1.
Утром стало ясно, что Мери и Полина пропали. После полудня часы шли ещё медленнее, чем утром. Эти длинные томительные минуты ожидания на «Морском Мозгоеде» складывались в вечность. Команда, в неподвижном огненном зное практически полностью сошла на берег, люди прочесывали рынки. Всем слышались женские крики…
Незадолго до захода солнца, Скелет вышел на некоего игрока в кости, который похвалялся удачной сделкой в четыре серебряных монетки. Пригрозив пистолетом и добавив за разговорчивость ещё две, пират всё выяснил. Станислав с мостика видел, как несётся толстый старый Джейкоб и, как громко, и взволнованно кричит, показывая рукой на уходящий из порта быстроходный султанатский галиот.
Потом прискакал Деннис, а за ним на взмыленных и храпящих конях, Теодор и Маргарет.
Деннис что-то кричал, требовал немедленно отправляться в погоню, но команда ещё оставалась на берегу, а судьба герцога была не ясна. Станислав не смог отдать приказа.
И вот теперь, человек, стоящий рядом с ним, превратился в неподвижную статую. На землистом лице капитан увидел лишь широко открытые глаза мертвеца, смотревшие только на море.
— Очнись, — ты не сможешь помочь Полине, если превратишься в ничто, — сухо сказал капитан.
Деннис молчал.
— Очнись! — громче повторил он. И, резко повернувшись, с силой дал шкиперу в мах, по лицу.
— Либо ты заводная машинка, мальчишка! Либо, ты придёшь в чувство! Никто не тронет Полин на корабле, да и потом, в Бхенине, она, как минимум первые три месяца, будет в абсолютной безопасности. Бхенинцы продают девственниц европеек только во дворец! Приди в чувство, щенок!
Затем, повернувшись к Теодору, оказавшемуся случайным свидетелем безобразной сцены, Станислав приказал:
— Увезти в каюту, напоить, уложить спать, заставить работать!
Сам же, оставив Гризли с командой, отправился вместе с Маргарет в имение генерал-губернатора.
***
Рене Ампл в своей подземной камере слышал громкие стуки и выстрелы наверху, они были приглушены подвальным помещением и толщиной стен, но для уха заключённого, потерявшего чувство времени за трое суток абсолютной тишины и темноты, они были робкой надеждой на перемены. Герцог осознал, как быстро человек привыкает слушать ползающих мокриц и, как ждёт очередного падения капли, в отбитую глиняную плошку. Этой капле нужно было примерно пять минут, чтобы скопиться на потолке подвала и упасть. Благодаря ей, он мог сделать десять полноценных глотков солоновато-горькой воды в сутки. Его заперли здесь умирать. Он был казнён сумасшедшим полковником. Но, обреченный, не хотел сдаваться.
Звуки усиливались и, наконец, герцог услышал лязг засова и скрежет петель, тяжело поворачивающихся на крюках.
Вошедшими оказались оборотень и полуголая великанша, обёрнутая в какую-то тряпку. Ампл сидел посередине, перед глиняной плошкой и щурил глаза, на тоненький луч света, проникший через распахнутую дверь.
Великанша просунула голову, жутковато блеснув глазами и спросила:
— Ты кто?
— Я пленник сумасшедшего, а ты?
— Имя у пленника имеется? Мне нужно твоё имя.
— Перед вами герцог Ампл, двоюродный племянник Её Величества королевы Виктории и подданный Великой Бритландии.
— Ну нашли, значит. Выходи. — грубовато ответила странная дама и, повернувшись к оборотню, скомандовала. — Не стой столбом, Рамзес, помоги человеку.
Рене Ампл резко встал и, сделав шаг, понял, что вокруг него всё закружилось, и он полетел куда-то в мягкое небытие.
— Уууу! Хилый какой, — услышал герцог и окончательно отключился.
***
Льюису Керролу и двум морякам удивительно повезло. Их не заметили. Прихватив остатки трапезы, и, отбив у двери железный засов, который должен был изображать оружие, друзья пустились в путь, следом за своими менее удачливыми товарищами. Им предстояло пройти более сорока миль через дикие джунгли, по дороге, которая представляла собой болото, во время тропического сезона дождей. К счастью, сезон только начинался. Им повезло и во второй раз, когда они набрели на разбитую и брошенную телегу конвоя, с не выпряженной из неё лошадью, которая не в состоянии была передвигаться, завязнув в грязи, и тихо ждала ночных хищников. Милвертон не хотел ждать, бросая на своём пути даже здоровых животных.
Освободив несчастную, и, устроив из обломков подобие заслона, друзья мирно провели ночь. На утро движение возобновили. Теперь один ехал, двое шли, периодически меняясь. Лошадь скользила и оступалась, как человек на крутой и раскисшей тропинке, но скорость всё равно выросла. Они торопились добраться до большого города и, затерявшись в толпе, попытаться уплыть с любым попутным кораблём. Моряки не боялись диких зверей, веря, что смерть будет в этом случае быстрой и безболезненной. Если же их схватят прежде, чем они успеют добраться до порта — это будет страшный конец.
***
На третий день пути впереди показались монастырские постройки и старый храм. Храм напоминал одинокую толстую башню, к которой были в беспорядке прилеплены глиняные строения, похожие на гнёзда ласточек. Он был невелик по размерам, и, посвящённый в этой дикой глуши Единому Создателю Всего Сущего, был скорее указателем пути, нежели защитником человеческих душ. Измученные люди и спотыкающаяся лошадь удвоили силы, свернув с тракта, поспешили к нему, надеясь на защиту и отдых.
Как и все монастыри, он стоял на красивом зелёном холме, который, как-то случайно, возник в горловине дикого ущелья, и будучи, с трёх сторон окружённым извилистой рекой, представлял собой ещё и защитное сооружение.
Проехать к нему верхом по откосам — оказалось немыслимым делом, и путники, проклиная себя, за этот порыв свернуть с относительно утоптанной дороги, только под вечер, буквально, подползли к воротам.
В монастыре проживало пять молчаливых монахов из местных, да настоятель, присланный в эту убогую обитель Триумвиратом и забытый здесь, до поры. Толком не отдохнув, влекомые страхом, беглецы, засобирались в путь через день. И уже совсем перед уходом, к Льюису подошёл монашек, который тихо попросился с ними.
В этом изможденном морщинистом человеке невозможно было узнать, того дородного мужчину с добродушной складкой губ и круглым, как луна лицом. Виконт Серж Невтон Младший прослужил губернатором края три недолгие недели, и случилось то, чего он так боялся. В один совсем не прекрасный день, вместо улицы, по которой он прогуливался утром, виконт увидел отвесную стену колодца, покрытую зелёной слизью и услышал голос: «Готово!»…
Он огляделся и понял, почему приземлился сюда живым. Позеленевшая стена и всё дно были покрыты миллиардами шевелящихся слизняков. Только дикий ужас лишил его голоса и не дал закричать. Затем, наверху, откуда падал косой луч солнца, раздался скрежет, и наступила тьма.
Невтон долго брёл по канализационному лабиринту, почти потеряв рассудок и чувство времени. Затем, слабый подземный ручей превратился в реку, и уже этот поток вынес его за город. Там, на берегу реки, виконта нашли, ловившие рыбу, монахи.
Встретив бритландцев, бывший губернатор принял решение, попытаться выбраться из этой ужасной страны.
***
Видя состояние друга, который за истёкшие сутки приобрёл внешний вид истощенной от голода старой черепахи, Теодор решил организовать в имении губернатора… Праздник молодого вина. Вилла имела глубокие подвалы, в которых хранились большие и соблазнительно пахнущие дубовые бочки. Гризли, с рассветом распахнув каюту, без разговоров, выволок депрессивного друга и, с подобающей торжественностью, сообщил, что раз вино, является самой важной вещью на свете, то и лечит оно все недуги. Закончив приглашение росчерками и завитушками шпаги в воздухе, он, повернувшись к Скелету, сказал:
— Ходят слухи, что это лучший погреб во всём обитаемом мире.
— Ну, раз мы здесь, то просто обязаны его посетить… — с некоторым сомнением молвил Джейкоб, — а ты-то, хочешь?
— Конечно, хочу, — сказал Теодор уверенно. — И он, тоже хочет. Кивни головой, Ден!
— Мы обязательно едем, — произнесла только что вернувшаяся Маргарет, — В имении губернатора есть великолепный пляж. Я беру на себя капитана!
— А что мы есть-то там будем? — вставил, испуганно посмотревший в сторону трюма, и, только что пересчитавший живность, Хьюго.
— Ну, это элементарно, — не обращая внимания на Куролюба, продолжал Леопард. — Берём еду с собой!
— Это, что? Кур?!
— Сделаем куриный шашлык!
— Нет!
— Да!
— Нет!
— Не спорьте! Там огромная кухня! — встала между спорщиками Маргарет.
В конце концов, собралась компания, состоявшая из капитана, графини, шкипера со штурманом, кока, боцмана, старшего матроса, Мелорнов и оборотней. К ним, в полулежащем состоянии, присоединился герцог.
Погреба были огромны, обойти их компания не смогла. Дегустаторы остановились уже в пяти метрах от входа, перед тремя, темнеющими в тусклом свете фитилей, гигантскими бочками.
Неторопливо Теодор налил из первой бочки густого чёрного напитка, глубоко втянул его запах в лёгкие и на выдохе жизнерадостно провозгласил:
— За мирную жизнь на океанской волне!
— Мери, тебе тут уютно? — громким шёпотом вопросил Маас, протягивая корень к третьей бочке!
— Мне — да! А ты аккуратнее! — услышали ответ люди, и под крики «Ура!», «За мирную жизнь!», начали дегустацию.
В этот момент каменная кладка глубокого подвала истончилась, и, как через мутное стекло, все увидели невысоких людей в смешных шапках-зонтиках, снующих мимо открывшегося прохода и не обращающих на него внимания.
Мирно сидящий Рамзес встал, подошёл к движущейся картинке и понюхал воздух.
— Соевый соус, рисовый уксус, кунжутное масло, — провозгласил он и, сделав ещё шаг, вдруг вытянулся и… Исчез!
Окно медленно погасло, и, кинувшийся было, за оборотнем Ден, влёт стукнулся лбом в каменную кладку.
***
Любой древний город является обладателем какой-нибудь тайны. В благословенном Роме — это знаменитая наклонная Башня мёртвых богов. Она стоит у Апиевой дороги рядом с городским кладбищем, давно превратившемся во второй город. Башня опечатана камнем, и что там, за ним — не знает никто, но каждую ночь в единственном её окне загорается свет.
В Бейджинге есть городские районы под землёй и под водой. Там в синей глубине стоят храмы и пирамиды.
В Нью-Дели — старый лабиринт. Туда приходили умирать вожаки кланов оборотней, и там происходило чудо возрождения клана. Последний раз такое событие отметилось в хрониках семисотлетней давности, поэтому как возродить клан — не знал никто. Да и команде «Морского Мозгоеда» было совершенно не до этих проблем.
Как такового, входа в лабиринт не было, и поэтому Бурый, сжав в лапах Голубой кристалл с маленьким жёлтым пятном в основании, и, с трудом дождавшись рассвета и не обратив внимания на попойку в доме губернатора, спокойно вошёл внутрь.
Среди старых серых камней было прохладно и сумрачно. Первое, что отметил чуткий нос, это полное отсутствие запахов. Оборотень сделал глубокий вдох и не оглядываясь, пошёл вперёд. Он двигался сначала на юг, затем по туннелю на восток и, совершив почти полный круг по спирали — на север. Несмотря на врождённое чувство направления, Бурый быстро понял, что полностью дезориентирован. По его расчёту он блуждал по каменным пустынным туннелям около двух часов, когда вдруг увидел свет и наполненную запахами живую зелёную дорогу, уходящую в лес.
Совершенно не тропическая листва беззвучно осыпалась с веток, и этот тихий шелест листопада заглушал его лёгкий бег. Волк двигался вперёд точно так же, как и два часа назад, с невозмутимостью и неутомимым спокойствием, таким характерным для его расы. Он бежал и бежал, точно зная, куда и зачем ему надо дойти. Бурый не оборачивался, потому что у него, единственного оборотня клана, не было пути назад. Наконец, деревья расступились, и он увидел скорее нагромождение камней, чем некое подобие варварского храма. Не задумываясь, и, не снижая скорости, молчаливой тенью искатель вбежал внутрь.
В храме было темно, но эта темнота была удивительно ласковой. Волк не смог ничего рассмотреть, но на миг, снова оказался в своей берлоге, в объятиях жены и почувствовал тепло родных рук. Оборотень протянул этой тьме камень, и неяркий свет разлился вокруг, а затем волколак увидел над собой высокое синее небо, а под ногами — гладкий, полированный деревянный пол. Посередине чертога стояла деревянная тренога, и это от неё, а не от камня, шёл свет. Бурый подошёл к ней, не в силах отвести глаз и вложил туда камень. Яркая вспышка света пронзила его насквозь, голова закружилась, и навалилась тьма. Падая, на краю исчезающего сознания, он услышал знакомый голос: «Ууууу…Ух ты! А где это я?», затем наступило ничто.
2.
Небольшой быстроходный галеот быстро шёл по волнам. Уже через две недели, по расчётам штурмана,он должен был достичь порта Бангкок. Корабль шёл за партией удивительного бхенинского шелка и вёз рабов, на крупнейший в обетованном мире рынок. Рабы содержались бережно, приравниваясь к скоропортящемуся товару…
На верхнем этаже капитан держал всех кого считал прообразом его мечты. Эти воплощения женской красоты являлись для него эквивалентом славной старости в окружении детей и внуков.
Рассказы о женщинах на продажу давно не волновали старого моряка, но буянку, одетую в мужскую одежду и утверждавшую на трёх языках, что она из благородных, он решил посмотреть лично.
… Девушка оказалась высокой, стройной как юная пальма, белокожей. Миндалевидные карие глаза горели вызовом, а медно — желтые волосы скрученные в тугой узел возмущённо грозили рассыпаться по плечам. На шее безукоризненной красоты блестел золотой бриллиантовый кулон, на чёрном кожаном шнурке. Ноги затянутые в замшевые мужские брюки манили.
Капитан повернулся к распорядителю.
— А не плоха. Так кто она?
— Утверждает что из Бритландии. Полина Вингер. Опекун у нее, граф вроде. На шее чертовки не плохая безделушка, смотрите.
— Вижу! Продадим вместе с цацкой.
Он вновь поднял взгляд на добычу, и хотя Полине до этого казалось, что она уже не в состоянии что-либо чувствовать, но под колким взглядом бородатого человека она залилась краской. Румянец разом стер с лица испуг и стоящие зацокали языками в восхищении.
Капитан вздохнул.
— Велик и милосерден Аллах, раз позволил этому плоду созреть на гнилом дереве северных варваров. Это достойный товар. Думаю, что путь ее не прервётся в Сиаме.
— Ну плоды для того и созревают, чтобы их срывать и везти на торг, на то мы и правоверные из дома Пророка. Известно, что для Единого нет невозможного!
— Говорят Бхенинский император собирает белых к себе в Пхаталлу.
— Говорят, что он дракон — оборотень….
— В этом мире много говорят. Но деньги и красота самый лучший пропуск во все закоулки мироздания. Даже в Пхаталлу.
Капитан одарил своего помощника благодарным взглядом и распорядился:
— Кормить, мыть, ухаживать. Роза не должна быть дикой. Ибо не записано в Книге Книг, что неверные не могут стать жёнами сыновей истинной Веры. Если не Пхаталла, так в любом случае, этих уст коснётся кто то из Дворца.
***
У открытого окна в креслах напротив друг друга сидели бледный и осунувшийся, но уже вполне жизнерадостный герцог Рене Ампл и не менее осунувшийся и угрюмый граф Станислав Грейсток.
— Я не понимаю, почему бы вам не использовать этот момент и не вернуться с мифрилом сейчас на Родину. Ваша миссия выполнена с честью. Вы спасли меня и я будучи благодарным мог бы помочь вам прекрасно заработать. Путешествие в Бхенин не самое удачное мероприятие. Насколько я ориентирован в мироустройстве рядом находится Идо с его загадочными жителями и никакие артефакты не смогут заставить меня там оказаться по доброй воле. Трагическое исчезновение вашей воспитанницы целиком на совести упрямой девчонки. Она сама выбрала себе свою судьбу. А учитывая ее внешние данные ( с ваших же слов) она составит себе неплохую партию при дворе. Что же касается оборотней, то у них свой путь.
Он облокотился на спинку кресла и про себя удивляясь этому человеку с неординарным умом и выдающимися данными организатора и флотоводца. Граф вёл себя как простой бродяга. Конечно, он мог очаровывать гостей и даже ослеплять блеском и изысканными манерами. Голубая благородная кровь золотой ветви Бритландской аристократии была видна издалека. Но его объяснения и утверждения выходили за рамки традиционного воспитания. Герцог вздохнул про себя и продолжил:
— Я бы с удовольствием возвращался с вами. С вами интересно, даже мне. Вы получили основательное образование, много читали. Вы удивительно обосновали мне цели и задачи Короны на Востоке. Конечно, с течением времени вы выработали свой индивидуальный взгляд на жизнь. Но прислушайтесь, я не всегда даю советы, но они всегда разумны. Ваши либеральные рассуждения в корне испорчены вашим кругом. Вы длительное время находитесь в окружении народа . Мы же… почти равны! Но разница между нами не в степени родства с Ее Величеством. Я знаю практическую сторону жизни. Увидев перед собой боль и смерть я не был сбит с толку любовной интрижкой сбежавшего от воли отца мальчишки, ни предрассудками перед чужими расами. А вот вам действительно недостаёт ясного и трезвого взгляда на происходящее!
Станислав молчал. Он смотрел на песчаный берег залива, на котором под тентом принимала воздушные ванны Маргарет и мысленно представлял Дена, Теодора, Полину и Рамзеса на этом же пляже.
Затянувшись поглубже и выпустив густой пряный дым от дорогой сигары он ответил:
— Сознаюсь, что встретив Вас я был поражён той силой воли и умением держать себя в безнадёжной ситуации. Я преклоняюсь перед вами не как перед величием вашего положения и крови, а как перед сильным человеком, великим стратегом и политиком. Но есть обязанности. Мои обязанности, как капитана корабля. Я не могу их нарушить и предать тех, с кем живу бок о бок всю свою жизнь. Я вынужден вам отказать.
— Печально. — после паузы откликнулся герцог. — Но остался открытым вопрос губернатора края. Неужели вы действительно полагаете, что тот заикающийся оборванец, подобранный агентом Керролом в монастыре, виконт?
— Не только полагаю, но и утверждаю, Ваша Светлость. В своё время маркиз Уиллоугби лично знакомил нас…
— Но вышеназванный виконт стремиться на Родину….
— Он был назначен, Ваша Светлость. Вот пусть поправляется и ждёт замены.
— Ну что ж …. Вынужден попрощаться. Завтра мы расстанемся. Хочу верить, что не на всегда.
— Сегодня, мой герцог. С рассветом я уйду в море….
***
Они вышли едва показалась светлая рябь на небе. «Морскому Мозгоеду» предстояло нагнать трое суток. И хотя этот удивительно складный корабль развивал невероятную для своего класса судов скорость, по подсчётам Дена они могли выиграть не больше суток, и то, при благоприятном исходе.
В течение нескольких дней Станислав вёл корабль вдоль Скалистых берегов, хорошо различимых в подзорные трубы. Он явно не хотел отплывать далеко от побережья и выходить в открытую воду. Но и океан не собирался помогать искателям приключений, поэтому, когда в ясном безоблачном небе впередсмотрящим были замечены буревестники, капитан приказал повернуть в океан. И шторм налетел. Вначале появился ничего не предвещающий прохладный ветерок и море стало из шёлкового шерстяным, с красивыми оттенками цвета индиго.
Бледный от изнурительной неизвестности Ден спустился в кубрик. Теодор отправился проверять все ли на местах. Боб — как закреплены канаты. Все были заняты. Но между ними не мелькал смешной чёрный щенячий хвост и не проплывала голубая шляпка с ленточками…
Уже через четверть часа ветер начал гнать крупную зыбь, а взбаламученные волны стали мешать галеону продвигаться в сторону открытого морского пространства. По глянцево — серому небу то тут, то там , стали мелькать отблески приближающихся электрических раскатов и резкая линия чёрного горизонта, встала монолитной стеной, над тяжелыми облаками шторма. Команда свернула паруса и задраила люки. Надо было переждать непогоду. Галеон шёл полным ходом, по ветру, в открытый океан, правда по расчётам штурмана не отклоняясь от курса.
Их трепало около суток. Наконец, когда доски настила приобрели грифельный оттенок, размашисто исписанный белыми хлопьями пены, а бронза пушек начала звенеть в ушах, в оглушенном шумом бури воздухе, на краю горизонта показался просвет и корабль почти выбросило в тонкий туман, повисший кисеей, во всей громадной высоте потрясённых облаков.
«Морской Мозгоед» вышел из широкой горловины Внутреннего моря в океан Тетис, и по расчётам находился как раз напротив Сиама, правда на очень значительном расстоянии.
***
Утомленная бурей команда спешно занималась наведением порядка. Мелорны чинили сломанные деревянные конструкции, а Деннис с несколько взволнованным видом приволок свою энциклопедию в гостиную кают — компании.
— У меня в книге, — начал он неторопливо. — Это место отмечено, как крайне неблагоприятное для судоходства.
Никто не обратил особого внимания, но леди Маргарет подняла голову от шитья и вежливо спросила: Почему?
— Авторы пишут, что приблизительно в этих местах проходит подводный горный хребет и в его пещерах живут гигантские спруты — кракены. В рекомендациях есть пометка — наибольшее число пропавших безвести кораблей….
— Чепуха, — громко возразил Теодор. — Лучше покажи картинки. Ну, это же просто большие осьминоги с клюквами. Я их люблю в жареном виде. Книга врет.
— Ну нет,- вдруг возмутился Деннис. — Это всеми признанная работа. Очень ценный и дорогой фолиант. Здесь, в частности, указывается, что кракены могут достигать тридцати метров в длину если считать с щупальцами.
— Ты ещё расскажи, что они утаскивают на дно корабли! — рассмеялся Леопард. — Вот бы посмотреть на этих милашек! Никогда не поверю, что такие зверюги существуют, брехня!
***
После этого разговора прошло наверное часов пять или даже больше, когда вначале послышался отвратительный скрежет раздираемой обшивки, а уже потом взволнованный голос Мери: «У нас гости!»
На палубе с обеих сторон корабля шевелилось что то тёмное и блестящее, покрытое то ли наростами, то ли присосками, и похожее на огромных толстых змей. Кончики этих пружинящих скользких тел извиваясь заполняли все пространство корабля, как будто на палубу лез кто то невероятно огромный. Под тяжестью этого тела тяжёлый галеон просел и накренившись на левый борт затрещал, застонал, как раненое живое удушаемое существо.
Судорожно вцепившись кто за багор, кто вооружившись топором — команда высыпала на палубу, готовая дать бой. Выскочил Теодор и пустив подряд четыре пули в бескостную субстанцию был отброшен, дрогнувшим щупальцем к борту. Оно еле коснулось Гризли, но тот улетел к корме и стукнувшись головой о металлическое кольцо каната, потерял сознание.
— Морские твари, бей их, ребята, — послышался крик Боба.
— Кракен — громко провозгласил появившийся с топором капитан. — Руби!
И в этот момент над палубой показалось длинное веретенообразное тело, увенчанное куполом головы. На моряков смотрело чудовище с глазами иллюминаторами и клювом гигантского попугая! Издав клёкот, напоминающий птичью трель, усиленную в десятки раз, оно ловко согнувшись почти в пополам, стремительно схватило одного из матросов , перекусив его пополам! Через миг две половины тела упали по разные стороны корабля.
Станислав что то закричал и бросился навстречу морскому дьяволу, но выросшая перед ним деревянная стена заставила капитана в мах ударится всем телом и споткнувшись, упасть!
— Наазад! Закрыться! — услышали моряки, и на Грейстока сверху, перелетело безжизненное тело Теодора. — Закрыться! Спрятаться! Ждать!
Через час все было закончено. Огромных размеров двухголовый дракон на носу корабля перевешивал его и тянул вниз, беспрерывно икая. Команда стараясь не рассматривать фигуру на носу и не вспоминая жутких чавкающих звуков спешно мыла палубу. Тело погибшего матроса тоже не нашли…
В кают компании на диване без сознания лежал Теодор. Капитан, наконец, подошёл к рыгающей фигуре и раздраженно спросил:
— Вы долго собираетесь его переваривать? Говорят кракены живут стаями.
— Сейчас! — услышал он не менее неприязненный ответ. — Надо ещё попробовать перелезть на другую сторону!
— И что будет?
— Заткнись, Станислав, увидишь! Я женщина и мне не хорошо!
— Послушайся Мери… — дополнил яркую речь Маас. — Она говорит, я молчу. Ты тоже молчи! Мери недовольна. Я молчу…
— Да заткнитесь оба, — злобно фыркнула фигура и начала перемещаться, сильно накренив корабль…..
***
В бронзовеющем небе Сиама солнце готовилось укатиться в хрустальные воды Великого Патонга, когда на горизонте показалась нечто, приближающееся к берегу с невероятной скоростью. Светило выстрелило лучами в сереющее полотно небосвода и перед глазами удивлённых людей стал виден во всей своей красе боевой галеон, который без парусов стремительно приближался к берегу. На его корме сидел огромный дракон и хвостом взбивая в пену морскую воду толчками приближал корабль к берегу! Наконец, в полукилометре он затормозил и переполз на нос корабля, замерев там крупной деревянной фигурой….
«Морской Мозгоед» достиг берегов Сиама почти на два дня раньше быстроходного Султанатского галеота
3
Бангкок — город, вместивший в себя Великую Судоходную Реку Патонг , порт Великого Океана Тетис и Великие Горы Катченджанга, подпирающие основы мироздания, не обратил внимания на корабль мягко раскачиваемый прибрежным прибоем. Мало ли странностей в этом мире! Да и сам галеон покачавшись на волнах, развернул паруса и отплыл, в направлении западного течения, несущего свои воды из внутреннего моря, в Великий Океан.
«Морской Мозгоед» шёл на встречу Полине…
***
— Вот уж попал! — Это было первое, что пришло мне в голову.
Несколько минут я стоял и тупо смотрел на снующую мимо меня толпу маленьких людей в штанах, шлепках на » босу ногу» и болтающихся на них, как на верёвке рубахах.
Моя попа, без разрешения хозяина, села на пятую точку, предоставив голове возможность поразмыслить о будущем и подвести итоги прожитых лет. Я оказался брошен на произвол судьбы в результате собственного любопытства, и был на распутье.
Всем известно, что распутье — это такая штука, когда назад дороги уже нет, а, что там ждёт впереди, ещё не понятно. Можно предположить что моя миска с едой, либо наполовину пуста, или, при лучшем раскладе — наполовину наполнена вкусной едой. Без вариантов!
Учитывая, что несмотря на попытки Куролюба меня изловить и посадить на цепь, я вырос оптимистом, голова настоятельно рекомендовала мне начать с веры в хорошее, и учитывая обстоятельства, отправиться туда, куда меня звал мой нос.
Не решив до конца, кем в данном случае лучше оставаться — собакой, или человеком, я решил, что в первую очередь необходимо решить сложную проблему вот вот собирающуюся меня побеспокоить.
Здраво размышляя природа, несомненно, щедро одарила меня разнообразными талантами, но мелкая паразитка, отказала мне в способности бесплатно питаться.
Конечно, окончательной целью моего ещё не до конца сформированного плана, являлось возвращение на «Мозгоед». Дружба, преданность и верность стае у нас в крови, но и тёплый дом, мягкая постель и, наконец, сытный ужин, имеют далеко не последнее значение в жизни цивилизованного оборотня.
Через несколько минут, я уже бодро бежал среди толпы, влекомый божественным ароматом. Мой нос буквально втягивал в себя струю парного мяса. Итак я приближался к яствам, разложенным на деревянном помосте среди кучи опилок. Свиные и бараньи ножки манили…
Пока я гипнотизировал себя мыслью, что выбрать свиную ножку, или кусок телятины, потому что стоит только дать слабину своему вниманию, как вместо аппетитного стейка можно проглотить ушной хрящ, как за моей спиной раздался нелепый визг и на меня обрушилась метла! Пришлось с места прыгнуть через прилавок, и в полёте совершив кульбит, и схватив кусок печёнки, бежать, с места предполагаемой травли милого меня!
***
Через сутки Теодор открыл отёкшие веки и Маргарет, наклонившись над ним, вскрикнула, и резко отшатнулась. Темно карие глаза не видели, они безучастно смотрели на качающиеся блики потолка. Ден и Боб по очереди дежурили около неподвижно лежащего Теодора, но он никого не слышал и не узнавал. На третий, в полдень Маас решился поговорить со Станиславом…
— Когда я жил один, — неуверенно начал он. — Я иногда лечил разных зверей. Когда отряд Боба возвращался после победы над летуном они тоже были больны. Я лечил их тогда. Могу попробовать.
