«Этот час будет вечным, сделай его прекрасным!»
«…наполни его добром!»
«…Проведи его красиво!»
«… исполни свою мечту!»
Реклама кричит со всех стен, на всех языках – призывает и напоминает. Целый год человечество готовилось – брали путевки в города своей мечты, договаривались о встречах с самыми любимыми, подготавливали самые интересные, самые многообещающие эксперименты, писали музыку и стихи, чтобы исполнить в этот час лучшее из лучшего.
Никто, ни на дневной, ни на ночной стороне Земли не проспит этот час – на всех часах будет одно время: космический полдень.
Великое, всепланетное предприятие. Объединенными ресурсами всех наций один час земной жизни будет записан на миллионы камер, сведен в общий архив и послан в эфир – для всех, кто может услышать и увидеть. Человечество обращается к внеземным цивилизациям: мы есть! Смотрите, какие мы! Мы ждем вас!
Земля принаряжается, как наряжаются и прибирают свой дом к приему гостей
Наверное, не все записи будут прекрасны – кто-то не удержится от злого поступка, где-то и на час не сумеют остановить войну, кто-то погибнет по неосторожности. Что же, это только честно. Пусть те, кто примет наш сигнал в немыслимой дали, знают о нас и худшее.
Комитет «Вечного часа» гарантирует – все записи будут сохранены и транслированы без купюр, без отбора. Если во вселенной есть разум, способный увидеть и понять – он увидит всех и всё.
И вот часы по всей Земле отбивают двенадцать ударов – под солнцем и под звездами, в обоих полушариях и на обоих полюсах начинается час счастья, добра и красоты.
В комитете «Вечного часа» запись не идет. Информация давно записана, зашифрована самыми разнообразными способами в расчете на все мыслимые системы дешифрации и разослана в тысячах капсул за пояс Койпера. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь ее найдет и расшифрует. И, совсем уж зыбкая надежда – у этого кого-то найдется знание, умение и желание что-то исправить. Вот ради последнего – желания – целый год людей Земли настраивали: постарайтесь один час прожить прекрасно и достойно.
Комитет провел этот год в безумном напряжении – и успел. Все готово. Вся энергия солнечного взрыва будет пущена на то, чтобы закольцевать время в одном локальном участке вселенной. Всего один час – он будет повторяться снова и снова. Планета не увидит гибели своей звезды: аппаратура, расположенная на полпути к солнцу, включится раньше и замкнет петлю. Снова пробьют одно время часы на всех меридианах. Снова люди будут проживать полдень своей жизни.
Может быть, когда остынет новая звезда, сюда придут, прочтут, увидят, и захотят помочь.
В комитете сидят молча. Мы сделали, что могли. И, знаю, все мы думаем сейчас об одном.
Год боли и ужаса, от которого мы, солгав, спасли человечество. Мы подарили ему шанс – или красивую смерть и вечный памятник – но что, если бы за этот год кто-то сумел бы найти другой выход? Вдруг?..
Я не сумею избавиться от этого вопроса до конца часа – и этот час будет вечным.
Красный снег в горах означает беду. Когда кровь небес заливает целые долины, люди начинают пропадать один за другим. В аулах помнят о древних демонах и верят, что это они собирают дань.
Детектив из города в демонов не верил и всё твердил, что снег краснеет от мелких водорослей, цветущих под солнцем. Думаю, он и с разорванным горлом повторял то же самое – очень упрямый был человек.
Это моя третья зима здесь, и прежде жизнь казалась не такой уж плохой. Служителю пресветлого Аруна были не слишком рады в краю вечных снегов, но мало-помалу к угрюмому жрецу все привыкли. А теперь…
Факелы приближались – тонкий огненный ручеёк взбирался по тропе к моему дому на отшибе. Час назад я запнулся о половую доску, поднятую чуть выше остальных, и тем лишил ночных гостей удовольствия застать меня врасплох.
В тайнике нашлись: пропитанный кровью свёрток и длинный звериный коготь – тоже весь в крови. Значит, убийца я. Всё просто.
В дверь постучали. Я выглянул в окно: на крыльце стоял Рев – лучший охотник на лиги вокруг – с факелом в правой руке и коротким топором в левой. Чуть поодаль толпились ещё два десятка вооружённых мужчин.
Стук повторился, Рев выкрикнул моё имя.
Странно: почему правша держит топор левой? Неужели думает, что огонь причинит слуге Аруна больший вред?
