И все-таки…
Гоп-гоп-гоп! Все будет хорошо!
Все будет хорошо – я это знаю…
А, это ты, Верка Сердючка? Что ж, я с тобой согласен.
Уходят и растворяются в прошлом президенты, меняются элиты, не вечны на этой земле олигархи, да и интеллектуалы быстро умнеют – ничто так не подстегивает разум, как взгляд на содержимое кошелька. Все наносное однажды уносит река Лета.
Остается народ.
Он будет жить вечно, подобно беспощадной и неистребимой степной траве. Останется Украина – поумневшая, узнавшая много горя и не кидающаяся сломя голову за иностранными ништяками. Украина, забывшая майданы, как страшный сон, осознавшая, что даже миллион сожженных покрышек не принесет достаток в дом и не дадут сытости человеку. Останется народ, погруженный в созидательный труд – ведь столько надо еще наверстать после pizdarii, после окаянных дней, погрузивших страну во тьму!
Верю, встанет она с колен!
А Россия? Что Россия? В конце концов, даже худой мир куда лучше доброй ссоры. Братья – словно коты, погрызутся и помирятся.
Я в это верю.
Танцуй, Верка! Пой!
Все будет хорошо, я это знаю.
Улица была полна жизни и подтверждением тому была радостная перекличка двух явно неразумных индивидуумов, которые ни в грош не ставили усилия СБУ по борьбе со зрадниками и перекрикивались через улицу:
— Изя, шо там нового в Головной Раде?
— Та те ж саме: блакитні і раніше в жовтому будинку!
И это значило, что все продолжится и конца света не предвидится. Обычное дело – война.
Будет все: разрушенные дома, убитые дети и изнасилованные женщины, обреченные солдаты, идущие из котлов неведомо куда, убитые и сожженные яростными реактивными установками «Град» в Иловайском и Дебальцевском котлах, бесчинствующие добровольческие батальоны, пленные, двигающиеся с опущенными головами по донецкой улице. Будут солнце и свет, гарь и копоть, сбитый «Боинг» и двести девяносто восемь покойников упавших с небес, и будут тайные захоронения на донецкой земле.
Не будет мира.
Он недостижим, братья ощутили ненависть друг к другу, и стереть это сильное чувство смогут лишь годы, быть может, даже столетия, в которых обе стороны будут просить прощения и не получать его.
Мертвые будут стоять среди них грозным напоминанием о случившейся беде.
Конечно, есть разница между беззащитными жертвами и теми, кто пришел на их землю с оружием. Конечно, кто-то виноват больше, а кто-то и совсем не виноват.
Но по размышлению жалко всех. Всех, кто сгинул в этой глупой ненужной войне, случайно попал в ее жернова, дополз обрубком до порога родимого дома. Всех, кто остался жить с искалеченной душой, так и не осознав, что главное для человека – его близкие, его родные, его тихий дом, его Родина, в которой людские жизни уносит лишь Время или болезни.
Война — это поступок общества, который заставляет сомневаться в разумности этого общества. Войны прекратятся тогда, когда вопрос о ее ведении будет решаться теми, кто умирает на полях сражений, а не теми, кто эти сражения задумывает.
Доживем ли мы до этого дня?
Харьковский машиностроительный завод уже запустил линию по производству киборгов, для защиты Донецкого аэропорта. Клепались из броневой стали несокрушимые корпуса, проверялись механизмы движения рук и ног, просвечивались фотоэлементы, благодаря которым киборги видели мир. Позитронных мозгов из Штатов, правда, не хватало, приходилось использовать мозги павших. Инженеры предупреждали, что использовать их нельзя, слишком сложно обеспечивать их полноценным питанием, а без этого киборгов опасно направлять на фронт. Директор завода отмахивался от скептиков и тыкал пальцем куда-то вверх – дескать, там все решено и подписано, наше дело исполнять решения правительства. «Шо вы мени достаете? Вгори сказали, шоб как у американцiв – со стальными яйцами! И присягаюся мамою, це я забезпечу!»!»
Научная мысль не принимала хитроумных решений свыше, программа изготовления безнадежно отставала от требований дня, поэтому, когда инженер Олекса Кулиш предложил использовать основой для роботов искалеченные тела героев АТО, руководство завода ухватилось за идею с лихорадочной поспешностью обреченного. Отныне из госпиталей потерявшие руки и ноги калеки отправлялись в сборочные цеха завода. Вскоре первая партия киборгов прошла приемную комиссию и встала на складе, в ожидании запросов с фронта.
На «Южмаше» приступили к проектированию первой «грязной» бомбы. В Киеве уже открыто сожалели о том, что Украина добровольно отказалась от ядерного оружия, которое оставалось на территории Украины после обретения независимости. Грязная бомба была нужна для того, чтобы поставить Донбасс на колени и пригрозить России за вмешательство в украинские внутренние дела.
Атомные электростанции Украины заработали на полную мощность, вырабатывая элементы, необходимые для создания «грязной» бомбы.
Украинские инженеры испытали первую тактическую ракету, специально созданную для защиты Украины. Поскольку специалисты в массе своей переехали в Россию, соблазненные материальными и духовными условиями, а остальные отправились в Израиль, Канаду и Соединенные Штаты, работа подвигалась туго. Занявшие их места профессионалы из институтов Западной Украины чесали затылки и проговаривали: «Це дуже складно. Простіше треба, простіше!»
Научная мысль в Украине кипит, если судить по петициям на сайт президента.
Предлагалось ввести налог на воздух и перекрыть потоки свежего воздуха в Россию; заключить союз с Галактической империей; отменить закон всемирного тяготения; запретить «москальским» спутникам летать над Украиной; создать левитирующие галушки, дабы облегчить процесс еды щирым украинцам. Предлагалось ввести новое летоисчисление с 30 февраля 2014 года, увеличить количество месяцев в году до тринадцати, назвав новый месяц майданом; добавить в украинский флаг черный и красный цвета; легализовать марихуану и засеять коноплей торфяники вокруг Киева. Требовали заставить правительство, депутатов и президента ходить в желто-голубых костюмах – не дауны они говорите, а — нехай; переименовать Украину в Киевскую Русь, а Россию в Московию.
Судя по событиям и выдвинутым гражданами идеям, Украину, прошу прощения, Киевскую Русь ждут тяжелые времена.
Сколько не путешествуй по дорогам Батькивщины, но однажды приходится возвращаться домой. Не зря же говорят, что язык до Киева доведет! Нет, что-то есть в волнении при приближении к родимому дому! Горло перехватывает, когда видишь родные места, и тебя охватывает воистину щенячье возбуждение. Дом, милый дом!
Правда, настроение Петра Ангела омрачала мысль, что младшенький Ангел сидит в божевільне, пусть и в качестве старшего санитара.
Мысль эта отступила на задний план, и совсем иное волнение охватило наших героев, когда они подошли к родной конторе.
Около конторы стояла полицейская машина и грузовик. В грузовик сносили оставшиеся непроданными бочки с красками. Рядом на скамейке, выкрашенной в привычный уже цвет украинского прапора, сидели несколько наглых молодых людей в камуфляже с нашивками «Правого сектора» и пили пиво прямо из бутылок.
К ним подошел подтянутый крепкий мужчина. Похоже, он у них был старшим.
— Сидимо? – поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, добавил. — Відпочиньте доки, завтра сміттєві баки привезуть, буде багато роботи. Чиновників будемо люстріровать.
Ах, люстрация! Скольких чиноников кинули в мусорные баки, откуда они выбрались в синяках и нечистотах, и принялись деловито готовить своим люстраторам черные ватники с уютными номерами на груди. А не хулигань, не обижай владу!
Над улицей был натянут плакат, с которого масляно улыбался толстяк и под ним были начертаны, видимо сказанные этим толстяком: «Трудолюбивые и мирные люди, которыми являются большинство дончан и луганчан, почувствовали нашу симпатию, любовь и уважение… Вооруженные силы Украины, Национальная гвардия, другие подразделения никогда не позволят себе применить силу против мирных людей. Они никогда не будут бить по жилым кварталам. Украинские солдаты и гвардейцы будут рисковать собственными жизнями, чтобы не подвергать угрозам женщин, детей, пожилых мужчин…».
Это было до выборов, после выборов стало ненужным, новый президент поправился и сказал, что «наши дети будут ходить в школы и радоваться свету, а их дети станут сидеть в подвалах и прислушиваться к тому, что происходит наверху».
В кафе, где обычно побратимы обедали, подавали сало «Копченый сепар», гуляш из вежливых человечков, отбивная «Донбасский ватник». Все это предлагали запить вином «Кровь москаля». Подавали коктейль «ПНХ ВВП». Вечером, накануне приезда компаньонов в город, креативная молодежь весело лакомилась кремовым тортом «Московский пащенок», изображавшим младенца в натуральную величину. Кто-то из гостей подавился памперсом из глазури, пришлось вызывать «Скорую помощь». Пострадавшему сочувствовали.
А сегодня все изменилось. Это почувствовали и акционеры.
Их детище перестало существовать.
Из конторы вывели Логарифмера с кроткой улыбкой на тонких губах.
Старик был спокоен, загибая пальцы, он что-то рассказывал аккуратным мальчикам в строгих костюмах, которые поддерживали его под локти.
— Я сидел еще при Андропове, — донеслось до побратимов. – При Кучме и Кравчуке я тоже сидел. Я сидел при Ющенко и Януковиче, почему же я должен делать исключение для Пети Порошенко?
— Ми знаємо, — уступчиво сказал один из строгих костюмов.
— Да шо ви уже такое знаете, чего я вам ещё не рассказал? – возмутился Логарифмер. — Или вы думаете, шо вы не опоздали? Так я вам скажу, шо таки да. И безнадежно, это я вам говорю! И не смотрите на меня с такой нежностью, вы, конечно, мужчина представительный, но в моем возрасте и с моим полом это не производит впечатления! Мне сюда?
И он попытался сесть на переднее сиденье рядом с водителем. Его мягко, но настойчиво усадили назад, и авто умчалось, а следом уехала грузовая машина. Люди с эмблемами «Правого сектора» торопливо двинулись к открытым дверям.
— Ввічливі! – неприязненно сказал Петро, глядя вслед машине.
— Спецслужбы всего мира одинаковы, — менторским тоном сообщил Остап. – Вежливые на людях, они проявляют свое любовь и искреннее пристрастие к мордобою в кабинетах, где свидетелями являются лишь стены да мебель. Ну, что, Петя, кажется, накрылась наша малина! – жизнерадостно подытожил он.
— Що ж робити?– встревожился Петр. – Як здобути хліб насущий? Мені не хочеться повертатися додому, там і без мене є кому працювать!