— Попробуй, — не вникая в суть процесса лечения согласился Станислав.
Галеон до сих пор не встретил работорговцев, Теодор находился без сознания лёжа, …Деннис стоя, Мери продолжала злиться и икать, а команда валилась с ног, от пережитых событий, и нуждалась в отдыхе.
Ближе к обеду к капитану подошла взволнованная Маргарет.
— Граф, — начала она. — Вы в курсе, что Маас оперирует Гризли?
— В каком смысле, — не понял Станислав.
Вместе они поспешили в каюту раненого и остолбенели. Там из деревянной панели перегородки выросли сотни зелёных волосков , которые мерзко извиваясь, червяками ввинчивались в руки и грудь Теодора, а самый мощный отросток сокращаясь, казалось высасывал мозг, из головы! Все это происходило в жуткой скорбной тишине и настолько походило на казнь Роммского Триувирата, что вошедший было Деннис, бесстрашно бросавшийся на перерез смерти, упал в глубокий обморок. Следом выскочил из каюты зажав рот Станислав. Маргарет проследила, как последний жгутик убрался из тела, перевела взгляд на травянисто — зеленого штурмана, и бросив презрительный взгляд на приоткрытую дверь, сказала:
— Слабаки!
***
Весь видимый и невидимый мир заливало слезами, и шторм, обрушившийся на галеот заставлял души невольниц плавать в отчаянье. Полина лежала в помещении оббитом мягким войлоком, среди гор подушек и ковров… Еще, Полина бездомная сирота, мысленно, на коленях стояла теперь с обнаженной болью душой, среди моря и неба, моля только о быстрой и лёгкой гибели…
Она никого не винила. Она сама, без разрешения придумала эту глупую одежду, сама стояла с открытым ртом на базаре, сама не кинулась в воду, попав на трижды проклятый галеот, все сама…. Но ведь Деннис был обязан взять ее с собой! А Теодор мог не рассказывать про то, что мужские штаны удобнее юбки и тоже все скрывают… А Боб мог не удивлять ее рассказами о торговле на восточных рынках! Она виновата, но и они, они тоже виноваты перед ней! Неужели капитан забудет свою воспитанницу и не погонится за мерзким торговцем. Как поверить, что теперь она не личность, а мясо, которое везут продавать на базар?!
Деннис непременно ответит за то, что не спас несчастную, потерянную и умершую здесь в рабстве! Это его собственный грех — неужели она должна погибнуть? Какая нелепость! Вытянувшись на подушках она думала, что такая щедро одарённая натура с невероятной волей к жизни не потерпит лишения свободы. Она не рабыня! И она отомстит всем своим обидчикам! С этой мыслью под истерические вскрики соседок, шум ветра, плеск перекатывающихся валов и скрип натруженного дерева, она спокойно уснула….
***
Удачно пережив шторм быстроходное и надёжное торговое судно смело резало волны под килем. Капитан не мог не радоваться двойной удаче. Всевышний очередной раз подарил своему рабу жизнь, спасая от шторма и непогоды, также он вручил волшебный приз, в виде строптивой северной красавицы.
Оставались сутки до входа в порт Бангкок, а там главное не продешевить. И старый торговец проснувшись и сотворя молитву с удовольствием прикидывал вероятности торга. Эти тёплые размышления были прерваны криком вперед смотрящего:
— Боевой галеон на встречу с «Чёрным Роджером»!
— Пираты!, — уже кричали на палубе
— Развернуть орудия! К бою! У нас достаточный запас и мы рядом с нейтральными водами Сиама! Припугнём каналий! Быстрее! Быстрее! — заорал, сразу оставивший бархатные мысли, старый моряк.
Если ты всю жизнь торгуешь — ты торговец, но если ты торгуешь, имея свой корабль — ты, конечно, капитан, а уже потом все остальное!
— Готовьсь! Первый залп! Без предупреждения, пли!
Удар был настолько метким, что на более крупном, но менее маневренном «Мозгоеде» в миг срубило ударом ядра бизань — рею и разбило в щепы настил палубы вокруг!
К удивлению капитана галеота пираты не только не свернули с курса, а разумно встали под углом. При бортовой качке все ещё не спокойного моря пушкам было несподручно бить метко прицеливаясь и капитан решился!
— По золотому бомбардирам! Цельтесь в пороховые склады! Потопим корсаров!
Однако галеон продвинулся вперёд и, тоже, дал ответный удар! Затрещали ломаемые, как тростник реи! Торговец понял, что обездвижен!
Явно опытные пираты действовали молниеносно. Из-за левого борта, с тыла, серыми тенями выскочили лодки. Корабли сближались и, вскоре, грозили снести друг другу правые борты. На пиратском галеоне стройный человек в чёрном камзоле отдавал приказы, которые выполнялись с нечеловеческой скоростью. Ещё миг, и пираты, повинуясь капитану, взмахнули абордажными крючьями и торговца надёжно пришвартовали к захватчикам.
Абордажники, перепрыгивая через борт торгового судна, в мах били сдающихся и рассеивались по кораблю. Наконец, все было закончено и на палубу поставил свой бархатный сапог сам пиратский капитан. Выбрав намётанным взглядом из толпы связанных капитана, он только и произнёс: «Где?»
И тут, под радостные вопли корсаров из верхнего помещения показалась кудрявая голова…
Капитан развернулся и приподняв кончик шляпы, с кривой улыбкой на бледном лице, покинул галеот. Следом за ним серыми тенями исчезла его команда. Через двадцать минут огромный корабль отплыл и оставляя мощный пенный след растворился, в туманном утре.
Подсчитав убытки торговец понял, что проиграл только на одну красотку и сотворив молитву Вседержителю всего сущего , вздохнув и выпив вина прошептал:
— Слава Вседержителю! Девка в штанах, горе ее мужу!
Устав зябнуть в своём прокуренном вагончике, Игнатий Бобров – бывший телеоператор, а ныне охранник Адмиральского городского телецентра – вышел подышать свежим воздухом. Он дежурил на посту, где находились материальные ворота и второй въезд в телецентр. Бобров знал, что этой ночью напали на журналистку прямо у главных ворот телецентра и что там по-прежнему работают полицейские, дэгэбисты и ещё невесть какие ведомства. Однако здесь, у материальных ворот, всё было спокойно, как и обычно. Часть помещений с этой стороны арендовала типография. Именно в этот момент ворота были открыты, у въезда стоял небольшой грузовик и несколько человек заносили в него пачки с только что отпечатанной полиграфической продукцией. Рядом располагались гаражи, старые склады и пункты приёма стеклотары и макулатуры. Район здесь и днём был глухой, а ночью и вовсе замирал.
Вдруг в тишине предрассветной ночи раздался рёв мотора, из-за гаражей на полном ходу в открытый въезд влетел вишнёвый «Москвич» с вмятиной на левом крыле, затормозив буквально в паре метров от охранника. Отойдя от секундного оцепенения, Бобров подошёл к автомобилю и грозно постучал кулаком в окно водительской двери.
– Куда ты прёшь, козёл? В какой шараге права покупал? – выругался он на водителя. – Дуй отсюда, пока я полицию не вызвал.
Тут дверь со стороны водителя открылась и из салона лихо выпрыгнул молодой черноволосый парень в кожаной куртке, по виду кавказец.
– Да хоть дэгэбэ визивай, мне пасрат! – специфично высказался водитель. – Я тебе тваю сатрудницу привёз, еле убижяля толька щто!
Он открыл заднюю дверцу автомобиля, выпуская Алютину. Следом вылез Потапов, вытаскивая треногу штатива из салона и вешая на плечо камеру в чехле.
– Миха? – удивлённо глянул на Потапова бывший оператор, а ныне сторож телецентра. – А чего вы отсюда заехали?
Поскольку со стороны материальных ворот находились помещения, сдаваемые в аренду, сотрудники телецентра этим въездом практически не пользовались.
Потапов развёл руками, собираясь что-то ответить, но его перебил кавказец, который снова прыгнул в свой автомобиль и включил мотор.
– А типерь закривай, – приказал таксист. – Плотно закрывай! И никаво не пускай. Кроме миня. Пасматрель на миня? Запомниль? Будещ знать, каво пускать. Миня можьна, других – нельзя!
Слегка продрогнув от утреннего холода, Бобров был не слишком расположен к новым знакомствам, тем более с такими странными личностями. Он посмотрел то на Потапова, то на таксиста и пожал плечами.
– Будет пропуск – пропущу. Но это через директора, – развёл руками охранник.
Из типографии тем временем выносили последние пачки тиража. Водитель грузовика расписался в журнале у охранника и спустя пару минут покинул территорию телецентра.
Лихой таксист тоже завёл мотор и, приоткрыв окно, направил воздушный поцелуй в сторону журналистки.
Вдруг Алютина сообразила, что в этой сумятице она даже не заплатила ему за проезд. И почему-то он про это не вспомнил. Журналистка начала шарить в сумочке, но нашла только крупную купюру.
– Мих, помельче что-то есть? – обратилась она к оператору.
Тот начал шарить по карманам. А таксист на своём «Москвиче», ни минуты не медля, уже покидал территорию телецентра. Алютина, которая не любила оставаться в долгу, выбежала за ним, махая вслед отъезжающей машине. Увидев бегущую журналистку в водительское зеркало, кавказец затормозил и сдал назад. Остановив машину рядом с журналисткой, кавказец посмотрел на неё через открытое окно своей водительской двери.
– Дарагая, щто слючилось? – его лицо изображало искреннее удивление.
– А я всё думала, что фраза «подкатить к девушке» употребляется только в переносном значении, – ухмыльнувшись выдала Алютина.
– Да я мащину вожу раньше, чем в садик хажю! – начал бахвалиться парень. – Ты мне номерочек оставь, а я тибе пазваню. Покатаю и на ужин приглашу!
Алютина не нашлась что ответить на пассаж молодого кавказца, а лишь протянула ему крупную купюру.
– Ой, ну ты прямо в самое сердце! Я думал, знакомиться захатела, – на лице водителя читалось разочарование.
Алютина настойчиво протянула купюру.
– Слющий, да убери ты эти сваи капейки! С миня не убудет. Я за ночь па четыре таких зарабатываю! – отмахнулся таксист. – А то, щто я вёз такой красивий дэвущка, мне выше любого дахода. Давай лючще на чашечку кофе как-нибудь пайдём. Знаю я адин атличный заведений, там кофе – пальчики аближещ! Пазвани – не пажялеещ. Ха-ха!
Кавказец сунул ей в руку листик, на котором не было ни имени, ни фирмы, только номер телефона и слово «Такси». Затем запрыгнул в свой видавший виды «Москвич» и на всех парах направил его к старым гаражам.
Алютина стояла, наблюдая за удаляющимся автомобилем, пока тот не скрылся за поворотом, словно его здесь и не было.
– Лихо ездит. Как у него ещё права не отобрали? Если, конечно, они у него при себе, – усмехнулся охранник и на всякий случай закрыл ворота.
Потапов наконец запрятал в чехол аппаратуру, а Бобров зашёл в свой в вагончик и вышел оттуда со связкой ключей.
– Идёмте, я вас через эваковыход на всякий случай проведу. А то у входа всю ночь снуют туда-сюда, то полиция, то вообще какие-то левые, – объяснил охранник.
* * *
Спустя пару минут Алютина и Потапов шли по коридорам телецентра, переваривая всё то, что с ними только что происходило.
– Слушай, я первый раз такого таксиста вижу, – растерянно говорила Алютина. – Денег не взял, номер свой оставил …
– Да вообще он как-то странно себя вёл. Телефон посоветовал выключить, про дэгэбистов словно знал… – пожимая плечами, рассуждал Потапов. – А дай-ка мне эту бумажечку с номером. На всякий случай проверю.
Алютина снова полезла в сумку, и нечаянно с кем-то столкнулась. Она вскрикнула от неожиданности, да так, что аж задрожали стёкла в стеллажах.
– Юль, да ты чего? – послышался в темноте коридора знакомый голос.
Алютина дотянулась до выключателя – и холл, ведущий в монтажную и студию выпуска новостей, наполнился мягким золотисто-розовым светом. Она увидела стоящего рядом стройного мужчину лет тридцати – тридцати пяти. На нём была чёрная кожаная куртка, стилизованная под лётную, графитные джинсы со светлым принтом, изображающим чередование ретро-камер с аббревиатурой «TV» и кожаными вставками в тон куртке, а на ногах блестели начищенные мотоциклетные ботинки с хромированными пряжками и заклёпками. Дополняла образ причёска – чёрные волосы, приподнятые вверх очками-гогглами, как обручем, и будто случайно оставленный за левым ухом карандаш.
Это был её коллега – телеведущий Герман Галактионов, известный под псевдонимом Галактион Коридоров. Он специализировался на развлекательных и политических телешоу, самым рейтинговым из которых была его авторская программа «Коридоры». В ней он освещал конфликты власти и жителей города, вёл журналистские расследования. Темой его передач были и незаконные увольнения с работы, и экономия на детском питании в учреждениях образования, и замена качественных материалов наиболее дешёвыми при проведении ремонтов в бюджетных учреждениях.
Изначально программа называлась «Конфликт интересов». Вместе с командой он выводил на чистую воду нечистых на руку чиновников, раскрывал махинации при проведении тендеров и детали всевозможных не совсем законных схем. Вторая часть каждого выпуска была посвящена походам к чиновникам и прочим власть имущим, у которых он брал объяснения по ситуации, показанной в первой части выпуска. Фраза Галактионова: «А теперь мы с вами в коридорах власти», которая неизменно звучала во второй части каждого выпуска, в Адмиральске практически сразу же стала крылатой и вошла в будничный обиход местных жителей. Даже программу между собой называли «Коридоры» и телезрители, и съёмочная группа. Так, часто можно было услышать: «А нашу проблему в «Коридорах» показывали» или «Пойду, посмотрю «Коридоры». Название «Конфликт интересов» не прижилось, и так как у программы с лёгкой руки адмиральцев появилось второе, неофициальное название, вскоре оно стало официальным.
Галактионов охотно общался с людьми, его нередко можно было встретить и на рынке, и в общественном транспорте. Адмиральцы его обычно узнавали: «Смотри, Галактион с «Коридоров» в троллейбус садится» или подходили к нему прямо на улице: «Это же вы Галактионов с «Коридоров», а у нас тут проблема…», — и начинали рассказывать во всех красках.
Один раз Галактионов снимал сюжет про то, как в детских садах сливочное масло, закупаемое по высокой цене, начали заменять непонятной субстанцией, имеющей признаки маргарина, и брал комментарии у самых активных мамочек. На руках у одной из женщин сидела трёхлетняя дочурка, которая, узнав его, показала своей маленькой ручонкой и радостно воскликнула: «Галактион Коридоров!». И поскольку малышка сказала это во время прямого эфира, прозвище пошло в народ. Телеведущему это понравилось. Так с лёгкой руки ребёнка за Германом и закрепился псевдоним – Галактион Коридоров.
Молодому и креативному журналисту хватало энергии, чтобы совмещать сразу две ипостаси – спецкора Германа Галактионова и эпатажного телеведущего Галактиона Коридорова. Он снимал сюжеты, которые показывали в новостных выпусках, отбирая самые резонансные для своего шоу. Телеведущий получил репутацию человека, любящего острые и скандальные темы, хотя сам он не раз признавался, что ему куда больше нравится снимать сюжеты на судостроительных заводах, электростанциях, аэродроме и разных промышленных предприятиях.
Романтик в душе и любитель научной фантастики, он мечтал создать телешоу о науке и технологиях. Концепция была давно продумана и описана, её распечатанный образец лежал в зелёной папке. Оставаясь у себя в гримёрке, Галактионов не раз перелистывал страницы с текстом и различными схемами, откидывался на спинку кресла, закрывал глаза и представлял, как он ведёт программу своей мечты.
А вот Соколов, директор НТК «Фарватер», на горячие планы Галактионова реагировал весьма холодно. Аргументация была довольно банальной: «А кто это всё будет смотреть, тем более по ТВ. Молодёжь в интернете зависает, а старшее поколение это всё и так знает, им тем более будет неинтересно…». Соколов приводил в пример похожие программы на государственных телеканалах, которые не обеспечивали высокого рейтинга. И, несмотря на все доводы Галактионова, что он предлагает абсолютно новый и концептуально другой проект, который будет знакомить телезрителя не только с глобальными открытиями, но и рассказывать о принципах работы предприятий, расположенных в регионе, директор смотрел на затею скептически: «Ну какие технологии ты им покажешь? Ну, заснимешь ты испытания газотурбинного двигателя – раз, ну фрезеровщика за станком – два, ну инженера за компьютером – три, а дальше?». И тогда Галактионов открыл ту самую зелёную папку, показывая перечень уже имеющихся тем. Были там и ежегодно проводимые соревнования беспилотников, и новые разработки университета кораблестроения – материалы, применяемые в аэрокосмической отрасли, и обучаемые нейросети. «Ну, хорошо, я не против – сдался, наконец, Соколов. – Ищи финансирование. Студией тебя обеспечим, эфирное время предоставим».
Но даже если бы телеведущий изыскал средства или нашёл спонсора, это бы ситуацию не решило. В отличие от Соколова, Галактионов видел ещё одну проблему: его собственный имидж. Так уж вышло, что его воспринимали исключительно как «скандального» журналиста и телеведущего. Кто поверит, что человек, который вчера показывал просроченные консервы и подделки известных брендов, теперь всерьёз говорит о беспроводной передаче энергии и обучаемых нейросетях, гравитационных волнах или лазерах нового поколения? Не спасал положение даже внешний вид Галактионова, выдающий в нём ярого приверженца стимпанка.
В какой-то момент Галактионов понял, что для успеха проекта ему как воздух нужен напарник. Человек, прекрасно разбирающийся в науке и современных технологиях, который вместе с ним подбирал бы сюжеты, при этом он должен был обладать презентабельной внешностью и уверенно держаться перед телекамерой. Именно он и должен был чертить схемы, описывать механику процессов, работать с демонстрационными стендами, в то время как Галактионов, в свойственной ему манере, озвучивал бы сенсационные факты. Но такого человека не находилось, и заветная зелёная папка продолжала пылиться на полке в гримёрной, лишь иногда просматриваемая своим создателем.
– Юль, всё нормально? – произнёс Галактионов, прикасаясь к плечу рыжеволосой коллеги.
– Да после того, что было в больнице, я уже от всего шарахаюсь, – перевела дыхание Алютина, глядя на телеведущего.
– А что было в больнице? – поинтересовался Галактионов, пристально глядя на журналистку. – На тебе лица нет. И зная тебя, это точно не из-за кассеты, которую отобрали дэгэбисты.
Алютина подошла ближе, словно боялась, что её кто-то услышит, и тихо призналась, что спёрла телефон, который должен был пройти у дэгэбистов как вещдок.
Галактионов приложил палец к губам и тоже огляделся по сторонам. После чего пригласил жестом Алютину и Потапова пройти в монтажёрскую. Они расположившись на уютном оранжевом диванчике, и телеведущий на всякий случай включил музыку.
«I was born, born at the wrong time…», – разнеслось из динамиков.
– Теперь рассказывай, Юль. Я весь во внимании, – Галактионов расстегнул кожаную куртку и присел на диван.
– Там парень был с телефоном. Сначала он возле Калинковой крутился, я даже подумала, что её знакомый. А потом дэгэбисты его к стенке приставили, стали обыскивать, нашли жетон «Питбуля» и этот телефон. – Алютина достала из сумочки смартфон в камуфляжном чехле. – Там был ряд записей, в том числе и с нападением на неё.
– А ну, Юлях, дай сюда эту штучку. – Галактионов потянулся за смартфоном.
Он просмотрел записи, которые уже видел в редакционном чате, и остановился на последней – той, где спецназ скрутил девяностолетнего старика. Внимательно пересмотрел её два раза, сравнивая с записью нападения на Калинкову и несколькими другими.
– Странно-странно, – проговаривал он. – А ну, Мишаня, глянь своим операторским глазом. У меня ощущение, что запись с дедом сделал другой человек. Абсолютно иной подход к постановке кадра и выбору ракурса.
Оператор взял в руки мобильный, просмотрев сначала запись со стариком и сравнив с остальными записями, а телеведущий стал колдовать над кофе-машиной и вскоре поднёс коллегам две чашки, от которых исходил приятный запах.
– Ну да, – подтвердил Потапов. – Записи с нападениями выполнялись вроде бы впопыхах, дрожащей рукой, с резкой сменой планов. Словно человек снимает, но боится. А последняя сделана мастерски, ровно выставленной рукой. Хотя казалось бы – снимает дэгэбистов, должен как нигде трястить… Этот ведь тот, который уложил спецназовцев, снимал? А, Юль? – оператор повернул голову к журналистке.
Та задумалась.
– Ну да, он. Меня ещё удивил такой диссонанс – вначале так бездарно подставился с этими записями, а потом так ловко скрылся от спецназовцев. И с телефоном этим – как будто специально их дразнил, чтобы отобрали.
Галактионов нахмурил лоб, просматривая смартфон. Его лицо становилось всё мрачнее и сосредоточеннее.
— Скажи, Юль, а ты сообщения не читала? Вот эти, – он показывал коллеге экран.
Max Imus: Есть задание. Сучка сильно зарвалась. Надо перевоспитать.
Alone Wolf: без проблем. Кто?
Max Imus: (вложение фото1, фото 2). Сегодня вечером едет на Тупик тральщиков (телецентр). Ориентировочно в 19:00.
Alone Wolf: что нужно делать?
Max Imus: Проучить, чтобы больше не совала свой нос в чужие дела. Но больше меня интересует её рюкзак и его содержимое.
Alone Wolf: поговорил с пацанами — они в деле. Спрашивают есть ли особые пожелания.
Max Imus: Мне нужен рюкзак и то, что внутри.
Alone Wolf: Понял. Будет сделано.
Max Imus: Она выехала на такси. Будьте готовы.
Alone Wolf: Мы на месте.
Max Imus: Как дела
Alone Wolf: готово! (вложение видеозапись)
Max Imus: Где рюкзак?
Alone Wolf: Демон забрал.
Max Imus: ЧТО??? Ты не вдуплился? Мне нужен рюкзак!
Alone Wolf: спокуха! Демон завтра принесёт. Сегодня слишком палевно.
Max Imus: Слышь ты придурок! Живо ласты в руки, рюкзак в зубы и ко мне.
Max Imus: Придурок, ты куда заныкался? Гони рюкзак с содержимым.
Max Imus: Ты че творишь? Ты кого игноришь? Урою, гнида.
На фотографиях, которые прислал некто Max Imus была та самая Вероника Калинкова — журналистка, на которую напали вечером у телецентра. А видеозапись, отправленная пользователем Alone Wolf содержала момент нападения.
Глаза Алютиной ещё больше округлились. Она нервно сглатывала, читая переписку – живое доказательство того, что нападение на Калинкову было заказным.
Галактионов сделал скриншоты переписки, которые перебросил себе на телефон и в редакционный чат, а затем попросил Потапова снять на камеру телефон, на котором пролистывал диалог.
– Что же такого было у неё в рюкзаке, чтобы ради этого готовить нападение? – задавался вопросом телеведущий.
– Вероятно, прибор, который она стащила в университете практически на моих глазах, — предположила Алютина.
Галактионов шумно выдохнул и рассмеялся.
– Ну девки, ну журналюги! Ты – телефон, Калинкова прибор. Ну и методы добывания информации у вас.
Алютина рассказала про совместный поход в университет и ситуацию, которая произошла на кафедре дистанционной электроники. И про то, как ДГБ в поисках данного прибора обыскали и Калинкову с её шефом, и ректора АКУ Караваева, и даже чиновника из мэрии – Стешкина. Галактионов слушал её очень внимательно, делая пометки в свой блокнот.
– Странно, что этот прибор, который наши доблестные дэгэбисты причислили к военным разработкам, профессор хранил не в сейфе, как полагается, а у себя в кармане.
– Может, он настолько секретный, что он даже сейфу доверить его не может? – умехнулся Потапов, который возился с камерой, но слышал, о чём общались Алютина и Галактионов.
– Может быть, и так, – оценил шутку оператора телеведущий, который сам славился иронией. – Но мне больше кажется, что речь не столько в секретности, сколько в законности изготовления этого прибора. Если бы у них было разрешение на изготовление в соответствии со всеми правилами и процедурой, не думаю, что профессор додумался бы носить его у себя в кармане. Пожалуй, я завтра нанесу визит в АКУ и поговорю с ректором и профессором.
Галактионов начал задавать другие вопросы, видела ли Алютина, как выглядела эта «секретная разработка», что ещё говорили сотрудники ДГБ, какие именно чертежи искали в автомобиле ректора и Стешкина. В глазах телеведущего появился азарт. Наконец-то ему попалась тема, связанная с технологиями. Да ещё и с секретными военными разработками в его родном городе.
— А как тебе показалось, дэгэбисты при обыске нашли то, что искали, или не нашли? – Галактионов пытливо смотрел на Алютину.
***
Растущий месяц давно скрылся за горизонт, но небо уже посветлело, словно в непроглядные чернила щедро плеснули густого молока. В сумерках уже можно было различить силуэты корпусов Адмиральского кораблестроительного университета, темными прямоугольниками вырисовывающиеся на сером. По пыльной дороге с разбитым асфальтом, ведущей от лодочной станции, к университету неторопливо, словно крадучись, двигалась белая «Тойота». Шурша хорошо отлаженным мотором, она проехала мимо главного корпуса, проигнорировала пустую в этот час парковку и, обогнув темное здание котельной, остановилась возле университетской подстанции. Некоторое время ничего не происходило, словно приехавший прислушивался и раздумывал, и только спустя минуту из машины, озираясь по сторонам, вышел человек. Убедившись, что вокруг ни души, он вытянул из своего авто черную кожаную папку и вместе с ней прошёл к недостроенному корпусу, заглядывая в гулкие зияющие дыры оконных проемов.
– Ты здесь? – закричал он и пошёл вдоль кирпичных стен, хрустя каменной крошкой.
Однако в стоящей вокруг тишине он слышал только режущий звук собственных шагов и своё нервное участившееся дыхание.
Закладывая петли вокруг строительного мусора и брошенных заборов, человек обошел недостроенный корпус и вернулся к университетской подстанции.
– Смотри! Любуйся! – показал он папку в руке. – Это всё по твоей милости! Вот только что мне с этим делать?
Если бы этот монолог услышал какой-нибудь университетский сторож, он бы наверняка узнал по голосу ректора заведения Караваева, то есть собственное начальство. И искренне удивился бы, не понимая, что делает оно посреди ночи у недостроенного корпуса, разговаривая с подстанцией. Возможно, даже заподозрил бы бедолагу в употреблении запрещённых препаратов. Но, к его счастью, оба сторожа находились в главном корпусе, где, приняв на ночь грядущую по кружке чайку с пирожками, дремали, разложив ватники на столах под мониторами наблюдения. В полудреме завидев хорошо знакомую белую тойоту, мужчины продолжили дремать дальше.
Ректор снова вернулся к своей «Тойоте» и, усевшись в водительское кресло, долго размышлял, что ему делать дальше. Потом включил свет в кабине и стал тщательно вычитывать протокол осмотра своего авто. В ходе обыска у него было изъято пять флэшек, на которых работники департамента госбезопасности, вероятно, рассчитывали найти интересующую их информацию. Караваев даже представил, какое разочарование ждёт доблестных сотрудников ДГБ, когда на трёх изъятых флэшках они увидят видеопрезентации вуза на русском, английском и китайском языках, на четвертой – болванки кадровых приказов об отпусках и командировках, а на пятой – установочные версии различных чертёжных программ.
Особое внимание в протоколе было уделено запискам на клочках бумаги и нескольким блокнотам, которые тоже изъяли. Но и за это ректор не переживал. Прочитав полностью протокол досмотра, он остановился на пункте под номером 26 – перечне из шести фамилий, написанном размашистым почерком в несколько строк.
«Курсовые работы по дистанционной электронике студентов второго курса Лукаш М., Белоглазовой С., Радича Н., Старовойтова Д., Дворницкой Т., Федорца В.»
Дочитав пункт до конца, ректор вздохнул с облегчением: как же всё-таки хорошо иметь дело с непрофессионалами. Главного-то они и не заметили, хоть и перерыли в «Тойоте» практически всё – разве что в бензобак не лезли. Удивительно, почему досматривающие его автомобиль сотрудники ДГБ даже не поинтересовались, ЧТО в машине у ректора делают работы второкурсников, хотя вопрос интересный. Но и ответ у него был готов: подвозил преподавателя, вероятно, он забыл. По сути, из этих шести работ Караваеву была нужна только одна, которая и включала в себя то, ради чего и был устроен весь этот обыск.
