Седовласый и Тайвин испытующе смотрели на полковника. Тот недовольно кривился, но противопоставить записи ничего не мог.
Выскользнув из-за границы испытательной модели будущего защитного купола Шестой колонии, Честер мгновенно изменился. Из неумелого растяпы, который не может нащупать боезапас игл с разрывным сердечником, он превратился в осторожного и умелого крупного хищника, держащего под контролем пространство вокруг себя и членов своей импровизированной стаи. Он вел себя скупо и собранно, каждое движение имело смысл, каждое действие оправдывало себя, хотя и нарушало все мыслимые и немыслимые предписания.
За защитной пленкой он подвинулся ровно настолько, чтобы дать пройти остальным, но остаться ведущим, и потом воплотил в жизнь свою собственную задумку – выстроил бойцов кругом, спиной к спине, и эта многоножка, двигаясь по кругу, медленно, но синхронно продвигалась вперед. Короткий приказ – вся пятерка садится на корточки слитным движением, а над головами первопроходцев пикирует двухвостая стимфала, летающее создание, для людей практически безвредное, в том смысле, что не ядовита и не крупный хищник, но опасная другим – бритвенно-острыми подобиями перьев, которые она легко теряет и так же легко отращивает.
Стимфалы управляют перьями как дикобраз или паук-птицеед – сбросом игл или шерстки, и перо, ускоренное импульсом тела животного, спокойно пробивает легкий вариант брони. А поскольку реагирует стимфала преимущественно на страх, и боится почти всего, то псевдоперья от гигантской перебабочки летят стеной. Каким образом Честер в сумерках засек приближение трусливого чешуекрылого, было непонятно, но факт оставался фактом – благодаря его приказу и быстроте реакции бойцов от ссыпавшихся в стороне перьев никто не пострадал.
Группа проползла по местности метров двести, как и собиралась, и остановилась. Честер еще повертел группу по кругу, чуть расширяя радиус вытоптанной людьми травы, и разбил команду. Бойцы заняли вольную позицию, стараясь держаться спиной внутрь круга и боковым зрением отслеживая действия напарников. Честер сосредоточенно диктовал что-то на смарт, периодически контролируя обстановку вокруг себя, и активно использовал аптечку, отобранную у Макс.
На землю полетели пузырьки и шприц-тюбики, каждый был осмотрен и возвращен на свое место – или вскрыт, а препарат высыпан или вылит в герметичный пакет для сухой смены белья, найденный в недрах кармашков и подсумков облегченной брони Красного. Лишний раз портить неизвестными веществами экологию Шестого мира он явно не желал.
Нужную баночку Честер выполаскивал водой из фляжки, отнятой у запасливого Али, а внутрь помещал образцы почвы, травы, камни и зазевавшихся мелких насекомых, не опасных на вид. Когда свободных баночек не осталось, а оставшиеся просто нельзя было использовать, исходя из ценности и возможной нужности препарата, он с сожалением застегнул подсумок с добычей, и группа, собравшись таким же кругом, медленно пошла обратно.
На входе в проем Честер снова разбил круг, и бойцы в обратном порядке нырнули в безопасность части. Сам же Честер на минуту остановился, медленно вдохнул, вбирая всем телом запахи, вкусы и жизнь чужой планеты, и нехотя пересек радужную границу.
Несмотря на несколько очевидных ляпов, главным из которых, конечно, было отсутствие оружия и брони, Честер продемонстрировал безукоризненное управление группой, синхронные действия, точные решения – чего и пытались добиться от всех тренирующихся, и добивались в той или иной степени. И только юный самородок, сбежавший в подставную самоволку, отвечал всем стандартам будущего командира оперативников. И не отвечал ни одному правилу.
Полковника это неимоверно раздражало – он не понимал логики седовласого и предпочел бы на место взбалмошного парня с необычными глазами исполнительного и ответственного Романа. Но он отдавал себе отчет в том, что ни у одного бойца нет того, что есть у рыжеглазого – умения слушать интуицию и в один момент собрать вокруг себя слаженную команду.
***
Зайдя обратно в наши полтора квадратных километра, трудом и потом освоенных и выхолощенных людьми, я почувствовал себя так, будто я в избушке рыбака или охотника где-нибудь в тропиках. Относительно безопасное жилье есть, все кругом чуждое, не совсем дружелюбное, не всегда понятное, но если приноровиться – жить можно, и весьма сносно.
Я был доволен и совершенно успокоен – любопытство мое на малую толику было утолено, и хотя безумно жаль было покидать неизученный мир из-за собственного разгильдяйства, я ни о чем не жалел. Лучше я увижу и потыкаю палочкой в зверушек Шестого лично один раз, чем бессчетные его посещения в виртуальных итерациях под бдительным надзирающим оком начальства.
Пружинистым летящим шагом я направился к месту обиталища ученых, чтобы отдать свою драгоценную добычу и спросить, что делать с утилизацией бронебойной смеси из перекиси водорода, антибиотиков, витаминок и обеззараживателя, за мной гуськом выстроились мои ординарцы-знаменосцы.
Сначала я хотел было их отпустить, но, посмотрев на серьезные физиономии, передумал. В самом деле, совершеннолетние, ответственные за свои действия люди приняли решение пойти со мной, и если я сейчас их прогоню – нивелирую всю его ценность. Поэтому я просто молча возглавил процессию, морально готовился к снятию голов и продумывал защитную речь.
Из корпуса белых халатов уже знакомой мне походкой выскочил Тайвин, за ним шел начальственный цвет – седовласый и полковник. Я чуть голову в плечи не втянул, но, бросив взгляд через плечо, понял, что не имею такого права. И ответственно заявил, по ходу генерируя форму доклада:
– Начальный участок, координаты по смарту. Состав боевой пятерки: ведущий – Честер Уайз, замыкающий – Роман Смирнов, первопроходцы Алистер Маккуин, Максимиллиана Родниченко, Константин Демченко. Собраны пробы почвы, образцы растительности, отдельные представители фауны, псевдоперья стимфалы двухвостой. Затраченное время – двадцать две минуты сорок восемь секунд, расстояние – двести два метра, четыреста четыре в обе стороны. Расход боезапаса нулевой, лекарственные препараты применены ситуативно. Кадровый состав не пострадал. – Не зная, что еще сказать, я беспомощно посмотрел в поисках подсказок на делегацию встречающих.
Седовласый давился еле сдерживаемыми смешками, причину которых я понял, глянув на полковника. Тот имел вид несколько глуповатый – с выражением полнейшего недоумения он хмурил брови, явно пытаясь придумать, за что дать нам нагоняй, и в то же время был чем-то поражен до глубины души. Надеюсь, не моей выходкой.
Моя боевая пятерка во главе со мной выстроилась клином позади меня, чтобы руководство всех видело. Ноги на ширине плеч, руки сцеплены за спиной, выражение лица отсутствующе-независимое. Мол, а что мы, вот, у нас ведущий есть, пусть он отчитывается. Я перевел глаза на Тайвина – в конце концов, во вторую очередь, после удовлетворения собственного эгоистического интереса, я про него думал. Очкарик с любопытством меня рассматривал, и, поймав мой взгляд, вопросительно поднял бровь.
Я отстегнул подсумок с образцами и протянул ему. Ученый молча забрал и его, и пакет со смесью лекарств, благодарно кивнул и ушел к себе. Седовласый, ободрительно улыбнувшись, пошел за ним, а мы остались перед полковником, быстро приходившим в свое обычное командно-ругательное состояние.
– Разойтись, – буркнул он, так и не придумав нам наказания, и мы быстро смылись, пока он не передумал.
***
Как и обещал полковник, на следующий день на посадочной площадке ровно в семь утра по местному времени приземлился шаттл, из которого высыпало около тридцати разномастных новых лиц.
Мы все построились в несколько шеренг, и полковник, убедительно сверкая очами, произнес мотивирующую патриотическую речь, суть которой сводилась к тому, что в ближайший месяц половину отправят в астродесантные войска – там всегда есть куда пристроить молодые обученные кадры, а с оставшимися будет проведена отборочная работа. И если мы проявим упорство, отвагу, и прочая, и прочая (мне откровенно хотелось зевнуть), примерно треть и будет костяком Корпуса первопроходцев. Какова их роль и задачи, полковник благоразумно объяснять не стал, а то пафос момента и соревновательный настрой потеряются, но если кому что не нравится – шаттл вот он стоит.
Что интересно, почти два десятка парней из первой волны изъявили желание покинуть программу. Я неплохо их знал и примерно понимал их решение – им не нужна была лишняя ответственность, а постоянные стрессы и необходимость выживать в суровой насекомой реальности не очень привлекательны при весьма туманных перспективах из года в год заниматься ими же. Крепкий середнячок спокойно собрал пожитки и ушел оставаться в недрах астродесанта в привычной для себя роли, а участие в программе, я уверен, давало им отличные стартовые бонусы.
Остались только безбашенные авантюристы, как я их назвал, типа меня, с легкой сумасшедшинкой и влюбленностью в этот мир, и целеустремленные опытные бойцы, для которых программа первопроходцев, по их мнению, была своего рода плацдармом для постепенного перехода к новой мирной жизни.
Таких я про себя окрестил суровыми колонистами и не сомневался, что как только на Шестом будет основана полноценная колония – они тут же сообразят организовать что-то вроде добровольных дружин по поддержанию порядка и дисциплины и подстегиванию трудовой деятельности. А вся вот эта первопроходческая возня останется нам.
Да-да, мне и компании. После того как последний желающий зашел на борт шаттла, я выждал несколько минут, кроме укоризненного взгляда полковника указаний никаких не получил и вместе со всеми вернулся в ставшую почти домом родным казарму. Почему я должен отказываться от мечты, если меня пинками и поганым веником не прогнали? Я и не стал. И напоминать о том, что хотели бы, тоже не стал, мало ли, вдруг передумают.
Естественная прибыль и убыль населения на набитость казармы повлияла не очень сильно: если нас было порядка полусотни, то теперь лишь на десяток больше, зато новых лиц оказалось больше половины. И я с удовольствием пошел знакомиться.
***
Мы постепенно притирались друг к другу, узнавали новеньких ближе, и становилось понятно, что наше небольшое общество начинает медленно расслаиваться – как химические жидкости разной плотности в пробирке. Все та же средняя прослойка занимала срединно-нейтральное положение, мы – кластер с сумасшедшинкой – как масляная пленка эфира, держались на поверхности их поддержки на своем голом энтузиазме, а условным тяжеловесным осадком стали суровые колонисты.
В целом даже виртуальные выходы для меня становились намного более продуктивными, как только я понял, что ждет меня за бетонной стеной части, и когда примерно понимал, чего ожидать от текущего состава группы.
Нас постоянно перемешивали, и все чаще я оказывался либо ведущим, либо замыкающим, и, хотя от позиции гусеницы пока отказываться полковник не спешил, он хотя бы сократил количество ползущих до приемлемых с моей точки зрения пяти – так у нас выработался условный нейтралитет.
Я больше не бесил военного откровенной глупостью, а тот не давил на меня требованиями, предоставляя выкручиваться из проектируемых ситуаций самому. Мы узнавали животный мир Шестого все глубже, а при условных встречах очевидно опасные представители сменялись на менее очевидных мелкоядовитых инсектоидов. И, судя по тому, что близнецов я почти не видел на тренировках, я знал, кого надо благодарить за заковыристые задачки для оперативников.
Спустя месяц муштры социальная стратификация стала еще более очевидной – и средний класс с достоинством удалился покорять астродесантуру и другие рода войск Объединенного астрофлота. Тут-то и возникла непримиримая классовая борьба между безоблачной сумасшедшинкой и суровой колонизацией.
Опытные бойцы старались на каждом выходе тянуть одеяло на себя, и частенько оказывались в начале и конце группы – нас это устраивало ровно до тех пор, пока их тяжеловесное передвижение не подвергалось очередной стрессовой ситуации, где мы сначала пытались договориться, а позже и вовсе спокойно разбирались без их приказов, на интуиции и знаниях.
Их же бесило и наше носорожье упрямство, и каменное спокойствие, с которым мы включали логику, пытаясь сначала доказать, а потом и просто молча делая, как следовало – не давить сапогами химерку, она безвредная, а вот от того буро-серого сфероида в красную крапинку лучше отойти подальше, он может и плюнуть, мало не покажется. И тем более их бесило, когда кого-то из нас ставили в начало или конец вереницы.
И если в имитационном зале «колонисты» сдерживали себя, то я не мог себе представить, что будет, если такой суровый боец попадет, скажем, в группу под управлением прекрасного меня в поле. Я не знал, смогу ли быть достаточно убедителен в роли командира, чтобы переломить его зашоренную опытность и восприятие нашего кластера как достойных внимания, а не сдвинутых на голову сосунков, которым дали немножко власти. Аналогично не представлял я себе и передвижение группы под руководством прущего вперед по заданию танка.
Как назло, первый же выход в поле, который нам организовали под контролем дронов с воздуха любимые начальники, таким и получился – меня поставили вперед, двух суровых колонистов за мной, а замыкали Макс и Роман. Если на хоть какой-то отклик Дана – большого русоволосого и зеленоглазого шкафчика, спокойного и в чем-то похожего по типу личности на Романа, я мог рассчитывать, то Тони – коротко стриженый брюнет ростом под два метра, косая сажень в плечах, презрительным прищуром серо-голубых глаз и выражением перманентной уверенности в себе на лице – вот это была проблема. Громадная такая проблема, в экзоброне и с тяжелым бронебойным иглометом наперевес.
Уже непосредственно перед выходом мы успели поцапаться – Тони считал, что я саботирую нашу первую миссию тем, что снимаю половину оружия с себя и перевешиваю аптечку, сумку с аппаратурой и емкостями для образцов, игломет и боезапас для него, и всякие полезные мелочи типа ножа, фляжки с водой, смарта и прочих так, как мне удобно.
На что я резонно возразил, что никого не заставляю следовать моему примеру, и вообще скажите спасибо, что я добрый и на полную броню сегодня согласен, даже шлем надел, хотя мог бы и простым визором ограничиться. Конечно, я больше ершился, без необходимого минимума мне не подписали бы разрешение на первый настоящий выход в полевые условия, но все равно постарался выбить максимум послаблений.
За пару минут до выхода – все через тот же проем и радужную пленку, только чуть более облагороженные, меня отвел в сторону Тайвин.
– Честер, возможно, вам это пригодится. – И он вручил мне маленький цилиндр серебристого цвета с переключателем.
– Что это? – я повертел предмет в руках, сдвинув щиток шлема и отключив связь с группой.
Тайвин таинственно улыбнулся и ответил:
– Прототип защитного поля. Вроде вот этой, как вы ее называете, пленки, только на локальное пространство. Запрограммирована не пропускать основные ядовитые виды, которые мы пока знаем, разные крупные объекты, основные силитоксины. Короче, если в вас чем-то кинут, плюнут или будут нападать – активируется кнопкой, сворачивается ей же. Но имейте в виду, на пятерых объема купола может не хватить, и заряд на две-три активации, точно не скажу. Если будет оказия – испытайте, пожалуйста, мне интересно.
– Попробую. Спасибо. – Я забрал полезную вещицу, закрыл щиток шлема и положил ее в самый близкий и удобный кармашек – мало ли.
Выйдя за пределы части, я тут же попробовал построить ребят кругом, но сразу промахнулся – Тони, скептически ухмыляясь, заявил:
– С места не сдвинусь, пока мы не пойдем, как положено.
Я попытался до него достучаться:
– Энтони, цепочкой мы мало чего добьемся, мы не способны на полный контроль вокруг своей оси. Роман тогда весь путь будет идти спиной вперед, а Макс нужно будет смотреть и по сторонам, и Роману тылы прикрывать – как это физически возможно? Логичнее будет пойти кругом.
Тони упрямо молчал, и я понял, что либо продавливаю его на подчинение, либо на компромисс, либо мы идем без него. Интуитивно я чувствовал, что четверка намного более уязвима. Пятый был нам нужен позарез, и я нашел альтернативу.
– Клин. Ты с Даном слева, Макс и Роман справа. – Тони фыркнул, но позицию занял, и импровизированный клинышек пополз вперед. Я понимал, что авторитетом я не возьму – нет его у меня, но провалить первую миссию не мог.
Не думаю, что от нас много ждали на первый раз, но я был обязан дойти до озерца в полукилометре от части и взять пробу воды. Это было для меня делом чести, порученным мне и моей группе, полностью отвечавшим всем моим представлениям о миссии первопроходцев. Это была не проверка на знание инструкций или умение пользоваться оружием, это было испытание на профпригодность, и тут облажаться я не имел права перед самим собой.
***
– Все-таки сцепились, – отметил полковник, наблюдая за переговорами и перемещениями группы. Седовласый нахмурился, а Тайвин беспристрастно наблюдал за проекцией во весь стол.
– Это было предсказуемо, – ответил джентльмен полковнику. – Два лидера разного типа… Зря вы их в первую же пятерку поставили. У нас вроде не собачьи бои, главенство устанавливать.
– Всего лишь необходимость, – парировал полковник. – Пусть лучше разберутся на простом выходе прямо сейчас, чем выйдут в состояние негласного конфликта потом. Мне нужна кольчуга, броня, а не таз на груди и горшок на голове.
Седовласый улыбнулся, оценив прямую простоту метафор полковника.
– Да, я вас понял. Хорошо, посмотрим, что получится.
***
До озерца мы доползли практически без происшествий – разве что Тони все порывался ради развлечения пристрелить любую неосторожно выскочившую на него из дебрей полупрозрачной травы насекомую тварь. Да, большинство из них выглядели как оживший кошмар шизофреника, но это не был повод убивать все, что попадется на глаза. Поэтому я останавливал его порывы, мотивируя тем, что сейчас он на мелочь иглы потратит – а на суккубу или скорпикору не останется.
Я не стал говорить воинственному астродесантнику о том, что вероятность встречи с ними вблизи части приближается к вероятности встретить динозавра – крупную опасную живность ученые распугали инфразвуковыми импульсами, но пусть опасается.
Возле воды я поставил группу полукругом спиной к себе, достал из подсумка анализатор и пробирки из противоударного пластика и активировал цилиндр, который мне дал Тайвин. Тело окутало защитной радужной пленкой, и я спокойно потянулся к воде, рассчитывая, что одномоментно руку мне наверно не откусят – и был прав.
Из воды взметнулась какая-то червеобразная морда в полметра в диаметре, без глаз, но с выраженными полосками вдоль тела и шевелящимися на них ножками. Я замер, рассчитывая, что творение природы ориентируется не на зрение или нюх, а на слух, и тихо приказал группе не двигаться и не дышать. Что самое странное, послушался даже Тони – по внутреннему визору им передавалась моя картинка, и поворачиваться к червю в попытке его убить никто не хотел.
С виду животное было оснащено неплохой хитиновой броней, уязвимых точек я толком на теле не видел, а пока кто-то из нас дотянется до игломета – нападет и голову прочь: круглый рот, полный мелких острых зубов, указывал на то, что это хищник, и в том числе ловит с берега зазевавшуюся добычу. Но я полагал, что мы для него крупноваты, что вместе, что по отдельности, и твари нужно было время на безопасный для нее отход. Спустя полминуты напряженного молчания червеобразное животное начало медленно погружаться обратно, а я столь же медленно, останавливаясь на его недоверчивых дерганых движениях, опускал руку с анализатором и пробиркой в воду – взять образец было критически важно в моей системе координат.
Когда голова уже почти ушла в воду, я очень осторожно руку из озерца вынул и скомандовал отход – никаких клинышков признавать я не стал, и мы пошли по моей схеме. Тони, впечатлившись, первое время не отсвечивал, что меня вполне устраивало.
Но на середине пути назад амбиции не могли не воспрянуть духом, и Тони, игнорируя мое красноречивое молчание, разорвал круг. Я не стал подавлять бунт – пусть как хочет делает – пожал плечами и молча встал спиной к Роману и Макс. Дан почти решился на выбор стороны в этом молчаливом конфликте и даже качнулся в сторону Тони, когда я почувствовал неладное. По земле скользнула тень – и я, не очень осознавая, что делаю, заорал:
– Садись в круг! – Дан, дернувшись, сел к нам на корточки, но Тони остался стоять скалой, не желая выполнять идиотский, по его мнению, приказ.
Тень росла в объеме, и стало понятно, что на нас летит стимфала – но крупнее раза в два, чем те экземпляры, что мы наблюдали раньше. Кончики чешуек, готовые пролиться пронзающим дождем на пугающий ее объект, выглядели небезопасно даже для нашего полного обмундирования, и я понял, что сейчас этот дебил, хватающийся за оружие, попадет прямиком в поле ее зрения. И почти уже увидел, как он с бедра всаживает в гигантское подобие бабочки иглы, одну за одной, а та осыпает его чешуйками-перьями. И представленная картинка мне совершенно не понравилась.
Я выхватил цилиндрик с защитой, активировал ее и кинул в центр круга, радужный купол закрыл удивленных Романа, Макс и Дана, а я рванул к Тони, подножкой сбивая его на землю и закрывая собой. Я рисковал, конечно, хорошо обученный астродесантник запросто мог на автомате перекинуть меня через бедро – но я уповал на сложную для него ситуацию и эффект неожиданности.
Дурак – не дурак, но я отвечаю за всю группу, а не только за тех, кто мне симпатичен. Перья забарабанили по броне, прошибая ее слабые места – и вскоре чешуекрылое удалилось. Тони спихнул мою тушку с себя и воззрился на ребят, а те – на мою спину.
– Что не так? – мрачно поинтересовался я, чувствуя, как по спине ползут медленные струйки чего-то липкого.
– Ты дикобраз, – хихикнула Макс. – Все в порядке?
– Вроде да, – пожал плечами я, подымаясь. – Ползем обратно?
– Круг? – предложил Тони. Мы хором уставились на него, он смущенно потупился. – Я понял, так удобнее.
Слон в лесу сдох, не иначе. Я собрал группу в круг, деактивировал защитный купол, не забыв забрать вещицу с собой, и мы без инцидентов, шугаясь от теней и шорохов в луговом покрове, вползли на территорию части. Тут я просто рухнул без сил на травку под ноги полковнику, седовласому и Тайвину перьями вверх и трагическим голосом известил:
– Макс сказала, что я дикобраз. Можно меня лишить сего безобразия?
Тайвин, подзывая лаборантов, сочувственным тоном ответил:
– Разумеется, Честер. Вы не пострадали?
Я повел плечами, прислушиваясь к телу. В нескольких местах явственно саднило, но ничего критически неправильного я не ощущал.
– Если только мое самолюбие. И немножко спина. И еще чуточку то, что пониже.
Ученые быстро вытащили застрявшие в броне псевдоперья, и я смог, кряхтя под весом экзоброни и усталости, встать и отдать Тайвину анализатор, образец воды и прототип защитного купола. Тот принял результаты нашего первого полевого испытания и попросил:
– Зайдите в медчасть. А потом ко мне.
– Хорошо, – лишних вопросов я задавать не стал, ощущая, как по телу расплывается кисельная слабость – адреналин отпускал, и хотелось уже расслабиться. С трудом переставляя ноги, я сдался медикам – те обработали мне порядком, как выяснилось, порезанную спину, и, перебинтованный, вымотанный, но довольный я нарисовался на пороге корпуса ученых.
– Проходите, – Тайвин махнул мне рукой, приглашая в кабинет. Я с любопытством прошелся по лаборатории, уставленной аппаратурой и химической посудой – что-то пикало, горело разноцветными огоньками, трещало и щелкало, и все было безумно интересно, но совершенно непонятно. С порога я сделал ученому комплимент:
– Удивительно полезная вещь оказалась эта ваша защита. А никак ее нельзя вместо нашей брони натянуть?
– Пока нет, нанопротекторный механизм на движение не рассчитан, – он с любопытством посмотрел на меня, ожидая, какой перл невежества я выдам следующим.
– Тогда было бы круто на всю часть ее натянуть, а то сидим, как арестанты за забором, – позволил себе помечтать я. И, спохватившись, пока ученый не начал меня чихвостить, я быстренько, раз уж случай подвернулся, задал интересующий меня вопрос:– А, и еще, я давно хотел спросить. А почему растения называют по земному типу, ну или хотя бы примерно похоже, а с животными какая-то непонятная чехарда?
