Виновных, понятное дело, нашли и строго наказали. Однако в тот ясный весенний денёк, когда подъём грунтовых вод вызвал оползень берега и только что сданная под ключ девятиэтажка начала с грохотом расседаться и разваливаться на отдельные бетонные секции, мысль о том, что виновные будут со временем найдены и строго наказаны, как-то, знаете, мало радовала.
В повисшей на арматурных ниточках однокомнатке находились двое: сотрудница многотиражной газеты «За наш труд» Катюша Горина, вцепившаяся в косяки дверной коробки, и распушившийся взрывообразно кот Зулус, чьи аристократические когти немилосердно впивались в Катюшино плечо. Место действия было наклонено под углом градусов этак в шестьдесят и всё ещё подрагивало по инерции.
— Ой, мама… — осмелилась наконец простонать Катюша.
И ради этого она выстояла десять лет в очереди на жильё?.. Где-то за спиной в бетонной толще что-то оборвалось, ухнуло, и секция затрепетала. Зулус зашипел, как пробитая шина, и вонзил когти до отказа.
— Зулус!.. — взвыла Катюша.
Потом в глазах просветлело, и она отважилась заглянуть вниз, в комнату. В то, что несколько минут назад было комнатой. Стена стала полом, окно — люком. Всё пространство до подоконника скрылось под обломками, осколками, книгами. Телевизор исчез. Видимо, выпал в окно.
— Ой, мама… — ещё раз стонуще выдохнула Катюша. Легла животом на косяк и ногами вниз начала сползать по стенке. Лицом она, естественно, вынуждена была повернуться к дверному проёму. В проёме вместо привычной прихожей открылись развороченные до шахты лифта бетонные недра здания. И всё это слегка покачивалось, ходило туда-сюда. Зрелище настолько страшное, что Катюша, разжав пальцы, расслабленно осела в груду обломков. Скрипнула, идя на разрыв, арматура, и Катюша замерла.
— Вот оборвёмся к лешему… — плачуще пожаловалась она коту.
Не оборвались.
Кривясь от боли, сняла с плеча дрожащего Зулуса. Далеко-далеко внизу раздался вопль пожарной машины. С котом в руках Катюша подползла к отверстому окну-люку. Выглянула — и отпрянула. Восьмой этаж.
— Эй!.. — слабо, безо всякой надежды позвала она. — Эй, сюда!..
Висящая над бездной бетонная секция вздрогнула, потом ещё раз, и Катюша почувствовала, что бледнеет. Расстегнула две пуговки и принялась пихать за пазуху Зулуса, когтившего с перепугу всё, что подвернётся под лапу. «Надо выбираться, — выплясывало в голове. — Надо отсюда как-нибудь подобру-поздорову…»
А как выбираться-то? Под окном — восемь этажей, а дверь… Кричать. Кричать, пока не услышат.
— Лю-уди-и!..
Секция вздрогнула чуть сильнее, и снаружи на край рамы цепко упала крепкая исцарапанная пятерня. Грязная. Мужская.
Оцепенев, Катюша смотрела, как из заоконной бездны появляется вторая — голая по локоть — рука. Вот она ухватилась за подоконник, став ребристой от напряжения, и над краем рамы рывком поднялось сердитое мужское лицо. Опомнившись, Катюша кинулась на помощь, но незнакомец, как бы не заметив протянутых к нему рук, перелез через ребро подоконника сам.
Грязный, местами разорванный комбинезон. Ноги — босые, мозолистые, лицо — землистого цвета, в ухабах и рытвинах. Пожарник? Нет, скорее — жилец…
Наскоро отдышавшись, мужчина поднялся на ноги и оглядел полуопрокинутое шаткое помещение. Катюшу он по-прежнему вроде бы и не замечал. Его интересовало что-то другое. Он осмотрел углы, потом, привстав на цыпочки, заглянул в дверной проём — и всё это на самом краешке окна, с бездной под ногами.
Озадаченно нахмурился и с видимой неохотой повернулся к хозяйке.
— Где кот?
— Что? — испуганно переспросила Катюша.
— Кот, говорю, где?
Катюша стояла с полуоткрытым ртом. Видя, что толку от неё не добьёшься, мужчина достал из кармана металлический стержень и принялся водить им из стороны в сторону, как водят в темноте карманным фонариком. В конце концов торец стержня уставился прямо в живот Катюше, и землистое лицо незнакомца выразило досаду. Зулус за пазухой забарахтался, немилосердно щекоча усами, потом выпростал морду наружу и вдруг звучно мурлыкнул.
— Отдайте кота, — сказал незнакомец, пряча стержень.
— Вы… Кто вы такой?
— Ну спасатель, — недовольно отозвался мужчина.
— Спасатель! Господи… — Разом обессилев, Катюша привалилась спиной и затылком к наклонной шаткой стене. По щекам текли слёзы.
Мужчина ждал.
— Ну что мне его, силой у вас отнимать?
Катюша взяла себя в руки.
— Нет-нет, — торопливо сказала она. — Только с ним… Зулуса я здесь не оставлю… Только с ним…
Мужчина злобно уставился на неё, потом спросил:
— А с чего вы взяли, что я собираюсь спасать именно вас?
— А… а кого? — Катюша растерялась.
— Вот его… — И незнакомец кивнул на выглядывающего из-за пазухи Зулуса.
Шутка была, мягко говоря, безобразной. Здесь, на арматурном волоске от гибели, в подрагивающей бетонной ловушке… Однако это был спасатель, а спасателю прощается многое. Катюша нашла в себе силы поддержать марку и хотела уже улыбнуться в ответ, но взглянула в лицо незнакомцу — и обомлела.
Это было страшное лицо. Лицо слесаря, недовольного зарплатой, который смотрит мимо вас и цедит, отклячив нижнюю губу, что для ремонта крана нужна прокладка, а прокладки у него нет, и на складе нет, вот достанете прокладку — тогда…
Незнакомец не шутил. От страха Катюша почувствовала себя лёгкой-лёгкой. Такой лёгкой, что выпрыгни она сейчас в окно — полетела бы, как газовый шарфик…
— Я буду жаловаться… — пролепетала она.
— Кому?
— Начальству вашему…
— Сомневаюсь, — морщась и массируя кисть руки, сказал незнакомец. — Во-первых, начальство мое находится в одиннадцати световых годах отсюда, а во-вторых, когда вы собираетесь жаловаться? Через сорок минут будет повторный оползень, и секция оборвётся… Отдайте кота.
Внизу заполошно вопили пожарные машины. Штуки три…
«Сейчас сойду с ума», — обречённо подумала Катюша.
— Я вижу, вы не понимаете, — сквозь зубы проговорил мужчина. — Моя задача — спасение редких видов. А ваш кот — носитель уникального генетического кода. Таких котов…
— Ах, так вы ещё и пришелец? — нервно смеясь, перебила Катюша. — Из космоса, да?
Незнакомец хотел ответить, но тут над головой что-то со звоном лопнуло, секцию бросило вбок, и все трое (считая Зулуса) повалились в обломки.
— Отдайте кота, — повторил мужчина, с омерзением скидывая с себя полированную доску.
— А я?
— Что «я»?
— Но ведь я же человек! — шёпотом, как в лавиноопасном ущелье, вскричала она, еле удерживая бьющегося за пазухой Зулуса.
— Ну и что?
Цинизм вопроса потряс Катюшу до такой степени, что на несколько секунд она просто онемела. Потом в голове спасением возник заголовок её же собственной передовой статьи.
— Но ведь… — запинаясь, произнесла Катюша. — Главная ценность — люди…
Незнакомца передёрнуло.
— Ничего себе ценность! — буркнул он, поднимаясь. — Вас уже за пять миллиардов, и что с вами делать — никто не знает… И потом — перестаньте врать! Что за ценность такая, если её ежедневно травят дымом из мартена и селят в доме, готовом развалиться! Ценность…
— А разум?— ахнула Катюша.
— Что «разум»?
— Но ведь мы же разумны!
— Знаете, — устало сказал мужчина, — на вашей планете насчитывается четыре разумных вида, причём два из них рассматривают людей как стихийное бедствие и о разуме вашем даже и не подозревают…
Кажется, он и впрямь был пришельцем из космоса… Внизу всхрапывали моторы, клацал металл и страшный надсаженный голос орал команды.
— Как вы можете так говорить? — еле вымолвила Катюша, чувствуя, что глаза её наполняются слезами. — Вы же сами — человек! Мужчина!
— Э, нет! — решительно сказал незнакомец. — Вот это вы бросьте. Никакой я вам не мужчина. Я вообще не гуманоид, понятно? То, что вы видите, — это оболочка. Рабочий комбинезон. Технику нам, сами понимаете, из соображений секретности применять не разрешают, так что приходится вот так, вручную…
Он сморщился и снова принялся массировать кисть руки. В этот момент здание как бы вздохнуло, на стену, ставшую потолком, просыпался град бетонной крошки, в прямоугольном люке, как тесто в квашне, вспучился клуб белёсой строительной пыли. Высунувшийся из-за пазухи Зулус в ужасе жевал ноздрями воздух, насыщенный запахами катастрофы.
Катюша поднялась на колени и тут же, обессилев, села на пятки.
— Послушайте… — умоляюще проговорила она. — Пожалуйста… Ну что вам стоит!.. Спасите нас обоих, а?..
Такое впечатление, что спасатель растерялся. На землистом лице его обозначилось выражение сильнейшей тоски.
— Да я бы не против… — понизив голос, признался он и быстро оглянулся на окно и дверь. — Тем более вы мне нравитесь… Ведёте себя неординарно, не визжите… Но поймите и меня тоже! — в свою очередь взмолился он. — Вас вообще запрещено спасать! Как экологически вредный вид… Я из-за вас работы могу лишиться!
Несколько секунд Катюша сидела, тупо глядя вниз, на осколок керамики.
— Не отдам, — вяло произнесла она и застегнула пуговку.
— Ну не будьте же эгоисткой! — занервничал спасатель. — До оползня осталось тридцать минут.
— Вот и хорошо… — всхлипнув, проговорила она. — Втроём и грохнемся…
— Зря вы, — сказал незнакомец. — Имейте в виду: мне ведь не впервой. Больно, конечно, но не смертельно… Оболочка регенерируется, в крайнем случае выдадут новую… Кота жалко.
— Пришелец… — горько скривив рот, выговорила Катюша. — Сволочь ты, а не пришелец!
— Ну знаете! — взбеленясь, сказал спасатель. — Разговаривать ещё тут с вами!..
Он растянул по-лягушачьи рот и очень похоже мяукнул. В тот же миг Зулус за пазухой обезумел — рванулся так, что пуговка расстегнулась сама собой. Катюша попыталась его удержать, но кот с воплем пустил в ход когти. Вскрикнув, она отняла руки, и Зулус во мгновение ока нырнул за пазуху незнакомцу.
Не веря, Катюша смотрела, как на её располосованных запястьях медленно выступает кровь.
— Послушайте… — искательно сказал незнакомец. — Вы всё-таки не отчаивайтесь. Попробуйте выбраться через дверь. Там из стены торчит балка, и если вы до неё допрыгнете…
Катюша схватила полированную доску и вскочила, пошатнув свой разгромленный и полуопрокинутый мирок.
— А ну пошел отсюда, гад! — плача, закричала она.
Но то ли секция сыграла от её взмаха, то ли у спасателя была воистину нечеловеческая реакция, но только Катюша промахнулась и, потеряв равновесие, снова села в обломки.
— Ну, как знаете… — С этими словами незнакомец исчез в отверстом люке окна. Катюша выронила доску и уткнулась лицом в груду мусора. Плечи её вздрагивали.
— Предатель… Предатель… — всхлипывала Катюша. — Предатель подлый… Из пипетки молоком кормила…
Теперь ей хотелось одного: чтобы секция оборвалась, и как можно быстрее. Чтобы оборвался в тартарары весь этот проклятый мир, где людей травят дымом из мартена и селят в домах, готовых развалиться, где даже для инопланетного спасателя жизнь породистого кота дороже человеческой!
Однако тридцать минут — это очень и очень много. Всхлипы Катюши Гориной становились всё тише и тише, наконец она подняла зарёванное лицо и вытерла слёзы. Может, в самом деле попробовать выбраться через дверь?..
Но тут секция энергично вздрогнула несколько раз подряд, и на край рамы цепко упала знакомая исцарапанная пятерня. Всё произошло, как в прошлый раз, только землистое лицо, рывком поднявшееся над торчащим ребром подоконника, было уже не сердитым, а просто свирепым. С таким лицом лезут убивать.
— Давайте цепляйтесь за плечи! — едва отдышавшись, приказал он.
— Что? Совесть проснулась? — мстительно спросила Катюша.
Спасатель помолчал и вдруг усмехнулся.
— Скажите спасибо вашему коту, — проворчал он. — Узнал, что я за вами не вернусь, и пригрозил начать голодовку…
— Как пригрозил?
— По-кошачьи! — огрызнулся спасатель. — Ну, не тяните время, цепляйтесь! До оползня всего пятнадцать минут…
Пробуждение от кошмара часто сравнивают с выздоровлением после тяжелой болезни, но это не совсем так. Нет радости возвращения к жизни, есть просто ощущение, что самое страшное пока отступило. Но оно не ушло насовсем, оно тихонько ждет где-то рядом и еще обязательно вернется. Проснувшийся человек бродит в обрывках кошмара, чувствует тяжелым сердцем его близость и смотрит в мир с тоской. Ему дали отсрочку, но приговор будет обязательно исполнен, пусть и в другой раз.
Светка поежилась и поглубже влезла под одеяло. Жуткий, жуткий сон, от которого болела голова и саднило в сердце. Перед глазами стояло застывшее в мраморе Серегино лицо, и зловещая тишина среди могил, залитых лунным светом.
А потом была Варвара и ее собственная потрепанная физиономия в мутном зеркале шифоньера. Что они вчера пили? Светка села на кровати и попыталась вытряхнуть из памяти недостающие куски вчерашней ночи.
Пили они пиво и больше ничего. Не курили, таблетки не глотали. Пиво Серега купил в ларьке и открывал при них, на колесе обозрения. Что ж ее так вштырило-то? Но ощущение было скверное и никак не проходило, мертвые Серегины глаза с памятника мешали думать.
Она встала, глотнула воды и поняла, что чувствует себя сносно – никаких признаков бодуна не наблюдается. В зеркале шкафа тоже не было никаких отклонений: лицо слегка припухшее, но это нормально. Светка выдохнула и стала одеваться, размышляя о том, что ночной образ жизни до добра не доведет. В кармане джинсов обнаружилась пластмассовая крышечка от минералки, которой она промывала горло во вчерашней машине. И вот тут ее стукнуло.
В полутьме коридора она проскользнула мимо вечно открытой двери со спящим алкашом, еще успев удивиться, что он опять в отключке. Боковым зрением ей показалось, что в двери Алексея светилась щель, которая захлопнулась, когда она проскочила мимо.
Желба, как всегда, жарила семечки и гоняла кассеты по кругу. Сегодня у нее явно было романтическое настроение, она поставила Romantic Collection и наслаждалась любовными балладами. Можно было даже подумать, что она привела к себе дедушку, и теперь зависала с ним на пару. Но Светка решила не церемониться и заколотила в дверь со всей силы.
— Что такое? Пожар?
— Почти. Здрассьте. Который сейчас час?
Отодвинув плечом удивленную Желбу, Светка ворвалась вовнутрь.
— У меня к вам дело, очень срочное и довольно странное. Мне нужен телефон Сергея, с которым вы тогда у Джафара разговаривали.
Желба подняла брови.
— Так он, чай, твой дружок, не мой. Я у тебя должна телефон просить, а не наоборот.
Она присмотрелась, и лицо ее приняло обеспокоенное выражение:
— Натворил чего? Поматросил?
Теперь удивилась Светка:
— Что? Нет, но я узнала тут кое-что, что ему тоже нужно знать, причем немедленно. Это вопрос жизни и смерти.
— Ну-ну, я смотрю – ты бледненькая. Присядь на минутку, в ногах правды нет.
Желба достала из серванта две пыльных водочных рюмки, дунула в них и поставила на стол. Следом появилась бутылка дешевого коньяка.
— Давай хряпнем. На тебе лица нет, краше в гроб кладут.
В гроб… не отпускает ее кладбище. Светка хлопнула рюмку одним глотком и поняла, что надо срочно что-то предпринять. Горячий комок прокатился по пищеводу и взорвался в желудке. Выдохнув сивушные масла, Светка почувствовала, как тепло заструилось по рукам и ногам, согревая озябшие пальцы в босоножках. Несмотря на раскаленные сковородки в комнате несло холодом.
— Если вам ммм… нужна помощь, которую вы оплачиваете Сереге, вы куда звоните?
Желба ссыпала в кастрюлю очередную порцию семечек и поставила новую сковородку.
— Все тебе расскажи. Есть у меня телефончик, хоть и не приходилось особо им пользоваться. Сережа парень исполнительный, он лично с народом приходил поговорить, после чего проблем у меня не возникало. Но на экстренный случай номерок есть, — она снова разлила коньяк по рюмкам, — ты же понимаешь, что на очень экстренный?
— Это пипец какой экстренный случай!
— Даже интересно, что у вас случилось…
Пробираясь по полутемному коридору, они дошли до телефона. Желба достала малюсенькую записную книжечку и стала набирать номер, шикнув на Светку:
— Не подсматривай! Номер секретный.
Светка с готовностью отвернулась. Не нужен ей этот номер, ей надо просто сказать Сереге пару слов и убедиться, что он понял. Но Желба, даже не дождавшись гудков, внезапно повесила трубку.
— Что? Я не подсматривала.
— Я знаю. Пойдем отсюда. Снизу позвоним.
Она схватила Светку за руку и потащила вниз, на лестницу. Дверь Алексея, когда они проходили мимо нее, опять тихонько хлопнула.
— Так и не разговаривает со мной, хоть я ему ничего не сделала. Просто спросила, почему его подруга не победила в конкурсе.
— Это которая Маруся?
— Ну да. Он говорил, она гениальная была, могла вилами по воде рисовать, и на вилах цветы расцветали. Но с ней что-то случилось.
— Знаешь, — Желба зашептала в ухо, — что с ней случилось? Маруся эта какое-то панно рисовала для дома культуры или просто для дома, хрен знает. Но у них посадили профессора, а потом кто-то написал бумажку, что она была с тем профессором в близких отношениях, и отправилась она вместо конкурса по этапу.
— Какую бумажку?
— Маленькую. Но ее хватило, чтобы Маруся не только не рисовала, но и вообще с лица земли исчезла.
Светка удивилась:
— Это как вышло? Я тут ему недавно про двоюродного деда рассказывала, который по доносу сел, но это было сразу после войны. Маруся-то когда успела такое сделать?
— Примерно тогда и успела, — Желба взялась за телефонную трубку, — общежитие наше давно стоит, ты не думай.
— Алло… Алё, говорю… Здравствуйте, мне бы Сергея услышать. Михайленко. Это Клавдия Михайловна из общежития на Якорном. Дело есть, срочное.
Светка схватилась за трубку, вырывая у Желбы, но та не отдавала, и минуту они молча боролись, пока не застыли вдвоем, прижавшись ухо к уху. На той стороне слышались шаги, мужские голоса, потом кто-то взял трубку и сказал взволнованным голосом:
— Нет их. Никого нет, и… не будет наверное.
Светка замахала руками, мол, ложи трубку. Желба нахмурилась и осторожно спросила:
— А что случилось-то?
— Вы не знаете, что ли? О, господи, вы вообще кто?
Нет! Нет! Светка изловчилась и нажала на рычаг телефона.
— 12 августа. 12 августа сегодня. Вечер уже! Боже мой, я все просрала… Вообще все.
Она сползла вниз и села прямо на грязный пол, схватившись за голову.
— И вот что это сейчас было? Как я буду потом с ребятами объясняться? У них с чувством юмора не очень вообще-то.
— В том-то и дело, что вам больше не придется с ними объясняться.
Желба повесила трубку и подбоченилась:
— Сейчас мы пойдем ко мне, и ты все расскажешь.
На Бадалыке было тихо. Кладбище — оно большое и серое, как сам Красноярск, со стандартными памятниками и оградками. Нет истории, нет памяти, нет сентиментальных стихов на покосившихся надгробиях. Все стандартно и деловито, как на фабрике. Начиная от Аллеи Славы могилы убегают вверх по холму и там расплескиваются широким озером. Куда ни глянь, всюду железные или мраморные памятники, а между ними высоковольтными линиями тянутся оградки. Город, он и на кладбище город.
И только жирные черные вороны напоминают что-то исконно русское, кричат в небе гортанными голосами, словно залетели сюда с деревенского погоста да расселись на жидких тополиных ветках.
Как заходишь в ворота – сразу попадаешь на Аллею Славы. Думали из нее сделать почетное место для достойных жителей города. Но то ли жители недостойны, то ли место не почетное, но первую треть заселили бандиты. Чуть не полностью заковав землю в черный мрамор и гранит, они стоят в полный рост целыми бригадами – держат в руках бокалы да мобильники по кирпичу. А между плитами пробивается трава и крошит мрамор – все меньше тех, кто помнит этих молодых мужчин с одинаковыми датами смерти.
Но в бандитах есть даже что-то душевное. Вот дальше начинается вакханалия – на Аллее Славы лежат депутаты, краевые чиновники и лопнувшие на казенных харчах генералы. Люди пробегают мимо, плюются и спешат поскорее проскочить поганое место, сочувствуют одинокой бронзовой девушке, склонившейся над могилой Годенко.
Аллея Славы здорово заросла с того момента, когда Крайнов был на ней в последний раз. Он уже и не помнил повод, кажется, с работы кого-то хоронили. Как быстро тут все позаняли – помнится, когда ее только заложили, еще думали, а хватит ли у города почетных граждан, чтобы заполнить их телами длинную аллею.
Оказалось, хватает. И не поэтов-певцов-артистов, не ученых и ветеранов труда, а странных людей, которые прошли по краешку, но зато смогли оплатить два самых дорогих в своей жизни квадратных метра.
Крайнов остановился между бандитами и чиновниками. А ведь и правда, кто он? Бывший бык Юра из банды Мутовина или начальник управления благоустройства по Кировскому району города Красноярска Крайнов Юрий Владимирович? Он и сам не знал, и это в его ситуации было самое скверное.
Сегодня он пришел туда, где не был двадцать лет. Да, ровно двадцать, сегодня тот самый день. Крайнов постоял на аллее и неуверенно двинулся вправо: вроде бы где-то здесь было. Должно быть рядом с Аллеей, место тогда дорого стоило. Да, где-то здесь – он бродил и не замечал в густой траве восемь высоких черных обелисков.
А когда наконец нашел, то еле устоял на ногах. Все разрушается, но он не ожидал увидеть могилы своих товарищей в таком состоянии. Жесткая желтоватая трава пробивалась сквозь мраморные плиты, крошила их, откалывала куски и деформировала стальные конструкции.
Здесь никто не бывает – понял Крайнов. Давно никто не приходит, и стоят его друзья под дождем и снегом с непокрытой головой. Стоят и смотрят мертвыми глазами на город, который давно о них забыл. Да и он тоже хорош – за двадцать лет так ни разу и не навестил своего друга.
— Привет, Серый. Здорово, ребят.
Крайнов прошел в оградку, избегая смотреть на памятники. По центру стоял Виталий Семеныч, и на него смотреть было как-то особенно неприятно. Да и Серега с непохожим взрослым лицом его не радовал. В принципе, что может радовать в таком месте?
Солнце изрядно припекало, и надетый для приличия черный плащ был явно лишним. Юра снял его, заодно расстегнул пиджак, и хотел было бросить на гранитную скамейку, как увидел на ней скомканную тряпку. Нет, кто-то тут явно был, и был недавно.
Крайнов подошел ближе и увидел, что это кофта. Черная, с цветным накатом, местами облупившимся и облезлым. Явно не новая. А еще – знакомая ему по недавним фотографиям с внезапно появившейся девахой.
King Diamond. Юра не знал, кто это, но теперь он это название не забудет даже на смертном одре. И страхотную картинку с каким-то катафалком, несущимся на всех парах по непроглядной ночи.
Ноги странно ослабели, и он сел, все еще сжимая в руках балахон.
Кто ты?
Кто я?
Где мы все? И что с нами стало?
Августовское солнце описывало в воздухе большую дугу, прежде чем скатиться за горизонт и затеряться где-то в районе Студгородка. Сейчас оно висело примерно посередине, нагревая черную крашеную оградку и покрывая виски и лоб липким потом. Крайнов давно снял пиджак, закатал рукава рубашки, и старательно работал, вырывая траву вокруг могил.
У него не было совершенно никакой необходимости этим заниматься. Он мог сделать один звонок, и сюда тут же прибежали бы рабочие, все очистили и поправили. И он собирался его сделать – но только когда сам выполет траву. Именно он должен был это сделать. Сам. Здесь, на могилах его тогдашних братьев, память о которых уже исчезала из мира.
Память. Юра остановился и вдруг подумал, что поймал какую-то очень важную мысль. Память. Да, так и есть – Виталий Семеныча, Сереги, ребят уже двадцать лет как не было, и память о них потускнела. Мало того, он сам каждый день старательно трудился, чтобы ее стереть. Получается, он убивал своих друзей по новому кругу.
Память… память… Крайнов дергал жесткие стебли травы, и стряхивал на землю то ли пот, то ли слезы.
Желба слушала Светку молча, не перебивая.
— Знаешь, вторая дата напротив твоего имени – это на самом деле привилегия. Иногда несвоевременная, но все же.
И замолчала. Светка, мягко говоря, ожидала другой реакции. Она еще не осознала случившееся до конца, не поняла, что вчерашняя ночь, вероятно, была ее последним шансом. Потому что весь сегодняшний день она проспала.
Неужели Серега погиб? И Юра, и Миха, и Виталий Семеныч? Ну да, она, кажется, припоминала, что с Серегой что-то случилось. А может, и не случилось – просто она после школы потеряла его из виду, и, если честно, не уверена в том, что видела на Баладыке.
А если ее глючит? Все-таки она реально бухает уже несколько дней подряд. Да еще и своих проблем воз – хоть ложись и помирай. Страх, ощущение тупика и полная беспомощность захватили ее, как вчера в кабинете комендантши.
Несколько рюмок коньяка немного притупили тревогу. Ноги стали теплыми и тяжелыми, двигаться было лень. Светка сидела в ободранном кресле возле кухонного стола Желбы и наслаждалась чередованием потоков воздуха из окна и сковородок, сменяющих друг друга.
Приятная расслабляющая музыка, свет настольной лампы и треск жарящихся семечек. Тут уютно, и время как бы растворяется, не поймешь, какой сейчас год и что вообще происходит.
— Скажите… — Светка давно хотела спросить, но не решалась, — А как получилось, что вы увлеклись металлом?
— А что? Думаешь, я сумасшедшая?
— Мне просто интересно. Каждый, кто любит музыку, проходит свой путь. У меня свой был, у вас другой, и это больше имеет отношение к одиночеству, а не к сумасшествию.
Желба усмехнулась:
— Зря ты так думаешь, у меня и справка есть, с диагнозом «шизофреническое расстройство».
Вот это было неожиданно.
…у меня два сына было. Старший, Виктор – нормальный парень: школа, ПТУ, армия, потом завод. Женился, внука мне родил, Антошку. А младший, Валера, поздний ребенок. Витька уже жену домой привел, когда он в школе учился, так все вместе и жили — квартира у нас хорошая была, трехкомнатная. Знаешь, вроде у моих детей и отец и мать одни и те же, а все же разные они были. Витя крепкий, простой парень, мужик. А Валерка тихий такой, ласковый, долго за мной бегал, как приклеенный. Во дворе ему неинтересно, все бы с мамкой сидел да книжки читал. Хилый рос, болел часто, из рук все валится – встанет и мечтает о чем-то.
И вот, в старших классах его шлепнуло рок-музыкой. По жидким мозгам стукнуло, и сыночек мой совсем умом тронулся. И так был странный, а тут и вовсе пропал: на проигрыватель стал копить, потом на пластинки. Плакатами комнату завесил – позорище, да и только. Даже подработать пошел на почту, но не ради того, чтоб матери помочь, как Витька, а ради пластинок – тогда они продавались только у фарцовщиков и втридорога. Один пласт мог месячную зарплату стоить. Я, когда узнала, думала помру от злости – таким трудом эти копейки достаются, а он, говнюк, на что их тратит?
На него орешь, он молчит. Его колотишь – он утирается и опять молчит. Забивается в свою комнату, как зверек, и все слушает пластинки, отгораживается от нас. То ли дураками считает, то ли хрен поймешь. А мне-то перед людьми стыдно, ведь все видят, что у меня сын ненормальный. Он, говнюк, не только сам по себе бесполезный был, он еще и меня позорил!
Витька пытался его воспитывать, поколачивал, но все без толку. Валерка стал как привидение – худой, нечесаный, прошмыгнет иногда пожрать, а так все сидит взаперти, старается нам на глаза не попадаться. Будто мы враги ему. А мы единым фронтом выступили: я, Витя и Людка – проходу ему не давали, стыдили, пытались в разум привести, ибо негоже человеку с херней в башке жить. Дружно говорили: «постригись, выброси все это на помойку и начинай уже о жизни думать». Куда там!
Один раз Витя пришел с завода выпимши, а Валерка в своей комнате закрылся и пластинки крутит. Вроде и не громко, но, понимаешь, бесит. Витя ему раз в косяк стукнул, два стукнул, а потом осерчал. Дверь на раз выпнул, самого его рожей по батарее повозил, проигрыватель в окно выкинул, а пластинки об колено переломал. Все, до единой.
Я, помнится, смотрю, и дух захватывает – столько денег погибло, но и радостно, что слушать будет нечего. Не будет пластинок, не будет дури в голове, станет сын у меня нормальным, как люди вокруг.
Все Витька тогда переломал, все плакаты со стен ободрал, да самому Валерке вломил от души, сказал, чтобы этого дерьма больше в квартире не было. А Валерка бледный весь, как сейчас помню – поднимается по стеночке, трясется, в лице ни кровиночки. Чистый мертвец. Так и пополз, по стенке, по стенке – в ванную. Мы с Витькой думали — умыться, а он бритву раскрутил, лезвие достал опасное и как давай себя полосовать!
Кровь везде, крик, плакаты эти рваные…
Скорую вызвали. Они его в психиатричку увезли на пару месяцев, подлечить. Плохо, конечно, это ж навсегда клеймо, но уж лучше так, чем дураком жить. Я даже рада была, в комнате все прибрала, покрывало ему новое купила на кровать. А он даже не зашел домой, — из больницы, когда его выпустили, ушел неведомо куда.
Я его потом тут отыскала, Варвара дала ему комнату в общаге. После дурдома он совсем умом тронулся, меня матом обложил и едва не спустил с лестницы, когда я его пристыдить хотела. А что, я пришла и вижу – комната пустая, но пластинки уже снова собирать начал, будто и не лечился!
Хотела я опять дурку вызвать, но Варвара вмешалась. Сказала, что Валера свободный гражданин и жить может по своему разумению, пока внутренний распорядок не нарушает. Очень мне обидно тогда было, вот просто хоть не дыши, но ничего не поделаешь. Раз моей материнской воли на него нет, пусть живет отрезанным ломтем. Больше я к нему не пойду, и видеть его у себя не желаю. Он только смеялся радостно.
Стал Валера жить по-своему, со своими пластинками и плакатами. Только на деле это оказалось по черному квасить. Работать его особо никуда не брали, да и не рвался он. Включит музыку, глаза закроет, и живет себе в придуманном мире. Только беленькой заправляется периодически. Тут он и помер от цирроза, отсюда его в морг увезли.
Я, когда после его смерти сюда зашла, тут какой-то ужас был. Пустые стены и бутылки – вообще ничего нет. Он все продал, что мог продать, даже часть одежды с себя умудрился на водку обменять. Полуголым жил и не ел ничего, оттого и сгорел как свечка. Но пластинки свои, кассеты и плакаты не тронул! Ни одну не продал и не обменял!
Села я тут на пол, и меня накрыло. Это ж как надо было дорожить всей этой рухлядью, что выше своей жизни ее поставить! Мой сын практически от голода помер, но пластинки сохранил. Все цеплялся за что-то, будто оно ему пожрать давало. В целлофанчик пласты оборачивал, берег, подлюка, от пыли! Мать свою не берег, на людей наплевал, жизнь свою просрал, а это берег…
Думала я сжечь все к чертовой матери. Но не смогла, ведь кроме пластинок мне от него ничего не осталось. Какой бы он ни был, а все человек, что-то думал, чувствовал, дорожил пластинками этими треклятыми. Вспомнила, как он маленький был, все за юбку мою держался, как в школе полы дома мыл, чтобы я с работы в чистое пришла. Стыдно мне и тошно стало. Сын ведь мой, не украл ничего, никого не обидел, а сколько злобы во мне к нему было. Он как бы обманул меня, я себе сына намечтала, а он с той мечты спрыгнул. И мне его тогда придушить хотелось, уничтожить нахрен гаденыша!