Рот Караваева издал язвительный смешок. Он даже подумал, как хорошо, что в Причерноморской академии ДГБ не изучают физику. Если бы сотрудники, проводившие досмотр его машины, хотя бы немного её знали, они бы догадались, что одна из работ как раз и содержала все практические наработки, описывающие функции того самого прибора, который они искали. На заднем сидении в ворохе разбросанных бумаг он отыскал те самые курсовые работы. Сейчас он их вернёт на кафедру, а папку с протоколом спрячет. Пусть, если что, заново досматривают.
Со стороны магистрали послышался вой сирен. Он приближался с нарастающей силой. Ректор одной рукой схватился за руль, а второй пытался включить зажигание, но звук начал слабеть и удаляться. Караваев понимал, что в момент, когда он нагло забирал все эти протоколы с капотов машин во дворе Первой городской больницы и увозил их в салоне своей «Тойоты», его снимали камеры наружного наблюдения. Но понимал и другое: ОН наверняка уже всё подчистил. На записях ничего не осталось. Ректор не надеялся – он знал, что ТОТ всё сделает правильно. По-другому и быть не могло. Так что беспокоиться по поводу ворованных протоколов у ректора АКУ не было повода. И всё-таки по спине предательски пробежали капли холодного пота.
Закрыв пресловутую папку, он взялся за руль и, проехав с десяток метров, остановился возле небольшого строения, напоминающего бытовку. За дверью, судя по надписи, находился склад хозинвентаря. Остаётся достать ключ. Сколько себя ни помнил Караваев, тот всегда висел на загнутом гвоздике, вбитом в наличник оконной рамы. Ректор подошёл к маленькому запылённому окну, и, протянув руку сквозь слой паутины, нащупал металлический предмет с зубцами и полез открывать старый видавший виды замок.
У стены стояли высокие мётлы, несколько граблей и деревянные черенки от лопат, сапок и прочего инвентаря. Здесь же, на деревянных стеллажах, стояли банки с краской, растворители и лежали стопкой кювезы. В коробках, судя по надписям, были расфасованы кисти и валики. Караваев прошёл чуть вглубь и вперёд – и резко одёрнул правую ногу, что-то больно укололо его и впилось в кожу чуть ниже лодыжки.
Подсветив фонарём, он обнаружил под стеллажами плохо смотанный моток колючей проволоки. За ним стояла какая-то коробка. Раскрыв её, ректор увидел насадки от граблей. В коробке они лежали кое-как – новенькие, блестящие, будто только с завода, и старые, покрытые ржавчиной, с кривыми зубьями. Изрядно испачкав руки и манжеты пальто ржавчиной, чертыхаясь по поводу разорванных колючкой брюк, ректор высыпал содержимое коробки на пол, невольно подумав о том, что стоило бы дать нагоняй завхозу за ненадлежащее содержание материалов и инструментов. Впрочем, может оно сейчас и к лучшему?
«Какой дурак сюда ещё полезет?.. Ну, кроме меня», – подумал Караваев, укладывая на дно коробки злосчастную папку, а сверху прикрывая её старой газеткой. Осталось вернуть насадки. Ректор уложил вниз самые старые и ржавые инструменты, которые проще было отнести к перечню металлолома, чем инвентаря, а сверху на них – вполне приличные и годные для работы экземпляры.
– Остаётся надеяться, что никто не угодит на старые грабли, – сыронизировал он, поглубже задвигая коробку…
Спустя пару минут белая «Тойота» зажгла фары и, покинув территорию университета, направилась к мосту.
Тахко. Макс
Знаете, какое у современного человека самое труднодоступное удовольствие? Ошибаетесь. Икра, крутой автомобиль и все остальные понты – это мелочи. Главное удовольствие, которого практически лишены представители вида «неоантропус» – выспаться. Потому что пока человек современный вкалывает, чтобы добыть деньги на остальные удовольствия, времени на сон-отдых остается все меньше и меньше. Ага, сам такой.
Вот и сейчас я проснулся и понял, чего мне не хватало эти бесконечные недели, пока мы сначала вкалывали на ограбление желтолицых браконьеров, а потом на чистку вельховских подвальчиков – возможности выспаться! Организм пребывал в эйфории — мягкая постель, никакого шума, отдых-отдых-отдых – и требовал «продолжения банкета». Славка жив и почти цел, мы сработали как надо и нигде не засветились, и вообще – все супер! От подушки пахнет свежими травами, щеку греет чужое тепло… ухо щекочут самые прекрасные в мире волосы. Можно расслабиться и в кои-то веки никуда не рваться, а подремать. Все хорошо…
Не открывая глаз, я тронул волосы Иррей. Погладил легко-легко, едва касаясь, чтобы не разбудить.
— Мррряу! – польщенно отозвалась соседняя подушка.
Я подскочил. Мой сосед по постели тоже.
Секунд пятнадцать мы мрачно мерили друг друга взглядами, потом кот фыркнул и подобрал пушистый хвост – видимо, на всякий случай. Больше в постели не было никого. Так, понятно.
— И куда девалась наша хозяйка?
Ответом меня не удостоили.
— Нечего мне отмалчиваться, вредина пушистая. Не устерег?
Зеленые глаза моргнули, видимо оценивая гнусный поклеп, и до меня донесся презрительный фырк. Кажется, у кота было собственное мнение, кто именно не устерег небесное совершенство, именуемое его хозяйкой.
— Ну, сбежала-то она от нас обоих, — из чистого принципа поспорил я.
Котофеич снова открыл глаза, демонстрируя всей своей усатой физиономией неприкрытый скептицизм к моим словам. Поразмыслил. И предъявил аргумент. В один прыжок слетев с кровати, кот скользнул к бочонку с лимонным деревцем и с торжеством вытащил из-за нее заботливо наполненную мисочку – то ли мясо, то ли рыба мелкими кусочками.
— Ня! – в голосе кошкина сына было неприкрытое превосходство.
— Выиграл… Бросили тут явно меня одного.
И даже знаю, из-за кого. Из-за тех магов, которые в Подвалах обнаружились. Больничка вся была в шоке, но Зеленые с из заморочками на жизни и живых просто в ужас пришли. И все, кто не был занят с посадками по вопросу «продовольственной безопасности», теперь экстренно осваивали основы целительства. И потрошили все доступные записи на предмет возможности регенерации. В принципе такая возможность существовала, именно поэтому Зеленые драконы не сходили с ума из-за покалеченных крыльев. Они верили, что рано или поздно эту возможность освоят. Но люди? Людей им было жаль.
Неудивительно, что Иррей ускользнула. Она у меня такая. Ладно, подъем!
Спать все равно уже расхотелось.
Тахко. Купол №1.
— Ваше имя?
— Хейки Юран, остай.
— Двухименный?
— Да, остай, моя семья была из доверенных людей Поднятого Вирру Мисо Айкина, правящего Альтой.
— Женаты?
— Нет.
— Род занятий?
— Мастер-зеркальщик.
— Сколько лет вы работаете в Подвалах?
— Шесть, — в негромком ровном голосе прорезалась едва заметная нотка недоумения.
Допрос был странным. Другое место, другие вельхо. Совсем другая еда. И нет работы. Впервые за много лет – нет работы. Нет ядовитых испарений. Не болят глаза, не болят ожоги. Только вопросы, вопросы, вопросы.
— Вы знаете, где находитесь?
— Нам сказали, что в Подвалах произошла диверсия и мастеров временно перевели на новое место.
— Вы знаете, кто устроил диверсию?
— Нет.
— Подозреваете?
— Нет.
— Прискорбная ненаблюдательность, — голос допросчика становится резким. — Где вы находились в миг диверсии?
— В своей комнате.
— Почему не на рабочем месте?
— Был наказан, отлеживался.
— Вот как… То есть в этот день вы не работали. И чем вы провинились? Испортили зеркало?
— Я предупреждал, что выданное нам серебро не дельное, остай. С ним невозможно сделать правильное зеркало.
— Допустим. Но это не первое ваше наказание. Я тут посмотрел… одиннадцать «процедур» за шесть лет, и большая часть на последние полтора года. Вы часто нарушали порядок. Бунтарь?
В последние полтора года. Одиннадцать процедур? Да, уже одиннадцать. Девять испорченных зеркал. У отца все чаще дрожат руки, возраст… хорошо, что пока удается брать вину на себя. Брату всего семнадцать, ему нельзя.
— Нет. Это было… были случайности. Мы стараемся работать добросовестно, остай.
— Допустим.
— За эти годы наша мастерская дала Нойта-вельхо товара на девятнадцать тысяч монет. Нигде больше нет зеркал такого крупного литья и такого чистого, пригодного под любые чары. У нас ничтожная доля брака. Мы добросовестно работаем, остай.
— Допустим. И все же: кто из вашей мастерской мог иметь связи с диверсантами?
— Никто, остай.
— Вы не спешите, подумайте.
— Никто. Я ручаюсь за своих.
— А из соседних мастерских? Это кто-то из них… или из вас. Подумайте. Должно быть хоть что-то. Может быть, это не явные преступления против порядка, может, просто какие-то мелкие нарушения. Но даже такие мелкие нарушения могут быть признаком преступных намерений.
Глаза у допросчика острые-острые – как осколки зеркала.
— Нет. И я, и мои соседи, настолько я знаю, ничего не нарушали.
— Еще раз подумайте. Если мы не получим никаких нитей для расследования, разговаривать придется по-другому.
В комнате нереально тихо.
В Подвалах никогда не было настолько тихо. Там даже ночью всегда есть какой-то шум – храп соседей, звон и жужжание ночных цехов… И так вежливо в Подвалах не разговаривали. Только почему-то от этого еще страшнее.
— Вы подумали?
— Подумал.
— И какие у вас подозрения? Ну же, Хейки Юран!
— У меня нет подозрений, остай.
Дверь за мастером-зеркальщиком закрывается тихо. Хорошо, что зеркальщик не видит, как напугавший его допросчик смотрит ему в спину. Взгляд темных глаз по-прежнему острый. Прицеливающийся.
Впрочем, он быстро опускает взгляд. Придвигает к себе лист с длинным списком имен. И медлит над недлинным «Хейки Юран».
Вторые сутки «фильтр» работал с полной нагрузкой. Мастера из знаменитых Подвалов были очень разными. Были те, за кого поручился Слава Зимин – с теми было просто, жаль, их немного. Но эти люди, в свою очередь, назвали тех, за кого могли поручиться они. Там проверки было немного – если уж человек прошел Подвалы и остался человеком, это о чем-то говорит. Были те, кто даже там ухитрялся воровать, вымогать и калечить, с ними было еще проще. Убивать таких никто не будет, увезут подальше да отпустят, только приложить придется. Есть такой рискованный Знак, по самому краю Зароков – помрачение сознания. Человек слышит, видит, понимает, но сознание – как при неумеренном потреблении «варенки». Вот пусть пока и «поспят». А там пару золотых в карман – и удачи в новой жизни.
Но больше всего было таких, как Хейки Юран. Безукоризненно послушных, безупречно правильных, идеально вышколенных – и закрытых на все замки. Выучкой напоминающих личиночий приют — последнего года обучения, когда уже похоронены «не поддающиеся обучению», а поддающиеся научились прятать чувства под пятью замками. И попробуй пойми, что там, за этой правильной маской.
Пришлось делить работу. Первым шел он, Вида. Он и один из недавнего пополнения, драконовер Ханс, взяли на себя роль устрашения – самый эффективный метод выявления доносчиков. После него – Пало и Ирина, они играли себя — спокойные и доверительные собеседники. За ними — Миусс и Ветерок, дотошно-въедливые и замечательно внимательные.
Мало, конечно. Завтра подтянутся еще шестеро помощников, но и все. Слишком ответственная работа. Слишком многое от нее зависит. Одна ошибка «фильтра», одно доверие не к тому человеку – и Тахко снова окажется под ударом.
Под ударом окажутся маги – по-настоящему сильные, бесценные маги. Драконы, от которых зависит это распроклятое Равновесие, само существование их мира. Живые, не сумасшедшие наконец, драконы! Огненные, Водные, Зеленые, Земные! Дети…
Нет. Спешить некуда. Место есть, а не будет, так Земные сделают еще. Время есть. Пусть медленней, но эту толпу они просеют до крупинки.
Мерзко это, пугать и так несчастных людей, но безразборная жалость – это не то, что они могут себе позволить.
Пришлось уже наслушаться.
«Нарушения порядка? А как же, господин надзирающий! Или старший надзирающий? Про диверсию не знаю, однако подсказать могу, кто знает! Сосед мой, кузнец, точно из этих. Как где какое нарушение порядка – так он там сразу. Я докладывал!».
Из списка вычеркивается имя Тернико.
«Здоровьичка вам, сталбыть, господин новый надзирающий! Краснодеревщик я, сталбыть, готовый служить чем есть и со всех, значит, силов! И, коли вы про этих дивер… двер… так я вам скажу: мастера моего поспрошайте, змея подколодного! Он опять порядок нарушал! Сам видел, он свою, значит, вкусность, ну добавку то есть, что вы ему приписали, вышивальщице отдал, Райке, с бабских мастерских! А то нарушение! Нельзя еству на сторону отдавать! И меня доносчиком обозвал и по уху въехал. Вы ж его на ремешки отправите? Чего он обзывается?».
Еще одно имя перечеркивается идеально ровной линией. Еще один человек очнется где-нибудь на побережье, обнаружит в кармане пяток золотых и будет долго гадать, как он там оказался.
«Что вы, господин надзирающий! Мы все как одна трудимся во благо Нойта-вельхо! Всемерно! Диверсия? Конечно, мы все расскажем про диверсию! Только не соизволит ли объяснить господин надзиратель, что это такое? У нас на кухне ни разу такого не готовили. Это северное блюдо? Нет, что вы, я не смею потешаться, я помочь хочу. Да я расскажу что хотите, только я ж ничего не знаю, мы ж при кухне круглые сутки обретаемся. А, может, вам про дерсин рассказать? Это когда в рыбе яйца запекают, а в яйцах… Злоумышленник? Да где ж у нас злоумышленники, у нас самое опасное – щука да зайцы, они против господ вельхо никак умышлять не могут. Уже иду. Доброго здоровьичка».
Поварша Анета. Перо невольно подчеркивает это имя в списке. У нее очень ясный голос, у Анеты – в нем очень трудно спрятать издевку. У нее не получается. И глаза такие честные-честные. Впрочем, она останется. Про нее он уже решил. Почему снова вспомнилась? Честные-честные глаза и язвительность, спрятанная за нарочитым послушанием…
Итак, Хейки Юран, мастер-зеркальщик. Перо заскользило по желтоватой бумаге расчерченной вручную таблицей. Одиннадцать наказаний, ни одной отметки о поощрении за донос, все премии, немногочисленные, кстати – только за «придумки», сиречь усовершенствования. У его отца и брата – отметок о дополнительных поощрениях больше. А наказаний, соответственно, меньше… интересно. Или наш зеркальщик тупее своих родичей, или? Или он их прикрывает. А судя по тому, что угрозу он понял, но оговаривать никого не стал, второе вероятнее. А раз на оговор не пошел, защищая даже не своих, а чужих, то ты нам подходишь, мастер-зеркальщик. Возможно.
Еще одно имя ложится в «белый список».
Через день повторим беседу, Хейки Юран, правда уже в другой обстановке.
И, надеюсь, я в тебе не ошибся.
Тахко. Макс
Весенний день встретил ясным солнышком и легким ветерком. По небу бодро плыли легкие облачка, к небу не менее бодро тянулись первоцветы и снежники, а рута уже выпустила душистые сережки и осыпала всех желающих и нежелающих ароматной пыльцой.
— Поберегись! – тут же добавил мне бодрости старушечий голос, и мимо, оглашая воздух предупреждающими возгласами, пробежала бабуля типа «божий одуванчик» с бревном на плече. Бабуля. С бревном. Пробежала. Что ж я тогда натворил своей магией? До сих пор удивляюсь.
Кроме меня, правда, никто не удивился, видно забег этой громогласной бабуси с бревнышками – это такие мелочи, не стоящие внимания. Народ спокойно расступался и снова продолжал свои дискуссии.
— Куда? Я же просил эти стволы к шкатулочникам, а не к мебельщикам!
— Шкатулочники забраковали, говорят, на этой древесине все резцы поломаешь! Твердая очень!
— Зеленые намудрили, что ли? Ладно, оставь эти стволы пока, сомневаюсь, что за такую твердость нам мебельщики спасибо скажут. Потом придумаем, куда их…
— Семена! Куда полетела, девчонка?! – кричит вслед девушке дед в распахнутой куртке. — Семена забыла! Что сажать будете, торопыги?
— Мы сегодня саженцы сажаем, семена завтра!
— Матушка, да что ж вы такое принесли?
— Дак краску! Вы ж сами хотели, чтоб новенькие были одетые все в одинакую одежу, чтоб стало быть, кажный видел: эти, значит, новенькие, помощь им оказывать, при случае.
— Но не в такой же жуткий цвет!
— И-эх! Взяли раз… взяли два…
— Поберегись!
— Вы уверены, что хотите взять на поруки пленного? Вы же знаете, сколько там сложностей!
— Так у нас семья большая, пригляд будет, да и парень неплохой…
— А третье опытное поле – сразу за Белым ручьем.
Не город, а муравейник. А ведь какой был сонный и тихий городок. Плохо ты, Макс, на народ влияешь. Вон как все разворошили. Столица и то поспокойней будет. Девять утра, а все при деле. Посмотреть приятно.
А красивый все-таки город. Из настенных ящичков, из желобов под крышами уже спешит-торопится навстречу солнцу зеленая поросль будущих цветов, на подоконниках все так же разливают аромат спокойствия снежники. Рутовые деревца, что растут, кажется, прямо из мостовой, уже дают первую тень. Почти отстроен разрушенный особняк у центральной площади, бывшая казарма для вельхо. Там решено сделать дом для гостей-драконов. Правда, одномоментно в центральном зале могут поместиться не больше двух Крылатых, но это если в натуральном виде. А в человечьем – милости просим, домик, кажется, распланирован на сто мест. Сегодня, кстати, Ритха хотела залететь. В смысле, прилететь в гости. Проведать братцев.
— Макс, Макс, погоди!
Меня догоняла девчонка из экспериментальной группы, Мирен.
— Макс, привет, все правильно? – и не ожидая ответа, затараторила, — Макс, ты говорил, что после налета на Подвалы зайдешь к нам, что обсудим расширение линейки товаров! Макс, а та девушка, лекарь, Катя, она рассказывала про «бюстики», это правда? Такое правда есть?
— Ну… э…
— А нарисуешь? Она обещала, а потом застряла на работе, и никак! Даже спит там. А у нас ведь швеи! Им же интересно!
— Э…
— А, ты спешишь! – спохватилась Мирен. – Иди-иди, мы тебя вечером ждем!
— Но…
— Ой, поняла! Некогда! Тогда мы сами забежим, у нас подарок для вас!
И умчалась, прежде чем я успел что-то сказать. Это как я буду рисовать «бюстики»? И кто это «мы», которые забегут к нам вечером?
Ладно. Разберемся.
— Макс! Мааааксик!
— Чиррррр!
О, Янка со своим Штушей. И с «женихом».
— Максик, ты хороший, ты суперский, ты самый-самый лучший!
— Стоп. Что случилось?
— Ничего. Мы хотели сказать спасибо за сыр! Он такой вкусный, такой вкусный, он всем жутко понравился…
— Намек понятен, будет вам добавка.
— Максик, ну я же не из-за добавки… Риник, скажи!
— Она не из-за добавки, — послушно подтверждает самоназначенный Янкой жених. – Она из-за Славы.
— Мы навестить хотим. А нас не пускают. Максик, ты ведь туда? Ты ведь нас возьмешь?
Так Славка еще у медиков? Нехорошо. Хотя там же Катерина, наша землячка. Настоящий доктор. Ей только дайся в руки, потом не сбежишь. И все-таки что-то меня царапнуло. Сдал побратима на руки медикам и успокоился? Рановато, похоже.
Пообещал Янке встречу со Славкой, но после обеда и отправил в школу. Школа, правда, пока одно название. Учат всех, но народ разновозрастный, учителей пока мало. Так что уроков пока всего пара в день, дальше перекус и мелочь разбегается-разлетается по делам.
О, а вот бабушкины мастерские. Вот куда надо будет привести Славкиных товарищей по несчастью. Пусть посмотрят, что такое настоящие мастерские. Огромные окна для света и воздуха, удобные столы, и надсмотрщица, которая следит, чтобы каждый час вязальщицы и кружевницы вставали и делали разминку и зарядку для глаз.
— Макс?
Ох! Пока я смотрел на мастерские, меня самого… высмотрели. И весьма грамотно зажали в угол. Еще одна наша попаданка, Нина Васильевна. Любительница кавказцев. Ну и зверюги. Собак я люблю, но таких здоровенных… как с ними хозяйка справляется? Сама ведь щепка щепкой.
— Здравствуйте, Нина Васильевна.
— Я к тебе присматривалась, — не ответив на приветствие, мрачно заявила женщина.
Угу. Понимаю. И каковы же результаты?
— Тут неплохо. Так что отдаю, пригодится, — в мои руки втискивается какой-то полотняный мешок, килограмм весь-десять весом. – С тебя магия. Пока.
Короткий свист, и собакины расступаются, выпуская меня. Женщина кладет руку на холку одного из кавказцев. И только, когда она скрывается за углом, я понимаю, что «пока» — это не наречие времени, а «до свидания».
Да ну нафиг. Я с такими потрясениями сегодня до больницы вообще доберусь?
И с таким мешком! Откуда она вообще его… надеюсь, там не мина.
Через пять минут я был готов бежать за Ниной Васильевной и обещать ей магию, золото и усиленное питание! А также платья, украшения и косметику, как только у нас получится что-то толковое! Хотя, принимая во внимание ее увлечения… куплю суперковрики для ее собак! И сделаю суперошейники! С чарами от блох и выпадения шерсти! Все, что она захочет!
В мешке оказались семена. Наши, земные семена. Я не знаю, где она их взяла и куда собиралась их сажать в таком количестве… но… но…
Ладно картошка, хотя я и за нее был готов расцеловать не то что Нину Васильевну, но даже ее пушистых друзей! Но кукуруза! Но помидорчики! Но подсолнечник! Дорогая, бесценная Нина Васильевна! Так, маршрут меняется. Надо поскорей сдать это добро нашей боевой бабушке. Потрясающий подарок! Потрясающая женщина!
И все-таки, зачем ей нужны были какао-бобы?
Тахко. Ирина
С освобожденными магами все было плохо. Совсем.
Ирина – сдуру, не иначе! — сунулась посмотреть. Представление получить, что да как. Получила. Потом в комнате своей минут пять сидела-выбирала, чем это «представление» запить. Разум диктовал принять успокоительное. Глаза упорно сворачивали на настойку, подаренную Миуссом, и на образцы наливок на Максовом спирту.
Впечатление оказалось сильным.
Один запах чего стоил. Ее будто отшвырнуло на семьдесят с лишним лет назад, туда, в Отечественную. В сорок четвертый, в самый конец лета, когда ее разведроте попался первый концлагерь…
Тогда они не сразу даже поняли, что вот это, лежащее у колючей проволоки – человек, живой человек, а не кучка грязных лохмотьев. Когда он открыл глаза и посмотрел на них…
Тогда не только она, девчонка зеленая, мечтала переубивать всех, кто на немецком говорит, тогда даже Деда пришлось за руки хватать.
Тогда даже врачи надевали повязки, смоченные в уксусе или спирте – иначе невозможно было работать.
Тогда…
Они все выпили тогда, тем вечером, и даже ей налили, в первый раз за долгих полтора года. Другого успокоительного у них тогда не было…
И сейчас опять. Неудивительно, что желтокожие «цивилизаторы» с Куппи и местные «скромники» так хорошо поладили. И те, и другие обожают калечить тех, за чей счет живут. Зеленым драконам – крылья, подвальным вельхо – глаза. Чтобы никуда не делись.
Нелегальные фермы, дети из Горькой пустыни, остров в южном море, теперь подвальные узники… Кого следующего они найдут и будут выхаживать? И получится ли вылечить? Вчера выяснилось, что малыш с южного острова, Нирр, отказывается сменить облик. Он первый из Зеленых набрал допустимый для оборота вес — и не захотел обращаться. А всезнающая Янка отозвала в сторонку удивленную Ритху и шепнула, что Нирр боится. Ему человеком хорошо, а дракончиком плохо было, и он просто не хочет обратно. Что с этим теперь делать?
Что делать со всем этим?
С городом Тахко, где как в Ноевом ковчеге, собрались маги, драконоверы, Крылатые? Который жив до сих пор потому, что все считают его мертвым? Что будет дальше? Вечно прятаться не выход, этот маскарад продержится несколько месяцев, в лучшем случае год, что дальше?
Что делать с мальчишками, рвущимися в драку «за справедливость»? Нельзя же вечно хватать их за штаны, они мужчины, и они правы в стремлении привести в порядок здешние дела. Это их дом и их мир, и это их право, только скольких жизней будет стоить эта справедливость? И что будет потом? Может, местные разобрались бы даже без особых потерь, но желтые «друзья»?
Что, кстати, делать с этими лжедрузьями? Они ведь не успокоятся. Столько лет тянуть с этого искалеченного мира магию, людей, товары, прибыли. И вдруг перебои. Странно, что они до сих пор не явились к «скромникам» с претензиями. Хотя может, и являлись, просто наш контакт не в курсе. Похоже, ему не особо доверяют. Впрочем, кто кому вообще доверяет в том гадюшнике? «Скромники» ненавидят своих «друзей», те их презирают и постоянно требуют увеличить размер «благодарности» за оказанную когда-то помощь. Помощь… три погибших континента и гибель три четверти населения. Это если не вспоминать про откат назад по уровню развития. Надеюсь, им «стационарную установку поликонтакта» как следует повредило, раз они притихли и не лезут. Совпадение, или они достали своей помощью кого-то еще? Источники говорили, что основной поток шел именно через установку, а «малые приборы» лишь для «вспомогательных целей» и «временной индивидуальной инвазии».
«Малые приборы» — это, надо понимать, «Максовы «недофонарики».
Что же эти «друзья» все-таки делали на Земле…
Хоть бы один прибор раздобыть из этих «недофонариков», может, получилось бы разобраться хоть отчасти.
Что делать с этими покалеченными вельхо, в конце концов?
Сейчас… сейчас возьми себя в руки, Туманова, и займись делом.
Значит, так. Она не готова сейчас разговаривать с магами.
Надо найти кого-то из Зеленых и проконсультироваться относительно возможности вернуть зрение подвальным узникам. И вообще относительно состояния. Насколько они вообще в своем уме после всего? Магию из них Урху вытянул, следовательно всевозможные магические гадости тоже. Все эти проклятия, «приложения», «следушки» и черт знает что еще. Теперь их можно лечить как обычных людей. Этим и займем…
Черт!
На этот раз ее дикий дар налетел без предупреждения, не успела даже сомкнуть руки. Вломился в сознание, как грузовик в стеклянную витрину… огромную стеклянную витрину… и
И полетели осколки. Крупные. Мелкие. Сверкающие. Ранящие.
Серебряные!
Отражения…
Первое просто бросается на нее взбесившимся киноэкраном.
Горящий город. Не Тахко, нет – она уже видела Тахко с высоты драконьего полета. Совсем другой рисунок улиц, и нет таких мостов, ажурных, раскинутых над неширокой рекой… горящих, сейчас горящих… Несколько зданий уцелело, пламя их словно обтекает, не затрагивая. Среди них высокое здание с множеством острых узких башенок. В узких стрельчатых окнах живые лица. Здесь еще остались живые? Серебристый дракон рвется туда – помочь, спасти хоть кого-то! Но промельк белого – и по глазам бьет огнем. Взрывом. Здание рушится, сыплются башенки… и тонет, замирает навсегда в дыму изломанное драконье крыло… Нет, не может быть! Это была… ракета?
Нет, нет. Прочь. Не допустим.
«Уверена?» — дохнуло в лицо пламя. И бросило в лицо новый осколок. Новое видение.
Горы, это были горы! Те, что показывал Урху. Гнездо. Снежные шапки, величественный горный хребет, узкая долина с озером. Бывшие. Взорванные. Какая-то страшная сила быстро и жутко била по горным склонам, буквально выворачивая их наизнанку. Кипит и клокочет бывшее озеро, а потом исчезает в мешанине земли и камня. «Поздно, Слав… — выдыхает рядом безжизненный голос. – Там никто не мог уцелеть»…
Макс! Но осколок уже выворачивается из рамки рук, рассыпается в пыль, и не узнать про названых внуков, не посмотреть…
«Хотела? Смотри!»