– А вы не догадались до сих пор, что ли? – Тайвин посмотрел на меня так, что я смутился и почувствовал себя нерадивым двоечником, которому у доски дают пример на сложение, а он жесточайшим образом тупит. – Давайте так. Я вам расскажу основные принципы систематики в зоологии, а вы попытаетесь немножко поработать серым веществом.
– Э-э-э… ну хорошо, – неуверенно согласился я. – Давайте.
– Биномиальная номенклатура, принятая в зоологии, – начал Тайвин, устроившись в личном кабинете за своим столом поудобнее, – проста и понятна. Животное называют по родовой принадлежности и добавляют видовой эпитет, который обычно опирается на морфологию вида. То есть на какие-то особенности его внешнего вида или внутреннего строения.
Он сделал паузу, а я кивнул. Что такое, морфология я знал. Убедившись, что я внимаю, Тайвин продолжал:
– Раньше, еще до Линнея, животных или растения называли так, чтобы в названии точно были отражены все особенности конкретного вида. Но, согласитесь, название одного и того же существа из восьми и более слов… – он покачал головой, словно изумляясь недальновидности ранних естественнонаучных изысканий.
Я угукнул. Пока добавить мне было нечего.
– Поэтому досточтимый Линней привел в порядок таксономию и упорядочил принцип номинации, то бишь называния живых, а потом и неживых организмов. И появились кошки обыкновенные, синицы большие и, скажем, голубянки аргусы. Перенесемся в наши дни. Сейчас зоологи и ксенозоологи руководствуются последней редакцией Межмирового кодекса зоологической номенклатуры. А поскольку аналогов в земном и пяти освоенных мирах таким животным нет, то мы решили поверить вам. – Тайвин загадочно улыбнулся, а я ушам своим не поверил.
– Вы имеете в виду…
– Вашу сентенцию о чрезмерно въедливых в мироздание философах, зрящих через полгалактики, и об их призрачных видениях и фантазиях. В самом деле вы довольно верно подметили, насколько могло сознание человека в период политеизма классифицировать то, что видит, настолько и справилось. Не вполне понятно, как и почему, но животный мир Шестого действительно адекватно коррелирует с легендами Древней Греции. И сейчас, полагаю, мы вполне вправе пользоваться плодами их мифотворчества, но на научной основе. Вот и появились у нас стимфалы двухвостые, ложная скорпикора и скорпикора обыкновенная или Салливана, суккуба иглобрюхая и прочие герионы, дактили, орфы, сциллки, харибды и иже с ними.
Мне ничего не оставалось, кроме как ошарашенно молчать. Тайвин, видимо, решил меня добить и снисходительно заметил:
– Дело вовсе не в вас, не вы бы заметили этот удивительный факт, так кто-то другой. Вы просто успели раньше других. Единственное, что меня удивляет… стоп, а вы вообще знали о Шестом, когда писали статью о скорпикорах?
– Нет, – застенчиво ответил я. – Я просто предположил.
– Тогда еще больше удивляет. Впрочем, вы в своем роде уникум, так что, может статься, особо удивляться и нечему. В вашем наборе, я смотрю, уникумов вообще хватает. Так вот, о чем бишь я…
Присев в его по-спартански обставленном кабинете на более-менее удобный с виду стул, я принялся слушать. Я уже был готов к тому, что меня будут корить за безрассудство и самоуправство, пенять в очередной раз на своеволие, и в глубине души надеялся, конечно, на похвалу – не каждый день удается оградить потенциального коллегу от пары царапин. Но к тому, что мне предложил Тайвин, морально оказался не готов.
– Честер, – снимая очки и аккуратно складывая их дужки, произнес Тайвин спокойным голосом, за которым крылось отлично замаскированное напряжение, природа которого мне была непонятна. То ли волнуется, то ли доволен по уши. – Вы прекраснодушный идиот, вам бы уши оборвать. Но шустрый и сообразительный, прямо как я люблю. Будем работать вместе?
Что самое интересное, проснулся я с первыми лучами бело-голубого солнца, как по будильнику. И ощущал себя донельзя бодрым и до неприличия по неведомой мне причине радостным, чего нельзя было сказать о суккубе.
Неподалеку от защитного купола, на протоптанном нами за неделю невеликом тракте иглобрюхая суккуба мирно спала. Суставчатыми лапами – всеми восемью – она трогательно обернулась вокруг найденной ею на земле крепкой толстой палки, членистые усики-вибриссы аккуратно сложены вокруг пасти в изящный геометрический узор, фасетчатые восемь глаз затянуты пленочкой.
Вот такое я, пожалуй, впервые видел. Как спят крупные инсектоиды, есть ли у них веки, снятся ли им сны – половина вопросов отпала сама собой, когда во сне зверь нервно подернул кончиком хвоста, и судорожно сократились в погоне за кем-то невидимым конечности.
Я осторожно лег на землю и включил запись на визоре – упустить уникальное зрелище, это ж надо быть совсем бесчувственным к природе и жизни человеком. Таким – в позиции бесконечного наблюдательного умиления, лежащим на животе и подпирающим голову ладонями – меня и нашел Тайвин. Откинув полы халата, чтобы не испачкаться, он приземлился на землю рядом со мной и негромко заметил:
– Она вас вчера укусила.
Я, ни слова не говоря, утвердительно кивнул. Да, укусила. С кем не бывает. Не обижаться же на нее теперь.
– Как вы себя чувствуете?
Я, не поворачивая головы, чтобы не останавливать запись, ответил:
– Замечательно. Только нога немножко побаливает. Та, которая укушенная.
– Понятно, что не здоровая. Опишите мне, как действует яд суккубы.
Я призадумался. Особенностей я никаких не заметил, впрочем, мне и сравнивать было не с чем – до вчерашнего случая я только хвостом от ложной скорпикоры получил по первое число порцию здешних ядов. Так что я честно признался:
– Вы знаете, Тайвин, тут уместно будет только одно слово – мгновенно. Она меня за ногу тяпнула, я отрубился. В общем-то, все. Вы мне лучше расскажите, какого, собственно, ляда мы все тут делаем на экваторе, потому что лично я не вижу никаких предпосылок почти полным составом сюда тащиться. Лики эти, излучения – мне кажется, чушь собачья.
Ученый, я заметил краем глаза, смущенно потер висок указательным пальцем. Его, видимо, тоже ситуация несколько удивляла, как и меня. Столько ждать, нагнать интриги, попытаться протащить ящик оружия – чтобы что? Мифическое излучение ловить и спутниковые снимки через лупу рассматривать?
– Давайте так, – начал штатный гений издалека. – Излучение, о котором они говорят – типичный пример изучения перспективного участка методом нейтронного анализа. Говоря простым языком, породу облучают нейтронами и смотрят на ответный поток. Если нейтроны сильно замедлились – там что-то интересное. Излучение, Честер, порождает не порода, разве что там есть слабая радиоактивность от примесей урана или тория, а наши, условно говоря, друзья. А нам говорят, что излучение, напротив, идет от руды. Короче, я подозреваю, что «Апостол» пытается замаскировать точную разведку высокообогащенных залежей редкоземельных металлов под типичный этап региональных геологоразведочных работ.
– Какие они нам друзья, – фыркнул я. – Если я не ошибаюсь, редкоземельные металлы сейчас валюта похлеще нефти или газа. Эти хоть водородом заменить можно.
– Именно, – подтвердил ученый. – Именно. Килограмм иттрия или диспрозия сейчас дороже золота или платины. Я уж молчу про неодим или самарий. А за кражу оксидов лютеция правительство голову оторвет. Вся космонавтика сейчас на чем? На резонансе. А резонансный двигатель на сплавах с добавлением лютеция держится, без него шаттл сгорит к чертям в римановом пространстве, а не привезет вас на другой конец галактики.
– То есть мы имеем дело с настоящим промышленным саботажем? Попытка подкупа должностного лица, стремление увести у правительства из-под носа ценный ресурс… Слушайте, ну не хватает для ровного счета еще какого-нибудь косяка с их стороны, чтобы я предпринял более активные действия. Мы же не можем пока доказать их злобные намерения? – с энтузиазмом поинтересовался я. Мне всегда казалось, что поимка преступников – дело полиции и военных, а потому околодетективная близость к чему-то будоражащему воображение и кровь оказалась для меня необычайно притягательной.
Одно дело – защитный купол чинить, колонистов оберегать, экспедиции охранять или, на крайний случай, туристов обнаглевших взашей выгонять да браконьеров по диким степям отлавливать, пока их не съели, а тут – может быть, целый заговор! Я был в полнейшем щенячьем восторге пополам с тревогой.
– Не можем. Надеюсь, вы понимаете, что при использовании права вето вы перейдете дорогу крупнейшей корпорации Ассоциации промышленности Пяти миров? – с некоторой наигранной ленцой спросил меня ученый.
– Да я об этом как-то не задумывался, если честно. А что они мне могут сделать? Если мы докажем эпизоды преступного умысла, то решение удалить «Апостол» и запретить им промышленную активность на территории колонии будет обоснованным, как ни крути. Пусть там в других колониях себе локти кусают, а сюда не суются. А в то, что у синдиката поднимется рука на вас или на меня, я вам, признаться, не верю. Организованная преступность? В наше время?
– А в какие времена ее не было? – философски возразил мне штатный гений. – Вы чрезвычайно заблуждаетесь, думая, что человек когда-нибудь не будет жаден до власти, денег, славы и благ цивилизации, желательно побыстрее и чтоб ничего за это не было.
– А может, я идеалист по натуре. И мне хочется верить, что с течением времени человечество нравственно развивается и становится более высокоморальным по своей сути и поступкам? – несколько уязвленно отметил я.
Ученый в ответ только едко хмыкнул.
– Хотел бы я себе вашу наивность, Честер. Смотрите, просыпается.
Я, увлеченный разговором, совершенно позабыл про спящее неподалеку животное. Между тем суккуба, сладко потягиваясь, осторожно распрямила лапы и бодро порысила в мою сторону.
– Я что, по-твоему, похож на невинно убиенный трупик, и меня можно жрать? – изумился я. Суккуба, понятное дело, ничего не ответила, но настойчиво ткнулась мордой в радужную пленку защитного купола. Слой нанитов мигнул, разошелся разноцветными едва заметными волнами по всему куполу, не пустив зверя, и тот принялся озадаченно ощупывать преграду членистыми вибриссами.
– Вот и что с тобой делать, красота насекомая? – спросил я у иномирного создания природы. Суккуба сначала отпрыгнула в сторону, но, убедившись, что я не нападаю, в ответ что-то мелодично зашипела. – Ах вот как ты заговорила, душа моя. Ну, подойди поближе.
Как по заказу, тварь двинулась обратно, и мы, разделенные тонкой пленкой нанопротекторной защиты, с интересом уставились друг на друга. О чем думала суккуба, я не знал, но мне было и страшно, и невероятно увлекательно рассматривать ее с расстояния в пару десятков сантиметров. Я аккуратно коснулся пальцем пленки в том месте, где ее касались вибриссы животного, и, конечно, скользнул без всяких препятствий по жесткому хитину. Класс!
Суккуба, донельзя возмущенная моей бесцеремонностью, яростно оскалилась и рванула вперед – конечно, безрезультатно. Тайвин, наблюдавший наше близкое знакомство, с усталым вздохом высказался:
– Вам бы руки оборвать, Честер. А если снова укусит?
– Не успеет, – отозвался я. – Для этого ей надо голову развернуть, у нее обзор не очень удобный. Насекомые же дальнозоркие?
– Близорукие, – поправил меня Тайвин. – Это кошка ближе своих усов ни пса не видит у себя под носом, а суккуба – чрезвычайно высокоорганизованный инсектоид. Я полагаю, что она может управлять омматидиями по отдельности.
– Чем-чем?
– Простыми глазками, из которых сложена фасетка. Каждым отдельно. У нее мир состоит из кучи точек обзора, как у вас в кабинете голограммы можно со всех точек, где дроны связи установлены, транслировать. Приближать, объединять, разделять, удалять… Понимаете?
– Вполне.
– Так что, судя по всему, животное рассчитывало на вашу несознательность, и протяни вы руку чуть дальше…
– Я понял, – с легким раздражением прервал я ученого. – Ну, когда я еще смогу живую суккубу по усам погладить?
– Ничему вас жизнь не учит, – покачал головой штатный гений. – Давайте лучше мозговой штурм проведем на предмет как нам дальше работу выстраивать.
Я вздохнул, с сожалением поднялся на ноги – суккуба тоже разочарованно отпрыгнула в сторону и скрылась в густой траве неподалеку от тропы, и оттуда раздалось курлыканье и недовольное шипение. Обидели мышку, нагадили в норку, завтрак в виде меня отобрали. Но решать проблему все равно было необходимо, и я нехотя поковылял вслед за ученым в наш жилой модуль-блок.
Ребята уже встали и с сочувствием поглядывали на мою забинтованную конечность. Мы удобно разместились в общей гостиной, заняв всю раскладную мебель вокруг стола, на который примостился, слегка помахивая укушенной ногой, я, вожделенно принюхивающийся к чашке с кофе.
– Итак, что мы имеем, – авторитетно начал Тайвин. – Суккуба, как выяснилось, на парализант практически не откликается. Это феномен интересный, но заострять на нем внимание сейчас не будем. Главный вопрос – как обезопасить экспедицию от ее нападения или нападения других представителей данного вида.
Я чуть откашлялся, и взоры первопроходцев, аналитиков и ученых перекрестились на мне.
– Тайвин, не отнимайте у меня лавры руководителя экспедиции, пожалуйста, – пошутил я и продолжил его мысль. – Итак, давайте думать, что мы в силах предпринять, чтобы нам суккуба сапоги не пооткусывала?
Роман поднял руку, и я предоставил ему слово.
– Может, заманим ее в ловушку и попробуем бронебойными?
– А как? – поинтересовался я.
– Что может заинтересовать суккубу? – первопроходец переадресовал вопрос ученым. Лаборанты Тайвина переглянулись, немножко пошептались между собой, тронули ученого за плечо. Я отметил, что гений нервно дернулся, явно не желая принимать советов и замечаний, лаборанты же неуверенно отпрянули назад. Это полностью его дело, конечно, как выстраивать линию руководства и взаимоотношения с подчиненными, но на заметку я наблюдение взял. Пригодится.
Ученый ответил:
– Пока суккуба больше всего заинтересована в нем, – и показал взглядом в мою сторону. – Это как надкушенный бутерброд, и вряд ли животное так скоро о потенциальной еде забудет.
– Та-а-ак, – протянул я. – И вы предлагаете мне стать живой приманкой и на меня, как на этот самый бутерброд, суккубу из кустов выманить и пристрелить?
Первопроходцы хихикнули, и Уилл высказался за оперативников:
– Не, не вариант. Нам наше начальство еще чем-то дорого. И вообще, я сегодня с левой ноги встал. День неудачный будет, примета такая.
Тайвин поморщился – об особой любви Уилла ко всяким народным приметам, суевериям и поверьям все знали, но ученый, будучи человеком науки до самой последней маленькой косточки в его субтильном организме, любую ссылку на эзотерический подтекст воспринимал в штыки. Роман, Серж и Марк согласно кивнули, то ли соглашаясь с постулатом о левой ноге, то ли заступаясь за меня.
– Вообще я не против, – доверчиво сообщил я окружающим. – Если на меня можно будет отловить зловредное создание, то…
– И речи быть не может! – Берцу категорически не понравилось даже предположение о возможной авантюре с инсектоидом.
– А вы знаете, – внезапно подал голос один из рыжих, по традиции Ан. – Идея неплоха. Можно было бы поймать пентапода и его сделать приманкой, но это значит выйти за пределы купола. А там ты сам станешь добычей. Так что… – Чингиз молча согласно кивнул, подтверждая выводы брата.
– Охотник, который охотится за добычей для другого охотника, пока тот охотится на него? У меня сейчас мозг сломается, – посетовал я. – Может, действительно сделаем схему попроще? Тайвин, у вас есть примерно хотя бы представление о том, куда надо влепить суккубе иглу, чтобы она загнулась? Ну там, может, нервный узел какой-то поближе к шкуре, или броня на заду потоньше.
– Лучше. – Тайвин сделал небольшую паузу, убедился, что все внимание досталось ему и организовал нам небольшой ликбез: – Нервное строение инсектоидов имеет определенную анатомическую корреляцию с земными жесткокрылыми. В частности, у той же суккубы вместе с хорошо развитым надглоточным ганглием, который практически можно назвать мозгом, есть и подглоточный. Это крупный нервный узел, отвечающий за иннервацию передней части тела и мускулатуры головы животного.
– То есть, грубо говоря, если попасть в него, суккуба не сможет кусаться, и передние лапы у нее отнимутся? – переспросил я.
– Примерно так, да. И это самое уязвимое место. – Тайвин развернул перед нами голограмму анатомического строения суккубы и увеличил обозначенную точку. – Смотрите, в этом месте пластина нижней челюсти сходится с защитной горловой пластиной, но между ними есть мягкое сочленение. И если туда умудриться попасть, то стандартной иглы вполне хватит, чтобы ткнуть прямо в ганглий.
– Живодерство какое-то, – передернуло меня. – А потом что?
– А потом, если она на задних парах лап в кусты не упрыгает, можно бронебойным в глаз. Хорошая суккуба – мертвая суккуба, – подал голос Марк.
– Жа-а-алко, — протянул я. — Неужели нельзя как-то без смертоубийств обойтись, а? Ну, там, усыпить ее как-то, может, ловушку устроить и поймать, чтобы не надоедала, а потом перед возвращением выпустим?
В этот момент мне стало немножко неуютно, хотя вру, множко – воцарилось многозначительное молчание, в гнетущей тишине которого я практически услышал витающее в воздухе «и все-таки редкостный слабоумный идиот». Я печально посмотрел на забинтованную и все еще ноющую ногу, на коллег, вздохнул и тяжело признался:
– Да понял я, понял. Вы правы.
Берц с довольным видом кивнул и, как ни в чем не бывало, продолжил обсуждение.
– На чем мы остановились? А, да. Чез, если тебе так приспичило в очередной раз погеройствовать, имей в виду, я не за. Но лучше ты поучаствуешь в обезвреживании суккубы, чем будешь пытаться ее поймать или усыпить. Согласен?
Мне ничего не оставалось, кроме как смиренно кивнуть, подтверждая свое согласие на участие в авантюре века – попытке укрощения строптивого зверя. В конце концов, если мы не прикончим несчастное создание, ей ничего не стоит донести до гнезда сведения о том, кто и где ее обижал, и тогда мы получим не одну заинтересованную особь, а пару десятков. Очень злых и намеренных устранить угрозу.
Судя по лицам первопроходцев, они тоже как-то не задумывались о поведенческих особенностях инсектоида и не вспомнили о непреложном и крайне удручающем факте: суккубы предпочитают селиться небольшими колониями, в несколько десятков животных, и при опасности для гнезда будут атаковать. Силу свою они знают, ареал охраны гнезда распространяется на несколько километров в радиусе от него, а ориентируются они по следу из феромонов, оставленных ранеными соплеменниками. Ох и сложный же инсектоид… по виду – помесь ежа и гепарда, по пищевому поведению – то ли паук, то ли игуана, а стая ведет себя как что-то среднее между львиным прайдом и ульем шершней, разве что матки у них не наблюдается. Хотя… нос в гнездо суккуб я еще никогда не совал, и не рвался, что бы обо мне ни думали мои подчиненные и сослуживцы. Мне жизнь еще дорога чем-то.
Я с совершенно невинным видом поинтересовался:
– А кто-то помнит про особенности гнездования суккубы?
Сослуживцы воззрились на меня как на прорицателя – похоже, я был прав, и ребята просто вовремя не вспомнили о некоторых деликатных моментах из жизни этих удивительных животных. В большинстве своем – лаборанты Тайвина недвусмысленно переглядывались. И я еще раз отметил про себя: надо бы поговорить. И с ними, и с Тайвином. Ладно уж, не в свою юрисдикцию залезу, но мелочей не бывает – и порой не вовремя сказанное, и тем более несказанное слово могут кардинально изменить ситуацию, а вот в позитивную или негативную сторону – покажут только практика и время.
– Значит, решили, – хлопнул я себя по колену. – Я иду светить перед суккубой вкусняшечкой в виде еще не откушенной до конца ноги, вы садитесь по кустам, изображаете безмолвную картошку и в нужный момент стреляете. Постарайтесь по мне, что ли, не попасть. Что у нас по броне?
Берц почесал затылок, прикидывая ресурсы, и отчитался:
– Тяжелой брони остался один комплект. Твой. Его мы на тебя натянем, а нам и облегченного варианта хватит.
– Да-а-а, на будущее придется учесть, с собой берем по два сменных комплекта, а не по одному, – я не порадовался перспективе носить так мной нелюбимую тяжелую экзоброню, но выбора точно не было. Запасные варианты личной брони были давно и прочно подогнаны под индивидуальные особенности первопроходцев. И надевать чужую броню – все равно что зубную щетку у сослуживца стырить – мало того, что некрасиво, так еще и абсолютно непрактично и негигиенично.
– Кто ж знал, сколько лет работаем, еще не было случая и просто так броню менять, а поди ж ты… – развел руками Уилл.
– Когда пойдем? – с энтузиазмом поинтересовался я, Берц только головой покачал, мол, все тебе не терпится.
– Сначала давайте детали обсудим и схему начертим. – Суровый непреклонный Роман — это нечто, когда он вот так отрубает фразы, лучше не спорить.
И мы принялись до хрипоты детализировать план захвата суккубы, не заметив, как бело-голубое солнце перевалило за полуденную линию и медленно начало клониться к горизонту. Очнулись мы только один раз, когда Алан лично пришел поинтересоваться, чем мы таким заняты – а мы и его в оборот взяли, мозги лишними не бывают, вдруг его экономическая жилка подскажет что-то полезное.
Свой первый выход в пространство Шестого мира я провалил. Правда, мир был иллюзорный – никто без дополнительной подготовки нас пускать в его стеклянные дебри, разумеется, не стал, и тренировочные выходы проводились в спортзале, на базе голопроекции пространства вокруг части.
Проваливал я и все последующие. Куда бы меня ни ставили – во главе группы, в середине или, тем более, в конце, я все время отвлекался. Вместо того, чтобы держаться в сплоченном коллективе, способном отразить опасности мнимые и настоящие, я фокусировал внимание не на своих коллегах по тренировке, а на мире вокруг.
В результате откуда-нибудь сбоку или сзади выбегала странная игольчатая гепардоподобная зверюга размером с хорошую такую псину и сосредоточенно грызла парней, пока я в стороне упоенно рассматривал какую-нибудь мелочь.
Мешало мне чуть более чем все – и необходимость облачаться в тяжеленную экзоброню, защищающую от всего на свете, и обвешиваться боезапасом, и куча инструкций по безопасности, а также протоколов действий на каждый чих, и наполнение групп.
Почему-то высокое начальство считало, что по чуждому миру люди обязаны ходить гуськом и не менее чем ввосьмером, мне же казалось, что так мы только тратим время на ненужный присмотр друг за другом вместо прямого дела, ради которого нас и готовили – изучения мира. Выходу к двадцатому я научился сдерживать свои порывы сбежать в сторону, чтобы глянуть во-о-он на ту тварюшку, но чувствовал себя как потухающий фитиль свечи.
Соблюдение правил убивало суть соприкосновения жизни углеродной и кремнийорганической, и я физически чувствовал давление шор, которыми мы сами себе закрывали глаза. Я был совершенно не против правил и инструкций, но против их количества и того, что они должны идти перед нами. Получалось, что не мы первопроходцы, а бюрократия, идущая впереди и немного поперек, как водится.
В конце концов я не выдержал. После очередной имитации выхода, столь же бессмысленной и душной, как и предыдущие – мы просто ходили по кругу, пытаясь не быть съеденными или укушенными виртуальным зверьем, – я подошел к Роману, и спросил:
– Роман, а когда нас все-таки собираются в реальный мир выпустить?