Уничтожила. И чего я добилась? Сын умер, а пластинки остались. Нет его больше, в земле гниет, и правота моя нахрен никому не нужна. Пластинки Валеркины я собрала и привезла домой. Витя хотел выкинуть, но я сказала, чтобы и пальцем трогать не смел, раз я Валерку упустила, то хоть память о нем сохраню.
И вот как-то сижу я дома, Витька с Людкой на работе, Антошка в школе. А я убралась уже, наготовила и заняться мне нечем. То ли во двор спуститься, на лавке посидеть, то ли телевизор посмотреть – но ни того, ни другого не хочется. Достала я Валеркины пластинки и стала их рассматривать. Дюже страшными они мне показались, но и занятно было – что-то же он в них находил, во всех этих страхуевинах. Одну какую-то, которая мне на вид поприятнее показалась, я на вертушку поставила. Заиграла тарабарщина какая-то дерганая, аж обидно стало – из-за такого говна мой сын жизни лишился.
Поставила другую. Пошла в шкафу тряпки перебрать, а она играет себе и играет, вроде получше что-то, даже мелодию разобрать можно. Ладно, думаю, чего теперь уж… Так я и привыкла под Валеркины пластинки убираться. Одни мне больше нравились, другие меньше, со временем я их отличать научилась.
А потом и понимать стала. Музыка она ведь разная, но все равно говорит что-то: у кого-то мелодия такая, что душа в небо летит, и не удержишь ее, а у кого-то кач, энергия, движ. И столько в этом радости и свободы, что только успевай хватать! Я всю жизнь жила, как курица на скотном дворе: ходила, глазами в землю, все зернышки искала, а тут вдруг подняла взгляд, увидела небо и ослепла.
Я поняла, что мой сын в этом находил. И вот тут мне стало по-настоящему страшно: ведь я человека, своего, родного, сгноила за то, что он нашел себе отдушину. На фотографии его смотрела, думала – а если бы я его не трогала, он бы жил себе, институт закончил, может и женился бы уже. Мог бы фарцевать пластинками, это хорошие деньги, или просто работал инженером, да слушал в свободное время. Но главное – жил.
А пластинки кончились, все я переслушала и все уже выучила. И вот поперлась бабка в ларек звукозаписи за кассетами – благо их уже продавать стали свободно. Магнитофон у внука Антошки реквизировала и стала слушать что поновее. Сын мой Витенька со своей благоверной сначала удивились до крайности, а потом начали меня со свету сживать. Вот тут я и хапнула за Валерку полной ложкой, отлились кошке мышкины слезки: они и скандалили, и жалобы на меня писали в собес, и грозились повыкидывать все с пятого этажа.
Я смотрела на них и видела себя. Я такая и была, с красной потной рожей, брызгающая слюнями, ненавидящая. А за что? За музыку! Просто за музыку, которую я слушала, когда они на работе. Но не пристало бабке рок слушать, с ума она спрыгнула от потери сына. Горе, видать, разум затмило, и поехала бабуля кукушечкой – так мне сказали в психушке, когда они меня туда упекли.
Квартиру Витя на себя отписал, хоть не зря старался. А я из больнички вышла и прямиком сюда, к Варваре. Дай мне, говорю, комнату сына моего, буду тут жить. Вот и живу, семечками торгую, да музыку слушаю. А что, имею право – за него дорого заплачено.
Желба разлила оставшийся коньяк и подняла стопку.
— Давай, за Валерку выпьем. Он, получается, многое мне дал, целый мир открыл. А я его отблагодарила — свела в могилу, и исправить уже ничего не могу. Вечно это будет со мной, вторую дату я не заслужила.
Не хотелось Светке за такое пить. Она промолчала, но подумала, что пьет не за Валерку, а за то, что мечта сильнее человека, и нельзя ее уничтожить.
Желба потушила сковородки, но в комнате даже с открытым окном было душно. Затуманенный разум говорил Светке, что у нее было какое-то срочное дело, но она никак не могла вспомнить, какое именно. Они слушали Rainbow Rising по десятому кругу, и разговор давно затух. Желба явно клевала носом, и Светка решила, что пора и честь знать. Шатаясь, она выбралась из комнаты и встала посреди коридора.
Она ведь хотела найти Серегу. Точно. Надо спуститься вниз и идти его искать. Сейчас ночь, но это неважно – можно поймать машину и поехать в ресторан, вдруг они с Виталием Семенычем опять там гуляют. А если нет, можно попробовать съездить домой и постучать к Серегиным родителям. Они у него побухивают, могут и не спать. Уж они-то точно должны знать, где обретается их сын. Спьяну она и не вспомнила, что Серега вроде как погиб. Или не погиб? Нет, надо самой сходить, посмотреть.
Составив такой нехитрый план, Светка двинулась по коридору. Внизу царила тишина, консьержкина комната была закрыта. Спит, наверное, что неудивительно в три часа ночи. Железная дверь закрыта на ключ – Светка попробовала постучать в каморку, но ей никто не открыл.
Первый этаж был полностью пуст, двери в буфет и прачечную закрыты. Светка потыкалась везде, покрутила ручки, прежде чем до нее дошло, что из общаги она не выйдет. Надо ждать утра.
Разум говорил ей, что четыре часа погоды не сделают. Если сейчас три, то в семь дверь точно откроется. Даже раньше должна открыться, есть же люди, которые работают с раннего утра. Надо просто успокоиться и подождать. Да и искать Серегу проще днем, а не ночью, когда все нормальные люди спят.
Она поплелась наверх, к себе. Сейчас она не станет ложиться, чтобы снова не уснуть. Возьмет какую-нибудь книжку и почитает пару часиков, заодно и на рассвет посмотрит. Похоже, дневного света она не видела с тех самых пор, как ушла из дома.
В комнате было тепло, несмотря на открытое окно. Светка зажгла лампу, села в кресло и задумалась. История Желбы произвела на нее тяжелое впечатление, наслоившееся на вчерашние события. И все бы ничего, но ощущение нереальности происходящего здорово нервировало. То ли она сошла с ума, то ли спит, то ли вообще никогда не приходила в себя, и сейчас уныло блуждает по закоулкам своего сознания.
Вчера она словно прошла сквозь прореху в ткани и оказалась на полчаса в другой реальности, которая смутно помнилась ей как тяжелая, безрадостная и унылая. В нетрезвой голове бродили странные мысли, что все это уже было – осыпающиеся могилы братков с прорастающей травой, свое потрепанное лицо с глазами, в которых безошибочно читался возраст. Это была целая жизнь, от которой хотелось сбежать сразу же и навсегда, потому что она, как младший сын Желбы, не оправдала ожиданий.
И ей, кажется, удалось. Ведь здесь, в общаге, она жила так, как и хотела – у нее были друзья, приключения, тусовки какие-то. Она была свободна, могла спать целый день и просыпаться только ночью. И все же было в этом что-то странное.
Сидя в кресле, Светка твердо решила дождаться рассвета. Она шкурой чувствовала, что ей необходим дневной свет. Она устала от тусклых ламп, мутных отражений и постоянного мрака за окном. Ей нужно увидеть трезвую и четкую картину происходящего, найти Серегу, объяснить ему про кладбище. И… позвонить уже матери.
Что самое интересное, проснулся я с первыми лучами бело-голубого солнца, как по будильнику. И ощущал себя донельзя бодрым и до неприличия по неведомой мне причине радостным, чего нельзя было сказать о суккубе.
Неподалеку от защитного купола, на протоптанном нами за неделю невеликом тракте иглобрюхая суккуба мирно спала. Суставчатыми лапами – всеми восемью – она трогательно обернулась вокруг найденной ею на земле крепкой толстой палки, членистые усики-вибриссы аккуратно сложены вокруг пасти в изящный геометрический узор, фасетчатые восемь глаз затянуты пленочкой.
Вот такое я, пожалуй, впервые видел. Как спят крупные инсектоиды, есть ли у них веки, снятся ли им сны – половина вопросов отпала сама собой, когда во сне зверь нервно подернул кончиком хвоста, и судорожно сократились в погоне за кем-то невидимым конечности.
Я осторожно лег на землю и включил запись на визоре – упустить уникальное зрелище, это ж надо быть совсем бесчувственным к природе и жизни человеком. Таким – в позиции бесконечного наблюдательного умиления, лежащим на животе и подпирающим голову ладонями – меня и нашел Тайвин. Откинув полы халата, чтобы не испачкаться, он приземлился на землю рядом со мной и негромко заметил:
– Она вас вчера укусила.
Я, ни слова не говоря, утвердительно кивнул. Да, укусила. С кем не бывает. Не обижаться же на нее теперь.
– Как вы себя чувствуете?
Я, не поворачивая головы, чтобы не останавливать запись, ответил:
– Замечательно. Только нога немножко побаливает. Та, которая укушенная.
– Понятно, что не здоровая. Опишите мне, как действует яд суккубы.
Я призадумался. Особенностей я никаких не заметил, впрочем, мне и сравнивать было не с чем – до вчерашнего случая я только хвостом от ложной скорпикоры получил по первое число порцию здешних ядов. Так что я честно признался:
– Вы знаете, Тайвин, тут уместно будет только одно слово – мгновенно. Она меня за ногу тяпнула, я отрубился. В общем-то, все. Вы мне лучше расскажите, какого, собственно, ляда мы все тут делаем на экваторе, потому что лично я не вижу никаких предпосылок почти полным составом сюда тащиться. Лики эти, излучения – мне кажется, чушь собачья.
Ученый, я заметил краем глаза, смущенно потер висок указательным пальцем. Его, видимо, тоже ситуация несколько удивляла, как и меня. Столько ждать, нагнать интриги, попытаться протащить ящик оружия – чтобы что? Мифическое излучение ловить и спутниковые снимки через лупу рассматривать?
– Давайте так, – начал штатный гений издалека. – Излучение, о котором они говорят – типичный пример изучения перспективного участка методом нейтронного анализа. Говоря простым языком, породу облучают нейтронами и смотрят на ответный поток. Если нейтроны сильно замедлились – там что-то интересное. Излучение, Честер, порождает не порода, разве что там есть слабая радиоактивность от примесей урана или тория, а наши, условно говоря, друзья. А нам говорят, что излучение, напротив, идет от руды. Короче, я подозреваю, что «Апостол» пытается замаскировать точную разведку высокообогащенных залежей редкоземельных металлов под типичный этап региональных геологоразведочных работ.
– Какие они нам друзья, – фыркнул я. – Если я не ошибаюсь, редкоземельные металлы сейчас валюта похлеще нефти или газа. Эти хоть водородом заменить можно.
– Именно, – подтвердил ученый. – Именно. Килограмм иттрия или диспрозия сейчас дороже золота или платины. Я уж молчу про неодим или самарий. А за кражу оксидов лютеция правительство голову оторвет. Вся космонавтика сейчас на чем? На резонансе. А резонансный двигатель на сплавах с добавлением лютеция держится, без него шаттл сгорит к чертям в римановом пространстве, а не привезет вас на другой конец галактики.
– То есть мы имеем дело с настоящим промышленным саботажем? Попытка подкупа должностного лица, стремление увести у правительства из-под носа ценный ресурс… Слушайте, ну не хватает для ровного счета еще какого-нибудь косяка с их стороны, чтобы я предпринял более активные действия. Мы же не можем пока доказать их злобные намерения? – с энтузиазмом поинтересовался я. Мне всегда казалось, что поимка преступников – дело полиции и военных, а потому околодетективная близость к чему-то будоражащему воображение и кровь оказалась для меня необычайно притягательной.
Одно дело – защитный купол чинить, колонистов оберегать, экспедиции охранять или, на крайний случай, туристов обнаглевших взашей выгонять да браконьеров по диким степям отлавливать, пока их не съели, а тут – может быть, целый заговор! Я был в полнейшем щенячьем восторге пополам с тревогой.
– Не можем. Надеюсь, вы понимаете, что при использовании права вето вы перейдете дорогу крупнейшей корпорации Ассоциации промышленности Пяти миров? – с некоторой наигранной ленцой спросил меня ученый.
– Да я об этом как-то не задумывался, если честно. А что они мне могут сделать? Если мы докажем эпизоды преступного умысла, то решение удалить «Апостол» и запретить им промышленную активность на территории колонии будет обоснованным, как ни крути. Пусть там в других колониях себе локти кусают, а сюда не суются. А в то, что у синдиката поднимется рука на вас или на меня, я вам, признаться, не верю. Организованная преступность? В наше время?
– А в какие времена ее не было? – философски возразил мне штатный гений. – Вы чрезвычайно заблуждаетесь, думая, что человек когда-нибудь не будет жаден до власти, денег, славы и благ цивилизации, желательно побыстрее и чтоб ничего за это не было.
– А может, я идеалист по натуре. И мне хочется верить, что с течением времени человечество нравственно развивается и становится более высокоморальным по своей сути и поступкам? – несколько уязвленно отметил я.
Ученый в ответ только едко хмыкнул.
– Хотел бы я себе вашу наивность, Честер. Смотрите, просыпается.
Я, увлеченный разговором, совершенно позабыл про спящее неподалеку животное. Между тем суккуба, сладко потягиваясь, осторожно распрямила лапы и бодро порысила в мою сторону.
– Я что, по-твоему, похож на невинно убиенный трупик, и меня можно жрать? – изумился я. Суккуба, понятное дело, ничего не ответила, но настойчиво ткнулась мордой в радужную пленку защитного купола. Слой нанитов мигнул, разошелся разноцветными едва заметными волнами по всему куполу, не пустив зверя, и тот принялся озадаченно ощупывать преграду членистыми вибриссами.
– Вот и что с тобой делать, красота насекомая? – спросил я у иномирного создания природы. Суккуба сначала отпрыгнула в сторону, но, убедившись, что я не нападаю, в ответ что-то мелодично зашипела. – Ах вот как ты заговорила, душа моя. Ну, подойди поближе.
Как по заказу, тварь двинулась обратно, и мы, разделенные тонкой пленкой нанопротекторной защиты, с интересом уставились друг на друга. О чем думала суккуба, я не знал, но мне было и страшно, и невероятно увлекательно рассматривать ее с расстояния в пару десятков сантиметров. Я аккуратно коснулся пальцем пленки в том месте, где ее касались вибриссы животного, и, конечно, скользнул без всяких препятствий по жесткому хитину. Класс!
Суккуба, донельзя возмущенная моей бесцеремонностью, яростно оскалилась и рванула вперед – конечно, безрезультатно. Тайвин, наблюдавший наше близкое знакомство, с усталым вздохом высказался:
– Вам бы руки оборвать, Честер. А если снова укусит?
– Не успеет, – отозвался я. – Для этого ей надо голову развернуть, у нее обзор не очень удобный. Насекомые же дальнозоркие?
– Близорукие, – поправил меня Тайвин. – Это кошка ближе своих усов ни пса не видит у себя под носом, а суккуба – чрезвычайно высокоорганизованный инсектоид. Я полагаю, что она может управлять омматидиями по отдельности.
– Чем-чем?
– Простыми глазками, из которых сложена фасетка. Каждым отдельно. У нее мир состоит из кучи точек обзора, как у вас в кабинете голограммы можно со всех точек, где дроны связи установлены, транслировать. Приближать, объединять, разделять, удалять… Понимаете?
– Вполне.
– Так что, судя по всему, животное рассчитывало на вашу несознательность, и протяни вы руку чуть дальше…
– Я понял, – с легким раздражением прервал я ученого. – Ну, когда я еще смогу живую суккубу по усам погладить?
– Ничему вас жизнь не учит, – покачал головой штатный гений. – Давайте лучше мозговой штурм проведем на предмет как нам дальше работу выстраивать.
Я вздохнул, с сожалением поднялся на ноги – суккуба тоже разочарованно отпрыгнула в сторону и скрылась в густой траве неподалеку от тропы, и оттуда раздалось курлыканье и недовольное шипение. Обидели мышку, нагадили в норку, завтрак в виде меня отобрали. Но решать проблему все равно было необходимо, и я нехотя поковылял вслед за ученым в наш жилой модуль-блок.
Ребята уже встали и с сочувствием поглядывали на мою забинтованную конечность. Мы удобно разместились в общей гостиной, заняв всю раскладную мебель вокруг стола, на который примостился, слегка помахивая укушенной ногой, я, вожделенно принюхивающийся к чашке с кофе.
– Итак, что мы имеем, – авторитетно начал Тайвин. – Суккуба, как выяснилось, на парализант практически не откликается. Это феномен интересный, но заострять на нем внимание сейчас не будем. Главный вопрос – как обезопасить экспедицию от ее нападения или нападения других представителей данного вида.
Я чуть откашлялся, и взоры первопроходцев, аналитиков и ученых перекрестились на мне.
– Тайвин, не отнимайте у меня лавры руководителя экспедиции, пожалуйста, – пошутил я и продолжил его мысль. – Итак, давайте думать, что мы в силах предпринять, чтобы нам суккуба сапоги не пооткусывала?
Роман поднял руку, и я предоставил ему слово.
– Может, заманим ее в ловушку и попробуем бронебойными?
– А как? – поинтересовался я.
– Что может заинтересовать суккубу? – первопроходец переадресовал вопрос ученым. Лаборанты Тайвина переглянулись, немножко пошептались между собой, тронули ученого за плечо. Я отметил, что гений нервно дернулся, явно не желая принимать советов и замечаний, лаборанты же неуверенно отпрянули назад. Это полностью его дело, конечно, как выстраивать линию руководства и взаимоотношения с подчиненными, но на заметку я наблюдение взял. Пригодится.
Ученый ответил:
– Пока суккуба больше всего заинтересована в нем, – и показал взглядом в мою сторону. – Это как надкушенный бутерброд, и вряд ли животное так скоро о потенциальной еде забудет.
– Та-а-ак, – протянул я. – И вы предлагаете мне стать живой приманкой и на меня, как на этот самый бутерброд, суккубу из кустов выманить и пристрелить?
Первопроходцы хихикнули, и Уилл высказался за оперативников:
– Не, не вариант. Нам наше начальство еще чем-то дорого. И вообще, я сегодня с левой ноги встал. День неудачный будет, примета такая.
Тайвин поморщился – об особой любви Уилла ко всяким народным приметам, суевериям и поверьям все знали, но ученый, будучи человеком науки до самой последней маленькой косточки в его субтильном организме, любую ссылку на эзотерический подтекст воспринимал в штыки. Роман, Серж и Марк согласно кивнули, то ли соглашаясь с постулатом о левой ноге, то ли заступаясь за меня.
– Вообще я не против, – доверчиво сообщил я окружающим. – Если на меня можно будет отловить зловредное создание, то…
– И речи быть не может! – Берцу категорически не понравилось даже предположение о возможной авантюре с инсектоидом.
– А вы знаете, – внезапно подал голос один из рыжих, по традиции Ан. – Идея неплоха. Можно было бы поймать пентапода и его сделать приманкой, но это значит выйти за пределы купола. А там ты сам станешь добычей. Так что… – Чингиз молча согласно кивнул, подтверждая выводы брата.
– Охотник, который охотится за добычей для другого охотника, пока тот охотится на него? У меня сейчас мозг сломается, – посетовал я. – Может, действительно сделаем схему попроще? Тайвин, у вас есть примерно хотя бы представление о том, куда надо влепить суккубе иглу, чтобы она загнулась? Ну там, может, нервный узел какой-то поближе к шкуре, или броня на заду потоньше.
– Лучше. – Тайвин сделал небольшую паузу, убедился, что все внимание досталось ему и организовал нам небольшой ликбез: – Нервное строение инсектоидов имеет определенную анатомическую корреляцию с земными жесткокрылыми. В частности, у той же суккубы вместе с хорошо развитым надглоточным ганглием, который практически можно назвать мозгом, есть и подглоточный. Это крупный нервный узел, отвечающий за иннервацию передней части тела и мускулатуры головы животного.
– То есть, грубо говоря, если попасть в него, суккуба не сможет кусаться, и передние лапы у нее отнимутся? – переспросил я.
– Примерно так, да. И это самое уязвимое место. – Тайвин развернул перед нами голограмму анатомического строения суккубы и увеличил обозначенную точку. – Смотрите, в этом месте пластина нижней челюсти сходится с защитной горловой пластиной, но между ними есть мягкое сочленение. И если туда умудриться попасть, то стандартной иглы вполне хватит, чтобы ткнуть прямо в ганглий.
– Живодерство какое-то, – передернуло меня. – А потом что?
– А потом, если она на задних парах лап в кусты не упрыгает, можно бронебойным в глаз. Хорошая суккуба – мертвая суккуба, – подал голос Марк.
– Жа-а-алко, — протянул я. — Неужели нельзя как-то без смертоубийств обойтись, а? Ну, там, усыпить ее как-то, может, ловушку устроить и поймать, чтобы не надоедала, а потом перед возвращением выпустим?
В этот момент мне стало немножко неуютно, хотя вру, множко – воцарилось многозначительное молчание, в гнетущей тишине которого я практически услышал витающее в воздухе «и все-таки редкостный слабоумный идиот». Я печально посмотрел на забинтованную и все еще ноющую ногу, на коллег, вздохнул и тяжело признался:
– Да понял я, понял. Вы правы.
Берц с довольным видом кивнул и, как ни в чем не бывало, продолжил обсуждение.
– На чем мы остановились? А, да. Чез, если тебе так приспичило в очередной раз погеройствовать, имей в виду, я не за. Но лучше ты поучаствуешь в обезвреживании суккубы, чем будешь пытаться ее поймать или усыпить. Согласен?
Мне ничего не оставалось, кроме как смиренно кивнуть, подтверждая свое согласие на участие в авантюре века – попытке укрощения строптивого зверя. В конце концов, если мы не прикончим несчастное создание, ей ничего не стоит донести до гнезда сведения о том, кто и где ее обижал, и тогда мы получим не одну заинтересованную особь, а пару десятков. Очень злых и намеренных устранить угрозу.
Судя по лицам первопроходцев, они тоже как-то не задумывались о поведенческих особенностях инсектоида и не вспомнили о непреложном и крайне удручающем факте: суккубы предпочитают селиться небольшими колониями, в несколько десятков животных, и при опасности для гнезда будут атаковать. Силу свою они знают, ареал охраны гнезда распространяется на несколько километров в радиусе от него, а ориентируются они по следу из феромонов, оставленных ранеными соплеменниками. Ох и сложный же инсектоид… по виду – помесь ежа и гепарда, по пищевому поведению – то ли паук, то ли игуана, а стая ведет себя как что-то среднее между львиным прайдом и ульем шершней, разве что матки у них не наблюдается. Хотя… нос в гнездо суккуб я еще никогда не совал, и не рвался, что бы обо мне ни думали мои подчиненные и сослуживцы. Мне жизнь еще дорога чем-то.
Я с совершенно невинным видом поинтересовался:
– А кто-то помнит про особенности гнездования суккубы?
Сослуживцы воззрились на меня как на прорицателя – похоже, я был прав, и ребята просто вовремя не вспомнили о некоторых деликатных моментах из жизни этих удивительных животных. В большинстве своем – лаборанты Тайвина недвусмысленно переглядывались. И я еще раз отметил про себя: надо бы поговорить. И с ними, и с Тайвином. Ладно уж, не в свою юрисдикцию залезу, но мелочей не бывает – и порой не вовремя сказанное, и тем более несказанное слово могут кардинально изменить ситуацию, а вот в позитивную или негативную сторону – покажут только практика и время.
– Значит, решили, – хлопнул я себя по колену. – Я иду светить перед суккубой вкусняшечкой в виде еще не откушенной до конца ноги, вы садитесь по кустам, изображаете безмолвную картошку и в нужный момент стреляете. Постарайтесь по мне, что ли, не попасть. Что у нас по броне?
Берц почесал затылок, прикидывая ресурсы, и отчитался:
– Тяжелой брони остался один комплект. Твой. Его мы на тебя натянем, а нам и облегченного варианта хватит.
– Да-а-а, на будущее придется учесть, с собой берем по два сменных комплекта, а не по одному, – я не порадовался перспективе носить так мной нелюбимую тяжелую экзоброню, но выбора точно не было. Запасные варианты личной брони были давно и прочно подогнаны под индивидуальные особенности первопроходцев. И надевать чужую броню – все равно что зубную щетку у сослуживца стырить – мало того, что некрасиво, так еще и абсолютно непрактично и негигиенично.
– Кто ж знал, сколько лет работаем, еще не было случая и просто так броню менять, а поди ж ты… – развел руками Уилл.
– Когда пойдем? – с энтузиазмом поинтересовался я, Берц только головой покачал, мол, все тебе не терпится.
– Сначала давайте детали обсудим и схему начертим. – Суровый непреклонный Роман — это нечто, когда он вот так отрубает фразы, лучше не спорить.
И мы принялись до хрипоты детализировать план захвата суккубы, не заметив, как бело-голубое солнце перевалило за полуденную линию и медленно начало клониться к горизонту. Очнулись мы только один раз, когда Алан лично пришел поинтересоваться, чем мы таким заняты – а мы и его в оборот взяли, мозги лишними не бывают, вдруг его экономическая жилка подскажет что-то полезное.
Свой первый выход в пространство Шестого мира я провалил. Правда, мир был иллюзорный – никто без дополнительной подготовки нас пускать в его стеклянные дебри, разумеется, не стал, и тренировочные выходы проводились в спортзале, на базе голопроекции пространства вокруг части.
Проваливал я и все последующие. Куда бы меня ни ставили – во главе группы, в середине или, тем более, в конце, я все время отвлекался. Вместо того, чтобы держаться в сплоченном коллективе, способном отразить опасности мнимые и настоящие, я фокусировал внимание не на своих коллегах по тренировке, а на мире вокруг.
В результате откуда-нибудь сбоку или сзади выбегала странная игольчатая гепардоподобная зверюга размером с хорошую такую псину и сосредоточенно грызла парней, пока я в стороне упоенно рассматривал какую-нибудь мелочь.
Мешало мне чуть более чем все – и необходимость облачаться в тяжеленную экзоброню, защищающую от всего на свете, и обвешиваться боезапасом, и куча инструкций по безопасности, а также протоколов действий на каждый чих, и наполнение групп.
Почему-то высокое начальство считало, что по чуждому миру люди обязаны ходить гуськом и не менее чем ввосьмером, мне же казалось, что так мы только тратим время на ненужный присмотр друг за другом вместо прямого дела, ради которого нас и готовили – изучения мира. Выходу к двадцатому я научился сдерживать свои порывы сбежать в сторону, чтобы глянуть во-о-он на ту тварюшку, но чувствовал себя как потухающий фитиль свечи.
Соблюдение правил убивало суть соприкосновения жизни углеродной и кремнийорганической, и я физически чувствовал давление шор, которыми мы сами себе закрывали глаза. Я был совершенно не против правил и инструкций, но против их количества и того, что они должны идти перед нами. Получалось, что не мы первопроходцы, а бюрократия, идущая впереди и немного поперек, как водится.
В конце концов я не выдержал. После очередной имитации выхода, столь же бессмысленной и душной, как и предыдущие – мы просто ходили по кругу, пытаясь не быть съеденными или укушенными виртуальным зверьем, – я подошел к Роману, и спросил:
– Роман, а когда нас все-таки собираются в реальный мир выпустить?
Астродесантник оценивающе посмотрел на мою унылую физиономию и с легким оттенком сожаления сказал:
– Тебя, Честер, вполне может статься, что и никогда. – Я еще больше приуныл, понимая, что от того, какие результаты я даю на этих тренировках, зависит моя будущая карьера внутри программы – или вне ее. Но переломить собственную природу я никак не мог и, признаться, не хотел.
– Понятно, – грустно произнес я.
Роман ободряюще похлопал меня по плечу и заметил:
– Ты держишься молодцом, признаться, я думал, у тебя будет больше проблем научиться следовать приказам.
Я опустил плечи, в полной мере осознав, что такой навык я не приобрету, наверное, никогда. Роман, внимательно за мной наблюдавший, вдруг спросил:
– А что бы ты хотел изменить?
Я задумался и честно ответил:
– Во-первых, нас должно быть меньше. А то мы как детсад на прогулке: один потерялся, пока первого нашли – второй теряется. Во-вторых, нужно снизить количество предметов. В этой амуниции только путаешься, пока нужное нашел – тебя уже укусили. Или съели. Ну и, конечно, надо перераспределить роли.
– Это как? – Заинтересовался астродесантник.
– Смотри, – я сел на любимого конька: рассказать свое мнение, пока меня слушают. Это я любил, умел, практиковал, и заткнуть меня теперь будет сложно даже Роману. Группа встала за мной и стала беззастенчиво подслушивать, я и рад был стараться. – Вот у нас есть ведущий. Он что делает? Дает направление, куда идем, указания, что делаем, тормозит по своему усмотрению и прочее, что положено. Мы, значит, гуськом за ним, а в конце тоже контроль – замыкающий. То есть мы привыкли, что колбаской вытянемся и идем, вперед смотрим и немного по сторонам. А тут зверье какое?
– Сферическое, я бы сказал, – раздался голос из-за спины. – И что ты предлагаешь?
Я не стал оглядываться, этот чуть заметный восточный акцент я знал: Алистер, или, как мы его звали, Али. Как и любой выходец восточных агломераций, он не терял рассудительности и терпения до последнего, зато если доведут…
– Надо перестроить мышление земного двуглазого человека под мышление многоглазого сферического хищника, – воодушевился я. – Мы же как идем? Как зебры в поисках льва. А надо – как часть пространства, опасная такая часть. Миру надо доверять, и тогда он доверится нам. – Я тепло улыбнулся, представив, что смог бы действительно прикоснуться к странным полупрозрачным стеблям хрупкой травы, увидеть воочию неземные создания Шестого мира и тем более понаблюдать за ними не в пробирке, а, так сказать, in vivo.
– И тогда первым съедят тебя, доверчивый ты наш, – а это Макс. Она никогда не упускала случая попикироваться со мной.
– Ма-а-акс, – с прозрачным укоризненным намеком промолчать протянул я. Не подействовало, кто бы сомневался.
– Не, ну а что? Я разве что-то не то сказала? – сделала честные глаза девушка.
– То, то. – В спортзал чеканным шагом вошел полковник, которого мы уже хорошо знали – руководитель базы первопроходцев и ответственный за реализацию и обеспечение программы подготовки. – Вы, Честер, лучше бы поучились работать в команде, чем сказки про мир рассказывать.
Он меня недолюбливал, и я отлично представлял себе, за какие провинности – все умение следовать указаниям у меня мгновенно выветривалось, как только я видел сферическую или дискообразную зверушку. И это только проекция, что же будет, если меня в поле выпустить? Я и сам не мог прогнозировать свое поведение.
– Вы элемент хаотический, вносите деструкцию в работу группы, инструкций не соблюдаете, вооружение знаете плохо, постоянно отвлекаетесь, – перечислил он мне все мои недостатки, о которых я и так прекрасно знал. – Поступим следующим образом. Если сможете завтра пройти пробный выход без замечаний – я дам вам шанс.
И удалился. Группа загомонила, а у меня неприятно засосало под ложечкой – даже в последнее время, когда я уже почти подчинился своду правил, нареканий по моему вкладу в работу группы хватало с избытком.
Больше я в этот день ни с кем старался не спорить, пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться. Наконец, наступило новое прекрасное утро, и мы снова пришли в ненавистный уже спортзал.
***
– Как вы думаете, он справится? – Тайвин за прошедший месяц успел достаточно хорошо изучить потенциального коллегу, наблюдая за его тренировками и коммуникацией, и начал даже переживать за рыжеглазого.
– Не думаю, – седовласый джентльмен откинулся в дорогом кожаном кресле, одном из немногих предметов роскоши, что он непрестанно возил с собой в длительные поездки, и закурил сигарету. – Не того типа человек. Такие, как Честер, не могут переломить себя. Если он уверен, что концепция работы команды построена неверно, он даже при предельной для себя концентрации в определенный момент отпустит вожжи и сделает так, как ему покажется верным. Или просто критически ошибется. Здесь два выхода – переделать схему выхода под него, или…
– Да, понимаю. – Тайвин досадливо вздохнул. С Честером жизнь на базе была намного разнообразнее, его непредсказуемость и обобщающая все категоричность мыслей, порой наивная, но достаточно интересная и свежая, вносила толику беспорядка в организованную рутину.