— Главное в нашем мире, – голова, — поднял палец Остап. – Помнится, лиса Алиса говорила коту Базилио – пока живут на свете дураки, обманом жить нам стало бы с руки! Мы в Стране дураков, Петя, работы непочатый край! Новое предприятие затеем. Будем донецкие терриконы продавать.
— Так кому вони потрібні! – в сердцах воскликнул старший Ангел.
— Уголь — это углерод, как и алмазы, — терпеливо объяснил Остап. – Будем людям объяснять, что в терриконах залежи алмазов.
— Командор, — мрачно нахохлился Петр Ангел, — відразу видно, що мама не вчила вас шанувати кримінальний кодекс!
— Точно, — Остап кивнул. – Она учила его избегать. Петя, надо быть сумасшедшим, чтить закон государства, которого нет!
Со скамейки у входа в парк его вяло окликнули.
Повелитель Темной силы меланхолично щипал струны балалайки, извлекая из них «Имперский марш». Рядом сидела девушка. Присмотревшись, Остап узнал в ней поэтессу, которая на Майдане отчаянно не хотела быть братом москалю. Великая поэтесса сидела и деликатно ела пончик с мясом, запивая его кофе из пластмассового стаканчика.
— Дарт Алексеевич! – Остап подошел к Вейдеру. – Как дела?
— А, это ты! – узнал Вейдер командора. В прежние времена они частенько пили кофе в заведении и беседовали о разных интересных и не очень вещах. – Плохо, брат. Остался я один. Всех моих штурмовиков на АТО забрали! Даже Чуббаку и магистра Йоду подмели, не смотря на возраст! Закурить есть?
Сунул зажженную сигарету в шлем, из щелей поползли струйки дыма.
Дарт тронул струны, балалайка издала долгий протяжный стон.
— Слушай, давно хотел тебя спросить, — Остап достал вторую сигарету, разминая ее пальцами. – Ленин у завода, он что – и в самом деле золотой?
—Ага, золотой… — Вейдер закашлялся и зло погасил сигарету. – Гипс крашеный бронзовкой! И арматура внутри. Я это сразу понял, когда его мной накрывали!
Он вздохнул:
— А так хорошо все начиналось… Потемкинская лестница, штурмовики в белой форме и я в шлеме и черном плаще! А внизу кортеж и Гурвиц с Левой Вершининым ждут… А теперь все, звиздец Украине!
Он махнул в сторону девушки.
— Теперь вот с этой Лэей на жизнь уличными концертами зарабатываем! Она стишки читает, я – на балалайке… Печалька!
Дарт задумчиво посмотрел на девушку своими фотоэлементами и добавил значительно, но непонятно:
— Пастухам мира сего нужно стадо. Такие, брат, дела. Когда есть у тебя стадо, ты и шерсть стрижешь, и шашлык жаришь!
Много позже Остап нашел все слова властителя Темной Силы полными глубокого смысла.
— А в Черноморске памятник управдому ушел, — неожиданно для себя сказал он. – Стоял, стоял, и ушел… Жалко. Все-таки родственники.
— Так ты внук Остапа Ибрагимовича? – догадался Дарт Вейдер.
— Правнук, — грустно признался Бендер.
— Дебилы, б… — Дарт Вейдер метко плюнул в далеко стоящую урну. – Ладно, не ной, я тебя на космическом крейсере покатаю!
— Будет время – прокатимся, — согласился Остап и не удержался: — Слушай, Дарт, а кто все-таки лучше – республиканцы или демократы?
— Сам видишь – одна хрень, — зло сказал Вейдер. – Решения принимают политические джедаи, а расплачиваться и на лазерных мечах махаться пешкам, я сам вроде черного короля.
— Действительно, — сказал Остап и потрепал кудрявую головку принцессы Леи, с жадностью поедающую пирожок.
Он отошел, помахал рукой Вейдеру и двинулся своей дорогой.
Вот уж кого Андрей Ангел не ожидал увидеть!
— Братка! – Петро обнял брата, сжал его сильными руками, отодвинул от себя, вглядываясь в располневшее с санитарских харчей лицо. – Добре живеш, братка! Он яку ряху з’їв! А ми думали все, згинув ти на підступах до Донецька, і могилки після себе не залишив! Командор, гляди який справний хлопець, сам себе ширше став!
Остап развалился в кресле, глядя на братание родственников.
— Знав би, чого я натерпівся, — возопил Андрій. — Через що пройшов! Он, дивись, сиве волосся з’явилися! Ні, Петро, війна це тобі не на майдані з ментами махати,
— Як ти сюди-то потрапив? — покачал головою брат. — Ти ж під Маріуполем був?
— Був, — радостно согласился Андрей. – Будь він проклятий, цей Маріуполь! Як то кажуть, біда і помучить, і мудрості навчить. Там-то все і сталося …
Рассказ Андрея был полон трагизма и героических свершений.
— Ну, зайшли ми в Маріуполь. Народ поганяли, ментів постріляли, не люблять там нашого брата. Ясна річ, в чужій пасіці бджіл не розведеш. До речі, Петро, знаєш, як кулі свистять? Як солов’ї на вильоті літа. Тільки все це насіння, Петро, чув би як «гради» по небу летять, там би і скінчився. Мені пощастило, мене тільки контузило. Я зброю кинув і цокати. А ти б не втік, коли дуры гуркотливі з неба валяться, «Камази» як свічки горять. Хто ж знав, що москалі на допомогу ватник Донецька прийдуть? Не, братка, ватників я бити готовий, а з Росією будується не в життя не стану. Нехай цим наш комбат душу тішить. А нам це ні до чого. Не дарма ж кажуть, в чуже просо не сунь носа.
Остап, до того молчавший и разглядывающий новоявленного санитара, одобрительно сказал:
— Понял, значит, жизнь?! Что ж, коня куют, а жаба ногу подставляет!
— Це у мене так склалося, — возразил Андрей. — А побратими в Донецький аеропорт пішли, батьковщина захищати. Ось де справжні українці, кремінь, не люди! Як американці кажуть — зі сталевими яйцями. Дадуть вони ватник спеку, та й москалів теж мало не здасться.
— Коня куют, а жаба ногу подставляет, — снова непонятно сказал командор.
— Збирайся, — сказал Петр Ангел. – Додому поїдемо! За горем не треба йти за море — його і вдома вистачає.
Андрей растерянно огляделся.
— Куди ж я? — пробормотал он. – Тут все … Достаток, будинок, побратими знову ж … Куди я від цього?
Стыдно было признаться, что не в достатке, не в крыше над головой дело, а в маленькой власти, дыхание которой он уже ощутил. Побратимов в белом халате он забыл бы как дурной сон, мало ли сам от них натерпелся? Сам бы этих побратимов в Бабий Яр спустил в благодарность за проявленное сострадание.
— До речі, братка, — вспомнил он. – Пам’ятаєш мужика, якого ти під пам’ятником Леніна у Києві грабанул? Ну, професор, який? Так він тут вештається, тільки не зрозумію — лікується він або відсиджується?
— Похоже, отсиживается, — сказал Остап, а Петр Ангел оживился.
— Ігнацій Петрович?— нехорошо улыбнулся он. – За хабарництво постраждав, або як?
— Та не зрозумію я! – досадливо сказал Андрей. – Начебто палата у нього окрема, телефон йому урядовий поставили … Тільки телефон той нікуди не підключений. І лікують його як усіх — галоперидол навпіл з аміназином. Цілими днями спить як бабак.
— Пусть спит, — сказал Остап. – Хватит бед на несчастную Батьковщину.
— Так він що, москаль? Шкодив батьковщине?
— Хуже, — вздохнул Остап. – Есть такая категория патриотов – что не сотворят, то Неньке хреново. Понимаешь, про Ленина он угадал, только наоборот. Памятники не зря по всей Украине были поставлены, он и в самом деле из Мавзолея через них порядок на Украине поддерживал. Он ведь как думал? Считал, что Россия будет произрастать Украиной. Ну и заботился о ней, пролетариатом укреплял. Землицы ей прирезал от метрополии. Сам-то он кто был? Космополит, который о мировой революции грезил! Ему земли не жалко был, он обо всей Земле мечтал. А тут девяностые, юные горбачевцы да строители светлого капиталистического будущего. Ему и в России сильно досталось, кучу памятников повалили, самого в Мавзолее замуровали, и от народа плакатами разными прикрыли, чтоб не вмешивался, да железного Феликса не позвал. Только там вроде опомнились, а мы – нет. А как же, сельскохозяйственная империя, кулачество снова в тренде! Ну, и начали рушить, благодаря этому Бабичу. Замутил всем мозги сказками о сокровищах партии. В России все было точно так же, только легендами о памяниках людям не мозги не пудрили! А у нас около пяти тысяч памятников в распыл пустили, а все не в коня корм. Те памятники, что уцелели, начали срываться с насиженных мест, многие на Донбасс подались, а с ними и памятники философам, военным и просто порядочным людям. Памятник моему прадеду тоже туда подался от греха подальше. Где его теперь искать, ума не приложу!
— Ось воно як! – потрясенно сказал Андрей. Старший Ангел тоже сидел с открытым ртом. Истины, изрекаемые командором, потрясли обоих Ангелов до глубин их селянских душ.
— Ладно, — сказал Остап. – Ликбез окончен. Едешь?
Мысль о том, что отыскался, наконец, источник всех бед и несчастий, не давала Андрею покоя. Так вот кто повинен в пережитых им ужасах! Как всякого человека, пережившего бедствия и несчастья, Андрея грела соблазнительная мысль получить с виноватого в своих бедах сполна, уж коли виноватый оказался в доступной близости. Ну, если не гривнами,так страданиями заблудшей души! Президенты далеко и не доступны, а этот – совсем близко, вон он, спит целыми днями как бабак, когда страна в бездну падает! Нет, Игнаций Петрович, ты здесь не отлежишься, тут тебя даже СБУ не спасет от справедливого народного гнева. Он вдруг ощутил уверенность в себе и в завтрашнем дне. Теперь он знал свою цель на ближайшие годы.
— Ні, Остап Башкуртовіч, — обретая уверенность в себе, сказал младший Ангел. – Я залишаюся!
— Чего так? – деловито поинтересовался командор.
— Ну, що я у вас буду робити? – твердо сказал младший Ангел. – А тут я при ділі. Поки санітар, а там і старшим призначать. Я адже кинути цих нещасних не можу. А тут ще цей кнур, — вспомнил он профессора Бабича. – Ой, наслідки йому буде, ой наслідки!
— Ладно, — покладисто согласился командор. — Если хочешь, оставайся. А у нас с Петей еще много дел!