Астродесантник оценивающе посмотрел на мою унылую физиономию и с легким оттенком сожаления сказал:
– Тебя, Честер, вполне может статься, что и никогда. – Я еще больше приуныл, понимая, что от того, какие результаты я даю на этих тренировках, зависит моя будущая карьера внутри программы – или вне ее. Но переломить собственную природу я никак не мог и, признаться, не хотел.
– Понятно, – грустно произнес я.
Роман ободряюще похлопал меня по плечу и заметил:
– Ты держишься молодцом, признаться, я думал, у тебя будет больше проблем научиться следовать приказам.
Я опустил плечи, в полной мере осознав, что такой навык я не приобрету, наверное, никогда. Роман, внимательно за мной наблюдавший, вдруг спросил:
– А что бы ты хотел изменить?
Я задумался и честно ответил:
– Во-первых, нас должно быть меньше. А то мы как детсад на прогулке: один потерялся, пока первого нашли – второй теряется. Во-вторых, нужно снизить количество предметов. В этой амуниции только путаешься, пока нужное нашел – тебя уже укусили. Или съели. Ну и, конечно, надо перераспределить роли.
– Это как? – Заинтересовался астродесантник.
– Смотри, – я сел на любимого конька: рассказать свое мнение, пока меня слушают. Это я любил, умел, практиковал, и заткнуть меня теперь будет сложно даже Роману. Группа встала за мной и стала беззастенчиво подслушивать, я и рад был стараться. – Вот у нас есть ведущий. Он что делает? Дает направление, куда идем, указания, что делаем, тормозит по своему усмотрению и прочее, что положено. Мы, значит, гуськом за ним, а в конце тоже контроль – замыкающий. То есть мы привыкли, что колбаской вытянемся и идем, вперед смотрим и немного по сторонам. А тут зверье какое?
– Сферическое, я бы сказал, – раздался голос из-за спины. – И что ты предлагаешь?
Я не стал оглядываться, этот чуть заметный восточный акцент я знал: Алистер, или, как мы его звали, Али. Как и любой выходец восточных агломераций, он не терял рассудительности и терпения до последнего, зато если доведут…
– Надо перестроить мышление земного двуглазого человека под мышление многоглазого сферического хищника, – воодушевился я. – Мы же как идем? Как зебры в поисках льва. А надо – как часть пространства, опасная такая часть. Миру надо доверять, и тогда он доверится нам. – Я тепло улыбнулся, представив, что смог бы действительно прикоснуться к странным полупрозрачным стеблям хрупкой травы, увидеть воочию неземные создания Шестого мира и тем более понаблюдать за ними не в пробирке, а, так сказать, in vivo.
– И тогда первым съедят тебя, доверчивый ты наш, – а это Макс. Она никогда не упускала случая попикироваться со мной.
– Ма-а-акс, – с прозрачным укоризненным намеком промолчать протянул я. Не подействовало, кто бы сомневался.
– Не, ну а что? Я разве что-то не то сказала? – сделала честные глаза девушка.
– То, то. – В спортзал чеканным шагом вошел полковник, которого мы уже хорошо знали – руководитель базы первопроходцев и ответственный за реализацию и обеспечение программы подготовки. – Вы, Честер, лучше бы поучились работать в команде, чем сказки про мир рассказывать.
Он меня недолюбливал, и я отлично представлял себе, за какие провинности – все умение следовать указаниям у меня мгновенно выветривалось, как только я видел сферическую или дискообразную зверушку. И это только проекция, что же будет, если меня в поле выпустить? Я и сам не мог прогнозировать свое поведение.
– Вы элемент хаотический, вносите деструкцию в работу группы, инструкций не соблюдаете, вооружение знаете плохо, постоянно отвлекаетесь, – перечислил он мне все мои недостатки, о которых я и так прекрасно знал. – Поступим следующим образом. Если сможете завтра пройти пробный выход без замечаний – я дам вам шанс.
И удалился. Группа загомонила, а у меня неприятно засосало под ложечкой – даже в последнее время, когда я уже почти подчинился своду правил, нареканий по моему вкладу в работу группы хватало с избытком.
Больше я в этот день ни с кем старался не спорить, пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться. Наконец, наступило новое прекрасное утро, и мы снова пришли в ненавистный уже спортзал.
***
– Как вы думаете, он справится? – Тайвин за прошедший месяц успел достаточно хорошо изучить потенциального коллегу, наблюдая за его тренировками и коммуникацией, и начал даже переживать за рыжеглазого.
– Не думаю, – седовласый джентльмен откинулся в дорогом кожаном кресле, одном из немногих предметов роскоши, что он непрестанно возил с собой в длительные поездки, и закурил сигарету. – Не того типа человек. Такие, как Честер, не могут переломить себя. Если он уверен, что концепция работы команды построена неверно, он даже при предельной для себя концентрации в определенный момент отпустит вожжи и сделает так, как ему покажется верным. Или просто критически ошибется. Здесь два выхода – переделать схему выхода под него, или…
– Да, понимаю. – Тайвин досадливо вздохнул. С Честером жизнь на базе была намного разнообразнее, его непредсказуемость и обобщающая все категоричность мыслей, порой наивная, но достаточно интересная и свежая, вносила толику беспорядка в организованную рутину.
– А вы бы хотели с ним работать? – седовласый испытующе посмотрел на ученого. И тот не мог не признаться сам себе, что хотел бы.
– Да, хотел. С ним хотя бы интересно.
– Я не понимаю, как реализовать его потенциал, – не обращаясь ни к кому, в пустоту произнес джентльмен. – Он сильный лидер, неплохой боец, живой, любопытный, доверяет интуиции – то, что нужно для программы первопроходцев. Что ему мешает…
– Да вы и мешаете, – хмыкнул Тайвин. – В смысле, не лично вы, а все вот это. – Он неопределенно махнул рукой. – Правила, правила… У меня вот правил нет, кроме базовых законов мироздания – и я прекрасно себя чувствую.
– Мы не можем рисковать, – печально проговорил седовласый. – Слишком много времени и сил вложено в каждого. Не хватает того, чтобы группу сожрала первая попавшаяся им на пути скорпикора из-за того, что Честер побежал химерок рассматривать. Проще отослать его назад и найти другое применение его талантам.
Ученый ощутил, как в нем подымается волна протеста – мысль отказаться от беспокойного парня с кошачьими глазами ему не нравилась категорически. Он не мог понять причину своей эмоциональной реакции, и от этого еще больше бесился. Но вдруг успокоился и просветлел.
– А давайте так. Если он провалит завтра пробный выход – а он его провалит, мы оба это знаем – вы дадите ему возможность выйти наружу. Одному. Я как раз одну интересную вещь за казармой организовал. – Тайвин с хитринкой взглянул на седовласого, приглашая присоединиться к авантюре в духе обсуждаемого субъекта.
– А давайте, – задорно согласившись, родоначальник и руководитель инициативы первопроходцев как будто помолодел сразу на пару десятков лет. Ему тоже была неприятна мысль отправлять Честера на Землю и исключать из программы, сделать так значило фактически расписаться в собственной ошибке, а ошибаться он права не имел. Собственно, без того разговора больше года назад и программы в ее теперешнем виде могло не быть. И седовласый был готов дать юному дарованию шанс на самоубийство – или успех.
***
Я нервно огладил лежащую на коленях любимую футболку, сворачивая ее в рулон. Сегодняшний выход стал самым главным позорищем моей жизни – и вспоминать об этом было мучительно и неприятно. Я честно старался выполнить весь свод указаний, подчиниться ведущему группы, не путаться ни у кого под ногами и усмирить свое любопытство.
Но под конец, устав контролировать себя, я запутался в разных вариантах боеприпасов к игломету, не смог вспомнить, как надо правильно отреагировать на появление иглобрюхой суккубы (отпрыгнуть и стрелять бронебойными), зато хотя бы понял, как и откуда она появляется.
Мне все время казалось, что убивать животное совершенно не обязательно, и не будет оно просто брать и нападать на незнакомых субъектов, конечно, если мы не потревожим ее убежище или гнездо. Это противоречило основам зоопсихологии – любой незнакомый объект крупный хищный зверь сначала изучит, причем издалека, потом поближе, и только затем сделает выводы об опасности или безопасности, и будет думать, что делать.
Когда я снял шлем, и проекция Шестого мира вокруг погасла, в зал вошел полковник и мой любимец – седовласый Воланд. Они-то и сообщили мне, что к ответственности на должности первопроходца я не пригоден чуть более, чем полностью, и что завтра меня отвезут домой, и годичное мытарство наконец для меня закончится. Моих душевных сил хватило только на то, чтобы кивнуть и покинуть тренировочный зал.
В казарме на меня кидали сочувственные взгляды – разумеется, все были в курсе. Но подходить и подбадривать не спешили. В конце концов, каждый сам за себя, нам всем хотелось быть легендарными героями-покорителями, такова человеческая суть, жаждущая лести и признания. Напоследок, собрав небогатую сумку с вещами, я решил прогуляться по территории части.
Не знаю, чего я хотел – посмотреть на места боевого позора, вдохнуть еще раз ветер иного мира или просто сбежать от всех, но мое внимание внезапно привлек странный радужный отблеск, мерцавший за казармой в лучах ало-фиолетового заката.
Терять мне было совершенно нечего, и я, плюнув на все и всех, направился туда. В конце концов, если всем так мешает мое любопытство, то что я сам могу сделать? Только с достоинством удалиться. За зданием внезапно обнаружился хороший такой, на пару метров в поперечнике, проем в заборе, забранный непонятной мерцающей всеми цветами радуги пленкой. Я подошел поближе и внимательно рассмотрел дыру – судя по сколам, не успевшим обветриться и испачкаться, ее пробили недавно.
Назначения пленки я понять не мог и, присев на корточки, детально изучил ее взаимодействие с окружающим миром. Пленка органично обнимала границу забора и земли, казалось, уходя куда-то под них. Колупнув землю носком берца, я не удивился – по крайней мере, на пару сантиметров вниз точно. Травинка, которая колыхалась с такт с дуновениями ветра, беспрепятственно проходила сквозь радугу пленки. А вот ползущая по своим делам малая химерка задержалась, будто преодолевая чуть заметное напряжение, на секунду окуталась радужными переливами – и поползла дальше, цела и невредима.
Я предположил, что это очередная разновидность защиты, разработанной корпусом ученых во главе с тем очкастым, значит, для людей она должна быть безвредна. Скорее всего, работает она на фильтрацию не выползающих из-под нее сумасшедших тел, а вползающих здешних организмов, и воспрянул духом.
Если не получилось выйти и посмотреть на этот мир легально – пойдем проверенным путем, через дырку в заборе. Все равно завтра на Землю лететь, хотя об этом не хотелось даже думать. Эх, вот сейчас бы облегченную броню. Полный тяжелый экзокостюм не нужен точно – это все равно, что в средней полосе по лесам в бронежилете и с автоматом на ежиков ходить.
Ни один зверь в здравом уме не будет на глаза потенциально опасному крупному существу показываться и точно будет занят своими делами, а не охотой на человека, – сдались мы здешней живности. Опасные и ядовитые твари обычно довольно ярко окрашены, и вдобавок имеют специфические защитные позы. Как можно пропустить, когда на тебя шипит и скалится многоногий диск размером с суповую тарелку в ярко-красную крапинку, я не представлял. Разве что в глубокой ночи, но это ж какую степень дурости надо иметь, чтобы по незнакомому лесу ночью разгуливать. Кстати, о птичках, время-то как раз к сумеркам, надо ускоряться.
Я поднялся, сделал глубокий выдох, как перед прыжком в ледяной водопад, решился – и шагнул вперед.
***
Тайвин и седовласый приникли к проекции, ловя каждое движение рыжеглазого. Ученый комментировал:
– Вот, смотрите, сейчас правил нет, и действует Честер сугубо по наитию, исходя из природного любопытства, чувства осторожности и того, что вы успели все-таки ему в голову впихнуть. В защиту не пальцами полез, как вы предполагали, а сначала проверил – на земле, на траве, на химерке. Логично?
– Логично, – не мог не признать седовласый, и добавил: – А если бы он не пошел?
– Насколько я успел понять Честера, сидеть в казарме и предаваться унынию – не в его характере. А если бы сидел, значит, такова жизнь, – философски отметил ученый. Он подспудно сильно переживал за последствия авантюры, но признаваться в этом совершенно не собирался.
Седовласый, не удержавшись, издал риторический вздох.
– И почему на виртуальном выходе так нельзя было?
– Потому что ему навязали семь человек, почти центнер вооружения и брони, и еще сверху придавили ценными указаниями, как себя вести и что делать. А сейчас у него ничего нет, кроме, я полагаю, потребности все-таки сунуть нос куда не просят, – спокойно объяснил Тайвин.
– Хм, группа поддержки, – джентльмен чуть отдалил проекцию, и ткнул пальцем в крадущиеся вдоль казармы фигуры, узнаваемые в гаснущем закатном свете: Роман, Макс, Али и Константин, которого прозвали за умение пунцоветь по любому поводу Красным. – Роман, судя по всему, просто первым заметил отсутствие Честера. А вот эта тройка меня точно не удивляет.
– Не испортят они нам эксперимент? – напрягся Тайвин.
– Не думаю, – чуть загадочно отметил шеф. – Скорее, выступят как лакмусовая бумажка. Вот и посмотрим, насколько верны ваши предположения.
***
Как и говорил седовласый, Роман, изредка поглядывавший на сборы провалившего выход несостоявшегося первопроходца, сразу увидел, что рыжеглазый из поля зрения пропал. Чувствуя личную ответственность за каждого, а за это беспокойное приложение к тренировкам особенно, астродесантник пошел на поиски.
Красный и Али, переглянувшись, быстро натянули берцы и потопали следом, держась в отдалении, за ними молча увязалась Макс. Больше никого демарш из казармы на ночь глядя не заинтересовал, только рыжие близнецы синхронно улыбнулись, а Чингиз, подойдя к койке Честера, снял с нее почти собранную сумку и пинком отправил под кровать. Он точно знал, что завтра та никому не пригодится.
Роман, осторожно выглядывая из-за угла казармы, видел, что Честер решительно выдыхает и готов просто взять и выйти из безопасного пространства, без брони, без оружия – да без ничего, что в понимании астродесантника приравнивалось к самоубийству. Такого он допустить не мог и, прыгнув, он схватил парня за пояс, оттащив подальше от радужной завесы.
***
Чуть не свалившись на землю от мощного торможения моего импульса, я возмущенно обернулся и, узрев Романа, спокойно приказал:
– Отпусти. – Роман мгновенно убрал руки, казалось, он сам удивился тому, что выпустил меня, и смотрел теперь с видом возмущенного своеволием несмышленого дитяти родителя.
– Куда ты пойдешь? Без брони, без оружия, без группы, да без визора хотя бы? На ночь глядя? С ума сошел, или жизнь не мила?
Я криво улыбнулся.
– И так, и так. Я все равно туда пойду. Какая теперь разница, с кем и в чем. – Звездный берет тяжело вздохнул, и протянул мне визор.
– Что-то подобное я предполагал. Давай хоть вместе пойдем, безопаснее будет. И недалеко.
– На полкилометрика? – тут же воодушевился я. Роман построжел. – Хорошо, хорошо, я понял. Ну хотя бы метров двести-то пройдем? Недалеко, так, погуляем чуток на ночь. Роман закатил глаза и промолчал, я аж подпрыгнул и, собравшись еще раз с духом, патетично произнес.
– В путь!
Не успели мы сделать и шага в сторону выхода, как из-за угла к нам под ноги свалились три любопытные морды – Красный, Али и Макс сверху. Обезоруживающе улыбнувшись, она подперла подбородок рукой, поставив острый локоток аккурат между лопаток Али, отчего тот сдавленно охнул.
– А мы тут мимо проходили. Компанию составить?
Я покосился на Романа – тот стоял незыблемой скалой, предоставляя мне самому разгребать последствия своего идиотизма. Понял, сам – так сам. И, удивляясь себе, раздал указания:
– Составить. Подними Али. Роман, проверь вооружение, что у нас есть. Макс, аптечку прихватила? Красный, берцы завяжи.
Ребята коротко и деловито их выполнили.
– Аптечка есть, – отчиталась Макс.
– Три игломета, комплект облегченной брони, иглы только парализующие, – отрапортовал Роман.
– Отлично, как раз на короткий переход хватит. Так, по очереди проходим, сначала я, потом Али, Макс, Красный. Роман, будешь замыкать.
Я руководствовался простой логикой – я эту кашу заварил, я и несу ответственность за группу. Командование на мне, жизнь моей боевой пятерки тоже, первым идти мне. У Али есть оружие – если что отстреляемся, у Макс лекарства, мгновенно они не понадобятся, Красный вообще в броне, так что пусть ближе к концу проходит. А Роман виделся мне самым ответственным в нашей авантюрной шайке и мог контролировать пути отхода.
Возражений не последовало, разве что Макс уже вдохнула полную грудь воздуха и хотела что-то сказать, но в этот момент – конечно, совершенно случайно – ей прилетел под дых локоть Али. Улыбнувшись задохнувшейся девушке, он выразительно почесал спину в том месте, где Макс наверняка поставила ему синяк, и извинился:
– Ой, прости, я не специально. Так что, идем?
Макс не нашла, что сказать, и я кивнул.
– Идем. И помните – миру надо доверять.
Я оказался в затруднительном положении: с одной стороны, следовало бы сразу после предложения штатному гению взятки согласно регламенту выгнать апостольцев восвояси. С другой, я уже тут, сопровождаю укомплектованную до последней новинки экспедицию, и не воспользоваться моментом, пока есть возможность – преступление против моей природы, и вообще кощунство и почти святотатство. Геологи мне не простят, а то и вовсе съедят целиком и потрохами не побрезгуют.
И я пошел на небольшое должностное допущение. С согласия и полного одобрения моего решения от шефа и аналитиков.
Найдя ученого, я первым делом попросил:
– Тайвин, не могли бы вы мне рассказывать о каждом поползновении в вашу сторону от «Апостола»?
Гений внимательно посмотрел на меня поверх очков и уточнил:
– Мы пока продолжаем сотрудничать?
– Да. До первого их серьезного просчета.
– А предложение мне принимать?
Я секунду колебался, затем с неуверенностью предположил:
– Вы же пока однозначного ответа не давали?
– Нет.
– Вот и не давайте. Посмотрим, что они предпримут, – и упреждающе заметил: – Шеф в курсе.
– Славно.
Казалось, ученый вполне был удовлетворен моей инициативой. Успокоенный, я принялся наблюдать.
В последующие несколько дней промышленники вели себя, как мыши под веником. Ранним утром, едва занималась ало-фиолетовая заря, мы собирались в центре базы, и сосредоточенно топали всемером на контрольную точку: боевая пятерка оперативников со мной во главе и двое апостольцев. Идти было относительно недалеко: пару километров, но оборудования ребята с собой брали столько, словно намеревались построить сверхтехнологичную буровую установку.
Первый раз я исподтишка посмеивался, но уже на втором километре пути сжалился, и перераспределил вес между работягами и нами. Но так, чтобы поклажа не мешала нам, если что, активно отмахиваться от чрезмерно любопытствующих инсектоидов. Особенно почему-то наша честная компания приглянулась одной милой зверушке – иглобрюхой суккубе.
Тварь размером с неплохой обеденный стол, одна из немногих билатерально симметричных в напрочь утратившем чувство меры мире, она смахивала больше всего на помесь гепарда с ежом. Только иглы у нее почему-то усеивали не спину, а поджарое брюхо. Черно-красная, как у многих хищников Шестого, окраска говорила о том, что зверь преимущественно ночной и, разумеется, ядовитый.
Я уже понял логику инсектоидной фауны, насколько это здесь вообще было возможно: все, что кусалось, плевалось и имело в окраске красные элементы, было ядовитым. Неядовитые создания маскировались на манер половой тряпки – серые, зеленоватые, коричневатые тона без выраженных цветовых пятен, что-то летучее или больше метра в холке (как будто у кого-то, кроме хищников, тут есть холка, ха!) – с красноватыми, голубыми или синими вкраплениями.
Суккуба сопровождала нас на рассвете и на закате, и даже днем я иногда вскидывался, пытаясь углядеть непроницаемо-черные фасетчатые глаза с алыми отсветами в полупрозрачном разноцветном ковре луговых трав. Черт ее знает, что ей было нужно, но первые две ходки мы старались сделать максимально осторожно и тихо.
Отведя первую партию промышленников на место и оставив с ними Берца, я возвращался с ребятами в лагерь, забирал вторую пару апостольцев, затем и третью. В течение пары часов перетаскав несколько сот килограммов ценного оборудования и три пары промышленных мозгов, я выжатым возвращался в лагерь, обычно в компании Уилла. Там мы и отдыхали до вечера, развлекаясь разговорами с Тайвиновыми гамадрилами или Аланом, пока Берц с интровертами-неразлучниками – Сержем и Марком – отрабатывали смену по охране специалистов «Апостола».
Насколько я понял, промышленники проводили преимущественно геофизические исследования, занимались электроразведкой, картографировали местность и брали геохимические пробы, которыми потом ночью занимались еще трое апостольцев, перманентно дрыхнущие днем на базе.
Вечером катавасия с доставкой геологов и уносом образцов и аппаратуры повторялась в обратном порядке, и на шестой день рутины я порядком подустал наматывать туда-сюда один и тот же маршрут общей протяженностью в пару десятков километров с довеском. И на седьмой день объявил ребятам, что настало время сотворить из человека шагающего сущность первопроходческую, нагло оттеснив Романа с его наблюдательного поста.
Как назло, именно сегодня суккуба и решила, что настал ее звездный час. Едва из видимости скрылись макушки Романа и Марка, а я запустил защитный купол, как из зарослей кустарника вокруг вытоптанной за неделю площадки послышалось торжествующее курлыканье пополам с шипением. И птичка-иволга о восьми ногах хищно распласталась удивленной мордой о нанитовую защиту.
Секунду мы с ней задумчиво созерцали друг друга через переливающуюся радужными отсветами тоненькую пленку. Затем зверь осторожно сполз на землю и бесшумно растворился в кустах.
– Почему вы его не пристрелили? – живо поинтересовался лопоухий веснушчатый геофизик, опасливо выглядывающий из-за громоздкого сложного прибора, невозмутимо выводящего кривой график измерений таинственного излучения.
– А вы видели для себя реальную опасность? – ответил я вопросом на вопрос. – Пока непосредственной угрозы жизни, здоровью и оборудованию нет, и стрелять незачем.
– А если оно нападет, когда мы будем идти обратно? – продолжал беспокоиться геофизик.
– Ну, тогда мы с ней поговорим в более интимной обстановке, – усмехнулся я демонстративно. А про себя подумал: а в самом деле, что тогда?
Суккуба, как и скорпикора Салливана – зверюга непредсказуемая, зубастая и агрессивная. Причем тактика у нее, как у игуаны – напасть, куснуть и отойти, подождав, пока предполагаемая жертва не упокоится в страшных корчах. И, похоже, она всерьез воспринимала нас как довольно легкую и лакомую добычу, потому что в течение дня я явственно слышал ее стрекочущее шипение и переливчатые взрыкивания где-то неподалеку. Постепенно промышленники успокоились, а суккуба, судя по всему, прочно и надолго засела где-то в кустах. Я скучал, а день медленно и печально катился к своему логическому завершению.
По мере приближения часа Х настроение мое медленно, но верно от отметки средней паршивости ползло к нижней ее границе. Суккуба, чтоб ей икнулось не вовремя, будто почуяла мою неуверенность, и стала активнее ворочаться неподалеку, то показывая на секунду кончик шипастого членистого хвоста, то изредка высовывая свою, вне всякого сомнения, очаровательную пасть в нашу сторону из травяного буйства, царящего кругом.