И снова Макс. Закованный в странно-белые кандалы, растянутый на каком-то стенде. А за стеклом – желтокожие «цивилизаторы», и одного в руке изогнутый пульт с крупными цветными клавишами… И она откуда-то знает: Славы уже нет. Он защищал побратима до последнего. Славы уже нет. И никого из них нет…
Нет-нет. Дальше. Дальше.
В новом отражении снова Слава, улыбается. Нехорошей улыбкой, злой. Человек, что стоит напротив, что-то говорит, все быстрее и быстрее, и в его голосе угрозы быстро сменяются на просительные, потом умоляющие ноты, но Слава не слушает, он улыбается и куда-то смотрит – на часы на стене.
— ..еще успеем!
— Нет.
— Но это же ничего не изменит! У вас не получится!
Славка не отвечает.
— Ты тоже умрешь!
— Скажи мне что-то, чего я не знаю! – улыбается названый внук. И, когда человек рвется вперед, парень с той же улыбкой роняет с ладони шипастый зелено-бурый шар. А потом все мгновенно тонет в буро-пепельном облаке.
Нет. Так не будет!
Слышишь, ты, кто бы ты ни был?
Ладони жжет, и отражения снова листаются все быстрее, и от этого мелькания, дико, отчаянно, нестерпимо болит голова. Во рту вкус крови…
Но больше не стремится оттолкнуть осколки-отражения, наоборот, старается удержать, просмотреть, понять. Найти нужные. Должны быть те, кто не горят города, где не гибнут люди, где ее новая семья остается жива! Она больше не может терять своих.
Вкус крови все сильнее.
…Пробираются через барьер лазутчики Нойта-вельхо… Дальше.
…Черно-серый пепел. Везде, куда ни глянь, под тусклым солнцем черно-серый пепел… Дальше… дальше…
…Миусс и Вида смотрят на развалины Тахко. Нет, дальше!
…Смеется Иррей, взлетая в рассветное небо, рядом, тоже с цветочной гирляндой на шее, парит серебристый Макс, и семь радуг выстраиваются в небе перед парой… древний обряд… брачный…
…Лед. Живой лед! Грязно-белый, плавно-хищный поток льда стремительно-тяжелой волной летит вперед. Его не остановить, он с одинаковой яростью замораживает реку, каменит клумбы, желто-зеленые деревья, человеческие фигурки. Люди в знакомой одежде Нойта-вельхо, пытаются бежать, хватаются за Знаки, просто кричат – льду все равно. Он затапливает всех. И он не останавливается, он течет и течет оттуда, с холма, где стоит на коленях, вцепившись руками в траву, седой человек с лицом Макса.
Стой! Назад! Назад…
…Летучие аппараты желтых над каким-то странно-знакомым городом, кажется, да, это Берлин. Берлин? Земля?! Зачем?!.. Как бы в ответ на этот вопрос над городом неспешно расцветает первый взрыв…
Нет! Назад! Каким-то невероятным усилием Ирина изворачивается, хватая промелькнувший осколок с нужным отражением, не обращая внимания на то, как режет руки. Голова болит уже нестерпимо, глаза застилает красным… но это неважно – важно развернуть нужную вероятность. Ну же! Давай!
Осколок дрожит. Это одна и та же вероятность, одна и та же: невероятная драконья свадьба в небе под семью радугами… этим фрагментом будущего всплывает новое видение: озадаченный Макс отбивается от предложений жениться в драконьем виде:
— Слушай, напарник, я, конечно, планировал женитьбу. Но в комплект входил роскошный костюм, крутое застолье и салют. Жениться в костюме, который состоит только из меня – об этом мне как-то не мечталось!
Еще, еще…
Она словно смотрела фильм в обратной перемотке, да еще пропуская целые куски…
Застыл с закрытыми глазами Славка. Его руки по локоть погружены в камень, брови напряженно сведены, и на белом лице очень ярко выделяются пятна крови под прокушенной губой. Рядом человек, со спины плохо видно.
«Тарелка» желтых беззвучно сплющивается в воздухе, зависает… и рушится на заросший сорняками пригорок…
Волна сносит какие-то белые домики среди зелени. Остров, это остров?
Два незнакомых человека напряженно смотрят друг на друга, воздух пропитывает напряжение, и Макс нахально вмешивается: «А вот и не подеретесь». Не подрались…
Вида с решительным видом уходит куда-то в темноту…
Осыпающееся подземелье, какие-то бумаги…
Драконье пламя расплескивается по человеческому городу, но люди не разбегаются и не кричат, только зажмуриваются, когда кипучее ало-золотое облако докатывается до них…
Драконья стая, пара за парой, как «двойки» истребителей, взмывают с обрыва, уходят в небо…
Макс бросается к незнакомому мужчине с окровавленным лицом…
Она сама, в темном платье и отчего-то в налобной цепочке-тике, разговаривает с человеком в короне… пожимает руку мужчине на больничной койке… незнакомое лицо, опять незнако… все.
— Бабушка И… Бабушка Ира!
Столица. Рит
— Твари. Твари-твари-твари… Твари! – Понтеймо шипел и плевался. – Да как они могут так?
Остальные «скромники» выглядели не лучше. Нолле вертел в руках зеркало, то и дело сжимая ручку до хруста тонких пальцев. Мейрано угрюмо рассматривал стену, Ивех придушил свою змеюку и рассеянно обвивал ее вокруг запястья. Жиссе уже уничтожил половину запеченного кролика с травами и останавливаться не собирался.
— Мы им кучу драконов отдали тогда сразу! Мы им потом… а они сейчас просто воруют! Наши… наше… твари!
— Если они действуют так нагло – воруют наших магов у нас в столице, почти в открытую, это значит – они больше не намерены действовать по договору? Они просто забирают то, что захочется?
— Именно, Ивех! Именно! Сегодня они забрали моих… наших магов. А завтра захотят нас? Это еще наш мир, или как?!
— Достаточно, Понтеймо. Раз уж мы все плывем на одном бревне, давайте откровенно. Согласны?
— Да.
— Давно пора!
— Допустим. И?
Каирми подождал других ответов, дождался двух угрюмых кивков и одного пожатия плечиков и продолжил:
— Я знаю, что несмотря на соглашение, каждый из нас так или иначе контактировал с нашими желтыми… друзьями. Нелегальные драконьи фермы, контрабанда товаров, торговля. Я сейчас не спрашиваю, кто и чем, я спрашиваю – в последние две недели хоть один контакт с желтыми был? Хоть у кого-то?
Повисло тяжелое молчание.
— Э… нет, — наконец неохотно ответил Нолле. – Они обещали мне… неважно что. Но не явились.
— Нет, — угрюмо уронил Жиссе.
— Нет…
— Что вы на меня-то смотрите? – вскочил Понтеймо. – Я ничего! То есть…мне тоже ничего! Я вообще ничего!
— Заткнись, Понтеймо. – Мейрано сбросил свою одуванчиковую маску и зло усмехнулся. — То есть они просто перестали с нами общаться. Мы им больше не нужны.
— Драконы уходят – мы и стали не нужны.
— Зато добро наше очень нужно!
— И мы можем понадобиться. На компоненты! И согласия не спросят!
— Да как они смеют?! Мы же… мы…
— Да заткнись ты уже! Кай, что мы можем сделать?
— Не так много, как хотелось бы. Во-первых, поднимаем оружие – то, из старых запасов. Это не их «махои», но убивает не хуже. Во-вторых…
— Оружие! Какое оружие? Самое действенное требует драконьего участия, не забыл?
— Во-вторых, — Каирми даже вида не подал, что его перебили, и Жиссе замолк, сразу как-то подобравшись, — надо поискать драконоверов. Попробовать договориться с драконами.
— Что?!
— Мы их защищаем от похищений злобных иномирных захватчиков, а они нам помогают. Все просто.
— Не поверят…
— Надо чтобы поверили. Вот что… пошерстите там, в предгорьях Ловчих. Там их немного, но должны быть.
— И что с ними…
— Драконий зад, Жиссе, почему я все должен объяснять?! Перевяжите их тесемочкой и оставьте возле долины Крылатых. В знак добрых намерений!
Платон рассмеялся:
— Она вон за тем деревом целуется с Русланом… или Вы не в курсе, что они давно дружат и общаются?
— Ну… одно дело дружить, и совсем другое – целоваться за деревом, — медленно ответил гость.
— Не беспокойтесь, она здесь в безопасности, — стал успокаивать его Платон, одновременно кидая сообщение Руслану: «Рановато вы обниматься стали, сначала обед, а потом уж отдых. Её отец ждёт».
Раскрасневшаяся Олеся вышла к отцу и вместе с ним пошла в столовую. На её плечи был накинут светло-серый пуховой платок. Руслан пошёл за ними чуть сзади.
Бизнесмен на торжественный то ли поздний обед, то ли ранний ужин – так как в половине четвёртого часа пополудни обедать поздно, а ужинать рано — идти не собирался, хотя приглашение получил, чувствуя себя оскорблённым, и собирался провести вечер на яхте вместе с женой и детьми, но в гостиной яхты Аслан ему сказал:
— А ты вспомни, как пару лет назад ты в качестве благотворительности выдал всем семьям одного очень бедного, но гордого острова на Новой Земле-1 по десять кур и петуху на семью для разведения? Как они ныли перед этим, что им есть нечего и заняться нечем, кроме рыбалки? Ты хотел, чтобы они получали цыплят, выращивали их и имели в будущем и яйца в пищу и мясо бройлеров, не так ли?
— Как же не помнить… помню. Лучшую породу выбрал, племядро, за свой счёт отвёз… а через три месяца отправил проверяющего на этот остров. И он не нашёл ни одной курицы. Местные их просто съели, а проверяющего чуть не избили за то, что он не привёз им новых кур… а вот это всё было оскорблением. Больше они от меня ничего не получат!
— Так вот здесь то же самое. Только немного наоборот. Генофондная конеферма по мезенской породе входит в огромный Агрохолдинг «Север» на Новом-Архангельске и желает спасти своих жеребят от забоя на мясо. Они не едят конину! А здесь к тому же лошадей и коров считают разумными. Ты договорился с ними о покупке жеребят, но не сказал, что на колбасу, а они, не зная этого, согласились. Потом ты проговорился, что на мясо, и тебе отказали, отдав всех жеребят колхозу «Заря». Логика есть?
— Логика есть, — ответил бизнесмен, начавший понимать, в чём дело, — бригадир пожалел жеребят и привёз их сюда… где их забивать на мясо точно не станут. Наверно, всё-таки стоит сходить на это собрание в столовой.
— И извиниться тоже стоит, — добавил его сын, — здесь свои порядки и не нам их менять. Если уж тебе так нужны лошади на колбасу, выкупи кусок степи на Новой Казани, заведи мясную породу и выращивай своих. Эти острова тебе никто не продаст, заповедник государственный, федерального значения. И нам здесь жить и сотрудничать с ними.
— Вот в этом ты прав. Пойдём… позови сестру и мать, все пойдём. Только надо переодеться… не в домашнем же идти в чужой дом.
Когда Тимур Семёнович, одетый в чёрный костюм-тройку, с парадно одетой семьёй в составе невысокой худенькой жены, сына и двух дочерей вошёл в столовую, Андрей Иванович уже рассматривал подаренную ему картину размером метр на метр двадцать, на которой был изображён стоящий на берегу озера Восход, Полкан рассказывал о жеребятах, привезённых в прошлый раз, а мэрьки разносили гостям чай и пироги.
С появлением новых гостей сидящие в зале замерли и удивлённый Велимысл едко обратился к Тимуру:
— Ну, что ещё надумал? Будешь нас покупать? Нам сразу вещи паковать или ещё немного пожить разрешишь на нашей земле?
— Ну зачем Вы так? — не сдержался Аслан, — отец извиниться хочет… но он действительно первым сделал заявку на этих жеребят…
— Если бы я изначально знал, что он собирается забить их на мясо, — перебил его Андрей Иванович, — мы бы никогда не одобрили эту заявку! Поймите хоть теперь, это племенные жеребята редкой породы. Их ни в коем случае нельзя на мясо! Даже мерины важны для породы как показатель работоспособности животных… к тому же у живого мерина в любой момент при необходимости можно взять биоматериал для клонирования.
— Я это уже понял, — мрачно заметил Тимур Семёнович, — и прошу простить мне мою несдержанность. У нашего народа конина — обычная еда. Была. Когда-то. Теперь конская колбаса – деликатес для татар. И вы поймите, это наша традиция… крупных тяжеловозных лошадей почти никто не держит, а у рысаков и скаковых костей больше, чем мяса.
— И вы решили перехватить этих жеребят?
— Вот не думал, что они настолько… ценные. Сын прав. Надо свои табуны иметь. Только где их держать?.. неосвоенных степей на нашей планете не так много, как хотелось бы…
— А «оленина» вам не подойдёт? – поинтересовался Платон, — традиции могут и изменяться со временем… да вы проходите и садитесь, столик для вас так никем и не занят… в нашем Заполярье бродят стада местных «оленей». Совершенно дикие, почти всеядные грызуны размером с небольшую лошадь, «оленями» названы за небольшие рога… у Вас есть договор с птицефабрикой в Звёздном, и почему бы Вам не заняться приручением хотя бы одного такого стада? Хлева им не надо, корма ищут сами… их только от хищников охранять, а лишних «быков» забивать на мясо. А этим могут заняться и киборги.
— Мысль интересная! – оживился бизнесмен, — завтра же туда слетаю и посмотрю на месте. Если договоримся, я помогу вам с выкупом следующих жеребят… если будет очень надо.
Тимур с семьёй заняли выделенный для них столик рядом со столиком, за которым сидели Нина, Платон, Змей и оба волхва – и им тут же принесли отварную в молоке сёмгу, жареные в сметане белые грибы и пироги с курятиной. Он удивлённо оглянулся – на других столах уже лежали пироги с ягодами и творогом – и взглянул на двух бородатых стариков, один из которых чуть не смеялся, а второй был мрачен.
— А я ведь специально задержал коневоз на сутки на предпоследней гасилке, чтобы успеть раньше их, — и Тимур взглянул на столик с другой стороны. За ним сидели Андрей Иванович с дочерью, Руслан, Гелий и Полкан с Ингой.
— Теперь ясно, что за поломка была на той гасилке, — усмехнулся Андрей Иванович, — Вы узнали о направлении коневоза и сделали всё возможное, чтобы не допустить нас сюда. Но мы здесь… документы я переоформил, теперь все наши детки-жеребятки будут жить здесь. Кстати, может, Вы уже всё-таки познакомите нас со своей семьёй?
Тимур представил свою жену и детей, а тем временем на его столик принесли чай и пироги. Андрей обернулся, чтобы представить ему свою дочь – но её за столиком уже не было. Не было и Руслана.
— Опять где-то обнимаются, — усмехнулся он, — они давно знакомы и общаются… правда, почти всё время по сети. Я готов увезти его обратно… если он сам согласится. И если Олеся уговорит.
— Андрей, — неожиданно спросил светлый волхв, — а у твоей дочери какое образование? Может быть, мы и ей здесь работу найдём. Вот и будут жить вместе.
— Актриса, — ответил он, но особой радости в голосе не было. Он усмехнулся, посмотрел на старика и повторил: — Актриса. Будущая. Заканчивает Ново-Ярославское театральное училище через полгода… осталось семестр отучиться и дипломный спектакль сдать. Жена против была, я поддержал… с первого раза поступила.
— А потом куда?
— Пока не знаю… у нас театр есть на планете, наверняка возьмут… но тут ещё проблема. Руслан. Вы же здесь ему внушили, что киборг может жениться на девушке… на настоящей человеческой девушке. Вот он ей даже платок подарил…
— Да, у нас уже есть пары из киборга и человека, — подтвердила Нина, — мой муж киборг. И у него, похоже, есть мысль о будущем Олеси и Руслана.
— Есть, — Платон поднялся с места, — но давайте перейдём в библиотеку, сейчас на ужин придут сменившиеся охранники и надо дать им спокойно поесть. Тимур Семёнович, ваша семья здесь в безопасности, и я совсем не против показать Вашим родным острова, но на дворе уже темно и потому экскурсию предлагаю отложить на утро.
Бизнесмен усмехнулся:
— Им и на яхте есть, чем заняться. Супруга взяла с собой двух мэрек и ворох платьев для Амины, пусть меряют и выбирают, что нравится, — проводив взглядом удаляющихся жену и дочерей в сопровождении одной «семёрки», Тимур Семёнович вышел из столовой и вместе с Асланом и второй «семёркой» прошествовал в библиотеку вслед за хозяевами этого дома и их гостями.
— Так что ты… Вы… можешь нам предложить? — запнувшись на обращении, спросил Андрей Иванович у Платона. Обращаться на «Вы» к киборгу, который намного младше его, но являлся фактически хозяином этого дома, было странно и непривычно – но в гостях надо вести себя прилично и по возможности так, как принято в этом доме.
Платон заминку заметил и с усмешкой ответил:
— Можно на «ты», все свои. Скажу. Но сначала подождём прихода Олеси. Я уже отправил сообщение Руслану с просьбой зайти. И я попросил Дерека принести нам сюда кофе и пирожные.
Гости расположились в креслах и на диване, а оба волхва, отложив в сторону посохи, начали рассматривать книги на полках, готовясь к длительному ожиданию. Но неожиданно зазвонил видеофон у Нины – и высветился номер агронома из питомника «Мартовский», у которого когда-то давно Нина при помощи Змея покупала саженцы плодовых деревьев.
Она взглянула на Платона и Змея – и приняла звонок. Как оказалось, Игорь Ильич просил согласия на его прилёт с двумя студентами, прилетевшими на практику в питомник.
— Об этом надо говорить на собрании правления колхоза, — ответил Платон, которому Нина передала видеофон, — позвоните Аглае, она у нас агроном.
— Я с ней и так на связи, — ответил Игорь Ильич, — она и попросила перезвонить Нине Павловне… просто у одного из студентов тема дипломной работы «Подготовка и проведение посевной в условиях зоны рискованного земледелия». А у вас именно такая зона… погода постоянно меняется и состав почв не настолько однороден, как хотелось бы.
— Я понимаю, почему Аглая не хочет отвечать… не хочет соглашаться и не смеет отказать. Наблюдатели нам не нужны, нам нужны помощники. Если ваши студенты готовы по пятнадцать и более часов в сутки копаться в земле, прилетайте завтра утром… часам к восьми. Если не готовы – извините, но откажем.
— Тогда… до завтра, — ответил агроном и прервал связь.
Платон подал Нине её видеофон и присел на один из двух стульев, которые молча принёс и поставил Морж – и, пока не подошли Руслан и Олеся, начал говорить о перспективах развития колхоза:
— Сегодня получили не только жеребят, но и десять ульев с пчёлами и племенных ягнят. План по преобразованию архипелага согласован с экологами заповедника и нам разрешено не только строить дамбы, но и расширять уже построенные. Увеличим островок под пасеку и количество киборгов в бригаде Гоши-Медоведа, улучшим качество овец и коз… есть бригада по обработке шкур, есть бригада вязальщиц из козьего пуха, на ферме уже сорок коров с удоем в девять тысяч, и часть нетелей возможно продать…
И тут пришли в библиотеку Руслан и Олеся. При виде такого количества людей в одном месте Руслан чуть не перешёл в боевой режим, но смог сдержаться и только спросил:
— Мы что-то не то делаем?
— Всё нормально, — ответил Платон, — просто хочу предложить твоей девушке работу в Звёздном. Олеся, ведь ты будущая актриса? Как тебе мысль создать собственный театр и самой собрать труппу? В строящемся Звёздном заложен фундамент театра… это кроме нескольких десятков пяти- и трёхэтажных жилых домов, школы, больницы, детсада, музея и центра культуры. Скоро растает снег и в середине мая строители в Звёздный вернутся. У тебя есть уникальнейшая возможность участвовать в создании совершенно нового театра! Ты согласна?
— Это… было бы… просто здорово! – обрадовалась девушка. И тут же сникла: — А как же Руслан? Он уговаривал меня остаться, но здесь с моей профессией заняться нечем. Если я соглашусь на театр, что с ним будет?
— Он тоже займётся своим любимым делом, — спокойно ответил Платон, — выберет место на окраине города и поставит конюшню голов на сорок… и у него будет своя генофондная конеферма со временем.
Нина, желая поддержать мужа, стала объяснять девушке его мысль:
— Олеся, тебе ещё полгода учиться. За эти полгода здание театра будет построено. Если твои однокурсники согласятся работать в нём, будет ещё лучше. За полгода будет построен город… не весь ещё, но на готовых фундаментах строительная фирма с Ново-Суоми при помощи местных киборгов основные здания построят. Квартиру можешь выбрать уже завтра… все вместе слетаете в Звёздный завтра.
— То есть, — медленно заговорила Олеся, — вы нам предлагаете жить на этой планете? В условиях фактически Крайнего Севера? И можно… даже пожениться?
Оба волхва рассмеялась, и светлый ответил:
— Здесь парням жениться допускается при достижении возраста двадцати одного года. У киборгов учитывается психологический возраст. Вот когда твой парень-киборг получит при сканировании возраст двадцати одного года, вот тогда можно и обвенчать вас. Если, конечно, вы оба будете согласны венчаться.
Руслан грустно пробормотал:
— Проходил сканирование три дня назад. Получается, мне ещё шестнадцать… рано жениться.
— В этом году действительно рано. Но ты за этот год можешь изучить программу средней школы, научиться ухаживать за другими животными, собрать коллектив конюхов и охранников… и когда конюшня будет построена, то у тебя будет бригада коневодов. Будет свой ветеринар и группа шорников. А до этого можешь жить и работать здесь. Согласен?
Команда игроков и зрителей прилетела из Кедрово почти в восемь вечера, уставшие, но почти счастливые, несмотря на проигрыш. Если бы выиграли – были бы совершенно счастливы, но при счёте пять-шесть в пользу сборной команды Кедровского сельсовета игрой были довольны.
— Как жаль, что Полкан не смог полететь с нами, — сказал Нине Платон за ужином, — уж он-то точно смог бы ответить, какие лошади в упряжке Перуна.
— Зато он видел, как прилетели лебеди! – и Нина рассказала о появлении в небе стаи лебедей и о том, как DEX’ы на скутерах привели стаю с южного озера на озеро северное. А потом добавила:
— Бернард прилетал с Грантом и всё снял. А ещё он сголографировал меня верхом для портрета… и я попросила Гранта подарить ему хороший голоаппарат. На любой праздник. Здесь прошло столько событий… а тебя не было. А давай он нас вместе сголографирует?
— Нас Арнольд уже столько раз голографировал! Но… раз ты хочешь парный портрет, я выберу снимок и отправлю Златко… или лучше пригласить его сюда сразу с мольбертом?
— Замечательная идея, — и Нина обняла мужа, — ты у меня самый сообразительный! Пригласи его сразу дней на десять вместе со Светланой, заодно и ещё кого-нибудь нарисует.
***
Вторник двадцать пятое апреля не задался с самого утра. Все произошедшие события были ожидаемыми и по отдельности просто замечательными – но не одновременно. Из вымотанных за этот день нервов можно было бы связать свитер!
В восемь утра Григорий принял звонок из племпредприятия: «Летите за пчёлами, десять ваших ульев уже у нас. А семена на станции по защите растений, не забудьте зайти».
— Замечательно! – заявил Платон, — летим все вместе, грузовичок десять ульев и коробку с семенами вполне вместит.
С Григорием и Платоном собрались лететь и Джуна, как главный зоотехник, и Тур как зоотехник по племработе, и Аглая как агроном – и, когда они уже разместились в салоне грузовичка, Амина прислала Григорию файл со списком медикаментов, которые надо срочно выкупить в городской ветаптеке, а Макар на скутере привёз заверенную доверенность от Пасечника на получение ульев и для него.
— Отлично! – сказал Григорий, — зайдём и выкупим, получим и привезём! — и в половине девятого делегация колхозников улетела за ульями.
Через полтора часа после их отлёта снова раздался звонок из племпредприятия – и в отсутствие управляющих его приняла Нина: «В космопорте опустился транспортник с ягнятами, вывозите срочно, у них всего полсуток на этой планете и им надо лететь дальше!».
Нина начала тихо паниковать – ведь Платон и Григорий улетели за ульями и что-то надо было срочно решать! И обоих зоотехников не было! Она уже по привычке обратилась к волхву – и он, выслушав её сбивчивый рассказ, сказал: «Слетаю сам. С Фролом. Я ведь не колхозник, а Фрол хоть и один из управляющих, но киборг, и его подпись вряд ли примут, грузовик сейчас выпрошу в заповеднике, привезём!»
Но Нина с целью перебдеть всё же позвонила Платону и сообщила о привозе ягнят и о том, что Велимысл решил сам слетать за ними.
— А доверенность на его имя? – мгновенно спросил Платон, — без заверенной доверенности ему ягнят не отдадут, а Григорий, единственный человек из трёх управляющих колхозом, кто может выдать эту доверенность, с нами и он занят… и ему ещё надо зайти на ветстанцию… ульи мы уже грузим.
— Я найду вас в городе, дождитесь нас, — и волхв с Фролом и Соней на флайере Нины отправились сначала в контору заповедника за грузовиком. Не знающая, что ещё готовит этот день, Нина попросила его завезти Раджу с десяток брикетов глины для лепки – и волхв пообещал доставить их с рук на руки.
В одиннадцать двадцать с орбиты позвонил Андрей Иванович и сказал Нине, что готовится проходить таможню и летит прямо на Жемчужный остров:
— …будем примерно в час дня, здесь очередь. Вы уж нас извините, так получилось… я не стал бы Вас обманывать, но не могу я племенных жеребят отдать на мясо! Поймите, у меня просто нет другого выхода, только привезти всех жеребят к вам! Даже доплатить готов, только бы не на мясо!
— Везите, примем, — ответила она, выходя из коляски, — ждём.
Радостный Руслан поехал на конюшню, а она сразу позвонила Платону и рассказала о ожидаемом прилёте коневоза. Платон с досадой воскликнул:
— Как же он не вовремя! Его ждали ещё вчера! Короче, мы ульи получили, но с племпредприятия вылететь пока не можем, ждём волхва, чтобы оформить доверенность на получение ягнят. Григорий и Тур полетят с ним, а мы на ветстанцию заверить список медикаментов, потом в ветаптеку и домой.
Ещё через полчаса позвонил Велимысл и попросил не беспокоиться, так как с Григорием и Туром он встретился и сейчас они вместе летят в Департамент, а оттуда на ветстанцию и в ветаптеку, чтобы по пути обратно не залетать в город.
— А во сколько там обед? – спросила Нина, — успевайте, пока они не закрылись.
— Мчимся! – и связь прервалась. Но через полчаса волхв позвонил снова и сказал, что срочно выдернули Тура с совещания, дав ему возможность подключиться к совещанию через искин, успели и на ветстанцию, и в ветаптеку до обеда и всё выкупили, а теперь зайдут в её дом, выгрузят глину и сразу летят в космопорт.
Почти сразу позвонил Платон и сказал, что всё в порядке и что он с ульями и семенами уже собрался вылететь из города:
— … только зайду в ОЗК за картинами, возьму пару новичков и домой.
— Хорошо, жду.
В половине первого на площадку на Жемчужном острове опустилась шикарная яхта отца Амины, прилетевшая совершенно неожиданно и без предупреждения. DEX’ы охраны ещё в прошлый его прилёт получили приказ пропустить яхту на остров, но успели предупредить о этом Платона и Змея.
Платон ещё не прилетел из города, волхв был в космопорте, Змей с Хельги объезжали на глиссере вокруг архипелага, взяв с Нины обещание не выходить из дома — но растерявшаяся Нина всё же пошла встречать гостей. И хорошо, что Аля догадалась кинуть сообщение Хельги — и верный рыцарь встретил Нину уже при переходе дамбы на Жемчужный остров.
Когда Нина с Хельги подошли к модулю, у яхты уже стояли Амина и Аслан. «Если он успел прилететь из Янтарного, то точно знал, что явится его отец!» — с досадой думала Нина, — «Знал! И не предупредил!».
Конечно, Нина знала, что Тимур Семёнович собирался быть на свадьбе Амины, но не ожидала, что он явится именно на острова, да ещё за четыре дня до события – ведь жить Амина собиралась с мужем в городе. К тому же Нина знала и то, что Игорь Леонидович уже арендовал в пригороде небольшой особняк, чтобы устроить в нём частную ветеринарную клинику с приютом для бездомных собак и кошек, и даже устроил туда на работу четырёх киборгов ОЗК, которые уже заканчивали ремонт здания и уборку территории вокруг него.
Бизнесмен появился в открывшемся шлюзе, осмотрелся — и медленно сошёл вниз. За ним сошли с трапа две его «семёрки» в чёрных костюмах-тройках. Приветствие Нины он словно не заметил, а сразу пожал руку сыну и обнял дочь.
— Ну, как вы тут? — спросил он у Аслана.