Прощание в приемном покое много времени не заняло. Командор крепко пожал руку млашему Ангелу, старший потискал Андрея в объятиях, даже слезу пустил, глядя на брата.
Они двинулись к входу. Андрей смотрел им вслед в некоторой растерянности, но потом вспомнил причину, по которой он остался, и вновь обрел уверенность. Опираясь на плечи побратимов…
— Ну, Ігнатій Петрович, здрастуйте! Довгих років вам і стійкою шизофренії! Будете знати, як москалям рушити Батьківщину допомагати!
Обычная история.
Нет, для главврача она, может, и в диковинку, а что до санитаров – рядовое дело. Главный украрий психбольницы опять чужие анализы украл. Не дают ему покоя лавры Нобелевского лауреата. Вечно он эти анализы ворует и сажает в них семечки непонятных растений. Пытается селекционным путем вырастить манну небесную. Твердо уверен, что благодарные потомки ему за эту манну памятник поставят. А пока его просто бьют больные, которым анализы повторно сдавать приходится.
На взгляд Ангела, зря товарищи по несчастью его метелят. Им анализы повторно сдать дело пустяковое, а человек вроде делом занят. Безобидное занятие, то ли дело как по рассказам бывалых санитаров три года назад заготовитель фальшивой свинины в психбольнице объявился. И что характерно, за пределами больницы промышлял. Да…
Две бочки солонины наскирдовал, пока его люди в погонах не повязали. Автоклав собрал, чтобы тушенку изготовлять!
Андрей выливал в унитаз испорченные анализы, а в душе росла неприязнь к непризнанному селекционеру. Ишь, Лысенко какой выискался! Будет тебя, подлеца, чем побаловать! Я тебе устрою посещение родственниками два раза в неделю! Ты у меня сладкие аминазиновые сны будешь круглосуточно смотреть!
И тут надо сказать, что даже самая маленькая власть дает санитару почувствовать превосходство над больным. Уколы, как правило, не лечат, они применяются для карательных мер. Пациент бесправен, в случае непослушания на него могут сразу надеть смирительную рубашку. А вы лежали без движения, стянутые такой рубахой несколько часов кряду? А сульфазиновый крест на вас накладывали? Нет более бесправного человека, чем пациент психиатрической клиники!
Чем бы завершились намерения Андрея Ангела, претворил бы он злые мечтания в жизнь, или остыл бы помаленечку, как и полагается ангелу, но тут из коридора донесся ликующий звонкий вопль:
— Україна — це Європа!
Казалось бы, что в сказанном было плохого? Ведь и в самом деле Украина – это Европа, пусть и самые ее задворки. Была она окраиной Советского Союза, а теперь станет окраиной Европейского Союза, как Румыния, например. Но дело ведь не в том, что кричат, все дело в том, кто кричит.
Больной, кричавший столь правильные слова, ворвался в туалет и принялся лихорадочно раздеваться.
Черт его знает, что ему в голову взбрело, не иначе к безвизовому режиму загодя готовиться стал. Такие в своем творческом состоянии самые опасные, они и укусить могут.
Стриптиз сидельца до конца досмотреть Ангелу не пришлось – в туалет ворвались двое санитаров, опрокинули европейского страдальца на кафельный пол и принялись сноровисто напяливать на него смирительную рубаху.
Пациента Ангел знал – это был известный донбасский перфомансист Тарас Немец. В прежние времена он дважды в год лечился от запоев в больнице. Ну, как лечился? Сначала энтеродез, чтобы токсины вывести, потом физраствор с фенозепамом. Два дня и ты как огурчик – зелененький и в пупырышках. Готов, как говорится, к труду и обороне! От алкоголизма вылечить невозможно, можно лишь выработать рефлекс на алкоголь, когда тебя от запаха пива тошнить тянет. Так вот нашего Немца залечили до того, что его рвало от запаха пива даже, и с чистым сердцем выпустили в мир. И что же? Через два месяца он поступил снова. С сильнейшим отравлением алкоголем. Врачи его встретили словами: как же так, Тарас? Мы же вас закодировали! На что Немец гордо ответил: А я код подобрал! Что и говорить – бывалый человек — бывалый человек: бывал за столом и под столом. Под столом он себя даже лучше чувствовал! Вот не фига ему было скотчи и виски подсовывать! Вроде все марочное и качественное, но организму это все безразлично. Немец стал регулярно лечиться, потом его родственники положили на полгода. А что прикажете делать с человеком, который свою мошонку к асфальту прибил рядом со зданием городского головы? Кто устроил перфоманс, сплетя волосами почти сотню голых женщин, причем блондинки чередовались с брюнетками, а тех в свою очередь разбавлял рыжими. Отличился Немец и в Москалии — на презентации в галерее Хельцера в голом виде играл роль цепного пса. Бросался на публику, на автомобили, даже укусил кого-то пару раз, только Немцу это быстро наскучило, тем более что идея ему не принадлежала. Немец являлся участником так называемого «Фонда Садомазо», который с подачи вездесущего Хельцера организовал «Останнiй жидовский погром». В больнице Тараса Немца не любили за заносчивость и высокомерие, он себя непризнанным гением полагал, и в Европы рвался исключительно за признанием. Поэтому санитары, крутившие ему руки, делали это с особым удовольствием – а вот не надо посягать на украинские святыни! И главное – не стоит будоражить людей, когда тихий час. Ясный перец, Украина действительно Европа, но не фига со свиным рылом да в калашный ряд.
— Допоможи, — сипло сказал один из санитаров. Был он рыжий и небритый, даже из ушей и носа волосы торчали.
Да с удовольствием! Андрей Ангел ощутил прилив сил. Сейчас мы этого культуртрегера уконопатим со всей нашей душой! Аминазинчику ему для спокойствия души не надо? Немец пленным ворочался на кафельном полу и тихо рычал.
— Далі самі впораємося! – деловито сказал второй санитар. – Чуєш, Ангел, там до тебе гості! У приймальному покої чекають!
Кто? Откуда? Андрей гостей не ждал.
— Звідки я знаю!? — удивился небритый рыжий санитар, присев над добросовестно затянутым в смирительную рубаху перфомансистом. Тот напоминал египетскую мумию, только худые босые ноги торчали. – Звідки до ангелів прилітають? Схоже, з Чистилища! Чуєш, Ангел, проставити не забудь!
Андрей Ангел, а это был именно он, в санитары сумасшедшего дома попал длинным и причудливым путем. Попав под удар сепаратистских «Градов», он самую малость повредился рассудком и в клинику попал как полноправный пациент. Здесь ему понравилось. А что – сыт, одет, обут, сравнивать пребывание в сумасшедшем доме со службой в добровольческом батальоне можно было, но сравнение это было не в пользу сообщества побратимов. Да и убить могли на войне, тут уж к бабке не ходи! Это понимаешь тогда, когда неподалеку снаряды «Градов» рвутся. И Ангел нашел свою тихую обитель. Здесь пули над головой не свистели. А что санитары порой лютовали не хуже добробатовских начальников, так это уж неизбежное зло! Кто первым белый халат надел, тот и панует. Если вести себя тихо и приветливо, с санитарами дружить, а с врачами в пояс раскланиваться, то при удаче и хорошем настроении клинического начальства, можно от аминазина задницу уберечь, про галоперидол забыть, и не бояться заснуть в хлорпромазиновом сладком сне.
Надо сказать, что сумасшедшее сообщество жило своей бурной и на первый взгляд непонятной жизнью. С началом событий на Майдане пациенты и клиническое начальство разделились на два лагеря – одни рвались в Европы всей душой и телом. Другие призывали к разумной осторожности – мол, сколько лет Россию сосали, так может не стоит коров на переправе менять, вдруг Европа не коровой окажется, а бычком из анекдота, который деда в войну от голода спасал. Им разумно возражали – бычком из анекдота может и Россия оказаться, черт бы Путина побрал! Газовый вентиль обещал ведь прикрутить. И Донбасс баламутить стал не по-детски. Ла-ла-ла ему в задницу!
Поскольку санитары разделились по убеждениям, то и смены у них были соответствующие.
В одну входили разумные консерваторы, которые призывали не рвать со старшим братом бесповоротно, а поглядеть, как оно будет в Европах, а исходя из этого, принимать окончательное решение. Во вторую смену входили отчаянные революционеры, которые полагали, что хуже уже не будет, и расставаться с прошлым надо смеясь, даже если смех этот будет сквозь слезы.
Страдали от этих лишь пациенты. Дежурят москальские выкормыши – украинские патриоты получают двойную дозу нейролептиков. Заступает на смену врачи и санитары, выбравшие европейский путь развития, — пожалуйте бриться, предатели Неньки и Батьковщины! Первые взяли себе название РОА, а истинные патриоты – УПА.
Санитаров в психбольнице постоянно не хватало, да еще в последний призыв троих санитаров забрили в Збройные Силы Украины, и отмазать их не удалось, надо ли удивляться, что вскоре Ангела выписали и предложили стать санитаром.
Поскольку Андрей Ангел был недавним участником АТО и силою оружия наводил порядок на оккупированной москалями территории, москалей он презирал и ненавидел, поэтому сомнений в его ориентации ни у кого не возникало.
Как всегда – ссорится начальство, а страдают пациенты.
На первых порах Андрей старался симпатий не высказывать, нейролептики старался раздать по справедливости, как он ее понимал. Понимал, что доверие надо заслужить. Вечерами он изучал анамнезы больных.
Некоторые больные вызывали сочувствие.
Сорокалетний мужчина по имени Олекса Подопригора был истинным украинцем, с начальным образованием. С гордостью именовал себя «природным человеком». По уверениям Подопригоры, Олекса выравнивал города с селами, очистил воду в Днепре с помощью «махатомов» и «терратомов», дает жизнь всему на Земле. Часами он раскачивался на койке, объясняя это борьбой за урожайность. Закончив борьбу, подсиживался к столу и быстро стучал по нему пальцами. При этом он вел себя приветливо и благодушно, утверждая, что является Землей и все окружающие им дышат. Столкнувшись с «москалем», Подопригора становился агрессивным. Он считал, что прилетающие их космоса «москали» его преследуют. «Москалей» он уничтожал, заземляясь к батарее парового отопления. По его мнению «москали» прилетают из космоса, чтобы не работать. У москалей плоский кишечник, сердце с одним клапаном и развитые хватательные конечности.
— Вони наждак крутять в підвалі, — жаловался он Андрею. — А у мене через це біль!
— А що болить-то? – спросил Ангел.
— Так все, — признался Подопригора. — Розумієш, зі мною пов’язане все — і Сонце і Місяць. Я повинен регулювати сонячне світло і фази Місяця. Розумієш, весняне виростання в природі — це все від мене! А москалі мені заважають!
