — Конечно, блядь, в Люсиэлу!..
— Ну да, — безмятежно ответил Ригальдо. — А в кого еще?..
Исли с шумом выдохнул, шлепнулся на подушки, возмущенно пялясь в темный потолок над собой.
Бревно бесчувственное, зомби-бобер, хотелось ему сказать, ты в зимней спячке проспишь даже апокалипсис.
Вчера Джерри Стюарт приезжал на «фазенду» под предлогом того, что ему надо оценить потенциал интервью в домашних условиях и наснимать побольше всего для инстаграма. Исли ради него освободил позднее утро и впервые за много дней выспался, потому что даже в выходные по нему ни свет ни заря принимались топтаться ребенок и кот. Когда он наконец встал, оказалось, что Ригальдо давно уехал, прихватив Бекки с собой; в доме было непривычно тихо. Исли размялся на тренажерах, лениво принял душ и, замотав голову полотенцем, пил на втором этаже кофе. За окном ветер раскачивал мохнатые лапы сосен; ветки с длинными хвоинами чиркали по стеклу. Оно было мокрым, а небо над лесом серым — шел бесконечный утомительный зимний вашингтонский дождь. Джерри приехал на такси немного раньше, чем было назначено; предупрежденная о визите охрана пропустила его через КПП. Сквозь дождевые полосы на стекле было видно, как он идет через двор, пригибаясь под порывами ветра, поглядывая на огромные сосны и серое озеро. В коротком пальто ему, вероятно, было холодно, но он честно вытащил смартфон и начал снимать. Исли понаблюдал, как он, нахохлившись, упрямо щелкает лес, качели, детский домик и дом снаружи, сжалился и набрал его номер.
— Мистер Стюарт, заканчивайте мокнуть, — дружелюбно сказал он, глядя, как Джерри во дворе сжимает смартфон синими пальцами. — Сделать вам кофе?
— О боже, да вы святой, — пробормотал Джерри, стуча зубами. — Надо будет это запротоколировать. Позвоню в «Сиэтл Таймс», скажу, что видел своими глазами, как человек превратил дождевую воду в эспрессо.
— Нет, — усмехнулся Исли.
Было слышно, как Джерри хмыкнул.
— Что — нет? Нет — в смысле «не святой»?
— Не позвоните.
Возиться с волосами было лень и некогда. Исли стащил тяжелое мокрое полотенце и решил, что высушится, пока Стюарт будет согреваться на кухне. Он вышел на лестницу как был — в обрезанных шортах, футболке «Экстерминейт!» и шлепанцах на босу ногу. Джерри внизу тщательно вытирал ботинки. Услышав шаги, он поднял голову и плотно сжал губы, и вдруг его глаза загорелись.
Исли сбился с шага. Дежурная улыбка присохла к губам.
Никто уже очень давно не смотрел на него так — жадно, по-волчьи, словно он был самым желанным куском пирога. Исли даже моргнул. Он привык к чужим взглядам — им всегда восхищались, но, о господи, малыш Джерри пялился на него, будто уже прикидывал, как бы влезть под футболку, и в его лице не было ничего забавного или смешливого, только мужской азарт и голодная похоть.
Джерри его пожирал.
Исли положил руку на перила, напомнил себе, что он, вообще-то, взрослый, зрелый мужик, видавший столько милых мальчиков и девочек, сколько Джерри не снилось. И хладнокровно сказал:
— Можете оставить пальто внизу, только не вешайте справа. Туда сейчас повесит куртку Джоанна.
— Джоанна?.. — переспросил мальчик, хмурясь.
Исли кивнул ему за спину, пряча ухмылку. В ростовое окно было видно, как сквозь ворота въезжает пикап прислуги. Джоанна с появлением Бекки перестала справляться одна и давно уже привозила с собой родственницу Кармиллу; по будням они приезжали как раз в это время и мыли весь дом, громко и весело переговариваясь через комнаты.
Какие бы планы ни строил малыш Джерри, присутствие горничных в них не вписывалось. Он посмотрел на Исли с укором, вздохнул и стащил верхнюю одежду.
— У вас тут очень красивый и необычный дизайн, — сказал он, взяв себя в руки. — Вам подходит. Много пустого пространства и много дерева; очень стильно. Сколько здесь спален?
— Четыре, но одна детская.
— Очень хорошо, — Джерри тряхнул волосами и с вызовом посмотрел Исли в глаза. — Я хотел бы увидеть их все. Вы позволите?..
Черт знает, сколько еще Исли думал бы об их экскурсии по дому, если бы беспокойно ворочавшийся Ригальдо не перекатился в очередной раз на бок и не пробурчал:
— Весь сон перебили. Теперь не заснем, пока…
«Пока что?» — хотел спросить Исли, но тут его красноречиво сжали между ног, и вопросы стали излишни. Ригальдо нетерпеливо мял его член, а другой рукой стягивал с себя трусы. Исли прикрыл глаза, чувствуя, как рефлекторно усиливается навязанное возбуждение. На самом деле он не очень хотел. Не сейчас, когда во всем теле скопилась дневная усталость, а перед глазами маячило обращенное в его сторону лицо Джерри — ослепленное восхищением и раскрасневшееся от возбуждения.
Подумав о Стюарте, он глухо зарычал и, перевернув Ригальдо на спину, навалился сверху и, уловив всем телом его ответную дрожь, впился губами в шею.
***
— А где ваш новый паж? — как-то спросила Люсиэла.
Исли не стал уточнять, про кого это она говорит.
— Я его не вызывал.
— Тоже мне, — Люсиэла фыркнула. — Как будто это его когда-нибудь останавливало. Он все равно каждый день тут ошивается. Скоро протрет своим задом дырку на диванах в кофе-пойнт.
Исли оторвался от экрана и внимательно посмотрел на нее.
Был вечер, и, как это часто получалось, на всем этаже, кроме них, уже никого не было. Исли задержался: чтобы запустить новую линию на производстве, требовалось одобрение инженерно-строительного департамента; нужные документы все никак не приходили, наконец уже в конце дня их доставил курьер. И когда Исли уже был готов выключить компьютер, Джерри скинул ему на почту свой отчет.
Теперь Люсиэла читала его через плечо Исли, притворяясь, что подошла забрать пустое блюдце из-под снеков.
— Вас что-то беспокоит?
— Да боже упаси, — она демонстративно закатила глаза. — Мне-то что. Развлекайтесь!
Исли стало смешно; так смешно, что он откинулся в кресле и в упор посмотрел на свою секретаршу. Та ответила ему таким же смелым взглядом. Ноздри Люсиэлы шевелились, как у хищницы на охоте, как будто она чуяла текущую по офисному покрытию кровь. Если бы у нее был хвост, вдруг подумал Исли, она бы стегала им себя по бокам в предвкушении скандала.
Нет никаких сомнений — Люсиэла недолюбливала честолюбивого мальчика и раскусила все его журавлиные танцы вокруг Исли. И рано или поздно это выйдет боком или малышу Джерри, или самому Исли, потому что, при всей ее преданности «Нордвуду», не интриговать Люсиэла не могла — это было выше ее сил.
И, повинуясь внезапному решению, Исли забрал из рук секретарши блюдце, подпер щеку и задушевно сказал:
— Люсиэла, хотите пари?..
Ее глаза заблестели.
— Слушаю вас.
— Через сколько времени, по-вашему, мистер Сегундо заметит, что меня пытаются склеить?
На мгновение Люсиэла казалась ошеломленной, но быстро пришла в себя. Кончик языка пробежался по губам, очерченным яркой помадой. Секретарша скрестила руки:
— Зависит от того, собираетесь ли вы «склеиться».
Вот так. Исли стало любопытно, и он рискнул:
— А если бы вдруг да?..
— Тогда без меня, — отрезала Люсиэла. — Я вас всегда прикрою, конечно, это моя работа; но наблюдать за тем, как гиены приходят на место прайда, предпочитаю со стороны.
Исли умилился.
— Господи, Люсиэла!..
— Что? — она дернула плечом. — Я знаю, как это бывает! Сначала заводится один падальщик, потом другой, потом их будет целая стая, а потом раз — и Муфаса там лежит в пыли, совсем один…
— Люсиэла.
— Да, у меня была травма детства. Мы так плакали с Рафаэлой, ужас просто…
Она и сейчас подозрительно часто захлопала ресницами. Исли, обалдев, протянул ей салфетку.
— Не знаю, насколько вас это утешит, — сказал он, глядя, как Люсиэла аккуратно промокает тушь, — но с моей стороны мистеру Стюарту ловить нечего.
Он не лукавил. Малыш Джерри, конечно, был очень привлекательным молодым человеком, но после ночного разговора с Ригальдо Исли гораздо сильнее занимало, до какой степени тот недооценивает его самого.
Раньше ему казалось, что Ригальдо часто ревнует. Вот, даже Лаки он когда-то принял за снятого мальчика. Но время шло, и все как-то успокаивалось, сглаживалось. В тусовке, в которой Исли вращался, все знали, что он крепко женат. Никто не покушался на его честь бог знает сколько лет.
И что теперь, по мнению Ригальдо, он уже не заслуживает ничьего внимания, что ли?..
Люсиэла мгновенно скомкала салфетку.
— Ну, тогда… — протянула она совсем другим тоном. Небрежно расчистила угол стола Исли и села на освобожденное место в знак того, что разговор у них неформальный. — Тогда ставлю на то, что мистер Сегундо заметит, что вам что-то угрожает…
Она сделала драматическую паузу:
— Примерно никогда!
Исли нахмурился.
— Нет, ну должен же он хоть что-нибудь заподозрить…
— Кто, мистер Сегундо? — Люсиэла непочтительно фыркнула. — Этот, простите, мохнатый дождевой самшит? Для этого надо иметь понимание человеческой породы, отличное от табуретки!
— Из самшита не делают табуретки, — машинально поправил Исли. И задумался, потому что главную мысль Люсиэла озвучила верно. А та тем временем промурлыкала:
— Хотите правду?
— Валяйте, — легко согласился Исли.
— Вообще-то, я думаю, один шанс у вас все-таки есть. Но только если вам удастся натянуть на Стюарта юбку.
Исли представил.
Лучше бы не представлял.
— На женщин мистер Сегундо реагирует правильно, — продолжала рассуждать Люсиэла, — он сразу хватает вас и уводит как можно дальше. По отношению к мужчинам он ведет себя так, будто кроме вас и него в мире больше не существует ни геев, ни бисексуалов. Не знаю, чем может быть вызвана эта избирательная слепота.
О да, подумал Исли, это феномен мистера Сегундо.
Эмпатия табуретки и куриная слепота.
— Давайте дадим ему шанс, — заметил он, растягивая губы в улыбке. — Есть же еще такой фактор, как чутье. И, Люсиэла, «никогда» — слишком долгое слово.
— Тогда сократим пари до двух месяцев! — глаза Люсиэлы горели. — И, мистер Фёрст… — она сладко улыбнулась. — Мне кажется, вам надо дать мальчику больше свободы для маневров, не так ли? Иначе мистер Сегундо, боюсь, так и будет смотреть в документы…
Исли улыбнулся в ответ.
Почему бы и нет.
— Как же хорошо, — Люсиэла энергично тряхнула волосами. — Я будто вернулась назад лет на десять. Помните, мы еще с вами спорили на ту вашу…
— Помню.
— И на ту, которая…
— Тоже помню, — прервал ее Исли.
«Какие же мы старые сволочи, — подумал он, ныряя в мини-бар за бутылкой скотча. — Но раз так получилось, что этот нахальный мальчик зачем-то свалился на «Нордвуд», почему бы его не использовать?»
Если бы кто-то спросил, для чего он все это затеял, Исли нашел бы в себе честность сказать: потому что его одинаково сильно всколыхнул интерес Джерри и задело равнодушие Ригальдо.
Но его ни о чем не спрашивали, и слава богу.
***
Играть с Люсиэлой честно показалось ему излишней роскошью. Исли решил дать своему мужу шанс. Немного, совсем чуть-чуть подтолкнуть в нужную сторону. Привлечь его внимание.
Для этого очень подходил благотворительный вечер, на который были приглашены они оба. Ригальдо уже давно притерпелся к необходимости выходить в свет и честно отстоял всю официальную часть плечом к плечу с Исли со своим фирменным видом хмурой королевы. Стюарт тоже присутствовал — Исли этому поспособствовал. Джерри кружил на периферии его зрения в пристойном смокинге, очень довольный, слегка раскрасневшийся от выпивки, и понемногу сужал круги. А вот Ригальдо наоборот — как только ведущая выступила с заключительной речью, он слился. Засел в баре, уткнулся в телефон и принялся цедить коктейли, вежливо буркая на попытки других гостей с ним поговорить. Исли пытался его выманить, но безуспешно, и в конце концов прямо сказал: «Я буду в бильярдной. Когда надоест бар, пожалуйста, приходи».
А вот Джерри не подвел. Он нарисовался в бильярдной уже через минуту, а через две уже энергично мелил кий, так выразительно охаживая древко руками, что Исли закусил щеку изнутри. За следующие пять минут, к полному восторгу Исли, мальчик продемонстрировал ему весь набор: он небрежно стянул смокинг, небрежно обошел стол и небрежно нагнулся. Когда наконечник кия улегся между его пальцев, Джерри, низко склонившийся над сукном, поднял голову. Его зеленые глаза смотрели с поволокой, а пухлые губы сложились в улыбку.
Наконечник несколько раз выразительно двинулся взад-вперед.
Исли ответил паршивцу самым ласковым взглядом, приглашая не стесняться, и Джерри разбил треугольник неожиданно сильно, загнав полосатый шар в правую верхнюю лузу.
— Я выбираю полосатые, — с гордостью сказал он.
Исли умилился. Маленький нахал.
Джерри красиво забил в лузу еще три шара. Увлеченный его игрой, Исли чуть было не оказался в ловушке — огибая стол, Джерри поравнялся с ним, оттер бедром и проворно прогнулся в пояснице так, что казалось — в нем вот-вот что-то хрустнет. Его обтянутые черными брюками ягодицы почти коснулись Исли. Примериваясь, Джерри снова поводил кием взад-вперед и вдруг обернулся через плечо.