Я поспешил к задней стене. Подхватил рюкзак и вылез через окно. Назойливый холод распахнул свои объятия, но я прогнал его прочь – с большим удовольствием, – ужасно надоело сдерживаться.
Дальше был бег. Крики, ругань, запоздалый собачий лай. Я давно не мальчик, но когда разжигаю в душе огонь, никому за мной не угнаться.
Разве что рассвету. Когда я добрался до долины, алым заревом уходившей за горизонт, солнце уже взошло.
Возможно, местные правы и этот цвет снегу дарует кровь всех несчастных, замученных ледяными демонами. А может, прав был детектив – неважно. Я видел эти поля уже не раз, и всё всегда заканчивалось одинаково.
Моя тень стала короче почти на фут, когда Рев наконец появился. Я ему даже обрадовался – так надоело отбиваться от колючего ветра. Охотник выглядел очень довольным собой. Ещё бы! Первым настиг беглеца.
– А ты резвый для своих лет! – крикнул он издалека.
Я обернулся.
– Как рука?
Рев застыл. Впился в меня диким взглядом, словно был не охотником, а зверем. Хотя почему «словно»?
– Болит, – он показал перевязанный палец. – Как догадался?
Я покачал головой.
– Беседы не будет, тварь.
Рев рассмеялся, пожал плечами и обратился.
Миг — и передо мной стояла щербатая ледяная глыба с жуткими белыми глазами, паучьими ногами, выгнутыми в обратную сторону руками и длинными острыми когтями на тонких пальцах. Один из таких я и нашёл в доме.
Пламя вырвалось из моей груди, хлыстами закрутилось над головой, легло в руки парой клинков.
Демон замер. Простой служитель так бы не смог.
– Безумный жрец – никем не любимый, никому не нужный – легко подставить, легко убить. Удобно, да?
Демон заревел, попятился, но отступать было поздно. Ловушка захлопнулась.
Он станет для меня шестым. Или последним…
— Зима пришла…
За окном кружили белые мухи, в замке было зябко, и холодное море билось о его подножие.
Он сказал, что вернется, когда придет зима… И он сдержит слово, она не сомневалась. Он всегда держал слово.
Надо распорядиться, чтобы печи топили сильней – он наверняка озябнет по дороге. И захочет, как всегда, погреть руки у огня. Когда она вспоминала его руки, сердце ее трепетало и горели щеки – как у невинной девочки.
Зима, наконец-то зима… Предвкушение встречи котенком попискивало в груди, тепло и сладко. Он вовсе необязательно вернется в первый же день наступившей зимы, и все-таки… все-таки это может случиться и сегодня. Недаром она только вчера закончила вышивать ему рубаху.
Ей хотелось танцевать, и она порхала по замку, чувствуя себя мотыльком. Спустилась в кухню обсудить обед – сегодня он должен быть особенным. И цветы – на столе обязательно должны стоять цветы, пусть бы даже и сухоцветы. Заглянула в конюшню – он любит лошадей и огорчится, если за ними ухаживают без должного рвения. Проверила стражу у ворот, зашла к прачкам и попросила сильней крахмалить постельное белье, своими глазами убедилась, что привезенное накануне зерно не мокнет… Он обрадуется, когда увидит, как крепко она держит в руках хозяйство и как хорошо замок готов к зиме.
И только потом, когда все дела были закончены, она не удержалась – вышла на балкон, обращенный к дороге. Ей нравилось стоять и смотреть в даль в ожидании всадника. И казалось, что он вот-вот появится, еще несколько минут – и она разглядит его, услышит цокот копыт, увидит, как он машет ей рукой. Нет-нет, понятно, он вовсе необязательно вернется в первый день зимы, но все-таки…
Ранние зимние сумерки потихоньку заволокли долину, шум прибоя стал громче и тяжелей – поднимался ветер, и снег уже не кружил над балконом сотнями махоньких белых фей, а стремительно летел мимо, в наступавшую темноту. Еще немного, и всадника на дороге будет не разглядеть, прибой заглушит цокот копыт, снег заметет путь…
За спиной открылась дверь.
— Мама, такой холодный ветер, ты простудишься.
— Сейчас, сынок, еще несколько минут. — Она оглянулась. Сын держал на руках ее младшего внука – любил своих детей, как и его отец. – Видишь, зима пришла…
Двадцать седьмая зима.