Нас адже мало таких, хто народився з землі, — я, кум, Іванко Куйдименко, та ще чоловік тридцять!
Андрей Олексу жалел – и аминазин лишний вколет, и галоперидолом на ночь побалует. Хороший человек – с москалями борется! Совсем себя не бережет! Какой же он дурак? В Головной Раде посмотришь, и плеваться хочется, — совсем идиоты заседают! Напринимали законов, черт обе ноги сломает! И цены на газ опять подняли. Хорошо, что клиника не на газе, а на угле сидит. А с углем на Донбассе пока еще все в порядке, у сепаров свой уголек, а у нас – свой!
Еще Ангел жалел бывшего военного, он в психбольницу из зоны АТО попал, но все темнил, не говорил, что с ним случилось, и, заикаясь, говорил, что это военная тайна. Врачи поставили диагноз – сильное нервное потрясение. Звали военного Виктором Смирдиным, был он из Запорожья, русский по происхождению и украинец по месту рождения. Разговаривать с ним было сплошным мучением, но ночи дежурства длинные, а если больному аминазин не давать, то к утру он, как Шахерезада, вполне может закончить дозволенные речи.
—П-понимаешь.. ш-шли мы в ат-таку. И н-на м-минное п-поле зашли. Бл… П-печалька! Стоим, ш-шевельнуться или п-пернуть б-боимся. И т-тут к-какая-то бл… к-как заорет: — К-кто н-не ск-качет, тот м-москаль! Бл…! Л-лучше б я м-москалем б-был! В-вся рота погибла! К-как я уц-целел, п-понять не м-могу!
И что об-бидно, бл…, м-минное п-поле нашим соб-бственным б-было!
Такая вот военная тайна.
Были и пациенты, которые Ангелу не очень нравились.
Например, профессор, которому выделили отдельную палату, и даже неработающий телефон правительственной связи установили. Ангел крепко подозревал, что никакой профессор не псих, а просто отсиживается в наступившее тревожное время. Послушать его, так профессор этот разумные вещи говорит. Говорит, что древние укры свинью приручили. А кто ж кабанчика приручал? Конечно же, украинцы. Они и лошадь приручили, и, чтобы спасти свиное поголовье, динозавров уничтожили. И колесо изобрели, и огонь человечеству подарили!
И что характерно, профессора тоже «москали» мучали. Присвоили себе природные богатства, а следом — всю историю, которая с незапамятных времен принадлежала украинцам.
Правда, тут у профессора неувязочка. Зачем он утверждает, что истинное название украинцев – русские? А он спросил истинного украинца, хочет ли он называться русским? Для того ли мы Черное море копали, для того ли вырастили яблоню и вишню? Не-ет, профессор, ваша сказочка здесь не канает!
А еще этот профессор на полном серьезе утверждал, что Ленин жив, а дело его бессмертно, поскольку сидит живой мертвец в Мавзолее и управляет миром при помощи своих статуй и памятников, с которыми имеет бионическую кварко-лептонную связь. Андрей Ангел начал понимать, кто его на статую Ленина навел под Полтавой. Вот за это профессору предстояло серьезно поплатиться. Тут он одним уколом не отделается!
Десять! Не меньше! И каждый день!
Днем Андрей Ангел сидел за столом в белом халате и думал о серьезных вещах.
Каждый день главврач усаживал пациентов за написание наказов президенту и депутатам Рады. И ведь какие разумные предложения у психов — прислушались бы наверху, вся страна на дыбки встала бы! Возьмем, к примеру, предложение запретить «москалям» полеты в космос и освоение Марса. Чего плохого? Ангел сам бы запретил это. Ишь, разлетались, валюту тратят, лучше бы несчастным и сирым украинцам помогли! А откажутся — осушить Азовское море, повернуть Днепр вспять, чтобы затопить города и земли «москалей», переименовать Россию в Московию, Днепр в Днепропетровск, но уже в честь президента Петра Порошенко, а Одессу в Бандераград.
На этот раз больной написал правильные вещи. И грамотно, стервец, написал!
Он предложил организовать Посольство внеземных цивилизаций.
Министерство инопланетных дел сокращённо ПВЦ — планетарный орган исполнительной власти, осуществляющий планетарное управление в области отношений с инопланетными цивилизациями, государствами и международными организациями.
Будущее поколение украинцев бы могло сотрудничать с другими цивилизациями во вселенной. Знание о других цивилизации в космосе позволит нам разобраться об их культуре образе жизни, о технологиях и интеллектуальных и энергетических способностей
В общем, крестьяне и пролетарии всех стран, планет и звездных систем объединяйтесь!
Каждой планете свой личный майдан и Небесную Сотню!
Самое время нашел! И изложено все было не на родимой мове, а, значит, и в самом деле не ко времени.
Честно говоря, Ангел был против этих ежедневных мудрствований. Лучше, когда больные просто лежат и силой своей мысли пытаются уничтожить ненавистных «москалей». Напрягаются, вытягиваются в струнку на кровати, аж пена изо рта, член стоит, как часовой в карауле, пальцы грядушку кровати сжимают, видно, что стараются люди, а главное – молчат они в эти минуты, как рыба в воде. Только пузыри пускают.
Хорошо бы больным языки обрезать!
И совсем уже Андрей размечтался, как от входа позвали его зычно и неотвратимо:
— Санитар! Ко мне!
Главврач из правильных донецких позвал, а значит – поспешать надо было на полусогнутых ногах и вприпрыжку.
Жители Одессы проснулись от ночного грохота.
Или гром прогрохотал, или склады артиллерийского управления взлетели на воздух, но как бы то ни было, все быстро стихло, позволив мирному обывателю вновь погрузиться в сладкий предутренний сон.
Спал командующий украинским флотом вице-адмирал Сергей Гайдук, подписавший накануне документ об исключении подводного човена «Запорожье» из списочного состава судов. Ах, как сладко и спокойно спал вице-адмирал! И снилось ему, что вытаскивает он из моря самодур, а на каждом крючке извивается длинная и стремительная скумбрия. И так хорошо ему было от этой долгожданной удачи, что пускал адмирал слюнку на подушку, и не хотелось ему просыпаться и погружаться в серые будни обязательно несчастливого начинающегося дня.
Спал неизвестный сепаратист, первым выстреливший на митинге и полагавший, что совершил героический поступок.
Спал сотник Микита, еще вчера стрелявший в одесситов, выпрыгивающих из Дома профсоюзов. Спокойно спал сотник Микита и угрызения совести его не мучили, по причине полного отсутствия этой самой совести. А, как известно, не может потревожить человека то, чего у него не было, нет, и не будет.
Спали спокойно девочки Дарка и Оксана, подававшие мальчикам бутылки с коктейлем Молотова, которыми поджигали Дом профсоюзов. Вечером они рассылали сделанные у Дома профсоюзов селфи. Круто получилось, прям, нереально круто! Сепары горели и даже потрескивали, как колорадские жуки, когда их жгут!
Спали их родители, были рады, что девочки дома. Время неспокойное, девушкам вроде Дарки и Оксаны опасно гулять поздним вечеров, не дай бог, что-то случится, сердце кровью обольется!
Спал Саша Гончаренко, активно участвовавший в бойне, еще не зная, что утром – надо же такому случиться! – от него откажется родной папа, и родителей ему заменит партия Петра Порошенко, ведь должны же быть у хлопца хоть какие родители!
Спали многочисленные футбольные фанаты, которые в дневном пожаре не видели ничего особенного – ну оттянулись после матча, чего особенного? На то и футбол существует, чтобы после него выпить пивка и хорошенько развеяться. Зря, что ли на матч петарды и биты тащили. И флаги пригодились – булыжники с разобранной мостовой в них таскать! Нет, хорошо вчера оттянулись! Дали сепарам по сопатке!
Не понять простому человеку, где душа у футбольных фанатов!
Спал мальчик Боря, и снилось ему, что он добре мутузит ненавистного скрипача Изю, который в школе выпендривается тем, что умеет играть на скрипке. Подумаешь, виртуоз! Боря умел стоять на голове и искусно плевать на пять метров через щербинку в передних зубах, но не хвастался этим, как некоторые скрипачи!
Спала Одесса, еще вчера потрясенная событиями в Доме профсоюзов и на Куликовом поле – чтобы в мире не произошло, но людям надо отдыхать, хороший отдых основа успехов нового трудового дня. Не спали лишь родственники пострадавших и врачи – после пробуждения монстра, по имени толпа, у них всегда много работы.
А наутро с Привоза пришла жуткая новость – памятник Ленину у проходной завода пропал. Вот так, стоял себе, как матрешка, под броней повелителя Темной силы, и вдруг исчез. Даже кепки не осталось. Поваленный из гранатометов Дарт Вейдер на месте, а Ленина нет.
Следователями были выдвинуты основные версии. Памятник забрали коммунисты. Они, таким образом, сохранили золото партии, а вследствие событий второго мая забрали золото для подготовки вооруженного восстания. Не зря же в городе видели Симоненко – партийный босс приезжал, чтобы дать последние указания сподвижникам и лично проконтролировать эвакуацию Ленина за границу.
Вторая версия была построена на том, что памятник украли штурмовики, которые устанавливали над ним Дарта Вейдера. Пронюхали, гады, что Ленин золотой, ну и умыкнули, чтобы организовать выборы своего лидера. Сами понимаете, политическая борьба больших денег стоит! В последние дни штурмовики у завода кучковались, не иначе готовились к экспроприации.
Третья версия строилась на предположении, что статую изъяло правительство для финансирования АТО на Донбассе. Известное дело, война денег стоит! Только ничего армии не обломится, попилит правительство Владимира Ильича, разделит между министрами. Известно ведь как у нас умеют пилить! Без малейшей брезгливости сам премьер Яценюк возьмет в руки «болгарку» и свое мастерство в работе покажет. Высказывались, конечно, сомнения, что в этом случае министрам хоть что-то достанется, но ведь как говорится: знаешь правду, держи язык за зубами.
Четвертая версия ставила в подозрение искателей «золота партии». Эти все могли, вон на Полтавщине прямо от памятника руку отпилили, хотя золота на Ильиче было с гулькин хрен, чистейшей воды чугуняка. А что, узнали, что заводчане Ленина памятником Дарта Вейдера накрыли, а дальше уже дело техники – снять с постамента, погрузить вождя на автомашину и вывезти в Приднестровье, где всем известно, никакой власти нет и баз брошенных полно – пили, сколько хочешь. Обогатились хлопцы, позавидовать можно!