— Дадите смочить горло? — он бросил взгляд на виски со льдом в руках Исли и подался бедрами назад. Но безуспешно — Исли ускользнул от соприкосновения, разминувшись буквально на волос.
— Минералка подойдет? — спросил он, отодвигаясь.
Джерри буркнул что-то, явно разочарованный, и нанес удар. Ему и здесь не повезло — он промахнулся мимо своего полосатого. Выпрямился, разгоряченный, и повернулся к Исли лицом.
— Мистер Фёрст, я…
— Ваша минералка, — Исли вложил в его ладонь высокий бокал. — А теперь разрешите…
Он успел забить три шара, один из высокого положения, два из низкого, смутно думая о том, где шляется Ригальдо. И еще о том, что мистер Джерри Стюарт вовсю пялится на его зад. Чтобы сделать третий удар, Исли пришлось опереться коленом на край стола. Мистер Стюарт позади него притих. Исли наклонился. И, задумавшись, крайне нелепо засадил по своему же шару.
На стол перед ним упала высокая тень.
— Лузер, — прокомментировала Ирена Квиксворд. — Юноша сделает тебя.
Исли выпрямился. И сколько времени она тут наблюдает за его маленьким представлением?
— Привет, Ирена. Рад тебя видеть.
— Не верю.
— Нет, правда рад, — искренне сказал Исли. — Мистер Стюарт, к сожалению, я должен прерваться.
Лицо у Джерри вытянулось. Он надул губы и с вызовом бросил Ирене:
— Вы будете играть?
Та посмотрела на него с прохладным интересом. И подняла правую руку:
— Нет.
Джерри издал тихий, не поддающийся определению звук. До этого правый бок Ирены драпировал длинный свободный рукав ассиметричной шелковой блузки, но когда она подняла руку, ткань соскользнула, обнажая бионический протез. Искусственные пальцы распрямились в приветственном жесте.
— Ручаюсь, ты сейчас думаешь: «Я всегда знал, что она Терминатор», — сказала Ирена, повернув к Исли греческий профиль.
Тот оперся на кий и, любуясь ею, с удовольствием кивнул:
— Я окончательно догадался, когда услышал в новостях, что ты водишь машину с протезом. Не знаю никого другого, кто через месяц после аварии уже смог бы.
Джерри молниеносно испарился. Ирена подошла к столу, коснулась сукна, понюхала пальцы, покатала левой ладонью биток, растерла мел.
— Да что там сложного-то. Я родилась за рулем, в самом прозаическом смысле: моя мамаша-хиппи решила отогнать свой фургончик к больнице, уже когда схватки были раз в несколько минут. Наверное, я была единственной, кого акушерке пришлось доставать из пространства между тормозом и сцеплением, а не оттуда, откуда она привыкла доставать мокрых младенцев.
Исли довольно кивнул. Когда-то он уже слышал эту историю от Терезы. Ирена была неподражаема. Он понимал, почему Ригальдо ее уважал.
— Водить тачку с автоматической коробкой несложно — мне же не ногу оторвало, — она снова со вздохом покатала по столу шар. — А вот по всяким таким глупостям я немного скучаю. Прямо не знаю, что и делать: то ли срочно переучиваться играть второй рукой, то ли ждать, пока японцы проапгрейдят мою линейку протезов.
— Ждать, — уверенно сказал Исли. — Есть еще вариант присмотреться к протезам Даэ. Я слышал, его фирма бионики весьма хороша.
Ирена медленно кивнула. Он рискнул спросить:
— Как Тереза?
— Перекрасилась в черный и стрижется под ноль, — Ирена закатила глаза. — Нудит, что врачи запретили ей пить вино — только не с ее почками, — но в целом несравнимо веселее и спокойнее, чем раньше. Ее выход из шкафа наделал шуму, но уже через месяц об этом забыли: современный мир так быстро теряет ко всему интерес. А еще у нее, кажется, появился соулмейт.
Ирена произнесла это все с той же задумчивой интонацией. Она взяла кий и начала сосредоточенно его мелить. Исли молчал, потому что не был уверен, что не ослышался, и не знал, как ему реагировать.
— Она иногда ходит к нам в гости, вежливо пьет на диване «Эрл грей», а потом я слышу, как моя женщина цедит в гостиной: «Наш закл намного круче вашего, недоумки!» А та ей серьезно отвечает: «Ибо воистину. Давайте, валите его».
Исли потребовалось минуты полторы, чтобы осознать.
— Клэр!..
— Вот-вот.
— Надеюсь, ты не ревнуешь к ней? Клэр, она вовсе не…
— Ох, заткнись. Ты ничего не понимаешь в отношениях, которые строятся не на сексе. Дружба, дорогой — это оригинально и свежо. Доктор Фёрст очень многообещающая и целеустремленная девочка. Ее не портит даже наличие мужа, ребенка и тебя в родственниках. Для таких старых черствых сук, как мы, это прямо бесценное общение.
— Надо же. Клэр ничего не говорила…
— Само собой, — Ирена фыркнула. — Должен же быть у девочки отдых от вашей семьи.
Исли задумчиво покачал головой. И тут второй раз за вечер на него расставили ловушку. Ирена ненароком произнесла:
— А что это за кудрявое создание крутится вокруг вас с Сегундо весь вечер? Для вашего усыновленного дитяти мальчик вроде бы староват…
Исли заливисто рассмеялся. Ну и дела. Пожалуй, кто угодно заметит романтические телодвижения Стюарта в его сторону — за исключением Ригальдо. Тот так и не пришел проверить, с кем тут Исли играет в бильярд.
— Мое «усыновленное дитя» — девочка, и ты наверняка об этом знаешь. Нет, это Стюарт, специалист по связям с общественностью. Мой личный консультант.
— А-а, — Ирена выглядела задумчивой. — Тогда понятно, чего он тут вьется. То-то мне показалось, что пресса частенько стала петь тебе дифирамбы, прямо как раньше. С чего это ты решил стереть пыль со своего светлого лика? В правительство, что ли, собрался?..
Он расхохотался.
— Ох, нет! Как тебе такое в голову пришло!
— А что такого? — Ирена невозмутимо пожала плечами. — Я всегда думала, что для тебя этим все и закончится. Еще когда ты был тридцатилетним красавчиком, подбивающим клинья к моей дорогой Терезе. Странно, что ты до сих пор не помыкаешь нашим законодательным собранием, с твоими-то амбициями и умением манипулировать.
— Да?.. Чтобы наша с тобой вражда вышла на новый уровень? Ты будешь всячески поддерживать мою оппозицию?..
— Конечно, нет, — она обошла стол, взялась за его углы обеими руками и посмотрела на шар так сердито, что могла бы прожечь в нем дыру. — Ты, конечно, не раз вел себя как говно, но, уверена, ты бы обеими руками поддерживал либеральные ценности. Это в твоих интересах, как и в моих. Нам нужен какой-то такой избранник, решительный и прогрессивный.
Исли перестал улыбаться. До него вдруг дошло, что, несмотря на свои вечные шпильки, Ирена говорит серьезно. Его внезапно захватила эта мысль.
— Ты думаешь, мое место в совете штата?
— Честно? Я удивлюсь, если через шесть лет ты не пролезешь в Конгресс. Либерал, демократ, в законном однополом браке, с приемным ребенком, жертва семейной трагедии, да еще и жертва теракта. Это немного приглушит то, что ты богатый белый мужик. Поверить не могу, что мне приходится объяснять это ртом.
— Спасибо, — медленно сказал Исли. — Спасибо, Ирена. Не то чтобы я в самом деле примерял на себя такую роль, но…
— Спорим? — она протянула правую руку. — Или тебе слабо?
Исли прищурился, а потом молча пожал бионическую ладонь Ирены, внутренне вздрогнув от того, какая она жесткая, твердая, но легкая.
Такое пари показалось ему интереснее того, которое он заключил с Люсиэлой.
Гораздо интереснее.
— Вот и славно, — Ирена отвернулась к столу, взяла кий в левую руку, уперев в сукно замечательные сегментированные пальцы правой. — Увидим через шесть лет, какая из меня пифия.
Она томительно долго прицеливалась, плавно водя ладонью по древку. Наконечник двигался над механическими пальцами, и Исли все время казалось, что он вот-вот соскочит. Ирена резко нанесла удар. Биток ударил в полосатый оранжевый шар и загнал его в лузу.
За спиной раздались аплодисменты. Исли обернулся — хлопал Ригальдо. Позади него осторожно мялся Джерри Стюарт.
— Прости, я заговорился там с одним потенциальным клиентом, — признался Ригальдо. — Но я пришел, как только смог.
Ирена выпрямилась, откинула за спину длинные светлые волосы.
— Я настоятельно рекомендую разграничивать работу и развлечения, — усмехнулась она. — Ты пропустил все самое…
— Ты ничего не пропустил, — перебил ее Исли. — Самое время присоединиться.
Он совершенно не лукавил. С его точки зрения, все самое занимательное было впереди.
— Я против, — твердо сказал Ригальдо. — Нет и еще раз нет.
Исли взглянул на него, как хотелось надеяться, кротко. И не стал протестовать.
Ригальдо набрал полную грудь воздуха и спросил обреченно:
— Но ты ведь уже все решил, да?..
Исли потупился:
— Это пока только общие планы, без конкретики…
— Исли, это по-ли-ти-ка, — ласково, как в разговоре с душевнобольным, процедил Ригальдо. — Там ничего не бывает «без конкретики». Не пизди мне.
— Выборы в совет штата.
— Когда?
— Осенью. Пока только подготовительный этап…
Ригальдо оперся ладонями о металлический поручень, покрытый тяжелыми каплями, и застонал. Исли коснулся его локтя, но Ригальдо отдернул руку.
Они кормили чаек на набережной, отламывая куски булки от длинного бургера, который оказался так себе. Справа обзор загораживал кирпично-красный ресторан «Майнерс лэндинг», над которым вращалось колесо обозрения, а слева тянулся пирс с лодками. Внизу плескалась свинцовая вода. Небо было низким и серо-желтым. С зонта, который Исли держал левой рукой, капало, но дождь не пугал чаек, в изобилии носившихся над волнами.
— Полная беспросветность, — сказал Ригальдо, рассеянно глядя на воду. У Исли не было никаких сомнений, что это не о погоде. — Что на тебя нашло?
— Да вот, стал задумываться о жизни.
— Тебе чего-то не хватает? Стало скучно? — прямо спросил Ригальдо.
Исли промолчал, криво улыбнулся.
Февраль начался и продолжился затяжным дождем, серым и тоскливым, как заполнение налоговой декларации. В штате выходили из берегов горные реки, затапливая дома, сходили сели и размывало дороги. Температура уверенно держалась на плюс пяти, зато влажность зашкаливала. Город разбух от воды. Синоптики вторую неделю обещали «облачно с прояснениями», но прояснений не было.
В этом унылом феврале с Исли случилось то, чего он не мог представить. Его потянуло на сторону, причем на ту, о которой он никогда всерьез не задумывался раньше, но которая вдруг стала представляться ему магнетически притягательной.
Как оказалось, власть и политика обладают просто волшебным действием на мужчин старше сорока.
— Лучше бы ты, как Даэ, в Непал переехал, — Ригальдо взвесил в руке остаток булки. На миг у Исли мелькнула мысль, что горчица и кетчуп сейчас окажутся у него на лице, но его муж прищурился, размахнулся и метко запустил бургер в чайку. Она взлетела с протестующим воплем, а булку тут же принялись терзать три другие. — Может, это возрастное у тебя?..
Исли вздохнул. Ригальдо не стеснялся бить ниже пояса.
— Может и так. Я и не рассчитывал, что ты воспримешь это легко. Не было ни одного моего предложения, которое ты бы сразу одобрил. Ни встречаться, ни отдыхать на островах, ни завести ребенка…
Он привел эти примеры нарочно — хотел, чтобы Ригальдо оценил ситуацию и с этой стороны. Но тот только посмотрел на него как на идиота:
— Ну ты сравнил. Ебаться в жопу с боссом — или торговать собой на всю страну!
Снова начался дождь. Мимо пробегали торопливые пешеходы, натянув капюшоны на головы — сиэтлиты не особенно любят носить зонты. Исли тоже не любил, но Ригальдо следил за ним, как мегера, чтобы не портил плащи. В результате Исли держал зонт над ними обоими.
— Мне кажется, ты напрасно расстроился.
— Напрасно? Политика — это грязь. Как только ты официально баллотируешься, нас всех смешают с дерьмом, каждый шаг под лупой будут разглядывать. Все переменится, ты домой приезжать перестанешь, у нас опять будут дневать и ночевать журналисты… А Бекки как же?
— Это ее не затронет. Я обещаю.
— Твоя команда по продвижению может быть другого мнения. Кстати, у тебя уже есть команда?
— Ты забегаешь вперед.
— Да нет, — Ригальдо обернулся к нему, встал близко-близко, и Исли разглядел у него морщины — неглубокую хмурую складку на лбу, более резкие — у губ и мелкую сетку под глазами. — Это первый и последний раз, когда я об этом спрашиваю. Мне не нравится эта игра, играй в нее сам. Я не буду истерить, но и поддержки ты от меня не дождешься.
Это было неприятно, но честно. Исли оценил. По правде сказать, он боялся, что Ригальдо станет орать и бросаться тем, что под руку попадется. Фаталистическое спокойствие, с которым тот пережил этот разговор, почти пугало.
— Это не блажь, — в последний раз попытался он достучаться до Ригальдо. — Может быть, как раз я смогу реально помочь городу. Разве не на это намекал твой полицейский приятель, отец Сандры? Помнишь, когда он говорил, что город тонет в бездомных, богатые молчат, а власти бездействуют?
— Ой, ладно, — Ригальдо сморщился. — Что я, не знаю, в чем дело? Ты так сияешь, как когда мы уделывали Римуто Блэкмэна. Тебе просто нравится борьба.