– А вы бы хотели с ним работать? – седовласый испытующе посмотрел на ученого. И тот не мог не признаться сам себе, что хотел бы.
– Да, хотел. С ним хотя бы интересно.
– Я не понимаю, как реализовать его потенциал, – не обращаясь ни к кому, в пустоту произнес джентльмен. – Он сильный лидер, неплохой боец, живой, любопытный, доверяет интуиции – то, что нужно для программы первопроходцев. Что ему мешает…
– Да вы и мешаете, – хмыкнул Тайвин. – В смысле, не лично вы, а все вот это. – Он неопределенно махнул рукой. – Правила, правила… У меня вот правил нет, кроме базовых законов мироздания – и я прекрасно себя чувствую.
– Мы не можем рисковать, – печально проговорил седовласый. – Слишком много времени и сил вложено в каждого. Не хватает того, чтобы группу сожрала первая попавшаяся им на пути скорпикора из-за того, что Честер побежал химерок рассматривать. Проще отослать его назад и найти другое применение его талантам.
Ученый ощутил, как в нем подымается волна протеста – мысль отказаться от беспокойного парня с кошачьими глазами ему не нравилась категорически. Он не мог понять причину своей эмоциональной реакции, и от этого еще больше бесился. Но вдруг успокоился и просветлел.
– А давайте так. Если он провалит завтра пробный выход – а он его провалит, мы оба это знаем – вы дадите ему возможность выйти наружу. Одному. Я как раз одну интересную вещь за казармой организовал. – Тайвин с хитринкой взглянул на седовласого, приглашая присоединиться к авантюре в духе обсуждаемого субъекта.
– А давайте, – задорно согласившись, родоначальник и руководитель инициативы первопроходцев как будто помолодел сразу на пару десятков лет. Ему тоже была неприятна мысль отправлять Честера на Землю и исключать из программы, сделать так значило фактически расписаться в собственной ошибке, а ошибаться он права не имел. Собственно, без того разговора больше года назад и программы в ее теперешнем виде могло не быть. И седовласый был готов дать юному дарованию шанс на самоубийство – или успех.
***
Я нервно огладил лежащую на коленях любимую футболку, сворачивая ее в рулон. Сегодняшний выход стал самым главным позорищем моей жизни – и вспоминать об этом было мучительно и неприятно. Я честно старался выполнить весь свод указаний, подчиниться ведущему группы, не путаться ни у кого под ногами и усмирить свое любопытство.
Но под конец, устав контролировать себя, я запутался в разных вариантах боеприпасов к игломету, не смог вспомнить, как надо правильно отреагировать на появление иглобрюхой суккубы (отпрыгнуть и стрелять бронебойными), зато хотя бы понял, как и откуда она появляется.
Мне все время казалось, что убивать животное совершенно не обязательно, и не будет оно просто брать и нападать на незнакомых субъектов, конечно, если мы не потревожим ее убежище или гнездо. Это противоречило основам зоопсихологии – любой незнакомый объект крупный хищный зверь сначала изучит, причем издалека, потом поближе, и только затем сделает выводы об опасности или безопасности, и будет думать, что делать.
Когда я снял шлем, и проекция Шестого мира вокруг погасла, в зал вошел полковник и мой любимец – седовласый Воланд. Они-то и сообщили мне, что к ответственности на должности первопроходца я не пригоден чуть более, чем полностью, и что завтра меня отвезут домой, и годичное мытарство наконец для меня закончится. Моих душевных сил хватило только на то, чтобы кивнуть и покинуть тренировочный зал.
В казарме на меня кидали сочувственные взгляды – разумеется, все были в курсе. Но подходить и подбадривать не спешили. В конце концов, каждый сам за себя, нам всем хотелось быть легендарными героями-покорителями, такова человеческая суть, жаждущая лести и признания. Напоследок, собрав небогатую сумку с вещами, я решил прогуляться по территории части.
Не знаю, чего я хотел – посмотреть на места боевого позора, вдохнуть еще раз ветер иного мира или просто сбежать от всех, но мое внимание внезапно привлек странный радужный отблеск, мерцавший за казармой в лучах ало-фиолетового заката.
Терять мне было совершенно нечего, и я, плюнув на все и всех, направился туда. В конце концов, если всем так мешает мое любопытство, то что я сам могу сделать? Только с достоинством удалиться. За зданием внезапно обнаружился хороший такой, на пару метров в поперечнике, проем в заборе, забранный непонятной мерцающей всеми цветами радуги пленкой. Я подошел поближе и внимательно рассмотрел дыру – судя по сколам, не успевшим обветриться и испачкаться, ее пробили недавно.
Назначения пленки я понять не мог и, присев на корточки, детально изучил ее взаимодействие с окружающим миром. Пленка органично обнимала границу забора и земли, казалось, уходя куда-то под них. Колупнув землю носком берца, я не удивился – по крайней мере, на пару сантиметров вниз точно. Травинка, которая колыхалась с такт с дуновениями ветра, беспрепятственно проходила сквозь радугу пленки. А вот ползущая по своим делам малая химерка задержалась, будто преодолевая чуть заметное напряжение, на секунду окуталась радужными переливами – и поползла дальше, цела и невредима.
Я предположил, что это очередная разновидность защиты, разработанной корпусом ученых во главе с тем очкастым, значит, для людей она должна быть безвредна. Скорее всего, работает она на фильтрацию не выползающих из-под нее сумасшедших тел, а вползающих здешних организмов, и воспрянул духом.
Если не получилось выйти и посмотреть на этот мир легально – пойдем проверенным путем, через дырку в заборе. Все равно завтра на Землю лететь, хотя об этом не хотелось даже думать. Эх, вот сейчас бы облегченную броню. Полный тяжелый экзокостюм не нужен точно – это все равно, что в средней полосе по лесам в бронежилете и с автоматом на ежиков ходить.
Ни один зверь в здравом уме не будет на глаза потенциально опасному крупному существу показываться и точно будет занят своими делами, а не охотой на человека, – сдались мы здешней живности. Опасные и ядовитые твари обычно довольно ярко окрашены, и вдобавок имеют специфические защитные позы. Как можно пропустить, когда на тебя шипит и скалится многоногий диск размером с суповую тарелку в ярко-красную крапинку, я не представлял. Разве что в глубокой ночи, но это ж какую степень дурости надо иметь, чтобы по незнакомому лесу ночью разгуливать. Кстати, о птичках, время-то как раз к сумеркам, надо ускоряться.
Я поднялся, сделал глубокий выдох, как перед прыжком в ледяной водопад, решился – и шагнул вперед.
***
Тайвин и седовласый приникли к проекции, ловя каждое движение рыжеглазого. Ученый комментировал:
– Вот, смотрите, сейчас правил нет, и действует Честер сугубо по наитию, исходя из природного любопытства, чувства осторожности и того, что вы успели все-таки ему в голову впихнуть. В защиту не пальцами полез, как вы предполагали, а сначала проверил – на земле, на траве, на химерке. Логично?
– Логично, – не мог не признать седовласый, и добавил: – А если бы он не пошел?
– Насколько я успел понять Честера, сидеть в казарме и предаваться унынию – не в его характере. А если бы сидел, значит, такова жизнь, – философски отметил ученый. Он подспудно сильно переживал за последствия авантюры, но признаваться в этом совершенно не собирался.
Седовласый, не удержавшись, издал риторический вздох.
– И почему на виртуальном выходе так нельзя было?
– Потому что ему навязали семь человек, почти центнер вооружения и брони, и еще сверху придавили ценными указаниями, как себя вести и что делать. А сейчас у него ничего нет, кроме, я полагаю, потребности все-таки сунуть нос куда не просят, – спокойно объяснил Тайвин.
– Хм, группа поддержки, – джентльмен чуть отдалил проекцию, и ткнул пальцем в крадущиеся вдоль казармы фигуры, узнаваемые в гаснущем закатном свете: Роман, Макс, Али и Константин, которого прозвали за умение пунцоветь по любому поводу Красным. – Роман, судя по всему, просто первым заметил отсутствие Честера. А вот эта тройка меня точно не удивляет.
– Не испортят они нам эксперимент? – напрягся Тайвин.
– Не думаю, – чуть загадочно отметил шеф. – Скорее, выступят как лакмусовая бумажка. Вот и посмотрим, насколько верны ваши предположения.
***
Как и говорил седовласый, Роман, изредка поглядывавший на сборы провалившего выход несостоявшегося первопроходца, сразу увидел, что рыжеглазый из поля зрения пропал. Чувствуя личную ответственность за каждого, а за это беспокойное приложение к тренировкам особенно, астродесантник пошел на поиски.
Красный и Али, переглянувшись, быстро натянули берцы и потопали следом, держась в отдалении, за ними молча увязалась Макс. Больше никого демарш из казармы на ночь глядя не заинтересовал, только рыжие близнецы синхронно улыбнулись, а Чингиз, подойдя к койке Честера, снял с нее почти собранную сумку и пинком отправил под кровать. Он точно знал, что завтра та никому не пригодится.
Роман, осторожно выглядывая из-за угла казармы, видел, что Честер решительно выдыхает и готов просто взять и выйти из безопасного пространства, без брони, без оружия – да без ничего, что в понимании астродесантника приравнивалось к самоубийству. Такого он допустить не мог и, прыгнув, он схватил парня за пояс, оттащив подальше от радужной завесы.
***
Чуть не свалившись на землю от мощного торможения моего импульса, я возмущенно обернулся и, узрев Романа, спокойно приказал:
– Отпусти. – Роман мгновенно убрал руки, казалось, он сам удивился тому, что выпустил меня, и смотрел теперь с видом возмущенного своеволием несмышленого дитяти родителя.
– Куда ты пойдешь? Без брони, без оружия, без группы, да без визора хотя бы? На ночь глядя? С ума сошел, или жизнь не мила?
Я криво улыбнулся.
– И так, и так. Я все равно туда пойду. Какая теперь разница, с кем и в чем. – Звездный берет тяжело вздохнул, и протянул мне визор.
– Что-то подобное я предполагал. Давай хоть вместе пойдем, безопаснее будет. И недалеко.
– На полкилометрика? – тут же воодушевился я. Роман построжел. – Хорошо, хорошо, я понял. Ну хотя бы метров двести-то пройдем? Недалеко, так, погуляем чуток на ночь. Роман закатил глаза и промолчал, я аж подпрыгнул и, собравшись еще раз с духом, патетично произнес.
– В путь!
Не успели мы сделать и шага в сторону выхода, как из-за угла к нам под ноги свалились три любопытные морды – Красный, Али и Макс сверху. Обезоруживающе улыбнувшись, она подперла подбородок рукой, поставив острый локоток аккурат между лопаток Али, отчего тот сдавленно охнул.
– А мы тут мимо проходили. Компанию составить?
Я покосился на Романа – тот стоял незыблемой скалой, предоставляя мне самому разгребать последствия своего идиотизма. Понял, сам – так сам. И, удивляясь себе, раздал указания:
– Составить. Подними Али. Роман, проверь вооружение, что у нас есть. Макс, аптечку прихватила? Красный, берцы завяжи.
Ребята коротко и деловито их выполнили.
– Аптечка есть, – отчиталась Макс.
– Три игломета, комплект облегченной брони, иглы только парализующие, – отрапортовал Роман.
– Отлично, как раз на короткий переход хватит. Так, по очереди проходим, сначала я, потом Али, Макс, Красный. Роман, будешь замыкать.
Я руководствовался простой логикой – я эту кашу заварил, я и несу ответственность за группу. Командование на мне, жизнь моей боевой пятерки тоже, первым идти мне. У Али есть оружие – если что отстреляемся, у Макс лекарства, мгновенно они не понадобятся, Красный вообще в броне, так что пусть ближе к концу проходит. А Роман виделся мне самым ответственным в нашей авантюрной шайке и мог контролировать пути отхода.
Возражений не последовало, разве что Макс уже вдохнула полную грудь воздуха и хотела что-то сказать, но в этот момент – конечно, совершенно случайно – ей прилетел под дых локоть Али. Улыбнувшись задохнувшейся девушке, он выразительно почесал спину в том месте, где Макс наверняка поставила ему синяк, и извинился:
– Ой, прости, я не специально. Так что, идем?
Макс не нашла, что сказать, и я кивнул.
– Идем. И помните – миру надо доверять.
Ранней весной 1834 года Его Преподобие отец Лоренцо, прикрываясь старым плащом от пронизывающего ветра, стремящегося уничтожить в Риме остатки затяжной зимы, смог, наконец, добежать до Бронзовых врат…
Швейцарский гвардеец, смотревший на светопреставление, в виде ливня с небес, ниспосланного на грешивших на земле, уже приготовился ткнуть алебардой так стремительно приближающуюся к нему фигуру, но моментально передумал. В самый последний момент, очень во время, он рассмотрел русую голову спешившего, который, при приближении, отбросил с лица влажный капюшон.
Одарив охранника весьма сдержанной и, по-отечески строгой улыбкой, Его Преподобие отряхнулся на мраморные полы, подобно римским мастифам , известным ещё с первого века, благодаря своей дружбе с римским агрономом Колумеллой. На квадратной фигуре, заканчивающейся бычьей шеей «ветерана гладиатора», сидела весьма разумная голова, не всегда мирно, но всегда кардинально, (и для пользы матери церкви), решавшая поставленные перед ней задачи.
По крайней мере, личный охранник архиепископа Паоло Роспильози не сомневался в этом. Синие-жёлтый костюм вместе с владельцем вздрогнул и немедленно посторонился.
***
Сквозь стекла бесконечного коридора Апостольского дворца гнойной лимфой сочилась тусклая муть из рассерженного эмпирея (1). Его Преподобие быстро преодолел путь, позволяющий приближающимся к входным дверям осознать расстояние между просителем и подателем. Данный факт к нему, в этом месте не относился. Двери беззвучно открылись, и padre пересёк черту.
– Монсеньор!? – прозвучало в кабинете, пышно украшенном фресками, изображающими карты Тирренского и Ионического морей.
Над столом, заваленным документами, с грифом «секретно» и «совершенно», поднялось лицо, обрамлённое ровно подстриженными чёрными волосами, украшенными густо пробивающейся сединой.
– Взгляните на этот документ, мой друг.
Протянутый лист был, можно сказать, юн. «Видимо, вчера скопировано», – не стал делиться мыслями его преподобие, взяв бумагу из ухоженных рук. На безымянном пальце дающего золотое массивное кольцо блеснуло алым…
«Дорогой брат мой Альваро! – начиналось письмо. – С глубоким прискорбием, пишем мы свой рассказ. Надеемся, что трагическое известие о смерти Отца Нашего от тяжёлой лихорадки уже достигло Вас, и сейчас, читая эти строки, Вы поститесь, как и Мы, находясь в глубоком трауре».
Сотни витиеватых, (правда, не лишённых определённой исторической привлекательности), португальских фраз – и намётанный взгляд гостя, наконец, нашёл главное, ради чего его сюда пригласили…
«За день до того момента, когда закрылись родные глаза, внезапно ясной зарёй наметилось улучшение, и мы возблагодарили Подателя сей милости Господа всеблагого. Утром Его Величество вице-король Индии смогли встать и даже изволили выйти в сад. В шесть часов пополудни, лишь прошла сиеста и наступило время обеда, к нему прибыл некто, имеющий небрежный вид и, к тому же, в весьма потёртом костюме. Этот человек грубо затребовал аудиенции, назвавшись графом Джоном Арунделом.
К нашему удивлению, отец попросил его к себе немедленно.
Граф не остался на ночь и, после непродолжительной беседы, быстро исчез, в узких улочках Кочина (2). Опрошенная нами стража выглядела растерянно и смогла только сообщить, что данный господин ускакал на «чёрном жеребце, рычащем и скалящем зубы, словно дикий зверь». Глубокой ночью отец позвал нас к себе. Имея неисчислимое мужество, он смог сообщить, что скоро покинет нас. Завещание было составлено ещё год назад, а Их Преподобие Святой отец молился непрестанно, и мы не понимали, с какой целью отец утруждает себя, теряя последние силы. Оказалось, предвидя свой смертный час, он завещал нам старый пергаментный список, который было велено, не разворачивая, вложить в его коченеющие руки и предать земле вместе с телом. «Я должен отвезти это», – невнятно пояснил он нам.
Совсем незадолго перед смертью Его Величество Адмирал Индийского океана долго пребывал в забытьи, но за несколько минут до своего последнего вздоха открыл потускневшие глаза и чётко распорядился: «Выполнить повеление со всей тщательностью! Граф не стареет и настигнет меня даже за гранью!».
С тем он и отошёл.
Любящие братья Ваши Эштеван да Гама и Паулу да Гама».
Копия исторического документа вернулась на стол, и в кабинете на целую длинную минуту воцарилась глубокая тишина.
– Тяжёлые времена, – наконец, вздохнул архиепископ. Он устремил глаза на стоящего напротив и продолжил. – Нам необходим сей документ, дорогой друг. Для этой цели вы поедете в Видигейру, где в церкви Богоматери реликвий, справа от алтаря, под крышкой, из скверно отполированных простых каменных плит, покоятся уже почти три столетия останки вице-короля. Каким образом вы доберётесь до того, что вложено в его руки – решать вам…
***
Останки славного морехода были преданы земле и спустя 15 лет перевезены из Индии Франсишку де Гама. Об этом перезахоронении не обнаружено свидетельств, но сын внёс достаточно средств для проведения ежедневных молебнов, памяти своих достойных матери и отца в старой церкви Богоматери реликвий. Новую построили в 1593 году. Адмирала извлекли из земли и в третий раз перезахоронили рядом с сыном и женой.
28 мая 1834 года не терпящим возражений правительственным запретом все монастырские постройки и саму церковь внезапно предписывается ликвидировать. В тот же вечер, (с необъяснимой скоростью), серебро и ценные культовые предметы упаковываются и вывозятся.
В ночь на 30 мая в брошенный храм ворвались грабители. Сломав могильные плиты, они разорили могилы…
Только 21 сентября 1841 года дон Жузе Жил на свои средства смог отремонтировать осквернённый храм. То, что осталось от могил, привели в надлежащий вид.
В 1844 году аббат Антониу Дамазу ди Каштру написал петицию правительству «О необходимости увековечения памяти Васко де Гама». Он просил установить достойный надгробный памятник. Так общественность узнала об осквернении. Но произошло невероятное. Королевским указом разворованную могилу опечатали. Отныне к ней было даже не разрешено приближаться!
Спустя почти тридцать лет, 24 февраля 1871 года, историк мореплавания А. Тейшейра ди Араган сумел удивить любящего интересные истории короля, который распорядился создать комиссию по расследованию инцидента. Принимается странное решение о новом перемещении останков. На этот раз в монастырь иеронимитов, «откуда начался славный путь».
Архитектору Рафаэлу ди Каштру заказывается памятник. 10 июня 1880 года, «с милостивого согласия прямого потомка Васко де Гамы, дона Томаша, плиты в церкви были подняты, и в домовину из сандалового дерева помещены останки». Для изъятия выделили два часа. Укладывая кости в новый гроб, комиссия отметила, что в старой могиле покоились черепа и берцовые кости, принадлежащие четырём разным скелетам. Историк Араган зафиксировал этот факт в своём отчете. Тем не менее, спустя 382 года и 11 месяцев уже в пятый раз беспокойный адмирал с большими почестями переехал на новое место вечной стоянки – в Лиссабоне.
***
Ян сидел в широком кресле, с высокой спинкой и львиными ножками-лапами, расположив на коленях большую жестяную коробку с печеньем. Данный предмет мебели был его первым приобретением, с момента приезда в Лондон. Начальник созерцал длинные тени, которые отбрасывало весеннее яркое солнце на чёрную землю внутреннего двора.
«Обжива-а-ет», – сообщил домочадцам всезнающий Олладий. Выслушавших сие замечание, при этом, сразу охватило недоброе предчувствие. Видимо, сидеть начальник собрался в нём довольно часто, а вот что делать им в этой серой стране, до сих пор никому не разъяснил.
Ян догрыз почти все печенюшки, когда в комнату влетел Мрак. Его всегда гладкая жёсткая и густая чёрная шерсть стояла дыбом. Сам он, имея крайне воинственный вид, практически прыгнул к столу. И, затормозив всеми четырьмя лапами, с явным раздражением, оценил кресло, проигнорировав сидящего в нём хозяина.
Лицо начальника было таким свежим и добрым…
– Борис Евгеньевич, там в чайнике ничего не осталось? Мне кажется, пора выпить чайку, по чашечке, – присутствующие вздрогнули.
Пёс же, от неожиданности, рухнул на жалобно заскрипевшие полы.
– Да, Мрак, ты прав, у нас новый жилец. Сейчас будем знакомиться, но вначале, чайку. Без воды мои кишки раздуются, и я рискую попасть в лазарет с классическим панкреатитом.
Ян подошёл к серванту и достал блестящую серебряным боком сахарницу.
– Блинов надо бы на ужин, с джемом, апельсиновым…
– Это совершенно невозможно, сэр… – одновременно раздался мягкий голос в голове у каждого члена команды. Причём общался сей голос отчего-то по-русски, хотя слова совершенно точно были произнесены на британском наречии.
– Are you sure of that, my friend? (3) – поинтересовался, неизвестно у кого, начальник.
– Вам ли не знать, мой лорд, традиции прежде всего. Помнится, на ужин вы предпочитали тушёное мясо ягнёнка, с овощами и картофелем…
– Lancashire hotpot… м-м-м-м…
Ксения вздрогнула от того, как Ян почмокал губами. Видимо, воспоминание было вкусным, но ни она, ни все остальные, решительно не могли понять, откуда исходит странный голос.
– Я попрошу вас предложить Борису Евгеньевичу, для начала, несколько приятных блюд, простых в изготовлении, чтобы он освоился, – между тем продолжал издеваться начальник.
Его лицо, за какую-то секунду, претерпело поразительную метаморфозу. Полковник стал похож на нашкодившего пятилетнего мальчишку. В глазах играли маленькими светляками чертята… по крайней мере, так оценила его вид Ксения.
Первым не выдержал Илья.
В совершенно не характерной для себя манере, богатырь, сморщив лоб, и, разместив, как школьник, свои лопатообразные ладони на коленях, тихо и жалобно спросил:
– Ян Геннадьевич, мне хотелось бы попросить вас об одной услуге.
Начальник, удивлённый таким фразеологическим оборотом, в устах своего, отнюдь не красноречивого подчинённого, сделал брови домиком. Все напряглись.
– Вы не могли бы пояснить, кто конкретно влез ко мне в голову, и сколько можно нам здесь жить, – Илья смог закончить фразу, понизив звук до шёпота. Лицо его покраснело, и, если бы не Танюша, положившая руки ему на плечи, он бы сдался и промолчал…
Чертята в глазах начальства выросли в полноценных чертей.
– О-о-о-о, конечно-конечно, – услышали ошарашенные присутствующие. – Для начала, позвольте представиться и представить здесь сидящих. Перед вами – Ян Артур Джон граф Арундел герцог Норфолк (младший).
– Это, – новоиспеченный граф ткнул пальцем в сидящую семью. – Татьяна Вальдек-Пьермонт, дочь и признанная наследница герцога Николая Ольденбургского, она же Татьяна Андреевна Петракова, (по матери и деду), и Пескова, (по мужу). С мужем всё ясно. Он муж, богатырь и русский… эт я ни изменить, ни подделать не смогу, Илюх, эт в крови… – Следующий муж, вот этой возмущённой особы, – улыбка стала сардонической, и он смерил Ксению с головы до ног оценивающим взглядом, причём, черти там уже пустились в полноценный пляс. – Бернагард Кесслер , в его роду затесался барон Вильгельм Эммануил фон Кеттелер, известный теолог и богослов, его племянника, кстати, в девятисотом убили в Китае. Вы в курсе родни, Борис?
Вместо ответа Борис протянул руку к отложенной, было, книге и начал водить пальцем по её обложке. Данный вид занятий его полностью поглотил, но неугомонная жена, чувствительно ткнув пальцем в бок, прервала медитацию:
– Ну?
– У нас какие-то земли в Баварии, я маленький был, не помню…
Ксения обратила на Яна леденящий душу взгляд. Он его выдержал и продолжил:
– Ксения Геннадьевна Мутовина, дочь потомственных золотопромышленников-староверов, ведущих свой род от окольничего Грозного царя – Федора Нагого…
Озадаченная вывертом собственной родословной, Ксения затихла. Староверов среди своих предков она давно смогла принять, но бояре?!
– Ну, а рисуют в данный момент на шёлковых обоях химическим карандашом абстрактную картину, в стиле Хуана Миро – Питер и Пауль Вальдек-Пьермонт. Им, кстати, предстоит поехать в Итон в сентябре, пока папа и мама будут заниматься совсем другими делами, – и Ян назидательно поднял палец!
Кто при этом выглядел менее радостным – близнецы при вести об Итоне, или взрослые, размышлявшие о неких загадочных «делах» – неизвестно.
Ян осмотрел подчинённых и аккуратно нанёс «добивающий удар»:
– А теперь, господа, с большим удовольствием, представляю вам своего старого друга, любезно согласившегося пожить с нами и заняться обучением нашей честной компании хорошим манерам:
– Мистер Сомс, дворецкий, брауни, ведущий свой род от Волосатой Мег из Туллокгорма… – Лицо Яна приняло бесконечно терпеливое выражение, а в дверях гостиной все увидели аккуратно одетого человечка, обладателя смешного носа и больших круглых глаз, в руке он держал саквояж.
– Добрый вечер, леди и джентльмены! – услышали присутствующие.
На кухне загремела упавшая кастрюля…
***
В историческую летопись «самой большой страны в мире» 1972 вошёл, как год «начала застоя».
В этот год на Таганке сыграл Гамлета Владимир Высоцкий. После просмотра «А зори здесь тихие…», рыдала вся страна. Легендарный Озеров, комментируя хоккейный матч «нашей красной машины» с канадцами, произнёс легендарную фразу: «Такой хоккей нам не нужен!».
Советские люди сочувствовали Анджеле Девис и слушали «Эти глаза напротив…».
Они, от приятеля к приятелю, на кухнях, за столом с венгерским «Токаем» и салатом «Оливье», а ещё селедкой «под шубой», передавали слухи о скандале с Евтушенко и, с чувством непоколебимой уверенности, «Ведь по-другому не бывает!», узнавали об успехах советских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене. Правда, они же с трудом верили в террористов и нападение на израильских спортсменов. «Но с другой стороны, что взять с фрицев – прошляпили…».
Никто не сомневался в том, что ровно в восемь вечера выступят Хрюша и Степашка, а тётя Валя всем пожелает: «Спокойной ночи». В 21.00 СССР посмотрит программу «Время», а затем и интересный фильм, и, уже совсем перед сном, покажут «Кабачок 12 стульев».
В том году повысили зарплаты врачам и учителям. При всеобщем среднем образовании, учеников обязали заканчивать десять классов…
Летом заработала крупнейшая в мире Красноярская гидроэлектростанция. Привенерилась автоматическая станция «Венера-8». Создано невероятное судно на подводных крыльях, способное развивать скорость до 500 км/ч – ракетоплан «Орлёнок». И, наконец, проект атомной подводной лодки «Акула», длиной в два футбольных поля!
США отстали в этом году от СССР, как минимум, на десять лет!
После работы жёны покупали домой «Любительской» колбасы, по 2 рубля 20 копеек и «Докторской» по 2.30, запасались «Хвойным» и «Земляничным» мылом по 30 копеек и пирожками с капустой и повидлом за пятачок. Мужья несли домой самый дешёвый, качественный и вкусный хлеб в мире – батон белого по 25 копеек. Кое-кто разливал во дворе «беленькую», за 2 рубля 10 копеек, и брал килек в банке за 33 копейки «на закусь».
А ещё был каток «Медео» и Лев Яшин. Фильм «Печки-лавочки» и счастливое пионерское детство.
Страна отпраздновала свою пятидесятилетнюю годовщину. Нормы ГТО по спортивному ориентированию, бегу и метанию гранаты выполнило 58 миллионов человек.
Страна-победитель! Самая стабильная страна в мире!
Красавец Леонид Ильич, ещё бодрый и энергичный, поздравлял хлеборобов и шахтёров. Был учреждён орден «Дружбы народов». Его, под номером один, торжественно вручили городу Киеву.
Ещё никто не знал про застой, даже баба Ванга…
_____________________________________________________________________________________
1. ЭМПИРЕЙ, -я; м. [от греч. émpyros — огненный] По представлениям древних греков и ранних христиан: самая высокая часть неба, наполненная огнём и светом, где пребывают небожители, святые;
2. Кочи́н – город в индийском штате Керала. Крупный порт на Малабарском побережье Аравийского моря;
3. Ты уверен в этом, мой друг? (англ).
Почему все-таки Аркадия?
Этот вопрос ей не раз задавал Мартин. Гораздо быстрее добраться до Геральдики через Новую Землю или Шии-Раа, где тяжеловесная, многопалубная «Queen Mary» делает остановку. Стоянка около суток. И через три прыжка — орбита Геральдики. На Аркадию «Queen Elisabeth», лайнер той же компании «Botany Bay», прибудет через неделю. И все это время им предстоит провести в ожидании и неопределенности. В опасной неопределенности.
С точки зрения здравого смысла решение безрассудное, гневно отвергнутое и Вадимом, и Конрадом. С молчаливым неодобрением к ним присоединился и Мартин. Корделия чувствовала его тревогу, его настороженность. Она ловила упрек в обращенных к ней фиолетовых глазах. «Ты подвергаешь себя опасности», говорили эти глаза. «Я боюсь за тебя. Боюсь тебя потерять». Поймав один из таких взглядов, она едва не передумала, у самой стойки регистрации, когда посадку уже объявили. Но не сделала этого. А Мартину на его очередной вопрос, почему они все-таки летят на Аркадию, пространно объяснила, что выбор ее продиктован стремлением сбить со следа как врагов, так и журналистов, не оставлявших ее в покое на Новой Москве. Мартин слушал, склонив голову, затем вкрадчиво уточнил:
— 65% искренности. Обычно твой процент колеблется в пределах от 80%. И выше.
— А где остальные 20%?
— А на 20% ты врешь.
— Ах ты… киборг.
Отчасти она действительно лгала. Все эти опасения, касающиеся журналистов, папарацци, преследователей, служили своего рода оправданием. Эти оправдания, логично обустроенные, аргументированные, вполне тянули на заявленные 65%. Это не ложь, это умолчание, намеренная недомолвка. Корделия не договаривала и не признавалась даже себе, что причин, побудивших ее выбрать маршрут через Аркадию, по меньше мере, три или… даже четыре. И две из них взаимоисключающие.
Оправдывая заниженный процент, Корделия упомянула проживающую на Аркадии мать — Катрин Эскот. Мартин ничего о ней не знал (он и о погибших на «Посейдоне» муже и сыне знал очень мало, так как свято соблюдал заключенную между ним и Корделией хартию деликатности «О прошлом вопросов не задавать»), потому что в привычной для него картине мира такие понятие, как мать и отец относились к категориям абстрактным, почти условным.
Да, была некая женщина, называвшая себя его матерью, носившая имя Эмилии Валентайн, в прошлом известная актриса. Эта женщина появлялась в его жизни несколько раз, неожиданно исчезла, и со временем обратилась в неосязаемый призрак, в воспоминания, в прекрасный миф. Для Мартина она стала идеальным, бестелесным образом, которой давно уже преобразился в одну из фантазий. Обычная метаморфоза, неизменно происходящая в памяти всех сирот, чьи родители в бережно хранимых снах обратились в легенду. Вероятно, Мартин экстраполировал этот процесс легендирования и на нее, Корделию. У нее когда-то были родители, но они точно так же необъяснимо исчезли. Тем более, что эту его гипотезу подтверждал отец, неведомый ему Карлос-Фредерик Трастамара, оставивший Корделии наследство. Геральдийский аристократ, подтверждающий свое право на мифологизацию по всем пунктам. И этот мифологизированный персонаж совершенно затмил второй — мать.
По выстроенной им схеме, схожей с его собственной, тождественной по структуре, мать Корделии тоже была там, в этом уже состоявшемся мифе. Она была призраком, легендой, ее неожиданное эмпирическое присутствие стало для Мартина подлинной неожиданностью. Корделия помнила мерцающие детским изумлением фиолетовые зрачки, их глубинное неосознанное расширение, подчиненное человеческой растерянности. Он изумился, когда узнал, что мать Корделии жива, но тогда, на Новой Москве, когда развернулся злосчастный вексель от «Голдман, Майерс и Ко», Корделия ушла от ответа, сухо подтвердив наличие родительницы. И Мартин, правильно истолковав эту сухость, не задал ни одного вопроса. И, по всей видимости, отложил возникшую неясность на потом.