Шесть неудобных сидений, круглый обод, запах металла. Эта карусель состарились ещё до нашего рождения.
Тьма безлунной ночи скрадывает движения, приглушает звуки. Скрипят пружины, мелькают далёкие всполохи, колесо ускоряет бег…
– Красота!
Вздрагиваю, усыплённый размеренным вращением по кругу. Оборачиваюсь.
Мой брат удобно устроился на соседнем сиденье, запрокинул голову. Глаз не видать, рот раскрыт в восхищении. Мечтатель…
– Звёзды! – продолжает он.
Вокруг темень ночного парка. Шелест листьев, лёгкое дуновение ветра. Ни души.
В такие минуты кажется, будто в целом мире нет ничего – только я, мой брат-близнец и старая потерянная карусель.
Закрываю глаза.
Когда-то нас было шестеро.
Голос. Два голоса. Торопливые шаги.
– Сука! Кто разрешил ковыряться в моём телефоне?
– Пошёл ты, скотина! Я видела ваши фотки…
Звук пощёчины – как треск надломленной ветки. Долгая тишина, а после – удаляющиеся мужские шаги.
– Постой… – неуверенный голос. – Прости меня! Я… не хотела…
Прерывистый вздох. Приглушённые рыдания. Хрупкий силуэт проступает из темноты.
Нас было шестеро в потаённом мире. Один за другим четверо сошли с карусели, растворились во тьме.
Девушка бредёт по парку. Плечи вздрагивают, взгляд устремлён в никуда.
– Вау! – шепчет восхищённо брат.
На этот раз его глаза прищурены. На губах порочная ухмылка.
– Жаль, твоя очередь, – он не скрывает возбуждения. – Давай, не подведи! Главное, чтобы девушка была довольна…
Она подходит ближе. Вынимает телефон и остервенело жмёт кнопки. Обессиленно сползает на землю, обхватив голову руками… Мой выход?
– Вперёд! – доносится с соседнего сиденья. – В партере холодно и грязь, но в этом самый смак! Гляди, какие губы…
Порой я жалею, что из всех братьев остался именно он. Мечтатель.
Карусель движется по кругу, девушка рыдает на влажной земле.
Её взгляд натыкается на что-то, делается осмысленным. Рука неуверенно шарит в темноте, ласкает блестящий предмет. Продолговатый и столь желанный.
Приближаюсь к выходу. Расправляю плечи, раздвигаю ноги. А дальше… Дальше – последует бурная сцена. Роман с эффектным концом. А может, всё пройдёт тихо и незаметно – как треск углей в остывающем камине.
Её глаза разглядывают меня. Губы раскрыты в томящем предвкушении.
Хватаюсь за поручни. Впереди чёрный коридор, а за ним – ночь и она. Оттолкнуться и вперёд… Но хочу ли я этого? Разве в этом моё предназначение?
Жизнь… и без того слишком хрупка.
Разжимаю ладони и падаю обратно в ледяное металлическое чрево.
Щелчок. Осечка.
Нет! Только не я. Только не её…
Барабан дёргается вновь!
Брат с торжествующим рёвом устремляется вперёд по тёмной трубе – навстречу к пунцовому разрезу губ…
Броситься следом за ним! Удержать! Заклинить проклятый механизм…
Она подняла предмет, задумчиво провела ладонью вдоль ствола. После крутанула барабан, усмехнулась и обхватила губами воронёную сталь. Приложила палец к курку и, не раздумывая, нажала на спуск. Раздался сухой щелчок. Тогда она всхлипнула и нажала ещё раз.
– Земля, – начал доклад Бероз, молодой член Межгалактического Совета. – Уровень цивилизации 34, любви – 68, агрессии – 76.
– Нда, низкий уровень цивилизации и высокий – агрессии! – озабоченно нахмурился Главный Координатор. – Явная опасность для близлежащих галактик!
– Согласна! – поддакнула Лагна, единственная женская особь Совета, она же дочь Координатора, она же – жена Бероза. – И главное – уровень любви не дотягивает до нормы!
Члены Совета дружно закивали:
– Целых два пункта!
Бероз с неприязнью глянул на них – почему-то ему стало безумно жалко этих неведомых землян. Возможно, потому что он и сам был с любовью не на «ты». Это ж Лагна его выбрала… а она дочь… Самого́… короче, без вариантов… Вот вам и два пункта…
– Подлежит утилизации! – между тем единогласно постановил Совет. – Потоп, засуха, землетрясения!