Все было так. Исли опустил ресницы. Бизнес уже не мог дать ему этого ощущения.
— Мне это нужно, — признался он.
На его локоть легла рука, но Ригальдо так же быстро отодвинулся.
— Знал бы, кто тебя надоумил, прострелил бы ему колено, — буркнул он и пошел на парковку, где среди серых машин, серого неба и серого асфальта ярким пятном выделялся красный «Мустанг».
В кармане заиграл телефон. Исли взглянул на номер: звонил малыш Джерри.
«Ты уже мог бы быть без колена, детка, — мысленно сообщил ему Исли. — Но Ригальдо сегодня не любопытный. Для тебя это большая удача».
***
С малыша Джерри все и началось. Они тогда только вернулись с лыжного курорта, где были все — и Клэр, и Лаки, и Бекки, и Закари, отметивший первую годовщину. Рождественские каникулы в канадском отеле слились в воспоминаниях Исли в сплошной карнавал из лыж и слалома, танцев в баре, подъемов по канатной дороге и — главное личное впечатление — джакузи среди снегов, куда они с Ригальдо повадились ходить каждый день. Как утверждал рекламный буклет, из нее открывался прекрасный вид на Скалистые горы — которым Исли почти не насладился, потому что в джакузи Ригальдо неутомимо запрыгивал на него и загораживал обзор.
Исли возвратился в Сиэтл с легкой простудой и стертым членом, но все равно довольный жизнью, как сытый клещ, и оттого снисходительный к чужим выходкам. В офисе он безмятежно здоровался со всеми подряд, поэтому не удивился, когда из-за информационного стенда на него выскочил молодой человек.
— Это вы! Мне как раз надо к вам!
— Запишитесь у моего секретаря, — благожелательно сказал Исли. Ему надо было подготовиться к январскому совету акционеров, что, в общем-то, предполагало долгий кофеиновый вечер, и молодой человек, даже в очень хорошем костюме — Исли отметил, что галстук стоило бы завязать по-другому — в его планы никак не вписывался.
— Меня зовут Джерри Стюарт, я…
— Мистер Стюарт, это опять вы, — Люсиэла, неслышно подкравшись, решительно оттеснила его пластиковой папкой, как щитом. — Я же вам все сказала. Приходите через два дня.
— Мисс… Сауз, — юноша ярко сверкнул зубами и склонил голову, как будто принимая вызов, и посмотрел на бейджик Люсиэлы. — У вас юбка лопнула. И я думаю, мистер Фёрст в состоянии решать за себя.
Люсиэла, не ожидавшая нападения, захлопала ресницами, но тут же переложила папку из одной руки в другую и ринулась в бой.
«Бедненький, — подумал Исли, поворачиваясь спиной к избиению младенцев. — Сейчас его съедят».
Сзади доносились страшные звуки, которые мог бы издавать клубок потревоженных змей.
У самого лифта его все-таки догнали. Молодой человек, ставший слегка пожеванным и лохматым, задыхаясь, сказал:
— Пожалуйста, дайте мне три минуты. Я знаю, что вы плюете на правила… Я давно за вами слежу, вы очень крутой…
Со спины на него наседала Люсиэла, жаждущая мщения.
— Всего три минуты — и вы не узна́ете себя…
— Ужасная перспектива, — задумчиво сказал Исли, разглядывая свое отражение. Боковым зрением он отметил, что мальчик весьма симпатичный. И выглядит даже моложе, чем Лаки сейчас. И, кажется, просунул в лифт ботинок, не давая дверцам закрыться.
— Я сейчас позову охрану!.. — прошипела Люсиэла и точным ударом каблука заставила противника убрать ногу.
Перед тем как створки сомкнулись, мальчик все-таки ухитрился сунуть Исли визитку.
«Джерри Стюарт. Специалист по связям с общественностью».
Исли выкинул ее в урну на своем этаже.
***
Он благополучно забыл этот инцидент, но уже на следующий день мальчик снова попался ему на глаза. Тот наблюдал за ним издалека, но не решился подойти — Исли как раз выгуливал своих партнеров в оранжерее. После строительства «биосферы Амазон», трех куполов с растениями в самом центре Сиэтла, Даэ пришел в такой бурный восторг, что одновременно проспонсировал «Нордвуд» на создание собственной оранжереи. Теперь под нее отвели весь верхний этаж небоскреба, превратившийся в ярко-зеленую галерею с тропическими растениями. Внезапно она стала пользоваться популярностью как среди простых сотрудников, так и членов совета акционеров. Исли пытался себе доказать, что это не потому, что среди пальм и лиан Даэ любовно натыкал мескалиновые кактусы.
Вот между араукарией, томатным деревом и теми самыми кактусами Исли и разглядел знакомый костюм и покачал головой. Закончив экскурсию подписанием проверенных юристами бумаг, он спустился на лифте к себе в кабинет — и там снова был атакован.
— Мистер Фёрст, — молодой человек, материализовавшийся у него за спиной, деликатно потупился, когда Исли удивленно обернулся. — Я все-таки не отстану, пока вы не дадите мне шанс.
Исли, собиравшийся на ланч, вскинул брови.
— О, мистер Как-вас-там. Вы преследуете меня? Можно узнать, ради чего?
— Только и исключительно из желания сделать хорошее еще лучше, — четко отрапортовал мальчик. — Ну, и еще немного из желания заработать.
Он махнул в сторону двери.
— Э-э-э… Вы позволите мне еще одну вольность?..
Исли понял, о чем он: в приемной как раз появилась Люсиэла. Она вплыла походкой королевы, осмотрелась по сторонам и, когда ее взгляд зацепился за кабинет шефа, моментально приняла стойку боевого крокодила. Ноздри раздулись, и Люсиэла поперла к дверям.
На глазах у Исли юноша Как-его-там опередил ее, ловко заблокировав дверь в кабинет главы «Нордвуда» спинкой от гостевого кресла.
Люсиэла дернула за ручку и сердито постучала по стеклу, а потом, возмущенно глядя на захватчика, сделала знак «Я вызываю охрану!»
Исли успокаивающе махнул ей: не надо, я справлюсь с одним наглым щенком.
На самом деле он даже не рассердился — ему было дико смешно.
С такими оригинальными методами вести диалог он прежде сталкивался только в лице Ригальдо.
Мальчик, немного запыхавшись, обернулся к нему.
— Не знаю, помните ли вы меня, — он протянул руку. — Меня зовут Джерри, Джерри Стюарт.
— Не помню, — с наслаждением сказал Исли, из любопытства пожимая его ладонь.
Она была сухой — этот наглый кот даже не вспотел.
— Я специалист по пиару, — гордо объявил тот. — И я могу вам помочь. Я — это именно то, чего вам не хватало!
— Но у меня уже есть огромный пиар-отдел, — с жалостью сообщил Исли. — И если вы хотите в штат, вам нужен эйчар. Можете указать в резюме среди своих плюсов «настойчивый, как кусающий шины бульдог». Но должен сказать, что минусов я пока вижу больше.
Он обошел стол и опустился в свое кресло. Ему было интересно, как будет мяться мальчишка, лишивший себя возможности сесть, но Стюарт быстренько сориентировался и просто выпрямился, заложив руки за спину.
— Я знаю про тот отдел, — мальчик сдул челку со щеки. — Но ваши люди в основном занимаются холдингом и торговыми брендами. Я же могу продвигать лично вас. В качестве консультанта.
Где-то на этом месте пришла пора его выставить.
Ничуть не скрываясь, Исли посмотрел на часы.
Тратить на мистера Стюарта время ланча он не собирался.
Мальчик все правильно понял. Он перестал принимать красивые позы, полез в сумку и плюхнул перед Исли стопку листов.
— Что это?
— Ваше пресс-досье. Точнее, его часть. То, как оно выглядит сейчас. Как вам сказать, пресс-досье это…
— Я знаю, что такое пресс-досье, — прервал его Исли. Вот теперь он был изрядно удивлен. — Вы прошерстили, что обо мне пишут СМИ и соцсети. И что, просто так, на голом энтузиазме?
Он двумя пальцами листал страницы. Ну да, пресс-клиппинг как он есть — скриншоты веб-страниц, какие-то вырезки, заголовки…
— А что так кисло? — спросил он. — Где аналитическая справка?
— Она есть, — спокойно сказал Стюарт. — Это же просто пример. Чтобы вы посмотрели, что о вас пишут СМИ… — он вздохнул. И сокрушенно пробормотал: — Отстой всякий пишут. Но это можно исправить, если хорошо поработать.
Вот тут Исли в первый раз за весь разговор присмотрелся к нему. А мистер Джерри Стюарт, почувствовав, что им заинтересовались, наконец-то занервничал, смутился и вдруг очаровательно покраснел под взглядом Исли.
Он правда был совсем молодой, и у него была очень тонкая, в светлых веснушках, кожа, пухлые губы и влажные телячьи глаза с длинными загнутыми ресницами. Парикмахер безжалостно выстриг ему затылок и виски, но оставил длинную золотистую челку с одного бока, и она совершенно неприлично завивалась. Исли почему-то был уверен, что мистер Стюарт такой кудрявый от природы.
Какой-то порнографический херувим от пиара. И этот херувим пытался донести до Исли очень простую мысль: его собирательный медийный образ в последние годы был… ну, не очень. Традиционно самые пики новостей случались после какой-то херни: мелких и крупных скандалов, Римуто, Присциллы, взрыва в торговом центре… Загладить их ежегодной благотворительностью не всегда получалось, и в какой-то момент Исли просто забил. Ну или СМИ о нем забыли. Живет с одним и тем же мужиком в своем лесном эскапизме, практически в бункере, светских новостей никаких… Вот разве что дочка появилась.
Подперев щеку, Исли, уже не кривляясь, сказал:
— Ладно, я все понял. Не то чтобы это было остроактуально сейчас, но, я считаю, всякий труд должен быть вознагражден. Сколько вы хотите за аналитику?
Мальчик занервничал еще больше, по-видимому, уловив посыл: гони отчет и будь свободен, а дальше этим уже займутся взрослые люди.
В стекло снова постучали: в приемной толпился какой-то народ. Люсиэла показала Исли на часы, потом потыкала пальцем в спину мистера Стюарта. Тот обернулся через плечо, посмотрел на нее и заторопился, зачастил:
— Знаете, мистер Фёрст, это же безобразие, что у такого человека, как вы, «северного лесного короля», до сих пор нет нормального пресс-досье… Вы можете выставить меня и позвать ваш прекрасный отдел, я не сомневаюсь, что они большие спецы… По продвижению высокоэкологичного шпона и лиоцела… Я думаю, они неплохо продвинули бы и вас, если бы вы были бревном…
Тут Исли совершенно неприлично заржал.
Нет уж, спасибо, дома и так древесины хватает.
— И что же вы хотите слепить из меня, Джерри? — спросил он, пристроив подбородок на пальцы. — И почему считаете, что меня это может заинтересовать?
Мальчишка, когда он назвал его по имени, просветлел лицом. Почуял, стервец, что направление беседы сменилось. И тут же сузил глаза, разом став выглядеть старше:
— Ну как же, — сказал он совершенно серьезно. — Любого нормального человека должен волновать его медиаобраз. Вдруг вы однажды, не знаю, рванете в политику? Столп экономики в своей области, опинион лидер, бизнесмен, не связанный с криминалом, демократ, законно женатый гей…
Исли снова расхохотался.
Нет, этот пиздюк начинал ему нравиться.
— Да господи, принесите вы себе кресло, я не дам мисс Сауз вас съесть, — сжалился он, и мальчик рванул отпирать дверь. Исли указал ему, с какой стороны лучше сесть, а сам принялся листать досье, гоня от себя мысль, что слова сопляка с длинной челкой насчет политической карьеры ему польстили.
***
— Что это завелось у тебя в кабинете? — спросил Ригальдо на выходных. — Люсиэла который день ходит и зло пыхтит.
— Ей просто не нравится мое новое приобретение.
Они сидели на диване, лениво щелкая фисташки. Ригальдо не отрывался от ноутбука, Исли рассеянно переключал каналы. На втором этаже грохотало, как будто там от стены до стены каталась живая топочущая волна, сметающая все на своем пути. Там резвились Бекки и двое детей из класса, которые пришли вроде как выбрать котенка из «полулысого» помета. В итоге котята разбежались, а дети громили дом. Исли уже несколько раз ожидающе посматривал на Ригальдо, но тот и бровью не вел, а вот теперь спросил про офис.
— Это что, какой-то новый курьер? Или подставка под кофе?
— Нет, дорогой, это личный консультант. Специалист по пиару.
— О, — по лицу Ригальдо трудно было понять, что он подразумевает под этим «О». — А зачем он тебе?
— Да так, — Исли поднял руки, затянул волосы узлом. — Оказывается, поизносился я с точки зрения общественности. Подрастерял харизму и привлекательность лидера.
— Херня какая-то, — убежденно сказал Ригальдо. — Все знают, что ты лучший.
— В чем, прости, лучший? И кто это знает?
— Да все. От уборщицы до нашего мэра. По словам Клэр, даже Хелен считает, что ты огонь.
— Хелен — это, конечно, аргумент. Но я вообще говорил об общественности в целом. Вот ты, например, знаешь, что пишут о тебе в соцсетях?
— Я знаю, что пишут о тебе. Я когда-то погуглил. На меня высыпались «Форбс», всевозможные промышленные премии, модельки, выпрыгивающие из кожаных ремешков, и ты на красной ковровой дорожке.
— Это когда было?!
— Один раз. Еще до того, как мы стали жить вместе.
— То есть, лет восемь назад, — заключил Исли. — Или больше?.. Ты в курсе, что жизнь не стоит на месте?
— Не суть, — Ригальдо опустил крышку ноутбука, откинулся на спинку дивана. — Я знаю, что с тех пор ты только заматерел. Но если тебе хочется посветить где-то рожей, кто может тебе запретить.