Пятая версия объясняла исчезновение памятника кознями преступного мира. Известное дело, Одесса всегда славилась авторитетами и мошенниками, достаточно существующую литературу почитать. Про Беню Крика все слышали? А про Соньку Золотую ручку? А еще тут Мишка Японец пошалил, и атаман Котовский не раз себя показывал. А о таких авторитетных людях, как Ангел, Карабас, Остап Шор, Паша Батя, Рита Мурка, и говорить не приходится. Не зря же гостей города приглашают на экскурсию «Одесса криминальная». Что и говорить – воры вполне могли польститься на золотого Ильича.
Все версии предполагали, что памятник Владимиру Ленину и в самом деле был изготовлен из золота. Кому-то несказанно повезло! Другого варианта украинцы в силу своего менталитета просто себе не представляли. Поэтому робкое предположение директора завода, что Ильич ушел сам, народ воспринял, как попытку навести тень на плетень и увести следствие в сторону.
Еще одно знамение явилось одесситам перед девятым мая.
Стая птиц, возвращавшихся с юга, вдруг перестроилась в полете, на несколько секунд образовав человеческое лицо. Человек смотрел на город и саркастически улыбался. Сам этот человек был хорошо известен горожанам. Да что горожанам! Он был известен всей Украине, да и, пожалуй, о нем говорили во всем мире.
На город смотрел Путин.
Украина обрела новое божество. Это злое божество было вроде языческого Кхулту, ничего хорошего от него ждать не приходилось. Отныне все происходящее в стране связывали с новым божеством. Он велел, он приказал, он заставил, он запретил, он нас не любит!
Культ все ширился, охватывая все новых и новых последователей.
Путин не давал Украине воссоединиться с ЕС. Путин отжал Крым. Путин удерживал подводный човен «Запорожье». Путин не признавал Майдан. У Путина скрывался недобитый Виктор Янукович. Путин увеличил цену на газ и нефть. Путин поддерживал сепаратистов на Донбассе. Путин ввел на Донбасс российские войска.
Путин. Путин. Путин…
Он был виноват в том, что новое правительство Украины стало воровать больше, чем прежнее, в том, что стране задерживают кредиты, в том, что начала стремительно падать гривна, что войска оказались не готовы к АТО. Он был виноват в случившихся разводах и изменах, в том, что подрались мальчишки из одного квартала, в том, что рядовой украинец на дрянной дороге пропорол шину на своем «Лексусе», в том, что от чумы передохли все свиньи, в том, что упала гривна, выросли цены на газ и квартирная плата. Ну, кто еще мог быть виноватым в твоем плохом настроении, в том, что тебя уволили с работы, и, не дай Бог, от тебя ушла жена?
Кто-то из украинцев даже сочинил стихи на русской мове, выражающее его личное отношение к Путину-Кхулту:
Льется дождь и выпал град –
Это Путин виноват.
Гором гремит, земля трясется –
Это Путину неймется!
Во дворе плетень упал –
Путин молнией попал!
В небе виден темный лик.
Он пришел и мир возник!
Случались даже трагедии.
Мэр одного из городов южного побережья был истинным украинцем. Люди, незнакомые с ним, назвали бы его правоверным хохлом. Мэр любил исполнять родной гимн на нейтральной полосе вблизи москальской границы. Голоса он не имел, слуха тоже, но восполнял их отсутствие истовостью и усердием. Иногда он поворачивался к востоку и кричал: «Володинька! Я ж тебя зубами грызть буду! Опомнись, Володя!» Но ответа не было, лишь эхо, нарушая все законы физики, гуляло над степью.
По происхождению мэр был русским, но сызмальства пил украинское молоко и слушал украинские сказки. Двадцать лет он отслужил в украинской армии, свято защищая отчизну, обретенную в конце двадцатого века. Ей он служил верой и правдой, поэтому в цвет государственного флага он даже линзы носил разного цвета, отчего левый глаз у него был синего цвета, а правый отливал золотом украинских полей.
Любимого кота он тоже выкрасил в цвета флага любимой отчизны, отчего кот на мэра обижался, постоянно шипел и метил ему ботинки. Несомненно, в душе кот был обычным сепаратистом. Собаки кота не трогали, держали под подозрением, что давало ему отличную возможность беспрепятственно лазить по городским помойкам. Но это же и мешало половой жизни кота, ибо кошки к нему относились с брезгливой подозрительностью и предпочитали встречаться с не столь экстравагантно окрашенными самцами.
Мэр попал в психиатрическую клинику, а проще говоря, в дурдом, чему предшествовало несколько природных явлений. Во время одного из выступлений его на границе с москалями, стая птиц, беспорядочно передвигавшихся по небу, вдруг обрела очертания человеческого лица, и на мэра глянул строгий лик его личного недруга. Путин, а это был он, так внимательно и строго рассматривал мэра, что тот испуганно забился в салон служебной машины и отказывался покинуть его даже после того, как водитель притормозил у городской управы.
— Він стежить за мною! — качал головой мэр. – Особисто доглядає!
Второй случай был еще тревожнее – во время митинга, когда мэр привычно принялся обличать президента России во всех неисчислимых грехах, с грозового ближайшего облака ударила ветвистая молния. «Путин шельму метит», — шептались в толпе. Мэр потерял дар речи, он только мычал. Оказавшись в палате клиники, долго проверял решетку на окне, потом собственноручно заперся изнутри, и только тогда ощутил покой и облегчение, встретив их с улыбкой ребенка, избежавшего неизбежного наказания.
В дурдоме к нему отнеслись с вежливой предупредительностью. Мало ли как дело повернется? Только один здоровенный – а иных в дурдоме не держат — санитар смотрел на мэра мрачно и подозрительно, а потом заявил на правильном русском языке (а как еще разговаривать с психами, не на английском же):
— Сепаратюга ты, а не сумасшедший! На тебя в СБУ заявить надо!
— Це чому?
Мимо прошли санитары, явно намылившиеся в столовую. Санитар опасливо огляделся и перешел на украинский язык.
— Нормальний божевільний про рідну Україну думає, москалів зусиллям волі знищує. А ти? Путін у нього всюди. Якщо тебе послухати, без Путіна і трава б не росла, корови б молока не давали! Адже і не один ти такий. У нас тут один вчений лежить, все кричить, що Ленін з Мавзолею через пам’ятники всім світом керує. Адже ось сволота, через нього жодного пам’ятника не залишилося, міста і вулиці вкотре перейменовують, скоро пенсії людям похилого віку та інвалідам платити нічим буде! Знаєш, скільки гривень це все коштує? Адже і не заперечиш йому — божевільний! Він на повному серйозі стверджує, що якщо людина живе, скажімо, на вулиці імені Шухевича або святий Небесної Сотні, то він завжди заробляє більше і завжди благополучніше, ніж жителі вулиці Комуністичної або Героїв-краснодонців!
— Ну, це зрозуміти можна, грабіжник завжди живе благополучніше, ніж орач. Тільки не довго.
— Я же говорил – сепаратюга! – возликовал санитар. – У меня на них глаз наметанный, я месяц в Донецком аэропорту на них в прицел глядел!
— А може цей самий Володимир Ілліч і справді з мавзолею управляє? А вчений цей дело говорит?
— Щось ти для психа занадто вдумливий, — усмехнулся санитар. — Ну, сам поміркуй, в Росії таких пам’яток куди більше, дозволив би він капіталізм там будувати? Ось і виходить, що вчений цей псих. Хіба йому у нас місце? У нас психи нормальні, правильні. А йому б в Раді заправляти, там всі такі!
— Ну що, будеш на мене заяву писатиш?
Санитар огляделся и снова перешел на москальский язык.
— Какое заявление? Я же вижу, что ты свой, только заблуждающийся. Лечить будем! Марш в палату, заземляйся. Будете всей палатой москалей уничтожать, неньку на ноги ставить.
— А чому ти зі мною по-москальски говориш?
Санитар заржал.
— Да потому что теперь на их языке только больным здесь можно разговаривать. Давай, давай в палату, у вас там по расписанию сеанс телепатической ксенофобии вот-вот начнется!
— А що ти там щодо сепаратистів говорив? – криво усмехнулся пациент.
— Ну, вот, теперь ты истинно обитатель нашей клиники, — одобрительно сказал санитар и даже похлопал пациента по плечу. – Не дрейфь! На ужин дополнительный укол получишь и стакан вишневого компота.
— Здорово, хлопцы! — сказал Остап.
Он едва успел одернуть компаньона, который уже набрал воздух, чтобы грянуть привычное приветствие: «Слава Украине!» Командор боялся, что компаньона на блокпосту поймут неправильно.
Блокпост представлял собой странное убежище, сложенное из бетонных блоков так, что задней частью примыкало к ливневой трубе, проложенной под выщербленным асфальтом. Рядом с этой кубической конструкцией горел костер, на котором в закопченном котелке кипело варево, аппетитно пахнущее тушенкой. В стороне от сооружения ближе к лесополосе стоял львовский автобус.
Воинство на блокпосту был одет весьма пестро. Кто был в видавшем виды камуфляже, кто в шахтерских телогрейках и штанах из «чертовой кожи». Иные были в спортивных костюмах или просто в джинсах и ветровках. Правда, у каждого обитателя блокпоста был автомат, иногда даже с подствольником, или на худой конец помповое ружье или двустволка.
Обитатели блокпоста внимательно оглядели подошедших.
— Здорово, коли не шутите! – сказал один из сепаратистов.
Трое сепаров сидели на бетонных плитах, слушая рассказ четвертого – плотного мужика лет тридцати пяти с умным лицом и грубыми кистями рук, указывающими на то, что их владелец не чужд грубого физического труда.
Остап вслушался.
— Значит ситуация такова – сам я из Киева, пять лет проработал на Донбассе, грубо говоря, в самом Донецке. Прописка, естественно, киевская. На фронте с первых дней. Звонит на мобильник жена. Тебя, говорит, военкомат домогается. Дома уже трубку боимся взять, каждый день звонят. Вот тебе телефон, делай что хочешь, но чтобы нас больше не беспокоили. Сам знаешь, мама больная на всю голову, целыми днями телевизор смотрит. Вот, говорит, донюшка, убьют твоего дурака, выйдешь замуж за хорошего человека, настоящего украинца! Ладно, говорит, не буду тебя расстраивать, телефон я тебе дала, решай! Звоню. В военкомате обрадовались. А-а, говорят, давно ищем. Требуют, чтобы я с двумя комплектами белья, ложкой, кружкой, ванными принадлежностями прибыть наутро в военкомат.
Я им говорю: «Да я вообще-то не в Киеве и вообще уже воюю».
