1 день каштанового цвета, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Отчаянный женский крик и торжествующий вой упыря раздались, когда Люкрес милостиво обещал Каетано время от времени отпускать свою драгоценную супругу в гости. К раскрытым дверям в парк обернулись разом все, кто был в зале. Даже музыка смолкла.
– Капитан, что это? – на удивление быстро собрался Люкрес и кинул взгляд на Бастерхази, который последнюю четверть часа ни на шаг не отходил от Ристаны.
Как будто ему жизненно важно все время быть на виду и как можно дальше от дверей в парк. И не ему одному. Герашаны тоже держались около Каетано, словно приклеенные. Не было видно лишь лейтенанта Диена, но его присутствие Шу ощущала кожей. Словно он на протяжении всего бала следил за ней.
– Похоже на упыря, ваше высочество, – озабоченно нахмурился Энрике. – Прошу вас не покидать зал ни в коем случае! Мы не можем рисковать вашей…
– Что вы стоите? Бегом, поймайте его! Диен, твою… Диен!
– Прошу прощения, ваше императорское высочество, у меня приказ не отходить от вас, – равнодушно заявил голем, выступая из тени колонны.
– Вы… а вы что стоите, капитан?! Там опасная тварь, там… там шера Лью!
– Безопасность августейших особо важнее всего, – тоном упертого служаки парировал Энрике.
– Мы должны помочь шере Лью! Она же там совсем одна, бедняжка! – вспомнила о своей овечьей роли Шу. Тошнота и усталость мешали играть, но сдаваться она не собиралась. – Мой светлый принц, вы же разделаетесь с этим ужасным упырем, правда?
– Разумеется, разделаюсь… Диен, успокойте людей. Паника нам совершенно ни к чему. И пусть уже кто-нибудь найдет шеру Лью! Наверняка она поймала упыря, просто… мы все пойдем, немедленно! – решился Люкрес и с горящими глазами шагнул в сторону дверей.
Похоже, шера Лью и в самом деле ему дорога, подумала Шу, но вот беда – голем все равно его не выпустит на свежий воздух. Там же упырь.
Шу ошиблась. Вместо того чтобы остановить кронпринца, голем отступил на шаг, освобождая дорогу.
Но добраться до дверей в парк они все равно не успели. Там снова завыло, обиженно и до крайности матерно, потом затрещало, темнеющее небо на миг окрасилось всполохом воздушного заклинания – и повисла мертвая тишина. Все замерли, даже любопытные кумушки замолчали и утонченно-обморочные дамы передумали лишаться чувств. Нельзя же пропустить столь интересный момент! Упырь, битва магов, и все это в присутствии кронпринца. Событие века!
– Что вы застыли? – гневно вопросил Люкрес и рванул к выходу.
И опять не успел. То есть почти успел пробиться сквозь медленно и недоуменно расходящуюся толпу к самым дверям, когда на пороге возник… еще один Брайнон, только не в белом мундире, а в черном. И с окровавленным женским телом на руках.
По залу разнесся дружный «ах!», кто-то упал в обморок, кто-то громко потребовал целителя. А Шу с сожалением подумала, что теперь не удастся послушать истории о маме. И, наверное, ей должно быть жаль шеру Лью, но почему-то не жаль ни капельки. Может, потому что даже мертвая, она была сказочно красива. Алая кровь на алом платье, и алые пряди в снежных волосах, алые капли на снежной коже плеч и кружевных перчатках… только рана на горле портила весь вид. Алая, почти черная, раскрытая словно второй рот. И ни капли жизни, ее душа уже отлетела в Светлые Сады.
За спиной второго Брайнона – то есть полковника Дюбрайна, конечно же, – беззвучно дергалось и разевало пасть нечто темное, зубастое, злобное и уже не опасное. Пойманный упырь. Или лич. Без разницы.
– Мередит… – прошептал Люкрес, делая последний шаг к дверям, и коснулся снежных, с кровавыми прядями, волос.
– Мой светлый принц, я не успел ее спасти, – полным горя тоном сказал Дайм и склонил голову перед Люкресом, так и продолжая держать тело огненной шеры на руках. – Шера Лью почти победила лича… почти… мне так жаль. Она сражалась, как истинный потомок Драконов.
– Ты сделал все что мог, брат мой, – преисполненным скорби, дрожащим голосом прожженного политика ответил Люкрес.
– Если бы я мог приехать раньше… Гибель шеры Лью – ужасная трагедия и невосполнимая потеря. Одна из сильнейших шер империи…
– И какой-то лич! Дюбрайн, откуда он взялся? Что за…
– …лич? Откуда лич? Что еще там прячется? Нам грозит опасность? Боги, надо бежать! Куда смотрит Магбезопаность?! – тут же послышалось из зала.
– Замолчите! – обернулся к гостям Люкрес.
Он был бледен, по виску стекала капля пота, глаза лихорадочно блестели, а на шее бешено билась жилка. Была бы Шу нормальной светлой, обязательно ему сочувствовала. И шере Лью тоже. Ведь, кажется, они любили друг друга? Или только играли в любовь? А, какая разница! Один из врагов повержен, а все прочее не так важно. Наверное.
– Мой светлый принц, я с вами! – она все же бросилась к Люкресу, молча проклиная роль влюбленной овцы. Не в того брата влюбленной.
– Воскрешение… воскрешение! Воскресите светлую шеру, ваше высочество! Явите светлое чудо! – послышалось тут и там, на Шуалейду дохнуло общей надеждой.
Вот тут Шу испугалась не на шутку. Оказывается, когда от тебя ждут чуда, нет, требуют чуда – это очень тяжело и страшно. Потому что когда выяснится, что чуда не будет, вся эта толпа обидится и разозлится. На нее, а не на лича. Потому что она, Шуалейда, заставила их надеяться – и разочаровала.
– Но я не могу… я же не Райна… ваше высочество, скажите им… – Шу уцепилась за руку Люкреса и попыталась выставить на пути сжимающей круг толпы воздушный щит.
– Попытайтесь, прошу вас, – обернулся к ней кронпринц. Он выглядел совершенно невменяемым. – У вас однажды получилось! Ну же, я прошу вас!
– Но… я… я попробую… – глядя в его бешено горящие глаза, Шу отступила к Дайму, держащему труп. – Я не знаю…
– Воскрешение! Светлая, воскрешение! – неистовствовала толпа шеров.
– Тише! – поднял руку Люкрес, и толпа послушно замолкла. – Молись, молись же, Шуалейда! Сотвори чудо!
Проклиная балаган в графстве Ландеха, Шу поймала полный веры взгляд Мануэля Наба – и простерла руки над трупом Саламандры. Ни на что не надеясь, она призвала весь свет, который у нее был, всю творящую силу жизни, и направила в безжизненное тело. Оно засветилось, поднялось на облаке силы, ужасная рана на горле срослась, даже сердце забилось, но души-то уже не было! И возвращаться она не собиралась.
А толпа тем временем благоговейно молчала и даже дышала в такт дыханию Шуалейды, словно став с ней одним целым.
– Мередит… шера Лью… – так же благоговейно шепнул Люкрес, когда веки тела затрепетали, и оно вздохнуло.
А Шу зажмурилась, не желая видеть, как в потоки света все больше вплетается тьма. Ее собственная тьма. Ведь тело без души не может оставаться живым, и если сейчас же не прекратить лить в нее энергию, то шера Лью поднимется нежитью. Очень сильной нежитью. По сравнению с ней лич – хрупкая безобидная фиалка.
Что же делать? Боги, что же делать? Прервать «воскрешение» – и толпа набросится уже на саму Шуалейду… боги… что же делать?..
Она почти решилась изобразить явление потусторонней силы, когда потусторонняя сила явилась сама.
– Именем императора, прекратить! – грянул механический голос, очень похожий на голос императорского голема – но лишь похожий.
Шу тут же, не дожидаясь конца фразы, отвернула потоки от тела, выплеснув всю собранную силу вверх, через стеклянный купол Народного зала.
Дальше произошло одновременно несколько событий, которые для Шу слились в один невразумительный пятнистый гул. Потому что она упала там же, где стояла, от сильнейшего магического истощения. И в то же самое время…
…тело шеры Лью вспыхнуло и рассыпалось пеплом…
…Дайм поймал Шу, когда она почти коснулась головой каменного пола…
…связанный заклинаниями лич отчаянно завыл и тоже рассыпался пеплом, последовав за шерой Лью в Светлые Сады…
…Люкрес закричал почти так же страшно, как лич – но никто не понял, что кричит именно он, ведь кронпринц не может в самом деле любить свою нетитулованную фаворитку…
…Роне Бастерхази накинул на толпу полог спокойствия, отчего высокородные гости тут же притихли, а те, у кого были недостаточно сильные ментальные амулеты, прилегли тут же на полу отдохнуть…
…капитан Герашан тремя меткими выстрелами-заклинаниями сбил три Ока Рахмана, записывающие все происходящее для Конвента, МБ и потомков…
…лейтенант Диен подошел к Люкресу, положил ему руку на плечо – и Люкрес замолк, его глаза на мгновение сделались бессмысленными, а блестящая аура потускнела и сжалась до своего естественного размера…
…король Тодор, так и не покинувший своего трона, белыми губами шептал молитву Светлой Райне и держался за сердце…
…рядом с королевским троном молился готовый защищать своего сюзерена от любой беды герцог Альгредо – молился, потому что он снова не мог сделать ничего больше…
…стихийный смерч в башне Заката улыбнулся и, дотянувшись призрачной рукой до головы Шуалейды, погладил ее по волосам и шепнул: все будет хорошо, моя девочка…
…Каетано Суардис, Закариас Альбарра и Мануэль Наба бросились на помощь Шуалейде, но темное ментальное воздействие пятого уровня накрыло их тоже, и они растерянно остановились, не добравшись до нее всего полудюжины шагов…
…не обращая внимания ни на Люкреса, ни на ментальные воздействия, ни на мертвую королеву Зефриду, Дайм Дюбрайн коснулся губами лба Шуалейды – и его боль разбудила ее, вернула с половины пути в Светлые Сады… его боль или его любовь, какая разница?..
– Не уходи, моя Гроза, – попросил он.
И она вернулась. Открыла глаза. С его помощью поднялась на ноги. Благодарно улыбнулась – чтобы тут же обернуться к его брату.
– Шуалейда? – в холодном голосе кронпринца Люкреса она услышала все: и что ее игра раскрыта, и что приговор Дайму Дюбрайну вынесен. Тот же приговор, что и Роне Бастерхази. – Что все это значит?
– Боюсь, я не смогу ответить на вопрос вашего высочества, – твердо встретила его ледяной взгляд Шу.
– Боюсь, вам придется. Дюбрайн, ты… – выплюнул Люкрес, сверкнул безумными глазами и приказал: – Лейтенант Диен! Взять изменника!
Конец второй книги.
Продолжение следует.
Сделав вид, что ей отчаянно не хочется отдаляться от кронпринца больше чем на полшага, Шу позволила увести себя на середину зала. Честно говоря, восхищаться Люкресом, когда ее даже через шелковую перчатку обжигала рука шера Бастерхази, было ужасно трудно.
– Вы великолепны, моя Гроза. Даже я почти поверил, что вы очарованы, – тонко улыбнулся Бастерхази, поднося ее руку к губам. – Я восхищен вашим дипломатическим талантом.
– Благодарю, мой темный шер.
– Роне, прошу вас, – он обласкал ее и взглядом, и потоками дара. – Вы можете ненадолго расслабиться, долго держать двойное плетение утомительно с непривычки.
– Но… – Шу кинула косой взгляд на Люкреса (в белом и золотом), воркующего с Ристаной (в малиновом и золотом): великолепная пара, аж глазам больно.
– Я подержу щит. Тебе в самом деле надо немного передохнуть и чуть-чуть подправить плетение. Помнится, когда я впервые использовал его, потом свалился с истощением на трое суток.
– Но я не чувствую усталости, – возразила Шу скорее по привычке. Забота Роне была приятна, что бы там ни говорила о нем Бален и что бы там ни содержалось в синей папке. – Вы прекрасно танцуете, мой темный шер.
– Благодарю. Ты и не почувствуешь, пока не упадешь. Дайм отлично научил тебя его плести, но поначалу это не так просто, как кажется. Позволь, я подправлю вот тут. – Один из узлов плетения словно подсветился красным, но Шу все равно не поняла, что именно не так. Пока Роне не переплел узел заново, убрав лишний поток и сделав контур подпитки тоньше. – Увидела? Повтори на симметричном узле.
Шу повторила. Плести двойной щит, одновременно танцуя вельсу и светски улыбаясь, оказалось непросто. Но она справилась. И заслужила горячее:
– Я говорил, что ты – прекраснейшая из всех шер этого мира? Ты так остро и сладко его ненавидишь!
– Я не… это так заметно?
– Не беспокойся, ему – нет. Отдай эту ненависть мне, сегодня твой разум должен быть кристально чист.
Шуалейда не успела ответить, как в руке темного шера оказался поднос с двумя полными бокалами, а от ее ауры отделился зло мерцающий лиловый поток и с шипением влился в игристое ардо. Вино маняще и опасно замерцало, почти как глаза темного шера. Но этого ему показалось мало. Он провел над бокалами ладонью, осыпая их лиловыми, алыми и черными искрами. Свежо и терпко запахло предгрозовым морем и прогретым на солнце виноградом. Несколько танцующих вокруг них пар среагировали на запах, начали оглядываться – но ничего не увидели, даром что Шу и Роне остановились почти в середине зала, и поток гостей обтекал их, словно море обтекает рифы. А Шу даже не заметила, как темный шер накинул на них пелену отвода глаз!
– Выпей со мной, – Роне протянул ей один из бокалов, – за самую прекрасную в империи принцессу, истинную Грозу.
Краем сознания Шу понимала, что сейчас ее бессовестно очаровывают, но ей так хотелось поддаться! Совсем чуть! Ведь темный шер Бастерхази сейчас для нее безопасен. Он – на ее стороне. Или на своей, но против Люкреса и Саламандры? А, какая разница! В любом случае – союзник.
– Благодарю тебя, мой темный шер, – улыбнулась она.
– Учить тебя будет истинным наслаждением. Для нас обоих.
Ее снова обволокло бархатной нежностью его голоса и его обещания. Боги, как же хорошо! Пусть так хорошо будет как можно дольше!
– Мне нравится то, что ты обещаешь, – ответила Шу и отпила невероятно вкусного вина.
Оно пощекотало небо, прокатилось теплом по горлу и тут же разошлось волной искристой, свежей силы по всему телу. Правда, почему-то с явственным оттенком желания. Но… это не колдовство. Потому что темный шер чувствует то же самое. Она точно это знает. Она ощущает его эмоции так глубоко и полно, словно между ними нет никаких ментальных барьеров, словно на них обоих не надето по целой связке амулетов. Словно между ними нет вообще ничего, даже одежды…
Шу залилась жаром вся, от кончиков ушей до кончиков пальцев на ногах. Но не потупилась, а наоборот, шагнула к темному шеру чуть ближе и шепнула:
– Мы все еще танцуем, Роне.
От его улыбки, от его жадного взгляда ее охватила истома, до сумасшествия сладкая, опасная и запретная истома, и подумалось: если они сейчас сбегут с бала – Люкрес заметит? Боги, о чем только она думает!
– Заметит, но не Люкрес, а Саламандра, – шепнул Роне ей на ухо, снова подхватывая ее в очередную фигуру вельсы. – Но плевать на Саламандру и Люкреса. Мы дождемся Дайма.
Дайм. Имя, произнесенное низким, щекочущим самые потаенные уголочки ее сути голосом, отозвалось новой волной жаркой неги.
Дайм. Ее светлый шер.
– Наш светлый шер, – поправил ее Роне.
И до Шуалейды внезапно дошло, что именно она видит. Странное. Немыслимое. То, чего не может быть. Конечно, если верить официальной истории и теологии. А если верить своим глазам – то очень даже может. И есть.
Темный шер светился золотым светом истинного благословения. В черной, мерцающей алыми, голубыми и лиловыми всполохами ауре ветвились, оплетали его ажурным коконом золотые нити любви. Настоящей любви. Но не к ней – а к Дайму Дюбрайну.
И почему-то вдруг стало очень грустно и защемило в груди. Странно, нелогично и неразумно. Ведь она не любит Роне Бастерхази, и он никогда не говорил о любви ей. Но… словно у нее отняли чудо, которое могло бы сбыться, но уже никогда не сбудется. Мало того, словно у нее пытаются отнять и самого Дайма, его любовь. Ведь не ответить темному шеру Бастерхази совершенно невозможно. Дайм ответит, обязательно. Может быть, Дайм уже любит его. И несомненно предпочтет взрослого, сильного, опытного шера, с которым у него очень много общего. Предпочтет ей, глупой девчонке. Пешке в их играх. Боги, да как она вообще могла подумать, что она – что-то большее, чем фигурка на доске?..
– Шу, что случилось? – обеспокоенно склонился к ее уху темный шер.
– Кажется, в твоем присутствии я теряю концентрацию, – ответила она почти правду. Просто не всю правду. И с печальным удовлетворением добавила: – А меня уже ищут.