Он прикрыл глаза. Исли отложил пакет с фисташками и пододвинулся ближе, задумчиво разглядывая знакомый профиль. Крепко сжатый рот, ровный нос, сомкнутые веки, синеватые тени щетины на щеках. В черных волосах на виске Ригальдо что-то едва заметно серебрилось, и, наклонившись, Исли увидел несколько белых волос. И тут же выдернул их без колебаний.
— Бля-а, ты что!..
— Тише ты, — шикнул Исли. — Услышат чужие дети, и больше их не отпустят к Бекки в гости.
— Да?! — Ригальдо смотрел на него, потирая висок. — Вот знаешь, если бы не они, я бы тебя сейчас…
Наверху что-то снова загрохотало.
— Так, пошел вон отсюда. Давай, займись ими, займись!
— Ригальдо.
— Двигай, лидер-хуидер, — Ригальдо бесцеремонно выпер его с дивана. — Приручи сперва эти адские отродья.
— Значит, ты не против, что я завел личного раба?
— Конечно не против, — Ригальдо взглянул на него неожиданно серьезно. — Я вот сейчас подумал — спасибо, что берешь на себя это. Мне как-то и рынка с лихвой хватает. Если этот Джимми тебе хоть чем-то поможет, то почему нет. Если ты настолько уверен в нем, чтобы нанимать его лично.
Исли не стал поправлять имя пиарщика или напоминать, что лучшую часть команды, весь свой «ближний круг», он всегда набирал сам. Ригальдо и так каждый раз огрызался, когда Исли напоминал ему про его первое собеседование.
Вот кстати, можно будет смеха ради протестировать креативность мальчика Джерри на автомате с шоколадными батончиками.
***
Проверку наглый Стюарт прошел на ура, о чем Исли умильно подумал, наблюдая, как тот изо всех сил пытается сорганизовать двух уборщиков перевернуть автомат, чтобы застрявший батончик сам выпал ему в руки.
Кроме безоговорочного плюса в виде настойчивости, у мальчика обнаружился и существенный изъян, почти сразу выявленный службой безопасности.
— Скажите, мистер Стюарт, — Исли закрыл подготовленный Галком отчет. — Кем вам приходится Рифул Вест?
Уши у «специалиста по связям с общественностью» стали рубиновыми.
— Сестра. Сводная. По отцу.
— Джерри, — укоризненно сказал Исли, и мальчик, потеряв самообладание, застрекотал:
— Да, я знаю, как это может выглядеть, мистер Фёрст. К вам ниоткуда сваливается нахал, и вдруг выясняется, что у него родственная связь с одной скандальной журналисткой…
— Не просто журналисткой, — перебил его Исли. — Вашу сестру зовут королевой желтой прессы Сиэтла. У меня как-то не осталось вопросов, как и откуда вы получили всю актуальную информацию обо мне и почему вас заинтересовал именно «Нордвуд». Вы в курсе, что у нас с мисс Вест в прошлом уже были… трения?
— В курсе, — буркнул мальчик. — А у кого их с ней не было-то. Это же Рифул.
Повисло молчание. Исли постукивал пальцами по столешнице. Мальчик ежился. Увидев, что Исли не спешит его выкинуть, он приободрился:
— На самом деле мы редко общаемся, ей не нужен никто, только ее дуболом. Тот жуткий мужик, который снимает ее репортажи. Просто какое-то время назад мы с ней встретились в баре… Там, слово за слово, шот за шотом, она просто перечисляла самые интересные репортажи. Ну и сказала, что ей ни разу не удалось получить у вас интервью, зато похвасталась тем самым роликом про каминг-аут, — он обворожительно улыбнулся. — Я его пересматривал раз тридцать, наверное.
Должно быть, где-то тут был второй шанс безоговорочно выгнать молодое дарование к хуям, но Исли его упустил, решив уточнить:
— Так вы, значит, решили помочь сестре, слить про меня что-нибудь интересное?
Молодое дарование оскорбилось:
— Мистер Фёрст! Если специалист по пиару позволит себе такие финты, то это быстро станет концом его карьеры. Тем более мы с вами будем связаны контрактом о неразглашении, — он вдруг задумался. — А хотите, я прямо сейчас разденусь, и вы убедитесь, что на мне нет жучков?
— Бог с вами, — испугался Исли. — Нет уж, не хочу. Знаете, Джерри, если вам так неймется помочь, то я, пожалуй, дам вам такую возможность. Мне прямо интересно, какую еще пользу вы сможете причинить.
И Джерри немедленно просиял, как тусклое английское солнце над вересковыми пустошами.
— А вы классный, — весело сказал он. — Мы сработаемся.
Исли пожал плечами, немного жалея про себя, что контракт не предусматривает для мистера Стюарта ношение кляпа в установленное работодателем время.
***
В последующие дни Исли в самом деле стало казаться, что он прикупил личного раба. Мальчик Джерри был неутомимым и старательным и развел вокруг него бурную деятельность, результаты которой оказались довольно заметны. Ему пришлось повоевать с отделом связей с общественностью, и он вышел из этой схватки живым, хотя и потрепанным. Исли остался доволен, что мальчик оказался зубаст. Первым делом тот всерьез взялся за переделку пресс-досье и уже через день приволок посмотреть. Кроме того, он взялся за аккаунты в соцсетях, так как старые его не устроили.
— Это что? — спросил он, показывая Исли смартфон.
— Я полагаю, Инстаграм.
— Выглядит так, будто вам плевать, что кто-то вас вообще читает. Вы, похоже, заходите в ленту раз в год?
Исли пожал плечами. Мальчик угадал.
— Последний пост был три месяца назад, и… Это что, какая-то часть кота?
— Это его лучшая часть, — усмехнулся Исли. — Кстати, там неожиданно было до черта лайков, после этого мы завели отдельный симбограм.
— О боже, — Джерри вздохнул. — Нет, в таком виде его нельзя продвигать, это не тянет на аккаунт успешного человека.
— Само собой, — Исли заложил руки за голову. — По-хорошему, его вообще стоило бы снести, потому что мне некогда им заниматься.
Он договорил — и тут же понял, что ничего не снесет. Там было немного снимков, но их было жаль. Те самые детские босоножки на мокрой веранде с впервые проставленным тегом «дочь». Северное сияние, снятое из палатки на леднике, и ноги Лаки и Клэр, торчащие из-под одеяла. Ригальдо с мишленовской звездой.
— Ладно, — Джерри решительно погасил экран. — Если вы не возражаете, то я сам заведу вам парадную страницу. Сделаем ее интересной, так, чтобы было видно, какая вы… выпуклая личность. Чтобы хоть на переговоры в космос, хоть на выборы… хоть куда.
— Попробуйте, — легкомысленно сказал Исли, пропустив выборы мимо ушей, и консультант просиял. В теории все выглядело мило: рабочая команда, семья, путешествия, снимки с производства и всяких мероприятий, фото с известными личностями. На практике это означало, что Джерри к нему прилип. Как самая настоящая рыба-прилипала.
Ему было нужно окунуться в рабочую атмосферу, и он был неподалеку, чего-то записывал в айпад, снимал на смартфон. Пожимая руки партнерам, заказывая обед в ресторане, расплачиваясь в магазине, Исли временами чувствовал на себе его пристальный взгляд. В самый первый раз Исли забыл о своем консультанте, уехав в одиночку с мероприятия, как последний говнюк, но потом исправился и стал сажать с собой в «Брабус».
— Нам нужна фотосессия, — объявил Джерри, в очередной раз заявляясь к нему в кабинет. — И не одна.
— Мистер Стюарт, уймитесь. Вы и так постоянно меня снимаете.
— Это не то. Нам нужны постановочные фотки.
— Ну придумайте что-нибудь, — отозвался Исли, не отрываясь от монитора. — Мне сейчас некогда.
— Ладно, — Джерри уселся в кресло, заложил ногу за ногу. Исли непроизвольно покосился, отметив про себя, как на нем смотрятся офисные брюки. Брюки смотрелись хорошо. — Сейчас — некогда. А когда будет можно?
— Узнайте у Люсиэлы.
— Она мне ничего не скажет. По каким-то причинам она хранит ваше расписание, как военные карты Пентагона. Вы с ней спите?..
— С Люсиэлой? — Исли занес руку над клавиатурой — и завис. — Нет, зачем?..
— А, — Джерри уставился в окно. — Если что, извините. Я так, подумал.
— Если надо тащиться в студию, то не раньше, чем через три дня.
— Три упущенных дня, — уточнил наглый мальчик. — Вы сами знаете, время — деньги. Хотите, я привезу фотографа прямо сюда?
— И что тут снимать? — Исли обвел рукой кабинет — стеклянные стены и башни Даунтауна. — Это же не небоскреб мистера Грея.
Джерри хмыкнул — и выразительно покусал губу.
Исли моргнул.
Показалось, наверное.
— Да нет, не скажите, — Джерри спрыгнул с кресла, прошелся вдоль стола. — Это для вас ничего особенного, а для других — это как съемки хищника в естественной среде обитания. Вроде сто раз видел, как гепард догоняет зебру в саванне, а глаз не оторвать.
— Я все время попадаю на кадры, где трахаются львы, — рассеянно сказал Исли, завороженный причудливым ассоциативным рядом своего консультанта. — Ладно, давайте завтра утром. Что от меня требуется?
— Несколько разных костюмов, — быстро уточнил Джерри. — Все остальное я привезу. Тогда до завтра, не буду вам больше мешать.
— До завтра, — пробормотал Исли, скользя глазами по строчкам.
***
Фотограф, которого притащил Джерри, оказался фриком с дредами и несколькими впечатляющими премиями за портретную съемку, и за пять минут провонял все пространство вокруг себя жженой травой. Пока Джерри нервничал и поторапливал помощников, распаковывавших аппаратуру, он просто стоял и с прищуром взирал на Даунтаун. Потом он аккуратно обошел стол, дергая носом, на самого Исли обращая внимания не больше, чем на бонсай в углу, потом рассказал растаманскую притчу про Хайле Селассие, а после попросил воды, выплеснул ее на ладони, с силой потер лицо — и взялся за фотоаппарат. И дальше, совершенно внезапно для Исли, который с большим сомнением следил за этим камланием, началось какое-то деловитое волшебство. Фотограф вертел его, ставил, сажал в кресло, подводил к окну и к стене, чтобы снять в косых солнечных лучах, все время что-то неразборчиво и довольно ворча под нос.
Зато малыш Джерри не стеснялся комментировать, тут же разглядывая свежие снимки:
— Не так! Лицо в тени, не видно улыбки, что это за унылый консерватизм! Нам нужно передать больше спокойной уверенности, успешности и в то же время раскрепощающей смелости… Мистер Фёрст, подбородок сюда. Еще чуть сюда…
— Блин, ты вперся в кадр, — фотограф опустил камеру. — Стюарт, уберись!
Тот будто не слышал. Сидя за столом, Исли терпеливо улыбался, а Джерри, затаив дыхание, касался его висков кончиками пальцев, разворачивая его в три четверти к свету. При этом рот у него был сосредоточенно приоткрыт. Точно с таким же выражением лица Ригальдо несколько часов назад наблюдал, как Исли снимает кардиобраслет и надевает выбранные им часы.
— Глаза будут офигенно смотреться, если радужку подсветить… Ох.
Исли отстранился и потер веко большим пальцем.
— Я так не могу, очень слепит.
— Стюарт, отвали от него, — флегматично сказал фотограф. — Мистер и так выглядит как бог нового мира. Слушайте, а давайте я еще сниму ваше отражение в окнах, и чтобы оно накладывалось на город, как будто вы с ним одно целое. Будет неплохо, мне кажется. И можно попробовать менее строгий дресс-код…
— Да! — оживая, вскинулся Джерри. — Можно распустить волосы!
–…я вообще-то думал «без галстука»…
— Нет, галстук можно оставить, но распустить «хвост»…
Исли воспользовался их спором, чтобы размяться. Он отстегнул заколку, снял пиджак, перекинул его через плечо и сладко потянулся — так, что хрустнули кости. Повисло молчание. Фотограф, глядя в объектив, уверенно сказал:
— Это почти порно.
Исли усмехнулся и отвернулся к окну. Сзади зажужжал зуммер, а потом Джерри рявкнул:
— Все не то! Сними его в контровом, а? Мистер Фёрст, а попробуйте небрежно опереться бедром на стол. Может, возьмете в правую руку чашку, а в левую телефон, и можете щелкать мышью…
— Третьей рукой? — насмешливо спросил Исли. Он просто скрестил их на груди и прислонился к углу стола, чувствуя, как по лицу скользит свет отражателей. Фотограф замахал рукой: левее, нет, правее, нет…
Джерри мгновенно оказался рядом:
— Сейчас, я поставлю как надо!
Его руки легли Исли на бедра, что, видимо, символизировало, что так он направляет объект, куда следует. Исли задумчиво ждал, чувствуя, как крепко пальцы Джерри сжимают его бока.
— Стюарт, что ты там замер опять?.. Знаете анекдот: немолодая семейная пара отдыхает на Ямайке, и жена хочет купить мужу шлепанцы, а накуренный ямаец говорит, вам как бы шлепанцы или как бы шлепанцы для секса…
— Заткнись, — пробормотал Джерри. — Мистер Фёрст, у вас на брючине кошачья шерсть. Минута, я очищу…
–…ну это как бы вот надеваешь — и суперсила появляется, и любую подругу хочется много и долго, пока шлепанцы не слетят…
Он ловко обогнул Исли, опустился на корточки и принялся скользящими движениями собирать с брюк невидимую шерсть. А потом поднял голову и посмотрел снизу вверх. Надо сказать, в таком ракурсе он и сам смотрелся неплохо — золотые веснушки, нежно-розовые уши, наглые зеленые глаза. Его пухлые губы разъехались в улыбке, и Исли подумал: вот засранец.