Корделия знала, что он давно так делает — откладывает на потом, что у него уже целый реестр загадок и непоняток. В этот реестр он вносит все возникающие у него логические уравнения, которые он не в силах подвести к решению сам по причине отсутствия опыта. Жизнь среди людей, наблюдение за этой жизнью, вовлеченность в эту жизнь порождали немало таких узелков, распутать которые он мог только с помощью Корделии. Он выбирал эти узелки с упрямой методичностью и, заручившись подсказкой, пытался расплести, изучить и осмыслить. Давалось ему это нелегко, ибо разница между его прямолинейной, по-детски упрощенной картиной мира и перегруженной комплексами и
психологическими парадоксами той же картиной от человека была огромной, и эта многослойность, многомерность человеческого восприятия, мотивации и взаимодействия с миром порой ставила простодушного киборга в тупик.
Корделия жалела его, наблюдая очередной приступ растерянности и непонимания, и в то же время немного завидовала. Для Мартина сама жизнь, его в ней место, смысл этой жизни — все было обескураживающе просто, подчинено самым первым, изначальным законам. Истинная ценность — это сама жизнь, возможность видеть, двигаться, дышать, познавать. Если к этой возможности прилагается минимум физических благ — отсутствие боли, достаточное количество пищи, крыша над головой и поступающая информация, служащая пищей как для кибернетической составляющей, так и человеческой, то в совокупности это уже счастье. Мартин уже не раз объяснял, почему у него нет присущих человеку желаний. Чего он может хотеть, если у него все есть? Он не страдает, он не голоден, ему не холодно, он получает информацию. И он не понимает, чего еще требовать для неведомого по его меркам удовлетворения, а Корделия, руководствуясь своими человеческими настройками, всеми этими некогда вбитыми в ее голову догмами, стереотипами, шаблонами, образцами, пыталась втиснуть Мартина с его незамутненной радостью бытия в привычную ей парадигму.
Да, Мартин со своим ненасытным любопытством требовал у нее ответы, ему было интересно, он изучал и разгадывал, но даже полученные ответы отнюдь не приближали его к этой самой парадигме. Он по-прежнему оставался счастливым, незадействованным наблюдателем, что Корделию и радовало и пугало. Для него все эти запутанные человеческие взаимоотношения оставались бесполезной, сложной многоуровневой игрой, этакой «игрой в бисер», в которой заняты самые опытные и многомудрые игроки, которая требует учитывать множество правил и пояснений к этим правилам, и которая при всей ее сложности так и не приводит к желаемому результату. Люди играют в эту игру неосознанно, придавая игровым ходам статус судьбоносных решений, но не замечают того, что существует за пределами игрового поля, что пребывание за этими пределами единственно ценно.
«Это не он у меня, это я у него должна учиться», думала Корделия, наблюдая, как Мартин, в очередной раз, упоенно дразнит выводок геральдийских белок, чтобы затем кубарем скатиться с кедра и явиться на кухню встрепанным, исцарапанным, с сияющими от восторга глазами. Корделия подозревала, что проживающий поблизости от дома беличий выводок, негодующе щелкающий и чирикающий, принимает участие в этом представлении с неменьшим удовольствием. Иначе давно бы откочевал подальше.
— Вот же детский сад, штаны на лямках, — ворчала в таких случаях Корделия, смазывая царапины заживляющим гелем.
Мартин виновато вздыхал, и оба чувствовали себя заговорщицки-счастливыми.
«Все так просто», думала Корделия, «так удивительно просто. Почему люди этого не понимают? Почему громоздят на своем пути столько преград и страданий? Они, в конце концов, придут к этой простоте, но как же долог путь…»
У Мартина новая головоломка. Оказывается, у Корделии есть мать. И эта таинственная, совершенно неучтенная особа живет на Аркадии, на планете, куда они летят.
«И в самом деле, зачем? Ты рассказала Мартину о журналистах, о нестандартности принятого решения, и все это правда на целых 65%. Он знает, что ты не договариваешь. Тебе нужно что-то еще. Есть другая причина. Тайная, неозвученная. Что это? Возможно, тот самый пресловутый зов крови, древний инстинкт, который ты сама же и отрицала. Потребность замкнуть некогда разорванный круг жизни, связать цепь поколений, вернуться под покровительство предков, как это делали в языческие времена на древней Земле».
«Распалась связь времен…»
«Мы, люди, за прошедшие века нисколько не изменились. Совершенствуются технологии, а мы — все те же. Полны страхов, надежд и сомнений…»
Да, ей придется в этом себе признаться — она хотела встретиться с матерью. Хотела недостижимого примирения, обретения общности, целостности и поддержки.
— Это все окситоцин, — в который раз объясняла она Мартину подступившие слезы.
Она чувствует себя уязвимой. Это ощущение такое же древнее, как сама жизнь. Первая женщина на Земле, ощутив себя беременной, осознала и свою уязвимость. Еще были страх и ответственность. Тысячелетия отделяют Корделию, главу влиятельного медиахолдинга, владелицу контрольного пакета акций «DEX-company», аристократку с Геральдики, от той первой женщины, обладавшей лишь зачатком сознания, движимой лишь инстинктами, но родство с далекой праматерью проступило сквозь кристаллические фильтры рассудка, вынуждая совершать необъяснимые поступки.
Была еще одна причина, в которой Корделия призналась бы охотней. Эта вынужденная задержка на Аркадии, это праздное ожидание позволяло, после всех обрушившихся потрясений, провести несколько дней с Мартином, воскресить на несколько дней их счастливую уединенность на Геральдике. Той зиме в геральдийском лесу не суждено повториться. Даже если они вернутся в их дом, все уже будет по-другому. А эта выпавшая им неделя как заблудившийся отголосок, потерянный, но внезапно обретенный лоскут прошлого, завалявшийся, как серебряная монета в кармане. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, если вся эта история с яхтой «Алиенора», беглым пиратом и похищением завершится равноценным приговором, спокойная жизнь для них кончилась. Начинается новая, сумбурная, полная забот и тревог. В их маленькой семье ожидается прибавление. В сердце и восторг, и страх, и сожаление. А эти дни — последний подарок, нечаянно выпавший бонус.
Корделия даже пожалела, что лайнер придет через неделю. Они могли бы задержаться и дольше. Рожать ей еще не скоро, чувствует она себя хорошо. С наступлением второго триместра все симптомы токсикоза как по волшебству исчезли. Ее тело, тренированное повышенной гравитацией Геральдики, легко справлялось с двойным бременем. Правда, Мартин, начитавшись в инфранете невесть каких ужасов, настаивал на скорейшем возвращении в безопасный, тихий Перигор, административный центр Северной провинции, и задержку на Аркадии воспринимал как угрожающее препятствие. Он предпочел бы видеть Корделию не только в Перигоре, но уже и в клинике Перигора, в отдельной, хорошо охраняемой палате.
Когда он изложил свой план, Корделия погладила его по волосам и с улыбкой спросила:
— Мартин, родной, когда ты успел стать таким занудой?
Мартин обиженно засопел. Он же заботится, хочет как лучше! А эти люди… такие хрупкие и такие беспечные.
А день спустя Корделия уже готова была с ним согласиться. Это случилось после того, как мать не узнала ее на набережной. Нет, рассудок, взлетевший на кафедру сознания, тут же привел тысячу аргументов в защиту леди Эскот. Да, не узнала. А Корделия сама себя в зеркале видела? Она же приняла все меры, чтобы сохранить инкогнито: нелепое, бесформенное платье, совершенно неподходящего ей фасона, покрывающий голову шарф, темные очки, да и само деликатное положение, в котором она пребывает, так же меняет внешность — отечность, неуклюжесть. Тем более, что они с матерью много лет не встречались. И ничего странного, что не узнала. И даже к лучшему, что не узнала. Корделия вряд ли что-то исправит, выяснит или наладит. Она верит, что по прошествии стольких лет это возможно? Это иллюзия, заблуждение — зов крови, связь поколений, смутное, подсознательное шевеление. Неясный порыв, далекая детская травма. Проще было бы сходить к психоаналитику. Проговорить эту травму и забыть. Но ей помешал окситоцин. И вот ожидаемый результат.
И все же больно… Давит. Зачем они сюда прилетели? Зачем? Они могли бы уже быть дома. Возможно, удалось бы уговорить Мартина еще месяц пожить в их доме, а потом уже перебраться в Перигор.
В тот же вечер пришло сообщение от Вадима. Слишком много для одного такого короткого дня.
Корделия положила руку на живот. Один из малышей робко шевельнулся, за ним второй. Она уже не в первый раз чувствовала их пока слабенькие толчки. Скоро осмелеют. Мартин тут же встревожился.
— Тебе плохо?
Она слишком долго молчала. Ему это тягостно. Будто она его за что-то наказывает. На Геральдике они тоже часто молчали, иногда часами. Но это было совсем другое молчание. Там, в их доме, это молчание означало высшую степень взаимодействия, когда слова теряют свою коммуникационную суть. В том молчании они переходили на более высокий, неосязаемый уровень общения. Их безмолвный разговор шел в иных эмоциональных знаках и единицах. А молчание, в котором она замкнулась сейчас, переживая утрату, их разделяло.
Неожиданно в дверь постучали. Мартин вскинулся.
— Ты что-нибудь заказывал? — спросила Корделия.
Час назад Мартин принес ей из ресторана отварной рыбы и салат.
— Нет, не заказывал.
— Тогда кто это?
— Не знаю. Сейчас посмотрю.
Мартин шагнул к двери и замер. Запустил сканирование. Оглянулся и произнес:
— Женщина, пожилая. Оружия нет.
— Тогда открывай.
Женский голос. Ответ Мартина. Корделия вздрогнула. Вошедшая произнесла ее имя. Корделия с усилием поднялась и пошла вслед за киборгом. Рядом с ним в тесной прихожей стояла немолодая женщина в шляпе. Это была Катрин Эскот.
— Мама? Но как ты…
— Прости меня, — тихо произнесла вошедшая.
Пока Нина вместе с Платоном говорила с крестьянами, Динарой и Вардом, Хельги успел оседлать коня и вывести его из конюшни – и Нина с девушками и Хельги пошли к дому, а Платон со Змеем и крестьянами вернулся на Мирный остров.
Мира, Зима и Алёна сели в коляску вместе с Ниной, Хельги с высоты Дивана гордо смотрел на оставшегося пешим Сэма – но Алёна на просьбу Нины разрешить ему сесть ответила, что ему прогулка не будет лишней, так как он и так много времени проводит сидя.
Сначала остановились у левад с жеребятами, которые весело носились друг за другом, и почти четверть часа обсуждали с подошедшим Полканом перспективы развития коневодства на островах.
— А где Инга? – спросила Мира, когда Полкан в третий раз начал рассказывать, какие славные жеребята прилетели на острова и как он за ними ухаживает.
— Ей уже не до работы… ей теперь надо много гулять и хорошо питаться. Потому, что ей скоро рожать, — тихо ответил Полкан, — ещё полторы недели… и я стану папой. Я буду самым счастливым киборгом на свете! У меня будет…
— Не хвастай этим раньше времени, — остановила его Нина, — примета плохая. Вот родит и будешь всем об этом рассказывать. Кстати, Инге нужна будет няня? Попроси Фриду подобрать. Но… сейчас на медпункте есть две мэрьки на излечении… им, конечно, ещё неделю надо бы полежать… но зайди как-нибудь и попробуй поговорить с ними. Может, уговоришь хоть одну помочь Инге с малышом.
— Можно прямо сейчас сходить? – обрадовался Полкан.
— Нужно! – ответила Нина и Полкан помчался к медпункту.
Уже сидя в коляске, Алёна тихо спросила:
— Вард дружит с Витой и находит любой повод, чтобы слетать на Домашний остров и помочь ей чем-нибудь. А теперь он будет здесь… а Вита там.
— Он же здесь не навсегда, — рассмеялась Нина, — вот научится ухаживать за меринами, седлать и запрягать и через пару недель вернётся. Пастбище в деревне есть, с коровами три мерина лето пропасутся, а с осени и к работе их можно будет приучать. А на выходные он сможет летать к Вите. Я же не против, пусть общаются.
— А если сделать дамбу от деревни до островов, — важно заявил Хельги, — то они смогли бы общаться и чаще.
— Дамбу? – удивлённо переспросила Мира, — а это отличная мысль! Но… ты вроде уже когда-то говорил об этом. Обязательно напомню братьям. А ещё можно добавить эти острова к деревне… и тогда Вита сможет приходить и помогать Варду. Только… как же он будет летать к Вите, если у него своего флайера нет?
— Ему достаточно и скутера, — ответила Алёна, — а на твоём счету достаточно денег…
— Алёна, — остановила её Нина, — сначала Мира должна посоветоваться с тем из братьев, кто является опекуном Варда… или со Змеем, который в любом случае разбирается в технике лучше, чем она. Во-первых, опекун может и сам догадаться и купить для Варда скутер. Во-вторых, Змей может подобрать для Варда скутер из имеющихся в гаражах и мастерских из числа тех, что были выловлены в озере и отремонтированы. А вот если и опекун скутер не купит, и Змей не подберёт, то тогда можно будет попросить Платона, и он закажет скутер с доставкой сюда, на острова.
— Логично, — согласилась Алёна и тут же сменила тему: — Вы обещали, что мы зайдём в кафе… мы уже почти доехали.
— Конечно, зайдём, — ответила Нина и попросила Руслана остановиться.
Хельги спешился и вошёл в кафе следом за Ниной и девушками, а Руслан и Сэм остались с лошадьми – но уже через минуту Берёза принесла им по кружке латте и по куску торта.
В кафе на столике, за который обычно садилась Нина, уже стояли тарелочки с пирожными, а когда она с девушками села, Май сам принёс ей капучино. В это же время Мире и Алёне принёс латте незнакомый им парень, в котором Алёна опознала совершенно новую модель киборга – и, когда он вернулся на кухню за пирожными, удивлённо уставилась на Нину:
— Откуда здесь Irien-70? Их же… не производят!
— Производят, как видишь… но не массово. Смогли выкупить в нашем филиале. Или ты не в курсе? Сделаны были трое, из них один здесь официантом, двое в теплице… странно, что ты не знаешь. Разума пока не проявляют, поэтому имена оставлены те, которые им Фрида дала. Здесь работает Гамма, а Альфа и Бета в теплице.
— А… тот, кто их заказал, в курсе, что они здесь? Ведь просто так таких киборгов не делают… а под заказ. Ведь без уверенности, что киборга купят, производить биомашину с такими наворотами в программе просто глупо. Хотя бы потому, что это безумно дорого и поэтому рискованно.
— Алёна, я как-то не думала об этом, — медленно ответила Нина, — кстати, Май, почему Зиме не принесли кофе? Она хоть и на работе, но и в гостях тоже… пусть и ей принесёт, передай Гамме, пожалуйста… — и она снова обратилась к Алёне:
— Как-то не верится, что ты не знаешь о договоре нашего офиса ОЗК с местным офисом дексистов… а по нему мы, то есть, ОЗК забираем всех киборгов у дексистов. То есть, дексисты обязались передавать ОЗК всех киборгов. Пойманных, сданных хозяевами или опекунами, изъятых из армии… и так далее. Тебя и Сэма передали ОЗК по этому договору. Оплата в течение полутора месяцев янтарём или жемчугом… или ювелирными изделиями из янтаря и жемчуга…
— Я в курсе договора, — остановила её Алёна, — но я сейчас о другом. Я думаю, что для Вас не секрет, что Борис Арсенович имеет такие связи, что без проблем может принять заказ на пару киборгов, сделать их и продать мимо ОЗК… У этих киборгов такие программы и такие возможности…
— Не секрет. Но не может. Все киборги при открытии инкубатора автоматически регистрируются в ОЗК.
— Это если инкубаторы подключены к сети ОЗК. А если не подключены?
— Тогда мы бы и не знали ничего об этих киборгах, — уверенно сказала Нина, — Он передал бы их заказчику мимо нас. Но… если сможешь узнать, заказывал ли кто-нибудь в здешнем филиале киборгов… хуже не будет. И… если надо, попроси Гранта помочь.
— Хорошо, — совершенно серьёзно ответила Алёна, — прямо сейчас и займусь.
До сада ехали молча. Нина думала о словах Алёны, Мира наблюдала за двумя дронами, летающими вокруг коляски, Алёна подключилась к сети И-нет и общалась с Грантом, Сэм легко бежал рядом с коляской, а Хельги сзади коляски ехал на коне.
«Может быть, Борис купил инкубаторы с уже растущими в них телами? Это, наверно, возможно. А если действительно взял заказ, а киборгов потом передал ОЗК? Тогда проблемы будут не только у него… но и у нас. Надо спросить у Лёни… вряд ли даже Алёна сможет взломать компьютер дексистов…»
Когда коляска подъехала к воротам сада, там уже находились мужчины и Игорь Ильич с обоими студентами и довольно шумно разговаривали. Ратко стоял в воротах в безнадёжной попытке не впустить в сад посторонних людей – и Платон уговаривал его показать агроному сад.
— Не хочешь показывать сад специалисту – и не надо, — неожиданно для всех поддержала его Нина, — ты этот сад создал, тебе и решать, кто войдёт в него… но ведь это Игорь Ильич вырастил эти саженцы из семечек, и просто хочет узнать, как они прижились.
Ратко удивлённо выдохнул:
— Тогда только его одного пропущу. И Вас тоже.
— Он опасается, что такая толпа поломает ветки, — сказал Хельги, — надо по одному в сад заходить.
— Так ты поэтому не хочешь впускать гостей в сад! — рассмеялся Некрас, — но ты гидролог, а не садовод…
— Именно что садовод, — Нина поддержала парня, встав рядом с ним, — он очень талантливый садовод. Готов был для спасения сада пожертвовать собой… он, вероятно, опасался, что ты будешь против и поэтому не сообщил тебе сразу. И именно поэтому он не хочет впускать в сад сразу всех… но по одному или по двое, я думаю, сад посмотреть возможно.
— Конечно, буду, — возмутился Некрас, — разве это работа для мужчины? С садом возиться… цветики-листочки… и вообще… то ли дело – за движением воды наблюдать. Короче, я заберу его с собой. Перевезу на другой пункт наблюдения.
— А он сам хочет этого? Ратко, хочешь уехать отсюда?
— Не хочу, — помрачнел Ратко, — я сажал эти деревья, поливал, укрывал, убирал вредителей… это мой сад. Я его не брошу.
Некрас уже собрался возмутиться, но неожиданно для него все остальные поддержали Ратко, а Платон твёрдо заявил:
— Ратко останется здесь. Этот сад действительно его… хотя не он покупал саженцы и не он начал их высаживать. Но он выхаживал их, укрывал от холода, защищал от вредителей и добился цветения. И получит плоды.
Глядя на вытягивающееся лицо Некраса, Нина заговорила о правах и обязанностях Ратко и перспективах его обучения в вузе. Платон её поддерживал, Доброхот спокойно наблюдал за начинающимся спором, а агроном и студенты, прошедшие в сад, начали осматривать состояние деревьев.
В самый разгар спора Игорь Ильич встал между Ниной и Некрасом и заявил:
— Хватит спорить! Сад превосходно ухожен и вполне профессионально обработан от вредителей. Если Вы откажетесь от опекунства над этим киборгом, я охотно приму его в свою семью. Он талантлив! Не забудьте, что он готов был рискнуть собой для спасения сада.
Мужики удивлённо уставились на почти незнакомого им человека, вмешавшегося в разговор, и Некрас ответил:
— Я привёз его сюда работать гидрологом. Инструменты привёз, обучил, ещё и программу Драган дал… а он вон что удумал! Сад!
— Так ведь одно другому не мешает, — сунулась в разговор Алёна, — разве он плохо смотрит за озером? Он же даже на праздники не выходит, всё время здесь сидит. И сменная одежда нормальная только Ниной Павловной куплена, она же ему игрушки привезла и альбомы. А на новом месте он тоже сад посадит. И кто останется здесь? Если ты увезёшь отсюда Ратко, то должен привезти кого-то на замену!
— Игрушки… у нас ни у одного киборга нет своих игрушек, — пробурчал Некрас, — сами как-то обходятся… в смысле – покупных нет. А только самодельные. И заменить его некем. Ладно, — и он пару минут подумал, оглядел собравшихся, вздохнул – и обратился к Ратко: — Оставайся… за озером ты наблюдения ведёшь правильно… а чем в свободное время занят, не моё дело. Вообще-то… моё. Но контролировать всё равно не смогу.
— Тогда сделаем так, — завершил разговор Платон, — я, как один из трёх управляющих, предлагаю Ратко вступить в колхоз вместе с садом. Ратко, подумай над этим предложением… но это не обязательно.
— А что обязательно? – насторожился Ратко, — что я должен буду делать?
— Всё то же самое, что и сейчас. Но теперь ты можешь обращаться за помощью к колхозному агроному, питаться в любой столовой, а не готовить самому, ходить лечиться на медпункт… хотя ты это право имеешь и без вступления в колхоз. Можешь взять отпуск… или несколько выходных, слетать куда-нибудь. Можешь учиться… Аглая может скинуть тебе записи лекций, а осенью поступишь заочно на агронома, колхоз оплатит обучение. Подумай. А как решишь, сообщи мне… и можно не только по сети. А теперь нам пора обратно. Кстати, — Платон обратился к агроному питомника, — Игорь Ильич, что вы втроём решили?
— Ребята вернутся в Звёздный, — ответил агроном, — там нет агронома, а работы больше, чем здесь. Я провожу их туда, выдам ещё порцию ценных указаний и на пару дней прилечу сюда, помогу с садом.
Агроном и студенты попрощались, сели в свой флайер и улетели в Звёздный. Вслед за ними стали собираться и остальные гости — но Нина пригласила их на ужин в дом, так как отпускать гостей голодными не принято. За ужином снова обсудили тему приданого, а потом Доброхот с Некрасом снова высказали свои мысли насчёт Варда и Ратко.
Улетели гости почти в семь вечера и Нина, проводив оба флайера и кобайк, в сопровождении Хельги пошла в парк посмотреть на лебедей и обдумать последние события. Платон, поговорив по сети с Грантом, тоже пришёл в парк и сел на скамью рядом с женой.
— Алёна с Грантом всё-таки смогли узнать, кто заказывал у дексистов производство этих Irien’ ов, — тихо сказал он, — через Оскара. И про других выкупленных нами новосделанных киборгов узнали тоже.
— Кто-то очень богатый? Или кто-то из знакомых Бориса?
— Официальный заказчик – клуб «Юные любители кактусов» на Аркадии-5. Но кто владелец этого клуба, Алёна не сообщила… но местонахождение этого клуба обнаружила. После этого связалась с каким-то крутым хакером… на Кассандре…
— И теперь они вместе взламывают счёт этого клуба? Значит, на счёт ОЗК снова придут деньги от «доброжелателя»… а этим клубом займётся полиция. И почему Гранту самому не пришло в голову это проверить? И почему так насторожило Алёну?
— Гранту не пришло в голову, вероятно потому, что он лично не встречался с этими Irien’ами. А Алёну насторожило количество и качество специальных программ, совершенно не нужных на наших островах, — ответил Платон, — я так думаю. Оскар сообщил, что Вероника при очередной инспекции сама обнаружила эти три инкубатора и сообщила в ОЗК. И умудрилась подключить их к сети ОЗК для контроля.
— И Борис вынужден был передать их нам? – Нина вздохнула — и сама ответила на свой вопрос: — Очень может быть. И теперь нас ждут разборки с их заказчиком…
— Это у заказчика проблемы, а не у нас. В нашем ОЗК два Bond’а, они справятся. Зато мы сможем заключить долговременный контракт на поставки нам сена с фермерами соседних областей и оплатить первые сто тонн… всё-таки Алёна гений!..
Они посидели ещё немного – и домой Нина пришла совершенно спокойной и уверенной, что всё будет хорошо.
В доме повисла такая тишина, что был слышен плеск волн на берегу. Все присутствующие – и хозяева, и гости – с явным удивлением смотрели на Платона и пришедшего Майкла.
— Сколько-сколько? — спросил шокированный Доброхот.
Майкл повторил сумму. Мужики переглянулись и Некрас медленно сказал:
— У нас во всей деревне столько нет… а не врёшь ли ты, пришелец? Мы тебя не знаем…
— Погодите, его не надо выгонять из-за стола и из дома, — остановил его Платон, — я его пригласил именно для того, чтобы он на своём компьютере показал вам историю поступления денег на этот счёт. Ничего незаконного! Всё учтено и все пришедшие деньги заработаны вполне законно. Я ещё полгода назад вам это говорил…
Оказалось, что не только Змей и Нина пополняли счёт, но и Голуба, переводящая на этот счёт суммы от продажи сплетенных Майей кружев и вышитых Ирмой полотенец, и Платон, переводящий до десяти процентов с выигрышей в лотереи, и Ратмир с близнецами Белояром и Белогором, переводящими до четверти от своей зарплаты, и Тося из музейной лавки за сданные кружева, и Карина за помощь ОЗК… — за три года накопилось столько, что можно без проблем не только достроить дом и мастерские, но и закупить оборудование для мастерских и даже купить новый катер.
— Действительно… всё законно, — пробормотал Доброхот, закончив изучать историю счёта, — и что теперь с этим делать?
— А вот это решать будет хозяйка этого счёта, — холодно заявил Майкл, закрывая ноутбук. Он и так был не особенно рад внезапному полёту в деревню и необходимости разглашения тайны банковского вклада, за что вполне мог получить взыскание от начальства, а тут ещё надо и решить за них, что делать с деньгами!
Почти три десятка людей и киборгов, сидящих за длинным столом и представленных Майклу как семья Славомиры, внимательно смотрели на него – и от этого ему было ещё более неуютно. А вдруг директор банка узнает об этом? Прямое нарушение инструкции…
— Майкл, ты спишь с открытыми глазами? – раздался почти над ухом голос этого нахального Irien’а, пригласившего его в эту деревню, — не страдай так, всё нормально. Мы давно все знакомы и доверяем друг другу… поверь, всё в порядке. И твоё начальство ничего не узнает… от нас.
Мира переводила изумлённый взгляд с банковского служащего на братьев и родителей – и обратно. Сумма, накопленная за три года, была гигантской! Восемьдесят девять тысяч! – столько денег нет ни у одного брата… да, наверно, у всех братьев, вместе взятых, нет столько! Наконец, она решилась спросить:
— И… что мне с этим делать?
— Теперь – ничего, — рассмеялся Платон, — сначала успокойся. Давай сделаем так. Ведь у тебя завтра выходной и занятий нет?
— Да, завтра воскресенье… а что?
— Ты с утра прилетишь к нам, с Зимой и любыми из братьев, посмотришь, как идёт строительство дома, посмотришь сделанные Варей проекты внутренней отделки комнат, и подскажешь ей, что ещё нужно докупить или поменять. Она подсчитает сумму и сделает заказ. Потом зайдёшь к Майклу… — и Платон в упор посмотрел на клерка, — который для этого случая ненадолго выйдет на работу. Он указанную сумму переведёт на оплату заказанных вещей с твоего счёта. На оставшиеся деньги немного позже арендуем транспортник и слетаешь с мужем в свадебное путешествие. Как раз к началу учебного года вернёшься.
— Ты снова всё решил за нас! – возмутилась Мира. Но взглянула на родителей и братьев с жёнами, явно согласившихся с решением Платона, смутилась, встала и тихо сказала:
— Извини… очень уж неожиданно всё вышло… всё так… но… — она взглянула на сидящих рядом с ней Любице и Алёну и неожиданно для всех выдала: — Только сначала мне нужен свой флайер. А то всё время приходится или такси брать, чтобы летать домой, или ждать, когда из дома пришлют!
— Вообще не проблема! – радостно воскликнул Платон, словно ждал этого вопроса, — вот этот подойдёт? – и показал на окно.
Мира мельком взглянула в окно, ничего не заметила – и, извинившись, выбежала из дома. Вслед за ней начали вставать и выходить её братья с жёнами и гости.
Перед крыльцом дома Доброхота и немного в стороне от машинок гостей стоял новенький голубой флайер. Мира медленно подошла к нему, словно не веря своим глазам, обошла вокруг – и удивлённо спросила:
— Это мне? Благодарю, это очень неожиданно… но… Платон, но это же очень… очень дорого… я, конечно, давно хотела свой флайер… но у меня пока и прав нет… а как он здесь оказался? На автопилоте из магазина?
— Не дороже денег, — усмехнулся Irien, — прямо из фирменного магазина… это тебе от всей нашей семьи Сомовых-Лебедевых… права со временем получишь. А пока нет прав, водить флайер будет Зима, у неё программа есть. Держи ключи… и можешь прокатиться. Но… пока только на месте пассажира.
Мира ещё раз обошла машинку, поблагодарила Нину и её мужа — и подала ключи Зиме, которая тут же села на место пилота. Сама Мира села на переднее пассажирское сиденье, а Деян и Любице сели на заднее сиденье — и Зима начала включать двигатель.
Змей тут же метнулся к своему скутеру и взлетел, чтобы сопровождать девушек. Следом за ним сели на скутеры парни из деревень, Лютый и Вард с разрешения Некраса взяли его флайер, Алёна и Сэм поднялись в воздух на кобайке, Дробот с Даром поднялись в воздух на отцовском флайере — и следом за голубым подарком полетели над озером и ближайшими островами.
Когда молодежь улетела за новым флайером Миры, Майкл улетел обратно, а дети убежали играть во двор, взрослые вернулись в дом и за столом разговор продолжался. Почти два часа родители жениха и невесты за чаем с пирогами обсуждали предстоящую свадьбу и подарки, которые обе стороны вручат друг другу.
— …флайер можно считать третьей частью приданого, — довольно говорил отец Миры, — вы все так позаботились о девочке… ты ведь не просто так тогда сказала, что вернувшаяся из воды девочка невеста твоего сына. Поняла, что я для Даны говорил всё это…
— Да, это так… я помню, — ответила Нина, — я и сейчас сказала бы тоже самое. Змей был егерем на островах… и Мира… тогда ещё по имени Малёна… знала об этом. Не знала только, что он киборг. Но влюбиться успела.
— Никто не знал, что он киборг, — глухо проворчал Доброхот, — я поэтому её и подначил… за ягодами вроде как отправил. Глупо вышло… думал избежать этого предсказания. А получилось… что всё совпало. Видать, по судьбе ей этот парень. Пусть женятся.
— Раз уж договорились, то так тому и быть…
— Тогда на Купалу на наших островах, — закончил разговор Платон, а Голуба тут же позвонила Мире и попросила вернуться.
Когда все машинки опустились на берегу, Нина с Платоном начали собираться домой. Змею было разрешено остаться ещё на пару часов – но он ответил, что вернётся домой с матерью и отчимом. Голуба вынесла из дома и подала Нине пакет с тонкими пирогами – Нина, поблагодарив, села в флайер рядом с мужем.
Змей на скутере поднялся в небо вслед за флайером – и в семь часов все были дома.
***
На следующий день, в воскресенье четвёртого мая, в десять часов утра на Славный остров опустились два флайера, скутер и кобайк, на которых прилетели Мира с Зимой, Алёна с Сэмом, Зарина Баженовна со спутницами и Доброхот с Некрасом и Вардом.
Нина с Платоном и Варей встретили гостей на крыльце и пригласили в столовую на завтрак, а после него все отправились на Мирный остров смотреть на строящийся дом.
Мира была в восторге от проекта Вари, но всё же попросила поменять шторы на более светлые и поменять часть светильников, потом попросила обои в спальне и в гостиной первого этажа выбрать посветлее, а занавески на кухню решила привезти свои, с вышивкой.
Варя мгновенно подсчитала необходимую для замены мебели и обоев сумму, подошедший после обеда в гостиную дома Нины явно недовольный прерванным выходным Майкл в присутствии Миры перевёл нужную сумму с её счёта на счёт магазина, в котором был сделан заказ — и остальную сумму было решено потратить на свадебное путешествие.
Даже после оплаты заказа сумма на счёте осталась очень большой — и после ухода Майкла Нина предложила Мире и Змею подумать, куда бы они хотела слетать, но так, чтобы обоим не было обидно.
— Как это — чтобы не было обидно? – тут же спросил её Змей.
— А так… вдруг Мире захочется посмотреть… ну, например, Шебу…
— Не захочется, — мгновенно перебил её Змей, — там опасно. Я знаю.
— Это ты знаешь, что там опасно. А она не знает. И может захотеть узнать.
— И узнает… особенно если из рекламного ролика местного турагентства, — внезапно вмешался Платон, — и прочитает, что там красивая природа, совершенно чудесные рассветы-закаты-реки-озера… и тому подобное. И захочет посмотреть…
— Я буду против, — помрачнел Змей, — не смотрите так, я там не был. Но видел записи Петра и Лучесвета. Мне хватило.