— А ничего, что хозяйка этого острова здесь? — спросил подошедший Змей, по-прежнему одетый в камуфляжный комбинезон и берцы, и Нина с благодарностью взглянула на него, в надежде, что он сможет его уговорить убрать яхту, чтобы коневоз мог опуститься.
— Я не вижу смысла разговаривать с замужней женщиной в отсутствие её мужа, — неожиданно заявил Тимур Семёнович, — она не должна вникать в дела мужчин. Особенно когда они есть.
Нина просто оторопела от такого заявления, а Змей едко заметил:
— В прошлый раз Вам это не мешало! И если Вы не хотите даже здороваться с нами, то…
— То — что? Прогоните нас отсюда? – возмутился бизнесмен. — Да я могу купить весь этот ваш колхоз вместе со всеми этими островами! И прямо сейчас!
— Заткнись и слушай меня!
От этого крика Нина вздрогнула и обернулась – от медпункта к яхте медленно шёл Темногор в тёмном длинном одеянии и с посохом. Слева и чуть сзади бесшумно двигался Одинец, одетый по-деревенски добротно и просто. Тёмный встал рядом с Ниной и снова обратился к гостю:
— Это наша земля и мы все встанем на её защиту. А тебе следовало бы как следует подумать, а не кидаться такими словами. Хочешь здесь гостить – будь любезен соблюдать наши правила. Не хочешь говорить с Ниной, говори с её старшим сыном. И… убери отсюда яхту, мы посмотрели на неё и оценили. Сейчас прибудет коневоз и ему нужно место для посадки.
— Тимур, ты же в прошлый раз так хорошо со всеми общался, — светлый волхв спокойно подошёл к гостю и посмотрел ему в глаза: — Что случилось такого, что ты так переменился?
— Что случилось? – возмутился бизнесмен, — это я у вас спросить должен, что случилось! Это вы у меня из-под носа жеребят украли! Только и успел проговориться, что на мясо, как этот… бригадир мне и заявляет: «Да лучше я их в колхоз «Заря» отвезу и сам доплачу, но только не на мясо!»…
— Теперь понятно, — выдохнула Нина, — вы хотели забить племенных жеребят редчайшей породы на мясо, а вам отказали. И поэтому Вы так беситесь… то есть, Вас не смущает, что в породе на сегодня не более двухсот чистопородных лошадей всех возрастов? И Вы уже в курсе, что этот коневоз будет здесь через… четверть часа? И поэтому не хотите освободить площадку, чтобы этому коневозу дать место? Между модулями и дамбой места для яхты достаточно.
Тимур уставился на Нину как на привидение, собираясь возмутиться, но сдержался и тихо что-то сказал появившемуся в шлюзе капитану. Тот кивнул, ушёл в шлюз, шлюз закрылся – и яхта медленно взлетела и опустилась на указанном месте.
— А Вас не смущает, что из двадцати пяти жеребят шестнадцать жеребчиков? – язвительно спросил бизнесмен, — зачем вам столько жеребцов?
— Чтобы были! – и Нина обернулась, услышав родной голос, и облегчённо выдохнула. Платон подошёл к ней и повторил:
— Чтобы были. Пару оставим производителями, остальных меринуем. Будет у нас конный театр, бега, конный туризм… это окупится. Часть меринов продадим лесникам, верхом сподручнее за лесом присматривать. По паре меринов возьмут Пасечник и Темногор… возьмёшь пару лошадок, тёмный?
— Не откажусь и от трёх, — ответил тёмный, — и даже пару DEX’ов возьму, чтобы за ними ухаживать.
В четверть второго часа пополудни в небе показался коневоз, летящий к посадочной площадке – и к Нине с Платоном подошли Полкан и Руслан, готовые выводить жеребят из коневоза в левады.
Толпа встречающих увеличилась, так как пришли почти все прилетевшие из города и космопорта люди и киборги, пришли Фрида и Ральф, подошли прилетевшие посмотреть на жеребят люди из ближайших деревень – и Тимур Семёнович с двумя «семёрками» почувствовал себя очень неуютно.
Из коневоза вышел Андрей Иванович в сопровождении Гелия, который уже был здесь в прошлый раз, и девушки лет двадцати двух, которую он представил как свою дочь Олесю. Поздоровавшись с Ниной, он пожал руку Платону и Змею, отдельно поприветствовал обоих волхвов и только после этого спросил:
— Что здесь за собрание? Неужели нас так ждали?
— Ждали, — подтвердил Платон, — только собрание получилось по поводу появления здесь Тимура Семёновича. Он узнал, что Вы всех жеребят везёте сюда и явился лично за ними, — и уже громче обратился к присутствующим жителям деревень:
— Приветствую всех явившихся, чтобы поддержать и защитить нас! И если кому-то в хозяйстве нужны мерины, обращайтесь к нам. Продавать будем ближе к зиме уже приученных к хождению в поводу и, возможно, объезженных, — и снова обратился к Андрею Ивановичу:
— Мы сами упустили, что не узнали заранее пол жеребят. Шестнадцать жеребчиков – реально много для нас. Но… на мясо не отправим, а возьмём всех… осенью после бонитировки лишних меринуем и продадим. Это не мы их покупаем, это федеральное министерство сельского хозяйства при помощи выделенной дотации передаёт их нам для доращивания и реализации. Выводите.
Андрей Иванович сначала передал ему все документы – и электронные, и бумажные — и кивнул дочери и Гелию – и они вернулись в коневоз за жеребятами. Руслан и Полкан принимали их по одному у трапа и вели в две левады – кобылок и жеребчиков раздельно. Выгрузка продолжалась почти час, так как настоявшиеся в станках жеребята рвались бегать и прыгать.
Тимур Семёнович наблюдал за выгрузкой молча, глядя то на своих взрослых детей, явно прижившихся здесь, то на толпу крестьян с киборгами, оценивающих перспективы этих жеребят и прикидывающих, кого из них можно будет купить без ущерба для бюджета.
Малыши в возрасте от семи до десяти месяцев были не только привычной гнедой или рыжей масти, но и саврасые, и мышастые и даже один вороной жеребчик – и почти все без белых пятен, что было хорошим признаком для лесной породы лошадей.
После того, как все жеребята оказались в левадах, Змей поставил вокруг левад по шести DEX’ов охраны в две смены круглосуточно, чтобы Тимур не вздумал убить ни одного жеребёнка, а Платон пригласил всю команду коневоза на паужин в столовую большого дома. Андрей Иванович согласился и обернулся, чтобы позвать с собой дочь.
Её нигде не было видно.
Я уже сказал и должен повторить еще раз — это было
непостижимо и чудовищно.
Д.Лондон, «Рейс на «Снарке»
Некоторое время Юра молча стоял на берегу, глядя на пузырьки воздуха, отмечавшие путь Николая под водой.
Валерка тронул его за локоть:
— Ветерок поднимается, Юрий Тимофеевич.
Юра послюнявил палец, поднял его вверх.
— Верно, — сказал он тусклым голосом. — Есть небольшой. Только, похоже, северный.
— Он ведь хороший пловец, правда?
— Угу.
Тишина взорвалась: в бухточке застучал мотор.
Юра встрепенулся и полез вверх на увал. Галька шуршала пол его босыми ногами, сыпался песок.
Они взобрались на склон большого грифона и увидели, как моторка выходит из бухточки. Вот она скрылась за мыском. Снова появилась. Мотор застучал чаще, лодка задрала нос и быстро стала удаляться от острова.
Юра прилип к биноклю. Вова и Опрятин сидели в корме. А под носом моторки торчала над самой водой голова в маске.
— Ловко пристроился, — пробормотал Юра.
— Ау! Мальчики! — донесся из глубины острова Валин голос. — Где вы?
Она и Рита появились на гребне соседнего песчаного увала. Юра встал, помахал им рукой.
Женщины вскарабкались на склон грифона.
— Какой-то звук, — выдохнула Рита. — Мы услышали, будто мотор стучит…
Валерка молча показал на моторку — темный штришок на синей воде.
— Это шлюпка? — воскликнула Валя. — Она идет сюда?
— Наоборот, — сказал Валерка.
— Так почему же вы не сигнализировали?
— И где Николай? — добавила Рита.
— Слушайте! — И Юра коротко рассказал о событиях, которые произошли сегодня на острове.
— Так Анатолий здесь?.. — Рита сорвалась с места и побежала вниз, к железобетонному куполу.
Страница 147 из 182 182
Он на острове!.. Это он экспериментировал тут — она сразу подумала об этом, когда узнала о зарытых трупах собак…
Рита спрыгнула в углубление перед входом в дот — и остановилась, переводя дыхание. Страшная бледность проступила сквозь загар на ее щеках. Стальная дверь была заперта на замок, в ушках засова болталась свинцовая пломба…
Прибежали остальные.
— Заперто! — изумился Валерка. — Как же так?..
— Значит, он передумал и ушел с теми. Мы же не видели, как они садились в моторку, — сказал Юра.
— Как садились, не видели, — сказал Валерка, — но…
Юра перебил его:
— Наверное, он прилег отдохнуть на дне моторки.
— Ты уверен? — Рита беспокойно посмотрела на Юру.
— Куда ж еще ему деваться?
— А вдруг Опрятин запер его здесь? — Рита забарабанила кулачками в стальную дверь.
— Не выдумывай! — сердито сказал Юра. — Они ругались, это верно, но запереть его… Чепуха!
— Где вы слушали их разговор?
— Там. — Юра мотнул головой. — С той стороны.
Они обогнули купол и подошли к шахте вентиляции.
— Толя! — крикнула Рита сквозь решетку в темный провал шахты. — Толя!
Гулко откликнулось эхо. Тишина…
— Я говорю тебе, он уехал, — сказал Юра.
«Бенедиктов мог выйти из лота позже, — лихорадочно соображал он. Когда мы обряжали Кольку на берегу. В моторке его, правда, не видно было, но он действительно мог прилечь на дно…»
— Юра, я должна попасть сюда.
— Пломбу срывать нельзя.
— Я не успокоюсь, пока не посмотрю сама.
В темных глазах Риты была тревога. Юра отвел взгляд. Потрогал рукой ржавую вентиляционную решетку. Постоял в раздумье.
— А, была не была!..
Юра огляделся, взгляд его упал на обломок старого весла. Он вставил его меж прутиков и стал их расшатывать. Решетка заскрипела и подалась. С помощью Валерки он вывернул расшатанные прутики из бетона и отогнул их кверху. Теперь в шахту можно было пролезть…
Юра чувствовал за спиной напряженное дыхание Риты.
— Я полезу! — азартно сказал Валерка.
— Нет. Полезем я и Рита, — ответил Юра. — Конечно, и ей не следовало бы, руки и плечи обдерет, но раз она настаивает…
— Мы все полезем, — заявила Валя. — Нам тоже интересно. И не командуй, пожалуйста!
— Все с ума посходили сегодня! — проворчал Юра. — Ладно… Валерка, тащи веревку.
Он привязал веревку к бетонной трубе и спустил ее в шахту.
— Лезть будете по моему сигналу, — сказал он. — Валерка полезет последним.
Он протиснулся в отверстие и, перебирая руками веревку, полез в прохладную тьму. Он сразу ободрал плечи и локти о шершавый бетон. Мешал фотоаппарат, висевший на шее. Шахта оказалась неглубокой — метра два с половиной. Дальше она поворачивала горизонтально. Прижимаясь к бетону, Юра пополз ногами вперед. Ползти пришлось недолго, ноги ощутили пустоту. Согнувшись и держась за веревку, он выполз из шахты и спустился в темное помещение. Ага, вот и пол. Юра стал на ноги, вытер тыльной стороной ладони пот с лица.
— Юра! — услышал он взволнованный Валин голос. — Почему ты молчишь?
— Все в порядке! — крикнул он. — Сейчас осмотрюсь!
Глаза немного привыкли к темноте. В слабом сумеречном свете, проникавшем сюда сквозь вентиляционную шахту, проступили неясные очертания приборов на полках. Юра осторожно шагнул и ударился босой ногой обо что-то твердое. Чертыхнулся. Нащупал стол, зашарил руками. Бумаги… Книги… Кубики какие-то… Ага, настольная лампа! Он нажал кнопку. Вспыхнул свет. Юра живо огляделся…
— Ты зажег свет? — донеслось сверху. — Ну, можно наконец?
— Лезьте! — крикнул Юра и, подойдя к отверстию шахты, которое зияло под низким потолком, объяснил, как нужно ползти.
Первой приползла Рита. Он помог ей выбраться из шахты.
— Ты все уже осмотрел? — спросила она, оглядываясь.
— Нет. Подожди немного.
Приползла Валя, а за ней Валерка.
Все были исцарапаны, на загорелых руках и ногах белели полоски ссадин.
Осмотрелись. На стеллажах, вделанных в стену, стояли электроизмерительные и оптические приборы, банки с химикатами, катушки с сердечниками и без сердечников («бессердечные», как их называют лаборанты), панели электронных приборов и множество других предметов лабораторного обихода. Длинный стол был завален книгами, белыми кубиками, свертками миллиметровки, исчерченной графиками. Раскладное парусиновое кресло довершало убранство помещения.
— Вот что, — сказал Юра. — Прошу ничего не трогать.
Он был серьезен и озабочен, сознавая, что взял на себя большую ответственность. Никому не дозволено совать нос в секретные лаборатории. Даже если они используются не по назначению…
Узкий проем вел в другое, темное помещение. Рита решительно направилась туда.
— Подожди, — сказал Юра. — Первым иду я.
Он осторожно спустился в проем — здесь было несколько ступенек — и нащупал на стене выключатель. Сильные лампы вспыхнули под сводчатым перекрытием — очевидно, тем самым куполом, что выходил наружу. Посредине круглого каземата стоял двигатель внутреннего сгорания, соединенный через муфту с электрическим генератором.
Юра наклонился к фирменной табличке генератора: ого, шесть тысяч вольт!
Страница 148 из 182
Дальше узкий длинный коридор вел к лестнице, упиравшейся в стальную наклонную дверь — ту, что снаружи была запломбирована. В коридоре стояли стеллажи с аккумуляторами — вот откуда свет!
— Да, — сказала Рита, — его здесь нет.
«Спущусь вниз», — вспомнил Юра подслушанные слова Бенедиктова. Он вернулся в круглый каземат, поискал взглядом. Так и есть: люк в бетонном полу! Он решительно потянул за кольцо, крышка люка откинулась. По скобам, вделанным в стену, Юра спустился в нижнее помещение. Здесь горел свет.
— Спускайтесь! — крикнул он и стал осматриваться.
За низкой перегородкой высились две белые колонны изоляторов. Верхушки колонн уходили в перекрытие и там, в особой камере, увенчивались большими металлическими шарами. Внизу, в глубокой яме, у основания колонн, виднелся электромотор с валиком, через который была перекинута широкая шелковая лента.
Мотор работал, слышался слабый шелест бегущей ленты. В помещении пахло озоном.
— Это Ван-де-Грааф? — почему-то шепотом спросил Валерик.
Юра кивнул.
Электростатическая машина Ван-де-Граафа построена на принципе, открытом Фарадеем: электрические заряды всегда скапливаются только на внешней поверхности проводника.
Электромотор приводил в движение бесконечную шелковую ленту, вертикально растянутую на двух валиках. Верхний валик помещался внутри большого полого металлического шара. Напряжение от генератора, расположенного наверху, в круглом помещении, подавалось через металлическую щетку на шелковую ленту, которая несла заряды вверх, внутрь шара. Так между внешней поверхностью шара, где собирается заряд, и землей создается разность потенциалов в несколько миллионов вольт.
— Не подходить близко! — крикнул Юра. — Ничего не трогать!
«Странно, странно, — думал он. — Уехали, а генератор оставили включенным. Даже свет не погасили… А это что?»
Рядом с генератором Ван-де-Граафа на подставке из высоковольтных изоляторов возвышалась стопка толстых, по виду пластмассовых дисков диаметром около метра. На верхнем диске лежал медный лист, от него к белому щиту управления шел кабель невиданной толщины.
— Ах, черт! Смотрите! — Юра протянул отвертку «Дюрандаль». Неоновая лампочка-индикатор в ручке отвертки светилась розовым светом. — Ничего не трогать! — повторил он. — Кажется, это батарея электретов с колоссальным зарядом от Ван-де-Граафа. Здесь все под током.
— Электреты? — спросил Валерка. — Это которыми Колтухов занимается?
Юра не ответил. Он был необычно молчалив и озабочен.
«Ничего себе! — думал он. — С каким напряжением дело имеют. Серьезная установочка. Опрятин, кажется, занимается конденсацией облаков. Должен заниматься! Ну да, снаружи антенна торчит, похожая на локаторную, наверное, для этой самой конденсации. Для отвода глаз, вернее… Проницаемость у них в руках… Где же самое главное? Пока что сплошная энергетика…»
Он подошел к белому щиту с приборами и рукоятками управления. Поблескивали донышки электронно-лучевых трубок. Рядом на изоляторах помещалась спираль. Внутри спирали был подвешен нож среднего размера с желтоватой ручкой.
— Мой нож! — Рита шагнула к спирали, протянув руку…
— Назад! — заорал Юра. — С ума сошла? Смотри!
Лампочка в рукоятке «Дюрандаля» светилась «не своим голосом».
«Вот он, главный узел, — подумал Юра. — А эти провода куда ползут?»
От спирали провода тянулись к большой клетке из вертикальных медных трубок. Клетка была пуста, только из бетонного пола торчали две палки, соединенные перекладиной. Через перекладину был перекинут кусок не то брезента, не то парусины.
Юра поднес отвертку к одной из трубок клетки — индикатор продолжал светиться.
— Что это? — Валя указала на полуоткрытую картонную коробочку, которая лежала возле клетки.
Юра поднял коробочку. В ней поблескивали стеклянные ампулы. Не успел Юра прочитать латинское название на синей этикетке, как Рита выхватила у него из рук коробку. Посмотрела — и отшвырнула. Губы у нее задрожали. Она отвернулась. Валя и Валерка, ничего не понимая, удивленно смотрели на нее.
И один только Юра увидел, куда упала отброшенная коробочка. Пролетев между трубками, она упала на пол внутри клетки и… исчезла. Провалилась, утонула в бетоне, будто и не было ее…
Юра оторопело смотрел на место ее падения. Так вот оно что! Да, проницаемость у них в руках…
— Я хочу забрать нож, — услышал он Ритин голос.
Юра обернулся к ней.
— Нет. Брать ничего не будем.
— Но это мой нож! — Рита повысила голос. — И потом, ты сам сказал, что Анатолий решил порвать с Опрятиным и забрать нож.
— Хотел, но не забрал же…
— А я заберу.
Юра пожал плечами. В конце концов, это ее право…
— Ладно, — сказал он. — Но сперва я сделаю снимки.
Он нацелился фотоаппаратом и несколько раз снял загадочную клетку, и торчащие из пола деревяшки, и щит управления с ножом и спиралью.
Затем он внимательно осмотрел установку. Из рукоятки ножа выходил провод со штепселем, вставленным в гнездо щита управления. Прежде всего Юра выдернул штепсель. Почитав надписи над кнопками, он нажал одну из них, в центре белого щита. Осторожно выключил магнитный пускатель. Поднес отвертку к спирали — теперь индикатор не светился.
Страница 149 из 182
— Ну, так…
Волнуясь, он освободил рукоятку ножа из зажимов и вынул его из спирали.
Валерка жарко дышал Юре в плечо.
— Это и есть матвеевский нож? — прошептал он.
Матвеевский нож! Так вот ты какой… Пожелтевшая от времени слоновая кость рукоятки, дымчатый булатный узор клинка. Клинок, который поразил Бестелесного в храме богини Кали…
Юра провел ребром ладони по лезвию. Рука свободно прошла сквозь сталь. Валерка попытался схватить клинок, но зажал в кулаке пустоту. Глаза его сияли.
— Дай-ка мне. — Валя потрогала нож. — Значит, все правда?.. — Она тихонько и радостно засмеялась, захлопала в ладоши, потом обняла Риту.
— Здорово! — сказал Валерка. — А как же он с проводом соединен?
— А вот смотри, — ответил Юра. — Проницаемость лезвия кончается за сантиметр от рукоятки, чувствуешь? А рукоятка насажена на хвостовик из обыкновенного вещества. Они, должно быть, сняли рукоятку, просверлили ее и пропустили провод. Припаяли его к хвостовичку, потом рукоятку посадили на место — и пожалуйста… Возьми. — Он протянул Рите нож. — Смотри не теряй больше… Теперь ты успокоилась?
— Да, — сказала Рита. — Он был здесь и уехал. Пойдемте отсюда.
— Как только вернемся в город, отдай нож Анатолию Петровичу, — сказал Юра, — а то неприятностей не оберешься.
— Хорошо.
— Смотри не забудь.
— Я же сказала. — Только теперь Рита вспомнила о Николае.
— А Коля… Это очень рискованно — висеть так долго под лодкой? спросила она.
— Доберется.
Они поднялись на верхний этаж лаборатории. В помещении, откуда выходила вентиляционная шахта, Юра задержался у стола, разглядывая кучки белых кубиков, разбросанных возле микроскопа.
— Что за кубики, не пойму, — сказал он.
— Это гистологические препараты, — объяснила Рита. — Кусочки тканей, вырезанные из организма и залитые в парафиновые блоки.
— Понятно. Иначе говоря — детали тех бедных собачек, которых оплакивал Рекс…
Юра еще раз оглядел стол. Его взгляд задержался на полуприкрытой бумагами небольшой плоской железной коробочке. Одна из ее стенок была снята, и коробочка, казалось, злобно скалилась шипами «ласточкиного хвоста».
Юра схватил коробочку.
— Так и есть! — крикнул он. — «Ключ тайны»!
Да, это был последний из трех ящичков, эскизы которых некогда сделал де Местр на последнем листе матвеевской рукописи. Ящичек, похищенный с московской выставки! Вот и знакомая гравировка на крышке: «AMDG», «JdM».
— Товарищи! — сказал Юра немного торжественно. — Это «ключ тайны». Здесь должен быть какой-то документ, объясняющий загадку матвеевского ножа.
— Так чего же ты тянешь? Давай посмотрим.
— Я не имею права пройти мимо этого «ключа», поскольку…
— Юрка, не тяни! — воскликнула Валя.
— Хорошо. Будьте свидетелями, товарищи.
И Юра, бледный от волнения, вынул из коробочки плотный желтоватый лист, сложенный несколько раз.
Лист не шуршал.
— Пергамент!
— Правильно, — подтвердила Валя, пощупав лист. — Телячья кожа, да какой тонкой выделки! Такую употребляли для очень важных документов…
Юра развернул лист. Его выгоревшие добела брови недоуменно поползли вверх.
Странный чертеж: семиугольная звезда, обведенная кругами, радиальные линии, цифры, рисунки…
— Знаки зодиака, что ли, — пробормотал Юра.
— Ну-ка, — Валя забрала у него пергамент. — Ой, это гороскоп!
— Гороскоп? — изумился Юра.
— Да, самый настоящий. Наверно, гороскоп важного вельможи. Как чудесно!
— А зачем он? Какое имеет значение… — начал было Валерка.
Валя уничтожающе посмотрела на него:
— То есть как это — какое значение? Это же великолепный документ тех времен. Любой специалист по истории научных заблуждений с ума сойдет от восторга, когда увидит его.
Юра вдруг захохотал.
— Чего ты? — спросила Валя.
— Гороскоп… — простонал Юра. — Вот за чем гонялись… — Новый взрыв хохота. — Всех… Всех обманул старый прохвост…
Валерка тоже заливался, хотя не совсем понимал, в чем дело. Он был компанейским парнем.
— Какой прохвост? — спросил он сквозь смех.
— Жозеф де Местр… — Юра немного успокоился. — Это он назвал гороскоп «ключом тайны»…
Валя не разделяла их веселья.
— Перестаньте гоготать! — сказала она. — А вдруг здесь что-нибудь зашифровано? Видите? Латинский текст внизу.
Объяснительный текст под Гороскопом начинался словами: «Anno Domini MDCCCXV».
— Это значит: год тысяча восемьсот пятнадцатый, — сказала Валя. — А в середине текста еще цифры: «MCMXV» — тысяча девятьсот пятнадцатый. Какой-то столетний срок.
— Ты можешь перевести латынь? — спросил Юра.
— Со словарем — пожалуй.
— Здесь и на обороте какой-то чертеж, — сказала Рита, рассматривая пергамент. — Что это? — воскликнула она. — Моя фамилия…
Оборотная сторона пергамента была густо испещрена кружками, соединенными линиями. В верхнем кружке было четко написано: «Theodor Matvejeff + 1764» [умер в 1764].
А в самом нижнем кружке стояло: «Marguerite Matvejeva».
— Генеалогическое дерево семьи Матвеевых, — задумчиво сказал Юра. Начиная от флота поручика и кончая тобой…
Рита встревоженно посмотрела на него:
— Иезуиты столько лет следили за нашей семьей?..
Страница 150 из 182
— Разберемся. — Юра забрал у нее пергамент, сложил его и засунул в железную коробочку. Затем закрыл ее крышкой и постучал по ней, чтобы шипы стали на место. — Семь бед — один ответ, — сказал он. — Я забираю эту штуку. Она украдена из музея.
Он обмотал цепочку, к которой была прикреплена коробочка, вокруг ремешка фотоаппарата. Еще раз огляделся.
— А теперь — лезем наверх. Иди первым, Валерка.
— Больше ничего смотреть не будем?
— Нет. Хватит с нас.
Валерка ухватился за веревку, подтянулся и исчез в вентиляционной шахте. Вслед за ним полезла Валя. Рита подошла к стене, взялась за веревку и вдруг оглянулась. Ее поразило выражение Юриного лица — растерянное и напряженное. Глаза у него были остановившиеся. Рита проследила направление его взгляда, но ни увидела ничего, кроме раскладного кресла.
— Что с тобой, Юра?
— Лезь наверх, — ответил он негромко.
А смотрел Юра именно на раскладное кресло. Две палки с перекладиной, обернутой парусиной… Там, внизу, в клетке, торчит из бетонного пола верх спинки такого же кресла. Кресло утонуло в бетоне! Так же, как коробочка с ампулами, только не до конца…
Что за страшная мысль! Юра даже зажмурился и помотал головой Нет! Не может быть…
Ему стало жутко. И душно. Душно в этом холодном подвале.
— Юра! — донесся из шахты Валин голос. — Юра!
Он опомнился. Погасил свет, медленно подошел к стене, нащупал веревку.
Наконец он выбрался наверх.
Солнце висело уже над самым горизонтом. Длинные тени увалов лежали на песке.
— Какие мы грязные, исцарапанные! — сказала Валя. — Зря мы с тобой купались, Рита.
— Коля уже добрался, как вы думаете? — спросила Рита.
— Наверное, — отозвался Валерка.
— Почему он пошел на такой риск?
— Он сильный пловец. И выдержка у него знаете какая?
Рита благодарно посмотрела на Валерку.
Пошли к лагерю. Обеденный час давно прошел, впору было ужинать. Вдруг Юра остановился:
— Где Рекс? — Он свистнул в два пальца. — Рекс!
Собаки нигде не было видно.
— Ладно, вы идите, готовьте ужин, — сказал Юра, — а мы с Валеркой поищем.
Они нашли Рекса на берегу южной бухточки. Пес сидел у самой воды. Он лишь на мгновение обернулся, когда Юра позвал его, беспокойно перебрал лапами и снова уставился в воду.
Юра и Валерка сбежали с увала на пляж — и остановились пораженные: вся бухта кишела водяными змеями. Подняв над водой головы, они уплывали в открытое море. А с берега сползали еще десятки, а может быть, сотни змей. Они торопились, свивались а клубки, мешали друг другу.
Водяные ужи — отличные пловцы. Они часто кочуют с острова на остров в поисках птичьих яиц и могут проплывать большие расстояния. Но такое массовое переселение…
— Странное бегство, — сказал Юра. — И Рекс какой-то неспокойный.
Он лег на песок рядом с Рексом — и вдруг ощутил слабые и редкие подземные толчки. Юра вскочил на ноги. Чертов островок!..
— Пошли на большой грифон, — сказал он. — Рекс, за мной!
Обычно из кратера грифона ползла, медленно переваливаясь через край воронки, серая и теплая вулканическая грязь. Сейчас она застыла: выделение прекратилось.
— Грифон закрылся, — сказал Юра. — Привет!
— А это плохо? — спросил Валерка.
— Плохо. Пошли посмотрим тот, что поменьше.
Второй грифон тоже не пульсировал. Юра лег и приник ухом к пласту застывшей грязи. Он услышал глухой рокот: будто глубоко в недрах земли шла танковая колонна.
Они сбежали к восточному берегу — здесь всегда бурлила вода, лопались пузырьки газа. Теперь поверхность воды была спокойной и гладкой: закрылся и подводный грифон.
— Дело дрянь, — бросил Юра.