Ее в самом деле искала Саламандра. Огненная шера не показывала беспокойства, но слишком пристально следила взглядом. Наверняка она-то как раз заметила, как они с шером Бастерхази ненадолго исчезали из поля зрения.
– Твой ответственный подход меня восхищает, – с легчайшим оттенком иронии сказал темный шер; золотые нити в его ауре погасли и растворились во тьме, оставшись лишь едва заметным отблеском на черных крыльях. Которых тоже не должно быть, если верить официальной теологии, но Шу все равно их видела. – Не надо прятаться от меня, Шу. Мы на одной стороне.
– Я знаю, – кивнула она и аккуратно перехватила у темного шера все энергетические нити своего двойного щита. – Но мне бы не хотелось, чтобы об этом сейчас же узнал Люкрес.
– Опять Мертвым драный Люкрес, – зло сверкнул глазами Бастерхази. – Не беспокойся, он уберется из Суарда не позже твоего дня рождения. Один.
– Нет уж, пусть забирает Саламандру с собой.
– Посмотрим.
По губам Бастерхази скользнула такая улыбка, что если бы Шуалейда была Саламандрой, она бы бежала из Суарда прямо сейчас. Не оглядываясь.
Возможно, и не будучи Саламандрой, ей следует сделать то же самое. Сейчас же. И не оглядываться до самой Сойки. Но вот незадача, у нее здесь брат. И Дайм. И неинициированная Линза, которую нельзя оставить.
Глава 29. Нежданные откровения
1 день каштанового цвета, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Появления Саламандры, едва отзвучал последний такт вельсы, Шу не заметила. Та просто возникла за спиной Бастерхази, мило улыбнулась и непререкаемым тоном заявила:
– Ступайте, Бастерхази, вас желает видеть его величество. – А потом, едва он отошел на шаг, покачала головой: – Нельзя быть такой доверчивой, ваше высочество. Неужели сами не видите?
Саламандра быстрым движением пальцев что-то сдернула с Шуалейды и тут же показала в открытой ладони неприятного оттенка фиолетовый сгусток.
Шу едва не позабыла, что сегодня она – глупая очарованная овца. Не то чтобы она была твердо уверена, что Саламандра сняла с нее обманку, а не реальное заклинание Бастерхази. Все может быть. Но как же сложно хлопать глазами, когда все кругом считают тебя безнадежной дурой!
– Ах… как он посмел! – Шу обиженно топнула ножкой. – Негодяй, мерзавец…
– Полнейший мерзавец, – сочувственно кивнула Саламандра.
– Он… он… – Шу кинула в спину Бастерхази исполненный пламенной ненависти взгляд. – Таких как он нужно…
– Запирать в монастырях? – закончила за нее Саламандра.
– Ну… – смутилась Шу собственной кровожадности. – Раз Конвент его назначил, должно быть шер Бастерхази не так уж ужасен.
– Поверьте, ваше высочество, он еще ужаснее. Но вам не стоит беспокоиться, шеру Бастерхази недолго осталось отравлять воздух империи. Магбезопасность займется им.
– А еще он – любовник моей сестры, – наябедничала Шу с таким видом, словно за одно это Бастерхази должны были немедленно казнить, желательно вместе с Ристаной.
– Весьма, весьма неосмотрительно с ее стороны, – покачала головой Саламандра. – Я так понимаю беспокойство вашего высочества! Влияние темного шера из самого лучшего человека способно сделать чудовище. Но я уверена, когда ваша сестра выйдет замуж за полковника Дюбрайна, все изменится.
– За полковника? – переспросила Шу с такой высокомерной миной, словно полковник МБ – что-то вроде конюха.
Изображать ширхаб знает что, когда при одном только звуке его имени внутри все тает и колени подкашиваются, было очень непросто, но Шу справилась. Потому что понимала, что Саламандра проверяет ее реакцию, и реакция должна быть однозначной: ни с какими полковниками не знакома, не интересуюсь никем, кроме наследника империи.
– Конечно, светлый шер Дюбрайн не принц, а всего лишь бастард, – снисходительно улыбнулась Саламандра, прочитавшая ровно то, что Шу и хотела показать, – но уже почти герцог. И очень, просто очень полезный человек! Ваше высочество не находит, что женитьба на ненаследной принцессе и герцогский титул – достойная награда для верного слуги империи?
– Наверное, – неуверенно согласилась Шу, всем своим видом показывая: что герцог, что свинопас, все едино. Ее сумрачного высочества достоин исключительно принц, и точка, а если старшая сестра желает размениваться на слуг, это ее проблемы.
– Верных слуг следует время от времени поощрять. Тем более вашему высочеству будет приятно видеть рядом родную сестру.
«Которая замужем не за принцем, а всего лишь за герцогом-бастардом, и всю жизнь будет отчаянно завидовать», – не добавила Саламандра вслух, но это подразумевалось.
– Мой светлый принц добр и милостив, – с некоторой задержкой одобрила план Шуалейда, но тут же нахмурилась. – О чем его высочество так долго беседует с моей сестрой?
– Разумеется, о вашей свадьбе, – сладко улыбнулась Саламандра. – Ваше высочество будет самой прекрасной невестой империи!
На эту беспардонную лесть Шу порозовела, похлопала ресницами и «в смущении» вынула из прически одну из солнечных ромашек и вдохнула ее горьковато-сладкий аромат. Он помогал справиться с тошнотой от собственного притворства и лицемерия Саламандры. Шу не была уверена, что Саламанда до конца поверила в «овечку», но не отступать же. Хоть и противно.
Дальше оказалось еще противнее. Отведя Шуалейду в сторонку, к диванчику у стен, Саламандра всучила ей бокал лимонада (который Шу так и держала в руках, не решаясь пить – мало ли какую дрянь туда подмешали). И принялась, мило улыбаясь очарованной дурочке, выяснять, что Шу знает о Линзе и что вообще она поняла в случившемся. Шу с глубокомысленным видом поделилась дикими предположениями о природе аномалии, сославшись на капитана Герашана и дру Бродерика. В целом так, чтобы стало понятно: наставники не зря считают ее весьма недалекой особой. Саламандра кивала с таким же глубокомысленным видом, задавала наводящие вопросы и наконец добилась откровенного признания.
– Я не представляю, что мне делать. Мне страшно! Но ведь его высочество мне поможет, правда же? Он такой умный! Вот шер Бастерхази тоже умный, он обещал научить меня и даже принес книгу! – Слово «книга» Шу произнесла с благоговейным ужасом и тут же пожаловалась: – Но там столько непонятных слов, что у меня кружится голова. К тому же, я не уверена… он же темный!
На информацию о конкуренте Саламандра тут же сделала охотничью стойку, прикрытую милой улыбкой и заботой о благополучии Шуалейды. Исключительно из этой заботы она выложила Шуалейде несколько фактов из биографии Бастерхази, один другого отвратительнее. И самым отвратительным было то, что она ни разу не солгала.
Шу хотела бы пропустить все это мимо ушей, и ей даже поначалу удавалось. По крайней мере, пока Саламандра рассказывала, как Бастерхази приторговывал запрещенными зельями и амулетами, как обманывал бездарных шеров и манипулировал светлыми адептами Магадемии. Шу продержалась, пока речь не зашла о пятерых старших учениках Паука – их Бастерхази своими руками убил, одного за другим, но сумел вывернуться и остаться безнаказанным.
– Зачем, я не понимаю, – поморщилась Шуалейда и, «случайно» уронив бокал с лимонадом, призвала стакан с простой водой. Из собственной комнаты.
– Темные любят боль, убийства и прочие мерзости, – ответила Саламандра, но тут же поправилась, вспомнив, что Шу хоть и дура-дурой, но все же менталистка и чувствует любую ложь. – Это была месть.
– Месть за что?
– О, поверьте, вашему высочеству не нужно этого знать. В паучьей банке такие нравы… – Саламандра скривилась. – Об этом даже думать противно.
– Бедняжка Бастерхази, – вздохнула Шу, подло ломая игру Саламандре.
– Бедняжкой он был полвека тому назад, и то, дорогая моя, лишь с виду. Этой темной твари досталось по заслугам!
– Но ведь он был совсем юным! Сколько ему было, когда его отдали Пауку, семнадцать, как мне?.. – Шу подпустила в голос слезу и часто заморгала, хотя на самом деле ей отчаянно хотелось выплеснуть на Саламандру кувшин лимонада и потребовать, чтобы она заткнулась. От рассказанных ею гадостей Шу тошнило.
– Пятнадцать. Но даже не вздумайте сравнивать, ваше высочество. Вы не темная и никогда темной не были. А этот… он заслужил все, что с ним произошло. Двуединые справедливы.
Шу благочестиво осенила себя малым окружьем и вопросительно уставилась на Саламандру: рассказывай же, рассказывай! Свежие сплетни о темном шере, что может быть интереснее юной дурынде! И плевать, что тошнит все сильнее. Она справится и никак не выдаст, что видит манипуляцию Саламандры насквозь.
– Видите ли, Темнейший никогда не берет в обучение девушек, только юношей, и выпускает их из своего дома крайне редко. А у мужчин же потребности…
– Неужели его там соблазнили?.. – сделала Шу круглые глаза.
– Соблазнили? – презрительно усмехнулась Саламандра. – Это же темные, ваше высочество. Разумеется, изнасиловали. Темные любят боль, унижение и прочие мерзости. И поверьте, юному Бастерхази это нравилось, темные умеют сделать так, что жертва получает удовольствие вопреки собственной воле.
Шу сглотнула горькую слюну, невольно вспомнив, как Бастерхази щедро отдавал ей свою боль пополам с наслаждением – и как ей самой нравилось… о боги…
А Саламандра, почуяв ее тошноту, добавила к рассказу картинки. Как именно это делали с Бастерхази, вместе с эмоциями и ощущениями.
– Прекратите, – сдавленно потребовала Шу, отгораживаясь ментальным щитом. Слабым щитом, сломать собственную игру она не могла себе позволить, как бы противно и гадко ей не было.
– О, простите, ваше высочество, я не хотела…
Не хотела она, как же. Хотела и сделала, сука выбеленная. Так хотела, что теперь вся эта мерзость стоит перед глазами и не собирается никуда деваться.
– Отвратительно, – прошептала Шу, двумя руками держась за стакан с водой и изо всех сил отгоняя воспоминания: вкус крови Бастерхази, ощущение вливающейся в нее тьмы, их общее наслаждение – все приобрело оттенок болотной гнили и привкус насилия.
– Вы правы, это отвратительно. Такое заслуживает мести. И если бы Бастерхази отомстил и остановился на этом, я бы сказала: его не в чем винить, – с ненатуральным сочувствием продолжила Саламандра. – Но он сам такой же, как убитые им монстры, вот в чем ужас. То, что сделали с ним – он делал с другими, ни в чем не повинными людьми. Ненависть, боль, насилие, убийства. Он не щадил ни стариков, ни детей. Разве пятилетняя шера Эспада и ее родители могли быть виноваты в том, что произошло с Бастерхази полвека тому назад? Но это соображение не помешало ему зверски замучить всю семью. Вашему высочеству повезло не видеть того, что от них осталось. А я – видела.
Где-то тут Саламандра солгала, но у Шу не могла понять, где именно. О девочке? О смерти? Нет, она не будет верить, Роне не такой, он бы не стал убивать ребенка.
– Я не хочу… – она не смогла сказать «видеть», слова застряли в горле.
– Не бойтесь, я не стану вам показывать. Хватит того, что это до сих пор снится в кошмарах мне самой, – в ее словах опять был привкус лжи, и она сама поняла, что переборщила с давлением. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом, ваше высочество. Более приятном. Вы знаете, я была знакома с вашей матушкой. Вы так на нее похожи!
– Я похожа?.. – едва шевеля языком, переспросила Шу.
Ее выворачивало наизнанку от отвращения. Картинки, показанные Саламандрой, смешались с детскими воспоминаниями: кто-то огромный, злой и страшный тянет лапы к ней и новорожденному Каетано, ломится сквозь щиты, сминая и сметая все на своем пути. Мама не зря боялась Бастерхази, теперь Шу понимала. Мама знала, что он такое, она не поддалась темному очарованию. В отличие от Шу. Боги, какая же она дура! Не послушала ни маму, ни Энрике с Бален, никого не послушала! Своим глазам – и то не поверила, глупая девчонка! Ведь убийца проник в спальню Каетано с помощью амулета, сделанного теми же руками, что рабский ошейник, который она своими руками сняла с Бален восемь лет назад. Руками Бастерхази.
Или – нет? Саламандра менталистка, она воздействует… и перед глазами все плывет, не соглашаться с ней совершенно невозможно… о чем это она, причем тут менталистка…
А Саламандра тем временем рассказывала о королеве – тогда еще всего лишь графской дочери и студентке Магадемии – Зефриде.
– Не сказать, что мы были близкими подругами, все же разница в возрасте, – ностальгически улыбнулась Саламандра. – К тому же я уже была ассистенткой магистры Пламя, а Зефрида Тальге только поступила на воздушный факультет. Но мы обе родом с юга Брескони, это очень сближает…
В другое время Шу слушала бы, затаив дыхание, и задавала бы сотню вопросов. Впервые кто-то рассказывал ей о маме, кто-то, кто был долго знаком с ней. Сейчас же она никак не могла отделаться от тягостного и мерзкого ощущения – боль, бессилие, надругательство… Не столько над телом, сколько над душой. Она не хотела думать об этом. Помнить об этом. Она со страхом гадала – как она теперь будет смотреть в глаза Бастерхази, зная о нем такое?! После того, как она видела его распятым, униженным – и тут же злобным убийцей, отвратительным монстром с руками по локоть в крови… Нет. Нет! Она просто не будет думать о нем. Какого ширхаба! Она не обязана! Она просто поставит блок. Небольшой. Ненадолго. Всего лишь до вечера. Вечером Дайм ей поможет. А пока – она хочет как можно больше узнать о маме! Снова увидеть ее живой и счастливой!
Она больше не пропустит ни слова из рассказа Саламандры. И плевать на то, что Саламандра – хитрая лживая тварь. Маму это никак не пачкает. Просто… просто… когда еще у Шу будет шанс узнать, какой была мама?!
Глядя на воспоминания Саламандры – живые картинки, почти как делал для нее Дайм – Шу забыла и о Бастерхази, и о Люкресе, и об отце. Обо всем на свете. Она впитывала каждое слово, каждый жест. Замирая от восторга, слушала о коротком романе мамы с одним из старшекурсников, о веселых проделках компании ветрогонов, о том как на четвертом курсе Зефриду Тальге взял под свое покровительство сам Светлейший и давал ей уроки менталистики.
– А вместо седьмого курса шеру Тальге отправили в Валанту. Лично Светлейший отправил. Ходили слухи, что это была ее практика перед службой в Магбезопасности. Обычно о таком не распространяются, но чтобы валантская королева вдруг запросила на службу ни разу не виденную бресконскую шеру? Полную достоинств, кто бы спорил, шера Тальге наверняка лет через пятьдесят получила бы вторую категорию. Но тут слишком явно видна рука Светлейшего.
– Но зачем? – мысль о том, что маму с папой фактически свел глава Конвента, показалась Шу странной и тревожной.
– Светлейший не докладывал. Возможно, он просчитал вероятность второго брака его величества Тодора и рождение одаренных детей. А может быть, его интересовали гномы или зеленые ире. Будете в Метрополии, спросите сами, ваше высочество.
Шу только собиралась задать Саламандре еще десяток-другой вопросов, как их прервали.
– Две прекраснейшие шеры не заскучали в одиночестве? – раздался медовый голос его императорского высочества.
Шу стоило большого труда не ответить: нет, и не собираемся. Вместо этого она обернулась – порывисто, словно услышавшая запах колбасок рысь – и просияла.
– Ах, мой светлый принц!
Ей подали руку, чтобы помочь подняться с кресла, и притянули к себе – достаточно близко, чтобы у юной дурынды затрепетало сердечко. Оно бы непременно затрепетало, будь на месте Люкреса Дайм, но уж изобразить восторг и прерывистый вздох Шу смогла. Даром что ей хотелось послать Люкреса куда подальше. Да хоть в парк, любоваться на звездные фиалки, и пусть его там русалки защекочут насмерть!
– Ваша улыбка освещает мой вечер, – еще медовей проворковал кронпринц.
И пока Шу смущалась, потупив глазки и розовея скулами и ушами, сделал какой-то знак Саламандре. То ли куда-то пойти, то ли кого-то поймать. Впрочем, Шуалейде было слишком тяжело, чтобы обращать внимание на что-то, кроме собственной игры.
За окнами снова подвывало, до крайности тоскливо и голодно. Может быть, Саламандре велено поймать упыря? Судя по вспышке ее злости – похоже на то. Что ж. Охрана кронпринца – ее прямая обязанность, вот пусть и охраняет. А утром можно будет позвать ее к завтраку и послушать еще историй о маме. Каю тоже будет интересно.
– Вы так добры, мой светлый принц, – в тон Люкресу проворковала Шу и позволила увести себя в центр зала, танцевать обязательную хоэтту, третью по счету, и проклинать этикет, не позволяющий ей сбежать в тишину и прохладу собственной башни.
1 день каштанового цвета
Шуалейда шера Суардис
Начало бала прошло как во сне. Наверное, потому что думала Шу совсем не том, что происходит вокруг, а о Дайме и об оставленной Альгредо папке – ее Шу принципиально не открывала.