А вот и мои молодцы – только бело-голубое солнце коснулось верхушек торчащих на горизонте сверхъестественным маревом миража кустарников, со стороны лагеря показались первопроходцы. Я на секунду забыл о суккубе – залюбовался ребятами и их слаженной работой. Оперативники – настороженные, аккуратные, собранные – приближались к нам, освещенные насыщенно-фиолетовым закатным светом, прикрывая друг другу спины и умудряясь успевать по пути с изумленным восторгом разглядывать мир вокруг.
Уже больше двух лет прошло, а любопытство никуда не делось, равно как и это волшебное чувство соприкосновения с чем-то настолько удивительным и прекрасным, что дух захватывает. А впереди, может быть, другие миры, и, кто знает, может, мы и там пригодимся?
Я чуть зажмурился, порадовавшись за нас всех вне очереди, и осмотрел спутников: апостольцы были унылыми и угрюмыми, но оборудование дисциплинированно собрали. Серж и Уилл, дежурившие сегодня со мной, просто молча ждали – за день разговорчивый Уилл, по поводу и без повода рассказывавший интроверту о своих эзотерических познаниях, успел порядком надоесть не только ему, но и мне, так что пришлось попросить его немного помолчать, чему оперативник был не рад и надулся на нас, сидя теперь нахохленным воробышком.
Зайдя под защитный купол, Берц ухмыльнулся:
– Что, заговорил их, заговорщик?
Уилл только печально взглянул на коллегу, всем видом демонстрируя незаслуженно обиженную невинность. Я подкрался к нему со спины и похлопал по плечу:
– Ничего, будет и на твоей улице праздник, перевернется грузовик с веселыми мракобесами, вдоволь наобщаетесь.
Уилл неуверенно улыбнулся, но промолчал: мало ли, вдруг все-таки по шее дадут лишний раз. Мы осмотрели точку исследований – ничего не забыли случайно? – и потихоньку выдвинулись в обратный путь.
Чтобы ускорить процесс, мы навьючили на себя часть аппаратуры в надежде побыстрее дойти до базы, и рассыпались вокруг хмурых и боязливых апостольцев. Особенно нервничал лопоухий веснушчатый тип – он то и дело озирался по сторонам и нервно спотыкался практически на ровном месте. Я ему даже немного посочувствовал – это ж надо так переживать, нас здесь и сейчас больше половины всей экспедиции – одиннадцать человек, и пятеро, включая меня, вооружены. Ну что мы, с несчастной суккубой не справимся?
Ребят насчет инсектоида я предупредил, само зловредное животное пока и не думало появляться. Правда, счастье мое длилось весьма недолго – не успели мы и метров двести протопать обратно, как из-за зарослей цветущего очередника, усыпанного нежно-золотистыми мелкими соцветиями из похожих на крошечные мерцающие звездочки точек, пригнувшаяся к земле, едва ли не ползущая ползком, показалась навязчивая наша спутница.
Минуту понаблюдав за нами, она победно взрыкнула и отколола такой финт своим игольчатым брюхом, что увидь я сей цирковой номер по головизору или услышь от кого-то в компании, решил бы – точно брешут, собаки страшные. Но нет, реальность оказалась куда удивительнее сказок, мне захотелось визор протереть лишний раз – суккуба приземисто припала на передние четыре лапы и прыгнула.
Но как! Эта зараза прижала все иголки брюха к земле – и мне показалось, что я слышу странный свист. И точно – они мягко сплющились, набирая воздух, а зверь через секунду взмыл вверх, подкинутый резко распрямившимися и одновременно выпустившими струю воздуха с характерным шипением иглами и импульсом сильных задних четырех лап.
– Хренас-се у нее газовый порт сработал! – уворачиваясь от клацнувшей в миллиметре от моего правого плеча пасти, присвистнул я. Одновременно правой рукой я послал ей вслед пару игл с парализующим сердечником, левой попутно разворачивая защиту.
Суккуба недовольно вякнула – еще бы, я б тоже не обрадовался непредвиденной инъекции в мягкое место – и распласталась на траве, набирая силы и воздух для повторного броска.
Теоретически выхода у нас, как и всегда у тех, кого алчно жаждут съесть, было два. Подождать, пока суккуба под действием парализанта заснет, или ночевать под защитным куполом в чистом поле. На движение защитная радужная пленка реагировала плохо – наниты не успевали восстанавливаться, и ресурс быстро истощался, делая капсулу развертки бесполезным сувенирчиком.
К тому же из ниоткуда, как известно, берется только ничего, и узел воспроизводства нанитов требовалось при локальной развертке купола постоянно поддерживать. В колонии этот вопрос решали техники, на базе – Тайвин и лаборанты, в точке исследований промышленников ресурса купола хватало аккурат на световой день. А вот порядком истощенный запас прочности, да еще с нападением суккубы… Ночь мы вполне могли и не пережить.
Оставалось только одно – медленно ползти в сторону базы, жертвуя нанитам все, что более-менее подходило по составу для постоянного обновления защиты.
Суккуба рычала и ворчала, совершенно не собираясь уходить в глухую несознанку, купол мерцал, а промышленники яро сопротивлялись отбиранию всего металлического. Даже логарифмическую металлическую линейку лопоухий геофизик вручил мне с видом страдальца, вынужденного созерцать убийство любви всей своей жизни.
В итоге борьба бобра с ослом мне порядком осточертела, и я прикрикнул на специалистов:
– Вам жить, что ли надоело, я не понимаю! Или у вас на базе недостаток линеек? Аппаратуру я же не трогаю, в чем вопрос?
Недовольные геологи отдали нам еще пару штук чего-то не особо им нужного, и я, прикинув расстояние, диаметр купола и требуемую массу ресурсов на его поддержание в достаточно рабочем для отражения атак суккубы состоянии, скомандовал стратегический отход.
Медленно, бесконечно медленно мы двигались в сторону условного дома, и каждые пару минут купол атаковала раззадоренная суккуба. Похоже, ее банально заело – как так, столько вкусного мяса, а она в стороне прыгает.
Уже в полукилометре от лагеря я понял, что подкормка нанитов катастрофически кончается, времени разорять промышленников у меня нет, а на базе у нас есть запасные комплекты брони. Мы отдали промышленникам их поклажу в полном объеме и принялись разоблачаться. В ход пошли сначала многострадальные перчатки, потом наплечники, набедренные пластины… Суккуба, впрочем, тоже удвоила усилия, негодуя, что добыча ускользает прямо из пасти.
Понимая, что парализант на животное не действует – суккуба уже была утыкана хрупкими иглами больше, чем у нее своих было – я велел ребятам перейти на бронебойные. Это был риск, раненая, она могла привести весь рой, но иначе пострадаем мы. Купол отчаянно взвыл. Да в смысле? С каких это пор защита не пускает не только внутрь, но и изнутри что-то? Наверное, механизм разладился из-за экстренной подпитки чем придется. Это еще хорошо, что наниты погасили выстрелы, и безвредные иглы просто осыпались нам под ноги. А если я б велел зарядить разрывными? Не время паниковать. Придем на базу – отдам Тайвину, пусть он разбирается. Если выживем.
В паре метров от спасительного защитного купола лагеря я понял, что либо мы сейчас все будем злостно покусаны, либо я что-то предприму. Тайвин с лаборантами нам не поможет, все первопроходцы, как и шестеро бодрствующих апостольцев, у меня под рукой, еще трое промышленников мирно спят, а наши аналитики наверняка ни черта не видят и не слышат, у них своих дел полно, и за нами они круглосуточно наблюдать не будут. Только Алан мог бы помочь теоретически, но я собственноручно вырвал у него все клыки перед отлетом, обезоружив экспедицию.
– Ром, затаскивай всех вовнутрь. Быстро! – Берц покосился на меня, явно выражая неодобрение отчаянному демаршу, но подчинение приказам у него было вшито на подкорке, и он увесистыми подзатыльниками поторопил промышленников. Те, хоть и зверски устали от адреналина и веса аппаратуры – обленились, заразы, на наших хребтах половину таскать – ласточкой влетели под радужную пленку.
Я тем временем пошел навстречу суккубе в чем был – тонкой облегающей подстежке под броню и последней ее части, сапогах, расстреливая животному в морду остаток игл с парализантом. Суккуба обескураженно шипела и пятилась – нападение потенциальной жертвы для нее оказалось явно в новинку. Пока зверь удивленно промаргивался, я шустренько показал ему спину и скачками понесся к лагерю.
Последним отчаянным рывком я уже было ввалился под купол, но тут суккуба сделала и свой ход королевой – прыгнула и цапнула меня за ногу. Я взвыл и со всей силы пнул животное прямо в усатую морду – суккуба, ощерившись, зашипела, но отвалилась.
Я же невероятным усилием воли втянул укушенную конечность под тонюсенькую спасительную преграду и мгновенно отрубился – яд у твари оказался отменным.
***
Пришел я в себя уже глубокой ночью – вокруг шелестела ночная безопасная насекомая жизнь, а я валялся под импровизированным шатром полевого госпиталя – ребята поставили мне открытую палатку вне жилого блока.
Рядом обнаружился укоризненный Берц.
– Опять ты всех спас, – не то спросил, не то констатировал Роман.
Я покаянно вздохнул.
– А что, у меня был выбор?
– Выбор есть всегда. – Умудренный военным опытом первопроходец улыбнулся уголком рта. – Но сейчас ты сделал все абсолютно верно. Нам повезло с тобой, а тебе просто так повезло. Ты, во-первых, недавно прививку обновил, во-вторых, за комплектацией аптечек следишь. Не будь у нас анатоксина от яда суккубы… Не надоело тебе геройствовать?
Я приподнялся на койке, поморщился – укус животного отозвался неприятным покалыванием под повязкой на ноге – и улыбнулся в ответ.
– Ты что, как такое замечательное занятие может надоесть.
– Ты б поосторожнее. – Берц положил мне на плечо тяжелую ладонь. – Ладно, отсыпайся. Как выспишься, приходи, завтра никуда не пойдем. Надо будет подумать, что делать.
Я согласно покивал и похвалил своего заместителя:
– Это ты правильно сделал, что меня отселил. Ребятам надо отдохнуть хорошенько после таких упражнений, а не вокруг меня прыгать. Медицинская возня посередь ночи кого хочешь разбудит.
Берц посмотрел на меня таким долгим и таким укоризненным взглядом, что я почти смутился.
– Что?
– До чего ж ты себя не любишь, – покачал он головой. – Мы тебя не выгоняли, как собачку на мороз, мы тебя не хотели тревожить. И ребята в курсе, как ты любишь ночевки на открытом воздухе.
Вот теперь я действительно смутился. Пробормотав что-то благодарственное, удобно устроился и сделал вид, что сплю. А потом и правда заснул, и всю ночь то я гонялся за суккубой, то она за мной, и во сне пережитая реальность причудливым образом перемешивалась с воспоминаниями.
Разумеется, рыжие бестии буквально за час растрезвонили о моих обнимашках с ложной скорпикорой всем, кому было интересно – а интересно было, конечно же, всем. С их же легкой руки Романа стали за спиной обзывать Берцем, что-то в том же духе я подозревал и про себя, но пока не слышал, а то б уши поотрывал. Будущие береты, которые раньше посматривали на меня с нескрываемым превосходством и легкой жалостью, стали кидать чуть опасливые косые взгляды – а вдруг я еще пяток скорпикор из леса приведу.
Я же потерянно слонялся по территории, поскольку от муштры меня в связи с полученным укусом освободили на ближайшие два дня, велели отлежаться и с новыми силами приступать. К чему, правда, мне так никто сказать и не смог, но я видел, что ребят гоняют стройными рядами из помещения в помещение по территории части, и присоединяться к ним совершенно не горел желанием.
После завтрака я с интересом обследовал часть: наша казарма со спортплощадкой, учебный корпус с медчастью, корпус с учеными, откуда меня, едва завидев на пороге, тут же прогнали – доступ туда был только для них, но я мельком успел увидеть занозистого очкарика, который с умным видом смотрел на кислотно-желтую жидкость в пробирке, а рядом на столе валялся вакуумный экстрактор. Я не стал качать права и предпочел смыться, пока он меня не заметил и тоже в пробирку не загнал. Отдельно стояла столовая и совмещенные с ней хозяйственный склад и гараж для флаеров, посадочная площадка для модулей и шаттлов с орбиты да высокий забор, за которым едва виднелось самое интересное – совершенно новый, абсолютно неизученный мир.
Почесав затылок, я с озабоченным и серьезным видом пошел на склад и наткнулся там на невысокого коренастого блондинистого мужчину лет сорока с хитрым прищуром голубоватых глаз и словно приклеенной полуулыбочкой, по которой сразу стало понятно: за дополнительный гонорар он для тебя достанет из-под земли что угодно, а еще за доплату – и тебя самого для кого угодно. Впрочем, как я полагал, люди в корпус первопроходцев отбирались не по принципу «чуть подходит – да и ладно», поэтому решил, что пока могу не сомневаться в лояльности сего индивидуума. Поскольку кроме нашей части, скорее всего, других людей на планете не было, значит, сторонние почитатели ему масло с икрой не обеспечат, и паразитировать он пока предпочтет на простых солдатиках.
– Уважаемый… – обратился я не по-уставному, и хитрые глазки коменданта сделались еще более узкими и внимательными. – А позвольте спросить, тут форму выдают?
– А как же, уважаемый, именно здесь, не извольте сумневаться. – Блондин мне подыгрывал, что меня еще больше насторожило, но, с другой стороны, альтернативы явно не наблюдалось, и я решился.
– А во что мне встанет к стандартной форме присовокупить, скажем, полевой голобинокль?
У блондина красной строкой на лбу было написано – подождите, я считаю. И он быстро оправдал мои ожидания:
– Вот это, – и он выразительно пошелестел пальцами, отсчитывая невидимые купюры. Интересно, что хотя весь денежный оборот уже давно перешел на цифру, этот древний жест до сих пор был в активном ходу. Я вежливо склонил голову, чуть показав из кармана краешек лички – личная карточка, она же удостоверение личности, она же кошелек, она же история болезни.
Скосив глаз на личку, комендант мгновенно материализовал на стойке выдачи новенький цифровой бинокль, весь вид которого большими такими буквами говорил: я только для офицеров, возьми же меня скорее, если не хочешь обычные стекла для рядовых.
На мгновение я засомневался, потом мысленно махнул рукой, была не была. Ну, конфискуют, наверняка же у начальства спер или у ученых, ну, наряд вне очереди дадут, здешнюю картошку чистить в столовой, не в джунгли же через забор выкинут, а мне хоть какое-то развлечение на ближайшие несколько часов. И на мгновение вытащил личку из кармана. Сверкнула белозубая ухмылка, а на личке проплыло уведомление о списании, и сумма меня удивила даже в приятную сторону: этак я, пожалуй, разживусь еще чем полезным. А пока я ограничился стандартной формой, в которую тут же влез, и красавцем-биноклем, который бережно припрятал в один из внутренних карманов.
Раскланявшись с блондином, я занес свои вещи к себе в казарму и прокрался тихонько, чтобы меня не заметили и не завернули на общественно-полезные работы, к забору, вознамерившись повторить путь ложной скорпикоры. Раз делать мне нечего, то я буду, как мне и сказали, выздоравливать и набираться сил.
Но ведь никто не запрещал мне это делать, сидя верхом на заборе и рассматривая местную живность, правда? Колючей проволоки или проводов под напряжением я на нем не увидел – значит, местные летающие твари не ядовитые или снаружи на заборе что-то установлено, что их отпугивает, так что опасность мне вроде не грозит, а польза будет. И я, попрыгав на батуте для разминки, с усилием оттолкнулся от него, приложился об бетон, но успел ухватиться за край, подтянуться и, не дожидаясь сапога под пятую точку, оседлал забор.
Красота! Солнышко здешнее голубоватое светит, два спутника видны на горизонте, один совсем маленький, а второй чуть поменьше земной Луны, незнакомые звуки кругом – и я принялся наблюдать, нежно прижавшись к окулярам офицерского бинокля. Ты ж моя лапочка, я за тебя столько денежек заплатил, ты уж отработай, будь добр.
Кремнийорганическая природа Шестого, как показалось мне на первый взгляд, имела свою неповторимую кристаллическую гармонию. Я не знаю, как, но природа пошла по странному пути в этом мире – вместо того, чтобы взять, как в первых пяти мирах, что обнаружило человечество, банальный углерод и приспособить его под нужды жизни, эволюция Шестого решила схохмить. И создала удивительный сплав углеродной и кремниевой органики.
Продуцирование насквозь привычным углеродным аппаратом ядра клетки молекул на основе кремния создало причудливые формы флоры и фауны, у которых частенько за шипастой силикатной броней крылось нежное и мягкое нутро углеродобелковых тканей.
Но вместе с тем логика формирования кристаллической структуры кремниевой молекулы диктовала и логику формирования самой жизни: за пару часов прилипания к биноклю я не увидел ни одного животного, хотя бы отдаленно похожего на земные аналоги. Пролетали над головой неторопливо похожие отчасти на бабочек, отчасти на скатов-мант нежно-синеватые диски, утыканные блестящими на бирюзовом солнце острыми кончиками чешуек.
Пробегали по известным только им делам сфероподобные блюдца в красную крапинку и игольчатые цилиндры, шевелящие множеством тонких ножек. Пропрыгало гигантское двуячеистое тело невероятно похожего на пару слипшихся шарикоподшипников существа о девяти ногах. Изредка из зарослей здешней растительности мелькало похожее на оживший кошмар сюрреалиста пятиногое создание с непрерывно шевелящимися в центре тела жвалами и ощупывающими окружающее пространство вибриссами.
И только растительность Шестого приводила меня в экзистенциальный восторг – осторожная, обманчиво хрупкая, с мерцанием фрактальных разводов на полупрозрачной поверхности. Травяное нежно-изумрудное кристаллическое море, изящно просвеченное солнечными лучами, изредка прерывалось огоньками глянцево-лакированных соцветий дикоросов, а гуляющий среди них ветер незримым музыкантом ударял ими, как молоточками по струнам, звенящим тысячеголосым перезвоном стеклянных колокольчиков на пределе слышимости.
Через час я с сожалением отнял бинокль от глаз, заслышав шаги. По территории части чеканил шаг патруль, к счастью, знакомые все лица – рыжие близнецы и девушка. Спрятаться на гребне забора мне было некуда, и я сделал вид, что загораю, и вообще беззаботен и совершенно никому мешать не намерен. Рыжие, правда, сразу засомневались и, поравнявшись с забором, с усмешкой поинтересовались:
– И какие нынче погоды стоят?
– Леди, джентльмены, – галантно раскланялся я, стараясь не свалиться. – Погоды стоят отменные, рекомендую!
– Ты же Честер, верно? – девушка, кареглазая блондинка с медным отливом косы, с любопытством посмотрела на меня. – Я Макс.
– Да, верно. Приятно познакомиться, – обезоруживающе улыбнулся я. – Я тут… отдыхаю, если можно так выразиться.
– Не высоко? – поинтересовались близнецы.
– Да нет, в самый раз, – чуть застенчиво ответил я, и спросил: – А вы всегда хором говорите?
– Да, – хором ответили близнецы, и второй, чуть более рыжий по оттенку, добавил: – На самом деле нет. Но, согласись, это здорово смущает людей, весело.
А на их лицах я прочитал «и нам полезно». Действительно, несколько обескураженный человек выдаст чуть больше эмоций, а для аналитиков, к коим я уже давно рыжих причислил, это отличная пища для размышлений.
– Я Антон, можно Ан, и мой брат Чингиз, лучше полностью. Рассказать, как нас различать? – Близнецы дружно уставились на меня, но я не повелся на провокацию, тем более что при внимательном рассмотрении было прекрасно заметно, что близнецы они только с виду. На самом деле у Чингиза было чуть другое строение лица и разрез глаз, форму они подчеркнули разными деталями, да и цвет волос имел разный оттенок.
– Нет, спасибо, я справлюсь. Вы же не гомозиготные близнецы, да? – они переглянулись.
– Да, – с непонятным выражением протянул Ан, а Чингиз только кивнул, соглашаясь. – Но так удобнее.
– Вы о чем? – поинтересовалась Макс.
– О генетике, – туманно пояснил я, и девушка смущенно примолкла.
– Может, слезешь? – спросил Чингиз, и я отметил, что и голос у него чуть ниже и заметно богаче по интонациям, чем у брата.
– А надо? – в ответ поинтересовался я.
– Ну вообще в уставе не написано, что в свободное время можно на заборе сидеть, – рассудительно отметил Ан.
– Но и не сказано, что нельзя, – резонно возразил я. – Я же никому не мешаю? – чуть просящим тоном протянул я, состроив жалобные кошачьи глазки. Конечно, против солнца и на высоте в два человеческих роста это сработало плохо, но близнецы догадались.
– В общем-то, нет. Тогда мы пошли. – И близнецы строевым шагом продолжили обход территории. Макс, кинув на меня нечитаемый взгляд, тоже ушла вслед за ними.
Спустя еще час, когда я застенчиво отнекивался от очередного патруля, пытавшегося снять меня с забора, к его подножию подошел давешний тонкий субъект в очках. Он склонил голову, посмотрел на меня поверх оправы, глубоко вздохнул и, приставив к забору стремянку, залез ко мне.
– Добрый день, – радушно произнес я. – Желаете присоединиться? А я тут натуралистом работаю на полставки, пока моя военная карьера на больничном.
– Пожалуй, присоединюсь. – очкастый не менее лихо, чем я, оседлал забор, и поинтересовался: – Как успехи?
– Вы знаете, – задумчиво наморщил лоб я. – Не скажу, что преуспел, но пара наблюдений имеется. – И я принялся описывать ему результаты моего полуденного бдения. Спустя несколько минут я заметил, что ученый разглядывает меня с искренним интересом, но не особо вслушивается.
– Вам, наверно, неинтересно, вы же здесь дольше, чем я, могли наблюдать за местной живностью.
– Вы мне пока любопытны больше, чем местная фауна, но ваш рассказ я записал, – и субъект помахал у меня перед лицом смартом. – Потом внимательно послушаю.
Я несколько растерялся.
– И чем же я вызвал ваше внимание? – мне действительно было любопытно.
– Действуете вы, мягко скажем, нестандартно, – ученый улыбнулся, и улыбка у него оказалась приятной, светлой и словно освещающей все лицо. – Тайвин.
– Честер, честь имею. – церемонно произнес я. И тут же поинтересовался: – А куда вы дели ту ядреную жидкость?
– Как куда? – в свою очередь, удивился Тайвин. – Лаборантам отдал, пусть работают. Я же не профессиональный химик.
– А кто?
– У меня несколько профилей, в основном я специализируюсь на нанокибернетике, но и с биоорганической химией знаком, и с физикой живых систем, да и так, со многим по верхам.
– Ага, то есть вы – штатный гений. – Конечно, я вспомнил разговор с Воландом у меня на кухне год назад. Но тут же себя одернул: о чем ты, Чез, серьезные люди, государственные интересы, вот еще, недоучек всяких слушать они будут, много о себе возомнил.
– Можно и так сказать. – Тайвин невозмутимо поправил очки, но было заметно, что комплимент ему польстил. Не умрет от скромности, это точно. – Вы бы поосторожнее, кстати, токсический эффект от яда ложной скорпикоры, по моим предположениям, догоняет жертву примерно через три-четыре часа, когда концентрация в крови достигает максимума. Конечно, большую часть яда я вам откачал, но все-таки ради вашей же безопасности рекомендую слезть. – Внимательно посмотрев мне в глаза, Тайвин добавил: – И прямо сейчас.
Я тут же почувствовал себя не очень хорошо, и внял его совету, тяжело перекинув ногу на сторону части, и почти бухнувшись на землю со стремянки. Интересно, это психосоматика или реально яд скорпикоры догнал мой злосчастный организм? О чем я незамедлительно и спросил.
– Честер, вам бы просто полежать пару дней, как я и советовал, – Тайвин неодобрительно покачал головой, – а здесь, полагаю, двойной эффект. Чувствительность у вас крайне высокая.
Я тут же обиделся, на меня даже оптические иллюзии плохо действовали. Но вот такие эффекты, как и приемы рекламы, да, работали на мне исключительно хорошо, хотя я и понимал всю суть манипуляции моим сознанием.