– Немилосердно! – поморщилась Лагна. – Предлагаю пандемию! Планета сядет на карантин. Изоляция. Привычка избегать контактов укоренится, и пропадет потребность в общении. Люди перестанут создавать пары и воспроизводить себе подобных. Они просто вымрут. Без мучений!
— Угу, прям подарок судьбы! – хмуро буркнул Бероз.
***
Леха потягивал пиво и лениво щелкал мышкой. Шел второй месяц изоляции. Уже хотелось не в клуб или на шашлыки, а просто на улицу! Виртуальное общение сидело в печенках. Вот и сейчас он вяло флиртовал с онлайн-красоткой, и тут перед ним появилось большеглазое многорукое существо.
Алексей в изумлении уставился на пиво, сильно подозревая производителей напитка в добавлении галлюцегена. Существо же заявило:
— Я Бероз. Член Межгалактического Совета…
Леха ошалело слушал монолог Существа, а в голове была только одна мысль «Во торкнуло!»
– Ты должен спасти Землю! – наконец закончил Бероз. – Надо добрать эти два пункта!
– Почему я?! – испугался Калинин. – У меня с девчонками не очень… ага… прям, ни разу… и как? Карантин же… проверяют …
– Потому что «крякнулся» именно твой код, – туманно объяснило Существо. – И не бойся, делать особо ничего не придется. Просто временно заменишь меня. А уж тут я сам… я могу принимать любой облик…
Через пять минут по просторам интернета разлетелось объявление: «За символическую плату отпущу Вас с самоизоляции на свидание или схожу на него сам!»
– Точно все рассчитал?! – нервно уточнял Леха, готовясь к телепортации и с ужасом разглядывая свою новую оболочку.
***
Он уже поужинал чем-то похожим на медузу, а Бероз все на связь не выходил. Зато Лагна довольно недвусмысленно посматривала на него огромными фиолетовыми глазищами. А потом и вовсе протянула к нему щупальцы. Леха в ужасе глянул на свои шесть пар конечностей – ну и какие протянуть в ответ?! И где в этой конструкции… эээ?! Ну, Бероз!!!
А утром стало известно, что уровень любви землян увеличился аж на десять пунктов, что автоматически отменяет утилизацию планеты.
— Йес! Мы сделали это!!! – счастливо засмеялся Леха и нежно обнял мягкое складчатое тело Лагны. – Однако спасать мир чертовски приятно!
Смерти бывают разные.
Смерть Крыс, например, выглядит довольно забавно – крысиный скелетик в черном плаще с капюшоном и с бритвенно-острой крошечной косой в костистых лапках. Смерть Микробов вообще никак не выглядит и воняет карболкой, а Смерть Звезд – озоном, и довольно красива. У нее нет косы, только белая челка и пронзительно синие глаза, словно линзы боевого гиперболоида. И – да, она девочка. Ну, в каком-то смысле.
Я тоже придерживаюсь антропоморфности, хотя многие и удивляются – почему не выгляжу, например, огромной волной? Идиоты. Они бы еще предложили прикинуться экономическим кризисом или изменением трафика! Цунами – такое же мое оружие, не больше, к тому же устаревшее.
Да, забыл представиться.
Я – Смерть Городов.
Почему? Не знаю, так получилось. Ну, кому-то же надо…
Сегодняшний список не так длинен, до обеда управлюсь. Венеция? Пок. Рушится дамба – и Венеции больше нет. Северной, кстати, тоже, там тоже была дамба, вот и отзеркалило.
Рим? Заметано. Пок. пок. пок. Первый, Второй, Третий – сразу все, чтобы не возиться поодиночке.
Ершалаим? Нет проблем. Тьма не накроет более ненавидимый прокуратором город, ибо город накрылся. Сам.
Карфаген? Должно быть, разрушен. Старая шутка, но никогда не надоедает. Больше никто не проснется в Фамагусте и не покинет Омелас, от Большого Яблока не осталось и огрызка. Что там дальше?
Шушурбан.
Не понял. Что? Опять?!
Они там что – издеваются?! Пятый раз!
Шушурбан… Нет, они точно издеваются.
Подлость с Шушурбаном в том, что этого города нет. Вообще. И никогда не было. А значит, чтобы его умертвить, я должен его сначала построить. И дать какое-то время посуществовать, чтоб его! Иначе не считается. Но сначала построить. Сам. Пятый раз за последнюю вечность, вот же паскудство! А я-то надеялся, что пообедать успею.