До бала она пыталась читать книги о Линзах, обсуждать с Каетано стратегию поведения с Люкресом, что-то отвечать мадам Антуанетте на тему нового платья и дальнейших заказов. Она даже обедала. Кажется. А сейчас она смотрела на своего пока-еще-не-жениха Люкреса, входящего в бальный зал на целых пять минут позже короля Валанты, и не чувствовала ровным счетом ничего.
Ни ненависти.
Ни обиды.
Ни даже неприязни.
Ни-че-го.
И это было крайне странно. Ведь он приехал в Суард, чтобы обмануть ее саму, убить ее семью и забрать Валанту себе. А может быть, Валанту и Линзу. К тому же, его снова сопровождала любовница – прекрасная огненная шера, рядом с которой Шу даже в самом модном и изысканном платье будет выглядеть неуклюжей цаплей.
А чихать. Хоть сто любовниц. Хоть тысяча планов. Его очарование больше не действует на Шу, фальшивая аура больше не делает его похожим на Дайма. Люкрес – неинтересен. Как неинтересны одаренные и не очень шеры, жадно разглядывающие наследника империи и его будущую супругу. Как смешна их уверенность в том, что Шуалейда радостно согласится на брак!..
Но где же Дайм?! Он обещал быть – но его нет. Шу обязательно бы его заметила. Он же такой, такой…
Ее окатило жаром, внизу живота потяжелело и затрепетало, и наверняка вид сделался донельзя дурацкий.
Очень кстати. Пусть Люкрес думает, что она так улыбается ему. И плевать, что Саламандра над ней смеется, а все семейство Суардис глядит на нее, как на предательницу. Дайм просил никого не предупреждать, потому что Саламандра сильная менталистка, а Кай не очень-то умеет притворяться.
Но сама Шу должна сыграть роль до конца. Поэтому, едва Люкрес склонил голову перед королем Тодором, она шагнула вперед, словно в нетерпении. Поперек этикета? Отлично, пусть Люкрес считает ее глупой и невоспитанной.
Изображать влюбленную овцу было мерзко, но Шу следовала совету Дайма: эмоции преобразовывать в энергию и вливать в скрытый ментальный щит. Этому щиту тоже научил Дайм. Оказалось довольно просто, если понимать, как все работает и зачем нужно. Так что Саламандре и Люкресу сейчас должно казаться, что ее единственная защита – это связка амулетов, которые она даже подпитывать не умеет. А на самом деле… о, когда Дайм показал двойное обманное плетение, Шу пришла в полный восторг! Теперь и она сможет прятать свою силу не только вместе с самой собой, а делать такую же обманку, как у Дайма или Роне. Оставлять на виду часть, остальное замыкать в самоподдерживающийся контур, он же щит.
Кажется, она слишком углубилась в проверку собственных стихийных потоков и пропустила, что сказал Люкрес. И ладно. Овца она или где?
Похлопав ресницами, Шу смущенно улыбнулась и прошептала:
– Мой светлый принц…
Аура Люкреса на мгновение полыхнула самодовольством. И он продолжил:
– Прекраснее всех столичных красавиц. Дивный экзотический цветок посреди пустыни…
Шу не особо вслушивалась в комплименты, но не забывала ахать, смущаться и повторять, как заведенная:
– О, мой светлый принц…
Ужасно глупо. В голове не укладывалось, как кронпринц – с его опытом, в его возрасте! – может верить хлопающей глазками кукле. Но он верил! И ему нравились ее наивность и восторженность, да что там, он поглощал ее влюбленные взгляды и смущенные охи, как изысканный деликатес.
Может быть, он именно так рассчитывает усиливать свой дар? За счет ее любви? Надо будет спросить у Дайма. А пока она делала все, чтобы принц ощутил всю сладость победы. Танцевала с ним, открывая бал, смотрела ему в рот и восхищалась каждым словом, безусловно верила заверениям, что светлая шера Лью – всего лишь состоит у него на службе и нужна исключительно в силу положения. Неприлично кронпринцу не иметь охрану хотя бы второй категории.
– Шера Лью, наверное, очень опытная? – широко раскрыв честные-честные глаза, спросила Шу. – Правда, что она училась у самой магистры Пламя целых семьдесят лет? Ох, как бы я хотела тоже учиться в Магадемии!
– Вам это совершенно ни к чему, моя прелесть. Скучные науки не нужны будущей императрице.
– Но как же? А… я же должна быть достойна вас, мой светлый принц! Вы так умны и сильны… – Шу добавила придыхания, а для пущей убедительности в эмоциях вспомнила первую встречу с Даймом и шером Бастерхази. – Вы так светитесь, почти как солнце!
Она на миг замерла, предчувствуя, как Люкрес поморщится или засмеется: ваше сумрачное высочество переигрывает. Но не тут то было! Как и предсказал Дайм, кронпринц засветился еще ярче и… о боги! Он даже бросил косой взгляд в ближайшее зеркало! И ему явно понравилось то, что он там увидел. Он даже снисходительно улыбнулся Шуалейде и сделал ей комплимент:
– У вас прекрасный вкус, моя дорогая. Это так мило, украсить прическу ромашками и фиалками.
Прозвучало это как «милая скромная провинция», и плевать, что позволить себе звездные фиалки и солнечные ромашки могут лишь истинные шеры не ниже второй категории, к тому же бессовестно богатые и везучие. Ведь эти цветы растут лишь там, где живут зеленые ире, а чтобы они, сорванные, не завяли, им требуется очень много магии. Звездным фиалкам – темной, а солнечным ромашкам – светлой.
Впрочем, еще это прозвучало как «милая, щедро одаренная дурочка, мне пригодится твоя сила».
– Ох, вы так добры, мой светлый принц! – Шу вполне естественно зарделась и потупилась. Даже повела плечиком. – Если пожелаете, я покажу, где растут звездные фиалки.
– Вы зовете меня в Даилла Сейе? – тут же сделал охотничью стойку Люкрес.
Еще бы не сделал. Истинный Лес, суверенное государство зеленых ире, лишь одно на всю Твердь, и располагается оно на территории Валанты. И союзный договор зеленые подписали не с империей, а с Валантой. Эстебано Кровавый Кулак Суардис заботился о благополучии своей семьи и страны, а не какой-то там абстрактной империи. Так что входить в Даилла Сейе сами Брайноны не могут, как и торговать с ире. Только через Суардисов.
Но Шуалейда опустила Люкреса с небес на землю:
– В Фельта Сейе, мой светлый принц. Ведь у вас в Метрополии тоже есть Лес Фей, правда же? Наверняка наш меньше и не так красив… – Она же наивная дурочка и не знает ни истории, ни географии, не так ли? И даже не подозревает, что Лес Фей такой один, личный подарок Первого Ире семье Суардис. – Но… там живут настоящие феи, они так красиво светятся в темноте! Туда надо идти непременно вечером, когда солнце село. Вам обязательно понравится!
– Хм… так звездные фиалки растут прямо здесь, в Риль Суардисе?
Конечно, растут, иначе где бы темный шер Бастерхази, а потом и Бален Герашан, их взяли! Сама Шу, как приехала домой, дальше балкона не высовывалась – но об этом она промолчала.
– Там, у реки Циль, прямо под фейскими грушами. Они так пахнут! Почти как… вы… – она взмахнула ресницами и потупилась, чтобы спрятать злой блеск глаз.
О да, фейские груши пахнут божественно. А еще их пыльца – лучшее лекарство от магического истощения и сотни болезней, обязательный ингредиент множества зелий и к тому же сильный наркотик, и плоды циль – самое лучшее и самое дорогое освещение для шерских домов. Сами груши продаются на вес золота, а пыльца – в сто раз дороже. Да что там, подаренный Даймом букет цветущей груши циль стоит дороже породистого скакуна. При том, что Дайму он обошелся в сущую мелочь: сходить в Фельта Сейе, наломать веток и залечить дерево. Залечить дерево – обязательно, иначе бы феи его оттуда не выпустили.
А от Люкреса повеяло такой жадностью, что Шу едва подавила дрожь отвращения. Все же роль очарованной овечки давалась тяжело. Хоть прошло всего с полчаса, она уже мечтала, чтобы кронпринц куда-нибудь провалился. Желательно, насовсем.
Ее желание сбылось быстро, и помогла ей, кто бы мог подумать, родная сестра. То есть она уже давно прожигала Шуалейду ненавидящим взглядом, а тут наконец-то решилась действовать и подошла. Томно и беззащитно улыбнулась Люкресу и выразила желание познакомиться поближе со своим драгоценным будущим родственником.
К удивлению Шу, Люкрес расцвел.
– О прекраснейшая Ристана! Мой возлюбленный брат Дамиен столько рассказывал о вашем уме, превосходящем даже вашу красоту! Для меня честь укрепить родственную связь с древней и славной семьей Суардисов. Если не ошибаюсь, ваша бабка по матери приходится сестрой…
От его любезности у Шу сводило скулы. Ведь устрице понятно, что Ристана ему даром не нужна и с приплатой не нужна. Так зачем он ее обхаживает? Неужели чтобы потрафить Дайму?.. Наверное. Ведь Люкрес не знает, что Дайму она тоже не нужна.
Долго слушать токование кронпринца Шуалейде не позволили. Рядом с Ристаной возник шер Бастерхази, сверкнул глазами на ночные фиалки в волосах Шу – ее откатило горячей волной желания пополам со стыдом, ведь желать темного шера, когда она любит светлого – нехорошо, неприлично и вообще почти предательство!
– Позвольте пригласить вас на эту вельсу, прекраснейшая Гроза, – тихим, проникающим в самые потаенные уголки ее сути, голосом сказал Бастерхази и подал руку.
Шуалейда шера Суардис
– Ну? – в один голос потребовали отчета Шу и Кай.
– Катастрофа, – довольно ответил вернувшийся от кронпринца Герашан.
– Энрике! – Шу от нетерпения притопнула.
На что капитан ухмыльнулся и заявил:
– Их императорское высочество взывали к высшим силам МБ в лице полковника. Высшие силы не отозвались, но скоро явятся во всем блеске и великолепии.
– Зачем? У них же… ничего не понимаю! – нахмурилась Шу. – Разве Люкрес не запретил полковнику появляться в Суарде?
– Пытался запретить, – уточнил Энрике. – Но обстоятельства изменились, и теперь их высочеству без МБ совсем никак.
– Давай с начала и по порядку, – велел Кай.
– Ладно. Сначала был упырь, и сдается мне, что не только упырь, а какая-то еще опасная тварь из малоизвестных. Что тварь напала на Люкреса и Саламандру, вы уже знаете.
– Знаем, – кивнула Шу.
– За ночь и утро тварь не нашли. Слышите, опять воет? – заявил Энрике с такой гордостью, словно замогильный вой в парке был его личной заслугой. Впрочем, этому бы Шу ничуть не удивилась. – Их высочество проснулись, услышали упырью серенаду и изволили гневаться. Вызвали Альгредо, потопали ногами, получили обещание сделать все возможное и разозлились еще больше. Вызвали полпреда Конвента… – Энрике загадочно усмехнулся. – А дальше никто ничего не знает, а если и знает – то не говорит. Но через десять минут аудиенции Саламандра напала на кронпринца, шер Бастерхази вылетел в окно и исчез, лейтенант Диен арестовал Саламандру и вызвал Магбезопасность. Но мне расследование не доверили, велели призвать полковника Дюбрайна в Суард. Иначе… – Энрике выразительно провел ладонью по горлу.
– Так его высочество живы и здоровы? – с надеждой на отрицательный ответ спросила Шу.
– Увы… то есть, милостью Двуединых их императорское высочество почти не пострадали.
– Какая до… какое счастье, – пробормотал Кай.
– В самом деле, счастье, – посерьезнел Энрике. – Пока Люкрес жив и относительно здоров, все происходящее в Валанте не слишком волнует императора. Но если кронпринц погибнет, виноваты окажемся мы. А императорский гнев – не то, что нам нужно.
Шу поморщилась, а Кай фыркнул:
– Кто бы сомневался, что пока Люкрес мошенничает, император ничего не замечает. И плевать на закон.
– Их высочество уважают закон. Прошу ваши высочества об этом помнить.
– Мы помним, – за себя и брата ответила Шу. – И уважаем, в смысле, закон. И, надо понимать, полпред Конвента его уважает?
– Несомненно, – с непроницаемым лицом сказал Энрике и едва заметно покосился на так и непрочитанную папку. – Ни одного доказанного нарушения.
Папка – и Бастерхази? Но… зачем Альгредо принес ей дело Бастерхази? Он догадался? Или перестраховывается?
– И что теперь, Энрике? – спросил Кай, пока Шу убеждала себя, что не стоит прямо сейчас читать папку.
– Теперь, ваши высочества, глубоко дышим, не высовываемся из своих покоев и готовимся к балу. Думаю, до бала их императорское высочество будут сильно заняты разбирательством с шерой Лью.
– Ее же арестовали, – нахмурился Кай. – За нападение на члена императорской семьи полагается казнь.
– Поверьте, шера Лью вывернется и обратит все себе на пользу. А нападение либо замнут, либо обвинят в нем шера Бастерхази.
Судя по тону Энрике, он очень хотел свидетельствовать против Бастерхази и присутствовать при его казни, но не был уверен, что начальство одобрит инициативу.
– Обвинят и правильно сделают, – вмешалась молчавшая до того Бален. – Бастерхази давно пора укоротить на голову. Устрице понятно, что нападение Саламандры на кронпринца спровоцировал он.
– Это недоказуемо, – с сожалением покачал головой Энрике. – Иначе бы шер Бастерхази уже был закован в кандалы и отправлен в темницу. А то и сразу на плаху, чтобы Темнейший не успел вмешаться.
– Плаха – самое для него место! – отрезала Бален и взяла Шу за руку. – И если кому-то кажется, что темный шер защищал его интересы – этот кто-то ошибается. Для темного шера важен только он сам, все прочие – материалы, инструменты и корм. Овцы.
– Но я не думала о… – отвела глаза Шу, которую очень согрела мысль о том, что Бастерхази сделал это ради нее.
– Вот и правильно, – хмыкнула Бален. – Ты не думай, ты почитай, что тебе Альгредо принес.
– Белочка! – укоризненно покачал головой Энрике.
– Что Белочка? – Бален уперла руку в бок. – Шу должна знать, что такое шер Бастерхази. Не думаешь же ты, что он не пытается очаровать сумрачную принцессу? Даже странно, что вчера не было букетов, записочек и серенад от него.
Шу залилась жаром, припомнив звездные фиалки и все, что последовало за ними.
А за окном особенно громко и горестно завыло, словно протестуя: а как же я? Чем вам не серенада? И Шу в очередной раз подумала: если она не поднимала нежити, – а она не поднимала! – это мог сделать лишь шер Бастерхази. Больше некромантов в Риль Суардисе нет. Если только не спрятался где-то неучтенный маньяк. Но посторонний маньяк рядом с шером Бастерхази – нонсенс. Темный шер не потерпит конкуренции.
Ширхаб подери все эти сложности! Вот почему она не может нравиться кому-то сама по себе, а не как приложение к Валанте, Линзе или собственному дару? Не будь она сумрачной колдуньей, ни шер Бастерхази, ни его высочество Люкрес, ни полковник Дюбрайн и не посмотрели бы на нее второй раз.
Впрочем…
Не будь полковник Дюбрайн светлым шером – она сама бы на него не посмотрела ни одного раза вообще. М-да. Как все сложно-то!
– Все, хватит рефлексировать. – Бален потянула Шу за рукав. – Сегодня твой первый бал, а ты хмуришься, как старая карга. Давай лучше посмотрим протокол сегодняшнего мероприятия, барон Уго принес, пока ты спала. И велел выучить наизусть!
– Протокол?.. – недоуменно переспросила Шу.
– Про-то-кол, – злорадно повторила Бален. – Как циркуляр МБ, на трех листах с приложениями!
– С приложениями? О злые боги!
– Учи-учи, твое сумрачное высочество, – едва не показал ей язык Кай. – Двести тридцать две фамилии с титулами, имениями, должностями и связями. А нечего было прогуливать геральдику!
– Геральдика… – Шу от ужаса зажмурилась.
– Да ладно, для менталистки запомнить двести тридцать две фамилии – сущий пустяк! – заявила Бален и сунула Шу в руки тонкую папочку, переплетенную в синий сафьян.
Корзинку с солнечными ромашками ей принесли на сто второй фамилии.
– От кого? – настороженно спросила она у капитана Энрике.
С некоторых пор она не слишком-то доверяла даже сиянию дара, напитавшего ромашки. Шера Лью – тоже светлая, а с Люкреса станется поручить доставку цветов ей.
– От светлого шера инкогнито.
Разумеется, папка с геральдическими писульками тут же полетела на пол, а Шу подхватила корзинку и сунула нос в ромашки – о боги, как прекрасно они пахли! Солнцем, горьковатой травой и чарующе-сладким нектаром! А еще морем, соснами и самую капельку оружейным маслом…
– Кхм… Кхм!
– А?.. – неохотно вынырнула из грез Шу.
– Там записка, – с едва заметной улыбкой сообщил Энрике.
Записка! От Дайма! Записка!..
«Жду тебя на балконе. Твой с.ш.»