–…ну, муж не впечатлился, а жене захотелось, муж сунул ногу примерить шлепанец — и прямо р-раз: глаза заблестели, мускулы заиграли, в плавках все так мощно налилось… Тут муж хватает продавца, срывает с него одежду и бросает животом на прилавок. Супруга в шоке, а ямаец голосит…
Дверь распахнулась, из-за открытого окна по помещению прокатился сквозняк. Ригальдо вошел в кабинет, шлепнул бумаги на стол:
— Все, я решил нашу проблему с банком. Обещали, что больше такого не повторится, но мне хватило. Нахуй пошли.
— Слава богу, — сказал Исли.
— Да сил нет, как достали. Ты скоро? Я есть хочу.
— Мне еще грозили сетом на нашей крыше, — извинился Исли и посмотрел на фотографа. — Пустота, глубина, небо, металлические перекрытия… Я верно понял?
Фотограф меланхолично кивнул. Группа ассистентов молча пялилась на Ригальдо. Движения Джерри, чистящего Исли брюки, стали механическими, как у плохо отлаженного робота.
— И у машины его снимите, — раздался от дверей вкрадчивый голос Люсиэлы. — И в оранжерее под деревьями, правда, босс?..
— Жаль, — Ригальдо посмотрел на часы. — Тогда я поеду на ланч без тебя, а потом сразу к канадцам. На вот, здесь нужна твоя подпись.
Он отщелкнул замки дипломата, протянул Исли клипборд и ручку прямо поверх головы сидящего на корточках Джерри. Исли все подписал и отдал обратно. Ригальдо кивнул ему и неторопливо вышел.
Только после этого все отмерли и зашевелились. Ассистенты подняли фланги отражателей. Джерри выпрямил ноги — Исли поспорил бы, что они у него дрожали — но, прежде чем отойти в сторону, еще раз довольно дерзко взглянул Исли в глаза.
Исли улыбнулся. Что поделать, ему всегда нравились наглые.
Фотограф наконец начал снимать так, как ему хотелось. Они добили сет в кабинете и стали собираться, чтобы сделать несколько кадров на крыше.
Тут в кабинет неслышной походкой вкралась Люсиэла и сладко-пресладко спросила:
— Может кто-нибудь рассказать, чем закончилась история со шлепанцами?
— Могу, — сказал Исли, надевая пиджак и вытаскивая из-под ворота волосы. — Клиент сношает продавца, а ямаец кричит: «Братан, не на ту ногу надел, не на ту ногу!»
— Весьма поучительно, — промурлыкала Люсиэла.
Хорошо, что не было камер. И хорошо, что перестраховавшиеся маги окружили Подвалы двенадцатью «фонариками». Артефакты, скрывающие активацию магии, пока не прошли всесторонних испытаний, поэтому их и повесили «с запасом». Как оказалось, были правы. Один из «фонариков» вышел из строя (впоследствии выяснилось, что его просто украл какой-то сумасшедший влюбленный в подарок своей прекрасной деве), зато остальные отработали по полной. Сонная магия, стиснутая рамками Подвалов, бушевала всерьез.
Заснули не только люди. Заснули даже гуси на кухне, которых купили специально для грозного начальства, по слухам, питавшего слабость к жареным гусям в яблочном и красниковом соусах. А ведь птицы, предчувствуя свою печальную участь, истерили так, что их слышали даже пленные маги на нижнем, закрытом уровне… и вдруг затихли, как по волшебству. Впрочем, почему «как»…
Заснули все.
Хорош! Думаю-если-тут-кто-не-заснул-то-он-статуя! Слав-у-вас-тут-статуи-есть?
Понятия-не-имею. Но-да-если-есть-ей-без-шансов. Заснет-как-миленькая.
Иррей-проверишь?
Статуи?
Смех девушки-дракона разлетается хрустальными бусинами, рассыпается яблоневыми лепестками.
Все-живые-спят. Даже-мышка-в-кладовой. А-это-такая-интересная-мышка! У-нее-выработана-устойчивость-ко-многим-магическим-воздействия-если-она-тут-живет…
Ты-еще-и-мышей-не-боишься! Иррей-ты-чудо-и-сокровище-ты-лучшая-и-замечательная!
Люблю-Макс…
Кхм…
Все-норм-Слав! Итак-все-спят? Сколько-проспят?
Долго. До-утра-не-раньше.
Отлично! Никто-на-ежике-не-сидит-никому-не-больно?
Миг молчания. Долгий-долгий миг…
Нет.
Значит-никто-в-пиковый-момент-не-проснется. Тогда-убираем-давление-и-даем-отмашку. Пусть-приходят-в-это-сонное-царство-и-собирают-урожай.
Подожди!
Почему?
Эти-трое-которые-меня-видели… Забираем-их-с-собой!
Не-хочешь-чтобы-про-тебя-знали?
Не-хочу-чтобы-думали-про-драконов. Они-же-сейчас-только-осознали-что-рубят-сук-на-котором-сидят. Что-сами-убивают-то-магию-этого-мира. Только додумались-что-драконов-надо-защищать. Не-хочу-чтобы-все-откатилось-назад.
Ты-прав-что-то-я-на-радостях-расслабился-чересчур. Счас-легенду-сообразим…
Подвалы спали. Нереальная тишина царила в проклятых несколькими поколениями подземельях…
Некому было видеть, как из пустоты вышагнули разом три десятка человек. Одинаковые черные куртки, одинаковые мягкие сапожки на шнуровке и одинаковые вязаные шапочки… очень странные для здешних мест шапочки. Они закрывали не только волосы, но и лицо – до самых глаз. И странно-непривычно на лбу масок были закреплены драконьи чешуйки – на лбу. Правда, сейчас они не горели…
Не то шахтеры, не то террористы застыли на миг, но сигнальная система, призванная дико заорать на проникновение любого чужака без наложенной на кожу «метки»-Знака, доблестно факт вторжения проигнорировала.
Чужаки обозрели «сонное царство», что-то негромко уронили в висящие на груди пеналы и, выбрав места почище – без механизмов, ящиков и лежащих вповалку людей, измерили эти пустые пространства шагами и бросили-разложили тонкие серебристые цепочки…
Темноволосый человек хмурится, осторожно «замораживая» в «печи» огонь. Бережно переносит подальше от пышущей жаром громады две серые фигурки. Качает головой, замечая на коже мастеров множество шрамов, старых и свежих. И лишь потом роняет в пенал:
— Литейка, на исходные. Пошли.
На размеченном участке пола материализуются еще тридцать человек. Оглядываются, быстрым шепотом делят между собой работу – лежащих на полу и друг на друге худых мужчин в серых рубахах и кожаных фартуках… И, аккуратно прихватив их за руки, испаряются обратно.
Темноволосый маг прицельно осматривает «печь», потом «сушилку» и близлежащие закутки. Литейные мастерские и механический цех в списке первыми. Диверсанты стремятся по максимуму избежать травм, а в этих мастерских из-за особенностей производства травмы вероятнее всего.
А по мастерским быстро разбегаются люди в вязаных масках, и один за другим уходят в нагрудные пеналы команды:
— Механический, на исходные… И лекарю приготовиться! Здесь парню руку зажало.
— Столовая, на исходные.
— Склады, переориентируйтесь на цех дерева, склады пусты, тут только охрана.
— Швейная, на исходные…
«Черные куртки» действуют быстро.
Казалось, для них не существует запертых дверей и перегородок. Взламываются двери, останавливаются машины в механической мастерской, быстро, но без суеты оказывается помощь немолодой уже женщине-швее, при падении в сон пропоровшей себе руку ножницами. Очень организованно и спокойно проходит изъятие наказанных «умников» из местного подобия карцера. Правда, охранника, заснувшего как раз в процессе «стимуляции», с чувством отматерили и едва не наколдовали работнику ремней и плетки паралич всех конечностей. Но возмущенного чароплета вовремя придержали за руку старшие товарищи. И очень мягко пояснили, что подобное чародейство, во-первых, нежелательно, ибо конспирация, А во-вторых, без толку, так как после снятия чар сна снимется все остальное… и тогда воспитательного эффекта все равно не случится. А значит, если уж так хочется повоспитывать, то надо как-то иначе.
В результате команда спасателей покидает нехорошую комнату, оставив нуждающегося в воспитательных методах охранника на месте его жертвы – на лавке, добросовестно пристегнутого и с подготовленным к стимуляции «операционным полем» в виде задранной рубахи и чуток приспущенных штанов. А для пущего воспитательного эффекта прямо перед ним разместили «палача» с орудием труда – в темной накидке, безгласный, но неумолимый, он мрачно высился подле лавки… и наверное, немало времени пройдет, прежде чем бывший палач сообразит, что это просто чучело…
Когда Подвалы опустели более чем наполовину, тактика меняется.
Теперь слаженные пятерки просто идут по коридорам, сверяясь с нацарапанными на бумаге планами, и каждая комната на пути на всякий случай просвечивается Знаком. А три пятерки вообще ведут себя, на взгляд постороннего наблюдателя, странно: просто сидят на полу с закрытыми глазами, и проявившиеся Знаки плавают над их руками, как невиданные бабочки.
— Ну?
— Не вижу…
— «Суслик» говорил, что система самоликвидации там есть.
— Может, и есть. Подвалы остались от прежней Эпохи, и, по некоторым данным, первых узников туда отправляли не преумножать богатство Нойта-вельхо, а просто как узников. Соперников, врагов и так далее. Самоликвидация тюрьмы дополнительно отсекала возможность побега. Даже если они вырвутся из своих камер, есть шанс уничтожить угрозу.
— Но если она есть, работает-то она тоже на магии?
— Скорей всего.
— Тогда не бегаем по кругу. Делаем как договорились.
— Старейший Урху?
Огненный дракон, впервые за две с лишним сотни лет явившийся в столицу, уже достаточно приноровился к человеческому обличью. Ни в его походке, ни в его мимике не чувствуется ничего чуждого, непривычного. Он точно так же садится пол, как и все остальные – но в отличие от других, его руки замирают над полом раскрытыми ладонями вниз…
— Может, отойдем? Вдруг нас зацепит? – шепчет кто-то.
— Урху?! Будь уверен, он, в отличие от тебя, зелень ты непутевая, он способен попасть именно туда, куда целится!
Завал из тел перед закрытой дверью растащили быстро. Одного охранника оттащили прочь вместе с его бревном. Мужчина сначала недовольно заворчал, потом нежно облапил древесину и продолжил дрыхнуть.
Дверь пришлось взламывать, причем быстро – из-под нее понемногу просачивался дым, причем с печально знакомым запахом. Пришлось действовать резво. Сначала одним Знаком смягчили и разрыхлили дерево, потом проломили над засовом. И, отодвинув, наконец, засов, вошли…
Комната была полна дыма. Он стлался по полу, игриво вился на сквозняках. Но люди этой игривости не оценили.
— Оберните лица мокрой тряпкой, — голос Гэрвина звучит глуховато. — К драконам маски, все равно никто не увидит! А вот если мы надышимся…
Два тела в одежде вельхо были у стола, один сполз на лавку, второй повалился на лицом в столешницу, точно пытаясь выцарапать оттуда что-то интересное. Третье тело нашлось поодаль, у опрокинутой жаровни. Угли все еще тлели, добавляя в обстановку лишнего дымка. А молодой Огненный лежал на полу, неудобно запрокинув голову.
— Слава!
Глупо пытаться дозваться человека в дымном бреду, но когда люди совершали только разумные поступки? Даже маги Руки, личности тренированные и вроде как испытанные, могут творить глупости. Впрочем, к ним-то разум возвращается быстро. Одно касание к запястью с бьющейся жилкой – и внутри будто запускаются сотни раз отточенные действия. Проверка сердцебиения, проверка дыхания, проверка повреждений, Знак малого исцеления…
И, наконец, извлеченная из плотно закрывающегося пенала небольшая подушечка аккуратно ложится на лицо юноши. Он морщится и чихает — аромат, исходящий от подушечки (изделие Зеленых!), мягко говоря, далек от совершенства. Зато приходит в себя почти мгновенно. Запястье под пальцами разом напрягается.
— Слава, просыпайся. Помощь нужна.
— Подъем, спящая красавица! – вдруг едва слышно отзывается голос Макса откуда-то из путаницы светлых волос.
Внук Ерины Архиповны чихает еще раз, открывает глаза (те разом заполняются слезами) и снимает с лица «ароматное» изделие.
— Черт, что это?! Апчхи!
— Скоростная детоксикация! – бодро рапортует голос. – Как тебе? Иррей делала!
— Несравненно, — после паузы отвечает Славка.
И это самый приличный ответ, что он может выдать.
Но Гэрвину не до шуток.
— Ты цел?
— Сравнительно, — дипломатично отвечает молодой Огненный.
— Ну, тогда… — маг достает из внутреннего кармана плоский пенал с буквой С. – Тут кое-кто хочет тебя услышать…
Дрогнувшими руками юноша берет усовершенствованную шкатулку…
— Слава? Слава?! – голос рвется из пенала еще до того, как она открывается полностью.
— Бабушка Ира… — негромко отвечает ей названый внук.
Пауза.
— Наконец-то… — выдыхает после паузы железная Ерина. – Наконец-то…
— Славааааааааааааа! – вдруг верещит шкатулка так, что ее едва не роняют от неожиданности. – Ура!!! Ты живой? У тебя все хорошо?
— Почти… — ошеломленный акустической атакой юноша уже не слишком дипломатичен. – Но еще немножко — и я оглохну. Яночка, как ты?
— Ура! – невпопад радуется девочка. – Я уже убегаю, то есть ухожу, то есть не мешаю. Но мы очень-очень ждем и тебя, и Макса, и…
— Слава, правда все хорошо?
— Все обошлось. Спасибо. Бабушка Ира, Макс, я… спасибо! – он ищет слова, но с ними такие сложности!
— Все путем, побратим! – бормочет «жучок», кажется, тоже смущенный. – Своих не бросаем.
— Все хорошо, Славушка. Возвращайся поскорей.
— Ну, кое-что в планах придется поменять. Тут один гражданин узнал во мне дракона…
Деятельность дальше закипает бурная.
Маги вместе со Славкой шерстят план и проходятся по разным укромным уголкам, где могут находиться люди.
Гэрвин, кратко выспросив у Огненного, что тут такое было, начинает консультации по пеналу.