С другой стороны – ну кому-то же все-таки надо…
«Лес качнулся: Скрип, да скрип
Показал под ёлкой гриб.
Я – с грибами – молвил лес, –
А ты с глазами или без?»
(В. Шульжик)
«Грибы размножаются спорами,
в спорах рождается истина,
значит грибы– это истина!»
(шутка)
Осенний лес был тих. Отсутствие ветра, привычный для лета щебет птиц и стрекотание насекомых. Всё это ушло с первыми заморозками. Которые раскрасили листву в яркие цвета и сделали осень «золотой».
Павел неспешно шёл, наслаждаясь тишиной и запахами леса. Этот осенний запах ни с чем не спутать: прелой листвы, мха, хвои и грибов! Именно грибы привели его в лес и сейчас, проваливаясь в глубокий зелёный мох, Павел то и дело поглядывал по сторонам, приподнимал палочкой-тростью листья и ворошил подозрительные бугорки. Корзина, заполненная более чем наполовину приятно тяжелила руку. Зелёнки, рыжики, сыроежки, маслята и даже десяток боровиков – были неплохим трофеем «тихой охоты». «На жарёху хватит!»– как любит говаривать мама.
Видимо другие грибники испугавшись моросившего всю ночь и утро дождя не захотели мокнуть и остались дома. И по этому Павел был один. А сейчас выглянуло солнышко, лес заиграл красками, небо стало голубым, а настроение – прекрасным.
Найдя удобное место, под большой елью, в окружении молодых берёзок и дубков, он решил сделать привал. Быстро соорудил небольшой костерок, настругал прутики и поставил жариться сало. Еда в лесу! Нет ничего вкуснее. Сало шкварчит, роняя ароматные капли в костёр, от которых дымок становится «вкуснее». На обед у него была обычная походная еда: пару вареных яиц, помидоры, батон с маслом и чай. Ну и конечно поджаренное на костерке сало. Павел глотнул из фляжки (которую носил исключительно в медицинских целях), дуя и обжигая губы, запил горячим чаем с лимоном, мёдом и травами и блаженно откинулся к стволу ели. Благодать!..
***
Блаженную негу прервало ощущения чьего-то присутствия. Открыв глаза, Павел увидел невысокого пожилого человека в большой круглой шляпе, похожей на шляпку гриба. «Прям старичок-лесовичок из сказки» – подумал он, глядя на старичка с улыбкой. Хотя, как он мог подойти так неслышно и быстро. Ведь минуту назад в округе никого не было. Одет дедок был в обычный военный плащ-палатку, а в руке держал суковатую палку.
– Здоров милок! – Дед скрипуче засмеялся, увидев его недоумение. – Судя по твоему лицу именно такого ты ждал… Ладно. День добрый. Как урожай?
Начал накрапывать дождик.
– Присаживайтесь, – предложил Павел, – указывая «лесовичку» на брёвнышки, из которых он соорудил под елью место для сидения, земля-то уже холодная. – Грибов набрал. Отдыхаю…Чайку?
– Благодарствую, – ответил тот, легко усаживаясь. – От глотка чая не откажусь. О! С брусникой и калиной.
Дед прицокнул.
– Вкусно. Сказку-быль послушать хочешь?
***
…Мы живём на этой планете уже много миллионов лет. Ваши учёные уже высказывали гипотезы о том, что кровеносная и нервная системы по своей структуре очень сходны с грибницей. Они правы.
И именно мы создали вас – людей. Это был великий эксперимент. Сможете ли вы выжить, приспособиться к окружающим условиям и, в случае успеха, полностью перейти в человеческий вид.
К сожалению этого не произошло. Вы начали губить и уничтожать всё сущее. В угоду своим мелочным прихотям. Не думая о выживании не только своего вида, но и всей планеты. Утратили знания и всё меньше и меньше получаете информации о нас.
– Мы получаем информацию? Но как?
– Самым обычным способом, кушая грибы – он усмехнулся. – Ну, ещё часть от спор, рассеянных в воздухе. Но это мизер… Да, информация о мире содержится в грибах. Это, как ваши флэшки и микрочипы, только гораздо тоньше и эффективней.
Вы стали считать себя венцом творения. А вы всего лишь неудачный эксперимент. Спасибо хоть нас в отдельное царство выделили: растения, животные… грибы! – он снова грустно усмехнулся.