– Я просто доверчивый, но стараюсь все проверять, – непонятно зачем сообщил я и, пошатываясь, побрел в сторону казармы. Все-таки очкастый черт был прав, слабость и тошнота нарастали, перед глазами заплясали цветные мушки, и, едва дойдя до своей койки, я отрубился почти на сутки. Следовало бы мне еще тогда понять, что эта ученая заноза практически никогда не ошибается – конечно, если дело касается науки.
– Кто пустил в казарму скорпикору? – недовольно вопрошал у подчиненных военный, уверенный в том, что бойцы с животным справятся на ура, но раздраженный самоуправством.
– Я пустил. – седовласый возник за его спиной и примиряюще похлопал по плечу. – Неплохое начало практики, верно?
И неожиданно он подмигнул своим ассистентам. Военный язвительно спросил:
– Бронированная ядовитая тварь в помещении, полном спящих людей, по-вашему, отличная идея? Я не намерен терять парней до того, как они начнут хотя бы просыпаться.
– Такова жизнь, – философски пожал плечами седовласый, который прекрасно знал о вживленной под броню твари капсуле со снотворным, в отличие от остальных. – Тайвин, обратите, пожалуйста, внимание на новый набор, а особенно – вот на этих субъектов.
Он ткнул стилусом в голограмму, транслирующую вид на казарму, увеличивая изображение, и последовательно отметил девушку, близнецов, еще нескольких парней и Честера.
– Что я там не видел, – буркнул молодой человек в прямоугольных очках за соседним столом, уставленным аппаратурой и устланным бумагами с графиками и расчетами. – Опять привезли кулаки да мышцы.
– О, вы их сильно недооцениваете. Это смешанный набор, Тайвин, и, поверьте, в этот раз голова у ребят на месте не только для того, чтобы в нее есть, а извилин поболее, чем для поддержки фуражки.
– М-да? – задумчиво протянул ученый. – Посмотрим. А они у вас все сразу проснутся?
– Нет, что вы, зачем панику создавать на пустом месте. Сначала самые перспективные, для них дозу анабиотика с другим таймером пробуждения рассчитали.
***
Кажется, просыпаться от нехорошего предчувствия у меня начало входить в привычку. Как я год назад впервые проснулся от фееричного Романова посещения, так до сих пор каждое утро чутье говорит мне – вставай, нас ждет новый день, полный опасных неприятностей, это же так весело.
Я открыл глаза и, не спеша вставать, повернул голову, чтобы понять, что вокруг меня происходит. Последнее, что я помнил – наша красавица-планета, вид извне, и даже не на картинке, а воочию, в жизни бы не подумал.
Вокруг меня стояли койки со все еще спящими попутчиками, а моя кроватка обреталась почти у выхода из помещения, удивительно напоминающего наш давешний шаттл, только в сильно увеличенном формате. Справа от меня что-то неприятно цокало, шуршало и пощелкивало по металлическому полу, словно кто-то запустил в казарму птицу размером с хорошего такого пса.
Скосив глаза, я увидел сначала пушистую кисточку хвоста, затем в поле зрения появился он сам, сегментированный и бронированный, а затем уже вся красотка-скорпикора в своем инсектоидном величии. Я выругался – разумеется, про себя, и принялся наблюдать.
Насколько я видел, просыпаться пока, кроме меня, никто не спешил – или просто не хотели связываться с животным, и я понял, что разбираться придется самому, а то ведь она может дел натворить, панику посеет, прибьют в суматохе, а жалко. Скорпикора была изумительно прекрасна – черно-красная лакированная окраска головогрудных пластин рассказывала окружающим об исключительной ядовитости, в ярко-красной опушке кончика хвоста чуть поблескивало антрацитом жало, коготки беспокойно перебирали по полу, а красные усы беспрестанно шевелились – скорпикора явно чувствовала себя не в своей тарелке, нервничала и принюхивалась, щурясь фасетчатыми глазами.
Я вспомнил, что писал Салливан, точнее, я, а еще точнее – мы с ним: ядовита, пулями не возьмешь, иглометом тоже, бегает быстрее гепарда, при малейшем признаке опасности для себя старается первым делом ужалить, но первая на более крупное зверье не нападает, сначала предупредит.
Единственный выход – не тревожить, осторожно пройти мимо, желательно в тяжелой экзоброне и с гранатометом наперевес, так, на всякий случай. Ни того, ни другого я у себя не наблюдал, но интуиция не давала мне покоя, что-то со скорпикорой было не так.
Инсектоиды Шестого мира, как я понял из посыпавшихся после работы Салливана градом статей, существа, в чем-то по поведению схожие с нашими скорпионами или пауками. Те тоже не будут нападать просто так, но если их напугать или разозлить – мы получим мечущееся во все стороны со скоростью взбесившейся молекулы многоногое ядовитое создание, которое будет жалить все вокруг до последней капли яда, пока не успокоится. Перспектива так себе, понял я, и тут скорпикора меня удивила. Она моргнула! Моргнула? Членистоногое?
Внимательнее приглядевшись, я понял, что вижу самую грандиозную аферу от матушки – дикой природы: передо мной во всей красе стояла не скорпикора Салливана, а самая что ни на есть моя, ложная скорпикора! Животное явно было теплокровным, костяные пластины только имитировали хитиновую кремниевую броню настоящего хищника, фасетчатые глаза оказались радужной окраской шерсти вокруг настоящих, встревоженных донельзя, бока вздымались в неравномерном дыхании.
Судорожно порывшись в памяти, я воскресил подробности, которые сочинил про нее, посмотрел на себя – в шаттле засыпал я в легкомысленной оранжевой футболке и любимых черных штанах с кучей карманов, в них же и проснулся – и решился на крайние меры. Скатившись с кровати, я, как мог, сгруппировался, подражая позе скорпикоры, и тихонько мяукнул, чувствуя себя полным идиотом.
***
– Вам надо, как бы выразиться, более тщательно подбирать протеже, – с сочувствием глядя на седовласого, сказал военный. Тот недоуменно следил за развитием событий, явно не понимая, что Честер задумал на этот раз. А вот Тайвин с любопытством подался к экрану.
– Интересно, как он понял?
– Понял что? – в один голос спросили военный и седовласый
– Царь ненастоящий. В смысле скорпикора ложная.
– А вы как поняли? – уточнил у ученого седовласый, которому о необычной природе твари, разумеется, сообщили.
– Описание и поведение как на той записи, где некий молодой человек рассказывал про ложную скорпикору, – ответил Тайвин и спросил: – Кстати, это ли часом не он сам?
– Он, – подтвердил седовласый.
– Да, должен признать, на этот раз вы меня точно удивили. Но что настоящая скорпикора, что ложная – опасные создания, не представляю, как он будет с ней справляться.
– Да что там справляться, иглометом ее, раз она без брони, – пробурчал военный, теряя интерес к ситуации.
– Все бы вам игломет, гранаты да бластеры, – укоризненно покачал головой ученый. – Во-первых, она не менее защищена, чем скорпикора Салливана, во-вторых, она на порядок умнее, у нее сложная нервная система, в-третьих, ее яд хоть и не смертельно опасен, но обширный химический ожог гарантирован. И потом, как вы себе представляете метание гранат или стрельбу в замкнутом помещении?
Военный кивнул, признавая правоту молодого человека, и все трое с интересом приникли к трансляции – скорпикора наконец отмерла от легкого шока и начала действовать.
***
Поскольку я свалился к своей красавице практически под передние лапы, далеко ей прыгать не пришлось. Немного подумав, она с интересом протянула вперед усатую морду и, смешно фыркая мне в лицо, начала обнюхивать, щекоча вибриссами.
Оказалось, что обрубленная бронированная головогрудь – тоже маскировка из шерсти и костяных пластин, в них пряталась похожая на кошачью любопытная мордашка.
Выглядел я, судя по всему, в ее понимании как странный, несколько долбанутый на голову детеныш. Примерно на такой эффект я и рассчитывал – у ложных скорпикор гиперразвитое чувство ответственности за потомство. Каждое оранжево-черное существо размером чуть меньше ее самой скорпикора потащит к себе в гнездо и будет пытаться обихаживать, любить, кормить и растить, это помогает виду выживать в сложных условиях.
Скорпикора нежно обвила меня хвостом и принялась быстро-быстро что-то щебечуще намурлыкивать – пыталась и меня успокоить, и сама успокоиться. Я умилился – моя ты лапочка. Теперь моей задачей было, никого не перебудив, вывести ее из казармы и отправить домой в здешние джунгли, желательно чтобы ее и меня на улице тоже никто не пристрелил.
На соседней кровати шевельнулся Роман – открыл глаза, кашлянул – и напуганная скорпикора со всей дури отпрыгнула от источника звука, врезавшись бронированными пластинами мне в бок. Я упал, и надо мной во все свои шесть лап – четыре настоящих и две ложных – стояла сердитая и испуганная ложная скорпикора в позе атаки.
Хвост наизготовку, пластины сдвинуты, шерсть дыбом. Жало на хвосте влажно блеснуло, и я понял, что раз уж тренированная первая ласточка встретила утро нового дня, то и остальные скоро начнут просыпаться и чистить перышки. Я еще раз тихо мяукнул, привлекая внимание и зверя, и Романа.
Тот, увидевший скорпикору, замер, понимая, что не может ничего противопоставить хищнику, и лишь вопросительно посмотрел на меня. Я выразительно скосил глаза на дверь, и Роман, чуть заметно кивнув, осторожно потянулся к тумбочке рядом с кроватью – на ней лежал код-ключ, открывающий выход наружу.
Пока астродесантник, аки партизан в кустах, старался, не провоцируя нападения скорпикоры, дотянуться до него, я принялся отвлекать ее внимание. Аккуратно, медленно, чуть дыша, чтобы она не напала, я привстал и, как заправский кошак, мягко потерся о бок животного головой.
Это был риск на грани фола – не факт, что психология скорпикоры хоть на пару процентов схожа с поведением и жестами земных кошек, но мне казалось, что так будет правильно. Скорпикора скосила на меня дикий глаз, я постарался максимально дружелюбно мурлыкнуть.
Она переступила лапами и дала мне подняться на четвереньки, затем злобно зашипела в сторону схватившего наконец ключ Романа, снова обвила меня хвостом и лизнула. По моей щеке словно прошлись крупной теркой, но я был искренне рад, что животное удалось чуть успокоить и отвлечь.
Я глянул на астродесантника, тот покачал в пальцах ключом и показал едва намеченным жестом бросок в мою сторону. Я не оценил, и отрицательно качнул головой, затем еще раз посмотрел на дверь. Роман понял – если он кинет ключ мне, скорпикора, скорее всего, кинется. На него или на меня, а, может, еще на кого, а вот если кинуть ключ в сторону двери, то при точном броске она откроется – код-ключ действовал на всю область замка, – и мы получим с этой славной кисой путь на свободу.
Прицелившись, Роман метнул ключ, попав точно в пластину замка. В результате я не сомневался – других в астродесантники не берут. И я, кончиками пальцев аккуратно почесывая дернувшуюся от резкого движения скорпикору за правым ушком, обнаружившимся за головной костяной нашлепкой, медленно повлек ее к выходу, по-прежнему чувствуя себя полным придурком – босиком, в футболке и штанах, ползущим на четвереньках в обнимку с одним из опаснейших зверей Шестого мира. Только бы никто больше не проснулся!
Выползая из казармы на улицу, я молился всем известным и неизвестным сущностям, чтобы это была просто обычная площадка учебной части, без всякой охраны и толп людей. К моему счастью, на улице не было никого, рядом с казармой разместили спортплощадку для разминки, а за ними проходил высокий забор. Как могла скорпикора перескочить через почти четыре метра забора, я так и не понял. И тем более у меня не было идей, как вернуть ее обратно.
***
– Полнейший гамадрил, – с явным удовольствием сказал Тайвин. – Но мне нравится.
– Я рад, – и седовласый действительно был рад, внимания Тайвина, молодого гения, на его памяти не удостаивался из предыдущих наборов практически никто, разве что Роман.
– Увеличьте картинку. – Изображение подалось вперед, и вскоре ученый внимательно разглядывал заинтриговавшего его до исследовательской щекотки (разобрать и изучить!) Честера. Ничего особенно выдающегося, просто правильный овал лица, классические греческие пропорции черт, чуть вздернутый нос, немного восточный разрез глаз… на самих глазах Тайвин застрял на полминуты. – Интересный случай. Пожалуй, мы можем сработаться.
***
Дверь в казарму немного приоткрылась, и оттуда выглянул настороженный Роман с иглометом, а из-под его руки две любопытствующие рыжие головы – кто б сомневался! Я меж тем судорожно пытался сообразить, что делать дальше.
Вдруг со стороны соседнего строения донесся какой-то невнятный шум, а затем вопль: «Скорпикора! Гранату неси!», и скорпикора рванулась вперед. Подхватив ее поперек пуза, я понесся к спортплощадке, осыпаемый ударами хвоста – такой подлости она от меня не ожидала и рефлекторно среагировала – и, хорошенько размахнувшись, метнул ее, навскидку просчитав траекторию, аккурат в центр стоявшего рядом с забором батута. Глазомер в кои-то веки меня не подвел, миг – и ошарашенная скорпикора висит на передних когтях на краю забора, стараясь подтянуться, перелезть и забыть про это место, как про самый страшный кошмар.
Я не знал, чем ей помочь, но искренне переживал за животное, пока вдруг со стороны казармы ей в основание хвоста не прилетел тяжелый армейский ботинок. Чувствительный пинок в нужную точку произвел должный эффект: скорпикора коротко взревела, раскрыла радужные крылья, которыми оказалась вторая ложная пара лап, мгновенно перебросила тело через забор и канула в дебрях леса.
Мне оставалось только выдохнуть. Обернувшись, я увидел босого Романа с иглометом наизготовку и оруженосцев – рыжих близнецов, вцепившихся во второй ботинок.
– Ты кидал? – восхищенно спросил я. Роман ошарашенно кивнул. – Ну ты берц!
Рыжеволосые хихикнули. Я осмотрелся – вся футболка и штаны были залиты химически пахнущей ярко-желтой жидкостью, но в ткань она не впитывалась, а вот на левой руке вздулась шишка – все-таки один раз дотянулась куда надо. Да, лечиться придется долго, сейчас адреналин отпустит, и проявится эффект от укуса.
Я покачал головой и увидел, как со стороны соседнего здания быстрым шагом к нашей компании подходит целая делегация. Подтянутый военный в возрасте, по лычкам – полковник, давний знакомый – седовласый Воланд, и тонкий как струна, и по виду столь же острый на движения – и, скорее всего, на язык, подумалось мне, молодой человек в прямоугольных очках, за ними – люди в форме и несколько субъектов в белых халатах.
– Честер, вы понимаете, что могли ошибиться и даже шагу не ступить по вашей вожделенной хтонической земле? – поинтересовался седовласый.
– Кто, я? Зато свою ложную скорпикору увидел. – Я даже зажмурился от удовольствия.
– Руку дайте, – непререкаемым тоном заявил очкастый, и я без возражений протянул не правую ладонь для приветствия – вот еще, обойдется – а левое ужаленное предплечье.
– Молодец, хороший котик, – и пока я возмущенно проглатывал ругательства в адрес такого фамильярства, к месту укуса был приставлен портативный вакуумный экстрактор, который мгновенно всосал в свои недра большую часть яда.
– Остальное поболит несколько дней. Повернитесь. – Я беспрекословно повернулся, и с меня срезали сначала футболку, затем любимые мои штаны, залитые ярко-желтым ядом ложной скорпикоры. Если за пару минут до этого я чувствовал себя полным дебилом, шатающимся с ней на карачках, который потом кидается незнакомыми зверями в батут, то сейчас я был полным дебилом в трусах на всеобщем обозрении. Из казармы высыпал остальной проснувшийся народ, и я почувствовал, что еще пара минут – и мне по гроб жизни от позора не отмыться. Поэтому я невозмутимо кивнул, приветствуя ребят, и произнес:
– Профосмотр. Я смелый, первый пошел, мне положена конфетка. Кто за мной?
Очкарик столь же невозмутимо запустил руку в карман халата и, вытащив маленький леденец в яркой обертке, протянул мне. Я с достоинством кивнул, забрал его, развернулся и, пока население казармы не поняло, что происходит, ушел в казарму – отмываться и переодеваться. Близнецы, рассудив, что такой профосмотр им и даром не нужен, даже за конфетку, тоже увязались следом.
Глава 5
О чем может мечтать человек в тот момент, когда его поманили гипотетической конфеткой, при этом тут же ее изо рта изъяв самым что ни на есть наглым образом? Разумеется, я честно мечтал оказаться поближе к вожделенной нанитовой перчатке.
Нет, ну каков поганец! Заинтриговал, значит, перспективной разработкой и смылся незатейливым образом в кусты вместе со своим роялем наперевес.
Я ж теперь не то что спать не смогу, я не смогу спокойно бутерброд себе сварганить и съесть, буду бояться подавиться в мечтах заиметь такую роскошь. Зажмурившись, я представил себе, скольких проблем мы могли бы избежать, изобрети Тайвин свою чудо-броню хотя бы на год раньше. А лучше на два. Или вообще с самого начала бы с такой бегать. Но лучше поздно, чем без нее, честное слово. А вот я молодец, я выбил под шумок грант для Эйнара. Таких тетушек, как у него, бесспорно, надо направлять в правильное конструктивное русло, в том числе с помощью финансовой мотивации.
Так что я немножко попереживал, что не могу прямо сейчас вернуть из загребущих лапок ученого хоть одну перчатку – старую-то он, получается, тоже стибрил! Но быстро утешился удовольствием лицезреть воочию чувство знатного удивления на лице Алана, наблюдавшего сцену отбирания перчатки. Славно, а то я уж было начал думать о том, что его в принципе пошатнуть невозможно ни с какой стороны – настолько монументально он умудрялся выглядеть практически при любом раскладе.
– Алан, доброе утро, – поприветствовал я руководителя промышленников. – Готовы к геологическим свершениям?
– Не вполне, – задумчиво отозвался апостолец. – А вы случайно не в курсе, как складывается судьба изобретений Тайвина?
– В смысле? – переспросил я. – Вы имеете в виду, когда его разработки выйдут на общеупотребимый уровень? Это вы у «Авангарда» интересуйтесь, не ко мне вопрос.
На самом деле я слегка кривил душой. Все я прекрасно знал, но делиться с апостольцами тернистыми путями утекания наших первопроходческих тайн совершенно не спешил.
Официально все, что мы находили, будь то новая неведома зверушка, растительность или минерал, подробнейшим образом фиксировалось в системе учета информации – ее обеспечивали дроны связи. В каждую экспедицию мы были обязаны брать с собой эти небольшие летучие многофункциональные станции. Они мониторили наши передвижения вне жилых модуль-блоков, отслеживали предпринимаемые нами и нашими подопечными действия, а по любому моему чиху подлетали с суборбитальной траектории для дополнительных записей и мгновенной передачи во все забитые в их контакт-лист инстанции.
Прелесть использования дронов связи я оценил отнюдь не сразу. Первое время меня несколько угнетала необходимость постоянно находиться под наблюдением беспристрастного электронного ока. Не Большой Брат, и вокруг не реальность антиутопии «1984», конечно, но приятного мало. Но потом я смирился, поняв, что пользы от такого присмотра намного больше, чем иллюзорного вреда для моей свободолюбивой натуры.
Потом, после записи отчета, данные сразу уходили в разные научные подразделения – дроны сами фильтровали по ключевым словам рапорты, и информация попадала прямо в нужные цепкие руки биологов, физиков, геологов и прочей ученой братии. А при малейшем намеке на вред первопроходцам подключалась помощь колониальной полиции во главе с Энтони – эдаким шкафчиком два на два в кубическом эквиваленте воплощения старательной справедливости. Я никогда еще не встречал более упертых и вместе с тем более честных и прямых образчиков человеческой породы.
А уж если нас пытались совсем обидеть, в дело вступал «Авангард» – молодчики из военного подразделения, служащего в Шестой колонии местным напоминанием ее жителям о существовании такой бесспорно полезной штуки, как Межмировое правительство. Вон ту находку на место положите, пожалуйста, не ваша юрисдикция. И руками попросим первопроходцев не трогать, а то придет астродесантный укомплектованный ай-яй-яй и покажет раков зимой.
Так и существовали – мы контролировали туристов и колонистов, делились полезными сведениями с учеными и сразу получали от них отклик – или почти сразу, зависело от находки – а нас самих курировал «Авангард».
И, конечно, все Тайвиновы придумки сначала проходили обкатку у нас, потом торжественно вручались военным – и, соответственно, правительству, потом при их одобрении передавались ученым, а вот в какой момент происходила утечка на черные рынки, история стыдливо умалчивала. Впрочем, вот этот вопрос точно был не в моей компетенции, и я не особо интересовался успехами поиска и поимки технологических воров.
А вот кто, что и когда у нас из-под носа изящно перехватывали в обход «Авангарда», мы прекрасно видели. Тот же «Апостол», будь он неладен, уже трижды лично мной в колонии палился на использовании нанопротекторной технологии защиты грузов и оборудования, хотя официально Тайвин свою обожаемую драгоценность военным от сердца оторвал едва ли полгода назад, все хотел до ума довести для начала.
Для меня оставалось загадкой, каким образом ушлые промышленники увели алгоритм воспроизводства нанитов, и я ожидаемо не стремился общаться с их представителем сверх предполагаемой нормы.
Алан невозмутимо пожал плечами, показывая, что ему в сущности все равно, он может и подождать, во что я ни капельки не поверил. И принялся выяснять обстоятельства, волей апостольской приведшие нас в самый эпицентр жизненной силы Шестого мира.
– Просветите меня, пожалуйста, что мы делаем на экваторе? – как ни в чем не бывало, спросил я. – Вы причины так и не назвали до отлета, хотя по-хорошему мы имели право знать заранее.
Алан снова чуть пожал плечами – интересно, а в его арсенале жестов кроме небрежного еле уловимого плечепожатия еще какие-то позы имеются? – и ответствовал слегка оторопевшему мне.
– Что вы знаете о нерукотворных ликах Христовых, Честер?
– Разрешите взглянуть?
В руках у апостольца я заметил распечатки с изображениями. Промышленник протянул их мне, и я был вынужден констатировать тот факт, что сочетание светотеней действительно напоминало лицо. Но с весьма специфическим саркастичным выражением – будто предполагаемый лик активно пытался не рассмеяться в голос, и отнюдь не от смешной шутки. Я повернул изображение одним боком, другим, вверх ногами. Иллюзия мгновенно растворилась – передо мной по-прежнему был вполне привычный спутниковый снимок местности.
– Не знаю, что вы хотите от меня услышать, но в нерукотворные лики я верю намного меньше, чем в парейдолию.
– Простите? – вежливо поинтересовался у меня Алан, и я охотно пояснил.
– Видите ли, когда-то я увлекался изучением биологии и загадок человеческого мозга, и знаю о его склонности стараться обобщить все, что человек воспринимает, найти систематичность даже в полном хаосе. И мне кажется, что ваши лики – лишь следствие чьей-то повышенной способности к ассоциативно-образному мышлению. Или в ваших рядах есть фанатики, – неловко пошутил я. – Неужели вы в экзотические экваториальные тигули только за призрачным ликом поехали?
– Нет, конечно, – мне показалось, или человек-невозмутимость позволил себе едва заметную ухмылку? – Это было бы… нецелевое расходование средств.
Я подавил облегченный вздох – только с отбитыми на религиозные чувства мне работать не приходилось – и продолжал расспросы.
– А скажите, зачем вообще «Апостолу» нужна вся эта… мишура? – я неопределенно повертел пальцами. – Я имею в виду приверженность теории креационизма, символика эта, лики опять же… Это же просто промышленная корпорация, да, крупная, конечно, но я не понимаю, зачем дополнительные навороты?
Алан снисходительно хмыкнул, заложил руки за спину и принялся как заправский лектор вдоль трибуны расхаживать передо мной и вещать менторским тоном.