— Да.. да, я и сам так думал. Второго тоже? Принято. А местожительство зачем? А, понял. Хорошо, сейчас пройдемся.
— И подбрось туда что-то из тех предметов, ну, особых, — просит напоследок шкатулка. – не напоказ, а так… как бы случайно, понимаешь?
— Конечно.
Он достает вторую «подушечку» и с весьма недоброй улыбкой проводит «процедуру детоксикации» с тем самым лежащим на столе типом – по уверениям Славы, знатоком драконов.
— Пообщаемся?
16 сентября 1933 года
Авиньон, ул. Монфрен, 16
демуазель Ортанс Дерош
от г-на А. Леграна
Париж, проспект Марсо, 126
Дорогая Ортанс,
Когда ты получишь это письмо, не торопись адресовать свой ответ в Париж. Я пока не могу дать тебе свой следующий адрес, но не сомневайся, моя дорогая кузина, что буду писать тебе каждый раз, как выпадет свободное время. Уверен, сейчас в твоей прелестной и умной головке появилось множество справедливых вопросов: куда я отправляюсь, зачем, когда вернусь. Обещай мне, что содержание этого письма останется между нами — и я постараюсь хоть немного удовлетворить твое любопытство.
Помнишь, ты говорила, что архивная служба — это невыносимо скучно? Я уже почти согласился с тобой, разбирая пропыленные папки и чувствуя себя кем-то вроде джинна, обреченного вить веревки из песка по приказу злобного колдуна, однако… Ортанс, то, что я узнал, разыскивая дела по самому обычному запросу из провинциального комиссариата, теперь грозит перевернуть всю мою жизнь. Вообрази идеальное преступление: бесчеловечное, отвратительное и почти безнаказанное. Почти, потому что зверь в человеческом облике, совершающий раз за разом немыслимые ужасы, предусмотрел все, кроме стечения случайностей. После работы я целую неделю отбирал бумаги по этому запросу… Не то чтобы мне было больше нечем заняться — Париж прекрасен — но уже после первого вечера исследований картина, сложившаяся передо мной из разрозненных частей мозаики, потрясала. Я не могу рассказать тебе всего ни по долгу службы, ни из опасения, что разрушу твою веру в божественное милосердие и справедливость, но речь идет о целой череде убийств. Убийств юных девушек! И самое ужасное, что почти невозможно доказать даже то, что это — убийства.
Ты спросишь, почему же я так уверен, что увидел преступление там, где его больше не видит никто? Наша юстициарная система плачевно несовершенна, а большинство доказательств уже надежно скрыты временем и кладбищенской землей. Но есть один человек, тот самый, что прислал запрос… Ортанс, это просто удивительно! Как он смог увидеть связь в том, что было невозможно связать между собой? Как у него получилось встать на след чудовища? Я поражен, дорогая Ортанс, поражен и восхищен. А теперь все грозит затормозиться лишь из-за того, что ни один суд в мире не примет в качестве доказательства нашу с ним глубочайшую уверенность в собственной правоте. Я сказал «нашу», но лишь тебе могу признаться: я вовсе не уверен в том, что имею на это право. Он опытный полицейский, гроза преступников, человек, который всю жизнь отдал борьбе за правосудие. А я… Кто я? Архивная крыса, мечтающая увидеть свое имя в списках студентов Сорбонны?
Ортанс, пришло время признаться тебе в корыстных целях этого письма. Вчера я взял на работе отпуск по семейным обстоятельствам. Дядюшка Поль, заботам которого поручила меня в Париже моя дорогая тетя, твоя матушка, ничего не подозревает. Он уверен, что я возвращаюсь в Авиньон для знакомства… О, дорогая кузина, прости мне эту ложь! Для знакомства с одной из твоих подруг по гимназии. Ты понимаешь? Если ты мне не поможешь, разрушится не просто моя карьера — вся моя жизнь рухнет. Я уверен, убежден всем сердцем и душой, что в этом мире ничто не совершается просто так. Если бы запрос инспектора Мерсо попал к менее внимательному архивариусу, утомленному постоянной работой, если бы у меня не выдалось несколько свободных вечеров перед получением жалованья, если бы… Если бы не все это — но Провидение, в которое верим мы оба, устроило все именно так и никак иначе. Я еду в Нижнюю Нормандию, чтобы исполнить долг перед теми несчастными, чья смерть в противном случае так и останется неотмщенной человеческим правосудием. Умоляю, если дядюшка Поль решит поинтересоваться моими семейными делами и матримониальными устремлениями твоей матушки… Ты ведь знаешь, что делать, верно? Обещаю, следующим летом я покорно приму свою судьбу, оказав должное внимание любой авиньонской барышне по вашему с тетушкой Корделией выбору. И обещаю писать тебе, рассказывая все новости. Ты ведь поможешь мне, милая, дорогая Ортанс!
Искренне любящий тебя кузен Андре
P.S. Не могу передать должных слов любви и благодарности моей дорогой тетушке, так как иначе тебе придется показать ей это письмо. Но можешь не сомневаться, что в сердце я храню ваш образ с самой искренней нежностью и каждый вечер поминаю вас в молитве перед сном.
16 сентября 1933 года
Тулуза, ул. Св. Виктуарии, 12
Г-ну К. Жавелю
от г-на А. Леграна
Париж, проспект Марсо, 126
Господин Жавель,
Простите, что снова причиняю вам беспокойство, но в мой прежний к вам визит я оставил вам некоторые бумаги, которые, надеюсь, вы смогли передать адресату. Я помню наш разговор и все сомнения, которые вы высказывали, но и собственный разум, и душа убеждают меня, что последовать этим сомнениям означает проявить недостойную слабость и малодушие.
Сегодня я испросил на службе отпуск. К сожалению, придется отработать еще неделю, но когда она истечет, я сразу же отправлюсь в Кан, откуда, по моему скромному разумению, следует начинать поиски. Видите ли, господин Жавель, я прекрасно осознаю, что не имею ни малейшего опыта в тех изысканиях, к которым привык господин Мерсо и которые столь хорошо ему удается. Однако льщу себя надеждой, что и у меня есть некоторые способности, которые могли бы пригодиться ему. Я неплохо умею работать с бумагами, а вы знаете по собственному жизненному и служебному опыту, как много ценных сведений можно извлечь даже из документов, на первый взгляд не относящихся к делу.
Я надеюсь, что в главном городе Нижней Нормандии смогу получить доступ ко всем ежедневным газетам, в которых печатаются сводки несчастных случаев и преступных происшествий. Вам, наверное, известно, что, согласно правилам, в архив полицейского департамента региона поступают экземпляры всех печатных изданий, выпускаемых в этом регионе, даже самых маленьких провинциальных газет. В прошлом месяце я ездил по служебным делам в Нант, и у меня сохранилось письмо в нантский городской архив с указанием оказывать содействие и помощь. Надеюсь, мне удастся убедить архивные власти Кана, что мое пребывание в их городе — часть прошлого поручения, но если эта надежда окажется безуспешной, не могли бы вы прислать на мое имя любой запрос из вашего департамента, касающийся архивных исследований? Господин Жавель, я понимаю, что моя просьба кажется более чем сомнительной, но вы гораздо лучше меня знаете, что инспектор Мерсо не остановится раньше, чем либо поймает преступника, либо полностью убедится в своей неправоте. А я верю, что он прав, и хочу помочь ему всеми доступными мне силами и способами.
Если монстр, о котором мы говорили, существует, он непременно проявится в Нижней Нормандии в этом году. Мне достаточно будет последовательно проверять все газеты региона, чтобы рано или поздно наткнуться на подозрительные случаи смерти юных девушек, ведь это всегда привлекает внимание журналистов. Но если я получу доступ к полицейским сводкам, время ожидания сократится в разы, и, возможно, ваше письмо спасет чью-то жизнь.
Кроме того, если вас не затруднит, не будете ли вы столь любезны еще раз передать господину Мерсо, что в Кане я собираюсь поселиться в гостинице «Дюссо» и буду ждать от него любых известий. Я понимаю, что господин Мерсо не воспринимает меня всерьез, но надеюсь доказать ему, что аналитический подход к исследованию документов может дать полезные результаты в расследовании преступлений.
С глубоким уважением, ваш А. Легран
18 сентября 1933 года,
Сен-Бьеф, Нормандия,
Дорогой Жан,
Дожди, непрерывно лившие целую неделю, наконец-то прекратились. Сегодня меня навестил доктор Мартен, обеспокоенный, по его словам, тем, что давно не видел меня в деревне. Неудивительно, ведь со времени моего приезда я был в Сен-Бъефе всего пару раз. Осенняя апатия, кажется, все-таки преодолела крутой склон холма и вползла в наш дом одной из темных дождливых ночей, заполнив его невидимой влажной мглой. У меня болят суставы пальцев, а аппетит совершенно пропал, чему, впрочем, не стоит удивляться. Доктор Мартен, осмотрев меня — и охота же ему тратить время — лишь вздохнул многозначительно. Да, я все прекрасно понимаю сам. Каждый день, на который продлевается мое томительное существование — это подарок судьбы. Незаслуженный подарок. Но я сказал ему, что хочу увидеть сбор урожая, пусть и не успею дождаться, когда кальвадос этого года созреет. Ты ведь помнишь, что последние яблоки для кальвадоса Дуаньяров снимают в конце октября — и я хочу последний раз посмотреть на струю бледного золота, льющуюся в дубовые бочки, вдохнуть ее пока еще девственный аромат, только начинающий мешаться с запахом старого дуба. Желание не хуже любого другого, верно? Чем еще гордиться мне, Дуаньяру, как не кальвадосом, прославившим нашу землю? За что цепляться на этой земле, как другие цепляются за последнюю надежду? Но я отвлекся.
Помнишь, в прошлом письме я рассказывал о похоронной процессии? За эти дни моя милая Луиза ни разу не пришла, и только сейчас я узнал причину этого. Бедняжка оплакивает кузину, погибшую на прошлой неделе. По словам доктора Мартена, девушка сорвалась со склона, возвращаясь из церкви. Наверное, хотела собрать букет дрока… Не зря я просил Луизу быть осторожнее. Чувствую себя старым вороном, накаркавшим беду, но я рад, что славная девочка Лу теперь не будет приходить сюда в дождливые дни, ведь если с ней что-то случится, я не прощу себе этого всё отпущенное мне краткое время. Доктор Мартен прописал мне обезболивающие пилюли, и обещал сам же принести их в следующий визит. Я не слишком выгодный пациент, но доктор, когда я сказал ему об этом, пошутил, что с него довольно чести лечить «того самого Дуаньяра». Да, теперь Дуаньяр в доме на холме остался только один — не перепутать — и честь эту следует ловить, пока еще можно. Мы вместе посмеялись над этим, пока я провожал его сквозь все еще мокрый сад по заросшей лопухами дорожке. Надо будет взять садовые инструменты и хоть немного привести ее в порядок.
Кстати, помнишь, какие сражения ты выдерживал за роскошный болиголов, цветущий в заброшенных уголках сада? Как упрашивал оставить его, убеждая матушку, что у нас нет ни скота, способного польститься на его высокие сочные соцветия, ни маленьких детей, которых может привлечь его медвяный запах. Матушка хмурилась, смотрела тревожно, но позволяла, и я помогал тебе таскать срезанные стебли в подвал, где кипело и булькало в ретортах, напоминая лабораторию средневекового алхимика. Откуда в тебе была эта тяга к ядам? Ты выискивал их везде, собирая грибы и травы, потроша аптекарские пузырьки. Сначала это умиляло взрослых, потом стало беспокоить, и лишь убедившись, что ты невероятно, не по-детски ответственен и аккуратен, они разрешили тебе продолжить исследования. Нам несказанно повезло с родителями, Жан, не так ли? Тебе доверили лабораторию, содержимое которой могло перетравить всю деревню, я лет с десяти таскался по холмам и лесу с ружьем. О великая тень Сократа, отравленного болиголовом, который греки звали цикутой — уж не ты ли заступалась за нас, алчущих познания и свободы?
И все чаще мне приходит в голову мысль, что наступит время, когда я пожалею о тех настойках и экстрактах, которые ты готовил, чтобы, испытав их на подвальной крысе, вылить в яму в глубине сада. Полагаю, это случится тогда, когда пилюли доктора Мартена окажутся не действеннее так и не испробованных мной камфорных ванн. Вот когда я начинаю испытывать подлинное сочувствие к тем крысам, злобно блестевшим глазками из прочных проволочных ловушек, которые я придумывал для них. Все является ядом и все является лекарством, — повторял ты слова Парацельса — тем или иным его делает лишь доза. Видишь, как хорошо я помню твои уроки, Жан? Впрочем, мне кажется, что когда наступит решающий момент, я скорее пожалею о своем верном ружье.
Твой Жак
20 сентября 1933 года,
Тулуза, улица Медников, 47,
г-ну П. Мерсо
от г-на К. Жавеля,
Тулуза, ул. Св. Виктуарии, 12
Пьер,
Судя по многозначительному молчанию твоей экономки, письмо все-таки нашло адресата. Эта женщина напоминает мне Бастилию: величественная, монументально надежная и пугающая. Впрочем, не будем отвлекаться. Я снова исполняю роль почтового голубя, которую вы столь великодушно мне отвели. Вы — это ты и тот многообещающий молодой человек, чье письмо я опять тебе пересылаю. Да, я знаю, что меня никто не заставляет — так и слышу это от тебя! — но поворчать-то можно?
Как ни странно, но в его письме содержатся вполне здравые идеи, которые реально воплотить в жизнь. Странно, потому что при первой встрече он произвел на меня впечатление личности, не слишком тесно связанной с нашим практическим вульгарным миром. Знаешь, есть такие. Но, кажется, когда дело заходит о том, что действительно способно привлечь его внимание, юноша соображает не хуже прочих. Эта его идея о просмотре полицейских газет и ведомостей… Пьер, если ты это прочтешь, то и сам поймешь, что может сработать. То есть я имею в виду, что просидев осень за чтением нормандских газет, вы убедитесь в бесплодности этой затеи куда лучше, чем слушая меня. Я уже отослал кучу архивных и полицейских запросов, рекомендательных и должностных писем и свидетельств на имя Андре Леграна в гостиницу «Дюссо» и взамен прошу только одно: по возможности держите меня в курсе происходящего. Знаешь, у меня осталось не так уж много школьных товарищей, и я привык к их наличию в моей жизни, даже если они, в сущности, те еще балбесы.