— А если я за? — спросила Мира, — я там никогда не была… там, наверно, действительно красиво… видела рекламу по голо…
— Не надо спорить, — остановил их Платон, — поэтому и сказано было, чтобы обоим не было обидно. Змей не хочет на Шебу, а значит, и тебе туда не нужно. А ты не хочешь, например, на Медузу… и Змей тебе уступит и не будет настаивать на полёте туда.
— Не буду, — ответил Змей, — мне там нечего делать. Там Руслан был. Мне хватило его записей.
— Я сказал «например». Но… могу предложить маршрут, который устроит вас обоих.
— Но учти, что в маршруте должны быть дружественные нашему офисы ОЗК, — и Нина назвала несколько планет и городов, которые были ей известны по работе с Кариной и руководством заповедника.
— Вообще без проблем! – совершенно спокойный Платон начал перечислять остановки на пути будущей поездки так уверенно, словно уже всё и со всеми согласовал:
— Арендуем транспортник заповедника. Грузим его изделиями наших мастеров и картинами Златко и везём всё это на Новую Самару. Неделя на планете и путь на Новый Архангельск. Туда везём сено в кипах, комбикорма, ветеринарные препараты и семенной овёс. Там неделя. И грузимся мороженной рыбой под завязку и везём…
— Как ты всё подсчитал! – воскликнула Мира, — а нас спросить не пробовал? Может, мы ещё куда-нибудь захотим?
— Захотите, — согласился Платон, — у вас есть время, чтобы всё запланировать. Но немного. Неделю или две. Я арендую для вас «Водник» на месяц… или полтора, смотря, какой и куда найду попутный груз, чтобы капитан и заповедник не были в убытке. Вылет двадцать шестого июня на рассвете.
— Просто нет слов, — восхищённо выдохнул Доброхот, — ты уже решаешь не только за себя, но и за нас!
— За вас? Да ни в коем случае! – ответил Платон, — но за свою семью я отвечаю перед богами и должен обеспечить безопасность своих близких. А если полёт в гости можно совместить с перевозкой товаров… то почему я не могу это сделать? Хуже от этого никому не будет.
— Что ж, согласен, — усмехнулся крестьянин, — тебе следовало родиться торгашом…
— Меня как-то не спрашивали об этом, когда создавали…
— Не скандальте, — вмешалась Нина, — а посмотрите конюшни и ферму. Мира со Змеем, Варей и Зимой могут снова пройти по Мирному острову, а я могу показать вам наших жеребят. Если, конечно, вам это интересно.
— Посмотрим, — согласился Некрас, — может, и прикупим чего для себя… Голуба что-то о лошадях говорила, чтобы детей катать… Надо же, до чего дожили! Начинаем покупать у киборгов… а дальше что будет?
— А дальше твоим зятем станет киборг, — усмехнулся Платон, — и твоего подопечного тебе пора усыновить, нечего ему просто так быть… под опекой. В курсе уже, как Ратко сад спасал? Все волосы на алтарь отдал… если бы ты ему объяснил всё толком и сразу, он бы знал, что можно давать в жертву, а что нельзя. Он чуть не сорвался!
— В этом ты прав, редко говорю с ним. Сейчас схожу туда…
Нина взглянула на часы – половина второго – и вмешалась в разговор:
— Давайте тогда так. Платон, пожалуйста, попроси Руслана через полчаса подъехать к дому, мы с Мирой и девочками поедем к саду на коляске, по пути остановимся у левад и посмотрим малышей, зайдём в кафе и поедем к саду. А ты со Змеем и мужчинами пройдёшь по ферме, курятнику, теплицам… где пешком, где на флайерах… и часа в четыре встретимся в саду.
— Как скажешь, дорогая, — ответил Irien, — Руслану я передал, через полчаса подъедет.
— Тогда сначала сходим на спортивную конюшню, где стоят мерины. Там Хельги оседлает своего коня и будет нас сопровождать.
На конюшне Нина попросила Яна показать крестьянам троих мезенских меринов, которых хотела продать Голубе. Ян этой идее совершенно не обрадовался, так как уже многому обучил их и готовил номер для будущего конного театра. А Динара тихо, но твёрдо заявила:
— В Орлово не было лошадей раньше, и никто не умеет с ними обращаться. Нельзя их продавать… прямо сейчас тем более нельзя. Надо сначала кого-то обучить с ними обращаться. Да и где они зимой жить будут? С коровами?
— Тогда давай так, — решил Доброхот, — Вард останется здесь недели на две. Или на три… сколько понадобится, столько пусть и учится. Вы оба научите его ухаживать за лошадьми, а мы подумаем, где поставить конюшню и поищем подходящий проект. К нам этих меринов можно привезти на лето, с коровами в стаде походят, Сивый с Вардом поохраняют. А осенью договоримся, останутся они у нас или вернутся сюда.
— А он сам хочет здесь остаться? – поинтересовалась Динара, — лошадей любить надо, без этого с ними работать нельзя. Вард, хочешь с лошадьми учиться заниматься?
— Да я лошадей только на картинках видел, — ответил DEX, — и на видео на сайте колхоза. Надо попробовать. Может, и захочу.
На этом и договорились – и Динара по просьбе Нины сначала повела его в свободную комнату на втором этаже конюшни, по пути сообщив Волчку, чтобы тот принёс спецодежду для Варда и провёл инструктаж.
Имя воина. Глава 385
Пока Нина вместе с Платоном говорила с крестьянами, Динарой и Вардом, Хельги успел оседлать коня и вывести его из конюшни – и Нина с девушками и Хельги пошли к дому, а Платон со Змеем и крестьянами вернулся на Мирный остров.
Мира, Зима и Алёна сели в коляску вместе с Ниной, Хельги с высоты Дивана гордо смотрел на оставшегося пешим Сэма – но Алёна на просьбу Нины разрешить ему сесть ответила, что ему прогулка не будет лишней, так как он и так много времени проводит сидя.
Сначала остановились у левад с жеребятами, которые весело носились друг за другом, и почти четверть часа обсуждали с подошедшим Полканом перспективы развития коневодства на островах.
— А где Инга? – спросила Мира, когда Полкан в третий раз начал рассказывать, какие славные жеребята прилетели на острова и как он за ними ухаживает.
— Ей уже не до работы… ей теперь надо много гулять и хорошо питаться. Потому, что ей скоро рожать, — тихо ответил Полкан, — ещё полторы недели… и я стану папой. Я буду самым счастливым киборгом на свете! У меня будет…
— Не хвастай этим раньше времени, — остановила его Нина, — примета плохая. Вот родит и будешь всем об этом рассказывать. Кстати, Инге нужна будет няня? Попроси Фриду подобрать. Но… сейчас на медпункте есть две мэрьки на излечении… им, конечно, ещё неделю надо бы полежать… но зайди как-нибудь и попробуй поговорить с ними. Может, уговоришь хоть одну помочь Инге с малышом.
— Можно прямо сейчас сходить? – обрадовался Полкан.
— Нужно! – ответила Нина и Полкан помчался к медпункту.
Уже сидя в коляске, Алёна тихо спросила:
— Вард дружит с Витой и находит любой повод, чтобы слетать на Домашний остров и помочь ей чем-нибудь. А теперь он будет здесь… а Вита там.
— Он же здесь не навсегда, — рассмеялась Нина, — вот научится ухаживать за меринами, седлать и запрягать и через пару недель вернётся. Пастбище в деревне есть, с коровами три мерина лето пропасутся, а с осени и к работе их можно будет приучать. А на выходные он сможет летать к Вите. Я же не против, пусть общаются.
— А если сделать дамбу от деревни до островов, — важно заявил Хельги, — то они смогли бы общаться и чаще.
— Дамбу? – удивлённо переспросила Мира, — а это отличная мысль! Но… ты вроде уже когда-то говорил об этом. Обязательно напомню братьям. А ещё можно добавить эти острова к деревне… и тогда Вита сможет приходить и помогать Варду. Только… как же он будет летать к Вите, если у него своего флайера нет?
— Ему достаточно и скутера, — ответила Алёна, — а на твоём счету достаточно денег…
— Алёна, — остановила её Нина, — сначала Мира должна посоветоваться с тем из братьев, кто является опекуном Варда… или со Змеем, который в любом случае разбирается в технике лучше, чем она. Во-первых, опекун может и сам догадаться и купить для Варда скутер. Во-вторых, Змей может подобрать для Варда скутер из имеющихся в гаражах и мастерских из числа тех, что были выловлены в озере и отремонтированы. А вот если и опекун скутер не купит, и Змей не подберёт, то тогда можно будет попросить Платона, и он закажет скутер с доставкой сюда, на острова.
— Логично, — согласилась Алёна и тут же сменила тему: — Вы обещали, что мы зайдём в кафе… мы уже почти доехали.
— Конечно, зайдём, — ответила Нина и попросила Руслана остановиться.
Хельги спешился и вошёл в кафе следом за Ниной и девушками, а Руслан и Сэм остались с лошадьми – но уже через минуту Берёза принесла им по кружке латте и по куску торта.
В кафе на столике, за который обычно садилась Нина, уже стояли тарелочки с пирожными, а когда она с девушками села, Май сам принёс ей капучино. В это же время Мире и Алёне принёс латте незнакомый им парень, в котором Алёна опознала совершенно новую модель киборга – и, когда он вернулся на кухню за пирожными, удивлённо уставилась на Нину:
— Откуда здесь Irien-70? Их же… не производят!
— Производят, как видишь… но не массово. Смогли выкупить в нашем филиале. Или ты не в курсе? Сделаны были трое, из них один здесь официантом, двое в теплице… странно, что ты не знаешь. Разума пока не проявляют, поэтому имена оставлены те, которые им Фрида дала. Здесь работает Гамма, а Альфа и Бета в теплице.
— А… тот, кто их заказал, в курсе, что они здесь? Ведь просто так таких киборгов не делают… а под заказ. Ведь без уверенности, что киборга купят, производить биомашину с такими наворотами в программе просто глупо. Хотя бы потому, что это безумно дорого и поэтому рискованно.
— Алёна, я как-то не думала об этом, — медленно ответила Нина, — кстати, Май, почему Зиме не принесли кофе? Она хоть и на работе, но и в гостях тоже… пусть и ей принесёт, передай Гамме, пожалуйста… — и она снова обратилась к Алёне:
— Как-то не верится, что ты не знаешь о договоре нашего офиса ОЗК с местным офисом дексистов… а по нему мы, то есть, ОЗК забираем всех киборгов у дексистов. То есть, дексисты обязались передавать ОЗК всех киборгов. Пойманных, сданных хозяевами или опекунами, изъятых из армии… и так далее. Тебя и Сэма передали ОЗК по этому договору. Оплата в течение полутора месяцев янтарём или жемчугом… или ювелирными изделиями из янтаря и жемчуга…
— Я в курсе договора, — остановила её Алёна, — но я сейчас о другом. Я думаю, что для Вас не секрет, что Борис Арсенович имеет такие связи, что без проблем может принять заказ на пару киборгов, сделать их и продать мимо ОЗК… У этих киборгов такие программы и такие возможности…
— Не секрет. Но не может. Все киборги при открытии инкубатора автоматически регистрируются в ОЗК.
— Это если инкубаторы подключены к сети ОЗК. А если не подключены?
— Тогда мы бы и не знали ничего об этих киборгах, — уверенно сказала Нина, — Он передал бы их заказчику мимо нас. Но… если сможешь узнать, заказывал ли кто-нибудь в здешнем филиале киборгов… хуже не будет. И… если надо, попроси Гранта помочь.
— Хорошо, — совершенно серьёзно ответила Алёна, — прямо сейчас и займусь.
До сада ехали молча. Нина думала о словах Алёны, Мира наблюдала за двумя дронами, летающими вокруг коляски, Алёна подключилась к сети И-нет и общалась с Грантом, Сэм легко бежал рядом с коляской, а Хельги сзади коляски ехал на коне.
«Может быть, Борис купил инкубаторы с уже растущими в них телами? Это, наверно, возможно. А если действительно взял заказ, а киборгов потом передал ОЗК? Тогда проблемы будут не только у него… но и у нас. Надо спросить у Лёни… вряд ли даже Алёна сможет взломать компьютер дексистов…»
Когда коляска подъехала к воротам сада, там уже находились мужчины и Игорь Ильич с обоими студентами и довольно шумно разговаривали. Ратко стоял в воротах в безнадёжной попытке не впустить в сад посторонних людей – и Платон уговаривал его показать агроному сад.
— Не хочешь показывать сад специалисту – и не надо, — неожиданно для всех поддержала его Нина, — ты этот сад создал, тебе и решать, кто войдёт в него… но ведь это Игорь Ильич вырастил эти саженцы из семечек, и просто хочет узнать, как они прижились.
Ратко удивлённо выдохнул:
— Тогда только его одного пропущу. И Вас тоже.
— Он опасается, что такая толпа поломает ветки, — сказал Хельги, — надо по одному в сад заходить.
— Так ты поэтому не хочешь впускать гостей в сад! — рассмеялся Некрас, — но ты гидролог, а не садовод…
— Именно что садовод, — Нина поддержала парня, встав рядом с ним, — он очень талантливый садовод. Готов был для спасения сада пожертвовать собой… он, вероятно, опасался, что ты будешь против и поэтому не сообщил тебе сразу. И именно поэтому он не хочет впускать в сад сразу всех… но по одному или по двое, я думаю, сад посмотреть возможно.
— Конечно, буду, — возмутился Некрас, — разве это работа для мужчины? С садом возиться… цветики-листочки… и вообще… то ли дело – за движением воды наблюдать. Короче, я заберу его с собой. Перевезу на другой пункт наблюдения.
— А он сам хочет этого? Ратко, хочешь уехать отсюда?
— Не хочу, — помрачнел Ратко, — я сажал эти деревья, поливал, укрывал, убирал вредителей… это мой сад. Я его не брошу.
Некрас уже собрался возмутиться, но неожиданно для него все остальные поддержали Ратко, а Платон твёрдо заявил:
— Ратко останется здесь. Этот сад действительно его… хотя не он покупал саженцы и не он начал их высаживать. Но он выхаживал их, укрывал от холода, защищал от вредителей и добился цветения. И получит плоды.
Глядя на вытягивающееся лицо Некраса, Нина заговорила о правах и обязанностях Ратко и перспективах его обучения в вузе. Платон её поддерживал, Доброхот спокойно наблюдал за начинающимся спором, а агроном и студенты, прошедшие в сад, начали осматривать состояние деревьев.
В самый разгар спора Игорь Ильич встал между Ниной и Некрасом и заявил:
— Хватит спорить! Сад превосходно ухожен и вполне профессионально обработан от вредителей. Если Вы откажетесь от опекунства над этим киборгом, я охотно приму его в свою семью. Он талантлив! Не забудьте, что он готов был рискнуть собой для спасения сада.
Мужики удивлённо уставились на почти незнакомого им человека, вмешавшегося в разговор, и Некрас ответил:
— Я привёз его сюда работать гидрологом. Инструменты привёз, обучил, ещё и программу Драган дал… а он вон что удумал! Сад!
— Так ведь одно другому не мешает, — сунулась в разговор Алёна, — разве он плохо смотрит за озером? Он же даже на праздники не выходит, всё время здесь сидит. И сменная одежда нормальная только Ниной Павловной куплена, она же ему игрушки привезла и альбомы. А на новом месте он тоже сад посадит. И кто останется здесь? Если ты увезёшь отсюда Ратко, то должен привезти кого-то на замену!
— Игрушки… у нас ни у одного киборга нет своих игрушек, — пробурчал Некрас, — сами как-то обходятся… в смысле – покупных нет. А только самодельные. И заменить его некем. Ладно, — и он пару минут подумал, оглядел собравшихся, вздохнул – и обратился к Ратко: — Оставайся… за озером ты наблюдения ведёшь правильно… а чем в свободное время занят, не моё дело. Вообще-то… моё. Но контролировать всё равно не смогу.
— Тогда сделаем так, — завершил разговор Платон, — я, как один из трёх управляющих, предлагаю Ратко вступить в колхоз вместе с садом. Ратко, подумай над этим предложением… но это не обязательно.
— А что обязательно? – насторожился Ратко, — что я должен буду делать?
— Всё то же самое, что и сейчас. Но теперь ты можешь обращаться за помощью к колхозному агроному, питаться в любой столовой, а не готовить самому, ходить лечиться на медпункт… хотя ты это право имеешь и без вступления в колхоз. Можешь взять отпуск… или несколько выходных, слетать куда-нибудь. Можешь учиться… Аглая может скинуть тебе записи лекций, а осенью поступишь заочно на агронома, колхоз оплатит обучение. Подумай. А как решишь, сообщи мне… и можно не только по сети. А теперь нам пора обратно. Кстати, — Платон обратился к агроному питомника, — Игорь Ильич, что вы втроём решили?
— Ребята вернутся в Звёздный, — ответил агроном, — там нет агронома, а работы больше, чем здесь. Я провожу их туда, выдам ещё порцию ценных указаний и на пару дней прилечу сюда, помогу с садом.
Агроном и студенты попрощались, сели в свой флайер и улетели в Звёздный. Вслед за ними стали собираться и остальные гости — но Нина пригласила их на ужин в дом, так как отпускать гостей голодными не принято. За ужином снова обсудили тему приданого, а потом Доброхот с Некрасом снова высказали свои мысли насчёт Варда и Ратко.
Улетели гости почти в семь вечера и Нина, проводив оба флайера и кобайк, в сопровождении Хельги пошла в парк посмотреть на лебедей и обдумать последние события. Платон, поговорив по сети с Грантом, тоже пришёл в парк и сел на скамью рядом с женой.
— Алёна с Грантом всё-таки смогли узнать, кто заказывал у дексистов производство этих Irien’ ов, — тихо сказал он, — через Оскара. И про других выкупленных нами новосделанных киборгов узнали тоже.
— Кто-то очень богатый? Или кто-то из знакомых Бориса?
— Официальный заказчик – клуб «Юные любители кактусов» на Аркадии-5. Но кто владелец этого клуба, Алёна не сообщила… но местонахождение этого клуба обнаружила. После этого связалась с каким-то крутым хакером… на Кассандре…
— И теперь они вместе взламывают счёт этого клуба? Значит, на счёт ОЗК снова придут деньги от «доброжелателя»… а этим клубом займётся полиция. И почему Гранту самому не пришло в голову это проверить? И почему так насторожило Алёну?
— Гранту не пришло в голову, вероятно потому, что он лично не встречался с этими Irien’ами. А Алёну насторожило количество и качество специальных программ, совершенно не нужных на наших островах, — ответил Платон, — я так думаю. Оскар сообщил, что Вероника при очередной инспекции сама обнаружила эти три инкубатора и сообщила в ОЗК. И умудрилась подключить их к сети ОЗК для контроля.
— И Борис вынужден был передать их нам? – Нина вздохнула — и сама ответила на свой вопрос: — Очень может быть. И теперь нас ждут разборки с их заказчиком…
— Это у заказчика проблемы, а не у нас. В нашем ОЗК два Bond’а, они справятся. Зато мы сможем заключить долговременный контракт на поставки нам сена с фермерами соседних областей и оплатить первые сто тонн… всё-таки Алёна гений!..
Они посидели ещё немного – и домой Нина пришла совершенно спокойной и уверенной, что всё будет хорошо.
Имя воина. Глава 386
Утром пятого мая погода снова испортилась – небо затянулось облаками и пошёл мелкий нудный дождь. Нина отказалась от утренней поездки в коляске, собираясь провести хотя бы полдня в библиотеке за работой, но пришлось в десять часов выйти из дома встречать прилетевшего из Звёздного Игоря Ильича.
Платон подошёл к ней на крыльцо, когда флайер гостя уже опустился перед домом, и спросил агронома, устроит ли его комната в домике охраны, так как гостевая комната в доме превращена в детскую, но Игорь Ильич захотел поселиться поближе к саду — и Платон попросил Змея отвести его во второе общежитие. После заселения и плотного завтрака агроном вместе с Аглаей и Григорием пошёл в сад, где его уже ждал Ратко, а Нина вернулась в библиотеку.
Перед полуднем прилетел Юрий Сергеевич с Германом и Остином. Так как дождь не заканчивался, то Нина попыталась после совместного обеда в столовой дома отговорить ветврача от посещения конюшен, но он заявил: «Танки грязи не боятся!» — и все трое надели плащи от дождя и резиновые сапоги и пошли сначала на спортивную конюшню, чтобы встретиться с Полканом и Яном и вместе осмотреть меринов, а после этого осмотрели бегающих в левадах жеребят и пошли на конюшни ипподрома. Полкан, взявший на себя обязанности Инги, сопровождал гостей весь день, сначала показал всех животных на конюшнях, потом у коровника познакомил с Асланом и попросил Гопала показать ещё и коров с телятами, выслушал советы и привёл в столовую дома на ужин.
После ужина ветврач с киборгами улетел, пообещав Нине вернуться через пару недель осмотреть новых жеребят, так как ещё не все кобылы ожеребились. За полдня он успел осмотреть всех животных, дать рекомендации по улучшению кормления, уходу за копытами и кожей лошадей и вместе с Туром выбрать жеребчиков, которых осенью надо будет кастрировать.
Игорь Ильич пообедал в доме, где жил Ратко, тем, что успели приготовить два Irien’а, работавшие в саду под руководством Ратко: жареная рыба и чай из листьев местной смородины. А вот на ужин в столовую посёлка он пришёл вместе с Ратко — и был удивлён тишиной, чистотой и порядком. А когда подошёл к раздаточному столу, то удивился разнообразию блюд, приготовленных на кухне — по его мнению, киборгам должно быть всё равно, что есть.
Ратко не хотел признаваться, что сам недавно стал ходить в эту столовую и просто взял те блюда, что стояли ближе: борщ с курятиной, две котлеты с макаронами, компот и чай с двумя пирожками. А в первый раз, когда он пришёл сюда, даже пришлось связаться с поварихой-Mary и спросить, что можно взять и как это сделать — и выполнить её указания. Зато теперь он заполнил свой поднос быстро и уверенно.
Ранее Ратко питался в доме в основном теми продуктами, которые присылал или привозил Некрас (макароны, крупы, мука и сахар) и из которых готовили Irien’ы, иногда сам охотился на мелких животных, есть мясо которых было разрешено, и рыбачил. К тому же два неразумных DEX’а-охранника тоже время от времени рыбачили – и потому ходить в общую столовую не было необходимости. После ужина Ратко проводил агронома до его комнаты и вернулся в свой дом на берегу.
***
Утром шестого мая, в полдень Григорий позвонил Платону и добавил в звонок Ростислава, который сообщил, что с отличием закончил Полицейскую Академию и через два или три дня собирается прибыть к месту прохождения службы.
— Ему нужна квартира, а дом не достроен, — встревоженно сказал Григорий, — надо как-то или строителей на этот дом перевести…
— Или пока комнату в общежитии дать, — договорил за него Платон, переходя из кухни в гостиную, где Нина уже включала терминал, — он пока один, поживёт и в общежитии. Фрида его примет и разместит, ведь она у нас глава сельсовета. К тому же, Ростислав, ты же не в колхозе будешь работать, а в сельсовете. Так что не переживай, сейчас строители работают на Мирном острове, а как только закончат, перейдут на двухэтажный дом… достраивать. К твоей свадьбе квартира будет. Сам сможешь выбрать. Там два подъезда и восемь квартир: две четырёхкомнатные, две трёхкомнатные, две двухкомнатные и две однокомнатные…
— Отлично! – обрадовался Ростислав, — тогда до встречи! – и отключил связь.
— Платон, достраивать надо сейчас и быстро, — стал настаивать Григорий, — ведь десятого прилетит новый ветеринар с семьёй. У него двое детей… не в общежитии же их селить. Ему нужна квартира.
— Ладно, я подумаю, — и Платон собрался отключить связь с Григорием, но тут вмешалась Нина:
— В нашей традиции принято помогать друг другу в строительстве или в любой другой тяжёлой работе. Это называется помочи, — ответила Нина, — помнишь, мы летали на помочи, когда ставили фундамент нашего дома? Все ближайшие деревни отозвались и прилетели не только мужики для работы, но и женщины и молодежи много было. Осень была… но за день поставили фундамент не только дома, но и хозпостроек.
— Помню, конечно. Сейчас схожу к учителю и на завтра объявлю помочи. И сообщу строителям. И в столовые, чтобы от начала и до конца работ все желающие могли плотно поесть.
Во время утренней прогулки в коляске Нина зашла к Фриде и попросила подобрать квартиру ещё и Полкану с Ингой, так как у них скоро будет ребёнок.
— Конечно, строители работают почти без отдыха и сразу на трёх объектах… но этот дом построен только на две трети, — засомневалась Фрида, — не вставлены стеклопакеты, нет дверей, не оклеены стены в квартирах. Крыша только намечена… за сутки не успеть сделать всё это!
— А мы попробуем, — ответила Нина, — завтра с восьми утра ждём добровольных помощников из деревень. И будет хорошо, если ты своих сотрудников сможешь отправить на помощь.
Фрида согласилась – и Нина, пообещав отпустить на рассвете Хельги на рыбалку, чтобы было, чем кормить работников, спокойно поехала дальше.
***
Игорь Ильич улетел в питомник вечером шестого мая совершенно счастливым и полным грандиозных идей по трудоустройству киборгов ОЗК в садах питомника.
За ужином в столовой большого дома, на который был приглашен и Ратко, Платон спросил агронома:
— И как Вам наш сад? Есть перспектива развития?
— А как же! Ратко очень талантливый молодой человек!
— Вообще-то он боевой киборг, — удивлённо сказала Нина, — когда-то был выкуплен на армейском аукционе и привезен для работы гидрологом.
Игорь Ильич взглянул на вытянувшееся лицо Ратко и медленно сказал:
— В таком случае… он гениальный киборг! Я оставил ему свой номер видеофона и сказал, что он может звонить в любое время. Кстати, он что-то говорил про защитный купол над садом?
— Вы можете посоветовать модель и фирму-производителя? — мгновенно спросил Платон, — как только будет возможность, так сразу и купим. И постараемся увеличить площадь сада…
Агроном дал Платону визитку фирмы, в которой питомник закупает оборудование, Платон пригласил его прилетать в любое время, затем Ратко рассказывал о грандиозных планах увеличения площади сада за счёт пересадки на края дамб дикорастущих деревьев, а Игорь Ильич доказывал, что под куполом можно выращивать даже абрикосы… — разговор закончился, когда за окном совсем стемнело.
Нина с Платоном, Хельги и Ратко проводили гостя до его флайера – и он, взяв пакет с пирогами, полетел домой.
***
Волхв решение Платона объявить помочи одобрил — и следующие два дня были почти полностью посвящены завершению строительства двухэтажного жилого дома.
В восемь утра седьмого мая Велимысл собрал прилетевших крестьян и уже работающих на Мирном острове строителей и провёл обряд благословения на капище – а затем сказал, что все три столовые открыты для всех желающих круглосуточно.
В половине девятого с утренней рыбалки на катере вернулись Хельги и Самсон – и встретивший их Эдгар тут же отправил всю пойманную рыбу в столовую посёлка, так как она находилась ближе с строящемуся дому. После получасового отдыха обе «семёрки» снова уехали на катере рыбачить.
За световой день приезжие крестьяне с местными киборгами успели и поработать, и поиграть, и поплясать, и побузить – и обсудить с правлением колхоза несколько очень важных вопросов о проведении посевной и о выгоде скота на пастбище. Болезненный для всех вопрос – пахать свободные от деревьев участки земли или оставить под пастбище – так и остался нерешённым до конца, но Платон уговорил некоторых крестьян принять на лето на помощь в заготовке кормов нескольких разумных киборгов за обучение их крестьянскому труду и прокорм.
До заката седьмого мая строители с помощниками доделали второй этаж, потом вставили стеклопакеты и двери, а на рассвете следующего дня рабочие вместе с помогающими киборгами начали работы на крыше, которую к полудню полностью закрыли.
Весь остальной день восьмого мая был посвящен внутренней отделке квартир и установке срочно закупленной бытовой техники. Платон с согласия Григория и Фрола по поданному Варей списку закупил за счёт колхоза на все квартиры обои, краску, инструменты для оклейки и покраски стен, минимальный набор мебели, холодильники, микроволновки, кухонные плиты и светильники в каждую квартиру, оплатил доставку на Жемчужный остров – и до заката стены всех квартир были поклеены и покрашены, а на кухнях и в гостиных появилась бытовая техника и мебель.
В восемь вечера Нина в банкетном зале поблагодарила всех, кто прилетел и пришёл на помощь колхозу, потом те же слова сказали все трое управляющих колхоза и Фрида как глава сельского поселения торжественно вручила ключи от трёхкомнатной квартиры на втором этаже прилетевшему Ростиславу. Он принял ключи удивлённо-радостно, тут же написал и подал Фриде заявление о приёме на работу в качестве участкового полицейского – и умчался осматривать своё новое жильё, когда заявление было подписано.
Ральф, оба дня старательно наблюдавший за рабочими и даже поработавший сам, пошёл было следом за напарником, пытаясь понять, кто в их паре будет главным – он или Ростислав – но Платон его остановил сообщением по внутренней связи: «Пусть он отдохнёт сегодня, завтра поговоришь». Ральф на пару минут завис – и повернул к общежитию, где жил.
Помогавшие в строительстве крестьяне в девять часов вечера засобирались домой – и Платон со Змеем каждому подавали пакет с козулями, которые успел испечь и украсить Миро, и с пирогами с рыбой, которая ещё утром плавала в озере.
В свою квартиру Нина вернулась почти в одиннадцать часов, уставшая и полусонная – но радостная от того, что большинство крестьян из ближайших деревень прилетели на помощь и за два дня достроили дом.
***
Утром девятого мая Нина вспомнила про Полкана и Ингу — и снова попросила Руслана остановить Восхода у сельсовета и зашла к Фриде.
Mary оказалась в кабинете, но была одета в рабочий комбинезон и выглядела так, словно её только что оторвали от ремонтных или строительных работ. Нина удивлённо поздоровалась и спросила:
— Ты тоже что-то строишь? Я тебе помешала?
— Ничего страшного, — рассмеялась Фрида и включила чайник, — с Варей доделываем детскую в квартире, где будет жить семья нового ветеринара. А потом подумаем, какую квартиру дать Полкану и Инге. Ведь у них будет не просто ребёнок, но первый рождённый на этом архипелаге ребёнок… и твой первый внук! Не думала об этом?
— Думала, — растерянно ответила Нина, — я за этим и зашла к тебе… за квартирой для них. Но… ты решила всё раньше меня. И это правильно, ведь ты глава сельсовета. А что это будет мой внук… как-то даже не пришло в голову! Хотя должно было… ведь Полкан тоже мой приёмный сын и брат Змея… а ты подумала…
— Просто Инге звонили из городского роддома, чтобы явилась на осмотр и роды… она пришла ко мне. И мы решили, что Саня примет роды ничуть не хуже, чем в роддоме. Он медик и уже принимал роды. И ещё мы… то есть, я… решила дать им трёхкомнатную квартиру. И няню из мэрек, работающих на обработке козьего пуха.
— А почему не четырёхкомнатную? – спросила Нина, беря чашку чая и булочку, — плюшки просто шикарные! У Али не такие получаются… а твои просто шедевр!
— Хочешь программку? Или рецепт? – рассмеялась Mary, — уговорила, скину Платону и то, и другое, — и Фрида, налив ещё по чашке чая, сменила тему: — В обе четырёхкомнатные квартиры поселятся сыновья волхва с семьями. Хотели прилететь на Масленицу, но явятся не раньше середины мая. Или к Купале. У них дети… и пока не ясно, в какую школу они будут ходить… здесь или в Кузино.
— Значит, эти квартиры заняты… и обе трёхкомнатные тоже заняты. Костас с семьёй и Полкан с Ингой. А в остальные квартиры кто поселится?
— Гриша и Аглая в двухкомнатную… когда дом поставят, переедут, а пока так. И так долго живут в общежитии, пора квартиру занимать. Вторую двушку займут Миро и Дуся… или ты не в курсе, что они тоже собираются венчаться?
— Это… неожиданно. Спрошу волхва, будет ли он их венчать. А как же… Стожар и Злата?
— Они займут однушку. Стожару ещё два года учиться, он улетит, а Злате одной места достаточно в небольшой квартире. А пока он учится, ему дом будет готов. А вторую однушку дадим Джуне… мне кажется, у неё и Тура всё серьёзно, но ему надо немного подождать… повзрослеть. Заселяться они будут на следующей неделе и по одному, мы поможем. Все пары вместе будут жить только после венчания… я знаю обычаи. Парень с девушкой не могут жить в одном доме до свадьбы.