Костёр весело потрескивал в тиши осеннего леса. Горячий ароматный чай согревал.
Павел раздумывал над полученной информацией, однако самое удивительное, как оказалось, было ещё впереди. Лесной гость – точнее сказать Хозяин – продолжил рассказ:
– Вообще-то мы не коренные Земляне. Мы прибыли с Марса. Возможно и он не родная наша планета, но такой информацией мы не обладаем. Произошёл катаклизм. Большая часть колонии погибла. Хранилища информации, состоящие из особого вида грибницы, были невосстановимо повреждены. В виде спор мы понеслись к ближайшим планетам: кто в сторону Юпитера, кто на кто на Венеру… Но самые большие надежды мы возлагали на Землю. Во-первых, климатические условия. Во-вторых, и это главное, на обратной стороне луны, ещё до катастрофы, наши предки или создатели разместили несколько баз, где искусственно поддерживаются все необходимые условия для хранения нашего генофонда. Видимо это хранилище спор было сделано именно на такой случай.
Периодически споры, специальными автоматами выбрасываются в космос. Ну и на Землю конечно. – Он улыбнулся, – Подсеиваем помаленьку. Летающие «тарелки» видал?
– Слыхал…
– Ну вот. Это наши автоматы, созданные ещё нашими предками миллионы лет назад…
Павел молчал. Сразу поверить, да и осознать всё это было сложно. Грибы… НЛО…Марс…Он глотнул из фляги, поморщился, запил чаем и принялся жевать батон с маслом.
Старик наблюдал за Павлом, давая ему обдумать услышанное. Продолжил.
– Сейчас не только я – ко многим явились наши посланники. Мир рушится. Его нужно спасать.
– Но как?
– Ты, наверное, не догадываешься, что у большинства земных учёных значительную долю в рационе занимают грибы. А именно в них содержится Знание. И понимание того, что происходит в мире. Вот к ним-то и направлены наши гонцы.
– А я? – Павел удивлённо взглянул на собеседника. – Я же не учёный.
– Это верно, – дедок улыбнулся, – Не учёный. Но ты, как мы знаем, рассказы пишешь…
– Да не то чтобы… Так, изредка. Когда муза посетит.
– Вот и напиши, – снова улыбнулся старик. – Расскажи людям, пусть знают. Информация, даже переданная в виде сказки – всё равно информация. А у тебя получится…Удачи!
Павел задумчиво поворошил палкой догоравшие головешки. Когда он поднял глаза, никого рядом не было. Лес стоял такой же тихий и безмолвный. Только где-то вдалеке слабо слышался звук проходящей электрички…
***
Рассказ был написан. А в рационе у Павла с тех пор постоянно присутствуют грибы. Жареные, маринованные, солёные…
Замок щелкнул два раза, колесо дверного механизма закрутилось, языки засовов медленно вышли из отверстий. Сельваний бросился к коробочке с берушами – случалось, что звуки прорывались в комнату, когда кто-то входил. Толстая металлическая дверь чпокнула резиновой прокладкой и мягко приоткрылась. В щель проскочил Тындырь и потянул тяжелую дверь за собой. Колесо замка быстро завращалось в обратную сторону, дверная плита прижалась к прокладкам, засовы вошли в пазы.
Сельваний захлопнул крышку берушницы.
– Ну как, нормально проскочил? – спросил он.
Тындырь вместо ответа показал по толстые чашки наушников на голове.
– А ну да. Тогда давай, распаковывайся, – сказал Сельваний и повернулся к столу с орфографическим словарем.
Зашуршали откручиваемые гайки, на пол со стуком упала металлическая дуга наушников, Тындырь со вздохом облегчения снял наушники, пинцетом вытащил беруши и произнес:
– Привет. Еле проскочил. Уже подходил ко входу в тоннель, когда ко мне подскочила тетка и давай молоть чепуху.
– Почему чепуху, разве ты ее слышал?
– Нет, но выражение лица у нее было такое, будто она одними новизмами говорит.
– Одними новизмами даже самый испорченный подросток разговаривать не сможет, – возразил Сельваний.
– Сегодня утром был девятый уровень новизматики по шкале Рабара. И это третий день подряд. Это просто шкляра какая-то.
Сельваний вскочил из-за стола и прижался к стене.
– Что ты сказал?!
Тындырь с удивлением взглянул на него:
– Третий день подряд девятый уровень.