На балконе! Ждет! Ох… Дайм…
Она вылетела из кабинета и промчалась через гостиную, едва заметив, что кто-то чудом успел убраться с ее пути. Кажется, Зако. Неважно. Все труха, кроме того что Дайм – тут!
Выбежав на балкон, она не успела удивиться – где же он? – как из солнечного света соткался знакомый силуэт, и Шу облегченно уткнулась в обтянутое черным мундиром Магбезопасности плечо. Сильные руки обняли ее, виска коснулись горячие губы, и тело прошил знакомый разряд чужой боли. Шу тут же его впитала, и следующий – тоже.
Ширхаб, она совсем забыла о проклятии! Когда-нибудь она доберется до того, кто сделал это с Даймом, и этот кто-то пожалеет, что на свет родился, не будь она Суардис!
– Здравствуй, моя Гроза, – нежно шепнули ей на ушко. – Я соскучился по тебе.
От удовольствия Шу прикрыла глаза и так же шепотом ответила:
– Я тоже соскучилась, мой светлый шер. Да-айм… – и, оторвавшись от его плеча, вопросительно заглянула в морские, маняще глубокие глаза. – Дайм?
– Мне нравится, как ты это произносишь, – сказал он, глядя на ее губы, и тут же коснулся верхней пальцем, обвел ее контур.
– А мне нравится звать тебя по имени, Дайм шер Дюбрайн.
Ей хотелось мурлыкать, и петь, и летать, и жмуриться от его прикосновений, от его тепла и запаха, от ощущения ласкающих ее потоков света. От уверенности в его любви. Да какая разница, почему Дайм любит ее? Он – любит, и это единственное, что имеет значение.
– Я люблю тебя, Шуалейда шера Суардис, самая прекрасная на свете Аномалия, – низким, бархатным голосом сказал Дайм и поцеловал ее. Бережно. Жадно. Так, словно она была хрупким чудом, готовым в любой момент исчезнуть. – Моя Аномалия.
Шу снова прижалась к нему, уткнулась лицом ему в шею и потерлась всем телом, словно кошка. Ей хотелось сейчас же, немедленно почувствовать его всего, целиком, как ночью. Только наяву. И ему совершенно точно хотелось того же. Она чувствовала это – в его сбившемся дыхании, в крепости его объятий, в ускорившемся биении его пульса. В том, как он просунул колено между ее колен, как притиснул к себе за бедра и голодно потерся губами о ее губы, как запрокинул ее голову и обжег ее шею цепочкой поцелуев – вниз, к ямочке между ключиц, вдоль самой ключицы…
Она пила его боль, рожденную проклятием. Пряную и горькую, придающую наслаждению еще большую яркость и остроту. Словно каждый поцелуй может стать смертельным ядом. Словно Дайм готов целовать ее, даже если ему придется пить яд из ее губ.
– Дайм, – нетерпеливо застонала она, запуская пальцы в растрепавшиеся каштановые пряди: мягкие, шелковые, почти рыжие на ярком солнце…
И вдруг он отстранился. Словно оторвал ее от себя – с кровью и плотью. Его глаза казались черными из-за расширенных зрачков, хриплое дыхание сбивалось: от боли или от наслаждения? От того и другого сразу? Да какая разница, если она хочет, они оба хотят… Шу потянулась к нему, но Дайм удержал ее на вытянутых руках, словно пойманного дикого зверька.
– Дайм?.. – Шу не поверила, что он это всерьез. Что они не займутся любовью сейчас же, на этом прекрасном удобном балконе, где их все равно никто не увидит. Ведь она забрала его боль, выпила всю, до последней капли! – Дайм, ты не хочешь?..
– Хочу, – он покачал головой, потянулся к ней, но сам себя остановил; в его глазах читалось что-то похожее на отчаяние. – Ты не представляешь, как сильно хочу… Шу…
– Что, Дайм? Что случилось?
Вместо ответа он ломко улыбнулся – и опустился на колени, уткнулся лицом ей в живот и скользнул ладонями вверх по ее ногам. Шу замерла, так это было… интимно? Близко? Столько нежности и восторга было в его касаниях… В том, как он потянул вниз ее панталоны, дурацкие батистовые панталоны с кружевами, по самой последней моде…
Шу залилась жаром. Почему сейчас, наяву, когда они оба были одеты – все происходящее казалось ей особенно острым, сладким и неприличным. Наверняка во всем были виноваты эти проклятые белые кружева! Она в них – как ворона в торте…
Додумать про ворону и торт она не смогла, потому что панталоны наконец исчезли, а вместо них кожи касались ладони Дайма. Уверенные, чуть шершавые от мозолей ладони изучали ее бедра, раздвигали их, ласкали – круговыми движениями, не слишком сильно, но и не щекотно, а именно так, чтобы у Шу в глазах темнело от наслаждения. Так, что ей пришлось ухватиться за его плечи – мощные, по-прежнему обтянутые черным полковничьим френчем. И почему-то именно сейчас, когда Дайм стоял перед ней на коленях – она ощутила себя не грозной колдуньей, а маленькой беспомощной девушкой, полностью во власти сильного, уверенного мужчины. Того, кто точно знает, чего хочет – и как сделать ее счастливой. Здесь и сейчас. Надо лишь довериться умелым рукам…
– Да-айм, – вырвалось из пересохших губ, когда твердые пальцы проникли между влажных от желания складочек, и обнаженных бедер коснулся прохладный ветерок.
Куда делась ее юбка… нет, все ее платье – она не знала и знать не хотела. Ей нравилось стоять перед ним обнаженной. Перед ним, в его руках. Держаться за рыжеватые шелковые пряди, ощущать себя открытой, уязвимой, и в то же время надежно защищенной. Подставлять низ живота настойчивым мужским губам. Позволять ему развести ее бедра, поставить ногу ему на плечо – и хрипло, длинно стонать от прикосновения его языка к мучительно пульсирующей от нетерпения точке где-то там… там… и его пальцы – там, внутри… О, злые боги, как это сладко! Его губы, его дыхание, нежный язык – и жесткие пальцы, растягивающие ее, трогающие изнутри, посылающие по всему телу огненные языки наслаждения, острого, пронзительного, стыдного и такого правильного, словно она создана именно для этого. Создана принадлежать ему и владеть им. Отдаваться и брать. Создана кричать от наслаждения в его руках, растворяться в нем – и парить, ощущая лишь пронизывающие ее потоки света и стихий. Его света и его стихий.
Она вернулась в реальность не сразу. Сначала почему-то запахи и звуки: море, солнце, сосны и цветущий каштан; шелест ветвей, птичьи крики и перекличка гвардейцев в парке; и только потом – щекочущие ее губы каштановые пряди, и ощущение крепких надежных рук, и шероховатость черного сукна под щекой.
На миг она испугалась, что все еще голая – когда он полностью одет, и тут же вспомнила касания его губ там… Ох. Кажется, она хочет еще. И платье на ней – ужасно лишнее. И его мундир лишний. Все лишнее!
Наверное, она бы утянула его на пол, заняться любовью еще раз, но тут в парке снова душераздирающе завыло. Почему-то этот вой напомнил о предстоящем бале, и о кронпринце, и о темном шере Бастерхази, и о Линзе… До чего некстати это все!
Дайм хмыкнул и согласно шепнул:
– Ужасно некстати. Но потом у нас будет сколько угодно времени.
Шу залилась жаром. Кажется, она думает слишком громко. И вообще ведет себя ужасно неприлично. Шера Исельда говорила, что вешаться на мужчину – дурной тон. Порядочные девушки так себя не ведут. Но ведь она же – порядочная девушка? Или уже нет?..
– О боги… – Дайм тихо рассмеялся. – Ты такая… моя Гроза…
– Какая такая?
– Самая прекрасная на свете Гроза. Моя сумрачная шера, моя изумительная Аномалия. Мое чудо.
Шу вздохнула: порядочной девушкой ее не назвали.
– Я веду себя ужасно неприлично, – горестно шепнула она прямо в растрепанные каштановые пряди, пахнущие морем и соснами.
– И мне это ужасно нравится, моя неприличная принцесса. – Дайм на миг крепче прижал ее к себе, а в следующую секунду поставил на ноги. Не выпуская из объятий. – Упаси Двуединые тебе стать приличной и порядочной девушкой.
– Почему?
– Потому что это будешь уже не ты, – улыбнулся Дайм, отводя от ее лица выбившийся из утренней косы локон. И добавил куда серьезнее: – Не стоит путать правила для истинных шеров и бездарный людей. Тем более – правила для августейших особ и простолюдинов. Тебе можно то, что нельзя какой-нибудь горожанке, но с тебя и спросится не как с горожанки.
Шу только вздохнула и прислонилась щекой к его плечу.
– Что мне делать, Дайм? Твой брат, он… я не понимаю, что он делает. Или не он, а Саламандра. Ты же поможешь мне?
– Конечно. Не стану врать, что будет просто, но вместе мы справимся.
– Мне нравится, как это звучит – вместе. Я… ну… это ужасно, что я вот так…
– Искренна и непосредственна? – Он погладил ее по щеке и заглянул в глаза. – Это прекрасно, но только не с моим братом.
Шу поморщилась.
– Он притворяется тобой! Это глупо. Если бы я вышла за него замуж, я бы все равно узнала об обмане.
– Думаю, у него есть план. И мне даже думать не хочется, какую именно гадость он для тебя приготовил.
– В смысле гадость? – вскинулась Шу.
– В смысле он хорошо подготовился. Фальшивая аура и манок – определенно не все. Это годится для очарования невесты, но не для удержания под контролем жены.
Шу поежилась от пронзившего ее ледяного страха. Жена под контролем? Она – под контролем? Какая мерзость! И как это похоже на ее сон о рождении Каетано… о, нет, она не будет вспоминать тот ужас, ни за что!
– Это незаконно, – почему-то хрипло сказала она и теснее прижалась к Дайму.
– И аморально, но когда это останавливало его императорское высочество? Так что я думаю, для тебя подготовлен управляющий артефакт. Возможно, целый комплекс заклятий, который можно активировать одномоментно. Логичнее всего именно артефакт. Он что-нибудь тебе дарил?
– Цветы, – хмуро передернула плечами Шу.
– Цветы не годятся. Скорее украшение. Не дотрагивайся до него даже в перчатках. Даже щипцами! Артефакт должен быть настроен лично на тебя, иначе велик риск промахнуться и получить… ну, допустим, покорную Бален и очень злую тебя.
– Я уже очень злая, – обиженно буркнула Шу.
Думать о том, что жених хотел сделать с ней то же самое, что когда-то охотники за лесными духами проделали с Бален, было отвратительно до тошноты.
– Только не показывай своей злости Люкресу, прошу тебя. Притворись, что влюблена и не догадываешься о лжи. Как будто ты очарована.
– Зачем? Не лучше ли просто отказать ему прямо на балу, и пусть катится обратно в Метрополию? Не хочу видеть его в Суарде ни единой минуты!
– Затем, что мы не знаем точно, что еще есть в его арсенале. Если ты уже очарована, ему нет резона рисковать и применять что-то еще более опасное. Конечно, даже если шер Бастерхази заметит чары, Люкрес выкрутится, но проблемы ему ни к чему.
– Ну и пусть применяет! Чихать мне на его фокусы! – насупилась Шу.
– Даже если они заденут тех, кто тебе дорог?
– Я его ненавижу, – зажмурившись, прошептала Шу. – Хиссов сын. Это из-за него на тебе проклятие?
– Люкрес не проклинал меня, – поморщился Дайм. – Не спрашивай, пожалуйста. Просто сегодня сделай вид, что ты очарована им до полной потери критического мышления.
– Безмозглая влюбленная овца?
– Именно. Похлопай ресницами и скажи что-то вроде: «Ой, как полковник похож на вас, мой светлый принц! Но и вполовину не так хорош!»
– Ой, как мне хочется утопить вас в ближайшем болоте, мой светлый принц! Но жабы и вполовину не так отвратительны, как вы! – жеманно пропищала Шу и похлопала глазками, как дочери графа Ландеха.
– М-да. Я бы на месте Люкреса удирал, не оглядываясь.
Шу тяжело вздохнула.
– Я постараюсь. Правда, очень постараюсь.
– Просто помни, от твоей убедительности зависит очень многое. И помни: что бы я ни говорил при Люкресе, как бы не вел себя на балу – я люблю тебя. Мне не нужна никакая другая женщина. Никогда.
– Я верю тебе, Дайм Дюбрайн.
1 день Каштанового цвета, Риль Суардис
Дайм шер Дюбрайн
Зеркало зазвенело через полчаса после того как Дайм сбежал из башни Рассвета в свои покои, прихватив перепуганную гоблинскую нежить, и через пять минут после того как Роне туда вернулся. Целый, невредимый и довольный по самые уши.
Разумеется, на вызов Дайм не ответил. Если его хочет видеть Светлейший – активация связи не требуется, Светлейший сам все прекрасно сделает. Роне может его позвать и безо всякого зеркала. А для всех остальных его нет дома.
– Полковник Дюбрайн не может выйти на связь по причине нахождения на секретной операции. Оставьте ваше сообщение, полковник Дюбрайн свяжется с вами при первой возможности, – механическим голосом заявил привязанный к зеркалу джинн и душераздирающе заскрипел, подавая сигнал к началу голосовой записи.
– Шеф, катастрофа! – послышался из мерцающего мутного стекла трагический голос капитана Герашана. – Все пропало, шеф!
– Что ты несешь, идиот? – раздался сердитый голос Люкреса. – Убирайся от зеркала… где связь?! Что это за шисов дысс?!
– Новейшее изобретение гномов, вашимпер-раторскосочство, называется автоматический отвечатель, – тоном тупейшего на свете служаки ответил Герашан.
Дайм хмыкнул. Гномов, говоришь? Отличный у тебя навык, капитан, врать и не краснеть. Гномы и магия, ха-ха. На самом деле сажать джиннов в зеркала связи, чтобы принимали первый удар жалобщиков на себя, придумал Светлейший еще лет сто назад. Так и проштрафившиеся джинны при деле, и нервы личного состава МБ целее.
– Автома… Проклятье, мне срочно нужен Дюбрайн!
– Так точно, вашсочство!
– Заткнись, идиот.
– Есть заткнуться, вашсочство!
– Где его носит, когда он мне нужен?!. Что ты таращишься, отвечай!
– Никак не могу отвечать, вашсочство! Приказано заткнуться!
– Приказываю: вызови Дюбрайна сюда. Немедленно! Головой отвечаешь, идиот.
– Так точно, вашсочство! Есть вызвать полковника Дюбрайна! Позвольте исполнять?
– Исполняй.
Представив, какую презрительную и страдальческую мину скроил августейший брат, Дайм расплылся в улыбке. И мысленно пообещал выдать капитану премию, раз уж отпуск ему в ближайшие годы не светит.
– Все пропало, шеф, катастрофа! – начал с начала свой трагический монолог Герашан. Где-то на заднем плане прошипел что-то матерное о тупых солдафонах Люкрес. – Аномалия разбушевалась! Мы без вас не справимся, спасите-помогите, шеф!..
– Заткнись! – снова оборвал капитана Люкрес и, судя по звукам, оттолкнул его от зеркала. – Дюбрайн, ты нужен здесь сегодня же. В твоих интересах поторопиться, пока Аномалия не разнесла весь Суард.
На мгновение повисла пауза: до Люкреса дошло, что запись все еще продолжается, а как ее остановить, он не знает.
– Капитан!
– Слушаю, вашсочство!
– Отключи это… этот… автомат.
– Есть отключить это, вашсочство! Конец связи, полковник! – оттарабанил Герашан, и на зеркале проступила руна скрытной односторонней связи, нарисованная капитанским пальцем.
Дайм засмеялся. Ну, капитан! Наглый – в корягу! На глазах у Люкреса поставить прослушивание в его покоях! И ведь пока Саламандра не попробует с кем-нибудь связаться через это зеркало, ничего не заметит.
Что ж, прослушивание покоев Люкреса – это прекрасно. Но что такое натворил темный шер Бастерхази, что Люкреса одолела паника? К сожалению, наблюдать за разговором Люкреса и Роне было невозможно. Перед тем как заселить Люкреса, Саламандра тщательно вычистила все «глаза» и «уши», до того тщательно попрятанные по углам и МБ, и Конвентом, и внутренней СБ Валанты. Единственное, что Дайм мог видеть – это всплеск магической активности, больше всего похожий на светлую атакующую связку, и забегавшую гвардию кронпринца. Ну, по крайней мере, Роне удалось отвертеться, а у Дайма появился официальный повод появиться в Суарде.
– Благодарю тебя, мой темный шер, – вслух сказал Дайм.
– Для тебя – все что угодно, мой светлый шер, – не то послышался, не то почудился полный отзвуков пламени голос.
– Хиссов ты сын, – уже привычно восхитился Дайм и активировал свежеустановленную прослушку.
Вдруг Люкрес и Саламандра окажутся наивными идиотами и начнут обсуждать свои коварные планы прямо перед зеркалом в гостиной? Как в дешевом бульварном романчике, выложат ему все на блюдечке.