— Отлично! – обрадовалась Нина, — ты всё предусмотрела… а няню нашла детям Костаса?
— А как же! – воскликнула Фрида, — только я не с медпункта им нашла няню, а из бригады кружевниц разумную Mary уговорила пойти двоих детей воспитывать. А этих двоих, что Лёня привёз, во флигель поселить предлагаю… пусть кружева плетут.
— Как ты всё хорошо решила! Спасибо… и заходи в гости, просто поболтать.
— Зайду… но не сегодня. Надо закончить детскую.
Нина поблагодарила подругу и продолжила прогулку. Когда коляска подъезжала к дому, позвонила Карина и сказал, что на счёт ОЗК пришёл перевод «от доброжелателя» на сто двадцать шесть тысяч галактов.
Имя воина. Глава 387
Нина вздохнула – всё-таки Алёна не обошлась без взлома чьего-то счёта! – и спросила:
— Просто пришли на счёт деньги? И всё? Грант узнал, кто этот «доброжелатель»?
— Мне он сказал, что не знает, — ответила Карина, — но верится с трудом… он только сказал, что Алёна нашла клуб, по заказу которого были заложены в инкубатор эти самые Irien’ы… которых привезли к вам. Искин офиса дексистов они… то есть, он и Алёна… взломать не смогли, но Оскар с согласия Леонида дал доступ. Тела киборгов росли в инкубаторах, которые по случаю купил Борис Арсенович…
— И, если бы Алёна не заинтересовалась программами этих киборгов, нам бы в голову не пришло, что они заложены в инкубаторы по чьему-то заказу… я поговорю с ней. Пока.
Нина вышла из коляски и, когда Руслан отъехал от дома, попросила Хельги передать Платону запись её разговора с Кариной. Хельги отчитался о выполнении приказа и с разрешения Нины повел коня на конюшню, а она пошла в зимний сад для разговора с Платоном.
— …я уверена, что без Алёны не обошлось, — закончила она рассказ, — как бы её не поймали за кражу денег со счёта.
— Не беспокойся, — ответил он, — её точно не поймают. Зато теперь воздух стал немного чище… ещё один клуб садистов не портит его своим существованием. Грант и Алёна неплохо сработались в паре… Алёна нашла клуб, а Грант с помощью своего друга и учителя сдал его полиции. Кстати, теперь друзья Гранта живут в Звёздном и там следят за порядком.
— А деньги? Это очень много… может, лучше вернуть?
— Не лучше, — Платон почти минуту смотрел через зеркальное стекло на ветки берёз с крошечными листиками и повторил: — Лучше на эти деньги арендовать под офис ОЗК приличное здание в Серебрянке и отремонтировать офис на конезаводе. Купить купол для нашего сада и хороших семян для сева. И увеличить теплицу у «Надежды» в Воронове. Я сам позвоню Карине… пусть тоже не беспокоится. И разделит сумму на все отделения ОЗК.
— Спасибо, родной, и пойдём обедать.
Нина окончательно успокоилась и после обеда села за терминал отвечать на вопросы на сайте «Родная вера», с которым сотрудничала более двадцати лет.
***
Десятого мая резко потеплело — в шесть утра температура воздуха поднялась до плюс пятнадцати и снижаться не планировала. Чтобы не терять времени, пока тепло и солнечно, Платон уже в половине седьмого отправил почти сотню киборгов на строительство и расширение дамб между островками внешнего круга.
Но сначала он собрал бригадиров и объяснил им, что до начала пахоты надо как можно больше деревьев с малых островов на юго-западе архипелага пересадить на дамбы и по возможности увеличить размеры хотя бы двух-трёх из этих островов, а для этого расширить эти дамбы хотя бы на пару метров. И очень желательно всё это сделать не только быстро, но и качественно – и начать работы уже сегодня.
Волчок снова выдал всем инструктаж по технике безопасности при работе в воде и с тяжёлыми камнями, потом выдал бригадирам акваланги и гидрокостюмы для тех, кто будет укладывать камни на дне, и спецодежду и инструменты тем, кто будет работать на суше. Змей подобрал из DEX’ов-охранников желающих поработать в каменоломне — и вместе с ними полетел, чтобы показать, где и какие камни можно брать для укладки на дно озера.
В десять утра, когда Нина села в коляску и поехала на прогулку, температура воздуха была уже плюс восемнадцать и в чистом небе ярко светило солнце. Сначала она уже привычно остановилась у левад с жеребятами, в которых паслись Рыжик и три мезенских мерина. Яна не было видно, зато у ограды обнаружился Вард, наблюдающий за играми жеребят.
— Доброе утро! Нравится тебе работать с лошадьми? — спросила его Нина.
— Доброе! Пока не понял, — смутился Вард, — вроде не очень тяжело… но непонятно, зачем они нужны. Шерсти на них нет, на мясо их нельзя, а для езды есть флайера и скутеры. А теперь весна и работы по уходу не слишком много, а летом они на пастбище будут кормиться и надо будет только охранять их. А зимой каково с ними обращаться, пока не в курсе. Но… пока вроде нравится. Учусь запрягать.
— Это хорошо… меринов Динара в упряжь заездила, и их надо бы иногда запрягать, чтобы не забыли. И седло они знают… но ты пока тяжеловат для них. Вроде Платон по совету Пламена заказывал какие-то коляски… в тяжёлую телегу их запрягать рано, а лёгкую коляску они могли бы возить.
— Двухколёсные он заказал? — уточнил Вард, — Пламен говорил про качалки и дрожки для бегов с комплектами упряжи. Я в курсе, если эти. Транспортник должен прибыть в Янтарный послезавтра.
— Спасибо за информацию, — растерянно ответила Нина, — только как-то очень долго их везли… Пламен неделю назад обратно улетел.
— Просто Платон только вчера оплатил заказ, — ответил Вард, — потому и долго. Это не настолько важно, как семена или запчасти. А раз теперь оплачено, то и привезено будет.
— Замечательно! Можно будет бега устроить… тренер свой есть, это Динара. Наездников нет… но есть Полкан и желание научиться. Так что всё у нас будет хорошо. И если что-то будет нужно, спрашивай.
— Хорошо, спасибо.
У сада Нину встретил радостный Ратко и долго рассказывал, что Некрас согласился с тем, что Ратко будет садовником и привёз ему настоящие бумажные книги по садоводству и планшет с учебниками по школьной программе.
— Значит, он уже не настаивает на переводе тебя на другой участок? А где у него этот другой участок? Ты мог бы обучить кого-то из ребят и отправить его туда. Я узнаю у Змея, может быть, кто-то из охранных DEX’ов захочет стать гидрологом.
Ратко возражать не стал – и Нина после звонка Змею и осмотра сада спокойно поехала к дому.
К полудню температура воздуха поднялась до плюс двадцати пяти – и Нина, собиравшаяся поработать с текстами переводов, пошла на прогулку в парк посмотреть на лебедей. Но птиц на прудике было на удивление мало – не более пяти пар. Бизон, подметавший дорожки парка, поздоровался и на вопрос Нины ответил:
— На гнёздах сидят на островках. Я всех устроил. У них ведь у каждой пары своя территория должна быть… и своя акватория тоже. К лету птенцы будут… и будет у нас своё Лебединое озеро. И… мне бы скутер, чтобы присматривать за ними… можно и не очень новый.
— Внутреннее озеро… озеро внутри дамб и островов вполне можно так назвать. Ты хорошо придумал. Молодец! А скутер… скажу Платону, он купит.
Нина прошла по парку и присела на скамейку у пруда. Хельги присел только после её разрешения, указав при этом на едущую в их сторону всадницу на пони с идущей рядом няней. Сребренка хотела скакать галопом, но управляемая Свеном по внутренней связи лошадка шла только шагом. Девочка сначала просила няню подать ей хлыстик, чтобы подгонять пони, потом начала требовать — но Герда отказывала ей без объяснения причин. А когда она начала плакать от обиды, Хельги сказал ей по-сербски:
— Нельзя скакать без шлема и доспехов. И в парке тоже нельзя скакать. Лебедей пугать нехорошо, у них птенцы скоро будут.
— Но я хочу скакать! — упрямо повторила Сребренка по-русски и остановила пони, — шагом кататься не интересно. Хочу быстро!
— Я тоже хочу скакать, — ответил Хельги на смеси русского и сербского языков, — но в парке нельзя это делать. А на дорожке ипподрома в доспехах и с тренером можно. Иногда. А хлыст не нужен. Никому.
— Но Ружа не хочет скакать, — и девочка показала на пони, на которой она сидела.
— Не хочет? Или не может? А вдруг она есть хочет, а не возить тебя. А вдруг у неё что-то болит или она устала?
— А как это узнать? – и Сребренка посмотрела сначала на няню, потом на Нину, с явным интересом наблюдающую за разговором ребёнка и киборга – и Герда ответила:
— Надо запросить отчёт о состоянии. Ружа не просто пони, а ещё и киборг, а все киборги говорят отчёт о состоянии.
— Это те говорят, кто в виде человека сделан и говорить умеет, — ответил Хельги, — а Ружа – пони. Она не умеет говорить. Тебе самой надо заботиться о ней…
Нина с интересом наблюдала бы за этим разговором и далее, но пришло сообщение от Змея о приближении неизвестного флайера – и Нине пришлось отвлечь Хельги от беседы с девочкой и идти к дому.
Флайер оказался городским такси – и вышли из него Костас и Остин, который на эти острова уже прилетал с ветврачом конезавода.
— День добрый! — поздоровалась Нина, а Платон и Змей пожали гостю руку, причем Платон подал кисть руки, а Змей пожал за предплечье, как уже привык.
Остину это было известно и привычно, но Костас был удивлён.
— Откуда вы знаете, как у нас принято здороваться? — спросил он у Змея.
— Это у нас так принято, — рассмеялся Змей, — добро пожаловать в колхоз «Заря» и в нашу общину!
Последним подал руку Костасу Аслан:
— Добрый день, сменщик, теперь я могу спокойно улететь в Звёздный. Заселяйся и пойдём, будешь дела принимать…
— Аслан, он только прилетел, — остановил его Платон, — сначала надо гостя накормить и квартиру показать. А уж потом и передача дел. Кстати, Костас, а семья твоя где? Мы всех ждали.
Костас удивлённо взглянул на встречающих его местных, не понимая, кто их них люди, а кто киборги — и ответил:
— Какую квартиру? Комнаты хватит. Я пока один. Жена и дети в Воронове в гостинице. С двумя киборгами… няня Mary у нас своя, разумная, а девочку DEX уговорил жить с нами в качестве охранницы для жены и детей в городском ОЗК.
— Мы вообще-то рассчитывали, что ты здесь останешься работать, — серьёзно начал Платон, — даже дом достроили досрочно, чтобы тебе с семьёй квартира была… кто она по профессии?
— Режиссёр массовых мероприятий, — словно извиняясь, ответил Костас, — Лариса знает с десяток языков, имеет опыт постановки городских праздников. Здесь ей делать нечего…
— Как это – нечего? – воскликнула Нина, — нам очень-очень нужен такой режиссёр! У нас летом такое массовое мероприятие будет! Аж на четыре дня подряд! Выставка животных, Купальские праздники, свадьбы… сначала венчание на капище, потом роспись у сотрудника ЗАГСа. Попроси её прилететь, пусть сама осмотрится здесь…
— Кто осмотрится? Здравствуйте!
Нина оглянулась на голос — и удивлённо спросила:
— Ростислав, добрый день! Знакомьтесь. Это Костас, наш новый главный ветеринар, и Остин, DEX из ОЗК при конезаводе, а это, — обратилась она к Костасу, — наш участковый полицейский, только что из Академии. Так что приглашай сюда всю семью, здесь безопасно.
Парень в новенькой форме лейтенанта полиции, мужчина в джинсах и толстом свитере и DEX в джинсовом комбинезоне пожали друг другу руки – и Платон пригласил всех троих в дом на обед, но посоветовал Костасу сначала занести привезённые вещи в выделенную для его семьи квартиру и попросил Ростислава проводить его. Пока Костас отправлял таксофлайер в город за женой и детьми, Нина спросила Остина:
— Ты надолго?
— Если можно, то на пару дней. А потом Юрий Сергеевич прилетит жеребят посмотреть, с ним обратно.
— Значит, тебе нужно место в общежитии? Змей, устрой, пожалуйста, Остина на пару дней в модуле или в домике охраны… где есть свободная комната.
Змей кивнул – и Остин пошёл с ним, чтобы оставить в выделенной комнате рюкзак.
После получения Костасом ключей в сельсовете и осмотра квартиры, Ростислав сразу пошёл на Славный остров в дом, а Костас сначала позвонил жене и рассказал, как его приняли на островах и как обрадовались, узнав её профессию. Заодно рассказал об увиденном доме, строительстве школы и детсада, зданиях клуба и сельсовета, и о том, что председатель сельсовета – киборг Mary серии «Фрекен Бок»… и о том, что отправленный им на автопилоте таксофлайер скоро опустится перед гостиницей, где они остановились.
После плотного обеда в столовой большого дома Костас был приглашён на срочно созванное собрание правления колхоза и представлен как новый главный ветврач. Нине, присутствующей на собрании, казалось, что ещё больше удивить Костаса никто не сможет — но ошиблась.
Когда на собрании оказалось, что почти все специалисты колхоза — киборги, он был просто шокирован!
— Я слышал от Юрия Сергеевича, что здесь колхоз киборгов, но… не кажется ли вам, что это перебор? И записи Остина видел… но как-то это…
— Неправильно? — спросил у него Платон, — но ты же знал, куда летишь? Полторы недели прошло, как мы договорились. Хоть бы на сайт заглянул, или в группу в соцсети.
— Знать-то знал… — выдохнул Костас, — Остин говорил про Змея, про то, как в волчьих шкурах на пару бесконтакт показывали на камеру. Про то, что здесь из трёх управляющих два киборга и про то, что здешние киборги учатся в вузе… и на сайте был… но одно дело – слышать… и совсем другое – увидеть самому. Я совсем не против разумных киборгов… и даже за. Но когда главный агроном – киборг, главный бухгалтер киборг, главный экономист киборг, бригадиры киборги…
— Зато главный зоотехник – человек, — с усмешкой сказала Аглая, — и главный механик, а теперь и главный ветврач у нас человек. Если, конечно, ты не передумаешь.
— Не передумаю… но вот надолго ли останусь, уже не от меня будет зависеть. Через полчаса прилетит жена с детьми… и если ей не найдётся работа…
— Работа-то найдётся, — вмешалась Нина, — заведовать Сомовским сельским клубом. А то у нас там зал открывается только для репетиций ансамбля… да библиотека работает. Но вот согласится ли она? Отработай хотя бы пару недель, пока мы начнём искать другого ветврача.
Костас согласился, сразу написал заявление на приём в колхоз, получил подписи всех троих управляющих – и пошёл с Асланом принимать дела.
Имя воина. Глава 388
Жена Костаса с детьми и киборгами прилетела не через полчаса, как пообещал Костас, а вечером, в полшестого.
Ветврач к этому времени успел не только принять дела от Аслана, заодно по видеосвязи познакомившись с дежурившими в субботу сотрудниками районной ветстанции, заказать у них персональную печать и право подписи на документах на русском языке, но и пройти по островам, познакомиться с работницами столовых и заполнить холодильник в квартире продуктами.
Охранники сообщили Змею о появлении в небе незнакомого флайера, почти сразу Костасу позвонила Лариса с вопросом: «Где можно приземлиться?» — и Костас начал объяснять, где находится дом, в котором ему выдана квартира. Подошедший к нему Змей, видя, с каким трудом он объясняет, как найти дом, который он сам недавно впервые увидел, спросил:
— С твоей женой летит хоть один киборг? – и, получив утвердительный ответ, отправил запрос на доступ DEX-охраннице, получил его и скинул координаты и карту островов.
Встречать семью нового ветврача вышли Нина с Хельги и Платоном и Костас с Ростиславом и Ральфом и почти все специалисты колхоза.
Таксофлайер, на котором прилетела Лариса, был под завязку загружен продуктами, которых, по её мнению, на островах не было: макароны, крупы, оливковое масло, специи, пара видов сыра и фрукты. Она была крайне удивлена, узнав, что на островах есть магазин, медпункт, сельсовет и отделение банка в нём, сельский клуб и два общежития для киборгов, строятся ещё два двухэтажных дома, школа и детский сад. Оба прилетевших с ней киборга разумными не выглядели, но одеты были не в униформу и только по машинному поведению можно было опознать в них живую технику.
Змей предложил Костасу свою помощь при разгрузке багажника флайера и потом занести все вещи в квартиру – Костас удивлённо согласился, а, пока они вместе с прилетевшими киборгами вынимали и перетаскивали в квартиру тяжёлые сумки, Нина предложила Ларисе зайти к ней в дом на ужин.
— А можно не прямо сейчас? – ответила вопросом Лариса. Она говорила по-русски почти без акцента, переходя временами на родной ей греческий, но тут же поправлялась и повторяла слова уже по-русски:
— Нам надо отдохнуть после перелёта и города. Мы успели посмотреть город, покушать в кафе, зайти в офис ОЗК и зарегистрировать Омелию, — и она показала на няню детей, — и Оливию, — и представила свою охранницу, — к тому же дети устали и им нужно отдохнуть.
— Я поняла, — ответила Нина, — сорок минут вам хватит? Хельги, — обратилась она к своему «рыцарю», — попроси, пожалуйста, Руслана запрячь Восхода, через сорок минут подъехать к этому дому и отвезти наших гостей к нашему дому.
Когда Хельги отчитался в выполнении просьбы, Нина попросила Ларису и Костаса не задерживаться и в сопровождении Хельги пошла к дому, а Платон и Змей остались проводить Аслана, который уже перевёл таксофлайер на площадку перед общежитием, в котором жил, и на котором собирался улететь в Звёздный.
Костас и Лариса пришли к дому без киборгов, оставив их с детьми, Нина встретила их на крыльце и попросила Руслана подождать полчаса и потом отвезти супругов обратно, но Костас сказал, что они дойдут пешком – и Руслан уехал на конюшню – а потом Нина познакомила их с Моржом и Эдгаром, попросив Моржа утром показать Ларисе дом и познакомить с Гердой и Сребренкой.
Ужин прошёл в дружеской обстановке и ограничился только знакомством с живущими в доме киборгами, так как Лариса и так устала за день, да и дети остались в незнакомой им квартире – и поэтому уже через полчаса Костас и Лариса попрощались и пошли пешком в посёлок.
***
На следующий день, одиннадцатого мая, Змею и его сестре Лиляне, привезенной с Нови-Сада, исполнилось по десять лет. И Нина, поздравив приёмных детей с юбилеем, собралась отметить этот день большим праздником.
Погода была дивно тёплой, настроение – отличным, и поэтому во время утренней прогулки в коляске Нина попросила Руслана остановиться у сельсовета и зашла к Фриде поздороваться, пригласить на торжество и немного поболтать. Хельги спешился и пошёл следом за ней.
В кабинете уже сидела Лариса и за чашкой чая с булочками о чем-то разговаривала с Фридой и Ральфом. Нина, поздоровавшись, поинтересовалась:
— Как разместились? Нравится здесь?
— Пока да, — ответила Лариса, — я уже успела посмотреть на новостройки и зайти в здешний магазин. И в кафе. Все отлично… вот только понять не могу, где здесь люди, а где киборги. В форме только охранники, но им и положено быть в форме. Вот полицейский в форме… ему тоже положено так одеваться.
— Это просто, — рассмеялась Нина, — достаточно знать, кто здесь люди. А все остальные — киборги. Из людей здесь постоянно живут пока… около десятка. Я, мой племянник Григорий, старый учитель и по совместительству волхв, заведующая конефермой Инга, но она сейчас в декретном отпуске… у неё муж киборг и сейчас они заселяются в данную им квартиру в том же доме, где ваша, но в другом подъезде. Ещё есть её подруга Джуна, она главный зоотехник, Ростислав и вы с детьми. Да, ещё в доме живёт девочка Сребренка с няней Mary да иногда прилетает тёмный волхв с DEX’ом… раньше у него кибер-пёс был, давненько его не видела… скорей всего, оставил в деревне, где жена его живёт. А все остальные киборги. Лариса, местные… и не только местные… люди практически привыкли к существованию разумных киборгов и это уже не вызывает ни отторжения, ни неприязни. Твоё удивление, что киборгов здесь больше, чем людей, понятно. Колхоз начинался с одного выпрошенного у заповедника модуля, в котором я поселила выкупленных киборгов. А теперь мы стараемся привлечь людей для жизни здесь… и для помощи киборгам. Кстати, Ральф тоже киборг… DEX-6.
Лариса быстро оглянулась на сидящего у двери мрачного парня в форме полицейского, которому новые люди сразу не понравились, хоть и не нарушали порядка – и выдохнула:
— И всё? И как вы справляетесь? А для кого тогда клуб? И школа? И… детсад? Этим привлекаете людей?
— Пытаемся, — усмехнулась Нина, — мы же не настолько одни здесь! К нам довольно часто прилетают люди из деревень и сёл, сотрудники ОЗК, гости из города, проверяющие из Департамента сельского хозяйства… у нас скучно не бывает. В этом году принят на работу… или службу?.. участковый полицейский, теперь их пара, человек и киборг. Кстати, есть отделение банка и там тоже человек работает, Майкл… и у него тоже напарник DEX…
— Погодите… Вы не назвали Фриду… это нарочно? Она же глава сельсовета! Кстати, она сама сказала, что можно по имени…
— Имя Фрида Бок Вам ни о чём не говорит? — спросила Нина, переглянувшись с улыбающейся выбранной главой сельсовета.
— Фрида… Бок? Фрекен… Бок? Это… с Вас… с тебя… сняли мультфильм?
— Я киборг, — остановила её Фрида, — Mary-5. Спецсерия «Фрида Бок». Можно, конечно, сменить имя, это разрешено… но я сделана слишком узнаваемой и потому всё равно все будут звать Фридой. И… да, можно на «ты».
— Тогда и меня можешь называть на «ты» и по имени, — только и смогла ответить Лариса. Потрясение было слишком большим: киборги на этих островах были не только охранниками и обслугой, но и бригадирами, и специалистами колхоза, руководя такими же, как они сами, киборгами… а теперь и глава сельского совета оказалась киборгом! Она минут пять молча пила чай с фирменной плюшкой Фриды, а потом тихо сказала:
— Я в шоке! вот никогда бы не подумала, что есть разумные Mary!
— Есть, — заверила её Нина, — не так много, как могло бы быть, но есть. Ты же видела видео на нашем сайте, знала, куда летишь… вы же наверняка вместе с мужем обсуждали, соглашаться ли ему на работу здесь. Костас сказал, что ты режиссёр… а у нас впереди выставка сельскохозяйственных животных, празднование Купалы и как минимум четыре свадьбы. А в Звёздном будет театр… и ещё конный театр. Строится детский сад и школа, есть сад и спортплощадки, продукты в основном все свои, покупаем только то, что здесь не растёт…
Они говорили ещё почти четверть часа и Нина, пригласив всех на вечернее торжество в столовой своего дома, предложила Ларисе прокатиться с ней в коляске до сада — и та согласилась.
В саду кипела работа по установке купола, Ратко сиял от радости, Змей, Остин и Волчок сами устанавливали вокруг сада огромные – примерно два на три метра каждый — стеклопластиковые щиты, которые крепили к горизонтальным опорам. Платон закончил разговор с курьером, который привёз разобранный купол, оплатил доставку и подошёл к коляске.
— Нравится? – спросил он жену, — я больше размером заказал, чем сад. Игорь Ильич пообещал абрикосовых саженцев привезти, а Ратко хочет сакуру посадить… я уже договорился с Ботаническим садом в тропической зоне…
— Погоди… я думала, купол круглый будет. Вроде сферы. А здесь просто огромная теплица. Причём с очень крутой треугольной крышей… стены даже на вид метров пять высотой…
— Пять с половиной! – с гордостью сказал Ратко, — и ещё высота крыши почти два метра! И даже с подогревом! И даже можно персики выращивать!
— Это сколько же надо электричества, чтобы всё обогреть! – воскликнула Лариса, — а… оливковое дерево можно вырастить?
— Крыша раздвижная, летом и в теплую весну и осень можно не закрывать, — весело ответил Платон, — дорого, конечно… но генератор у нас свой, за установку ещё одного доплатить придётся, но это не смертельно. Посадим сакуру, абрикосы, персики… а оливковое дерево посадить… пока не думали.
— Если бы были саженцы, то я попробовал бы вырастить, — добавил Ратко, — теплица размером тридцать на пятьдесят метров… и если будет ещё насыпь, можно поставить вторую такую же. Если Вы дадите мне саженец… хоть один… я попробую вырастить оливу. Всё-таки олива – символ мира… на этих островах для киборгов настала мирная жизнь, и в честь этого посадим оливу. Я смогу ухаживать за ней… я постараюсь.
— Отлично! – радость Ларисы была настолько искренней, что Нина облегчённо выдохнула. Значит, она готова остаться здесь и влиться в коллектив если не работников колхоза, то служащих сельсовета. А Лариса, заметив подошедшего мужа, закричала ему:
— Костас, у нас здесь будет кусочек Греции! Как же это замечательно!
— Прямо сейчас будет? – рассмеялся он, — олива растёт долго. И климат ей нужен другой. Но статую Афины Паллады мне разрешили поставить. Не здесь, а на крайнем юго-западном островке, где планируется местный ботанический сад. Я уже был там с местным жрецом… то есть, с волхвом. В этом году островок увеличат вдвое… и у нас может быть свой небольшой храм… и оранжерея с цитрусовыми деревьями… если решим остаться.
— Вообще-то мы планировали на нём выращивать лекарственные растения и уже назвали его Аптечным, — Платон выглядел удивлённым, так как о таком решении волхва он не знал. Но возражать не стал – с волхвами спорить не принято – и, мгновенно посовещавшись по внутренней связи с Фролом, Змеем и Волчком, ответил:
— В этом году мы планировали увеличить остров, сделать его ровно-овальным и посадить на грядки семена медоносных растений. Если будут саженцы оливы, подростим их в этой теплице и пересадим в теплицу… в оранжерею на Аптечном островке в следующем году. И… как я понимаю, вы оба согласны остаться у нас и помогать развиваться далее?
— Меня всё устраивает, — быстро ответил Костас, — работы много, и помощников много… лошади есть. Есть возможность заниматься видеосъёмкой и монтажом клипов. Ездить научусь, не проблема. Плохо, что климат очень уж неустойчивый. Сегодня плюс двадцать, а завтра может снег выпасть… а послезавтра снова плюс двадцать. Лариса, тебе как здесь?
— Климат, конечно, не Новые Афины… но и не Ново-Суоми, куда мне предлагали. Из плюсов то, что мы можем спокойно общаться с Афиной Палладой и давать ей жертвы. Ваш волхв даже пообещал помощь в установке статуи богини и алтаря… и ничего, что она будет из дерева. Сейчас её по эскизу уже вырезают в мастерской, а чуть позже, когда мы обживёмся, я найду мастера, который сможет украсить её янтарём или перламутром. Конечно, мы знаем заповедь «Не ходите в земли чужие со своими богами…»… но здесь есть возможность соблюдать наши обычаи и обучить этому наших детей. Из минусов… извините, но очень непривычно, что глава поселения – киборг. Вы бы не сказали, сама бы не поняла… Фрида очень толково говорит и объясняет… очень надеюсь, что сработаемся.
— Значит, мы можем на Вас рассчитывать? – уточнил Змей.
— Давайте на «ты», — перебил его Костас, — у нас тоже говорят богам «ты». Мы остаёмся. Работы много… и не только для меня. Здесь есть перспективы. Есть медпункт, будет детсад и школа… я ещё вчера думал, зачем они нужны на архипелаге киборгов? Сегодня видел девочку с няней… девочка верхом на пони, няня пешком рядом. Сейчас наши дети играют вместе с ней в песочнице, их няни играют тоже!
— Они обе киборги, и у обоих не было детства, — заметил Платон, — к Герде прежний хозяин относился, как к подвижной мебели… а ваша Mary… ведь вы взяли её под опеку в ОЗК на той планете, где жили ранее? У неё тоже не было детства. И теперь они имеют возможность отыгрывать его.
— Поэтому у вас между медпунктом и модулями сделана песочница? И спортплощадки для этого же?
— Отдыхать мы тоже умеем, — рассмеялся Платон, — все кологодные праздники отмечаем, дни рождения… то есть, дни выпуска у киборгов, свадьбы, похороны… правда, кродировали только животных, но по обряду, чтобы их души попали в Ирий. Скоро посевная, есть приплод у коров и у овец с козами, почти все кобылы дали жеребят… осенью первые свои яблоки будут. К осени вы можете определиться, где хотите жить… на каком из островов… и поставить фундамент будущего дома. А следующим летом справить новоселье. Мы вас не торопим с решением, Костас принят в колхоз на месяц.
— А пока можете слетать по деревням и познакомиться с людьми, — поддержала мужа Нина, — у нас есть друзья почти во всех сельсоветах. В Орлово живёт семья бригадира строителей, которые здесь работают. В Кротово живут наши друзья, в Песцово живёт моя подруга с шестнадцатью детьми от киборга… инкубаторскими, и воспитывает их Веселина со свекровью и мужем-киборгом, которого её свекровь усыновила…
— Всё, я понял, — остановил её Костас, — да, я согласился на месяц. По работе всё равно придётся летать по деревням, посмотрю, что да как, может, и совсем останемся. А теперь мне надо сходить на ферму и в курятник.
Нина предложила подвезти его до фермы – Костас предложение принял, но сел рядом с Русланом на козлы, а не на сиденье коляски. Хельги верхом поехал сзади, внимательно наблюдая за новым ветеринаром и его женой.
Имя воина.
Глава 389 11вск 12пнд 13вт 14ср май 04 год
После обеда Нине пришла в голову мысль слетать в город за подарком для Змея, но Платон отговорил её от этого, сказав, что к половине четвёртого пополудни, когда должен начаться торжественный банкет, она может не успеть вернуться.
— Почему полчетвертого? — удивилась Нина, — обычно мы празднуем вечером… или в обеденное время.
— Чтобы животноводы смогли прийти до вечерней дойки и вечернего кормления. Чтобы полеводы смогли перекусить и снова выйти на работу. Столовая у нас не настолько велика, чтобы вместить всех сразу, и поэтому гости будут приходить по очереди.
— И снова ты прав… но как же тогда подарок? Я хотела купить что-нибудь полезное в городе… и вкусное…
— Торт? — спросил Платон, — или пирожные? Арбуз? Прости, родная, но я всё уже заказал. И Дерека я тоже предупредил, — с улыбкой продолжил Платон, — и даже знаю, какой торт был у Змея первым. Не беспокойся, всё будет хорошо.
Успокоившаяся Нина после обеда сначала проверила почту на своей странице в соцсети, ответила на вопросы, а в два часа пополудни решила зайти на Мирный остров, чтобы пригласить строителей на торжество и посмотреть на строящийся дом.
Первый этаж здания был почти закончен — и строители возводили стены второго этажа, сразу ставя в оконные проемы стеклопакеты и двери в дверные проёмы. Киборги работали практически бесшумно, и были слышны только указания бригадира и шум строительной техники.
Доброхот заметил Нину и её спутника ещё на дамбе и подошёл поздороваться. От приглашения на праздник он сначала отказался, говоря, что надо за световой день сделать возможно больше, пока не испортилась погода, но потом согласился прийти:
— Только мы ненадолго, на полчаса… надо работать. Всё-таки породнимся скоро.
— Вот и ладно, — обрадовалась Нина, — многие придут всего на полчаса, посевная скоро да и на дамбах работ очень много. Мы будем ждать вас!
Когда Нина вышла с территории ипподрома, было уже почти три часа пополудни – и она поспешила домой, чтобы успеть переодеться до начала торжества.
В половине четвертого столовая в доме Нины раскрыла двери для приёма гостей – и первыми явились представители семьи Орловых: Доброхот пришёл со строительства дома пешком и с двумя помощниками-DEX’ами, а Некрас и Невзор с Мирой, Любице, бабушкой и их киборгами прилетели из деревни, куда девушки прилетели из города на выходной. Чуть позже из города прилетели Карина, Леон и, к удивлению Нины, Лариса, бухгалтер ОЗК. Нина, встречавшая гостей на крыльце дома, обняла подругу и поздоровалась с обоими киборгами – и Змей принял от них перевязанную широкой лентой коробку в подарок. Его родная сестра Лиляна, привезенная с Нови-Сада, отмечала день рождения в первый раз и с местным обычаем праздновать знакома была только по просмотренным видеозаписям.