– А потом?
– Не помню, что-то вроде «Это какой-то ужас».
– Нет, ты сказал другое. Это был новизм!
Тындырь схватился за голову.
– Нет, нет, не может быть. Где я его мог подхватить?
– Теперь не важно. Но мы должны проверить.
– Ты думаешь, он еще работает?
– Я вчера проверял.
Сельваний и Тындырь подошли к громоздкому деревянному ящику с металлическими кнопками. Сельваний нажал на кнопку прокрутки, на кнопку воспроизведения, в комнате зазвучал их диалог. Слова постоянно прерывались треском и шумом. Наконец запись дошла до последних слов Тындыря. Надтреснутый голос произнес: «Это просто ш-ш-ш-ш-ш какая-то».
– Ты расслышал?
– Нет, давай еще раз.
Друзья несколько раз прокручивали этот участок записи, но шипение скрыло произнесенное слово.
– И все-таки ты это сказал, – заявил Сельваний.
– А что я конкретно сказал?
– Я не помню.
– Нет, ты помнишь.
Тындырь схватил Сельвания за грудки, навалился всем телом, прижал к стене.
– Ты помнишь, что я сказал. Я вижу по глазам, помнишь. Просто ты не хочешь уходить со мной! – Тындырь приблизил лицо к лицу Сельвания, его голос опустился до горячего шепота, губы брызгали капельками слюны.
– Я ничего не помню, – прошипел Сельваний, пытаясь вырваться из хватки Тындыря.
Тындырь оттолкнул Сельвания в сторону и бросился в противоположный угол комнаты. Там на стене в стеклянном ящике находилась красная кнопка. Он разбил стекло кулаком и нажал кнопку. Струйки газа с шипением вырвались из разных углов и начали заполнять комнату.
Мне подарили солдатика.
— Вот, откопала на клумбе, — пояснила соседка. – По виду древний. Я-то не разбираюсь, глянь там у себя в интернете.
Пятисантиметровый металлический столбик, застывший по стойке «смирно», тронутый ржавчиной, в остатках зеленой краски. Схематичное лицо. Каска, ППШ, ремень и сапоги.
Гугл подсказал: Гидромаш, Мелитополь, СССР, 80-е. Ничего особенного.
Я поставил солдатика на книжную полку. Вернулся к работе. Но вместо зум-конфы завис на инет-аукционе.
Как-то так вышло, что через пару дней у «столбика» на полке появилась компания: технологовские Преображенцы с Кубанцами и китайский репринт «Куликовской битвы». Новоделы.
Затем накрыла ностальгия: добавились резиновые запорожец и сарацин от МКИ, прогрессовские дружинники со съемными копьями-топорами, рыцари с цветными декалями на щитах и пехота РККА. Пираты и ковбои ДЗИ. Несколько итальянских кирасиров Форма-пласт.
Моя девушка посмеивалась:
— В детство ударился на изоляции? Почему, кстати, не бывает солдатиков-девочек?
— Неправда! Вот, смотри: в Союзе были санитарки, регулировщицы… А потом, вот, например, кооперативные амазонки. В нескольких цветах, забавные, а?
— Ага, как леденцы, — она как-то странно блеснула глазами.
Я не обратил внимания.
Я завис по Савельеву: конники-1812 и астрецовское «Ледовое побоище», плоский серый пластик. Потом психанул и взял «побоище» в металле.
Через месяц закончились книжные полки. И накопления.
Моя девушка собрала полный сет кооперативных амазонок 90-х. А еще скифов и половцев – сиреневые, фисташковые, банановые. Реально как конфеты. Она принялась за зооморфов.
Я начал ей завидовать. Нездорово. Связался с другом Гариком, обрисовал ситуацию.
— Я должен взглянуть на это, бро.
Как раз карантин ослабили, он приехал с пакетом чешского. Встретил его с санитайзером:
— Привет, ты напрасно без маски, кстати.
— Ой, фигня.
Но это была не фигня. После визита Гарик пропал на неделю. Наконец объявился в «телеге»:
— Я щаз в Питере, бро. У нас не достать зулусов ГДР, сам понимаешь…
Я вырубил «тлг». Гарика надо спасать. Меня. Мою девушку. Нас всех.