Военкоматовские заинтересованно спрашивают: «Где? Когда призвался? Какая часть? Кто командир?» Ну, думаю, надо удовлетворить их любопытство! Говорю: «Доброволец. Шахтерская дивизия. Ополчение ДНР. Командир у меня Мозговой». Пауза. Потом, кино и немцы, робко интересуются: «А когда к нам собираетесь?»
Ну, я им говорю: «Ну, здесь разберемся и сразу к вам!»
На плитах заржали.
— А я тут на днях в Полтаве был, семейные дела улаживал, — вклинился в разговор другой, – зашел в частную пекарню за хлебом. Мать попросила. Так вот, у них один хлеб называется «Украина». Говорю продавщице безо всякой задней мысли: «Дайте мне половину Украины». Слышу, из очереди так ехидно спрашивают: «А вам Криму мало?»
На плитах опять загоготали.
Остап повернулся к пожилому мужику, лицо которого еще хранило следы угольной пыли. Знаете, пыль въедается в кожу, потом окрашивается и на лице проступает характерная синяя сыпь.
— Нам бы старшего? – сказал командор.
— Ну, я буду старшим! – с достоинством отозвался мужик.
— Значит, такое дело, — начал Остап доверительно.
Ой, не те люди сидели на посту, не скакали они, гады, на Майдане, про олигархов и как создаются состояния все правильно понимали, а потому не годились в деловые партнеры.
Мужичек на Семен Семеныча Гришина не внешне, не душевно ни капельки не походил, он сразу нахмурился и отрицательно покачал головой. И сразу же предложил свой вариант, который командору совершенно не понравился. Когда привыкаешь к слову «на», такие слова, как «дай», а тем более «отдай», просто не укладываются в голове. Остап по заветам предков чтил уголовные уложения любой страны, но предложение добровольно отдать кому-то благополучно «отжатое» не находило в его душе какого-либо отклика.
— Значит, не договоримся? – безнадежно поинтересовался он.
Упертый сепаратист покачал головой.
— Я же для тебя стараюсь, — объяснил он. – Ты отсюда куда поедешь?
— В Киев, — осторожно сказал Остап.
— Ну, вот, — поднял палец сепаратист. – А что у нас по дороге в семи километрах?
— Перекресток.
— А на перекрестке будет украинский блокпост. И если не мы, то они твою машину за милую душу раскурочат. Здесь не Киев, здесь все жрать хотят! Ну, и автоматы у нас. Убедительно?
Аргументы были весомы, что и говорить. К случившемуся Остап отнесся с философским спокойствием. Ну, пошли по шерсть, а вернемся стриженными – бывает! Поэтому он не стал брыкаться и бить всех по головам подвернувшимися под руку предметами. Надо признать, что оплошал, не стоило лезть в воду, не выяснив, имеется ли поблизости брод. Похоже, он повторил ошибку своего прадедушки. А за ошибки всегда приходится платить.
— Ладно, старшой, — без нажима сказал он. – Жизнь длинная, может, еще свидимся!
— Чего ж не свидеться, — улыбнулся сепаратист. – Будет товар — заезжай! Т руководства республики благодарю з помощь!
И крикнул остальным:
— Ребята, гуманитарка пришла. Быстренько, быстренько, перегружай все в наш автобус! Денис, автобус отгонишь к школе, там на всех поделят!
Увидев происходящее, Петр Ангел возмутился.
— Та що ж це таке? Та то хіба люди так роблять?
Нет, не понимал побратим Остапа, что именно нормальные люди так и поступают. Ну, положа руку на сердце, скажите – а вы оставите явным жуликам машину продуктов в голодное время или сделаете упор на собственную революционную сознательность?
— Успокойся, — сказал Остап. – Вернемся в Киев, выплачу тебе твою долю!
На плитах продолжали вести разговор. Не все кинулись разгружать машину – и тут дедовщина свое место имела, а может, у людей совесть была.
— У Солнечного на той неделе правосеки машину с бородатым задержали. Думали, Бюст Карлу Марксу, решили над жидком посмеяться. Оказалось, он и не еврей вовсе, а из греков, Аристотелем его звали.
— Да и над Карлом Марксом они напрасно смеяться думали, у него Рокфеллеры и Ротшильды экономике учились…
Остап постоял немного, задумчиво глядя, как знатоки Маркса грабят имущество, уже ставшее ему своим, потом поинтересовался небрежно:
— Слышь, старшой, а что, брешут люди насчет памятников?
— Почему – брешут? — удивился дончанин. – Бывает. Уж если люди бегут с Украины, то памятникам там точно не место. Вчера, например, грузовик с Ильичами проезжал. Мы пропустили. Куда им, бедолагам, деваться, если по всей стране памятники курочат? Вон на прошлой неделе один даже калека был, кто-то Ильичу руку отпилил, которой он в светлое будущее указывал!
— Кажется, я знаю, кто его калекой сделал! – хмыкнул Остап. — Как же их «Правый сектор» выпустил?
— А что они могли сделать? У Ильичей знаешь, какая охрана была?! Такие бойцы и тебе бы не помешали! Ладно, бывай, некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Будет что – завози!
Как и говорил сепаратист, украинский блокпост оказался в семи километрах по шоссе. Под желто-голубым прапором стояла кучка людей в камуфляже. Один из них поднял руку.
— Сотник Петренко, – хмуро представился он. – Кто такие? Из Донецка?
— Из Киева, — сказал Остап. – Гуманитарку добровольческому батальону возили.
То, что Остап говорил по-русски, не вызвало у украинского воинства никакого протеста. Они и сами щедро матерились на общеславянском языке. И украинские слова щедро мешались с русскими.
— Так… — старший наряда проверил документы. – Все правильно… Тільки вибачай, машини я у тебе отожму. Для потреб армії.
— Не отожмешь, — сказал Остап, предъявляя благодарственное письмо волонтеру Остапу Башкуртовичу Бендеру за оказание содействия в экипировке и снаряжении батальона «Донбасс». Печать и штамп были на месте.
— Ну, Семен Семенович… Ну, комбат… І що? Хто він мені? Кум, сват?
— А это?
Мощный был документ, подписанный в свое время головой Ивано-Франковска и свидетельствующий о том, что Остап Бендер является двоюродным внуком Степану Бандере.
— Это як? – сотник растерялся.
— А с ними не хочешь поговорить? – командор сунул заторможенному от неожиданных дум сотнику две фотографии. На одном из них он пил пиво с добродушно посмеивающимся Дмитром Корчинским, на другом стоял в обнимку с Тягнибоком и Ярошем.
— Твій козир старше, — признал сотник. – Проїжджай
Наглый был сотник, поэтому и Остап не удержался, чтобы не ущипнуть собеседника:
— Как же вы грузовик с Владимирами Ильичами в Донецк пропустили?
— На тій стороні повідомили? – сотник недобро прищурился, но не стал обострять разговор с непонятным ему собеседником. Береженого — Бог бережет!
Он почесал голову.
— Спробуй, не пропусти. Їх дві машини з Криворізькою червоною гвардією супроводжувала. Я ще з глузда не з’їхав, щоб з чугуняками махаться. Та й краще это – все менше комуняк на Батьковщине залишиться, чистіше буде! Он, у Подільському статую Григорія Івановича переплав хотіли пустити.
Так замкнувся в мавзолеїике, три години тримав оборону. Ми і їхнього генерала Ватутіна днями пропустили, а як не пропустиш — з ним їхали автоматники. Серйозні хлопці, минулу війну пройшли!
— В грузовике ехал?
— Навіщо у вантажівці? На «меріна» їхав! Слухай, чого ти допитуєшся? Тебе відпустили? Так їдь собі з Богом, чоловіче!
Остап неторопливо сел в машину, приоткрыл окно.
— Слава Украине!
Хлопцы, стоящие под прапором тут же подобрались.
— Героям слава!
Остап рукой показал водителю грузовика следовать за ним и тронул машину.
— Дывись, якой хитромудрий, — сказал один из хлопцев и сплюнул. – Самого Дмітро знає, з Тягнібоком и з Ярошем в обнімку. А тут… — и он безнадежно махнул рукой.
Петр Ангел возбужденно прыгал на заднем сиденье.
— Остап Башкуртовiч! Командор! А що ж ти тих так не відшив? От, як тут перед тобою навитяжку стояли!
— Эти люди страх имеют, — пояснил Остап. – А те уже ничего не боятся.
— Істинно москалі! – с убежденной ненавистью сказал Ангел.
Дальше молчали, слушали радио.
«Відбувся Радий Безпеки ООН з України.США і інші члени Совбеза ООН виступили із звинуваченнями в адресу Росії».
«Рада директорів Міжнародного валютного фонду в середу розгляне пакет допомоги Україні в рамках нової програми співпраці. Попередня домовленість про кредити на 14-18 мільярдів доларів була досягнута в кінці березня, після того, як місія МВФ завершила оцінку стану української економіки»
— Сообразили, что мы еще дышим, — проворчал Остап, — хотят, чтобы уж наверняка!
— Що ви лаетесь? – не понял Петро. – Хороша справа. Кредити неньці дають!
— Петя, — вздохнул Остап. – Ты как малое дитё! Сам знаешь: берешь чужое и на время, а отдаешь сои и навсегда.
— Коли то ще буде, — обиженно огрызнулся Петро. – А грошики сьогодні потрібні. Достаток Україні буде!
— Хорошо бы Украине, — пробормотал Остап. – А то ведь до страны и не дойдет!
Звонкая дикторша продолжал доносить до населения новости.
«Черга вантажівок і легкових автомобілів в пункті пропуску на кордоні Херсонської області України і Криму в пункті пропуску “Чонгар” розтягнулася на чотири кілометри, повідомила в середу прес-служба госпогранслужби України. Найбільші ускладнення зараз спостерігаються в пункті контролю “Чонгар”. Тут черги на виїзд з України розтягнулися на чотири кілометри і мають тенденцію до увелічені».
— Ось москали! –встревоженно сказал Петр. – Уже в Крим не пускають!
«Виконуючий обов’язки президента України Олександр Турчинов заявив, що озброєні сили України приведені в повну бойову готовність. Про це повідомляє УНІАН. «Я ще раз повертаюся до реальної небезпеки розв’язування Росією континентальної війни проти України. Наші озброєні сили приведені в повну бойову готовність», — заявив Турчинов».
Остап раздраженно выключил приемник.
— Це що ж, війна з Росією? – растерянно сказал Петро Ангел. – Та то хіба можна? У них бомба, літаки. Палитимуть Країну!