На твоем прежнем месте работы, если тебе это хоть сколько-нибудь интересно, автократия сменилась наследственной монархией. Лавиньи тут, Лавиньи там! Теперь их гораздо больше, чем я привык переносить без вреда для нервов и пищеварения, и если Лавиньи-старший уже известное и прирученное зло, то наличие младшего заставляет весь департамент сожалеть о твоем уходе. Представь, я лично слышал, что Бульдог, как он ни был невыносим, все же доставлял меньше хлопот, чем этот гавкучий бестолковый щенок. Ты становишься популярен, друг мой, как и надлежит всякому тирану — после исчезновения.
Твой Клод
25 сентября 1933 года,
Сен-Бьеф, Нормандия,
Дорогой Жан,
Боюсь, это письмо получится совсем коротким. Я даже не знаю, зачем пишу его. Зачем я пишу его — тебе. Сегодня я был внизу, в Сен-Бъефе. Деревня гудит, как рой растревоженных пчел. Одна из девушек, работающих на сборе яблок в старых садах, не вернулась вчера вечером с танцев. Обычная работница из приезжих, что за осень в садах собирают себе на приданое. Скорее всего, девочка просто отправилась домой, не выдержав тяжелой работы или поссорившись с местным ухажером. Жан, у меня болит голова, сильно, как никогда раньше — и пилюли Мартена совершенно не помогают. Я пишу это письмо, забившись в угол отсыревшего дивана в гостиной, потому что в спальне слишком темно. Надо купить свечи. В Сен-Бъефе я видел нотариуса Гренобля. Старый филин приветствовал меня церемонно и, кажется, с радостью — он сказал, что на банковском счету, управление которым ему оставлено, есть деньги. Завтра я спущусь вниз, куплю свечей и керосина для лампы. Прости за сумбурность письма.
P. S. Вчера мне снилась Люси. Такой долгий сладкий сон. Мы гуляли в яблоневых садах, и я наклонял для нее ветки с самыми лучшими, самыми спелыми яблоками. Одно из них она надкусила — и спелый сок брызнул на щеки и подбородок, а она смеялась. Я так сильно хотел собрать эти капли с ее щек губами, что проснулся. Если бы можно было остаться в том сне навсегда.
Твой Жак
* * *
Очень старый человек неподвижно сидел в кресле-качалке на открытой веранде, глядя на моросящий дождь. На коленях, укрытым тем же теплым шерстяным пледом, что и плечи, лежала закрытая книга, а на столике рядом дымилась чашка. Молодая девушка принесла ее совсем недавно и, поставив на столик, нежно коснулась морщинистого лба губами. Улыбнулась появившейся на пергаментных губах старика усмешке, провела рукой по встрепанным седым волосам и снова упорхнула в дом.
Человек сидел в кресле и смотрел на дождь. Потом, выпростав из-под одеяла руку, больше похожую на птичью лапу, осторожно взял кружку и поднес к губам. Отпив, он обхватил горячий фарфор ладонями, заглянул внутрь, словно рассчитывая увидеть что-то в светло-коричневой жидкости, опять посмотрел в глубину сада. Затем встал, и тут оказалось, что в движениях он все еще свободен и четок, несмотря на старость и ужасающую худобу. Лишь слегка скользя по перилам костлявой ладонью, он спустился по ступеням, подошел к увитой жимолостью арке, обозначающей переход в сад. Мелкие холодные капли падали на его белоснежные волосы, крупный крючковатый нос, худые, но ровные плечи. Человек прошел под аркой и посмотрел в просвет между деревьями вдаль, где на холме высился потемневший от времени дом. Он долго смотрел туда, не обращая внимания на ледяную морось, пока выбежавшая из дома девушка не потянула его за руку обратно со всей бесцеремонностью юности и тревогой любви.
25 сентября 1933 года
Авиньон, ул. Монфрен, 16
демуазель Ортанс Дерош
от г-на А. Леграна
Кан, отель «Дюссо»
Дорогая Ортанс,
Как и обещал, пишу тебе из Нижней Нормандии, едва приехав и устроившись в гостинице. Кан довольно красив, хотя мне милее извилистые улочки и старинные площади нашего Авиньона. Впрочем, у меня не слишком много времени, чтобы увидеть город, потому что я хорошо помню, зачем сюда приехал. Сейчас, Ортанс, ты, наверное, улыбаешься, опять мысленно называя меня Ланцелотом Архивным. Пусть так, моя дорогая кузина. Я рад доставить тебе приятную минуту хотя бы покорностью нашей старой дружеской шутке. И все же меня не покидает мысль, что эта поездка непременно что-то изменит в моей жизни. Возможно, ее изменит уже то, что я решился оставить Париж и хоть ненадолго сам распорядиться своей судьбой.
Прежде чем я продолжу, позволь спросить, Ортанс, как здоровье дорогой тетушки и твоё. В этом году осень довольно дождливая, и тетушка, наверное, снова мучается болью в суставах. Как мне жаль, что я не могу, как в детстве, растереть ей пальцы лекарством и увидеть ее ласковую улыбку. Прошу, Ортанс, когда ты будешь делать это снова, вспомните меня и скажите между собой несколько слов о том, кто всей душой хотел бы снова увидеть вас. Чем бы ни закончилось это дело, я непременно приеду к вам после и расскажу обо всем, а пока береги тетушку и не позволяй ей гулять у реки в сырую погоду.
Но пока еще до окончания не просто далеко — я в самом начале пути. В городском архиве Кана у меня с завтрашнего дня открыт допуск к полицейским ведомостям: я отправился туда прямо с вокзала, послав вещи в гостиницу, чтоб не терять времени, и не прогадал, поскольку начальник архива здесь принимает по нечетным дням недели до обеда. Вообрази только, Ортанс, если бы я не приехал рано утром в понедельник, пришлось бы ждать два дня! Сразу видно, чем провинция отличается от Парижа. Не морщи насмешливо свой прелестный носик, я далек от того, чтобы презирать маленькие города, всего несколько месяцев прожив в столице, но когда каждый день на счету… Более того, каждый час!
Ортанс, дорогая, сейчас нас разделяет вся Франция, но я как никогда чувствую близость к вам, моим самым близким и родным людям. Остаюсь твоим любящим и преданным кузеном
Андре
29 сентября 1933 года, Сен-Бьеф,
Нормандия
Дорогой Жан,
Сегодня в нашем доме снова горят свечи. Совсем как в те старые добрые дни, когда матушка, вняв нашим просьбам, пасмурным вечером откладывала шитье и долго выбирала из библиотеки какую-нибудь книгу, еще незнакомую нам. Потом — ты помнишь? — она приходила в гостиную с томиком в одной руке и подсвечником с тремя толстыми, истекающими полупрозрачными каплями свечами, устраивалась в кресле, поставив подсвечник на столик рядом, и начинала читать… Сколько можно прочитать за вечер? Страниц пять? Десять? Я усаживался в другое кресло, подвинув его ближе, а ты ложился прямо на ковер, подпирая голову ладонью, и мы слушали, слушали завороженно, и целый мир изливался на нас блистающим потоком с пожелтевших, странно пахнущих страниц…
Прости, я опять отвлекся. Точнее, позволил себе предаться воспоминаниям, перебирая их, как монах перебирает в пальцах бусины собственноручно вырезанных из дерева четок. Бусины неровные, кое-где потрескались, и отполированы они разве что его бесчисленными прикосновениями, но каждая из них напоена памятью, пропитана ею так, что, кажется, сожми посильнее — и брызнет золотой свет минувшего. Мои бусины — стены этого дома, трещины на перилах крыльца и лепной карниз в столовой, на котором в солнечные дни еще видны следы позолоты. А еще камни дорожки, ведущей вглубь сада, и зреющие ягоды терна у его ограды, и покрытые влажным темно-зеленым бархатным мхом камни колодца. Я дышу этим домом, не уставая воскрешать в памяти каждый день, проведенный здесь. Забираюсь все дальше и дальше в глубины памяти по лестнице, сплетенной из слов, звуков, запахов и прикосновений.
Вот, прямо сейчас, за окном прозвенела песня дрозда, совсем как в то утро, когда на именины мне подарили ружье, и я выскочил на веранду, шалый от счастья, ища глазами птицу, а матушка улыбнулась и попросила пощадить дрозда хотя бы ради праздника. Ты же не мог оторваться от огромной медицинской энциклопедии — помнишь? Листал ее страницы бережно и жадно и, когда я вернулся в гостиную, даже головы не поднял, отмахнувшись от меня. Впрочем, уже через пару дней я, ради любопытства просмотрел это книжное сокровище под твое насмешливое фырканье, ты же пару раз равнодушно спустил крючок ружья, распугав целую стаю дроздов, от которых я столь великодушно отказался в твою пользу. Мы были так фатально непохожи! Но разве это мешало нам любить друг друга? Жак и Жан из Дома на холме. Жан и Жак Дуаньяры. Жан, Жак и демуазель Ламбер. Люси Ламбер. Наша солнечно-сияющая кузина, гостья на одно лето, осветившая не только дом, но и весь мир, как показалось нам. Увы, показалось обоим.
У меня снова болит голова, и, право, от мыслей о Люси начинается резь в глазах. Я допишу завтра, Жан. Я обязательно допишу, потому что мне кажется, что эти письма — единственное, что еще связывает меня с миром живых, как это ни странно звучит. Это моя исповедь и голос, который будет говорить за меня в этом мире, когда ни я, ни кто-то другой уже не сможет ничего обо мне сказать.
Твой Жак
— Что за хрень, София? — потребовал объяснений Чейз, когда охранники швырнули его вещи на круглый стол и, приставив дула автоматов к груди, прижали к стенке.
Юэнь самодовольно улыбнулся:
— Вот для чего нужен брак. Двое равных в полной гармонии сотрудничают, чтобы получить то, что им нужно.
Он чмокнул Софию в щечку. Та в ответ улыбнулась.
Эдди стало дурно. Какой же он болван!
Страница 82 из 133
Китаец подошел к окну и раскинул руки:
— Тебе нравится мой игрушечный заводик? Здорово смотрится, верно?
— Будет смотреться еще лучше в виде дымящейся воронки, — вызывающе ответил Чейз.
— Можно я угадаю? — предложил Юэнь. — Ты думаешь, что, если что-то случится с тобой, твой дружок Мак организует расследование МИ-6? — Рот китайца скривился в очередной ухмылке. — Увы, произошел небольшой несчастный случай. Его домик… того… вроде как взорвался.
Дом Мака… Нина!
Чейз рванулся было вперед, но охранники прижали его к стене.
— Сволочь! Я убью тебя!
— Нет, не убьешь. — Юэнь кивнул своим людям: — Пристрелить и избавиться от тела.
Один из охранников прицелился в сердце Чейза.
— Ты разве не расскажешь, зачем делаешь эти бомбы? — обворожительным голосом спросила София, проводя пальчиком по руке мужа.
Юэнь вопросительно взглянул на нее:
— Я что, похож на злодея из «Бондианы»? Может, мне поведать свой план, а потом бросить твоего дружка в аквариум с акулами и какими-нибудь лазерными лучами над головой?
— Да ладно, — промурлыкала София, обнимая его. — Ну пожалуйста, я хочу посмотреть на его лицо. А потом убьешь.
Юэнь задумался, вдыхая запах духов Софии.
— Почему бы и нет? — Он сделал шаг вперед. — Хотя, наверное, я тебя разочарую, Чейз. У меня нет безумного плана порабощения Вселенной. Просто бизнес.
— В смысле быть миллиардером для тебя недостаточно? — насмешливо спросил Чейз.
— Слишком много денег не бывает. — Юэнь бросил взгляд на конвейер. — У меня двадцать четыре атомных бомбы — или, скажем точнее, у меня скоро будет двадцать четыре атомных бомбы, так как полностью готова только первая. Они станут доступны через черный рынок для самых щедрых покупателей. Думаю, сто миллионов долларов за бомбу — достойная стартовая цена.
— А оптовые скидки? — едко осведомился Чейз.
— Знаешь, я как-то не подумал. Возможно, имеет смысл продавать их по шесть штук в экономичной упаковке. — Китаец ухмыльнулся. — Суть в том, что кто угодно сможет обладать атомным оружием — будь то страна, террористическая организация или просто богач, которого сильно достали соседские детишки. — Он сделал еще шаг к Чейзу. — Таким образом, за цену пары истребителей я предлагаю пятнадцатикилотонное устройство, настолько простое, что им способен управлять безграмотный крестьянин, устройство, которое может быть разобрано и перенесено двумя парнями или даже одним, если постараться. Персональная Хиросима по весьма доступной цене. Правда круто?
— Это даст тебе всего лишь около двух с половиной миллиардов долларов, — заметил Чейз. — Вряд ли получится обогнать Билла Гейтса в списке самых богатых людей.
Юэнь снова ухмыльнулся:
— Ты не умеешь мыслить стратегически. Вот почему я миллиардер, а ты неудачник и через тридцать секунд умрешь. Подумай про панику, которая охватит правительства, когда станет ясно, что повсюду разбросаны атомные бомбы. Они могут быть где угодно, в том числе в их городе и прямо сейчас! Это приведет к огромному увеличению военных расходов, расходов на национальную безопасность, разведку… и соответственно на все корпорации, которые их обслуживают. Например, мою. Это дар, который воздастся сторицей. — Он взглянул на Софию: — Такого лица ты ждала?
Лицо Чейза было действительно похоже на маску.
Если хотя бы одному из пятерых охранников удастся нажать на спуск за долю секунды, которая понадобится для рывка, он будет мертв. И все же… Чейз напряг мускулы, приготовившись к последней отчаянной попытке.