Вернулись в лагерь. Женщины возились у очага; Валя рассказывала что-то о гороскопах, Рита слушала, наблюдая за тем, как поспевает уха.
«Они спокойны, — подумал Юра. — Тем лучше. Не стоит их пугать преждевременно. Может быть, еще обойдется. Во всяком случае, до прихода катера… Катер сегодня вряд ли придет. Скорее, завтра утром. Как там Колька? Упрямый, дьявол!.. Ну и денек, однако!..»
Ели осточертевшую рыбью похлебку.
— Что с Рексом? — спросила вдруг Валя. — Не ест, и вообще… какой-то бледный, если так можно выразиться о собаке.
— Он немного переутомился, — сказал Валерка.
Валя засмеялась:
— Не иначе. — Она оглядела компанию. — Да что вы все скисли, товарищи робинзоны? Завтра мы будем дома! Подумать только: горячий душ, чистые простыни, еда, не пахнущая рыбой…
— Подожди, Валюша… — Рита напряженно выпрямилась, прислушиваясь к чему-то. — Не знаю, может у меня галлюцинация, но, по-моему, земля дрожит.
Некоторое время у очага было тихо.
Юра прервал молчание.
— Послушайте, ребята, — сказал он, ковыряя рыбьей костью в зубах. — Нет смысла скрывать от вас…
И он коротко изложил обстановку. Что-то произошло в недрах земли, и грифоны — отдушины для газа, сжатого огромным пластовым давлением, закрылись. Теперь в глубине газ клокочет и ищет выхода…
— И где он найдет выход? — спросила Валя.
— Если бы знать, где!.. И когда… Может, еще сто лет ничего не случится, а может — каждую минуту. — Юра встал. — В общем, так, — сказал он, помолчав. — Забираем шмотки и перебираемся на плот. Оно спокойнее будет.
Страница 151 из 182 Через полчаса лагерь был свернут. Население острова Ипатия со всем своим имуществом перекочевало на плот.
Дул легкий северный ветер. Море было спокойное, чуть колыхался на отмели плот. В сгустившейся темноте неподалеку от плота слабо белел «Меконг».
— Давай отплывем, Юрик, — тихо сказала Валя.
— Подождем. Ветер с севера, на плоту против ветра не попрешь. Да ты ложись, спи. До утра, пожалуй, ничего не случится. А утром катер придет.
Медленно текло время.
Подземный рокот вдруг резко усилился. Рекс прижался к Юриной ноге и заскулил. Во время стихийных бедствий самые смелые собаки падают духом.
Страшный удар потряс остров. Из развороченной земли с ревом вымахнул призрачно-белый столб газа. Дождь гальки и кусков глины забарабанил по плоту. Свирепым жаром опалило лица. Полыхнуло огнем…
Гигантский ревущий огненный факел взметнулся в небо.
В конце концов я решил подстеречь дикарей, когда они
высадятся на остров, предоставив остальное случаю и тем
соображениям, какие будут подсказаны обстоятельствами.
Д.Дефо, «Приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка»
Прошла неделя. Безоблачно было небо над островом Ипатия и — увы! пустынно море вокруг. Ни дымка, ни паруса в синем пространстве. Коммодор Потапкин не расставался с биноклем — он висел у него на шее или лежал рядом на песке, когда коммодор работал на постройке плота. То и дело Николай поднимался на увал, оглядывал в бинокль горизонт.
По ночам несли вахту у сигнального костра.
Было похоже, что там, на Большой земле, люди начисто забыли о существовании архипелага…
Между тем жизнь на острове шла своим чередом. Был уже основательно налажен робинзоновский быт.
Утро начиналось с зарядки. Валерка наскоро повторял упражнения из «Гимнастики по радио». Валя занималась по женскому календарю, Николай — по системе Анохина, а Юра был верен системе «хатха-йога». К общему удивлению, оказалось, что Рита тоже сторонница индийской гимнастики. Правда, Юре до нее было далеко: гибкое тело Риты вытягивалось и сгибалось так, будто у нее не было костей. Проделав сложный комплекс упражнений, она ложилась на песок и полностью расслабляла мышцы — это была «савасана», «поза мертвого тела».
— Где ты научилась индийской гимнастике? — спросил Юра, когда Рита в первый раз проделала свои упражнения.
— Меня с детства приучил к ней отец, — отвечала она. — По-моему, в нашей семье это повелось с Федора Матвеева, моего далекого предка. Ведь он был женат на индуске.
Страница 142 из 182
— Вспомнил! — закричал Юра. — Ты еще в детстве всех нас во дворе удивляла: втягивала живот до самого позвоночника, помнишь? Правда, тогда мы не знали, что это называется «хатха-йога».
— Название я сама только недавно узнала, когда про йогу стали писать в журналах.
— А «раджа-йогой» ты, случайно, не занималась? — спросил Николай.
— Это же мистика. — Рита пожала плечами.
— А я знал одного балбеса, — продолжал Николай серьезнейшим тоном, «раджа-йога» была его любимейшим занятием. Он достиг бы в ней высокого совершенства, если бы его не соблазнили куском колбасы.
— Ладно, ладно, — проворчал Юра.
— Так это был ты, Юрочка? — Рита засмеялась. — Зачем тебе понадобилась «раджа-йога»?
Юра ухмыльнулся, махнул длинной рукой:
— Пройденный этап…
— И тебя отвадили от нее колбасой? — Рита смеялась от души. — Я вспомнила записки Гумбольдта. Ты не читал их? Прочти обязательно. В Астрахани, на индийском торговом дворе, он видел факира. Этот факир несколько лет неподвижно сидел на месте, но охотно принимал в дар нюхательный табак.
Валерка захохотал. Юра сердито показал ему палец. Смешливый лаборант залился еще пуще.
— Табак! — вздохнул Николай.
После утренней ухи и кипятка с сухарями робинзоны принимались за работу.
Сооружение плота из-за разнокалиберности бревен и неопытности строителей подвигалось не очень-то быстро. После долгих трудов и споров удалось подобрать бревна и накрепко связать их по всем правилам: кольцо троса охватывало два смежных бревна, огибалось через поперечную ронжину и закреплялось деревянным клином, вбитым между ронжиной и бревнами. Много возни было с выдвижными килями, сделанными из обломков досок.
Мачтой плота служил яхтенный гик, укрепленный веревочными вантами и штагом. В кормовой части сделали рулевое весло из двух длинных шестов и сиденья стула — и то и другое было найдено в числе прочих даров моря.
С утра до вечера с отмели, на которой покачивался плот, неслись тюканье топора, визг ножовки и удалые песни.
Валерка, по просьбе женщин, стал обучать их технике спиннинга. Рита быстро овладела этим несложным искусством.
— Все хочу спросить вас, Валерик, — сказала она однажды, забросив спиннинг с прибрежной скалы. — Еще перед отплытием, помните, Коля сказал, что я должна была вас узнать. А я никак не могу вспомнить, где я вас видела раньше?
Валерка залился краской.
— Не дергайте! — буркнул он. — Рыбу напугаете… — И вдруг решительно добавил: — Вы на бульваре сидели. Прошлым летом… А мы подсели… Приставали, в общем…
Рита изумленно посмотрела на него:
— А!.. Это были вы? — Она тихонько засмеялась. — Ну, что было, то было. Забудем.
Она вспомнила тот давний вечер — и погрустнела, задумалась.
Когда дело дошло до оснастки плота, Юра стал обучать женщин, как он выражался, благородному боцманскому делу. Они довольно легко выучились делать сплесни и огоны [сплесень — соединение концов веревки без узла; огон — плетеная проушина: петля на конце веревки]. Валя удивилась, когда Юра показал ей, как вязать рифовый узел:
— Так просто? Я думала, что морские узлы такие, что трудно завязать и невозможно развязать.
— Наоборот! Они рождены тяжелой морской практикой парусного флота, сказал Юра. — Морской узел рассчитан на то, что его вяжет или отдает человек, висящий на огромной высоте под ветром и снегом, в кромешной темноте. Иногда у него к тому же свободна только одна рука.
— Завтра, ребята, садимся за шитье, — сказал Николай. — Для плота придется перешить паруса.
— Что ж, шитье — это наше, женское дело, — заметила Рита.
Юра посмотрел на нее, прищурив глаза:
— А знаешь, как боцман Мехти говорит, когда кто-нибудь плохо наложит латку на парус?
— Откуда мне знать?
— Он говорит… Только не обижайся. «Эх, ты! — говорит он. — Баба и та шить умеет!»
Рыба ловилась хорошо. На всякий случай ее заготавливали впрок, развешивая на веревках. Солнце и ветер — вот все, что требуется для изготовления этого древнейшего вида консервов. Кроме вяленой рыбы, заготовили копченую. Для этого сложили из камней конуру и жгли в ней щепки и водоросли, дающие много дыма.
Но питаться одной рыбой…
— Это полезно, ребята, — говорила Рита, глядя, как Юра отбрасывал недоеденный кусок. — В рыбе много фосфора, а он полезен для мозга.
— Лучшая рыба — это колбаса, — вздыхал Юра.
Пробовали приправлять осточертевшую рыбную похлебку водорослями, которых было немало на отмелях; некоторые из них были сравнительно съедобны. Впрочем, решили просто ограничиться признанием этой возможности. Зато водоросль эостера, известная под названием «морская трава», сослужила другую службу: ее собрали, промыли, просушили на солнце — и в палатке у всех появились мягкие постели.
От сухопутной растительности толку не было никакого. В жесткой траве, что росла на склонах большого грифона, наши робинзоны нашли множество гнезд чаек, но яиц в гнездах не оказалось: не сезон.
Однажды Валерка, сияя, приволок с западного берега черепаху. Она была невелика, не более тридцати сантиметров в диаметре, но панцирь ее оказался необычайно крепким. Вскрыли панцирь с трудом, но уж зато полакомились черепашьим супом всласть.
Страница 143 из 182
Рексу тоже надоела рыбная диета. Он бегал по острову, охотился за ящерицами и водяными змеями — отчасти из спортивного интереса. Будучи хорошо воспитанным псом, он не раз приносил в зубах ящерицу и клал ее перед Юрой.
— Убери эту гадость! Скорее! — кричала Валя.
И Рекс с недоумением и грустью смотрел, как ящерица, подхваченная Юрой за хвост, плюхалась в море.
Иногда Рекс кружил возле железобетонного купола и раскидывал лапами гальку — всегда на одном и том же месте. Николай и Юра заинтересовались странным поведением собаки. Они углубили яму, выкопанную Рексом. Почти на метровой глубине в глинистой почве обнаружили труп собаки.
— Вот так штука!» — Юра присвистнул. — Ее вскрывали!
— Необитаемый остров — и опыты на собачках, — сказал Николай. — Хотел бы я знать, кто здесь экспериментирует…
Они расширили яму и убедились, что там похоронено еще несколько собачек. Рекс то рычал, то жалобно скулил, жался к Юриным ногам. Яму засыпали и утрамбовали.
Когда Николай, вернувшись в лагерь, рассказал о странной находке, Рита немного переменилась в лице.
— Опыты на собаках? — переспросила она.
Весь день Рита была молчалива. А вечером, оставшись вдвоем с Николаем у сигнального костра, она сказала:
— Больше не могу. Мне нужно в город.
— Плот готов, — отозвался Николай. — Как только будет южный ветер…
— А если его не будет еще неделю?
Николай не ответил. Что он мог сказать? Дни стояли безветренные. Вон даже пламя костра какое-то ленивое, почти неподвижное…
Ни разу за все эти дни ни единым словом не вспомнили они Анатолия Петровича. Но Николай знал, что Рита думает и беспокоится о нем. И это было так. Он держался с Ритой по-товарищески, даже суховато немного, и полагал, что ему удается скрыть от нее свое безнадежное чувство. Но это было не так. Его отношение давно уже не составляло секрета для Риты. Она сознавала, что привыкла к нему. Подсознательно она начинала беспокоиться, когда он в маске и ластах, бывало, надолго уходил под воду. Лежа в палатке, на «женской половине», она, закрыв глаза, представляла себе, как Николай в эту минуту стоит на гребне увала, длинный, коричневый от загара, давно не бритый, и медленно оглядывает в бинокль пустынный горизонт. Ей было спокойно, когда он рядом сосредоточенно возился со снастью или обтесывал бревно. Спокойно — и в то же время тревожно.
В красном свете костра лицо Николая казалось замкнутым, отчужденным. Рита тоскливо огляделась. Ночь, привычный шорох слабого прибоя…
— Он тоже ставил опыты на собаках, — тихо сказала она.
— Тоже?.. — Николай взглянул на Риту и быстро отвел взгляд. Странная мысль мелькнула у него. А что, если…
Рита тоже думала об этом «если». Анатолий Петрович часто и надолго уезжал в какую-то секретную лабораторию, но никогда он не говорил, где она находится…
Николай сказал, глядя в костер:
— Рита, ты взяла с меня слово, и я молчу. Но это неправильно! Нужно обо всем рассказать. Привлечь их обоих к нашей совместной работе. Или хотя бы одного Анатолия Петровича…
Она долго не отвечала.
— Должно быть, он сам это сделает, — сказала она наконец. — Я больше не могу здесь сидеть. Ты обещал что-нибудь придумать — так придумай же!
Николай хотел сказать, что южного ветра он не может придумать, но промолчал.
Южный ветер! Все ждали его с нетерпением. Теперь, когда плот был готов… В городе, наверное, уже беспокоятся о них. Валя с ужасом думала о переживаниях матери. Парни гадали, вернулся ли уже из Москвы Привалов и с какими новостями. Строили планы будущих опытов. Николай, развалившись на песке, снова и снова рассказывал об Институте поверхности, о московском академике…
— Новый источник энергии! Представляешь, Юрка? Любую поверхность можно будет заставить отдать энергию.
— Даже этот камень?
— Ага.
— Это еще не скоро, — говорил Юра задумчиво. — А вот нефть сквозь воду скоро погоним… Надоело торчать здесь…
Николай не ответил. Ему тоже хотелось быстрее вернуться в город, к работе, но… Это значило, что опять он месяцами не будет видеть Риту. А может, оно и к лучшему, что не будет видеть… Да, надо скорее возвращаться. Где же ты, южный ветер?..
Робинзонада затягивалась.
Каждое утро из-за моря вставало равнодушное солнце и превращало остров Ипатия в раскаленную жаровню. По галечному пляжу можно было ходить, только приплясывая. Чуть ли не весь день экипаж «Меконга» плескался в воде.
А ветра все не было — ни южного, ни какого другого.
На исходе одиннадцатого дня, после ужина, когда жара немного спала, Валя оглядела парней и расхохоталась.
— Какие вы небритые, чумазые, прямо пещерные люди! — Она потрогала пальцем мягкую рыжеватую бородку Юры.
Юра мотнул головой и щелкнул зубами. Валя отдернула палец.
— Ты совсем одичал! — воскликнула она.
— Мы, Валечка, выглядим не лучше, — заметила Рита, взглянув на свои руки в ссадинах и царапинах, на обломанные ногти.
— Да. — Валя пригорюнилась. — Ах, хорошо бы вымыть голову горячей пресной водой! И чуть-чуть надушиться…
— А знаешь что? Давай завтра прогоним ребят, согреем воду и помоемся.
Страница 144 из 182
— Рита, ты гений! — вскричала Ведя. — Так мы и сделаем. Закатим мытье и грандиозную стирку.
И настал двенадцатый день. День, в который на острове Ипатия произошли важные события.
Валерка только что сфотографировал Юру в эффектной позе — в маске и ластах, с пружинным ружьем наперевес. Затем Юра сбросил доспехи, взял фотоаппарат и посмотрел на счетчик кадров.
— Последние полпленки остались, — сказал он озабоченно. — Побережем для отплытия с острова.
Утром, после завтрака, парни натаскали к очагу водорослей и нажгли целую кучу золы. Они принесли пресной воды грифонного происхождения, наполнив всю посуду. Затем мужская часть экипажа была изгнана из лагеря. Рита и Валя принялись за мытье и стирку, используя вместо мыла золу водорослей и вулканическую глину.
А парни купались на южной оконечности острова, ныряли, упражнялись в подводной стрельбе.
Последним вылез из воды Николай. Все трое разлеглись на берегу бухточки. Рекс погнался за ящерицей вверх по склону увала.
— Я заплыл за тот мысок, — сказал Николай, — там вода в глубине здорово бурлит. Сильное газовыделение.
— Живем на вулкане, — проговорил Юра. Он лежал на спине, закрыв лицо выгоревшей красной косынкой. — Ох, и печет сегодня зверски! — добавил он. — Не к перемене ли погоды?
Они лежали, разморенные жарой и долгим купаньем. Вдруг в мертвой тишине полудня до слуха донесся слабый оборвавшийся звук.
— Что это? — Николай сел, прислушался. — Вроде мотор стучит.
Через минуту звук снова повторился — и снова умолк.
Николай прихватил бинокль и вскарабкался на гребень увала. Юра и Валерка последовали за ним.
С запада к острову шла лодка. Она была еще далеко. В светло-фиолетовом поле линз рисовались три фигуры. Одна из них равномерно наклонялась и откидывалась назад.
— Не пойму: вроде бы, моторная лодка, а идут на веслах, — сказал Николай.
— Дай-ка. — Юра забрал у него бинокль. — Сюда идут… Провалиться мне, если это не дядя Вова сидит на веслах! — пробормотал он.
Николай выхватил у него бинокль.
Да, это был Вова. Он сидел спиной к наблюдателям, но раза два оглянулся, и Николай узнал его. Сильными гребками Вова гнал моторку к острову. Теперь Николай разглядел и двух других пассажиров. В корме сидел Опрятин. На нем была тенниска салатного цвета и соломенная шляпа. Третий, грузный, лохматый, сгорбился на носу лодки. Николай видел только спину, обтянутую белой рубашкой, но узнал его сразу: это был Бенедиктов.
Николай молча передал бинокль Юре.
— Понятно? — спросил он.
— Вот кто орудует здесь! — проворчал Юра. — Ничего не скажешь, хорошее местечко нашли для своих опытов… Объявимся?
Николай ответил не сразу. «Дать знать Рите?» — подумал он. Из лагеря, расположенного в ложбине на северо-восточном берегу, женщины не могли видеть шлюпку, приближающуюся с запада. Пожалуй, не следует торопиться. Лучше понаблюдать немного. А уж потом…
— Подождем, — сказал он. — Посмотрим, что они будут делать.
Юра кивнул.
— Верно. Неспроста они здесь уединились. Пошли, ребята, на большой грифон, там трава высокая и видно хорошо…
Кликнули Рекса и залегли на склоне грифона. Солнце жгло спину, царапалась жесткая, колючая трава, но зато позиция для наблюдения была лучше не найдешь. Маленькая бухта лежала внизу как на ладони.
Лодка вошла в бухточку. Рекс вдруг напрягся, задвигал ноздрями, глухо зарычал.
— Молчать! — зашипел Юра. — Лежать смирно!
Между тем лодка подошла к приглубому берегу, Вова выпрыгнул и закрепил носовой фалинь за кольцо на причальной трубе.
Опрятин и Бенедиктов сошли на берег. Бенедиктов сразу полез на увал, тяжело дыша и часто останавливаясь. Опрятин немного поговорил с Вовой.
— Хорошо еще, что возле острова скис, — донесся грубый Вовин голос. Придется зажигание разобрать…
Опрятин что-то ответил и двинулся вслед за Бенедиктовым к железобетонному куполу. Вот они скрылись из виду — спустились в углубление перед дверью дота. Лязгнул засов, заскрипела и тяжело захлопнулась массивная дверь.
Вова закрепил кормовой конец за большой камень и плотно прижал лодку к берегу. Затем вывалил из нее стальную бочку и покатил вверх по откосу. Его обнаженная спина блестела от пота, вздулись бугры мышц на плечах, на мощных татуированных лапах.
— Вот машина! — прошептал Юра не без восхищения.
Неподалеку от входа в дот Вова расшвырял гальку, поискал что-то, потом вывернул из бочки пробку и начал сливать остро пахнущую жидкость казалось, прямо на землю.
— Соляр, — шепнул Юра, потянув носом. — Подземный бак у них…
Вылив соляр, Вова пхнул бочку ногой, и она, грохоча, покатилась с увала вниз, на узенькую полоску пляжа. Он спустился и закатил пустую бочку обратно на лодку. Затем он занялся мотором, вынес на пляж распределитель зажигания и положил на расстеленный брезент.
Некоторое время робинзоны наблюдали, как Вова возился с мотором. При этом он напевал, отчаянно фальшивя:
Как у нас в садочке, как у нас в садочке
Роза расцвела…
Томительно текло время. У робинзонов затекли руки и ноги. Хотелось пить.
С пляжа неслось:
Страница 145 из 182
Красную розочку, красную розочку
Я тебе дарю…
— Мне надоел концерт, — тихо сказал Юра. — Хватит в кошки-мышки играть. Давайте объявляться, братцы.
— Подожди, — упрямо сказал Николай.
— Тогда перейдем в тень. Я сварился совсем.
— Вон туда, — поддержал Валерка, указав на скупую полоску тени от бугорка позади дота.
Николай приподнялся на локтях, измерил взглядом расстояние. Посмотрел на Вову — тот сидел к ним спиной.
— Ладно, побежали…
Пригнувшись, они бесшумно обогнули грифон и перебежали в тень, к тому месту, где торчал бетонный вывел вентиляционной шахты. Здесь было не так жарко. Из темного, забранного решеткой окошка шахты тянуло прохладой подземелья. Слышались неясные шорохи.
Вдруг донесся голос Бенедиктова, да так отчетливо, что парни вздрогнули и невольно пригнули головы.
— Обойдетесь без меня, — вот что сказал Анатолий Петрович. — А я знаю, что надо делать.
— К Багбанлы пойдете? К Привалову? — Голос Опрятина звучал глуше.
Николай и Юра еле различили его. Они придвинулись к решетке, обратились в слух…
— Да, пойду. Передам им все материалы, вместе будем работать.
Спокойный голос Опрятина:
— Вы не вправе этого делать без моего согласия.
— А вы вправе использовать служебную лабораторию и заказывать на государственные средства дорогое оборудование для посторонних целей?
Небольшая пауза.
— Вот как ставите вопрос, — сказал Опрятин. — Очень мило. Почему же вы считали возможным работать здесь? Где была раньше ваша щепетильность?
Бенедиктов что-то проворчал, закашлялся.
— И потом учтите, — продолжал Опрятин. — Важен результат. Никто не поставит нам это в вину, когда мы заявим о крупном научном открытии. Победителей не судят.
— Пока заявлять не о чем. Открытия нет.
— Открытие есть. Проницаемость в наших руках.
— Да, как граната в руках ребенка. Стабильности нет, сути явления не познали…
— Еще месяц, два, и мы добьемся стабильности эффекта.
— Самообман! — рявкнул Бенедиктов.
Рекс тихонько рявкнул в ответ и получил тумак от Николая. К счастью, там, внизу, ничего не услышали.
— Мы зашли в тупик, — говорил Бенедиктов. — Топчемся на месте. Надо вылезать из этого проклятого погреба и писать в академию. Давно я это понял, только упрямился…
— Не имеете права, — жестко сказал Опрятин. — Мы работали вдвоем.
— Хорошо. Я умолчу о вашей схеме, можете ею подавиться. Но мысль об «установке заражения» принадлежит мне. Я заберу нож и подготовлю сообщение о своей работе…
Юра сделал большие глаза и ткнул Николая локтем. Нож!..
— Вы забываете, Анатолий Петрович, что нож достал я, — сдержанно заметил Опрятин.
— Она отдала вам нож не ради ваших прекрасных глаз, а ради меня… И вообще, если б я ее раньше послушался… Э, да что говорить!.. Послушайте, чего вы упираетесь? — продолжал он, помолчав. — Работу мы, конечно, проделали огромнейшую. Идемте и честно скажем: вот это сделали, а это не можем, давайте теперь навалимся сообща… Почестей и славы от вас не убудет…
— Довольно! — прервал его Опрятин. — Надоело нянчиться с вами. Вы жалкий наркоман!
— Мерзавец! — закричал Бенедиктов. — Не вы ли снабжали меня этой отравой? Вам было выгодно… чтоб держать меня в руках… Но Бенедиктов еще не конченный человек! Я лягу в клинику и… И подите к чертям. Можете прихватить с собой ваш «ключ тайны»!
— Ступайте наверх! Мы возвращаемся в город.
— Ну нет! Мне нужно завершить последний опыт. Сейчас спущусь вниз, отдохну немножко в прохладе, а потом…
— Я отстраняю вас от работы.
— Вы — меня? — Бенедиктов невесело засмеялся. — Не валяйте дурака. Уходите, а завтра пришлите за мной катер…
— Я пришлю приказ о вашем увольнении.
Голоса смолкли. Видимо, оба ученых перешли в другое помещение.
— Ты слышал? Ты слышал? — жарко зашептал Юра. — У них матвеевский нож и «ключ тайны»… Мы не ошиблись: это они стащили из музея «ключ тайны»…
— Молчи!
Некоторое время они выжидали, прислушивались.
— Колька, нужно вмешаться! Здесь уголовщиной пахнет.
— Пока что пахнет озоном…
— Озоном? — Юра принюхался. Из шахты потянуло свежим предгрозовым запахом. — Высокое напряжение… — пробормотал он.
По ту сторону дота заскрипела и хлопнула дверь.
Николай, пригнувшись, побежал к грифону, Юра и Валерка — за ним. Ползком добрались до своего прежнего укрытия.
Они увидели, как Опрятин с черным чемоданчиком в руке спустился с увала на пляж и подошел к Вове.
— Чего вдруг? — донесся снизу Вовин голос. — На три дня приехали ведь.
Опрятин что-то тихо ответил.
— А он остается? — спросил Вова.
— Да.
— Ну, обождите немного. Сейчас мотор соберу.
— Поживее!
Опрятин принялся нервно расхаживать по пляжу.
— Что будем делать, Колька? — прошептал Юра. — Ждать, пока они вернутся за Бенедиктовым?
— А черт их знает, когда они вернутся. Ждать нельзя.
— Тогда — делать нечего — пошли к ним. Пусть хотя бы одного из нас подбросят в город.
— Не хочу, чтоб Опрятин узнал, что мы здесь.
— И я не хочу, а что поделаешь?
— Раздует еще, будто мы шпионим за ним. Лаборатория-то у него секретная.
Страница 146 из 182
— Слышал? Он ее не по назначению использует…
— В том-то и штука, — сказал Николай. — Он переполошится, если нас тут увидит, и Бенедиктову какую-нибудь пакость устроит…
— Знаешь что? Пусть Валерка спустится, скажет, что потерпел здесь крушение. Валерку ведь Опрятин не знает…
— Нет. Мы сделаем по-другому. Он ничего не узнает.
Юра посмотрел на друга, недоуменно помигал.
— Валерка, не в службу, а в дружбу, сбегай в лагерь, возьми баллоны акваланга, — сказал Николай. — И подсолнечное масло захвати. Мы будем ждать вон там.
— Ты что задумал? — сказал Юра. — Ты хочешь…
— Да, — кивнул Николай. — Прицеплюсь к моторке под водой и…
— Не сходи с ума!
— Беги, Валерка, быстрее! Только женщинам ни слова. Ни слова, понятно?
— Есть! — пробормотал юнга немного растерянно.
Он юркнул за склон грифона и, спустившись к восточному берегу, побежал к лагерю.
— Не будь идиотом, — зашипел Юра. — До города пятьдесят миль!
— Знаю. Воздух в баллонах почти не израсходован. Я привяжусь под носом моторки, буду дышать через шноркель.
— Ты замерзнешь на полдороге.
— Маслом натрусь.
— Все равно не пущу! — Юра приподнялся на локтях. — Пойду к Опрятину. Черт с ним…
Николай с силой надавил на его плечо:
— Слушай, старик, все будет в порядке, за меня не беспокойся. Когда уплывем, ты пойди к Бенедиктову, поговори с ним. И Рита… пусть с ним встретится. А я сегодня же вечером пришлю за вами яхтклубовский катер. В крайнем случае, завтра утром. Все.
Спорить было бесполезно: Юра хорошо знал упрямство друга.
Они переползли на противоположный склон большого грифона — здесь текли теплые грязевые ручьи — и спустились к пляжу восточного берега.
Прибежал Валерка.
— Ничего не спрашивали? — сказал Николай, забирая у него спаренные баллоны.
— Валя спросила, зачем масло понадобилось.
— А ты что?
— Сказал — потом объясню. Они стирают там…
Николай налил из бутылки на ладонь янтарной жидкости и начал втирать ее в кожу. Тело его стало блестящим и скользким. Посмотрел на манометр акваланга: сто сорок атмосфер, почти полный запас. Затем он закинул баллоны за спину, Юра помог ему застегнуть ремни и пояс со свинцовыми грузами.