Набрал Дэна – он психолог:
— О, здорово! Ко мне Гарик на днях заходил, потрещали про твое хобби. Во, кста, по «дутышам» «Огонька»… Вроде всех прикупил, но никак не найду оранжевого стрельца…
Я отключил мобилу. Взял «столбик», завернул в три слоя салфеток и поехал в НИИ эпидемиологии. Описал дежурному врачу ситуацию. Тот протер очки рукавом халата:
— Это же Гидромаш? В детстве такими играл.
Потом он велел мне сдать кровь, принять антибиотики единоразово и оставить свой номер.
Через неделю врач перезвонил:
— Анализы в норме. Но, молодой человек, какой это, нафиг, Гидромаш, это московская переливка. Вам к окулисту надо.
Я сглотнул.
— Кстати, вот вы говорили про китайский новодел «Куликова поля»? Я обошел три «Детских мира». Нигде нет. Издевательство какое-то.
— Я заказывал онлайн.
— Ясно. И вот еще… Как быть с книжными полками? Они закончились.
Мэг любила гулять с ним в парке весной. Усыпанные молодыми феями ветки от тяжести клонились к земле. Пушистые котята на дорожках так и мельтешили. Цветами пахло, но слегка.
Он хотел побыстрее закончить прогулку, но Мэг не давала, цепко держала за руку. Другие пары, идущие навстречу, кивали, здоровались, и наполненный изумрудным фейным маревом воздух дрожал от предвкушения.
– О чём ты мечтаешь?
Ну вот, началось.
– Прежде всего – о тебе, – он решил начать с проверенного. – А потом о звёздах.
Хотел удивить – и вышло.
Мэг остановилась.
– О звёздах? Что в них такого?
Он растерялся. Готовил ответ на совсем другой вопрос. Что сказать? «Звёзды как твои глаза?» «Ночами я слышу, как они поют»?
Паникуя, ухватился за первое, что пришло в голову, и процитировал:
– Найди границы собственного рая,
Звезду, что рядом, под ноги кидай.
Звезда умрёт, но высветит другая –
На звёздной пыли и построен рай.
Мэг остановилась. Лицо сияло. Но причину он не угадал.
– Думаешь, у звёзд как у нас? Собираются вместе, чтобы мечтать, а потом тот, кто больше не может, отдаёт всё другим?
Он содрогнулся. О таком думать не хотелось, но пришлось поддакнуть:
– Конечно, всё именно так, ведь иначе не бывает.
Ей этого хватило.
Хватило до самого лета.
Зрелые феи сидели на ветвях, болтая ножками, и томными пьяными голосами звали прохожих – «Му-у-усечка, Ду-у-у-сик!». Если звали тебя, то в голове вспыхивал фейерверк, а тело наполнялось блаженством. Летом в парке свободного места не найти. Счастливцы облепили деревья – сидели, прижимаясь к стволам, с бессмысленными улыбками тискали подросших котят… взрослых котов, лоснящихся, полных силы, важности и звериной грации. И всё равно тянувшихся к людям. Как-то неправильно. Сила тянется к бессилию.
– Твоя мечта?
Мэг шла рядом, не хватаясь за руку. Это и радовало, и тревожило. Может, отпустит. Но куда ему пойти?..
– Ты, — сказал он. – И чтобы мы были вместе всегда.
Мэг пожала плечами:
– «Всегда» — слишком долго. Хоть до осени дотяни.
И чувствуя, как утекает, уходит по капле сила, он поклялся себе, что обязательно дотянет.
Вокруг отчаянно, как в последний раз, звенели колокольчики, оглушительно пахло мёртвыми цветами. Коты лежали вповалку на дорожках, иногда издавая жалобный мяв. Прохожие переступали, некоторые наклонялись, начинали гладить – тогда кот рассыпался серебристой пылью. Всё, что не успел унести ветер, поспешно собиралось в бумажный пакет. Но так делали только одиночки.
– Мечта? – спросила Мэг с интонацией склочницы.
Довела его до дерева, усадила, прислонив к стволу. До осени он дотянул, но едва-едва. Мечта? Что за глупый вопрос.
– Жить… — прохрипел он. – Жить…
Мэг поджала губы. Ему было всё равно. Он ничем ей не обязан, кроме того, что вырастила из семечка, заботилась, поливала, говорила с ним. А когда он умрёт, соберёт остатки – лучшее удобрение для её жизни.
– Я… я мечтаю знать, что было бы, если бы мы… совсем не мечтали… Никаких фей и котиков… Никаких семян…
Но уже рассыпаясь прахом, он знал, что так не бывает.