Но, увы, коварные планы никто не обсуждал. Единственное, что услышал Дайм – это горестные всхлипы Саламандры и сбивчивое «это совсем не то, что ты подумал» и прочие вариации на тему «прости, люблю тебя, всегда тебе верна, а виноват темный шер и только темный шер, воплощение зла и коварства!»
Насчет коварства Дайм был совершенно согласен, а вот насчет зла – нет. Некоторые светлые в плане «зла» дадут Роне фору в сто очков.
Смотреть на страстное примирение брата с любовницей Дайм не стал. Не потому что Саламандра была нехороша, скорее наоборот. За двадцать лет, прошедшие с ее попытки очаровать Дайма и заполучить титул маркизы Дюбрайн, а там, глядишь, и корону императрицы, она ничуть не изменилась. Разве что ее ненависть к Дайму – он посмел отказать! – расцвела и окрепла. Наверняка еще и потому что исключительно Дайм был виноват, что ей приходится изображать любовь и опекать капризное, балованное, хитрожопое и почти бездарное недоразумение по имени Люкрес.
Ну и потому что Люкрес внешне был слишком похож на Дайма. А видеть себя, занимающегося любовью с Саламандрой, Дайму не хотелось от слова «совсем».
Нет уж. Они с Люкресом поделятся по-братски. Люкресу – Саламандра и все остальные, кого он захочет, а Дайму – Шуалейда с Роне. Остальные ему не нужны.
А вот Шуалейда нужна прямо сейчас. Потому что стратегический план меняется. Да просто потому что ему очень хочется ее увидеть! Убедиться в том, что сон приснился не ему одному. И что она искала его не для того, чтобы убить за наглое ментальное вмешательство.
Правда, оставалась еще одна проблемка. Приказа «не называть своего настоящего имени и хранить тайну братской помощи» император не отменял. Но Шу – умная девочка, она сама назовет его по имени и не станет задавать вопросов, на которые он не сможет ответить.
В башне Рассвета лейтенант Диен не нашел ничего – и, главное, никого! – постороннего или подозрительного, если не считать полирующего колбы в лаборатории Эйты. Даже сам Роне толком не понял, как Дюбрайн умудрился исчезнуть сам и убрать все следы своего присутствия, а заодно припрятать гоблинского шамана. Конечно, если бы не исчез и не припрятал, вдвоем они бы и лейтенанта Диена уж как-нибудь обезвредили. Ради Дайма Роне готов был на открытый конфликт с императором, Конвентом и самим Мертвым. Но – повезло.
Пока же он, тщательно пряча ярость, под конвоем голема подходил к покоям принца – и слушал доносящиеся из-за двери голоса Люкреса и герцога Альгредо. Саламандры слышно не было, но наверняка она присутствовала. И наверняка была жива и здорова, несмотря на то, что ночью ее едва не сожрали. Помешал все тот же лейтенант Диен, будь он проклят. И будь проклят император, пославший с сыном самого надежного из всех возможных охранников.
В гостиную Роне практически втолкнули. Видимо, в инструкции голема не было пункта «вежливость». Что ж. Счет к императорской семейке всего лишь чуть подрос. Совсем чуть, если сравнивать с тем, что сделал Роланд Святой: вырезал весь род Бастерхази, кроме прабабки Магды, вычеркнул герцогов Бастерхази из геральдических книг и попытался отобрать и сами земли. Бастьер остался в роду только благодаря оберегающим границы кошмарам и древним кровным узам, закрывшим герцогство от чужаков.
Сцена из сна повторилась почти в точности. Разве что Люкрес не метался по гостиной, а торчал в кресле, безобразно похожим на трон, и метал гневные взгляды в Альгредо. Тот стоял в трех шагах от возвышения, с непокрытой головой, гордо расправленными плечами и каменным равнодушием на физиономии.
За креслом Люкреса, как и опасался Роне, торчала Саламандра. Живая, здоровая и полная ненависти. Наверняка опустошила десяток накопителей, чтобы восстановиться так быстро и подлатать обманку и манок на своем патроне.
– Светлого дня, ваше императорское высочество.
Роне поклонился принцу в точном соответствии с этикетом, ни на волос ниже. Саламандре же он лучезарно улыбнулся, словно давно не виденной обожаемой сестренке. Ее слегка перекосило – а значит, ментальная защита восстановилась не полностью, хоть какая-то радость.
Люкрес же сделал вид, что не увидел Роне, и продолжил распекать Альгредо, словно провинившегося пажа. Впрочем, ничего кроме «так точно, ваше высочество», «никак нет, ваше высочество» и «необходимые меры принимаются, ваше высочество» Люкрес не услышал. Да и маринование в собственном соку лишь дало Роне несколько минут для оценки ситуации.
Наконец, разозлившись еще больше на непрошибаемого Альгредо – с королевским побратимом нельзя было сделать ровным счетом ничего, не поправ суверенитета Валанты – Люкрес переключился на Роне. Не отпустив Альгредо, разумеется.
– Я желаю видеть эту тварь немедленно, шер Бастерхази. Это ваш единственный шанс дожить до разбирательства в Конвенте, – внешне спокойно, но кипя от ярости, заявил кронпринц.
– Конвент услышал ваше императорское высочество, – ответил Роне стандартной формулой: что-то ему подсказывало, что убить его здесь и сейчас кронпринц не решится (и не сможет), а все прочее он уж как-нибудь переживет.
Люкрес вызверился окончательно, побагровел и вцепился в подлокотники кресла.
– Вы – не Конвент, шер Бастерхази. Вы – темный отщепенец, пятно на репутации империи, и ваша служба закончится сегодня же. Апартаменты в подвалах МБ давно ждут вас.
– Я отвечу перед Конвентом и Двуедиными за все, что сделал, ваше императорское высочество, – склонил голову Роне, перед этим поймав торжествующий взгляд Саламандры. Ну кто бы сомневался, что прелестная сколопендра поделилась с принцем своим ядом! Да и Мертвый с ней, она не помешает только что оформившемуся плану. – А пока продолжу исполнять свой долг перед империей.
Смирение в его позе и голосе должно было выглядеть и ощущаться искренним, не зря ж он полвека тренировал навык. Да и Саламандра с Люкресом – не Паук, отобрать их ярость и ненависть куда как проще. Вкусные и питательные эмоции. Конечно, совсем не то, что Роне только что получил от Дайма… шис… не думать о Дайме, а то ему никто не поверит. Не бывает печали и смирения с такой довольной и сытой мордой.
Роне еще ниже склонил голову и укрепил образ маленького, бедненького, насмерть перепуганного придурка. Главное, не переиграть, а то Альгредо уже недоверчиво косится.
– Вы допустили, что наша августейшая особа подверглась опасности, – с уже меньшим накалом продолжил Люкрес.
А герцог выдохнул и снова сделал каменное лицо настоящего служаки. Шис. Плохо, что до него дошло, насколько хорошо Роне умеет притворяться и манипулировать чужими эмоциями, но с этой шероховатостью разберемся потом. Лишь бы не дошло до Люкреса, что его защита не так надежна, как ему обещали.
– Не по моей вине, ваше высочество. – Роне подпустил в голос самую капельку страха, в большее Саламандра не поверит. И слегка повысил темп речи, чтобы казалось: он торопится оправдаться. – Магическая аномалия… за четыре часа… – он нервно сглотнул, – до прибытия вашего высочества. Никто бы не смог ее остановить.
Люкрес слушал его, наслаждаясь отзвуками страха – и Роне слегка усилил его удовольствие и добавил столь желанных принцем эмоций. Пусть порадуется, Роне не жалко. Главное – слушает, успокаивается и уже не так сильно хочет всех поубивать. Куда больше ему хочется осознавать свое величие, презирать пресмыкающихся у его ног червей и наслаждаться всемогуществом. Еще бы оба, Роне и Альгредо, упали на колени, и Люкрес бы оргазм поймал.
– Отвратительная халатность, – поморщился Люкрес, что прозвучало как «еще, еще этого сладкого всевластия!»
– Простите, ваше императорское высочество! – Роне подался к Люкресу, всей позой и мимикой показывая страстное желание бухнуться на колени и лобызать лаковые туфли их высочества, но при этом страх уронить достоинство Конвента при Альгредо.
Разумеется, Люкрес это прочитал и отреагировал правильно:
– Что вы стоите, как пень? Убирайтесь! – махнул он Альгредо и перевел взгляд на Диена, которому изо всех сил желал доказать что-то там о своем величии и могуществе.
Альгредо ретировался немедленно, оставив Роне простор для маневра: почему-то ему вдруг стало не плевать, что Альгредо увидит его унижение, и главное – что может рассказать Дайму. Странно и нелогично, ведь Дайм видел подобный балаган на заседаниях Конвента раз сто, не меньше, и как Паук обзывает Роне дубиной и лупит тростью – тоже видел, даже шрамы лечил.
Проклятье. Не вспоминать об этом! Не нарушать концентрацию! Замереть, еще немного поникнуть плечами, сжаться, словно в предчувствии удара. Поймать удовлетворение реципиента, укрепить эмоциональную связь. Да. Отлично. Ноздри Люкреса трепещут, во взоре надменное превосходство. Он готов внимать извинениям и восхвалениям.
А вот Диен не впечатлился страхом и смирением темного шера, так и продолжал торчать равнодушным столбом. И Мертвый с ним, лишь бы не вмешивался. Зато впечатлилась Саламандра, чего Роне не ожидал. Она с нескрываемым наслаждением принюхивалась к его страху за собственную шкуру и прочим, не менее аппетитным ингредиентам отравы. Отличной, испытанной на Пауке, без малейшей примеси прямого ментального воздействия.
Пользуясь поводом – реплику «убирайся» испуганный человек непременно отнес бы на свой счет – Роне отступил к двери, натягивая эмоциональную нить. И с чувством глубокого удовлетворения услышал:
– Бастерхази! – в смысле, «куда же вы, пресмыкайтесь дальше, мне мало!»
– Ваше императорское высочество… – с почтительной дрожью в голосе откликнулся Роне и посмотрел на Люкреса, словно на Хисса Карающего, с ужасом и благоговением.
Переиграл? Да ни шиса! Плевать Люкресу на достоверность балагана, ему сейчас надо эмоций, эмоций и еще эмоций. Если б не Саламандра и Диен, можно было бы брать тепленьким и вить веревки.
Люкрес отреагировал на его реплику молчаливым похлопыванием ладони по подлокотнику кресла, вариация команды «к ноге». И Роне послушался с должной долей опаски и восторга. А тошноту от происходящего постарался запихать в самый дальний угол сознания и никогда, ни за что не показывать этого момента ни Дайму, ни Шуалейде.
– Ваше великодушное высочество… – приблизившись к «трону» на пару шагов, Роне вытянул остатки августейшего гнева и опустился-таки на одно колено, чем вызвал вздох неподдельного наслаждения у Люкреса. – Моя вина, я не сумел предотвратить… но сейчас мой долг – спасти ваше высочество!
– Бастерхази! – прошипела Саламандра, до которой наконец-то дошло, что именно он делает. Но поздно, дорогуша, поздно.
Люкрес жестом велел ей заткнуться, завороженный мнимой покорностью темного шера и отчаянной потребностью узнать какую-нибудь гадость про ближнего своего.
– Прошу, ваше высочество, посмотрите вокруг, ведь вас окружают предатели! – зачастил Роне, одновременно выставляя мощнейший щит против Саламандры: вовремя, она атаковала тут же, не заботясь возможными пятнами крови и неэстетичным трупом у ног патрона. Но, разумеется, щит из собственной ярости ей пробить не удалось: дохлый номер воевать против себя самой. – Вас не предупредили! Никто, никто не дорожит вашей бесценной жизнью! Они соврали вам, они хотят вашей смерти, ваше милостивое высочество! Вы слишком благородны и добры… прошу, умоляю вас, не позвольте им… Вам грозит опасность, в любую минуту… они не представляют, что здесь происходит, ваше высочество!..
За окном особенно громко и матерно завыл лич, ему с трех сторон отозвались феи-пересмешники.
Люкрес, завороженный собственной обидой на весь мир, вздрогнул и подался к Роне, готовый пить и пить желанную отраву. Саламандра, еще не понявшая всю бессмысленность нападения, усилила атаку, лишь напитывая щит – незаметный для Люкреса и Диена ментальный щит высшего уровня.
– Вас обманывают, вами манипулируют, от вас ей нужна лишь корона империи. Не верьте никому, особенно ей, мой светлый принц!
– Кому ей?.. – с горящими глазами спросил Люкрес.
И тут Роне изменил структуру щита, так что направленная на него атака частично отрикошетила в Люкреса. А невинную жертву и пламенного защитника в лице самого Роне подняло в воздух, закружило и вышвырнуло в окно – разумеется, с грохотом и фейерверком.
Звенело осыпающееся стекло. Выли амулеты защиты кронпринца. Сам принц матерился. Топотали сбегающиеся на шум гвардейцы. Саламандра панически визжала, словно простолюдинка.
– Вы арестованы за нападение на августейшую особу, – поверх всего этого бедлама раздался равнодушный голос лейтенанта Диена.
О «невинной жертве и пламенном защитнике престола» все забыли. И его довольной улыбки не видели. Ибо воистину добрые дела творятся в тишине и без надежды на благодарность потомков.
До земли стратегически отступивший в окно Роне не долетел, переместился прямиком на крышу башни Рассвета. Еще не хватало, чтобы гвардейцы попытались его задержать. Нет уж. Роль сыграна, клин между Люкресом и Саламандрой вбит. Конечно, если бы Диен убил ее на месте, Роне аплодировал себе стоя, но и так неплохо. Саламандра наверняка выкрутится, менталистка она или где, но вот Люкрес станет шарахаться от каждой тени, они оба наделают ошибок – и Роне останется лишь собрать урожай. Как истинно темному шеру.
Хм. Может быть, и стоит рассказать обо всем Дайму. Не то чтобы в надежде на благодарность потомков, нет, все куда скромнее. Вдруг, когда Роне надоест быть полпредом в Валанте, для него найдется должность в Магбезопасности? Кажется, у него неплохо получается в плане охраны безопасности империи. Ведь его главная цель – чтобы их императорское высочество вернулись домой целыми и невредимыми. И, что немаловажно, неженатыми.
1 день Каштанового цвета, Риль Суардис
Роне шер Бастерхази
– Ваше императорское высочество желали меня видеть? – поклонившись мечущемуся по собственной гостиной Люкресу, спросил Роне.
– Мы желаем, чтобы вы наши злоумышленника, который посмел на нас покушаться! Или ответите собственной головой, вы меня поняли?
– Вы желаете видеть того, кто подверг опасности бесценную жизнь вашего императорского высочества? – в высшей степени почтительно переспросил Роне.
– Да! Да! Какого шиса вы задаете идиотские вопросы! Мы желаем! Немедленно! Поймайте и…
– Вот он. – Роне поставил перед кронпринцем воздушное зеркало.
На мгновение Люкрес замер, не веря своим глазам – и в наглость какого-то жалкого прислужника.
– Вы… вы… – он чуть не подавился собственной слюной, – как вы смеете! Диен! Взять его!
Лейтенант Диен, изображающий торшер рядом с дверьми, не двинулся с места.
– Это приказ, Диен! – Люкрес побагровел, жилы на его шее вздулись. – Взять под стражу!
Голем сделал три неторопливых шага к Роне и так же неторопливо объявил:
– Вы арестованы, темный шер Бастерхази.
– За оскорбление императорской фамилии! – злорадно добавил Люкрес.
– Прошу уточнить, ваше высочество, в чем именно выразилось оскорбление, – ровно сказал Диен.
– Ты… – кронпринц яростно прищурился на Диена. – Деревяшка шисова! Ты сам видел!
– Прошу прощения, темный шер Бастерхази. В ваших действиях не обнаружено оскорбления императорской семьи. Вы свободны, – голос Диена остался таким же ровным, но ехидством от него несло на лигу. – А вашему высочеству следовало еще вчера вечером покинуть зону магической аномалии.
– Да как вы!.. – вытаращил глаза кронпринц…
Тут где-то неподалеку завыло – и Роне проснулся. В собственной постели. Один. Правда, на всю спальню пахло шамьетом с корицей и слышались два тихих голоса.
Открыв глаза, но не подавая виду, что проснулся, Роне наблюдал дивную картину. Полковник Дюбрайн в шелковом халате, расположившись с чашкой шамьета в любимом кресле Роне, переговаривался через зеркало с капитаном Герашаном. Пожалуй, эта картина была еще более прекрасной и сказочной, чем прервавшийся на самом интересном месте сон. И видимо чтобы Роне уж точно мало не показалось, к запаху шамьета примешивался еще один, едва ощутимый – аромат грозы и возбужденной женщины. Как будто Дюбрайн прямо здесь, в одной постели со спящим Роне, занимался любовью с Шуалейдой.
На миг прикрыв глаза, Роне присмотрелся к остаточным потокам и восхищенно усмехнулся не то наглости некоторых полковников МБ, не то их мастерству. Ментальный контакт высшего уровня на расстоянии больше сотни локтей считается невозможным. Теоретически. Пауку он удается и с двух с половиной сотен локтей, а может быть и больше – у Роне не было шанса проверить. А тут, от башни Рассвета до спящей Шуалейды – минимум две сотни. Что же будет после ритуала единения?