– Как вы знаете, доказательств бытия Бога существует ровно пять. Если не считать доказательство Канта. Фома Аквинский был человеком редкого ума, и привел аргументы в пользу существования Бога через движение, через производящую причину, через необходимость, через целевую причину и от степеней бытия. Тот факт, что помимо Земли в необъятной Вселенной существуют эволюционно схожие миры, лишь иллюстрирует их – при прочих относительно равных условиях при наличии единой первопричины, за которую мы с вами аксиоматично примем Бога, развитие жизни идет схожими путями и со схожей скоростью. Существование настолько отличного от Земли и пяти колонизированных экзопланет мира должно нести в себе либо опровержение, либо подтверждение доказательствам Аквинского. Более того, наши специалисты надеются обнаружить здесь материальное подтверждение и онтологическому с теологическим аргументам в критике Канта и его понимания существования Бога, выраженном в категорическом императиве. Но я в первую очередь экономист, не теолог, возможно, я в чем-то вас дезинформировал.
– Так, ладно. Это я примерно понял. Но корпорации-то это зачем?
– Не корпорации, синдикату, – поправил меня Алан. – А вы как полагаете?
– А есть разница между корпорациями и синдикатами? – удивился я. – Я вижу только одну причину – люди охотно жертвуют деньги на благотворительность, а лучшая цель почувствовать себя благородным – это помочь детям, старикам, животным или неизлечимо больным. Зачем жертвовать в пользу религии, для меня одна из неразрешимых загадок. И тем более я не пойму, зачем синдикату столько денег. Их у вас мало, что ли?
– Человеческая душа – потемки, – нравоучительно произнес Алан. – И все же религиозный человек жертвует во благо своей веры не деньги, как вы в атеистическом своем сознании полагаете, а эквивалент своей работы. Раньше человек приносил в жертву плоды трудов своих напрямую – вино, часть урожая, выращенный скот…
– Угу, церковная десятина. И человеческие жертвоприношения случались, – поддакнул я и уточнил: – Я не атеист, я по природе пантеист с идеалистическими замашками.
– Человек духом слаб, – Алан посмотрел на меня так, словно хотел пристыдить неразумного отрока. Я, разумеется, не внял. – И часто путает веления собственного сердца с провидением Божиим.
– То есть вы хотите сказать, что, жертвуя богам или конкретному богу, например, слуг или рабов в Древнем мире, человек думал, что так будет правильно и уместно, а богам или богу было все равно?
– Нет. – Алан все еще старался меня просветить, но уже явно начинал приходить к мысли о том, что ехидная моя натура всерьез его лекции никак не хочет воспринимать. – Богу никогда не все равно, а вот человек может заблуждаться, и довольно часто это делает. Но мы отвлеклись. Так вот, принося храму деньги или жертвуя в исследовательский теологический фонд, как у нас, человек прикладывает результат своего труда в пользу саморазвития и личностного самосовершенствования. Ведь, вложив часть себя, своих усилий в общее дело, в общую веру, он сам становится ближе к Богу.
– А я думал, пожертвование – это пропуск в рай и замаливание грехов, – протянул я. – Так неинтересно.
– Зря вы ерничаете, – огорченно сказал Алан. – Для многих людей вера – единственное утешение в жизни, а пожертвование – один из способов укрепления связи с самим собой через Бога. А что касается денег – это лишь ресурс, помогающий двигаться вперед к саморазвитию. Как видите, – он обвел рукой лагерь, – его порой бывает недостаточно для полноценного воплощения задуманного.
Я задумчиво проследил за его движением, понимая, что он имеет в виду: всех свободных денег «Апостола», включая актив их теологического фонда, не хватило для найма Корпуса первопроходцев целиком. Мне захотелось немножко возгордиться – какие мы востребованные и высокооплачиваемые!
– И все равно я не понимаю, зачем промышленному синдикату искать доказательства бытия насквозь теоретического понятия. И все же просветите меня, что вас так заинтересовало в экваториальной местности?
– Причуды руководства, не мне судить. – снова пожал плечами Алан и ответил: – Вы не поверите, банальная геомагнитная аномалия. Дело в том, что ровно в области предполагаемого лика найдены очаги сверхмассивного излучения непонятной природы.
– А, вы аэрогамма-спектрометрию использовали? – блеснул познаниями я. Больше из геологии я ничего не знал.
– Нет, – снисходительно ответил Алан. – У нас свои методы.
– С геологами поделитесь, пожалуйста, им будет чрезвычайно интересно.
– Результатами?
– И результатами, и методами, – я чувствовал, что апостолец что-то недоговаривает. – Вы же знаете о презумпции научной истины?
Алан скептически приподнял одну бровь.
– А ваши ученые знают о понятии коммерческой тайны?
– В данном случае, – назидательно произнес я, – вы намеренно скрыли от научной общественности интересную находку, которая может несколько разъяснить природу происхождения и развития этой экзопланеты. Вы, конечно, принципиально пока ничего не нарушили, но вы же понимаете, что лично для меня сей факт – лишний повод взять вас на карандаш?
Алан снова чуть пожал плечами, отчего я начал слегка беситься.
– А какие еще провинности вынуждают вас как главу корпуса первопроходцев наблюдать за деятельностью «Апостола»? – поинтересовался он.
Я мгновение подумал и решил все-таки более детально объясниться.
– На прошлой неделе на основной посадочной площадке космопорта я видел шаттл с вашей маркировкой. Из него выгружали ящики, и, мне кажется, один из них я впоследствии видел, совсем недавно, – жирненько намекнул я на оставленный на наше попечение сундучок со смертоносными сказками. – Так вот, весьма специфично он светился, скажу я вам. А военные и не в курсе.
– Вот не знаю, – задумчиво произнес Алан, – мне вас похвалить за наблюдательность или поругать за мнительность? Это стандартный «хамелеон», но в интерпретации маскировочного режима на неодушевленные объекты. Не запрещено?
– Не запрещено, – согласился я. – Но я бы вас призвал склонить чашу весов в сторону наблюдательности. Нанопротекторный механизм Тайвина отличается от «хамелеона» примерно так же, как кошки Земли от кошек с Пятой колонии. Впрочем, не пойман – не вор?
Я весело подмигнул Алану, оставив его явно в несколько смешанных чувствах, и пошел следить за ходом распаковки апостольского добра. Ссора раньше времени мне была не нужна – нам еще две недели вместе работать, предъявить я ему ничего не мог, но приоритеты постарался обозначить.
***
Иногда в любой работе наступает перерыв, когда все вокруг заняты делом, а ты внезапно оказываешься в том времени и месте, когда тебе абсолютно нечего делать. Обнаружив себя ближе к концу дня именно в таком моменте, я решил расслабиться и немедленно плашмя возлег на каменистую почву пятой точкой кверху: давно хотел за местной пародией на муравьиного льва понаблюдать, да все случая не было.
Усатая цилиндрообразная живность, усеянная хаотично, на первый взгляд, расположенными по телу ножками, клацая жвалами, торчащими по всему кругу рта, подъедала полупрозрачный зеленоватый мох с характерным хрустом и неизбежно приближалась к воронке с хищником. Положение усов давало мне возможность определить у этой несуразицы краниальный и дистальный концы, попросту говоря, где рот, а где… не он – редкая редкость для Шестого, надо сказать.
Из воронки тоже торчали усы – с десяток разной величины антенн, улавливающих запахи, колебания почвы и едва заметный шелест осыпающейся с края воронки земли. Я подпер голову локтем и с видом откровенно скучающего создания, не желающего мешать насекомой возне, ожидал закономерного результата встречи.
Внезапно травоядное перестало смачно пережевывать хрусткие ризоиды мха, а антенны в воронке резко втянулись куда-то вовнутрь – и я сам до того, как понял, что их спугнуло, почувствовал вибрацию поверхности всем телом – шел кто-то крупный, кто-то по размеру, как я. Меня фауна бояться перестала, пока я притворялся ветошью, а вот другого человека игнорировать не могла, вдруг сожрут. Или раздавят. В чем-то я их понимал, хотя было обидно – опять кино не досмотрел. Не особо торопясь, я поднялся с земли и отряхнул налипшие кристаллики растительности.
– Честер, – ко мне приближался Тайвин в крайней степени задумчивого удивления, о чем мне точно говорило положение его очков. Ученый на моей памяти никогда не сдвигал их на макушку на манер солнцезащитных или визора, потому что без них мало что видел, а линзы принципиально носить не хотел, уж не знаю почему. – Мне нужно с вами посоветоваться.
– Да, я вижу, – степенно кивнул я. – Очки поправьте.
Тайвин нащупал дужку, снял очки и принялся вертеть их в руках, будто впервые столкнулся со столь полезным изобретением человечества. Видя, что он никак не может собраться с мыслями, я решил его переключить – иногда перерыв на пару минут от занозистой мыслишки или нерешаемой дилеммы отлично помогает взглянуть на ситуацию по-новому. Не желая терять возможность, я спросил:
– А почему вы линзы не носите? Очки… архаизм вот уже пару веков как. – Тайвин от неожиданности чуть не выронил упомянутый архаизм прямо на камень под ногами, но я рефлекторно подхватил блеснувшее в падении стекло и протянул ему обратно.
– Спасибо, – штатный гений надел очки, куда им и положено, и ответил. – Вы знаете, не могу точно сказать. Когда был несмышленым пацаном, хотел окружающим казаться умнее, чем есть на самом деле. Потом привык. И пальцами в глаза лазить не люблю.
Я понимающе кивнул, я тоже как-то пробовал по дурости линзы. Хотел, идиота кусок, с голубыми глазищами в компанию прийти, всех поразить, а поразил только опухлостью морды лица и слезоразливом.
– Так вот, о чем это я… – Тайвин замолк, собираясь с мыслями. – Вам никогда не предлагали взятку?
Я взял с ученого пример и глубоко задумался, вспоминая.
– Да, были попытки, когда колония начала активно расти. Всегда были экземпляры, которым хотелось побыстрее и понадежнее с нами поохотиться и просто полюбопытствовать. Нашли себе живой щит, – презрительно фыркнул я. – Первое время я зверствовал, признаюсь. Выгонял с Шестого, штрафы накладывал, обращение к праву вето использовал. Потом мне нагоняй дали, что из туристов треть в бешенстве возвращается. Ну, я и приспособился намеков не замечать. И привык. А в последнее время никто и не предлагал, кстати. А что? – заинтересованно склонил я голову набок.
Тайвин секунду мялся, затем потер висок быстрым смущенным движением и, наконец, высказался:
– Мне было предложено подумать о том, каковы перспективы моего карьерного роста в колонии. И не хочу ли я стать частью более крупной компании, работающей на благо человечества, с соответствующим ценником, разумеется.
Я еще больше заинтересовался.
– И каков был ваш ответ? Вы что, впервые сталкиваетесь с «заманчивыми» предложениями? – я улыбнулся, показав условные кавычки пальцами.
– Не смешно, – буркнул Тайвин. – Впервые, да. А как вы думаете, – ответил он вопросом на вопрос, – пришел бы я к вам за советом, если бы решил воспользоваться этой сомнительной щедростью?
– Понятно. – Я заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок, и принялся размышлять вслух. – Смотрите, у вас два варианта.
Я сделал небольшую театральную паузу, а ученый недовольно нахмурился, ожидая продолжения.
– Во-первых, вы можете сыграть в шпионские игры и двойного агента. Разве не было бы интересно? Но я не уверен, что ваши гамадрилы обеспечат нам достойный уровень научного сопровождения, пока вы будете заняты. – Тайвин уже собрался мне то ли возразить, то ли добавить что-то не в пользу своих лаборантов, но передумал и лишь спросил:
– А второй?
– Второй вариант – отказаться. Тогда урегулированием вопроса займусь уже я. Есть, конечно, и вариант согласиться, но вы уже ко мне пришли, значит, это не вариант? – я вопросительно глянул на гения, тот только раздраженно дернул плечом, не желая тратить время на обсуждение уже отброшенной перспективы.
Однако апостольцы исключительно шустрыми ребятами оказались, и суток не прошло. Надо будет к рыжим аналитикам наведаться: эти проныры точно должны иметь план действий на такой случай, не может быть, чтоб они не предвидели подобного развития событий.
В первый год освоения Шестого мы столкнулись с тем, что звериная часть населения мира практически всегда активно лезет к людям познакомиться. Правда, не всегда с позитивными намерениями. За время изучения особенностей жизнедеятельности флоры и повадок местной фауны в разной степени бывали надкушены мы все.
Но благодаря слаженной работе научного отдела и нас, оперативников, смертей практически не случалось, если только по глупости, достойной премии Дарвина. Словом, как я и предполагал, в целом выживать на новой экзопланете было не сложнее, чем голышом в тропиках на Земле. То бишь страшно, опасно, кругом все шевелится, но если разобраться и приспособиться – то вполне терпимо.
В последующие полтора года глобальным подспорьем – или, напротив, незаметной подлянкой, смотря с какой стороны смотреть – стали пресловутые технологии. Да, человечество уже умело к этому моменту и разбираться в нанокибернетике, и летать по всей галактике и за ее пределы в том числе, сделано было множество прорывов в медицине и военном деле, физике и биологии, да вот смысл бытия и натура наша почти не изменились. Человек как был ленивым, но любопытным созданием, так, в общем-то, и остался.
Благодаря лени и любопытству – основным двигателям прогресса, как я всегда считал, – мы смогли полноценно обжить пять экзопланет без особого ущерба для их природы и беззаветных людских жертв во благое дело. Даже природное свойство особи Homo Sapiens – некоторая агрессивность, присущая и лучшим представителям вида, нашла свое применение не в войнах или переворачивании с ног на голову социального мироустройства, а во вполне мирном применении пассионарных наклонностей отдельных личностей.
Взять того же Александра – координатора Всемирной ассоциации наук, ведающего естественнонаучным направлением у нас на Шестом. Этот энергичный до невозможности человек мог бы, мне кажется, создать новую религию, основать свою секту, в большей или меньшей степени реалистичную по степени научности, или возглавить гиперактивную политическую партию. Но, слава высшим силам, или кто там восседает на гипотетическом облачке, он подался в науку, чему я безмерно был рад.
Так вот, наличие технологий – вооружения, тонкой и точной исследовательской техники, брони и машин – здорово расхолаживает. С первых дней существования Корпуса первопроходцев мы почему-то считали, что армированный тяжелый вариант экзоброни – панацея от любых зубов, а чтобы понять, как работает кремнийорганическая клетка, можно просто сунуть ее под электронный микроскоп с высоким разрешением, да и дело в шляпе. Я и сам наступал по первому времени на эти грабли. Ан нет, иногда наблюдательность и определенная степень безумства приносила гораздо больше плодов, чем подход сугубо научный или прямо военный.
И сейчас в очередной раз предстояло решить, на что полагаться – на собственную природу и интуицию либо на пробирки и датчики. Среднего варианта, к сожалению, почти никогда не удавалось достичь, хотя мы с научным отделом все время пытались.
Лететь на экватор с нашей условно средней полосы, где располагалась колония, было относительно недолго – около пяти тысяч километров, Шестой мир оказался немного мельче Земли. На предельной скорости флаера – почти пять часов, но крейсерская скорость грузовых шаттлов была пониже, и мы равнялись на них. Таким неспешным порядком в требуемую точку мы рассчитывали прибыть на закате, аккурат успевая развернуть для начала два жилых модуль-блока – для нас и для «Апостола» – и нанопротекторный защитный купол.
Пока автопилот летательной машины скрупулезно выполнял возложенные на него обязанности, я глазел в окна и расспрашивал Романа о его трудовых подвигах до момента знакомства со мной и перехода в столь ответственную миссию как освоение нового мира.
– А вот расскажи мне все-таки, как ты звездный берет заработал?
Роман слегка пожал плечами – для него берет каким-то особенным не был, я так понимал, что он считает это достижение просто очередным пунктом на пути к одной ему ведомой цели.
– Да ты знаешь, ничего, в общем-то, особенного. Подтянул кое-что, да по нормативам и сдал. Ты лучше мне сам скажи, почему ты не беспокоишься насчет «Апостола»? Они неспроста на экватор рвутся, да еще затребовали всех, до кого смогли дотянуться.
Тут уже я пожал плечами.
– А не все ли равно? Мы так и так узнаем. Хотя ты прав, как всегда, – вздохнул я. – Беспокоюсь, да еще как. Мне кажется, им интересен отнюдь не экватор, а мы и наша работа. Как бы это не было промышленным шпионажем со стороны промышленников, – скаламбурил я и призадумался.
В самом деле, если хорошенько поразмыслить, деятельность первопроходцев не была тайной за семью замками, и любой мало-мальски нормально экипированный отряд знакомых со спецификой Шестого крепких наемников с иглометами вполне мог нас успешно заменить. По идее.
А фактически наш сплав интуиции, опыта, технологий и неуемного интереса делал нас максимально незаменимыми, о чем я не уставал говорить всему Корпусу периодически – чувство собственной важности и нужности штука нежная, его регулярно стоит подпитывать. А до поры до времени засекреченные со стороны Общепланетарного правительства Тайвиновы разработки типа того же защитного купола добавляли нам ореол таинственности и легендарной неуязвимости. Может, я прав, и в очередной раз – совсем не первый – у нас попытаются прихватизировать что-то важное?
Но наниты уже появились на черном рынке, а ничего принципиально нового в сфере науки у нас пока не происходило, так что оставалось пока теряться в догадках и строить конспирологические предположения.
Флаеры подлетели к точке высадки, и я со спокойной душой отдал Роману управление. Приборная панель переориентировала указатели и индикаторы к нему, а я спрыгнул на незнакомую территорию экваториальных дебрей. Мгновенно привычным движением активировал малый защитный купол, развернувшийся радужной пленкой на пару метров. Из-под ног выскочили вездесущие химерки, а чуть вдалеке взревела неприятным скрежетом стайка пентаподов – их спугнули посадочные огни и в целом непривычная возня каких-то странных по их меркам существ.
Крупного и опасного зверья я поблизости не наблюдал – и постепенно, программируя на ходу узел производства нанитов, расширил зону влияния человека до нескольких сот метров. Сюда, на относительно безопасную территорию, приземлились флаеры экспедиции и два грузовых шаттла, тут же автоматически развернувшиеся в жилые модуль-блоки. Я прочесал совместно с Уиллом территорию, особых причин волноваться не нашел, и первый вечер экспедиции был вполне мирно завершен всеобщим обустройством, хотя и не без напряженных переглядываний между нами и апостольцами.
***
Рано утром Честер, стоя на краю расчищенной площадки, с любопытством вглядывался в полупрозрачные экваториальные дебри Шестого.
Здешние цвета по всей планете поражали своей интенсивной яркостью у мимикрирующих теплокровных животных и крупных агрессивных хищников, под которых теплокровные подстраивались, остальной же мир производил впечатление снежного шара – полупрозрачная, хрупкая, похожая на слюду трава, насыщенная древесная глазурь леса, цветы муранского стекла – за защитным куполом все казалось будто игрушечным, выпуклым и донельзя уязвимым.
Шестой мир словно остановился перед Пермским вымиранием – в реках и морях кипела жизнь, а леса и целые травяные океаны содрогались под буйным натиском насекомой фауны. При этом, что удивительно, практически не было пресмыкающихся, но уже мелькали теплокровные животные, крайне мало было и земноводных, хотя водных позвоночных хватало с избытком.
Больше половины животного мира, да и растительного тоже, подчинялось в основном радиальной симметрии и симметрии с разным количеством осей: принципа «два глаза, два уха, две ноги, две руки» придерживались только крупные инсектоиды и мимикранты.
Бегали вокруг диски с парным и непарным количеством ног, двояковыпуклые и двояковогнутые шары и сферы, спешащие по своим насекомым делам, какая-то многолучевая хищная радиолярия размером с кулак тащила добычу, обернувшись вокруг нее в неравномерный многоугольник – три луча держали еще шевелящуюся малую химерку, а остальные четыре, посверкивая в разные стороны простыми глазками – а ну как отберут обед! – перебирали поверхность почвы в сторону видневшейся невдалеке норки.
Геологи говорили, что все дело в отсутствии значимых подвижек тектоники, а биологи ссылались на плавный темп развития живого мира. Результат был один – если на Земле, благодаря или вопреки нескольким массовым вымираниям и ледниковым периодам вкупе с последним массовым парниковым вымиранием сформировалась крайне нестабильная экосистема с кардинально противоположным разнообразием видов, то здесь сохранялся мягкий, теплый и влажный климат. Он без существенных потрясений, равномерно покрывал планету, а слабые границы климатических зон позволили эволюции провести четкую границу между существами водными и наземными, теплокровными и инсектоидными.
Кремнийорганическая структура органических молекул диктовала кристаллическую логику формирования живых тел с поправкой на требования живой природы – куб или призма не смогли бы эффективно двигаться под влиянием ветра, воды или в почве. Поэтому безжалостная внешняя среда обтесала острые кремниевые грани до звезд, сфер, шаров и цилиндров, а также причудливых организмов со сложной симметрией или вовсе асимметричных.
Роман со смешанным чувством беспокойства и гордости наблюдал за начальником. Иногда ему хотелось схватить Честера за шкирку и надавать по рукам и пониже спины, как дитю неразумному, ибо границ его любопытство не знало, и он спокойно мог попытаться сунуть в рот хвоинку или травинку – и, разумеется, порезаться, а уж стремление погладить и взять на ручки любую живность, хотя бы отдаленно дружелюбную с его точки зрения, нарушало все законы естественного человеческого инстинкта самосохранения.
Но провидение, интуиция или что-то еще неоперившегося балбеса охраняло точно. Еще ни разу, в отличие от остальных ребят, рыжеглазый глобально не получал по шее от чуждого человеку мира. Единственным исключением был случай с ложной скорпикорой, но тогда Честер был уж совсем несмышленым юнцом в понимании опытного астродесантника.
– Роман? – Честер вопросительно обернулся в сторону первопроходца. Тот, как всегда, чуть одобрительно улыбнувшись, пошел к границе защитного купола. Глава оперативников так и не смог пока преодолеть барьер возраста и опыта: хотя номинально Честер и был начальством, но хорошо помнил, как Роман его перед в тренировочный период перед началом полевой работы по симуляциям гонял и жутко смущался обращаться к нему более фамильярно, и тем более приказывать, хотя остальных бойцов молодое дарование пинало как ту скорпикору, и в хвост, и в подхвостье.
– Смотри, – Честер кивнул за пределы безопасного пространства. – Что-то я никак не пойму, как оно прячется. И что это? Вроде знакомое насекомое, но вспомнить не могу.
На траве, то появляясь, то исчезая, крутилась вокруг своей оси странная сфера, у которой, казалось, три дискообразных сегмента тела, ее образующих, не имели никаких видимых ограничений в осях вращения относительно друг друга и относительно неба и земли. На каждом сегменте виднелась пара суставчатых лап, в их основании – жесткие коготки, а между лапками приглашало в гости раззявленное ротовое отверстие, полное острых темно-коричневых выростов-зубов, окруженное россыпью простых глазков.
Тварюшке было одинаково удобно стоять двумя ртами вверх, а одним вниз, а в следующее мгновение – наоборот. Лапки, становясь на землю, приводили в движение коготки – и те топорщились, сверкая капельками токсичного секрета, предупреждая хищников покрупнее о ядовитости и зловредном характере. Роман направил на членистоногое смарт, и созданный первопроходцами при активной поддержке ксенозоологов перечень самых распространенных существ услужливо пикнул.
– Герион трехтелый, ядовитость умеренная, бегает быстро, кусается знатно, руками лучше не трогать, если антидот не под рукой. – Астродесантник тяжело вздохнул, видя в позе начальства откровенную задумчивость на грани с решимостью. – Под рукой?
Честер отмер, не отрывая взгляда от мерцавшего в пространстве гериона, нашарил поясную сумку с препаратами и кивнул. Наощупь достав антидот в продолговатом автоинъекторе с ромбовидными насечками, что позволяло опознать его не глядя при любой освещенности и занятости, но при должной натренированной сноровке, он протянул его напарнику.
– Я не в восторге от этой идеи. – Основательным недовольством и тяжеловесностью интонации во фразе Романа можно было перешибить хребет пещерного медведя – но не неумное любопытство главы оперативного отдела.