— А можно посмотреть лошадей? — тут же спросила Irien’ка, — а то Златко их рисует… а я только на его рисунках их видела.
— Конечно, можно! — ответила Нина, — но только после поздравлений и угощения. Давай, я сразу познакомлю тебя с… Ян, подойди, пожалуйста, — подождав, когда празднично одетый Ян приблизится, Нина познакомила его с Ларисой и попросила его после праздничного застолья показать Рыжика и других лошадей.
И снова в столовой большого дома сидели за одним столом люди и киборги – и поздравляли с днём рождения (выпуска) киборга, являющегося приёмным сыном хозяйки дома. Столы ломились от продуктов, произведённых на этих островах и выловленных в озере, гости и хозяева знакомились и поздравляли друг друга – и Костас с женой с удивлением понимали, что на этих островах живёт одна большая семья.
Лариса-человек смотрела на сидящую напротив неё Ларису-киборга и думала о том, как же они похожи и что процессор в её голове не мешает ей вести себя по-человечески. Сидящий рядом с Ларисой-киборгом Леон спокойно общался с окружающими гостями голосом и совершенно не походил на машину, деревенские киборги совершенно не отличались от деревенских же парней и девушек ни одеждой, ни поведением, и вообще… если не знать точно, что эти двое именинников – киборги, то от людей не отличить! Лариса взглянула на мужа – и Костас рассмеялся:
— Ну… мы знали, куда летим. Видели сайт и страницу в соцсети… но в реальности здесь всё ещё круче! Мне нравится… и тебе понравится тоже.
Ровно через тридцать минут Змей собрался вернуться к работе, оставив сестру праздновать дальше – и Нине пришлось остановить его:
— Ты ещё должен разрезать и раздать гостям свой праздничный торт! Но если ты спешишь на работу, можно сделать это прямо сейчас. Тогда Лиляна разрежет свой торт ближе к вечеру.
Змею пришлось согласиться, но Лиляна попросила привезти и её торт сразу, чтобы разрезать и раздать его правильно, так, как принято в этом доме – и Нина попросила Дерека принести оба торта в столовую. Когда Авиэль в костюме эльфа вкатил в зал сервировочный столик с двумя огромными тортами, к именинникам подошёл волхв, поздравил их, подал Змею и Лиляне по коробочке со свечами и открыл принесённую с собой небольшую лампаду со священным огнём дома Змея.
Змей уже знал, что надо делать – и первые кусочки торта с горящими свечками подал приёмным матери и отчиму с благодарностью за спасение и подаренную жизнь на свободе. Вслед за ним его сестра сделала то же самое. Нина прослезилась и обняла приёмных детей одного за другим – и только после этого взяла у них по блюдечку с кусочком торта и горящей свечкой.
— А теперь можно загадывать желания, — торжественно произнёс волхв, когда Морж взялся разрезать оба торта, а Дерек и Авиэль стали носить гостям блюдечки с кусочками торта и свечами, — огонь передаст богам ваши мечты… и они начнут исполняться. Лиляна, чего ты хочешь?
— Жить, — мгновенно ответила девушка, — жить. И чтобы никто не воевал.
— Похвально! Мы все хотим жить в мире со всеми… но с охраной жить всё-таки спокойнее, чем без неё. И Змей, как начальник охраны архипелага, это понимает лучше всех. Мы за мир, но, если ещё кто-то захочет ликвидировать колхоз и сдать всех на опыты, мы сможем собраться вместе и прогнать захватчика… как уже было с моим зятем.
Желания были загаданы и свечи прогорели – и Змей, извинившись перед гостями, ушёл на стройку помогать рабочим. Вслед за ним ушла и его сестра, так как пора было доставать ульи и ставить их на выделенном под пасеку островке и на дамбах. Ушли и животноводы – пора было начинать вечернюю дойку и раздачу кормов – зато пришли отдохнуть полеводы и работники теплиц, после них пришли строители дамб… в половине седьмого улетели Карина и киборги, за ними собрались и улетели гости из деревень, а праздник закончился почти в восемь вечера.
Подарки для Лиляны унёс пришедший почти последним Медовед, а подарки Змею Морж перенёс в его комнату.
Нина была довольна праздником, но решила всё-таки в ближайшие дни слетать со Змеем в город, чтобы он сам выбрал для себя подарок.
***
На следующий день, двенадцатого мая, Костас с утра улетел в город, чтобы получить на ветстанции персональную печать и документ на право подписи на справках, вернулся почти в половине третьего пополудни и оставшийся день провёл на конюшнях вместе с прилетевшими Юрием Сергеевичем и Германом.
Юрий Сергеевич после осмотра жеребят и консультаций Руслана и Полкана зашёл в дом поужинать и в девятом часу вечера улетел обратно вместе с Остином. А Герман остался на пару дней, чтобы помочь оставшимся кобылам при родах.
***
Тринадцатого мая в десять утра на Жемчужный остров наконец-то прилетела Ира за киборгами. Флайеробус, принадлежащий администрации города Звёздный, был небесно-голубого цвета и по обоим бокам имел надпись «Город Звёздный – город для жизни!».
— Доброе утро! – Нина внимательно осмотрела новенький сверкающий свежей краской шестнадцатиместный бус и спросила: — Это кто додумался такую надпись сделать?
— Утро доброе! – ответила сестра, — Тор придумал, а Дамир с Зиркой написали. Красиво же… и правильно. Кстати, — она обернулась на стоящего рядом с ней парня, — это Тор, он теперь руководит обработкой добытого янтаря и охраняет модуль, где эта обработка проводится. У него янтарь для вашего ювелира… куда отнести? – и Тор по её просьбе открыл небольшой чемодан, заполненный пакетами с камнями разного размера и цвета, — здесь около пяти килограмм. Изделия стоят дороже, чем необработанные камни… а здесь есть специалист для этого.
Нина попросила Хельги сообщить Ворону о привозе янтаря – и Тор с согласия Нины побежал к дому, чтобы передать ему чемодан. А Нина с Хельги и Ирой подошли к медпункту, у которого уже стоял Саня. Поздоровавшись, они прошли в комнату отдыха, где уже сидели на диване и креслах семь девушек-DEX в стандартных комбинезонах и с стандартно машинным выражением на лицах слушали речь тёмного волхва.
Темногор поздоровался с Ирой и сразу спросил:
— Кто сопровождать будет? «Семёрки» всё-таки… а ты одна вроде.
— Не одна… здрасьте! – ответил прибежавший Тор, — я ещё есть. Справимся.
— С семью «семёрками»? Да, все они девчонки. Но любая из них заломает тебя на раз. Ладно, будем думать, что уговорили… слетаю с вами. Со мной Марат и Одинец, — и он представил Тору своих спутников.
— Кибер-пёс? – удивилась Ира, — так вот он какой! Я слыхала о нём… но никогда не видела. Большой… и мрачный.
— Так и я не маленький, — рассмеялся тёмный, — и тоже не слишком весёлый. Теперь к делу. Вы привезли тёплую одежду для них? Давайте сюда, пусть оденутся сначала.
Ира кивнула Тору – и он метнулся к бусу и вернулся с двумя большими сумками, в каждой из которых были куртки, шапки и ботинки. Раздав вещи и приказав одеваться, Ира с Ниной вышли из модуля медпункта.
— Были бы парни, отправила бы их на охрану стройки, — с досадой сказала Ира, — а девчонок куда пошлю?
— Куда? «Оленей» пасти, например. Аслан у вас должен обследовать стада этих… зверюшек. Ему уж точно нужны помощники для изучения даже одного стада. Мне так кажется.
— Мысль дельная, — согласилась Ира, — поговорю с ним об этом.
Одевшихся кибер-девушек тёмный по одной вывел из модуля и усадил на места в салоне буса, потом принёс из медпункта свой рюкзак, свистнул пса – и сам занял переднее место в салоне, отправив Марата в конец салона.
Удивлённая Ира возражать не стала, попрощалась с Ниной и вошла в бус, Тор сел на место пилота. Когда флайеробус взлетел, Одинец на флайере старика полетел за ним следом.
Тем временем Змей вывел из медпункта пятерых парней-«семёрок», чтобы отвести их на расширение дамбы на юго-западные островки до Аптечного острова, но Нина попросила сначала определить их в бригаду строителей:
— Пусть сначала доделают детский сад. А то у нас есть трое маленьких детей и две няни, а заниматься им негде. Но… сначала надо их поселить и накормить.
Змей согласился, позвонил Доброхоту, чтобы тот пришёл за новичками – и потом сам сопроводил их до общежития и помог разместиться.
После полудня резко похолодало до плюс тринадцати и поднялся ветер – и Нина до ужина просидела за терминалом, разбирая почту и отвечая на вопросы на сайте.
***
— Сходи лучше на ипподром и посмотри на новые коляски-качалки и упряжь, — сказал Платон Нине утром четырнадцатого мая, когда она сказала ему о своём желании слетать в город. — Полкан учится запрягать… Динара ещё зимой заездила мезенских кобылок, которых привезли первыми… в сани, конечно, а теперь приучает их к колёсным повозкам. Ты помнишь, я заказывал упряжь и всё остальное? Курьер прилетал в шесть утра… я сам всё принял по описи.
— Помню, — ответила она, — на небольшой коляске я сама смогу управлять лошадкой. Но…
— В город слетаешь завтра с утра. И хоть на весь день… в музее завтра в полдень концерт музыканта-любителя с Нового Ярославля, заодно посмотришь… может, он и к нам прилететь захочет.
— Тогда… возьму с собой Клима и Арнольда. Спроси у них, согласятся ли со мной слетать, пожалуйста, и… нам бы флайер побольше, вдруг уговорим этого музыканта сразу лететь к нам.
— Хорошо, всё сделаю. А теперь иди… тебя ждут.
На ипподроме радостный Полкан осваивал искусство наездника, управляя запряжённой в беговую качалку мезенской кобылкой-двухлеткой. Со стороны это смотрелось совсем не так, как в учебном видеофильме, скачанном из сети – всё-таки порода не рысистая – но приучать молодых лошадей к упряжи можно и так. К тому же: проведение бегов – тоже шанс на спасение породы. Внутри бегового круга и на конкурном поле конюхи выгуливали кобыл с жеребятами.
Киборги приход Нины с Хельги заметили сразу – но Нина через своего «рыцаря» попросила их не прерывать тренировку и поднялась на второй этаж зрительской трибуны, откуда была видна вся беговая дорожка. Наблюдая за тренировкой Полкана, она совершенно не расслышала, что сказал ей Хельги и переспросила.
— Хотите прокатиться? – спросил Хельги голосом Олафа, — есть двухместные дрожки на четырёх дутых колёсах. Так я запрягаю?
— Но… я как-то не готова кататься… — растерялась Нина, — хотя… сейчас подойду.
У ворот ипподрома она встретила Олафа, который вёл под уздцы запряжённую в дрожки мезенскую гнедую кобылу. К правой оглобле между гужом и чересседельником был привязан трёхнедельный светло-гнедой жеребёнок. Когда Нина села в дрожки и взяла в руки вожжи, Олаф отошёл в сторону – и Нина впервые управляла запряжённой лошадью сама, без помощи сидящего рядом киборга. Хельги сесть отказался:
— А вдруг жеребёнок запутается? Я тогда его распутаю.
Нина не стала настаивать, чтобы он сел, но уговорила встать сзади на подставку над задними колесами — и тронула вожжи. Сиденье коляски было достаточно высоко от поверхности дорожки, широкие колёса мягко шуршали по дорожке, жеребёнок спокойно бежал рядом с кобылой – и после первого круга неспешной рыси ей захотелось выехать из ворот ипподрома и проехать по привычному маршруту до сада. Но тут же пришла мысль, что жеребёнок, ещё не бывавший нигде, кроме привычного ему ипподрома, может испугаться и запаниковать – и потому Нина после второго круга попросила Хельги позвать Олафа и, поблагодарив за катание, передала ему лошадь.
После обеда Нина отпустила Хельги на тренировку на его коне и до вечера просидела за терминалом, редактируя почти готовую диссертацию.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 4-й день бездорожного месяца
В ту ночь фрели охраняли йерр Тул и его шурин, и не снаружи, а внутри спальни. Трижды за ночь им пришлось будить поднимавшуюся с постели Ойю, и на йерра Тула эта ночь произвела слишком сильное впечатление. Он даже попробовал заикнуться о том, что готов вызвать высоких магов, лишь бы этого не повторилось.
Лахт снова отдал должное йерру Варожу: тот принес ему самые искренние извинения за то, что поначалу неверно истолковал его появление в спальне племянницы и не сразу оценил, насколько нелегко человеку лицом к лицу столкнуться с навью, чем бы она ни была.
Упырь — сущность опасная, смертоносная. Высасывая жизнь из жертвы, он тянет жизнь и из тех, кто оказывается рядом — а особенно из того, кто встает на его пути. Мышь замирает от ужаса под взглядом змеи, не догадываясь, что змея плохо видит неподвижные предметы; так устроен мир, и ужас мыши перед змеей может спасти ее от смерти. Мнимый, безотчетный страх перед упырем бережет человеку жизнь. Стоит ли преодолевать этот страх, человек решает сам — на то он человек, а не мышь. Домовый дед, банный дядька, конечно, тоже не лыком шиты, но и рядом с упырем не стояли, но… Да, разбудив Ойю, Лахт чувствовал себя потом отвратительно. И дольше отыскивал радость жизни — одного огонька свечи было маловато. Но после спуска под курганы он, помнится, дней десять не мог ни говорить, ни спать, ни есть — лежал дома, забившись под одеяло, и вздрагивал судорожно от каждого звука или прикосновения.
Чужой сон…
Выезжать собрались затемно и, пока дворовые седлали лошадей, позавтракали вдвоем с Хорком на кухне — от киселя, предложенного кухаркой, Лахт благоразумно отказался. Хорк все еще искренне негодовал.
Зато ночью разрешился вопрос с доброжелателем: домовый дед сам явился (верней, не совсем явился — так и не показался ведь!) к Лахту поближе к утру и высказал все, что думает о поимке шиморы. Но за то, что Лахт не выбросил бедняжку в лесу, а отнес в свой дом, дед и опрокинул кружку с киселем. Он не знал, кто подсыпал в кисель стекло, просто увидел в кружке смертельную опасность — домовые чуют смерть.
Лахт имел основания подозревать любую из женщин в доме, особенно фрову Коиру — она менее всех должна была опасаться за землю вокруг мызы, потому что угроза жизни ребенка ничто в сравнении с серебром. Но Лахт не считал женщин глупей самого себя, а уж фрову Коиру и подавно — она должна была предположить, что, прежде чем пригласить высоких магов, йерр Тул позовет другого колдуна, буде с Лахтом что-то случится. А это отнимет еще больше времени, чем поездка в Клопицу.
Нет, фрова Коира не стала бы этого делать. А тем более фрели Илма: при всей ее искренней привязанности к Ойе повод пойти на убийство был слишком мал.
Скорей всего, кто-то в доме сильно не хочет, чтобы Лахт ехал в Клопицу. И, возможно, йерр Варож был прав — довольно послать туда нарочного с письмом к коренному магу. Зачем ковыряться в давно забытой истории, если проблему можно решить без этого? Неужели для равновесия и справедливости, ради которых земля отпустила упыря?
Лахт не был уверен, что проблему можно решить без знания правды.
Хорк предложил по пути заехать в Хотчинский собор — соскучился по священницам? Но Лахт погромче объявил, что в Хотчино им заезжать некогда (пусть петля была и небольшой, с десяток верст).
Фрели Ойя, хоть и утомленная тяжелой ночью, вышла проститься с женихом — и вид имела такой хитрющий, что Лахт не сомневался в подвохе для бедняги Хорка. Жаль, что никакое наитие не подсказало ему, что́ задумала юница… Кроме нее провожать гостей вышли и дедушка Юр, и йерр Тул, и фрова Коира.
Хорк сел на коня, как всегда, с опаской — не доверял ни лошадям, ни конюхам, ни самому себе в седле. Лахт, посмеиваясь над бедолагой, спокойно сел в седло. Но не успел сунуть вторую ногу в стремя, как его спокойный и неторопливый Ветерок вскинул башку, заржал и сорвался с места, будто молодой необъезженный жеребец полуденных кровей и крутого норова! Лахт, в отличие от Хорка, в седле обычно держался крепко, а потому попытка сбросить седока Ветерку не удалась — и он понес вперед, не разбирая дороги. Прямо на постриженные глухонемым садовником кусты, росшие вокруг мызы вместо ограды. Невысокие совсем, в полсажени… И если бы Лахт поймал ногой стремя, то, может, и не вылетел бы из седла через голову коня, когда тот стал перед «оградой» как вкопанный.
Нормально начиналось путешествие! Иногда такое падение грозит сломанной шеей, однако Лахт вполне благополучно врезался в землю ладонями и проехал по сухой траве подбородком. От удара на минуту оборвалось дыхание — и только. Хором вскрикнули фрели Ойя, махавшая рукой вслед жениху, и ее мать. К Лахту кинулся йерр Тул. Перепуганный Хорк долго не мог спешиться, а Ветерок послушно стоял перед кустами и не собирался никуда бежать. В общем, когда йерр Тул подбежал к Лахту, тот уже поднимался на ноги, ругаясь и разглядывая ободранные ладони.
Под седлом Ветерка были не репьи — ветка дикой розы, мелкие и тонкие шипы которой с легкостью пробивали полотняные рукавицы и занозами впивались в кожу. И, конечно, все присутствующие с подозрением поглядели на Ойю. Она сделала честные глаза.
— Чего? Чего я-то сразу?
Фрова Коира объяснила ей, почему сразу она… Однако йерр Тул вступился за дочь:
— Коира, ты не права. Одно дело подшутить над йерром Хорком, не причинив серьезного вреда лошади, и совсем другое — подложить под седло ветку розы. Тут налицо злой умысел, а вовсе не шалость.
И Лахт был с ним полностью согласен: на шалость это походило очень мало, так же как мед в постели мало напоминал толченое стекло в киселе…
Конечно, йерр Тул предложил Лахту любого коня из своей конюшни, но тот предпочел ехать на Ветерке, а потому пришлось долго и тщательно таскать занозы из его спины, прежде чем смазать ее маслом.
К тому времени, когда Лахт был готов снова трогаться в путь, давно рассвело. Он нарочно повторил, что они поедут напрямик: через деревню Суиду на Я́мскую дорогу, и по ней — до пустоши Сумнуо, где свернут на Клопицу.
Наивный Хорк сильно удивился, когда Лахт, отъехав от мызы на версту, свернул в лес, чтобы выбраться на Хотчинскую дорогу.
Бездорожная улица тянулась через Хотчино с севера на юг и оправдывала свое название, особенно в начале бездорожного месяца — копыта коней вязли в разъезженной грязи. Учитывая, что улица была частью дороги, бегущей на полдень из города Священного Камня, Лахт в полной мере ценил шутку жителей Хотчина…
Совсем иначе выглядела Соборная улица, на которой, понятно, стоял вожделенный Хорком Хотчинский собор: утоптанная, присыпанная мелким гравием, с высаженными по краям цветниками. На нее запрещалось въезжать не только телегам, но и вообще лошадям, а потому пришлось спешиться и оставить коней на богатом постоялом дворе.
Лахт не горел желанием посетить собор Триликой, но Хорк его уговорил, взахлеб рассказывая о волшебном пении священниц и красоте их обрядов. Не то чтобы Лахт мечтал услышать волшебное пение или поглядеть на обряд, но решил воспользоваться предложением Хорка — врага надо знать в лицо. Когда-то он не считал Триликую и ее священниц своими врагами. Ну, богиня… Ну, сильная — и Лахт отнесся к ней со всем уважением. К тому же он не испытывал ненависти к ротсоланам, которые привели Триликую в Великий город. Но, к счастью, он быстро разобрался, что Триликая не столько сильная, сколько хитрая и ревнивая богиня. А ее союзы с сильными сущего мира и вовсе непобедимы — потому власть имущие и торопятся заручиться ее поддержкой.
И почему Лахт вдруг решил, что стоит как следует рассмотреть Хотчинский собор изнутри? Он часто проезжал мимо него, но внутрь никогда не заглядывал, испытывая что-то вроде брезгливости — бывал в соборах еще в Великом городе… Тому, кто поклоняется сущим богам, странно видеть нарисованное небо вместо открытого. Да и душно было в соборе из-за курившихся со всех сторон благовоний.
Священницы-дочери (целомудрие против развращенности) были как на подбор хороши собой. Впрочем, некоторые сестры (смирение против гордости) тоже Лахту понравились, чего никак не скажешь о матерях (простота против мудрости) — ничего общего с добрыми бабушками они не имели и более всего напоминали старых ведьм: все как одна высохшие, сморщенные, с темной кожей и скрюченными пальцами. Среди сестер тоже не было женщин с присущей их возрасту приятной пышностью. И если дочери были стройными, то сестры — костлявыми. И чем старше, тем костлявей. И ведь рожали не слишком часто — ровно столько раз, чтобы Триликая не знала нужды в служительницах. Может, все дело в цвете одежд? Дочери, понятно, были в светло-зеленом, сестры — в оранжево-красном, а матери в золотом. Или виной тому распущенные волосы? Не то чтобы Лахт находил простоволосых священниц бесстыжими, но ему бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний разглядывал волосы его жены, которые он видел только в спальне.
Дочерьми священницы становились с началом первой луны и оставались ими аж до двадцати лет, после чего торжественно лишались девственности под рукоплескания товарок — высокими магами. Говорили, что у них рождаются только девочки, которые тоже становятся священницами, но один ученый лекарь объяснил Лахту природную невозможность такого сложного колдовства, предполагая, что священницы определяют пол ребенка еще до его рождения и безжалостно вытравляют мальчиков на ранних сроках бремени. И это в то время как остальным запрещали эти подлые штуки под страхом отлучения от собора (и от коренной магии, разумеется)! Надо же наворотить таких сложностей вокруг продолжения рода! Сначала запретить связь мужчины и женщины вне брака, порицая появление внебрачных детей, а потом объявить страшным преступлением вытравление плода, дабы не было соблазна скрыть преступную внебрачную связь таким нездоровым способом. Тому, кто поклоняется сущим богам, этого не понять: и зачем надо запрещать внебрачные связи, если такие запреты ведут к убийству нерожденных детей? Ученый лекарь объяснил это просто: Триликая защищает людей от смертельных болезней, случающихся от любви. Вот уж точно: болит голова — руби голову!
Для рождения будущих высоких магов использовали других женщин, попроще, что ученый лекарь пояснил опасностью кровосмешения — если бы священницы производили на свет высоких магов, то вскоре выродились бы и те, и другие.
Волшебное пение священниц после этого не тронуло сердца Лахта, хотя пели они красиво — Хорк млел в полном восторге. Лахт же более прислушивался к словам, беззастенчиво и льстиво славившим Триликую. Впрочем, нескончаемый свет под потолком собора произвел на него впечатление — стеклянное блюдо размером с колесо амберного породителя, заполненное веществом изумительной прозрачности со множеством фитилей внутри освещало собор как сотня амберных ламп… Поразительным было смотреть на горящий огонь снизу. Коренная магия!
Ближе к середине священнодействия он понял, зачем нужно нарисованное небо и отопление в соборе — иначе зимой никто не выдержит столь долгого и нудного обряда. Так же как и в непогоду. А обряд непременно должен быть долгим, чтобы пение и бормотание священниц возымело расслабляющее действие и в головах присутствующих появились нужные священницам мысли. И если заповеданное целомудрие еще как-то можно было объяснить защитой от смертельных болезней, то смирение (против гордости) и простота (против мудрости) объяснялись только желанием Триликой безраздельно владеть своими поклонниками. И коренные маги, и власть имущие тоже имели с этого профит — продавать нескончаемые свечи гораздо проще неграмотным дурачкам с низкой самооценкой, не говоря о том, что управлять таковыми легче и удобней, чем людьми сильными, гордыми и умными. Счастье, что Исзорьем владеет Великий город с его народоправием, в отличие от ротсоланской Сверии с ее королями, продавшимися Триликой.
И как гордый (и образованный) морской купец мог с радостью поддаться на эдакое дурилово? Впрочем, гордость морских купцов штука сложная, недаром их в детстве учат подчиняться, и лишь потом — подчинять.
Лахт совсем заскучал было, как вдруг отчетливо понял, что ученый лекарь был неправ: беременные мальчиками священницы не вытравляют плод на ранних сроках… Мальчики рождаются у них так же часто, как и девочки. В аромате курившихся со всех сторон благовоний Лахту почудился запах склепа с нетленными мощами — запах некромагии… От него тошнотворно закружилась голова, и Лахт понял, что если немедленно не выйдет вон, то упадет на пол.
Как? Почему? С чего у него в голове появилась эта мысль?
Он направился к выходу с поспешностью, на которую оглянулась добрая половина присутствующих. И с особенной подозрительностью ему вслед смотрели три рейтара Конгрегации, смиренно стоявшие в задних рядах — должно быть, призванные охранять порядок в соборе во время обряда. Исзорские земли с точки зрения Триликой слишком дикие, и для большинства здешних жителей собор не свят — вдруг кто-нибудь вздумает оскорбить великую богиню каким-нибудь безобразным поступком? Например, спляшет без штанов перед жертвенником…
Надо немедленно разобраться, почему в соборе Лахту померещилось присутствие некромагии. Он подумал об этом, разглядывая от нечего делать одну из сестер на позднем сроке бремени. И… Лахт, конечно, не был ученым лекарем, но жена родила ему двоих детей, мальчика и девочку. Любая повитуха по форме живота беременной с легкостью скажет, мальчик родится или девочка. И та сестра, которую Лахт разглядывал в соборе, очевидно была беременна мальчиком. Никакого колдовства — наитие. А если мальчики рождаются живыми, но никто никогда не видел сына священницы, то куда они бесследно исчезают, родившись? Наитие — это не колдовство, оно не всегда дает верные ответы на поставленные вопросы. Священницы, подобно кукушкам, могут пристраивать мальчиков в чужие семьи. Совершенно необязательно их убивать. Более того, убийство младенцев — это последнее, что должно было прийти в голову нормальному человеку. Но двенадцативерстовой Хотчинский собор питает не только коренную магию округи, но и оживляет убитую землю, и дает силу высоким магам. Неужели слезы умиления на глазах Хорка дадут собору столько сил? Вряд ли. А некромагия, в отличие от всех остальных, не нуждается в подпитке — она суть сила земли, самая сущая из всех магий. И потому самая страшная — страшней высокой.
Нет, не самая — есть еще магия крови, и если некромагия из смерти может рождать и жизнь, то магия крови жизнь превращает в смерть. Впрочем, Лахт никогда не видел ни одного кровавого мага и даже подозревал, что их существование — досужие домыслы.
Тошнота постепенно отпустила, стоило вдохнуть свежего воздуха. Наитие предлагает наиболее вероятный расклад, не более. Или даже один из вероятных.
Не успел Лахт устроиться на красиво постриженной травке возле собора (как раз небо прояснилось и пригрело солнце), как рядом с ним оказалась сестра-священница, примерно его ровесница — достаточно привлекательная, чтобы восхититься ею как женщиной, и достаточно пожившая, чтобы не счесть ее молоденькой дурочкой, чьи слова не стоят внимания. И — надо же! — костлявой вовсе не казалась. Это для мужчины тридцать шесть — возраст расцвета, а священнице скоро идти в матери…
— Почему ты ушел с обряда? — вкрадчиво спросила она, не обвиняя, не любопытствуя, а именно желая понять. Будто желая.
Распущенные волосы священницы словно предполагали особенную близость — и не родство душ вовсе. Светлые-светлые были волосы, на них не видна проседь — говорят, многие священницы вышли из вадьян, с тех пор как ротсолане завоевали волосовы земли. Впрочем, вироланки тоже обычно беленькие… Священницы обновляют свою кровь, забирая к себе местных девочек с нужными способностями.
— Я поклоняюсь сущим богам, — ответил Лахт в надежде вызвать ее гнев или презрение.
Ни гнева, ни презрения он не ощутил.
— Это не помешало тебе прийти в собор, пусть даже из любопытства. Почему же ты не дождался окончания обряда?
— Не хочу смотреть, как мой товарищ расстилается ковриком перед Триликой, — честно пояснил Лахт.
— Ты никогда не целовал руку матери и не стоял на коленях перед женой? — с легкой улыбкой спросила священница. Она дышала в такт с Лахтом и смотрела ему в глаза. Ее хотелось любить. И слушать. И слушаться.
— Мне не довелось целовать руку матери, и я никогда не стоял на коленях перед женой — но, случалось, носил ее на руках.
— Но разве ты не испытывал благодарности жене? Например, за подаренных тебе детей?
— Отчего же, испытывал. Но она не требовала, чтобы в благодарность я позволял ей вытирать об меня ноги.
— А тебе самому не хотелось преклонить перед нею колена? Осознавая, как высок ее жребий — рождение детей? Как глубока ее мудрость, данная природой для исполнения этого жребия?
Она знала, какими словами говорить с Лахтом. Он отражался в ней, будто в зеркале, и верил, что лишь эта удивительная женщина понимает его, как он сам понимает себя. Мнимая близость пьянила и сносила голову. Если бы Лахт не был женат на самой лучшей женщине от полуденных до северных морей, он бы обязательно голову потерял.
— Да ладно, дело нехитрое — у круглых дур рожать детей получается ничем не хуже, — нарочно ответил Лахт, отлично понимая, о чем толкует священница — иногда и распоследняя дура обладает глубокой женской мудростью. Умением управлять мужчиной, способностью заставить его быть отцом. Женским чутьем, мудростью сердца, а не мозгов.
— Но у тебя, сколь бы ты ни был умен, родить дитя не получится, — снова улыбнулась священница. — И любить его так, как любит мать, ты не сможешь, этого нет в твоей природе.
— Я люблю своих детей.
— Не сомневаюсь. Но твоя жена любит их всем своим естеством, а не только сердцем. И как твоя жена любит твоих детей, так же Триликая любит тебя, хоть ты и не смотришь в ее сторону.
— Думаю, ее любовь ко мне сродни любви моей жены, но не к детям, а к запеченным в меду яблокам, — рассмеялся Лахт. — Было бы странно, если бы яблоки смотрели в ее сторону.
Ничто не могло смутить священницу, как бы Лахт ни старался оскорбить великую богиню. Не на того напала! И дышала-то правильно, и в глаза-то смотрела, и говорила хорошо — но с Лахтом нужна была мастерица рангом повыше. Которая сумела бы заговорить, задурить голову, как они это умеют.
— Ты ошибаешься. Триликая делает людей счастливыми детьми. Особенно тех, кто в детстве не знал материнской любви…
— Я в этом не сомневаюсь. Можжевеловка тоже делает людей счастливыми детьми, и я сам не прочь расслабиться — но мне вовсе не хочется расслабиться раз и навсегда.
— А знаешь, ты интересный, — такой чистой, искренней улыбки Лахт не заслужил. — Я приглашаю тебя в святая святых — к нам в обитель. Не каждому выпадает такая честь!
Ага. Только тем, кому не удалось свернуть мозги набекрень на травке перед собором. Тем, кому нужна священница с особым даром убеждать.
— Спасибо, я тороплюсь по делам. Но в другой раз непременно… — Лахт осклабился ей в ответ. И все-таки выдавил из себя вопрос: — А насколько сильно Триликая любит мальчиков, которые рождаются у священниц?
— У священниц не рождаются мальчики, — снисходительно улыбнулась та. И улыбка ее была вполне искренней. Лишь когда сестра выдержала ее на лице положенное время, на излете улыбки, губы ее почти незаметно дрогнули. И не нужно было быть колдуном, чтобы понять: она лжет.
* * *
Хорк вышел из собора успокоенным. А ведь колдун едва не поколебал его любви к Триликой! Нет, Хорк не сомневался в правильности выбранного пути — какая миссия может быть выше миссии защищать слабых? И кому, как не Хорку, идти этой стезей? За год он успел поучаствовать в полусотне рейдов, некоторые из них были настоящими сражениями — если на людей злым находом шли ватагой или большим семейством, как это, случается, делают пришлые строители или кузнец с сыновьями. Но чаще, конечно, слуги Рогатого вредили людям исподтишка, и тогда рейтаров звали не только чтобы обезвредить злодея, но и отыскать его, доказать виновность. До этого Хорк пока не дорос, однако надеялся когда-нибудь дорасти. Потому ему было так интересно наблюдать за действиями колдуна. И почему он не любит Триликую? Ведь делает одно дело с Конгрегацией! Вон как ловко изловил шимору и выяснил, кем упырь был при жизни.