Роне мечтательно улыбнулся, прикидывая новые возможности: послать в Ургаш Паука и Конвент, забрать у прабабки герцогство Бастьер, вплотную заняться исследованиями, да просто вылезти из Валанты, где он заперт уже пятнадцать лет! Простая, но совершенно невозможная мечта – посмотреть мир, не опасаясь Паучьего «к ноге, дубина». А лет через пятьдесят-сто обзавестись детьми, чтоб было кому оставить то же герцогство когда-нибудь потом. Когда самому надоест. Он же совсем немногого хочет, так почему бы Двуединым не дать ему это немногое? Самую капельку свободы, безопасности и счастья.
Тем более теперь Роне точно знает, как выглядит счастье. Он понял это вчера. Когда они с Даймом оттащили недоевшего лича и заперли в ближайшей кладовке, а потом с чувством не зря прожитого дня отправились спать. Где-то часа в три ночи. Вместе. Так, словно делали это последние сто лет – буднично, привычно и естественно. Просто уснуть в одной постели. Не опасаясь удара в спину. Не думая о подвохе. Просто… просто – лечь рядом, шепнуть: «Добрых снов, мой светлый шер», – и услышать то же самое в ответ.
И сейчас, вдыхая запах чужого, но в то же время и его собственного, счастья, Роне улыбался. Потому что знал: у него все выйдет. Обязательно. Он получит и Дайма, и Шуалейду, и Линзу. Совсем скоро.
Капитан Герашан тем временем заканчивал краткий отчет: гвардейцы Люкреса всю ночь шарили по дворцу и парку, ни следа умертвия не нашли, войти в магический слой башни Заката не сумели, патрону пока не докладывали – ибо патрон вчера утомились бояться и изволят почивать. Аномалия тоже спит и не в курсе ночных приключений.
– Если она будет спрашивать, где я – ты не знаешь, – велел Дайм.
– Разумеется, не знаю, – невиннейшим тоном ответил Герашан. – Совершенно незнакомый интерьер за вашей спиной, шеф. Кстати, что там с моим следующим званием?
– Не обнаглели ли вы в корягу, капитан?
– Никак нет, полковник. Но если не звание, то может быть отпуск? За последние пятнадцать лет.
– Пиши запрос в контору, капитан, – ухмыльнулся Дайм. – Когда там кто-нибудь появится, непременно рассмотрят.
– Я вам уже докладывал, полковник, что мой шеф – тиран и самодур?
– Восемнадцать раз.
– Тогда докладываю дважды, для ровного счета.
– Дважды тиран и дважды самодур… хм… пора гордиться. Такая репутация у подчиненных дорогого стоит.
– Все трепещут, шеф, и произносят ваше имя с благоговейным придыханием. О! Слышите? Вот так! – Герашан замолк, давая Дюбрайну возможность насладиться воем голодного лича под окнами. В этом вое явственно различалось: «Суки! Ненавижу!»
– Хорошо поет, – мечтательно прижмурился Дюбрайн. – Душевно! Гвардия Альгредо тоже ловит беднягу?
– Все утро. Шеф, может пора поймать кого-нибудь?
– Поймаем, но не так сразу. Держи циркуляр, Суард объявлен зоной магической опасности четвертого уровня. Гражданскому населению рекомендуется валить к шисам собачьим.
Дюбрайн щелчком пальцев отправил Герашану официальные бумажки. Тот их просмотрел и восхищенно присвистнул.
– Люкрес и Саламандра подписали это?! Как вам удалось, шеф?
– Не мне. Полпреду Конвента. «Четкая координация действий и взаимопомощь между конторами…
– …залог безопасности государства», – процитировал устав Магбезопасности Герашан. – Дивны дела ваши, о Близнецы.
– Работайте, капитан. Молиться будете потом.
– И спать тоже, – проворчал Герашан под нос.
На что Дюбрайн только ухмыльнулся и погасил зеркало. И без паузы, тем же жестом, подвесил перед Роне кружку шамьета со сливками.
– Светлого утра, мой темный шер.
– Мне нравится твой настрой, мой светлый шер, – сев в постели и отпив глоток в меру горячего и в меру сладкого шамьета, отозвался Роне.
– Как ты слышал, ужасную нечисть не поймали. Видимо, провалилась в Ургаш.
– Ай-ай-ай! – послышалось тихое, но возмущенное из-под кровати. – Тюф хороший, Тюфа нельзя в Ургаш!
– Обнаглел в корягу, кучка костей, – усмехнулся Роне.
Под кроватью обиженно завозились, но спорить не стали. И вылезать тоже. А за окнами снова завыло, почему-то сразу с двух сторон. Роне вопросительно поднял бровь:
– Шер Кельмах успел размножиться?
– Ну что ты, мой темный шер. Это всего лишь феи-пересмешники. Лич сидит в башне Заката и рассказывает Зефриде, как он был неправ и как сильно раскаивается.
– Ты спрятал его… о, добрые боги! – Роне рассмеялся и чуть не пролил остаток шамьета. – Магбезопасность с чувством юмора… с ума сойти…
Дайм только хмыкнул и, прикрыв глаза, отпил еще шамьета. А Роне… он сам не понял, почему в груди защемило и перехватило дыхание. Ничего же не случилось. Ровным счетом ничего. Просто… все было слишком хорошо. Как прекрасный сон. Как сказка.
Мысль о скоротечности сказок Роне отогнал. Дурные предчувствия – вернейший путь к дурным событиям. К Мертвому их. Все будет хорошо. Уже хорошо, прямо сейчас.
Пока Дайм мечтательно жмурился – не столько наслаждаясь шамьетом, сколько вспоминая собственный сон, о чем ясно говорило его возбуждение – Роне выскользнул из постели и, как был обнаженным, приблизился к нему. Опустился на колени у кресла, между ног Дайма. Положил ладони поверх его рук, обнимающих чашку с шамьетом. И шепнул:
– Ты пахнешь Грозой, мой светлый шер.
Вспышка эмоций Дайма на миг ослепила Роне – хрупкое недоверчивое счастье, нежность, потребность защитить свою возлюбленную, восторг, сводящее с ума желание… и крохотный отзвук сомнения: примет ли это все Роне? Не будет ли ему больно?
– Я счастлив твоему счастью, мой свет, – ответил на невысказанный вопрос Роне, пряча подальше обжегший его стыд.
Он так и не сказал Дайму всей правды. В отличие от Дайма – тот не стал ничего скрывать. Доверился Роне. Истинно светлый шер. Проклятье, но не говорить же ему прямо сейчас: я обманул тебя, дружище, я взял ее первым. Не зная, что ты не сделал этого раньше, но фактов не изменишь. Испортить Дайму прекрасное утро было бы совсем подло и цинично.
Потом. Он обязательно все расскажет потом. А сейчас…
Сейчас Роне притянул Дайма к себе и прижался щекой к щеке, впитывая пахнущее грозой и шамьетом, такое хрупкое и драгоценное доверие. И – отдавая свое. Доверие, понимание, любовь. Свой дар.
Хрупкий, драгоценный миг слияния душ, когда мир рассыпается на осколки и воскресает – один на двоих. Изумительно цельным, ярким и правильным. Миром, где свет и тьма – лишь две стороны одной любви. Миром, где прохладная, нежная гроза обнимает их обоих, щекочет ноздри запахом свежести и весны, ласкает дождевыми струями, растворяет их в себе – и сама впитывается в них обоих, и капли шепчут: «Я люблю тебя, Дайм, мой Дайм…»
«Я люблю тебя, Дайм. Мой свет», – повторил Роне. Одними губами, потому что горло перехватило от какого-то странного чувства. Может быть – нежности. Может быть – восторга. Может быть – от ощущения яркости и неповторимости мгновения. Или просто от счастья жить, по-настоящему жить, только здесь и сейчас, без прошлого и будущего – ослепительно прекрасным настоящим моментом…
Сколько длился этот момент, Роне понятия не имел. Он не задумывался о таких странных и далеких материях, как время. Ему достаточно было обнимать Дайма, защищать и изучать его – потоками одной на двоих магии. Без слов, но идеально понимая. Просто даря друг другу ослепительную радость бытия.
«Я дарю тебе мое сердце, мою жизнь и драконью кровь в моих жилах», – звучали слова единения в каждом касании магических потоков, в каждом вдохе, в каждом биении пульса, одного на двоих. И Роне был уверен: Двуединые слышат. Они здесь, со своими детьми, плотью от плоти своей, кровью от крови. И если сейчас сказать эти слова вслух – Дайм повторит, не сомневаясь ни мгновения.
Роне почти сказал. Почти успел. Не забыв ни о Шуалейде, ни о Линзе. Нет. Просто нужно было – сейчас, вдвоем. И будь что будет.
– Дайм, я… дарю тебе… – начал Роне, и тут в дверь башни Рассвета ударила чья-то тяжелая рука.
– Именем императора! – прогрохотал магически усиленный голос голема.
1 день каштанового цвета, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
К завтраку Шу вышла в превосходном настроении. Подумаешь, сестра пришла ее то ли стыдить, то ли увещевать, то ли вовсе травить! Чихать. Главное, Дайм здесь, и они скоро увидятся!
Кроме сестры к ним явились герцог Альгредо и граф Сильво. Правда, Шу не поняла, в каком качестве: подчиненного Альгредо или фаворита Ристаны. В любом случае, он смотрел на Шу в точности как Ристана – как на кару небесную.
С кары небесной завтрак и начался.
– Опустим любезности, – с порога начала Ристана, отмахнувшись от пожелавшего ей светлого утра Кая. – И попробуем предотвратить дипломатический скандал. Надеюсь, то, что вы натворили вчера, вы натворили лишь по недомыслию.
Обведя Кая с Зако, обоих Герашанов и Шуалейду с прижавшей уши Морковкой тяжелым взглядом, Ристана прошла к столу и заняла место во главе. На бледные розы с торчащей из них карточкой (автографом Люкреса наружу) она даже бровью не повела. Ваза с ветками груши циль заинтересовала ее чуть больше – ровно чтобы на мгновение раздуть тонкие ноздри и отвернуться.
Пока все занимали свои месте, Ристана рассматривала Шуалейду – с брезгливой опаской, словно ядовитую сколопендру. Шу ответила сияющей улыбкой: плевать, что ты обо мне думаешь, важно совсем не это!
– Альгредо, введите нас в курс дела, – садясь, велел Каетано.
– Да, объясните моим дорогим родственникам, чем чреваты их выкрутасы, – сверкнула глазами Ристана и жестом велела Сильво налить себе шамьет.
Шу лишь задрала подбородок выше. Выкрутасы, да? То есть ей следовало показаться на глаза Люкресу и толпе шеров в том розовом ужасе, который прислала Ристана? Модель «ворона в кремовом торте»? Что-то сестра преувеличивает скандальность ее опоздания.
– Прошу прощения, ваши высочества, но идея с нападением на его высочество Люкреса и светлую шеру Лью была не самой удачной. – Альгредо укоризненно глянул на Шу, а Шу чуть не подавилась: нападение? Какое-такое нападение? – Мне жаль, что информация о его высочестве вас сильно расстроила. Но поднимать умертвие и устраивать такое… Вы понимаете, что сейчас мы все попали в зависимость от полпреда Конвента? А темный шер…
– Ни за что не примет сторону Люкреса. Альгредо, ваши позиционные войны сейчас неуместны, – оборвала его Ристана.
Шу перевела недоуменный взгляд на Бален: она же что-то говорила о ночном упыре! Что за ночной упырь?
Белочка лишь пожала плечами, мол, сейчас все сама услышишь.
– Оставим вопрос доверия темному шеру, – поморщился Альгредо. – Важно, что за нападение на его высочество нам придется дорого заплатить. Слава Двуединым, его жизни ничто не угрожает…
– И у вас пока есть шанс избежать трибунала, драгоценная моя сестра.
– Какого трибунала? Альгредо, объясните толком, что произошло! – потребовала Шуалейда, напрочь забывшая о завтраке.
– Видите ли, ваше высочество, сегодня ночью кто-то напал на кронпринца в ваших покоях, и если бы не своевременная помощь шеры Лью и лейтенанта Диена, их высочество могли бы погибнуть.
– Это была не я! – возмутилась Шу, сожалея, что помощь не задержалась на час-другой. – Я всю ночь провела здесь, в кабинете.
– Я вам безусловно верю, – кивнул Альгредо, не верящий ей ни на динг. – Однако в ваших покоях была использована некая странная магия, одновременно и темная, и светлая, и еще какая-то неопределимая.
– Моя сестра не покидала этих покоев со вчерашнего обеда, – нахмурился Каетано. – Надеюсь, мое слово еще что-то значит?!
– Конечно же значит, ваше высочество, – без особой уверенности кивнул Альгредо.
– Ни динга против слова кронпринца и его прихвостней, – отрезала Ристана. – Никто, кроме моей слабоумной сестры, не мог поднять опасное умертвие и натравить его на шеру Лью. Невероятная глупость! Мало того, что вы влюбились в того, кому нужна от вас только корона Валанты, вы еще и взревновали, как последняя свинарка! Боги, какой позор! Вам не хватало только устроить публичную драку с дерганьем шеры Лью за волосы! Право, это даже было бы лучше – все бы увидели, что вы всего лишь глупая девчонка без малейшего представления о приличиях. Но так?! Связать имя Суардисов с некромантией! Напасть на кронпринца!..
– Ваше высочество, прекратите, – попробовал урезонить Ристану Альгредо.
– Прекращать надо было очень давно! Для некоторых монастырь Прядильщиц – самое лучшее место! Единственное, где слабоумная темная колдунья не будете угрожать Валанте! И если в вас осталась хоть капля разума и совести, моя дорогая сестра, вы немедленно туда отправитесь и примите постриг. Немедленно! Пока еще можно хоть как-то спасти…
Шу сама не поняла, что она такое сделала. Кажется, просто очень сильно захотела, чтобы сестра замолчала. И она замолчала. Поперхнулась, закашлялась и схватилась за горло. Граф Сильво тут же бросился к ней, хлопать по спине и отпаивать водой, при этом бросив на Шу полный ненависти взгляд.
– Ваше высочество, – теперь Альгредо укоризненно смотрел на Шу.
– Что наше высочество? Если кто-то подавился собственным ядом, тоже я виновата? В том, что Люкрес – жадный мерзкий лжец, опять я виновата? Да уж поверьте, если бы на него напала я, ширхаба с два он смог пожаловаться!
– Браво! – ее прервали аплодисменты Каетано. – Брависсимо! Альгредо, неужели вы не видите…
– Что вы ведете себя, как дети? Еще как вижу. Энрике, вы можете поклясться перед ликом Двуединых, что ее высочество Шуалейда не покидала этой ночью покоев его высочества Каетано?
– Разумеется, – кивнул Энрике. – И предоставить запись Ока Рахмана. Ее высочество весь вечер провели в кабинете с книгами, даже ужинали там. И там же спали. Можете сами проверить окна, они запечатаны так, что ее высочество даже не слышали серенады.
– Ты ничего не потеряла, – улыбнулся ей Каетано. – Ужасная сопливая серенада. И петь кронпринц не умеет.
– Зато умеет быстро бегать и громко орать, – невозмутимо продолжил за ним Энрике. – И предъявить ему нечего, он сам вчера подписал отказ от претензий.
– Какой еще отказ от претензий?.. – растерялся Альгредо.
– Официальный. Вчера в Риль Суардисе открылась магическая аномалия пятого уровня, МБ в таких случаях настоятельно рекомендует всему гражданскому населению покинуть опасную зону. Полпред Конвента принес их императорскому высочеству циркуляр и проинформировал о необходимости эвакуации. Под роспись.
– Вы… какую еще зону?.. Какому еще гражданскому населению?.. – прошептала Ристана, одной рукой держась за горло, а второй делая повелительный жест графу Сильво: убрать стакан с водой и отойти.
– Аномальную, – терпеливо повторил Энрике. – Вас полпред еще не предупреждал? Сильво, раз вы отвечаете за безопасность ее высочества, вам следует немедленно ознакомиться с циркуляром. Наверняка вы просто его еще не видели.
И в доказательство своих слов Энрике вынул из воздуха переливающуюся всеми цветами радуги стопку бумаг и отправил каждому по экземпляру. Перед Шуалейдой тоже зависли два листа с печатями и подписями Светлейшего и Темнейшего. Но привлекли ее внимание не печати и подписи, а запах. Отчетливый запах моря и сосен, пробивающийся сквозь казенные чернила и архивную пыль.
Просмотрев бумаги, Шу невольно восхитилась. Вот это формулировки! А как ловко в них вплетены ментальные нити! Почти незаметно, но после прочтения бумаги остается стойкое ощущение присутствия чего-то очень важного, сильного и надежного, чего непременно следует слушаться. Вот прямо сейчас встать со стула и с благодарностью конторе, которая нас бережет, покинуть аномальную зону.
Глянув на Ристану, Шу поймала ее мысль: а не уехать ли на неделю-другую в Силенсию, что на побережье? Пока все не успокоится. Но, к сожалению, мысль не задержалась в голове Ристаны дольше секунды.
– Люкрес это подписал? – потребовала ответа Ристана.
– Разумеется. Шер Бастерхази предоставил МБ копии подписанных экземпляров, а оригиналы отправил в Конвент. Как видите, их высочество сами взяли на себя полную ответственность за все, что может с ними произойти в пределах аномальной зоны. Крайне неосмотрительно со стороны их высочества было оставаться в Риль Суардисе, аномальные зоны совершенно непредсказуемы!