Честер, аккуратно надвинув на глаза щиток визора, высунулся из-за фильтрующей запахи, вкусы и жизнь Шестого мира прозрачной, чуть радужных оттенков, но прочной защитной границы купола жизнеобеспечения.
И Роман в очередной раз поразился тому, как меняется вся сущность этого человека за одно мгновение – из разумного и рассудительного лидера он превратился в трепещущего в предвкушении добычи крупного хищного зверя: жесты скупые, но осторожные, глаза горят, каждая мышца застыла в ожидании броска, чувства на пределе, – кажется, и лаково-черная шерсть вдоль хребта бы топорщилась, и кончик хвоста нервно подергивался, если б они были.
Мгновение – и в руках у Чеза, бешено скрежеща зубами и беспорядочно размахивая лапками, бессильно бьется герион, отчаянно царапая перчатки защитной брони коготками.
Честер, поймавший добычу, поднес ее чуть ближе к визору, и, осторожно пощекотав гериона по условно вентральной стороне тела – если место, где нет рта, можно было считать животом – отпустил животное. Напоследок герион всеми тремя ртами плюнул в оперативников и, без устали выказывая крайнее возмущение, на всей возможной скорости удалился.
– Будь это создание размером хотя бы с обычную кошку, я бы на Шестой не полетел, страсть какая, – проводил его уважительным взглядом Честер. Направив взгляд к небу, он особым образом сложил пальцы в ставшем традиционным жесте первопроходцев, и на жест мгновенно, надсадно жужжа, прилетел дрон, замерев в метре от людей.
– Трансляция включена, – механический голос после общения с живой природой воспринимался неуместно, и первопроходцы синхронно поморщились.
– Экваториальный участок, координаты по смарту, полный малый экспедиционный состав, руководитель Честер Уайз, заказчик – синдикат «Апостол». Герион трехтелый, уточнить описание: при опасности для жизни может плевать ядом на расстояние до метра. Состав и действие будут уточняться, предположительно силитоксин, но выработанный внутри тела животного, скорее всего, в ротовой полости. Обнаружено неизвестное вещество, позволяющее гериону сливаться с окружающей средой, будет проведено изучение. – Закончив краткий отчет, Честер махнул рукой, и дрон, мигнув красным диодом в знак отправки сообщения, удалился ввысь.
***
А удобная штука – дрон! Надо тебе отправить сообщение – надиктовал, и через минуту оно по всем спискам контактов пришло: и нашему начальству, и военным в «Авангард», и колониальной полиции, и в научные сектора. Сняв визор, я с сожалением посмотрел на заплеванную электронику: придется отдавать Тайвину на анализы, плакал мой такими трудами и с такими сложностями настроенный прибор горючими слезами. Хотя, чего греха таить, не в первый раз и наверняка не в последний. Гораздо больше меня интересовала субстанция, которую я соскреб с мелкого паршивца.
Пальцы, измазанные в чем-то невидимом, тоже пропадали из поля зрения, и наощупь странное вещество было больше всего похоже на пленочку детергента – скользящее, нестираемое с защитных перчаток, чуть пенящееся. Так я с визором наперевес в правой руке и выставленной вперед левой и пошел бы, только Роман меня тормознул, практически ухватив за талию.
– Ретивый какой, – ворчал он, внимательно меня осматривая. – Антидот, значит, сунул, а я дежурь, цапнет тебя герион или обойдется. – Удостоверившись в том, что капли силитоксина не попали на кожу, он осторожно расстегнул подсумок препарата и со щелчком вставил его мне на подобающее место обратно, стараясь не задеть визор и испачканные перчатки.
– Смотри, до чего технологии дошли, – тем временем восторженно вещал я. – Вот когда мы начинали, разве была такая броня? Перчатками убить можно было! А теперь я все чувствую, будто без защиты за гериона схватился.
Роман глубоко вздохнул, прикрыв глаза и поджав губы – он столько раз оттаскивал меня без перчаток, без шлема и визора, в облегченной броне от местной живности и растительности, что я и сосчитать бы не смог.
Я бы и рад был не подставляться лишний раз, но как, если кругом так интересно! Это сейчас мы более-менее знакомы с флорой и фауной, по крайней мере, химерок больших и малых, которые больше всего похожи на перекормленных стероидами кузнечиков сферической формы, я спокойно отличу друг от друга, а первое время я вообще только и делал, что упоенно часами охотился за ними в свободное от работы время, убедившись в их относительной безопасности.
– Признаю свою вину, был неаккуратен, – решил польстить я своей левой руке и серому кардиналу, и осторожно поинтересовался. – Пойдем?
Никак я не могу преодолеть эту инфернальную робость и сверхъестественный трепет – лучший звездный берет, и под моим началом, да быть такого не может! Но есть, кто бы мог подумать.
Роман царственно кивнул, и мы пошли: я вдохновенно пел оды развитию технологий, а астродесантник степенно отвечал на особо эмоциональные мои восклицания.
Тем временем в обозримой видимости показалась та часть модуль-блока, которую отдали аналитикам и ученым, и я прибавил ходу. Навстречу мне выскочил заинтересованный Тайвин, прямо как тогда, когда мы только познакомились, и хищно уставился на визор и перчатки.
– Тайвин, – торжественно начал я. – Я поймал гериона!
– Невелика добыча, – насмешливо фыркнул он. – И где?
– Отпустил! – загадочно улыбаясь, просветил я и, не в силах дольше держать в себе открытия сегодняшнего дня, выпалил: – Он ядом плюется, из всех трех ртов!
Тайвин скептически приподнял бровь, но заинтересованный огонек в глазах я уже увидел.
– Считалось же, что у него выработка силитоксинов только в ампулах желез в основании лап. А вот ни черта это не так! – и я торжествующе потряс перед ученым испачканным визором. Тайвин немедленно попытался его цапнуть, но я был быстрее. Мгновенно посерьезнев, я напомнил: – Перчатки наденьте. И пробирку, или что там у вас для проб, принесите.
– Пусть будет пробирка, все равно вас учить бесполезно, – едко ухмыльнулся гений и, ткнув себе куда-то на запястье, продемонстрировал наноброню, обнимающую в мгновение ока руку. Я даже присвистнул, такое я и сам себе бы хотел. Тайвин, из-под очков наблюдающий за моей реакцией, отыгрался сразу за все свои просчеты передо мной.
– Я почти закончил, скоро поступит к вам в отдел. Спасибо дихлофосу, кстати, вы были правы. Я усовершенствовал систему воспроизводства нанитов и передачу между ними информационного импульса. Броня будет почти непробиваемая, и потребность в химикатах снизится, – не придется судорожно считать, что мы взяли из анатоксинов и антидотов, а что нет.
Вот ведь язва какая! Я подобрался и с еще более важным видом сунул ему почти под нос руку в защитной перчатке. Странное вещество продолжало обнимать пальцы, делая их полностью прозрачными для взгляда, но теперь площадь объема субстанцией увеличилась, невидимыми становились не только кончики пальцев, а половина указательного и среднего.
Штатный гений жадно припал взглядом к моей руке, и повелительно потребовал:
– Честер, снимайте немедленно!
А то я не понимал. Пожав плечами, я отстегнул перчатку от брони и отдал ученому, тот вцепился в нее, лихорадочно пожирая глазами и бормоча нечто неразборчивое вроде «сначала масс-спектрометрия, потом под микроскоп, электронный же взяли, чашки Петри должны были оставаться…», и унес в исследовательские недра, бросив заплеванный визор на бессменных лаборантов, по совместительству гамадрилов.
Понимающе с ними переглянувшись, мы разошлись по рабочим местам, а я вспомнил, как впервые столкнулся с животным миром Шестого и познакомился с нашей знаменитостью.
С момента достопамятной встречи со Звездным беретом прошел год. На следующий же день после нее меня вновь посетил седовласый, и предложил поучаствовать в, как он выразился, «экспериментальной программе» по превращению простого смертного в настоящего первопроходца.
Признаться, я был немало удивлен и даже спросил его, а как же астродесантники. Но седовласый меня ответом не удостоил, из чего я сделал вывод, что я, наверно, достаточно пластичный материал, чтобы попробовать и посмотреть, что получится, а там, глядишь, и на третьей-четвертой ступени можно будет в программу школьного обучения вводить нормы подготовки для будущих покорителей новых миров.
С чего я это взял, я не знал, но искренне полагал, что обучение астродесантника стоит бешеную кучу времени и средств, а чтобы изучить новую планету, всего состава Объединенного Астрофлота не хватит, вот и пытаются создать этакий ускоренный курс для желающих гражданских. А я – неуч-переросток – вполне подхожу для обкатки, как и многие другие такие же раздолбаи. Меня в этом никто не разубеждал, да и тот факт, что я периодически сталкивался раз в месяц на сборах с такими же ошалелыми то ли от свалившегося счастья, то ли от геморроя парнями моего возраста, только подтверждал мои выводы.
В течение года разные инструкторы натаскивали меня по физподготовке, учили стрелять, драться, много и долго бегать. Со мной работали психологи, основным посылом которых было: «Больно – терпи, страшно – терпи, хочешь убежать – стой на месте» и прочее в том же духе.
Каждый день мне рассказывали основы разных наук, и я почти почувствовал себя вновь на третьей-пятой ступенях, когда в бедных детей стараются впихнуть непрожеванные куски накопленных человечеством знаний, только на более продвинутом уровне.
Но я никак не поддавался муштре – боевые приемы получались у меня плохо, стрелял я прилично, но только издалека из-за какого-нибудь угла, где меня не было видно условным врагам, за что в учебке инструктор по стрельбе насмешливо обзывал меня кемпером, бегал преотвратно, на ножах дрался еще хуже и никак не убеждался в том, что если страшно – не надо бежать, а если есть неудобства – то надо терпеть. И раз за разом срывал сборы, то показывая из рук вон плохие результаты, то протаскивая на очередное испытание сухое топливо с авторозжигом, таблетки антисептика и термоспальники – просто потому, что могу и хочется.
В итоге на последних сборах вместо того, чтобы три дня выживать в холодном болоте с комарами без еды, воды и чего-либо еще, даже без ножа, в надежде, что нас обнаружат и заберут, ибо таковой была изначальная миссия, я просто спросил у ребят, кто умеет ходить по болоту, а кто – пользоваться самым обычным компасом, который тоже под шумок прихватили. Жаль, не я, а мог бы догадаться!
За болото выходить было запрещено, так что мы выбрали относительно сухую возвышенность в его центре, натаскали туда лапник, организовали кострище, которое поддерживали от одной таблетки сухого горючего все три дня, и попивали чай из обеззараженной кипяченой болотной воды, листа смородины и росшей по краю болота брусники и мяты, уютно закутавшись в спальники по трое. Благо современные технологии вполне позволяли упаковать такую крайне полезную вещь в шарик диаметром в пару сантиметров.
Натеревшись от комаров багульником, мы спокойно за три дня радиальными вылазками от лагеря составили карту местности, торжественно предъявив ее забиравшему нас командованию. И чаю им предложили! С ягодами, и супом из корневищ рогоза и грибов, и даже с лепешками из муки, полученной все с того же рогоза, благо на все злосчастное болото нашелся целый один небольшой камень, который мы использовали и как жернов, и как сковородку.
Оказалось, что параллельно выполнявшая аналогичное задание группа будущих разноцветных беретов все это время шарахалась по соседнему болоту в поисках выхода практически без сна и отдыха. Мы так и не поняли, зачем им это было надо, но мы, ароматно пахнущие терпким багульниковым запахом, бодрые, выспавшиеся и до ушей полные травяного чая, разительно отличались от них, заляпанных по уши тиной и болотной грязью, голодных, покусанных комарами, злостно чесавшихся и неимоверно раздраженных жизнью. И что вы думаете? Я-таки получил втык за самоуправство!
И только впитывать теоретические знания у меня получалось лучше всего. Состав ребят на сборах постоянно менялся, мои учителя тоже: подозреваю, что некоторых я выжил сам бесконечными вопросами в стиле: «Да, я понял, что теория суперсимметричных струн – это круто, но можно как-то понятнее? И про тахионы расскажите, и про фермионы тоже. Угу, угу. Не, ни черта не понял, давайте еще раз и попроще, как для дебила».
Некоторые срезались сразу, некоторые держались пару месяцев, а я учился, искренне не понимая, как моя голова еще не превратилась в помойку, и зачем мне все-таки основы астрофизики и эпигенетики, если базовое для первопроходца – слух, нюх, чутье на всякие опасности и главное – любопытство.
По истечении года нас всех, числом около пятидесяти лиц, обреченно сиявших тоской и неотвратимостью бытия, отправили, как я понял, на финальный экзамен. Я, как обычно, принял фаталистическую позицию – пройду, так пройду, а нет – так и не надо, не очень-то и хотелось.
Не то чтобы я не хотел оправдать вложенные в меня ожидания и средства, просто отдавал себе отчет в том, что меня влегкую обойдут и по физподготовке, и по стрельбе, и по рукопашке. Талантами аналитиков я тоже не обладал, на этот случай у нас была пара хитрющих с виду рыжих близнецов, которых я уже успел неплохо узнать на сборах, и которых я бы взял в какой-нибудь условный аналитический отдел, так они с лету делали прогнозы по любой ситуации. А с меня что взять, кроме анализов? Но попробовать я был должен.
Нас загнали в шаттл, и я, чуть замешкавшись в дверях, заметил, как бойцы пошире в плечах садятся в удобные кресла и сразу приподнимают руки в силу привычки – и их за грудь и талию обнимает широкий мягкий ремень фиксации. Тут-то я и заподозрил, что не просто на очередное болото нас посылают таким обширным составом.
Один из потенциальных беретов, как я их называл, чуть поморщился, когда клал руки на подлокотники своего кресла, и я, садясь в свое кресло, руки приподнял, чтобы дать ремню зафиксироваться, а вот потом по-школьному положил их на колени, хотя подлокотники даже с виду были намного удобнее. Оглянувшись, я понял, что не один такой умный – мои движения скопировали рыжие близнецы и единственная в шаттле девушка, ее на сборах я ни разу не видел.
Спустя пару минут, когда я начал чувствовать себя глупо, а шаттл уже куда-то поехал, в салоне начался повальный сонный мор – один за другим парни клонили головы набок и засыпали богатырским сном. Вскоре почти весь салон был заполнен спящими, а мы с близнецами недоуменно таращились друг на друга. Девушка, которая все-таки решила воспользоваться подлокотниками, тоже уснула – похоже, в них были встроены инъекторы со снотворным. Но зачем?
Дверь в салон начала открываться, и я притворился спящим – так, на всякий случай, но вошедший, ехидно поглядев в мою сторону, тут же высказался:
– Ты-то можешь не притворяться, хитрая морда.
Я открыл глаза и понял, что на огонек к дремлющим будущим первопроходцам зашел мой давешний гость. Теперь он был в обычной форме астродесанта, а не в непонятной переливающейся броне, и я спокойно смог разглядеть его лицо – ровные тяжелые черты кадрового военного, ежик каштановых волос, возраст чуть за тридцатник.
– Как поживают рептилоиды? – поинтересовался я.
– Прекрасно поживают! – гулко фыркнул астродесантник и подошел ко мне. – Я Роман, – и он протянул ладонь.
– Очень приятно, Честер. Можно просто Чез. – Я благоразумно руку протягивать не стал, так как вовремя увидел чуть блеснувший в рукаве наконечник автоинъектора. – Что за маниакальное желание нас всех отправить в царство Морфея?
– Заметил-таки? Глазастый, – с одобрением высказался звездный берет. – Раз уж ты такой шустрый, скажу. Мы летим на территорию Шестого мира. Инъекция подготовит твой организм к перелету. Без нее высок риск… когнитивных нарушений.
Судя по тому, что астродесантник чуть замешкался, нарушения были вполне себе значимыми, и игнорировать этот факт мне не дадут. Близнецы мрачно молчали чуть поодаль.
– Поня-а-атно, – протянул я. Перспектива прилететь к моей родненькой ложной скорпикоре меня и пугала до икоты, и радовала одновременно. – Но хоть на Землю из космоса посмотреть можно будет? Я и у окошечка сижу…
– Можно, – с непонятной интонацией сказал Роман. И открыл шторку с окна шаттла, перегнувшись через меня. Неизвестно каким образом под шумок мы уже вышли на орбиту, хотя я лично чувствовал исключительно привычные ощущения, как от флаера на предельной скорости полета. Вот это стабилизаторы, класс! Интересно, на каком принципе работают? Хотя я все равно не пойму.
– Какая Земля красивая… – я и не ожидал, что зрелище нашей родной планеты окажется настолько щемяще прекрасным, что перевернет мне душу, перетряхнув все эмоции от пыльного барахла, и оставит только чистое, незамутненное чувство прикосновения к поистине величественной красоте.
– Именно так, – удовлетворенно подтвердил Роман и воткнул мне в руку автоинъектор.
В наше небольшое трехэтажное здание я не просто вбежал – влетел едва ли не на крылышках, мигом взобравшись на третий этаж, и с порога завернул под удивленными взглядами коллег не к себе, а в святая святых – обитель белых халатов.
Распахнув дверь в лабораторию, я поприветствовал научный состав корпуса первопроходцев и почти вломился к Тайвину в кабинет. Тот, как обычно, чрезвычайно чем-то занятый, не поднимая головы от микросхемы, над которой он сосредоточенно колдовал с микроплазменным паяльником в руке, раздраженно посоветовал:
– Дверь прикройте, желательно с той стороны.
Я, конечно, не стал обижаться и радостно сообщил:
– Тайвин! У меня к вам дело на миллион!
– А, это вы… на миллион чего?
– А какой валютный год сейчас?
– Вроде был долларовый… – ученый пребывал в некоторой растерянности.
Валютные года на Земле распределились между десяткой крупнейших мегалополисов, и их смена базировалась на мне не очень понятных экономических механизмах, поэтому четкой регламентации, когда одна валюта сменит другую, не существовало. И, конечно, в колониях регулярно путались и принимали любой вид электронных платежей с незначительными колебаниями в курсе конвертации.
– Значит, на миллион баксов! – я был весел и жизнерадостен, чем, очевидно, Тайвина невероятно раздражал. Но сделать ни он, ни я с моим лучезарным настроением ничего не могли, поэтому я милостиво спускал колкости с его стороны на тормозах, а он особо не усердствовал. – Короче. Что вы знаете про дихлофос?
– Дихлофос? – ученый удивился настолько, что даже соизволил на меня посмотреть. – Инсектицид такой… фосфорорганический, кажется. Его давно уже не используют. А что?
– А то, – внутренне предвкушая реакцию, оповестил я, – что дихлофос на ура справился с вашим нанопротекторным куполом.
И я продемонстрировал запись выезда на вызов. Взбешенный Тайвин, меняясь в лице, под конец фрагмента чуть ли не шипел сквозь зубы.
– Это ж надо было догадаться! Честер, вам никогда не казалось, что вокруг одни идиоты, и я в том числе?
– Нет, – застенчиво ответил я. – Мне совершенно не хочется ни вас, ни себя упрекать в идиотизме, ни наших подчиненных, ни колонистов. Откуда вам или им было знать, что вещество, не производящееся уже сколько там десятилетий, вдруг окажется потенциально опасным для защитного купола?
– Я должен был хотя бы подумать! – на ученого жалко было смотреть, он готов был себя сгрызть за допущенную ошибку. – Хотя… я же конструировал основной узел производства нанитов на электротонической основе, а дихлофос всего лишь блокирует нормальную работу ацетихолинэстеразы, это никак… Стоп. А вы мне само средство не привезли?
– Конечно, привез. – Я выложил перед ним на стол яркий аэрозольный баллончик, слегка подъеденный ржавчиной. Явно лежал у тетушки в заначке с давнишних времен. Тайвин тут же схватил упаковку и принялся, сосредоточенно нахмурившись, вчитываться в ее состав.
– Пиретрины, – удовлетворенно кивнул он. – Так я и думал. Блокируют передачу электроимпульса. Это уже проще. Вот подлость, потребителям нравится звонкое словечко, а производителям и плевать, фосфорный там инсектицид по факту, на основе хлора или вообще циклопропановые эфиры, как тут, покупают-то все равно дихлофос. Не возражаете, если я займусь работой?
– Нет, если вы мне подпишете акт о списании штрафов в счет гранта по испытаниям безопасности купола.
– Что? Вы этим вредителям предлагаете еще и грант выдать? А что-нибудь поперек у них не треснет? – поинтересовался явно уязвленный гений, на скулах которого медленно разгорались алые пятна – признак надвигающейся бури.
Кажется, мне пора…
– Но вам же это поможет, правда? Значит, мы можем себе позволить такой финт ушами, – миролюбиво заметил я. Тайвин поморщился.
– Выраженьица у вас… Ладно, подпишу. Еще что хорошего сегодня случилось?
– Еще тот розовый куст за три недели вырос. Вам не кажется, что это ненормально? А так больше ничего сегодня не случилось, а вот завтра – вполне случится.
– Та-а-ак, – напрягся штатный гений. – И что же? А куст я ботаникам отдам и почвоведам, пусть поработают.
– На экватор полетим. Хотите? – я склонил голову чуть набок и, хитро посмотрев на него, интригующе подмигнул.
– Хочу! – ученого перспектива слетать на экватор безмерно обрадовала, но он, как и я, чуял какой-то подвох. – А с кем? Только не говорите, что…
– С ними, с ними. Не самое приятное соседство, конечно, но куда деваться. С другой стороны, может, удастся наконец узнать, что они божественного на Шестом нарыли. Интересно же.
– Пустая трата времени! – презрительно фыркнул Тайвин. – Богословие, схоластика… Болтология одна. Только категорический императив Канта можно хоть как-то всерьез воспринимать. И вообще, мыслить надо рационально. Критически. Там, где что-то принимается на веру, науки быть не может.
– М-да? – задумчиво проговорил я. – Миллионы мух не могут ошибаться. Я не говорю, что слепое поклонение религиозным догматам – это хорошо, но человеку надо во что-то верить. Вот вы, например, в науку верите. Тоже религия своего рода, если разобраться.
Тайвин внимательно на меня посмотрел, помедлив с ответом.
– Знаете, пожалуй, мы с вами на досуге обсудим эту теорию. Я подумаю. А пока простите, – он развел руками, и мне ничего не оставалось, кроме как откланяться. Уже на пороге кабинета он вдруг меня поймал встречным вопросом.
– А во что верите вы?
Я на секунду притормозил, и, почти не задумываясь, ответил:
– В людей. И в мир. Я вообще по природе пантеист. Правда, у меня есть сложная концепция разделения доверия и веры… Но сейчас правда не время. Я пошел?
– Идите, идите, – махнул на меня рукой ученый и обратил все свое внимание на баллончик с дихлофосом, а я пошел к себе.
Среди моих подчиненных, обитавших через коридор от ученых, царило оживленное веселье. По центру просторного светлого офиса на основной переговорный стол взгромоздилась Макс и вещала что-то, вызывавшее взрывы гомерического хохота.
– О, а вот и герой дня! – ко мне подскочил Али, первопроходец с характерным профилем выходца откуда-то с соплеменных моему Девятому, Московскому, мегалополису гор и еле заметным сопутствующим акцентом. – Макс, давай сначала!
Та хихикнула в кулачок и, оглядевшись, переспросила:
– Все согласны?
Ребята закивали, и я невольно заулыбался, предвкушая хохму.
– Так вот. Чез, я тебя поздравляю!
– С чем?
– Ты внебрачный сын руководителя колонии!
Я, давя улыбку, поинтересовался:
– А он об этом хотя бы знает?
– Конечно, нет!
Понятно, пока я ходил к Тайвину, моя правая рука сбегала к аналитикам и собрала про меня порцию свежих сплетен. Я представил себе «радостное» лицо полковника, который всегда меня недолюбливал, и хмыкнул.
– И кто ж сообщит ему прекрасную весть об отцовстве?
– Твоя задница, конечно! – прыснула Макс, и мы по ее примеру расселись по столам и пару минут с удовольствием обсуждали на каком месте этой моей выдающейся части тела и какой формы должно быть родимое пятно, чтоб меня официально усыновили.