— Ну… — Николай стиснул Юрину ладонь, потом пожал руку Валерке. — До встречи, ребята.
— Смотри, Колька…
Только это и смог сказать Юра. Вид у него был несчастный. Николай хлопнул его по спине, улыбнулся.
Он смочил в воде маску и взял в зубы загубник, от которого к легочному автомату шли два гофрированных шланга, а вверх отходила трубка-шноркель для обычного дыхания. Натянул маску, закрывшую нос и глаза. Затем, укрепив на поясе кусок веревки, он, неуклюже переступая ластами, вошел в воду.
Когда вода дошла до подбородка, Николай переключил дыхание на баллоны, нырнул и поплыл над самым дном, усеянным мелкими ракушками.
Он обогнул обрывистый берег мыска и оказался в южной бухточке. Медленно, экономно расходуя воздух, он плыл вдоль берега, пока не увидел над собой темное, обросшее зеленью дно моторки. Тогда он подвсплыл, осторожно повел рукой по скользкому днищу. В носовой части он нащупал спасательный леер, свисавший с правого борта.
Вдруг моторка закачалась, грузно осела на корму: видимо, те двое вошли в нее.
«Только бы пузырьков не заметили», — подумал Николай, крепко ухватившись за леер.
Не хочешь ли жениться во синем море
На душечке, на красныя девушке?
Былина «Садко, богатый гость»
Первый день
Руки вверх-вниз, вверх-вниз… Стоя на коленях возле Юриной головы, Николай ожесточенно бросал его руки вверх-вниз…
Валя стояла рядом. Ее трясло. Прижав ладони к щекам, она бормотала как помешанная:
— Нет… Нет…
Вдруг Юра коротко простонал. Валя припала к нему, всхлипнула.
— Отойди! — крикнул Николай, с новой силой набрасываясь на Юру.
Вверх-вниз, еще… еще…
Юра дернулся, открыл глаза. Вздохнул. Его стало рвать.
Страница 136 из 182
А буря неслась над островом, дико завывал ветер, и грохотал, разбиваясь о камни, прибой. Ложбину заносило песком. Песок скрипел на зубах, забирался в уши.
— Жив, — сказал Николай и без сил повалился на песок.
— Голова трещит, — пробормотал Юра, вглядываясь в темные фигуры, обступившие его. — Два, три, четыре, — сосчитал он. — А Рекс? Ага, тут… — Он закрыл глаза.
Валя крепко держала его за руку.
— Об кнехт головой ударился, — сказал он немного погодя. — Когда меня стакселем сшибло…
— Коля тебя из воды вытащил, — сказала Валя.
Крупные слезы бежали у нее по щекам. Юра промычал что-то, ей показалось: «Правильно сделал».
Когда рассвело, экипаж «Меконга» поднялся на увал. Увидели полоску пляжа, заваленную круглой галькой. Кое-где торчали из песка пучки высокой и жесткой травы бурого цвета. На каменистой отмели боком лежал «Меконг». Без мачты он казался мертвым, обезглавленным. Волны перекатывались через него. Море было темно-серое, злое, в белых барашках. Юра негромко сказал:
— Раздался страшный скрежет, и трехмачтовый барк «Аретуза» резко накренился…
Длинный, в трусах и неизменной красной косынке, он стоял рядом с Валей. Он заметно осунулся и побледнел за ночь и время от времени морщился: голова мучительно болела.
— Посмотреть, что с яхтой, — сказал Николай и сбежал на пляж.
Юра двинулся было за ним, но Николай оглянулся и крикнул:
— Тебе нельзя. Валерка, пошли!
Вдвоем с Валеркой они побрели по отмели против тяжелых, холодных волн. Дно было усеяно крупными обломками песчаника.
Яхта плотно засела килем между подводными камнями. Сломанная мачта, державшаяся на форштаге, билась о белый борт.
Николай и Валерка вскарабкались на палубу «Меконга» и пробрались в каюту, до половины залитую водой. Все здесь было неузнаваемо: иллюминаторы выбиты, на поверхности плавали чья-то туфля, несколько бубликов, связка лука. В правом борту, скрытом под водой, зияла пробоина шириной в четыре доски: Николай обнаружил это, угодив в нее ногой.
— Плохо дело, — проворчал он. — Застряли мы здесь…
Он нырнул и зашарил руками в затопленном углу каюты. Вытащил брезентовый мешок с инструментом.
— Теперь на душе полегче, — сказал он отфыркиваясь.
— И спиннинг уцелел! — воскликнул Валерка. Ночью он был молчалив и немного напуган, а теперь повеселел. — Рыбу будем ловить, заживем робинзонами!
Они вытащили наверх все, что не унесла вода через пробоину. Освободили стлани и решетки, собрали из них плотик, погрузили на него спасенное имущество. Груз крепко привязали веревками и потащили на берег.
— Эй, сухопутная партия! — крикнул Николай. — Разбирайте и сушите имущество!
По пляжу с веселым гавканьем носился Рекс. Должно быть, он начисто позабыл о ночном приключении.
Николай с Валеркой совершили второй рейс к яхте и вернулись, сгибаясь под тяжестью намокших парусов. Затем они притащили на берег мачту.
Разостлали для просушки паруса, придавив по углам камнями, чтобы не унесло ветром. Разложили на прибрежной гальке спасенное имущество одежду, продовольствие. Валерка озабоченно осмотрел патефон, вылил из него воду, вынул из мокрой коробки чудом уцелевшие пластинки. Юра порылся в карманах своих брюк, с которых ручьями бежала вода, и извлек отвертку. Он любовно оглядел ее, подбросил и поймал за цветную рукоятку. Впервые за это утро на его бледных губах появилась довольная улыбка.
Шторм не утихал. Ветер с воем гнал на остров низкие косматые тучи, кружевной пеной закипала на отмели беснующаяся вода.
Клочок невзрачной, неуютной земли среди яростного моря. И пятеро на берегу. Пятеро, не считая собаки.
Рита, осторожно ступая босыми ногами по гальке, подошла к Николаю:
— Что будем делать, коммодор?
— Завтракать, — сказал он. — Прежде всего — завтракать.
Они перешли в ложбинку между увалами — здесь было тише. Юра вскрыл ножом три банки мясных консервов, позвал:
— Товарищи робинзоны, прошу к столу.
— А разогреть их нельзя? — спросила Валя.
— Ты сможешь зажечь примус без керосина и спичек?
— Неужели спички исчезли? Как же теперь без огня?..
— Огонь будет, — пообещал Юра. — Не в каменном веке живем.
Ели молча. Два ножа, две отвертки и Юрин «Дюрандаль» заменяли столовые приборы.
— Закурить бы теперь, — сказал Николай, отбрасывая пустую банку. — Да весь табачный запас смыло за борт… Ну ладно.
Он коротко доложил экипажу «Меконга» обстановку:
— Яхта разбита, посему дальнейшее плавание отменяется. Придется немного пожить на острове. В архипелаге часто бывают рыбаки и суда морской нефтеразведки, так что беспокоиться нечего. По ночам будем жечь сигнальный костер. Продовольствие придется взять на строгий учет…
— Зачем же дали псу целую банку? — спросила Валя.
— Потому что пес ничего не читал о кораблекрушениях и не поймет, почему он должен страдать, — возразил Юра. — Давайте подсчитаем, что у нас есть. Уважающие себя робинзоны всегда начинали с этого.
Из продовольствия уцелело: девять банок мясных консервов; четыре коробки сардин, жестяная банка с сухарями; три пачки концентрата «суп-пюре гороховый» в бумажных расползающихся обертках; двадцать семь картофелин; шесть пачек печенья «Привет», раскисшего в тесто; связка лука. Безвозвратно исчезли мука, сахар, пшено и сливочное масло. Сохранились, правда, две бутылки подсолнечного.
Страница 137 из 182
— А как с водой? — спросила Рита.
— Воды хватит. — Николай ткнул ногой в деревянный анкерок. — Здесь литров тридцать, хватит на добрых десять дней. Да еще ионообменная смола она даст литров двадцать опресненной морской воды. Вот с едой у нас похуже.
— Рыбу будем ловить, — сказал Валерка.
— Верно. Устроим рыбный стол. Консервы побережем на крайний случай. В общем, не пропадем.
— Мы-то не пропадем, а вот соль пропала, — заметил Юра, роясь в продовольственных запасах. — Уплыла в герметичной банке.
— По крайней мере, она не промокнет, — вставил Валерка.
Юра ухмыльнулся:
— Малыш делает успехи.
Валерка просиял: не часто он удостаивался похвалы.
Еще уцелели: Ритин сарафан, одна Валина босоножка на правую ногу и одна Валеркина туфля — на левую, одеяла, примус, патефон, акваланг, фотоаппарат, спиннинг, бинокль и компас. Из книг — лоция и «Исполнение желаний» Каверина; ветер равнодушно листал их страницы. Размокшая карта сушилась на берегу, обложенная камешками. Из посуды — котелок, кастрюля и брезентовое ведро. В инструментальном мешке, кроме двух ножей и отверток, оказались: топорик, плоскогубцы, зубило, ножовка, гвозди, жестянка с нитками и парусными иглами и банка с пастой «Нэдэ» для чистки медных частей яхты. Этикетка извещала, что паста предназначена для чистки драгоценностей, зубных протезов, унитазов, самоваров, духовых музыкальных инструментов и троллейбусов.
— Самое смешное, — сказал Николай, повертев банку в руках, — что все это правда. Жаль, у нас нет ни троллейбусов, ни драгоценностей.
Часы были у всех, но шли только у Риты и Валерика. У Николая они шли только при раскачивании, а пылевлагонепроницаемые противоударные часы Юры не реагировали даже на раскачивание.
— Это в соответствии с паспортом, — объяснил Юра. — Там сказано: беречь от ударов и попадания влаги.
Он принялся изучать карту, водя пальцем по еще не просохшему листу. Николай подсел к нему, спросил:
— Куда нас выбросило?
— По-моему, это остров Ипатия, — сказал Юра. — Нас снесло к югу, крутились мы вот здесь… Да, остров Ипатия. — Он полистал лоцию. — Он всего сто пятьдесят лет, как вылез из воды. Раньше здесь была мель, ее называли Чертовым Городищем.
— Почему? — спросила Валя.
— Видишь, остров состоит из ряда параллельных гребней и ложбин? Когда он был подводной мелью, промеры показывали резкое чередование глубин. Вот и решили, что это дома и улицы затонувшего города. Ходили слухи, что кто-то в тихую погоду видел этот город сквозь воду и слышал плач его жителей.
— Юрик, а теперь остров необитаем?
— Теперь! — усмехнулся Юра. — Да, Валечка, мы первые обитатели Чертова Городища.
К полудню ветер утих, и стало теплее. Робинзоны принялись строить жилье. Мачту уложили на гребне увала так, чтобы конец ее метра на три выступал над ложбинкой. Основание мачты завалили камнями, а выступающий конец подперли скрещенными баграми. Этот каркас покрыли спинакером, края его привязали к колышкам, вбитым в грунт. Часть палатки отгородили для женщин штормовым стакселем. Сложенный грот служил «полом», вход в палатку завесили ходовым стакселем.
— Вигвам получился что надо. — Юра поцокал языком. — Я, может, с детства мечтал пожить в таком уютном вигвамчике.
— Так, — сказал Николай. — Следующая проблема — огонь. Вроде бы проясняется малость. Как только выглянет солнце, будет огонь. А пока давайте соберем дровишек для костра.
— Можно подумать, что для нас тут припасли дрова! — Валя пожала плечами.
— Море припасло. Учти, что к северу от острова — материк, густо населенный людьми. Господствующие ветры — северные. Наш лагерь — на северном берегу острова. Значит, дрова есть.
Валерке поручили выбрать место потише и попытать счастья в рыбной ловле. Остальные пошли по берегу.
— Дрова номер один, — воскликнул Николай, поднимая с песка старую, потрескавшуюся шлюпочную решетку.
Потом стали попадаться ящичные доски, обломки брусьев, балберки рыбачьих сетей. Была здесь рамка от форточки, кусок шлюпочного транца с полустертыми буквами и рулевой петлей, спинка стула и даже резное деревянное блюдо с надписью: «ХлЪбъ-соль Ъшь, а правду рЪжь». Чего только не нанесло море за многие годы!
Когда, нагруженные дровами, возвращались к лагерю, в просветах туч проклюнулась голубизна. Робко выглянуло солнце и тут же снова нырнуло в тучу.
Валерка притащил первый улов: несколько тощих бычков и здоровенного сазана. Юра осмотрел сазана и сказал:
— Это тот самый, за которым мы тогда гонялись с ружьем.
— Узнал приятеля? — засмеялась Рита и, забрав сазана, начала его чистить.
Туча сползла с солнца. Юра вывернул из фотоаппарата объектив и, направив его на солнце, поджег нащипанные волокна веревочной пеньки. После энергичного раздувания занялись щепки. И вот в ложбинке, весело потрескивая, запылал костер.
— С вами не пропадешь, — заулыбалась Валя.
Она налила в кастрюлю воды из анкерка.
— Стоп! — вмешался Николай. — Много льешь.
Несмотря на Валины протесты, он подмешал в пресную воду немного морской.
— Во-первых, экономия пресной воды, — говорил он. — Второе — у нас нет соли, а в морской воде она есть. Рыбу будем есть вареную — она лучше насыщает и меньше будет хотеться пить. Воду будем пить в горячем виде это лучше утоляет жажду.
Страница 138 из 182
Наточив ножи на плоской гальке, парни вырезали из балберок пять предметов, более или менее похожих на ложки.
Обедали с большим аппетитом.
— В жизни не ела более вкусной ухи! — призналась Рита. — Просто стыдно: не ем, а жру…
После обеда стало клонить ко сну: давала себя знать бессонная, тревожная ночь.
— Залезайте в вигвам, — распорядился Николай. — А я посижу, мне неохота спать.
Он долго сидел один, подбрасывая доски в костер. Под боком у него дремал Рекс.
Николай был рад тому, что женщины не проявляли беспокойства, полностью доверяя ему и Юре. Но сам-то он понимал, что нельзя особенно рассчитывать на помощь извне: вряд ли кто-нибудь посещает этот островок. Надо что-то придумать…
Глухо ворчал прибой в первобытной тишине. На западе небо очистилось и стало золотым и оранжевым от закатного солнца.
Надо что-то придумать…
Он задремал. И вдруг вскинул голову, услышав шорох. Рита вышла из палатки, зевнула, села рядом.
— Коля, — сказала она, пересыпая песок сквозь пальцы, — мы надолго здесь застряли? Мне важно знать.
— Не знаю. Что-нибудь придумаем… Ты жалеешь, что пошла с нами в поход? — спросил он, помолчав.
— Нет. Но мне надо поскорее вернуться в город.
— Что-нибудь придумаем, — повторил он. — Нет безвыходных положений.
— Придумай, пожалуйста. — Она улыбнулась ему.
Вечером Валерка завел патефон. Потом пели хором. Покатываясь со смеху, разучили подходящую к обстоятельствам папуасскую песню, вычитанную Николаем у Миклухо-Маклая. Несколько однообразный текст песенки излагал технику приготовления пищи из сердцевины саговой пальмы. Юра дирижировал, и все пели, взявшись за руки и приплясывая вокруг костра:
Вам, бам, мараре,
Мараре, тамоле.
Мара, мара, мараре,
Бам, бам, мараре.
Рекс добросовестно подвывал, задрав морду. Ему было все равно, чему подвывать. Он был хороший, вежливый пес.
Распределили дежурства на ночь — по два часа. Дежурный должен был поддерживать огонь сигнального костра на гребне увала.
Юра вызвался дежурить первым. Валя села рядом с ним. Отблески огня пробегали по их лицам.
— Сильно болит голова? — спросила Валя.
— Нет. Меньше.
— Подумать только: если бы не Коля… — Она замолчала, придвинулась к нему. Он обнял ее за плечи.
Костер — одинокий светлячок в безбрежной ночи. Двое у костра. Вдвоем в целом мире…
Юра сказал незнакомым ей голосом:
— Валька, знаешь что?.. Давай поженимся.
Он не видел, как вспыхнуло ее лицо. Сыпались из костра искры. Юра подался вперед, бросил в огонь обломок доски.
Валя тихо засмеялась:
— Надо еще выбраться отсюда…
— Ты согласна?
Она быстро поцеловала его и встала.
— Спокойной ночи, Юрик.
И пошла к палатке, счастливо улыбаясь в темноту.
День второй
Утром шторма как не бывало. Море синее и гладкое — ни морщинки. В голубом небе — редкие белые паруса облаков.
Первым проснулся Валерка. Он взял спиннинг и, насвистывая вчерашнюю песенку, отправился удить рыбу. Валерка был доволен приключением и заранее предвкушал, как будет рассказывать о нем своим городским приятелям.
Затем из палатки вылезли Юра и Николай. Они пошли по отмели к «Меконгу» и, тщательно осмотрев его, убедились, что своими силами заделать пробоину и поднять яхту с камней не удастся. Нужны два понтона и катер, чтобы отбуксировать ее на яхт-клуб.
Они вернулись на берег. Николай медленно оглядел в бинокль горизонт.
— Глянь-ка туда. — Он передал Юре бинокль.
В окулярах обозначился ажурный чертежик, будто тушью сделанный на голубом шелке неба. Это была верхушка буровой вышки.
Выпуклость земного шара позволяет наблюдателю, стоящему на берегу, видеть на расстоянии около двух с половиной миль. Скрытая за горизонтом часть вышки с основанием имела высоту около сорока метров: значит, с поверхности моря ее можно было бы увидеть за тринадцать миль. Тринадцать миль, да еще две с половиной, — пятнадцать с половиной миль открытого моря отделяло вышку от наших наблюдателей.
Юра сбегал в палатку за картой и компасом. Ориентировав карту, он убедился, что видит одну из разведочных морских буровых возле острова Черепашьего.
— Ну, правильно, — сказал он. — Мы на острове Ипатия. Если плыть по прямой к Черепашьему, миль пятнадцать будет. Ориентир есть — вышка. Рискнуть, а?
— Нет. Далеко, и течение встречное… Вот что: надо строить плот.
— Плот?
— Ага. С парусом и выдвижным килем вроде «Кон-Тики». Выберем день с южным ветром — при северном на плоту бейдевинд не пойдешь… Часов за восемь дойдем до Черепашьего. А там, может, геологи работают, значит, будет рация. Сообщим в город, с яхт-клуба моторку пришлют.
— А если геологов не будет?
— Пойдем дальше. От острова к острову.
— Ладно, — сказал Юра. — Плот так плот. Сегодня и начнем. Видел вчера бревна на той отмели?
— Ага. И еще знаешь что, Юрка? Ни слова женщинам о серьезности положения. Держим такую линию: мы потерпели кораблекрушение не посреди Тихого океана, а на Каспии, в десяти милях от ближайшей бухгалтерии.
— Ну, потонуть на Каспии — удовольствие не большее, чем на Тихом океане. Но я согласен: настроение — веселое!
Страница 139 из 182 После завтрака наши робинзоны отправились в обход острова, чтобы исследовать свои новые владения и поискать материал для постройки плота.
Среди босоногой команды «Меконга» одна Валя была обута: на правой ноге у нее была босоножка, на левой красовалась Валеркина туфля. Она спокойно шагала по галечному пляжу, в то время как другие робинзоны спотыкались с непривычки на обломках песчаника.
Северный берег острова был богат плавником. Попадались и бревна, оторванные штормами от «морских сигар», — в них торчали крепежные скобы. Парни выкатили на берег повыше те бревна, которые годились для плота.
Через полкилометра пологий берег свернул к югу и сделался круче. Здесь вода-была голубовато-серая, и в ней бурлили, лопаясь на поверхности, крупные газовые пузырьки.
— Опять грифон! — воскликнул Юра.
— А вот его сухопутный брат, — добавил Николай.
Действительно, на берегу, в десяти метрах от воды, что-то бурлило и фыркало. Вершина небольшого бугра была покрыта теплой, полужидкой грязью, медленно сползавшей вниз. Временами на вершине бугра возникал и с шумом лопался грязевой пузырь.
Николай поднялся к кратеру, скинул рубашку и наложил в нее серой плотной глины.
— Зачем, Николай Сергеевич? — спросил Валерка.
— Печку сложим.
— Ты испортишь рубашку, — сказала Рита.
— Наоборот. У этой глины хорошие моющие свойства.
— Никогда бы не подумала…
Южный берег оказался крутым, обрывистым, окаймленным узенькой прибрежной полосой. Мелкая галька, валуны. Песка здесь совсем не было.
— Хорошее место — с моря подходить, — заметил Николай, когда они вышли к маленькой бухточке. — Смотрите, глубина прямо от берега, можно подойти вплотную.
— Да сюда и подходят, — подтвердил Валерка, показывая на забитую в береговую гальку причальную трубу.
Молодые инженеры осмотрели трубу и обнаружили на ней клеймо Южнотрубного завода и ряд понятных им цифр: размер, номер плавки, марку стали и год выпуска.
— Прошлого года! — воскликнул Юра.
— Значит, здесь бывают геологи. — Николай посмотрел на Риту. — Я же говорил, что долго не засидимся.
— Но плот все равно будем строить? — спросил Валерка.
— Будем. На всякий случай.
Обход острова не занял много времени: длина береговой линии не превышала трех километров.
— Теперь, товарищи, за работу, — сказал Николай, когда экипаж «Меконга» вернулся в лагерь. — Валерка, забрасывай спиннинг. Пошли, Юрка, бревна таскать.
С помощью женской половины экипажа Юра и Николай скатили бревна, найденные на северном берегу, в воду, связали их веревками и отбуксировали к лагерю. Попутно Николай прихватил короткий обрубок бревна, полусгнивший и покрытый толстым налетом соли.
— Зачем тебе эта гниль? — спросила Валя.
— Потом узнаешь.
Наскоро выкупавшись, парни сложили из обломков песчаника печку и обмазали ее вулканической глиной.
— Оно конечно, костер романтичнее, — говори! Юра, — но КПД у него поганый, и дров много жрет. В конце концов, мы не первобытные люди…
Пришел Валерка со свежим уловом. За ним бежал Рекс, с интересом обнюхивая рыбьи хвосты, волочившиеся по гальке.
Пока варилась уха, Юра скрутил фитилек из расщипанной веревки, сунул в пустую консервную банку и налил подсолнечного масла. Поднес горящую головешку — фитилек слабо вспыхнул.
— На случай пасмурной погоды, — объяснил Юра. — Пусть горит, чтоб дрова зря не жечь.
— Масло тоже надо экономить, — заметила Валя.
— Коптилка много не съест. А вы, между прочим, знаете, товарищи, историю подсолнечного масла?
— Расскажите, Юрий Тимофеевич, — попросил Валерка.
Юра развалился на песке и начал со вкусом:
— Родина подсолнуха — древнее Перу. Перуанцы называли его цветком солнца…
— Неужели инки лузгали семечки? — засмеялась Валя.
— Наоборот. Они поклонялись божественному цветку, который всегда смотрит солнцу в глаза. Потом Перу завоевали испанцы. Вместе с золотишком они вывезли в Европу и золотой цветок. В Россию подсолнух ввез Петр Первый из Голландии. Его сажали в садах для красоты. Позднее люди открыли свойство жареных подсолнечных семян — способствовать тихому душевному разговору… — Юра воодушевился: — Это дивное лакомство стало лучшим украшением летних вечеров. А в 1835 году воронежский крестьянин Бочкарев первым начал давить из подсолнечных семян масло. Прекрасное, золотистое, как солнце, масло, нужное и для пищи и для приготовления мыла и красителей…
— Откуда ты знаешь все это? — удивленно спросила Валя.
— Я хожу по жизни с открытыми глазами, — гордо ответил Юра и повернулся с живота на спину.
Он не пожелал признаться, что еще недавно, занимаясь пластмассами, прочитал под нажимом Колтухова несколько книг о естественных смолах и маслах.
Между тем Николай поджег гнилую деревяшку и, когда она сгорела, собрал золу в консервную банку. Попробовал на вкус, удовлетворенно кивнул и высыпал щепотку золы в кастрюлю с поспевающей ухой.
— Что ты сделал? — в ужасе закричала Валя. — Сумасшедший!
— А ты попробуй. — Николай протянул ей банку.
— Стану я всякую гадость пробовать!
Рита сунула палец в банку, лизнула, изумленно сказала:
Страница 140 из 182
— Соль!
— Опять же Миклухо-Маклай помог, — серьезно сказал Николай. — Он писал, что на Новой Гвинее едят золу дерева, долго пролежавшего в морской воде.
— Я читала Маклая, но совершенно не помню этого. — Рита засмеялась. Да, с вами не пропадешь…
После обода вскипятили воду, и каждый получил свою порцию. Рексу налили, как обычно, в банку воды из анкерка. Но пес не стал пить. Он растянулся в тени палатки и вывалил язык на передние лапы.
Юра и Николай переглянулись.
— Что с ним случилось, Колька? С утра пес не пил…
— А вдруг он взбесится? — забеспокоилась Валя. — Что тогда?
Николай повернулся к Рите:
— Может, посмотришь его? Ты же биолог.
Рита подозвала Рекса, взяла его голову обеими руками, тщательно осмотрела глаза и нос, раскрыла ему пасть.
— Более здорового пса я не видела. — Она ткнула Рекса носом в банку. Пей, собачка. Ну пожалуйста.
Но Рекс осторожно высвободился и убежал.
— Не нравится мне это, — сказал Юра. — Где он там бегает? Пойду посмотрю.
Он направился в глубь острова. Остальные робинзоны последовали за ним. Поднялись на возвышенность и увидели еще один грифон. У его подножия росла бурая скучная трава. Поблизости, между невысокими параллельными увалами, стояли лужи воды. А между ними бродил Рекс.
— Вот оно что! В бочонке вода несвежая, а он, видно, еще утром нашел источник. Ну-ка… — Юра горстью зачерпнул из лужи немного воды.
Валя подскочила к нему:
— Не смей пить!
— Это чистая вода, Валентина. Она вместе с глиной выходит из грифона и фильтруется через гальку. О мудрейший из псов! О почтеннейший! Дан пожать твою честную лапу!
Рекс с достоинством протянул лапу.
— Хороши робинзоны! — продолжал Юра. — Обошли берег, а середину острова не осмотрели. Хорошо, хоть Рекс за нас думает.
Робинзоны обогнули грифон и вышли к увалу, за которым синела та самая бухточка с причальной трубой. И тут они увидели железобетонный купол, выступающий из серой глины. Рядом торчал бетонный вывод вентиляции, забранный железной решеткой. По другую сторону купола из земли выходила труба, покрытая окалиной.
Николай потрогал ее шершавую поверхность, сказал:
— Очень похоже на выхлопную трубу двигателя.
В склоне бугра было углубление, которое вело к массивной стальной двери. На двери висел большой замок, завернутый в промасленную тряпку. В ушках засова болталась свинцовая пломба.
— Дело серьезное, — сказал Юра, осмотрев пломбу. — Что все это означает, хотел бы я знать…
— Посмотрите на Рекса! — воскликнула Рита. — Почему он такой беспокойный?
Пес кружил возле двери, обнюхивая песок, и тихонько рычал. Потом отбежал в сторону, стал разгребать лапами гальку.
— Это сооружение похоже на дот, — задумчиво сказал Николай. — Может, во время войны здесь была зенитная установка. А теперь дот приспособили для чего-то другого… Склад, что ли…
— Идите сюда! — крикнул сверху Валерка. — Здесь локатор!
Действительно, метрах в двадцати от купола высовывалась из небольшого углубления решетчатая металлоконструкция — шаровой сегмент со срезанными краями. Решетка держалась на телескопической тумбе; видимо, ее можно было изнутри поднимать вверх.
— Не похоже на локатор, — сказал Николай, потрогав решетку. — Она не вращается. Ее можно только выдвигать и опускать.
— Пойдемте-ка, братцы, отсюда, — сказал Юра. — Здесь что-то секретное. Не нашего ума дело.
— Почему собака все время рычит? Рекс, ко мне! — позвала Рита. Успокойся. Пойдем домой, собачка.
Вернулись в лагерь. До вечера парни обсуждали, как лучше строить плот, спорили, чертили щепками на песке.
После ужина зажгли сигнальный костер, расселись кружком. Это уже начинало входить в обычай — вечерняя беседа у костра. Валерка притащил брезентовое ведро с морской водой для мытья того, что женщины называли «наша посуда». На плече он нес подобранный на берегу обломок старого весла.
— Что за лопату несешь на блестящем плече, чужеземец? — спросил Юра, придерживаясь декламационной школы Сурена Кочаряна.
— Это не лопата, а весло, — ответил Валерик несколько удивленно.
— Вернемся в город — дам тебе Гомера почитать, — сказал Юра. — Старика надо знать.
— Подумаешь, запомнил одну строчку из «Одиссеи» и бахвалится! — сказала Валя, ополаскивая кастрюлю.