Хорошо, хоть это понимают, — подумал Остап. – Но меня больше занимают четырнадцать миллиардов, которые обещают Украине. Это ведь какой простор для комбинаций. А война… Ее не будет, в крайнем случае, Россия просто не явится на нее. И придется незалежникам воевать с донбасскими ватниками. Что ж, ничего хорошего и это не сулит. Но кредиты… Главное, вовремя собрать урожай, а там хоть бурьяном все зарасти! Тут он вспомнил свой разговор с рассудительным сепаратистом, и захохотал.
— Ты чего, Остап Башкуртовiч? – встрепенулся задремавший Ангел.
— Вспомнил, как нас сепары обкорнали, — Остап прибавил газу и с удовлетворением увидел, что грузовичок послушно последовал за ним. — Поехали по шерсть, а вернемся стрижеными! Хорошо, что свои вояки не обули! Кажется мне, я судьбу прадеда повторяю!
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
Ах, Одесса, жемчужина у моря!
Здесь Пушкин и Жуковский бродили по улицам. Здесь росли Ильф и Петров. Здесь начинал писать стихи Багрицкий, задумывал «Трех толстяков» Олеша. Здесь бедствовал в годы Гражданской войны Иван Бунин. Это был город авантюристов и мошенников, святых людей и великих грешников, город рыбаков и чекистов, проституток и бандитов, неповторимых еврейских диалектов, и сами евреи настолько пустили корни в землю Молдованки, что казались, всегда жили на этой земле обетованной.
— Скажите, здесь живет Сарочка Абрамовна?
— А где ей жить? Воронцовский дворец давно занят пионерами.
И истошный крик обеспокоенной мамы из окна флигеля:
— Боря! Не бей так сильно Изю! Вспотеешь!
Господи, дай еще раз в жизни пройтись по Одессе, полюбоваться несравненной Потемкинской лестницей, назначить свидание у памятника генерал-губернатору города Дюку Ришелье, стараниями которого город обрел славу международного порта. Потосковать в Городском саду вместе с легендарным авиатором Сергеем Уточкиным, помечтать о недосягаемых и таких близких небесах. Увидеть «Ласточкино гнездо». Побывать на Лонжероне, купить копченую скумбрию на знаменитом Привозе, поторговаться с неистовыми его торговками. Просто искупаться на одном из каменистых пляжей, выпить пива в «Гамбринусе», а вечером посидеть на скамейках Александровского сада вместе с Жуковским, Гоголем, Островским, Достоевским, Чеховым, Ахматовой и Высоцким, пытаясь звездной ночью увидеть в созвездии Лиры маленькую незаметную звездочку по имени Одесса. Само созвездие найти легко – оно располагается прямо перед пастью звездного Дракона и выделяется яркой звездой, которую называют Вега. Труднее найти тусклую искорку Одессы, но если вы ее увидите, то это означает, что у вас зоркие глаза, но что важнее – в вас живет любовь к этому удивительному южному городу, который издавна называют Одессой-мамой.
Ах, Одесса…
Ты знала много горя, только вот не знаешь, что ждет тебя завтра, какой ужас придется испытать одесситам.
В город начали стекаться боевики «Правого сектора». Уже само их присутствие было плохим признаком. Приехал давать указания косноязычный и картавый секретарь Совета Безопасности Парубий, вернулся в город Леша Гончаренко, который последние годы плавал среди партий, как в проруби, прикидывая к какому берегу прибиться. Привез бронежилеты и разгрузки на блокпосты при выезде с Одессы крепкий хозяйственник сотник Микола. Ну, и дальше, что называется каждой твари по паре тоже прибыли в города, чтобы украсить улицы своим присутствием.
Ясные майские дни звали трудящихся к солидарности. Солнечное небо над головой и зеленая листва деревьев призывали их к активному отдыху с шашлычком, печеной скумбрией, с ребрышками на гриле, со свежим живым пивом от Енни или с «Семь сорок», «Гаванным N 6», люстдорфским «портером», но обязательно в кругу друзей. Истинное удовольствие получаешь только когда вокруг тебя остроумные и прекрасные люди, которыми всегда славилась Одесса.
— Сеня, не бежи так шустро, а то, не дай Бог, догонишь свой инфаркт! Пива на всех хватит!
— Гена, мне на не за наполнить бак, мне за освободить его!
— Тогда зачем тебе этот приятный, но не нужный процесс? Возьми бутылку и вылей ее в море!
Но неспокойна Одесса. Митинги, митинги – на одной улице люди за, а другие — против, а на другой наоборот – люди против, но другие таки за! Оба враждующих лагеря проводили митинги и демонстрации. Проукраинцы собирались в районе Дюка, парка Шевченко и Соборки. Пророссияне базировались на Куликовом поле, время от времени выбираясь на Пушкинскую улицу. Имея собственные ареалы обитания, противники не пересекались и митинговали в собственное удовольствие.
Рано или поздно две противоборствующих волны должны были схлестнуться. Первыми не выдержали пророссияне. Тридцатого марта после обеда они навестили евромайдановцев у памятника Дюку. Благодаря вмешательству милиции все обошлось. Пара разбитых голов, несколько добросовестно расквашенных морд прекрасно укладывались в версию философского диспута или политического диалога.
Использование сторонами фанерных щитов превращало столкновения в безобидную игру.
Что поделать, Одесса почти город порто-франко, у каждого человека есть собственное мнение на сложившийся порядок веще и свой взгляд на его изменение!
Второго мая начался как обычно – с солнца и выходного дня.
Днем второго мая колонна боевиков Куликова поля с криками «Слава России» напала на митинг на Соборке. Первый выстрел прозвучал со стороны «ультрас». Футбольный болельщик подобрался к формирующейся колонне федералистов и выпалил по ней из травматического пистолета. Стрелка поймали и, намяв бока, сдали милиции. Но этот напряжение было столь велико, что этот выстрел дал сигнал к началу боевых действий.
При столкновении погибло сорок восемь человек. Мирная Одесса исчезла. В городе начались настоящие бои.
Да, Одесса – всего навидалась ты на протяжении прошлого века!
Топтали тебя белые и красные отряды, с пароходов высаживались французы и англичане, даже греки побродили по твоим улицам. Пограбили твоих торговцев и евреев зеленые, подушил противников белая контрразведка и чека, повластвовали на твоих улицах бандиты и румыны, но такого, пожалуй, ты еще не видела.
Схватились бойцы Майдана и Куликова поля, используя самодельные взрывные устройства, камни, холодное и огнестрельное оружие. Активист Евромайдана с балкона принялся палить картечью в работников милиции, за которыми прячутся активисты Куликова поля.
Футбольные фанаты присоединились к майдановцам. Прозвучал призыв идти на Куликово поле.
И вот тут, хочется отступить от сухого изложения происходящего. Ну, митинговали, ну, придерживались разных взглядов, так ведь не было крови! Что же подтолкнуло людей броситься проливать кровь? Какой провокатор убедил людей, что надо пролить кровь, защищая свои убеждения?
Я думаю, не было виновных среди людей! Толпа, этот огромный надорганизм, нивелирующий людские мысли до простейших эмоций, правил на улицах. Толпа формировалась с каждой стороны не один день, она крепла митингами и шествиями, подогревалась неотъемлемыми зернами формирования — провокаторами, прыганьем на улицах или презрением к любому прыгающему, патриотическими и антипатриотическими лозунгами. Толпа крепла, медленно и неотвратимо превращаясь в страшное амебоподобное существо, уже разделенное надвое и превратившаяся потому в двух ненавидящих друг друга особей, тянущих к противнику щупальца ложноножек. Настал момент, когда два невероятных родственных по природе, но антагонистичных по сути существа столкнулись, разжигая пожары и проливая кровь. При таком столкновении невозможно был услышать друг друга единичным человеческим особям, а тем более понять.
И когда вопящая и размахивающая битами толпа пришла к Дому профсоюзов и Куликовому полю, она состояла не из людей, а из бездумных бандерлогов, готовых мстить инакомыслящим так, чтобы их не было вовсе.
Сколько ненависти у людей? Где живет у них душа?
Лагерь громили истово и злобно – больше других старались футбольные фанаты, они ведь не досмотрели второй тайм матча «Черноморца» и харьковского «Металлиста»! Палаточный городок заполыхал от брошенных коктейлей Молотова.
Люди прятались в Доме профсоюзов. Оттуда по собравшемуся на площади народу стали стрелять. Защищавшихся людей выжигали из дома бутылками с зажигательной смесью. Подруги Дарка и Оксана наливали в бутылки бензин и подавали бутылки мальчикам, а попутно делали селфи на сотовые телефоны – революция это так круто, будет, чем похвастаться в школе! Слушай, сними вон того дядьку, он уже второго колорада завалил из своего пистолета!
Уже весь первый этаж был в огне, копотные языки лизали верхние этажи.
— Русские горите! Палите гадов! — доносилось со всех сторон.
Поэт Вадим Негатуров незадолго до событий написал строчки:
Зубы сжав от обид, изнывая от ран,
Русь полки собирала молитвой…
Кто хозяин Руси — Славянин или Хан?
— пусть решит Куликовская Битва.
И сразив Челубея, упал Пересвет,
но взметнулись знамёна Христовы!
Русь Святая! Прологом имперских побед
стало Поле твоё Куликово!
Он сгорел, блуждая в задымленных коридорах Дома профсоюзов. Когда его привезли в больницу, медики уже были бессильны. Как и несколько десятков других людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что они хотели Украине другой, по их мнению, более счастливой участи.
Каждый понимает будущее по-своему. В результате, для окончательно непримиримых и несогласных друг с другом оно не наступает вообще.
Зверь, именуемый толпой, медленно терял свою силу, слабел, терял щупальца, распадался на кусочки начинающей мыслить материи.
И до всех стало медленно доходить, что они натворили. Похоронив мертвых, Одесса никогда уже не будет прежней.
Она изменилась после гражданской войны двадцатых годов, она повзрослела после немецко-румынской оккупации, теперь ей предстояло измениться еще раз – и – увы! — не в лучшую сторону!
Говорят, под шумок бойцы Правого сектора посягнули на памятник у завода «Прессмаш». Ну, не было там Дарта Вейдера, не могло его там быть, так, оболочка одна вороненая. И ошиблись. Или у памятников была своя взаимовыручка, или у Дарта Вейдера имелись свои счеты с красно-черными, только схватка получилась отменная. Крепко дрался Вейдер, спасая себя и Владимира Ильича от переплавки. Порубал вдосталь супостатов его лазерный меч. Свалили Темного Повелителя двумя выстрелами из гранатомета. И что же? Не было под черной броней сияющего памятника вождю мирового пролетариата; и пустая яма под постаментом прямо указывала на полное и бесповоротное отсутствие золотого запасу.
Как это всегда бывает, в присвоении народного богатства обвинили еврейскую диаспору.