– Так. А еще что говорят? – полюбопытствовал я.
– Что ты дал совершенно неприличных размеров взятку за свою должность, и за тебя все делаем на самом деле мы, а ты так, лицо фирмы, так сказать. А, да, ты андроид, потому что тебя не подкупишь, и вообще ты добрый и справедливый, люди такими не бывают. Еще говорят, что у нас тут свальный грех и единое семейство с тобой во главе… Из менее безобидного – что у тебя есть муж, которого ты держишь дома в подвале и никому не показываешь. – На этом моменте Макс заинтересованно покосилась на меня и аккуратным движением заправила выбившуюся прядку волос за ухо.
Я фыркнул.
– Ну-ну. Андроид и свальный грех – это мощно! А вот когда это я успел себе под жилым блоком подвал выкопать, интересно мне знать? А мужа у меня отродясь не было, я давно и прочно женат.
– На ком? – с еле заметной ухмылкой спросил Роман.
– На работе, конечно, – с важным видом пояснил я. Ребята в ответ заулыбались. Тема семьи среди нас была неприкосновенным табу: работа на работе, дом – дома.
На этой оптимистичной ноте к нам незаметно подкрался шеф, и мы дисциплинированно поспрыгивали со столов, готовые к указаниям.
– А еще мне самолично рассказывали, что вы, Честер, продали душу дьяволу. Поэтому у вас и получается все как по маслу.
Ребята расслабились, посыпались отдельные смешки. Я же в изумлении поднял брови и помотал головой.
– Быть того не может. Серьезно? Кому-то завидно, что ли, что меня аж нечистому сосватали?
– Серьезно. И, вполне может быть, завтра вам придется столкнуться с такой… позицией.
Я поскучнел.
– Не самая радужная перспектива, хочу заметить.
– И я о том же, – отметил шеф. – Постарайтесь подготовиться как можно тщательнее.
– Я понял. – Я подал знак, бойцы расползлись по своим местам, а я пошел к себе планировать экспедицию.
***
Спустя сутки наша пятерка была готова.
К аналитикам и научному отделу я не совался, справедливо полагая, что они и без моих ценных указаний соберутся, но перед непосредственным вылетом, проходясь по списку экипировки, выяснил интереснейшие подробности. Штатный гений, оказывается, настолько увлекся перспективой слетать в неразведанный участок, тем более близко к воде – свои водные источники поблизости мы почистили и приспособили для водоснабжения колонии, так что в местных каналах ловить в буквальном и фигуральном смысле было уже нечего, – что попросту забыл обо всем, что не связано с сугубо научными интересами. Я злорадствовал, поскольку к Тайвину относился исключительно уважительно, но и случая поддеть ученого не мог упустить.
– Итак, стерилизаторы, по единице на состав экспедиции, итого суммарно двадцать штук плюс дополнительный запас на экстренный случай… – зудел я гнусным москитом, а Тайвин, сидя напротив в конференц-зале, где мы проходили отчетную проверку перед вылетом, краснел, бледнел и старался сделаться незаметным. – Отсутствуют, так и запишем… Далее, универсальный антидот от основных инсектоидных силитоксинов из расчета одна доза в сутки на каждого члена экспедиции и дополнительный запас… – я все ждал, когда же очкастого проймет, и не прогадал. Поправив очки, ученая заноза невозмутимо осведомился:
– А вы проверили готовность каждого флаера? А каково состояние основного модуль-блока? А иглометы и боезапас? А…
Я спокойно, но твердо его прервал, хотя внутренне жизнерадостно и ехидно посмеивался, аки гиена в зоопарке:
– Тайвин, у нас все в порядке, я проверил несколько раз. А еще мы взяли компас, иголку с ниткой и изоленту на всякий случай.
Тайвин побледнел, на скулах выступили красные пятна:
– Вы хотите сказать, Честер, что я некомпетентен?
Я обезоруживающе поднял руки и улыбнулся, доводить ученого я совершенно не стремился, только немножко уколоть:
– Что вы, из нас всех только вы – ориентир собранности и аккуратизма, и я не шучу. Но вы, мне кажется, немного увлеклись предстоящей миссией, это здорово, но про базовую подготовку не надо забывать.
Тайвин, чуть успокоившись, пронзил меня ясным взглядом серых глаз, пришпиливая, как бабочку на булавку, и ледяным тоном произнес:
– Я учту, Честер, спасибо.
Вот ведь, кажется, все-таки обиделся. Я вздохнул и произнес:
– Вы меня простите, Тайвин, если я перепроверю вашу сборку перед вылетом?
Тайвин, казалось, готов был съесть меня с потрохами, но, скептически поджав губы, ответил:
– Мне нужно полтора часа. Потом можете проверять.
Мне захотелось плечами передернуть, настолько вдруг прохладно стало в жарком и влажном воздухе, и я огорчился, поскольку не имел цели обострить и без того непростые отношения перед началом двухнедельного тесного общения, но, как говорится, что сделано, то сделано, сам себе злобный дурак. Но, с другой стороны, я отвечал за безопасность и не влезть в готовность всех членов экспедиции просто не мог.
Своих я собирал и проверял самолично, аналитикам кроме мозга нужны были только смарты для связи и спицы – так они на профессиональном жаргоне называли цилиндрической формы небольшие суперкомпьютеры с соответствующим пакетом программ, обеспечивающие доступ в инфосеть, вычислительные мощности и поддержку большинства существующих нейросетей для прогнозирования вероятностей и моделирования вариантов развития ситуаций.
Спустя полтора часа оскорбленный гений, стоя на стартовой площадке перед тремя флаерами – моим, своим, аналитиков – и грузовым шаттлом, по совместительству основным жилым и исследовательским модуль-блоком, всем своим видом демонстрировал полнейшую готовность хоть к потопу, хоть к эпидемии. Я, стремясь выправить свое шаткое положение, примирительно протянул ему руку:
– Я искренне рад, что вы надлежащим образом подготовились, Тайвин. В путь?
Тайвин, неверяще глядя на меня, казалось, еще больше обиделся – то я его чихвостил, а тут вдруг на слово поверил, – осторожно пожал мне ладонь и покачал головой:
– Честер, я вам, конечно, признателен за указание на мои ошибки, но иногда ваш эмоциональный интеллект находится на уровне табуретки. В путь.
Я воспрянул и бодро порысил в сторону своего флаера – вот уж с ним расставаться ни в каких обстоятельствах мне не хотелось.
Флаер для первопроходца – друг, враг и летающий железно-электронный конь, в котором есть запас необходимых противоядий, универсальный антидот, аптечка первой помощи, запасное оружие, небольшой исследовательски-экспериментальный набор юного ученого и только я знаю что еще, ибо посвятил немало времени изучению и доработке всех функциональных возможностей моего летательного помощника.
Почему враг? Да потому что ни в коем случае полагаться на технику нельзя – это мы уяснили в первый же год освоения Шестого. Любой механизм ломается, механика дает сбой, про электронику я просто молчу, штука более чем нежная.
С флаерами у нас вообще возникла дилемма. Дело в том, что на Земле, равно как и на остальных пяти колониях, флаеры воспринимались как легкая авиация – то бишь удел избранных. На родной планете человечества давным-давно организовали систему ЛТК – личных транспортных капсул, прикрепленных к каждому жилому модулю. Рано утром одна транспортная капсула большой вместимости собирает всех работяг, едущих к определенному времени на работу, вторая – детей в школу, третья используется под временные нужды по мере наполнения. А личная транспортная капсула, выделенная для конкретного семейства, выполняет более специфические конкретные запросы по согласованию с ИИРТ – искусственным интеллектом распределения транспорта.
Благодаря такой системе в многоуровневых автоматизированных транспортных линиях мегалополисов Земли не возникает привычного для колоний коллапса – флаер на флаере и флаером погоняет. Уже три мира из пяти переходят постепенно на обкатанную временем и практикой систему, но в нашем крошечном Шестом мире, в колонии размером примерно с пару десятков километров во все стороны о капсулах пока речи не идет. Зато флаеры стремятся иметь все, кто смог подтвердить лицензию на их пилотирование.
В свое время я тоже не был исключением – личный флаер, шутка ли! Это мечта любого мальчишки, да и, не будем кривить душой, мужчины. Это потом, когда меня принудительным порядком в курсе обучения на первопроходца заставили сдать экзамен на флай-пропуск, я взвыл и чуть не отказался от детской мечты.
Нет, ну вы подумайте только, расширенная врачебная комиссия, экзамены на реакцию, внимательность, эмоциональную стабильность, знание основ первой помощи и основ аэродинамики, психологический профиль, отскакивание от зубов флай-правил… Я, честно говоря, половину тестов просто обманул.
На Шестом флаеров немного пока, и большая часть – исключительно у руководителей всех мастей, у колониальной полиции и у нас. А зачем, скажите на милость, флаер младшему научному сотруднику, живущему, например, в третьем секторе, если тот же филиал МНИИ Экзогеологии, планетарной экзогеографии, зкзогеоморфологии, экзогеофизики, и экзогеоэкологии находится максимум в паре кварталов от твоего жилого модуль-блока?
Так же и с физиками, и с биологами. Промышленники и туристы, к моему глубокому сожалению, массово стараются завезти на Шестой флаеры, что создает недюжинную нагрузку на систему отслеживания гражданских – и напрягает нас.
Между тем к посадочной платформе подлетели новенькие, блестящие хромом и пахнущие синтетическим машинным маслом флаеры с опознавательными эмблемами «Апостола»: хризма, вписанная в треугольник.
Смотрелся символ на металлическом боку летательного аппарата несколько чужеродно и странновато, будто посреди высокотехнологического цеха по производству резонансных двигателей для внутригалактических перелетов кто-то поставил средневековый алхимический тигель и плавит там свинец, пытаясь получить философский камень.
Из самого блестящего вполне ожидаемо вышел собственной персоной Алан.
– Здравствуйте. Честер, Тайвин, – церемонно раскланялся он.
И я подозрительно прищурился. Если меня, что было понятно, только ленивый не знает в колонии, то Тайвин у нас – фигура не столько знаменитая внешне, сколько выдающаяся научными достижениями. И мне осведомленность Алана не очень импонировала – я чувствовал, что апостолец провел основательную подготовку к встрече с нами, и пока мы идем у него на поводу, а не наоборот.
– Доброго дня. Вы готовы? – Алан слегка кивнул. – Позвольте проверить.
И я с головой влез в их грузовой шаттл, понимая, что в личные флаеры меня, конечно, не пустят, но вот аппаратуру я имею право досмотреть. Алан предусмотрительно перекинул мне на смарт опись содержимого, и я примерно сверил коробки в отсеке с заявленным оборудованием. Не то, чтобы я не верил колониальной полиции и военной наблюдательной миссии «Авангард» от Межмирового правительства, это была их юрисдикция – проверка ввозимого на Шестой оборудования, оружия и компоновки их для экспедиций. Но смутные подозрения у меня имелись.
Навскидку расхождений особо не было, но парочку более-менее подозрительных контейнеров я попросил вскрыть – и не ошибся. Если в одном лежали вполне себе разрешенные буровые комплекты – с ними я сталкивался многократно, и опознать смог, то второй был заполнен оружием по самый краешек. И чего тут только не было… от ножей до сверхсовременных плазменных бластеров.
– По регламенту оружие членам экспедиции запрещено, – отметил я, рассматривая арсенал. – Можно только нам. Это единственный ящик или есть еще?
– Единственный. – Алан был совершенно невозмутим, будто я не оружие у него изымал, а попросил взаймы книгу почитать. – Мы не знали, прошу прощения.
Я сделал себе в памяти галочку – пункт про оружие прописывался в экспедиционной инструкции не очень четко, видимо, нужна детализация. Но у меня почему-то было стойкое ощущение, что все апостолец понял. И все равно попробовал протащить на экватор без малого тонну огнеметов, ножей, гранатометов и бластеров. Как же жаль, что у нас нет ни времени, ни права на детальный досмотр, я по-хорошему и сюда-то не должен был заглядывать.
– На будущее. Ножи разрешены, прочее – нет. Мы с вами не сражаться с живой природой едем, а изучать ее.
– А если на нас нападет, скажем, химера или суккуба? – со вселенских размеров спокойствием поинтересовался Алан.
– То нанопротекторный купол защиты их не пустит. Без вариантов. А на самый крайний случай есть мы. – И я выразительно похлопал по кобуре, органично притороченной к поясу легкой экзоброни. – И, поверьте, мы свое дело знаем. А вот неприятные неожиданности за спиной нам точно не нужны.
Я многозначительно покосился на злосчастный ящик, Алан понимающе кивнул и распорядился о выгрузке.
– Можете тут оставить, потом заберете, – широким жестом разрешил я. – Теперь можно лететь.
Я взобрался по опорному крылу флаера в кабину на свое законное место водителя и столкнулся с укоризненно вопрошающим взглядом Романа. Нет, он не говорил ничего, но очень выразительно на меня смотрел.
Я поерзал и проверил, не дымится ли на мне броня, устраиваясь поудобнее и щелкая тумблером предполетного старта.
– Что? Колонистам разрешено иметь оружие. Может, они и переборщили, конечно. Но ты же сам знаешь, в экспедиции перестраховка не помешает.
Роман скептически выгнул правую бровь. Я почувствовал себя еще более неуютно и попробовал оправдаться более убедительно.
– Да знаю, знаю, этим не десять человек, а небольшую роту можно вооружить. Но ты же видел Алана? Это человек-скала! Я уверен, что у него все разрешения есть, и все как одно – железобетонные. Ну не надо на меня так смотреть, – сдался я. – Я отправлю Тони запрос.
И я с чувством выполненного долга и с подозрительностью, возросшей в еще большей степени, маякнул начальнику колониальной полиции, мол, мы тут уехали, ящичек кое с чем оставили, посмотри на досуге. Вдруг что интересного найдешь. Энтони прислал короткое подтверждение, и я с надеждой глянул на Романа:
– Теперь-то полетели?
Первопроходец степенно кивнул, и караван флаеров, возглавляемый нашей машиной, вереницей потянулся в сторону экватора на небольшой высоте.
Седовласый джентльмен задумчиво просматривал информацию о Честере Уайзе на голограмме, умная аппаратура реагировала на движения глаз и прокручивала сведения сверху вниз. Рядом с ним, сидя в удобном кресле по другую сторону стола, тем же занимался не менее представительный мужчина в форме, тоже с сединой, но еле заметной.
Родился, учился, не закончил раз, не закончил два, работал, не женился, но отношения имел, недолго и непрочные, интересы, увлечения – парень как парень. Что в нем такого необычного, седовласый и сам не мог бы себе объяснить.
Однако близкое общение с фактическим автором нашумевшей статьи оставило у него двоякое впечатление. С одной стороны, налицо определенные задатки руководителя, неплохая харизма, природное любопытство и сложное, но гибкое мировоззрение. С другой, похоже, юнец сам не понимал собственной обаятельной притягательности и душевной силы, что седовласому было весьма на руку – всегда проще обучить специалиста под себя, чем ломать уже устоявшуюся систему взглядов. С третьей, критически низкая уверенность в себе, что может нивелировать результаты такого воспитательного процесса.
– …и вы полагаете, что вот этот, – почти выплюнул слово военный, – сможет за год хотя бы приблизиться к уровню звездных беретов?
– Нет, конечно, – седовласый поморщился. – А ему и не надо. Он не ученый, не боец и не аналитик.
– Тогда? – вопросительно взглянул на джентльмена военный.
– Прирожденный лидер. Но его сначала надо правильно… обтесать. – Седовласый откуда-то из-под стола вытащил старинный серебряный портсигар, и медленно, со вкусом, раскурил сигарету.
– Как вы можете эту дрянь курить, – скривился военный. – Есть же современные устройства, без дыма, без запаха… Ни один из моих бойцов за вашим хлюпиком не пойдет.
– Вы так уверены? – седовласый неопределенно повел в пространстве рукой с сигаретой. – А я полагаю, он сможет вас удивить. Давайте так. Поставьте своего лучшего берета с ним в пару на пять минут. Бойцу разрешите действовать на свое усмотрение, но чтоб до исхода пятой минуты на лопатки уложил.
– «Давайте так» — это вы от вашего штатного гения подхватили? – недовольно поморщился полковник. – Что, думаете, не уложит?
– Да? А я и не заметил. Наверное, присказки у Тайвина иногда бывают… заразными. Ваш боец парня, конечно, уложит, даже спорить не буду. Но на промежуток между первой минутой и пятой я бы вам искренне посоветовал посмотреть.
***
…я проснулся внезапно – давно забытое со школьных лет чувство опасности за поворотом обожгло меня от затылка до хребта. Я вскочил и огляделся – я у себя в спальне, вчера была грандиозная попойка, я познакомился с почти настоящим Воландом, завалился спать в одежде.
Что не так? Вроде все в порядке, даже чувствую себя вполне сносно, хотя и немного помят. Я осторожно выглянул в гостиную – диван был сложен, белье с него аккуратно убрано, термоспальники тоже лежали в уголочке – во сколько бы мои гости ни встали, они уже ушли: казалось, что в квартире никого.
Но что-то меня настораживало, хотя я и не понимал, что именно. И вдруг увидел – в углу, в самой затененной части комнаты, стоял человек, которого я не знал, стоял так, что заметить его было крайне сложно, да еще вся его одежда переливалась непонятными цветами, делая его совершенно неотличимым от окружающей обстановки.
Восхитившись, я протопал в центр гостиной и уселся посередине прямо на пол.
– Ты грабитель? – поинтересовался я, пристально глядя на человека, с интересом склонив голову.
– Нет, – отмер гость и плавно начал перемещаться в мою сторону, что мне категорически не понравилось, и я, вложив в голос все, что только мог, весьма, как мне казалось, убедительно попросил.
– Стой.
Человек остановился.
– Если ты не грабитель, то ты гость. Или шпион-рептилоид с жутко секретным заданием. Кем предпочитаешь быть? – Предполагаемый то ли гость, то ли шпион неопределенно хмыкнул.
– Я, в общем-то, не тот и не другой. Просто делаю свою работу.
– И в чем она заключается?
Гость чуть призадумался, решая, озвучить мне причину визита в мой дом или промолчать.
– Ну скажи, а то я так и помру, не узнав, для чего были те теннисные шарики, как в анекдоте.
Человек искренне рассмеялся и показал на часы на запястье.
– Мне, цитирую, надо уложить тебя на лопатки за пять минут.
– А, ну так неинтересно, – я зажмурился и произнес: – Давай, укладывай.
– Прям вот так? – несколько изумился гость.
– Ну да. Я тебе явно не соперник, а чем быстрее ты сделаешь эту свою работу, тем больше будет времени пообщаться, ну, если ты не против. О, слушай, у меня идея. Таймер есть?
– Конечно. – Незнакомец заинтересованно посмотрел на меня.
– Поставь там звонок на четыре с половиной минуты, ты же время засекал? И задание выполнишь, и я раньше времени от любопытства не сдохну. – Признаться, я не верил в то, что гость меня послушает, даже мне мое собственное предложение казалось идиотическим бредом, но, к моему удивлению, незнакомец четко, по-военному, кивнул, соглашаясь, и потыкал пальцем в часы.
– Садись, – я гостеприимно похлопал ладонью по ковру рядом. Гость аккуратно присел напротив меня. – Ты же наверняка из какого-нибудь спецподразделения?
– Астродесант. – коротко отрапортовал он. Я почувствовал небывалое воодушевление, кажется, у меня даже глаза засветились от нескрываемого восторга.
– Класс! – и я пристально посмотрел на него во все свои кошачьи глазки, зная, как магически я могу воздействовать необычными зрачками на неподготовленного человека. – Расскажи, а? Правда, что вас заставляют в экзоброне по болотам бегать и из иглометов стрелять? А чему еще учат? А на других планетах ты был? А…
– Полегче, полегче, – примиряюще поднял руку гость. – Тебе про обучение или про планеты? Времени немного.
Я вздохнул, выбирая.
– Про обучение. У тебя же берет, наверно, есть? – чуть завистливо спросил я.
– Есть. Звездный, – ответил военный, и я подался вперед, силясь получше рассмотреть такую диковинку, но черты лица, прикрытые тонкой переливающейся пленкой, плыли, не позволяя рассмотреть незнакомца. Наверно, какой-то защитный и жутко секретный костюм, решил я.
– Ух ты, всегда мечтал познакомиться. Вы же почти легенда современности, элита астродесанта, про вас бы сериалы снимать, – едва выдохнул я. – Все рассказывай, что успеешь!
Сначала неохотно, затем все более спокойно и расслабленно гость, поглядывая на часы, рассказал пару баек про свое обучение, про высадку на Пятую колонию и даже немного прихвастнул своими подвигами. Я восхищенно замер, периодически кивая и присвистывая в особо удивляющих меня моментах, стараясь не спугнуть астродесантника как дикого зверька. Зазвенел таймер.
– Ну, бей, – я снова зажмурился, и застыл в ожидании, гость не стал затруднять мне жизнь и осторожно положил меня на спину, придержав затылок.
– Приятная была беседа, – пожав плечами, прокомментировал он, пока я в веселом изумлении смотрел на него с ковра. – Не хотелось причинять тебе неудобства, а задание формально я выполнил. Бывай! – и он вышел в окно. Я вскочил и бросился туда – но о том, что в моей комнате кто-то был, напоминал только легкий шлейф незнакомого химического запаха и гул улетающего флаера, уже почти невидимого вдалеке. Это в наше-то время, когда за каждым закреплена личная автоматическая транспортная капсула. Личный флаер – это мечта мечт! Я еще несколько раз вздохнул, пребывая в полном раздрае от нового знакомства, и пошел на кухню варить кофе и ломать голову.
***
Седовласый молча смотрел на военного и на астродесантника, который стоял перед ними в вольной стойке, и весь его вид сообщал о том, что «а я говорил».
– Роман, скажите, что заставило вас остановиться в этом моменте? – военный прокрутил запись.
– Не могу точно сказать, сэр. Скорее всего привычка. – Астродесантник пожал плечами – парнишка ему понравился, задание он выполнил, а поскольку детали оставались за ним, то никаких провинностей за собой он не ощущал. – Нас ведь учили, что от выполнения приказа может зависеть жизнь.
– Но он не ваш командир, и это был не приказ? – военный недоуменно уставился на подчиненного.
– Да, – невозмутимо ответил Роман. – И тем не менее. Интонации, знаете, очень знакомые.
– Я вас услышал. – Военный раздраженно дернул плечом и отпустил бойца. Седовласый, хитро прищурившись, продолжал молчать. – Да, надо признать, чутье у парня неплохое, но приказывать каждая собака может. И я все равно не понимаю…
– О, уверяю вас, вы поймете. И отнюдь не каждая собака может приказать так, чтобы лучший звездный берет приказ выполнил. Вот вы бы остановились?
Военный промотал запись еще раз, потом еще. Подумал, явно прикидывая ситуацию на себя.
– Возможно. Хотя, честно признать, не могу точно сказать, почему.
– Совершенно верно. И я не могу. Но умение полезное, его и будем культивировать. – Седовласый дал понять, что разговор окончен, закуривая очередную сигарету. Военный откланялся, а импозантный джентльмен вновь принялся пересматривать запись.
Вот Честер просыпается – за миг до того, как Роман открыл окно – заходит в комнату, оценивает обстановку. Легкий испуг, настороженность, любопытство – как он вообще заметил астродесантника в боевом хамелеоне?
Нестандартные решения, которые диктуют бойцу линию поведения, вопросы, вопросы, гремучая смесь восхищения и интереса – да он сам рассказал бы парню все, что тот хотел бы узнать, а еще этот приказ… седовласому все казалось, что он что-то упускает из вида, и, досадливо хмурясь, он снова прокручивал запись, не понимая, что именно.
Наконец, словно решившись прыгнуть в холодную воду, он резко выдохнул и прикрыл глаза. Голограмма с записью немедленно свернулась.
– Придется брать, на свой страх и риск, – произнес седовласый куда-то в пустоту кабинета, но та ему не ответила.