Нет сомнений, колдун — добрый человек. Но священница в Котельном соборе, к которой Хорк ходил не реже трех раз за месяц, давно разъяснила, что истинная борьба с Рогатым со стороны может показаться жестокой. Разве можно победить зло без жестокости? Когда Хорк вместе с товарищами рубил тело змея, сжимавшее шнаву, он не думал о том, что это жестоко или несправедливо по отношению к змею — так и война с Рогатым: нет и не может быть несправедливости в этой войне. К тому же Конгрегация редко проявляла жестокость, и даже наоборот: злую ведьму в какой-нибудь деревне люди сами могли бы утопить или повесить, рейтары же всегда везли ее на справедливый суд. Опять же, в этом случае ведьма не могла наслать на погубивших ее людей какое-нибудь страшное проклятье, а убитая, не вставала из могилы.
Иногда, конечно, приходилось действовать обманом — наверное, поэтому колдун сказал, что слово рейтара не стоит выеденного яйца. И сказанное им все еще мучило Хорка.
Колдун сидел на солнышке и жмурился. Ведь в Исзорье не запрещается поклоняться сущим богам, а колдовство бывает разное. Бывает злое, а бывает и доброе. Может быть, когда-нибудь колдун поймет, что Триликая несет людям тепло и свет, и повернется в ее сторону?
Прилично пообедав в трактире при постоялом дворе, направились в сторону Я́мской дороги — время не только перевалило за полдень, но, пожалуй, шло к вечеру. Копыта вязли в грязи Бездорожной улицы, и вскачь лошади шли недолго — быстро устали. А на Ямской дороге не просто пошли шагом — иногда приходилось спешиваться и по грязи вести коней в поводу.
— О боги, сущие и мнимые… — ругался колдун. — По болоту ехать и то проще… И какая нелегкая понесла тебя поглядеть на священниц?
— Ты же сам поехал в Хотчино! — возмутился Хорк. — Я на такое и не рассчитывал!
— Ладно, согласен: сам. Нет, ну ты погляди, тут грязь мне выше сапог!
До сумерек проехали не больше десятка верст, с юго-запада небо затягивала ночная туча, стало неуютно и вроде бы зябко (хотя зябнуть было не с чего), когда дорога вдруг выправилась, будто отвердела, и уставшие лошади вздохнули с облегчением. Хорку тоже хотелось бы вздохнуть с облегчением, но вместо радости он ощутил лишь неприятную пустоту внутри — холодную, как зимнее море.
— Илкина пустошь, — сказал колдун. — Это еще не земли Волоса, но уже места, где жили илмерские повольники. Впереди — их деревня, Дягелина. Говорят, раньше тут рос борщевик в человеческий рост, никак не могли его извести. А когда он цвел, говорят, люди на дороге с коней без чувств падали. Вранье, конечно, видал я заросли борщевика… Но высокие маги исправили дело, как видишь. И ведь никакой грязи, что удивительно. Почему-то на убитых землях камни начинают наверх вылезать…
Хорк посмотрел под ноги коню — земля была покрыта твердой растрескавшейся коркой, похожей на струп. Все же высокая магия — она от Рогатого. Хоть и совершается во имя Триликой. Холодом так и тянет, будто из погреба… Лес по сторонам от дороги был прозрачным и пустым. Вот стоят редкие столетние елки, черные в сумерках, а вокруг ни травинки, ни листика, ни молодой поросли — словно и ненастоящие эти елки, словно их тут для вида понатыкали…
— Придется нам здесь заночевать, потому что в такой темнотище лошади ноги переломают, — проворчал колдун.
— Что, прямо здесь? Где убитая земля? — почему-то испугался Хорк.
— А чего ты так волнуешься? Люди годами живут на убитых землях, и ничего. К тому же впереди Войсковый постоялый двор, рядом с Войско́вой мызой. Когда мы с ротсоланами воевали, на постоялом дворе здешний володарь ополчение собирал, а теперь там рейтары любят останавливаться — с братьями-ротсоланами.
Священница из Котельного собора наставляла Хорка не делить людей на своих и чужих, и, в общем, это Хорку удавалось легко, тем более что Исзорские земли когда-то населяло множество народов: и исзоры, и вадьяне, и чудины, и виролане, даже лапляне, не говоря об илмерских славитах. Сам Хорк происходил вроде бы из карьял, однако в Угорской четвертине народы давно и прочно перемешались между собой, так что никто уже не мог точно сказать, каких он кровей. Но одно дело — кровь, и совсем другое — общая земля. А ротсолане были чужеземцами. Хорк всеми силами хотел примириться в душе с тем, что они так же милы Триликой, как и его соотечественники, но этот духовный подвиг пока требовал от него определенных усилий.
— Ты нарочно так говоришь, чтобы меня задеть, — вскинулся Хорк. — А Триликая всех любит как родных детей, даже ротсолан.
— Я ее за это не осуждаю. Пусть любит кого хочет, мне-то что? Но слышал бы ты себя! «Даже»! Будто ротсолане — чудовища, а не такие же люди, как мы.
— Ротсолане — не такие люди, как мы, — ответил Хорк. — Они… подлые.
— Да брось. Не подлее нас. И плохи они только тем, что хотят хозяйничать на нашей земле. И воевали мы с ними лишь по этой причине, а не потому, что они подлые. Зачем придумывать оправдания? По мне, того, что они пришли к нам с войной, вполне достаточно, чтобы с ними воевать, их не любить и им не верить. Ничего личного…
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 3-й день бездорожного месяца
Несмотря на то, что Лахт проспал полдня, его все равно потянуло в сон, едва он уселся на пол возле двери фрели Ойи, отправив Хорка отдыхать. Пришлось подняться на ноги, чтобы не клевать носом. И ходить туда-сюда, позевывая.
Может, упырь тоже часть проклятья Волоса, а никакой не мститель? Какой-нибудь еще родственник йерра Тула, которого не приняла земля. Убийство земляного оленя — это не еж чихнул, земля такого не прощает. Или даже не родственник, и узнать его имя невозможно. Тогда спасти фрели смогут только высокие маги. Вполне в духе проклятья Волоса — Тул все же скорей расстанется с доходом от земли, чем обречет на смерть единственную дочь. И насчет волос плоть от плоти убийцы земляного оленя — тоже выходит символично.
Но кто-то же открыл сундук, расплел косу и отдал волосы фрели упырю… Слепая сила земли не различает добра и зла, но тот, кто открыл сундук — не слепой…
Кстати, вот оно. Вот почему Лахт решил, будто упырь был слепым. Говоря о слепой силе земли, он заметил, как вздрогнул от этих слов йерр Варож. А раньше фрели Ойя произнесла с придыханием: «А он стоит и смотрит на меня». Они оба знали его при жизни, но, возможно, просто не помнят этого. Или не хотят помнить. Может, земляной олень тут и ни при чем.
Шел дождь, долгий осенний дождь, и под третьим потолком хорошо слышался его монотонный, убаюкивающий шорох. Лахт ощутил появление смерти перед рассветом — он к тому времени клевал носом не только стоя, но и на ходу. Наверное, упырь надеялся, что к рассвету всех защитников его жертвы свалит сон, но тут он просчитался.
Едва ощутив холодок на спине, Лахт распахнул дверь в спальню фрели Ойи — от его решительного широкого жеста тут же погасла нескончаемая свеча возле ее изголовья, и пришлось извести самогарную спичину, купленную у коренных магов, — на мызе спичины использовали вместо огнива, и Лахт немного опасался ими пользоваться. Да и жалко было — однажды зажженная, спичина, в отличие от огнива, сгорала раз и навсегда.
Руки тряслись — как Лахт ни старался преодолеть мнимый страх, ничего из этого не получалось. Слепая сила сырой земли надвигалась неотвратимо — из раскрытой настежь двери пахнуло землей, дохнуло промозглым могильным холодком… Упырь не посмеет войти в комнату, где горит огонь, но пока огня нет, ничто его не остановит. И тот, кто встанет на его пути, неизбежно отдаст хотя бы один глоток жизни: чтобы идти против сущих богов, надо быть или дураком, или героем… У героев пальцы не дрожат и спичины в руках не ломаются…
Свет не разбудил няньку. Фрели стояла у окна, откинув занавеску. Будто смотрела в дождь и темноту — но глаза ее были закрыты, и Лахту пришлось долго трясти девочку за плечо, чтобы она очнулась от своего кошмарного сна. Но в первое мгновенье, как только он взял фрели Ойю за запястье, ощутил что-то похожее на удар амберной магии, дрожь прошла по всему телу.
— Не ори, — сказал ей Лахт, когда она распахнула испуганные глаза. — Что тебе снилось?
— Это чужой сон… — выдохнула она полушепотом. — Чужой, чужой!
— Что тебе снилось? — терпеливо повторил Лахт.
— Что я подхожу к нему и он протягивает мне руки…
— Кто он? Во сне ты знаешь, кто он и почему не может ходить. Кто он?
— Я не помню… — пискнула фрели и расплакалась.
— Все ты отлично помнишь. Прекрати реветь. Ну?
Должно быть, упырь повернул назад — жертва не спала, в комнате горели свечи… И насчет рассвета он был неправ — теперь не успевал прийти к своей жертве во второй раз. Завтра он так не ошибется… Можно охранять спальню фрели еженощно — но это не самый надежный способ, лишь отсрочка. В самом деле, не до старости же ей жить в постоянном ужасе с охраной возле дверей…
— Нет! Я не могу, не могу сказать! Я не хочу такое вспоминать! Не хочу!
— Не верещи. А то опять все сбегутся. Что, в самом деле так страшно?
— Нет. Я не знаю, — фрели помотала головой, будто прогоняя навязчивое воспоминание.
Лахт уже хотел оставить ее в покое — мало ли что могло так сильно напугать девочку, что она забыла об этом и не хотела вспоминать. Но Ойя вдруг заговорила сама, утерев слезы:
— Он не мог ходить, он ползал… На четвереньках… И выл. И все время на что-нибудь натыкался. Мы пошли подглядеть и увидели, как он ползает по своему двору. Упрется головой в плетень, пощупает его рукой, повернет, проползет немного — упрется в колодец, опять пощупает, завоет еще громче и повернет… Вроде бы смешно… Мы молчали сперва и смотрели, как с места не могли сдвинуться.
— Мы — это кто?
— Девочки. Нас было… трое или четверо.
— А потом? Что было потом?
— А потом Луми завизжала. И все тоже завизжали и побежали прочь. Кто-то упал, я не помню кто… Она разбилась сильно, губу разбила, кровь текла…
— А как его звали, помнишь? Лицо его помнишь?
— Нет! — закричала успокоившаяся было фрели. — Нет! Нет! Нет! Это чужой сон!
Пожалуй, теперь точно не стоило просить ее вспомнить увиденное. Вид внезапно ослепшего человека мог бы вызвать у детей смех, а не страх, если бы не выжженные глаза. А в том, что несчастному выжгли глаза, Лахт не сомневался: не надо быть колдуном, чтобы предположить, из-за чего случается внезапная слепота, способная напугать детей до заикания и потери памяти.
Чужой сон… Что бы это могло значить? Отмежеваться от своего ужаса? Было зеркало — стало темное окно. Наитие не давало успокоится: зеркала не вписывались в историю о слепом упыре.
Однако чувствовал себя Лахт вполне соответственно появлению упыря — разбитым на сотни осколков. Дрожь, которую он ощутил, коснувшись запястья фрели, так и не прошла.
* * *
Как ни странно, но колдун пришел в столовую к завтраку, а Хорк считал, что тот проспит полдня. Фрели Ойя, с присущим ей жизнелюбием, умела отрешиться от ночных ужасов и была полна сил продолжать поиски кота, которым накануне посвятила всю вторую половину дня — как только стало понятно, что Кленовый Базилевс пропал, а не спит где-нибудь в укромном месте.
Фрели Илма, увидев за столом колдуна, сжала свои бесцветные губы (отчего еще сильней стала похожа на крысу) и, усевшись, сказала:
— Ты негодяй и пройдоха.
— Доброе утро, фрели Илма, — ответил колдун.
— Ты нарочно посоветовал мне взять в спальню кота, чтобы шимора пробралась вслед за ним! Это была злая и глупая шутка!
— Вы хотели, чтобы я посоветовал то же самое фрове Коире? — совершенно серьезно спросил колдун, не думая оправдываться. — Или ходил ночью по всему дому, заглядывая в каждую спальню?
— В доме достаточно мужчин, которых не напугало бы появление шиморы, — едва не выкрикнула фрели Илма, но тут же осеклась, потому что в столовую с гордо поднятой головой вошла фрова Коира — осунувшаяся, посеревшая, с припухшими глазами.
— Йерр колдун вовсе не нарочно это сделал, — вступилась за колдуна фрели Ойя. — Хорк мне все рассказал, он, наоборот, думал, что шиморы боятся котов.
Никто не сказал фрели, что пойманная шимора — ее родная сестра, а потому фрели не догадалась промолчать в присутствии матери. Фрова Коира стоически снесла удар — лишь приостановилась, прикрыв рот рукой и оглянувшись на дверь. Но все же села за стол со всеми.
— Йерр колдун, а можете вы еще найти бедного Кленового Базилевса? — спросила фрели Ойя, когда все расселись за столом.
— Сомневаюсь, — ответил колдун. — Я не чувствую себя мастером ловли котов.
— Жаль… Бедненький Кленовый Базилевс, он не ел уже больше суток…
— Я все же боюсь, что кота закрыли где-нибудь случайно, — сказала фрели Илма. — И тогда он может погибнуть.
— Если его закрыли в погребе, я думаю, он добровольно оттуда не выйдет, — усмехнулся йерр Тул.
— В погребе холодно, а Кленовый Базилевс ни в чем не знал нужды, зачем ему жить в погребе? — парировала фрели Илма.
Йерр Варож с подозрением посмотрел в сторону колдуна, но тот не заметил пристального взгляда. Хорк тоже думал, что кот ушел искать унесенную из дома шимору и, вполне возможно, погиб, потому что был совершенно не приспособленным к странствиям по лесу. Но огорчить таким предположением фрели Ойю Хорк, конечно, не мог.
— Коты иногда уходят погулять на неделю-другую, поискать встреч с кошками… — сказал колдун.
— Кленовому Базилевсу не интересны встречи с кошками, — гордо ответила фрели Илма.
— Вы в самом деле так уверены в целомудрии своего кота? — удивился колдун.
— Коренной маг лишил Кленового Базилевса интереса к кошкам, — брезгливо фыркнул йерр Варож. — Чтобы он не изменял любящим хозяйкам и не тащил в дом блох.
— О боги… — пробормотал колдун. — Не слишком ли ревностно Триликая запрещает продолжение рода, если добралась и до котов?
— Нет, не слишком, — ответил ему Варож. — Я думаю, нам сейчас надо обсуждать не пропажу кота, а гораздо более важную проблему. Появление в доме упыря.
— Что? — ахнула фрели Илма.
— Как упыря? — воскликнула фрова Коира.
— Упыря?.. — протянула нянька с плаксивым выражением лица.
Йерр Тул воззрился на колдуна, будто надеялся, что тот немедленно опровергнет сказанное Варожем, но колдун лишь кивнул. Только дедушка Юр не удивился.
— Нет сомнений, к фрели Ойе по ночам приходит упырь, — подтвердил колдун. — А потому фрели Ойя в смертельной опасности.
— О Божечка моя… — упавшим голосом проронила фрели Илма. — Нет, только не это, нет!
— Йерр колдун, не будем преувеличивать опасность, — громко, чтобы все слышали, сказал Варож и обвел присутствующих гордым взглядом. — Речь не столько о смертельной опасности для фрели, сколько о разорении семьи. Потому что у нас всегда есть возможность обратиться к высокой магии, если мы не найдем другого способа обезвредить упыря.
— Я не понимаю, зачем чего-то ждать? — тихим и низким голосом пролепетала фрели Илма. — Зачем искать какие-то иные способы, если ребенку грозит смертельная опасность? Неужели серебро можно сравнивать с жизнью девочки? Надо звать высоких магов сегодня же, немедленно!
Йерр Тул опустил голову.
— Это моя вина. Только моя. И, конечно, мы не допустим смерти Ойи, даже если для этого придется убить наши земли.
— Йерр Тул, я не уверен, что это ваша вина, — вдруг сказал колдун. — Пусть все присутствующие родственники фрели Ойи постараются припомнить, не случилось ли им смертельно обидеть кого-нибудь, ныне покойного? Из тех людей, кого фрели знала или просто однажды видела при жизни?
Никто не возмутился столь страшному подозрению и столь бесцеремонному вопросу, наоборот — все замолчали и задумались. И первой высказалась фрели Илма, хотя ее кровное родство с Кленовым семейством было вилами писано по воде.
— Я обидела человека, ныне покойного. Но я раскаялась в этом, и Триликая простила меня.
Колдун тоже усомнился в родстве фрели Илмы с Ойей, но все-таки спросил:
— И как же это произошло?
— Я несправедливо обвинила свою подругу в краже серебра. Мы поссорились. Из-за этого обвинения от нее отвернулись многие друзья и родственники. А через год она умерла от лихорадки, мы так и не успели помириться. Только на ее похоронах я узнала, что серебро брала не она, а ее служанка — она призналась в этом над гробом. Но… — фрели обвела присутствующих взглядом. — Но я раскаялась! И Триликая меня простила!
— Сущим богам нет дела до раскаянья, — кивнул колдун. — Но вряд ли это она ходит к фрели Ойе. И вряд ли это та самая смертельная обида. А родственников ближе Кленового семейства у вас нет?
— У меня вообще больше нет родственников.
Колдун кивнул снова. Хорку показалось, что он расспрашивал фрели Илму только из вежливости.
— Я могла смертельно обидеть кого-то и даже не заметить, — честно и с гордостью призналась фрова Коира. — Возможно, кто-то из обиженных мною уже мертв.
— Фрова Коира, вы и йерр Тул — самый близкие кровные родственники фрели, — вздохнул колдун. — Пожалуйста, постарайтесь припомнить всех, кому вы нанесли столь страшную обиду, что земля отпустила обиженного искать праведной мести. И не забудьте, что фрели Ойя видела этого человека. Можно сделать это не прямо сейчас, а в спокойной обстановке, наедине с собой.
Фрова Коира покорно кивнула.
— Йерр Тул, вам тоже надо подумать об этом, — сказал колдун. — И, скорей всего, речь идет о несправедливости, которая повлекла за собой смерть или большое горе, а не мелкая обидка. Земля отпустит мертвеца, только если это того стоит.
— А разорение? Можно ли считать такой обидой разорение? — спросил йерр Варож.
— Разорение разорению рознь, — колдун пожал плечами. — Кого-то оно убивает, а кого-то толкает вверх.
— Да, мне случилось разорить одного моего товарища, — кивнул йерр Тул. — Он проиграл мне дом неподалеку от города Священного Камня, который приносил ему доход. И это был его единственный доход. Я не знаю, жив ли он сейчас.
— А фрели Ойя видела этого вашего товарища?
— Он бывал у нас на мызе…
— Вы играли честно? — бесцеремонно спросил колдун.
— Разумеется! — не возмутился, а испугался вопросу йерр Тул. — Я негодяй, но, честное слово, не до такой степени…
— Это не то. Если, конечно, вы не сделали какой-то подлости, играя или получая долг. Игра есть игра…
— Мне не следовало принимать его ставку, но это все, в чем я виновен.
— А еще? Не считаете ли вы себя виновным в чьей-то смерти?
— Я говорил вчера: по моей вине погибли шесть охотников на земляного оленя.
— Их не знала фрели Ойя, — покачал головой колдун. — Еще?
— Я осудил чадоблуда. Володарским судом. Но я судил его честно.
— Вы приговорили его к смерти?
— Нет, к ослеплению, ему выжгли глаза. Но он вскоре умер от гнилокровия.
Колдун вскинул голову, как охотничий пес, учуявший дичь.
— Как его звали?
Йерр Тул нахмурил брови.
— Его звали Ка́тсо. Но это не настоящее его имя, он из вадьян, а они никому не называют своих настоящих имен. Ты считаешь, это он?
— Я уверен. Таких совпадений не бывает… — пробормотал колдун.
— Но я судил его честно! Вся Клопица была на моей стороне. Если бы не володарский суд, его убили бы односельчане. Какое еще преступление страшней чадоблудия? Он даже не отрицал своей вины!
— Я могу это подтвердить, — сказал йерр Варож. — Негодяй сперва лишь подглядывал за маленькими девочками, когда они купались, а потом был пойман на месте преступления — собирался снасильничать подружку Ойи.
— Ойя, ты помнишь его? — колдун резко повернулся к ней и глянул так, что она отшатнулась и покачала головой.
— Нет. Я не помню. Не помню…
— Она была семилетним ребенком, — пояснил Варож. — Должно быть, произошедшее сильно ее напугало.
— Нет, я не помню, — повторила Ойя, обычно жизнерадостная и смелая, а тут вдруг побледневшая.
— Упырь не может встать из убитой земли… — словно самому себе сказал колдун. — Его похоронили в Клопице?
— Нет. Его тело бросили в болото, — пояснил йерр Варож.
— Нормально! — фыркнул колдун. — Это нарочно, что ли? Чтобы ему легче было встать? Болото, я полагаю, не было убитой землей?
— Никто не захотел бы лежать в одной земле с чадоблудом, — гордо подняв голову, пояснил Варож. — Его бросили в болото сами жители Клопицы, вопреки советам коренного мага.
Колдун вздохнул, удивляясь, должно быть, глупости жителей Клопицы, и продолжил допрос:
— У него были близкие родственники?
— Он жил бирюком, один в доме. Может, дальние родственники у него и были, но ни детей, ни родителей у него не было, — сказал Варож.
— Где он родился?
— В Ольховой деревне, на Клопицкой земле, — ответил ему йерр Тул.
— То есть его настоящее имя должно быть записано в володарских книгах? — уточнил колдун.
— Да, они теперь хранятся при часовне Триликой. Разумеется, он родился задолго до того, как я купил эти земли. На день смерти ему было около сорока лет.
— Но в володарских книгах не написано прозвище Катсо, — добавил Варож. — Только настоящее имя. Будет трудно определить, какая запись о рождении относится именно к нему. У смердов нет родовых имен.
— Я имел в виду запись о его смерти… — кашлянул колдун. — Если йерр Тул не знает его настоящего имени, кто сделал эту запись?
— Коренной маг, — ответил йерр Тул. — Так повелось в Клопице еще до моего там появления — записи в володарских книгах делают коренные маги. Перед смертью он говорил с Катсо и, конечно, узнал настоящее его имя.
— Тогда не составит труда найти эту запись. Когда он умер?
— Летом триста семьдесят пятого года, в сытом месяце. Это произошло дней через десять после володарского суда, но точного дня я не помню, конечно.
— Если ты напишешь письмо коренному магу, я съежу в Клопицу и узнаю его настоящее имя, — подвел итог колдун. — Тогда можно попытаться поговорить с ним и узнать, чего он хочет.
— Не слишком ли долго придется ждать? — возмутилась фрели Илма. — Не проще ли сразу вызвать высоких магов?
— Илма… — Варож посмотрел на нее испепеляющим взглядом. — Это не твоя земля, потому тебе так просто об этом рассуждать. Но мне кажется, ехать такую даль йерру колдуну вовсе необязательно — он мог бы пригодиться здесь. Мы можем послать в Клопицу нарочного с письмом, и коренной маг сам найдет нужную запись в володарской книге и пришлет нам ответ.
Колдун помедлил.
— Видишь ли, йерр Варож… Никто из осужденных не считает решение суда справедливым. И если бы каждый осужденный являлся упырем к дочерям судей, ни один володарский род не дотянул бы до нынешних времен. А этого Катсо земля почему-то отпустила. Вот отчего, спрашивается?
— О боги… — прошептал йерр Тул. — Неужели я осудил невиновного?
— А с чего ты вдруг решил, что к Ойе ходит именно Катсо? — спросил у колдуна Варож. И, пожалуй, Хорк тоже хотел бы это узнать.
В разговор вступил молчавший до этого егерь:
— Я своими руками оторвал его от семилетней девочки, он сидел на ней верхом и лобызал ее лицо своим грязным ртом. У малышки от испуга едва не разорвалось сердце! Хвала богам, что Ойя этого не помнит… Это произошло у нее на глазах. Если бы рядом не было детей, я бы голыми руками вырвал ему…
— Только не надо уточнять, что ты собирался ему вырвать, — вовремя оборвала его фрова Коира.
— Ты не ответил, — обратился йерр Варож к колдуну. — Почему ты считаешь, что это Катсо?
— У нас, ученых механиков, свои способы узнавать правду… — усмехнулся тот. — И в Клопицу я все же съезжу сам, чтобы понять, почему земля отпустила Катсо вершить праведную месть. Без этого договориться с упырем не получится.
— Дело твое, хотя я и считаю это излишним, — пожал плечами Варож. — До Клопицы и летом-то больше чем день пути, а по бездорожью — и все три дня.
— Я знаю короткие пути, так что доберусь за два дня. Хорк, поедешь со мной? — неожиданно спросил колдун, и Хорк немного растерялся.
Конечно, у колдуна на лбу не написано, что он колдун, но вместе с Хорком его точно никто не остановит. Конгрегация действует, только если ее зовут на помощь, но люди опасаются колдунов и могут обратиться к рейтарам. И деньги, наверное, понадобятся в дороге…
— Ну… Я, конечно, не против… Если нужна моя помощь… Но кто тогда защитит фрели Ойю, если мы оба уедем?
— У нее есть отец и дядя, — ответил колдун. — Думаю, без защиты она не останется.
* * *
Лахт помнил себя лет с трех, и довольно отчетливо, но знал немало людей, которые не помнят себя и в шесть лет, и в восемь, а потому плохая память фрели Ойи не должна была вызывать его недоверия. Более того, ужасы вроде встречи с чадоблудом детская память может запросто стереть навсегда. Но тем не менее Лахту все равно казалось странным, что Ойя плохо помнит эту историю. Будто в дело нарочно вмешались священницы Триликой, чтобы избавить девочку от страшных воспоминаний. А что? Вполне может быть. Родители решили, что Ойе не требуется столь неприятный жизненный опыт, и обратились к священницам. Могут ли жрицы великой богини стереть человеку память? Вряд ли. Так далеко их магия не простирается. Разве что некоторые, особо одаренные. Лахт слышал от одного ученого лекаря, что священницы способны внушить человеку лишь то, во что он очень хочет поверить. И, должно быть, фрели Ойя с радостью забыла о произошедшем.
Только ни родители, ни священницы не учли, что страшные воспоминания никуда не исчезают, и если их не осознавать, они будут приходить во сне, пусть и искаженные до неузнаваемости.
Не верилось, что йерр Тул мог сознательно осудить невиновного, у него просто нет никаких мотивов не сознаться в этом. А впрочем… Убийство земляного оленя в глазах Триликой — не преступление, а вот осуждение на смерть невинного — этого священницы могут и не простить, потребуют искупления. Конечно, Триликая хитра, ее главное преимущество перед сущими и мнимыми богами — прощение раскаявшихся, а искупление — только видимость. Так что йерру Тулу точно нет никакого резона не признаться в неправедности володарского суда. Он был искренне убежден в своей правоте.
Но если йерр Тул невиновен, то почему упырь ходит к его дочери? Могут ли упыри ошибаться? Упыри, должно быть, могут, но земля…
Земля — слепая сила, она отпустила упыря искать справедливости, а упырь пошел самым простым путем. И в этом тоже есть резон — пусть-ка йерр Тул поищет истинного виновника. Заплатит Лахту, например… И тогда упырь оставит его дочь в покое. Логично?
И все-таки Лахт чуял, что все не так. И Хорка с собой позвал лишь для того, чтобы тот, в случае чего, подтвердил, что Лахт не наговаривает на его будущих родственников.
Хотелось подремать хотя бы часок-другой, но Лахт сначала поговорил с егерем и дедушкой Юром, которые знали историю с Катсо в подробностях.
Слухи о том, что кто-то подсматривает за маленькими девочками, когда они купаются, доходили до обоих. И не только до них — каждый мужчина в Клопице, говорят, хотел поймать негодяя с поличным. И егерю это удалось — да еще как удалось! Вопрос, почему шести-семилетние девочки купались одни, без няньки, поставил егеря в тупик, но дедушка Юр пояснил, что озерцо (а скорее пруд), где купались дети, было курице по колено и там сроду никто не тонул. Однако за Ойей все-таки приглядывала нянька, но именно в тот самый злополучный час ее зачем-то позвала фрова Коира. Зачем — никто, конечно, уже не помнит. Должно быть, чадоблуд и воспользовался ее отсутствием. Егерь, как обычно в это время, натаскивал собак позади псарни, недалеко от озерца, и слышал детский смех, доносившийся оттуда. Когда вдруг стало тихо, он насторожился, а когда вместо счастливого смеха услышал испуганные крики девочек, бросился к озерцу с двумя собаками. И увидел чадоблуда верхом на ребенке.
Катсо подозревали и раньше, никого не удивило, что чадоблудом оказался именно он. И вины на суде он не отрицал — сразу признался в своих гнусных намереньях. А поскольку намеренья он все-таки не осуществил, то йерр Тул вынес решение не убить, а лишь ослепить негодяя — эдак в насмешку над охотником подглядывать. Впрочем, жизнь ему это не спасло.
В общем, не было ни одной причины считать, что йерр Тул осудил невиновного. И тем не менее…
Лахт отправился немного подремать незадолго до обеда, и дедушка Юр услужливо принес ему в постель кружку овсяного киселя — предполагая, что обедать Лахт не придет. Надо же, запомнил, как гостю понравился здешний кисель… Впрочем, Лахт решил поесть киселя, когда проснется.
Он подремал чуть ли не до самого ужина — когда проснулся, за окном собрались сумерки. Ему снился слепой чадоблуд с выжженными глазами, на четвереньках ползающий по собственному двору, — не самый лучший сон, который Лахт когда-нибудь видел… Чужой сон.
Он сел на постели, встряхнулся, прогоняя наваждение, и потянулся к нескончаемой свече, стоявшей на сундуке рядом с кроватью. Вляпался во что-то рукавом рубахи — и вспомнил об овсяном киселе. Маленькое мансардное окошко и днем-то освещало спальню не слишком ярким светом, а в сумерках вокруг и вовсе ничего видно не было.
Кто-то опрокинул кружку с киселем, пока Лахт спал. И сам он случайно сделать этого ну никак не мог — с постели до нее можно было дотянуться, но не без труда. Ни шиморы, ни кота в доме теперь не было. Мерзкий липкий рукав рубахи напомнил о меде, вылитом озорницей Ойей в постель Хорка… В постель — это весело, а на сундук — как-то слишком мелко.
Лахт зажег еще несколько свечей и только тогда увидел, что кисель опрокинули недаром и вовсе не шутки ради… Не озорник это сделал, а тайный доброжелатель. И на полированной крышке сундука, и на дне кружки проблескивали мелкие осколки толченого стекла. Нормально! Похоже, кто-то в доме очень хочет, чтобы разбираться с упырем приехали высокие маги. Вряд ли это шутка сильнейшего из мнимых — слишком уж подло для сильнейшего, по-женски… Да и вряд ли в доме есть кто-то, готовый фанатично исполнять волю илмерского бога. Разве что дедушка Юр?
Лахт показал толченое стекло Хорку — тот пришел в негодование и за ужином устроил настоящее разбирательство, которое, понятно, ничего не прояснило. Потому что любой мог войти в комнату Лахта, пока тот спал.
Нет, сущий страх по сравнению со страхом мнимым лишь горячит кровь. Рождает азарт, желание победить, обостряет нюх, слух и зрение. Особенно если он невидим — каждую секунду ждешь нападения и не расслабляешься. Лахт так и не расслабился — провел ночь без сна, ожидая убийцу с ножом в руке.
* * *
Девочка умерла за закрытой дверью. Сырой и темной ночью, не дожив до утра нескольких часов. Смерть шла в дом на цыпочках, но ее холодное дыхание все равно коснулось твоих щек — просто не сразу стало понятно, кто дохнул тебе в лицо, разбудил, напугал. Перед тем, как зажглись свечи, послышался топот ног, причитания и горестные мольбы. Перед тем, как по дому потянулся запах аниса… Глухая, слепая девочка, потерявшая разум, не лаяла, а хрипела, и лицо ее было раздутым и сине-багровым, вовсе не похожим на собачью морду, что оказалось гораздо страшней. Это лицо очень хочется забыть, но забыть его невозможно — в предрассветных сумерках оно появляется в зеркале.
Смерть забрала девочку к себе, а из-под закрытой двери до утра, безмятежно и монотонно, тянулась колыбельная-отходная:
Спи, моя лесная пташка,
Спи, серебряная рыбка…