В голове вдруг возник вопрос, в данных обстоятельствах совершенно неуместный.
— Подожди… Та карта, которую нашла Нина, — какое отношение она имеет к бомбам? Зачем тебе гробница Геркулеса?
Юэнь выглядел искренне растерянным.
— Гробница Геркулеса? Да на кой она мне сдалась? Я делал вид что мне это интересно, по просьбе Софии.
— Достаточно, дорогой, — раздался голос у него из-за спины.
От выстрела на груди китайца разверзлась рваная рана. Рот Юэня раскрылся в беззвучном крике, и он рухнул на пол.
Прежде чем кто-либо успел отреагировать, София повернулась и выстрелила в голову одного из охранников в форме, окрасив в кровавые тона стену за ним. Другой охранник успел развернуть оружие — только для того, чтобы быть сраженным третьим охранником, выстрелившим ему в живот. Бедолага упал на пол, корчась в агонии, и София выстрелила в него еще раз. Он мгновенно затих.
На долю секунды у Чейза вспыхнула надежда. София лишь притворялась, выжидая момент, чтобы помочь ему. Надежда испарилась, как только она снова подняла пистолет, на сей раз целясь в Чейза. Два телохранителя отступили и тоже направили на него оружие.
— Что ж, — произнес Чейз, приходя в себя от потрясения, — полагаю, некоторые советы не пошли ему на пользу.
— Немного уважения, Эдди, — хмыкнула София. — Я только что понесла тяжелую утрату. Мне нужно время, чтобы оплакать покойного супруга. — Она мельком взглянула на Юэня и перевела взгляд на Чейза. — Ну вот и оплакали. Спасибо, мальчики, — бросила она телохранителям, и те уважительно кивнули.
Страница 83 из 133
Чейз с опаской рассмотрел двух охранников.
— Меня ты тоже собираешься убить?
— Не мели чепухи. Я никогда не избавляюсь от того, что мне нужно. Если бы я хотела твоей смерти, ты был бы застрелен, пока болтался на парашюте. Да, я знала, что ты прибываешь, — добавила София, увидев выражение его лица. — Я спрятала маячок в кармане твоей ужасной кожаной куртки, пока мы летели в Ботсвану.
Чейз осторожно поднял руки, чтобы пошарить в карманах.
— Внешний левый карман, — подсказала София. — Там, где ты хранил сигареты до того, как бросил курить. Ты никогда не клал туда другие вещи. Я не сомневалась, что ты не будешь его проверять.
Пальцы нащупали металл и пластик, Чейз вытащил из кармана небольшое прямоугольное устройство и брезгливо отшвырнул его в сторону.
— Вопрос все еще открыт, София. Что тебе нужно в гробнице Геркулеса?
Она холодно усмехнулась:
— Увидишь. Но сейчас я должна забрать свою личную Хиросиму.
— Зачем?
— Сказала же, увидишь.
Чейз посмотрел через окно на производственную линию.
— У тебя только одна готовая бомба.
— Хватит и одной. — София обратилась к одному из телохранителей: — Филипп, стой здесь и присматривай за ним. Если будет плохо себя вести, стреляй в ноги. Только постарайся пока не убивать. — Она подмигнула Чейзу и повернулась к охраннику повыше: — Эдуардо, пойдете со мной. Поможете отнести кое-что в самолет.
— Да, мэм, — кивнул Эдуардо.
С торжествующим видом София в сопровождении верзилы вышла из комнаты.
Второй охранник, Филипп, махнул пистолетом, указывая Чейзу место за круглым столом.
— Ну, Филипп, — начал Чейз, неохотно подчиняясь, — значит, вы с Софией достаточно близки?
Филипп молча отошел подальше.
— Обычно она с прислугой не фамильярничает, — продолжил Чейз. — Разве что… у вас немного другие отношения? — Он заметил, как у охранника дернулся глаз. — Или ты надеешься, что скоро изменятся. Я прав? Думаешь, если помогаешь ей, то будешь ее трахать?
— Заткнись! — раздраженно рявкнул Филипп.
— Ага, я так и знал. Честно говоря, в постели она не впечатляет. Лежит себе как бревно.
Филипп шагнул вперед и ударил Эдди по шее рукояткой пистолета «глок-19».
— Я велел тебе заткнуться. Еще слово, и я тебя пристрелю!
Чейз не ответил, лишь потер шею. Он нашел слабое место противника. В обмен на преданность София наверняка пообещала телохранителю благосклонность. Вопрос в том, как обратить это себе на пользу.
Прошло несколько минут, проведенных в молчании. Чейз мгновенно повернулся на крутящемся кресле, чтобы получше рассмотреть фабрику, и обнаружил, что второй охранник толкает тачку с готовой бомбой вслед за гордо вышагивающей Софией. Видимо, существовал другой выход, скрытый оборудованием. Ни София, ни охранник в защитные костюмы не переоделись: следовательно, радиационный фон здесь низкий.
Они скрылись из виду за печью. Чейз нахмурился. Нельзя позволить этой сумасшедшей уйти с бомбой…
— Она тебя предаст.
Филипп оказался неготовым к такому комментарию.
— Что?
— София предаст тебя, как предала меня и Юэня. — Он ткнул пальцем в валяющийся на полу труп. — Когда она получит то, что ей нужно, она тебя вышвырнет. А если решит, что ты представляешь опасность, то просто убьет.
— Я велел тебе молчать.
Чейз развернулся на кресле спиной к телохранителю.
— Послушай, неужели ты всерьез думаешь, что она может увлечься таким олухом, как ты? Ты же деревенщина. Как только ты ей надоешь, пиши пропало! Она из тех насекомых, которые жалят самца в голову, когда тот сделает свое дело…
Филипп шагнул вперед.
— Закрой пасть!
Руки Чейза взметнулись вверх, перехватывая пистолет. Охранник на долю секунды замер; этого хватило, чтобы резко дернуть его на себя. Филипп со стуком ударился о высокую спинку кресла.
Чейз трижды врезал ему кулаком по физиономии, разбив в кровь костяшки пальцев, при этом левой рукой пытаясь вырвать пистолет противника.
Свободная рука Филиппа вцепилась в лицо Эдди, пальцами нащупывая глаза. Чейз врезал кулаком еще раз и услышал треск сломанного то ли носа, то ли зуба. Затем схватил охранника за указательный палец и сильно отогнул его назад. Встав перед выбором: отпустить лицо Эдди или потерять палец, — Филипп выбрал первое. Чейз подскочил, пытаясь сломать локоть соперника о свое плечо. Филиппу удалось согнуть руку как раз вовремя, и даже получилось ударить локтем Чейзу по уху, отчего англичанин зарычал от боли.
По-прежнему с креслом между ними, мужчины боролись за пистолет. Чейз оказался в невыгодном положении — сиденье больно давило под колени, ограничивая движения.
Он уперся пятками, и кресло покатилось на колесиках вдоль зала. Пистолет упал, но поднимать его было уже поздно…
Кресло вместе с людьми разбило окно и свалилось в цех по производству бомб. Внизу оказался Филипп, и он успел лишь испуганно вскрикнуть, когда солидный груз расплющил его грудную клетку.
От удара Чейз вылетел из кресла и упал среди осколков стекла. Затем встал и огляделся.
Метрах в пятнадцати два человека в спецкостюмах пораженно взирали на происходящее. Затем один из них бросился к стене, разбил рукой панель, и со всех сторон раздался оглушительный звук тревоги. Оба бросились к выходу настолько быстро, насколько позволяли громоздкие костюмы.
Страница 84 из 133
Если они выбегут за дверь, Чейз окажется запертым — легкая добыча для охранников.
Он сорвался с места, догоняя фигуры в желтом, которые были у двери и протягивали карточки. Чейз миновал разобранную лазерную установку, с которой только что возились рабочие, и прибавил скорости — дверь уже открылась.
Пять метров, три…
Замок защелкнулся.
Чейз коснулся двери мгновением позже.
— Проклятие! — Он подергал ручку.
Откуда могла выйти София? В дальнем конце цеха находилась еще одна дверь.
Наверняка с таким же электронным замком.
Попался. Несмотря на то что Чейз был в одном помещении с самым разрушительным оружием на свете, защитить себя он не мог.
Если только…
Он вернулся к разобранному оборудованию. Лазер, стальная труба длиной с руку и диаметром десять сантиметров, лежал на металлической подставке, соединенный тяжелым кабелем с электроникой камеры. К нему было подключено некое калибровочное устройство — коробка, напичканная кнопками и тумблерами.
Но внимание Эдди привлекли только два элемента управления. Первое — большой циферблат с изображением молнии в верхней части, второе — красная кнопка.
Прозвучал электронный сигнал, двери распахнулись, и в цех ввалилась толпа охранников с оружием.
Они увидели Чейза…
Эдди подхватил лазер правой рукой, а левой крутанул циферблат до отказа и нажал на кнопку.
С приглушенным звуком, похожим на выстрел, сверкнула голубая молния. Чейзу показалось, что произошла перегрузка… Но все до единого охранники неожиданно упали навзничь с дымящимися дырками в груди. Лазерный луч, невидимый в фильтрованном воздухе фабрики, за миллисекунду прожег тела, оставив на стене за ними тлеющее темное пятно.
— О, это мне нравится! — возликовал Чейз, восхищенный новой игрушкой.
Он развернулся на сто восемьдесят градусов и прицелился в выступающий шкаф дальней конденсационной камеры. Еще одно нажатие на кнопку, новая молния интенсивного синего света, и эксплуатационный блок взорвался, испуская клубы дыма. На панели управления загорелась предупреждающая красная лампочка.
Минус один. Эдди навел лазер на следующую камеру и устроил второй радующий душу взрыв, разнесший установку на части. Еще два выстрела покончили с оставшимися конденсационными камерами.
Дальняя дверь открылась, и в цех с криками вбежали новые люди. Чейз приготовился стрелять, но из-за печи не видел куда.
Пора смываться.
Он поискал пути отступления. Разбитое окно на втором этаже слишком высоко, и подставить к нему нечего. Сверху над окном тянулись трубы — воздуховоды фильтрационной системы и кондиционеров…
Эдди снова надавил на красную кнопку, на сей раз крепко вжимая палец, и повел синей точкой лазерного луча по подвесным трубам, прорезая толстый металл. Обрезанный трубопровод одним концом пошел вниз и с грохотом упал на пол.
Чейз бросил лазер под ноги и пару раз стукнул каблуком, после чего вбежал наверх по упавшей трубе. По инерции ему удалось добраться почти до конца крутого склона, потом он стал терять опору на скользком металле.
Крики, выстрел внизу.
Эдди нырком влетел в разбитое окошко, чуть не зацепив подоконник. С глухим стуком приземлился на ковер и перекатился. Следующее, что он сделал, — нашел выроненный Филиппом «глок». Потом забежал за стол, чтобы забрать свои вещи. Гранату сунул в карман, пистолет взвесил в руке.
Держа в каждой руке по пистолету, он обернулся к двери.
Топот ног снаружи…
Чейз выскочил из-за стола, разбежался и, стреляя из обоих пистолетов в окно, что выходило в цех по производству микрочипов, бросился на стекло.
Окно разлетелось за секунду до того, как Эдди добежал до него и выпрыгнул наружу. Пролетев по дуге к ближайшей из «чистых комнат», он должен был упасть на ее стеклянную крышу.
Чейз выстрелил снова, на этот раз вниз. Потолок взорвался, дождь из острых как бритва осколков засыпал помещение. Одна нога зацепила станок, отчего вновь ожила боль в ране. Не обращая внимания, Чейз кубарем покатился вперед сбивая с подставок кремниевые пластины и давя их своей массой.
Куртка была усеяна поблескивающими остатками разломанных микропроцессоров.
— Полная компьютеризация, — пробормотал Чейз, восстанавливая дыхание.
Он попал в дальний угол большой комнаты, в которую ему уже довелось заходить через центральный вход. Между ними дверью пролегло поле, засеянное осколками.
Крики сверху — охранники ворвались в конференц-зал и сообразили, что добыча ускользнула. Слева от Эдди появилась другая группа охранников с явным намерением открыть огонь по центральному проходу цеха.
Кратчайший путь между двумя точками — прямая…
Держа перед собой пистолеты, Чейз снова побежал, на сей раз к дальнему выходу. То, что на пути находились другие «чистые комнаты», его не волновало. Продолжая стрелять, он очищал себе дорогу, надеясь, что перепуганные рабочие успели найти укрытие. Он мчался через прозрачный лабиринт напрямую.
«Глок» Филиппа опустел. Не колеблясь, Чейз выбросил его, не прекращая нажимать на спусковой крючок своего собственного пистолета. Оставалась последняя комната, и одной пулей удалось пробить обе стены. Эдди прибавил скорости, свободной рукой вытаскивая ключ от электронного замка.
Страница 85 из 133
Сзади бежали охранники. Чейз выстрелил, охранники рассыпались в стороны.
Карточка…
Звонок. Вперед!
Эдди пробежал через дверь и свернул в коридор, ведущий в вестибюль. На пути возник охранник, но Чейз избавился от него одним ударом, прежде чем парень успел понять, что к чему.
Фойе представляло собой корпоративный уголок с изображениями микросхемотехники на стенах. Без охранников. Чейз нашел двойную дверь. «Мерседес» Юэня по-прежнему стоял у входа, водитель нервно ожидал хозяина возле автомобиля.
Чейз не стал терять время на то, чтобы открыть дверь. Вместо этого он просто выстрелил по стеклу, одновременно предупреждая водителя, чтобы тот убирался подобру-поздорову. Пройдя сквозь пустую раму, Эдди очутился прямо у открытой машины. Водитель понял намек и уже убегал со всех ног в сторону Берна.
Эдди вскочил в «мерседес». Двигатель работал — водитель был готов увезти босса в безопасное место. Машина рванула с места, оставляя дымящийся след от шин.
Нужно помешать Софии уехать с атомной бомбой. Не важно, какой ценой.