– Но почему-то эта аномалия напала на кронпринца и не тронула никого из сотни обитателей Риль Суардиса, – сказала Ристана, кинув ненавидящий взгляд на Шуалейду.
– Что лишь подтверждает высокий уровень опасности! Полуразумные аномалии, способные поднимать нежить, прежде всего угрожают не местным жителям, а чужакам, и прежде всего – истинным шерам. Поэтому полпред совершенно верно сделал, что предупредил сначала его императорское высочество, как самую значимую и самую подверженную опасности особу.
Шу смотрела на Энрике во все глаза. Как складно врет! Да что там врет, Энрике – и говорит доброе слово в адрес ненавистного шера Бастерхази? Вот уж точно, аномалия.
А ей надо срочно выяснить, что происходит и каким образом в этом замешан Дюбрайн… хм… вместе с Бастерхази? Конечно! Следы светлой и темной магии вместе – это либо сумрачный шер, либо светлый и темный, действующие заодно.
Жаль только, без нее. Шу с удовольствием посмотрела бы, как упырь охотится на кронпринца! Ее симпатии однозначно на стороне упыря!
– Заберите ваши циркуляры, капитан. Я не собираюсь ничего подписывать. – Ристана отодвинула висящие в воздухе бумажки.
– Ну что вы. Вашему высочеству и не нужно. Мы все видели, что вы внимательно ознакомились с предостережением и в курсе опасности, – улыбнулся Энрике и быстро глянул вверх, на невесть откуда взявшееся над столом Око Рахмана. – Граф Сильво позаботится, чтобы с вами ничего не случилось. В меру своих способностей, разумеется.
Граф Сильво метнул на Энрике уничтожающий взгляд и процедил что-то на тему дальнейшего обсуждения способностей в более подходящем для этого месте. Наверное, они бы сейчас договорились до дуэли – на что Шу уже надеялась – но помешала открывшаяся дверь.
– Ваши высочества, прошу прощения. Срочное донесение герцогу Альгредо!
Щелкнув каблуками, адъютант подал Альгредо записку. Тот пробежал ее глазами, хмыкнул и поднял взгляд на Каетано:
– Ваши высочества, прошу меня простить. Их императорское высочество требует меня к себе. Немедленно. Капитан Герашан, дайте мнемокристалл с записью. А прекраснейшую Шуалейду я настоятельно прошу не покидать этих покоев до самого бала. Поверьте, это убережет нас всех от множества проблем. А чтобы вы не скучали и лучше понимали обстановку, оставляю это вам.
Откуда у Альгредо взялась еще одна папка – синяя, с королевским гербом и скрещенными пером и мечом, эмблемой службы безопасности, Шу не поняла. И трогать ее – не хотела. Прошлый раз она, прочитав правду о Люкресе, едва не сорвалась. А что будет на этот раз? И правду о ком предлагает узнать Альгредо?
Задать вопрос Шу не успела. Забрав у Энрике кристалл, Альгредо поклонился всем сразу и умчался гасить скандал. А Ристана смерила Шу злорадным взглядом, так и говорящим: добро пожаловать в реальный мир, где нет друзей, а есть лишь временные союзники, и у тех полные шкафы скелетов и запас камней за пазухой.
– Что ж, если вашего ума не хватает, чтобы покинуть Риль Суардис, хотя бы не выходите из комнат, – с притворной заботой сказала Ристана. – И не забывайте, что сейчас жизнь вашего отца зависит от вашего благоразумия и сдержанности. Если вы поднимите умертвие или устроите бурю, следующее мероприятие будет похоронами.
Выпустив отравленную стрелу, Ристана гордо удалилась, так и не притронувшись к шамьету и жареным куропаткам. Сильво – вместе с ней, на прощанье бросив Энрике:
– Завтра утром на плацу.
– Самоубийца, – прокомментировал Кай вслед закрывающейся двери. На оставшуюся на столе папку он старательно не смотрел.
– Не беспокойтесь, – ухмыльнулся Энрике, тоже принципиально не замечающий папку с подвохом. – Здоровье Сильво не пострадает, только гордыня.
Что ж. Тогда и Шу не будет в нее заглядывать. По крайней мере, пока не позавтракает и не успокоится. На этот раз – никаких срывов. Она знает, что приехала не в родной дом, а в кишащий акулами бассейн, и готова принять правду о ком угодно. Даже если в этой папке собраны материалы на Дюбрайна – это ничего не изменит в ее отношении к нему. Ни-че-го!
– А теперь, Энрике, расскажи толком, – потребовала Шу, пододвигая к себе блюдо с пирожками, – что произошло этой ночью и где полковник Дюбрайн?
– Высокое начальство не изволит докладывать, где проводит время, – пожал плечами Энрике, левитируя куропатку на свою тарелку. – А вот сегодня ночью… Видели ли вы свежего лича, бывшего при жизни истинным шером? Поверьте, зрелище незабываемое. Особенно когда лич голоден, а добыча сопротивляется. Хотя я бы на месте светлой шеры Лью не пытался на него нападать и тем более от него бегать. Качественный лич так не ловится.
– А как ловится? – тут же заинтересовался Каетано.
– Надежнее всего – на живца. Вообще свежие личи чем-то похожи на лягушек, реагируют только на подвижную добычу. Право, не понимаю, как шера Лью могла не знать таких элементарных вещей! Разве что перепутала в темноте с обычным упырем…
Энрике не успел объяснить, чем обычный упырь отличается от лича в плане охотничьих привычек, как за окном душераздирающе завыло.
1 день Каштанового цвета
Шуалейда шера Суардис
Этой ночью Шуалейде снились очень странные сны. Какой-то страшненький скелет пел ей серенаду и дарил алые розы; светлый и темный шер почему-то сидели на дереве и резались в кости; под деревом кто-то клацал зубами и тоскливо выл; отвратительная карга в алом платье танцевала с принцем Люкресом хоетту; мама гладила Шу по голове и обещала подарить лошадку, но Шу плакала и звала кого-то, чье имя забыла, но кто был ей очень-очень нужен…
Он пришел под утро, когда Шу тревожно ворочалась в постели и прислушивалась к вою за окнами. Шу не видела его, только ощутила присутствие – просто стало тепло и спокойно. Даже вой затих, сменившись предрассветным щебетом и кваканьем.
– Спи, – шепнул он, легко касаясь дыханием ее закрытых глаз.
– Я сплю. Ты мне снишься?
– Да. А ты – мне. Я ужасно соскучился по тебе, моя нежная Гроза.
– Я знаю, кто ты. – Она улыбнулась и провела ладонью по его скуле, задела пальцем губы. – Тебя зовут Дайм.
– Мне нравится, как ты произносишь мое имя, – шепнул он, и Шу ощутила, как шевелятся его губы. Странное, удивительно теплое и интимное ощущение. – Скажи еще раз, Шу.
– Да-айм, Дайм шер Дюбрайн, – повторила она, наслаждаясь его удовольствием и вдыхая его запах: сосен, моря, капельку оружейного масла и совсем немножко мокрой травы и пота. – Я сплю, и ты…
– Мы снимся друг другу, – сказал он, щекоча дыханием ее губы.
– Снимся, – согласилась Шу.
Во сне все наконец-то стало просто и понятно. Есть светлый шер Дайм, его она видела в Тавоссе, он писал ей письма и приходил к ней в Уго-дель-Риу. Он любит ее, а она – его. И есть его брат Люкрес, который похож на Дайма, но на самом деле совсем другой. Он только притворяется влюбленным, и он не нужен Шу. Совсем-совсем. И притворяется он плохо, у него глаза холодные и злые. А у Дайма – ласковые, они похожи на просвеченное солнцем море. И под эти солнцем ей вдруг стало жарко, и губы пересохли, и безумно захотелось дотронуться, приникнуть к нему…
Шу не поняла, как они оба оказались в постели, но точно знала – именно так правильно. Вместе. Обнаженными. Правильно – это чувствовать губы Дайма на своей коже, стонать и гореть от его прикосновений, и когда голова кружится и дыхание захватывает, словно их обоих несет огромная океанская волна…
Дайм ласкал ее неторопливо, изучая каждый изгиб ее тела – на ощупь, на вкус, словно слепой. И она открывалась ему, бесстыдно позволяя любоваться и восхищаться собой, трогала его – губами и ладонями, всем телом, и голова опять кружилась от восторга и чувства полета. Он весь был светом, чистой стихией, драконом с белыми крыльями – и в то же время живым мужчиной из плоти и крови… Это было так сладко, так ярко и невыносимо прекрасно, ощущать биение его сердца!
Она прослеживала губами синие вены на его шее, над ключицей, в сгибе локтя и на запястье… Мощные, крепкие запястья, не загорелые, с мягкими рыжеватыми волосками и выступающими жилами, с огрубевшей от клинка кожей на ладонях. Она поцеловала каждую мозоль, слушая его приглушенные стоны и шепот:
– Шу, моя Шу, я люблю тебя!..
А потом он резко выдохнул – и перевернул ее на спину, подмял под себя. Она застонала от накатившей волны удовольствия: чувствовать вес его тела, твердые мускулы его плеч и бедер, крепкую хватку его рук на собственных запястьях – и сладкую истому в теле. Нежную, тягучую, требующую подчиниться и отдаться сейчас же, немедленно, принять его в себя всего, целиком! Всю его силу и нежность, его страсть и ласку, весь этот исходящий от него свет, свет, пронизывающий ее насквозь, наполняющий ее – и выплескивающийся вовне, этот прекрасный бесконечный свет!..
Она кричала, когда он входил в нее, обжигающе горячий, необходимый до боли, до фейерверка перед глазами. Она вцепилась в него руками и ногами, она требовала – еще, Дайм, еще, мой Дайм! Мой!.. Ей казалось, каждым мощным толчком он вбивает ее в землю, и она сама становится землей, и водой, и воздухом, и огнем – им самим, его телом и даром, его светом и тьмой, врастает намертво, так, что невозможно разъединить…
А потом свет и тьма слились в одну вспышку, выжгли все мысли и чувства, оставив одно-единственное ощущение счастья.
Быть вместе.
Быть едиными.
Просто быть.
Шу проснулась с ощущением счастья и наполненности – светом, бытием, чем-то невероятно прекрасным и невыразимым словами. Правда, немножко ныло все тело, но это была сладкая боль. Шу невольно потрогала себя – припухшие губы, ставшие слишком чувствительными соски, и живот… кажется… кажется, она хочет еще? Иначе почему внизу живота все так сладко скручивается и голодно пульсирует, а между ног влажно и все словно набухло? Ох, Да-айм…
Стоило вспомнить, как он целовал ее, как касался, как двигался в ней – и пальцы невольно прижали скользкие складочки между ног, и нежная истома вдруг стала расти, и расти, как шар огня, так что Шу перестало хватать воздуха, и все тело словно загорелось, потекло волной сладкого пламени… и ее всю словно окутал кокон света, впитал ее в себя – или сам впитался в нее, она уже ничего не понимала…
Она вынырнула в утреннюю реальность лишь несколько минут спустя. И первым, что подумала, было: как хорошо, что я уснула на диване в кабинете, и никто меня сейчас не видит! Вот стыдно было бы!
А второй мыслью было: интересно, этот сон приснился только мне или Дайму тоже?
Дайм. Светлый шер Дайм. Как она могла вчера спутать их с Люкресом, они же совершенно не похожи! Теперь она понимала это совершенно ясно. Как и то, что вчера ее пытались околдовать. Ментальное воздействие какого там уровня, пятого? Надо спросить у Энрике, он точно знает.
По справедливости, ей следовало разозлиться на Люкреса. Но как-то не получалось. Слишком ей было хорошо. И все вокруг, даже ее подушка, по-прежнему пахло Даймом. Или она сама им пахла. Интересно, это тоже ментальное воздействие? Наверное, уже шестого уровня, если такой вообще бывает. И на такое вопиющее нарушение закона следует пожаловаться… м… в Магбезопасность? Или в Конвент?..
Подумав про Конвент – она вспомнила о полпреде Конвента в Валанте. О Роне.
О звездных фиалках и обжигающе прекрасной тьме. Вспомнила вкус его крови и его поцелуев. Его запах. Два тела и два дара, слившиеся в одно целое.
Злые боги. Она что, умудрилась заняться любовью с двумя шерами подряд? Ой… кажется… кажется, это как-то нехорошо.
Мысль о «нехорошо» ей не понравилась. Потому что ей было очень, очень хорошо! И вчера, и прямо сейчас. И вообще, почему нехорошо? Вон у Ристаны десяток любовников, и ничего в этом такого нет. Конечно, Ристана злобная гадина и вообще убийца, так что она – плохой пример… Ну и ладно. Вот у Роне – полно любовниц. И любовник тоже есть. И всех этих любовниц Шу… ну, не поубивает, конечно. Пусть сами идут с миром. Роне – ее, и точка. Зачем ему кто-то еще, если он может любить Шу? Правильно, не нужен.
Ну… разве что Дайм…
Роне и Дайм. Дайм и Роне. И она, сумрачная шера Шуалейда Суардис. О боги. Но ведь она же никого не обманывает, правда же? Хотя она не сказала Дайму о ночи с Роне. Просто… ну… как-то оно было некстати. Да и вообще, как она могла хоть что-то сказать, когда она и думать-то не могла?
Шу прижала ладони к горящим щекам и с надеждой посмотрела на чей-то портрет, висящий над столом в кабинете. Кого-то из предков, она бы сейчас даже под угрозой смерти не вспомнила, кого именно.
Портрет укоризненно молчал и не одобрял ее поведения.
– Сам ты… предок! – сердито заявила она портрету. – Ну и не одобряй сколько влезет. У тебя сколько было любовниц, а? Десять? Сто? Вот и молчи. Будет он мне тут не одобрять. Лучше скажи, что делать с этим, который жених! Он же сам не отстанет, он же Брайнон…
Брайнон. Дюбрайн. Да-айм… может быть, Дайм подскажет? Он умный, он – целый полковник Магбезопасности. И… он где-то рядом. Точно! Он наверняка где-то совсем близко, ментальное воздействие пятого уровня невозможно на большом расстоянии! Она помнит, она в учебнике читала! Как хорошо быть умной и не прогуливать уроки…
Щелкнув пальцами, Шу оделась – бриджи, сорочка, ничего лишнего – и помчалась искать Дайма. Правда, ее сразу за дверью кабинета поймал Энрике. В охапку.
– И куда это ваше высочество несется с дикими глазами и неодетое?
– Вот тебя мне и надо! Ты уже видел полковника Дюбрайна? Где он? Он нужен мне срочно, немедленно!..
– Тихо! – рыкнул на нее Энрике и сжал крепче. – Давай-ка прежде чем ты куда-то побежишь отсюда, ты умоешься, оденешься и обдумаешь диспозицию. И позавтракать не мешало бы вашему высочеству.
Из всего, что он сказал, Шу прежде всего услышала самое важное: завтрак! Вчера она унеслась покорять башню Заката почти на голодный желудок и за обедом больше старалась не уснуть, чем ела. Сегодня она не повторит этой ошибки. Тем более в гостиной Кая так вкусно пахнет, так пахнет…
– Ладно, уговорил. Завтракать!
Шу попыталась вырваться из рук Энрике и помчаться к накрытому столу.
– Умываться и одеваться! – не пустил ее Энрике, но Шу не прекратила попыток добраться до источающей умопомрачительные запахи жареной куропатки. – У ваших высочеств к завтраку гости… Бален! Белочка, на помощь!
Помощь подоспела немедленно. Первой – Морковка, она с разбегу ткнулась Шу в колени и принялась мурлокотать и пофыркивать, требуя любви и ласки. Второй – Бален, которая ничего не требовала, а молча протянула Шуалейде мясной пирожок.
– Ты спасла меня, о прекрасная дева, – ухмыльнулся Энрике, которому достался второй пирожок, – от съедения этой бешеной виверрой.
– Ах ты! – замахнулась на него Шу надкушенным пирожком.
И тут же об этом пожалела, но поздно: Морковка правильно поняла, что хозяйка с ней играет, радостно подпрыгнула и сцапала пирожок.
– Ах ты!.. – от обиды и несправедливости Шу чуть не расплакалась. Или от того, что в животе пели серенады сразу десять голодных котов.
Ее снова спасла Бален, сунув ей в руки сразу два пирожка – с расчетом на то, что если Морковка слопает один, второй все же достанется Шу. Так что когда в гостиную выглянули Кай и Зако – уже при полном утреннем параде – Шу быстро дожевывала пирожок.
Помахав им обоим рукой (без пирожка!) Шу умчалась в умывальную, а затем и в гардеробную. Только там, с сомнением глядя на вчерашнее сине-стальное платье, она спросила у верной подруги:
– Что за гости? Надеюсь, не его высочество Люкрес?
– Ее высочество Ристана, – поморщилась Бален. – Жаль, что ночной упырь не погрыз еще и ее.
– Какой еще упырь? – замерла в недоумении Шу.
– Ну явно не тот, который покусал тебя, – хмыкнула Белочка, опустив взгляд на ее грудь.