— Ах, одну строчку? — У Юры в глазах появился охотничий блеск. — А можно, товарищ филолог, задать вам один маленький вопросик на классическую тему?
— Хоть двадцать один.
Юра подмигнул Николаю и сказал медленно и немного в нос:
— Тогда, будь добра, скажи мне, как в «Одиссее» освещен вопрос термической обработки инструментальной стали.
— Вот еще! — Валя озадаченно посмотрела на Юру. — У Гомера ничего подобного нет.
— Ах, нету? — Юра был страшно доволен. — А ты вспомни то место, где Одиссей вонзает горящий кол в глаз циклопа Полифема. — И он прочитал нараспев:
Так расторопный ковач, изготовив топор иль секиру,
В воду металл, на огне раскаливши его, чтоб двойную
Крепость имел, погружает, и звонко шипит он в холодной
Влаге — так глаз зашипел, острием раскаленным пронзенный…
Страница 141 из 182
Несколько мгновений длилось молчание. Валя сердито вытирала кастрюлю обрывком Юриной рваной рубахи.
— Еще можно спросить? — ласково осведомился Юра.
— Спрашивай.
— Подожди, Юрка, теперь моя очередь, — сказал Николай. — Ты «Мертвые души» хорошо помнишь, Валентина?
— Конечно. — На сей раз Валин голос прозвучал менее уверенно.
— Тогда ответь: что говорит Гоголь о способах защиты строительных сооружений от коррозии?
— Я недавно перечитывала «Мертвые души», но ничего подобного не помню, — сказала Рита улыбаясь.
— Эти черти такое выкапывают… — отозвалась Валя, морща лоб от напряжения.
— Во втором томе, — уточнил Николай. — Чичиков едет к генералу Бетрищеву. Ну?
— Ничего там нет о коррозии.
— Есть. Помнишь, Гоголь описывает резной фронтон генеральского дома, опиравшийся на сколько-то коринфских колонн? И дальше — дословно: «Повсюду несло масляной краской, все обновляющей и ничему не дающей состариться». Вот тебе и защита от коррозии.
— Ну, так ставить вопрос нельзя, — заявила Валя.
— Почему нельзя? — возразил Николай. — Просто мы по-разному читаем книги. Ты следишь за психологией и прочими душевными переживаниями, а мы читаем по-инженерному, на детали обращаем внимание.
— А ну-ка, еще вопросик! — Юра развеселился. — Уж «Евгения-то Онегина» все знают, верно? Я спрашиваю: что сказал Пушкин о текущем ремонте на транспорте? И что он считает причиной выхода из строя транспортных средств?
Валя опять задумалась. Она шевелила губами, перебирая в уме пушкинские строки. Юра был в восторге. Он собрал в ладонь загривок Рекса вместе с ушами и трепал его, приговаривая:
— Не знаешь классиков, собачье мясо! Я тебя!
Рекс жмурился от удовольствия.
— Пушкин про транспорт не писал, — несмело сказал Валерка. — У него про любовь…
— Пушкин про все писал, — отрезал Юра. — Ну, хватит вам томиться. Читаю это место:
…Меж тем, как сельские циклопы
Перед медлительным огнем
Российским чинят молотком
Изделье легкое Европы,
Благословляя колеи
И рвы отеческой земли.
Валерка засмеялся:
— Три: ноль в пользу «НИИтранснефти»!
— Юрик, — сказала Валя неожиданно задушевным голосом. — Напомни, пожалуйста, как написано в «Онегине»: «Любви все возрасты покорны», — а дальше?
Ее порывы благотворны
И юноше в расцвете лет…
не задумываясь, продолжил Юра и вдруг осекся.
— Ага, попался! — радостно закричала Валя. — Это в опере поют, а у Пушкина совсем другое:
Любви все возрасты покорны,
Но юным девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям!
— Да знаю я, — оправдывался Юра. — Просто машинально сказал. С языка сорвалось…
— Проиграл, Юрочка, проиграл! — Рита захлопала в ладоши. — И нечего оправдываться.
— Попался, всезнайка хвастливый! — вторила ей Валя.
Литературная викторина продолжалась почти до полуночи. Было весело и интересно спорить и вспоминать прочитанные книжки, сидя у сигнального костра на необитаемом острове, и смотреть, как костер выстреливает золотые искры в огромное черное небо, а небо роняет в ответ падающие звезды…
Рекс тоже сидел у костра. Собачья этика не позволяла ему спать, когда люди сидят и оживленно беседуют. А спать чертовски хотелось. Иногда он ронял голову на грудь, но тут же рывком подымал ее, зевал и потягивался, изо всех сил тараща закрывающиеся глаза.
Наконец люди утихомирились и пошли в палатку спать. Рекс еще слышал, как Николай негромко сказал Юре:
— А островок у нас заковыристый…
Только дети верят, будто днём зло спит.
Книга третья. ПОЛУТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ДАНЬ
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
Инда резко обернулся и продолжил, глядя на Горена:
– Ты слышишь, Града? Славлена стоит, и в этом заслуга твоего отца. В этом его главная заслуга, а остальное оказалось неважным. Не сработало.
– Что не сработало, Инда? – так же резко обернулся к нему Йока.
Нет сомнений, Вотан предусмотрел и это – поместить Йоку и Граду в одну палату. А Чаян, вольно или невольно, стал исполнителем его замысла. Ненависть – вот что превращает человека в змея…
– Какая разница, Йока Йелен?
– Как… как ты меня назвал?.. – еле-еле выговорил мальчишка и прикусил губу.
– Извини. Это вырвалось у меня случайно. Но, видишь ли, так получилось, что теперь я твой Охранитель. – Инда оторвался от подоконника и повернулся к нему лицом.
– Мне теперь не нужен Охранитель, – сквозь зубы проворчал Йока и часто-часто заморгал глазами.
– Может быть, для Обитаемого мира твоя жизнь теперь не так ценна, как сегодня утром. Но тебе нужен Охранитель. И я не сомневаюсь, что как только сюда доставят оставшихся в живых мрачунов, в этом больничном крыле случится пожар, благо никто в Обитаемом мире не умеет толком обращаться со свечами и факелами, а в особенности с масляными лампадами. Вам так не кажется, доктор Чаян? – Инда перевёл на него взгляд быстро, будто выстрелил вопросом доктору в лицо:
– Кто велел заколотить окна?
– Здесь всегда были заколочены окна… – тихо ответил Чаян. – Это детское отделение, так положено… Дети шалят… Но здесь есть два пожарных выхода…
Прав был Врана Пущен – откуда у врача возьмётся ум? Во время пожара огонь сильней всего бушует в лестничных клетках, особенно если поджечь их целенаправленно. Избавиться от тех, кто слишком много знает, разом, – просто и удобно.
Инда не сомневался, что и от него самого Длана Вотан захочет побыстрее избавиться. Хотя… возможно, сперва сделает попытку договориться – кто-то ведь должен подтвердить его право на власть и создать видимость власти клана, а не Дланы Вотана.
– Распорядитесь, чтобы из рам вынули гвозди и костыли, а с наружной стороны поставили несколько пожарных лестниц.
Инда пошутил, говоря Йере о новой комиссии Государственной думы: вряд ли в Славлене скоро начнет действовать законодательная власть – Обитаемый мир ждёт голодная зима, и, наверное, не одна. Сказочник не ошибся: люди здесь не умеют жить без солнечных и магнитных камней.
И не привыкли добывать хлеб в поте лица. Пока не затянется брешь в границе миров, ни о каком едином поле и аккумуляторных подстанциях речь не пойдет, но чудотворы будут тянуть энергию из Исподнего мира с удвоенной силой, днём и ночью, потому что не смогут её накапливать.
И не через пятьсот лет – гораздо раньше! – над Обитаемым миром придется поднять новый свод. Но разве кому-то есть дело до того, что будет через сто лет?
Чудотворы всегда выстраивали долгосрочные стратегии, на века вперед, – так принято считать, и Инда тоже так считал. Пока не понял, что выстроенные планы были выгодны ныне живущим и только им, – неудобные и невыгодные здесь и сейчас стратегии прятали на дно архивов.
Как похоронили когда-то труды Войты Воена по прозвищу Белоглазый.
Голод породит разбой и беззаконие, потому что законы для богатого мира отличаются от законов для бедного. Тысячи рвачей вроде Ветрена наживутся и на голоде, и на беззаконии, отбросив в глубокую нищету остальных, не столь умных и дальновидных (не столь наглых и расчетливых).
И если отказаться от стратегии чудотворов – качать энергию из Исподнего мира на полную катушку, – если раскрыть тайны природного электричества и магнетизма, у власти встанут нувориши, чьи дети и внуки объединятся в кланы не менее могущественные, чем чудотворы или мрачуны. Ненависть – вот что превращает человека в змея…
Что бы ни произошло потом – Длана Вотан не будет управлять миром. Ещё в старших классах школы Инда уяснил простую стратагему: думать надо о будущем, прошлое изменять бессмысленно, – а месть лишь попытка изменить прошлое. Месть, наказание имеет смысл, только если изменяет будущее. И Длана Вотан для управления миром годится больше, чем нувориш Ветрен и такие, как Ветрен.
Но Длана Вотан не будет управлять миром. Потому что есть некая черта, красная линия, за которую нельзя заступать даже стоящим свыше.
И пожалуй, теперь Инда знал, где эта линия проходит. После того как нажал на кнопку фотонного усилителя, целясь в сердце ребёнка…
– Чаян, вы всё ещё здесь? – Инда оторвал взгляд от окна и привычным движением вынул из кармана брегет.
– Людей не хватает, чтобы оказывать помощь раненым… – так же тихо, но гораздо более уверенно ответил мозговед.
– Поручите это судье Йелену, он тут совершенно лишний человек, – поморщился Инда.
– Да, конечно. – Йелен кашлянул и с готовностью поднялся – должно быть, обрадовался возможности действовать.
– Йера, прояви свои недюжинные организаторские способности в такой малости, как предотвращение пожара в больнице, – сказал Инда, взглянув на часы. – А мне надо ненадолго отлучиться…
Часы показывали восемь часов пополудни.
Нет, Инда не раскаивался в том, что сделал. И случись у него возможность вернуть тот миг, он бы постарался целиться быстрей и точней. Потому, что жизнь одного мальчика нельзя сравнить с сотней раненых в этом здании и тысячами погибших, оказавшихся на пути Внерубежья.
Но жизнь каждого из этих тысяч стоит дороже желания Дланы Вотана получить власть. Ненависть – вот что превращает человека в змея…
На проспекте Магнитного камня было душно и жарко, пахло гарью и сыростью, несмотря на ощутимый восточный ветер – непривычный в Славлене. Лужи под ногами ближе к набережной сменились глубокими промоинами, со стен осыпалась штукатурка – можно было точно определить, до какого уровня поднималась вода.
Фонари, столь обыденные на славленский улицах, не горели – лишь зарева пожаров разгоняли тьму зловещим красноватым светом.
На площади Айды Очена рухнула триумфальная арка – Инда нашел это символичным. Здесь никто не слышал истории Чудотвора-Спасителя из Исподнего мира. Но – нет сомнений – в Славлене уже зрел миф о победителе восьмиглавого чудовища, Чудотворе-Спасителе, стараниями которого уцелела значительная часть Обитаемого мира.
Народ любит сказки, но сказка с трагическим финалом воздействует на умы сильней и верней. У этой сказки будет трагический финал.
В межмирье напряженно трепетали крылья ненависти – Инда с каждой минутой ощущал её трепет всё отчётливей. Она была восхитительна…
И сопротивляться ей было так же немыслимо, как морфинисту противиться долгожданному уколу. Ненависть превращает человека в змея – достаточно толчка одной мысли… А что превращает змея в человека?
В отличие от Айды Очена, Инда это, пожалуй, понимал. И не обольщался – ему не сравниться с богом Исподнего мира. В том, что делает змея человеком…
Но Длана Вотан не будет управлять миром, и жизнь Инды Хладана не самая высокая за это цена. Ненависть ли нашептала ему эту мысль, интуиция ли – Длану Вотана убьет змей. В девять часов пополудни, на балконе пресс-центра чудотворов.
Вряд ли скудоумное чудовище проживёт дольше нескольких дней – для этого не нужны богатыри-змееборцы, в Обитаемом мире и кроме фотонного усилителя есть оружие для убийства монстров. Инда не чувствовал страха – было немного жаль, пожалуй, что вместо откровений и высшей мудрости змей явит людям лишь огромные размеры и способность убивать.
В этом ли могущество змея – способность убить Чудотвора-Спасителя? Но Длана Вотан не будет управлять миром, даже если для этого придётся отказаться от высшей змеиной мудрости…
Мимо в сторону площади Царского Дворца с воем проехал вездеход, осветив проспект пригашенным светом фар, где-то в глубине дворов иногда слышалась ругань и звон бьющихся стекол, но в остальном вокруг было тихо и пустынно. И когда натужный вой магнитных камней вездехода смолк, Инде показалось, что он остался совершенно один в Славлене.
Он не опасался мародёров или разбойников – сила, стоявшая за плечами, давала ему гораздо больше преимуществ, чем значок первой ступени посвящения на форменной куртке, – но всё равно старался не привлекать внимания и не зажигал солнечного камня, прихваченного из больницы.
Инда проходил мимо высокой подворотни, когда услышал придушенный всхлип, – своды арки сделали звук неимоверно громким. Глаза давно привыкли к полумраку, и в глубине подворотни Инда, приостановившись, разглядел детскую фигурку в светлой курточке – мальчика лет восьми, всем телом прижавшегося к стене.
Догадавшись, что его заметили, мальчишка бросился было вглубь двора, но споткнулся и растянулся на земле. Вряд ли Инда мог ответить самому себе, зачем свернул в подворотню…
Мальчишка, пытавшийся подняться, сел и разревелся в голос, увидев подошедшего к нему Инду. Прикрыл голову руками и запричитал:
– Пожалуйста, не убивайте меня, пожалуйста! Не надо, я очень прошу, не убивайте меня!
Инда весьма удивился необычной просьбе и присел на корточки перед ребенком.
– Почему я непременно должен тебя убить?
С каких пор дети в Славлене стали бояться чудотворов? Или, может быть, дитя чувствует силу, стоящую за плечами Инды в межмирье? Может быть, попытка убить Йоку наложила свой отпечаток, светящееся в темноте клеймо: Инда Хладан – убийца детей?
Мальчик был ровесником его младшего сына.
– Теперь убьют всех мрачунов… – пролепетал ребёнок. – Они же почти убили бабушку…
– Почти – это как?
– Она там лежит, дома. – Мальчик кивнул во двор. – И не может встать. У неё кровь течет. Она сказала мне бежать куда-нибудь подальше.
Вряд ли ребёнок сочиняет. И где-то рядом в пустой тёмной квартире лежит раненая женщина и истекает кровью…
– Она осталась одна?
Мальчик закивал и снова расплакался – на этот раз беззвучно. Надо найти ближайший телеграф и вызвать чудотворов, они отвезут женщину в больницу. Надо позаботиться о ребёнке – он слишком мал, чтобы самостоятельно бежать из Славлены «куда-нибудь подальше».
Ненависть раскинула крылья: нет времени! Невозможно, немыслимо медлить!
– У вас дома есть телеграфный аппарат?
Мальчик покачал головой, борясь со слезами, но выговорил:
– У Низанов есть, они уехали.
Инда кивнул, достал брегет и откинул крышку: тридцать пять минут девятого. Быстрее! – ненависть толкала между лопаток.
– Нет времени!
От её нетерпения у Инды затряслись руки…
– И кто же почти убил твою бабушку?
– Эти люди. Они сказали, что в Славлене остались только мрачуны, все другие давно уехали.
Такие силы никому не служат, они существуют сами по себе. Ненависть надавила на плечи так, что подогнулись колени, впилась острыми зубами в шею, будто крыса… Она рвалась вперед, на площадь Царского Дворца, к балкону пресс-центра чудотворов…
– Какие люди?
– Просто люди.
Инда убрал брегет – ненависть (отчаянно бьющая крыльями в межмирье) немного подождет. Мальчик зажмурился, когда Инда сунул руку за пазуху, чтобы достать солнечный камень, – ходить по незнакомым лестницам в потёмках было бы неудобно.
– Не бойся. Я же не просто человек. Я волшебник, я умею творить чудеса…
конец
Только дети верят, будто днём зло спит.
Книга третья. ПОЛУТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ДАНЬ
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
Ожоги пекло всё сильней – и боль уже казалась нестерпимой: накатывала, давила, стучала в виски, вставала комом в горле.
– Профессор всё твердил: ты не умрешь, ты не умрешь, я тебе обещаю… Он выполнил обещание. Он сразу знал, что это сделает. А я не догадался, пап! Ты веришь, что я не нарочно, что я не догадался?
Отец кивнул рассеянно – он думал совсем не о том, ему было всё равно, он радовался, что Йока не догадался, что Йока остался жив…
– Я их любил, пап… И они меня любили. Они умерли, чтобы я жил. Не смей этому радоваться, слышишь?
– Я… нет… Я не радуюсь, что ты… – пролепетал отец.
И от того, что отец лжет, от того, что никому нет дела до смерти Змая, профессора, Цапы, Черуты – никому! – Йоке захотелось кричать. А ещё – от боли, которая стала невыносимой… Он зажал крик зубами – получился хриплый звериный рык.
Инда. Змая убил Инда. Странно, но Йока не испытывал к нему ненависти. И не хотел знать, почему, зачем Инда пытался его убить… Он боялся это узнать и в глубине души догадывался, что Инда был прав, – а потому ещё сильней не хотел знать, в чем состояла его правота.
И ещё сильней хотел кричать от боли. Инда стоял на краю террасы и смотрел на восток. Он давно отправил ребят из колонии в какое-то безопасное место, где их должны были накормить и устроить на ночлег. Он хотел спасти отца – Йока видел протянутую через перила руку. Нет, Йока не испытывал к нему ненависти…
– Тебе нужен доктор… – сказал отец, с трудом подбирая слова. – Нужно в больницу…
– Да, наверное, – проворчал Йока сквозь зубы.
Черута уже никогда не сделает ему перевязку.
– Так больно, пап…
– Ты сможешь идти?
– Наверное. Не знаю.
Инда оглянулся – должно быть, слышал, о чем они с отцом говорят.
– Не надо никуда идти. За нами пришлют авто. Они сейчас ходят не быстро, чудотворы тоже устают от переброса энергии.
Инда не хотел убивать Змая – вот почему Йока не чувствовал ненависти. Инда хотел убить его, Йоку…
– Инда, ты чего, всё-таки надеялся, что чудотворы удержат свод? Или, может, тебе жалко было убивать Внерубежье?
– Да, мой мальчик… – Инда снова обернулся и взглянул Йоке в глаза. – Внерубежье помутило мой рассудок. Теперь, когда ты убил его, я могу смотреть на происходящее трезво: без прорыва границы миров нас ждала неминуемая гибель, не сейчас, так в самые ближайшие месяцы. Ты оказался спасителем мира, а не его Врагом.
– Но, Инда… – пробормотал отец, и Инда кинул короткий взгляд в его сторону.
Наверное, он лгал – но Йоке нравилась эта ложь, она была удобной.
– Скоро в Думе создадут новую комиссию, – скривившись, обратился Инда к отцу. – По расследованию вины чудотворов в произошедшей трагедии. Надеюсь, её возглавишь именно ты. Как самый честный политик Славлены.
В этом крылась какая-то непонятная Йоке ирония, но он предпочел не задумываться, в чем она состоит.
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Сила Вечного Бродяги остановила идущие на Хстов ветра, и крушение Тихорецкой башни так и осталось в непроизошедшем…
На самом её верху ликующий Государь, в перепачканной сажей белой рубахе и с измазанным лицом, потрясал поднятыми руками и кричал что-то о победе над злыми духами, но его не слышал никто, кроме телохранителей.
А ниже, в покоях с сорванными гобеленами, прикрыв единственный глаз, улыбался, успокоенный, неподвижный герой. И думал с любовью то ли о пушках и бездымном порохе, то ли о дочери тёмного бога.
На месте Змеючьего гребня, провалившегося в пекло, в выгоревшее болото изливалась и изливалась лава, над болотом всё выше поднимались горы раскаленного камня, бывшее болото засыпа́л серый пепел – прах Внерубежья. Жаркие ветры разлетались по Исподнему миру всё дальше – превращаясь в тёплые ветры, которые не рождали смерчей.
Горячие ливни погасили пожары на окраинах Хстова, город заливали потоки грязи, смывая с узких улочек нечистоты; пар, перемешанный с жёлто-серым дымом, вился меж домов и поднимался над площадями; зиял пустыми оконными рамами дворец Государя – тонкие прозрачные стёкла не выдержали толчков земной тверди.
Тучи цвета запекшейся крови ветер погнал на юг – теперь живительный ветер, которого так не хватало Исподнему миру. И тёмный бог знал, что ветер донесет их до Кины, чтобы лить в песок долгие дожди, – так пугающие людей кровавые дожди, будто посланные самим Злом предвестники конца мира.
Пусть – песок пропитается торфом и пеплом, а потом прорастёт высокой сочной травой.
Дочь тёмного бога оглянулась на Тихорецкую башню, и Дубравуш, отчаявшись докричаться до тёмной богини, покрутил руками над головой, изображая, должно быть, вихрь. Тёмная богиня кивнула и потратила последнюю силу Вечного Бродяги на то, чтобы расчистить небо над городом.
Солнце хлынуло в Хстов, разгоняя мутный пар над его улицами, заблестело разноцветно в уцелевших закопчённых окнах, отразилось в зловонной грязи, лившейся по мостовым, осветило некогда белокаменные, а теперь посеревшие и почерневшие стены, глянуло на руины храмов цвета красного кирпича – как следы от насосавшихся кровью раздавленных клопов, разбросанные по всему городу…
Метафора родилась в голове человеческой сущности тёмного бога, но понравилась и божественной. Нет, она уже не была ненавистью – ненависть осталась в межмирье, освободила тёмного бога от своего неотвязного присутствия за спиной.
На развалинах храма Чудотвора-Спасителя, поднятый из-под руин и прибитый к торчавшей вверх обугленной балке, висел солнечный камень в покорежённой золотой оправе. А перед ним по кирпичному крошеву ползали на коленках воющие от страха прихожане – женщины в основном. Их вдохновлял десяток мнихов во главе с Надзирающим, тоже стоявшим на коленках, неумело, но искренне.
Надзирающий непритворно лил слёзы и тянул трясущиеся руки к солнечному камню, – наверное, уговаривал чудотворов его включить: изрядно обмелевшая река любви лилась в межмирье несмотря ни на что.
Прихожанки истово бились лбами в обломки кирпичей, повернувшись к потухшему солнечному камню, а их поднятые зады, обтянутые множеством пышных мокрых юбок, освещало солнце.
– Пусть их чулки о камень протирают… – рассмеялся появившийся рядом Вереско Хстовский и посмотрел в лицо тёмному богу.
Тёмный бог кивнул, растянув губы в усмешке, – ему не было смешно.
– Пойдём? – неуверенно спросил Вереско.
– Пора? – удивился тёмный бог.
– Я думаю, да.
– Погоди. Ещё немного.
Вереско похлопал его по плечу и отвёл глаза.
– Осень… – вздохнул тёмный бог. – Жалко, что осень. Хотел бы я увидеть следующую весну… Хоть одним глазком… Вот был бы я змеем – непременно взглянул бы.
– Ты клялся, что не явишься в этот мир змеем, – заметил Вереско. – Ты хотел явить миру Весну на крылатой колеснице, а не мерзкое чудовище.
– Мою крылатую колесницу миру явили без меня. Вот там, на Дворцовой, – увитую цветами и травами.
Они здорово горели, эти цветы… Вместе с профессором логики. Ненависть – вот что превращает человека в змея… А не любопытство и даже не желание жить. Жалкая попытка ощутить её снова? К кому? Чудотворы судорожно тянут энергию из межмирья, чтобы двигать вездеходы, спасающие пострадавших, и освещать операционные и перевязочные.
А Надзирающий, что шлёт им эту энергию, плачет как маленький, потому что не горит солнечный камень, – то ли его любимая игрушка, то ли святыня, то ли источник дохода… Ненависть сделала своё дело, и чтобы пролететь над миром, необязательно быть змеем – для этого есть колесницы, Вереско прав.
Крылатые кони теперь не испугаются тёмного бога… И пусть не на излёте зимы, пусть не холодной ночью… Неслышно бьют лёгкие копыта, шуршат крылья, похрапывают кони, вьются зелёные ленты – и несутся навстречу Времена (по нитям-паутинкам), мелькают миры и люди…
Полуженщина-полусова с часами в руках парит над воротами хстовского университета и более похожа на сбывшуюся мечту тёмного бога, нежели на явленное ему откровение. А впрочем – будущее изменится, если его изменять.
Вкус жизни на губах – терпкий, яркий…
Негодник в профессорской мантии развалился в инвалидном кресле на колёсах и пальцем указывает пожилому чудотвору, стоящему на приставной лестнице, куда повернуть сбитую ось солнечных часов. Пожилой чудотвор скоро вернётся в тишину книгохранилища и продолжит писать Историю Исподнего мира (вкус пожелтевших страниц на пальце), а профессор-инвалид вновь приступит к электрическим опытам, собрав вокруг множество студентов (вкус мела на грифельной доске).
Его, как мальчишку, за какую-то ерунду отчитает высокий старик с желчной гримасой, приклеенной к лицу (вкус едких лекарств и бальзамов), в нелепой островерхой шляпе, делающей его сутулую фигуру ещё выше, – наверное, ректор.
Вкус жизни – иногда обжигающий горечью, иногда молочно-сладкий… Удержать бы его на губах – насовсем, унести с собой туда, куда мчит крылатая колесница, увитая цветами и травами…
Заматеревший, раздавшийся вширь Государь на белокаменной стене осажденного Хстова, в дыму и грохоте пушек (вкус пороха и железа), и рядом с ним первый легат армии в ослепительно белом мундире – хромой сухоручка с повязкой через левый глаз.
Тёмный бог не узнал бы его, если бы не сорвал с времён тонкую полоску кожи и не увидел первого легата у порога особняка на Столбовой улице – и его красавицу-жену, приподнявшуюся на цыпочки, чтобы коснуться губами его щеки.
Вкус счастья… Не любви, не страсти – гораздо более важного единения двух людей, которого когда-то искал Зимич, да так и не нашел.
И ещё – примешанный к нему легкий привкус боли и страха, без которого вкус счастья был бы слишком пресным. И не надо было снимать кожу с времён, чтобы увидеть их восьмерых сыновей, крепких и основательных – в отца.
Тёмный бог не сразу заметил в них свое продолжение, и только потом понял: восемь. На смену восьмиглавому чудовищу идут восемь красавцев-юношей, воинов-героев.
И пока Государь выполняет данное обещание – очистить свои земли от злых духов, отнимающих у людей сердца, – воины Хстову нужней, чем сказочники.
* * *
Центральная больница Славлены была переполнена ранеными – многие пострадали во время наводнения и на пожарах в Славлене, многих чудотворы вывезли из пригородов (и продолжали совершать рейды по её окрестностям в поисках оставшихся в живых).
Инда отправил два больших грузовых вездехода на Речинские взгорья – в надежде, что погибли не все мрачуны, принявшие на себя первый удар Внерубежья.
Врачи сбивались с ног, не хватало коек (люди лежали и в широких коридорах больницы – иногда прямо на полу), санитаров, медикаментов. Наступали сумерки, но солнечные камни не зажглись, и на стенах коридоров и в палатах кое-как приспосабливали свечи, наспех изготовленные масляные лампады и даже факелы.
И только в одном отделении было тихо и малолюдно – пока. В том, куда доктор Чаян (выполнявший здесь обязанности врача общей практики и в некотором роде администратора) поместил Йоку. Там, где с гипсом на ноге лежал Града Горен. Там, где врачи подготовили места для оставшихся в живых мрачунов…
По распоряжению Дланы Вотана.
Выяснить, где теперь находится Вотан, оказалось нетрудно – он координировал действия чудотворов из пресс-центра Славленской Тайничной башни, находящегося на площади Царского Дворца, по соседству с Государственной думой.
На девять часов пополудни было назначено его выступление перед жителями Славлены – единственный представитель децемвирата в Обитаемом мире ковал железо, не дожидаясь, пока оно остынет…
Инда замер у большого окна и, поставив руки на подоконник, пристально всматривался в сгустившуюся темноту.
– Пожары ещё не потушили… – пробормотал он. – Вон как полыхает… Но Славлена стоит. Неэвакуированные уголовные заключённые, что добрались до Славлены, грабили брошенные дома, лавки, магазины, – впрочем, не только они. И если чудотворы с зажжёнными солнечными камнями подбирали пострадавших, то люди с факелами искали, чем бы поживиться.