Батальон «Донбасс» стал формироваться в Днепропетровске с середины апреля две тысячи пятнадцатого года.
Занимал он территорию пионерского лагеря «Орленок», который бойцы обустроили в соответствии со своими представлениями о воинской части.
Формировал батальон некто Семен Семенович Семченко, который и объявил себя командиром батальона. Семен Семенович был личностью мутной, ходил он постоянно в камуфляже и вечной балаклаве, о себе ничего не рассказывал. Был он невысокого роста, пухлый и казался ватной игрушкой, которая издавала угрожающие возгласы в адрес москалей и ватников. Настоящая его фамилия для подчиненных не была тайной. А «Фейсбук» на что? Особым предметом для тайных насмешек подчиненных была фотография командира в «Фейсбуке», там, где Семен Семенович полуголым охотился с арбалетом за неведомой живностью – то ли котом, то ли за попугаем, за кем еще можно охотиться в городской квартире? Пухленький и обтянутый ремнями, с арбалетом в пухлых руках Семен Семенович походил на Купидона.
Для большинства добровольцев не было тайн в происхождении своего командира. Костя Гришин родился в Севастополе, отец его был русским, мать – украинкой. Сам Костя родился нормальным мальчиком, но вырос хохлом.
Поначалу он хотел стать моряком, а потому поступил в Нахимовское училище. Однако парнишку сильно укачивало на волне, и Костя понял, что моряком ему не стать. Получив домашнее экономическое образование, он занялся предпринимательской деятельностью, но и здесь ему не повезло. Сильно мешал Уголовный Кодекс, иные статьи были прямо-таки писаны для начинающего бизнесмена. Будучи зрелым мужчиной, он решил попробовать себя в политике. С началом бури на Украине он поначалу примкнул к партии власти, но быстро понял, что здесь его удел – прозябание в массах. Он стал участником двух майданов, а затем объявил о создании добровольческого батальона «Донбасс», куда стали стекаться разнообразные личности – как уже понюхавшие пороха, так и те, у кого романтика играла в заднице, и те, кто хорошо представлял, чего хочет от будущей войны. А Семен Семенович откуда взялся? А-а, так – творческий псевдоним. «Бриллиантовую руку» видели? А Костя ее несколько раз видел! А кто же с врагами родины воюет под своей фамилией? Возьмем, скажем, Сталина или Троцкого, или даже Ленина. Каждый из них скрывал истинную фамилию, псевдонимами или подпольными кличками прикрывался.
Сообщение о прибывшей гуманитарной помощи Семен Семенович принял с радостью. Чего ж удивляться, что ему захотелось встретиться с волонтерами, которые эту помощь доставили?
Командир добровольческого батальона Донбасс Гришин был прирожденным жуликом. Это Остап понял, едва заглянул в глаза своего собеседника. Комбат хотел власти и денег. Власти он хотел больше, но и от денег отказываться не собирался. Договорились быстро. Разделить три машины с волонтерской помощью оказалось на удивление легко: одну – Семен Семеновичу, вторую – командору и его компаньону, а третью – батальону, чтобы эти нацюцюрники не выступали и не задавали глупых вопросов.
Разобравшись с волонтерской помощью, которую бойцы «Правого сектора» собрали на предприятиях и в магазинах Киева, побратимы пошли искать Андрея.
Андрей сидел в окружении салажат, которые внимали старому бойцу с трепетом неофитов.
— … и вот на блокпост наш сепары полезли, штук тридцать, их российские танки поддерживали… Какие? А натурально «Арматы»! Грохот, снаряды воют, автоматы трещат! Ну, первую «Армату» я из «Фагота» подбил. Смотрю, горит «Армата», ярким пламенем горит! Хотел еще подбитый танк на телефон снять, а у меня, как на грех, зарядка кончилась. А еще штуки три на блокпост идут. И тут наш Тарас, здоровенный такой парень, сам из Маневичей, что на Западенщине… Встает, значит, Тарас, весь обвязан бутылками с коктейлем Молотова. Шагнул в дым и пропал. Рев танков оборвался, сепары понемногу отступили, а Тараса мы больше не видели. Погиб, наверное. Да, что и говорить, геройски хлопец погиб!
Он увидел командора и брата, идущих к нему, оживился, запахнул рваную куртку на груди, и шагнул навстречу бывшим компаньонам.
— Братуха! Остап Башкуртовiч! Які люди!
— А що це ти по-моськальськи висловлюватися став? – поинтересовался Петр.
— Так це… Не розуміють молоді, росіяни вони с Запоріжжя, ось і доводиться їм розповідати так, щоб зрозуміло було!
— А что, этот Тарас, действительно погиб? – спросил Остап.
Андрей опасливо обернулся. Убедился, что его не подслушивают:
— Як же, загинув! Хлопці говорять, що він охоронцем працює в ростовському «Ашане». Пика ще ширше стала, життям задоволений, що, говорить, я дурень, або кінчений панфіловец, щоб під танки кидатися?
Прошли по аллее до детской киноплощадке, где на скамьях для зрителей можно было посидеть. Рядом с домиком, на стене которого был нарисован большой красный крест, стояла просторная клетка, сваренная из прутьев арматуры. В клетке находилось несколько угрюмых бойцов, которые заняты были незатейливыми делами – некоторые спали, один сидел спокойно, расшатывая двумя руками решетку клетки, еще двое увлеченно играли в очко на пальцах.
— Сепаратисты? – кивнул Остап на клетку. – Пленные?
— Наши, — сказал Андрей. – Он той, в червоній пов’язці, з мого взводу.
— Это что же? – удивился командор. – Бей своих, чтоб чужие боялись? За что же их?
— Це сині, — пояснил Андрей.
— Какие? – не понял командор.
Андрей выразительно щелкнул себя по кадыку.
— Ми їх тут аватарамі звемо.
В принесенных пакетах Андрей рылся с веселым удовольствием:
— О, карапеточкi! Це славно! Верстати для бритья… Потрібна справа, а то я вже обріс. Берцы новые! Багато! А то мої вже продірявилися! Трусы и майки! Це дюже нужно! – он вел себя с непосредственностью женщины, которую муж полгода не отпускал на шопинги.
Просмотрев содержимое продуктовых пакетов, Андрей поднял на бывших компаньонов глаза:
— А національне надбання? Сало де?
Он тут же распотрошил пачку печенья, достал мягкий батон, нарезал колбасу, вскрыл банку сгущенки и открыл бутылку пепси-колы. Он поглощал куски колбасы с батоном, заедал их печеньем со сгущенкой и запивал все газированной водой. Одновременно он жестикулировал, рассказывая о своей жизни.
— Ох, братка!..
— Почекай, — остановил брата Петр. – Може, вип’єш?
Андрей покосился по сторонам.
— Не можна, — сказал он, движимый служебным долгом и разрываемый желаниями. – Клітку то хіба не бачив?
— Ну, — Остап достал бутылку виски из сумки, что носил через плечо. – Мы с Петей подписки не давали, в вашем батальоне не служим… Петро, давай стаканчики!
Андрей с тоской посмотрел на бутылку. Хороший был виски у командора, «Джек Дэниэлс», по цвету можно было судить о качестве. Он с горечью смотрел, как умело брат расставляет пластиковые стаканчики, как льется в них янтарные струйки из бутылки.
— Ну, з однієї стопки великої біди не буде, — вздохнул он, не глядя на побратимов.
— Твое здоровье, — сказал Остап, поднимая стаканчик. – Чувствую, оно тебе скоро понадобится. Ты уж лучше, как Тарас ваш, схвати неразорвавшийся снаряд и через границу. Магазинов в России много, охранником-то устроишься, а?
Андрей томился.
Когда побратимы пошли по второму кругу, он решился.
— Наливай! – потребовал он от брата. – І будь, що буде!
Вот так люди и бросаются в атаку на троекратно превосходящего противника! Да что там на пешего противника! На танки кидаются с гранатой в руках!
Выпили по третьей.
— Як там сепари? Чинять опір?
— А то! – Андрей жестикулировал куском колбасы. – Та не те біда! Ватники вони і є ватники! Інше погано – москалі на нашу землю прийшли!
— Ти сам їх бачив?
Андрей отрицательно замотал головой.
— Ні, ховаются чортиська! А ось бурятів бачив, коли під Слов’янськом стояли. Ніч, холод до кісток пробирає, а від їх позицій темний туман в нашу сторону стелеться. І бубна б’є! У мене по шкірі ось такі, — Андрей показал пальцами, — ось такі мураши забігали. Сидимо в окопах, жодних сил немає встати. А бубна все ближче, ближче, ну, думаю, Андрюша, ось і смерть твоя прийшла! – он покачал головой, схватил бутылку, наполнил стаканчик и выпил, отгоняя страшное воспоминание. – Добре серед нас священик був із Западенщини! Прочитав він молитву, дивимося – а туман розсіватися став і темні тіні людські назад поповзли на позиції сепаров.
Андрея явно воодушевляли слушатели.
— І найстрашніше – пам’ятники! – він підняв палець вгору. – Снують по дорогах – туди-сюди… Йдуть на Донеччину! Йдуть! Я сам бачил…
— Он выпил еще стопку, прислушался к себе и ничего необычного не нашел.
— Там кожен другий сепаратист. Говориш з ним – очі відводить. Відвернешся — в спину плює. Скільки хлопців згинуло! А ви що, воювати приїхали?
— Точно, — усмехнулся Остап. – Тебе на замену.
— Погано тут, — пожаловался Андрей и, уже не спрашивая, плеснул себе в стакан на четыре пальца. — Сепари своє по місцевому телебаченню показую, наші – своє. Так поглянеш, голова розколюється. Начеб всі мають рацію, а довкола бардак і винних немає!
— Может, ты с нами в Киев подашься?
— Ні, не можу побратимів за зброєю залишити. Скоро нас до Донецька відправлять, там і побачимо, хто більше любить неньку! Дякую за подарункi, Остап Башкуртович, але мені пора! Отци-командірі звуть!
Нетвердыми шагами Андрей Ангел направился прямо к клетке, жестом попросил часового открыть замок и уселся среди арестованных.
— Дивися, який дисциплінований! — удивился брат.
Оказалось, не очень. Вместе с Андреем Ангелом исчезла вторая бутылка бурбона. Видимо, ее Андрей решил выпить в безопасном месте, там, где нарушителя сухого закона искать не будут. А где надежнее всего ховаться? В лесу, где листьев много, в смысле, где одни нарушители и сидят!
— Уб’ють його! – тревожно сказал Петр, задумчиво глядя вслед брату.
— А и убьют, — согласился Остап. – Никто его не неволил, сам свой путь выбрал!