Шу невольно прикрыла грудь ладонями и вспыхнула вся, от ушей и до кончиков пальцев – слишком горячими были воспоминания о Дайме. А когда сама глянула в зеркало, покраснела еще сильнее. Не то чтобы Дайм оставил на ней какие-то метки, нет. Просто… ну… просто она выглядела, словно Морковка после весеннего загула. Довольная, глаза горят, губы яркие и припухшие, и… ну… В общем, нагулявшаяся кошка как она есть.
– Никто меня не кусал, – почти не соврала Шу. Кажется, Дайм ее только целовал. Наверное. Вот Роне кусался, да… ширхаб… кажется, она сейчас сгорит на месте.
– Верю-верю, – кивнула Бален, подавая ей вчерашнее платье от мадам Антуанетты. – Ты именно его искала с утра попозже?
– Кого его?
– Того, о ком ты сейчас грезишь наяву. Шу! Проснись, и давай сделаем это платье посветлее.
– А… конечно…
Окинув себя, уже одетую и причесанную, критическим взглядом, Шу попробовала сосредоточиться на цвете. И у нее даже получилось! Платье из сине-стального стало ярко-бирюзовым, как пронизанное солнцем море, даже с легкими золотистыми бликами.
– Красивый цвет, – едва сдерживая смех, кивнула Бален.
И только тут до Шуалейды дошло, что платье она сделала под цвет глаз Дайма. Мало того, даже запах… о, боги. Кажется, теперь ее платье пахнет соснами и морем. А… ну и пусть! Ей нравится этот запах! И цвет! И вообще, она любит Дайма и не собирается этого скрывать, вот!
– Очень красивый, – задрав подбородок, заявила Шу.
Бален не выдержала, засмеялась. Правда, как-то у нее это получилось не обидно, а словно даже с облегчением. Интересно, почему?
– Ну слава богам, ты больше на него не злишься за письма, – ответила Бален на ее невысказанный вопрос.
– Письма… а… ты знала? Ты – знала?! – Шу почти разозлилась и почти обиделась, но как-то у нее это получилось неубедительно. Да. Ей было слишком хорошо. Ну и она в целом догадывалась, что у Дайма были веские причины, какие – он обязательно ей расскажет. Чуть позже.
– Просто я знаю, что кронпринцы империи не разъезжают по стране в одиночку, не суются в самые опасные места и вообще… – Бален неопределенно повела руками. – Он не такой, понимаешь?
– Понимаю, – вздохнула Шу.
О да. Теперь ей самой было смешно и досадно, что она приняла Дайма за Люкреса. Они совсем-совсем не похожи! Дайм такой… такой…
– Если ты выйдешь к завтраку с такой улыбкой, твоя сестра с досады зарежется вилочкой для пирожных.
Шу попыталась вернуть лицу серьезное выражение, а лучше даже хмурое, но ничего у нее не вышло. Губы сами расползались в улыбке, глаза продолжали светиться… и, кажется, она не чувствовала пола под ногами.
Да, действительно. Опустив взгляд, она убедилась: стояла она не на полу, а на воздушном потоке. Не так чтобы прямо очень заметно, всего-то стала на палец-другой выше. Плевать! Ей слишком хорошо, чтобы думать о таких мелочах! После завтрака она обязательно найдет Дайма, и…
Что будет потом, она не очень себе представляла. То есть представляла, но… наверное, это неприлично, вот так среди бела дня…
– Еще немного, и я начну сочувствовать твоей сестре.
Голос Бален буквально опустил Шу с облаков на землю. То есть на пол. Кажется, если она не хочет взлететь прямо во время завтрака, ей следует подумать о чем-то другом. Не о том, что она увела у старшей сестры двух любовников сразу… нет-нет, об этом лучше вообще не думать. Если Бален узнает о Роне, она точно не поймет. У нее с темным шером давние личные счеты.
Лучше она подумает о Люкресе. Кстати…
– Те цветы, которые вчера мне прислали, где они?
– Которые? – сделала невинные глаза Белочка. – Первые или вторые?
– Вторые! – фыркнула Шу. – Где груша, я и так знаю.
Еще бы она не знала. Корзинку цветущих ветвей, напитанных жемчужной силой, она взяла с собой в кабинет, где закрылась глухими щитами и до полуночи читала принесенные Берри книги. И записку с пожеланием доброй ночи и обещанием встречи завтра она сохранила. Заложила ей самый толстый талмуд. В отличие от второй, с приглашением в сад – ее Шу скомкала и сожгла. Хотя в тот момент ей хотелось сжечь самого Люкреса. Он даже сейчас не дал себя труда написать записку сам! Поручил любовнице! Почерк Дайма она подделала отлично, с виду и не отличишь, но ощущения – вообще ничего общего! И эти розы, какая пошлость, дарить розы!
Вот о них Шу и спрашивала. Розы от его высочества Люкреса отлично подойдут, чтобы подразнить Ристану. И плевать, что это глупо и мелочно – иногда можно. Если очень хочется.
– Я их воскресила и выставила в гостиной, – ухмыльнулась совершенно с ней согласная Бален. – На самое видное место.
– Грушу тоже поставь! И…
– Карточку с автографом Люкеса я уже нарисовала. Все равно твоя сестра не поймет, что она фальшивая.
26 день холодных вод, Риль Суардис
Рональд шер Бастерхази
Свежего, голодного и отчаянно матерящегося лича они с Дюбрайном подкормили воронами и посадили в кладовку, подумать над грехами его тяжкими. А сами отправились в сад наблюдать и корректировать романтический вечер кронпринца.
Пока они гуляли по кладбищу, его императорское высочество успело отправить Шуалейде цветы и записку с приглашением в сад, полюбоваться луной. В точности, как Роне и предсказывал.
– Даже скучно, – поморщился он, выслушивая доклад Герашана о содержании записки и о постигшей ее незавидной участи: Шуалейда ее прочитала, бросила в камин, закрыла окно дополнительным щитом и села изучать научные труды. Видимо, для лучшего сна.
Ожидая принцессу под балконом, его императорское высочество потеряло не меньше часа и изрядно разозлилось.
– Нет, чтобы воспользоваться моментом и помедитировать, – прокомментировал перекошенное лицо брата Дюбрайн, с удобством расположившийся бок о бок с Роне на ветке пятисотлетнего дуба. – Погода дивная, луна полная, чего ему не хватает?
Словно объясняя, чего именно не хватает кронпринцу, в башне Рассвета завыл лич. В его вое так явственно слышался северный мат, что Роне даже забеспокоился: не опознали бы шера Кельмаха раньше времени. А то еще в самом деле сбегут из Суарда и испортят все развлечение!
Кто бы мог подумать, что с полковником МБ может быть так весело!
Правда, весело было не всем. Шуалейда мирно читала труды ученых мужей, не подозревая, какой балаган пропускает – и слава Двуединым. Вздумай она вмешаться, и Роне бы забеспокоился за сохранность королевского дворца. Императорское высочество караулило невесту у романтично подсвеченного розовым фонтана и репетировало обольстительные речи, лейтенант Диен караулил высочество – на почтительном расстоянии в две сотни локтей, голодный гоблинский шаман подкарауливал вожделенную добычу… Романтично подвывал голодный лич… А шера Лью шныряла вокруг башни Заката, притворяясь, что прогуливается по саду и не замечает развешанных кругом Очей Рахмана. Не зря Роне использовал весь запас, выданный Конвентом на год вперед. И план дворца, на котором Роне когда-то разметил оптимальные точки обзора, пригодился.
Наконец, до императорского высочества дошло, что невеста сама не придет. Что сделало высочество первым делом? Спустило всех собак на лейтенанта Диена, который оказался ближе всех, за то что записку не передали лично в руки. Как будто это помешало бы Шуалейде ее сжечь!
Голему было плевать на все, кроме обеспечения безопасности, о чем голем и сообщил высочеству. Поэтому высочество быстро заткнулось, приказало нести еще цветов, гнать музыкантов под балкон и начинать уже серенаду.
Роне с брезгливой жалостью смотрел, как высочество пыхтит, самостоятельно забрасывая цветы на балкон: голем помогать отказался. Да уж. До живых звездных фиалок этим несчастным привядшим розам было далеко. О том, насколько высочеству было далеко до самого Роне или Дайма, и вовсе говорить не стоило.
– Он что, вообще ничему не учился, твой братец? Довести цветы до такого состояния, это ж надо быть полным упырем.
– Это надо быть полным идиотом. Он же не контролирует собственные артефакты.
– Дери его… он что, пьет из всего, до чего дотянется?
Такая небрежность не укладывалась в голове. Пользование запрещенными артефактами типа «упырь» (тюремное заключение до двадцати лет) и «манок» (от пяти до пятнадцати) – укладывалось. Ничего другого Роне и не ожидал. Блестящую обманку-ауру, сотворенную Саламандрой на основе другого запрещенного артефакта (пятнадцать лет тюрьмы за использование, тридцать за изготовление) надо чем-то поддерживать, и «упырь» подходит идеально. Но надевать сильный артефакт, который не можешь контролировать, это же верх глупости! Впрочем, как и доверять Саламандре.
– Сдается мне, он поставил на брак с Шуалейдой слишком много, чтобы осторожничать, – пожал плечами Дайм, который тоже наверняка прикинул, на сколько лет тюрьмы потянет арсенал кронпринца. – Любопытно, как он собирается избавиться от тебя, мой темный шер.
– С твоей помощью, разумеется. Мы ж с тобой – злейшие враги. А что тебе пообещали за эту авантюру, мой светлый шер?
– Брак с Ристаной, разрешение на наследников и право служить Люкресу и его детям до конца моих дней. Как видишь, я в полном восторге от монаршей щедрости.
О да. Восторг можно было ложкой черпать. Как и очередную порцию боли – которую Роне тут же забрал, так что Дайм едва ли успел ее почувствовать. Зато благодарно улыбнулся Роне.
За разговором они чуть не пропустили начало представления. Музыканты заиграли нечто сладкое, популярное в столице, Люкрес запел – против ожидания, почти не фальшиво. Но главное – за занавесками обозначился тонкий девичий силуэт. Несколько более соблазнительных очертаний, чем настоящая Шуалейда, но гоблину простительно. Он же тварь простая и прямая: что Люкресу нравится, то ему и показывает.
По окончании серенады из-за занавески высунулась рука в чем-то кружевном и поманила ухажера, а заодно мелькнули черные кудри, манящие округлости в декольте и лукаво блестящие очи.
Смотреть на то, как пыхтит и старается высочество, поднимаясь к балкону, без слез было невозможно. Да любой первогодок Магадемии взлетает на балкон к деве (или в окно общежития) на счет «раз», даже если он не воздушник. А этот, простите Двуединые, светлый шер? Даже аура-обманка слегка потускнела от невероятного напряжения сил.
– Он серьезно считает, что Шуалейда не заметит кряхтения? – задал Роне риторический вопрос.
Впрочем, Шуалейда в исполнении гоблинского шамана видела лишь прекрасного, желанного до капающей с клыков слюны светлого шера, который идет все ближе и ближе… Глаза морока лилово светились, и весь он буквально истекал соблазном. Чуть-чуть с гастрономическим привкусом, но вряд ли Люкрес заподозрит подвох.
Не заподозрил. Под гитарные переборы и флейтовые вздохи он взлетел на балкон, отпустил «деве» комплимент, потянулся к ручке. Ручка тут же убралась, зато занавеска приглашающе распахнулась.
– Вот же тварь, – восхитился Дайм и тут же накинул на покои Шуалейды пелену молчания. Причем «авторства Саламандры». Не увидел бы Роне собственными глазами, ни за что б не поверил. – Ставлю динг, что без посторонней помощи Люкрес от Тюфа не удерет.
– У меня лишних дингов нет, – фыркнул Роне и активировал спрятанное в покоях Око Рахмана. На этот раз контрафактное, не состоящее на учете в Конвенте и МБ.
– Жлоб, – отозвался светлый шер.
Он подмигнул Роне, взял его за руку – и они вместе переместились на балкон. Каких-то две сотни локтей, сущий пустяк. Конечно, если ты не бездарное недоразумение вроде Люкреса. И успели вовремя. Люкрес был настроен решительно, но «Шуалейда» – еще решительнее. Сверкая голодными мертвенно-синими глазищами и не дослушав витиеватый комплимент, «дева» смело повалила кавалера на ковер и впилась ему в губы страстным поцелуем.
Ошалелый кавалер даже не сразу понял, что происходит и почему вместо юного девичьего тела и нежных губ он чувствует острые кости и еще более острые зубы. А гоблин не терял времени даром. Целую секунду, а то и полторы он нагло жрал добычу: кровь вместе с даром и жизненной силой. Роне даже приготовился его одернуть, не хватало еще угробить кронпринца! Пожалуй, лейтенанта Диена он опасался больше императорского гнева, ибо император далеко, а натасканный на шеров голем – вот он, под окошком торчит, серенады слушает. Но не пришлось.
Люкрес активировал один из своих амулетов, и сердито шипящее умертвие отбросило к стене.
Тут Люкрес увидел, что именно целовал, и заорал. О, добрые боги, как он орал! Такой паники, смешанной с недоумением обиженного дитяти, Роне давно не пробовал! Гоблинский шаман тоже. Он радостно распахнул пасть и тоже заорал, копируя Люкреса – и забирая себе весь поток вкуснейших эмоций вместе с остатками силы. Вот же тварь жадная! Ни капельки не упустил!
– Какой экземпляр, – снова восхитился Дюбрайн, с научным интересом разглядывая орущего кронпринца и на глазах обрастающего плотью гоблина.
– Придурок, что он орет? Бежать надо, – лениво прокомментировал Роне.
– До него не дошло, что его никто не слышит.
– Кстати да, где там наша спасительница? Пора бы.
– Пора, – согласился Дайм.
Они синхронно отошли к дальней стеночке, и только тогда Дайм ослабил пелену молчания. Двойной ор тут же резанул по ушам. А через три секунды в комнату через окно влетела шера Лью во всем блеске и великолепии защитных и атакующих заклинаний.
Появившегося следом за ней лейтенанта Диена на ее фоне никто бы и не заметил. Впрочем, он и сам не спешил вмешиваться. Ему хватило одного взгляда на панически орущего Люкреса, жрущее умертвие и защищающую патрона шеру Лью, чтобы остановиться перед окном и скрестить руки на груди. Роне даже ощутил к нему нечто вроде симпатии.
А тем временем гоблин и Саламандра…
О, это была битва гигантов! Один гигант кидался боевыми заклинаниями и ловчими сетями, а другой это все жрал. И Саламандра поняла это далеко не сразу, потому что гоблин корчился, прыгал, метался и всячески показывал, как ему больно и страшно, но он никак, ну просто никак не может сбежать от ужасной огненной шеры!
До нее дошло, что здесь что-то не так, только когда Люкрес вконец охрип, заткнулся и начал отползать к окну, а она сама потратила почти весь резерв. Совершенно впустую! И как-то слишком быстро.
– Кажется, нам пора, – шепнул Дайм.
Роне согласился. Быть рядом, когда Саламандра поймет, что ее одурачили, а гоблин откусит последний жирный кусок и слиняет, им явно не стоит. А то еще кто-нибудь додумается поискать тут кого-то кроме гоблина и, упаси Двуединые, найдет.
– Ах ты тварь!
– Ай-ай-ай-ай!
– Диен, что ты стоишь как пень! Держи его!..
– Уй-уй-уй!
– Безопасности его высочества ничего не…
Дайм переместил их обоих обратно на ветку, не досмотрев трагикомедию. Впрочем, им и так хватило, чтобы едва не свалиться с дуба от хохота. Особенно крепко пришлось держаться друг за друга, когда все трое «победителей» покидали ловушку через балкон. Под нежные звуки серенады.
Звуки оборвались, лишь когда Люкрес швырнул в музыкантов геранью, украшающей перила балкона. Он был бледен, перепуган до икоты и ненавидел всех вокруг. Его фальшивая аура мигала и шла пятнами, из прокушенной губы сочилась кровь, шелковый белый сюртук был подран и замаран.
Саламандра ненавидела всех вокруг еще сильнее. Ей и досталось куда больше. Ее настоящая аура побледнела и съежилась, сама она выглядела каргой – седой, горбатой и хромой. Причем сама этого еще не осознала и потому удивлялась отвращению, написанному на принцевой физиономии.
Один лейтенант Диен был свеж, подтянут и невозмутим, несмотря на то что Люкрес и Саламандра на напустились:
– …как ты посмел? Не защитить! Не вмешаться!..
– Жизни вашего императорского высочества опасность не угрожала, – раз десять повторил голем, пока Люкрес и Саламандра не плюнули и не принялись опять орать друг на друга.
– Я буду пересматривать этот кристалл долгими зимними вечерами, – мечтательно протянул Роне. – И детям завещаю.
– Не спеши кричать «браво», мой темный шер, – не менее мечтательно отозвался Дайм. – У этой оперы будет второй акт. Под названием «Страшный вой в шкафу, или Кто не спрятался, мы не виноваты».
Роне лишь хмыкнул. Лич, некогда бывший светлым шером Кельмахом, наверняка уже соскучился и проголодался. А Роне всегда было интересно, учат ли на Огненном факультете упокаивать личей? И особенно – модифицированных и усиленных по методе Паука личей, которым дали понюхать крови светлой шеры.